Торквато Тассо.
Освобождённый Иерусалим.
Поэма.
Песни I — II.
Перевод Д. Е. Мина.
Песнь 1.
Песнь 1.
Освобожденный Иерусалим, Тассо Торквато, Год: 1581
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Я воспою и битву, и героя,
Что гроб Господень отстоять пытался,
Он смелость, ум, терпение большое
Являл всегда… О, кто не ополчался
Против него! Там было всё иное:
Кто в Африке и в Азии рождался,
Сражались с ним, а он всё уповал
На небо и своих собратьев призывал.
О муза, сохнущим венком лавровым
Украсить не стремишься головы,
Но обитаешь там ты, где оковы
Не беспокоят жизни и молвы.
Воспламени, о муза, жажду слова
В моей груди, желанье похвалы
Прости, и если противозаконно
Я необыкновенные цветы
Вплету в обыденную правду нашу
И вымыслом чело твое украшу.
Тебе известно, как стремятся люди,
Устав от этой жизни, суеты,
Надменные тебе открыв вдруг груди,
Срывать с тобой парнасские цветы.
Облатка так подслащена в сосуде
С лекарством, что недужное дитя
Принять должно, что б вновь играть, шутя.
Защитник мой, Альфонс, ты щедр душой,
Предотвратив моей ладьи крушенье
На скалах, скрытых пенною волной,
Так выслушай поэта посвященье
Среди беды, и будешь ты — герой
В глазах у музы, что твои свершенья,
Правдивым вторя, воспевать дерзнёт
Когда-нибудь, в известный свой черёд.
Уж если и захочет повторить
Крещёный мир победы предков славных,
Что б у приверженцев пророка то отбить,
Что он считать бы должен самым главным,
То лишь тебе там им руководить,
Среди знамён его героем полноправным,
Так, подражатель Готфрида, внемли
Напев мой о боях Святой земли.
Раз пять на небе солнце показалось
В местах известных, пыл святой когда
Увлёк к Востоку воинов. И в хаос
Обращена Никея навсегда,
Антиохия ими покорялась,
Когда грозила персов ей орда,
Но вот, застигнуты зимой в Тортозе,
Ждут наступления весны в известной позе.
К концу неслось уж время зимних бурь,
Что подавляло ратников стремленья,
Когда с высот, от коих и лазурь
Со звёздами в таком же отдаленье,
Как звёзды от земли, Тот, что глазурь
Подобно гончару на бренное творенье
Накладывает, как всегда, взирал
На мир, с которым, как дитя, играл.
Всё перед Ним: вот Сирия, а вот
Воители, вельможи-христиане,
Вот Готфрид, — зрит Творец не как в тумане, —
Он Иерусалим спасти идёт
От власти сарацин. И обладанье
Почётом, властью, славою клянёт,
Отвергнув всё для цели столь высокой,
К какой стремится с верою глубокой.
Но в Болдуине видит Он лишь рвенье
К свершениям, не знающим препон,
В Танкреде — только к жизни всей презренье:
Так, тщетною любовью мучим он.
И в Боэмунде видит попеченье
Восстановить антиохийский трон,
Создать закон, искусствам дать дорогу
И храм воздвигнуть истинному Богу.
Он зрит, что тот так это мыслью занят,
Что позабыл о подвиге ином.
Ринальд томится всё и праздно вянет,
Воинственной душою в бой влеком,
Ни золото, ни власть его не тянет, —
Лишь жаждой славы пышет сердце в нём,
На Гвельфа всю он возлагает веру
И славных предков следует примеру.
И Царь Небес, проникнувши очами
Во глубь сердец, воззвал — и вот главой
Пред Ним поник с пресветлыми полками
Ниц Гавриил, меж первыми второй:
Меж Господом и чистыми сердцами
Посредник верный, вестник дорогой,
Он в мир несёт завет небес и к небу —
Молитвы смертных, ревность их и требу.
Господь вещал: ‘ Лети, посол, к Готфриду
И так поведай именем Моим:
Пусть кончит мир. Пусть поспешит по следу,
Начатому спасать Иерусалим!
До возвестит он всем вождям победу,
Созвав таких, вождём да будет им.
Мой избранный, да будет избран ими,
Не равными, но слугами своими’.
Господь вещал, и Гавриил послушный
Свершить глагол Всесильного спешит,
Незримый вид облёк в покров воздушный
И воспринял для смертных зримый вид.
Лик смертного, вид смертных благодушный
Небесным в нём величием повит,
То отрок он, то юноша по летам,
И шёлк кудрей украшен вечным светом.
Вот крылья белые с краями золотыми
Он неустанно быстрые обрёл
И над Землёй и синим морем ими
Быстрее бурь он облака рассёк.
Одетый так, стезями неземными
Посол небес в надземный мир потёк
И, вдруг сдержав полёт свой над Ливаном,
Над ним повис на крыльях, скрыт туманом.
И к берегам Тортозы издалёка
Вдруг ринулся, направив вниз полёт.
Уж Солнца диск всплывал из волн с востока,
Покругом вне, полкругом в лоне вод.
В обычный час, горе возведши око,
В молитве Готфрид был, как вдруг с высот,
С светилом дня, но лучезарней Феба,
Ему предстал с востока житель неба.
И рёк ему: ‘ Готфрид: врагов гордыне
Ты должен положить теперь конец.
То ж медлишь ты ярмо их со святыни
Сионских стен низринуть, наконец?
Всех на совет зови вождей ты ныне
И пробуди отвагу их сердец.
Тебя сам Бог избрал вождём, и ими
Охотно будешь избран ты самими.
Господь послал меня, да совершится
Его закон. О, сколько для обид
Теперь надежд! Как должен укрепиться
И войска дух теперь, и ты, Готфрид’!
Сказав, исчез и в небеса стремится,
Где выше твердь, где лучезарней свет.
И вождь восстал, и речью, и лучами
Испуганный, с ослепшими очами.
Придя в себя, размыслил он со тщаньем,
Кто вестник тот, Кем послан, что сказал,
И, вдохновенный им, сильней желаньем
Горит на брань, коль Бог его избрал.
Не то, что б он гордился сим избраньем,
Не то, что б дух тщеславьем в нём пылал:
Нет, волей Божьей, он, горя всё боле,
Как с пламенем блеск искры, слился волей.
Товарищей, рассеянных в окрестной
Округе той, собраться он зовёт.
Гонцов ко всем и письма повсеместно
С мольбой в совет явиться спешно шлёт,
И всё, что ум пленяет в просьбе лестной,
Что усыплённым силам жизнь даёт,
Он в письмах тем изображает живо,
Пленительно, вполне красноречиво.
Пришли вожди, за главными меньшие,
Лишь Боэмунд отсутствовал один.
Одних дома вместили городские
Тортозских стен, других — шатры долин.
О славный сонм! В тот дивный час впервые
Все собрались воители дружин.
И начал к ним, торжественно спокоен,
Такую речь благочестивый воин:
‘ О воины, сам Бог вас в дни невзгоды
На брань в отмщенье веры возбудил
И коварств и бранной непогоды
И на земле, и на море хранил,
И вновь к Себе в немногие столь годы
Так много стран мятежных возвратил
И водрузил Свои в них знамена,
Да ведают их все чужие племена!
Не для того мы бросили в Отчизне
Детей и жён (насколько ясно мне)
И вверились, не думая о жизни,
Седым волнам и гибельной войне,
Что б приобресть, к всемирной укоризне
Хвалу толпы и власть в чужой стране:
Нам тесен круг такой, мала и прибыль,
И наша кровь лилась душе лишь в гибель!
Нет, цель была всех наших предприятий
Одна — Сион от злобных защитить,
Ярмо позора сбросить с наших братьев
И тяжкую их рабства цепь разбить, —
Создать здесь царство, где бы без проклятий
Могло спокойно благочестье жить,
Где б не было паломникам запрету
Господень гроб почтить по их обету.
О! Сколько мы опасностей презрели,
Трудов и бед! Но этих дел венец
Для славы бледен и ничто для цели,
Коль в рознь пойдём иль смолкнем, наконец.
К чему ж грома Европы всей взгремели
И Азию зажгли с конца в конец,
Коль вслед затем плодам таких движений
Не крепость царств, а прах опустошений?
Не зиждет тот, кому соблазн лишь века,
Лишь грех один в основу зданья лёг,
Где мало нас, пришедших издалека,
Но где кругом язычник нас облёк,
Где нечего надеяться на грека,
Где Запад наш для помощи далёк, —
Не зиждет тот, а рушит и, завален,
Гроб вырыв свой, в нём гибнет средь развалин.
Антиохия, турок, перс — как славны,
Как громки те победы имена!
Но наши ль то дела? Нет: дар то явный
Того, Чья длань в победах тех видна.
Итак, коль мы, отстав от цели главной,
К другим делам направим знамена —
Страшусь, нас Бог, лишив всего, оставит
И во языцех притчей обесславит.
О, кто пред Богом! Кто здесь враг тот скрытый,
Кто б восхотел Его отвергнуть длань?
Она, нам дав почин, столь знаменитый,
Пусть и доткёт событий славных ткань.
Теперь, когда нам все пути открыты
И время года нас зовёт на брань,
Что не бежим к Сиону, этой цели
Всех тех побед? Кто нам мешает в деле?
О, заклинаю вас, вожди — (и внятны