Осужденная и оправданная, Нортон Каролина, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 344 минут(ы)

ОСУЖДЕННАЯ и ОПРАВДАННАЯ.

РОМАНЪ МИСТРИССЪ НОРТОНЪ.

Mephistopheles.— Sie ist gerichtet!
Chor der Engeln.— Ist gerettet.
Faust.

Посвящается Артуру Алджернону, графу Эссексу.

‘Любезный графъ,

‘Въ т счастливые дни, когда ваша дочь и мой сынъ скакали по лсамъ Висбадена, а мы съ вами предпринимали далекія, пріятныя прогулки, когда я только-что познакомилась съ вашими прелестными сестрами и вс мы надялись составить одно семейство — въ т веселые дни, я смялась надъ вашими понятіями о прелести и совершенств въ женщин и общала вамъ создать героиню романа въ вашемъ вкус и подвергнуть ее горю и несчастіямъ. Настоящее горе и несчастье постили насъ съ тхъ поръ, юные, прелестные голоса тхъ, кого мы думали слушать до тхъ поръ, пока вс земные звуки замрутъ для насъ, умолкли навки.

‘По этой и многимъ другимъ причинамъ, трудъ, начатый такъ давно, только теперь оконченъ. Я все же подношу его вамъ, счастливая увренностью, что ‘посреди всхъ случайностей и треволненій жизни’ хоть наша дружба осталась неизмнной. Я рекомендую вамъ Беатрису Брукъ, она не невинная, безупречная героиня, но я вполн убждена, что вы ее полюбите боле чмъ святую Маріанну или даже прелестную, нжную Элену Боллингамъ. И если разсказъ объ ея приключеніяхъ нсколько развлечетъ васъ и поможетъ вамъ забыть хоть на минуту ваши страданія, то я все-таки съ удовольствіемъ буду вспоминать о труд, начатомъ въ другое, столь счастливое время.

‘Въ вашей великолпной библіотек, между боле достойными сочиненіями, дайте мстечко и моей Беатрис, поближе къ окошку, къ солнцу. Когда она будетъ исчезать изъ своего уголка, надюсь, что она всякій разъ попадетъ въ руки добраго читателя, юнаго, любящаго, страстнаго.

‘И такъ, пожелавъ вамъ всего хорошаго въ будущемъ и съ удовольствіемъ вспоминая прошедшее,

‘Остаюсь, вамъ преданная,
‘Каролина-Сара Нортонъ’.

I.
Пріютъ Леоноры Альда.

Читатель, бывалъ ли ты когда въ Тенби? Вроятно, нтъ. Ты, конечно, скоре постилъ бы Брайтонъ, Гастингсъ, Торкэ, Булонь, Діепъ, Остенде или всякій другой приморскій городокъ, чмъ Тенби. А между тмъ, это прелестное мстечко отстоитъ отъ Лондона всего въ какихъ нибудь двухъ-стахъ миляхъ и представляетъ все, что только можетъ привлекать больныхъ и здоровыхъ: великолпныя окрестности, чудные виды, гладкій, ровный песчаный берегъ. Въ окрестностяхъ Тенби возвышается знаменитый Немброкскій замокъ. Самый же городокъ извстенъ въ исторіи своей обороной во времена Кромвеля и страннымъ гастрономическимъ поединкомъ двухъ его епископовъ. Извстные своимъ прожорствомъ, они давали другъ другу знать сигналами, какое кто сочинилъ кушанье къ обду. Наконецъ одинъ изъ нихъ призналъ себя побжденнымъ, спустилъ флагъ на своемъ епископскомъ дворц и отправился обдать къ побдителю. Но легенда эта оканчивается нсколько трагически. Одинъ изъ соперниковъ, именно епископъ Барловъ, былъ внезапно преданъ суду за продажу желзныхъ трубъ епископскаго дворца. Одни говорятъ, что онъ это сдлалъ для покрытія издержекъ по кухн, другіе увряютъ, что деньги пошли на приданое дочерей, во всякомъ случа, его поступокъ не казался тяжелымъ грхомъ въ глазахъ тогдашняго духовенства, потому что вс пять дочерей его вышли преблагополучно замужъ за пятерыхъ епископовъ. Другія времена, другіе нравы.

Все это — анекдоты добраго, стараго времени, а теперь Тенби, посреди развалинъ воинственнаго прошедшаго, красуется мирною прелестью садовъ и луговъ. Солнце, играющее на гладкихъ аспидныхъ крышахъ маленькихъ домиковъ, освщаетъ сотни веселыхъ уголковъ на Кормартенскомъ Залив и въ каждомъ уголк возвышается домикъ, въ которомъ царствуетъ веселіе и довольство. Смхъ неумолкаемо раздается изъ-за зеленыхъ изгородей, сбгающихъ до самаго песчанаго берега, а маленькіе садики прельщаютъ проходящихъ чуднымъ благоуханіемъ и роскошнымъ разнообразіемъ цвтовъ.

Въ одномъ изъ этихъ веселенькихъ домиковъ, совершенно спрятанномъ въ тни жимолостей и дикихъ розановъ, съ садомъ, опускавшимся террасами къ морю и невольно поражавшимъ всякаго огромнымъ количествомъ цвтовъ, собранныхъ на такомъ маленькомъ пространств, жилъ въ то время, когда начинается наша повсть, отставной капитанъ, вдовецъ съ двумя дочерьми.

Вс жители Тенби знали и уважали капитана Брука. Исторія его жизни была всмъ извстна и хотя на дл очень простая, она, по мннію женщинъ, была ‘чрезвычайно романтична’. Когда капитанъ Брукъ былъ еще молодой, красивый офицеръ и служилъ въ арміи союзниковъ, подл него былъ убитъ его товарищъ и лучшій другъ. Несчастный, истекая кровью, на пол битвы, объявилъ капитану Бруку, что онъ женатъ на пьемонтк, изъ важнаго семейства, но противъ воли родителей ея, и потому она и маленькая ея дочь останутся безпомощными сиротами.

— Мн горько умирать, сказалъ онъ: — зная, что моя Леонора останется безъ пріюта.

Это были послднія слова умирающаго, но капитанъ Брукъ надялся, что другъ слышалъ его отвтъ, ибо красивое лицо убитаго освтилось въ послднюю минуту спокойной, мирной улыбкой.

— Пока я живъ, Леонор Альди всегда будетъ пріютъ — вотъ что отвчалъ капитанъ Брукъ.

И онъ сдержалъ свое общаніе, хотя оно впослдствіи оказалось нсколько затруднительнымъ. Когда война окончилась, и прелестная вдова съ ребнкомъ мирно и, можно сказать, счастливо жила въ Англіи, капитанъ Брукъ, спустя нкоторое время, замтилъ, что ихъ отношенія становятся странны. Тогда онъ задалъ себ вопросъ: какъ исполнить общаніе, данное умирающему, и такъ-какъ онъ былъ человкъ одинокій, безъ семейныхъ узъ, то ему пришла въ голову свтлая мысль закрпить прежнее общаніе новымъ. Онъ предложилъ свою руку и сердце хорошенькой вдов и, женившись на ней, поселился въ Тенби, гд купилъ виллу и назвалъ ее: ‘пріютъ Леоноры Альди’. Но жители приморскаго городка, пораженные страннымъ названіемъ виллы, откинувъ непонятное для нихъ окончаніе, прозвали ее просто ‘пріютомъ’. И дйствительно это былъ ‘пріютъ’, въ полномъ значеніи этого слова, то-есть на сколько оно можетъ выразить непередаваемое ни на какомъ язык нжное, святое ‘Home’ англичанъ.

Итальянка недолго прожила посл своего втораго замужества, однакожъ, она оставила капитану Бруку двухъ дтей, кром маленькой сиротки, которую онъ пріютилъ вмст съ ея матерью. Онъ любилъ эту блдную, нжную двочку ради ея матери и ради ея самой, любилъ ее столько же, сколько свою собственную Беатрису, веселую семьнадцатилтнюю двочку, дикую какъ газель и прелестную какъ рафаэлева Мадонна, и своего черноброваго, отважнаго Овена, служившаго гардемариномъ во флот. Счастливое было это семейство, его уважали и искали знакомства съ нимъ равные ему по положенію, любили и благословляли его бдные. Крутая тропинка, ведущая къ пріюту, была хорошо знакома и бдному рыбаку, и возвратившемуся съ моря матросу, и несчастной вдов съ ребнкомъ. Тамъ встрчали они и нжное участіе, и помощь. Боле важные постители рдко появлялись въ пріют. Капитанъ Брукъ никогда не давалъ обдовъ, и только время отъ времени, бывало, завернетъ къ нему старый товарищъ или позоветъ онъ на тарелку супа какого нибудь прозжаго туриста или ученаго. Въ подобныхъ случаяхъ Маріанна — старшая сестра и Беатриса — младшая украшали столъ цвтами, а капитанъ ставилъ бутылку хорошаго, стараго вина. Вечеромъ об сестры пли, подъ акомпаниментъ гитары или слушали серьзный разговоръ, и вс расходились спать, весело пожелавъ другъ другу доброй ночи. И на утро снова сходились веселые и довольные. Такъ счастливо текла жизнь въ пріют, сокрытомъ отъ остальнаго міра роскошною зеленью и цвтами.

Такъ счастливо текла здсь жизнь до того времени, когда начинается наша повсть. Въ одинъ прекрасный, лтній день поднялась та грозная туча, которая разразилась впослдствіи горемъ и несчастіемъ надъ веселыми, счастливыми обитателями пріюта.

II.
Семейный праздникъ.

Покуда еще горе не постило счастливаго семейства и оно весело праздновало на морскомъ берегу день рожденія хорошенькаго гардемарина Овена. Ршено было пить чай на песчаномъ берегу, почему именно тамъ, а не въ уютной столовой — пускай отвтятъ любители пикниковъ, вроятно такъ веселе. Капитанъ Брукъ, счастливый и веселый, разговаривалъ съ своимъ сыномъ. Маріанна, сидя въ углубленіи маленькой песчаной пещеры, приготовляла чай и раскладывала пирожки и кэксы на стол, посреди котораго въ стеклянной ваз красовался букетъ блыхъ розъ. Беатриса, младшая сестра, едва вышедшая изъ дтства, украсила свои чудные черные волоса разноцвтными морскими водорослями, ниспадавшими на ея плеча. Она называла это ‘нарядомъ русалки въ честь моряка-брата’ и, конечно, никакое украшеніе не могло сравниться съ этимъ волшебнымъ внкомъ красныхъ, зеленыхъ и желтыхъ лентъ, перевивавшихся съ роскошными черными кудрями. Большая ньюфаундлендская собака лаяла и играла съ морскими звздами, лниво двигавшимися по песку. На каменныхъ же ступеняхъ, которыя вели съ морскаго берега въ пріютъ, сидлъ молодой человкъ съ очень серьзнымъ, задумчивымъ лицомъ. Это былъ сосдъ и другъ семейства, Морисъ Левелинъ.

— Поди сюда, собака! закричала вдругъ Беатриса: — эй, Овенъ, побжимъ въ перегонку по берегу. Посмотримъ, кто скоре пробжитъ милю. Морисъ Левелинъ будетъ судья, онъ на это рожденъ, онъ такой серьзный. Ну, разъ, два, три.

И оба, братъ и сестра, съ громкимъ смхомъ пустились бжать, что было силы. Въ глазахъ ихъ и улыбк свтилось полное счастье. Мальчикъ бросилъ свою шляпу къ Маріанн, хлопотавшей около стола, и бжалъ съ непокрытой головой. Блое платье сестры его и волшебный головной уборъ ея разввались по втру и блестли подъ тучами заходящаго солнца. Ровный песчаный берегъ разстилался далеко передъ ними, окаймленный съ одной стороны синимъ моремъ, на которомъ виднлись тамъ-и-сямъ блые паруса, а съ другой скалистыми холмами, покрытыми жимолостью. Быстро летли по песчаному берегу веселые дти и съ ними тяжелая, большая собака. Вдругъ Беатриса поворотила и побжала къ пещер, гд сидла Маріанна.

— Я была уврена, что приду первая! воскликнула она, смясь и падая на колна.

Овенъ остановился и, едва переводя духъ, закричать: ‘Стыдно!’ Собака еще пробжала нсколько шаговъ, потомъ обернулась и съ громкимъ лаемъ возвратилась къ молодой двушк.

— Прости меня, собака, что я тебя обманула, начала со смхомъ Беатриса.— Я сказала, что мы пробжимъ милю, я и пробжала полмили туда и полмили назадъ.

— Что скажетъ судья? спросилъ Овенъ.

— Судья думаетъ, что Беатриса маленькая обманщица, отвчалъ молодой человкъ съ задумчивой улыбкой.— Теперь пускай она отдохнетъ и выпьетъ чай, ея щоки багровы какъ небо. Пускай она отдыхаетъ и любуется чуднымъ видомъ.

Дйствительно, видъ былъ чудный. По безпредльной синев моря, вблизи берега, тихо шла хорошенькая яхта и прямо противъ мстечка, гд пировало наше веселое общество, отдлилась отъ нея маленькая лодочка и высадила на берегъ молодаго человка, который безъ дальнйшихъ церемоній подошелъ къ капитану Бруку и, снявъ шляпу, очень учтиво спросилъ, гд всего ближе пройти въ Тригери-Гаусъ.

— Черезъ мой садъ вы можете пройти туда самымъ короткимъ путемъ, отвчалъ капитанъ.— Я знаю очень хорошо Тригери-Гаусъ, хотя и не вожу большой дружбы съ его обитателями, несмотря на то, что мы родственники.

— Неужели? воскликнулъ незнакомецъ.— Я также имъ родственникъ и пріхалъ ихъ навстить. Мое имя Тригери-Монтегю Тригернъ.

— А меня зовутъ Гавестонъ Брукъ, сказалъ съ улыбкой старый капитанъ.— Теперь, когда мы кончили вс церемоніи и представились другъ другу, выпейте-ка съ нами чаю, а потомъ я васъ самъ провожу. Позвольте мн вамъ представить моего сына и дочерей.

Маріанна поклонилась съ спокойной улыбкой, а Беатрис стало стыдно своихъ красныхъ, пылающихъ щокъ и неприличнаго головнаго убора, потому, кланяясь незнакомцу, она старалась незамтно вырвать изъ волосъ водоросли и поправить букли. Она длала это не изъ кокетства: она и не думала о своей красот, но ей просто было стыдно показаться незнакомому человку такъ шаловливымъ ребнкомъ. Но вскор она оправилась отъ минутнаго замшательства и отвчала веселымъ смхомъ на упреки за неблагородную попытку разстроить ‘нарядъ русалки, надтый въ честь этого дня’.

— Не русалки, а сирены, замтилъ капитанъ Тригернъ.— Русалки — гадкія, некрасивыя созданія въ род тюленей, я видалъ ихъ нсколько.

— А сирены?

— Ну, сиренъ я не видалъ, но полагаю, что он должны походить на юныхъ леди, пьющихъ чай въ этой маленькой пещер.

Въ веселомъ разговор и неумолкаемомъ смх прошелъ еще часъ этого счастливаго вечера. И Беатриса, забывъ оставшіяся въ ея волосахъ водоросли, разливала чай въ большія раковины и заставляла всхъ пить изъ нихъ за здоровье Овена. Потомъ она играла съ собакой, заставляя ее прыгать за сухаремъ, смотрла въ братнинъ телескопъ на яхту, паруса которой казались то блыми, то красными при свт заходящаго солнца, наконецъ помогала сестр прибирать столъ и посуду.

И все это она длала съ тою невыразимою граціею, которая всякому движенію даютъ очаровательность. При этомъ Овенъ называлъ ее ‘шаловливою феею’ и, воспользовавшись случаемъ, разсказалъ, что разъ она въ Висбаден ухала верхомъ впередъ и проздомъ мимо яблонь, окаймлявшихъ дорогу, выкусывала по кусочку у яблоковъ, чтобы показать путь, по которому она хала.

Наконецъ все общество поднялось, чтобъ идти домой, по прежде отправились къ тому мсту, гд пристала лодка, такъ-какъ Тригерну нужно было отдать кое-какія приказанія.

— Одинъ изъ моихъ матросовъ, сказалъ онъ, поровнявшись съ лодкой: — поетъ какъ соловей, я заставлю его спть вамъ псню о сирен.

Дйствительно, изъ группы матросовъ отдлился здоровый, молодой дтина и заплъ такимъ сладкимъ голосомъ, которымъ мертвецовъ можно было воскресить, заплъ о томъ, какъ одинъ капитанъ полюбилъ сирену и потомъ кинулъ ее и какъ сирена отомстила ему и умолила Нептуна потопить корабль, на которомъ халъ измнникъ.

Пропвъ эту псню съ серьзностью судьи и застнчивостью молодой двушки, матросъ отступилъ назадъ шага два и дожидался новыхъ приказаній.

— Не знаешь ли ты какой-нибудь серьзной псни? спросилъ Овенъ: — что нибудь по сантиментальне? Я совершенно пораженъ поведніемъ сирены. Спой намъ настоящій любовный романсъ.

— Я знаю маленькую псенку въ этомъ род, но въ ней ничего нтъ, кром напва. Ее называютъ: ‘Въ открытомъ мор’.

Дйствительно, въ этой псенк слова были пустыя и ничего незначащія, но звучный, сильный голосъ пвца, прелестный видъ, заходящее солнце, юность и счастье, которыми сіяли молодые люди — все придавало этой псни какую-то неизъяснимую прелесть. И когда Тригернъ, смотря на свою яхту, повторилъ припвъ ‘Въ открытомъ мор’, Беатриса покраснла.

Не было никакой причины ей краснть и она очень сердилась на себя — ей было совстно, но она надялась, что никто этого не замтилъ и, отвернувшись отъ другихъ, взглянула на свою сестру, надясь въ ея лиц найти успокоеніе. Дйствительно, отличительною чертою красоты Маріанны было мирное спокойствіе. Ея большіе глаза въ эту минуту были устремлены на вечернюю звзду. На ея глаза, а не на звзду, любовался, въ свою очередь, задумчивый Морисъ Левелинъ.

Дойдя до дома, молодыя двушки и Овенъ разстались съ остальными, которые отправились къ Тригери-Гаусу.

— Ну, если я видалъ человка, похожаго на Аполлона, такъ это капитанъ Тригернъ, воскликнулъ Овенъ, лежа на окошк, освщенномъ уже первыми блдными лучами восходящей луны.— Я никогда не видывалъ такого красавца! Замтила ты, Беатриса, когда волоса его развевались по втру и лицо освщалось солнечнымъ свтомъ, какъ онъ походилъ на Фаэтона, нтъ, скоре на Аполлона? Какъ ты полагаешь, Беатриса, похожъ онъ на Аполлона?

— Я никогда не видала Аполлона и потому не могу судить, отвчала Беатриса со смхомъ. Но сказавъ это, она снова покраснла, теперь ей было все равно, такъ-какъ луна слабо свтила и никого не было подл, кто бы могъ замтить перемну въ ея лиц.

Она, однако, простояла у окошка такъ долго, что старшая ея сестра наконецъ потрепала ее по плечу и сказала, что пора идти спать. Въ эту минуту возвратился капитанъ Брукъ и веселое семейство размнялось обыкновенными пожеланіями доброй ночи. И въ счастливомъ пріют раздались слова молитвы, которая вскор замнилась мирнымъ, спокойнымъ сномъ.

III.
Любовь.

Беатриса и Монтегю полюбили другъ друга съ перваго взгляда и всякій, за исключеніемъ капитана Брука, непремнно бы это замтилъ. Но онъ ничего не видалъ. Вся его жизнь протекла сначала на бивакахъ и въ казармахъ, а потомъ въ узкомъ домашнемъ кружк, уже нами описанномъ. Онъ не имлъ никакого понятія о свт, о его условіяхъ и требованіяхъ. Впрочемъ, будь онъ самой грозной дуеньей, онъ и тогда бы не запретилъ Монтегю проводить цлые дни съ Беатрисою. Ему никогда не вошло бы въ голову, чтобы бракъ наслдника графскаго титла съ простой дочерью капитана, Беатрисой Брукъ, могъ быть невозможнымъ или непріятнымъ въ глазахъ аристократическаго семейства. Онъ ни о чемъ подобномъ не думалъ и полагалъ только, что Монтегю — очень веселый собесдникъ. Дале онъ не шелъ и вс были очень довольны.

Монтегю былъ очень радъ, что приходился кузиномъ Беатрис Брукъ, онъ былъ гораздо боле радъ этому родству, чмъ боле близкому съ прекрасными золотокудрыми дочерьми леди Эдоксіи Боллингамъ, которыя дйствительно были ему двоюродныя сестры. Съ этимъ семействомъ, посл прибытія Монтегю, старый капитанъ и его дочери сошлись довольно близко, то-есть на столько, на сколько удостоила ихъ своимъ знакомствомъ леди Эдоксія, которая была по истин важная барыня. Она была убждена, что фигура, изваянная изъ лучшаго китайскаго фарфора, не должна стоять рядомъ съ другими, сдланными изъ простой глины. Однажды въ разговор она опровергала извстную аксіому, что ‘вс люди равны передъ Богомъ’, и выразилась такъ: ‘какая это глупость, точно, это возможно на самомъ дл’. Ея золотокудрыя дочери были воспитаны въ тхъ же понятіяхъ.

У ней не было сына. Богъ благословилъ ея бракъ съ покойнымъ мистеромъ Воллингамомъ только пятью дочерьми, и эта рдкая мать, съ цлью пріискать себ сына, хотя бы и не роднаго, пригласила капитана Тригерна постить ее въ Тенби.

Ничего не можетъ быть капризне, какъ рожденіе дтей. Когда все равно, мальчикъ ли родится или двочка, то часто случается, что на свтъ выходитъ одинъ за другимъ цлый рядъ мальчиковъ, но когда, какъ въ дл наслдства графства Керлаверокъ, необходимъ былъ мальчикъ, на зло рождались все двочки, на горе маменькамъ. Взявъ въ соображеніе многочисленность семейства Тригерновъ, надо сказать, что судьба тутъ была изъ рукъ вонъ капризна. Въ предъидущемъ поколніи семейство это состояло изъ семерыхъ дочерей. Раздосадованный старикъ графъ, ихъ отецъ, тщетно старался поправить дло, написавъ самое сложное завщаніе, по которому онъ оставлялъ свое состояніе, на сколько это отъ него зависло, тому изъ его мужескихъ потомковъ, который женится на одной изъ его наслдницъ.

Трудно было старому графу пристроить своихъ семь дочерей. Вс, исключая одной, были хороши собой, высокія, стройныя брюнетки, съ блестящими глазами и прекраснымъ цвтомъ лица, которые он умли сохранять и до старости. Леди Эдоксія была красою и любимицею семейства. Во всхъ семьяхъ, точно такъ же какъ въ обществахъ, всегда находится лицо, которое, неизвстно почему, считается главою. Это не всегда выдаетъ на долю умнйшему или добрйшему, потому что доброта уступчива. Сильная воля и счастливыя обстоятельства часто ставятъ человка въ положеніе, которое время и привычка упрочиваютъ за нимъ, такъ что никто и по думаетъ съ нимъ соперничать. Въ семействахъ, гд много двочекъ, всегда главою въ дом самая хорошенькая изъ нихъ. Другія, курносыя, съ маленькими прищуренными глазками, или красными руками, хлопочатъ по дому, помогаютъ въ хозяйств, услуживаютъ ‘крас семейства’, а краса наслаждается тмъ, что провидніе одарило ее красивой оболочкой, и живетъ припваючи, пока не выйдетъ замужъ за принца волшебныхъ сказокъ.

Леди Эдоксія была такимъ привилегированнымъ созданіемъ. Она вела самую счастливую жизнь и врила, что розы сотворены для нея, а тернія для другихъ. Единственное неудовольствіе, которое она испытала въ своей молодости, была зависть къ своей старшей сестр, которая родила перваго въ семейство мальчика и, слдовательно, наслдника громаднаго состоянія. Но и это чувство не долго, продолжалось потому что вскор посл рожденія наслдника старому графу, мистриссъ Тригернъ умерла.

Вторая изъ сестеръ была почти-что уродъ. Ея имя было Діана, но вс ее звали Домити и въ двадцать-восемь лтъ она была совершенно старой двой. Низенькая ростомъ, съ грубыми чертами, она только отличалась своими большими выразительными глазами, которые, казалось, по всей вроятности, тщетно искали любви и сочувствія. Она была въ семейств сандрильоной и исполняла вс маленькія работы для сестеръ: переписывала ноты, сводила счеты, вышивала платки, ухаживала за больными, водила собаченокъ гулять, когда было слишкомъ холодно для боле нжныхъ сестрицъ. Однако, Домити нашла любовь и сочувствіе. Она вышла замужъ по любви за домашняго доктора, мистера Берти Левелина и была совершенно счастлива, несмотря на неодобреніе и неудовольствіе всего семейства, неперемнившаго своего мннія, даже когда мистеръ Левелинъ сдлался знаменитымъ докторомъ и сэромъ Берти Левелиномъ. Такъ же счастливъ былъ и ея мужъ и сынъ, Морисъ Левелинъ, котораго мы уже видли въ обществ дочерей капитана Брука.

Третья сестра, леди Дженъ, вышла, какъ мы уже сказали, замужъ за своего двоюроднаго брата и оставила посл своей смерти наслдника старому графу въ лиц капитана Тригерна. Дв слдующія сестры остались старыми двами, за неимніемъ хорошей партіи или честнаго человка, который почелъ бы ихъ способными, какъ уродливую Домити, сдлать счастье простаго человка. Младшая же изъ всхъ сдлалась маркизой Упдаунъ.

Я не знаю, какъ я написалъ такъ безцеремонно этотъ громкій титулъ въ одну строку съ именами простыхъ смертныхъ. Впрочемъ, и самое подробное описаніе правъ ни маю не передастъ читателю всего величія такой женщины, какъ:

Маркиза Упдаунъ.

Довольно сказать, что мужъ ея не былъ ни умнымъ, ни вліятельнымъ человкомъ, напротивъ, это былъ глупый, безхарактерный толстякъ, и она все-таки съумла сдлаться первой особой въ свт. Мужъ, сестры, прислуга — вс называли ее не иначе, какъ просто маркиза, точно не было другой маркизы на свт, тогда какъ, на сколько мн извстно, въ одной Англіи существуютъ двадцать маркизъ. Ту самую роль, что играетъ между рыбами китъ, играла маркиза между равными себ аристократами. Великій Левіаанъ морей ни чуть не важне въ вод, чмъ маркиза была на земл. Ни одинъ балъ, вечеръ или обдъ въ большомъ свт не могъ обойтись безъ нея — ея отсутствіе считалось огромнымъ несчастіемъ. Если предполагалась какая нибудь придворная церемонія, то первое мсто назначалось маркиз и потомъ уже размщали другихъ. Она вызжала ко двору, не то-что осыпанная брильянтами, какъ небо въ темную ночь звздами, а была просто унизана ими, какъ рыба чешуей. Алмазы, рубины, жемчуги покрывали ее какъ слой чернозема покрываетъ почву. И казалось, она, подобно почв подъ гнетомъ этого слоя, только процвтала боле и боле. Съ каждымъ годомъ ея руки длались полне, браслеты шире, талія толще. Съ каждымъ годомъ объемъ ея платья и хвоста увеличивался и поступь длалась величественне. Въ Англіи (или лучше въ Лондон, составляющемъ всю Англію фешенебельнаго міра), она съ блескомъ поддерживала свое высокое положеніе, а за границей общественное мнніе считало ее самымъ полнйшимъ выраженіемъ англійской ‘Grande dame’. Тщетно француженки лучше ея одвались, польки были граціозне, нмки образованне, русскія еще боле блестли брильянтами и драгоцнными камнями — стоило только появиться маркиз, и пальма первенства оставалась за нею.

У ней не было дтей, что было печальнымъ утшеніемъ для леди Эдоксіи. Только эти дв сестры и счастливая Домити оставались въ живыхъ, въ то время, когда начинается нашъ разсказъ. Об старыя двы умерли вскор одна посл другой. Ихъ кончина не причинила большаго горя сестрамъ, он только поносили нсколько недль трауръ, не вызжали на балы, украдкой посщали театры и, встрчая знакомыхъ, тяжело вздыхали. Посл окончанія траура, все опять пошло по старому и незамтно было никакой перемны: только два жемчужныя ожерелья и аметистовая діадема перешли отъ умершихъ къ ихъ молоденькимъ племянницамъ.

Ныншній графъ Керлаверокъ дополнялъ собою это обширное семейство. Онъ перебывалъ посланникомъ при нсколькихъ дворахъ и жилъ по большей части заграницей. Трудно было найти такого представительнаго и образованнаго стараго гуся, какъ этотъ графъ. Ему было восемьдесятъ-шесть лтъ, но кром нкоторой слпоты онъ не имлъ никакихъ недуговъ. Онъ былъ живой, веселый старикъ и очень любилъ разсказывать анекдоты преимущественно о русскомъ двор и княз Потемкин. Его жена, русская, славившаяся въ свое время красотой, нжно ухаживала за нимъ. Чрезвычайно живая и колкая, она никогда не позволяла себ шутить надъ своимъ старикомъ, только отъ времени до времени говорила: ‘le cher Milord a les nerfs taquins aujourd’hui’. Этотъ-то старый графъ былъ главнымъ опекуномъ Монтегю Тригерна, который, по завщанію его дда, долженъ былъ сдлаться совершеннолтнимъ только въ двадцать-шесть лтъ и не могъ жениться до того времени безъ согласія всхъ трехъ опекуновъ.

— Охъ! Ужь эти завщанія!

Завщанья стариковъ всегда отличаются странностями, и много можно простить старому графу, который за день прежде чмъ проститься съ ‘Animula, blandula, vagula, comesque’, разставался съ помстьями (которыя наврядъ ли были мене драгоцнны въ его глазахъ) и зналъ, что его прямой наслдникъ былъ бездтенъ, а братъ имлъ только семь дочерей, такъ что изъ четырнадцати человкъ родственниковъ было только два наслдника его титлу и помстьямъ: сынъ леди Дженъ и сынъ ‘докторши’, леди ли Левелинъ, или леди ли Пилюля, какъ остроумно называли ее сестры. Но какъ бы ни извиняли графа обстоятельства, все-таки его завщаніе служило предметомъ многихъ треволненіи и безпокойства для всего семейства. Однимъ изъ результатовъ этого завщанія было, что вс смотрли на бракъ Монтегю Тригерна, какъ на ось, вокругъ которой должешь былъ вертться весь свтъ.

IV.
Интриги и планы.

Мы сказали, что бракъ Монтегю Тригерна составлялъ заботу всего семейства. Дйствительно, есть ли какой нибудь молодой человкъ, даже не наслдникъ большаго состоянія, а простой смертный, безъ всякаго значенія, о брак котораго не хлопотали бы маменька, ттки, кузины и проч.? И несмотря на вс заботы, вс интриги, вс старанія, человкъ, о счасть котораго вс хлопочутъ, всегда самъ выбираетъ себ предметъ любви, не совтуясь ни съ кмъ. Такъ поступилъ и Монтегю Тригернъ, влюбившись въ Беатрису Брукъ.

Леди Эдоксія Воллингамъ выказывала всего боле равнодушія относительно брака ея племянника, потому что она знала, что завщаніе ея дда требовало, чтобы онъ женился на одной изъ своихъ кузинъ. Вс ея пять дочерей были, безъ сомннія, красавицы, и она положила, что онъ непремнно женится на одной изъ нихъ. А до тхъ поръ пока он не выросли, она поощряла вс интрижки Тригерна. Поэтому, когда онъ сильно началъ ухаживать однажды за прелестной леди Несдэль, то леди Эдоксія вдругъ полюбила ее, стала называть ее Мили, какъ звали ее вс друзья, и приглашать всякій разъ, когда ждала племянника. Она думала, что займетъ его до тхъ поръ, пока старшая изъ ея дочерей появится въ свт — а этого приходилось недолго ждать. Для Тригерна всегда было готово мсто въ лож въ опер, или въ коляск, когда они хали на гулянье. При такой обстановк, молодой человкъ велъ очень веселую жизнь, и хотя онъ вступилъ-было на дипломатическое поприще, но занявъ въ парламент мсто покойнаго Воллингама, онъ остался въ Англіи. Во все продолженіе лондонскаго сезона, онъ кое-какъ ‘исполнялъ свои обязанности’, а остальное время года охотился или катался на своей яхт.

Монтегю Тригернъ былъ въ полномъ смысл красавецъ и въ этомъ отношеніи онъ принадлежитъ къ героямъ старинныхъ романовъ, такъ-какъ въ новйшихъ произведеніяхъ герои обыкновенно грубые уроды или почти уроды. Красота его имла огромное вліяніе на Беатрису. Что бы тамъ ни говорили, а неопытная человческая натура инстинктивно вритъ въ красоту. Конечно, можно страстно любить некрасивую женщину или некрасиваго мужчину, но во вс времена существовалъ предразсудокъ, что красота есть лучшее рекомендательное письмо, хотя случается, что она обманываетъ, какъ обманываютъ и рекомендательныя письма.

Монтегю и Беатриса страстно полюбили другъ друга и никогда не бывало такой веселой любви, такой полной вры другъ въ друга. Мысль, что онъ нелюбимъ, никогда не приходила въ голову Монтегю Тригерну. Онъ никогда въ жизни не любилъ тщетно. Его золотистыя кудри, очаровательная улыбка, завлекательная веселость, всегда одерживали побду. А въ Беатрис какъ могъ онъ сомнваться? Что знала она въ своемъ уголк о свтскихъ соблазнахъ и интригахъ? Они были уврены другъ въ друг: Тригернъ по самоувренности, Беатриса — по невинности. Но ни одного слова любви не было произнесено между ними. Они, можетъ быть, не были бы такъ счастливы, еслибъ перешли этотъ рубиконъ. Цлые дни проводили они вмст и жили той безмятежной, радостной жизнью, при одной мысли о которой въ послдующіе дни горя и печали, становится легко, и сознаешь, что можно перенести многое за нсколько минутъ подобнаго счастія.

Сколько чудныхъ дней, сколько прелестныхъ прогулокъ врзались навки въ памяти влюбленныхъ молодыхъ людей. Какъ имъ весело было смотрть на спускъ корабля въ Питерскомъ док, или возвращаться въ свтлую лунную ночь изъ Немброкскаго замка, гд они провели цлый день, вспоминая историческіе разсказы объ этомъ знаменитомъ мст. Какъ могли они когда нибудь забыть страшную грозу, заставшую ихъ посреди развалинъ Лорени, или прогулку верхомъ по крутому морскому берегу, когда лошадь Беатрисы такъ шалила. что Тригернъ долженъ былъ ее переуздать.

Но самый счастливый, самый дорогой для нихъ день былъ тотъ, въ который они постили гробницу Джона Мура, умершаго отъ любви въ 1639 г. Овенъ, смясь, прочелъ надпись и спросилъ Тригерна, вритъ ли онъ, чтобъ человкъ могъ умереть отъ любви, и Тригернъ отвчалъ, что это совершенно возможно, если онъ любилъ и не былъ любимъ. И Беатриса чувствовала, что онъ устремилъ глаза на нее, но она не смла отвтить на этотъ взглядъ.

Кто не видалъ такихъ счастливыхъ дней? Кто не помнитъ этихъ дней, когда нжная любовь слышалась въ каждомъ движеніи тхъ прелестныхъ устъ, которыя впослдствіи наговорили столько горькихъ упрековъ или замерли на вки подъ хладнымъ дыханіемъ смерти? Кто не помнитъ этихъ дней, когда все, казалось, напоминало, что мы принадлежимъ другъ другу, когда всякій цвтокъ, всякій шелестъ листка служилъ новымъ звномъ въ золотой цпи, приковывавшей насъ другъ къ другу — той невидимой, могущественной цпи, разрывая которую мы теряемъ спасительный якорь и носимся по прихоти волнъ по необъятному житейскому морю?

Въ октябр настала холодная погода, начались бури, и потому прогулки и пикники сдлались рже. Кром того и дла капитана Брука пришли въ разстройство, онъ сталъ очень задумчивъ и часто отлучался изъ дому. Дло было въ томъ, что его уговорили взять акціи въ одномъ обществ разработки угля и желза, а это общество, благодаря неумнію и недобросовстности директоровъ, быстро шло къ банкротству. Но несмотря на дурную погоду и дурное положеніе длъ, Беатриса и Монтегю видались попрежнему, всего чаще они сходились у леди Діаны Левелинъ, которая каждый годъ проводила съ мужемъ нсколько времени въ Тенби. Леди Эдоксія хотя и презирала сэра Берти Левелина, какъ родственника, но высоко цня его какъ доктора, она доврила ему пользовать прелестнйшую изъ своихъ хорошенькихъ дочерей, Елену, отличавшуюся очень нжнымъ здоровьемъ.

Елена Воллингамъ родилась въ одинъ день съ Беатрисою, и на этомъ основаніи между ними возникла самая тсная дружба, которую, конечно, не дозволила бы леди Эдоксія, еслибъ она объ этомъ знала. Но и съ Еленой Воллингамъ, Беатриса встрчалась преимущественно у леди Діаны Левелинъ. Эта послдняя принимала семейство Брукъ съ искреннимъ радушіемъ. Она ожидала и надялась найти въ нжной, религіозной Маріан жену своему единственному сыну. И такъ въ ея дом сходились Морисъ и Маріана, Беатриса, Елена Воллингамъ и Тригернъ. Они вмст пли, играли на фортепіано, читали и слушали нескончаемые разсказы веселой ‘Тети Домити’, о старинныхъ обычаяхъ и легендахъ Валиса.

Въ подобныхъ-то счастливыхъ и веселыхъ дняхъ прошла осень въ Тенби. Я нарочно остановилась такъ долго на этомъ свтломъ времени въ жизни Беатрисы. Я не могу скоро разстаться съ этими радостными, покойными днями, когда Монтегю Тригернъ отправлялся съ семействомъ капитана Брука смотрть, какъ пляшутъ на открытомъ воздух грубые поселяне западной Англіи, и возвращался домой по морскому берегу, любуясь серебристымъ отблескомъ луны на зеркальной поверхности водъ, и прійдя домой, засиживался до поздней ночи. Я не могу скоро разстаться съ тми дождливыми, холодными, но не мене счастливыми днями, когда Монтегю и Беатриса сидли вмст въ уютныхъ комнаткахъ ‘пріюта’, или въ роскошной библіотек леди Діаны Левелинъ, или, наконецъ, выбгали во время грозы къ морю, чтобъ полюбоваться на разъяренныя волны, метавшія со стороны на сторону бдныя суда и лодки рыбаковъ. Я не могу скоро разстаться съ тми днями, когда бдная Беатриса была уврена, что со временъ древнихъ полубоговъ земля не производила человка, подобнаго Монтегю, и когда съ своей стороны Монтегю былъ убжденъ, что онъ никогда не видалъ созданія прелестне, обворожительне Беатрисы Брукъ. Онъ одинаково ею любовался и въ простенькой амазонк верхомъ на блой лошадк, и въ коротенькой шерстяной юбочк и высокихъ сапожкахъ и въ кисейномъ бломъ плать и соломенной шляпк, изъ-подъ нависшихъ полей которой ея глазки блестли, какъ солнечный лучъ сквозь листву деревьевъ.

И большинство людей согласилось бы съ Тригерномъ, что Беатриса была не только красавица и обворожительна своею граціею, не только весела и игрива — нтъ, она обладала еще энергической, нжной, пламенной натурой, способной на всякую жертву, на всякое высокое дло. Она наслаждалась, страдала, чувствовала сильне большей части другихъ женщинъ. Жизнь била въ ней огненнымъ ключомъ. Подобнымъ созданіямъ, въ которыхъ чувства преобладаютъ надо всмъ, соблазны міра сего всего завлекательне, всего страшне. Ей больно было и она плакала всякій разъ, когда смотрла на трогательную картину или слушала заунывную псню. Дыханіе лтняго втерка, благоуханіе цвтовъ, плескъ волнъ на морскомъ берегу — все наполняло ее какимъ-то неопредленнымъ, неяснымъ волненіемъ.

Окруженная своей нжной сестрой и любящимъ отцомъ, Беатриса росла на свобод, ничто не сдерживало въ границахъ ея слишкомъ развитой чувствительности. Видя ея веселый, уступчивый характеръ, они и не понимали, что слдовало сдерживать порывы ея пламенной души. Они любовались, тшились ею. Она была любимымъ баловнемъ ‘пріюта’, и досел жизнь ея текла безмятежно, спокойно. Даже никакая болзнь не посщала этого граціознаго, живаго созданія. Удивительно ли посл этого, что она была постоянно весела, и что такъ звонко раздавался ея серебристый смхъ, когда по вечерамъ она разговаривала и шутила съ ттей Домити, Еленой Воллингамъ и Тригерномъ.

Къ тому же Беатриса была очень образована. За что бы она ни принималась, все у ней выходило блистательно. Она превосходно играла, пла очаровательно, подъ звуки своей маленькой валійской арфы, писала стихи, и подбирала для нихъ музыку, наконецъ снимала виды съ искусствомъ настоящаго артиста. И несмотря на все это, она отличалась во всхъ женскихъ работахъ, о чемъ свидтельствовали кружевныя занавсы ея работы въ гостиной пріюта.

Такова была Беатриса. Братъ ея Овенъ былъ живой портретъ ея. То же лицо, немного смле и горделиве, т же страстные, пламенные глаза, съ тою только разницею, что въ нихъ свтилась плутовская веселость, которой незамтно было во взгляд сестры, та же, наконецъ, добрая, открытая, любящая натура.

А Маріана? Въ глазахъ Мориса Левелина, тихая, скромная Маріана, а не блестящая Беатриса была перломъ семейства. Она была такъ же хороша собою, но лицо ея могло служить идеаломъ лица монахини. Тихое, чистое созданіе, съ отблескомъ небеснаго свта въ глазахъ, она, казалось, постоянно смотрла въ какую-то неземную даль. Религія составляла сущность всего ея существа, жизнь ея жизни. Это была не экзальтированная религія, а религія міра. Быть можетъ, воспоминанія о гор и невзгодахъ, окружавшихъ ея колыбель, инстинктивно клонили ее такъ дорожить душевнымъ миромъ. Часто она слыхала, какъ капитанъ Брукъ разсказывалъ о своихъ походахъ и припоминалъ, какъ ея отецъ умиралъ отъ раны на пол битвы. Пылающіе деревни и города, стоны умирающихъ, громъ пушекъ, славныя побды, внесшія трауръ въ столько несчастныхъ семействъ — все это сильно запечатллось въ ея памяти. Пламенно любила она своего отчима и называла его отцомъ, какъ Беатриса.

‘Лишь только по имени ты мн не былъ отцомъ’, говорила она сама себ словами поэта. Всю свою жизнь провела она въ тхъ маленькихъ благодяніяхъ, которыя такъ возможны и при небольшихъ средствахъ, если только есть добрая воля. Постоянно и неуклонно ухаживала она за бдными, не навязывая имъ строгія проповди, а утшая ихъ и врачуя ихъ тлесные и духовные недуги.

Морисъ Левелинъ любилъ ее съ самаго дтства, но онъ невольно роблъ передъ нею и до сихъ поръ не объяснился ей въ своихъ чувствахъ. Но теперь карьера его была обезпечена: онъ поступилъ въ адвокаты, и ршился сдлать предложеніе до отъзда въ Лондонъ.

Теперь только и слышно было, что объ отъздахъ. Лэди Эдоксія и вс Воллингамы, за исключеніемъ Елены, уже ухали. Елена же должна была послдовать за ними съ ттей Домити посл отъзда сэра Берти въ Гагу, гд его единственный братъ былъ боленъ при смерти. Тригернъ также ужь ухалъ. Яхта была отослана въ Плимутъ, а ея хозяинъ отправился въ Шотландію постить своихъ многочисленныхъ знакомыхъ.

Онъ написалъ письмо къ Беатрис, прося ее прислать ему одинъ романсъ, который она пвала съ Маріаной. Конечно, онъ могъ бы купить его въ любомъ музыкальномъ магазин или достать отъ кузинокъ Воллингамъ, но это повидимому не пришло ему на умъ. Беатриса списала ноты и слова, какъ по печатному, сшила ихъ голубой ленточкой и написала при нихъ письмо, которое запечатала печатью Овена — съ кораблемъ и надписью — nihil negligendum — тонкимъ намекомъ на ухавшую яхту. Отправивъ письмо, она чувствовала, что сдлала что-то очень важное.

Тригернъ отвтилъ на ея записочку шутливымъ письмомъ, въ которомъ описывалъ нкоторыхъ людей, у которыхъ онъ бывалъ, и успхи свои на охот. Въ P. S. онъ прибавилъ, что намренъ побывать въ Тенби, по дорог въ Лондонъ, такъ-какъ теперь съ желзными дорогами разстоянія ршительно не существуютъ.

Онъ исполнилъ свое общаніе побывалъ въ Тенби. Тамъ онъ узналъ, что дла принуждаютъ капитана Брука перебраться въ Лондонъ. Беатриса не скрывала своей радости при мысли, что они увидятся въ Лондон, и казалась ему очаровательне чмъ когда. Они разстались, счастливые сознаніемъ взаимности своей любви.

Не то было съ Морисомъ Левелиномъ и Маріаной. Онъ сдлалъ предложеніе (Тригернъ его не длалъ), и былъ отвергнутъ, если только это выраженіе идетъ къ кроткому, спокойному отказу Маріаны. Морисъ чувствовалъ, какъ будто бы въ тяжеломъ сн его отнесло на средину спокойнаго, безпредльнаго моря, далеко отъ счастливыхъ береговъ, которыхъ ему не суждено уже боле увидть. Съ серьзностью, свойственною только пожилымъ лтамъ, она говорила ему о жизни и долг, о томъ, что капитанъ Брукъ теперь переноситъ сильныя душевныя страданія, и что даже еслибы она любила Мориса, то не ршилась бы покинуть своего отчима въ подобную минуту. Но она вовсе не питала любви къ Морису: она уважала его искренно и глубоко, какъ друга — не боле. Ей казалось, что она никогда ни къ кому не будетъ питать иного чувства — она не намрена выходить замужъ. Еслибы она была католичка, какъ ея мать, то пошла бы въ монастырь. Но провидніе послало ей другой подвигъ. Ея долгъ повелвалъ ей не покидать человка, который съ такою нжностью исполнилъ общаніе, данное имъ отцу ея, умиравшему на пол битвы. Она убждала Мориса Левелина принять этотъ отвтъ ея за окончательный и не убивать своей молодости пустой надеждой на перемну въ ея чувствахъ, а лучше забыть прошлое и заняться будущимъ — постараться оправдать надежды, возлагаемыя на него его родителями. Произнеся эти послднія слова, она подала ему руку и на мгновеніе они стояли рука въ руку, какъ-бы въ залогъ вчной любви. Въ это горькое мгновеніе, когда онъ, блдный, съ отчаяніемъ въ душ могъ ясно прочесть, что на ея спокойномъ, нжномъ, озаренномъ какою-то небесною ясностью, лиц не было ни тни той любви, которой онъ такъ жаждалъ — онъ понялъ, что несмотря на эти руки, соединенныя въ дружескомъ пожатіи, между ихъ сердцами разверзлась вчная пропасть.

Разставшись съ нею, онъ отправился бродить по морскому берегу и оставался тамъ до тхъ поръ, пока на неб заблистали звзды — эти звзды, столь похожія на ея глаза — ясныя, холодныя, далекія! Возвратившись домой, онъ потихоньку пробрался въ комнату своей матери, обнялъ ее, чтобы проститься на ночь, припалъ къ ней на плечо и пробормоталъ: ‘Матушка! Не бывать моему счастью!’

— Какъ, никогда, Морисъ? спросила она съ чувствомъ и нжнымъ участьемъ.

— Никогда.

V.
Лондонъ.

Лондонъ! Шумный, трескучій, суетливый Лондонъ, съ его многолюдными улицами, кишащими трудолюбивыми пчелами и безпутными трутнями, съ его каретами, кебами, фурами, переполненными дилижансами, съ ихъ криками, бранью и стеганіемъ лошадей, которыя, будь он слабыя или сильныя, горячія или лнивыя, должны выносить своихъ сдоковъ изъ этой, повидимому, безвыходной путаницы встрчныхъ и поперечныхъ теченій. Лондонъ, съ его учеными нищими, снабженными ненужными костылями, воображаемою слпотою, небывалыми ранами, просящими Христа-ради для прокормленія грязныхъ дтей, взятыхъ напрокатъ. Лондонъ, съ его неподдльной нищетой, съ неподдльнымъ голодомъ, скрытыми закоулками и вонючими жилищами, съ отощавшими дтьми, играющими въ грязи по дорог къ тюрьм, съ изнемогающими отъ труда швеями, съ голодными и блдными рабочими, ненашедшими работы — Лондонъ съ его пороками, горемъ и несчастіемъ, Лондонъ, съ большими мостами, переброшенными черезъ туманную рку, гд, по мутной и грязной вод, точно черные жуки, снуютъ взадъ и впередъ тощіе пароходы, гд крикъ утопающаго самоубійцы заглушается гуломъ толпы, постоянно занятой дломъ или пустяками.

Но Лондонъ иметъ и боле веселую сторону: въ его великолпныхъ магазинахъ и лавкахъ, за хрустальными окнами, яркій свтъ и пестрые цвта поражаютъ глазъ, какъ переливы стеклушекъ въ калейдоскоп, въ его паркахъ и скверахъ, экипажи съ ливрейными лакеями катятся съ такою быстротою, что раскрашенныя ихъ колеса кажутся одною пестрою полосою свта, его театры, выставки, оперы, его картинныя галлереи, съ неутомимою жадностью веселятся въ немъ круглыя сутки, пользуясь какъ-можно-лучше днемъ, какъ-можно-хуже ночью. Лондонъ съ клубами, похожими на итальянскіе палаццо, съ парламентомъ, похожимъ на нмецкія кирки, съ министерствами, похожими на запущенныя фабрики, съ Уайт-Голомъ, гд царственная голова пала по мановенію подданнаго, съ Сент-Джемсомъ, гд, на томъ самомъ мст, гд нкогда ползали зачумленныя, нын пышныя леди, въ перьяхъ и брильянтахъ, волочатъ свои шлейфы, торопясь ко двору. Лондонъ съ его Букингамскимъ дворцомъ, грубая небарская архитектура котораго заставляетъ англичанина завистливо вздыхать, вспоминая о державныхъ фасадахъ Тюильри или Лувра. Лондонъ, съ его колокольнымъ звономъ, весело гудящимъ въ торжественные и праздничные дни, и призывающимъ людей къ молитв на пространств трехъ миль — Лондонъ, однимъ словомъ, величайшая, богатйшая, дльнйшая и уродливйшая столица въ Европ!

Въ самой средин этого шумнаго и многолюднаго города, Беатриса Брукъ прожила уже два мсяца, апрль и іюнь. Блистая молодостью и красотою, она прибыла въ Лондонъ въ восторженномъ настроеніи, съ здоровьемъ, которое не знало усталости, съ любопытствомъ, которое никакіе виды или удовольствія не могли насытить. Но мало по малу дла приняли другой оборотъ и жизнь начала ей рисоваться не столь яркими красками.

Вопервыхъ — ибо что для нея могло быть важне — она видлась съ Монтегю Тригерномъ не такъ часто, какъ предполагала. Встрчи ихъ въ Лондон далеко не походили на бесды въ Тенби. Онъ провелъ пасху въ веселомъ кружк, въ деревн, постоянно былъ приглашаемъ на обды, балы и вечера, онъ присутствовалъ на преніяхъ въ нижней палат, любилъ игру и часто посщалъ клубы.

И Мили Несдэль была въ город!

Этотъ важный фактъ, долгое время недоступный Беатрис, имлъ теперь немалое вліяніе на ея участь. Не такъ легко позабыть прежнюю любовь въ обществ, гд одни и т же люди ежедневно встрчаются, принадлежа къ одному кругу, особливо когда повышеніе ваше въ служб и успхъ въ парламент зависятъ отъ поддержки этого общества.

Монтегю Тригернъ, впрочемъ, вовсе не желалъ бросить это общество. Правда, онъ любилъ Беатрису Брукъ, но ему еще приходилось ждать три года, прежде чмъ онъ могъ самовольно жениться, не спрашивая согласія своихъ опекуновъ, и получить добавочное содержаніе для брачной жизни, а что касается до женитьбы безъ состоянія, Монтегю не принадлежалъ къ разряду людей, признающихъ возможность подобныхъ браковъ. Одинъ изъ дядей Мили (или скоре изъ дядей лорда Несдэль, ибо сама Мили не имла важнаго родства) имлъ большее вліяніе въ министерств иностранныхъ длъ, а выборъ Монтегю окончательно остановился на дипломатическомъ поприщ, другой дядя ея пользовался большимъ вліяніемъ въ Йоркшайр, однимъ изъ представителей котораго былъ нашъ молодой членъ парламента. Къ тому же, надо сказать, что хотя Тригернъ любилъ Беатрису, хотя онъ страстно восхищался ея красотою, любилъ ея разговоръ, и отголоски богатаго ея голоса волновали его до глубины души, но по прізд ея въ городъ, онъ испыталъ страшное разочарованіе, вообще свойственное свтскимъ людямъ, когда люди несвтскіе выказываютъ при нихъ привычки и вкусы, несогласные съ ихъ понятіями.

Вся краса Беатрисы Брукъ не могла скрыть отъ него факта, что платья ея были какъ-то узки или коротки, или не были сшиты изъ должнаго матеріала. Однажды, его самымъ горестнымъ образомъ озадачила толщина ея маленькихъ ботинокъ, когда она съ двицами Воллингамъ гуляла въ Кензингтонскомъ саду. Онъ не спускалъ глазъ съ ботинокъ. Он придали даже какую-то горечь его разговору.

Страсть ея къ живописнымъ видамъ казалась ему глупымъ ребячествомъ. Еще боле странною показалась ему любовь ея къ театру. Весь блескъ нжныхъ, веселыхъ ея глазъ не могъ уменьшить его неудовольствія, когда она, бывало, скажетъ: ‘Мы сегодня опять въ театръ, не придете ли и вы?’ Однажды онъ не утерплъ и открыто взбунтовался, вмсто того, чтобъ по обыкновенію согласиться. По просьб Беатрисы, онъ напомнилъ леди Эдоксіи о данномъ ему общаніи достать королевскую ложу на вечеръ, когда она ненужна будетъ никому другому, въ день какого-нибудь важнаго бала, но опоздалъ: ложа была уже занята, о чемъ онъ и извстилъ Беатрису записочкой. Каково же было его удивленіе, когда вечеромъ Беатриса, съ самою милою улыбкою сообщила ему, что они все-таки будутъ въ театр.

— Будете?

— Да, папа сказалъ, что если я желаю, то можно послать взять мста, мы такъ и сдлали. Вотъ и вамъ билетъ. Мы взяли пять.

Тригернъ взглянулъ на Беатрису, потомъ на билеты. Онъ горько усмхнулся, воображая себя кавалеромъ дамъ, сидящихъ въ общихъ креслахъ, и подъ конецъ отвчалъ напрямикъ:

— Это невозможно.

— Что невозможно?

— Вы не можете хать въ кресла.

— Отчего же?

— Отчего, отчего? Оттого, что никто этого не длаетъ. Вы должны потерпть, прибавилъ онъ съ боле любезною улыбкою, видя выраженіе ея лица:— пока вамъ не одолжатъ ложу. Я желалъ бы быть въ состояніи повергнуть ложу къ вашимъ стопамъ, какъ говорятъ французы, хотя это послужило бы только поощреніемъ вашей страсти къ театру. Но, если вы очень того желаете, я съзжу къ Митчелю и промняю эти билеты на ложу.

Онъ такъ и сдлалъ. Онъ зашелъ на полчаса во время представленія и оттуда отправился на балъ, а Беатриса возвратилась домой усталая и нсколько огорченная, чмъ — она сама не знала, она чувствовала только, что она и Тригернъ жили не одною жизнью.

И на ея долю выпало три бала. Морисъ Левелинъ доставилъ ей приглашеніе на одинъ изъ нихъ. Онъ написалъ весьма любезное письмо, говоря, что самъ не посщаетъ баловъ по причин усиленныхъ занятій, но надется, что Маріана и Беатриса примутъ приглашеніе достойной леди, старой подруги его матери. На другой балъ ихъ пригласилъ другъ капитана Брука, это былъ хорошенькій балъ въ великолпномъ дом, гд много танцовали и ужинъ былъ превосходный, но все это помрачилось отсутствіемъ Тригерна, такъ-какъ хозяева не принадлежали къ тому кругу, который онъ посщалъ. Третье приглашеніе доставилъ ей самъ Тригернъ, благодаря безчисленнымъ запискамъ и крупнымъ разговорамъ, кончившимся угрозою съ его стороны — не присутствовать на бал, если не пригласятъ Бруковъ.

Это былъ дйствительно важный вечеръ, soire dansante у маркизы Упдаунъ!

Великолпная, большая карточка была прислана съ надписью: ‘капитану Брукъ и однои миссъ Брукъ’, и Тригернъ старался уврить ихъ, что это было обыкновенное и даже непремнное условіе всхъ баловъ, во избжаніе слишкомъ большаго числа двицъ. Послдовало короткое совщаніе съ Маріаной касательно выбора туалета, и Беатриса въ первый разъ появилась въ фешіонебельномъ кругу.

Маркиза принимала въ залахъ, столь ярко освщенныхъ, что Беатриса едва могла замтить ее, подъ блескомъ люстры, раздушенная и богато-разодтая, она стояла на подобіе большаго букета посреди католическаго алтаря.

Она любезно присла. Бдное дитя не воображало, что толстая хозяйка хотла быть съ ними грубою, маркиза (общавшая пригласить ее въ угоду Тригерну, но необщавшая быть учтивою) приняла простяка капитана Брука и его дочь со строгою неповоротливостью французскаго полицейскаго сержанта, снисходительно дающаго позволеніе: de circuler dans les appartements, едва примтное движеніе головы въ вид поклона и движеніе вера въ сторону Тригерна, точно хотла сказать: ‘Вотъ люди, которыхъ вы желали, чтобъ я пригласила, отведите ихъ въ сторону’. Это были единственные знаки вниманія, оказаннаго имъ хозяйкою дома впродолженіе всего вечера.

И простякъ капитанъ Брукъ не замтилъ ея грубости и даже остался совершенно довольнымъ, встртившись съ двумя ватерлосскими офицерами, давнишними его знакомыми, которые были весьма рады поболтать съ нимъ, что же касается до Беатрисы, то радость ея не имла предла. Она протанцовала съ Тригерномъ кадриль, вальсъ и котильонъ, она танцовала и съ нкоторыми другими кавалерами, представленными ей Тригерномъ и Еленою Воллингамъ, но имена ихъ она не могла да и не желала запомнить, одного джентльмена представилъ ей отецъ, говоря: ‘генералъ Прейсъ Перри, душенька’. Она запомнила это имя, отчасти оттого, что оно показалось ей очень страннымъ, отчасти и оттого, что самый старикъ, лишенный руки, имлъ очень красивую и почтенную наружность.

Она съ нжною заботливостью слдила за красивою Еленой Воллингамъ, летавшею въ вальс, въ совершенно-бломъ плать, съ. цвтами въ волосахъ, и потомъ ушла съ отцомъ въ сосднюю комнату и начала осматривать прекрасныя Корреджіо, Рафаэлевъ, Каналетти и Тиціановъ, выказывавшихъ богатство владльцевъ прекраснаго дома. Тригернъ зашелъ за ними и сказалъ нсколько рзко, но все-таки любезно: ‘Вы можете когда-нибудь днемъ осмотрть эти картины, он при дневномъ свт гораздо лучше.’ Ему показалось страшнымъ, что Беатриса расхаживала по комнатамъ словно на выставк, тогда какъ въ хорошемъ обществ обращаютъ вниманіе только на самое общество.

Впрочемъ, кром этой весьма простительной погршности, онъ не замтилъ ничего предосудительнаго въ поведеніи Беатрисы въ этотъ вечеръ. Платье ея было безукоризненно, она выбрала его вмст съ Еленой Воллингамъ — и, хотя богатый коралловый внецъ въ ея волосахъ, массивное коралловое ожерелье вокругъ шеи и тяжелые коралловые браслеты казались нсколько устарвшими украшеніями (он дйствительно, когда-то, принадлежали ея матери), но он вполн согласовались съ восточною ея красотою и не противорчили, по мннію даже самого Тригерна, простот ея благо платья.

Появленіе новаго лица тотчасъ замчается въ кругу лондонскихъ щеголихъ, встрчающихся каждый вечеръ, то въ одномъ дом, то въ другомъ, и многіе обратили вниманіе на Беатрису.

— Кто эта красавица?

— Не знаю, о, какая-то миссъ Бюркъ, или Брукъ, или Брумъ, что-то въ род кузины Воллингамамъ, кажется.— Подобные вопросы и отвты часто повторялись въ теченіе вечера, и Тригернъ, ведя ее подъ руку въ столовую, былъ доволенъ вполн, слыша одобрительный шепотъ по сторонамъ.

Когда Тригернъ усаживалъ ее въ карету, она сказала:

— Какъ я рада, что видла Елену Воллингамъ въ бальномъ плать. Какъ она была хороша! Какая красавица!

— Еслибъ вы только знали, какъ вы сами хороши сегодня, Беатриса, сказалъ Тригернъ.— Подарите мн красную розу, приколотую у васъ на груди, іюньскую розу — я сохраню ее до конца моей жизни.

Молодой человкъ говорилъ страстно и сердце молодой двушки сильно забилось, когда, отдавая ему свою розу, она почувствовала, сквозь перчатку, легкій, торопливый поцалуй, благодарившій маленькую ручку, и нжно въ лтнемъ, ночномъ воздух, пронесся запахъ раздушенныхъ его волосъ, когда каретныя дверцы прихлопнулись и они быстро покатились домой.

Генералъ Прейсъ Перри стоялъ на ступеняхъ подъзда и дожидался кареты леди Эдоксіи.

— Я исполняю вашу обязанность, милый молодой человкъ, въ отношеніи вашихъ кузинъ, сказалъ старый солдатъ съ нсколько сердитой улыбкой.

— Не красавица ли она? послдовало ему въ отвтъ.

— Не такъ хороша, какъ Елена Воллингамъ.

— Гораздо лучше! прекрасне Елены Троянской! Я пойду домой мечтать о ней, весело сказалъ Монтегю: — спокойной ночи.

Какіе прекрасные сны! Беатрис снилось, что она уже жена Тригерна и что сама даетъ большой балъ по случаю бракосочетанія Елены Воллингамъ съ венеціанскимъ дожемъ, портретъ котораго, писанный Тиціаномъ, виситъ въ столовой, а Тригерну снилось, что онъ уже графъ Керлаверркъ и не нуждается боле въ согласіи другихъ на бракъ съ прекрасной владтельницей іюньской розы.

VI.
Дружныя сестры.

Трудно вообразить себ, чтобъ прекрасный вечеръ былъ началомъ, причиной и предтечей самаго непріятнаго утра! Однако, такъ случилось.

Рано утромъ, на слдующій день — рано, принимая въ разсчетъ, какъ поздно разъхались наканун съ бала и какъ поздно вставали обыкновенно — леди Эдоксія Воллингамъ пріхала къ маркиз и прямо отправилась въ ея уборную. Она это сдлала, хотя и знала, что подобный поступокъ очень разсердитъ ея сестру. Но она была сама слишкомъ разсержена, чтобы обращать вниманіе на то, что непріятно другимъ.

Маркиза покоила пышную и страстную свою особу на пуховыхъ подушкахъ великолпной пурпуровой кровати, когда ей доложили о насильственномъ вторженіи въ ея владнія. Великая злость, овладвшая ею при этомъ извстіи, выразилась въ ея глазахъ и голос, который принялъ такой громкій тонъ, что сердитая постительница ясно могла услышать разговоръ въ спальн.

— Сестра вашего сіятельства, леди Эдоксія желаетъ…

— Мн что за дло до ея желаній. Запрещаю пускать кого бы то ни было въ мою уборную, будь это сестра или нтъ. Мн нравится наглость Эдоксіи! Да явись хоть ангелъ съ неба, когда я запрещаю теб впускать кого бы то ни было, ты не должна никого пускать.

— Разумется, нтъ, миледи, сказала испуганная служанка:— прикажете сказать, что ваше сіятельство слишкомъ устали?

— Пустяки, не стоитъ, она просидитъ тамъ цлый часъ и будетъ рыться въ моихъ вещахъ, но, говорю теб опять, что приди хоть ангелъ съ неба, я этого не хочу! Подай мн платье, отплачу же я Эдоксіи!

И, переставъ опасаться ангельскихъ посщеній, маркиза одла или скоре полуприкрыла полное свое тло богато отдланнымъ блымъ муслиновымъ неглиже, и, поспшно покинувъ роскошную свою спальню, вся раскраснвшись отъ ярости, перешла въ уборную и бросилась на кушетку, точно разсерженная сова, готовая бороться съ сердитымъ ястребомъ, съ которымъ тощая вдова имла нкоторое сходство.

Сестры вытаращили прекрасные очи свои другъ на друга, но не скоро заговорили. Леди Эдоксія раздумывала чмъ начать, а маркиза тяжело вздыхала вслдствіе скорой ходьбы и была озадачена видомъ Эдоксіи, рывшейся въ ея вещахъ — какъ она премило выразилась передъ служанкой.

О Primavera, Gioventu dell’anno!

О Gioventu, primavera della vita!

Такъ поетъ итальянскій пвецъ.

О, Gioventu (молодость), самая трудная потеря на земл. Неудивительно, что есть геройскія души, безбоязненные бойцы съ неуловимымъ временемъ, которыя упорно сторожатъ ея упадокъ, ловко избгаютъ размаховъ его косы и торжественно ршаются умереть поблекшими, но незавянувшими цвтками! Способы, употребляемые ими, составляютъ, повидимому, тайну. Химическая лавка составляетъ кладовую ныншней Медеи, и намъ извстно, что успхъ въ подобныхъ случаяхъ много зависитъ отъ таинственности методы. Ибо, когда знаменитая Медея взялась возвратить юность старому отцу Язона, и для того изрзала его въ куски и положила въ чанъ, мы знаемъ, что неуспхъ эксперимента произошелъ не отъ ея незнанія, но отъ нетерпливаго любопытства, побудившаго какого-то скептика усумниться въ процес, вслдствіе чего, вмсто молодца мужчины въ полномъ цвт лтъ, появился только образъ малаго ребнка, который бжалъ и скрылся.

Что касается до таинственности, то и маркиза по возможности ея придерживалась. Она не была такъ хороша, какъ ея сестры, но за то ея лицо было свже, она гордилась, любила и занималась имъ, а какимъ именно образомъ, объ этомъ знаютъ разв ангелы, вторженія которыхъ она такъ опасалась. Тайны свои она скрывала отъ своей сестры, и потому бросила испытующій взглядъ на свой туалетъ, сокрытый во многомъ множеств хрустальныхъ, фарфоровыхъ и золотыхъ сосудовъ. Леди Эдоксія замтила ея взглядъ и поняла его.

— О! сказала она презрительно: — не бойся — я не рылась въ твоихъ горшечкахъ съ составами, я слишкомъ озабочена, чтобы попусту терять время.

— Твои заботы, видно, не помшали теб сегодня заняться туалетомъ, сказала маркиза, бросая насмшливый взглядъ на румяныя щоки сестры.

— Он заставили меня выхать изъ дому ране, чмъ ты встала изъ кровати, такая-то жизнь и сдлала тебя такою тучною.

— Очень благодарна. Такъ-какъ я наконецъ встала и собираюсь одваться, то желала бы знать, что тебя такъ рано принесло сюда?

— Летиція, ты хорошо знаешь, что меня сюда принесло — забота объ интерес моихъ дочерей. Я имю право требовать отъ тебя отчета за вчерашнее.

— Не понимаю, чего ты отъ меня хочешь.

— Не серди меня! У тебя нтъ дочерей, но ты могла бы позаботиться о моихъ — он вдь теб племянницы, и боле чмъ кто, ты должна бы стараться объ интересахъ нашего семейства, а ты имъ тблько вредишь, поощряя Монтегю волочиться богъ-знаетъ за кмъ! Гд была Мили Несдэль, что ея не было вчера на балу?

— Я ея не пригласила. Я ее боле не стану приглашать: она слишкомъ дерзка. Въ самый день, назначенный для пріема у меня, она похала съ французскимъ посланникомъ и съ прусскимъ министромъ обдать въ Гриничъ и прислала сказать мн, что они вс были en frac и en chapeau, и потому предпочли хать къ ней пить чай. Вотъ наглая дура!

— Отказывай кому хочешь, но не приглашай кого не слдуетъ, какимъ образомъ познакомилась ты съ этими Брукъ? Я тщательно избгала знакомства съ ними, но сестра Домити, по глупости и по капризу Елены, дозволила имъ, въ ныншнемъ году, навязаться на знакомство съ нами въ Тенби.

— Я ихъ вовсе не знаю. Монтегю настоялъ, чтобы я ихъ пригласила.

— Вотъ! вотъ, ты сознаешься, измнническая душа, держишь сторону враговъ своихъ кровныхъ! Тебя, видно, очень порадуетъ ссора съ дядюшкой Керлаверокомъ, когда онъ узнаетъ твою интригу въ пользу подобнаго брака.

— Не смй такъ со мной говорить, я не знаю, чего ты хочешь. Прошу немедленно удалиться изъ моего дому и не надодать мн своими глупостями!

— Глупостями! О! Да, это глупости по твоему! Ненасытный твой эгоизмъ заставляетъ тебя вовсе незаботиться о польз даже родныхъ племянницъ.

— Слушай, Эдоксія, я никогда къ себ не приглашу твоихъ дочерей, пока ты или он живы, а на балы свои буду приглашать, кого мн заблагоразсудится. Я думаю, ты насильно не женишь Монтегю на одной изъ твоихъ дочерей, а мн, право, все равно, на комъ бы онъ ни женился!

— Разумется, теб все равно. Ты рада будешь, если онъ не женится на одной изъ моихъ дочерей. Теб завидно, что у тебя самой нтъ дочери, которую можно было бы за него выдать.

— Пошла вонъ изъ моего дома, говорю теб, Эдоксія! Пошла изъ моего дома! Надюсь, что Монтегю теб въ наказаніе сдлаетъ самую пошлую глупость, что же касается до дядюшки Керлаверока, то онъ по мн вотъ чего не стоитъ.

Щелкнувъ жирными, блыми своими пальцами, украшенными дорогими кольцами, окончательно взбшенная маркиза встала и, сильно позвонивъ въ голубой севрскій колокольчикъ, лежавшій на туалет, грозно сказала прибжавшей служанк: ‘карету леди Эдоксіи’ — и бросившись въ пурпуровую спальню, съ шумомъ прихлопнула дверью подъ носъ сестр, въ знакъ того, что бесда ихъ кончилась.

Можетъ быть, леди Эдоксія, оставшись наедин, хотя и по прежнему пылая гнвомъ, и подумала, что лучше было бы повжливе обойтись съ сестрою, а можетъ быть и нтъ, ибо люди, владющіе постоянно собою, имютъ мало того, что французы называютъ — un retour sur soi-mme — и она была искренно убждена, что богатой, бездтной и себялюбивой маркиз ршительно дла нтъ до родныхъ и знакомыхъ, лишь бы она, маркиза Упдаунъ, ла вкусный обдъ на золотыхъ или серебряныхъ блюдахъ, безмятежно спала въ пурпуровой, шелковой постели, или спокойно вызжала въ парадной карет своей.

Съ другой стороны маркиза сознавала въ душ (если только у нея была душа), что она не имла никакого понятія о причин, побудившей Тригерна настаивать на приглашеніи капитана Брука, даже и посл того, что увидала прекрасную двицу, миссъ Брукъ, оговоренную въ снисходительномъ ея приглашеніи. Маркиза, увренная въ томъ, что равнодушіе ея къ счастію другихъ никакимъ образомъ не могло превратиться въ дятельное участіе къ племянниц, вышла изъ себя, какъ и вс подобные мученики, при мысли о несправедливомъ нареканіи сестры. У нея сдлалась головная боль вслдствіе непріятнаго разговора и внезапнаго пробужденія — головная боль, которую ни камфора, ни духи изъ рукъ дрожащей служанки, не могли унять.

Одной мысли, что у нея заболла голова отъ того, что Эдоксія дерзнула пріхать бранить ее въ собственной ея уборной и зато, о чемъ она и не помышляла, было достаточно, чтобы поссорить ихъ на всю жизнь. Что же касается до Елены Воллингамъ, хотя она, бдное, милое дитя, была ничмъ невиновата, грозная маркиза тайно ршилась никогда боле не приглашать ея и не доставлять ей боле никакихъ свтскихъ развлеченій.

Она чуть не ршилась даже исполнить то, о чемъ она до ссоры и не помышляла: обратить вниманіе на Беатрису, приглашать ее и покровительствовать ей, но приведенію въ дйствіе этого ршенія помшала грозная туча, которая въ самую ночь знаменитаго бала неожиданно разразилась надъ головою капитана Брука.

VII.
Опытность и неопытность.

Въ Лондон леди Эдоксія въ обхожденіи своемъ съ Беатрисою сначала не обнаруживала ни пренебреженія, ни грубости. Напротивъ того, такъ-какъ прекрасный ея голосъ очень пріятно согласовался въ дуэтахъ съ голосомъ Елены Воллингамъ, а веселый и занимательный ея разговоръ имлъ, видимо, благопріятное вліяніе на здоровье этой слабой, добрйшей двушки, то леди Эдоксія послдовала совту сэра Берти Левелина и позволила молодымъ друзьямъ видться другъ съ другомъ. Она на это согласилась, какъ на необходимое леченіе, не вслдствіе настоятельныхъ просьбъ дочери, а вслдствіе предписанія доктора.

— О, маменька, позвольте Беатрис почаще навщать насъ! Увряю тебя, когда она уходитъ, или если я не видалась съ нею нсколько дней, я чувствую, что въ дом чего-то недостаетъ.

Поэтому Елен Воллингамъ дозволялось иногда зазжать въ своей коляск за Беатрисой, он гуляли вмст, пли вмст и вмст завтракали, и даже раза два леди Эдоксія брала ихъ обихъ въ оперу, когда он изучали дуэты Мораса, которые могли тамъ слышать исполненными въ совершенств.

Эта опера! Увы! одинъ изъ этихъ вечеровъ въ опер и былъ причиною всхъ несчастій. Изо всхъ удовольствіи, нравившихся веселой Беатрис Брукъ, опера доставляла ей наибольшее наслажденіе. Она восхищалась ею, но дорого пришлось ей заплатить за эти удовольствія.

Он сидли въ просторной и удобной лож леди Эдоксіи, давали Сонамбулу и въ дивертисемент танцы. Старая миссъ Воллингамъ, племянница мужа леди Эдоксіи, смотрла въ зрительную трубку.

— Вонъ танцовщица, которою такъ восхищался Монтегю, сказала она.

— Гд? спросила Беатриса съ удивленіемъ.

— Вонъ та, блокурая, которая поднимаетъ внокъ надъ головой — у самой рампы.

— И она любила его? спросила Беатриса, смотря на танцовщицу. Старая два засмялась.

— Я, право, не знаю, сказала она.— Я полагаю, что она, подобно большинству этихъ красавицъ, заботилась не о немъ, а о подаркахъ, которые онъ ей длалъ.

— Удивляюсь, что она заботилась о его подаркахъ, если онъ ей не нравился, съ наивною серьзностью сказала Беатриса.

— А вонъ сидитъ теперешній предметъ его страсти, вкусъ его нсколько исправился, добавила миссъ Воллингамъ.

На этотъ разъ Беатриса совсмъ обернулась къ своей сосдк.

— Что вы хотите сказать? спросила она.

— Леди Несдэль, Мили Несдэль, тамъ, нтъ, наискось отъ насъ, въ лож, очень хорошо одтая, со страннымъ и красивымъ браслетомъ, видите вы ее? Та, что такъ горячо говоритъ вонъ съ тми джентльменами — съ французскимъ посланникомъ и съ какими-то иностранцами.

— Милая Китти, я не разъ говорила теб, что вс эти сплетни очень дурнаго тону, строго замтила леди Эдоксія:— и я не желаю, чтобы мои дочери слушали ихъ.

Леди Эдоксія вовсе не думала о морали, только дурной тонъ и могущее произойти предубжденіе противъ Монтегю въ ум Елены, которую она уже представляла себ будущею графинею Керлаверокъ, заставили ее такъ выразиться.

Ораторъ замолчалъ и выразилъ свое сильное неудовольствіе насмшливою улыбкою. Но леди Эдоксія не замтила этого. Совершенно иныя мысли занимали ея гибкій умъ.

Изъ темнаго уголка своей ложи она разсматривала залитое яркимъ свтомъ прекрасное, задумчивое лицо Беатрисы. Даже мене опытный глазъ могъ бы безъ труда угадать мысли, вертвшіяся въ этой прелестной головк. Она замтила безпокойные взоры, слдившіе за каждымъ шагомъ одной танцовщицы, она прочла въ нихъ полное отсутствіе вниманія къ музыкальному исполненію. Но вдругъ губы ея сжались, слезы показались на глазахъ, когда послышалось трогательное Son Geloso. Дале она замтила легкій испугъ двушки, когда Монтегю Тригернъ, незамтно войдя въ ложу, заговорилъ съ нею и взглядъ боязливой, умоляющей любви, который она бросила на него, какъ-бы взывая къ нему противъ обвиненія, взведеннаго на него въ его отсутствіе.

Леди Эдоксія замтила, что съ этой минуты не опера, а Тригернъ занималъ Беатрису. Она слышала нетерпливые вздохи, вырывающіеся у нея изъ глубины души, когда его глаза обращались на сцену или на леди Несдэль. Она замтила, что когда онъ ушелъ въ ту ложу, Беатриса сильно поблднла — и она два раза сказала ей:

— Боюсь, моя милая, не больны ли вы, не устали ли сегодня, хотите хать домой? Съ внезапно раскраснвшимися щеками Беатриса отвчала — и отвчала съ несвойственною ей торопливостью.

— О, нтъ, не узжайте! я не устала, я только задумалась. Пожалуйста, не узжайте.

Подъ конецъ зоркая леди Эдоксія увидла, что въ глазахъ Беатрисы отразилось совершенное спокойствіе — когда изъ ложи Мили Несдэль, наполненной дипломатами и обожателями, Монтегю Тригернъ возвратился къ нимъ и предложилъ свою руку Беатрис для прохода чрезъ корридоры, предоставляя свою кузину Елену красивому аташе австрійскаго посольства, а остальныхъ двухъ дамъ могущимъ встртиться знакомымъ.

Леди Эдоксія не брала боле Беатрисы въ оперу.

На слдующее утро посл бала, бывшее свидтелемъ столь бурнаго свиданія между сестрами, Беатриса постила свою подругу, Елену Воллингамъ. Она прошла пшкомъ изъ своей квартиры въ Спринг-Гарденсъ къ ихъ дому на Гровенор-сквер. Развязывая ленты ея шляпки, Елена не могла удержаться отъ замчанія:

— Какъ я завидую твоему здоровью, Беатриса! Я умираю отъ усталости посл вчерашней ночи, хотя и немного танцовала, и теперь только успла позавтракать, а однусь разв къ обду. А вотъ ты сіяешь какъ солнечный лучъ и вовсе не утомилась, хотя и пришла сюда пшкомъ.

— О, я вовсе не устала! сказала Беатриса свжимъ, веселымъ голосомъ, обнаруживавшимъ внутреннее счастіе.

Она находилась въ состояніи, описанномъ въ роман Эмиля Сувестра, въ которомъ онъ говоритъ о своей героин: ‘Comme elle se leva frache et repose de cette nuit sans sommeil!’ Радость проникла все ея существо.

— Хорошо, по крайней мр, теб нечего боле длать, какъ отдыхать, продолжала она, усаживаясь на диванъ рядомъ съ Еленою:— а этого нельзя сказать про Маріанну и про меня. У насъ одна только служанка, кром хозяйской прислуги. Сравни-ка это съ вашимъ хозяйствомъ!

И она весело засмялась. Елена вздохнула.

— Знаешь ли, Беатриса, роскошь, которая теб такъ нравится, не радуетъ меня. Я не хочу сказать, чтобы я предпочла ей трудовую жизнь: я не гожусь для нея, но я желала бы боле покойной жизни, жизни въ кругу подругъ, а не съ однимъ холоднымъ обществомъ.

— Такъ позволь же мн быть одной изъ твоихъ подругъ! весело произнесла Беатриса: — но, право, вы живете необыкновенно роскошно. Сосчитай хоть только вашихъ слугъ! Я иногда удивляюсь, какое они могутъ найти себ занятіе. Вопервыхъ, швейцаръ, занятіе котораго, кажется, состоитъ въ томъ, чтобы гонять меня изъ дому — такъ неохотно впустилъ меня сегодня этотъ Церберъ.

— Положимъ, но онъ все-таки лучше швейцара маркизы Упдаунъ. Графъ Фрейлихгратъ на дняхъ захалъ къ ней и Церберъ, увидя незнакомца и, повидимому, иностранца, подумалъ, что это какой нибудь проситель, осмотрвъ постителя съ ногъ до головы, онъ вынулъ списокъ знакомыхъ маркизы, прочелъ его вполголоса и, не находя въ немъ имени Фрейлихграта, сложилъ его и сказалъ: — Нтъ, сэръ, маркизы нтъ дома.

— Затмъ у васъ, посл швейцара…

— Камердинеръ, мой любимецъ, смясь перебила Елена:— и его обязанность наблюдать, чтобы вс букеты были свжи и завянувшіе цвты были замнены новыми, чтобы перья, чернила и бумага всегда находились на письменныхъ столахъ, и чтобы газеты были на мст, его дло также помнить приглашенія (какъ я иногда желаю, чтобъ онъ позабылъ напомнить о нихъ маменьк). У него есть еще много другихъ обязанностей, которыхъ я не припомню, по которыя, по мннію маменьки, очень важны.

— Дальше, буфетчикъ, помощники его и мальчики, считала Беатриса на блыхъ своихъ пальчикахъ.

— Хорошо, душенька, да, они заботятся о насъ и о нашемъ серебр. Слдовало бы сказать о нашемъ серебр и о насъ — ибо я уврена, что вс мои золотые волосы, которые ты такъ хвалишь, по мннію нашего добраго старика Джервиса, не стоютъ призовыхъ чашъ, и еслибъ меня казнили за измну и голова моя скатилась съ плахи, моя казнь не такъ бы его поразила, какъ малйшая покража изъ серебряной его кладовой! Однако, мы еще далеки отъ состоянія герцога Албукерка, описаннаго въ письмахъ миссъ Адамъ Д’Ольни изъ Испаніи, про котораго она говоритъ, что опись его золотой и серебряной посуды заняла шесть недль, ежедневной двухчасовой работы. Сосчитай-ка эти часы, Беатриса, или прочти ея письма. Я помню, тамъ было тысяча четыреста дюжинъ тарелокъ, пятьсотъ большихъ блюдъ, семьсотъ меньшаго размра и разной разности въ такой же пропорціи, не считая сорока серебряныхъ полокъ, на которыхъ уставлялись вс эти вещи. Пишутъ также, что у герцога Альбы, неславившагося впрочемъ своимъ богатствомъ, было шестьсотъ дюжинъ серебряныхъ тарелокъ и восемьсотъ блюдъ. Правда, мадамъ д’Ольни смется надъ этими испанскими грандами, которые, несмотря на свою роскошь, не были вовсе гостепріимны, потому что, какъ она лукаво прибавляетъ: было бы слишкомъ безпокойно выставлять столько серебряныхъ блюдъ, чтобы подать на столъ два яйца и жаренаго голубя!

— Но вы гостепріимны, Елена, сказала Беатриса со вздохомъ, осматривая свжую и прекрасную комнату, которая своимъ убранствомъ длала истинную честь камердинеру:— посчитать, такъ, я думаю, у васъ пеберется съ сотню прислуги.

— Сотни не будетъ, но ихъ дйствительно много, задумчиво произнесла Елена.— Теб, милая Беатриса, съ немногими твоими слугами, должно казаться страннымъ, что занятія такого множества лицъ заключаются въ уход за однимъ семействомъ.

— Нтъ, Елена, но комфортъ, сопряженный съ богатствомъ, поражаетъ меня. Эти три служанки, вся обязанность которыхъ состоитъ въ томъ, чтобъ заплетать и приглаживать эти чудные волосы (извините за похвалу) — эти лакеи, расхаживающіе въ нарядныхъ ливреяхъ діли разъзжающіе на запяткахъ, чтобы позвонить у подъзда или отворить дверцы кареты — вся эта толпа служанокъ, жокеевъ и кучеровъ невольно меня озадачиваетъ: какъ пріятно, напримръ, въ подобный день, какъ сегодня, позвонить и приказать подать коляску.

Он продолжали весело болтать, когда леди Эдоксія вошла къ комнату дочери, разсерженная еще вслдствіе ссоры съ маркизою. Она взглянула на Беатрису, не стараясь скрыть свою злость.

— Я полагаю, что Елен вредно сегодня принимать гостей, сказала она:— она недостаточно еще оправилась: ей надо отдохнуть посл бала. Вы можете хать домой въ моей карет, миссъ Брукъ. Прощайте!

Беатриса замтила ея неудовольствіе, но она приписала холодность леди Эдоксіи искреннему попеченію о здоровь Елены, и обвинила самое себя во всемъ. Бдная Беатриса!

Ее отвезли въ Спринг-Гарденсъ. Когда она вошла къ себ, то по лицамъ служанки и хозяйки дома, выглянувшей изъ своей комнаты, вслдствіе грознаго звонка воллингамскаго лакея, могла заключить, что въ дом приключилось что-то необыкновенное. Она остановилась на минуту и едва удержалась, чтобы не спросить о случившемся у хозяйки, которая, поклонившись ей, поспшила удалиться. Беатриса вбжала наверхъ въ маленькую гостиную, къ сестр Маріан, которую она привыкла всегда заставать за книгою или вышиваніемъ. На этотъ разъ Маріана не была занята чтеніемъ или работою, она стояла посредин маленькой комнаты и смотрла на дверь въ ожиданіи Беатрисы, о возвращеніи которой уже услышала.— О! что случилось?— Что случилось? Маріана сильно обнимаетъ свою сестру и слезы ручьями струятся изъ ея глазъ.— Что случилось, Маріана?

Что случилось? Отецъ — милый отецъ, его арестовали и увели. Спекулянты, съ которыми онъ былъ въ дол, оказались мошенниками и плутами. Онъ одинъ изъ всего общества имлъ какую нибудь собственность и долженъ пожертвовать ею, чтобы уплатить ничтожную долю огромнаго долга, обманутыя массы, лишенныя почти всего своего имущества, ругаютъ и проклинаютъ капитана-Брука, одного изъ шайки негодныхъ людей, разорившихъ ихъ!

Его отправили въ тюрьму, этого храбраго солдата, за чужія плутни и собственную его неосторожность. Тщетно ходилъ онъ каждое утро по многолюдному Странду, изъ Спринг-Гарденсъ въ Темпль, въ надежд, что съ помощью адвокатовъ ему удастся поправить дла. Ничего ему не удавалось. Онъ — обезчещеный банкрутъ! Его маленькій котеджъ въ Тенби, участь дтей, мстное вліяніе и почетъ, которыми онъ пользовался въ маленькомъ портовомъ город, составлявшемъ для него весь свтъ — все потеряно! Онъ опозоренъ, онъ банкрутъ.

Эти новости какъ громомъ поразили Беатрису. Даже терпливой и разсудительной Маріан онъ ничего не говорилъ такого, только разъ упомянулъ, что мсто ихъ квартиры было слишкомъ шумно, и что онъ занялъ эту квартиру только для того, чтобы быть поближе къ Странду, потомъ однажды со вздохомъ просилъ ихъ соблюдать наивозможную экономію, прибавивъ съ болзненною улыбкою: ‘мы никогда не были богаты, и вскор можемъ быть очень бдны.’ Вотъ и все, но Маріан было достаточно и этого и она сколько нибудь предвидла этотъ ударъ, Беатриса же ровно ничего не предугадывала.

Плачевный этотъ вечеръ горько подйствовалъ на обихъ двицъ, горькіе дни послдовали за нимъ, когда Маріана помогала капитану Бруку переписывать письма и бумаги, а Беатрис выпало на долю посщать разныхъ людей, отъ которыхъ можно было ожидать помощи, и совщаться съ Морисомъ Левелиномъ, къ кому ей обратиться за совтомъ по этимъ несчастнымъ дламъ.

Впродолженіе многихъ дней, боле двухъ недль, Беатриса не встрчалась съ Монтегю Тригерномъ. Скандалъ несчастія капитана Брука и банкрутство опозореннаго общества, въ которомъ онъ былъ однимъ изъ директоровъ, распространились съ быстротою молніи по всему Лондону: Леди Эдоксія воспользовалась случаемъ, чтобъ запретить своимъ дочерямъ видться съ Бруками — шайкой плутовъ и плутовокъ. Леди Діана Левелинъ, которая, можетъ быть, поступила бы иначе, находилась въ Гаг съ своимъ мужемъ. Маркиза, поссорившаяся съ сестрою изъ-за Беатрисы, теперь ссорилась съ Тригерномъ за то, что, благодаря ему, люди могли говорить о Брук: ‘знаете, тотъ самый капитанъ Брукъ, отецъ красавицы, бывшей на послднемъ бал у леди Упдаунъ.’ Паденіе Брука заставило леди Эдоксію помириться съ сестрою, а Тригернъ, сердитый на свою ттку, огорченный несчастнымъ происшествіемъ, чувствовалъ себя связаннымъ въ отношеніи къ Беатрис. Но все-таки врный фамильнымъ правиламъ своего рода, признававшаго себя выше всего на свт — онъ воспользовался случаемъ създить на недлю въ Парижъ, отчасти по случаю скачекъ, а главнымъ образомъ чтобы имть время обдумать, какъ дйствовать въ виду несчастнаго положенія семейства его возлюбленной и явнаго ожесточенія его родни.

Недля успла превратиться въ дв, прежде чмъ онъ увидлъ Беатрису. Онъ въ первый разъ не засталъ ея дома и просто написалъ на своей карточк, что надется застать ее въ другой разъ. Онъ и не догадывался, какъ религіозно она будетъ его ожидать.

Посл первой минусы волненія при встрч, оба старались быть попрежнему: онъ — чтобы поддержать ихъ отношенія неизмнными, пока не будетъ въ состояніи ршиться на что нибудь, она — чтобы онъ не думалъ, что она отчаявается или вритъ въ виновность ея отца или какимъ нибудь образомъ просить состраданія. Но вс ея старанія не могли скрыть ея думы, и ея усталые и печальные взоры постоянно преслдовали Тригерна повсюду — въ клуб, въ парламент, гд онъ не слушалъ рчей ораторовъ, за ярко освщенными обденными столами, во время прогулокъ, на завтрак въ Ричмонд или Вимбльдон. Онъ не могъ забыть эту двушку, эту іюньскую розу, увядавшую въ душной маленькой комнат.

IX.
Лтніе друзья.

Беатриса была, дйствительно, очень несчастлива и начинала разнемогаться. Она привыкла къ открытой, свободной сельской жизни и не могла переносить городской духоты. Это было даже замтно въ веселые дни ея пребыванія въ Лондон, посреди всхъ удовольствій и ежедневныхъ прогулокъ. Теперь она просто задыхалась. Вонь, пыль, шумъ не давали ей, бдной, покоя. Она не могла ни сть, ни спать, ея впечатлительная натура, которой такъ необходима была блистательная вншняя обстановка, громко возставала противъ всего ее окружающаго.

Потомъ она думала объ отц и плакала и негодовала на тхъ, которые его такъ обманули, плакала и негодовала какъ только можетъ юное пламенное сердце.

Сначала Беатриса не сознавала своего положенія въ отношеніи къ Воллингамамъ. Въ одинъ изъ этихъ первыхъ душныхъ іюльскихъ дней, она встала изъ-за своего рабочаго столика, надла шляпку и ршилась пойти въ Гровенор-скверъ. Она думала, что, быть можетъ, Елена больна и вообще Воллингамы не желаютъ безпокоить ее и Маріану въ первое время горя и несчастія, такъ-какъ они не довольно коротко знакомы. Ей хотлось видть Елену, ей хотлось видть этихъ прелестныхъ золотокудрыхъ созданій, всегда такъ роскошно одтыхъ и такихъ любезныхъ. Ей хотлось посидть въ этой большой, прохладной гостиной, полной благоухающими цвтами, посидть тамъ хоть съ полчаса, посл угрюмой, душной комнатки Черинг-Кроса.

За неимніемъ проводника, такъ-какъ у нихъ теперь не было лакея, она отправилась одна. Швейцаръ сказалъ, что господа дома, и лакей пошелъ доложить о ней. Она слышала изъ другой комнаты, какъ леди Эдоксія воскликнула съ ужаснымъ удивленіемъ: ‘Миссъ Брукъ!’ а Елена подхватила: ‘Тише, тише, маменька!’

Это взволновало и сконфузило бдную Беатрису и только благородная гордость удержала ее отъ слезъ. Разговоръ какъ-то не клеился. Съ нею обходились какъ-то странно, натянуто. Никто не просилъ ее постарому снять шляпку и спть дуэтъ съ которой-нибудь изъ сестеръ. Одна Елена занималась ею. Вс видимо ждали съ нетерпніемъ минуты, когда она уйдетъ.

Наконецъ, она встала, и тогда только въ первый разъ леди Эдоксія съ ней заговорила, до тхъ поръ она прилежно читала ‘Morning Post’.

— Какъ вы сюда пришли, то-есть съ кмъ?

— Я пришла одна.

— Вы пришли одни! Ну, что же, врю! Сара, позвони.

Наступило мертвое молчаніе. Беатриса не подымала глазъ съ полу, только услыхавъ вздохъ Елены, она взглянула на нее и увидла слезы сочувствія въ глазахъ молодой двушки.

На звонокъ явился лакей.

— Пускай Джонъ проводитъ миссъ Брукъ домой, сказала леди Эдоксія: — и помни разъ на всегда, что ты не долженъ никого пускать, не показавъ мн прежде карточки.

Уставши физически, оскорбленная морально, возвратилась Беатриса, подъ прикрытіемъ толстаго, высокаго лакея, въ свою душную комнатку. Она старалась перенести свое горе и работать. Она видла, какъ благородно и тихо переносила все Маріана, но натуры различны — и Беатриса не выдержала и разразилась горькими слезами.

Вечеромъ ей стало нсколько легче. Морисъ Левелинъ зашелъ къ нимъ, и говорилъ такъ сочувственно, такъ утшительно. Онъ не могъ долго оставаться, но прежде чмъ уйти, онъ показалъ Беатрис записку отъ Елены Воллингамъ, въ которой та писала къ нему: ‘Съ тхъ поръ, какъ ваша мать, моя добрая ття Домити въ Гаг и наша городская жизнь стала такая шумная — я мало вижу тхъ людей, кого бы боле всего желала видть. Я очень безпокоюсь о Беатрис Брукъ. Заходите повременамъ разсказать мн объ ней. Я посылаю ей черезъ васъ букетъ’.

Самое длинное объясненіе не могло дать понять Беатрис, такъ ясно какъ эти строчки, что ей не видаться боле съ семействомъ леди Воллингамъ, но что Елена будетъ помнить и любить ее всегда. Беатриса поцаловала большіе блые розаны въ букет, присланномъ Еленою: они напомнили ей старые, веселые дни ея счастливой юности.

Тригернъ вскор узналъ обо всемъ случившемся. Ему было легко выпытать все какъ отъ Беатрисы, которая не утаивала отъ него ни одной мысли, такъ и отъ Елены Воллингамъ, которая думала, что слдовало всми средствами поддерживать сочувствіе къ Беатрис въ ея друзьяхъ.

Въ друзьяхъ? Кто они были? Да хоть Тригернъ. Если же Елена Воллингамъ догадывалась, что хотя Беатриса и Тригернъ и любятъ другъ друга, но что у Беатрисы пламенное, любящее сердце, а у Тригерна холодное, себялюбивое, то она нисколько не ошибалась.

Монтегю еще вдесятеро боле возненавидлъ свою ттку. Когда день ото дня Беатриса становилась все блдне и блдне, онъ вздумалъ открыто выразить свое мнніе о нелюбезномъ обращеніи съ нею леди Эдоксіи.

— Что вамъ стоило бы, говорилъ онъ:— пригласить отъ времени до времени Беатрису Брукъ, покатать ее въ своей коляск, и т. д.— Вс эти маленькія любезности никогда не были бы приняты съ такой благодарностью, какъ въ эти душные, іюльскіе дни.

Леди Эдоксія отвчала съ ядовитой улыбкой, что она съ большимъ удовольствіемъ продолжала бы знакомство съ семействомъ Брукъ, еслибъ дочка была поскромне и папеньку не подозрвали въ безчестности, но она никакъ не можетъ одобрить поведенія двушекъ, которыя шляются по Лондону одн, или людей, спекулирующихъ до того, что попадаютъ подъ судъ. Она не могла знаться съ такими людьми, ради своихъ дочерей. Она обязана быть очень разборчива, гораздо разборчиве маркизы. Но, конечно, Тригернъ могъ посщать Бруковъ. Мужчины могутъ здить всюду.

Тригернъ, который прежде улыбался подобнымъ выходкамъ и самъ часто сердился на неловкости Беатрисы, теперь былъ вн себя отъ негодованія. Онъ былъ упрямъ, какъ вс въ его семейств, и съ каждымъ днемъ все сильне и сильне влюблялся въ Беатрису. Въ голов его въ одну минуту составился новый планъ, и раскланиваясь съ своей тткой, онъ сказалъ ей съ улыбкой: ‘Хорошо, я поищу друзей, которые были бы полюбезне’.

X.
Мистриссъ Мира Грей.

Красивый кэбъ Тригерна понесся отъ дверей леди Эдоксіи въ мене фешенебельную часть города и остановился у красиваго дома въ Россель-Стритъ. Домъ этотъ принадлежалъ г. Грею, стряпчему семейства Тригерновъ. Однако, повидимому влюбленный молодой человкъ пріхалъ сюда не для судебнаго совта, потому что онъ спросилъ у швейцара: ‘мистриссъ Грей дома?’ И получивъ утвердительный отвтъ, быстро вбжалъ въ гостиную этой барыни.

— Я пріхалъ къ вамъ съ просьбою, началъ онъ, прежде чмъ слуга усплъ затворить дверь. Выраженіе лица мистриссъ Грей, конечно, не грозило отказомъ, какова бы ни была просьба. Дйствительно, подъ конецъ своего непродолжительнаго визита, Тригернъ взялъ об руки мистриссъ Грей и разсыпался въ любезностяхъ и благодарностяхъ.— Если дло теперь только въ томъ, чтобъ мистеръ Грей далъ свое согласіе, сказалъ онъ съ обворожительной улыбкой:— то я смотрю на него какъ на поршенное и оконченное.

Того же мннія была и сама мистриссъ Грей, она улыбнулась въ отвтъ, какъ-бы принимая слова Тригерна за комплиментъ ея могуществу, и еще разъ пожала руку молодому человку, провожая его до дверей.

Томные, черные глаза ея лукаво свтились. Она нкогда была красавицей, несмотря на свою индійскую кровь. Мира Грей была дочь одного англійскаго генерала въ Индіи, а мать ея была индійка. Исторія ея жизни касалась близко семейства Тригерновъ. Вышедъ очень рано замужъ за сборщика податей въ Буремпутр, она обратила на себя вниманіе губернатора президенства, того самаго Тригерна, который теперь былъ графомъ Керлаверокомъ. Вниманіе, которое онъ оказывалъ молодой женщин, возбуждало всеобщіе толки. Она ни мало этимъ не стыдилась, напротивъ, считала это за честь. Она. хвалилась, что заставляла губернатора длать любезности ея ‘доброму старику’, какъ она называла своего мужа, и брала взятки съ туземцевъ подъ предлогомъ, что иметъ вліяніе на дла. Старикъ ея занемогъ въ самомъ зенит его славы. Онъ не могъ объяснить, что у него болло. Хотя человкъ немолодой, онъ до тхъ поръ былъ еще очень бодръ. Упадокъ силъ послдовалъ вдругъ, глаза его ослабли, пищевареніе испортилось, постоянныя конвульсіи не давали ему покоя. Ршено было ему хать въ горы для поправленія здоровья.

Сэръ Берти Левелинъ, тогда молодой человкъ, начинавшій только свою медицинскую карьеру докторомъ при губернатор, освидтельствовалъ больнаго прежде его отъзда. Онъ совтовавъ больному взять съ собою непремнно какого нибудь родственника или друга, кром ‘неопытной жены’. Онъ сильно настаивалъ на этомъ, и во время разговора, взглянувъ на мистриссъ Грей, онъ замтилъ, какъ ея глаза были устремлены на него съ какимъ-то ужаснымъ, роковымъ выраженіемъ.

Она сидла подл постели, разглядывая свои браслеты, ея бленькая, маленькая ручка лежала на потномъ лбу больнаго.

— Вы думаете, я не могу ухаживать за своимъ старикомъ, сказала она.— Ахъ, вы неразумный человкъ. Я лучше ухаживаю за нимъ, чмъ вс ваши англичанки. Онъ и не слышитъ, когда я подхожу къ его постели.

Ея старикъ, приподнявъ съ любовью ея ручку со своего лба, сказалъ со смхомъ.

— Я лучше соглашусь, любезный докторъ, чтобъ эта ручка меня отравила по ошибк, чмъ чтобъ за мною ухаживалъ другой человкъ. Глаза Миры и Левелина встртились на секунду. Безъ удивленія, хотя съ какимъ-то горестнымъ чувствомъ, сэръ Берти узналъ вскор, что горный воздухъ не сдлалъ добра больному, и онъ умеръ. Жена его возвратилась вдовою.

Левелинъ видлъ ее по возвращеніи. На ней было траурное англійское платье, но злые глаза ея выражали какую-то радость, которая никакъ не шла къ ея мрачному одянію. Эти глаза смотрли спокойно, вызывательно на Левелина, когда тотъ разспрашивалъ ее о послднихъ симптомахъ болзни, дурныя мысли возникали въ голов доктора и ему казалось не безъ основанія.

Вскор разошлись слухи по всему президенству, что англійскій губернаторъ дйствительно женится на Мир. Она слишкомъ была уврена въ своей сил, чтобы сколько нибудь скрывать честолюбивую цль, къ которой стремилась, тмъ боле, что ея старшая сестра вышла замужъ за значительнаго человка въ англійской служб. Но въ этой надежд она обманулась. Губернаторъ, напротивъ, очень убдительно уговаривалъ ее хать въ Англію къ родственникамъ ея мужа, которые писали къ ней письмо за письмомъ и звали къ себ, желая пріютить и приласкать ‘маленькое, преданное созданіе, служившее такимъ утшеніемъ въ послднія минуты ихъ милому Джону.’

Губернаторъ прибавилъ къ ея пенсіону триста фунтовъ изъ своего собственнаго кармана, ‘въ память столь полезнаго общественнаго дятеля’. Онъ веллъ устроить какъ можно удобне каюту на корабл, на которомъ она отправлялась въ Англію, и простился съ нею на столько нжно, на сколько позволяли приличія, такъ-какъ при ихъ прощаніи присутствовало нсколько человкъ изъ его свиты. И затмъ Мира оставила Индію, унося съ собою тяжелое воспоминаніе о строгомъ взгляд доктора Левелина, который тоже пришелъ посмотрть, какъ она удетъ. Эти два человка понимали другъ друга. Левелинъ былъ увренъ, что мужъ Миры умеръ отъ яда, а Мира въ свою очередь была убждена, что онъ это думаетъ и потому помшалъ ея браку съ Пирпойнтомъ Тригерномъ.

Стряпчій Тригерна, къ которому онъ обратилъ Миру для устройства денежныхъ ея длъ, сильно плнился молодой, красивой женщиной и тотчасъ предложилъ ей свою руку. Мира сначала не хотла объ этомъ и слышать, но потомъ, видя свое незавидное, одинокое положеніе въ Англіи, согласилась и сдлалась мистриссъ Грей.

Она вывезла съ собою изъ Индіи маленькую дочь своей умершей сестры, и эта двушка вскор затмила собою ттку. Она плнила лорда Несдэля и сдлалась тою самою ‘Мили Несдэль’, о которой было уже говорено. Ее звали Мили для отличія отъ ттки, такъ-какъ имя ихъ обихъ было Мира.

Мистриссъ Грей поддерживала знакомство со всмъ семействомъ Тригерновъ, и не разъ говорила Монтегю, что она ему нчто въ род ттки. Въ отношеніи къ мистеру Грей она держала себя совершенно иначе, и онъ мало по малу составилъ себ понятіе, что Пирпойнтъ Тригернъ оказывалъ бдной молоденькой вдов отцовскія попеченія, въ память ея мужа,который былъ ему чрезвычайно полезнымъ помощникомъ.

Однако прямой, честный стряпчій не вполн одобрялъ свою жену, онъ инстинктивно понималъ, что она нечистосердечна. Но онъ бралъ жизнь, какъ она есть, и считалъ, что добрыя качества его прекрасной жены принадлежатъ ей, а въ ея недостаткахъ виновата не она, а ея страна и воспитаніе.

Что касается отношеній между тткой и племянницей, то Мира Грей, въ одно и то же время и очень подличала передъ леди Несдэль, и страшно завидовала ея положенію въ свт. Въ отношеніи Тригерновъ главною цлью Миры было всячески угодить Монтегю, такъ-какъ она еще не забыла индійскую привычку интриговать о повышеніи. Она думала: ‘Вотъ будущій графъ Керлаверокъ, теперешнему восемьдесятъ-шесть лтъ, и нтъ причины, почему бы мистеру Грей, бывшему столько лтъ стряпчимъ въ семейств, не получить выгодное казенное мстечко. Тогда я буду въ состояніи помриться и съ Мили Несдэль.’

XI.
Графъ Керлаверокъ.

Отъ мистриссъ Грей, Монтегю похалъ къ Беатрис.

Она была одна и перемняла воду у блыхъ розъ, которыя ей прислала Елена Воллингамъ. Пожавъ ей руку, Тригернъ бросился въ кресла, а Беатриса продолжала возиться съ цвтами.

— Беатриса, началъ онъ съ жаромъ: — я пришелъ съ вами поговорить. Эта жизнь невыносима намъ обоимъ! Стряпчій моего дяди, мистеръ Грей, детъ къ нему въ Венецію по какимъ-то дламъ. Его жена детъ съ нимъ. Я только-что былъ у нея, и устроилъ дло такъ, что если вашъ отецъ согласится, то она возьметъ васъ съ собою. Это вамъ принесетъ пользу, вы здсь чахнете какъ птичка въ клтк. Я также поду къ моему дяд въ Венецію. Когда она васъ увидитъ, Беатриса, когда онъ только васъ увидитъ, онъ пойметъ, что жить безъ васъ невозможно! Онъ меня выслушаетъ и я получу его позволеніе на нашъ бракъ. Если моя ттка Эдоксія могла выйти замужъ за мистера Воллингама, конечно, я могу надяться выхлопотать позволеніе жениться на чудной моей Беатрис. Я уже все устроилъ съ мистриссъ Грей. Она прідетъ васъ пригласить и, поврьте, будетъ къ вамъ очень добра и внимательна.

Онъ остановился, Беатриса уронила цвты на столъ. Она сидла противъ Монтегю, слушала его и смотрла на него, но, боже мой, какъ она была смертельно блдна.

Онъ всталъ и налилъ стаканъ воды.

— Извините меня за внезапность моего предложенія. Быть можетъ, мн бы слдовало извиниться и въ томъ, что слишкомъ увренъ въ вашемъ согласіи, но мн такъ хочется поскоре положить конецъ этому положенію длъ и снова увидть васъ, какими вы были прежде. Одно, о чемъ я васъ прошу — никому не говорить ни слова ни о моемъ намреніи видть дядю, ни о пашемъ брак. Вы моглитбы сразу испортить все дло, васъ бы не отпустили, и я…

— Какъ могу я хать! воскликнула наконецъ Беатриса: — какъ можете вы думать, что я поду и оставлю Маріану и отца.

— Беатриса, отвчалъ Тригернъ съ живостью.— Я увренъ, вашъ отецъ былъ бы очень благодаренъ, еслибъ вы ухали съ этими Греями покататься по Европ. Онъ объ васъ теперь очень безпокоится. Онъ знаетъ Грея, и вс, кто его знаютъ, не могутъ не уважать его. Не можетъ быть сомннія въ согласіи вашего отца, а въ нсколько мсяцевъ дла устроятся и онъ опять возвратится къ своему семейству.

— Я не боюсь его отказа, но не могу допустить мысли, что оставлю его въ тюрьм, а сама поду веселиться. Нтъ, нтъ, вы, должны хать одни. И когда вы увидите своего дядю…

— Беатриса, вы должны его видть, или лучше, онъ васъ. Я разстроилъ васъ и лучше на этотъ разъ уду. Я заду завтра вечеромъ, посл визита мистриссъ Грей, и, вы увидите, что все устроится.

Дйствительно, все устроилось. Капитанъ Брукъ не только не противился, но веллъ благодарить мистера и мистриссъ Грей за ихъ любезность, что они спасаютъ Беатрису отъ страннаго положенія жить въ Лондон почти одной, потому что отецъ ея въ тюрьм, а старшая сестра почти постоянно вн дома. Стряпчій также не выказалъ сопротивленія, и Мира дала ему понять, что онъ не только длалъ этимъ любезность бдному человку, котораго такъ зло обманули, но и леди Елен Воллингамъ, которой капитанъ Брукъ приходился сродни.

Мистриссъ Мира Грей захала къ Беатрис въ то-время, когда сидлъ тамъ Морисъ Левелинъ. Черные глаза ея остановились на молодомъ человк и она съ особымъ выраженіемъ произнесла: ‘такъ походить на отца, котораго я видла бывши еще совсмъ ребнкомъ!’

Когда она ухала, Морисъ Левелинъ выразилъ свое удовольствіе, что Беатриса подетъ покататься по континенту, но прибавилъ, что сожалетъ, что она детъ въ такомъ обществ. Конечно, мистеръ Греи честный, благородный человкъ, но онъ не думаетъ, на основаніи всего того, что слышалъ отъ отца, чтобъ его жена была достойна уваженія.

Наконецъ пріхалъ Тригернъ и его веселое, радостное лицо преобразило всю комнату. Посл нсколькихъ дней приготовленія и печальнаго прощанія съ отцомъ и Маріаною, Беатриса Брукъ съ своимъ чемоданчикомъ, въ которомъ было уложено и хорошенькое дорожное платье и цлый запасъ альбомовъ и кистей, неслась по желзной дорог изъ грустнаго, душнаго Лондона къ неизвстнымъ странамъ, къ Италіи, отечеству ея матери, къ исполненію счастливой мечты получить согласіе старика на соединеніе двухъ любящихъ сердецъ.

Тригернъ не похалъ вмст съ ними. Это было глупо, невозможно. Однако, онъ устроилъ такъ, что когда пришелъ пароходъ съ нашими путешественниками, онъ стоялъ на ступеняхъ Albergo Reale, на Большомъ Канал въ Венеціи и помогъ выйти изъ гондолы мистриссъ Грей и Беатрис, которая уже повеселла и похорошла.

— Я такъ радъ, что вы пріхали, сказалъ онъ съ живостью.— Я пойду и скажу дяд, что вы пріхали. Онъ просилъ, чтобъ вы вс обдали у него въ день прізда. У него отличная квартира въ Палаццо, два шага отсюда. Я сказалъ ему, что видлъ мистера Грея прежде, чмъ ухать изъ Лондона, и что миссъ Брукъ, родственница Воллингамовъ, отправляется сюда вмст съ вами, и онъ надется увидть ее. Онъ просилъ напомнить объ немъ мистриссъ Мир Грей и тоже надется, что она его не забыла.

Мира взглянула на мужа.

— Какъ могла я забыть его, сказала она.— Какъ добръ онъ былъ ко мн въ несчастные дни, когда я была почти ребнкомъ, и окруженная своимъ старымъ мужемъ и еще боле старымъ другомъ чувствовала, что имла двухъ отцовъ. А сколько онъ для меня сдлалъ! Я была бы самое неблагодарное созданіе, еслибъ забыла его!— И она вздохнула. Потомъ, взглянувъ, на Тригерна, прибавила, что все-таки ей будетъ очень трогательно встртиться съ своимъ старымъ другомъ.— Посл такихъ перемнъ — такихъ перемнъ! И посл столькаго времени — почти тридцати лтъ.

Какъ бы то ни было, они должны были обдать у стараго графа, и такъ-какъ въ Венеціи обдаютъ рано, то Тригернъ устроилъ, чтобъ посл обда хать въ оперу и покататься по каналамъ.

Такъ все и исполнилось. Когда Мира вошла въ гостиную Палаццо, въ которомъ жилъ бывшій губернаторъ, она готова была сдлать сентиментальную сцену, но всякая возможность къ этому была отнята у ней. Время изгладило ее совершенно изъ сердца старика, и сама она была такъ удивлена перемной въ немъ — вмсто прежняго высокаго, красиваго, воинственнаго губернатора, въ мундир и звздахъ, ее встртилъ худенькій, плшивый старикашка во фрак — такъ удивлена, что была поневол естественна.

Однако эта естественность исчезла почти въ первую же минуту. Женскій инстинктъ подсказалъ ей, пока она присдала княгин Гуглуновой-Олтаковой, что ея исторія знакома этой женщин и что она смотритъ на нее съ любопытствомъ и презрніемъ. Отвернувшись къ своему мужу, гордая русская барыня шепнула: ‘Oui, elle а d tre fort belle.’

Мира старалась утшить себя, что она хоть была моложе напудренной русской барыни, съ свтлыми кудрями, достигшей того, чего она когда-то добивалась. Но какая польза была въ этомъ утшеніи, какое дло было до этого старому графу. Въ пятьдесятъ-пять лтъ онъ былъ по уши влюбленъ въ высокую, стройную жену сборщика податей въ Буремпутр, въ восемьдесятъ-шесть лтъ онъ любилъ свою Гуглукову, которая была такая веселая, острая, знала вс анекдоты о Потемкин, вс интриги не только русскаго, но всхъ европейскихъ дворовъ. Съ удивительною граціею и умніемъ играла она роль хозяйки, обходясь съ каждымъ смотря по его положенію и давая чувствовать Мир своей холодною фамильярностью, что съ ней говорила будто внценосная особа.

Не то, чтобъ Гуглукова когда нибудь боялась соперницы — еслибъ такая представилась, она бы ее поймала въ свои когти и проглотила въ одинъ мигъ — но она питала какое-то отвращеніе къ индійской красавиц, и Мира никогда не чувствовала такъ сильно, какъ въ этотъ вечеръ, что она замужемъ за стряпчимъ. Она кипла злобой, но щоки ея оставались блдны какъ мраморъ. Много взглядовъ и намековъ перенесла она, которыхъ никто не замтилъ, но которые отъ этого не теряли своей горечи.

Эта неровная битва двухъ увядшихъ красавицъ нисколько не обращала на себя вниманіе стараго графа Керлаверока. Онъ былъ вполн занята Беатрисой. Всегда большой почитатель красоты, онъ видлъ знаменитыхъ красавицъ большей части Европы, однако, онъ теперь спрашивала себя, видлъ ли онъ когда что нибудь очаровательне этой молодой двушки, такой тихой и вмст такой веселой, скромной, но разговорчивой, живой, но съ такимъ удивительнымъ тактомъ? Онъ былъ обвороженъ ею. Онъ стоялъ на своихъ тоненькихъ ножкахъ цлый часъ посл обда, пока она пила кофе, и показывалъ ей картины и коллекцію табакерокъ и печатей, подарковъ иностранныхъ государей.

Когда она узжала, онъ взялъ ее за об руки и спросилъ Гуглукову, что не правда ли она ‘charmante’. Та, откинувъ назадъ свои волосы, поцаловала въ лобъ Беатрису и съ улыбкой воскликнула: ‘Mais certainement oui, charmante!’ Красня, смясь и отвчая на послднія шутки и комплименты старика, Беатриса сошла внизъ по великолпной лстниц Палаццо, опираясь на руку Тригерна. За ними слдовали мистеръ и мистриссъ Грей. На мраморной плит лстницы они подождали, пока ловкіе гондольеры подвинули гондолу и полетли по серебристымъ водамъ каналовъ, въ оперу. Посл этой тихой прогулки по вод, Беатриса снова очутилась посреди свта и блеска, и чудные звуки музыки и нжныя слова итальянскаго языка долго раздавались въ ея ушахъ.

А потомъ новая прогулка по вод. Снова луна свтитъ по зеркальной поверхности, снова представляется цлый рядъ волшебныхъ дворцовъ. Снова Монтегю шепчетъ ей нжныя слова:

— Ну, разв я не былъ правъ, моя Беатриса? Вы видите, какъ мой дядя принялъ васъ, вы видите, какое вы на него сдлали впечатлніе.

Наконецъ они простились, съ полной надеждой на завтра. И Беатриса уснула и видла радужпые сны о будущемъ блаженств.

XII.
Сонъ разсевается.

Было ршено, что Беатриса не должна ожидать Тригерна прежде слдующаго вечера, когда онъ возвратится съ обда у дядюшки, которому онъ все объяснитъ и выпроситъ у него согласіе. Проснувшись утромъ и увидвъ на потолк дрожащее отраженіе воды, протекавшей подъ самыми окнами, Беатриса почувствовала, что она въ Венеціи и что у нея впереди цлый день, которымъ она можетъ располагать какъ ей вздумается.

Она ожидала, что мистриссъ Мира Грей предложитъ ей посмотрть какія нибудь достопримчательности ‘царицы моря’. Но жена стряпчаго была не въ дух и казалась только способною покоиться на полинялой желтой соф въ высокой прохладной комнат. Она объявила Беатрис, что имъ ‘лучше бы отдохнуть Дерекъ посл всхъ ихъ странствій’.

Но Беатриса вовсе не нуждалась въ отдых и жаждала увидть городъ. Она смотрла на каналы и мосты, пока у ней наконецъ зарябило въ глазахъ отъ яркаго свта. Она смотрла на каждую прозжавшую гондолу и сожалла, что не она въ ней катается.

Но счастью для бдной Беатрисы, ожидавшей провести безконечный, скучный день, человкъ доложилъ, что ее желаютъ видть господа, остановившіеся въ той же гостиниц. Докторъ богословія Бретонъ съ женою и двумя дочерьми, прочелъ ея имя въ списк прізжихъ, честные жители Тенби, они были старые знакомые капитана Брука, докторъ Бретонъ читалъ по воскресеньямъ проповди въ приходской церкви и держалъ у себя воспитанниковъ, въ числ которыхъ когда-то былъ Морисъ Левелинъ. Разумется, оказали ей самый радушный пріемъ и, какъ водится, стали тотчасъ же разспрашивать о томъ, что она видла и чего еще не видала въ город. Оказалось, что Беатриса пріхала только наканун, а они, хотя уже дв недли въ Венеціи, видли очень немного, такъ-какъ у старика-доктора были сильные припадки подагры, поэтому Бретоны предложили отправиться вмст осмотрть св. Марка, библіотеку и вс другія прекрасныя и знаменитыя вещи въ город. Беатриса захлопала въ ладоши отъ радости. Мистриссъ Мира Грей изъявила полное согласіе отпустить ее на весь день къ Бретонамъ, и прислонясь со вздохомъ къ спинк мягкаго дивана, ршилась съ своей стороны провести день въ совершенномъ спокойствіи.

Велико было удивленіе Беатрисы, когда, возвратясь въ Алберго Реале, посл цлаго дня веселаго гулянья по городу, въ полной надежд застать не только Греевъ, но и Тригерна, она не нашла никого изъ нихъ въ гостиниц. Свчи не были зажжены, только нжный, блый свтъ луны проникалъ въ гостиную.

Она потихоньку постучала въ дверь мистриссъ Грей — отвта не было, она побоялась снова постучать, чтобъ ея не обезпокоить, воротилась въ гостиную и позвонила, чтобъ подали свчи. ‘Будетъ немного неловко’ думала она: ‘если Тригернъ придетъ, когда мистера Грей нтъ дома, а жена его спитъ, но съ другой стороны это недурно, потому что они могутъ свободне поговорить вдвоемъ о томъ, что происходило между Тригерномъ и его дядей, не прибгая къ шептанію въ дальнемъ углу или на балкон’.

Лакей вошелъ съ извиненіями. Онъ не зналъ, что синьорина у себя. Онъ видлъ, какъ синьорина вышла изъ гондолы съ семействомъ доктора, и не видалъ, когда она прошла къ себ. У него есть письмо для синьорины отъ дамы, бывшей съ нею вчера. Синьора настоятельно требовала, чтобъ онъ передалъ его синьорин, тотчасъ же по ея возвращеніи. Не угодно ли чего нибудь синьорин, лимонаду или мороженаго?

— Нтъ, больше ничего.

Вертлявый лакей исчезъ и Беатриса, теряясь въ догадкахъ, распечатала письмо и прочла къ неописанному своему удивленію слдующее:

‘Любезная миссъ Брукъ.

‘Обстоятельства, изложить которыя невозможно въ краткой записк, заставляютъ мистера Грей, не теряя минуты, отправиться во Флоренцію, по тому же самому длу, которое привело его сюда. И такъ-какъ онъ не знаетъ наврно, на сколько дней онъ будетъ тамъ задержанъ и когда воротится, то мы приняли любезное предложеніе княгини Гуглуковой взять васъ на свое попеченіе, пока мы не будемъ въ состояніи свободне располагать своимъ временемъ. Очень жалю, что прогулка ваша съ семействомъ доктора Бретона помшала мн проститься съ вами, впрочемъ, нтъ зла безъ добра, вы зато недолго будете одн, сегодня вы вроятно тотчасъ же ляжете спать, а завтра рано утромъ княгиня пришлетъ за вами. Счеты съ гостиницею вс покончены. Мистеръ Грей проситъ засвидтельствовать вамъ свое почтеніе.

‘Вамъ преданная
‘Мира Грей’.

Что это значитъ? Что бы это могло значить? Ршительно непонятно! Радоваться ли такой перемн, или нтъ? Неужели Гуглукова беретъ ее подъ свое попеченіе, какъ нареченную невсту Тригерна?

Беатриса сидла еще въ какомъ-то остолбенніи, глядя на не разъ перечтенную записку, когда ей почудился скрипъ гондолы о подъздъ гостиницы, а черезъ нсколько минутъ послышались легкіе шаги, слишкомъ хорошо ей знакомые, его торопливые шаги, и Тригернъ вошедъ въ комнату.

Нтъ, радоваться было нечему, что-то случилось неладное, очень неладное. Лицо его выражало вмст и гнвъ, и печаль. Онъ пристально оглянулъ комнату и съ какимъ-то вызывающимъ тономъ спросилъ: ‘Народъ этотъ улегся спать? а то, пожалуй, помшаетъ нашему разговору’. Беатриса молча подала ему письмо. Сначала онъ казался столь же пораженнымъ, какъ и она сама, потомъ онъ проговорилъ съ нетерпливымъ и сердитымъ выраженіемъ въ голос: ‘Я вижу, въ чемъ дло, какъ нельзя лучше понимаю ихъ планы. Не такъ-то легко провести меня, пріятели! Беатриса, будьте такъ добры, подождите меня здсь съ полчаса. Ничего, что поздно: теперь намъ не до церемоній. Я ворочусь и все вамъ растолкую. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Не бойтесь ничего, я тотчасъ буду назадъ, какъ только разъузнаю, что слдуетъ.’

Онъ ушелъ и двушка, встревоженная больше прежняго, остановилась у окна, безсознательно слдя за гондолами, скользившими какъ тни по каналу, она видла, какъ люди изъ нихъ выходили и входили въ дома, какъ въ окнахъ зажигались и погасали огни, какъ наконецъ все кругомъ затихло и въ гостиниц все улеглось и успокоилось. Тишина эта еще боле тревожила ее. Куда двался Тригернъ? Наврно боле получаса, боле часа прошло съ тхъ поръ, какъ онъ ушелъ. Не случилось ли съ нимъ чего? Не поссорился ли онъ съ кмъ изъ-за нея? Что за несчастіе постигло ихъ обоихъ? Сердце ея начинало биться сильне и сильне, подъ впечатлніемъ безотчетнаго страха, когда наконецъ явился Тригернъ. Онъ былъ очень блденъ, быстро подошелъ къ окну, гд она стояла, и взялъ ее за руку.

— Беатриса, сказалъ онъ:— довритесь ли вы мн? Надетесь ли вы боле на меня, чмъ на чужихъ? Если у васъ недостанетъ ршимости сегодня, мы завтра разлучены навсегда. Я прошу васъ сойти въ гондолу, сейчасъ же, не теряя ни минуты. На васъ еще надта шляпка и шарфъ, надньте лучше шаль — довольно свжо. Я не могу объявпиться съ вами здсь, выйдемте на каналъ. Гд ваша шаль? я принесу ее. Гд ваша комната?

Беатриса была удивлена, испугана, но отказать Тригерну она не хотла. Она не знала, что сказать, на что ршиться. Очевидно, дядюшка не согласился на его свадьбу, вотъ единственная мысль, которую она ясно сознавала.

— Я сейчасъ захвачу шаль, сказала она:— моя комната рядомъ съ этой.

Тригернъ взялъ свчку и посмотрлъ, какой нумеръ комнаты, потомъ отворилъ дверь на лстницу, гд ждалъ одинъ изъ его гондольеровъ, и крикнулъ:

— Антоніо, присмотрите, чтобы вс что осталось въ этихъ двухъ комнатахъ, нумер 18-мъ и 19-мъ, было снесено въ лодку, синьор не время заняться этимъ, вы обвяжете ящики и уложите вещи, какія найдете неупакованными, вы получите два луидора, когда привезете вещи, а эти десять франковъ передайте человку въ гостиниц. Понимаете меня?

— Понимаю, ваше сіятельство.

— Беатриса! Готовы ли вы?

— Я запирала свою шкатулку и ящики. У меня нтъ двушки — мн служила горничная мистриссъ Грей. Я думала лучше запереть вещи, такъ-какъ присмотрть за ними некому. Что же все это значитъ, ума не приложу?

— Сойдемте въ лодку. Мы тамъ поговоримъ, Беатриса.

Но они не говорили. Онъ молча сидлъ нсколько минутъ съ нею рядомъ въ этой странной лодк на подобіе гроба, венеціанской гондол. Потомъ онъ вздохнулъ, провелъ рукою по лбу, и закрывъ лицо руками, пробормоталъ: ‘О, Беатриса, что за бурный день, только ссоры и непріятности’. Потомъ онъ всталъ, отворилъ дверцы гондолы и вышелъ на открытую часть лодки, вроятно, чтобъ поторопить гондольеровъ, судя по нетерпливому тону его голоса и удвоенной быстрот, съ которою понеслась гондола. Затмъ онъ опять воротился, оставя дверцы открытыми, и услся на прежнее мсто. Беатриса обратилась къ нему съ нжною просьбою:

— Разскажите мн, пожалуйста, что случилось, не боитесь растревожить меня, вдь отказъ вашего дядюшки можетъ только отсрочить нашу свадьбу. Я догадываюсь, что онъ отказалъ. Но во всякомъ случа со стороны княгини Гуглуковой очень мило взять меня подъ свое попеченіе, я только не могу понять, отчего мистеръ и мистриссъ Грей не могли обождать меня.

— Я все это очень хорошо понимаю, Беатриса. Я долженъ начать дъ самаго начала — это длинная исторія. Но сперьва…

Онъ снова высунулся изъ-подъ навса гондолы и она увидала прасивую фигуру его, освщенную луною, онъ нагнулся черезъ бортъ и видимо поджидалъ другую гондолу. Втеръ становился свже и гондолы встрчались все рже и рже, прежняя зеркальность воды пропала и блестящая при лунномъ свт зыбь мало по малу переходила въ волны. Она услышала, какъ Тригернъ крикнулъ кому-то:

— Антоніо, это вы?

— Я, ваше сіятельство.

— Вещи съ вами?

— Вс здсь, ваше сіятельство, никакихъ затрудненій не было.

— Хорошо, только живй гребите, не отставайте отъ насъ!

Втеръ все становился свже и вода волновалась, какъ море въ хорошую погоду. Черезъ нсколько минутъ гондола скользнула вдоль черной массы, которую по шипнію пара Беатриса тотчасъ признала за пароходъ. Тригернъ обернулся къ ней, онъ взялъ ея ручки въ свои и сказалъ:

— Врьте мн, Беатриса, только врьте мн!

Бдная двушка дрожала всмъ тломъ.

— О, сказала она:— не ршайтесь на что нибудь необдуманное, дурное, отчаянное, наперекоръ вашимъ родственникамъ и опекунамъ. Лучше потерпимъ. Мой отецъ никогда не проститъ, не благословитъ…

Послышались громкіе крики съ парохода, кто-то съ палубы пугалъ немедленнымъ отплытіемъ. Тригернъ поднялъ Беатрису съ мста, поцаловалъ ее въ лобъ и сказалъ:

— Всего только шесть часовъ перезда, мы демъ въ Тріестъ, мы тамъ обвнчаемся, когда воротить дло уже не будетъ возможности, все уладится какъ нельзя лучше. Какъ скоро они убдятся, что мн невозможно жениться на особ, которую мн прочатъ, они перестанутъ мн противорчить. Антоніо привезъ весь вашъ багажъ изъ гостиницы. Идемте.

Новые крики съ парохода. Беатрис длалось дурно.

— Особу, которую они мн прочатъ, звучало у нея въ ушахъ — онъ, ея Тригернъ, женится на другой! Она потеряла сознаніе всего остальнаго. На комъ же хотятъ они его женить? На комъ?

Ее подняли изъ лодки на палубу парохода, но глаза ея дико, вопросительно смотрли на него. На комъ же хотятъ они женить его? Одна мысль эта повергала ее въ отчаяніе.

Об гондолы отчалили отъ парохода и черезъ дв минуты казались лишь черными точками на вод. Колеса парохода завертлись сперьва нершительно, потомъ быстре и быстре, жребій былъ брошенъ — они вышли въ море!

— Теперь, чудное дитя, присядьте здсь, я при свт луны объясню вамъ, въ чемъ дло, и все вамъ покажется такъ же ясно, какъ это безоблачное небо, что у насъ надъ головами, вы никогда не раскаятесь въ этомъ ршительномъ шаг, моя Беатриса, никогда!

Итакъ, она бжала!

Она взглянула блуждающимъ, испуганнымъ взоромъ на небо, потомъ на море — и горько заплакала.

— О, Беатриса! воскликнулъ молодой человкъ со всмъ увлеченіемъ страсти: — выразить вамъ мою благодарность составитъ цль всей моей жизни!

XIII.
Любовь и бракъ.

День, дйствительно, былъ бурный — только ссоры и непріятности, какъ сказалъ Тригернъ. Посл долгихъ занятій дяди его съ мистеромъ Греемъ, Тригернъ было-ршился отложить свой разговоръ съ старымъ опекуномъ, занимавшимъ завидное мсто главы семейства. Но онъ очень боялся, чтобы не подвернулся какой нибудь случай, который испортитъ, пожалуй, весь эфектъ предполагаемаго признанія, напримръ: письмо отъ леди Эдоксіи, или встрча съ маркизою, гд-то путешествовавшею по континенту.

Поэтому, несмотря на свое намреніе, онъ съ необдуманной быстротой ускорилъ это признаніе. Старикъ-графъ снова сталъ распространяться о прелестяхъ обворожительной Беатрисы, которая, по его словамъ, была прелестне Нарышкиной, обворожительне его маленькой фаворитки, княгини Салтыковой, и такъ же остроумна, нтъ, почти такъ же остроумна, какъ его собственная Гуглукова. При этихъ словахъ онъ положилъ свою тонкую руку на усыпанную кольцами ручку поблекшей русской красавицы.

Улыбка, появившаяся на устахъ Гуглуковой, вдругъ, однако, смнилась самымъ искреннимъ удивленіемъ, и она воскликнула съ веселымъ хохотомъ: ‘Je m’en doutais.’ Дло въ томъ, что Тригернъ безъ всякихъ предисловій объявилъ:

— Я такъ радъ, что вамъ поправилась миссъ Брукъ, милый дядя, потому что я намренъ на ней жениться.

Лордъ Керлаверокъ нсколько времени молча и съ удивленіемъ смотрлъ на своего племянника.

— Очень хорошо, сказалъ онъ наконецъ: — что ты вздумала’ высказать эту глупую мысль: теперь еще есть время, и потому пойми, что этотъ бракъ совершенно невозможенъ.

— Я все-таки, ршился жениться.

— Мы не позволимъ этого брака.

— Если подъ словомъ ‘мы’ вы разумете васъ самихъ и моихъ другихъ опекуновъ, то ваша попытка воспротивиться этому браку будетъ тщетна, вы можете отложить его до того времени, что я сдлаюсь совершеннолтнимъ, но никакая человческая сила не можетъ помшать мн жениться на комъ я хочу.

— Итакъ, ты желаешь жениться на своей пастушк, во что бы то ни стало? Ну, въ такомъ случа, мой юный принцъ, мы должны прочесть вамъ еще нсколько бумагъ, хотя уже, кажется, сегодня довольно съ ними возились. Это чтеніе заставитъ васъ перемнить ваше мнніе.

Старикъ позвонилъ дрожащей рукой.

— Луиджи, сказалъ онъ:— попросите мистера Грея прійти сюда и принести съ собою бумаги, которыя онъ привезъ изъ Англіи.

— Ну, юный принцъ, прибавилъ онъ съ тономъ ироніи: — ты услышишь теперь конецъ завщанія моего почтеннаго братца, и потомъ я теб совтую поздить побольше по прекраснымъ странамъ и веселымъ городамъ и совершенно забыть эту глупую мечту, которая не можетъ никогда исполниться.

— Чтеніе пятидесяти завщаній не измнитъ моего ршенія.

— Ба-ба-ба, мы увидимъ. Вотъ и мистеръ Грей.

Завщаніе было прочтено или, лучше сказать, отрывки изъ него, въ которыхъ покойный графъ налагалъ ограниченія на дйствія своихъ наслдниковъ. Оказывалось, что Тригернъ обязанъ жениться на одной изъ дочерей леди Эдоксіи Воллингамъ, если онъ желаетъ наслдовать помстьямъ, которыя не принадлежали собственно къ графскому титлу. Если онъ женится на другой, то состояніе переходитъ его наслднику, если тотъ исполнитъ подобныя же требованія, то-есть женится на одной изъ представительницъ рода, и такъ до безконечности. Если же Монтегю останется холостякомъ, то Морисъ Левелинъ, женясь на одной изъ дочерей леди Воллингамъ, наслдуетъ состоянію, если же не онъ, а сынъ его женится на одной изъ наслдницъ стараго графа, то состояніе переходитъ къ тому, и такъ опять до безконечности, изъ поколнія въ поколніе.

Тригернъ слушалъ вс эти запутанныя юридическія тонкости съ сверкающими глазами и пылающими щеками. Когда мистеръ Грей кончилъ чтеніе, онъ воскликнулъ:

— Никогда въ жизни я не слыхалъ такой чуши.

— Завщаніе вашего дда — чушь?

— Конечно. Что значитъ завщаніе сумасшедшаго старика? Я женюсь на Беатрис и парламентскимъ актомъ уничтожу силу этого завщанія.

— Ты — наглый щенокъ, monsieur mon neveu! сказалъ старикъ съ горькой улыбкой.

Тригернъ всталъ. Гуглукова также встала и, наклонившись къ старику, сидвшему въ большомъ кресл, произнесла тихо:

— Не будемъ сердиться и браниться, мы знаемъ, какой тиранъ — любовь и какими дураками она длаетъ людей вовсе не глупыхъ. И она улыбнулась и кивнула головою Монтегю.

Неуспокоенный ея улыбкой и словами, Тригернъ взялъ шляпу и хотлъ выйти изъ комнаты.

— Вы знаете теперь мое намреніе, сказалъ онъ: — и я его исполню.

— Не здсь только, молодой человкъ, не здсь, если я имю хоть какое нибудь вліяніе на здшнія англійскія власти.

— Здсь или въ другомъ мст. Это только касается меня одного.

— Оно касается и другихъ, дерзкій мальчишка! воскликнулъ старикъ, вспыхнувъ отъ гнва.— Оно касается другихъ. Ты воображаешь, вроятно, что я получаю вс проценты съ доходовъ по имніямъ?

— Нтъ, я слышалъ, что вы получаете лишь какую-то часть, мн такъ говорила ттка.

— Знаешь ли, сколько я получаю и на какихъ условіяхъ?

— Нтъ, не знаю и никогда не интересовался знать объ этомъ, такъ-какъ это до меня вовсе не касается.

— Хорошо, такъ ты теперь узнаешь, если можешь только вести себя прилично нсколько минутъ. Мистеръ Грей, сдлайте одолженіе, прочтите статьи, касающіяся опеки.

Снова Тригерну пришлось слушать техническіе обороты юридическаго языка. Въ завщаніи были назначены опекунами покойный Воллингамъ, Пирпойнтъ Тригернъ и Джонъ Клавергаусъ Грей, эсквайръ изъ Линкольн-Ина. Кром того тамъ говорилось, что въ случа наслдованія Пирпойнтомъ титла графа Керлаверока, онъ получаетъ двнадцать тысячъ фунтовъ въ годъ, а мистеръ Грей шестьсотъ. Но еслибы изъ снисхожденія къ юношескому легкомыслію, опекунами было дано согласіе на бракъ Монтегю съ другой особой, а не назначенной завщателемъ, или еслибы этотъ бракъ совершился безъ позволенія опекуновъ, отъ недостатка присмотра и бдительности со стороны ихъ, то Пирпойнтъ съ того времени получаетъ всего пять тысячъ фунтовъ, а пенсія стряпчему совершенно уничтожается.

Глубоко уязвила Тригерна та ядовитая улыбка, съ которою лордъ Керлаверокъ обратился къ нему посл чтенія завщанія:

— Вы видите, молодой человкъ, началъ онъ:— въ чемъ состоитъ завщаніе моего брата, хотя вы и называете его чушью, но я все-таки не полагаю, чтобы какая нибудь человческая сила въ Англіи могла его отмнить. Въ случа, еслибъ даже можно было доказать, что онъ не имлъ права располагать помстьями, они должны перейти въ семейство моей матери, которой они первоначально принадлежали. Такъ-какъ я не желаю лишиться семи тысячъ въ годъ, если ты женишься на миссъ Брукъ съ моимъ согласіемъ, или противъ него, то предупреждаю тебя, что буду препятствовать всми силами исполненію твоихъ плановъ.

— Мистеръ Грей, сказалъ Тригернъ.

Молчаливый стряпчій привскочила’ на своемъ кресл.

— Я надюсь, любезный сэръ, отвчалъ онъ: — что вы не думаете апеллировать ко мн. Я могу только поддержать мнніе вашего дяди и не вижу для насъ другаго пути въ этомъ дл, даже оставивъ въ сторон паши собственные интересы. Вы молоды еще…

— И, вмшалась Гуглукова съ своей русской улыбкой: — и, можетъ быть, придетъ день когда захотите жениться на другой. Вотъ, милордъ, онъ не умеръ съ горя, что не женился на извстной особ. И, быть можетъ, черезъ много-много лтъ вы встртите прелестную миссъ Брукъ, которая тогда будетъ немножко постарвши и поблекши (какъ мы вс должны постарть и поблекнуть когда нибудь), и ваше сердце будетъ такъ спокойно, такъ спокойно, что вы будете принуждены спросить его, помнитъ ли оно веселый обдъ въ Венеціи, на которомъ вы ради любви къ ней подкапывались подъ спокойствіе вашего добраго дяди, котораго, посмотрите, какъ вы разсердили и умаяли. Ну, будемте вс друзьями и общайте ему…

— Я ничего не могу общать. Я обошелся съ дядею такъ, какъ онъ со мною обошелся, и я настаиваю на томъ, что это завщаніе не должно имть силы, и оно не будетъ имть силы. Если же я забылся и вышелъ изъ себя въ присутствіи дамы, то готовъ просить въ этомъ извиненія.

И, окинувъ гордымъ взглядомъ всхъ присутствующихъ, Тригернъ поклонился и, быстро вышедъ изъ комнаты, спустился по той самой лстниц, по которой наканун шелъ подъ руку съ Беатрисой. Вскочивъ въ гондолу, онъ понесся прямо къ Алберго-Реале.

Но Беатрисы, какъ мы знаемъ, не было дома: она осматривала достопримчательности города съ Бретонами, а мистриссъ Грей почивала.

Монтегю снова подошелъ къ лодк и сталъ обдумывать свое положеніе. Одинъ планъ невозможне другаго возникалъ въ его голов.

Не усплъ онъ выйти изъ комнаты палаццо, какъ разсерженный, но опытный дипломатъ обратился къ мистеру Грею:

— Что это значитъ? Зачмъ вы привезли сюда эту двчонку въ то время, когда Монтегю здсь, если таково положеніе длъ?

Грей тотчасъ остановился на мысли, что жена его обманула, и его озлобленіе остановилось на Мир, какъ на единственной особ, которая была главной причиной всего настоящаго затрудненія.

Посл долгаго разговора, лордъ Керлаверокъ и мистеръ Грей ршили, что послдній съ женою тотчасъ удутъ изъ Венеціи и оставятъ дочь капитана Брука на попеченіи княгини Гуглуковой, которая спишется съ ея родственниками. Возвратясь домой, мистеръ Грей не обратилъ вниманія на то, что Мира почивала, и грубо разбудилъ ее.

— Какую ты тамъ завела интригу? воскликнулъ онъ.— Зачмъ ты уговорила меня привезти сюда молодую двушку, которая, кажется, намрена женить на себ Тригерна? Ты видла этихъ людей, я не видалъ. Онъ просилъ тебя взять ее съ собою. Теб надо было знать, въ чемъ дло.

— Знать, знать, повторяла Мира, протирая глаза: — если я и знала, что Монтегю Тригернъ ухаживалъ за двчонкою, все же я не могла думать, что онъ будетъ такимъ дуракомъ и женится на ней.

Серьзное лицо стряпчаго выражало, что онъ недоволенъ этими словами, а требуетъ ршительнаго отвта. Оно было такъ мрачно, что Мира воскликнула:

— Да, помилуй, все, что я длала для угожденія Монтегю Тригерну, было ради твоего интереса, ради твоей будущности. Онъ будетъ графъ. Положимъ, онъ женился бы, тогда!…

— Оставь мою будущность въ поко и оставь меня жить честно, какъ, надюсь, жилъ я до сихъ поръ. Ты только длаешь мн вредъ и лишаешь своихъ дтей пропитанія. Я никогда не говорилъ теб о завщаніи стараго лорда: не къ чему было, но въ силу этого завщанія твой будущій лордъ останется нищимъ, а я потеряю свои шестьсотъ фунтовъ въ годъ — и все благодаря твоей глупости. Ну, вставай, одвайся и укладывайся, черезъ часъ насъ здсь не будетъ.

Глаза Миры засверкали, но она черезъ секунду отвчала:

— Я буду готова.

Она инстинктивно чувствовала, что было неосторожно сказать боле. Она знала, что когда мистеръ Грей находился въ такомъ повелительномъ настроеніи духа, сопротивленіе было тщетно.

XIV.
Путешествіе.

— Разв вы не понимаете, Беатриса, сказалъ Тригернъ, разсказавъ изъ предъидущаго все, что касалось лично его: — разв вы не понимаете, что еслибъ вы остались у мистриссъ Грей, то было бы почти невозможнымъ воспрепятствовать намъ видться. Мистеръ Грей и жена его никогда не посмли бы меня не пустить къ себ. Но княгиня Гуглукова, въ дом моего дда, конечно, содержала бы васъ какъ плнницу. Она васъ не отпускала бы отъ себя ни на шагъ, а мн запретила бы посщать домъ, пока вы не ухали бы, моя Беатриса! О! когда я только подумаю, что горе было такъ близко, и что оно теперь такъ далеко, потому что мы вмст и навсегда… Но, вы, должно быть, устали, я пойду и высмотрю вамъ хорошую каюту. Вамъ надо полежать и отдохнуть, пока мы придемъ въ портъ.

Тригернъ нсколько минутъ не возвращался. Беатриса встала и начала ходить взадъ и впередъ по палуб, безсознательно смотря и на свтлое безоблачное небо, и на серебристыя волны, и на закоптлую трубу парохода. Вдругъ она остановилась, ей послышался голосъ Тригерна. Онъ говорилъ съ кмъ-то очень громко и сердито на австрійскомъ нарчіи, котораго она не могла разобрать.

Вскор онъ возвратился, прошелся съ нею раза два и потомъ воскликнулъ:

— Беатриса, клянусь… нтъ, я не хочу клясться, я увренъ, вы мн поврите.

— Конечно, я вамъ поврю. Что случилось?

— Самая странная вещь. Все это произошло отъ суеты, волненія, и по милости этихъ дураковъ гондольеровъ, мшающихъ всегда имена и названія. Однимъ словомъ, когда я ушелъ отъ васъ, прочитавъ письмо мистриссъ Грей, я ршился уговорить васъ оставить Венецію.

— Вы не дали мн выбора, Монтегю, сказала Беатриса съ нжнымъ упрекомъ.

— Нтъ, но, милая Беатриса, вдь не было времени разсуждать. Я отправился домой и устроилъ все, чтобы хать. Потомъ я послалъ Джакопо узнать о пароходахъ, идущихъ сегодня вечеромъ въ Тріестъ, и взять для васъ каюту. Теперь оказывается…

— Только-то? Нтъ каюты? Поврьте, я не устала и мн лучше здсь на палуб съ вами.

— Нтъ, нтъ! Слава-богу, еслибъ это было все. Но эти молодцы сдлали какую-то страшную ошибку. Я, право, не знаю, какъ вамъ сказать, посл того, какъ я общалъ, что вы всего будете на мор шесть часовъ. Они насъ посадили не на тріестскій пароходъ.

— Нтъ! Боже милостивый!

— Мы на пароход, идущемъ въ Александрію. Мн онъ съ первой минуты показался меньше и грязне тріестскихъ, а теперь я узнаю, что дйствительно сдлалъ страшную ошибку.

Беатриса дрожала всмъ тломъ, нсколько секундъ она не могла говорить, потомъ, ломая себ руки, пролепетала: ‘Отецъ! Отецъ!’

— Милая Беатриса, не унывайте, сказалъ Тригернъ:— я васъ увряю, что мы ничего не потеряемъ. Мы обвнчаемся въ англійскомъ консульств въ Александріи и возвратимся на первомъ пароход, отходящемъ оттуда. Я напишу мистриссъ Грей, чтобы она подождала насъ, она не сметъ возвратиться въ Англію безъ васъ! Наша свадьба не должна быть извстна прежде, чмъ мы будемъ дома. Однимъ словомъ, милая Беатриса, если вы только довритесь мн, я отвчаю, что вы увидите вашего отца, прежде чмъ онъ услышитъ что нибудь о случившемся. Эти люди не имли никакого права бросить васъ. Будьте покойны и врьте мн. Мы не первые, которые бжали чтобъ обвнчаться, и не послдніе. Не бойся ничего, моя Беатриса. Не бойся! Какъ часто произносится эта фраза совершенно понапрасну.

Страхъ и отчаяніе на время овладли Беатрисою, несмотря на вс утшенія Монтегю. Однако, длать было нечего: надо было молча терпть, страхъ и волненіе, произведенныя въ ней извстіемъ, что бездна между нею и ея отцомъ разверзлась еще боле, наконецъ мало по малу стихли подъ чарующею силою словъ любви и утшенія.

Но вскор погода, бывшая до того времени великолпной, вдругъ въ одну изъ самыхъ страшныхъ бурь, какія только свирпствуютъ въ Адріатическомъ Мор осенью. Шумъ, крики команды, плескъ колесъ, ревъ волнъ, то покачивавшихъ корабль со стороны на сторону, то заливавшихъ его водою — снова наполняли ужасомъ и безпокойствомъ сердце едва успокоенной Беатрисы.

Она не была трусихой и умерла бы мужественно, безъ крика и стенаній, съ молитвой на устахъ. Не опасность, не смерть смущали ее, а мысль о томъ, какъ Примутъ извстіе оба’ этома’ дома. Мысль, что ея отецъ и добрая, набожная Маріана узнаютъ, что она и Монтегю погибли вмст, бжавъ отъ всхъ друзей и обязанностей, и что некому будетъ защитить, оправдать ее, утшить старика, и безъ того запятнаннаго незаслуженнымъ безчестіемъ — вотъ что мучило бдную Беатрису.

Кром того, ее еще терзали угрызенія совсти, что она не настояла на своихъ же собственныхъ словахъ, что ‘не слдовало ршаться ни на что необдуманное, отчаянное наперекоръ опекунамъ и родственникамъ Тригерна’, что она въ ту минуту думала боле о возможности, что онъ женится на другой, чмъ о томъ, какъ возвратиться назадъ въ Алберго-Реале и тамъ ждать своей участи. Вс эти тяжелыя мысли одна за другою тснились въ ея голов, пока часто повторяющіеся обмороки и морская болзнь не отняли у ней всякую возможность думать.

На корабл были другія женщины — жоны купцовъ, сестра капитана, вс он, на сколько имъ позволяла морская болзнь, ухаживали за нею и утшали ее.

Наконецъ трудное путешествіе окончилось. Радостная всть, что они скоро покинутъ свою водяную тюрьму и выйдутъ на твердую землю, была сообщена пассажирамъ капитаномъ. Буря, неперестававшая до тхъ поръ свирпствовать, стихла, когда они подошли къ Александріи. Солнце ярко свтило на неб, море казалось оживленною массою брильянтовъ. Маленькій пароходъ медленно вошелъ въ александрійскую бухту, наполненную кораблями всевозможныхъ націй, посреди которыхъ сновали взадъ и впередъ барки и лодки съ черными полунагими гребцами.

Беатриса, слабая отъ болзни и дрожа всмъ тломъ, вышла на берегъ, опираясь на руку Тригерна. Страшный запахъ гнилой рыбы, испорченныхъ състныхъ припасовъ, всякихъ животныхъ и неопрятныхъ людей, озадачилъ ее съ перваго шага. Потомъ она увидла словно во сн толпы народа въ разнородныхъ одеждахъ, кучи товаровъ, длинные ряды терпливыхъ верблюдовъ, невольно напоминавшихъ ей уроки библіи въ ея дтств, и множество ословъ съ ковровыми сдлами и оборванными маленькими погоньщиками.

Тригернъ заговаривалъ съ ней повременимъ, указывая на различные предметы, привлекающіе вниманіе иностранцевъ. Но, несмотря на ея усиліе понимать его слова, несмотря на улыбку, которой она встрчала всякое слово, произнесенное этими милыми устами, Беатриса чувствовала, что она не жила полною жизнью. Что ей были дворецъ Клеопатры или Цезаря? Она знала одно, что ей надо было скоре добраться до какого нибудь пристанища и отдохнуть хорошенько. Ея томные глаза безсознательно смотрли на все окружающее, пока, сидя на осл, она миновала узкіе переулки арабскихъ жилищъ и выхала въ центръ города, на большой скверъ франкскаго квартала.

Тутъ дома были красиве и на англійскій образецъ. Вс консулы живутъ въ этомъ квартал и ихъ флаги весело развиваются въ воздух.

Глазамъ Беатрисы представилось оживленное зрлище: верблюды лежали на земл и черные невольники въ красныхъ фескахъ нагружали ихъ товаромъ, женщины тихо проходили мимо, какъ тни въ длинныхъ блыхъ чадрахъ, турки, сидя серьзно, курили трубки, маленькіе мальчики въ широкихъ шароварахъ, водили красивыхъ лошадей въ роскошно вышитыхъ, бархатныхъ сдлахъ, а подъ звуки какой-то странной музыки маршировали солдаты въ блыхъ мундирахъ.

Беатриса едва сидла на своемъ осл, и Тригернъ былъ очень радъ, когда наконецъ привезъ ее въ гостиницу, гд остановились также и дв изъ женщинъ, ухаживавшихъ за нею на пароход. Крпко пожавъ ей руку, онъ шепнулъ: ‘Ну, теперь я пойду къ англійскому консулу и сдлаю вс нужныя распоряженія, а вы, Беатриса, выспитесь пока я возвращусь’. Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.

XV.
Новыя затрудненія.

— Спите, пока я возвращусь, сказалъ Тригернъ. Но Беатриса не могла этого исполнить. Ея усталые глаза впивались въ окружающіе ея новые предметы, какое-то болзненное чувство принуждало ее къ чему-то прислушиваться и томило ея усталый слухъ. Все-таки это былъ отдыхъ — истинный отдыхъ — она лежала тутъ тихо на мягкой постели, сознавая свою безопасность посл бшеной бури. Свжій воздухъ вялъ около нея посл душной атмосферы грязнаго парохода. Съ какимъ счастіемъ она думала, что Монтегю пошелъ приготовить все для ихъ свадьбы. Мысль объ этомъ несказанно утшала ее посл столькихъ безпокойствъ о томъ, какъ примутъ горестное извстіе отецъ и Маріана.

Среди суеты и разнообразнаго шума въ многолюдной гостиниц, она разслышала быстрые шаги Тригерна на лстниц.

— Ну, милый Монтегю? спросила она съ улыбкою, когда онъ торопливо взошелъ и слъ подл нея.

— Нехорошо, очень нехорошо, моя Беатриса, словно какой-то дурной сонъ, воскликнулъ Тригернъ, съ дкимъ смхомъ, кусая губу и безпокойно смотря на испуганное лицо Беатрисы.— Первый человкъ, котораго я встртилъ у англійскаго консула, былъ курьеръ Браскодеми, сопровождающій заграницу мою ттку маркизу. Она здсь и лордъ Упдаунъ съ ней! И хотя она только и думаетъ о собственныхъ интересахъ и ни объ комъ не безпокоится, но ея лордъ, узнавъ о нашей свадьб, можетъ вмшаться ‘ради интересовъ семейства’ и сдлать такой скандалъ и шумъ, что я бы желалъ, если только возможно, избавиться отъ этого. Курьеръ мн сказалъ, что они подутъ вверхъ по Нилу, а по возвращеніи проведутъ зиму въ Капр. Еслибъ вы не такъ устали, Беатриса, мы могли бы еще увернуться отъ нихъ. Если намъ выхать отсюда пока они уберутся въ свою поздку по Нилу, потомъ возвратиться сюда и отправиться прямо въ Англію черезъ Марсель, то мы никогда съ ними не встртимся и можемъ избгнуть всякаго шума и затрудненій. Свадьба наша должна совершиться самымъ частнымъ образомъ, а потомъ будемъ надяться, что все устроится къ лучшему. Завщаніе моего дда — пустяки, а что касается до денежныхъ вопросовъ, то мои опекуны могутъ легко вывернуться тмъ, что они ни на что не соглашались, принимали вс мры которыя въ ихъ власти, противъ нашего брака, и даже хотли васъ сдать въ вид государственнаго плнника княгин Гуглуковой. Съ моей стороны, я согласенъ имъ дать свидтельство, что они мн оказывали всяческое сопротивленіе и подвергали не малымъ терзаніямъ.

Тригернъ говорилъ это съ принужденною веселостью и съ безпокойнымъ взглядомъ слдилъ за лицомъ Беатрисы. Она сильно поблднла и вздохнула, но не отвчала ни слова.

— Теперь поздно раздумывать, моя Беатриса, и зачмъ унывать? Время, которое вамъ кажется такимъ долгимъ, потому что случилось столько неожиданнаго, въ сущности — бездлица. Недля, дв, три — вотъ вся разница. Вдь вы знаете, вашъ отецъ предполагалъ, что вы останетесь два или три мсяца заграницею. Онъ даже самъ сказалъ вамъ, что знаетъ какъ трудно въ дорог писать длинныя письма или въ опредленные сроки, и что если вы вели бы постоянный журналъ, который прочли бы ему по возвращеніи, то онъ былъ бы совершенно доволенъ.

Слезы брызнули изъ глазъ Беатрисы. Мысль объ этомъ журнал, въ которомъ ея отецъ ожидалъ найти разсказы о мелкихъ невинныхъ удовольствіяхъ, описанія новыхъ мстъ, зрлищъ, картинъ — мысль о предполагавшемся счастливомъ возвращеніи, въ теперешнемъ затруднительномъ положеніи только смутила, огорчила ея сердце. Но Тригернъ сказалъ правду: ‘раздумывать поздно’. Притомъ при всхъ затрудненіяхъ у нея была еще ни съ чмъ несравненная отрада — они были вмст и останутся вмст въ счасть и гор, до тхъ поръ, пока не разлучитъ ихъ смерть. Въ эту самую минуту его глаза смотрли на нее съ неизъяснимою любовью.

— Я устала, но не такъ, чтобы не могла продолжать пути, если вы это считаете нужнымъ. Куда мы подемъ? Далеко ли? Какъ долго будемъ мы странствовать?

— Если хотите, мы могли бы воспользоваться временемъ, и постить Суэцъ, вы бы полюбовались степью, а на возвратномъ пути мы постили бы Капръ.

— Я чувствую, Монтегю, будто насъ преслдуетъ ангелъ съ огненнымъ мечомъ! Есть что-то грустное и непредвщающее добра въ этихъ несчастныхъ обстоятельствахъ, случающихся на каждомъ шагу.

Беатриса говорила съ грустнымъ убжденіемъ. Тригернъ отвчалъ въ порыв пламенной страсти.

— Никакой случай, никакая сила земная или небесная не исторгнетъ васъ изъ моихъ рукъ, а до другаго мн дла нтъ. Мы входимъ въ рай, а не изгоняемся оттуда. Ахъ, Беатриса, еслибъ вы меня на половину столько любили, какъ я васъ люблю, одна мысль, что, насъ не могутъ теперь разлучить, была бы достаточна для васъ,

— Монтегю, у васъ нтъ ни отца, ни сестры… Но не любить васъ! и сверкающіе глаза Беатрисы, полные слезъ, лучше всего отвчали на его упрекъ.

Сердце Тригерна забилось сильне, одна мысль теперь занимала его, какъ онъ уже сказалъ: никакой случай, никакая сила земная или небесная не могли исторгнуть ее изъ его рукъ.

И съ этой дерзкой, богохульной мыслью земной страсти, бывшей единственною руководительницею его сердца, онъ снова пустился въ путь съ Беатрисою.

Они путешествовали на этотъ разъ почти безъ цли, будто дйствительно ихъ преслдовалъ огненный мечъ, ихъ взоры едва останавливались на мстахъ, которыя привлекаютъ всегда путешественниковъ: живописный городъ Гарунъ-Алрашида, возвышающійся изъ темнаго моря оливковыхъ деревьевъ и акацій, таинства Пирамидъ, укрпленія Саладина, мечети и гробницы — все это она хотла осмотрть на ‘возвратномъ пути’.

Беатриса опять начала чувствовать усталость, но она не хотла жаловаться, и довольно хорошо перенесла первую часть утомительнаго путешествія по песчанымъ степямъ. Это путешествіе совершали тогда очень странно — въ неуклюжихъ каретахъ, запряженныхъ маленькими, дикими арабскими лошадьми и надежными ослами, которыхъ погоняли темные нубійцы въ синихъ блузахъ и блыхъ шайкахъ, они кричали, визжали, щелкали кнутами. Быстрота этой зды и жаркій, удушливый воздухъ должны были весьма тягостно дйствовать на нервы и безъ того изнуренной молодой двушки.

Порою шайки кочующихъ бедуиновъ проходили мимо ихъ какъ мимолетныя тни, иногда ихъ экипажи мчались мимо длинной нити верблюдовъ, которые терпливо шли подъ бременемъ товаровъ. Иногда только трупы этихъ кораблей пустыни, въ различныхъ видахъ разложенья, поражали испуганные взоры Беатрисы. Спутники Беатрисы были большею частью лица, дущія въ Индію — иные были грустны, другихъ утшала надежда, но мало кого изъ нихъ занимало странное зрлище степи — вс торопились впередъ.

Тригернъ также торопился, но когда они достигли главной станціи въ степи, Беатриса не могла уже скрыть отъ него, что была слишкомъ больна чтобъ продолжать путешествіе. Она чувствовала какое-то странное изнеможеніе, что-то тяготило ея голову и томило сердце, ею овладло неизъяснимое чувство страха.

Не взирая на палящій зной, у ней была дрожь, и голова страшно кружилась.

На станціи было нсколько чисто-выбленныхъ комнатъ, съ каменными полами, также диваны и кровати. Тригернъ уложилъ Беатрису на диванъ и ршился обождать ночь. Онъ ее слишкомъ торопилъ и теперь упрекалъ себя въ неосторожности. Онъ веллъ приготовить постель въ самой спокойной комнат и спросилъ, нтъ ли служанки. Одна нубійская двушка, которая говорила нсколько словъ по-англійски, взялась прислуживать больной.

Онъ проводилъ Беатрису въ ея комнату и возвратился къ ней въ то время, когда уже утихла суета, разъхались путешественники, смолкли крики, погонщиковъ, рзкія ругательства нагружателей верблюдовъ, и уже не слышались разнородныя приказанія, объясненія и такъ дале.

Онъ надялся, что Беатрис лучше, но она очень страдала, ее что-то страшно томило, боль въ сердц не переставала, и ея великолпные глаза какъ-то странно, дико сверкали. Молодая нубійка сидла подл нея, молчаливая и неподвижная какъ бронзовая статуя, только отъ времени до времени она подносила прохладительное питье къ горячимъ, изсохшимъ губамъ больной.

Ночь была безпокойная. Утромъ, когда Тригернъ постилъ ее, ей казалось лучше, но съ каждымъ часомъ жаръ усиливался и подъ вечеръ ей стало гораздо хуже. Она бредила и лежала почти безъ памяти. Ясно было, что на слдующій день ей невозможно продолжать путешествіе.

И черезъ два дня нельзя было хать, хотя повременамъ ей становилось легче, на третій день она даже сама говорила о путешествіи, и о томъ, какъ ее огорчала эта потеря времени. Подъ вечеръ, однако, горячка усилилась, и Беатриса впала, въ сильный бредъ.

XVI.
Горячка.

Тригернъ былъ испуганъ и озадаченъ почти на столько же, на сколько огорченъ. Не только онъ увезъ дочь капитана Брука, но она лежала здсь больная, можетъ быть, умирающая, безъ женской помощи, безъ попеченій и ухода. Люди на станціи длали что могли, но что могли они сдлать? Не было доктора, не было опытной женщины. Всеобщее опасеніе, что молодую англійскую леди постигла чумная горячка, держало всхъ въ почтительномъ разстояніи отъ нея.

Что было длать Тригерпу? Онъ клялся, что никакой случай, никакая сила земная или небесная не исторгнетъ Беатрисы изъ его рукъ. Что, если вдругъ смерть разлучитъ ихъ навки. Одна эта мысль обдала его морозомъ. Смотря на больную, онъ пошатнулся и припалъ къ стн — имъ вполн овладлъ страхъ потерять ее.

Было ли въ этомъ страх раскаяніе въ неосторожности, которая привела ихъ сюда? Нтъ. Онъ все-таки боле думалъ о собственномъ гор, о своей собственной потер, нежели о чемъ другомъ. Онъ думалъ не о ея друзьяхъ, а о собственномъ, мучительномъ, невыносимомъ одиночеств. Онъ не говорилъ себ: ‘пускай она умретъ, пускай извстіе о ея смерти долетитъ въ какомъ бы то ни было вид до ея отца и сестры, посл того, что я ее похороню вдали отъ близкихъ ей, это лучше чмъ если она поправится теперь и потомъ мн придется отказаться отъ нея.’ Онъ этого не говорилъ, но его взволнованная душа это чувствовала.

Иногда, однако, легкая, свтлая надежда озаряла его. Когда онъ видлъ повременимъ, что жизнь снова играла въ ней, онъ утшался мыслью, что она ‘не можетъ’ умереть. Но когда прошелъ еще день и ночь и она все бредила и лежала почти безъ чувствъ, его ужасъ и безпокойство возрасли до неимоврной степени. Онъ посылалъ одного гонца за другимъ въ Каиръ за докторомъ. Беатриса почти уже не узнавала его — это было ужасно. Что можетъ быть страшне, какъ видть глаза, которые смотрятъ на васъ и не узнаютъ васъ. Даже т, которые привыкли ходить за больными, и тмъ длается страшно, когда больной теряетъ память и уносится въ далекія, невдомыя страны видній и образовъ, создаваемыхъ воспаленнымъ воображеніемъ.

Тригернъ никогда не ходилъ за больными, за исключеніемъ одного раза, когда онъ ухаживалъ за умиравшимъ товарищемъ, который проводилъ всю свою жизнь въ куреніи, смх и ухаживаніи за барынями. Тригернъ помнилъ очень хорошо смерть, этого юноши, его сумасшедшій, неприличный, жалкій бредъ. Въ этомъ бреду онъ повторялъ то куплеты веселыхъ псенъ, то штуки, напоминавшія самый бшеный развратъ, и среди всего этого отъ времени до времени съ унылымъ стономъ произносилъ имена матери и сестры. Тригернъ помнилъ, какъ больной, приходя въ себя, боялся смерти и умолялъ Тригерна не покидать его одного, между чужими. Онъ помнилъ страшную смерть, борьбу юности и силы съ наступающею роковою минутою, онъ помнилъ прибытіе матери и сестры, слишкомъ позднее для того, чтобъ проститься съ умирающимъ. И пока он рыдали, онъ думалъ, что лучше опоздать нежели слышать то, что слышалъ — лучше видть лишь неподвижное, холодное лицо.

Онъ помнилъ заплаканное изнуренное лицо матери, когда она благодарила его за ‘христіанскую доброту’, оказанную непослушному, но любимому ея сыну.

Теперь ему снова пришлось сидть у постели больной, снова раздумывать и ожидать, что возьметъ — молодость или смерть. Кром ужаса этихъ сомнній, другаго ужаса здсь не было. Бредъ бдной Беатрисы былъ бредъ невинной души, но которую уже мучило первое угрызеніе совсти.

Господствующее впечатлніе, которое парило надъ ея разстроенными мыслями, было то, что она умираетъ опозоренная, не обвнчавшись и не будучи въ состояніи объяснить своему отцу, какъ смерть настигла ее такъ быстро, что даже обогнала любовь.

Ея пылавшее и встревоженное лицо обращалось не разъ къ Тригерну, но она не узнавала его и стонала: ‘Отецъ, милый отецъ, прости меня’. Усердны были ея увренія въ доброт Тригерна, но страданіе слышалось въ каждомъ слов. Иногда ей грезилось, что она въ бурномъ мор, иногда она бродила въ горящей пещер, иногда плелась по безконечной, однообразной степи, не находя своего милаго спутника, Тригерна. Ей казалось, что она одна умираетъ на жгучемъ песк, изнеможенная, измученная, истомленная. Съ ужасомъ раскидывала она руками надъ головой, чтобы отогнать отъ себя хищныхъ птицъ, которыя, казалось ей, летали надъ ея головою, ожидая ея смерти.

Повременамъ возставали передъ нею неясныя картины старыхъ, спокойныхъ дней. Она думала о Тенби. ‘Еслибъ я только могла приложить свои горящія щоки къ прохладнымъ, блымъ розамъ, которыя растутъ въ нашемъ саду, я поправилась бы! лепетала она.— Въ томъ саду одн только англійскія птицы, милыя, маленькія, счастливыя птицы, которыя такъ сладко поютъ. Снесите меня туда и положите на влажныя, махровыя, блыя розы, покрытыя росою, изъ которыхъ мы длали букеты для отца! Отецъ, милый отецъ, я обвнчалась прежде смерти. Люди, которые меня повезли заграницу, они меня оставили, но я ихъ не оставила. Это правда, я убжала съ Монтегю, но они первые меня покинули. Свадьба наша должна была совершиться, но я заблудилась въ степи, отстала отъ Монтегю, въ страшной аравійской степи, въ которой все терновыя растенія, безъ соку въ листьяхъ, одинъ только песокъ, палящее, красное небо и страшныя, хищныя птицы’. Потомъ она еще боле дико вскрикивала: ‘Я вижу скелеты лошадей, людей и верблюдовъ, они блютъ и сохнутъ на солнц. Ни на чемъ нтъ тла въ этой песчаной равнин кром на мн, и хищныя птицы хотятъ выклевать мн глаза’.

И какъ во сн всегда настоящая боль сливается съ воображаемыми мученіями, она раскинула свои руки, и ея растрепанные волосы задли за пуговицы на рукав Тригерна. Онъ долженъ былъ нагнуться надъ ней, чтобы распутать ихъ. Съ пронзительнымъ крикомъ она оттолкнула его. ‘Ты — хищная птица! воскликнула она:— ты хочешь выклевать мое сердце и мои глаза’. Потомъ, среди безумнаго бреда, слабое воспоминаніе любви возникло въ ея голов, она слабо произнесла, съ болзненною улыбкою: ‘Нтъ, ты другъ. Скажи отцу, что я должна была обвнчаться сегодня, но я умерла слишкомъ рано’. Въ это время она упала на подушку отъ изнеможенія. Тригерну въ первый разъ показалось, что на лбу ея уже была печать смерти. Вдругъ она заговорила гораздо боле здраво:

— Монтегю, еслибъ можно было устроить свадьбу, это уменьшило бы отцу половину горя. Достань священника. Пошли въ Каиръ. Пусть онъ насъ прежде обвнчаетъ, а потомъ прочтетъ отходную. Слушай, прибавила она съ необыкновенною улыбкою, схвативъ его обими руками:— не дозволяй священнику остановиться, даже если будетъ казаться, что я умираю.— Можетъ показаться, что я умираю, потому что я такъ слаба, но чтобъ онъ не останавливался изъ-за этого — я хочу умереть твоею женою. Монтегю, разв ты не пошлешь за священникомъ? Ступай! Я не боюсь остаться одна, я одного только боюсь, чтобъ отецъ не получилъ извстія, что я умерла у тебя на рукахъ и мы не были женаты! Разв ты не пойдешь, мой милый!

Эти отчаянныя мольбы вонзались въ его сердце, какъ острый ножъ. Ея глаза были озарены не здшнимъ блескомъ, румянецъ на ея щекахъ побагровлъ, будто кровь хотла хлынуть сквозь прозрачную кожу. Монтегю всталъ и пошелъ узнать, не пріхалъ ли хоть одинъ изъ докторовъ, за которыми онъ посылалъ въ Каиръ. Нтъ, никто еще не прізжалъ, кром англійскаго семейства — важное семейство, у котораго былъ свой докторъ. Слава-богу. Есть ли въ томъ числ и дамы? Да, три дамы: сама барыня, компаньонка и горничная. Тригернъ отправился прямо къ этой англійской дам. Онъ быстро вошелъ въ комнату съ короткимъ извиненіемъ, и кого же онъ увидлъ передъ собою?— маркизу. Толстая и вялая, какъ всегда, она сидла на подушкахъ, вся укутанная въ шаляхъ. Ея скромная приживалка махала надъ нею веромъ, а горничная вынимала изъ чемодановъ тысячу и одну бездлушку, безъ которыхъ маркиза не могла путешествовать.

Ея докторъ, которому очень хотлось видться съ своимъ братомъ, отправлявшимся въ полкъ, въ Индію, уговорилъ ее, что будетъ удобне безъ отлагательства продолжить поздку до Краснаго Моря, особенно въ это время года. Часть свиты отправили съ курьеромъ въ Капръ, чтобы приготовить тамъ маркиз помщеніе на зиму.

Она лниво взглянула на Тригерна.

— Браскодеми сказалъ мн, что онъ васъ видлъ въ Александріи. Вы вроятно туристомъ здсь?

Тригернъ былъ слишкомъ озабоченъ, чтобы отвтить.

— Я пришелъ, сказалъ онъ отрывисто:— попросить у васъ странную услугу, можете ли вы одолжить одну изъ вашихъ служанокъ? тутъ одна дама очень больна.

— Больна! одолжить одну изъ моихъ служанокъ. Что это значитъ? Какая странная просьба! Что, у этой дамы болзнь прилипчивая? Я надюсь, что вы не до такой отвратительной степени эгоистъ, чтобы постить меня, если вы были у кого нибудь, у кого прилипчивая болзнь? Вы знаете, какъ я въ этомъ отношеніи осторожна. Я никогда не могу и не хочу простить вамъ, если вы такъ озабочены кмъ-то другимъ, что меня забываете! Прилипчивая ли болзнь у нея, и если да, то для чего, во имя благоразумія, пошли вы къ ней? а главное, зачмъ приходить ко мн? Отвчайте же, и не смотрите такъ на меня и на миссъ Парксъ, будто мы зври въ зоологическомъ саду.

Тригернъ дйствительно молча смотрлъ то на одну, то на другую. Отчаянныя мысли тснились въ его голов: онъ хотлъ предложить скромной компаньонк оставить ттку — sur le champ — общать ей втрое жалованья противъ тткинаго, да вдобавокъ доброе и вжливое обращеніе. Онъ чувствовалъ свирпую злость противъ этой ‘морской свиньи’, какъ онъ внутренно называлъ ттку, а между тмъ онъ сильно безпокоился о Беатрис, которой здоровье теперь могло быть еще хуже. Въ то же время ему хотлось, однако, дйствовать осторожно и дипломатически, ради бдной двушки.

Маркиза прервала молчаніе.

— Скажете ли вы наконецъ, кто эта дама и прилипчивая ли у ней болзнь?

На этотъ разъ Тригернъ отвтилъ прямо, но съ дурно скрытымъ нетерпніемъ:

— Дло касается только здоровья дамы. Прилипчива ли ея горячка или нтъ, не знаю. Я боюсь, что она въ эту минуту умираетъ: она такъ больна. Мн нужна горничная, одна изъ вашихъ, только на эту одну ночь, до прибытія помощи, и нуженъ докторъ!

Скромная компаньонка, которая во все время разговора терла толстыя икры маркизы, взглянула на нее нершительно. Грусть и одиночество, пренебреженіе и болзнь составляли часть испытаній ея собственной жизни. Сожалніе виднлось на ея стянутыхъ чертахъ.

— Если маркиза позволитъ… Боле она не могла выговорить, глаза маркизы просто засверкали.

— Кто вамъ позволилъ говорить? Кажется, вы не такъ проворны, чтобы распоряжаться свободнымъ временемъ. Кто, желала бы я знать, будетъ прислуживать мн, пока вы будете плясать по дудк другихъ людей? Вы должны приготовить мою дорожную ванну, сдлать мн чай и посмотрть за собакой. А что касается до моей горничной, Монтегю, то вы очень ошибаетесь, если вы думаете…

— Боже сохрани, сударыня, чтобъ я унизила себя, прислуживая всякой встрчной, сказала горничная, сердито виляя раскрахмаленными юбками и окидывая Тригерна дерзкимъ взглядомъ.— Онъ постарался (что съ нимъ рдко случалось) удержать свое негодованіе. Беатриса, можетъ-быть, умирала: должно было, во что бы то ни стало, достать помощи.

Онъ хотлъ возобновить свою просьбу о доктор, когда маркиза, въ порыв гнва, торжественно выпрямилась во весь ростъ.

— Терпнія не хватитъ съ вами, Монтегю, сказала она: — неужели вы хотите оставаться здсь и передать намъ опасную болзнь! Я не могу помогать людямъ, которыхъ я не знаю, особенно, когда они въ такомъ двусмысленномъ положеніи. Пожалуйста, уйдите! уйдите!

— Миссъ Парксъ, покурите въ томъ мст, гд онъ стоялъ. Въ самомъ дл, если путешествіе къ святымъ мстамъ сопряжено съ такими непріятностями, то лучше дома оставаться! Скажите маркизу, что онъ мн нуженъ. Пошлите за докторомъ Фольджамбомъ. Зачмъ его нтъ здсь? Поведеніе Тригерна непостижимо. Именно, какъ ты сказала, Гопсонъ, онъ разъзжаетъ съ какой-нибудь барыней.

— Чрезвычайно неприлично. Я только надюсь, что я не заболю! Я совершенно разстроена. Вообразите, заболть въ такомъ глухомъ мст, а Фольджамбъ, можетъ-быть, и на половину не такъ искусенъ, какъ увряла леди Дориморъ. Знакомые всегда навязываютъ слугъ, докторовъ, артистовъ и всякого рода людей, только чтобъ оказывать покровительство. Я нахожу, что Фольджамбъ въ половину не исполняетъ своихъ обязанностей. Гораздо было бы лучше, еслибъ мы не расположились ночевать здсь!

И продолжая изливать свои неудовольствія, маркиза снова услась на своихъ подушкахъ и шаляхъ, и выкинувъ совершенно изъ головы мысль объ умирающей женщин, исключительно погрузилась въ размышленія о возможности для нея самой схватить горячку.

М’ежду-тмъ, докторъ Фольджамбъ даже меньше прежняго пекся о своихъ обязанностяхъ, потому что Тригернъ, встртивъ его, нашелъ въ немъ боле сострадательнаго слушателя чмъ въ маркиз. Онъ объяснилъ ему въ подробности вс признаки болзни Беатрисы Брукъ, и съ ужасомъ замтилъ, что выраженіе лица доктора становилось все серьзне. Мысль, что она дйствительно могла умереть, представилась ему съ полною ясностью.

— Господи! и вы въ самомъ дл думаете, что она умретъ, сказалъ онъ.

— Я этого не говорю, но эти болзни такъ обманчивы. Междутмъ, ее нужно всячески успокоивагь и утшать: грусть и безпокойство сильно дйствуютъ на состояніе больной.

Тригернъ сначала колебался, потомъ началъ вполголоса и снова остановился, но, наконецъ, онъ прямо высказалъ доктору, конечно, не назвавъ ее но имени, въ какомъ отчаяніи находилась Беатриса, и познакомилъ его со всми обстоятельствами, сопровождавшими ихъ бгство изъ Венеціи.

— Спасите ее, воскликнулъ онъ:— спасите ее! Ея смерть убьетъ и меня!

XVII.
Беатриса обвнчана.

— Вы спите, Беатриса? спросилъ тихимъ голосомъ Тригернъ, входя въ комнату посл того, какъ она приняла лекарство.

— Нтъ, я умираю! Я васъ слышу, но слова ваши мн кажутся невнятными, дальными звуками. Я васъ вижу, по вс предметы сливаются въ глазахъ моихъ. Мн кажется, будто я жила такъ давно-давно тому назадъ! О, Монтегю! продолжала она въ новомъ порыв страсти: — что со мной будетъ? Отецъ мой, бдный мой отецъ! Еслибъ я хоть разъ могла сказать вамъ: ‘мой мужъ’, и вы могли бы передать отцу, что я умерла вашей женою, Монтегю! И взглядъ ея былъ такъ исполненъ мольбы, что Тригернъ сперва отшатнулся, потомъ въ порыв страсти бросился къ ней и горячо обнялъ ее.— Неужели это преступленіе — назвать меня этимъ чуднымъ именемъ, хотя бы я умерла, прежде чмъ найдется человкъ, которому дано соединить насъ навки? Онъ столько перестрадалъ, мой бдный, гордый отецъ. О, Боже, помилуй меня гршную! Ты вдаешь сердца людей, ты знаешь, что я невиновата.

Въ эту минуту умоляющіе взоры ея были обращены не на Тригерна, а туда — въ безмрное пространство, за этотъ мазанный потолокъ, скрывавшій небо, за этотъ видимый міръ, скрывавшій божество. Вслдъ за тмъ, безсознательная! слабость овладла ею, и долго лежала она неподвижно съ страннымъ выраженіемъ въ глазахъ.

Когда она снова пришла въ себя, Тригернъ стоялъ у ея изголовья съ другимъ мужчиною, одтымъ въ черное — съ пасторомъ. Беатриса вскрикнула отъ радости.

— Вотъ пасторъ одного изъ нашихъ консульствъ, Беатриса, сказалъ Тригернъ: — онъ согласился на маленькую остановку въ дорог, чтобъ соединить насъ съ тобою неразрывными узами. Слышишь ли ты меня, мое сокровище?

Глаза Беатрисы быстро блуждали съ одной стороны на другую, но она ничего не отвчала.

— О, дорогая моя Беатриса! Вотъ помощь. Не умирай!

Что-то въ род улыбки показалось на горячихъ, засохшихъ губахъ бдной двушки.

— Нтъ, прошептала она:— нтъ, Монтегю, я не умру! Теперь, я хочу жить.

— Какъ ты думаешь, въ состояніи ли ты понимать, что пасторъ будетъ читать намъ?

— Да, я должна быть твоей женой, пусть онъ меня сдлаетъ твоей женой, я до тхъ поръ не умру.

Она сложила руки съ напряженнымъ усиліемъ, но он тотчасъ же разошлись и упали по сторонамъ постели.

— Да благословитъ насъ обоихъ Господь и пусть память обо мн, когда я умру, не будетъ горькимъ воспоминаніемъ для тебя, Монтегю! сказала она, и потомъ, обратясь къ пастору, едва внятно прибавила:— должно быть, смерть очень близка, потому что мысли мои просвтляются. Обвнчайте насъ скоре, и не думайте, что я очень горюю. По мн лучше быть его женою, хотя бы для того, чтобъ умереть въ его объятіяхъ, чмъ жить, зная, что будущность насъ можетъ разлучить.

Взоры пастора были обращены на нее съ выраженіемъ глубочайшаго сожалнія. Голосъ его дрожалъ, слова невнятно вылетали изъ его устъ, при чтеніи краткаго внчальнаго обряда англиканской церкви, которымъ освящается союзъ ненарушимый, вчный, хотя по несчастію не всегда таковой въ глазахъ людей. Глубокій, отрадный вздохъ Беатрисы, при окончаніи церемоніи, встртилъ отголосокъ въ Тригерн и пастор.

Снова смертельная блдность покрыла лицо ея, она судорожно схватила Тригерна за рукавъ и прошептала,

— О, Монтегю! неужели это смерть? Неужели это вчная разлука, вчное прощай? Прощай, мои дорогой! Прощай любовь и жизнь моя! Не забывай меня!

Съ этими словами она упала безъ чувствъ на руку Тригерна. Онъ не смлъ пошевельнуться. Съ чувствомъ пожалъ онъ руку пастору, когда тотъ удалился изъ комнаты, и въ томъ же положеніи просидлъ нсколько часовъ, не сводя глазъ съ своей возлюбленной, умирающей Беатрисы.

Но когда, наконецъ, она проснулась отъ своего летаргическаго сна, то они оба инстинктивно поняли, что горячка прошла и что если она и могла еще умереть, то единственно отъ слабости, болзнь, едва не поразившая ее во цвт лтъ, ее покинула.

Взоръ ея устремился на него, но это былъ не прежній — мутный, а спокойный, тихій, мягкій взоръ. Рука ея пожала его руку. Она улыбнулась слабою, но сознательною улыбкою: ‘Мужъ мой, прошептала она наконецъ:— назови меня хоть разъ своей женою’. И Тригернъ, прижимая къ губамъ ручку, лежавшую въ его рук, сказалъ нжнымъ, любящимъ голосомъ:

— Жена, моя жена, моя Беатриса, дорогая жена моя!

Звзды начали появляться съ ихъ восточнымъ блескомъ въ теплой ночной мгл египетскаго неба!… Блескъ ихъ озарилъ и безлюдную пустыню, и стны городовъ, и христіанскія церкви, и турецкіе минареты, и мста освященныя преданіемъ, и разбросанныя группы путешественниковъ съ ихъ верблюдами, и то странное брачное ложе, у котораго тнь смерти и влюбленный супругъ сторожили вмст до утра!

Свтили т же звзды и на мене романическое ложе маркизы, которая не давала доктору Фольджамбу вздремнуть ни на минутку, умственныя способности ея были совершенно поглощены мыслью, что Тригернъ перенесъ къ ней заразу. Ея отчаянные возгласы каждые полчаса подымали на ноги и усталую компаньонку, и горничную, и остальную прислугу.

— Я уврена, что у меня язва! Я чувствую, что зараза во мн! Позовите доктора Фольджамба. Я уврена, что онъ не вритъ этому, потому что онъ или съ дуру не хочетъ тревожить меня, или же вовсе не знаетъ признаковъ заразы. Дайте мн лекарство отъ заразы! Я полагаю, что оно во всякомъ случа не повредитъ мн. Скажите, что если племянникъ мой Тригернъ вздумаетъ еще разъ явиться ко мн, то будетъ имть дло съ самимъ маркизомъ. Покурите благовонной смолой! Позовите доктора! Помахайте веромъ — душно! Теперь опять холодно. Это одинъ изъ признаковъ, я знаю, дрожь — одинъ изъ признаковъ. Я очевидно заражена и наврно умру! Вы будете раскаяваться, докторъ Фольджамбъ, въ томъ, что не хотите врить мн. Дайте мн лекарство отъ язвы.

Наконецъ, есть же предлъ человческому терпнію — даже терпнію молодаго врача, который предпочелъ няньчиться съ одной капризной старухой, чмъ таскаться по госпиталямъ. Докторъ Фольджамбъ приготовилъ лекарство отъ язвы, которою маркиза становилась для него и для своей прислуги, и съ любезнымъ поклономъ поднесъ ей довольно сильное усыпительное средство.

И звзды, которыя безстрастно свтятъ на полноту и пустоту земли, заглянули свысока и въ это зданіе, гд на богатыхъ подушкахъ лежала пустая голова, холодное сердце и тучное тло богатой аристократки — и нашли ее спящею глубокимъ сномъ.

XVIII.
Затишье посл бури.

На пятый день опасность миновала, но Беатриса была еще очень слаба. Маркиза, единственная родственница Тригерна, которая могла попасть на ихъ слдъ, была слишкомъ напугана, чтобъ искать вторичной съ нимъ встрчи. Поэтому обратное путешествіе молодой четы въ Александрію совершилось безъ всякихъ непріятностей и они благополучно отплыли въ Тріестъ на первомъ шедшемъ туда пароход.

Беатриса, отъ природы здороваго сложенія, скоро совершенно поправилась. Веселость и рзвость ея возвратились къ ней вмст съ сознаніемъ, что она соединена съ Тригерномъ неразрывными узами, и она смялась такъ же отъ души, какъ, бывало, въ Тенби, слушая разсказъ Тригерна объ ужас маркизы, ночевавшей подъ одною крышею съ нею, въ ту роковую ночь.

Что касается до трудностей, связанныхъ съ ихъ возвращеніемъ, то Тригернъ не очень безпокоился объ нихъ. Оставляя Венецію и думая въ то время перевезти Беатрису только въ Тріестъ, онъ написалъ письмо мистриссъ Мир Грей — смсь просьбъ, упрековъ и общаній, онъ упрекалъ ее въ томъ, что она нарушила свой уговоръ, покинувъ миссъ Брукъ, что могло сильно повредить ей въ глазахъ ея отца, который можетъ потребовать объясненій. Онъ положительно противился передач княгин Гуглуковой обязанности, добровольно взятой на себя Мирою, онъ, напротивъ того, пристроитъ миссъ Брукъ у Бретоновъ, которые также отправились въ Тріестъ, будучи увренъ, что докторъ Бретонъ, по связямъ своимъ съ Левелинами, съ радостью согласится на его предложеніе. Онъ все-таки надется, что мистеръ и мистриссъ Грей не откажутся отъ дальнйшаго исполненія условленнаго плана и будутъ сопутствовать миссъ Брука’ при возвращеніи ея въ Англію.

Что касается до женитьбы, то онъ поговоритъ объ этомъ черезъ два года, когда по закону достигнетъ совершеннолтія, но посл сцены между нимъ и дядею, миссъ Брукъ очень естественно не можетъ согласиться оставаться въ дом, гд на нее будутъ смотрть какъ на заложницу. Проводивъ ее въ Тріестъ, онъ по всей вроятности продетъ дале, въ Вну, чтобъ повидаться тамъ съ товарищами и друзьями. Въ заключеніе своего письма, Тригернъ угрожалъ Греямъ прекращеніемъ на всегда всякихъ съ ними сношеній, если они не согласятся на его предложеніе. Они могутъ адресовать ему письма, до востребованія, въ Тріестъ, а позже въ Вну, до извстнаго числа, когда онъ намренъ возвратиться обратно въ Венецію чрезъ Тріестъ.

Счастье до того потворствовало необдуманному похищенію Беатрисы Тригерномъ, что оно осталось тайною для всхъ. Греи написали ему письмо, съ разсужденіями, объясненіями и ссылками на авторитетъ дядюшки, котораго выставляли главнымъ виновникомъ всего случившагося, они надялись, что современемъ онъ признаетъ умстность ихъ образа дйствій, и увряли, что дйствительно необходимое дло потребовало немедленной поздки мистера Грея изъ Флоренціи въ Римъ, гд одинъ изъ главныхъ его кліентовъ назначилъ ему свиданіе.

Не получая отвта на свои посланія, которыя очевидно не могли попасть въ Александрію, Греи убдились въ томъ, что молодой человкъ слишкомъ раздосадованъ въ настоящую минуту, чтобъ согласиться на какія либо иныя условія, кром предложенныхъ имъ въ письм.

Не разъ совтовались они другъ съ другомъ, какъ бы лучше угодить и нашимъ и вашимъ. На очевидную выгоду отъ мирной передачи Беатрисы съ однхъ рукъ на другія, уже нельзя было разсчитывать. Своевольный Тригернъ былъ за’ состояніи исполнить въ самомъ дл свою угрозу — устранить совершенно мистера Грея отъ участія въ своихъ длахъ, вдь какъ бы то ни было, онъ все-таки ‘наслдникъ’.

Своимъ отказомъ — проводить Беатрису обратно въ Англію они, пожалуй, только ускорятъ бракъ, котораго боятся и о которомъ онъ самъ уже соглашается поговорить только черезъ два года. Много воды утечетъ въ два года, а между тмъ много скандалу и непріятностей будетъ избгнуто, если они проводятъ двушку къ ея родителямъ и тмъ умоютъ руки въ отношеніи къ ней.

Копія съ письма Тригерна къ Мир Грей была препровождена къ лорду Керлавероку, который былъ очень радъ видть, что молодой ослушникъ длается благоразумне, чмъ онъ сперва думалъ, услыхавъ отъ Гуглуковой, что птичка улетла. Такимъ образомъ съ перемною обстоятельствъ должна была послдовать перемна политики: было ршено, чтобъ миссъ Брукъ возвратилась въ Англію съ Греями, и мистеръ Грей по этому случаю долженъ былъ выхать ей на встрчу въ Венецію, что касается до Тригерна, то посл семейной сцены, причиненной несчастною привязанностью его къ молодой двушк, онъ долженъ общать не видться съ нею и даже не писать къ ней, пока она будетъ на ихъ попеченіи.

Тригернъ получилъ вс адресованныя ему по этому случаю письма за разъ по прізд въ Тріестъ, онъ торопливо пробжалъ общія разсужденія и объясненія, наполнявшія эти письма, но тщательно перечелъ условія капитуляціи, подложенныя ему старымъ лордомъ относительно поведенія его къ Беатрис.

— Милая моя, обратился онъ къ Беатрис, подавая ей письмо: — погляди, какія они мн предлагаютъ условія, я предвидлъ ихъ и уже говорилъ теб, что намъ нужно на нихъ согласиться. Ты должна возвратиться въ Англію такъ же, какъ оттуда пріхала, безъ малйшей попытки съ моей стороны сопровождать тебя. Но я прежде тебя пріду въ Лондонъ, и буду ожидать тамъ твоего прізда. Напиши мн въ клубъ путешественниковъ, разумется, тихонько отъ Греевъ. Мы должны быть осторожны, если хотимъ избгнуть большихъ непріятностей. Посл попытки Миры Грей отдлаться отъ тебя въ Венеціи, ты врядъ ли будешь съ ней черезчуръ сообщительною. Считаю излишнимъ повторять, что наша тайна ни въ какомъ случа не должна обнаружиться преждевременно, отъ этого такъ много зависитъ.

— Разумется, Греи ничего не узнаютъ. Но я надюсь, что въ первый же день, какъ мы встртимся въ Лондон, ты отправишься со мной къ отцу и все разскажешь ему. Бракъ нашъ останется тайною это всхъ, кром отца и Маріаны.

Тригернъ тяжело вздохнулъ, глядя на кучу распечатанныхъ писемъ на стол, затмъ всталъ и нжно поцаловалъ Беатрису въ лобъ.

— Милая моя, мы должны хорошенько обдумать и ршить, какъ намъ поступать, когда мы встртимся. Будущность моя такъ связана съ этимъ завщаніемъ, а отецъ твой врядъ ли согласится на бракъ, непризнанный открыто, тутъ столько несчастныхъ соображеній. Милая, прости мн все это, и общай подождать, пока мы не ршимъ, какъ поступать дале, я долженъ объяснить теб еще одну вещь, прежде чмъ ршиться на что бы то ни было — эту вещь я боюсь и вмст обязанъ открыть теб…,

Онъ остановился, снова машинально взглянулъ на кипу писемъ, прошелся раза два но комнат, прислъ къ столу и закрылъ лицо руками.

Беатриса тихо подошла къ нему и нжно прижала свои губки къ красивымъ, блестящимъ локонамъ его головы:

— Неужели ты думаешь, я такъ рано начну не слушаться мужа? сказала она съ улыбкой.— Поврь мн, твоя воля будетъ моею волею, я сдлаю, какъ ты ршишь, я люблю тебя и врю теб, вся моя надежда въ твоей любви. Клянусь, я буду ждать, пока ты не скажешь, что пришло время.

Онъ приподнялъ голову и сжалъ Беатрису въ своихъ объятіяхъ:

— Милая, добрая моя Беатриса, я люблю тебя, какъ никто ещ не любилъ женщины. Еслибъ я могъ себ представить, что прійдетъ день, когда ты будешь говорить со мною холодно или враждебно, я тотчасъ застрлился бы! Но я дуракъ, что говорю такія вещи. Вчный врагъ нашъ спхъ, снова насъ преслдуетъ, и онъ горько улыбнулся.— Мы только что пріхали, а завтра ты снова должна хать къ Греямъ, такъ-какъ это единственное для насъ спасеніе, свидимся мы уже только въ Лондон.

— Чтобъ боле не разставаться, Монтегю, значитъ, и не къ чему такъ печалиться.

— Довлетъ дневи злоба его — разв я не разстаюсь съ тобою теперь?

— Ты опять будешь уврять, что я только въ половину люблю тебя, если я теб скажу, что я разстаюсь съ тобою совсмъ весело, безъ всякой горечи, полная надежды. О! Монтегю, разв намъ не предстоитъ провести вмст цлую счастливую жизнь?

Прелесть ея чудныхъ глазъ, ея чистый, веселый голосъ, нжность ея улыбки говорили о счастіи.

Съ чего же онъ отвчалъ лишь вздохомъ на ея утшенія? Отчего, когда онъ покойно усадилъ ее на пароходъ, шедшій въ Венецію, окруживъ ее всевозможнымъ комфортомъ, отчего его прощальный взглядъ перешелъ въ такое тоскливое выраженіе сомннія и скорби? Неужели, Монтегю Тригернъ, любовь такъ мало значитъ въ сравненіи съ деньгами, что отдаленный призракъ безсмысленнаго завщанія отжившаго старика могъ отравлять блаженство твоего медоваго мсяца?

Да, что-то мучило молодаго человка, кром горечи временной разлуки съ Беатрисой. Онъ видлъ чудные, неотвязчивые глаза ея всюду — между собой и темнымъ небомъ, пока халъ въ вагон, постоянно то опуская, то подымая стекло окошка, между собой и веселымъ французскимъ романомъ, который не въ состояніи былъ завлечь его, между собою и неуклюжимъ австрійскимъ генераломъ, сидвшимъ напротивъ, неотвязчивые, чудные глаза ея всюду преслдовали его, пока, наконецъ, сонъ пришелъ ему на помощь съ первымъ лучомъ разсвта.

XVIII.
Тайный бракъ.

Сохранить тайну между чужими людьми, неимющими никакого права на вашу откровенность и которымъ вы вовсе не сочувствуете — дло самое легкое. Но сохранить тайну, какъ бы она ни была важна, отъ тхъ, съ которыми мы связаны узами любви и привязанности — одно изъ самыхъ трудныхъ испытаній. Еще трудне это бываетъ для такихъ откровенныхъ и впечатлительныхъ натуръ, какъ Беатриса Брукъ.

Съ тхъ поръ, какъ она возвратилась въ Англію къ отцу и сестр, каждый день и каждый часъ грозили обнаруженіемъ ея тайны. Тщетно Тригернъ радовался мелкимъ случайностямъ, способствовавшимъ сохраненію этой тайны, именно, что Греи не имли ни малйшаго понятія о поздк Беатрисы въ Александрію, полагая, что она все это время была въ Тріест, у Бретоновъ, которыхъ они не знали, что маркиза также не подозрвала ничего, хотя очень могло быть, что ея горничная узнала Беатрису, которую она, быть можетъ, видла на балу. Тщетно было утшеніе, что лордъ Керлаверокъ не тольки не зналъ, что его племянникъ открыто возсталъ противъ него, посл ‘великой сцены’, какъ называла ее Гуглукова, но, напротивъ, былъ твердо увренъ, что онъ одумался и колебался пожертвовать своей будущностью, ради дикой фантазіи, тщетно было знать, что подъ впечатлніемъ этой увренности, старый дипломатъ наслаждался успхомъ своей политики и написалъ письмо къ Тригерну, въ которомъ соглашался поговорить о его брак черезъ два года, когда онъ будетъ совершеннолтнимъ, выражая при этомъ надежду, что разговоръ этотъ будетъ веселе, чмъ ихъ венеціанскій совтъ четырехъ.

Тщетна была кажущаяся увренность, что если они сами себя не выдадутъ, то была возможность сохранить ихъ бракъ въ тайн, до тхъ поръ, пока Тригернъ, сдлавшись совершеннолтнимъ, придумаетъ наконецъ, кака’ поступить съ безсмысленнымъ завщаніемъ дда. Все это было тщетно. Беатриса произносила каждое слово съ какимъ-то нервнымъ безпокойствомъ, каждый взглядъ, бросаемый ею на отца, казалось, вызывалъ упрекъ.

Отъ времени до времени ею овладвало какое-то непонятное волненіе: сердце ея замирало, голоса’ дрожалъ, щоки покрывались румянцемъ, глаза наполнялись слезами, и все это отъ причинъ, совершенно непонятныхъ для ея отца и сестры. Разсказывая съ одушевленіемъ о своемъ путешествіи, она на каждомъ шагу готова была выдать себя и заговорить объ Александріи, степи, страшной бур на Адріатическомъ мор. Когда она говорила о Тригерн, желаніе не показать, что она въ очень близкихъ съ нимъ отношеніяхъ, приводило къ совершенно противоположнымъ результатамъ, такъ что даже простодушный капитанъ Брукъ и кроткая Маріана устремляли на нее гнвные и удивленные взгляды, еще боле усиливавшіе ея смущеніе. Добрые люди недоумвали, что произошло между Беатрисою и Тригерномъ, которые до отъзда Беатрисы изъ Англіи были такими веселыми и добрыми друзьями.

Капитанъ Брукъ началъ безпокоиться, не шутитъ ли красивый капитанъ съ любовью его дочери. Сердце старика сжалось при мысли, что, быть можетъ, его несчастіе мшало счастью его дочери и было причиною, что гордые родственники Тригерна отвернулись отъ нея. Онъ сталъ еще нжне къ Беатрис. Кто знаетъ, быть можетъ, бдное дитя имло огорченія, которыхъ она ему не открывала, боясь его встревожить. Конечно, что-то было неладно. Его любимица, его краса ‘Пріюта’ ясно была нездорова. Онъ даже слегка намекнулъ Маріан, чтобъ та вывдала, не сожалетъ ли о чемъ Беатриса, или, быть можетъ, съ ней нехорошо обошлись Греи, о которыхъ она никогда почти не упоминала. По его мннію, путешествіе не принесло ей никакой пользы, напротивъ, она казалась теперь далеко беззаботна, не такъ, какъ была до отъзда.

Но пжное вывдываніе Маріаны не привело ни къ чему. Ея невинные разспросы только заставляли краснть и вздыхать Беатрису, но не доставили ей никакихъ положительныхъ свдній о перемн, происшедшей въ сестр. Маріана пришла почти къ тому же убжденію, какъ и ея отецъ, то-есть что Беатриса была влюблена въ Тригерна и что его гордость, или гордость его родственниковъ были причиною того, что онъ отлагалъ свое объясненіе.

Между тмъ отношенія Беатрисы къ ея мужу были ежедневнымъ для нея мученіемъ, несмотря на то, что онъ казался при всякомъ свиданіи все боле и боле влюбленнымъ въ нее. Принимать его у себя дома какъ простаго знакомаго, тайно гулять съ нимъ или убгать къ нему въ домъ, знать, что онъ большую часть дня и вечера проводитъ съ другими — все это разстроивало и огорчало ее.

Его присутствіе служило ей лучшимъ утшеніемъ, все, что ей казалось мрачнымъ, безпокойнымъ безъ него, при немъ принимало розовый цвтъ. Она даже улыбалась его разсказамъ объ историческихъ тайныхъ бракахъ. Она смялась, когда онъ между цлымъ потокомъ поцалуевъ уврялъ, что ея положеніе гораздо лучше положенія покинутой Арабеллы Стюартъ и разв только одной ступенью хуже положенія Анны, герцогини Йоркской, дочери лорда Кларендона, бракъ которой стали подозрвать по тому почтенью, съ которымъ ея мать служила ей сама за обдомъ.

Она улыбалась и смялась при немъ, чтобъ его развеселить, но оставаясь одна, она думала: ‘Какъ перенесу я эти два года? мн кажется, такъ невозможно прожить и нсколько недль.’

Однажды она провела невыносимый вечеръ въ опер, куда отецъ ее уговорилъ похать съ одними знакомыми, принадлежавшими къ обществу Тригерна. Она написала записочку къ нему и въ клубъ и на домъ, извщая его, что она детъ въ оперу и въ такую-то ложу. Это было первое ‘удовольствіе’ со времени ея возвращенія въ Англію, и то лишь настоятельныя просьбы отца, безпрестанно повторявшаго, что ей не худо было бы създить въ оперу, которую она прежде такъ любила, заставило ее принять приглашеніе.

Она похала и сидла какъ разъ надъ ложей, занимаемой обыкновенно леди Эдоксіею и почти напротивъ ложи французскаго посланника, въ которой, какъ и прежде, Мили Несдэль разговаривала съ какими-то дипломатами. Тригернъ также былъ тамъ. Правда, онъ недолго оставался и не казался очень веселымъ и разговорчивымъ, онъ не смотрлъ ни на сцену, ни на публику, а выбивалъ тактъ веромъ леди Несдэль. Беатриса -слдила за каждымъ его движеніемъ, она сердилась на него, хотя догадывалась, что онъ не получилъ ея записки и не знаетъ, что она въ опер. Наконецъ, Тригернъ взялъ зрительную трубку и обвелъ глазами всю залу, очевидно, онъ не увидлъ ничего интереснаго и, откинувшись назадъ, полузвая, принялся снова за веръ. Но леди Несдэль взяла его у молодаго человка съ видимымъ нетерпніемъ, она почти вырвала веръ изъ его рукъ и сказала что-то непріятное. Онъ отвчалъ сердито, Беатриса была въ этомъ уврена: она слишкомъ хорошо знала каждое выраженіе его лица. Потомъ онъ сидлъ молча, безсознательно обводя глазами залу, пока леди Несдэль не сказала ему какой-то колкости, такъ по крайней мр показалась Беатрис, потому что онъ посмотрлъ какъ-то сердито и тотчасъ всталъ, отбросивъ свои волосы назадъ, какъ онъ всегда длалъ, когда не въ дух, и подалъ руку леди Несдэль. Она не взяла его руки. Какъ смла она не взять ее? Какъ смла бы она ее взять? Леди Несдэль только пожала плечами, начала грызть верхушку своего вера и лишь вполовину обернулась, когда онъ выходилъ изъ ложи. Потомъ она весело говорила и смялась съ оставшимися двумя мужчинами, но всякій разъ, что дверь въ ложу отворялась, она повертывала голову, какъ-бы ожидая кого-то, какъ-бы ожидая, что онъ воротится, думала Беатриса. Наконецъ, она перестала обертываться и ея пріятное лицо приняло такое злое выраженіе, что Беатриса выронила изъ рукъ трубку, словно она видла злой призракъ. Что-то въ выраженіи этого лица напоминало ей мистриссъ Миру Грей. Минутъ десять посл того, какъ Тригернъ ушелъ изъ ложи, сердце Беатрисы сильно билось, она думала, что онъ, можетъ быть, ее замтилъ и идетъ къ ней. Но весь вечеръ прошелъ и Тригернъ не являлся.

Когда они увидлись на другой день, она едва могла говорить объ этомъ безъ слезъ. Мысль, что она ему ничего — она, его жена, связанная съ нимъ вчными узами, терзала ее невыносимо.

Тригернъ былъ нсколько мраченъ и нетерпливъ.

— Я именно оттого и не видлъ тебя, Беатриса, что слишкомъ о теб думалъ. А когда я тебя не вижу, мн кажется не на что и смотрть. Я потому недолго и оставался. Барыня, въ лож которой я былъ, мучила меня своей болтовней о томъ, что я не въ дух, и я ухалъ въ клубъ.

— Но эта леди Несдэль казалась очень разсерженной, когда ты ушелъ. Ты часто видаешься съ ней?

— Кто говорилъ теб о леди Несдэль? рзко спросилъ Тригернъ.

— Сестра мистера Воллингама говорила, что ты за ней ухаживаешь… она говорила это разъ, когда я была въ лож леди Эдоксіи.

— Дура, сплетница.

Боле ничего не было говорено объ этомъ предмет, и еслибъ не тонъ и манера Тригерна, то Беатриса и забыла бы о леди Несдэль. Но внезапная рзкость тона и удивленный взглядъ Тригерна, когда онъ спросилъ: ‘Кто говорилъ теб о леди Несдэль?’ обдали морозомъ ея сердце.

XIX.
Роковой день.

Есть дни зъ жизни иныхъ людей, въ которые человкъ столько выстрадаетъ, что какъ бы счастливъ онъ посл ни былъ, одно воспоминаніе о нихъ наполняетъ его душу ужасомъ. Такой день выдался и на долю Беатрисы.

День этотъ начался очень счастливо: гардемаринъ Овенъ возвратился домой со славою, благодаря своей смлости и присутствію духа, онъ спасъ жизнь восьми матросамъ. Съ сверкающими глазами и веселой улыбкой на загорломъ лиц, молодой человкъ живо и бойко разсказывалъ о своихъ приключеніяхъ, онъ видимо торопился все высказать, такъ-какъ его корабль снова отправлялся въ море черезъ два дня. Обнявъ отца, перенесшаго столько горя со времени его отъзда, Овенъ такъ же громко и весело смялся, какъ нкогда въ день своего рожденія, на берегу въ Тенби, когда впервые они узнали Тригерна.

И Левелины были въ Лондон, также на нсколько дней. Они везли умирающаго брата сэра Берти на югъ, но все же удлили минутку постить капитана Брука и его семейство, о которомъ леди Эдоксія впродолженіе послднихъ мсяцевъ совершенно забыла.

Леди Діана постила Бруковъ, даже рискуя тмъ сократить свои визиты къ сестрамъ — къ маркиз, которая до того обвшала себя воспоминаніями Святой земли въ вид вышитыхъ шарфовъ, янтарныхъ четокъ и неотдланныхъ рубиновъ, что походила на подвижную лавку константинопольскаго базара, и къ жестокой матери нжной Елены и остальныхъ четырехъ златокудрыхъ двицъ, которая на другой же день посл прізда сэра Берти послала сказать, что ему необходимо постить Елену. Слабая двушка совсмъ уходилась лондонскимъ сезономъ и была принуждена проводить цлые вечера, слушая чтеніе Мориса Левелина, который вызвался быть ея чтецомъ изъ уваженія къ тому, что у ней и глаза были слишкомъ слабы и голова тяжела, чтобъ читать самой.

Она ничего не говорила о Беатрис, и когда сэръ Берти спросилъ ее, часто ли она видится съ своей подругой, Елена только печально покачала головою, а леди Эдоксія тотчасъ пустилась въ разсужденія о неприличности поведенія Беатрисы, которая одна ходила по улицамъ, и о подозрительномъ положеніи длъ капитана Брука, далеко недлающемъ ему чести.

Сэръ Берти горячо заступился за своего стараго друга. Онъ сомнвался, чтобъ былъ на свт человкъ честне и благородне капитана Брука, что же касается его длъ, то они должны скоро устроиться, потому что онъ, Берти, купилъ съ аукціона ‘Пріютъ’ въ Тенби и надялся отдать его въ аренду своему старому другу. Кстати, онъ распространился и о славномъ подвиг Овена, достойнаго потомка честнаго семейства. О Беатрис же онъ слышалъ, что она здила за границу съ Греями и думалъ, что вроятно Воллингамы видли ее, по возвращеніи ея въ Лондонъ.

Сэръ Берти по дорог домой, идя подъ руку съ сыномъ, разспрашивалъ его о Беатрис, но Морисъ, казалось, не много зналъ объ ней. Ему было извстно только, что капризъ и гордость леди Эдоксіи разлучили Елену и Беатрису и, по его мннію, послдняя очень измнилась къ худшему и въ наружности и въ настроеніи духа, такъ что Елена мене потеряла въ прекращеніи этой дружбы, что казалось главнымъ дломъ въ его глазахъ.

Леди Діана дожидалась ихъ къ завтраку, она была какъ-то особенно серьзна и озабочена, что вовсе не шло къ ея спокойному, пріятному лицу.

— Берти, сказала она: — я только что была у Бруковъ. Я поздравила ихъ съ возвращеніемъ сына. Онъ молодецъ мальчикъ и краснетъ какъ краспая двица. Онъ мн очень понравился: простъ какъ ребнокъ, а говоритъ толково, какъ взрослый. Онъ будетъ гордостью всего семейства. Но Беатриса… и добрая женщина покачала головою: — я никогда не видала, чтобы двочка такъ внезапно измнилась въ наружности и характер. Она стала такая слабая, нервная, чуть было не упала въ обморокъ, увидавъ меня. Отецъ ея съ нетерпніемъ ждетъ, чтобы ты посмотрлъ ее. Она настаиваетъ, что она совсмъ здорова, но это вздоръ, и я тебя увряю, старикъ гораздо боле радовался тому, что ты посмотришь его Беатрису, чмъ извстію, что его ‘Пріютъ’ купленъ тобою и что мы надемся имть его снова сосдомъ. Такъ ты пойдешь къ нимъ, милый Эскулапъ, и возвратишь всмъ здоровье и счастіе. Но прежде позавтракай на скорую руку, какъ ты длывалъ, прежде чмъ сталъ важнымъ бариномъ и почти кинулъ свое ремесло.

И Домити положила свою руку на плечо Эскулапа и поцаловала его въ лобъ. Позавтракавъ, сэръ Берти взялъ шляпу и палку и отправился къ Брукамъ.

Сначала его посщеніе возбудило только всеобщую радость. Съ какимъ счастіемъ сэръ Берти сознавалъ, что онъ виновникъ радости цлаго семейства. Горячо, дружески пожалъ ему руку старый капитанъ, который видлъ, что горе прошло и снова настаютъ покойные дни. Счастливый Овенъ, скромно принимавшій поздравленіе съ своими подвигами, только краснлъ и улыбался. Радость свтилась въ глазахъ Маріаны и она протянула съ благодарностью об руки благородному другу и мудрому совтнику, которому они были обязаны возвращеніемъ прежнихъ счастливыхъ дней.

Но Беатриса, веселая, рзвая Беатриса, отчего ты не принимаешь участія въ общей радости? Отчего ты такъ разстроена, чего ты боишься? Отчего, когда капитанъ Брукъ, наговорившись съ сэромъ Берти и получивъ отъ него бумаги относительно отдачи въ аренду ‘Пріюта’, всталъ и, подводя его къ теб, сказалъ ему съ улыбкой: ‘Ну, теперь вы посмотрите, что такое съ красою ‘Пріюта’, чтобы мы совсмъ были счастливы’, отчего ты бросилась къ нему съ крикомъ: ‘У меня ничего не болитъ, ничего не болитъ?’ Отчего, когда дверь растворилась, ты такъ робко посмотрла на сэра Берти Левелина? Отчего это отчаяніе и вмст этотъ гордый, вызывающій взглядъ? Разв знаменитый докторъ призванъ посмотрть умалишенную? Разв онъ владетъ магическимъ жезломъ, который въ состояніи открыть человческое сердце и обнаружить, отчего оно бьется такъ сильно и съ такимъ страхомъ посреди друзей? Разв онъ враждебный адвокатъ, пришедшій подвергнуть тебя допросу и заставить тебя свидтельствовать противъ самой себя?

Увы! Настала тяжелая минута для Беатрисы. Допросъ конченъ. Сэръ Берти спрашивалъ мало, но серьзно, очень серьзно, Беатриса, напротивъ, отвчала поспшно, противорчила себ на каждомъ шагу и ясно утаивала истину. Настало молчаніе, гробовое молчаніе. Слышно медленное дыханіе Беатрисы и жужжаніе пчелы на букет, привезенномъ леди Діаной. Слышенъ стукъ часовъ, вотъ они бьютъ четыре. И вдругъ раздается посреди тишины глубокій, печальный вздохъ, Беатриса вздрогнула, словно услыхавъ свой приговоръ. Да, это былъ вздохъ добраго человка, искренно сожалншаго о гор, постигшемъ его друга.

Сэръ Берти подходитъ ближе къ Беатрис, онъ говоритъ вполголоса и не пододвигаетъ ей кресла, несмотря на то, что она вся дрожитъ и, кажется, сейчасъ упадетъ въ обморокъ. ‘Несчастная двушка, говоритъ онъ: — можете ли вы надяться на одну себя въ этихъ несчастныхъ обстоятельствахъ’? Какіе у васъ планы?

Молчаніе. Пчела жужжитъ попрежнему, минутная стрлка на стнныхъ часахъ медленно двигается по циферблату.

— Разв вы въ такомъ положеніи, что вамъ необходимо отказаться отъ друзей, которые готовы умереть за васъ? Беатриса Брукъ, заклинаю васъ именемъ Бога, скажите все отцу и дайте намъ хоть спасти васъ отъ публичнаго позора. Онъ останавливается и пристально смотритъ на пораженную двушку. Но Беатриса уже боле не двушка. Она — женщина, жена и скоро будетъ матерью. Она подымаетъ глаза и отвчаетъ, глухимъ, едва слышнымъ голосомъ: ‘Я васъ заклинаю, говоритъ она какимъ-то страннымъ, потнелельнымъ тономъ: — я васъ заклинаю не мшаться между мною и моимъ отцомъ, не ради меня, но ради того, съ кмъ я связана словомъ. Я не имю ничего сказать ни отцу, ни кому бы то ни было. Я не знаю за собою грха, въ которомъ бы я могла себя упрекнуть.

Снова наступило молчаніе, гнетущее, страшное молчаніе.

Сэръ Берти прерываетъ его: ‘Вы замужемъ? Поврьте, какія бы ни были обстоятельства, какъ бы неудовлетворителенъ ни былъ вашъ выборъ, даже еслибъ вы выбрали ниже себя…’

Нтъ, онъ видитъ, что онъ ошибся. Гордая улыбка, презрительное мотаніе головой служатъ ему единственнымъ отвтомъ. Однако, онъ не спросилъ: ‘за кмъ вы замужемъ?’ онъ только спросилъ: ‘Вы замужемъ?’

Какъ могла она ему сказать, что она замужемъ? Высказать тайну Монтегю — ему, отцу втораго наслдника по завщанію стараго графа? Какъ могла она такъ нарушить слово, данное отцу ея ребнка?

Докторъ продолжаетъ слдить за каждымъ ея движеніемъ, онъ видитъ, что лицо ея освтилось какимъ-то нжнымъ выраженіемъ — онъ надется, онъ не знаетъ, о чемъ она думаетъ. Онъ снова говоритъ ей нжно, грустно. Матери, въ домахъ которыхъ онъ лечилъ, знаютъ этотъ голосъ, это тотъ самый голосъ, которымъ онъ говоритъ у постели умирающаго ребнка.

— Беатриса, задумчиво произноситъ онъ.— Я васъ знаю съ тхъ поръ, какъ вы родились, я знаю вашего отца, зналъ и бдную вашу мать. Я не хочу васъ оскорбить или разстроить, я хочу васъ спасти. Моя жена придетъ къ вамъ, вамъ будетъ легче довриться этой нжной, благородной женщин. Не бойтесь, въ ней нтъ свтскости ея сестеръ. Она не принадлежитъ къ какому-то особому, маленькому мірку, называемому большимъ свтомъ, нтъ, она принадлежитъ къ міру добрыхъ и хорошихъ людей. Дайте намъ спасти васъ. Объяснитесь съ отцомъ и потомъ мы васъ съ собою возьмемъ за-границу. Вы говорите, на васъ нтъ грха, въ которомъ вы могли бы раскаяться. Если нтъ грха, Беатриса, то не допустимъ и позора. Умоляю васъ ради его, ради васъ, ради Маріаны, ради того молодца, который воротился божьею милостью со славою, исполнивъ мужественно свой долгъ, ради вашего отца, вашей сестры, вашего брата — Беатриса!

Беатриса поддалась, слезы и страшныя рыданія заглушаютъ ея голосъ, она схватываетъ руки, протянутыя къ ней, словно она тонетъ и, прижимая къ нимъ пылающую голову, плачетъ горько, горько. ‘Еще минута’ думаетъ сэръ Берти: ‘и она сознается во всемъ, эта семнадцатилтняя двочка’.

Но сердце въ семьнадцать лтъ твердо, когда затронута господствующая въ немъ страсть, а господствующею страстью въ сердц Беатрисы была любовь къ Монтегю. Она наконецъ немного оправилась, поблагодарила сэра Берти Левелина, но сказала, что ей невозможно ни подъ какимъ видомъ хать изъ Англіи съ нимъ и леди Діаной. Она еще разъ повторила, что она невиновна и объявила, что каждый день ее терзаетъ желаніе открыть отцу, въ какомъ она находится положеніи, но что она не могла этого сдлать до тхъ поръ, пока не получитъ на то позволенія.

— Чмъ скоре вы достанете это позволеніе, Беатриса, тмъ лучше, отвчалъ докторъ нсколько холодно и съ видимой грустью:— я не могу говорить теперь съ вашимъ отцомъ. Передайте ему эту записку отъ меня, и если съ помощью божьею вы въ сегодняшнюю ночь перемните свои мысли, то пришлите за мною или за моей женой — все равно въ полночь, въ полдень, когда хотите — и мы придемъ. Молитесь Богу, дитя мое, и да услышитъ онъ васъ. Если вы теперь сдлаете фальшивый шагъ, вы низвергнете себя въ пропасть.

Онъ ушелъ. Въ записк къ капитану Бруку было сказано, что онъ прописалъ лекарство Беатрис и надялся, что ей будетъ лучше, ушелъ же онъ не простившись потому, что очень торопился и надялся увидться еще съ Бруками на другой день передъ отъздомъ, если же это не удастся, то да хранитъ ихъ Богъ до пріятнаго свиданія въ Тенби.

Итакъ, тайна Беатрисы осталась не вполн открытою, но на долго ли? Въ тотъ же самый вечеръ утреннее опасеніе ея исполнилось, ея тайна не было боле тайной. Капитанъ Брукъ, получивъ письмо сэра Берти, сталъ еще боле безпокоиться. Совершенно не походило на добраго доктора, чтобъ онъ ушелъ, не сказавъ слова утшенія огорченному другу. Сдлалъ ли онъ это потому, что не могъ успокоить его насчетъ здоровья Беатрисы? Неужели ея здоровье хуже, чмъ онъ предполагалъ? Можетъ быть, она умираетъ отъ чахотки, какъ ея мать, на которую она стала такъ походить, съ тхъ поръ, какъ поблднла?

Бдный старикъ слдилъ со страхомъ за каждымъ ея движеніемъ, и чмъ пристальне смотрлъ онъ на нее, тмъ боле смущалась Беатриса. Потомъ онъ старался перемнить свою манеру и казаться веселымъ и совершенно спокойнымъ на счетъ ея здоровья, чтобы ея не пугать. Эта попытка такъ тронула Беатрису, что она едва не расплакалась. Вечеромъ захалъ мистеръ Грей, чтобъ перечесть бумаги, по которымъ сэръ Берти Левелинъ отдавалъ ‘Пріютъ’ въ аренду капитану Бруку. Окончивъ съ длами, они разговорились объ Италіи, о цнности земли въ окрестностяхъ Флоренціи и Рима и о системахъ обработки ея.

Мистеръ Грей между прочимъ упомянулъ, что докторъ Бретонъ едва не сдлалъ глупости и не купилъ земли, но по счастью болзнь ему помшала. Его дочери очень перепугались его болзни, о которой врно Беатриса говорила капитану Бруку, потому что это случилось во время ея пребыванія у нихъ.

Беатриса чувствовала, что кровь хлынула къ ея голов и она сказала дрожащимъ голосомъ: ‘Нтъ, когда я ихъ видла, онъ былъ здоровъ’. Она надялась, что отецъ ея не разслышалъ послднихъ словъ Грея, о ея пребываніи у Бретоновъ. Но когда она подняла глаза съ своей работы, оба, и мистеръ Грей и ея отецъ, пристально смотрли на нее: одинъ — съ удивленіемъ и грустью, другой — съ напряженнымъ вниманіемъ. Она чувствовала, что ей. длается дурно, и поблднла какъ полотно. Разговоръ тотчасъ измнился: стали говорить о желзныхъ дорогахъ, объ удивительномъ искусств, съ которымъ проведена Генуэзская дорога и въ особенности дорога чрезъ Семерингское ущелье въ Австріи. ‘Да, австрійскія дороги удивительны, сказалъ мистеръ Грей:— но имъ не уступаютъ и пароходы. Встрчая миссъ Брукъ, когда она пріхала изъ Тріеста, я удивлялся быстрот, съ которой разрзывалъ волны пароходъ компаніи Ллойда.’

Онъ сказалъ это нарочно, Беатриса была въ этомъ уврена. Она посмотрла на него умоляющимъ взглядомъ, по это было хуже чмъ тщетно. Онъ показалъ, что видитъ этотъ взглядъ, презрительно улыбнулся и поспшилъ прибавить: ‘Это именно было въ то время, когда докторъ Бретонъ былъ такъ нездоровъ и миссъ Брукъ провела нсколько времени въ Тріест у Бретоновъ.’

Кажется, Беатриса никогда не любила своего отца такою пламенною любовью, какъ въ ту минуту, когда онъ едва слышно произнесъ: ‘Да, да’ и почти, не смотря на мистера Грея, распространился объ улучшеніяхъ въ паровыхъ машинахъ, съ тою неопредленною улыбкою, которая обнаруживаетъ внутреннее страданіе и озлобленіе.

Никто не былъ обманутъ. Беатриса чувствовала, что ея отецъ съ рыцарской нжностью защищалъ ее отъ намренія чужаго человка обнаружить ея тайну, даже передъ нимъ. Опытный стряпчій видлъ, что по какой-то причин скрыли отъ капитана Брука пребываніе его дочери въ Тріест, и онъ тотчасъ же усумнился, была ли она у Бретоновъ. Если нтъ, то гд же она была? Если не у нихъ, то у кого? Для стряпчаго было важно знать, какъ распорядился съ нею Тригернъ, если онъ не помстилъ ее у Бретоновъ. Его умъ тотчасъ обнялъ вс малйшія обстоятельства, сопровождавшія это событіе, оказавшееся чистою ложью, и онъ, быть можетъ, добрался бы до истины, еслибъ капитанъ Брукъ не воспользовался остановкой въ разговор и не сказалъ очень любезно: ‘Я очень усталъ, мистеръ Грей, и моя дочь не совсмъ здорова, такъ, быть можетъ, вы выпьете воды съ виномъ и пожелаете намъ доброй ночи’.

Но когда онъ ушелъ, капитанъ Брукъ обратился къ дочери: ‘Съ тобой что-то случилось заграницею, чего ты не хочешь мн сказать, Беатриса, что-то для тебя непріятное, чего не хочешь открыть даже своему старику отцу.’ И онъ посмотрлъ на нее, словно ожидая, что она теперь ему скажетъ все.

Кто могъ бы выдержать подобный вопрошающій взглядъ?

Слезы показались на глазахъ Беатрисы, слова дрожали на ея устахъ, она готова была упасть на колни и высказать все, какъ вдругъ ее озарила мысль привести Монтегю и заставить его сознаться во всемъ — завтра.

Завтра!

Медленно и съ видимымъ усиліемъ, капитанъ Брукъ отвелъ свой вопрошающій взглядъ съ лица Беатрисы. Снова явилась въ его голов ужасная мысль, что она была серьзно больна, быть можетъ, у ней лопнула жила, какъ у ея матери, и она не желала, чтобы онъ это зналъ. Она была такъ больна на взглядъ, и какъ-то одвалась не такъ красиво, и держалась не. такъ прямо и граціозно, какъ прежде. Бдный старикъ закрылъ лицо руками.

— Ничего, моя милая, сказалъ онъ: — мн очень жаль, что нашъ разговоръ тебя разстроилъ. Достань мн географическій лексиконъ, я хочу посмотрть, сколько миль въ туннел Семерингскаго прохода.

Беатриса посмотрла на полку, гд стояли лексиконы, она была слишкомъ для нея высока, и потому молодая двушка встала на скамейку и, протянувъ руку, колебалась, который томъ взять. Овенъ всталъ ей помочь.

— Ахъ, Беатриса, сказалъ онъ, смясь:— ты бы теперь не обогнала меня, помнишь, какая ты была проворная. А теперь ты стала такая толстая, блдная, лнивая, точно старая барыня.

Этого было слишкомъ довольно. Беатриса почувствовала, что у ней кружится голова, рука ея опустилась, въ глазахъ потемнло, она видла, однако, какое страшное выраженіе приняло лицо у отца, который тоже всталъ и, какъ-бы преображенный, устремилъ свой взоръ на нее. Онъ протянулъ руку, онъ показывалъ на нее, обернувшись къ Маріан. И пока онъ указывалъ на нее, изъ груди его вырвался ужасный вопль. Это былъ вопль человка, внезапно сраженнаго горемъ, собственно не вопль и не стонъ, а соединеніе обоихъ. И Беатриса слышала этотъ вопль человка, пришедшаго къ страшному убжденію. Она въ ту же минуту упала къ ногамъ отца, какъ сраженная птица, и изступлеппо обнявъ ихъ, простонала: ‘я замужемъ, отецъ. Я замужемъ, но бракъ мой не могъ быть признанъ’.

Онъ оттолкнулъ ее отъ себя, свою любимицу. Онъ оттолкнулъ ее и стоялъ гордо выпрямившись и безсознательно смотря въ пространство. Маріана широко открыла глаза отъ удивленія, а пораженный Овенъ бросился на шею къ отцу, громко зовя его по имени, думая этимъ воротить его въ міръ дйствительности, изъ какого-то міра призраковъ, въ которомъ видимо виталъ его умъ.

— Отецъ, отецъ, что вы видите? восклицалъ Овенъ.

Отецъ его видлъ призракъ, который можетъ омрачить самое полное счастье: онъ видлъ мрачную тнь — позора.

XX.
Подъ обаяніемъ.

— Моя дочь замужемъ и не признана!

Вотъ были первыя слова старика, и вс обрадовались, что онъ заговорилъ, хотя съ видимой злобой, стиснутыми зубами и сжатыми кулаками.

— Замужемъ и не признана. Кто этотъ человкъ?

Онъ длалъ этотъ вопросъ словно ударялъ молотомъ по наковальн. И дти его увидли тогда чудо: увидли какъ его старое, морщинистое лицо вдругъ освтилось блескомъ юности, увидли его, какимъ онъ былъ во дни своей славы! Открытый, благородный лобъ его очистился совершенно отъ морщинъ, на щекахъ показался румянецъ, глаза засверкали. На секунду передъ вами стоялъ капитанъ Брукъ, какимъ онъ былъ въ молодости, вы видли передъ собою молодаго офицера, мужественная рука котораго, нанося смерть врагамъ, прикрывала умирающаго друга на пол битвы, подъ градомъ пуль и ядеръ.

— Кто этотъ человкъ? Кто нарушилъ спокойствіе и честь семейства? Дайте его имя мстителю!

Но это было только на секунду. Лучъ славы исчезъ такъ же быстро, какъ молнія. Сила и блескъ исчезли, неизвстно куда, и передъ вами снова стоялъ блдный, безпомощный, убитый горемъ старикъ. Черезъ минуту онъ протянулъ безсознательно руки къ Маріан и, упавъ въ кресла, залился слезами. ‘О, Боже мой! Боже мой! Еще позоръ… еще худшій позоръ!’ стоналъ несчастный.

Беатриса подползла къ нему. Куда двался ея пріятный голосокъ, который онъ такъ любилъ? Неужели это она говорила этимъ хриплымъ, глухимъ шепотомъ?

— Потерпите немного, отецъ, и я не буду для васъ позоромъ и горемъ. Я замужемъ. Я люблю его и онъ меня любитъ. Все устроится, отецъ, если вы только потерпите! Завтра онъ придетъ и объяснитъ, почему, противъ моего желанія, нашъ бракъ должно было сохранить въ тайн даже отъ васъ.

— На сколько времени, Беатриса?

— На два года, теперь уже меньше двухъ лтъ.

— Кто твой мужъ? Я догадываюсь. Я знаю, чье это дло.

— Отецъ, дай мн время до завтра, только до завтра.

— Беатриса, если все это правда и ты сожалешь, что скрыла, и какъ еще хитро, отъ своего отца важнйшій поступокъ въ своей жизни — то слушай меня. Если твой мужъ придетъ сюда завтра, признаетъ тебя открыто и дастъ мн хоть тнь основательной причины, которая вмст съ пыломъ молодости можетъ извинить случившееся, то я постараюсь простить ему, что онъ тебя укралъ у меня. Какъ и когда онъ укралъ дочь человка, заключеннаго въ тюрьму — мн остается еще узнать, а ты мн ничего не хочешь сказать.

— Онъ все разскажетъ, милый отецъ — только подождите до завтра. Я дала ему слово. Только подождите до завтра.

— Если же, напротивъ, онъ не согласится тебя признать, я теб не позволю съ нимъ видться, пока не придетъ срокъ, когда, по твоимъ словамъ, должно кончиться это постыдное положеніе. Ты должна будешь жить у насъ въ заточеніи, какъ вдова, пока онъ не ршится благороднымъ образомъ признать тебя женою.

— Да, Беатриса, ты будешь жить у насъ вн всякой опасности, промолвила Маріана, прижимая сестру къ своему сердцу.— Ты будешь жить какъ въ старину, въ ‘Пріют’ и тамъ будешь ждать.

Какъ въ старину? Увы, разв могли снова возвратиться эти счастливые, спокойные дни? Разв можетъ рка потечь обратно къ своему источнику?

Разв могло возвратиться спокойствіе ея юныхъ дней? И однако, она теперь жаждала этого возврата, она жаждала освободиться отъ всхъ треволненій и заботъ, снова чувствовать себя въ объятіяхъ отца, снова видть на лиц Маріаны мирную, нжную улыбку, а не безпокойный взглядъ удивленія. Но сердце ребнка боролось съ сердцемъ женщины. Подождите только до завтра!

Читатель, былъ ли ты когда нибудь влюбленъ, дико, безсмысленно, даже грховно? Приходилось ли теб слышать совты, увщанія, брань, мольбы, направленные на то, чтобъ уговорить тебя измнить твоей любви, и слыхалъ ли ты посреди всего этого шума, другой дорогой для тебя голосъ, чувствовалъ ли ты, какъ сердце твое таяло отъ улыбки, ради которой ты готовъ былъ умереть, чувствовалъ ли пожатіе руки, отказаться отъ пожатья которой было бы для тебя все равно, что заживо похоронить себя?

Слушалъ ли ты вс эти увщанія и совты, не понимая ничего, что теб говорили, хотя ты зналъ, что долженъ выслушать все, хотя старался успокоить себя и преклониться, сознавая, что говорившіе высказывали свое убжденіе для твоего добра и имли, быть можетъ, полное право на твое вниманіе? Но думая это, и сознавая и стараясь себя переломить, не чувствовалъ ли ты однако съ какимъ-то страстнымъ отчаяніемъ, что сильне словъ и убжденій было обаяніе одного милаго имени?

Въ такомъ-то положеніи сидла Беатриса въ этотъ вечеръ посреди людей, которыхъ она любила и уважала, сидла и думала о Тригерн! Какъ для Маргариты Фауста, его любовь, его улыбка, его любящія, горячія слова, его поцалуй были для нея выше всего, даже въ ту минуту, когда она упрекала себя за свою любовь и сознавала право другихъ длать ей упреки. Часто подобное вмшательство есть не больше, какъ тиранство или интрига, но еще чаще это — дружеская попытка спасти погибающаго. И какую, кажется, въ подобныя минуты чувствуешь силу помочь, удержать ближняго отъ опасности. Но это только кажется, надл не такъ. Провидніе не дало человку такой силы. ‘Своими собственными длами будетъ человкъ осужденъ или оправданъ’. Тщетны тутъ близкое знакомство, глубокая любовь, авторитетъ, преимущество лтъ или ума. ‘Сердце вдаетъ свое горе и чужой да не вмшивается въ его радость.’

Беатриса слушала съ почтеніемъ слова отца. Она знала, что все, что онъ говорилъ, было справедливо или могло бы быть справедливо въ другомъ случа, что положеніе, въ которое ставилъ подобный бракъ, унизительно и неблагородно, что человкъ, съ такою жадностью кинувшійся на любовь какъ на добычу, вмсто того чтобы подождать, дйствовалъ съ безразсуднымъ себялюбіемъ, что общаніе, данное ему, побуждало ее къ самому неизвинительному обманыванію своихъ родныхъ. Она знала, что все это справедливо, и между-тмъ, приклонивъ свою голову къ плечу сестры, думала о лунной ночи въ Венеціи, о своей болзни въ степи, о странномъ запутанномъ завщаніи стараго графа, о шуткахъ Тригерна про Арабеллу Стюартъ и герцогиню Йоркскую, о томъ, какъ они станутъ извинять свое поведеніе, наконецъ, о завтрашнемъ дн, который утшитъ, она надялась, ея отца.

Но боле всего преслдовала ее страшная мысль о разлук! съ Тригерномъ. Страхъ покинуть своего идола для уединенной, вдовьей жизни впродолженіе двухъ лтъ не давалъ ей покоя. Оставить его! Быть далеко отъ него, ей, которая терзалась тмъ, что она не живетъ съ нимъ въ одномъ дом, что не видитъ его каждый часъ, что не наслаждается полнымъ счастьемъ домашней жизни. Не видть его вовсе! Оставить его въ Лондон посреди всхъ искушеній! Оставить его Мили Несдэль, которая будетъ издваться надъ нимъ, когда онъ не въ дух и утшать его, когда ему грустно. Мили Несдэль будетъ утшать его!

Беатриса такъ измнилась въ лиц при одной этой мысли, что Маріана вскрикнула: ‘Что съ тобой, Беатриса? У тебя болитъ что нибудь?’ Отецъ ея отрывисто прибавилъ: ‘Отдохни… отдохни, милая, ей нуженъ отдыхъ, намъ всмъ нуженъ отдыхъ, да пошлетъ намъ его Господь.’ И съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, ни разу не обернувъ головы. И такъ они разошлись, не пожелавъ другъ другу доброй ночи. Это было въ первый разъ что они такъ разставались.

— Беатриса моя, Беатриса! милая сестра! воскликнулъ Овенъ, обнявъ сестру и плача съ ней вмст. Мужественное сердце, небоявшееся бурь и спасшее жизнь восьми матросамъ, теперь растаяло, какъ всегда случается съ подобными сердцами. И долго втроемъ плакали и горевали молодые люди и потомъ утшали себя сквозь слезы и строили воздушные замки, которыхъ верхи ослпительно блестли при свт завтрашняго дня.

XXI.
Душевное безпокойство.

Завтра! Но Беатриса не могла его дождаться, этого далекаго завтра. Какъ ни была она больна и утомлена, но какъ скоро она очутилась одна въ маленькой, спокойной своей комнатк, часы, отдлявшіе ее отъ роковаго утра, стали казаться ей вками.

Она растворила окно и облокотилась на него, но прохладный воздухъ не освжалъ ея, шумъ и суета лондонской улицы отдавался у нея въ ушахъ, словно отголосокъ внутренней, душевной тревоги. Она отошла отъ окошка и упала на колни съ теплой молитвой, чтобъ всеблагой и всемогущій помиловалъ и наставилъ ее. Но спокойствіе ей не возвратилось, ей нужна была дятельность, только дятельность могла ее успокоить. Есть люди, которые сознаютъ, что бездйствіе въ такую минуту свело бы ихъ съ ума. Одну ночь, что значило прождать одну ночь, какихъ нибудь десять, двнадцать безпутныхъ, лнивыхъ часовъ ночи? Ей же казалось, что цлая вчность отдляетъ ее отъ утра. Тригернъ могъ уйти изъ дому, не получивъ ея записки, онъ не знаетъ, какъ важно для нея, чтобъ онъ пришелъ, потому что она не могла объяснить ему, зачмъ она хотла его видть? Она должна видть его теперь. Еслибъ она могла видться съ нимъ, хотя бы на десять минутъ — она могла бы отдохнуть потомъ, можетъ быть, заснуть. Она провела рукою по горячему лбу: ‘Я должна его видть’.

Она потихоньку прокралась къ братниной комнат:

— Ты спишь, Овенъ? спросила она.

— Нтъ, моя милая, я еще не раздвался. Я все сидлъ и думалъ о теб.

— Овенъ, если ты когда нибудь любилъ меня, не откажи мн въ томъ, чего я попрошу. Я хочу выхать. Еще не очень поздно, не очень поздно для Лондона, только одинадцать часовъ, многіе только что отправляются на балъ. Только не безпокой отца. Ты догадываешься врно, къ кому я хочу хать. Я слишкомъ несчастна посл того, что случилось, чтобъ ожидать спокойно завтрашняго дня. Прислуга спитъ, сойди, дружокъ, потихоньку и приведи мн кэбъ, а потомъ подожди меня въ столовой. Никто не увидитъ, никто не услышитъ, а завтра онъ прідетъ и, богъ дастъ, все уладится.

Молодой лейтенантъ вздохнулъ, но отправился, не говоря ни слова. Онъ помогъ Беатрис ссть въ кэбъ и задержалъ на минуту ея руку:

— Нельзя ли и мн похать съ тобою, Беатриса? Неужели ты подешь одна?

— Завтра, Овенъ, вы будете братьями, во всеуслышанье. Завтра!

Она старалась улыбнуться, молодой человкъ безсмысленно смотрлъ ей вслдъ, онъ слыхалъ, какъ она сказала извощику: ‘въ Стратон-Стритъ’, и пошелъ домой дожидаться ея возвращенія.

Беатрис тоже пришлось дожидаться. Она дохала до самаго дома, въ которомъ жилъ Тригернъ, прежде чмъ вспомнила, что ей прійдется звонить у его двери, какъ всякому другому. Она всегда входила въ этотъ домъ не иначе, какъ въ сопровожденіи самаго Тригерна. Сонная служанка, отворившая дверь, спросила кого ей нужно, и объяснила, что г. Тригернъ еще не воротился съ обда.

— Нельзя ли мн… нельзя ли мн подождать его въ гостиной?

— Разумется, миссъ.

— Было уже около двухъ часовъ, когда Беатриса услышала наконецъ, какъ вошелъ Тригернъ. У него былъ свой карманный ключъ, такъ что служанка не успла предупредить его о томъ, что его дожидаются. Волненіе, въ которомъ находилась Беатриса, еще усилилось, когда ей послышалось, что съ Тригерномъ вошелъ еще кто-то, и онъ спросилъ: ‘Не хотите ли выкурить сигарку?’ Она быстро перешла гостиную, надясь скрыться въ сосдней комнат, но молодые люди были поспшне ея, и когда дверь отворилась, Беатриса очутилась лицомъ къ лицу съ Тригерномъ и Морисомъ Левелиномъ! Удивленіе послдняго было таково, что онъ и не пытался заговорить. Беатриса дрожала всмъ тломъ, она была безъ шляпки, которую сняла въ надежд облегчить больную голову. Тригернъ было совершенно растерялся, но черезъ минуту спросилъ поспшно:

— Не боленъ ли вашъ отецъ — капитанъ Брукъ? Не случилось ли какого несчастія? Чмъ могу я быть вамъ полезнымъ? Какъ мн жаль, что я не воротился ране.

Но эта попытка казаться только другомъ дома осталась безполезна и не возвратила присутствія духа остальнымъ двумъ. Беатриса отвчала только едва внятно: ‘Да, случилось большое несчастіе… я хотла посовтоваться съ вами… отецъ не то чтобъ боленъ…’ Она остановилась и устремила безпомощные взоры свои на Тригерна, Морисъ Левелинъ взволнованнымъ голосомъ пожелалъ доброй ночи Монтегю, хотлъ сказать что нибудь бдной Беатрис, но не могъ, и быстро удалился.

— О, Беатриса, какое сумасшествіе! Что съ тобой, моя милая? Что случилось?

Она разсказала ему все, все — и свое общаніе, что онъ на другой день объявитъ отцу ея о ихъ брак и о причинахъ, заставляющихъ ихъ скрываться.

— Беатриса, ты погубила насъ обоихъ! Еслибы ты потерпла еще немного и надялась на будущее, все бы уладилось! То, чего ты просишь, невозможно.

— Монтегю, я столько перестрадала въ это послднее время, постоянная скрытность была такою для меня пыткою, что какъ ни ужасенъ для меня сегодняшній день, мн какъ будто отрадне съ тхъ поръ, какъ отецъ все знаетъ! Я до сихъ поръ еще не назвала тебя, но онъ не можетъ сомнваться, чье имя я ношу. Круглый сирота съ дтства, другъ мой, ты не можешь вообразить себ, какъ тяжко постоянно таиться отъ близкихъ сердцу.

— Въ раю была любовь прежде другихъ чувствъ и привязанностей, воскликнулъ Тригернъ дико: — и еслибъ ты меня истинно любила, при всхъ трудностяхъ, насъ окружающихъ, ты думала бы только о нашей любви! Теб довольно было бы этой любви, хотя бы все остальное погибло, хотя бы вс другія родственныя связи были прерваны. Но намъ разстаться… вдь ты меня не покинешь… намъ нельзя разстаться!

— Да разв отецъ мой хочетъ, чтобъ мы разстались? Разв онъ можетъ требовать такой жертвы? Только пріиди къ нему, объясни ему все, онъ проститъ, онъ не нарушитъ нашей тайны.

— Онъ проситъ невозможнаго!

Беатриса встала съ своего мста, она выпрямилась во весь ростъ, одною рукою упираясь на кресло, какъ-бы боясь упасть, она сдлала шагъ къ Тригерну и сказала страстно, гордо, почти что гнвно: ‘Я должна быть признана… я хочу быть признанной — для моего отца!’

И она упала на свое кресло, нсколько времени они молча смотрли другъ на друга. Наконецъ, Беатриса, закрывъ глаза руками, произнесла умоляющимъ голосомъ: ‘О, не сердись на меня! Я провела такую мучительную, страшную ночь’.

Все, что ласки и нжныя слова въ состояніи сдлать, было испытано виновникомъ всей этой скорби, онъ просилъ ее, какъ утромъ она просила отца, подождать до завтра, она должна была зайти къ нему на другой день въ полдень, а теперь позволить ему проводить ее домой.

Дверь ея дома тихо отворилась, какъ скоро кэбъ обогнулъ уголъ. Молодой братъ сидлъ и ждалъ ее, прислушиваясь къ малйшему шуму, словно часовой на корабл. Онъ видлъ, какъ Тригернъ высадилъ изъ кэба бдную, изнуренною сестру его, подождалъ пока прихлопнулась за нею дверь и ухалъ обратно, сердце Овена забилось веселе, при мысли, что все уладилось. Онъ молча, но весело поцаловалъ сестру, она пошла наверхъ, а онъ заснулъ крпкимъ сномъ молодости, полный надежды на завтрашній день.

XXIII.
Роковое завтра.

Настало завтра — теплое, солнечное утро, съ легкимъ втеркомъ, едва достаточнымъ, чтобъ разносить по воздуху благоуханіе розъ съ балконовъ и съ латковъ продавщицъ цвтовъ. Что-то въ род радостнаго предчувствія, напрасно одушевлявшаго Ромео, когда онъ восклицаетъ:

И цлый день веселыхъ мыслей рой

Мой духъ возноситъ надъ землей —

наполняло въ то утро душу Беатрисы. Веселая, дтская ея фантазія, такъ долго угнетенная бременемъ роковой тайны, рисовала ей образы домашняго счастія и примиренія. Маріана, Овенъ и Беатриса вс были убждены, что капитанъ Брукъ проститъ ‘крас Пріюта’, какъ скоро смягчающія обстоятельства ему будутъ извстны, хотя до сихъ поръ Беатриса никому не объясняла, какого рода эти обстоятельства.

Еще блдная отъ чрезмрнаго волненія предшествовавшей ночи, но съ выраженіемъ радости въ томныхъ глазахъ и съ полуулыбкой на устахъ, Беатриса быстро прошла Сенджеміскій паркъ, утшая себя отрадною мыслью, что, быть можетъ, она воротится тмъ же путемъ подъ руку съ нимъ, съ ея мужемъ, чтобъ представить его своему отцу! Онъ, правда, въ первую минуту сказалъ, что это вещь невозможная, но потомъ поддался. Онъ хотлъ только обдумать ночью, какъ объявить о своемъ брак, теперь, когда Морисъ Левелинъ видлъ ее у него на квартир, уже трудно будетъ скрываться. Отецъ ея пошелъ завтракать къ мистеру Грею и потомъ хотлъ повидаться еще съ нсколькими дловыми людьми. Она не видала его посл вчерашняго вечера, она не хотла видть его иначе, какъ стоя рядомъ съ мужемъ, и дожидаться этого ей пршдется вроятно недолго.

Размышляя такимъ образомъ, она быстро повернула въ маленькую калитку, ведущую въ Стратои-Стритъ, причемъ задла за другаго Альнаксара, маленькаго итальянца съ шарманкой, вроятно строившаго, подобно ей, воздушные замки. Она милой улыбкой и шестипенсовой монетой извинилась за неловкость, и получила въ замнъ кучу благословеній, съ призываніемъ Бога, Мадонны и всхъ святыхъ ей на помощь. Беатриса сочла за хорошее предзнаменованіе эти благословенія на итальянскомъ язык, на язык ея матери, и Венеція при лунномъ свт ясно представлялась ея воображенію, когда она переступала черезъ порогъ его дома.

Она была крайне поражена, когда служанка подала ей записку, писанную рукою Тригерна. Въ ней было только нсколько словъ: ‘Въ гостиной въ венеціанской стекляной шкатулк ты найдешь письмо, у тебя есть запасный отъ нея ключъ. Прежде чмъ видться съ тобою, я хотлъ, чтобъ ты наедин, спокойно прочла это письмо. Твой навки, М.’. Онъ не говорилъ ни слова о томъ, когда намренъ возвратиться домой.

Беатриса поднялась по лстниц, дрожа всмъ тломъ, она начинала сознавать, что, пожалуй, день не будетъ такимъ счастливымъ, какъ она воображала. Служанка объявила ей, что мистеръ Тригернъ приказалъ проводить даму, которая прійдетъ, въ гостиную, и дать ей перо, бумаги и чернилъ, буде она пожелаетъ написать записку, прежде чмъ онъ воротится.

Беатриса заперла дверь, сла подл стола и пододвинула къ себ блестящую шкатулку. Нсколько минутъ она безсознательно смотрла на нее, на тонкую работу ея спиралей, на нжныя малиновыя и розовыя полоски, сквозь которыя, будто въ туман, виднлись мелкія вещицы, которыя въ былое время они съ Монтегю положили туда: дв-три камеи, нсколько сухихъ цвтковъ, собранные въ небогатомъ ботаническомъ саду въ Венеціи, ожерелье изъ оливковыхъ зеренъ и серебряныхъ бусъ, которое маленькая нубійская служанка чуть не со слезами заставила ее принять посл неожиданно щедраго вознагражденія за свои услуги, надушенные, рзные талисманы, воспоминанія Востока. Кто бы не подумалъ, глядя въ эту минуту на Беатрису, что она, какъ знатокъ, любуется изящною вещицей.

Въ той же шкатулк лежало и письмо — письмо, которое ей слдовало прочесть, прежде чмъ съ нимъ видться. Какое нибудь затрудненіе, какая нибудь непріятность, наврно. Что бы въ немъ ни было, она должна прочесть его. Она отперла шкатулку и нашла письмо наверху, надъ остальными бездлушками. Адресъ ‘Беатрис’ былъ написанъ рукою Тригерна. Вотъ что заключалось въ письм:

‘Милая моя Беатриса!

‘Еслибы я могъ перенести зрлище твоей печали, я бы самъ тебя дождался, и лично объяснился бы съ тобою. Но я содрогаюсь при мысли увидть слезы въ твоихъ чудныхъ глазахъ — при мысли о напрасныхъ, страстныхъ объясненіяхъ, которыя не смягчаютъ, а только усиливаютъ горе Я не могу забыть къ тому же (хотя, поврь мн, безъ всякаго дурнаго чувства) о твоей нетерпливой запальчивости, съ какою ты воскликнула: ‘Я хочу быть признаной тобою!’ Не знаю, право, почему, по я всегда былъ убжденъ, что ты должна быть очень вспыльчива повременамъ, а никто боле моего не ненавидитъ всякаго рода ‘сцены’.

‘Когда ты заговорила со мною такимъ тономъ, я могъ бы напомнить о торжественномъ общаніи твоемъ въ Тріест быть во всемъ мн покорною, и считать мою волю своею, но я не напираю на это, потому что и себя я долженъ упрекать во многомъ. Я не говорю также о непріятности и вроятномъ для меня вред отъ твоей встрчи здсь съ Морисомъ Левелиномъ (который, безъ сомннія, тотчасъ же разскажетъ о ней отцу и Волингамамъ, и разгласитъ въ моемъ семейств) — не говорю потому, что не такъ несправедливъ, чтобъ обвинять тебя въ случайности, которой ты не могла предвидть, ршаясь такъ необдуманно зайти ко мн въ Стратои-Стритъ, не предупредивъ меня заране. Перехожу прямо къ тяжкому упреку, котораго я самъ заслуживаю, хотя, Богъ тому свидтель, я достоинъ и всякаго снисхожденія съ твоей стороны, даже еслибъ я не такъ страстно любилъ тебя.

‘Ты напрасно преувеличиваешь права свои на меня, которыя основаны на одной любви. Я глубоко скорблъ объ этомъ и только въ трудную минуту, когда ты такъ упорно настаивала на томъ, чтобъ я призналъ тебя передъ твоимъ отцомъ, въ первый разъ пошатнулся въ своемъ раскаяніи, зачмъ мы въ такихъ отношеніяхъ съ тобою — однимъ словомъ, не въ отношеніяхъ мужа къ жен! Мы не женаты. Чтеніе свадебнаго обряда во время несчастной твоей болзни было только отчаянною попыткою утшить и спасти тебя. Читавшій молитвы не былъ даже пасторъ. Врачъ объявилъ, что ты, по всей вроятности, умрешь, если мн не удастся разсять грусти и раздраженія, въ которомъ ты находилась. Нтъ никакого сомннія, что этому обману ты обязана жизнью. Ты скажешь: ‘зачмъ было продолжать обманъ? Зачмъ было не разуврить меня, когда я поправилась?’ Но вспомни сама это время, Беатриса. Первою заботою нашею, посл всхъ затрудненій и несчастной болзни, было какъ можно скоре добраться до Тріеста. Признаюсь, сначала я удивлялся, какъ ты могла удовольствоваться страннымъ обрядомъ, исполненнымъ въ степи, я ожидалъ, что ты попросишь повторить его въ церкви. Но ты этого не требовала. Единственное твое замчаніе было, что брачный союзъ вашъ совершился грустне и странне, чмъ браки въ Г.ретна-Грин. Я отлагалъ объясненіе съ тобою до прибытія въ Тріестъ. Я былъ такъ счастливъ, мы были такъ счастливы, Беатриса, что я боялся нарушить это счастіе, пока мы не будемъ въ состояніи замнить поддльный бракъ настоящимъ. По прізд въ Тріестъ, ты сама знаешь, письмо мистера Грея едва оставляло намъ нсколько часовъ, а не то что дней, для того, чтобъ теб собраться и не пропустить случая возвратиться въ Англію съ нимъ и его женою. Я боялся тогда разсказать теб обо всемъ. Я боялся, самъ не знаю чего: того ли, чтобъ страстная и вспыльчивая, ты не вздумала оставаться со мною до настоящей свадьбы и не потеряла бы случая, посылаемаго самимъ провидніемъ — скрыть вс наши приключенія. Я думалъ, что въ Лондон гораздо легче будетъ уладить нашу свадьбу, когда ты займешь прежнее свое положеніе въ дом отца. Я далъ теб ухать, не раскрывъ передъ тобою тайны, но клянусь теб, я не разъ былъ готовъ во всемъ признаться. Помнишь, какъ ты утшала меня, говоря, что не горюешь, потому что мы всю жизнь должны провести вмст, а я стоялъ, какъ осужденный.

‘Я былъ грустенъ не потому, что разставался съ тобою, но потому, что тяжкая тайна лежала у меня на душ! Я былъ готовъ признаться теб во всемъ. Но самая веселость твоя приковывала языкъ мой. Къ тому же и времени было слишкомъ мало, чтобъ на что нибудь ршиться. Я думалъ: ‘зачмъ безумно вызывать бурю, которая можетъ погубить насъ?’ Ты была такъ прекрасна въ тотъ день, Беатриса, что я не могъ ршиться опечалить, оскорбить тебя признаніемъ — но, главное, я боялся, чтобъ ты не вздумала остаться въ Тріест, и принудилъ себя молчать.

‘Когда мы встртились въ Лондон, дло усложнилось боле, чмъ я ожидалъ, освобожденіе твоего отца и другія обстоятельства мшали намъ сходиться. Ттка Эдоксія и мистеръ Грей неослабно наблюдали за моимъ поведеніемъ и образомъ жизни. Я разсчитывалъ, что намъ удобне всего будетъ обвнчаться, когда они выдутъ изъ города, когда кончится сезонъ и весь этотъ пустой, безсмысленный народъ, занятый только сплетнями о всхъ и каждомъ, разбредется по деревнямъ. Признаюсь, повременимъ мн приходило на умъ, что благоразумне всего, съ моей стороны, было бы дождаться совершеннолтія, и только тогда соединиться съ тобою брачными узами, когда я буду въ состояніи открыто назвать тебя женою.

‘Вотъ причины, по которымъ мн невозможно объявить твоему отцу о нашемъ брак или, какъ ты выразилась, ‘признать тебя своею женою’. Никакая церемонія не сдлаетъ тебя миле и дороже въ моихъ глазахъ, чмъ тотъ печальный обрядъ у одра болзни. Я чувствую себя навки соединеннымъ съ тобою посл той страшной ночи, и, несмотря на несчастное усложненіе дла, вслдствіе вчерашней твоей неосторожности и признанія, я не унываю и полагаюсь въ будущемъ на твою любовь. Я возвращусь изъ Путнея (гд намренъ нарочно провести весь день у пріятеля для того, чтобъ дать теб одуматься и успокоиться) только поздно вечеромъ или завтра утромъ, и если ты не откажешь прійти въ Стратон-Стритъ, то я буду дожидаться твоего прихода и, Богъ свидтель, съ какою радостью и признательностью я приму тебя и посовтуюсь съ тобою о возможномъ исход изъ этихъ затрудненій. Если ты слишкомъ огорчена и ожесточена противъ меня и не можешь сразу простить мн того, что въ сущности есть только цпь несчастныхъ случайностей, то оставь мн записку въ той же шкатулк. Не вини меня, Беатриса! Я рискую всею будущностью ради тебя, если тебя оскорбляетъ мое признаніе, то не забудь, что и моя доля нелегка.

‘Твой навки,
‘М. Т.’.

Невозможно мене сознательно написать самое низкое, безчестное письмо!

Боле двухъ часовъ сряду Беатриса сидла неподвижно, какъ статуя. Она не упала въ обморокъ, не проронила ни одной слезы. Она чувствовала, будто превратилась въ камень. Беатриса могла бы просидть такъ цлый день, еслибы лучъ заходящаго солнца не ворвался въ незавшенное окно и не озарилъ ея прекраснаго, блднаго лица своимъ золотистымъ свтомъ. Она невольно моргнула, тяжелый вздохъ вырвался изъ стсненной груди ея.

Но не было ни слезинки въ неподвижныхъ глазахъ ея. Она машинально уклонилась отъ этого луча, такъ похожаго своимъ оттнкомъ на палящій лучъ боле жаркой страны. Она встала и начала ходить взадъ и впередъ но пышному бархатному ковру, словно царица, лишейная престола. Она думала, что въ состояніи размышлять, и стала соображать, на сколько можетъ быть правды въ этой куч лжи и обмана. Обманутая въ любви, она стала сомнваться во всемъ. Ей пришло на умъ, не уловка ли это, чтобъ не признать ее передъ отцомъ? Потомъ явилась самая естественная мысль: кто же можетъ доказать фактъ ея брака — кто, кром лицъ, непосредственно заинтересованныхъ въ дл?

Вдругъ Беатрису постило новое соображеніе. Тригернова ттка, маркиза Упдаунъ была тамъ! Ей должно быть извстно, находился ли въ то время на станціи пасторъ одного изъ британскихъ консульствъ. Маркиза всегда знаетъ обо всемъ и всякій старается ей прислужить, она должна бы знать о присутствіи на станціи въ степи другаго англійскаго путешественника, кром ея племянника. Наконецъ-то Беатриса хоть въ этомъ удостоврится. Она не забыла обиднаго пріема у Волингамовъ, когда вс, кром милой Елены, хотли поскорй ее выжить, но теперь ей все равно, какъ ее примутъ. Она убдится, была ли хоть возможность духовному лицу читать надъ нею свадебныя молитвы въ ту роковую ночь. Невозможно… неужели же это лишь обманъ!

Да, она пойдетъ къ маркиз, потомъ воротится и оставитъ Трнгерну одну записку въ венеціанской шкатулк. А потомъ? потомъ — какъ все мрачно, постыло, безотрадно впереди!

Она не могла, среди овладвшаго ею бреда, ждать въ бездйствіи, подобно тому какъ Тригернъ ждалъ отвта въ Путне: ей нужно было дйствовать, нужно было удостовриться, во что бы то ни стало, дйствительно ли она обманута.

XXIV.
Маркиза.

Когда Беатриса пришла въ Парк-Лэнъ, маркиза Упдаунъ изволила обдать. Она обдала очень рано, потому что въ тотъ день былъ балъ у хранительницы королевскаго гардероба, на которомъ должны были присутствовать королева и весь цвтъ общества.

Много труда требовалось, чтобъ приготовиться къ такому балу, такъ-какъ балы, которыхъ удостаиваютъ своимъ присутствіемъ государи, начинаются раньше обыкновеннаго. Конечно, къ этимъ приготовленіямъ былъ примненъ, хотя очень неравномрно, принципъ раздленія труда. Горничныя маркизы приготовляли ея великолпный костюмъ и одвали ее. Сама же маркиза приняла на себя мене продолжительный, но гораздо важнйшій трудъ уничтоженія морщинъ и знаковъ, которыми время испестрило ея лицо.

По разсчету, основанному на долгомъ опыт, было извстно, что два часа съ половиной такого труда госпожи и служанокъ приводили къ самому удовлетворительному результату, и маркиза посл этого казалась по крайней мр десятью годами моложе, къ отчаянію многихъ изъ ея сверстницъ. Грустный тонъ, съ которымъ он замчали: ‘Какъ у васъ прекрасно причесаны волоса! Гд вы достали эту парчу?’ были душевнымъ бальзамомъ для маркизы, она не могла ошибаться на счетъ смысла этихъ замчаній, которыя означали, что она была очень хороша на взглядъ и он не могли никакими средствами добиться того же.

Въ этотъ разъ она хотла превзойти себя. Два иностранные государя и новый посланникъ должны были присутствовать на бал и, слдовательно, лицезрть маркизу. И потому она ршилась быть на этомъ бал тмъ, чмъ бываетъ маякъ посреди маленькихъ прибрежныхъ огоньковъ, или царица пчелъ въ уль. Она ршилась и исполнила свое намреніе, что невсегда случается съ честолюбивыми людьми.

По теперь туалетъ еще не начинался и маркиза обдала.

Бальное платье висло наверху въ великолпной уборной. Въ сущности оно едва висло, эта блестящая, блая и золотая парча, усянная драгоцнными каменьями, вполн олицетворяла восторженное выраженіе барынь о подобныхъ платьяхъ: ‘Оно само стоитъ’, говорятъ он. Итакъ, платье маркизы ‘само стояло’ въ уборной и могло бы точно такъ же хорошо, не дожидаясь, чтобъ маркиза влзла въ него, само отправиться на балъ, провальсировать, пройти по великолпной амфилад комнатъ, спуститься по богатой лстниц и возвратиться снова домой.

Но, что ни говори, а платье было дйствительно чудно хорошо! Драгоцнные каменья были нашиты вдоль платья спереди и сзади, вокругъ корсажа, на рукавахъ и на подол, однимъ словомъ везд, гд только можно было ихъ нашить. Нкоторыя изъ этихъ драгоцнностей были фальшивыя — но кто же это узнаетъ? Точно такъ же и въ фигур и лиц самой маркизы было много фальшиваго — но кто же это примтитъ?

Миссъ Паркъ — скромная компаньонка, и мистриссъ Бенсонъ — горничная миледи, стояли подл этого пустаго платья, дожидавшагося своей обитательницы. Первая, блдне обыкновеннаго, стояла прислонясь къ роскошной кровати, она очень устала, не присвъ ни разу цлый день, и теперь дремала съ открытыми глазами, видя во сн свое дтство, мать, балъ въ Чппенгам, на которомъ она танцовала съ однимъ молодымъ флотскимъ офицеромъ, потонувшимъ въ Каспійскомъ мор и позабытымъ всми, кром ея. Подл нея, рядомъ съ платьемъ, находилась и мистриссъ Бенсонъ, она была не такъ уставши, но зато очень взволнована. Хорошая горничная такъ же гордится туалетомъ своей барыни, какъ полковой командиръ исправностью своего полка. Незастегнутый воротникъ на солдат или криво надтая портупея не могутъ на столько огорчить полковаго командира, какъ складка въ плать или развязавшаяся тесмка — горничную порядочнаго дома. Бенсонъ была очень замчательная женщина, и потому она ждала, готовая на бой, посл котораго могла бы торжественно замтить другой знакомой горничной: ‘Ваша барыня на бал и въ подметки не годилась моей, я думаю, ни одну изъ барынь нельзя было сравнить съ моей.’

Но, несмотря на всю свою гордость, свойственную горничной маркизы, мистриссъ Бенсонъ отличалась и боле нжными чувствами. На свое жалованье, которое она получала нелегко, работая за трехъ, она содержала свою старушку-мать, и въ эту самую минуту, она думала, какъ бы посл того, какъ удетъ маркиза, несмотря на всю свою усталость, сбгать посмотрть, что длаетъ старушка.

Миссъ Паркъ завидовала мистриссъ Бенсонъ, что она имла больную, дряхлую мать, потому что не было на свт ни одной души, о которой она бы заботилась, или которая бы о ней заботилась.

Итакъ об женщины караулили пустое платье. Кром ихъ, въ комнат еще была черноокая, розовенькая двочка, племянница и помощница мистриссъ Бенсонъ. Для нея вс эти приготовленія и церемоніи были чистымъ праздникомъ. Она была вн себя отъ восхищенія при вид бальнаго платья маркизы и едва сдерживала улыбку, находя неприличнымъ и непочтительнымъ улыбаться, когда такая важная барыня готовилась надть такое важное платье. О, маленькая Мэри! сколько бы драгоцнныхъ камней и парчи отдала маркиза за твои юныя улыбки, за твой розовый цвтъ лица!

Между тмъ маркиза обдала. При самомъ конц обда, камер-лакей доложилъ, что ‘миссъ Беатриса Брукъ заходила три четверти часа тому назадъ, желая видть миледи’. Маркиза быстро положила на столъ вилку, которой она ла засахаренный персикъ, и воскликнула: ‘Заходила, желая меня видть! Я никогда не слыхивала ничего подобнаго въ моей жизни’.

Съ невозмутимымъ спокойствіемъ (порядочный камер-лакей никогда не принимаетъ участія въ маленькихъ домашнихъ треволненіяхъ) мистеръ Флорисъ прибавилъ: ‘Миссъ Беатриса Брукъ сказала, что она зайдетъ еще разъ попозже, такъ-какъ ей нужно видть миледи по очень важному длу.

— Вздоръ! произнесла маркиза, оттолкнувъ отъ себя тарелку.

— Я потому и желалъ знать, снова началъ посл минутнаго молчанія ничмъ невозмутимый камер-лакей: — принять ли миссъ Брукъ или сказать ей, что миледи одвается? Я думалъ, что лучше теперь обезпокоить миледи, чмъ посл, когда миледи отправится наверхъ.

— Конечно, Флорисъ, вы поступили очень умно. Миссъ Брукъ желала видть меня! размышляла вслухъ маркиза.— Зачмъ бы это ей нужно было меня видть? Не хочетъ ли она продать свои кораллы — они у ней великолпные. Говорятъ, что ея отецъ въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Гм! Я думаю, вы скажете и то и другое, Флорисъ. Вы скажете, что я одваюсь, но если миссъ Брукъ иметъ что нибудь очень важное — помните, очень важное — сообщить мн, то я приму ее на нсколько минутъ въ моей уборной.

Итакъ Беатриса, просидвъ на скамейк въ Гайд-Парк ровно столько времени, сколько она полагала необходимымъ на роскошный обдъ маркизы, снова явилась въ ея домъ. Ее прямо провели наверхъ къ дверямъ уборной. Камер-лакей постучалъ и, сказавъ: ‘миссъ Брукъ, миледи’, тотчасъ удалился. Черезъ нсколько минутъ хорошенькая Мэри отворила дверь, присвъ подеревенски, и Беатриса очутилась передъ маркизой.

Въ комнат сильно пахло различными духами и было очень душно отъ безчисленнаго количества восковыхъ свчъ. Въ первую минуту Беатриса, невшая ничего съ осьми часовъ утра, едва не упала въ обморокъ. Однако она превозмогла себя: она знала, что тутъ нечего искать сочувствія, впрочемъ, она и не за тмъ пришла — она пришла лишь за свдніями.

Взоры ея, скользя по блестящему туалету и еще боле блестящему платью, искали зрлую Коломбину этой ослпительной пантомимы.

Наконецъ маркиза обернулась, и тогда только Беатриса увидла, гд она сидла. Еслибъ она бывала почаще въ этой великолпной уборной, то конечно знала бы, что маркиза, когда она не мчится въ своемъ блестящемъ экипаж или не лежитъ на роскошномъ диван — проводитъ все свое время передъ громаднымъ венеціанскимъ зеркаломъ.

При вход Беатрисы въ комнату, маркиза держала въ рукахъ дв пары серегъ, не зная на которыя ршиться. Миссъ Паркъ и мистриссъ Бенсонъ также молча смотрли на маркизу и ея серьги, только Мэри съ сожалніемъ глядла на красивую, но больную и разстроенную Беатрису.

Маркиза обернулась и пристально осмотрла руки молодой двушки, и только убдившись, что въ нихъ не было ни ящичка, ни сверточка съ ожидаемыми кораллами, взглянула ей прямо въ лицо.

— Здравствуйте, миссъ Брукъ, что вамъ угодно? сказала она величественнымъ тономъ и снова принялась за безмолвное разсматриваніе серегъ.

— Я бы желала, тихо произнесла Беатриса:— я бы желала поговорить съ вами наедин.

— Вы хотите, чтобы я услала Бенсонъ изъ комнаты. Разв она вамъ мшаетъ? И слова маркиза окинула взглядомъ Беатрису съ ногъ до головы, словно полагала, что кораллы спрятаны въ карман или подъ мантильею.

— Но, во-всякомъ случа, вы можете выйти изъ комнаты, Бенсонъ, на нсколько минутъ. И двочка тоже. Нтъ, вы останьтесь, миссъ Паркъ, надо же чтобъ кто нибудь былъ при мн. Вамъ врно все равно, будетъ ли миссъ Паркъ въ комнат. Вдь никто не обращаетъ вниманія на Паркъ. Она можетъ подержать футляръ отъ серегъ. Я никогда не даю ей никакой низкой работы, я совсмъ не для того наняла ее. Я иногда велю ей держать подушку съ булавками или вотъ футляръ отъ драгоцнностей, но вдь это не низкая работа. Ну, такъ говорите скоре, что вамъ нужно, карета сейчасъ будетъ подана и мн надо хать.

Но въ эту минуту Беатриса разразилась громкими рыданіями. Ей вспомнился балъ въ этомъ самомъ дом, на которомъ Тригернъ танцовалъ съ нею и съ гордостью велъ ее къ ужину, посреди комплиментовъ всхъ своихъ друзей и знакомыхъ.

Услыхавъ рыданія, столь неприличныя въ аристократической комнат, изгнанная горничная подбжала съ любопытствомъ къ двери, миссъ Паркъ задрожала всмъ тломъ и едва не выронила роскошнаго футляра, а маленькая Мэри, видя слезы, сама расплакалась. Вся эта сцена страшно поразила маркизу, ей было досадно и вмст съ тмъ неловко, она видимо покраснла, даже сквозь румяны, что показалось ей въ зеркал очень эфектнымъ.

— Пожалуйста, миссъ Брукъ, воскликнула она съ сердцемъ:— скажите, что вамъ нужно, но не ревите. Вы теперь точно какая нибудь несчастная гувернантка. Я ничего на свт такъ не ненавижу, какъ подобныя сцены — это такъ неприлично. Выпейте стаканъ воды и скажите, что бы тамъ ни было, какъ слдуетъ леди. Я только надюсь, что вы не пришли сюда съ глупой мыслью, что я или маркизъ можемъ вамъ дать денегъ взаймы, или что нибудь въ этомъ род. Мы этого сдлать не можемъ, и такъ уже я этотъ годъ взяла ложу въ опер пополамъ съ Эдоксіею, впрочемъ, даже еслибъ я имла возможность, то съ большимъ удовольствіемъ помогла бы тому, кто бы попросилъ у меня тихо, приличію, а не… Беатриса перебила ее, потому что маркиза когда сердилась на что нибудь, говорила безъ умолку.

— Извините, сказала Беатриса съ ледянымъ спокойствіемъ: — это отъ усталости. Я васъ не задержу ни на минуту. Вы, кажется, были въ прошломъ сентябр на Средней станціи въ степи по дорог въ Суецъ?

— Да, я была тамъ, отвчала изумленная маркиза, все еще непокидавшая мысли о кораллахъ.— Ну, что жь изъ этого?

— Встртили вы тамъ, едва слышно продолжала Беатриса:— знаете ли вы, былъ ли на станціи въ то время пасторъ англійскаго консульства?

Маркиза широко открыла глаза отъ удивленія.

— Нтъ, я совершенно уврена, что тамъ не было никакого пастора, я совершенно уврена въ этомъ, такъ-какъ намъ было трудно достать довольно мста и миссъ Паркъ спала съ Бенсонъ, а докторъ съ маркизомъ въ одной комнат. Еслибъ тамъ только былъ какой нибудь пасторъ или вообще англичанинъ, то, конечно, я отняла бы у него контату. Вдь мужчина можетъ везд спать. Фи! какая гадкая станція! Никакихъ удобствъ. Кром нашихъ комнатъ была только еще одна, въ которой лежала въ горячк какая-то двчонка, я полагаю, какая нибудь неприличная особа, для которой мой племянникъ Монтегю требовалъ помощи. Какъ вы узнали…

Вдругъ маркиза остановилась и устремила свои сверкающіе глаза на блдную Беатрису, которая смотрла на нее съ спокойнымъ, вызывающимъ взглядомъ.

— Это вы путешествовали съ нимъ! сказала она.

Молодая двушка не отвчала, не опровергала словъ маркизы, а только еще боле поблднла и глаза ея дико засверкали. Миссъ Паркъ тутъ не выдержала и, нарушивъ вс приличія, подбжала къ Беатрис и схвативъ ее за руки, воскликнула: ‘Не помочь ли вамъ? Не снять ли вамъ шляпку?’

— Миссъ Паркъ, вы съума сошли! грозно закричала маркиза, совершенно выйдя изъ себя.— Пускай эта несчастная женщина идетъ себ, куда знаетъ. Врно она поссорилась съ моимъ племянникомъ на счетъ вознагражденія. Не могу же я въ это вмшиваться! Очень, очень неприлично! Она даже не отвергаетъ, что путешествовала съ нимъ какъ его любовница.

— Я это отвергаю. Я путешествовала съ нимъ какъ его жена.

— Я никогда не слыхивала такой наглой лип. Точно мы вс не знаемъ, что Монтегю почти что посватанъ на одной изъ дочерей Эдоксій. Теперь я не удивляюсь, что она въ этой самой комнат бранила меня изъ-за васъ — неблагодарное, чудовищное созданіе! Вы ссорите сестеръ, вы здите съ молодыми людьми богъ-знаетъ по какимъ невдомымъ мстамъ, гд только пугаете несчастныхъ путешественниковъ своими болзнями, и потомъ вы еще смете… Вотъ мн подана карета! Я могу опоздать на балъ и все по вашей милости, миссъ Брукъ! Гд веръ? Нтъ, не этотъ, другой, съ перьями. Гд мой платокъ? Опять вы надушили не тми духами! сколько разъ я запрещала, чтобъ въ дом была eau de mousseline. Дайте другихъ духовъ. Миссъ Брукъ, чего же вы дожидаетесь? Прошу васъ немедленно оставить этотъ домъ. Япезнаю, что вы желали просить у меня, но я въ такія дла вмшиваться не могу. Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте. Я не понимаю, какъ вы такъ наглы, что ршились пойти къ родственникамъ Монтегю, впрочемъ, онъ всегда былъ такой взбалмошный, что надо было ожидать, что имъ кто нибудь завладетъ. Подайте шаль! Миссъ Паркъ! Бенсонъ, подите сюда, подайте мн шаль — если и вы также не сошли съума.

Бенсонъ вошла въ комнату и Беатриса медленно поплелась изъ нея, голова у ней кружилась, и она едва сознавала, гд она.

‘За дверьми ее остановила миссъ Паркъ, послдовавшая за нею.

— Позвольте, я вамъ приведу кэбъ, сказала миссъ Парсъ.— Я такъ пойду, мн не надо и шляпки надвать, я платокъ накину. А лучше вы подождали бы пока маркиза удетъ, я васъ тогда до дому провожу. Пожалуйста, позвольте васъ проводить.

Но Беатриса покачала головою и прошептала, что она идетъ къ пріятельниц, неподалеку оттуда. Въ эту минуту раздался грозный голосъ маркизы, звавшей свою скромную компаньонку, и та побжала, чтобъ исполнить вроятно какую нибудь не низкую работу.

Парадная дверь была уже открыта. Лакеи стояли въ блестящихъ ливреяхъ съ золотыми палками, готовые подсадить свою барыню въ парадную карету, съ гербами и кучеромъ въ напудренномъ парик. Беатриса промелькнула словно тнь мимо всего этого блеска и великолпія. Тотчасъ посл нея, ясновельможная маркиза Упдаунъ сла въ карету и похала на балъ, чтобъ встртить тамъ ея величество королеву и двухъ иностранныхъ государей, новаго посланника и старыхъ посланниковъ, и безконечное количество герцоговъ и герцогинь, лордовъ и леди, однимъ словомъ — цвтъ лондонскаго общества.

XXV.
Любовь брата.

Передъ домомъ, гд жилъ Монтегю Тригернъ, ходилъ взадъ и впередъ Овенъ Брукъ, блдный, взволнованный. Онъ постоянно устремлялъ нетерпливые взоры на окна. Онъ увидлъ ее и быстро подошелъ къ окну.

— Беатриса! демъ домой! демъ домой!— это было все, что онъ могъ выговорить. Но Беатриса возразила:

— Я не знаю, какъ поршилъ обо мн отецъ. Войди на минуту. Овенъ быстро вошелъ.

— Какъ догадался ты, гд меня отыскать?

— Я слышалъ, какъ ты сказала вчера вечеромъ кучеру — ‘въ Стратои-Стритъ’, и вспомнилъ, что тамъ живетъ Тригернъ. Я не могъ сомнваться — но, Беатриса, демъ домой. Мы ожидали тебя весь день, но когда подошла пора обда, а тебя все не было, отецъ ушелъ изъ дому. Ну, поспши, душа моя! Если Монтегю Тригернъ не прідетъ къ твоему бдному отцу, онъ мерзавецъ.

— Овенъ, онъ не можетъ этого сдлать, нашъ бракъ, повидимому, не былъ законный (даже въ ту минуту Беатриса не хотла допустить, чтобы Монтегю былъ мерзавецъ). Онъ написалъ мн объяснительное письмо.

— Назначилъ онъ день для законнаго внчанья?

— Нтъ… но онъ назначитъ, я уврена, онъ назначитъ.

— Гд онъ?

— Онъ ухалъ за-городъ, на весь день.

— Бросилъ тебя — бросилъ тебя посл страшнаго вчерашняго дня! Но гд же ты была?

— Я была у его ттки, леди Упдаунъ. Я думала — но это слишкомъ длинная исторія. Я разскажу ее когда нибудь посл. Я думала, что она должна знать, можетъ ли быть доказана законность нашего брака.

— Можетъ ли быть доказана?… Я убью его. Я вызову его и застрлю. Онъ, пожалуй, воображаетъ себ, что я молодъ, такъ надо мной можно издваться — но я чувствую оскорбленіе не хуже взрослаго, и съумю справиться съ пистолетомъ.

— Ты этимъ только навкъ покрылъ бы меня позоромъ, Овенъ, и убилъ бы того, кого я привыкла считать своимъ мужемъ. Я уврена, что онъ признаетъ меня своей законной женой. Я теперь боюсь только гнва отца — его гнва и горя.

— А зачмъ же леди Упдаунъ не завезла тебя домой?

— Она отправилась на балъ въ Бельведер-гаусъ. Балъ рано начнется, говорятъ, будетъ тамъ королева. Къ тому же мн надобно было оставить здсь письмо.

— Королева будетъ на бал?

— Да, потому-то леди Упдаунъ и торопилась.

— Такъ торопилась, что ей не время было подумать о твоемъ гор, сказалъ мальчикъ съ презрительной улыбкой.

Беатриса кивнула головой.

— Милый мой Овенъ, прежде чмъ мы отправимся домой (если только отецъ приметъ меня), мн нужно еще написать письмо, которое я оставлю здсь. Оно немного возьметъ времени — ты подождешь меня.

Она пыталась писать безъ слезъ, но не могла. Овенъ въ волненіи ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Подойдя къ окну, онъ пробормоталъ: ‘на балу будетъ королева’ — затмъ онъ направился къ письменному столу, взялъ листъ бумаги, написалъ письмо, тщательно сложилъ его, запечаталъ и бережно спряталъ за пазуху.

— Беатриса, обратился онъ къ сестр.— Я пройдусь немного по парку и тогда мы отправимся. Общай мн, что ты подешь.

— Общаю.

Овенъ сбжалъ съ лстницы и поспшно прошелъ по улиц и потомъ поперегъ Грин-парка, прямо къ воротамъ Букингамскаго дворца. Огромная толпа собралась, чтобы видть проздъ королевы. Онъ пришелъ во время: королева еще не выхала.

Во время? Конечно, не для того, чтобы видть пестрое зрлище королевскаго позда. Въ эту минуту ему было не до зрлищъ. Онъ пришелъ во время, чтобы привести въ исполненіе дикую романтическую мысль, возникшую въ его голов въ ту минуту, когда онъ слушалъ слова сестры, когда онъ видлъ ея подавленныя слезы и невольно подумалъ о той важной дам, которая бросила несчастную двушку, чтобы отправиться на веселый балъ.

Ттка Тригерна! Такъ вотъ какъ принимали къ сердцу его родственницы позоръ дочери капитана Брука? И неужели англійскій джентльменъ благородной крови можетъ позволять себ безнаказанно подобные поступки?

Беатриса была права, если онъ убьетъ Тригерна, то этимъ только еще боле разгласитъ позоръ сестры. Нтъ, онъ заставитъ измнника исполнить свое общаніе. Онъ заставитъ его удовлетворить отца. Королева!— она хала на балъ — на балъ, гд все хорошее и все дурное ея аристократіи собиралось на равныхъ правахъ, какъ пшеница и плевелы священнаго писанія. Онъ обратится къ королев! Онъ слыхалъ и читалъ о подобныхъ примрахъ. Онъ слыхалъ о женщинахъ, бросавшихся передъ конемъ короля или императора и вымаливавшихъ прощеніе отцу или сыну, онъ слыхалъ о свиданіяхъ, дарованныхъ помимо придворнаго этикета несчастнымъ просителямъ, обращавшимся къ коронованнымъ особамъ, какъ къ земному провиднію.

Въ его разстроенномъ воображеніи живо возстали десятки случаевъ изъ римской исторіи, нмецкія средневковыя преданія или боле свжіе разсказы о наполеоновскихъ временахъ, трогательная исторія ‘Параши Сибирячки’ и сотни другихъ примровъ прощенія виновныхъ и торжества невинности, благодаря одному милостивому слову, или мановенію монарха. Дтскія мысли — полуистина, полу фантазія, остатки преданій о добрыхъ короляхъ, бывшихъ на трон ‘отцами своего народа’, а не истуканами изъ глины и мди.

Прошли они, эти дни, когда благодушные монархи изрекали прощеніе, хотя бы голова осужденнаго уже лежала на плах, или соединяли брачными узами своихъ подданныхъ съ такимъ же произволомъ, какъ король французскій въ Шекспировской комедіи ‘All’s well that ends well’.

Но если все это минуло за дл, то въ воображеніи людей неопытныхъ и необразованныхъ оно смутно существуетъ еще до сихъ поръ. Овенъ не былъ глупе или невжественне любаго гардемарина его лтъ, но и онъ полагалъ, что королева своимъ личнымъ вмшательствомъ могла прекратить всякое зло. Онъ воображалъ, что обращеніе къ королев могло имть послдствіемъ приказаніе Тригерну жениться на его сестр.

Разъ вздумавъ это, онъ твердо ршился дйствовать. Онъ походилъ на Беатрису. Подобныя натуры не могутъ ждать.

Въ жилахъ Овена текла кровь его матери — горячая кровь юга. Любовь у такихъ натуръ — безумье, таковъ же ихъ гнвъ — и ревность, даже состраданіе переходитъ у нихъ въ страсть. Испанскій характеръ полонъ духа интриги, напротивъ, итальянскій дтски простъ во всемъ, что касается чувствъ, и въ то же время дтски безразсуденъ, когда вздумаетъ удовлетворять имъ.

Надежды, которыя питалъ Овенъ, могли быть пустымъ сномъ, но все же исполненіе ихъ зависло единственно отъ его личной энергіи — такъ, по крайней мр, онъ самъ думалъ.

Онъ вынулъ письмо изъ-за пазухи и досталъ изъ кошелька маленькій просверленый камешекъ, съ привязаннымъ къ нему зеленымъ снуркомъ. Обвязавъ бумагу снуркомъ, онъ сталъ поджидать. Онъ началъ мысленно разбирать свое письмо: не было ли оно слишкомъ длинно, довольно ли ясно оно выражало настоятельную потребность скорой помощи, и такъ ли оно было адресовано: ея величеству королев Великобританіи и Ирландіи.— Оно было озаглавлено: ‘прошеніе Овена Брука, гардемарина на фрегат ея королевскаго величества ‘Предпріимчивый’, нын проживающаго въ Спринг-Гарден, Черин-Крос’ и излагалось въ слдующихъ выраженіяхъ: ‘Ваше королевское величество. Я обращаюсь къ вамъ, чтобы просить свиданія. Ддъ и праддъ мои были адмиралами въ королевскомъ флот. Одинъ убитъ въ сраженіи, а другой потерялъ руку и ногу. Отецъ мой — армейскій капитанъ. Онъ былъ серьзно раненъ подъ Ватерлоо. Онъ получилъ чинъ капитана на пол битвы. Я желаю переговорить съ вашимъ величествомъ объ оскорбленіи, которое нанесено моему семейству и котораго я не могу доврить бумаг. Это боле, чмъ вопросъ жизни или смерти, это — вопросъ чести. Я умоляю ваше величество назначить мн свиданіе завтра въ вашемъ дворц и дозволить мн объяснить вамъ сущность этого семейнаго несчастья, и тмъ заставить вчно молиться о васъ

‘Овена Брука’.

‘P.S. Камень, къ которому привязано это письмо, взятъ мною съ береговъ Мадагаскара, гд фрегатъ вашего королевскаго величества ‘Предпріимчивый’ потерплъ крушеніе, при чемъ я имлъ счастье спасти жизнь восьми опытнымъ морякамъ и по доброт моихъ начальниковъ удостоился лестнаго отзыва.’

Крикъ ‘королева, королева!’ заставилъ Овена очнуться, наступила минута дйствовать. Была чудная, теплая лтняя ночь и окна кареты были открыты. Овенъ протолкался впередъ и въ ту минуту, когда королевскій экипажъ промелькнулъ мимо него, привтствуемый и сопровождаемый кликами толпы, онъ размахнулся и швырнулъ письмо съ камнемъ прямо по направленію окна кареты.

У него былъ слишкомъ врный глазъ, чтобы промахнуться, но въ самуло ту минуту, какъ онъ собирался бросить, зоркій глазъ полисмена замтилъ его движеніе. Чья-то желзная рука схватила его руку и письмо съ камешкомъ, вмсто того, чтобы влетть въ окно, ударилось о дверцы кареты. Шумъ, произведенный ударомъ, озадачилъ толпу. ‘Держи его!— Хватай его!— Кто-то выстрлилъ въ королеву!— Бей его!— Извергъ!— Вдь тебя повсятъ за это’!— и сотни подобныхъ восклицаній раздались вокругъ него. Затмъ послдовала страшная сумятица. Его толкали, теребили, дергали за воротъ, давили со всхъ сторонъ, пока наконецъ не водворился порядокъ и вмсто десятка рукъ, тащившихъ его въ различныя стороны, одна могучая рука полисмена завладла его личностью, посл того, предшествуемый другимъ полисменомъ съ разрывнымъ снарядомъ (такъ прозвали его несчастное письмо), онъ былъ препровожденъ въ сосднее отдленіе полиціи.

Всякія объясненія были излишни, никто его не слушалъ, никто ему не врилъ, а еслибы и поврилъ, то не могъ бы ему помочь — обязанность полисмена была препроводить его въ полицію и посмотрть, чтобы его помстили въ сохранное мсто на ночь.

Рука его была очень помята и распухла. Полицейскій сержантъ, имвшій, по его словамъ, ‘такихъ же мальчугановъ сынковъ’, очень пожаллъ, что съ бднымъ мальчикомъ такъ грубо обошлись. Онъ смочилъ платокъ Овена въ уксус съ водою и обвязалъ ему руку. Затмъ онъ молча сталъ его разглядывать.

— Ну, скажите на милость, какъ могла такая мысль войти вамъ въ голову? А теперь вы-все таки послали бы за кмъ нибудь изъ своихъ друзей, пока еще не поздно.

Овенъ написалъ отцу, прося его не безпокоиться — онъ попалъ въ полицію по ложному подозрнію, что будто бы онъ бросилъ въ королеву разрывной снарядъ. Онъ уврялъ, что ему ни по чемъ провести здсь ночь, такъ-какъ совсть его чиста, а на слдующее утро онъ надялся, что отецъ прідетъ его выручить.

Ему очень хотлось извстить и Беатрису — но какъ было это сдлать? Не могъ же онъ написать письмо ‘миссъ Брукъ’ и отправить его на квартиру Тригерна? А еслибы онъ глухо написалъ, что молодой человкъ, общавшійся зайти за леди, не можетъ исполнить своего общанія, то это, пожалуй, возбудило бы подозрнія и повлекло бы за собою розыски. Ему также не хотлось, чтобы Беатриса узнала, что онъ сидитъ въ полиціи. Можетъ быть, Тригернъ уже возвратился и отвезетъ ее домой, какъ онъ отвезъ ее вчера. Или, можетъ быть, она уже сама отправилась домой, чтобы избжать встрчи съ нимъ.

Овенъ всего боле надялся на послднее.

Краткій промежутокъ времени, пока посланный возвратился съ извстіемъ, что отца его не было дома и потому не было отвта на его письмо, показался Овену цлою вчностью.

Нтъ дома! Все еще нтъ дома — такъ поздно!

Бдный мальчикъ тщетно старался успокоиться и заснуть. Боль въ рук не давала ему покою, а къ этой физической боли присоединялись еще нравственныя страданія: онъ думалъ о своемъ план помочь Беатрис, думалъ о своихъ обманутыхъ надеждахъ, думалъ о веселомъ бал, куда пронеслись королевскіе экипажи, между тмъ, какъ онъ сидлъ въ полиціи, а его сестра была оставлена всми размыкивать свое горе наедин — она, веселая, беззаботная Беатриса, съ которой онъ бгалъ въ перебжку на берегу моря въ Тенби.

А между тмъ, Беатриса точно такъ же думала о немъ, думала о немъ, ждала его, удивлялась, что онъ такъ медлитъ.

Письмо ея уже было написано и заперто въ венеціанскомъ ящичк.

Вотъ его содержаніе:

‘Я получила твое письмо, Монтегю. Еслибы то, что въ немъ заключается, было написано не тобою самимъ, а кмъ нибудь другимъ о теб, то никакія клятвы въ мір не заставили бы меня поврить. Даже теперь я усумнилась въ истин твоихъ собственныхъ словъ! Хуже упрека я не умю теб сдлать.

‘Что касается до моей болзни, во время которой былъ совершенъ этотъ страшный обманъ, то я желала бы снова лежать при смерти въ той далекой земл и умереть, не усумнившись въ теб, чмъ быть обязанной своимъ выздоровленіемъ подобному средству. Что болзнь, что вс страданія въ сравненіи съ тмъ, что я чувствую въ эту минуту.

‘Я пишу теб и оставлю письмо, какъ ты сказалъ. Я не возвращусь сюда, никогда не возвращусь. И не подумай, чтобы я такъ поступила, потому что я ‘огорчена и ожесточена противъ тебя’, какъ ты выражаешься — нтъ, я не возвращусь иначе какъ женой въ тотъ домъ, который я привыкла считать домомъ моею мужа. Ты долженъ самъ хлопотать, чтобы сдлать меня своей законной женой. Если отецъ мой будетъ на столько великодушенъ, что пріютитъ меня въ своемъ дом, то ты найдешь меня тамъ. Если онъ прогонитъ меня какъ падшее созданіе, ты все же узнаешь въ его дом, что сталось со мною. Ни подъ какимъ инымъ условіемъ ты не увидишь меня. Я любила тебя нжно, какъ только можетъ любить женщина — я любила тебя со всмъ пыломъ страсти. Звукъ твоего голоса, шорохъ твоихъ шаговъ былъ для меня миле всякой музыки на свт. Я любила шаль, въ которой я гуляла съ тобой, вуаль, который переносился втромъ отъ моего лица къ твоему, книги, которыя ты читалъ, картины, на которыхъ останавливались твои взоры, но я никогда боле не увижу тебя — никогда, если ты не признаешь меня своей законной женой, какъ можетъ ожидать этого дочь моего отца, какъ можетъ справедливо требовать этого мать твоего ребнка. О, Монтегю! подумай, только два краткихъ мсяца отдляютъ меня отъ неминуемаго позора, а ты еще толкуешь объ отсрочкахъ. Теперь осталось два исхода: или ты долженъ искупить прошлое и, признавъ нашъ бракъ законнымъ, возвратить имъ прежніе свтлые дни, или ты долженъ столкнуть меня въ зіяющую бездну отчаянія и позора.

‘Беатриса’.

Когда письмо было написано и спрятано въ ящичекъ, новыя опасенія заставили ея сердце тревожно биться. Каждый разъ, какъ она слышала близкіе шаги, она подбгала къ окну и вглядывалась въ мелькавшія мимо лица, на которыя падалъ свтъ отъ фонаря. Нтъ, то не было красивое лицо ея брата, и Беатриса снова отходила отъ окна. Зачмъ онъ медлилъ? О, Боже! что, если онъ встртилъ отца и тотъ запретилъ ему зайти за ней! Что, если отецъ ршился не пускать ее боле въ свой домъ — посл того, какъ она отлучилась изъ дому, прося его довриться ей во всемъ и общая привести своего мужа.

Овенъ, Овенъ, милый братъ — товарищъ ея дтскихъ игръ — искренній другъ въ несчастьи! Что, если отецъ узналъ стороной, что она не была въ законномъ брак и научилъ Овена не врить ей и въ остальномъ, если она могла обмануть въ главномъ.

‘Овенъ! Милый Овенъ!’ невольно воскликнула Беатриса, закрывъ лицо руками, когда она наконецъ убдилась, что было уже слишкомъ поздно и что какова бы ни была причина, его задержавшая, онъ уже сегодня наврно не придетъ. Не попытаться ли ей пойти домой одной, въ такое время? Конечно, должно попытаться: здсь оставаться невозможно — а куда же иначе ей дться? Отецъ можетъ не пустить ее къ себ на глаза, но не броситъ же онъ ее на улиц. Маріана, конечно, ея дожидается.

Да, она тотчасъ же отправится домой: нечего боле дожидаться Овена, а если помедлить еще немного, пожалуй и Тригернъ воротится! Она укуталась въ свою шелковую мантилью, ее пробирала дрожь, она чувствовала себя совсмъ нездоровой, она въ тотъ день еще ничего не ла. Она позвонила и слабымъ, едва слышнымъ голосомъ сказала вошедшей двушк:

— Вы скажете мистеру Тригерну, что я написала письмо тому, кому онъ просилъ, а теперь скажите, чтобы мн привели кэбъ.

Не успла еще двушка сдлать одинъ шагъ, чтобы исполнить ея приказанія, какъ Беатриса зашаталась и упала безъ чувствъ на полъ.

Испуганная двушка и не пыталась поднять ее, но бросилась бжать внизъ съ лстницы и, ворвавшись въ комнату ключницы, раскричалась:

— Сударыня! войдите поскоре наверхъ — тамъ въ гостиной одна молодая леди умираетъ!

XXVI.
Любовь любовника.

Разсвтаетъ. Блестящее общество въ Бельведер-гаус замтно рдетъ. Экипажъ за экипажемъ подкатываютъ къ величественному портику и, взявъ своихъ сдоковъ, поспшно удаляются. Роскошные туалеты дамъ, ихъ обнаженныя плечи, мундиры и ордена дипломатовъ какъ-то странно поражаютъ взоры при свт зараждающагося дня.

Ботъ выходитъ Тригернъ. Да, Тригернъ. Онъ пріхалъ не для того, чтобы веселиться, ему вовсе не жаль было бы пропустить этотъ балъ, даже еслибы онъ былъ и въ боле спокойномъ настроеніи духа — но онъ долженъ былъ присутствовать на этомъ бал: правила того круга, въ которомъ онъ вращался, требовали этого, ему напомнили о немъ на обд, въ Путней: вдь тамъ будетъ новый австрійскій посланникъ и его аташе, и еще кое-кто, кому его общали представить, будутъ и еще нсколько лицъ, которыя очень желали съ нимъ встртиться — наконецъ, странно было бы ему не быть на бал, на которомъ будетъ королева и весь цвтя, высшаго общества. Онъ одлся въ клуб — это съ нимъ нердко случалось, но на этотъ разъ онъ имлъ на это еще боле основаній: онъ былъ убжденъ, что найдетъ, у себя дома, въ венеціанскомъ ящичк, непріятное письмо, а ему не время было читать непріятныя вещи — теперь, когда предстояло ‘быть любезнымъ’ съ восмыостами знакомыхъ и незнакомыхъ людей. Онъ надялся на лучшее, онъ надялся, что авось Беатриса сама прідетъ на слдующее утро, чтобы потолковать о возможномъ исход изъ этихъ затрудненій, онъ былъ въ этомъ почти увренъ, и потому не ршился подвергнуть себя непріятности, которую можно было избгнуть.

Но, видно, ему въ этотъ вечеръ не везло, потому что на бал его ждали непріятности, отъ которыхъ онъ думалъ бжать.

Онъ танцовалъ съ Еленой Болингамъ, которая не могла отдлаться болзнью отъ такого важнаго бала. Она была очаровательна, но очень блдна и молчалива. Становясь на мсто въ кадрил, она спросила его — продолжалъ ли онъ попрежнему видться съ Беатрисой Брукъ? Онъ рзко повернулся къ ней, и запнулся, но потомъ проговорилъ сквозь зубы: ‘конечно, я не намренъ, какъ леди Эдоксія, совсмъ разойтись съ семействомъ Брукъ’. Затмъ до конца фигуры ни онъ ни она не пытались возобновлять разговора. Наконецъ Елена спросила Монтегю: не знаетъ ли онъ, прідетъ Морисъ Левелинъ, или нтъ? Тригернъ снова бросилъ на свою кузинку сердитый, проницательный взглядъ. Она покраснла и отвернулась. Ужъ не разсказалъ ли Левелинъ Волингамамъ о его неловкой встрч съ Беатрисой?

Елена поблднла и тихо сказала: ‘я спросила потому, что не вижу его здсь, а я знаю, что онъ получилъ приглашеніе за дв недли и намревался быть. Я думаю, онъ похалъ провожать отца и мать. Они отправились сегодня вечеромъ въ Дувръ съ бднымъ мистеромъ Левелиномъ, можетъ быть, онъ утомился и они будутъ тамъ ночевать’.

Тригернъ вздохнулъ свободне. Онъ могъ быть увренъ, что по-крайней-мр Елена ничего не знаетъ объ немъ и Беатрис, и былъ очень радъ слышать, что сэръ Берти и леди Діана Левелинъ дйствительно ухали.

Но отводя Елену на ея мсто подл ея матери, онъ наткнулся на новую непріятность. Леди Эдоксія сидла къ нему спиной и жарко о чемъ-то разсуждала съ маркизой. Въ жару разговора они не замтили приближенія молодыхъ людей, ихъ гнвные глаза метали искры. Слова: ‘Беатриса Брукъ’ — ‘Монтегю’ — ‘Средняя станція’ — ‘безобразная ложь’ — ‘вломилась, пока я одвалась’ — ‘ревла какъ помшанная’ — ‘а все ваша вина, зачмъ вы пустили ее къ себ на балъ въ прошломъ году’ — ‘я вамъ тогда же говорила’ — долетли до слуха Тригерна, такъ-какъ они были сказаны довольно громко.

— Что все это значитъ? спросилъ онъ тмъ гордымъ, повелительнымъ тономъ, который иногда придавалъ ему поразительное сходство съ его тткой Эдоксіей:— что все это значитъ?

— Ба, да вотъ и онъ самъ, Эдоксія, ты можешь разспросить его, правда ли это все, я, право, не намрена, сказала маркиза.

— И разспрошу, и сію же минуту разспрошу! Ты, я надюсь, потрудишься присмотрть за Еленой, пока я переговорю съ нимъ. Она должна теперь отдохнуть. Монтегю, я хочу у васъ кое-что спросить — и леди Эдоксія, раскраснвшись отъ гнва и волненія, вышла на балконъ въ сопровожденіи своего племянника.

Была чудная, тихая ночь. Ясный свтъ луны падалъ на эти гнвныя лица, а пріятная свжесть ночи тщетно боролась съ теплымъ паромъ, проникнутымъ духами съ тысячи туалетныхъ столовъ, который вырывался изъ оконъ и дверей.

— Беатриса Брукъ была у маркизы сегодня вечеромъ передъ самымъ ея отъздомъ сюда, и объявила ей въ присутствіи Паркъ, что она ваша жена. Я спрашиваю васъ теперь, какъ благороднаго человка, правда ли это?

Она вперила въ него гнвный, вызывающій взоръ и ждала отвта.

Недолго пришлось ей ждать, не усплъ еще сигнальный огонь, встникъ войны, загорться на одной горной вершин, какъ уже на другой вспыхнуло отвтное пламя. Тригернъ закиплъ гнвомъ. Его воображеніе въ одну минуту нарисовало страшную картину Беатрисы, ршившейся отмстить ему, изобличивъ его передъ родными, и тмъ принудить его къ сознанію своей связи съ лею и къ публичному покаянію — картину Беатрисы, гордой, страстной, сильной въ своемъ отчаяніи, врывающейся, быть можетъ, съ его письмомъ въ рукахъ, въ домъ важной барыни, его ттки, чтобы предъявить свои права и торжественно объявить себя преградой ко всмъ его свтскимъ планамъ.

Онъ представилъ себ Беатрису Нормой, обезумвшей Біанкой, за любовь которой онъ долженъ былъ заплатить цною, которой не могла стоить никакая женщина, будь она сама Венера — Беатрису, какой онъ никогда не видывалъ, но какой могъ себ ее представить, посл того какъ она узнала, что она не жена ему, представленіе это промелькнуло передъ глазами Тригерна и, не давъ себ времени одуматься, онъ отвчалъ громко и запальчиво, такъ что Елена Болингамъ услышала и вздрогнула: — Она сказала это? Такъ клянусь Богомъ и честью благороднаго человка, что она не жена мн!

— Клянусь Богомъ и честью благороднаго человка!

Настало молчаніе. Леди Эдоксія нарушила его, пробормотавъ:

— Однако, дядя вашъ Кэрлаверокъ предупреждалъ меня противъ интригъ этой двушки и описывалъ мн какую-то глупую сцену, происшедшую между имъ и вами, онъ мн совтывалъ…

Тригернъ стиснулъ зубы.

— Ттушка, я запрещаю вамъ когда либо впредь начинать со мной этотъ разговоръ, иначе мы разсоримся.

И эта фраза была произнесена съ такимъ дурно скрытымъ гнвомъ, что она совершенно явственно достигла до слуха маркизы и Елены, и леди Эдоксія, боясь привлечь вниманіе постороннихъ на такую непріятную сцену между близкими родственниками, поспшила войти въ залу и сла на свое прежнее мсто.

Тригернъ также вошелъ въ комнаты и, остановившись на минуту передъ маркизой, устремилъ на нее свой гордый взглядъ, какъ-бы желая задать ей вопросъ — но если у него и было это намреніе, то онъ, должно быть, передумалъ, потому что простоявъ съ минуту, онъ отошелъ и скрылся въ толп. Съ какимъ-то ожесточеннымъ терпніемъ пробирался онъ въ этой толп — здсь отвчая на сдланное вскользь замчаніе — тамъ смиренно подчиняясь скучной церемоніи представленія, въ другомъ мст — соглашаясь съ неоспоримой истиной, что въ зал ‘очень жарко’ и общая цлому десятку утомленныхъ матушекъ проводить ихъ до кареты. Проходя чрезъ столовую, онъ выпилъ мимоходомъ бодалъ шампанскаго, въ передней отыскалъ шаль австрійской посланницы, наткнулся на закутанную Мили Несдэль — извинился, не разобравъ сначала съ кмъ иметъ дло — усадилъ ее въ карету, причемъ пожалъ ей руку и, наконецъ, пробжавъ чрезъ строй всхъ этихъ препятствій, очутился на свжемъ воздух. Теперь онъ былъ воленъ бжать и отъ этого гама голосовъ, выкликавшихъ кареты, и отъ звуковъ музыки, гремвшей въ дом.

Но онъ не отправился домой. Выраженіе, которое употребила леди Эдоксія, говоря о признаніи Беатрисы, въ присутствіи Паркъ, засло въ его голов. Онъ переговоритъ съ Паркъ и узнаетъ, какъ Беатриса вела себя. Онъ не боялся возвращенія маркизы: онъ зналъ, что обвшанная своими драгоцнностями, она не тронется съ мста, пока въ зал будетъ оставаться хоть одинъ человкъ, которому можно пустить пыль въ глаза роскошью своего туалета. Да ему дла не было, даже если она и воротится. Вольно ей было поднять такую исторію.

Ему не трудно было попасть въ домъ маркизы, несмотря на поздній часъ. Швейцаръ, ожидавшій ея возвращенія, заслышавъ шумъ колесъ, поднялся съ своего большаго чернаго кресла и былъ не мало удивленъ, услышавъ легкій звонокъ грума Монтегю, вмсто обычнаго грома, возвщавшаго о возвращеніи хозяйки дома. Расторопная Бенсонъ заглянула на верхнюю площадку лстницы, на которой уже стояла блдная миссъ Паркъ, готовая къ услугамъ маркизы. Она скромно сошла съ лстницы, услышавъ, что Тригернъ желалъ съ ней переговорить. Она подробно отвчала на его разспросы, постоянно удерживая себя, чтобы не расплакаться. Она слишкомъ много видла горя на своемъ вку и, живя между чужими, слишкомъ привыкла сдерживать себя чтобы обезпокоить Тригерна доказательствами своего сочувствія къ Беатрис, въ форм возгласовъ и слезъ. Быть можетъ, простота ея разсказа всего боле подйствовала на Тригерна. Сердце его сжалось, онъ ощущалъ боль будто отъ незажившей еще раны. Здсь была его Беатриса, его бдная Беатриса — не та отчаянная Беатриса, какую онъ представлялъ себ въ бальной зал!

Вздохъ раскаянія вырвался изъ его груди, не зная, какъ объяснить миссъ Паркъ, что происходило въ немъ въ эту минуту, онъ пожалъ ей руку. Тогда только она залилась слезами.

Онъ поспшно похалъ въ Стратон-Стритъ, отворилъ наружную дверь, взялъ свчу со стола въ сняхъ и, поднявшись въ гостиную, пошелъ прямо къ столу, на которомъ стояла венеціанская шкатулка.

Онъ прочелъ письмо Беатрисы. Онъ перечитывалъ и перечитывалъ его, пока оно привелось въ его голов къ одной этой фраз: ‘Я никогда не возвращусь въ этотъ домъ, который я привыкла считать домомъ своего мужа’.

Никогда — она, его Беатриса! его нжная, любящая Беатриса, одинъ взглядъ которой былъ для него лучомъ свта — Беатриса, которая еще вчера вечеромъ такъ нжно прощалась съ нимъ, доврчиво склонивъ голову на его плечо.

‘Никогда’. Но способна ли женщина сдержать подобную клятву? Перенесетъ ли она тяжелые, грустные дни, посл счастливыхъ мсяцевъ любви и блаженства? Да могъ ли онъ самъ перенести эту разлуку? Встрчалъ ли онъ когда нибудь созданіе ей подобное? Суждено ли ему когда либо встртить женщину, которая стоила бы ея? Было ли хоть одно лицо, хоть одна фигура на этомъ блестящемъ бал, которыя бы выдерживали сравнепіе съ ея красотой? Что было ему длать?

Казалось бы, Тригернъ долженъ былъ ясно видть, что ему слдовало длать, но онъ этого не видлъ.

Онъ снова перечелъ письмо.

— Два мсяца, повторилъ онъ:— два мсяца отдляли ее отъ неминуемаго позора. И она никогда не возвратится въ домъ, который она привыкла считать домомъ своего мужа.

Что жь тутъ длать?

Онъ страстно любилъ ее! До нея онъ не зналъ, что такое любовь. Онъ не могъ отказаться отъ нея — это сдлало бы его несчастнымъ. Ему необходима любовь Беатрисы Брукъ. Она любитъ его, онъ это зналъ, но вдь она сказала, Что никогда не возвратится сюда. Онъ не увидитъ боле Беатрисы Брукъ иначе, какъ назвавъ ее Беатрисой Тригернъ.

Что же тутъ длать?

Онъ смялъ письмо и, подперевъ голову обими руками, задумался. Онъ обдумывалъ, онъ все еще обдумывалъ, взвшивалъ и обсуждалъ то, что было такъ ясно, но ему было жаль самого себя.

Онъ былъ такъ погруженъ въ свои мысли, что даже не замтилъ, какъ отворилась дверь и хозяйка дома вошла въ комнату, только его имя, нсколько разъ произнесенное надъ самымъ его ухомъ, заставило его очнуться.

— Мистеръ Тригернъ, какъ я рада, что вы возвратились. Я надюсь, вы найдете, что я поступила благоразумно, ни за кмъ не пославши, вы теперь можете спокойно отвезти молодую лэди къ ея друзьямъ — съ своей стороны я готова…

— Въ чемъ дло? она еще здсь? и онъ оглянулся въ сильномъ волненіи.

— Ахъ, нтъ, сэръ, она въ квартир въ нижнемъ этаж, которая у меня не занята. Я сама помогла ей сойти посл того, какъ она оправилась отъ обморока, я хотла послать за докторомъ, но она упросила меня не посылать. Она схватилась за меня обими руками (я, право, никогда бы не подумала, что въ такихъ нжныхъ ручкахъ можетъ быть такая сила) и сказала мн: ‘не посылайте ни за кмъ. Я во всемъ полагаюсь на божью милость и на вашу. Ради всего для васъ святаго, не посылайте ни за кмъ. Я, говоритъ, не боюсь боли, я не боюсь смерти, хотя мн не хотлось бы умереть здсь’. И дйствительно, она не боялась боли, и какъ она молилась — право на душ становилось легко, потомъ она очень нжно и ласково говорила о васъ, когда ей казалось, что она умираетъ.

— Умираетъ!

— Да, да, сэръ, но теперь она не думаетъ умирать, все обошлось какъ нельзя лучше и она спала, когда я пошла къ вамъ. Но кто умретъ непремнно — это ребнокъ. Невозможно ожидать, чтобы онъ остался живъ, вдь онъ родился столько раньше срока. Впрочемъ, можетъ быть, никто кром бдной матери и не желалъ бы, чтобъ онъ жилъ. Когда я поднесла ей малютку, она поцаловала его и сказала: ‘о! ангельчикъ! Прости отцу своему и мн!’ И такъ грустно посмотрла на него, что, право, каменное сердце растаяло бы. Я уврена, сэръ, когда вы все обдумаете хорошенько, то постараетесь возвратить ее къ ея друзьямъ. Я никакъ не могла добиться отъ нея, кто она и не послать ли за кмъ. Бдная тоже ни за что не хотла, чтобъ я призвала доктора. Она только повторяла: ‘Сегодня ночью или завтра прідетъ мистеръ Тригернъ, не посылайте ни за кмъ.’ И потомъ она пожала мн руку и сказала: ‘много несчастныхъ въ моемъ горькомъ положеніи не имютъ ни друзей, ни даже крова, а вы, хотя и чужая мн, а какъ до меня добры, словно мать родная.’ Поврите ли, она цлый день ничего не ла, она мн въ этомъ призналась, когда я ей принесла каши, съ жаренымъ хлбомъ. О, сэръ! я надюсь, что вы отвезете бдную женщину къ ея друзьямъ. Я уврена, что она не гадкая женщина. Если же несчастный ребнокъ будетъ жить, то я бы его съ охотою взяла къ себ и воспитывала бы.

Она могла бы еще боле распространить свой монологъ, еслибъ это могло ей принести удовольствіе, потому что Тригернъ не останавливалъ ея и не отвчалъ ей. Онъ понялъ только одно изъ всей ея болтовни — онъ понялъ, что уже онъ боле не могъ спасти Беатрисы отъ позора. Тому, кто долженъ былъ носить его имя и быть наслдникомъ графовъ Кэрлаверокъ, теперь предстояло одно наслдіе — позоръ и безчестіе. И привтствовали его появленіе на свтъ лишь слова хозяйки, что самое естественное желаніе всхъ, кром бдной матери, должно быть, чтобъ онъ поскоре умеръ.

Тригернъ сошелъ внизъ въ комнату Беатрисы. Она спала, по тотчасъ проснулась, несмотря на его тихіе шаги.

— Прости меня и поправляйся, сказалъ онъ.— Съ этой минуты я посвящу всю мою жизнь, чтобъ загладить прошлое.

— Еслибъ только Богу было угодно даровать мн двочку? пробормотала Беатриса.

Тригернъ, еслибъ можно было только анализировать мысли человка, то конечно, ты, сдлавшійся отцомъ лишь часъ тому назадъ, желалъ въ эту минуту, чтобъ твой сынъ умеръ!

XXIX.
Сужденіе свта.

Вчерашнее солнце снова вошло на безоблачномъ пеб, и свтъ снова проснулся, чтобы приняться за свои хорошія и дурныя дла. Въ числ его дурныхъ длъ заключались ночныя преступленія, внесенныя въ полицейскій списокъ, вслдствіе котораго Овена Брука, въ изорванной куртк, съ рукою на перевязи, привели къ судь.

— Ну-съ, молодой человкъ, что выскажете въ свое оправданіе, чмъ объясните вы вашъ дерзкій и злодйскій поступокъ?

Такъ привтствовалъ Овена судья, когда окончилось чтеніе обвинительнаго акта и письма. Затмъ, приподнявъ очки, онъ пристально взглянулъ Овену въ лицо.

— Что вы скажете?

— У меня не было никакого дурнаго намренія. Я только хотлъ подать прошеніе королев.

— Прошеніе не подаютъ такимъ образомъ королев. Вы говорите, что вы — гардемаринъ королевскаго флота?

— Я гардемаринъ на фрегат ‘Предпріимчивый’.

— Знаете вы, сколько гардемариновъ во всемъ королевскомъ флот? Овенъ не отвчалъ.

— Неужели вы полагаете, что ея величество обязана читать письма каждаго изъ этихъ молодыхъ людей, или тхъ изъ нихъ, которые почтутъ себя обиженными? Да вдь это верхъ нелпости. На какое оскорбленіе вы хотли жаловаться?

— Если я не хотлъ упомянуть о немъ въ письм, то ужь, конечно, не стану его здсь разглашать.

Судья въ изумленіи снялъ-было очки, по потомъ опять надлъ ихъ такъ же торжественно, какъ будто бы онъ надвалъ черную судейскую шапочку.

— Потрудитесь, молодой человкъ, не отвчать мн такимъ тономъ. Я здсь засдаю для того, чтобы судить, и прошу отвчать съ должною почтительностью на вопросы, которые мн заблагоразсудится вамъ сдлать.

— Я и не думаю быть непочтительнымъ, но отказываюсь отвчать на этотъ вопросъ.

— Вы показываете себя, сказалъ судья, поглядывая на письмо: — сыномъ капитана Гавестона Брука, не тотъ ли это капитанъ Брукъ, который замшанъ въ плутовскомъ предпріятіи гвинфодскихъ рудниковъ?

Губы молодаго человка задрожали.

— Мой отецъ былъ жертвой этого предпріятія.

— Гм! Въ подобныхъ случаяхъ трудно разобрать, кто жертва и кто виновникъ. Капитанъ Брукъ, кажется, судился какъ несостоятельный должникъ?

— Да. Онъ отдалъ все свое имущество на удовлетвореніе кредиторовъ.

— Гм! Я предполагаю, что ваше прошеніе къ ея величеству имъ по связь съ этимъ дломъ. Я слышалъ, что вы посылали къ вашему отцу?

— Да, сэръ!

— Хорошо, гд же онъ? Отчего его здсь нтъ?

— Не знаю, сэръ.

Овенъ съ трудомъ выговорилъ эти слова. Слезы, вовсе непригожія храброму молодому офицеру, спасшему жизнь восьми людей на берегахъ Мадагаскара, душили его при одной мысли объ отц. Что въ самомъ дл сталось съ его отцомъ? Что длалось дома? Что случилось съ Беатрисой?

Грустный, гордый, но все еще ребяческій видъ его смягчилъ формальную строгость судьи. Онъ наклонился впередъ и положилъ очки на столъ, но по закоренлой судейской привычк сказалъ:

— Надюсь, что вашъ отецъ не является на вашу помощь въ настоящемъ случа, не оттого, что вы уже слишкомъ часто попадались въ шалостяхъ. Нтъ ли у васъ другихъ знакомыхъ, кто согласился бы взять васъ на поруки?

— Въ Лондон нтъ, сэръ.

Слова эти были произнесены дрожащимъ голосомъ, вопросъ судьи напомнилъ Овену добрыхъ, веселыхъ товарищей, сослуживцевъ его на корабл, которые вс готовы были отдать свою жизнь за него, еслибъ они знали, что онъ нуждался въ ихъ помощи.

— Въ такомъ случа, если вашъ отецъ не желаетъ явиться и вы не знаете ни кого…

Тутъ рчь судьи была прервана — вжливо прервана высокимъ, красивымъ старикомъ, объ одной рук. Это былъ генералъ Прейс-Перри — тотъ самый, котораго представили Беатрис на бал маркизы. Овенъ видлъ его у своего отца въ прошедшее лто, и потому тотчасъ узналъ. Генералъ Перри пришелъ въ полицію по длу кучера маркизы, обвиненнаго въ томъ, что онъ давилъ народъ. Почтенный ветеранъ нкогда былъ страстно влюбленъ въ мать Тригерна, въ леди Дженъ, но семейство ея отвергло его съ пренебреженіемъ, теперь же ему дозволялось, въ награду за романическую врность памяти умершей, исполнять всякія непріятныя порученія у ея сестеръ и быть вмст съ тмъ полезнымъ семейнымъ другомъ. Нужна ли была покойная, дамская лошадь — никто другой какъ генералъ Перри бгалъ и суетился до-тхъ-поръ, пока доставалъ требуемое, приходилось ли заказывать ошейникъ для собачки, или эта же собачка, несмотря на ошейникъ, пропадала — все обращались къ тому же несчастному генералу, и онъ всегда съ удовольствіемъ исполнялъ всевозможныя порученія, какъибы мелочны они ни были. Въ его глазахъ маркиза и леди Эдоксія не были такими свтскими эгоистками, какъ казалось другимъ. Он были ея сестрами, сестрами той, которую онъ любилъ, и потерявъ которую, остался на всю жизнь холостякомъ.

А теперь онъ боле всего на свт любилъ Монтегю Тригерна, какъ ея сына, и Елену Болингамъ, такъ-какъ она боле всхъ другихъ походила на его погибшую любовь.

Генералъ Перри и въ этотъ разъ захалъ въ судъ (къ счастью для Овена), по порученію маркизы, исполнивъ которое, онъ увелъ съ собою и гардемарина, прося его не обращать вниманія на послднія слова судьи, произнесенныя со строгою важностью.

— Постарайтесь, сказалъ судья:— чтобъ въ будущій разъ, когда ваша рука будетъ на перевязи, это было бы отъ раны, полученной на служб ея величества, какъ у почтеннаго генерала, а не отъ послдствій уличнаго буйства.

Они пришли къ Спринг-Гарденсъ въ то самое время, какъ капитанъ Брукъ съ Морисомъ Левелиномъ собирались идти въ полицію. Капитанъ Брукъ горячо поблагодарилъ генерала Перри, но съ такимъ грустнымъ, печальнымъ видомъ, что генералу казалось, что онъ придавалъ слишкомъ много значенія пустому происшествію. Маріана также была ужасно грустна. Она всегда была блдна, но теперь казалась мраморной статуей.

Добрый генералъ постоялъ немного, желая предложить своему молодому другу Овену провести вечеръ въ воксал, въ надежд, что фейерверкъ и иллюминація развлекутъ его, но онъ не зналъ, какъ капитанъ Брукъ приметъ его предложеніе, и еще медлилъ, когда послдній сказалъ:

— Милый Овенъ, я съ сожалніемъ долженъ сказать теб, что мы должны съ тобою тотчасъ разстаться. Капитанъ Гордонъ, назначенный командиромъ ‘Аякса’, прислалъ сказать теб, чтобы ты встртилъ его въ адмиралтейств въ три часа и вы отправитесь прямо на корабль, такъ что у тебя едва хватитъ времени приготовиться въ дорогу.

— Ну вотъ, это лучше всего, пускай отправится на корабль, если онъ тамъ будетъ служить попрежнему, то нечего опасаться за его будущность.

Сказавши это, генералъ Перри пожалъ всмъ руку, и ухалъ доложить объ исход дла маркиз Упдаунъ.

Беатрисы не было дома. Она не возвращалась домой. Она пропадала всю ночь, Овенъ узналъ все это разомъ! Отецъ его также не давно возвратился: онъ здилъ въ Дувръ съ ночнымъ поздомъ въ надежд увидть сэра Берти Левелина передъ его отъздомъ заграницу. Но мистеръ Левелинъ, безпокойный, какъ всякій больной, не захотлъ провести ночь въ Дувр, а прямо отправился въ путь, потому капитанъ Брукъ засталъ одного Мориса, ожидавшаго обратнаго позда въ Лондонъ. Они возвратились вмст. Капитанъ Брукъ сначала не хотлъ доврить своей тайны молодому человку и сказалъ, что прізжалъ въ Дувръ, чтобы допытаться отъ сэра Берти боле яснаго отвта о состояніи здоровья Беатрисы. Морисъ слушалъ его молча, но съ большимъ сочувствіемъ, такъ-какъ онъ предполагалъ, что дло было гораздо важне, хотя его отецъ не разсказалъ ему исхода своего посщенія Беатрисы, также какъ и Морисъ никому не говорилъ о своей встрч съ Беатрисой у Тригерна. Впродолженіе трехчасоваго перезда по желзной дорог, они не проронили ни слова, но когда капитанъ Брукъ пріхалъ домой и узналъ, что дочери его все еще нтъ, а сынъ арестованъ полиціей, онъ дико бросился къ дверямъ, какъ-бы желая бжать за дочерью, но тутъ ужасный вопросъ: ‘гд ее искать’? представился его уму, и онъ, схвативъ руку Мориса и крпко сжимая ее, воскликнулъ: ‘лучше было бы, еслибъ вашъ отецъ сказалъ мн всю истину, она объявила, что она замужемъ, но мы — мы даже не знаемъ, гд она!

Морисъ Левелинъ взглянулъ на блдное лице Маріаны.

— Я думаю, началъ онъ, но не могъ окончить фразы. Онъ не хотлъ сказать, что, по его мннію, она у Тригерна. Поэтому, пробормотавъ:— я возвращусь черезъ полчаса, если найду ея слды — онъ выбжалъ изъ комнаты.

Отправившись прямо въ Стратои-Стритъ, онъ напрасно звонилъ два раза, хозяйка слышала звонокъ, но не могла покинуть страдавшую Беатрису, посл третьяго звонка дверь отворила сонная служанка и объявила, что мистера Тригерна нтъ дома, онъ отправился куда-то за-городъ рано утромъ и еще не возвращался.

Еслибъ Морисъ подождалъ еще десять минутъ, онъ увидлъ бы, какъ Монтегю возвратился домой съ бала маркизы, но онъ ухалъ слишкомъ рано. Онъ полагалъ, что для него все теперь ясно, они бжали. Беатриса была тамъ наканун, чтобы о всемъ условиться. Обвнчаны ли они уже? Или отправились внчаться? Условія завщанія лорда Кэрлаверока не были въ точности извстны Левелинамъ, съ которыми обращались всегда такъ, какъ-бы семейныя дла не касались до нихъ, но Морисъ мелькомъ слышалъ, что Тригерна прочили въ мужья одной изъ дочерей леди Эдоксіи и потому онъ понималъ, что бракъ его съ бдною Беатрисой Брукъ въ высшей степени ожесточитъ его родственниковъ. Въ виду всего этого очень возможно было, что Тригернъ ршился на похищеніе и тайный бракъ.

Возвратившись назадъ, онъ разсказалъ капитану Бруку результатъ своихъ разспросовъ. Онъ просилъ его успокоиться, увряя, что Беатриса бжала съ Тригерномъ, чтобъ тайно обвнчаться. Капитанъ Брукъ печально покачалъ головой. Онъ зналъ многое, чего Левелинъ и не подозрвалъ. Посщеніе доктора, ужасная сцена наканун, положеніе Беатрисы, увреніе, что она уже замужемъ, общаніе, что ея мужъ задетъ за ней наканун — все это было неизвстно Морису. Онъ, впрочемъ, согласился на просьбу Маріаны прилечь и отдохнуть, а Левелинъ общался зайти за нимъ на другое утро, чтобъ идти въ полицію.

Онъ дйствительно пришелъ, по ему пришлось долго дожидаться. Сндаемый безпокойствомъ и горемъ, отецъ Беатрисы рано утромъ отправился къ мистеру Грею. Ловкій стряпчій уже зналъ наврно, что миссъ Брукъ не была у Бретоновъ, такъ-какъ докторъ Бретонъ прохалъ чрезъ Лондонъ по дорог въ Тенби, и мистеръ Грей, разговаривая съ нимъ объ имніи въ Тоскан, которое онъ хотлъ купить, въ точности вывдалъ все, что ему было нужно. Также и леди Эдоксія, изъ участія къ своимъ дочерямъ, письмомъ увдомила своего стряпчаго о весьма непріятныхъ новостяхъ, сообщенныхъ ей маркизою на балу, что, несмотря на торжественную клятву Тригерна, все-таки заставляло ее опасаться интригъ молодой двушки, которую мистриссъ Грей, хотя и съ хорошими намреніями, но такъ неосторожно взяла съ собою заграницу.

Взбшенный этимъ извстіемъ и упрекомъ леди Діаны, и вообще имя дурное мнніе о женщинахъ, стряпчій далеко не былъ расположенъ сочувствовать горю капитана Брука.

Онъ напрямикъ объявилъ ему, въ отвтъ на осторожный вопросъ старика, что существуютъ семейныя причины, въ связи съ завщаніемъ покойнаго лорда, недопускающія даже идеи о брак Тригерна съ миссъ Брукъ, кром того и самъ мистеръ Тригернъ, съ похвальною откровенностью, наканун вечеромъ, успокоилъ своихъ родственниковъ торжественнымъ объявленіемъ, подтвержденнымъ клятвою, что этотъ бракъ не существуетъ, и потому, онъ надялся, что никто не будетъ и помышлять о подобномъ дл.

Онъ прибавилъ изъ вжливости, замтивъ грустное выраженіе несчастнаго старика, что, конечно, красота его дочери способна плнить многихъ, которые сдлали бы ему честь, женившись на ней. Онъ также прибавилъ нчто о томъ, что онъ самъ отецъ и вполн зависитъ отъ связей съ своими кліентами, и что потому ему очень непріятно, что его связи съ однимъ изъ самыхъ важныхъ его кліентовъ могли пострадать вслдствіе неосторожности или тщеславія молодой двушки, которой онъ, согласившись взять ее заграницу, совершенно нечаянно доставилъ случай видть мистера Тригерна въ Венеціи.

Все это было сказано очень прилично и имло свою долю правды, но какъ бы оно иначе показалось капитану Бруку, еслибы онъ зналъ о трагической сцен съ лордомъ Кэрлаверокомъ, о внезапномъ отъзд Греевъ, оставившихъ Беатрису одну въ отел, о бурной поздк ея по морю, объ ужасной горячк, о внчаніи почти въ предсмертныхъ мукахъ, на которомъ Беатриса настояла не изъ любви къ Тригерну, а чтобы онъ, ея отецъ, когда узнаетъ о ея смерти, не имлъ бы еще другаго горя при воспоминаніи о ней, не стыдился бы ея памяти!

Капитанъ Брукъ не зналъ этихъ обстоятельствъ, Овенъ и Маріана также ничего не знали. Беатриса собиралась все разсказать имъ, и этимъ-то разсказомъ надялась снискать себ прощеніе. Но, гд же была Беатриса? Овенъ ухалъ съ своимъ капитаномъ, Маріана плачетъ дома, а капитанъ Брукъ только знаетъ, что его дочь торжественно объявила, что она обвнчана и что подозрваемый ея мужъ также торжественно поклялся, что она не жена его. Гд она? Гд его потерянная дочь? Гд краса Пріюта? Она не назвала имя Тригерна, но отецъ ея зналъ, что она должна быть съ нимъ, что онъ — только онъ — могъ быть любовникомъ, котораго она объявила своимъ мужемъ.

Онъ отправляется къ роковой двери въ Стратон-Стритъ. Но теперь сама хозяйка отворила ему. Она была насторож, получивъ приказанія отъ Тригерна. Докторъ, котораго онъ призвалъ, объявилъ, что у Беатрисы каждую минуту можетъ открыться сильнйшая горячка, и что. малйшее волненіе можетъ ее убить. Онъ запретилъ говорить ей, что она родила столь щедушнаго ребнка, что онъ едва-ли переживетъ день, и не веллъ Тригерну и сидлк разговаривать съ больною.

Капитанъ Брукъ спросилъ:

— Не живетъ ли здсь молодая лэди, со вчерашняго дня?

Хозяйка отвчаетъ:

— Нтъ, здсь живутъ только холостые мужчины.

Онъ опять начинаетъ говорить тихимъ голосомъ:

— Я — отецъ молодой лэди.

Послдовала тревожная пауза, но хозяйка наконецъ объявляетъ, что онъ вроятно ошибся — у нея не живутъ дамы.

Капитанъ Брукъ тогда спрашиваетъ мистера Тригерна.— Его нтъ дома.— Былъ ли онъ вчера дома?— Нтъ, онъ весь день былъ въ Путне, а потомъ на балу въ Бельведер-Гаус, откуда возвратился въ пять часовъ.

Въ Путне! На бал! Не спрятана ли она въ Путне? На бал до пяти часовъ! На бал — въ это время! Капитанъ Брукъ отходитъ отъ дверей съ тяжелымъ вздохомъ, онъ не можетъ понять этого. Не бжала ли Беатриса отъ его гнва, пока ей не удастся сдержать общанія и доказать свой бракъ? Не ухала ли она съ Тригерномъ на самомъ дл?

И вотъ день и ночь стали караулить домъ Тригерна, но ни одна молодая женщина не выходила изъ него, и Тригернъ боле не здитъ въ Путней, а по обыкновенію, посщаетъ балы и вечера.

Въ то же время несчастный отецъ печатаетъ объявленіе въ ‘Таймз’ слдующаго содержанія:

‘Б. Б. Пусть нкто, горячо любимый друзьями, доврится этимъ друзьямъ и покинетъ чужихъ. Вдь съ распростертыми объятіями приняли того, кто сказалъ: ‘Я встану и пойду къ моему отцу’. Отецъ ея ежедневно ожидаетъ ее. Не бойся ничего’.

Но отъ Беатрисы не было никакого отвта.

Капитанъ Брукъ совершенно изнемогъ отъ горя и наступилъ срокъ его лондонской квартиры. Морисъ Левелинъ уговариваетъ его со всею настойчивостью дружбы возвратиться, какъ онъ намревался, въ Тенби, въ Пріютъ съ Маріаной. Молодой человкъ общаетъ слдить и разузнавать безъ устали о пропавшей Беатрис. Онъ не говоритъ капитану Бруку, что ему сказала Елена Болингамъ, которая уврена, что на бал былъ какой-то страшный разговоръ о Беатрис между ея матерью и Тригерномъ, и что она сама слышала, какъ Тригернъ сказалъ: ‘Клянусь Богомъ и честно благороднаго человка, она не жена мн’.

Онъ не говоритъ капитану Бруку, какъ его дружба къ нему дорого ему стоила. Не дале какъ вчера, онъ въ порыв горячности объявилъ, что если Тригернъ компрометировалъ Беатрису, то долженъ на ней жениться во что бы ни стало, и леди Эдоксія пришла при этомъ въ такую страшную ярость, и высказала ему, что онъ, вроятно, желаетъ гибели Тригерна, чтобы получить его состояніе, которое ему слдовало. Что касается до нея, то она ни мало не удивится, если узнаетъ, что его мать, ея сестра Домити устроила все это дло, чтобы обогатить своего сына въ ущербъ ея дочерямъ (она вдь постоянно защищала и поддерживала эту пустую, наглую двчонку). Но такъ-какъ онъ теперь обнаружилъ свои чувства и планы, то она должна его просить не посщать ея дома и ея дтей. Однако, несмотря на все это, она была еще уврена, что у Монтегю, благодаря Бога, слишкомъ много ума, чтобы позволить себя одурачить, и что онъ блистательно это докажетъ, поразивъ своихъ враговъ.

Все это показалось ему непонятнымъ, за изъятіемъ только того, что ему уже боле не видаться съ своими золотокудрыми кузинами, съ очаровательной Еленой, которая незамтно вкралась въ его разбитое сердце, наполнивъ его снова надеждой и любовью. Итакъ, не будетъ боле этихъ пріятныхъ чтеній съ Еленой, и снова онъ углубится въ свои юридическія занятія. Но онъ ршился перенести это горе и не сожалть о словахъ, сказанныхъ имъ въ пользу Беатрисы. Онъ не сожаллъ о нихъ, хотя въ глубин души и считалъ ея поведеніе слишкомъ легкомысленнымъ, вспоминая, какъ онъ самъ ее встртилъ ночью въ квартир Тригерна, видимо неждавшаго ея, такъ-какъ онъ самъ пригласилъ Мориса зайти покурить. Но, все-таки онъ не измнитъ своимъ понятіямъ о чести, и если Тригернъ нанесъ безчестіе дочери капитана Брука, то онъ считалъ его обязаннымъ жениться на ней.

Но леди Эдоксія выходила изъ себя, а маркиза съ презрніемъ улыбалась при мысли о подобномъ брак. И он громко радовались, прочитавъ въ газетахъ допросъ Овена Брука и слова судьи относительно плутовской компаніи гвинфодскихъ рудниковъ и банкрутства капитана Брука. Он открыто смялись надъ Морисомъ Левелиномъ, но за то осторожне задвали Тригерна намками на то, что вс эти Бруки — порядочная дрянь, что сынокъ Брука арестованъ полиціей за оскорбленіе ея величества, въ которую кидалъ камнями за то, что ея величество не избавляетъ отъ тюрьмы людей, замшанныхъ въ плутовскія продлки, а отецъ его связался съ мошенниками, негодяями, несостоятельными авантюристами, и посл этого еще хочетъ, чтобъ о немъ сожалли, какъ о мученик. Какъ будто человкъ въ шестьдесятъ лтъ, какъ-бы глупъ онъ ни былъ, не понимаетъ, что онъ длаетъ. Завлекать людей и, въ случа неудачи, объявить, что они сами обмануты — избитая уловка плутовъ.

А двушка — богъ-знаетъ куда двалась. Монтегю долженъ благодарить Бога, что ей не удалось завлечь и провести его. Странно было бы, не говоря уже о мнніи свта, породниться съ подобными людьми, съ семействомъ, преданнымъ позору. Что касается до сына, то его, вроятно, выгонятъ изъ службы, если онъ будетъ продолжать попрежнему, а его отецъ долженъ во всемъ винить одного себя за воспитаніе, данное дтямъ. Даже смирная двушка, его падчерица, отличалась какими-то независимыми манерами, которыя вовсе не идутъ порядочной двушк. Эти смирненькія часто выходятъ хуже другихъ и вроятно, если поглубже вникнуть въ дло, то и она не лучше своей сестры. Леди Эдоксія не могла достаточно порадоваться тому, что остановила сентиментальную дружбу между ея Еленой и этимъ позорнымъ семействомъ — дружбу, въ которую ее завлекла ея ттка Домити, съ извстною цлью.

Даже самый свтъ, читая въ газетахъ описаніе чрезвычайнаго дла объ оскорбленіи ея величества, въ соединеніи съ фактомъ, что народъ привтствовалъ царственную семью радушне обыкновеннаго, когда какой-то мерзавецъ осмлился стрлять въ королеву, съ ожесточеніемъ отзывался объ этихъ негодныхъ Брукахъ.

Нжные отцы семействъ, съ волненіемъ прочитавъ утреннюю газету, сожалли, что они не имютъ власти порядкомъ отодрать Овена кошками. Нжныя матери говорили, что слдовало бы повсить мальчишку на мачту, на брам-стенги, на топ-мачту, он не могли въ точности припомнить, гд именно вшаютъ преступныхъ матросовъ. Исторія гвинфодской компаніи привела многихъ къ убжденію, что, какъ видно, Бруки вс вмст — отъявленные негодяи.

Не то, чтобы свтъ особенно былъ ожесточенъ на Бруковъ, но вообще общество, толпа, мало обращаетъ вниманіе на хорошую молву о людяхъ и охотно слушаетъ всякую злую сплетню. Люди унижаютъ другъ друга, желая сдлать изъ ближняго себ подставку и возвыситься на его счетъ. Они нарочно не вникаютъ въ факты, отвергаютъ вс оправдывающія обстоятельства. Для нихъ обвиненіе то же, что осужденіе. Нтъ ничего ошибочне и вмст безжалостне человческаго суда. Въ нашихъ сердцахъ есть темный уголъ, гд гнздится наитіе діавола, склонность видть въ ближнемъ всегда худшее. Люди рабски слдуютъ урокамъ своего темнаго наставника, въ искусств порочить, позорить другъ друга, и онъ можетъ гордиться своими учениками, даже между самыми религіозными и праведными людьми. И нтъ человка, столь униженнаго, который не считалъ бы себя вправ свысока судить о своемъ ближнемъ.

Тотъ не христіанинъ, кто ходитъ въ церковь, какъ строгій блюститель воскресныхъ дней, и громко воспваетъ псалмы Богу мира и любви, прося у него смиренномудрія, чтобъ видть собственныя прегршенія и не осуждать брата своего, а между тмъ возвратясь домой, повторяетъ злые толки о сосдяхъ и жаждетъ власти, чтобы карать другихъ, позорить честное имя, на основаніи людской молвы, нердко пустой сплетни.

XXVIII.
Тригернъ оправдываетъ себя.

Беатриса очень плохо поправлялась. Еслибъ ея ребнокъ умеръ, она вроятно послдовала бы за нимъ, потому что, казалось, все ея существованіе сосредоточилось въ этомъ слабомъ существ. Но вопреки всмъ ожиданіямъ, ребнокъ продолжалъ тянуть свою страдальческую жизнь. Это было болзненное, маленькое существо, съ красивыми чертами лица и съ большими, грустными, блуждающими глазами, но Беатриса считала его красивйшимъ изъ земныхъ созданій и нжно любила его. Даже первая ея жестокая печаль о сын, причиненная мыслью, что онъ родился вн брака — была смягчена ловкою ложью ея возлюбленнаго. Онъ сказалъ ей дв лжи, которыя сдлали ее счастливою. Онъ сказалъ ей, что считалъ ихъ бракъ столь же законнымъ передъ лицомъ неба и своею совстью, какъ еслибы обрядъ внчанія былъ совершенъ епископомъ, но что въ глазахъ свта онъ все-таки незаконный бракъ и это не дозволяетъ ему обнародовать его.

Вовторыхъ, онъ ей сказалъ, что какъ скоро онъ достигнетъ совершеннолтія, то не замедлитъ возстановить открытымъ законнымъ бракомъ нетолько ея доброе имя, но и законность ихъ сына. Онъ уврялъ ее, что сотни тайныхъ браковъ случались на свт и законность дтей утверждалась только впослдствіи, что требовалось только немного терпнія, немного доврія, чтобы опять зажить прежней счастливой жизнью и забыть вс ихъ волненія и горе.

Ихъ волненія и горе — Тригернъ не хотлъ допустить, чтобы онъ страдалъ въ этомъ дл мене Беатрисы. Онъ ярко нарисовалъ ей картину своего отчаянія, при открытіи венеціанскаго ящичка, когда онъ увидлъ, что она отрекалась отъ него (такъ онъ самъ выразился), если онъ не признаетъ ее немедленно своею женою, онъ говорилъ ей объ одиночеств, которому они были бы обречены впродолженіе цлыхъ дувхъ лтъ. Онъ говорилъ о мученіи, причиняемомъ ему тайною, и объ интригахъ его опекуновъ и родственниковъ, противившихся осуществленію его завтной мечты.

Онъ чистосердечно сознавался, что было бы, съ его стороны, честне, умне и лучше дождаться совершеннолтія, а не бжать съ такою неосторожною поспшностью изъ Венеціи, но вдь онъ ничего не предвидлъ, онъ дйствовалъ подъ вліяніемъ одной ужасной для него мысли, что если они разстанутся, то уже навсегда, о, еслибъ онъ только предвидлъ, къ чему можетъ повести этотъ глупый побгъ изъ Венеціи, то, конечно, скоре утопился бы въ Лидо, чмъ уговорилъ ее войти въ гондолу. Но теперь вс сожалнія тщетны, теперь ничто не въ состояніи исправить дло, даже еслибъ онъ застрлился.— Вс эти слова и увренія почти убдили Беатрису, что они оба — жертвы несчастныхъ обстоятельствъ и что она несправедливо обвиняла его.

Если мои читатели будутъ находить страннымъ, что образованная двушка, семнадцати лтъ, считала себя обвнчанною, посл того, какъ священникъ прочелъ передъ ней обрядъ внчанія безъ свидтелей, когда она, притомъ, находилась при смерти, или если они удивятся, что она полагала, что сынъ ея сдлается законнорожденнымъ, вслдствіе послдующаго брака, то пусть они хорошенько удостоврятся, какъ понимаютъ законы молодыя двушки, воспитанныя въ глуши, въ Англіи, гд Гретна-Гринъ такъ недавно пересталъ быть храмомъ Гименея — въ стран, гд невинные страдаютъ за виновныхъ и гд послдующій бракъ не можетъ узаконить рожденія дтей.

Странно или нтъ, но достоврно, что старанія Тригерна выказать черное блымъ, увнчались полнымъ, успхомъ, Беатриса, казалось, помирилась съ своею судьбою. Она не упрекала его, не приставала къ нему, и даже никогда не плакала при немъ, такъ-какъ онъ не терплъ слезъ.

Долго она надялась, что ея отецъ напишетъ ей хотя бы гнвное письмо. Но случилось то, что часто случается въ подобныхъ обстоятельствахъ. Каждый изъ нихъ полагалъ, что другой добровольно молчитъ. Въ то время, когда Беатриса находилась между жизнью и смертью, несчастный капитанъ Брукъ полагалъ, что она нарочно скрываетъ отъ него мсто своего жительства. Онъ не зналъ, что она въ дом Тригерна, такъ-какъ долгія наблюденія надъ этимъ домомъ остались безъ всякаго результата. Слабая надежда, что разсказъ ея о тайномъ брак вренъ и что затрудненія, о которыхъ говорилъ мистеръ Грей, заставили Монтегю отвергнуть на словахъ передъ своими родственниками существованіе этого брака — боролась въ его сердц съ смертельнымъ страхомъ ея позора. Но, во всякомъ случа, она, во собственному желанію, удалилась изъ дома отца, по собственному желанію хранить теперь молчаніе.

Беатриса, съ своей стороны, не могла забыть ужаснаго вечера наканун ея удаленія изъ дома и страшнаго выраженія лица ея отца передъ тмъ, какъ она упала къ его ногамъ съ отчаяннымъ крикомъ, что она замужемъ. Кром того, зналъ же ея отецъ, что ея мужъ могъ быть только Тригернъ, и потому ему стоило лишь обратиться въ Стратон-Стритъ, чтобы узнать объ ея участи. Онъ этого не сдлалъ, слдовательно онъ ее кинулъ и отвергъ.

Эта увренность еще боле подтвердилась письмомъ Овена, которое ей передала хозяйка, когда она начала поправляться, передала съ объясненіемъ, что его принесъ молодой человкъ на слдующій день посл ея прихода, и хотя она увряла его, что у нея нтъ никакой молодой двушки, но онъ настоялъ на томъ, чтобы оставить письмо, говоря, что оно адресовано лэди, которая была у нея наканун и, наврное, опять зайдетъ. На письм адреса не было, а просто написано: Моей сестр. Вотъ содержаніе этого письма, исполненнаго дтской любовью и дтскихъ надеждъ:

‘Моя милая и возлюбленная сестра, я чувствую до сихъ поръ твои слезы на моихъ щекахъ, мн нескоро удастся опять поцаловать тебя. Вчера вечеромъ меня неожиданно задержали, а теперь мн приказано немедленно явиться въ адмиралтейство, а оттуда на корабль. Да благословитъ тебя Богъ и сохранитъ до моего возвращенія. Я постараюсь, подобно теб, не терять надежды. Если я несправедливо обвинялъ человка, котораго ты любишь, то съ радостью обниму его какъ брата и попрошу, чтобы онъ простилъ меня ради тебя. Какъ бы я желалъ, чтобы мой бдный отецъ раздлялъ мои мысли. Я хотлъ-было поговорить съ нимъ объ этомъ, но онъ закрылъ глаза рукою и сказалъ: ‘Не говори о Беатрис!’ Но если, моя милая, я правъ, хотя и стараюсь уврить себя въ противномъ, если ты будешь несчастна, еще боле несчастна, чмъ теперь, то не забудь, что у тебя есть братъ, который любитъ тебя больше своей жизни. Я знаю, что я мальчишка и теперь не могу тебя защитить, но придетъ день, когда я буду въ состояніи быть твоимъ покровителемъ. Да, моя милая сестра, придетъ день, когда я буду такъ же храбръ и знаменитъ, какъ мой дядя и мой ддъ. Тогда ты будешь жить у меня. Чмъ были одарены въ юности Нельсонъ, Галей и другіе герои, если не безбоязненной, мужественной душой и желаніемъ исполнить свой долгъ? И я тоже чувствую въ себ эти качества.

‘Когда я самъ буду командовать кораблемъ, ты будешь со мною, вдали отъ горя и заботъ. Ты мало знаешь, что за гордое чувство плыть по океану на одномъ изъ военныхъ кораблей ея величества, видть всюду порядокъ и дисциплину, видть храбрыхъ, мужественныхъ матросовъ и офицеровъ. Въ эти минуты чувствуешь, словно можешь покорить весь свтъ! Да, ты будешь со мною и никогда не поникнешь головой отъ горя или стыда. Я, твой братъ, буду твоимъ покровителемъ, твоимъ защитникомъ. Я никогда не женюсь, шли если и женюсь, не буду никого любить боле моей сестры, я увренъ въ этомъ. И помни, я всегда буду гордиться тобою, моя милая. Я никогда, никогда не буду стыдиться тебя, даже еслибъ пришлось испытать страшное горе. Итакъ, прощай, да благословитъ тебя Господь и сохранитъ навки. И какъ бы ни былъ я далеко отъ тебя, посреди безпредльнаго моря, въ полночную вахту, я подыму мои глаза къ нему и повторю эту молитву. А ты, моя милая, пиши ко мн: ‘На корабль ея величества Аяксъ, въ Вальпараисо или гд будетъ’, и пиши мн о всемъ, что случится, о худомъ и о хорошемъ. И не печалься, ради меня!

‘Искренно любящій и преданный теб
‘Братъ’.

‘P. S. Я тороплюсь и потому пишу такъ скверно.’

— Милый Овенъ! прошептала Беатриса, цалуя письмо со слезами въ глазахъ: — милый, милый Овенъ! какъ нжно онъ пишетъ!

Нжне даже, чмъ ты думаешь, Беатриса. Онъ старается развеселить тебя и казаться довольнымъ, а его сердце глубоко поражено печалью. Онъ скверно пишетъ не оттого, что спшитъ, но оттого, что вывихнулъ руку. Онъ ничего не говоритъ о своемъ несчастномъ приключеніи, онъ ничего не говоритъ о своемъ страх, что ты обезчещена навки, онъ только утшаетъ тебя, хотя, прибывъ на корабль, онъ со вздохомъ смотрлъ на берегъ, на который выскочилъ съ такою радостью только два дня назадъ.

Въ письм Овена было прямо сказано, что отецъ объявилъ: Не говори о Беатрис! Эта фраза не давала покоя несчастной, преслдовала ее всюду.

XXIX.
Мили Несдэль.

‘Не говори о Беатрис’. А какъ Беатриса жаждала услышать и узнать что нибудь о немъ и обо всхъ, что съ ними и гд они. Безпокойство сильно замедляло ея выздоровленіе и она только въ половин августа была въ состояніи въ первый разъ выхать въ открытомъ экипаж.

Часто желала она попросить добрую хозяйку навести справки объ отц, по это значило бы открыть, кто она и предать позору имя отца. Тригернъ сказалъ, что они, кажется, ухали изъ Лондона, но она не могла оставаться доле въ неизвстности, и потому въ одну изъ первыхъ своихъ прогулокъ остановила экипажъ у статуи герцога Йоркскаго и, подозвавъ оборваннаго мальчишку, отправила его въ Спринг-Гарденъ узнать, въ город ли капитанъ Брукъ и каково его здоровье. Мальчикъ живо возвратился съ отвтомъ: ‘Старый джентльменъ ухалъ совсмъ изъ Лондона и вотъ его адресъ.’ Беатриса посмотрла на слишкомъ знакомый ей адресъ: ‘Капитанъ Гавестонъ Брукъ. Пріютъ, Тенби, Южный Балисъ’, и тяжело вздохнула. Они ухали, не подумавъ о ней, словно ея не было на свт!

Въ тотъ же вечеръ Морисъ Левелинъ написалъ письмо капитану Бруку. Онъ сообщалъ, что встртилъ наконецъ Беатрису на углу Карлтонскихъ садовъ и атенея. На взглядъ она была очень блдна и хала въ хорошей, наемной коляск въ сопровожденіи пожилой барыни и маленькаго ребнка. Боле онъ ничего не прибавлялъ.

На другое утро Тригернъ сказалъ Беатрис, что онъ думалъ отправиться на охоту въ Шотландію, онъ никогда не оставался такъ долго въ Лондон, и принесъ эту жертву только ради нея, теперь же онъ бы желалъ хать съ нею вмст. Все затрудненіе состояло въ ребнк, продолжалъ Тригернъ, и потому не согласится ли она оставить его мсяца на два-на-три на рукахъ кормилицы въ какомъ нибудь приморскомъ городк?

Съ какимъ изумленіемъ посмотрла на него Беатриса! Нтъ! Она никогда не согласится оставить своего ребнка, своего слабаго ребнка. Она была уврена, что онъ умретъ безъ нея.

Съ нетерпливымъ вздохомъ Тригернъ согласился, чтобъ ребнка взяли съ собою, но настаивалъ за томъ, чтобъ кормилица съ нимъ встртила ихъ гд нибудь въ назначенномъ мст — такъ-какъ ему хать съ ребнкомъ было невозможно.

— Не можетъ ли онъ быть не въ одномъ вагон съ нами? произнесла Беатриса умоляющимъ голосомъ.

Тригернъ покачалъ головой и только повторилъ: ‘Кормилица съ ребнкомъ встртятъ насъ въ назначенномъ мст.’ Оставивъ Беатрису, устремившую свой взглядъ на большіе, грустные глаза ребнка, Тригернъ, чтобъ развлечься, отправился къ леди Несдэль.

Впродолженіе послднихъ двухъ мсяцевъ, когда Беатриса медленно выздоравливала, не выходя изъ своей скучной комнаты и не имя довольно силъ, чтобъ читать или говорить, Тригернъ снова возобновилъ свои ежедневные визиты къ Мили Несдэль, которые прежде, до его страстной любви къ Беатрис, составляли одно изъ главныхъ занятій его жизни.

Даже, когда Беатриса была совершенно здорова, несмотря на то, что онъ былъ очарованъ ея красотой, жаждалъ ея любви, тшился ея веселостью, Тригернъ находилъ, что въ ней недоставало чего-то, чмъ Мили обладала въ высшей степени. Беатриса была въ тысячу разъ очаровательне, но какъ-то не удовлетворяла его требованіямъ. Она никого не знала, ни о комъ никогда не слыхивала. Во всю свою жизнь, она никогда не говорила о политик и первый министръ или министръ внутреннихъ длъ былъ для нея лицо и понятіе совершенно неизвстное. Вс предметы и люди, которыми интересовался Тригернъ, были для нея совершенно невдомы. Пренія въ палат, сплетни и скандалы большаго свта, все это словно не существовало для Беатрисы. Бойкая, понятливая, одаренная гибкимъ умомъ, она въ одинъ мсяцъ научилась бы понимать свтъ и его дла, политику и ея скандалы, но теперь пока она была еще совершенно неопытна въ этомъ дл.

Беатриса была одарена большими способностями. Она хорошо знала музыку, знала основательно языки, писала стихи, много читала, особенно историческія сочиненія — вообще съ необычайною легкостью пріобртала знанія, но она не была свтская женщина, ни даже свтская двушка. Вроятно, Мили Несдэль въ одинадцать лтъ знала боле о свт, его сплетняхъ и порокахъ, чмъ Беатриса въ настоящую минуту.

А Тригернъ былъ, главнымъ образомъ, свтскій человкъ. Онъ не имлъ понятія объ иной жизни, кром той, которая вращается въ кругу клубовъ, бальныхъ залъ, собраній и политическихъ преній. Но не надобно принимать здсь политику въ смысл серьзнаго изученія различныхъ соціальныхъ системъ — нтъ: его занятія политикой ограничивались посщеніемъ парламента, подачей голоса и участіемъ въ борьб-враждебныхъ партій. Въ этомъ отношеніи Мили Несдэль вполн на него походила.

Между ними было еще одно важное сходство: для Монтегю Тригерна не существовало религіи. Хозяйка дома говорила, что сердце радовалось слышать, какъ молилась Беатриса. Эти слова не только не тронули Тригерна, но даже въ глубин своей души онъ подумалъ: ‘какъ это нелпо’. И Мили Несдэль, полуобразованная племянница Миры Грей, такъ не думала, что ‘это нелпо’. Она такъ же мало врила въ егову, какъ и въ Вишну. Никакое ‘суевріе’, никакіе ‘предразсудки’ не были ей знакомы. Она даже не походила на героя одного изъ милыхъ произведеній Абу, о кокоромъ говорится, что онъ не врилъ въ Бога, но врилъ въ пятницы, въ дурной глазъ и во вс т глупости, которымъ, по словамъ краснорчиваго Дюпанлу, Богъ позволяетъ вліять на умы безбожниковъ и скептиковъ, чтобы выказать тмъ необходимость вры во что нибудь.

Мили врила только въ самое себя и поклонялась себ, какъ божеству. Она была убждена, что она — самое привлекательное изъ человческихъ существъ, она была убждена, что внушала непреоборимую страсть и что всякая другая привязанность была только ‘увлеченіемъ’. Отчасти это пріятное убжденіе, отчасти же полное равнодушіе къ человку, надъ которымъ она одерживала побду, спасали ее отъ ревности. Она была очень хитра и всегда держалась на выгодной позиціи. Никогда не влюбляясь сама, она водила за носъ своихъ поклонниковъ. Вообще она успвала избгать важныхъ притязаній, по когда ухаживавшій за нею — какъ это было съ Тригерномъ и еще двумя-тремя другими — не хотлъ позволить, чтобъ ‘съ нимъ шутили’, она покупала свою побду уже не цною кокетства, а цною порока, точно такъ же, какъ она дала бы сто фунтовъ за шаль, которую не могла бы купить за тридцать.

Она вела эти интриги съ изумительною смлостью и неподражаемою хитростью. Какъ большая часть людей восточнаго происхожденія, она находила положительное удовольствіе въ обман. Ея девизомъ былъ знаменитый девизъ стараго Генри Рогана: ‘Qui nescit dissiniulare nescit vivere’. Чмъ необходиме была хитрость, тмъ боле было удовольствія, жаль только, что при такомъ доврчивомъ, любящемъ муж она тратила силы и способности, которыя побороли бы самаго горячаго, перехитрили бы самаго бдительнаго человка.

До смерти отца Несдэля, Мили Несдэль не имла экипажа. Она ни за что и не хотла имть экипажъ. Когда она желала покататься или когда ей нужно было хать куда-нибудь на вечеръ, самый изящный экипажъ ожидалъ ее у подъзда. Когда же она хотла отправиться куда-нибудь такъ, чтобъ ее не замтили, то отсутствіе экипажа вполн этому способствовало. Она отправлялась, какъ она сама смясь выражалась, ‘на улицу’, здсь заходила въ лавку отдохнуть — тамъ нанимала кэбъ и, словомъ, устроивалась такъ хорошо (особенно, когда она вызжала съ тткой Мирой), что никто не зналъ, гд она пропадала по цлымъ днямъ.

И какъ за то ‘свтъ’ любилъ Мили!

Она такъ мило умла говорить, что то или другое было ‘не по ея средствамъ’. Она не могла позволить себ роскоши — имть цвты на окнахъ или ложу въ опер и, однако, всегда какъ-то выходило, что у нея было боле цвтовъ и ложъ, чмъ у кого другаго, исключая разв маркизы Упдаунъ. Даже когда Несдэль наслдовалъ титулъ и состояніе отца, она продолжала брать, что у кого могла, и не потому, чтобъ ей это было нужно, но во привычк и потому, что въ ней, какъ и въ ея ттк Мир, была душа авантюристки, которую не измнитъ никакое положеніе въ обществ.

Она не имла дарованій — она даже смялась надъ тмъ, что называютъ дарованіемъ, но она умла говорить почти обо всякомъ предмет. Съ необыкновеннымъ прилежаніемъ прочитывала она въ газетахъ и журналахъ статьи о современныхъ вопросахъ, и вообще поражала тою поверхностною ученостью, которая свойственна женщинамъ, взросшимъ среди мужчинъ. Разговоръ подобныхъ женщинъ походитъ на эхо, одинаково повторяющее и врные и фальшивые звуки.

Несмотря на все это, Мили, по мннію ея друзей и поклонниковъ, была какъ-то особенно привлекательна. Она не была лишена восточной красоты, хотя далеко уступала своей ттк Мир, къ тому же она была не первой молодости. въ ней было что-то странное, неанглійское, такъ-что войдя въ многолюдную залу, вы замчали ее прежде другихъ, даже, можетъ быть, и боле красивыхъ женщинъ. Она была очень граціозна. Тло ея было гибко какъ ліаны, а душа зминая. Пресмыкающаяся, внимательная, осторожная, она только выжидала минуты, чтобъ кинуться на свою жертву и скрутить ее въ своихъ кольцахъ.

Тригернъ былъ одной изъ ея главныхъ побдъ. Она отбила его у прелестной русской графини, младшей сестры той самой Гуглуковой, которая вышла замужъ за лорда Кэрлаверока. Мили очень небрежно обходилась съ Монтегю до той минуты, когда появилась эта очаровательная иностранка, она даже увряла, что вовсе не восхищается имъ ‘бдняжкой’ и находитъ (это она, можетъ быть, и дйствительно думала), что онъ ‘эгоистъ и пустой человкъ’. По едва только она замтила, что ея поклонникъ перенесъ свое обожаніе на румяную петербургскую красавицу, она свернулась въ клубокъ и приготовилась броситься на свою жертву.

Она вышла изъ борьбы побдительницею. Тщетно русская красавица была румяне, бле, красиве даже остальныхъ русскихъ, тщетно употребляла она въ дло весь запасъ русской хитрости, тщетно была она истинно влюблена въ молодаго красавца, обратившаго на нее свое вниманіе. Какимъ-то непонятнымъ образомъ, съ ловкостью индйскаго жонглра, глотающаго саблю, Мили снова завладла, ускользнувшимъ-было изъ ея рукъ, поклонникомъ и предоставила румяной красавиц искать себ другаго обожателя.

Но Мили пришлось поплатиться за свою побду: по тайному соглашенію между обими сторонами было ршено, что съ Тригерномъ ‘она не будетъ боле шутить’.

Затмъ наступило прекрасное время для Мили, ей пришлось пустить въ ходъ вс свои способности къ интриг. Русскій посланникъ, надявшись, что его соотечественница успетъ вывдать какія-нибудь политическія тайны или полутайны у такого юнаго дипломата, какъ Тригернъ, былъ очень золъ на Мили за то, что она разстроила вс его планы. Съ другой стороны и дяди Несдэля (простяки), возлагавшіе почти такія же надежды на сношенія Тригерна съ русской графиней и полагавшіе узнать черезъ нее кое-что о планахъ великаго царя, сердились на поведеніе своей племянницы, которая, имя передъ собою весь Лондонъ для выбора себ любовника, вздумала разстроить отношенія, столь полезныя въ политическомъ отношеніи.

Вслдствіе этого Мили, какъ она сама со вздохомъ сознавалась, ‘вс преслдовали’. Она объявила Тригерну (вдь она, бдняжка, до той поры никому этого не объявляла), что она ‘не имла понятія, какое мученіе настоящая любовь, и чувствовала такую жгучую ревность и безпокойство, видя какъ весь свтъ вооружился противъ нея одной’, что постоянно заставляла его отказываться отъ обдовъ у русскаго посланника или ея дядюшекъ, когда знала, что тамъ будетъ румяная графиня. Предлогъ недолго было придумать: то онъ ‘не смлъ отлучиться изъ палаты, такъ-какъ ожидали раздленія голосовъ’, то онъ ‘былъ нездоровъ’, то онъ ‘ошибся днемъ и извинялся мильйонъ разъ’, наконецъ иногда онъ такъ поздно являлся на обдъ, что естественно терялъ право на мсто на верхнемъ конц стола, гд сидли дамы, или по крайней мр такія важныя птицы, какъ эта русская графиня.

Наконецъ, русскій посланникъ (отличавшійся боле утонченнымъ, русскимъ коварствомъ) ршился попрежнему приглашать Мили и Тригерна вмст, а также и румяную графиню, и когда они случайно сходились, онъ бывалъ особенно съ ними любезенъ, называлъ ихъ ‘mes enfants’ и разсказывалъ имъ анекдоты, подобно лорду Кэрлавероку (но только съ большимъ смысломъ). Онъ очень ухаживалъ за

Мили, которая была этимъ чрезвычайно польщена и находила, что посланникъ былъ человкъ ‘обширнаго ума’.

Но политики-дядюшки (коварство которыхъ было не столь высокаго достоинства) ршились перехитрить Мили, и даже ршились сказать Несдэлю (для спасенья чести семьи), что ея поведеніе было ‘plus que coquette’, и что ему слдовало Вызжать съ нею и слдить за нею, особенно за ея отношеніями къ молодому племяннику лорда Кэрлаверокъ!

Такимъ образомъ Мили открылось еще боле обширное поле для хитростей. Чего-чего только она ни придумывала, чтобы назначать свиданія Тригерну, гд. и когда ей хотлось. Она отправлялась ‘въ лавки’ и, войдя въ одну дверь, выходила въ другую и исчезала невдомо куда. Она посщала картинныя галлереи, съ цлью изучать искусство, и вдругъ скрывалась, недосмотрвъ и первой картины. Она ходила гулять съ своими бдными дтьми и оставляла ихъ съ французской нянькой, подъ первымъ деревомъ, ‘пока мама воротится’. Она здила на загородные балы и оставалась ночевать въ отеляхъ, потому что ‘такая даль тащиться домой’, или просто отправлялась ‘отдохнуть дня на два въ деревню’ и потомъ ходила гулять на сосднее кладбище, откуда могла слышать свистъ паровоза, возвщавшій ей, что ей недолго прійдется ждать Монтегю. Она посщала ‘дамскую галлерею’ палаты общинъ и изподтишка подсмивалась надъ своимъ мужемъ, который серьзно выслушивалъ какой-нибудь мстный билль, пока она, переговоривъ знаками съ своимъ любовникомъ, узжала съ нимъ куда нибудь.

Замтивъ, что Несдэль (напуганный предостереженіями дядей) что-то очень пристально посматривалъ на ея письма, она ршилась переписываться черезъ ‘Times’. Кому могло, напримръ, войти въ голову, что цифры 53: 2: 1: 8 означали ссылку на страницу, строку и томъ книжки, которой они держали каждый по экземпляру — ссылку, опредлявшую ихъ будущій планъ дйствія, или кто бы могъ догадаться, что сухая непонятная фраза, касавшаяся повидимому денежныхъ длъ, извщала объ отсутствіи Несдэля или означала мсто, гд найти письмо? Конечно, иногда изъ всего этого выходили пресмшные случаи. Такъ однажды, утромъ, за чайнымъ столомъ, сгарая желаніемъ узнать поскоре, что ей было длать въ этотъ день, она сказала мужу: ‘дай мн хоть листъ съ объявленіями, видно, мн до самой газеты никогда не добраться!’ — и тотъ, не отрывая глазъ отъ передовой статьи, подалъ ей листъ, какъ разъ придерживая пальцемъ объявленіе Тригерна, словно обращая на него ея вниманіе.

И во все это время Тригерну никогда не входило въ голову, что та, которая была такъ хитра съ другими, хитрила и съ нимъ самимъ, а между тмъ въ упомянутое только-что утро Мили оттого такъ интересовалась газетой, что ей надобно было узнать, хать ли ей на свиданіе съ Тригерномъ или съ кмъ другимъ.

Вмшательство дядюшекъ не принесло имъ никакой пользы. Мили сдлала шахъ и матъ дядюшкамъ, шахъ и матъ мужу, шахъ и матъ румяной графини. Послдствіемъ вмшательства было только то, что говоря съ дядюшками о жен, Несдэль всегда называлъ ее ‘бдная, милая Мили’, словно она была оскорбленная невинность. Хотя онъ ненавидлъ ттку Миру и зналъ, что она ненавидитъ его, смется надъ нимъ и всмъ говоритъ, какъ жалко, что ея прелестная племянница вышла за такого человка, по онъ мене чмъ прежде противился ея выздамъ и прогулкамъ, вслдствіе смутнаго сознанія, что онъ оскорбилъ Мили, дозволивъ дядямъ такъ обидно о ней отзываться.

И такъ Мили опять перешла отъ дятельности къ спокойствію (что ей нравилось несравненно мене), она длала, что хотла и бросала презрительную улыбку на дядей, каждый разъ, какъ проходила мимо нихъ, опираясь на руку Тригерна. И свтъ восхищался Мили и старался содйствовать ея свиданіямъ съ Тригерномъ, хотя онъ съ удовольствіемъ потопилъ бы Беатрису, еслибы только этотъ босфорскій обычай былъ возможенъ на берегахъ образованной Темзы.

Въ какомъ-то темномъ уголк существуетъ маленькое общество — ‘Общество искорененія порока’, но что оно въ сравненіи съ громаднымъ обществомъ поощренія порока, въ этомъ послднемъ — добро и зло ровно ничего не значатъ, главное дло — успхъ и неудача.

Въ этомъ обществ привтствуютъ женщинъ, подобныхъ Мили, которыя идутъ по пути порока, такъ же врно и не спотыкаясь, какъ испанскіе мулы по гребню Кордильеровъ, за то глубоко презираютъ глупыхъ, честныхъ Беатрисъ, съ ихъ пламенными привязанностями и слпой врой въ смшныя и романтическія понятія любви и справедливости.

Не длать ничего ‘неосторожнаго’ или если ‘сдлаешь, то не быть обличеннымъ’ — вотъ альфа и омега свтскаго катехизиса.

XXX.
Одного поля ягода.

Итакъ Тригернъ захалъ къ леди Несдэль, и отлично провелъ у ней два-три часа: гладилъ ея мальчика, словно первый другъ его батюшки, давалъ ему кататься кругомъ комнаты на своей тросточк, пока самъ, качаясь въ креслахъ, слушалъ Милины планы на осень, при чемъ нетруднымъ дломъ было устроить нсколько будто бы случайныхъ встрчъ въ двухъ-трехъ деревенскихъ домахъ, куда оба они были приглашены.

Вслдъ затмъ Мили принимала нсколько визитовъ. Къ ней захалъ русскій посланникъ, потомъ постили ее австрійская и французская посланницы, и еще дв-три дамы, и нсколько остроумныхъ и милыхъ аташе и секретарей посольствъ, явился и генералъ Перри съ кучею новостей съ театра войны, и маркиза Упдаунъ, заглянувшая по дорог въ виндзорскій дворецъ, о чемъ считала долгомъ объявить каждому новому гостю, тутъ былъ и авторъ послдней политической брошюры съ своимъ остроумнымъ американскимъ другомъ, котораго онъ желалъ представить, и одинъ изъ непризнанныхъ министерскихъ дядей, довольно забавный въ своемъ род. Много было веселой болтовни и остроумныхъ разсужденій, много смшныхъ шутокъ и важныхъ изреченій. И Тригернъ чувствовалъ себя tr&egrave,s gay, какъ онъ самъ выразился веселой краснощокой двиц, маменька которой, уходя, прощалась съ Мили.

Потомъ общество въ гостиной стало понемногу рдть, дамы и вс тузы разъхались, остались только немногіе молодые люди, которыхъ Мили отправила, вставъ со своего мста и сказавъ съ обворожительной улыбкой:

— Какъ я устала! У меня просто leve сегодня, et Dieu! quelle chaleur touffante. Мн, право, необходимо подышать свжимъ воздухомъ. Bonjour, messieurs! Bonjour, mes amis! До свиданія, мистеръ Тригернъ! и, пожавъ руку Тригерну, улыбнувшись одному, кивнувъ головой другому, леди Несдэль наконецъ осталась наедин.

Нкоторые изъ запоздалыхъ молодыхъ людей, бездльниковъ въ полномъ смысл слова, отправились въ паркъ, въ надежд снова увидать тамъ прелестную леди Несдэль, такъ-какъ въ город становилось невыносимо скучно, а въ канцеляріяхъ длать было нбчего. Но Мили было не до гулянья въ парк: ей нужно было сдлать нсколько спшныхъ закупокъ (обгать нсколько магазиновъ и на этотъ разъ не въ вид предлога), купить сапожки моднаго цвта, дв-три шляпки различнаго фасона съ различными перьями, непромокаемый бурнусъ, и еще дв-три необходимыя вещи, которыя она отложила на самый конецъ, когда уже вс платья, утреннія и вечернія, примренныя и прилаженныя, давно покоились въ просторныхъ чемоданахъ. Вс покупки удались какъ нельзя лучше, она была въ отличномъ расположеній духа посл столь удачнаго дня, она узнала наконецъ планы Тригерна, которые онъ до тхъ поръ такъ упорно скрывалъ. Къ тому же, какъ онъ долго остается въ город! и, вроятно, ради нея, хотя, можетъ быть, и ради политики: вдь столько важныхъ вопросовъ занимаютъ министерство въ этомъ году.

И Беатриса тоже собиралась въ дорогу, много было прочитано наставленіи няньк, много сшито теплыхъ одялицъ для беби. Разстаться съ своимъ сокровищемъ на день или два казалось страшнымъ пожертвованіемъ для бдной матери. Наконецъ, Тригернъ воротился домой, радхонекъ, что, наконецъ, вырвется изъ душнаго, опустлаго Лондона, и что разузналъ вс планы Мили, такъ-что, разсчитавъ напередъ гд съ нею встртиться, онъ вмст съ тмъ могъ безопасно путешествовать съ Беатрисою по такимъ дорогамъ, гд они не могли на нее наткнуться.

Разумется, когда въ четвергъ Мили, ея сапожки, шляпки, платья и бурнусы пріхали на станцію сверной желзной дороги — Тригерна не видно было на платформ, хотя Мили нарочно выждала сколько могла и не садилась въ вагонъ до послдней минуты, надясь, по обыкновенію, встртить его тамъ невзначай, съ новою книгою или газетою въ рукахъ. Разочарованіе ея было тмъ горче, что она добровольно лишила себя законнаго спутника, посовтовавъ лорду Несдэлю не торопиться со счетами и разными мелочами, оставленными на послднюю минуту, и лучше догнать ее съ ночнымъ поздомъ.

Тригерну все это было извстно, и потому онъ датъ Мили два дня впередъ, а самъ нанялъ цлое отдленіе въ вагон для себя и Беатрисы и отправился по каледонской линіи въ Эдинбургъ два дня спустя, зная, что къ тому времени Мили уже продетъ мсто пересченія обихъ линій.

Въ Эдинбург онъ пробылъ еще два дня. Его занимало и вмст забавляло видть, какъ Беатриса любовалась однимъ изъ самыхъ живописныхъ городовъ въ свт, какъ она говорила объ историческихъ личностяхъ, когда-то жившихъ въ Шотландіи, будто о близкихъ знакомыхъ, какъ она отъ души сожалла о бдной Маріи Стюартъ и со слезами на глазахъ смотрла на стны замка Крегмиларъ.

Онъ даже не жаллъ, что, по просьб Беатрисы, потерялъ лишній вечеръ въ пещер Готорндена. Она нашла сочиненія Готорндена между странными старыми книгами ттки Домити и читала ихъ вмст съ Тригерномъ въ Тенби. Беатриса задавала себ вопросъ: сидлъ ли здсь Шекспиръ съ своимъ другомъ, въ этомъ дикомъ убжищ? Кто знаетъ? Кто знаетъ, что длалъ этотъ знаменитйшій поэтъ?

Беатриса, какъ вдохновенная, повторяла отрывки изъ мстныхъ поэтическихъ созданій и древнихъ легендъ. Она была въ своей стихіи: тутъ никакая Мили не могла ее затмить, и Тригернъ, хотя вообще мало склонный къ сентиментальности, съ любовью и страстью внималъ чудной разсказчиц, которой въ эту минуту позавидовала бы свтская Мили.

Видя, какое впечатлніе производитъ на Беатрису живописная природа и не забывая при томъ собственнаго удобства для охоты, Тригернъ пришелъ къ заключенію, что лучше всего поселить Беатрису въ гостиниц въ Инверснедъ, на Лох-Ломонд.

Гостиница эта и чудное озеро передъ нею, съ своими тридцатью островами, были коротко знакомы Тригерну. Туда онъ возилъ съ собою первую свою любовь, нкую Мери Маквиваръ, дочь дворецкаго лорда Кэрлаверокъ (теперь бдная модница въ Лондон). Тамъ встртился онъ съ красавицею, мистриссъ Гамондъ, женою мальтійскаго купца, которой онъ не могъ забыть даже въ обществ Беатрисы, хотя онъ вскор бросилъ это знакомство, замчая, что мистриссъ Гамондъ ‘только шутитъ съ нимъ’. Но, что памятне всего, онъ бывалъ тамъ съ Мили Несдэль въ блестящемъ обществ, не разъ встрчалъ онъ ее тамъ и украдкой, когда доврчивый супругъ ея думалъ, что она гоститъ у сосда въ деревн, или пристраиваетъ дтей на лто на Клайд.

Здсь онъ впервые увидалъ Мили. Познакомила ихъ ття Мира, которая увряла, что они созданы другъ для друга! Живо помнилъ Тригернъ, какъ однажды, во время прогулки на одномъ изъ островковъ озера, только что выйдя изъ развалишь рука подъ руку съ Мили, онъ встртилъ Мориса Левелина (которому, видно, суждено было накрывать его съ любовницами) и былъ пораженъ глубокимъ презрніемъ, съ какимъ тотъ поклонился его прелестной спутниц.

Какъ ему непріятно стало за нее, и какъ она смялась надъ нимъ, повиснувъ у него на рук и приводя отрывокъ изъ древняго писателя: ‘Я того мннія, что кто не уметъ обманывать въ любви, недостоинъ жить, что сила и хитрость, обманъ, коварство и клятвопреступленіе — все позволительно и законно въ любви, которая не знаетъ никакихъ законовъ’. Когда они возвращались на лодк, коварная индйская улыбка еще не покинула красиваго личика Мили, и Тригерну невольно представилось, что онъ продалъ душу какому-то неземному существу, прелестной, но предательской русалк.

Мстность, напоминавшая Тригерну столько разнообразныхъ, пріятныхъ приключеній, не могла надость ему, онъ повременамъ оставлялъ тамъ Беатрису, а самъ отправлялся съ визитами и на охоту къ сосдямъ, гд встрчался будто случайно съ Мили, ухаживалъ за нею, а потомъ снова возвращался къ одинокой своей Розамунд.

Осень прошла пріятно для всхъ. Беатриса была вообще очень мила и весела въ обществ Тригерна, хотя наедин ее постоянно мучила мысль, что она отринута, быть можетъ, проклята отцомъ, и какъ узникъ отмчаетъ дни и годы своего заключенія, она считала, долго ли до дня рожденія Тригерна, долго ли до конца этихъ несчастныхъ двухъ лтъ.

Беатриса обожала своего ребнка, цвтъ лица ея поправился, она уже боле не напоминала свою мать матовою блдностью лица, попрежнему она пла свжимъ, полнымъ своимъ голосомъ, который такъ правился Тригерну, большому охотнику до музыки, Беатриса никогда не докучала ему излишними вопросами о томъ, гд и съ кмъ онъ проводилъ свое время, не жаловалась, не вздыхала, разв изрдка скажетъ: ‘Ну, на предбудущее лто я надюсь посщать твоихъ знакомыхъ, вмст съ тобою’.

Мили Несдэль осталась также вполн довольною. Она провела время совершенно по вкусу, всюду ею любовались, вс за ней ухаживали. Она уничтожала всхъ своихъ соперницъ и замчала съ торжествомъ, что самыя прелестныя дочки, съ самыми искусными маменьками, не имли никакого успха въ попыткахъ сосватать Тригерна, который словно далъ обтъ безбрачія, какъ мальтійскій рыцарь, и вмсто того, чтобъ забиться въ Тенби или Венецію, какъ въ прежніе годы, провелъ осень, какъ прилично порядочному джентльмену: ухаживалъ за нею, охотился, катался верхомъ, танцовалъ, игралъ въ вистъ и въ jeux innocens, которыми люди отъ скуки убиваютъ время въ деревн.

Къ Тригерну она единственный разъ въ жизни почувствовала что-то въ род любви, и очень гордилась своей побдой. Хорошая наружность, хорошія манеры и хорошія связи Тригерна заставляли многихъ ей завидовать, а для Мили не было выше наслажденія, какъ сознаніе, что ей завидуютъ. Что касается до родственниковъ Тригерна, то они ухаживали за нею и ласкали ее, сколько могли, изъ убжденія, что, покуда, она — отличное для него занятіе. Даже леди Эдоксія не составляла исключенія, сія нравственная маменька, вопервыхъ, очень хорошо видла, что Тригернъ совершенно равнодушенъ къ ея Елен, какъ и она къ нему, къ тому же здоровье старшей дочери ея было какъ плохо, что она врядъ-ли могла долго прожить, вовторыхъ, слдующая дочь ея еще не вызжала, а пока она не подростетъ, необходимо было удерживать Тригерна отъ подобной глупости, какъ женитьба на двчонк Брукъ. Пускай себ ухаживаетъ за Мили. Что имъ за дло, если мужъ ея дуралей, какъ выражалась Мира, или слпой сычъ, по словамъ маркизы. Мили лучше знать объ этомъ, она всегда съуметъ выпутаться изъ бды. Они довряли ей, какъ свтской женщин, въ полномъ смысл слова. Когда Тригернъ женится на одной изъ миссъ Болингамъ, Мили мастерски съуметъ перемнить роль и сдлаться его другомъ! Они знали напередъ, что съ ея стороны не будетъ ни сожалній, ни вздоховъ, ни намековъ на прошлое, а, напротивъ, самое приличное равнодушіе, которое заставитъ всхъ непосвященныхъ усумниться, было ли въ самомъ дл что нибудь между ними. И надо отдать справедливость Мили, она вполн оправдывала ожиданія нравственнаго семейства: несмотря на всю слабость къ Тригерну, она не потеряла благоразумнаго, свтскаго взгляда на вещи и какъ-то инстинктивно предчувствовала, что связь между ними должна кончиться, рано или поздно, какъ все на свт!

Рано или поздно, а напередъ безпокоиться не къ чему. Рано или поздно они разойдутся съ Тригерномъ, но у нея останутся попрежнему мужъ, дти и свтскій кругъ знакомыхъ. Для Беатрисы же Тригернъ былъ все, но для Мили онъ былъ одною изъ ея побдъ, однимъ случайнымъ развлеченіемъ между сотнями другихъ: для Мили потерять его была бы временная невзгода, а не вчная, невознаградимая потеря..

Между тмъ вс возвратились въ Лондонъ въ самомъ лучшемъ расположеніи духа. Даже когда на рождество Тригернъ счелъ нужнымъ для приличія отправиться на нсколько времени за городъ съ визитами, онъ не услышалъ ни ропота, ни упрека отъ Беатрисы, поглощенной заботою о своемъ ребнк. Въ голов ея любовника родилась-было мысль поселить ее въ отдльномъ домик, гд нибудь въ предмстіяхъ или загородомъ, такъ-какъ теперь, когда здоровье ея поправилось, она будетъ чаще выходить изъ дому, и трудне будетъ сохранять тайну попрежнему. Но по здравомъ обсужденіи онъ раздумалъ. Доходы его было невелики, занятія многочисленны и друзья насторож, у Беатрисы не боле двухъ-трехъ знакомыхъ въ Лондон, семейство ея въ Валлис, и боле вроятности сохранить тайну при прежнемъ порядк вещей, чмъ, устроивъ ей особое хозяйство, хотя бы самое скромное, здить къ ней всякій день загородъ въ щегольскомъ своемъ кэб.

И Беатрису пугала мысль жить въ такомъ одиночеств, словно въ ссылк, правда, досадно ей было попрежнему, для соблюденія приличій, никогда не гулять съ мужемъ, какъ другія молодыя жены, а только подъ вечеря, украдкой выходить подышать чистымъ воздухомъ съ няней и ребнкомъ — но вдь ей недолго приходится терпть и тогда ожидало ее счастье, торжество открыто явиться всюду женою Тригерна. Еслибъ у Беатрисы былъ боле обширный кругъ знакомыхъ, настоящее положеніе ея показалось бы ей гораздо невыносиме. Но у нея только и было знакомыхъ что свои и Тригерновы родные. Съ послдними она и безъ того уже совершенно разошлась посл отъзда леди Діаны и прекращенія знакомства съ Бруками со стороны леди Эдоксіи. Ей недоставало только отца и Маріаны, все остальное она охотно бы перенесла.

Тригерну, напротивъ, не было ничего недостающаго: онъ пользовался комфортомъ, извстностью и вниманіемъ свта, какъ въ любое время своей жизни. Ходили какіе-то смутные толки о какой-то молодой двушк изъ очень почтеннаго семейства, съ которой онъ было-связался, несмотря на вс усилія со стороны родни. Но слухи эти не доходили до Тригерна. На странное поведеніе Мориса Левелина, который почти что прекратилъ знакомство съ своимъ блестящимъ кузеномъ, онъ старался не обращать вниманія. Съ того вечера, когда Морисъ Левелинъ засталъ у него Беатрису, онъ ни разу не заходилъ въ Стратон-Стритъ. Онъ ни разу не говорилъ съ Тригерномъ, при встрч они не подавали одинъ другому руки и только изъ приличія кланялись другъ другу. И встрчались они довольно рдко. Морисъ усердно занимался правовдніемъ, кругъ знакомыхъ у него былъ совершенно иной, всякій, жившій въ Лондон, знаетъ, какъ легко даже родственникамъ ‘не изъ одного круга’ не встрчаться по цлымъ мсяцамъ. Тригернъ утшался, презрительно улыбаясь и приговаривая: ‘Ужь маменькинъ сынокъ, ни дать, ни взять ття Діана, что ему за дло до того, что другіе длаютъ, довольно забавно, что двоюродный братецъ, докторскій сынокъ, не хочетъ со мной знаться — ужь таковскій человкъ!’

Однако, въ душ Тригернъ сознавалъ, что это не совсмъ забавно. Что касается до молодаго Мориса Левелина, то раззнакомившись съ своимъ веселымъ товарищемъ и двоюроднымъ братомъ, онъ почти что прекратилъ знакомство и съ лэди Эдоксіей, и лишилъ себя удовольствія видть краску удовольствія на блдныхъ щекахъ Елены, при появленіи ея ‘чтеца’, какъ она звала Мориса, съ занимательной книжкой въ рукахъ, онъ не наслаждался боле обществомъ любящей матери и умнаго отца, которые еще находились заграницей, онъ былъ очевидцемъ несчастія стараго друга своего, капитана Брука, и позора (какъ онъ полагалъ), постигшаго сестру-ангела, а не женщины, Маріаны — все это сдлало Мориса Левелина еще серьзне прежняго.

Все шло своимъ чередомъ, открылся парламентъ, наполнился Лондонъ мало-по-малу, боле колесъ стучитъ по его мостовымъ, боле пшеходовъ двигается взадъ и впередъ по тротуарамъ, боле слышится толчковъ у дверей, особливо въ обденное время. Трудолюбивые садовники подсаживаютъ кое-гд цвточныя луковицы за запыленныхъ скверахъ, между тощими кустами. Голыя деревья, разбросанныя по скверамъ и бульварамъ, покрываются почками, которыя дадутъ листочки вдвое мельче, чмъ деревенскіе ихъ собратія. Блдные, полуодтые ребятишки и тощія, ободранныя двчонки, съ развратнымъ, наглымъ выраженіемъ, напрасно предлагаютъ насаженные на палки букеты фіалокъ разодтымъ барынямъ, которыя прячутъ свои ручки въ перчаткахъ и муфт. Все это — признаки, что лондонская весна на двор, что начинается лондонскій сезонъ.

XXXI.
Тригернъ не рожденъ для семейной жизни.

Былъ одинъ изъ тхъ дней, когда природа пытается перейти отъ зимы къ весн — одинъ изъ тхъ дней, когда въ воздух будто слышится запахъ свжихъ отпрысковъ и чудится, что видишь передъ собой луга, покрытые свжей травкой, и желтые цвточки буквицы, качающіеся надъ быстрыми ручейками. Чувствуешь, что гд-то очень-очень близко началась весна, хотя, можетъ быть, еще не въ самомъ Лондон. Въ подобный день даже въ самыхъ многолюдныхъ городахъ, на самыхъ грязныхъ заднихъ дворахъ и въ самыхъ душныхъ мастерскихъ инстинктивно чуется, что въ природ разлились новые жизненные соки — отъ этого сознанія приближающейся весны становится такъ же легко на душ, какъ посл горячей молитвы.

Въ одинъ изъ такихъ-то дней, ребнокъ Беатрисы опасно заболлъ.

Она вышла съ нимъ утромъ погулять, но нашла, что онъ былъ что-то вялъ и скученъ на рукахъ у своей няньки. Она взяла его къ себ на руки и прошла такъ часть дороги, улыбаясь ему и напвая псенки и придумывая сотни ласкъ, на которыя такъ изобртательны матери, чтобы развеселить ребнка. И теперь она сидла напротивъ няньки, державшей его на колняхъ, и пла одну изъ балладъ Гердигіани, аккомпанируя себ гитарой, она полагала, что и ребнокъ долженъ находить удовольствіе въ этихъ чудныхъ звукахъ. Его большіе, обыкновенно блуждающіе глаза были устремлены на нее: повидимому, онъ слушалъ ее, какъ вдругъ какое-то странное, непонятное выраженіе исказило его черты, и прежде чмъ Беатриса успла вскрикнуть: ‘ахъ, нянюшка, посмотрите, что съ нимъ!’ ребнокъ былъ въ сильнйшихъ судорогахъ.

Няня старалась успокоить испуганную мать, увряя, что въ этомъ припадк не было ничего опаснаго, что она не хотла говорить, но онъ былъ уже не первый, и хотя ребнокъ очень слабъ, но врно перенесетъ его. Затмъ она употребила вс средства, которымъ научила ее долгая практика — и страхъ на время покинулъ сердце бдной матери.

Убдившись наконецъ, что ребнокъ уснулъ (но настоящимъ благодатнымъ сномъ, а не сномъ смерти, какъ Беатриса со страхомъ ожидала съ минуты на минуту), она побжала разсказать Тригерну что случилось. Онъ вскочилъ съ своего мста: ‘Беатриса, моя милая, ты должна быть осторожна, прійди ты тремя минутами раньше, ты бы наткнулась здсь на генерала Перри и молодаго графа Фрейлихрата. Вдь я самъ пришелъ бы къ теб. Въ чемъ же дло?’

— Мое дитя — мой ангельчикъ — былъ только что въ страшной опасности.

— Но все же, моя милая, ты не должна терять присутствія духа, ты должна помнить…

— Ахъ, Монтегю, я была такъ испугана, я думала, что теб будетъ жаль его. Я думала, что ты сойдешь посмотрть на него. Онъ теперь преспокойно спитъ.

— И мн очень жаль тебя и я непремнно сойду внизъ и посижу съ тобой, какъ только окончу это письмо и прежде чмъ поду кататься. Такой чудный день. Мы подемъ въ Впмбельтомъ или Ричмондъ, и я самъ хотлъ зайти къ теб сказать, чтобы ты не ждала меня, такъ-какъ мы вроятно не воротимся къ обду. Только, пожалуйста, въ другой разъ не приходи сама, а пошли кого нибудь сказать — и нжно поцаловавъ ее, Тригернъ отправилъ Беатрису восвояси.

Это былъ второй разъ. Онъ, казалось, вовсе не былъ испуганъ или огорченъ, да вдь няня говорила, что мужчины ничего не смыслятъ въ обращеніи съ дтьми и рдко даже ихъ любятъ. Беатриса вздохнула. Она была такъ разстроена, что отдала бы все на свт, чтобы Монтегю нобылъ съ нею подоле. Она съ ужасомъ думала о длинномъ, скучномъ вечер. Что, если съ ребнкомъ случится второй припадокъ?— можетъ быть, Тригернъ подумаетъ объ этомъ, онъ былъ второпяхъ, доканчивалъ письма, можетъ быть, одумавшись надосуг, онъ измнитъ свое намреніе.

Но Тригерну не было ‘досуга’, напротивъ, онъ торопился еще хуже прежняго, онъ и то дотянулъ до послдней минуты и лошадь уже дожидала его у подъзда — они сговорились собраться у воротъ Гайд-Парка, и не могъ же онъ заставить все общество дожидаться его. Онъ наклонился надъ люлькой, сказалъ, что надется, что всякая опасность миновала, что ребнокъ на взглядъ совершенно какъ обыкновенно — и что вообще этотъ народецъ подверженъ всякаго рода припадкамъ. Затмъ, обратясь къ Беатрис, онъ сказалъ, что находить, что она слишкомъ много остается одна, почему Беатриса ожидала, что онъ скажетъ ‘и потому онъ останется обдать дома’ — но онъ продолжалъ — ‘и потому, услышавъ, отъ графа Фрейлихрата объ одной молодой нмк, ищущей мсто гувернантки или преподавательницы нмецкаго языка или, наконецъ, компаньонки для чтенія, онъ хотлъ предложить Беатрис взять ее на нсколько времени.’

Беатриса отказалась. Она знала нмецкій языкъ довольно порядочно, могла писать по-нмецки почти такъ же хорошо, какъ по-итальянски и по-французски, а въ обществ она не нуждалась.

— Кром твоего, мой милый! прибавила она, увидвъ, что онъ взялъ со стула хлыстъ и шляпу — и нжно взглянула ему въ глаза.

— Знаешь, вдь завтра суббота — палаты нтъ, такъ мы будемъ обдать вмст, а потомъ подемъ въ оперу.

Все же, завтра, а не сегодня — не сегодня вечеромъ, и Беатриса со вздохомъ, подумала о завтрашней онер, потому что и тамъ какъ ни рдко доставалось ей это удовольствіе, ей приходилось ‘прятаться’ за занавской. Чтобы утшиться, она взглянула въ свою памятную книжку, зачеркнула этотъ день и просіяла при мысли, что мене чмъ четырнадцать мсяцевъ отдляли ее отъ двадцать-шестаго дня рожденія Монтегю.

Но къ вечеру у ребнка быль снова припадокъ и Беатриса снова начала отчаиваться въ его жизни. Съ, той минуты господствующею ея мыслью было ‘что съ беби’, такъ что наконецъ Тригернъ вышелъ изъ терпнья и сказалъ ей, что она любитъ своего ребнка боле чмъ его. Беатриса сильно почувствовала свое постоянное одиночество. Она могла бесдовать о своемъ ребнк только съ няней и доброй хозяйкой. Молодыя матери не прізжали навщать ее, не собирались он со своими курчавыми малютками вокругъ ея ребнка, сличая кудри и брови и маленькія пухленькія ручки своихъ сокровищъ, и не спрашивали он, какъ рано прорзался первый жемчужный зубокъ или когда онъ произнесъ ‘совершенно ясно’: Папа! Вся эта веселая болтовня молодыхъ матерей была недоступна Беатрис.

Имя только одного человка, передъ кмъ она могла изливать свои чувства, она злоупотребляла его терпньемъ — тмъ боле, что этотъ человкъ былъ Тригернъ. Она мучила его постоянными опасеніями и тревогами, надеждами и сомнніями, приставала къ нему, чтобы онъ самъ посудилъ, каково было беби, и надодала безконечными повтореніями того, что сказала няня, или докторъ, или хозяйка, и что случалось съ сотнями другихъ дтей въ подобномъ случа. Она перебивала Тригерна, когда онъ разсказывалъ что-нибудь его интересующее, чтобы сообщить ему, что ребнокъ кушалъ сегодня съ аппетитомъ или безъ аппетита, смотря по тому, какъ случится. Два раза, когда онъ предлагалъ ей отправиться въ деревню, она отказывалась, говоря, что боится оставить маленькаго на такой долгій срокъ.

Все это до смерти надодало Тригерну. По всмъ вроятіямъ, онъ ни при какихъ обстоятельствахъ не былъ бы нжнымъ отцомъ, но теперь онъ просто чувствовалъ отвращеніе къ маленькому Франку.

Бывали минуты, когда пораженный восхитительной красотой Беатрисы, нянчившей своего ребнка — красотой, превосходившей всхъ мадонъ знаменитыхъ живописцевъ, Тригернъ чувствовалъ, что сердце его бьется такъ же скоро, какъ въ первые дни его пламенной любви. Но страсть — не привязанность, это доказывается ежедневными страшными сценами въ полицейскихъ судахъ.

Страсть не есть привязанность и, быть можетъ, причина того общаго факта, что ссылка на прошедшее не иметъ такого вліянія на мужчинъ, какъ на женщинъ, именно происходитъ оттого, что корень любви у женщинъ — привязанность, а у мужчинъ — страсть. Эгоистичная грубость нкоторыхъ мужчинъ съ женщинами, которыхъ они перестали любить, превосходитъ всякое вроятіе. При этомъ они ни мало не смотрятъ на достоинство женщины, и потому огромная ошибка стараться себ объяснить причину непостоянства достоинствами или недостатками предмета любви. Нтъ, это гораздо боле зависитъ отъ характера того, кто любитъ.

Есть люди, которые и не понимаютъ, что такое постоянство, и Тригернъ былъ одинъ изъ нихъ. Ему уже начинала надодать Беатриса, съ ея скучной, монотонной обстановкой. Ему отчасти было досадно, что ему было такъ пріятно и весело у Мили Несдэль, но ему не приходило въ голову, что у Мили онъ видлъ и слушалъ множество умныхъ и веселыхъ мужчинъ и женщинъ, а Беатриса была одна, всегда одна съ своими книгами и музыкой. Онъ не давалъ себ въ этомъ отчета, а просто чувствовалъ скуку и потому возвратился къ прежней своей жизни, здилъ куда и когда хотлъ.

Въ то же время Мили сильно кокетничала съ Фрейлихратомъ, очень красивымъ и умнымъ молодымъ человкомъ, и это возбудило нчто въ род ревности въ Тригерн, такъ-какъ онъ раздляли. слабость, общую всмъ мужчинамъ, что предметъ любви становится гораздо привлекательне, если за нимъ ухаживаютъ другіе.

Мили, вчно окруженная поклонниками, принятая всюду, всегда веселая и остроумная, стояла въ глазахъ Тригерна гораздо выше Беатрисы, слушавшей каждое его слово, слдившей за каждымъ его взглядомъ., длавшейся то веселой, то скучной, смотря по его настроенію, и нарушавшей вчное молчаніе ‘en deux’ только замчаніями о ребнк.

Мили верхомъ въ красивой амазонк, посреди шумной кавалькады, Мили, полулежа въ роскошной коляск, улыбаясь и кланяясь знакомымъ въ Гайд-Нарк, Мили, граціозно ступающая по зеленой мурав на гулянь за городомъ, Мили въ чудномъ бальномъ костюм въ великолпныхъ дворцовыхъ залахъ, наконецъ, Мили у себя дома, принимающая по утрамъ весь цвтъ общества — вс эти фазы блестящей жизни Мили ставили ее въ мнніи Тригерна недосягаемо выше Беатрисы, вчно сидвшей дома и никого невидавшей.

Мужчины имютъ привычку съ презрніемъ отзываться о вліяніи на женщинъ военныхъ мундировъ, но есть мундиры изъ газа и бархата, которые также обворожительны для царей природы.

Если женщинъ очаровываютъ смутныя понятія о геройств, связанныя съ военнымъ мундиромъ и эполетами, то мужчины одинаково преклоняются передъ нсколькими аршинами кружевъ или шелковой матеріи. Если женщинъ ослпляетъ громкое имя, титулъ или слава, такъ точно и мужчинъ ослпляетъ блескъ и величіе царицы красоты.

Для пустыхъ, суетныхъ и чувственныхъ людей вншняя обстановка женщины значитъ гораздо боле, чмъ сама женщина. Нердко женщина затмвала соперницу только благодаря карет, ливрейному лакею, мягкимъ коврамъ и золоченымъ корзинкамъ, полнымъ розъ и геліотроповъ на окнахъ.

Женщина безъ всхъ этихъ атрибутовъ, женщина, носящая ботинки на толстой подошв и разъзжающая въ наемномъ кэб, несравненно мене привлекательна.

Но Мили Несдэль была не единственная приманка для Тригерна. Мистриссъ Гамондъ была теперь въ город. Въ город, не въ свтскихъ кружкахъ — они еще не были ей доступны — ее можно было видть везд: въ паркахъ, на скачкахъ, въ опер, на извстнаго рода балахъ — и везд она производила впечатлніе своею красотой, своимъ туалетомъ и любезностью. Она все еще ‘шутила’ съ Тригерномъ и родные его не очень благосклонно ее принимали: они полагали, что Мили Несдэль была лучшимъ для него ‘занятіемъ’. Но мистриссъ Гамондъ была отмчена имъ для побды, какъ въ плантаціяхъ отмчаютъ деревья для срубки, и вотъ онъ посщалъ ее отъ времени до времени и даже находилъ удовольствіе въ ея болтовн, сильно отзывавшейся провинціей. Онъ улыбался, когда она пропускала h, какъ какая нибудь изящная иностранка, и ея манеры, неотличавшіяся очень хорошимъ тономъ, правились ему (какъ что нибудь новенькое) боле, чмъ простое безъискусственное обращеніе Беатрисы или утонченныя, изящныя манеры Мили Несдэль, къ которымъ онъ привыкъ съ колыбели.

Какъ бы то ни было, но Мили и мистриссъ Гамондъ, политика и свтскія обязанности отнимали такъ много времени у Тригерна и онъ такъ рдко бывалъ дома, что какое-то безпокойное, леденящее чувство закрадывалось въ душу Беатрисы. Даже среды, субботы и воскресенья, когда не было парламента, не обезпечивали за нею его общества, а что касается до вечернихъ прогулокъ, то он удлались ‘преданіемъ старины’.

Около этого же времени случилось одно изъ тхъ ничтожныхъ обстоятельствъ, которыя, несмотря на свою маловажность, заставляютъ людей ближе анализировать чувства ихъ окружающихъ. Беатриса наканун совсмъ не видала Тригерна: онъ ушелъ, сказавъ ей, что намренъ говорить въ тотъ вечеръ въ парламент и потому долженъ немножко заняться у себя въ клуб. Она и не знала, въ которомъ часу онъ-возвратился. На слдующее утро она хотла отыскать въ газетахъ вечернія пренія, когда онъ вошелъ къ ней и посл перваго привтствія взялъ изъ ея рукъ газету. Беатриса обратилась къ нему съ вопросомъ, что такое значитъ — ‘палата не состоялась’.

Тригернъ, уже успвшій углубиться въ чтеніе, отвтилъ ей, не отрывая глазъ отъ газеты: ‘Это значитъ, что не было довольно членовъ, чтобы составить засданіе, что засданіе было отложено’.

Беатриса вспыхнула.

— Такъ значитъ.,, такъ значитъ, ты не былъ… значить, ты былъ не въ парламент?

— Конечно, нтъ, а предвидлъ, что засданія не будетъ.

— Такъ гд же ты былъ, Монтегю?

Тонъ, которымъ Беатриса произнесла эту фразу, заставилъ Тригерна вздрогнуть и отложить въ сторону газету. Взглянувъ на ея взволнованное лицо, онъ нсколько смутился.

— Я былъ… у меня было нсколько приглашеній, сказалъ онъ наконецъ съ нетерпніемъ.

Онъ снова принялся за газету. Беатриса молчала. Пробжавъ до конца столбецъ, Тригернъ швырнулъ въ сторону газету и всталъ.

— Душа моя, Беатриса, какъ глупо сердиться на меня, если теб хочется знать, гд я былъ, я готовъ теб разсказать.

— Нтъ, съ меня довольно того, что тебя не было здсь, что ты могъ возвратиться домой, а предпочелъ похать въ гости. Это послднее время я вижу тебя все мене, мене и мене — и Беатриса залилась слезами.

Что-то подобное упрекамъ совсти, смшаннымъ съ отвращеніемъ къ подобнымъ сценамъ и страстнымъ поклоненіемъ красот Беатрисы, зашевелилось въ сердц Тригерна въ эту минуту, когда она стояла передъ нимъ вся въ слезахъ и съ дрожащими губами. Онъ принялся утшать и ласкать ее, называя ее самыми нжными именами, и наконецъ сказалъ, что пришелъ нарочно для того, чтобы предложить ей похать за цлый день въ Виндзорскій паркъ, котораго она не видла.

И Беатриса осушила слезы и похала. Они нагулялись вдоволь въ тни вковыхъ виндзорскихъ дубовъ и возвратились назадъ въ лодк же, при мсячномъ сіяніи. Беатриса занесла этотъ вечеръ въ число счастливыхъ вечеровъ, дышавшихъ миромъ и любовью. Даже во сн она улыбалась, когда передъ ней носились старинныя башни замка, столтніе дубы и зеркальная поверхность воды. Когда она проснулась на слдующее утро, вс ея сомннія уже разсялись и она была попрежнему полна надеждъ.

Когда она будетъ признана его женой, они уже не будутъ имть отдльныхъ приглашеній, они будутъ всюду здить вмст. А пока она должна довольствоваться его любовью. Вдь онъ такъ нжно ее любитъ!

Но потомъ снова навернулись черные дни, безпокойство и сомнніе снова пробрались въ ея душу, какой-то инстинктъ говорилъ ей, что онъ не пользовался возможностью оставаться съ нею. Въ одинъ изъ этихъ дней онъ отправился въ палату и сказалъ, что засданіе вроятно займетъ весь вечеръ и потому онъ будетъ обдать у себя въ клуб.

Она пыталась-было заняться, принималась пть, вынула вс свои рисовальные приборы, бралась за книги, но ничто не шло ей въ голову. Она ршилась пойти погулять, полагая что воздухъ ее освжитъ, и позвала съ собой няню.

Она направилась черезъ Грин-Паркъ, съ его беззаботными, рзвящимися дтьми и группами гуляющихъ, по широкой и скучной улиц, ведущей къ Вестминстерскому Аббатству на Вестминстерскій мостъ. Видъ воды, казалось, утолялъ ея внутреннюю жажду. Она простояла нсколько минутъ на мосту, задумчиво разглядывая величественное зданіе парламента. Няня посадила ребнка на парапетъ и сказала Беатрис:

— Какъ бы намъ не простудить маленькаго Франка.

Беатриса поспшно повернулась.

— Правда, правда, идемъ, какъ неблагоразумно было съ моей стороны прійти сюда.

Въ то самое мгновеніе какъ она сказала это, мимо нихъ промелькнула карета и въ ней Беатриса увидла Тригерна. Она была въ этомъ убждена, хотя видла только его золотистые волосы и щку, прижатую къ щек курчаваго ребнка, котораго онъ повидимому цаловалъ. Въ ту минуту какъ карета прозжала, ребнокъ выкинулъ перчатку — одну изъ перчатокъ Тригерна, въ то же время какой-то дамскій голосъ сказалъ: ‘фи, какой дурной ребнокъ’, а Тригернъ высунулся изъ окна и сказалъ:

— Нтъ, нтъ, не стоитъ, уличнымъ мальчишками будетъ пожива., ступай къ Астлей.

Это былъ Тригернъ. Онъ игралъ и ласкалъ ребнка. Чей могъ это быть ребнокъ? Онъ никогда не игралъ съ Франкомъ. Перчатка была его, Беатриса наклонилась и подняла ее. Няня въ это время смотрла за сновавшіе вверхъ и внизъ пароходы.

— Идемъ же домой, сказала, Беатриса.

Переходя черезъ улицу, около статуи Каннинга, она видла столпившихся около нея членовъ парламента, они раздлялись на группы, направлявшіяся домой пшкомъ, другіе садились на своихъ лошадей, за третьими наконецъ прізжаю ихъ жены или дочери. Палата разошлась.

Пока она выглядывала, какъ бы безопаснй перебраться съ беби черезъ улицу, кто-то изъ проходившихъ съ восхищеніемъ кликнулъ своему пріятелю:

— Какая красавица, что за личико!

И Беатриса въ первый разъ почувствовала тяжелое, гнетущее сознаніе безполезной красоты, которая погибаетъ тщетно — и это сознаніе имло въ себ столько горечи, что могло бы вполн вознаградить и успокоить некрасивыхъ и уродливыхъ за т мгновенія страданій, которыя он переживаютъ въ жизни.

XXXII.
Беатриса ревнуетъ.

Беатриса не могла забыть этой кареты. Она съ тревожнымъ чувствомъ ожидала, что Тригернъ разскажетъ ей, какъ онъ провелъ вечеръ. Онъ обыкновенно описывалъ разныя личности, собранія и вообще все, что его забавляло, но объ этомъ вечер онъ хранилъ упорное молчаніе, даже на вопросъ ея: ‘долго ли ты оставался въ парламент?’ онъ разсянно отвчалъ: ‘сколько требовало приличіе, а потомъ я переодлся въ клуб’.

Однажды вечеромъ, когда большая часть экипажей оставила паркъ, Беатриса замтила у воротъ Кенсингтонскаго сада знакомую ей карету. Она гуляла съ доброй мистриссъ Ленгъ, хозяйкой дома, которая, услышавъ, что нянюшка несовсмъ здорова, вызвалась пойти съ ней и поняньчить маленькаго Франка. Мистриссъ Ленгъ, постоянная жительница Лондона, знала экипажи нетолько всей знати, но почти всего города. На вопросъ Беатрисы, чья эта карета? она отвчала: ‘Леди Несдэль’. Беатриса стала у воротъ, она ожидала увидть Тригерна подъ руку съ Мили, увидть, какъ онъ ее посадитъ въ карету. Но ожиданія ея не сбылись: на дорожк показались два маленькіе мальчика: тотъ, котораго цаловалъ Тригернъ, и еще другой. Съ ними была гувернантка, торопившаяся домой, такъ-какъ ‘миледи, посл прогулки верхомъ, нужна карета, хать на обдъ’.

Итакъ, она катается верхомъ, здитъ ли онъ съ ней? Гд онъ, этотъ странный мужъ и отецъ, ласкающій чужихъ дтей и сопровождающій чужихъ женъ? Беатрис было очень тяжело. Она сказала мистриссъ Ленгъ: ‘мн бы хотлось посмотрть, какъ тамъ катаются верхомъ’ — и он тихонько пошли вдоль по берегу Серпентина.

Мимо ихъ скакали неуклюжіе и ловкіе всадники, смхъ и отрывки фразъ безпрестанно до нихъ доносились, но Тригерна не было. Наконецъ, показалась кавалькаду, среди которой скакалъ Тригернъ, лицо его было обращено къ красивой женщин, старавшейся удержать лошадь и смявшейся, какъ неопытная двочка, надъ безполезностью своихъ усилій.

Беатриса никогда не слыхала про мистриссъ Гамондъ, видть его не съ Мили, а съ незнакомкой уже было для нея облегченіемъ. Но это продолжалось недолго: только что мистриссъ Гамондъ, остановивъ наконецъ лошадь и встряхнувъ кудрями, опустилась изнеможенная въ сдло, подъхала сама индйская богиня съ своимъ постояннымъ обществомъ, Еленой Волингамъ, Фрейлихратомъ и однимъ изъ своихъ дядей.

Гнвъ, выразившійся во всхъ чертахъ перемнчиваго лица Мили, когда она увидла Тригерна, отозвался еще сильне въ сердц Беатрисы. Но въ это время общее вниманіе было обращено на Елену Болингамъ, она вскрикнула, поблднла какъ полотно, и едва удержалась на лошади. Мистриссъ Гамондъ поклонилась и поскакала съ своимъ обществомъ.

Тригернъ сошелъ съ лошади. Беатрис неловко было доле оставаться, она пошла въ противную сторону и только слышала, какъ Елена сказала: ‘Мн кажется, что я видла’ — и на этихъ словахъ вдругъ остановилась, она оттолкнула съ нкоторымъ трепетомъ руку Тригерна, и оперлась на руку дяди леди Несдэль, Мили въ это время осматривалась кругомъ, какъ-будто искала, что могло такъ испугать Елену. Беатриса, оглянувшись, увидла Тригерна, разговаривающаго съ Мили, они хали шагомъ, блдная Идена и два ихъ спутника хали поодаль.

Когда Тригернъ пріхалъ домой переодться, онъ спросилъ Беатрису:

— Была ли ты сегодня въ Гайд-Парк? Ради-бога, будь осторожне! не ходи туда, когда тамъ много публики.

— Публики, повторила Беатриса обиженнымъ голосомъ.

— Не ходи туда впередъ, не предупредивъ меня, нетерпливо перебилъ ее Тригернъ.

Она съ сердцемъ отвчала ему:

— Монтегю, наши неестественныя отношенія нестерпимы!

— А, опять слезы! закричалъ онъ съ явнымъ раздраженіемъ.— Будь благоразумна — будь благоразумна! Я только боялся, что Елена тебя узнала. Мн бы для тебя самой не хотлось, чтобы знали, что ты въ Лондон.

Во взор его выражались жалость, страсть и неудовольствіе, онъ обнялъ свою прелестную собесдницу, повторяя: ‘для тебя самой.’

Беатриса лишь вздыхала. Тригернъ одлся и похалъ на званый обдъ.

Къ Беатрис явилась совершенно неожиданно незванная гостья, мистриссъ Бенсонъ, служанка маркизы.

Это случилось слдующимъ образомъ.

Леди Несдэль чувствовала, что подъ сценою въ парк скрывалось что нибудь особенное, она поспшила одться и похала раньше обыкновеннаго къ маркиз Упдаунъ, съ которой он условились хать въ оперу. Она застала свою пріятельницу еще въ великолпной уборной, и, стоя передъ туалетомъ, ломала себ голову, какъ бы вывдать то, чего ей хотлось. Впрочемъ, на видъ она была совершенно спокойна, и вслухъ любовалась маркизою. ‘Какъ вы сегодня авантажны: никто не поврилъ бы, что вамъ тридцать лтъ (ей было пятьдесятъ), какъ лоснятся ваши волосы, удивительно какъ лоснятся! Я еще сегодня утромъ говорила Фрейлихрату, какіе у васъ чудесные германскіе волосы, какого они рдкаго каштановаго цвта!’

Хитрая насмшница Мили. Она желала уничтожить въ молодомъ граф предубжденіе, раздляемое всми вновь прізжающими въ Англію иностранцами, будто гостиная маркизы одна изъ достопримчательностей страны, и ничего другаго не говорила ему, кром какъ въ этомъ род. Она изъявляла сожалніе, что волосы маркизы начинали сдть, и хотя только начинали, но все-таки это ее очень измняло! И когда юный Фрейлихратъ наивно сказалъ, что онъ не замтилъ этого недостатка, Мили отвчала: ‘Это потому, что у маркизы свтлые волосы — въ нихъ сдина не такъ замтна! они только немного кажутся суше и принимаютъ оттнокъ пепельнаго цвта, понимаете, они какъ-то блдне и суше! О, какъ я ненавижу то время (Мили желала казаться еще очень молоденькою), когда мои волосы даже настолько посдютъ, на моихъ темныхъ волосахъ не скроются тончайшіе серебристые волоски, а у маркизы волосы свтлые, и еще долго, очень долго нельзя будетъ замтить въ нихъ сдины, я этому особенно рада, потому что очень люблю маркизу, несмотря на вс ея недостатки, на ея причуды, на ея честолюбіе… дйствительно, я ее очень люблю, еще когда я была маленькой штучкой, маленькой, безпомощной индечкой, дрожащей подъ англійскимъ небомъ, она всегда меня ласкала. Бывало, я прятала свое дтское личико въ ея пухлую и теплую ладонь’.

При этомъ Мили нжно смялась, рисуя себ трогательную картину, какъ гигантская рука ласкала ея мордочку.

Фрейлихратъ, удостоенный чарующей улыбки индйки, думалъ какъ она мила и какъ счастлива, что жирная ладонь поддержала жизнь такого неземнаго созданія.

Въ уборной маркизы была дверь, которую Бенсонъ считала будкой, а себя караульнымъ, изъ этой будки она подслушала рыданье Беатрисы, и изъ нея же подслушивала теперь слова Мили. Негодованіе ея все боле и боле возрастало, по мр того какъ Мили продолжала.

— Да, дйствительно, у васъ премилые волосы, но они не такъ причесаны. Теперь мода чесаться l’impratrice, и къ вамъ оно должно непремннпо идти, потому что очеркъ вашего лица до сихъ поръ сохранилъ что-то двственное, только эта старая дура Бенсонъ не можетъ отстать отъ отжившихъ модъ и причесать васъ къ лицу. Я знаю одну француженку, которая сдлала бы васъ моложе двадцатью годами.

При этомъ (о, измна!), адресъ француженки былъ записанъ на карточку. Разговоръ перешелъ къ модамъ, отъ модъ къ верховой зд, отъ верховой зды, совершенно незамтно, благодаря искусству Мили, къ Тригерпу, къ Елен Болингамъ, къ сцен въ парк, и наконецъ къ тому, есть ли основаніе врить разнымъ нелпымъ слухамъ про Монтегю. Маркиза сообщила Мили все, что она знала объ этомъ, разсказала, какъ къ ней ворвалась Беатриса… Мили слушала съ тмъ злымъ выраженіемъ въ лиц, которое не ускользнуло отъ Беатрисы въ опер. Бенсонъ, кое-какъ подвязавъ шляпу, съ раскраснвшимся отъ злости лицомъ, скорыми шагами пошла въ Стратои-Стритъ, гд жилъ Тригернъ, она ршилась узнать, тамъ ли скрывается миссъ Брукъ, что было для всхъ тайной. Солгавъ служанк, что она иметъ порученіе отъ Тригерна, она вошла прямо къ Беатрис въ комнату. Долго она нашептывала ей разныя возможныя и невозможныя выдумки про Мили, говорила, что она уже давно съ Тригерномъ въ слишкомъ дружескихъ, предосудительныхъ отношеніяхъ, наконецъ ушла, оставивъ дрожащую всмъ тломъ Беатрису въ какомъ-то оцпенніи. Закрывая дверь, Бенсонъ проворчала: ‘вотъ вамъ, почтеннйшая леди Несдэль, я васъ теперь ошпарила, за ту злую штуку, которую вы хотите мн сыграть’.

Сплетни Бенсонъ глубоко подйствовали на страстную натуру Беатрисы, ревность ея къ Мили вспыхнула, какъ давно тлющее дерево отъ порыва втра. Вся кровь ей бросилась въ голову, передъ ней вертлись какіе-то фантастическіе образы, разстроенное ея воображеніе рисовало леди Несдэлъ во всхъ случаяхъ, въ которыхъ она ея видла на яву. То ей казалось, что Мили въ своемъ красномъ головномъ убор сидитъ противъ нея въ опер, то, что она скачетъ по парку, то ей мерещилась ея карета, прозжающая по Вестминстерскому мосту, и Тригернъ, ласкающій ея ребнка.

Эти виднія смнялись другими, которыхъ на яву она не видала. Ей представлялся Тригернъ, бросающій нжные взгляды на ея соперницу, лтнія прогулки въ тнистыхъ аллеяхъ (какъ будто Мили была способна на такія романическія прогулки!), нжные разговоры въ зимніе сумерки въ комнат, освщаемой дрожащимъ пламенемъ камина.

Она въ сильномъ волненіи ходила по комнат, хватала себя за голову, безсмысленно вперяла глаза въ какой нибудь неодушевленный предметъ, какъ будто спрашивала его, вренъ ли онъ ей, или нтъ?

Какъ долго продолжался этотъ припадокъ ревности, она сама не знала, но вроятно долго, потому что только поворотъ карманнаго ключа Тригерна въ замк наружной двери возвратилъ ее къ дйствительности.

Спокойный, безукоризненно одтый, баловень свта уже возвратился домой посл званаго обда и нсколькихъ вечеровъ. На порог первой комнаты онъ былъ встрчена. Беатрисой. Лицо ея было блдно и разстроено, волосы въ безпорядк откинуты назадъ, раскраснвшіеся глаза горли лихорадочнымъ огнемъ, вообще она походила на человка, только что столкнувшагося съ ‘злымъ духомъ’.

— Беатриса, что съ тобой? сказалъ Тригернъ недовольнымъ голосомъ.— Не боленъ ли опять Франкъ? Пора бы теб сдлаться осторожне. Сюда могъ зайти генералъ Перри: онъ меня провожалъ до угла.

Она смотрла ему пристально въ лицо, глаза ея были полны слезъ.

— Монтегю! сказала она, приходя въ свою комнату: — Франкъ здоровъ, я не объ немъ безпокоюсь, я слышала про тебя вещь, которой не могу врить, которой не хочу врить! Будь со мной откровенне. Меня ли ты любишь, или ту женщину — эту дурную замужнюю женщину?

— Какую женщину?

— Леди Несдэль, леди Несдэль, Монтегю!

Тригернъ презрительно усмхнулся.

— О, скажи, что это неправда. Поклянись, что это клевета, не то я сойду съ-ума.

— Я готовъ поклясться, чмъ хочешь, что за глупости, Беатриса!

— Поклянись жизнью Франка, онъ здсь спитъ въ люльк. Поклянись жизнью моего сына.

— Клянусь.

— Что ты ее не любишь, что между вами нтъ ничего, кром обыкновенной дружбы и ничего не было.

— Я торжественно клянусь, что между нами ничего нтъ и ничего не было. О, Беатриса! Какъ ты можешь врить такимъ нелпымъ слухамъ? Неужели ты думаешь, что я такъ же бы легко поврилъ всякой про тебя сплетн?

— Я такъ одинока, такъ неспокойна, Монтегю, говорила она съ смущеніемъ: — но ты поклялся, и мн этого довольно.

Нкоторымъ людямъ клятва ни по чемъ. Такъ вотъ, и Тригернъ поклялся, а за часъ передъ этимъ рука его сжимала маленькую ручку Мили, она назначила ему на слдующій день свиданіе, на которое онъ и явился, какъ-будто Беатрисы Брукъ не было и на свт.

XXXIII.
Осторожныя женщины.

Слдующее за симъ свиданіе не состоялось, несмотря на то, что Мили сама его предложила, умоляла Тригерна не опоздать и выдумала маленькую ложь, чтобы провести мужа: она сказала ему, что общала посидть съ больной Еленой Болингамъ.

Несдэль отправился въ парламентъ, куда явился и Тригернъ, онъ ожидалъ условнаго знака платкомъ съ дамской галлереи.

Но у Мили было другое на ум. Она пошла пшкомъ на Гровенор-Скверъ, сказавъ людямъ, что экипажъ ей будетъ нуженъ позже вечеромъ.

Пробывъ у Волингамовъ минутъ десять, чтобы не навлечь на себя подозрнія мужа, она взяла кэбъ и приказала хать на уголъ Стратои-Стритъ.

Было почти темно, когда она подошла къ дверямъ Тригерна, постучала и сказала служанк съ простодушной улыбкой:

— Впустите меня скоре, мн нужно видть даму, которая здсь живетъ, мы съ ней были вмст въ пансіон и я такъ буду рада ее видть, я толико сегодня узнала, что она здсь.

Служанка отворила дверь къ Беатрис, проговоривъ: ‘Сударыня, гостья.’

Мили ршилась разршить нкоторыя сомннія, и, обладая твердой волей, избрала этотъ прямой способъ.

Когда она вошла, Беатриса сидла къ ней спиной, играя на диван съ маленькимъ Франкомъ. Слова служанки заставили ее повернуться, и эти дв женщины, одна дйствительно дурная, другая дурная только въ глазахъ свта, стояли другъ передъ другомъ! Дйствительно дурная женщина, обманывающая мужа, заставляющая своихъ дтей быть свидтелями ея порочныхъ свиданій, но мннію свта, была невинна, ее всюду приглашали и въ обществ носили на рукахъ. Другая же, врная и любящая жена, нжная мать, обманываемая, но необманывающая, обезчещенная низостью другихъ — эта женщина въ глазахъ свта была погибшимъ созданіемъ, ею вс гнушались…

Открытое лицо и благородный взглядъ Беатрисы встртилъ хитрый блескъ индйскихъ глазъ Мили, послдняя вспыхнула, потомъ поблднла, она, можетъ быть, въ первый разъ въ своей жизни, почувствовала себя въ невыгодной позиціи.

Она не знала наврно, дйствительно ли это та особа, которую она надялась видть. Беатриса не соотвтствовала ея понятіямъ о красот, у нея на этотъ счетъ былъ иностранный, французскій взглядъ: она не могла вообразить себ героя или героиню иначе, какъ въ перчаткахъ и одтыхъ по послдней мод. Беатриса въ своемъ простомъ наряд казалась ей неряхой. Она не хотла врить, что передъ ней стоитъ любовница того утонченнаго денди, побда надъ которымъ польстила даже ея тщеславію. Она прежде не встрчалась съ Беатрисой, хотя много слышала о ея успх на балу маркизы Упдаунъ, но могла ли эта особа быть той блестящей двушкой, одно появленіе которой надлало столько шума въ большомъ свт и вскружило голову Монтегю Тригерну?

Спящее дитя, канарейка, пьянино, корзинка съ работой, принадлежности исключительно женскаго жилища — приводили Мили еще въ большее недоумніе и замшательство.

Положеніе Беатрисы было совершенно другое: она тотчасъ узнала свою стройную соперницу и приготовилась къ отпору. Ея неопытное сердце инстинктивно чувствовало, что Мили пришла вывдать великую тайну жизни Тригерна, она увидла, что Монтегю не могъ любить и доврять женщин, когда она была принуждена вывдывать разными путями тайны его домашней жизни. Она ршилась молчать, но въ то же время не спускала глазъ съ Мили. Послдняя должна была начать разговоръ.

— Мн кажется, что я ошиблась, начала она мягкимъ, вкрадчивымъ, даже немного дтскимъ голосомъ: — я думала, что это квартира господина Тригерна, хорошаго моего пріятеля, съ которымъ мн надо поговорить объ одномъ весьма важномъ дл.

— Это моя квартира. Вы ошиблись, сухо отвчала Беатриса.

— Впрочемъ, продолжала Мили, какъ-будто не слыша отвта Беатрисы: — мн собственно нужно видть одну молодую даму, семейство которой я знаю, эта несчастная двушка прельстила его и живетъ теперь съ господиномъ Тригерномъ въ качеств жены.

Беатриса и тутъ не смутилась, она спокойно и равнодушно отвчала:

— Господинъ Тригернъ здсь не живетъ, тутъ живу я.

Мысль, что передъ ней стоитъ не Беатриса, снова промелькнула въ голов леди Несдэль, она боялась показаться смшною. Ошибиться нумеромъ дома она не могла: адресъ Тригерна былъ ей слишкомъ хорошо извстенъ по письмамъ и записочкамъ. Она уже собиралась уйти, когда взоръ ея печально упалъ на богато переплетенную книгу, поднесенную ей авторомъ, книгу эту она дала Тригерну, ея гербъ и шифръ не оставляли боле сомннія. Она невольно протянула къ ней руку, и хотя тотчасъ же ее оттолкнула, но движеніе это не ускользнуло отъ Беатрисы, она съ побдоносной, спокойной улыбкой встртила лукавые глаза Мили.

Индйка, дрожа отъ гнва, тутъ же ршилась отомстить за это пораженіе, но, умя владть собою, казалась спокойною. Она не догадывалась, что Беатриса знаетъ, кто она, что страстная ея соперница горитъ желаніемъ произнести съ презрніемъ ея имя, сказать ей: ‘Да, леди Несдэль, это я! Возьми его у меня, если ты только можешь! Онъ любитъ меня, ты же, раскрашенная игрушка, одтая въ роскошныя ткани, ты имъ покинута, забыта, если онъ даже когда-либо и любилъ тебя! Тутъ его домъ, его ребнокъ, и мене чмъ черезъ годъ я буду признана его законной женой!’

Но хотя леди Несдэль и не подозрвала, что Беатриса ее знаетъ, она вывдала все, что ей было нужно. Передъ ней была Беатриса Брукъ и она была любовницей Тригерна. Извинившись кое-какъ въ своей ошибк, она вышла въ сни и спросила служанку, много ли въ ихъ дом жильцовъ. ‘Нтъ, отвчала двушка:— въ верхнемъ этаж живетъ сама хозяйка дома, въ среднемъ — господинъ Тригернъ и въ нижнемъ — молодая вдова!’ — ‘А не очистится ли одна изъ квартиръ?’ продолжала разспрашивать Мили. ‘Нтъ, об квартиры по контракту’.

Итакъ Мили была удовлетворена, если такъ можно сказать о раздраженномъ состояніи ея сердца.

Но прежде чмъ она успла снять шляпу и перемнить ботинки на спокойныя туфли, ея живое воображеніе составило цлую систему козней, слдствіемъ которыхъ должна была быть конечная погибель Беатрисы. Въ успх она не сомнвалась, такъ-какъ только на сцен да въ романахъ торжествуетъ истинная любовь и простодушіе одерживаетъ верхъ надъ свтскимъ искусствомъ. Она спокойно склонила свою головку на подушку и заснула, какъ беззаботное дитя.

Не то было съ Беатрисой. Аобдоносная улыбка, озарившая ея прекрасное лицо, скоро смнилась безпокойными думами.

Посщеніе леди Несдэль, конечно, служило явнымъ доказательствомъ, что Тригернъ ею пренебрегаетъ, но съ другой стороны оно доказывало, что она также на него иметъ, или по крайней мр думаетъ имть нкоторыя права. Посщеніе это не было совмстно съ его увреніями, что, кром дружбы, между ними ничего нтъ и не было, оно противорчило данной имъ клятв.

Беатриса посмотрла на спящаго мальчика и содрогнулась. Неужели клятва его была ложная, когда онъ клялся жизнью Франка, жизнью своего сына? Разумется, она не могла допустить этой мысли, но несмотря на то, не могла побдить своего волненія. Она твердо ршилась не говорить Тригерну о посщеніи лэди Несдэль, но, по свойственной человку слабости, весь вечеръ, весь слдующій день, постоянно заводила рчь о Мили и тмъ только раздражала Монтегю.

На свт существуютъ дв неисполнимыя вещи: одна — забавлять больнаго, когда знаешь, что онъ непремнно долженъ умереть, другая — быть любезной съ любимымъ человкомъ, когда въ душу западетъ сомнніе на его счетъ.

Беатриса была въ послднемъ положеніи: она сомнвалась въ Монтегю, хотя и не сознавалась въ томъ.

Напрасно Тригернъ старался ее успокоить разными пошлыми фразами, которыхъ у этого опытнаго волокиты былъ цлый ворохъ. При подобныхъ случаяхъ, онъ съ замчательнымъ искусствомъ выпускалъ цлый потокъ словъ, примняясь къ обстоятельствамъ, онъ говорилъ то вкрадчиво и нжно, то съ негодованіемъ, если та, къ которой относились его рчи, была молода, красива, какъ Батриса, то онъ обыкновенно прибгалъ къ ея собственному сужденію, говоря: ‘Неужели ты можешь сомнваться въ моей врности? да одного твоего пальчика не стоятъ вс эти свтскія женщины!…’ Если же наружность предмета слишкомъ противорчила этимъ пышнымъ выраженіямъ, то онъ восхвалялъ умъ и нравственныя качества…

Мили онъ уврялъ, что боле всего любитъ ея оригинальность, ея грацію…

Лэди Несдэль, съ своей стороны, тоже положила не говорить Тригерну о посщеніи его квартиры, она знала, что будетъ непріятная сцена, а она ихъ не любила и по возможности избгала. Она нисколько не потеряла надежды, что отношенія ея къ Тригерну останутся по старому, а потому продолжала съ нимъ кокетничать, одвалась какъ куколка, и вообще старалась, чтобы ея домъ былъ для него пріятне прежняго.

Душевныя волненія и недостатокъ физическаго отдыха не совсмъ благопріятно дйствовали на наружность Беатрисы. Она въ раздумь блуждала по комнатамъ, ломая себ голову, что ей длать, что предпринять. Наконецъ, она набрела на несчастную мысль — слдить за Монтегю и такимъ образомъ придти къ какому-либо заключенію. Съ этого времени она не имла ни минуты покоя. Съ ранняго утра она убгала изъ дому, надясь гд нибудь увидть Тригерна: она то сидла въ темныхъ аллеяхъ Кенсингтонскаго сада, то ходила по Гайд-Парку, пока вечерняя свжесть не напоминала ей, что надо бжать домой, куда Монтегю въ это время заходилъ переодться.

Иногда ей удавалось его увидть, иногда — нтъ, но даже когда она его видла, окруженнаго свтскими львицами, ей было не легче, напротивъ, сравнивая себя съ этими нарядными красавицами, она приходила къ мысли, что она гораздо хуже ихъ и что очень понятно, что онъ ей предпочитаетъ другихъ. Это — одно изъ непонятныхъ свойства, любви, присущее человческому сердцу.

Беатриса бредила на яву. Она иногда утшала себя избитою истиною, слышанною ею отъ самого Тригерна, что ‘вс мужчины дурно обращаются со всми женщинами’ — но это было плохимъ утшеніемъ.

Иногда она поддерживала себя мыслью, что пусть будетъ, что будетъ, пусть эта вроломная женщина имъ владетъ, пусть она припишетъ его имя въ длинный списокъ своихъ побдъ, было время, когда и Беатриса была его кумиромъ, значитъ, она умретъ немного ране, чмъ ожидала, и оставитъ его испорченному свту, полному соблазна и обмана.

Но чаще всего она впадала въ уныніе, особенно чувствительное въ ея одиночеств. Около этого времени Беатриса сдлала открытіе,иобыкновенно длаемое гораздо позже въ жизни. Она увидла, что красота ея начинала блекнуть, что лицо ея замтно худетъ, что глаза теряютъ свою живость, вообще она казалась старе своихъ лтъ. Она съ безпокойствомъ смотрлась въ зеркало, она боялась, чтобы Монтегю не нашелъ въ ней перемны, она еще не знала людей, она думала, что любовь зависитъ отъ одной наружности, а не отъ сердца любящаго человка.

Болзненное состояніе ея не могло укрыться отъ Тригерна. Онъ призвалъ доктора, который нашелъ въ ней большую слабость, прописалъ для укрпленія хининъ и совтовалъ, какъ-бы въ насмшку, вести правильную жизнь, ложиться рано, мене тревожиться…

Чмъ она боле тосковала и слдила за Тригерномъ, тмъ онъ чаще отлучался изъ своего скучнаго жилища въ Стратон-Стрит.

Ему наскучило возиться съ больной и грустной Беатрисой, онъ предоставилъ ее попеченію доктора, а самъ среди своихъ разнообразныхъ развлеченій только изрдка о ней вспоминалъ.

Все это время онъ большею частью проводилъ у леди Несдэль. Тамъ за нимъ ухаживали, все ему улыбалось, никто его не попрекалъ въ неврности.

Поэтому неудивительно, что онъ предпочиталъ такой милый домъ своему, гд все общество состояло изъ грустной тоскующей жены и болзненнаго ребнка, надодавшаго ему своимъ крикомъ.

XXXIV.
Грозовая туча.

— Сударыня, а, сударыня — я никакъ не сыщу рецепта — вотъ уже цлый часъ мечусь изъ угла въ уголъ, а мальчикъ изъ аптеки дожидается, потому что докторъ зазжалъ туда.

— Не безпокойся, Нанси, я сама найду. Онъ долженъ быть въ папковой книжк. Постой, я знаю, гд онъ долженъ быть — докторъ писалъ его въ гостиной. Я думала совсмъ о другомъ, когда докторъ Эрнъ далъ мн его.

Бдная Беатриса! Она дйствительно думала совсмъ о другомъ въ ту минуту: она думала о томъ, какъ задумчивъ и молчаливъ былъ Монтегю въ тотъ вечеръ, какъ онъ видимо что-то обдумывалъ и безсознательно смотрлъ изъ окна на скучный, однообразный видъ, и потомъ, вмсто того чтобы подссть къ ней и поболтать, какъ-то разсянно и поспшно проговорилъ:

— Ну, теперь ты, кажется, ршительно начинаешь поправляться.— Не правда ли, Беатриса?

Затмъ онъ пододвинулъ кресло къ письменному столу, поспшно написалъ письмо, сложилъ его, запечаталъ, спряталъ въ карманъ и вышелъ изъ комнаты, не сказавъ ни слова.

Онъ оставилъ ее одну, съ ея грустными мыслями и догадками, которыя она тщетно старалась побороть — борьба оканчивалась обыкновенно продолжительными спазмами, уничтожившими все благодтельное дйствіе хинина, прописаннаго ей докторомъ Эрномъ. Въ эти минуты имя сестры чаще слышалось въ устахъ Беатрисы, чмъ имя Монтегю.

Маріана! Ясная, спокойная, любящая Маріана! О, что бы я дала въ эту минуту, чтобы склонить голову къ теб на плечо! Услышать твой голосъ, увидть твои глаза, обращенные къ небу съ молитвой — ‘о всхъ труждающихся и обремененныхъ’.

Есть на свт добрыя души, къ которымъ несчастные и огорченные прибгаютъ, какъ ребнокъ къ матери. Беатриса думала объ одной изъ нихъ, но далеко отъ нея была ея Маріана, далеко былъ отецъ, запретившій другимъ дтямъ даже произносить это имя.

Съ тяжелымъ сердцемъ прошла Беатриса изъ спальной въ смежную гостиную и остановилась у стола, на которомъ докторъ и Монтегю писали наканун вечеромъ. Она взяла въ руки изящную, маленькую книжку изъ папки (его подарокъ къ послднему дню ея рожденія) и встряхнула ея, но изъ нея ничего не выпало.

Тогда она принялась тщательно перелистывать страницы, надясь все-таки найти рецептъ. Вдругъ ея взоръ былъ привлеченъ нсколькими строками, написанными рукою Тригерна и отпечатавшимися на протечной бумаг. Тамъ было имя, ненавистное ей — имя лэди Несдэль. Это была та самая записочка, которую онъ написалъ наканун, пока докторъ Эрнъ пробовалъ ея пульсъ и прописывалъ ей лекарство! Ужь не назначалъ ли онъ ей мсто свиданія?

Читатель, можетъ быть, обвинитъ мою Беатрису въ ребячеств, если я скажу, что ей особенно больно было то обстоятельство, что онъ написалъ это письмо въ ея присутствіи, на ея стол и осушилъ чернила его въ той самой книжк, которую онъ ей подарилъ. Она видла въ этомъ посмяніе и попраніе чувствъ, святыхъ для нея. Озадаченная этимъ неожиданнымъ открытіемъ, она сначала закрыла глаза и съ глубокимъ вздохомъ откинулась на спинку кресла, затмъ, принялась тщательно разбирать неясно отпечатавшееся письмо. Письмо было такъ поспшно написано, что почти каждое слово оставило слдъ. Особенно отчетливо вышелъ адресъ:

‘Леди Нэсдель
‘у мистриссъ Миры Грей
‘Россель-Скверъ

‘Три часа’.

Остальное можно было только частью разобрать, но смыслъ всего письма былъ слишкомъ ясенъ.— Вотъ что Беатриса успла разобрать, буква за буквой:

‘… Фульвія или не Фульвія, моя милая… Я… 4-го… Ричмондъ., я… скоре Антоній, чмъ Антиной… ‘потерянный для свта’, ради твоей любви… но… возвратимся водой изъ гостинницы замка.

‘Навки преданный теб одной
‘М. Т.’

— Навки преданный теб одной!— Теб одной!— Теб одной!

Болзненно отзывались эти слова въ ум Беатрисы. И письмо не адресовано даже въ домъ Несдэля. Нтъ, онъ этого не сметъ. Оно адресовано къ Мир Грей — той самой Мир Грей, которая принимаетъ теперь письма своей племянницы и ея друга, какъ она прежде принимала Беатрису и покинула ее въ ту минуту, когда она наиболе нуждалась въ опор. О! гнусные, гнусные люди! И Беатриса въ отчаяніи ломала руки.

Она еще разъ взглянула на это явное доказательство коварства и обмана и, взявъ костяной ножичекъ, вырзала листъ съ несчастными словами, сложила его и спрятала въ бюро. Затмъ, она обдумала, когда должно было быть свиданіе. Было уже первое іюля. Могла ли она дожить до 4-го и не выдать своихъ чувствъ?

Но ей не трудно было перенести это испытаніе. Въ тотъ вечеръ онъ вовсе не возвращался. На слдующее утро онъ прибжалъ къ ней впопыхахъ, но такъ-какъ она чувствовала себя хуже, то онъ недолго оставался. 3-го онъ не обдалъ дома, но возвратился сравнительно раньше. Съ чуткостью, свойственною нервнымъ больнымъ, она услышала его шаги прежде даже, чмъ онъ постучалъ въ наружную дверь. Она услышала, какъ онъ остановился за ея дверями и поставилъ свчу на столъ. Она почти надялась, что онъ пройдетъ мимо. Но черезъ мгновеніе онъ осторожно постучалъ въ дверь и тихо вошелъ въ комнату, говоря:

— Я боялся разбудить тебя, хотя нарочно возвратился пораньше, чтобы увидиться съ тобой.

Какое-то смлое вдохновеніе овладло ею при этихъ словахъ.

— Мн не хочется спать, по мн нездоровится и что-то такъ грустно. Я бы желала, чтобы ты остался завтрашній день со мной. Докторъ Эринъ говоритъ, что я могла бы похать куда нибудь загородъ.

Какой-то непонятный свтъ блисталъ въ ея глазахъ, когда она, ухватившись за ручки своего покойнаго кресла, обернулась, чтобы взглянуть на Монтегю. Но онъ ничего не примтилъ. Онъ сидлъ у стола, подперевъ голову рукой, золотистыя его кудри ярко освщались свтомъ лампы и заслоняли его глаза. Онъ обдумывалъ. Беатриса схватилась за бокъ, сердце ея на мгновеніе замерло, но при первомъ звук его голоса, снова тревожно забилось.

— Какъ досадно, промолвилъ онъ: — еслибъ я это зналъ сегодня утромъ, я бы могъ иначе устроить. Несдэль детъ завтра къ своимъ мальчикамъ въ Итонъ, у нихъ тамъ большой праздникъ, и я общался, я далъ слово хать съ нимъ, посл-завтра я поду съ тобой, куда хочешь.

— А лэди Несдэль детъ съ вами, Монтегю?

— Не знаю, она была что-то нездорова это послднее время, а шумъ и суета въ такой толп будутъ ей не совсмъ понутру. Но прошу тебя, Беатриса, не начинай ты снова своихъ разспросовъ объ этомъ жалкомъ существ. Ты все еще, кажется, видишь въ ней чародйку, которая хочетъ опутать своими чарами тебя или меня.

Беатриса попыталась улыбнуться.

— Нтъ, но мн, право, что-то нездоровится, отвчала она.

Онъ принялся съ ней разговаривать. Онъ шутилъ съ нею. Онъ разсказалъ вс новости, которыя могли ее интересовать. Онъ называлъ ее тми нжными именами, которыя были когда-то такъ дороги ея сердцу. Кто можетъ выразить все отчаяніе подобнаго положенія? Знать, что все это — ложь, пустыя клятвы, притворныя ласки, что эти слова утшенія — только пустыя фразы, между тмъ, какъ готовъ бы отдать руку на отсченіе, чтобы поврить имъ. Знакомый голосъ, въ которомъ прежде слышалась любовь, теперь измна, взоры, въ которыхъ крылась ложь и обманъ, сознаніе низости любимаго существа — сознаніе, котораго ничмъ не вырубишь во вки — все это отяготло надъ Беатрисой въ т краткія минуты, когда этотъ мужъ-любовникъ безстыдно лгалъ передъ нею, что было мочи.

А тутъ еще возстаютъ въ ум проповди, на которыя такъ щедры люди въ подобныхъ случаяхъ. Какой недостойный предметъ любви! Смотри, какъ онъ низокъ, его клятвы — только поруганіе самыхъ священныхъ чувствъ! Разстанься съ призракомъ, порви эти позорныя оковы. Не упадай духомъ и надйся на будущее.

Надйся! это все равно, что посовтовать кораблю, выкинутому на берегъ, направить свой путь въ ближнюю гавань. Ему остается только развалиться въ куски и разсяться по безпредльному океану.

Глубокій вздохъ вырвался изъ груди Беатрисы и, несмотря на ея молчаніе и самообладаніе, Тригернъ, съ инстинктомъ, свойственнымъ людямъ, долго жившимъ вмст, догадался, что здсь ‘что-то неладно’. Это сознаніе безпокоило и раздражало его.

— Что, опять кто нибудь наговорилъ теб глупыхъ исторій, Беатриса? сказалъ онъ довольно рзко.

Едва внятное ‘нтъ’ было отвтомъ на его слова.

Люди, постоянно прибгающіе ко лжи, никогда не знаютъ, гд ихъ ожидаетъ изобличеніе. Въ чемъ дло? Не открыла ли она, что его общанія жениться и признать Франка законнымъ сыномъ были выдумкой. Она такъ грустила послднее время. Съ внутреннимъ неудовольствіемъ онъ слдилъ за нею. Онъ хотлъ, чтобы ему врили, хотя самъ зналъ, что лгалъ. Онъ хотлъ, чтобы эти чудные, страстные глазки взглянули на него съ прежней нжностью, надеждой и доврчивостью, какъ уже часто случалось посл подобныхъ объясненій. Онъ ждалъ ясной улыбки, которая, какъ лучъ солнца, разотала бы черныя тучи, онъ ждалъ, что она бросится къ нему на шею и обовьетъ его своими руками. Но въ обращеніи Беатрисы было что-то сдержанное, чего онъ никогда еще въ ней не видывалъ и чего не могъ сносить. Холодно и почти сердито онъ пожелалъ ей доброй ночи, но, прощаясь, какъ-то нехотя опустилъ ея руку.— Я бы желалъ, чтобы ты поскоре поправилась, были его послдній слова, и они были произнесены тономъ упрека, какъ будто Беатриса своею болзнью длала противъ него положительную несправедливость.

XXXV.
День въ Ричмонд.

Къ утру роковаго 4-го іюля Беатриса спала сладкимъ сномъ, свтлая улыбка играла на ея устахъ, ей снился такой счастливый сонъ, что, даже проснувшись, она не могла отдлаться отъ его обаянія. Розовый свтъ встававшаго солнца уже пробивался въ комнату.

Ей снилось, какъ это нердко случается, что дйствительность была сонъ. Она ясно помнила, что Тригернъ общался хать съ ней, потому что онъ общалъ Несдэлю сопровождать его въ Итонъ, но ей снилось, что строки, найденныя ею въ книжк, были только плодомъ воображенія, разстроеннаго болзненною ревностью и душевными тревогами.

Сознаніе, что что-то тяжелое отлегло у нея на душ, какая-то неизъяснимая радость, наплывъ новыхъ надеждъ, ршимость смотрть ‘благоразумне’ на дружбу Тригерна съ леди Несдэль — всего этого никакія слова не въ состояніи описать. Только по прошествіи нсколькихъ минутъ, когда, вмст съ полнымъ сознаніемъ возвратилось къ ней какое-то безпокойство и тнь сомннія омрачила ея счастье, она дала себ время остановиться надъ этими мыслями. Она поспшно встала и, какъ блый призракъ, перешла изъ одной комнаты въ другую. Она раскрыла настежь ставни, схватила книжку — страницы ея были чисты — она была права. Но кладя книжку на мсто, она невольно взглянула на шкатулку — сонъ разсялся — она вспомнила. Медленно приблизила она къ себ шкатулку, отперла ее и вынула пакетъ, заключавшій вырванный листъ. Оно было тамъ — это письмо-призракъ — доказательство измны, печать гнусной лжи.

Подъ пепломъ и лавою Геркуланума остался отпечатокъ женской фигуры, которую смерть захватила среди отчаянной попытки спастись. Этотъ отпечатокъ отчаянія возбуждалъ и возбуждаетъ участіе цлыхъ поколній. Подобную же, хотя не предсмертную, агонію ощущала и Беатриса, когда вс ея надежды лежали въ развалинахъ. Она еще разъ попыталась освободиться отъ тяжелаго убжденія. Она читала и перечитывала листъ протечной бумаги, стараясь такъ перетасовать слова и пополнить пропуски, чтобы придать ему наиболе безвредный смыслъ. Она пыталась думать, что даже посл этого письма Тригернъ могъ измнить свое намреніе — но и эта попытка была тщетна. Дйствительность снова предстала ея глазамъ, и вмст съ теплымъ яснымъ свтомъ лтняго дня возвратилась къ ней лихорадка дятельности, болзненная энергія, которая такъ часто удивляла людей, неимющихъ о ней понятія. Беатриса ршилась сама похать въ Ричмондъ, чтобы развдать все на мст.

Одно только ея присутствіе не входило въ планы этого памятнаго дня — все остальное было отлично улажено. Несдэль отправился къ своимъ дтямъ съ намреніемъ переночевать у ихъ гувернра. Мили такъ долго распространялась о толкотн, о жар, о шум, и такъ выразительно прижимала къ вискамъ свои маленькія ручки, какъ-бы предчувствуя все, что ей придется перенести, что Несдэль былъ принужденъ присовтовать ей остаться дома, что для нея уже давно было ршеное дло. Она придумала пренаивный разсказецъ о томъ, какъ ей стало гораздо лучше и она отправилась прокатиться въ Ричмондъ съ доброй ттей Мирой, какъ чудный воздухъ и видъ рки тотчасъ разсялъ ея головную боль, какъ он встртили въ саду мистера⁴ Тригерна (потому что Мили ничего не скрывала отъ мужа — это было не въ ея характер!) и какъ наконецъ ей было жалко, что она не похала въ Итонъ, такъ-какъ она теперь была уврена, что эта поздка не сдлала бы ей вреда!

Она не отправилась въ Ричмондъ съ Тригерномъ — нтъ, это было бы ‘неосторожно’, а Мили всегда и во всемъ была осторожна. Она даже не пріхала въ одно время съ нимъ, какъ длаютъ въ подобныхъ случаяхъ новички. Нтъ, она пріхала и пошла гулять по парку, какъ-бы ни въ чемъ ни бывало, и словно совершенно случайно подошла къ тому мсту, гд поджидалъ ее Тригернъ, сидя на ршотк терассы. Даже и тогда она сдлала видъ, что не примчаетъ его и обратила вниманіе тти Миры на рзвившуюся невдалек собаку, и еще на какой-то кустикъ, и только когда подошла совсмъ близко къ Тригерну, обнаружила полнйшее изумленіе такой неожиданной встрч. Когда Тригернъ предложилъ ей покататься въ лодк, она согласилась не прежде, чмъ спросила согласіе ттки Миры, словно она была молодая двушка, выхавшая въ первый разъ на балъ подъ присмотромъ старшихъ.

Беатриса поспла какъ разъ во-время, чтобы увидть, какъ они садились въ лодку. Взволнованная, неопытная, робкая, она поджидала то въ одной, то въ другой лодк, пока Мили не подъдетъ къ гостиниц Замка. Тогда она поспшно перешла дорогу и вошла въ паркъ, но боясь встртиться съ Монтегю на открытой лужайк и изнемогая отъ нравственныхъ страданій, опустилась на скамью. Она оставалась тамъ, безсознательно перенося взоры отъ неба къ вод, прислушиваясь къ серебристымъ звукамъ колокольчиковъ за ркою и дивясь, что на свт можетъ быть такой покой — пока не возвратилась лодка, въ которой были Тригернъ и Мили. Тригернъ выскочилъ первый и помогъ ей выйти на берегъ. Мили дотронулась своей маленькой рукой, сверкавшей брильянтами, до его плеча, и чуть коснувшись ножкой до подставленнаго ей колна, однимъ прыжкомъ миновала мокрый берегъ и очутилась на сухихъ ступеняхъ пристани. Шутя и смясь, взяла она изъ его рукъ свою шаль и, сверкая своими браслетами и цпочкою и шурша шелковымъ платьемъ, какъ змя чешуею, поспшно направилась съ нимъ черезъ лужайку.

Задыхаясь, не видя ничего передъ собою, едва переступая, Беатриса послдовала за ними. Теперь она не такъ боялась встрчи — вуаль скрывала ея лицо — уже начинало смеркаться и толпы постителей наполняли паркъ — теперь было мало вроятія быть узнанной. Когда она поравнялась съ ними, леди Несдэль говорила Тригерну: ‘О, еслибъ я могла врить вашимъ словамъ, ныншній день напомнилъ бы мн прежніе счастливые дни’.

А Монтегю, подхвативъ ее со смхомъ и любовью за руку, отвтилъ: ‘Довольно, довольно, мое сокровище, не станемъ тратить дорогаго времени въ пустыхъ спорахъ. Ття Мира, вроятно, пристанетъ къ намъ, когда позовутъ обдать’.

Беатриса послдовала бы и еще дале за ними, еслибы въ эту минуту не подошелъ къ ней одинъ изъ лакеевъ, уже нсколько времени слдившій за этой фигурой въ вуал, такъ рзко отличавшейся отъ остальныхъ веселыхъ и нарядныхъ постителей гостиницы.

— Прошу извиненія, миссъ, сказалъ онъ:— по я полагалъ, что вы ищете своихъ знакомыхъ. Къ которому обществу принадлежите вы?

Беатриса хотла что-то отвтить, но не могла. Она неопредленно взглянула на окна гостиницы, въ которыхъ уже засверкали огни. Гд, у котораго изъ этихъ оконъ обманщица-жена пировала съ любовникомъ, покинувшимъ свою жену? Куда они скрылись? Что слдовало ей теперь длать?

Между тмъ она успла замтить, что начинаетъ обращать на себя вниманіе. Лакей, заговорившій съ нею, указалъ на нее какому-то другому человку, повидимому своему начальнику, и тотъ, подойдя къ ней и пристально взглянувъ на нее, ршительнымъ, хотя и учтивымъ голосомъ отнесся къ ней:

— Я, право, принужденъ спросить васъ, сударыня, что вамъ угодно. Мы не можемъ (и при этомъ онъ взглянулъ на т самыя окна, на которыя она смотрла) допустить, чтобы люди являлись непрошенными гостями въ частные кружки. Если вы ожидаете вашихъ друзей попозже или желаете получить что-нибудь въ буфет, мы съ величайшимъ удовольствіемъ исполнимъ ваше желаніе. Если же…

Онъ не докончилъ фразы, но Беатриса поняла, что смыслъ недосказанныхъ словъ долженъ быть такой: ‘если же нтъ, то вы лучше бы убрались отсюда’.

Да и дйствительно, что оставалось ей длать. Даже среди своего отчаянія и злобы она сознавала, что еслибы она теперь ворвалась къ нимъ и сдлала бы ‘сцену’, то послдствіемъ этого было бы, что леди Несдэль никогда не возвратилась бы къ мужу, и ‘навсегда’ осталась бы съ Монтегю. Она не хотла также обличить Тригерна и обнаружить свою исторію передъ толпой слугъ и постителей гостиницы. Она узнала что могло быть худшаго, и теперь можетъ возвратиться домой.

Она попыталась пробормотать что-то о друзьяхъ, которыхъ она ожидала встртить, но не встртила, и удалилась. Человкъ, заговорившій съ нею посл лакея, послдовалъ за нею до кареты, и когда кучеръ захлопнулъ дверцы, она услышала, какъ онъ спросилъ у кучера ея адресъ и услышавъ, что въ Стратон-Стритъ, съ усмшкою отвтилъ:

— Я такъ и думалъ. Капитанъ Тригернъ тутъ съ другой барыней. Онъ уметъ весело пожить — на это мастеръ.

Дрожа отъ стыда, страха и горя, Беатриса забилась въ уголокъ кареты, какъ-бы желая скрыться отъ глазъ свта, и воротилась въ городъ. Возвратясь домой, она принялась ждать — ждать съ открытою дверью возвращенія Монтегю.

XXXVI.
Ночная стража.

Замужняя женщина, какъ бы легкомысленно и дурно она себя ни вела, должна быть до нкоторой степени осмотрительна въ своихъ поступкахъ. Она должна беречь добрую славу своего имени, у нея есть домъ, куда она должна раньше или позже возвратиться, если не хочетъ навлечь на себя явный позоръ.

Мили воротилась домой посл вечерней прогулки въ лодк и неприличнаго обда tte—tte, но воротилась оченя поздно. Она почла за лучшее pour la biensance взять къ себ въ коляску, вмст съ Тригерномъ, Фрейлихрата и молодаго агаше французскаго посольства, обдавшихъ съ другимъ обществомъ и искавшихъ съ кмъ бы воротиться домой. Румяная русская графиня уже разсчитывала-было на ихъ общество, какъ вдругъ подвернулась Мили и похитила ихъ, она полагала, что гораздо приличне будетъ пріхать въ городъ съ цлымъ обществомъ, чмъ съ однимъ Тригерномъ и тткою Мирою.

Она настояла, чтобъ завезти домой каждаго изъ своихъ спутниковъ, и съ любопытствомъ вглядывалась въ освщенныя окна нижняго этажа въ Стратон-Стритт, съ улыбкой торжества припоминая неловкую красавицу, которую она тамъ видла. Она успла выманить отъ Тригерна полупризнаніе въ его непостоянств, но этотъ искусный ‘сердцедъ’ съумлъ такъ хорошо прикрыть свои признанія страстными увреніями въ любви къ ней, изъявленіями раскаянія въ своемъ увлеченіи и непріятной связи, которую онъ, впрочемъ, скоро расторгнетъ — однимъ словомъ, Мили осталась въ сущности боле довольною, чмъ еслибъ онъ вовсе ей не измнялъ.

Темная тнь виднлась въ одномъ изъ оконъ: тамъ стояла Беатриса. Она видла, какъ онъ простился съ Мирой и Мили, и подошла къ дверямъ, чтобы встртить его, когда онъ войдетъ.

— Милая моя Беатриса, ты еще не легла спать! Неужели ты сидла такъ долго нарочно, чтобъ меня встртить при вход? Онъ говорилъ съ неподдльной, повидимому, веселостью и прошелъ вслдъ за нею въ гостиную.

— Гд ты былъ, Монтегю? гд ты провелъ день? сказала она сдержаннымъ голосомъ.

— Тамъ, гд я сказалъ. Право, Беатриса, ты начинаешь надодать мн своими допросами.

— Ты не былъ въ Итон. Ты былъ съ леди Несдэль.

— Если я не былъ въ Итон, то изъ этого не слдуетъ, чтобъ я былъ съ той, съ которою твоя ревность постоянно меня сводитъ. Гд бы я ни былъ, такого рода пріемъ не услаждаетъ моего возвращенія. Почему ты знаешь, что я не былъ въ Итон?

— Потому что… Беатриса не могла продолжать отъ волненія — у нея не хватало голоса. Она возвратилась въ девять, а теперь уже былъ часъ ночи. Эти четыре часа она провела въ безумныхъ мукахъ, среди горькихъ мыслей и воспоминаній, наглый тонъ тригерновой рчи окончательно ее взорвалъ.

— Потому что, воскликнула она съ ожесточеніемъ: — я была подл тебя, когда ты сказалъ той низкой, развратной женщин: ‘идемъ, моя очаровательница, не станемъ боле тратить времени въ пустыхъ спорахъ!’ Я была тамъ… я тебя видла… я тебя слышала.

Тригернъ вспылилъ не мене ея.

— Ты за мной подсматривала! вскричалъ онъ съ непостижимою яростью: — ты смла меня подкарауливать! Берегись, несчастная, это худо можетъ кончиться!

Но Беатриса, съ изступленіемъ и отчаяніемъ въ глазахъ, перебила его:

— Нтъ, ты лучше берегись — пусть она себя бережетъ, эта милая дама, обманывающая мужа, бросившая дтей. Что помшаетъ мн предупредить его, сказать ему: ‘Дуракъ! ты каждый день терпливо переносишь самое жестокое оскорбленіе, человкъ, котораго ты принимаешь какъ друга — злйшій врагъ теб, униженіе и позоръ — вотъ что вноситъ онъ въ домъ твой: твоя жена, твой другъ, одинаково лживы!’ Я все открою лорду Несдэль. Я все открою, если только доживу до завтра!

Монтегю смотрлъ на нее въ изумленіи — вотъ она, та Беатриса, которую рисовало его воображеніе въ ту минуту, когда онъ услышалъ, что она была у маркизы Упдаунъ, чтобъ объявить, что она не любовница его, а жена. При всемъ своемъ изумленіи онъ, однако, не потерялъ своей свтской сметливости. Онъ понялъ, что слишкомъ открыто высказался. Онъ уговорилъ ее ссть въ кресло, и облокотись на спинку, началъ нжнымъ, вкрадчивымъ голосомъ:

— Ея мужъ теб не повритъ, отъ подумаетъ, что ты бредишь. Я самъ, право, не знаю, что о теб думать. И что же я сдлалъ въ сущности? Я зналъ эту женщину гораздо прежде, чмъ встртился съ тобою — я былъ…

— Къ чему же было не сказать мн прямо, въ какихъ ты отношеніяхъ съ нею, къ чему было отпираться! О, Монтегю! ты поклялся жизнью Франка, жизнью моего дорогаго ребнка! и все это было ложь!

— Нтъ, нтъ, то не ложь, а правда, что я тебя любилъ и люблю боле, чмъ кого, люблю такъ, какъ никогда не думалъ любить женщину. Беатриса, ты не знаешь свта, вс, по крайней мр большая часть людей, могутъ упрекнуть себя въ подобной несчастной связи. Еслибы ты не была такъ больна и раздражительна, я давно объяснилъ бы теб неловкое свое положеніе. Ты хочешь идти къ ея мужу, и выдать ее, выдать меня. Разв теб будетъ легче, если я всажу пулю въ лобъ Несдэлю, или онъ мн? Разв теб пріятно будетъ, если лэди Несдэль, потерявъ ради меня мужа, семейство и доброе имя, останется по необходимости у меня на рукахъ? Ты преувеличиваешь значеніе подслушанныхъ тобою словъ, что же изъ нихъ слдуетъ? Она привыкла, къ самой преувеличенной лести, и смотритъ на каждаго знакомаго какъ на поклонника. Разумется, я могъ прекратить съ ней знакомство, чего теб, вроятно, хочется, но чтобъ избгнуть случая съ ней видться, я долженъ бросить весь кругъ своихъ знакомыхъ. Я ненавижу всякаго рода ссоры, сцены и разрывы. Я многимъ обязанъ ея дядямъ. Одинъ изъ нихъ занимаетъ важное мсто въ администраціи, отъ другаго зависитъ, останусь ли я въ парламент или нтъ. Ты, врно, не захочешь, чтобъ я лишился мста въ парламент — ты не захочешь погубить меня — за то, что я не устоялъ противъ утонченнаго кокетства модной интригантки.

— Я твоя жена, Монтегю, а эта женщина — чужая жена. Я имю то же право мстить за измну, какъ и ея мужъ, еслибъ онъ узналъ о ея поведеніи.

— Вдь я не первый, не послдній, съ кмъ она кокетничаетъ. Зачмъ теб губить меня! Я убжденъ, что она была бы радехонька, еслибы изъ-за нея поднялся шумъ, къ тому же ты, кажется, преувеличиваешь зло: она — кокетка, больше ничего, на сколько мн извстно. Образумься, моя милая, будь разсудительна, будь разсудительна, жизнь и безъ того мн тяжела, особливо съ тхъ поръ, какъ участь моя связана съ твоею. Не заставь меня пожалть о томъ дн, когда мы встртились.

— Я разсудительна, Монтегю. Ты клялся жизнью Франка, что между тобою и ею ничего нтъ, ничего не было.

— Да, дорогая моя Беатриса, и я едва могъ удержаться отъ невольной улыбки — такъ настоятельно ты этого требовала. Да, между нами нтъ ничего, чего не допускается между друзьями и знакомыми — въ этомъ я всегда могу поплаться.

— Не къ чему было улыбаться, Монтегю, когда ты довелъ меня до того, что я не знаю, врить ли теб или нтъ, не знаю, которую изъ двухъ женщинъ, которымъ ты признаешься въ любви, ты дйствительно любишь.

— Тебя, моя Беатриса, тебя одну, мое сокровище, взятое съ бою! Меня почти насильно втянули въ это знакомство. Мистриссъ Мира Грей постоянно напвала мн, что му, жъ ея племянницы недостоинъ ея, все, казалось, клонилось къ тому, чтобъ мы сошлись. И сама Мили тоже. Но я не хочу выдавать себя за Ловеласа. Желаніе соперничать съ другими женщинами — отличительная черта ея характера, а въ то время появилась въ обществ очень хорошенькая русская, которую она вздумала во что бы то ни стало затмить. Стоитъ ли намъ ссориться, моя Беатриса, стоитъ ли ревновать изъ-за такой женщины?

Онъ нагнулся, будто желая поцаловать ее въ щеку, но она отвернулась и сказала съ сердцемъ:

— Мы другъ друга не понимаемъ, Монтегю. Это не ревность, не одна только ревность, хотя потерять тебя, для меня — вопросъ жизни и смерти. Я чувствую частью сожалніе, частью отвращеніе, при мысли, что ты, котораго я считала такимъ честнымъ и прямымъ, сталъ ежедневно унижаться до такой степени. Я немогу переносить мысли, воскликнула она съ жаромъ: — что ты исполняешь вс приличія, предписываемыя свтомъ: любезно жмешь руку, шь хлбъ вмст съ человкомъ, который, по твоимъ же словамъ, убилъ бы тебя, еслибы могъ узнать чувства, которыя ты питаешь къ нему! Тебя спасаютъ отъ этой участи, право, страшно подумать, только ежедневныя мелочныя хитрости.

— Беатриса! воскликнулъ Тригернъ.

Но не такъ легко было ее остановить.

— Еслибъ ты узналъ, что слуга твой систематически обманываетъ и обворовываетъ тебя, не почелъ ли бы ты вполн справедливымъ, еслибы его наконецъ осудили и сослали на поселеніе. Ты — воръ-джентльменъ! Ты похищаешь сокровище, которое нельзя ничмъ замнить: ты похищаешь любовь. И неужели ты думаешь, что та, которая такъ хитро обманываетъ мужа и весь свтъ, не можетъ обмануть тебя? Неужели гордость такъ ослпляетъ тебя? О, я надюсь, провидніе накажетъ ее! Я надюсь, что…

Но при этихъ словахъ голосъ Беатрисы, становившійся все громче и громче, вдругъ оборвался, она приподнялась, развела руками и упала безъ чувствъ.

Очнувшись, она услышала нжный, вкрадчивый голосъ Монтегю, старавшагося утшить ее, онъ общалъ ей исправиться и никогда боле не водиться съ леди Несдэль, онъ общалъ ей признать ее своей женой передъ лицомъ всего свта, онъ умолялъ ее не осуждать его прежде, чмъ она узнаетъ свтъ и его дла. Открывъ глаза, она увидла испуганное, озадаченное выраженіе его лица, склонившагося надъ нею. Снова и снова сыпалъ онъ едва связныя слова утшенія и тихо опустивъ ее въ кресла и ставъ на колни передъ нею, сказалъ:

— Я раскаяваюсь въ томъ, что не былъ откровененъ съ тобою, я горько въ этомъ раскаяваюсь, но не раскаешься ли и ты въ своей горячности? Я не могу сносить этого взгляда! прибавилъ онъ, когда она устремила на него блуждающіе взоры.— Ты будешь больна, я умоляю тебя, пожалй себя, если не меня.— Гд твои успокоительныя капли? Прими одну каплю, а я посижу и почитаю теб, пока ты не заснешь. Гд он, я ихъ достану.

— Ахъ, этотъ опіумъ я ненавижу, Монтегю, онъ не усыпляетъ, не успокоиваетъ меня, а только отуманиваетъ мн голову. Помнишь ты, какъ прошлый разъ я его принимала и не могла очнуться цлыя сутки. Ты не можешь представить, какое это странное ощущеніе: точно будто плаваешь на поверхности пруда, поросшаго водяными лиліями — вода не шелохнетъ, въ воздух — царитъ безмолвіе.

— Что жь, это очень пріятно и спокойно, сказалъ Тригернъ, пытаясь улыбнуться.— Пожалуйста, возьми одну каплю. Если ты и проспишь цлый день, то тмъ будетъ лучше. Сомкни эти негодующіе глаза (онъ нжно прикоснулся губами къ ея отяжелвшимъ вкамъ), и завтра теб будетъ лучше и ты будешь спокойне.

Онъ помогъ ей встать съ креселъ, налилъ ей лекарство въ маленькую севрскую чашечку, стоявшую на камин и снова поцаловалъ ее.

Ея. шелковыя кудри упали на его плечо, онъ отдлилъ одну золотистую прядь и, прижавъ ее къ губамъ, сказалъ:

— Я не отдалъ бы одного волоса съ твоей головы за вс соблазны міра. Ты вдь это знаешь, Беатриса, и однако, какъ жестоко ты обошлась со мной сегодня.

Она бросила на него сонный взглядъ, ея поблвшія губы пробормотали что-то, онъ даже не могъ разобрать, было ли то прощеніе или упрекъ, и затмъ уже гораздо ясне она проговорила:

— Помоги мн перейти въ другую комнату, только тише, потому что Франкъ спитъ!

И безмолвіе поздней ночи не нарушалось боле этими тревожными голосами.

Глубокая тишина воцарилась въ дом. Тригернъ не читалъ. Молча, не спуская спокойнаго, невозмутимаго взора съ открытой двери и сжавъ губы, сидлъ онъ въ гостиной. Черезъ нсколько минутъ онъ потихоньку вошелъ въ спальню, чтобы убдиться, что Беатриса спитъ. Возвратясь оттуда, онъ остановился на минуту въ раздумья, потомъ посмотрлъ паевой часы, сличилъ ихъ съ часами на камин, съ глубокимъ, недовольнымъ вздохомъ зажегъ свчу и отправился къ себ наверхъ.

XXXVII.
Ловкое письмо.

Тригернъ не ложился спать и не прибгалъ къ опіуму. Проводя вечера въ клубахъ и собраніяхъ, онъ привыкъ поздно ложиться, несмотря на то, что рано вставалъ. Онъ прошелся раза два-три по комнат, съ полнымъ сознаніемъ, что судьба его жестоко обидла, и что онъ особенно несчастливъ въ женщинахъ, которыхъ любитъ. Проходя мимо, онъ случайно взглянулъ на венеціанскую шкатулку. ‘Лучше было бы, еслибъ все тогда покончилось’, невольно промелькнула мысль въ голов его. Что значила эта мысль? То, что онъ собирался покончить теперь.

Потомъ мысли его перешли на Мили, и эта очаровательница очень изумилась бы, еслибъ могла узнать, каковы были эти мысли. Думалъ онъ и о похвалахъ ттки Миры, которая на дл, кажется, вовсе не любила своей племянницы, думалъ и объ ея избитомъ выраженіи, что ‘мужъ не стоилъ ея Мили.’

Почемъ же знать, что онъ ‘недостоинъ ея’. Быть можетъ, онъ любитъ ее страстно, нжно, врно, какъ ты неспособенъ любить!

Но она такъ хороша, и я такъ хорошъ, думаешь ты, что мы словно созданы другъ для друга, хотя она и жена другаго. Ея ‘не понимаютъ’, мужъ не уметъ ее цнить. Она слишкомъ хороша для него. Жалкій гусь, онъ думаетъ, семейное счастье и дти должны удовлетворять ее. Она слишкомъ хороша для него. Онъ не понимаетъ, что она нуждается въ ‘симпатизирующемъ сердц’. А онъ, любовникъ, знаетъ ей цну, онъ и есть эта симпатизирующая душа, и об стороны дйствуютъ въ силу этого убжденія. Но самое грустное, что даже сами симпатизирующія души подъ конецъ расходятся во мнніяхъ. Женщина думаетъ, что она должна всегда оставаться одинаково очаровательною. Нимало: главное достоинство въ глазахъ пустыхъ, безнравственныхъ людей — новизна, и это достоинство по самой природ своей, скоро-преходяще.

Тригернъ перебиралъ въ ум своемъ все и всхъ, кмъ онъ увлекался въ прошломъ, кмъ увлекался въ настоящемъ, и кмъ онъ могъ увлечься въ будущемъ — и обдумывалъ, какое вліяніе могли имть эти увлеченія на его настоящее и будущее.

Результатомъ этой умственной работы было то, что онъ наконецъ слъ за свой письменный столъ и медленно пододвинулъ къ себ очень нарядную чернилицу и подсвчникъ, изображавшій чертенка на табачномъ лист — подарокъ Мили: въ то время это парижское издлье было въ большой мод. Затмъ, попробовавъ объ ноготь кончикъ пера, онъ принялся писать — красивымъ, ровнымъ почеркомъ, но съ проворностью, длавшею честь его дипломатическимъ способностямъ — цлый рядъ писемъ, а именно одну очень коротенькую записочку и довольно большое письмо къ Мили, очень длинное письмо къ генералу Прайс-Нери, и еще письмо, которое, несмотря на его краткость, онъ переписывалъ три раза — къ Елен Болингамъ. Запечатавъ послднее письмо со вздохомъ, перешедшимъ въ звоту, онъ подумалъ, что если судьба намрена усевать его путь терніями, то ему во всякомъ случа остается средство избавиться отъ этого — достать, подъ предлогомъ ‘настоятельныхъ семейныхъ длъ’, отпускъ и отправиться на своей яхт черезъ Лиссабонъ на Мальту. Мистрисъ Гаммондъ отправлялась на дняхъ туда же съ своимъ мужемъ, мальтійскимъ купцомъ, и если она не была именно ‘симпатизирующая душа’, то во всякомъ случа была женщина замчательной красоты и имла что-то особенно привлекательное, несмотря на совершенно чистое произношеніе и не черезчуръ изысканный складъ рчи.

Затмъ, сдлавъ все, что отъ него зависло, чтобы умилостивить судьбу, онъ склонилъ золотисто-кудрявую голову на прохладныя батистовыя подушки, искусно замченныя рукою Беатрисы еще прошлой зимой, когда они жили ‘гораздо спокойне’ — и предался сну.

Такъ-какъ Мили первая получила письмо, то и мы обратимъ на нее вниманіе прежде другихъ. Это была невинная, маленькая записочка, да и адресована она была совершенно честно въ ея собственный домъ.

Вотъ въ чемъ она заключалась:

‘Милая леди Несдэль. Рамки почти готовы, мастеръ ожидаетъ только вашего предписанія, чтобы начать углы. Потрудитесь меня увдомить посл того, какъ вы ихъ увидите.

‘Преданный вамъ
‘Монтегю Тригернъ.’

Это было очень невинное письмо, но Мили прочла его съ недобрымъ лицомъ, у нея, какъ у древняго Януса, было два лица: одно сладкое, черезчуръ сладкое, наивное, съ нжнымъ, ласкающимъ взоромъ, другое — нехорошее лицо, съ полузакрытыми глазами, сверкавшими изъ-подъ тяжелыхъ вкъ какимъ-то зловщимъ огнемъ.

Она только что оканчивала свой туалетъ, когда ей подали эту записочку. Несдэль еще не возвратился изъ Итона, меньшія дти были въ ея уборной. ‘Кто пойдетъ сегодня гулять съ мамой?’ ‘Я! я!’ закричали дти. Мили бросила на нихъ строгій, испытующій взглядъ. ‘Ты, душа моя, въ простуд, сказала она старшей:— твоя сестрица пойдетъ сегодня съ мамой.’ Мили понимала, что ея старшая дочь становилась слишкомъ сметлива, чтобы можно было брать ее съ собою въ свои похожденія. Ужь и то она прошлый разъ сболтнула кому-то: ‘Я, право, думала, что мама пропала: такъ долго она оставалась въ магазин.’

Итакъ Мили взяла младшую и, конечно, не нуждалась въ слуг для простой утренней прогулки.

Прійдя въ лавку, она спросила свертокъ съ рисунками рамокъ, и развернувъ его, нашла въ немъ письмо, въ которомъ Тригернъ сознавался въ своихъ опасеньяхъ, чтобы Беатриса не исполнила своей угрозы.

‘Если’, писалъ онъ: ‘вамъ удастся убдить Несдэль, что дти ваши нуждаются въ морскомъ воздух или въ чемъ бы то ни было — то поспшите отъздомъ. Если вы подете въ Канъ (помните, вы собирались побывать на Средиземномъ Мор), то я, можетъ быть, устроился бы такъ, чтобы провести большую часть времени съ вами. Поврьте, многое въ данную минуту зависитъ отъ вашей осторожности. Еслибъ я могъ съ вами увидться не теряя времени, то далъ бы вамъ дальнйшія объясненія.’

Глаза Мили все еще сохраняли свое прежнее зловщее выраженіе, но губы искривила презрительная улыбка, превратившаяся къ концу почти въ смхъ.

Тогда, не торопясь и не обнаруживъ ни малйшаго волненія, она выбрала рисунокъ и, передавъ его рзчику, сказала: ‘Пошлите, пожалуйста, тотчасъ мальчика къ мистеру Тригерну сказать ему, что я очень довольна рисункомъ, и не пишу ему потому, что спшу на завтракъ къ своей ттк.’

Мили рдко прибгала къ письмамъ, когда они могли ее компрометировать, и, конечно, ей и въ голову не пришло прибгнуть къ этому средству при настоящихъ обстоятельствахъ. Но хозяинъ лавки смотрлъ на нее съ открытымъ ртомъ, хотя и общалъ ‘тотчасъ же’ отправить мальчика: онъ очень хорошо зналъ, что между этими постоянными его покупателями происходила переписка, которую, хотя она и была на итальянскомъ язык, стоило бы поставить въ рамку подъ стекло.

Слдующее по очереди письмо было къ Елен Болингамъ, которая (не такъ какъ леди Несдэль), тотчасъ же по полученіи, отвчала на него, не соразмряя и не взвшивая своихъ выраженій, потому что, несмотря на свою нжную красоту, она была одарена немножко грубоватою откровенностью тти Думити.

‘Никогда не была я такъ изумлена — писала она — какъ сегодня, получивъ ваше письмо, въ которомъ вы спрашиваете, согласна ли я исполнить желаніе нашего семейства и сдлаться вашей женой. Вы прибавляете дале, что мое явное равнодушіе заставляло васъ откладывать это объясненіе, но что мистриссъ Мира Грей, открывъ случайно письмо моей матери къ мистеру Грей о семейныхъ длахъ, прочла въ немъ, что я отвергла уже два предложенія, все на томъ основаніи, что питаю любовь къ двоюродному брату, и что если не за него, то ни за кого не выйду замужъ. Мистриссъ Мира Грей передала вамъ эту семейную тайну, чтобы вы не падали совершенно духомъ. Дале вы пишете, что очень хорошо сознаете, что вели до-сихъ-поръ пустую, безполезную жизнь. Но ‘надетесь исправиться’ и, въ случа благопріятнаго отвта, удете на время заграницу, чтобы возвратиться оттуда боле достойнымъ меня.

‘Я отвчу вамъ категорически, какъ и вы мн писали. Отвть мой не будетъ любезенъ, но во всякомъ случа онъ будетъ имть достоинство откровенности.

‘Я не остановлюсь на неделикатности и неприличіи поведенія мистриссъ Миры Грей. Я также не стану обвинять васъ — васъ, привыкшаго думать только объ одномъ себ — въ непростительной самоувренности, съ чего вы взяли, что вы — единственный мой двоюродный братъ? Совершенно справедливо, что отказавъ на два предложенія, я сказала матери о причин моего отказа. Мн больно было разсять вс ея надежды, но я полагала лучше съ разу высказать ей всю правду. Я сказала, что я не выйду замужъ иначе, какъ за своего двоюроднаго брата. Я разумла Мориса Левелина. Я буду или его женой, или ничьей, хотя мелочные семейные разсчеты уже успли насъ разлучить. Я предпочитаю заработывать сама себ хлбъ и быть женой Мориса Левелина, чмъ быть женой даже добраго и достойнаго человка съ состояніемъ. Вы, можетъ быть, и богаты, но и недобры и недостойны — и недостатки ваши, о которыхъ вы говорите, вовсе не такъ ничтожны, чтобы женщина могла положиться на ваше общаніе исправиться. Я не боюсь, что меня почтутъ неделикатною, если я прямо приступлю къ предмету, который считается у насъ въ семейств неприличнымъ и о которомъ даже не говорятъ.— Гд Беатриса Брукъ? Гд моя свтлая подруга, веселый разговоръ которой былъ мн утшеніемъ въ болзни, гд та, чей голосъ заставляетъ меня теперь быть равнодушной ко всякой музык? Я вдь слышала вашъ разговоръ съ ттушкой (вы говорили такъ громко, что я не могла не слышать) въ тотъ вечеръ, за балу, когда вы поклялись ‘богомъ и честью джентльмена’, что она не жена вамъ! Я видла и я твердо убждена, что видла ее въ то утро, когда мы вс катались въ Гайд-Парк. Больная, истомленная, измнившаяся — но то была она — то была Беатриса! На свт нтъ двухъ подобныхъ лицъ. И я ее знаю. Не даромъ провела я съ ней лучшіе годы дтства, нтъ, никто меня не увритъ, что она способна на что нибудь безчестное, я не поврила даже Морису, когда онъ мн съ грустью отвтилъ: ‘Ахъ, не спрашивайте меня о ‘ней.’ Тутъ кроется какое нибудь недоразумніе, какая нибудь черная тайна, и вы обладаете ключомъ къ этой тайн. Какъ смете вы писать мн о любви и брак — мн, которая видла, какія усилія вы употребляли, чтобы обольстить Беатрису? Покайтесь, Монтегю. Вы говорите о какомъ-то исправленіи, напишите ей, если вы еще знаете, гд ее найти, напишите ея благородному, несчастному отцу, напишите Овену Бруку — напишите имъ и общайтесь исправиться. А мн пишите не иначе, какъ чтобъ увдомить меня, гд Беатриса.—

Елена Болингамъ.

‘P. S. Я уничтожила ваше письмо, по вашей просьб, и вы можете быть спокойны, что я никому не скажу о вашемъ предложеніи.’

Пріятно получить такое письмо съ самого утра и еще посл тревожнаго вечера и ночи, проведенной почти безъ сна! Но оно ни мало не измнило его ровнаго и веселаго расположенія духа, когда онъ отправился къ тт Мир на свиданіе съ леди Несдэль, всегда готовой къ ихъ услугамъ. Онъ даже очень хладнокровно выслушалъ новость, что она ршилась остаться въ Лондон, гд ей ‘очень весело.’

Она ршительно отвергала возможность какой либо опасности. Конечно, она сожалла бы, еслибы его ‘низкія связи’ причинили ему непріятность, но что касается до нея самой, то она была уврена въ Несдэл. Она была убждена, что онъ будетъ огорченъ за нее, она опасалась, что онъ будетъ очень недоволенъ Тригерномъ, который былъ причиной, что его жена подверглась непріятностямъ отъ женщины, ‘изгнанной изъ общества.’ Она очень боялась, что послдствіемъ этого будетъ то, что Тригернъ будетъ гораздо рже имть случай видться съ лордомъ и леди Несдэль.

Удивительно, какъ вдругъ воскресли во всей своей сил супружескія узы, въ глазахъ Мили. Она уже не Мили — не дорогое сокровище Тригерна — нтъ, она леди Несдэль, почтенная супруга лорда Несдэль, со связями и вліяніемъ въ обществ. И подумать, чтобъ погибшая женщина, какая нибудь Беатриса могла погубить ее! Это просто шутка и весьма неумстная. Пускай эта утлая ладья вздумаетъ столкнуться на житейскомъ мор съ ея величественнымъ кораблемъ, и увидимъ, чья возьметъ! Беатриса, въ самомъ дл! Вотъ опасный врагъ!

Беатриса между тмъ спокойно проспала весь день. Вс житейскія бури были, на этотъ разъ, для нея безопасны. Прекрасное, благородное лицо ея, словно выточенное изъ мрамора, неподвижныя рсницы нжно отняютъ полузакрытые глаза, и на устахъ, говорившихъ недавно съ такою страстью, лежитъ невинная улыбка ребнка.

Успокоительныя наркотическія капли, поднесенныя ей той же рукой, которая писала ловкое письмо, еще не потеряли своего волшебнаго дйствія на ея чувства, он прекратили всякую связь съ жизнью, ея заботами и горемъ. Даже когда къ вечеру она полураскрыла глаза, подъ вліяніемъ непонятной нги, ей показалось, что кто-то съ любовью сторожитъ надъ нею, и она снова заснула сладкимъ сномъ до слдующаго утра.

XXXVIII.
Не простившись.

На слдующій день — то было воскресенье — ее разбудилъ веселый звонъ колоколовъ, во всхъ концахъ города, вблизи и вдали, дробясь и сливаясь, носился въ воздух серебристый гулъ, призывая къ молитв мирныхъ христіанъ. Нанси, въ праздничномъ плать, тихо подходитъ къ постел съ чайнымъ подносомъ въ рукахъ, и сообщаетъ ей, что пожилой джентльменъ дожидается ея внизу, впрочемъ, онъ не торопится, а принялся читать газету въ комнат Тригерна, а самаго мистера Тригерна нтъ дома, онъ ухалъ съ утра, въ заключеніе она освдомляется о здоровь барыни посл такого продолжительнаго сна.

Беатриса отвчала, что ей гораздо лучше, и звонъ колоколовъ долеталъ до нея попрежнему, и теплый лтній воздухъ приносилъ съ окна благоуханіе цвтовъ, пока она одвалась и пила чаи, раздумывая, кто бы это могъ быть? Вроятно, владлецъ дачи, которую недавно Тригернъ хотлъ нанять для нея, для перемны воздуха. Чтобъ утшить ее и незамтно прервать свою связь съ тою порочною женщиною, леди Несдэль, и самъ Тригернъ, можетъ быть, на время переселится съ нею на дачу. Наврно, кто нибудь по длу. Монтегю хочетъ, вроятно, дт приличія, чтобъ она казалась хозяйкою на дач, а онъ только гостемъ. Она чувствовала себя еще нехорошо посл опіума, голова у нея была тяжела и мысли трудно клеились, потому она перестала ломать себ голову и, отдохнувъ немного, послала сказать незнакомому мужчин, что она можетъ принять его.

Но тотъ, повидимому, вовсе не торопился. Онъ сказалъ: ‘хорошо, сейчасъ иду’, и прибавилъ, что служанк ждать нечего, что онъ знаетъ дорогу, и снова углубился въ чтеніе газеты или письма. Незнакомецъ перечитывалъ эту бумажку въ десятый разъ и тяжело вздыхалъ. Онъ подошелъ къ двери и отворилъ ее, будто собираясь идти къ Беатрис, но потомъ притворилъ ее и снова услся, но на этотъ разъ, не сталъ читать письма, а смялъ его и сжалъ въ рук, въ единственной рук своей — потому что незнакомый джентльменъ былъ не кто иной, какъ почтенный генералъ Прайс-Пери, семейный другъ Тригерновыхъ ттокъ и кузинъ, въ особенности же другъ самого Монтегю, въ память несчастной любви къ его покойной матери.

Молодой дипломатъ поступилъ искусно, упомянувъ имя матери въ самомъ начал письма своего къ генералу, потому что все снисхожденіе къ недостаткамъ единственнаго сына нкогда горячо любимой имъ женщины, и убжденіе въ непостоянств женщинъ, до котораго онъ дошелъ, благодаря ея кокетничанью съ нимъ, вся свтская опытность, почерпнутая въ клубной жизни лондонскаго денди, все равнодушіе къ страстямъ и нжнымъ чувствамъ, свойственное семидесятилтнему старику — едва могли смягчить непріятное чувство удивленія и почти что отвращенія, съ какимъ онъ прочелъ письмо Тригерна. Вотъ оно:

‘Любезный генералъ!

‘Любовь, которую вы питали къ моей матери, увы, слишкомъ рано потерянной мною, надюсь, склонитъ васъ помочь мн выпутаться изъ самого труднаго, безвыходнаго положенія, безъ васъ я — пропадшій человкъ, вы столько разъ выручали меня изъ бды въ дтств и въ молодости, что я вполн увренъ, что вы не откажете мн въ своей помощи и на этотъ разъ, когда я наиболе нуждаюсь въ ней.

‘Мн, право, совстно признаться, что я снова прибгаю къ вамъ по длу, въ которомъ замшана женщина, стыдно вспомнить данныя вамъ общанія, когда вы пристроили Мери Маквиваръ въ ея модномъ магазин и помирили ее съ родней. Но вы знаете, что такое женщины и какой я дуракъ въ ихъ рукахъ!

‘Мн всего тяжеле признаться вамъ, для кого я прошу вашего вмшательства, я боюсь, что вы крайне будете поражены, услышавъ, что это для дочери стараго друга вашего, капитана Брука. Я увренъ, что вы слишкомъ хорошо меня знаете, чтобъ оскорбить меня предположеніемъ, что у меня была въ голов задняя мысль въ т дни (чего бы я не далъ, чтобъ воротить ихъ), когда вы ее встртили на балу у ттки Упдаунъ.

‘Я долго и упорно боролся съ своею страстью и, не взыщите за фанфаронство — съ явною привязанностью ея ко мн. Я не могъ совладать съ своими чувствами и ршился тогда жениться на ней, несмотря на вс невыгоды, въ матеріальномъ отношеніи, которыя подобная женитьба должна была повлечь за собою.

‘Ожесточенное сопротивленіе дяди Кэрлаверока, объяснившаго мн въ точности содержаніе духовной моего дда, и цлый рядъ обстоятельствъ — до того странныхъ, что, казалось, самая судьба хотла того, что случилось — сдлали тщетными вс прежнія мои намренія.

‘Она жила съ тхъ поръ въ одномъ со мною дом, хотя и въ отдльной квартир, потому что я все-таки, на сколько возможно, избгалъ для нея открытаго скандала. Ни одинъ изъ пріятелей моихъ не видалъ ея у меня. Я даже возставалъ противъ ея собственной неосторожности, запрещая ей гулять тамъ, гд она могла встртить кого нибудь изъ немногихъ прежнихъ своихъ знакомыхъ.

‘Сначала, несмотря на затруднительность моего положенія, я не покидалъ мысли исполнить свое общаніе, жениться на ней. Но признаюсь, познакомившись ближе съ ея характеромъ, убдившись въ необузданной дикости ея нрава, я сталъ считать ее мене годною быть моей женою.

‘Еслибъ возможно было уговорить ея отца принять ее снова подъ кровъ свой, я увренъ, что въ томъ отдаленномъ уголк, въ Тенби, очень легко было бы скрыть всю исторію, и временное отсутствіе ея было бы скоро забыто. Она еще очень молода, а вы знаете, какъ легко пережить всякую сплетню, дло было бы еще легче, еслибы люди не имли дурацкой привычки разглашать свои собственные семейные скандалы и длать ихъ общественнымъ достояніемъ.

‘По словамъ Беатрисы, отецъ ея запретилъ даже произносить при немъ ея имя. Можетъ ли быть что нибудь боле жестоко? Можетъ ли что боле ожесточить этого безпощаднаго цербера ‘молву’ противъ двушки, которую, какъ бы несчастна, какъ бы порочна она ни была, онъ во всякомъ случа долженъ бы поддержать и защитить отъ явнаго позора.

‘У нея, къ сожалнію, есть ребнокъ, мальчикъ, и чего я прошу отъ васъ, многоуважаемый генералъ, это — устроить на сколько возможно судьбу матери и ребнка (на сколько позволяютъ настоящія и будущія мои средства), какъ скоро вы сообщите ей о томъ, что я ухалъ изъ Англіи.

‘Прежде чмъ вы получите эти строки, я буду далеко. Я почелъ за лучшее ухать, не видавшись съ вами, потому что самыя краснорчивыя убжденія не могли бы заставить меня отказаться отъ своего намренія. У меня не хватило духу написать ей: въ подобныхъ случаяхъ нельзя поступать иначе, какъ ршительно. Я боле выстрадалъ за прошлую ночь, чмъ за нсколько лтъ нершимости. Главное дло, объясните ей, что я ухалъ, и ухалъ на неопредленный срокъ. Яхта меня ищетъ въ Плимут, я, можетъ быть, заду по пути въ Лиссабонъ. Но вы лучше и этого ей не передавайте. Я не оставляю адреса — письма только будутъ раздражать и мучить меня. Когда увидимся, мы обо всемъ переговоримъ.

‘Вы знаете, что мои доходы теперь невелики, но вы можете достать мн денегъ, если понадобится. Мальчикъ, говорятъ, не проживетъ долго, и никакой благоразумный человкъ не можетъ желать этого въ настоящемъ его положеніи, но мать, вроятно, думаетъ иначе. Заботы, попеченія о немъ, можетъ быть, подержали бы ее и не дали бы ей упасть духомъ при извстіи о моемъ отъзд, но онъ въ то же время единственное препятствіе къ ея возвращенію въ семейство, а я не думаю, чтобы она была довольно благоразумна, чтобы ршиться отдать его кому нибудь на воспитаніе. Еслибъ это только возможно было уладить — но, впрочемъ, это тщетная мечта. Красота ея ослпительна, но ея вспыльчивый нравъ, ея ревность и упрямство въ иныхъ вещахъ длаютъ жизнь съ нею нестерпимою.

‘Я еще ничего не сказалъ вамъ о леди Несдэль, да и нечего говорить о ней. Она поступила со мной бездушно, какъ подобныя женщины всегда поступаютъ. Все же, если вамъ удастся замолвить ей за меня словечко, то постарайтесь, потому что я ни за что не хотлъ бы быть съ ней въ ссор, и къ тому же она можетъ мн очень повредить.

‘Досады и непріятности этихъ послднихъ дней совершенно истомили меня. Я знаю, вы скажете, что всему виноватъ я самъ, по вдь обстоятельства цпляются одно за другое и слпая судьба влекла меня впередъ.

‘Вы найдете Беатрису въ полной надежд, что нашъ будущій бракъ установитъ законность ея ребнка. Мн слдовало бы но настоящему разубдить ее въ этомъ, но ея отчаянный нравъ былъ причиною того, что я готовъ былъ ухватиться за эту мысль, чтобы имть хоть сколько нибудь покою. Чмъ скоре она узнаетъ, что по англійскимъ законамъ это невозможно, хотя шотландскіе и допускаютъ законность подобнаго брака, тмъ лучше для нея и для меня. Она, можетъ быть, успокоится, если узнаетъ, что даже и самый бракъ не измнилъ бы сомнительнаго положенія ея маленькаго Франка. Она даже разъ сказала мн, что какъ она ни любитъ меня, но все же заботится о будущемъ брак скоре для Франка, чмъ для себя. Я никогда не встрчалъ женщины, которая бы такъ страстно любила своего ребнка. Но она вся создана изъ крайностей.

‘Мн ничего боле не остается вамъ сообщить. Я надюсь, что вы исполните мое желаніе. Я готовъ все на свт сдлать для Беатрисы, только не жениться на ней и не остаться теперь въ Англіи. Еслибъ вы знали, какъ я жажду вырваться на свободу посл этихъ долгихъ мсяцевъ заботъ и непріятностей, то наврно пожалли бы меня. Не истощайте всей вашей жалости на Беатрису, пожалйте и меня. Она очень жива и легкомысленна, и если я хоть сколько нибудь знаю женщинъ, то я убжденъ, что посл перваго порыва любви и гнва, она успокоится и будетъ попрежнему беззаботна и весела. Я отвчаю за это, если ей удастся возвратиться къ своимъ.

‘Я полагаюсь во всемъ на вашу доброту и ваше благоразуміе и велика будетъ моя радость и благодарность, если я узнаю, что другъ моего дтства выручилъ меня изъ бды, которую я навлекъ на себя своимъ безумьемъ.

‘Если въ Лиссабон я узнаю отъ васъ, что все уладилось, то я попытаюсь побывать у дяди Кэрлаверокъ, но мои планы пока еще не совсмъ ясны. До сихъ поръ я былъ такъ связанъ обстоятельствами, что чувствую положительное удовольствіе отъ того, что не знаю, что будетъ со мною завтра. У меня нтъ ни одного плана, который бы простирался дале сегодняшняго дня.

‘Не удивляйтесь, если Беатриса на первыхъ порахъ черезчуръ вспылитъ. Нсколькихъ ласковыхъ словъ будетъ достаточно, чтобы смягчить ее. Главнымъ образомъ напирайте на то, что она должна беречь себя для ребнка, и постарайтесь внушить ей, что хотя я предпочелъ разрывъ безполезной борьб съ непреодолимыми препятствіями, но тмъ не мене она всегда найдетъ во мн друга, готоваго ей оказать всякую помощь. Я не думаю, чтобы ея здоровье пострадало отъ этого. Она очень сильна и въ это послднее время перенесла такія тревоги и волненія, отъ которыхъ боле слабая женщина совершенно изнемогла бы. Вы обладаете такимъ необыкновеннымъ тактомъ, что съумете справиться и съ ея своенравнымъ характеромъ. Длать нечего, всмъ намъ приходится рано или поздно испить горькую чашу — такова уже участь человка. Не безъ внутренняго волненія запечатываю я это письмо.— Вчно вамъ признательный

‘Монтегю Тригернъ.’

Это многорчивое, эгоистическое посланіе произвело впечатлніе, совершенно противное тому, на которое оно было разсчитано. Прайс-Перри былъ джентльменъ и солдатъ, но какъ джентльменъ, онъ отличался множествомъ предразсудковъ, а солдатская жизнь, какъ извстно, не развиваетъ большаго уваженія къ прекрасному полу. Онъ видлъ на своемъ вку только два рода женщинъ — женщинъ ‘хорошаго тона’, отличавшихся леденящею учтивостью и самообладаніемъ, и женщинъ ‘дурнаго тона’, отличавшихся неумреннымъ разгуломъ, въ театрахъ и на скачкахъ.

Онъ помнилъ, что Беатриса произвела на него несовсмъ благопріятное впечатлніе на балу у маркизы. Она расхаживала тамъ по комнатамъ, любуясь картинами вмсто того, чтобы быть вмст со стадомъ барановъ, столпившихся и тснившихъ другъ друга въ зал. Онъ видлъ также іюньскую розу, которую она подарила Монтегю, онъ видлъ поцалуй, отпечатлнный на рук, дравшей эту розу, онъ видлъ взоръ полный любви, который сопровождалъ этотъ подарокъ.

Генералъ Перри старался закалить свое сердце противъ Беатрисы. Онъ старался убдить себя, что она должна быть очень безчувственна, если ршилась обмануть такого отца, какъ старикъ Брукъ. Онъ слыхалъ всякія небылицы о ней отъ леди Эдоксіи Болингамъ и о вредномъ вліяніи, которое она оказывала на его фаворитку, Елену Болингамъ. Однимъ словомъ, онъ долженъ былъ допустить или, что его ‘милый мальчикъ’, какъ онъ все еще звалъ Тригерна — подлый и бездушный человкъ, или ршить, что Беатриса была вдьма и развратница.

И, дйствительно, она показалась ему вдьмой, когда наступило со страхомъ ожидаемое свиданіе. Вопервыхъ, она ни за что не хотла врить причин его посщенія. Она улыбалась, мотала недоврчиво головой и приглаживала волоски Франка, сидвшаго у нея на колняхъ, о-а утверждала, что Тригернъ только хочетъ ее припугнуть и упорствовала до тхъ поръ, пока упорство сдлалось наконецъ невозможнымъ. Но когда она постигла, что онъ, генералъ Перри, дйствительно открылъ передъ нею новый, страшный фазисъ ея жизни, то разразилась надъ нимъ цлымъ потокомъ жесточайшихъ упрековъ. Положивъ ребнка на кушетку, на которой она сама до тхъ поръ сидла, она выпрямилась во весь ростъ и принялась изобличать подлость и коварство его характера, она говорила, какъ подобные старые люди развращаютъ честную, великодушную молоджь, какъ Тригернъ никогда не ршился бы на подобный шагъ, еслибы его не подбивалъ онъ, генералъ Нерри, орудіе его тщеславныхъ интригъ, какъ Тригернъ не имлъ бы духу высказать ей это, еслибы не нашелъ такой зміиный языкъ, готовый къ его услугамъ. Она сказала, что будетъ требовать возвращенія Тригерна, и даже топнула ногой, приказавъ старому солдату убираться домой съ ея глазъ и не оскорблять ее своимъ присутствіемъ. Только тогда она замтила крики ребнка, неперестававшаго все время плакать, какъ обыкновенно длаютъ дти при патетическихъ сценахъ взрослыхъ, и схватила его на руки. Въ эту минуту она походила на Медею. Старикъ-генералъ уже испугался, чтобы она не послдовала примру этой классической фуріи и не разыграла бы трагедію, но она судорожно прижала ребнка къ сердцу и упала въ кресло, слезы хлынули градомъ изъ ея глазъ.

Генералъ, который съ удовольствіемъ предпочелъ бы этому градъ пуль, поспшно ретировался, онъ былъ взбшенъ, ему казалось, что поведеніе Беатрисы было крайне неприлично, несообразно съ достоинствомъ и скромностью женщины, и твердо ршился передать ей остальное черезъ письмо.

Но не прошло и нсколько часовъ, какъ маленькая записочка побудила его возвратиться. Вотъ каково было ея содержаніе:

‘Простите мою вспыльчивость. Я хочу спросить васъ объ одномъ… только объ одномъ… и тогда я оставлю васъ въ поко. Я такъ несчастлива, пожалуйста, прізжайте.

‘Беатриса Тригернъ.’

Онъ отправился къ ней, чтобы выслушать этотъ одинъ вопросъ, и сердце его сжалось, когда онъ увидлъ ее. Ея отчаяніе было такъ очевидно, ея раскаяніе такъ искренно, что умоляющее выраженіе ея глазъ не давало ему покою цлыя недли спустя!

Она уловила одну свтлую точку въ этомъ непроницаемомъ мрак, одинъ спасительный лучъ, который вывелъ бы ее изъ бездны отчаянія. Она врила, она знала, что все, что онъ сказалъ, было справедливо, что Монтегю ухалъ — ухалъ по своей собственной вол и поручилъ генералу Нерри объявить ей объ этомъ. Но, можетъ быть, это было сдлано съ цлью наказать и испытать ее? Не можетъ быть, чтобы онъ покинулъ ее навсегда! Еще вчера ночью онъ уврялъ ее, что одинъ волосъ ея головы для него дороже всего на свт — вдь это не могло быть ложью. Онъ былъ раздраженъ обстоятельствами, быть можетъ, извстными генералу?— И Беатриса устремила на него взоръ, который поразилъ старика какъ ударъ ножа. Она вспылила, генералъ самъ видлъ, какъ она можетъ вспылить (и при этомъ Беатриса сдлала неудачную попытку улыбнуться), но она теперь раскаялась.

— Я раскаяваюсь во всемъ, повторяла она:— во всемъ, и въ ревности, и въ угрозахъ, которыя ему длала. Но я вела такую одинокую жизнь — это должно меня извинить. Пусть же онъ не мучитъ меня и возвращается скоре. Напишите ему, онъ, конечно, оставилъ свой адресъ, вдь онъ захочетъ же имть извстія о мн, о васъ, о другихъ друзьяхъ своихъ. Напишите ему. Вдь вы напишете ему, если не ради меня, то ради маленькаго Франка?

О, Беатриса! еслибъ твой умоляющій голосъ, разжалобившій стараго солдата, могъ въ то же время доставить ему возможность повиноваться теб, то Тригернъ услышалъ бы твои мольбы. Но этому не бывать и онъ старался убдить ее въ безплодности ея надеждъ. Все, что онъ ни говорилъ ей посл этого, казалось, не производило на нее никакого впечатлнія. Только когда онъ заговорилъ о вспоможеніи и доходахъ, какое-то смшанное выраженіе злобы, боли и удивленія отразилось на ея лиц. Но она ничего не сказала, а только вздрогнула и покачала головой. Она долго сидла молча, не было ни слезъ, ни упрековъ. Она, казалось, была ошеломлена и, несмотря на вс усилія, не могла понять, что ей говорили. Только когда онъ собрался уйти, высказавъ ей все, что имлъ, а главнымъ образомъ внушивъ ей, что Тригернъ ‘ухалъ’ и ухалъ на неопредленный срокъ, который продолжится, можетъ быть, цлые годы, она машинально и не вставая съ мста протянула ему руку. Леденящее прикосновеніе этой руки заставило его вздрогнуть, а взглянувъ ей въ лицо, онъ прочелъ въ ея глазахъ испуганный, умоляющій взоръ утопающаго.

Послдняя мысль, блеснувшая въ голов генерала Перри при разставаніи съ нею, была — ея отецъ! ‘Я увренъ, что я могъ бы убдить Брука, что она достойна возвратиться въ его домъ. Да, ее надобно возвратить къ отцу.’

Но подобные планы легче предполагаются, чмъ исполняются. Беатриса ничего не знала о намреніи генерала Перри, а прежде чмъ послдній получилъ отвтъ изъ Тенби, что капитанъ Брукъ былъ опасно боленъ и ‘очень упалъ духомъ’, какъ выражалась Маріана, его несчастная дочь уже выхала изъ Стратои-Стрита.

XXXIX.
Она покинута.

Беатриса не могла плакать, даже по уход генерала Нерри. Она была въ какомъ-то оцепненіи, свойственномъ истинному несчастію, ей казалось, что все это происходило давно, очень давно. Она чувствовала только, что для нея все пропало, все кончено. Еще наканун она была полна жизни, какъ сильно билось ея сердце, когда она торопилась въ Ричмондъ, чтобы подстеречь лэди Несдэль, съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ она ночью прислушивалась къ стуку его кареты и повороту его ключа — теперь ей боле пекого было ожидать! Было воскресенье, толпы гуляющихъ, спшившихъ воспользоваться чуднымъ лтнимъ днемъ, наполняли парки, солнце спокойно склонялось къ западу. Она чувствовала, что то же солнце свтитъ надъ ними обоими: надъ ней, одиноко изнывающей отъ горя, и надъ нимъ, спокойно плывущимъ съ попутнымъ втромъ. Онъ свободенъ, онъ ее забудетъ, она же прикована тяжелыми узами къ своему осиротвшему ребнку и обречена терпть незаслуженный ею позоръ.

Къ вечеру хозяйка отворила дверь и съ состраданіемъ спросила ее, не хочетъ ли она чего, она желала какъ нибудь ей помочь, она чувствовала, что помощь и участіе ей необходимы.

Беатриса не слыхала подобнаго выраженія въ голос доброй мистриссъ Ленгъ съ той самой ночи, когда родился маленькій Франкъ и она за ней заботливо ухаживала. Глаза ея были полпы слезъ. Она долго ходила по комнат, не зная, какъ заговорить съ Беатрисой, наконецъ, тихо сказала:

— Я знаю, что съ вами случилось, капитанъ Тригернъ заплатилъ мн за квартиру и объявилъ, что она ему боле не нужна, сегодня же посл-обда за мной присылалъ генералъ Нерри и просилъ меня не оставлять васъ, пока дла ваши не устроятся.

Беатриса подняла на нее усталые глаза и почти шопотомъ сказала:

— Я тоже узжаю. Благодарю васъ за ваши обо мн попеченія, я никогда ихъ не забуду. Я перезжаю завтра.

— Милая мистриссъ Бертрамъ, не длайте этого, поспшно отвчала хозяйка: — конечно, онъ поступилъ съ вами дурно, какъ обыкновенно поступаютъ мужчины, но у васъ много истинныхъ друзей, которые васъ не оставятъ, напримръ, генералъ Перри, посылавшій за мной, онъ очень васъ жалетъ.

Она положила руку на спинку стула Беатрисы, и наклонившись къ ней, продолжала:

— Я открою вамъ, добрая мистриссъ Бертрамъ, тайну, которая никому неизвстна, но она, можетъ быть, васъ успокоитъ! Въ молодости у меня тоже былъ другъ, и другъ этотъ меня тоже обманулъ, конечно, я много плакала, но неужели вы думаете, что я о немъ горюю всю жизнь? Конечно, нтъ, ни одинъ мужчина этого не стоитъ. Я вамъ то же совтую думать о немъ и постараться забыть про него.

— Мистриссъ ленгъ, сказала Беатриса, поспшно вскочивъ съ своего мста:— я объ этомъ уже думала, необходимо на что нибудь ршиться.— Глаза ея встртились съ смлыми, красивыми, даже добрыми глазами ея собесдницы, но въ нихъ проглядывала какая-то затаенная мысль, такъ что Беатриса содрогнулась и поспшила прибавить:— и я ршусь, ради моего сына. Я не опущусь, не буду въ зависимости отъ… Она не могла выговорить его имени… Я буду давать уроки музыки и рисованія. Я знаю, что я хорошая музыкантша, и что мои рисунки не хуже многихъ другихъ. Вы имете много знакомыхъ…

— О, добрйшая мистриссъ Бертрамъ, это невозможно.

— Почему же невозможно? Я заставлю себя исполнять добросовстно свой долгъ.

— Не то, не то. Вы не можете давать уроки, потому что для этого надо имть доброе имя.

Ужасный взглядъ, который бросила на мистриссъ Ленгъ Беатриса, напомнилъ ей другой такой же взглядъ, поразившій ее однажды въ одной молодой двушк, пробжавшей мимо нея по вестминстерскому мосту и при ней же утопившейся. Она поспшила ее утшить. ‘Не смотрите такъ, успокойтесь, поживите здсь недлю или дв, вы этимъ никому не обяжетесь: ни господину Тригерну, ни генералу. Я подожду плату за квартиру, я сама была въ вашемъ положеніи, я помшо, когда меня постигло такое же несчастіе, то хозяинъ меня выгналъ на улицу, но посл я видла его въ тюрьм за долги….

— Однакоже, вы должны чмъ нибудь существовать, продолжала она, взявъ Беатрису за руку: — должны поддерживать жизнь вашего ребнка, хотя господинъ Тригернъ, посл вашихъ отношеній, вроятно самъ позаботится объ этомъ.

Во все время мистриссъ Ленгъ не спускала глазъ съ Беатрисы. Она совершенно не знала предшествовавшей ея жизни и потому была въ раздумь, падетъ ли она окончательно, подобно многимъ другимъ, или дйствительно будетъ трудиться для себя и своего ребнка. Беатриса чувствовала на себ ея взглядъ, и хотя во всемъ существ мистриссъ Ленгъ выражалось участіе, она угадывала ея мысли, понимала, съ кмъ она ее сравниваетъ.

Всю ночь мысль, что она никогда не можетъ быть законною женою Тригерна, не давала ей покоя, повременамъ она смнялась другими: то ей представлялось нжное письмо молодаго мичмана Овена, въ которомъ онъ общаетъ всегда ею гордиться, то слышались молитвы доброй Маріаны, то горькія слова оскорбленнаго, печальнаго отца.

Подъ утро она немного успокоилась и мало по малу заснула, но недолго продолжалось ея отдохновеніе. Ей представился отецъ не какъ живой человкъ, а какъ духъ. ‘Я пришелъ проклясть тебя за безчестіе, которымъ ты насъ всхъ покрыла’, произнесъ онъ гробовымъ голосомъ: ‘я не проклялъ тебя, пока былъ живъ, потому что проклятіе живаго человка не такъ сильно, какъ проклятіе духа — проклятіе вчное.’

Беатриса съ ужаснымъ крикомъ проснулась и соскочила съ кровати. Мистриссъ Лингъ прибжала на крикъ.

— Милая мистриссъ Бертрамъ, сказала она:— не кричите такъ, хорошо еще, что въ дом нтъ жильцовъ.

Посл вечера и ночи, исполненныхъ мучительной борьбы, Беатрис стало легче — она ршилась терпть. Она была въ томъ напряженномъ состояніи силы и спокойствія, которое обыкновенно бываетъ у насъ, когда мы ходимъ за умирающимъ другомъ, хотя послдствія такого состоянія бываютъ весьма печальны, но въ то время мы чувствуемъ себя бодрыми духомъ и тломъ. Беатриса тщательно выбрала свои лучшіе эскизы и акварели, взяла тетрадь романсовъ своего сочиненія, которые она такъ часто пвала съ Еленой Болингамъ и Морисомъ, не забыла также коралловыя украшенія, которыя были на ней надты въ тотъ вечеръ, когда Тригернъ назвалъ ее ‘іюньской розой’. Съ этими вещами она отправилась черезъ Сент-Джемсъ-Наркъ и Чаринг-Кросъ въ Страндъ, гд она надялась сбыть ихъ въ магазинахъ.

Кораллы она отдала, не торгуясь, и за такую ничтожную сумму, что купецъ даже колебался, взять ли ихъ, опасаясь, что они украдены. Не то было съ ея собственными произведеніями: въ нкоторыхъ музыкальныхъ магазинахъ ей положительно отказали купить ея романсы, въ другихъ общали просмотрть и выбрать что получше, вообще издатели неохотно печатаютъ творенія аматровъ, а если и печатаютъ, то даромъ.

Рисунки ея испытали немногимъ лучшую участь, т, которые она оцпила въ нсколько гиней и которые дйствительно стоили ихъ, пошли за нсколько шиллинговъ, другіе остались вовсе некупленными, впрочемъ, ей предлагали выставить часть ихъ въ окнахъ магазиновъ, чтобы потомъ возвратить запыленными и полинялыми отъ солнца. Несмотря на эту неудачу, Беатриса не упывала, она ршилась идти къ господину Грею, знавшему ее и ея жизнь, она надялась, что онъ дастъ ей такую рекомендацію, которая позволитъ ей заниматься уроками въ почтенныхъ семействахъ, дастъ ей доброе имя.

XL.
Беатриса пытается заработывать свой хлбъ.

Беатриса почти бгомъ дошла до пріемной комнаты мистера Грея, на большомъ двор Линкольн-Иннъ. Онъ былъ занятъ съ какимъ-то постителемъ. Она сла и немного отдохнула. Скоро дверь отворилась, вышелъ генералъ Перри, и прошелъ мимо Беатрисы, не замтивъ ея.

На правильномъ лиц адвоката выразилось холодное удивленіе.

— Миссъ Брукъ! сказалъ онъ:— я не ожидалъ васъ видть у себя, садитесь. Очень понятно, что вы интересуетесь узнать, какъ все устроится, но я долженъ вамъ сказать, что положеніе длъ мистера г. Тригерна весьма затруднительно. Впрочемъ, генералъ Перри уже сообщилъ мн вс свои желанія, и вы можете быть уврены, что съ моей стороны будетъ сдлано все, что только возможно.

Беатриса нсколько разъ пыталась перебить его слова, но была не въ силахъ, наконецъ, она сказала едва внятнымъ, неровнымъ голосомъ: ‘Я пришла къ вамъ говорить не о г. Тригерн, а о себ. Дожидаясь тутъ, я вовсе не подозрвала, г. Грей, что вы были заняты моими длами, впрочемъ, это избавитъ меня отъ многихъ тяжелыхъ объясненій. Вы знаете мою прошедшую жизнь, знаете, какъ я была обманута, а потому, вроятно, не откажете помочь мн.’

Тутъ Беатриса стала подробно разсказывать вс обстоятельства своей жизни съ разными подробностями, вовсе неидущими къ длу. Это — слабость, свойственная даже самымъ развитымъ женщинамъ.

Мистеру Грею, какъ человку занятому, было досадно, что онъ теряетъ въ пустословіи такъ много времени, тмъ боле, что ему не врилось, чтобы Беатриса не знала, что ему, какъ адвокату г. Тригерна, придется устроивать ея дла. При разсказ о странной свадьб въ пустын и о ея надежд, что когда нибудь бракъ ихъ будетъ признанъ, а слдовательно и сынъ ея получитъ вс при надлежащія ему права, онъ съ трудомъ сдерживалъ улыбку: ему казалось невозможнымъ, чтобы взрослая женщина дйствительно могла имть такія нелпыя понятія.

Г. Грей слушалъ все съ большимъ и большимъ неудовольствіемъ. Слезы и умоляющіе взоры Беатрисы только боле сердили его.

Когда, наконецъ, она выразила надежду, что онъ приметъ ее подъ свое покровительство и доставитъ уроки и приличное положеніе въ почтенныхъ домахъ, онъ грубо прервалъ ее: ‘Вы меня извините, миссъ Брукъ, но мн кажется страннымъ, что вы считаете подобное желаніе исполнимымъ! Я не стану огорчать васъ излишними объясненіями, не выражу своего мннія насчетъ правдоподобности вашего разсказа, это нейдетъ къ длу. Скажу только, что то, чему я самъ былъ свидтель и что я знаю, нетолько не говоритъ въ вашу пользу, по напротивъ… Чмъ можно объяснить необыкновенную легкость, съ которою вы бросили наше почтенное и честное семейство въ Венеціи и бжали съ этимъ втренникомъ, потомъ, хитрость (несвойственная вашимъ лтамъ), съ которою вы скрывали истинное положеніе длъ отъ вашего отца, эти факты, свидтельствуютъ противъ васъ… Однимъ словомъ, я долженъ вамъ отказать въ вашей просьб. Мн это очень грустно, но я высказываю свое убжденіе прямо. Я самъ отецъ, а потому считаю нечестнымъ уврять кого бы то ни было, что вы — достойная наставница для молодыхъ двушекъ, когда убжденъ въ противномъ. Я признаюсь, что считаю опаснымъ пребываніе ваше во всякомъ семейств — то же мн надняхъ говорила про васъ мистриссъ Грей, а ее обвинялъ въ вашей исторіи, по она призналась, что сама въ васъ ошиблась. Мой совтъ — ршиться на обыкновенное въ подобныхъ случаяхъ соглашеніе, конечно, сумма невелика, но она будетъ достаточна для содержанія васъ и плода этой несчастной связи. Я просмотрю оставленныя мн генераломъ Перри бумаги, и сообщу вамъ о послдствіяхъ. Вы пришли пшкомъ или пріхали? Позвольте мн проводить васъ хотя только до двери моей пріемной. Прощайте’.

Беатриса тихо сошла по темной лстниц, по которой ежедневно всходили и сходили сотни дловыхъ людей, имвшихъ различныя дла: тутъ можно было встртить и трудолюбивыхъ адвокатовъ, и разорившагося богача, и выигравшаго процесъ бдняка. Трудно описать, что происходило въ сердц Беатрисы, посл столькихъ несправедливостей, глаза ея машинально останавливались на доскахъ, прибитыхъ къ разнымъ дверямъ, она безсознательно читала имена различныхъ прокуроровъ и адвокатовъ. По, видно, ей было суждено въ этотъ день терпть оскорбленія отъ всего семейства Грей. Только что она вышла на улицу, какъ столкнулась лицомъ къ лицу съ мистриссъ Мирою Грей, которая шла къ своему ‘гранитному мужу’ просить позволенія взять акціи во вновь устроиваемой индйской желзной дорог. Она была покрыта густымъ, блымъ вуалемъ, изъ-подъ котораго ея нарумяненное лицо казалось только немногимъ старше лэди Несдэль. Поровпявшись съ Беатрисой, она не отвернулась, а посмотрла ей прямо въ лицо, какъ обыкновенно длаютъ съ людьми, съ которыми не хотятъ быть знакомы, какъ длаютъ съ падшими женщинами, она даже подобрала платье, какъ будто боялась, что отъ одного прикосновенія можетъ пострадать ея репутація! Мира скрылась въ дверяхъ съ злою улыбкой на лиц, она была рада оскорбить Беатрису, такъ-какъ однажды мистеръ Грей выбранилъ ее за миссъ Брукъ.

Беатриса не унывала. Предпріимчивость и дятельность были главныя черты ея характера, можно даже сказать, что эти качества были въ ней слишкомъ сильно развиты. Проводивъ гордымъ взглядомъ скрывшуюся въ дверяхъ роскошную индйскую шаль, она подняла глаза къ небу, какъ-бы прося защиты противъ земныхъ несправедливостей. Первою ея мыслью было: что же длать дале. Не могла же она при всхъ своихъ способностяхъ не найти занятія для блага маленькаго Франка, невинной жертвы ея несчастной жизни. Она страстно повторяла имя своего ребнка. При этомъ, въ памяти ея стали возобновляться различныя обстоятельства его жизни и дня рожденія, она вспомнила, что наканун этого дня она встртила у Тригерна Мориса Левелина…

То былъ честный и добрый другъ. Онъ не откажется помочь ей ‘добывать средства къ жизни честнымъ трудомъ’. Она знала его хорошо съ дтства, въ т счастливые дни, когда въ Тенби онъ, она и Маріана проводили вмст цлые дни. Онъ всегда помогалъ всмъ обиженнымъ и несчастнымъ, несмотря на ихъ недостатки и частую неблагодарность, онъ безкорыстно трудился на пользу удрученнаго человчества. Она ршилась идти къ нему, разсказать ему все, и была уврена, что онъ ее не прогонитъ, напротивъ, одобритъ ея намреніе трудиться, и, безъ сомннія, поможетъ.

Помогать ближнему — прямая обязанность всякаго христіанина. ‘Понеже сотвористе единому сихъ братій моихъ меньшихъ, мн сотвористе’, сказалъ исусъ Христосъ, помогать можетъ всякій, и богатый и бдный, такъ-какъ страждущему нужна не одна матеріальная, но и нравственная помощь, но на самомъ дл, какъ исполняемъ мы эту обязанность? Сколько людей погибаетъ единственно отъ недостатка нравственной поддержки, теплаго, сердечнаго участія… Мысль о помощи Мориса Левелина придала Беатрис новыя силы. Она пошла изъ Линкольн-Иннъ въ Темпль, отъ равнодушнаго, посторонняго человка къ доброму другу.

Она вошла въ Темпль, узнала его No и пошла но лстниц. Черезъ нсколько времени ей отворила дверь женщина среднихъ лтъ, наружность и платье ея имли отпечатокъ ‘почтенности’. Но осмотрвъ Беатрису съ головы до ногъ, она съ удивленіемъ спросила:

— Что вамъ здсь, миссъ, угодно?

— Мн нужно видть мистера Левелина, мн крайняя надобность съ нимъ поговорить, даже если онъ, занятъ, я уврена, что онъ не откажетъ принять меня, проговорила Беатриса, не переводя духъ и придерживаясь за дубовую дверь, какъ-будто боясь, что она снова затворится.

— Мистера Левелина нтъ дома: онъ ухалъ, но даже еслибъ и былъ дома, то онъ не принимаетъ людей, ‘такихъ, какъ вы’, хотла сказать женщина, однако воздержалась и сказала — ‘которымъ онъ не назначилъ свиданія’.

— Дйствительно ли его нтъ? уврены ли вы въ этомъ? Надолго ли онъ ухалъ? О, не говорите мн, что его нтъ, если это неправда! повторяла умоляющимъ голосомъ Беатриса.

— Онъ ухалъ за-границу на праздники къ своимъ родителямъ, отвчала женщина, въ глазахъ которой стало выражаться состраданіе:— но если вы потеряли ваше состояніе, или вообще вамъ нуженъ адвокатъ, то обратитесь къ Хендерсону или Шалю, они живутъ по этой же лстниц.

Беатриса покачала отрицательно головой и медленно пошла съ лстницы, она безсознательно зашла въ садъ Темпля и остановилась у низкой стны со стороны Темзы. Глаза ея безсмысленно слдили за теченіемъ этой широкой, но мутной рки, мимо ея неслись безконечной вереницей то останки потонувшаго животнаго, то обломки дерева, оборванная лента, старая корзинка. Она пристально смотрла на воду, казалось, что всякая мысль покинула ее на это время. Наконецъ, она какъ-бы проснулась отъ своего умственнаго усыпленія, вс происшествія дня ей представлялись тяжелымъ сномъ. Она пошла домой.

Дорогой она зашла въ магазинъ, гд оставила свои рисунки, узнать, не нашлось ли покупателя. Купецъ въ это время показывалъ двумъ молодымъ людямъ и дам эскизъ маслеными красками: ‘Руфь, подбирающая колосья’. Они съ любопытствомъ посмотрли на Беатрису, она слышала, какъ они спросили купца, не служила ли она натурщицей этой картин и нкоторымъ другимъ, того же артиста: такъ было много сходства между ею и Руфью.

— Нтъ, отвчалъ онъ: — она сама артистка, вотъ ея работа.

— При этомъ онъ небрежно бросилъ на прилавокъ два или три изъ рисунковъ Беатрисы.

Дама сказала, что она не любитъ ландшафтовъ и вышла изъ магазина, молодые люди послдовали за ней.

— Я боюсь, что ваши рисунки не продадутся, сказалъ купецъ.

— Не можете ли вы мн дать что нибудь за нихъ впередъ?

Онъ усмхнулся.

— Нтъ, это намъ будетъ невыгодно. Зайдите черезъ недлю, тогда я вамъ дамъ положительный отвтъ.

Слова эти не оскорбили и не огорчили Беатрису. Она въ это время разсматривала эскизъ Руфи, и дйствительно нашла большое сходство съ собой, особенно было много общаго въ грустномъ выраженіи глазъ. Она прочла имя артиста, весьма извстное, спросила его адресъ, и выйдя изъ магазина, пошла къ нему.

Дорогой она вспомнила о Елисавет Спрани, слава которой была такъ велика, что учитель ея, какъ гласитъ преданіе, изъ ревности даже отравилъ ее, объ Анжелик Кауфманъ и. ея изгнаннической жизни въ Рим, вообще многія старыя сказанія о слав женскаго ума и дарованій. Добравшись до дому, гд жилъ живописецъ, она спросила, какъ къ нему попасть, ей указали дверь его мастерской. На стукъ Беатрисы, добродушный голосъ пригласилъ ее войти. Она увидла художника съ сигарой въ зубахъ, въ синей ермолк, стоящаго передъ начатымъ эскизомъ ‘Маргарита въ тюрьм’, сюжетъ изъ Фауста. Въ рукахъ у него были кисть и палитра.

Онъ вынулъ изо-рта сигару, бросилъ испытующій взглядъ на Беатрису и покровительственно сказалъ:

— Что, вы тоже, моя милая, желаете быть натурщицей? Вы сегодня уже, кажется, десятая. Но мой сюжетъ — Маргарита, и поэтому мн нужна блондинка, съ чудесными, золотистыми волосами.

При этихъ словахъ онъ отвернулся отъ Беатрисы и набросалъ полосу свта на идеальной головк, склонившейся въ тюремной пыли, и соотвтствующій лучъ изъ высокаго и узкаго окна темницы.

— Я бы желала быть натурщицей, сказала Беатриса дрожащимъ голосомъ: — и мн это пришло въ голову при вид вашей Руфи, которая очень на меня похожа, впрочемъ, мн бы тоже хотлось быть вашимъ помощникомъ-ученикомъ! Я умю немного рисовать, такъ что могла бы работать для васъ фонъ и драпировку…

— Этого мн не нужно, въ моихъ картинахъ, я пишу все самъ. Итакъ вы пришли не какъ натурщица, а скоре какъ подруга…

Послднія слова онъ произнесъ съ ироническою улыбкой, и не глядя на нее, продолжалъ работать надъ воспроизведеніемъ на полотн плода своего воображенія, образа Маргариты.

— Если вы не нуждаетесь во мн для вашихъ картинъ, то, можетъ быть, не откажетесь рекомендовать меня другимъ художникамъ. Я не постоянная жительница Лондона,— и хотя ваше имя мн извстно, не знаю никого другаго изъ ‘современныхъ’ знаменитостей.

Тутъ голосъ Беатрисы замтно ослабъ, живописецъ обернулся. Она все еще стояла (онъ не пригласилъ ее ссть), прислонивъ плечо и щеку къ темной, старинной двери мастерской, рукой она держалась за ручку замка.

Художникъ опытнымъ глазомъ окинулъ ее съ ногъ до головы и былъ пораженъ изящностью и граціею всего существа Беатрисы.

Глубокая грусть, отпечатанная на ея правильномъ лиц, намекъ въ ея послднихъ словахъ за то, что она знакома съ исторіей искусства, но не знаетъ новыхъ художниковъ, возбудили въ немъ то же участіе, какъ и въ женщин, отворившей ей дверь у Левелина.

— Вы желаете быть драпированной натурщицей? или… тутъ онъ немного замялся… Ховардъ и Овенъ пишутъ и съ недрапированныхъ, но я этого не длаю.

Беатриса вспыхнула, но сейчасъ же опять поблднла.

Художникъ перемнилъ свое обращеніе, снялъ ермолку, положилъ въ сторону палитру и кисти, и подалъ ей стулъ.

— Я не знаю, въ чемъ могу быть вамъ полезнымъ, сказалъ онъ, прося ее движеніемъ руки садиться.— Сиживали ли вы прежде натурщицей?

Тихій стонъ вырвался изъ груди Беатрисы.

— Да, одинъ разъ, сказала она. Ей былъ памятенъ этотъ день. Это было въ Венеціи, южное солнце освщало комнату, фонъ составляли изящные дворцы и гондолы, Тригернъ не спускалъ съ нее своихъ страстныхъ глазъ, и приходилъ въ отчаяніе, глядя на безобразную фигуру, которая выходила изъ-подъ кисти Гуглуковой. Въ этихъ словахъ было столько грусти, что художникъ въ теченіе нкотораго времени не могъ продолжать.

— Знаете ли вы, что вы предпринимаете, и какъ мало вы можете заработывать? Знаете ли вы, что 10 пенсовъ въ часъ — обыкновенная плата натурщицамъ, даже такимъ прелестнымъ, какъ вы? Тутъ онъ остановился, какъ будто боялся обидть ее похвалами ея красот.

Беатриса внутренно стовала на свою красоту, которая не могла привязать къ ней любимаго человка, и которую она теперь должна была помыкать на добываніе своему ребнку насущнаго хлба. Она сдлала еще одно усиліе:

— Я буду полезне простой натурщицы, такъ-какъ я скоре пойму, чего отъ меня желаютъ. Сочиненія, изъ которыхъ берутся сюжеты картинъ, мн большею частію извстны.

За этими словами послдовало молчаніе, въ голов живописца мелькнула мысль, нельзя-ли съ нее написать Маргариту, но нтъ — въ нихъ ничего не было общаго.

Беатриса, изнуренная неудачами дня, страшно поблднла и прислонилась къ спинк стула.

Художникъ это сейчасъ же замтилъ.

— Вы, кажется, очень устали. Гаріетъ! крикнулъ онъ во внутреннія комнаты.— Гаріетъ, принеси, пожалуйста, вина! Это моя сестра, прибавилъ онъ, когда вошла особа, которую онъ звалъ. Это была высокая, строгая два, въ рукахъ она держала графинъ.

— Сеансъ, вроятно, продолжался слишкомъ долго для леди Фосбрукъ? любезно сказала она.

— Ты ошибаешься, Гаріетъ. Эта молодая дама мн незнакома, она пришла посовтоваться со мной, какъ ей сдлаться натурщицей.

— Натурщицей?— Трудно описать ужасъ, выразившійся на чопорномъ лиц сестры художника.— Я думала, Джонъ, что сегодня ты назначилъ сеансъ леди Фосбрукъ, сказала она съ упрекомъ брату и вложила пробку въ графинъ.— Натурщицей! Я бы совтовала вамъ, молодая женщина, заняться чмъ нибудь другимъ! Учите чему нибудь, работайте, если вы находитесь въ крайности, но не длайтесь натурщицей.

Бросивъ строгій взглядъ на Беатрису, она ушла къ себ.

Художникъ улыбнулся.

— Вы не сердитесь на мою сестру, сказалъ онъ: — у нея свой взглядъ на вещи, но впрочемъ она очень добрая женщина. Зайдите дня черезъ два или три, я поговорю о васъ одному пріятелю, который пишетъ Юдиь. Выпейте, пожалуйста, немного вина, оно васъ подкрпитъ.

Но Беатриса не слышала его, она встала, чтобъ идти. Слова хозяйки: ‘вы не можете учить въ семействахъ, не имя добраго имени’, постоянно жужжали у ней въ ушахъ.

Уходя, она хотла поблагодарить художника, но у ней недостало для этого силы. Когда дверь затворилась, художникъ пожалвъ, что скоро стемнетъ, принялся за работу. Онъ былъ увренъ, что его Маргарита будетъ предметомъ гордости и удивленія будущихъ выставокъ, что онъ будетъ Рафаэлемъ и Корреджіо новаго времени.

XLI.
Скромный другъ.

Пока художникъ мечталъ о своей будущей слав, несчастная Беатриса шла домой. Дорогой никто ея не замтилъ, вообще говоря, писатели романовъ напрасно полагаютъ, что ихъ красавицы-героини непремнно должны обращать на себя всеобщее вниманіе. Если женщина одта просто и держитъ себя прилично, то она можетъ идти безопасно, я не говорю по улицамъ Парижа, а по многолюдному Лондону, если же одежда ея бросается въ глаза яркостью красокъ или другими особенностями, походка и пріемы слишкомъ развязны, то немудрено, что подобная женщина достигаетъ своей цли — привлекать вниманіе мужчинъ, которые считаютъ себя вправ вступить съ нею въ разговоръ, безъ предварительныхъ представленій.

Итакъ Беатриса безъ всякихъ приключеній добралась до Стратон-Стритъ. Она была въ физическомъ и нравственномъ изнеможеніи, обыкновенномъ послдствіи усиленной дятельности. Дома она нашла маленькаго Франка не совсмъ здоровымъ: онъ не привыкъ оставаться такъ долго безъ матери, а потому во все время ея отсутствія не давалъ покоя своимъ крикомъ хозяйк и служанк.

Беатриса взяла его на руки, накормила, убаюкала съ материнскою нжностью, и ребнокъ вскор заснулъ. Чмъ боле она смотрла на Франка, тмъ боле и боле ее преслдовали мысли: если этотъ сонъ — предвстникъ смерти, то не будетъ ли это величайшимъ для него счастіемъ? Какая участь ожидаетъ его на земл? Что еще станется съ нимъ, сироткой, и съ ней, которая всми забыта, покинута?

Покинута! слышалось ей постоянно, несмотря за стукъ экипажей и вечерній шумъ многолюднаго города. Звуки эти были ей чужды. ‘Онъ уже боле не воротится.’ Ей казалось, что для нея и бднаго Франка, смерть была бы лучшимъ исходомъ. Кому нужна ихъ жизнь? Мысли ея все боле и боле путались. Между нею и спящимъ Франкомъ ей представлялась мутная рка, похожая на Темзу. Она съ особымъ удовольствіемъ вспоминала плескъ воды у сада Темпля, спокойствіе, съ которымъ всякіе обломки плыли по рк, ей хотлось туда же: она видла въ струяхъ Темзы конецъ страданіямъ для себя и своего сына.

О самоубійств написаны цлые томы, но еще мало обращено вниманія на то, что оно скоре слдствіе физическаго, нежели умственнаго искушенія. Человкъ, не разсуждая, мгновенно ршается на подобный поступокъ. Не имя надежды на прекращеніе своихъ страданій, онъ въ изнеможеніи падаетъ подъ ихъ бременемъ. Человкъ никогда не говоритъ: ‘я столько-то потерплю и потомъ ршусь на самоубійство’, это длается само собою, когда душа не въ силахъ боле терпть, когда она ршается насильственно покинуть мучительную жизнь и промнять ее на спокойствіе смерти.

То же самое происходило и въ душ Беатрисы. Съ одной стороны физическія и душевныя ея силы были слишкомъ истощены, впереди у нея не было ничего, съ другой — ей представлялась мгновенная смерть и вчное успокоеніе. Она ршилась въ ту же ночь взять Франка, тихонько добраться до Темпля и броситься съ ребнкомъ въ воду. Еще нсколько часовъ — и они никому не будутъ въ тягость!

Посреди этихъ ужасныхъ предположеніи, Беатриса немного забылась, ребнокъ соскользнулъ съ ея рукъ, упалъ на полъ и пронзительно закричалъ отъ испуга и боли.

Крикъ этотъ мгновенно уничтожилъ ея ршимость. Съ какою страстною нжностью бросилась она подымать ребнка, съ какою материнскою заботливостью она осматривала, не ушибся-ли ребнокъ, котораго за нсколько секундъ передъ этимъ она хотла утопить! Дйствительность прогнала ужасные, мучившіе ее сны.

Въ ней проснулась совсть, она чувствовала, какъ она согршила передъ Богомъ, который одинъ располагаетъ жизнью и смертью.

На колняхъ Беатриса умоляла небеснаго творца простить ей гршныя помышленія въ часъ испытанія, умоляла, обливаясь слезами, сохранить жизнь невиннаго ребнка и ея жизнь, нужную для Франка, ея единственной отрады, ея единственнаго утшенія.

Провидніе часто избираетъ самыя смиренныя орудія для проявленія своего небеснаго милосердія. Такъ на усиленныя мольбы этой новой Агари, оно ниспослало не лучезарныхъ ангеловъ, а скромную миссъ Парксъ. Ее ввела въ комнату сама хозяйка.

— Не убивайтесь такъ, милая мистриссъ Бертрамъ, сказала съ участіемъ мистриссъ Ленгъ: — тутъ пришла ваша пріятельница, я пришлю вамъ чаю. И подавши стулъ миссъ Парксъ, она вышла.

Парксъ, дрожа всмъ тломъ, сла на кончикъ стула. Врожденная ей робость увеличилась отъ нсколькихъ лтъ службы у надменной маркизы Упдаунъ. Беатриса встала и машинально подала ей руку. Въ голов ея мелькпула-было надежда, не принесла ли Парксъ какихъ извстій про Тригерна, но надежда эта исчезла при первыхъ же ея словахъ.

— Дорогая моя миссъ, сказала Парксъ: — я надюсь, что вы меня простите, я не могла не придти! Я ждала, пока стемнетъ, и долго ходила около дома, не ршаясь войти. Видите ли, сегодня я праздную, чего со мною не было года три. Маркиза съ утра ухала въ Виндзоръ и позволила мн уйдти на цлый день. Я давно мечтала о поздк на лодк въ деревню, гд жила моя бдная мать и гд я родилась. Конечно, теперь меня тамъ никто не знаетъ, вс про насъ забыли, но мн было бы отрадно посмотрть на знакомыя мста, напоминающія счастливые дни дтства, и поклониться могил матери. Сегодня я могла осуществить свое желаніе. По дорог зашла къ одному старику-садовнику, который ласкалъ меня еще ребнкомъ, и потомъ бдный сломалъ себ ноги, по мр силъ помогла ему, и уже шла на пристань, когда увидла васъ въ Темпл, у дверей мистера Левелина. Вы были такъ разстроены, что я ршилась идти за вами. Видя, что вы продаете ваши чудные рисунки, я поняла, что съ вами случилось большое несчастіе. Къ тому же я слышала… что нкоторыя лица, жившія въ Англіи, ухали за-границу… Поэтому я и подумала, что, пожалуй, могу быть вамъ полезной, и какъ, къ счастію, сегодня я свободна, то и дошла за вами до дверей вашего дома. Но тутъ мн пришло въ голову, что вы, можетъ быть, не желаете, чтобы знали ваше мстожительство, а потому я ходила по улиц, пока стемнло. О! еслибы я только могла быть чмъ нибудь вамъ полезной! При этомъ бдная миссъ Парксъ сложила свои маленькія руки и въ замшательств смотрла на стулья, столы, чайный приборъ, который мистриссъ Ленгъ поставила передъ ними, съ свойственною всмъ хозяйкамъ и услужливымъ служанкамъ увренностью, что чашка чаю можетъ облегчить любое горе.

Беатриса спокойно выслушала своего скромнаго друга. Къ ней возвратилась энергія. Безкорыстная заботливость миссъ Парксъ, жертвовавшей своимъ рдкимъ праздникомъ для блага другихъ, поразила ее, но умъ ея былъ занятъ другою мыслью, что миссъ Парксъ, это слабое созданіе, вроятно, можетъ дать ей полезный совтъ.

Беатриса собралась съ силами и быстро проговорила:

— Вы знаете, миссъ Парксъ, какъ я несчастна, и какъ должна быть вамъ благодарна. Мистеръ Тригернъ меня бросилъ. Мы не повнчаны, хотя я была убждена въ противномъ. У меня есть маленькій сынъ, и хотя мистеръ Тригернъ оставилъ деньги на наше содержаніе, но вы понимаете, что взять ихъ мн невозможно, я сама должна заработывать хлбъ для себя и для Франка. Мн необходимо нанять квартиру попроще и подешевле. Вы меня спрашивали, можете ли вы мн быть полезной. Да, милая миссъ Парксъ, найдите мн квартиру, такъ-какъ я не знаю Лондона, и посовтуйте, что мн предпринять, чтобъ заработывать хлбъ для себя и для сына. Пока еще у меня есть немного денегъ, которыя я получила за свои коралловыя украшенія, но когда они выйдутъ, у меня ничего не останется.

Парксъ, путавшаяся сначала въ словахъ отъ замшательства, наконецъ успокоилась, и он пустились толковать, какъ бы устроить положеніе Беатрисы. Причтомъ Парксъ усердно пила чай, вроятно, тоже считая его средствомъ къ успокоенію житейскихъ горестей и треволненій. Найти квартиру Парксъ общала, что же касается для пріисканія занятій, то она должна сознаться, что необходимы ‘рекомендація и доброе имя’. При начал ея трудовой жизни, она имла покровителя въ священник, пользовавшемся всеобщимъ уваженіемъ и похоронившемъ ея мать. Но его уже давно нтъ на свт…

На первый разъ он положили собрать небольшіе пожитки Беатрисы и потихоньку перехать на другую квартиру, оставивъ доброй мистриссъ Ленгъ подарокъ и письмо, такимъ образомъ новое мстожительство Беатрисы останется для всхъ тайною.

Приготовленія продолжались недолго, такъ-что на слдующее утро миссъ Парксъ нашла все уложеннымъ. Она сообщила Беатрис, что наняла для нея маленькую квартирку въ Танег-Плэс, около Странда, недалеко отъ Темпля, потому что жизнь въ этой части города дешевле, да къ тому же маленькій Франкъ могъ пользоваться свжимъ воздухомъ въ саду Темпля. Въ дом жилъ только одинъ жилецъ — токарь, старый и милый французъ, рзавшій ручки для зонтиковъ. Пока миссъ Парксъ описывала новое жилище Беатрисы, послдняя чинила кружево, которымъ было обшито одяло Франка, оно разорвалось, когда наканун вечеромъ онъ упалъ съ ея колнъ.

— Это ваше кружево? спросила миссъ Парксъ, окончивъ свой разсказъ.

— Да, отвчала Беатриса:— оно принадлежало моей матери.

— И у васъ его много?

— Да, довольно, у меня есть изъ того же кружева оборки, пелеринки, рукава, немного старомодные, но очень миленькіе. Я обшила имъ и одяльцо Франка.

— Да знаете ли вы, моя милая, что это такое? Это отличнйшее испанское кружево, очень дорогое! Да какъ вы его отлично чините, Я до сихъ поръ никого не встрчала, кто бы такъ искусно плелъ кружево.

— Моя мать очень любила это занятіе и выучила Маріану, которая въ свою очередь выучила меня.

Лицо добрйшей Парксъ воодушевилось, глаза ея заблистали, она взяла Беатрису за руку и сказала:

— Мн пришло кое-что въ голову. Если у васъ хватитъ смиренія и терпнія, если вы покоритесь обстоятельствамъ, ради вашего сына…

— Я на все готова. Не бойтесь, говорите прямо.

— Хорошо, хорошо. Я уврена, что вы примете даже такую низкую работу. Мн кажется, что вы можете существовать кружевами.

— Продавъ кружева моей матери!

— Нтъ, хотя они очень цнны, но вы можете чинить и мыть чужое кружево. Конечно, это вамъ покажется тяжело (при этомъ Парксъ вздохнула), но искусныхъ мастерицъ такъ мало, что вы не останетесь безъ работы. Богатыя нарядницы любятъ иногда кружева боле своихъ дтей, и еслибы вамъ удалось достать къ нкоторымъ изъ нихъ рекомендаціи (что, кажется, даже я могу сдлать) и получать работу безъ посредства магазинщицъ, то я думаю, даже уврена, что вы можете жить безбдно!

Лицо Парксъ сіяло ангельскою добротою, и когда Беатриса обняла ее, она съ чувствомъ сказала:

— Мн кажется, что я получила цлое состояніе, право, я не знала, что для васъ придумать. Какъ это хорошо, что вчера упалъ Франкъ, иначе я бы не увидла вашего кружева!

Слова эти сильно подйствовали на Беатрису. Ей представилось ея вчерашнее безнадежное положеніе, ея намреніе лишить жизни себя и Франка. Она умилилась и стала молиться.

Подъ вечеръ, пока обдала маркизла, Парксъ снова зашла къ Беатрис. У мистриссъ Ленгъ были гости, такъ что он могли уйдти никмъ незамченныя, оставивъ доброй хозяйк письмо съ искреннею благодарностью за ея дружбу ‘со дня рожденія Франка’, немного денегъ на покупку какой нибудь бездлицы для украшенія память о ней ея комнаты, которую она занимала, и небольшой подарокъ служанк — вотъ все, что миссъ Ленгъ могла показать (со слезами на глазахъ) генералу Перри и мистеру Грею, когда они захали вмст, чтобъ устроить судьбу миссъ Брукъ, согласно назначенію мистера Монтегю Тригерна.

XLII.
Беатриса добываетъ хлбъ.

Для Беатрисы началась новая, одинокая жизнь сначала довольно счастливо. Самая ея новизна и постоянная работа отвлекали Беатрису отъ воспоминаній о прошломъ. Токарь, у котораго повременамъ развивался ревматизмъ и отнимались ноги, работалъ и плъ въ своемъ подвал, ему помогала двочка лтъ одинадцати, дочь слпаго нмца скрипача, жившаго по близости Аспре-Сквера. Парксъ, въ восхищеніи, что можетъ помогать въ хозяйств Беатрис, заходила повременамъ ее навщать. Она обыкновенно заходила очень рано утромъ, отъ семи до девяти часовъ.

— Говорятъ, что нечетныя числа счастливе четныхъ, моя милая, и я считаю, что седьмой и девятый — самые счастливые для меня часы. Я называю ихъ пріятными часами, потому что въ это время я обыкновенно свободна, разв, что маркиза заставитъ просидть всю ночь, когда у нея разстроены нервы или просто ей не спится. Она не позволяетъ никому войдти къ ней въ спальню раньше девяти часовъ: и даже тогда мы не смемъ входить, пока не услышимъ ея звонка, а позвонитъ она иной разъ не раньше одиннадцати. Сколько хлопотъ съ нашей барыней! Я по возможности стараюсь угодить ей, но вдь я, какъ вы знаете, необразованная женщина. Я не умю, подобно другимъ камер-юнферамъ, играть и пть или рисовать, я не жалю только своихъ силъ — и Парксъ слегка вздохнула, хотя тотчасъ опять улыбнулась и прибавила:— но за то, съ какимъ удовольствіемъ провожу я свободные часы. Зимой немного пользы и съ этихъ досужихъ часовъ, сидишь себ въ холодной и темной комнат, у насъ вдь топятъ только въ барскихъ комнатахъ, за то лтомъ очень отрадное время. Я такъ рада васъ видть, что не замчаю, какъ далеко вы живете, разв ужь слишкомъ устану съ вечера, тогда только нанимало извощика. У меня ноги стали очень уставать, когда приходится иной разъ стоять во время туалета маркизы. Повременамъ, когда маркиза велитъ проздить лошадей, младшій кучеръ и завезетъ меня къ вамъ — онъ очень вжливый и добрый человкъ — правду сказать, вс слуги очень любезны со мною, зная, что я не наушничаю барын на нихъ, какъ моя предшественница.

Такимъ образомъ болтала добрая Парксъ, оказывая Беатрис многія услуги, о которыхъ, по скромности, не любила распространяться. Она продала для нея испанскія кружева за сто-семьдесятъ гиней.

— Я просила двсти, моя милая, и знаю, что он стоять этихъ денегъ и даже боле, но не могла добиться этой цны, и потому ршилась продать ихъ за сто-семьдесятъ гиней. Вотъ деньги, берегите ихъ на всякій случай. Они могутъ пригодиться на черный день.

И она ни зачто на свт не согласилась бы принять вознагражденіе за коммиссію.

Напротивъ, она все чаще приносила кружева для мытья или чинки, когда имла случай выпросить работу у важныхъ знакомыхъ важной маркизы, которая дозволяла ей заниматься этимъ, подъ строжайшимъ условіемъ доставлять ей самой вещи получше, а знакомымъ — похуже, она хвасталась ловкостью своей служанки и иногда снисходительно замчала своимъ гостямъ:

— Парксъ достанетъ вамъ это, у меня Парксъ все достаетъ: и кружева, и всякую всячину за полцны. Я не держу у себя ни къ чему негодныхъ слугъ. Терпть не могу людей, у которыхъ голова не на плечахъ. Я всегда прогоняю ихъ: пускай себ живутъ, какъ знаютъ, мн такихъ не надо. Иначе невозможно имть хорошихъ слугъ, увряю васъ. Парксъ — глупое, маленькое существо, но за то старательна, я развиваю ея умъ, не позволяя ей оставаться безъ занятія. Ненавижу лнивыхъ людей.

И лниво понюхавъ духовъ, чтобы отвести душу посл длинной рчи, маркиза опускалась на подушки, съ видомъ, какъ будто и она сама изъ гагачьяго пуху, покрытаго блднорозовымъ шелкомъ.

Прошло обаяніе новой жизни, и Беатриса начала унывать. Очень естественно, что Парксъ, проводившая вс свои дни въ одиночеств и работ, считала особеннымъ удовольствіемъ врное занятіе, доставляющее ежедневное пропитаніе. Но Беатрис было мало насущнаго хлба, ея душа голодала.

Краса Пріюта, возбудившая такую глубокую страсть въ капризномъ денди, не могла чувствовать себя счастливою въ окружавшемъ ее одиночеств. Блестящіе глаза ея потускли отъ слезъ, но горячее сердце, точно растопленный свинецъ, жгло ея грудь. Никто не заботился, спитъ ли она, или нтъ, сколько часовъ проводитъ въ слезахъ, никто не навщалъ ея, кром бдной Парксъ. Беатриса боролась съ горемъ и довольно быстро работала. Она не находила причины унывать и роптать на то, что, несмотря на всю свою красоту и таланты, она должна была сдлаться прачкою, мыть и чинить кружева для тхъ, кто проводитъ жизнь въ удовольствіяхъ и праздности. Она не жаждала роскоши, по жаждала любви, жаждала дружбы и прежняго доврія къ людямъ.

Однажды тяжкое испытаніе постигло Беатрису: нужно было отнести какія-то кружева въ Сайен-Гаузъ и, какъ будто нарочно, она подошла съ маленькимъ узелкомъ своимъ къ дому, въ то самое время, когда длинная вереница экипажей, шагомъ приближавшаяся къ подъзду, доказывала, что тамъ происходило какое-то празднество, однимъ словомъ былъ пріемъ. Она растерялась, остановилась и встала, точно вкопанная. Въ карет, противъ которой она находилась, сидли леди Эдоксія Болингамъ, Елена, леди Несдэль и Фрейлигратъ.

— Мой Богъ! прошептала леди Эдоксія, обращаясь къ Мили: — это та самая двушка, которая увряла, что она замужемъ за Монтегю! Какъ она измнилась: совершенно исхудала!

— Этотъ народъ всегда скрываетъ свой возрастъ, сказала Мили изъ-подъ своего розоваго зонтика.

— Гд теперь вашъ мось Монтегю? спросилъ молодой иностранецъ.

— Не знаю, впрочемъ, я думаю, онъ въ Мальт, отвчала ему дама, полузвая и полувздьгхая.

— И та хорошенькая… но здсь рчь его прервалась внезапнымъ движеніемъ Елены Болингамъ, вскочившей на ноги, точно хотвшей выпрыгнуть изъ кареты. Ея мать съ испугомъ и удивленіемъ схватила ее за платье.

— О, мама! Беатриса! Я видла Беатрису! была единственная фраза изо-всего сказаннаго, которая долетла до ушей покинутой любви Тригерна. Быстро, какъ испуганная лань, бросилась она бжать паркомъ — черезъ лужокъ и между деревьями — все дальше и дальше къ берегу рки, дальше отъ прекрасной лтней виллы, отъ блеску экипажей и упряжи, отъ солнечнаго свта, пока не достигла наконецъ своего скромнаго жилища, въ Странд.

Она была больна, очень больна посл этого дня, и, чтобы довершить несчастіе, Парксъ прислала ей исправить и вымыть вс ея бывшія испанскія кружева, изорванныя и испачканныя во время столь памятнаго для нея торжества.

Беатриса занемогла нервною горячкою. Она не могла ни стоять и нагибаться надъ лоханкой, ни чистить нжную ткань, или съ терпніемъ исправлять узоры кружевъ. Она просила маленькую двочку, помогавшую ей въ работ, уложить присланныя кружева въ ящикъ до ея выздоровленія. Иногда она воображала, что боле не выздороветъ и, подъ конецъ, ршилась послать по почт записку безъ подписи, въ которой увдомляла Парксъ о своей болзни. Парксъ пріхала къ ней въ два часа пополудни, усталая и блдная. Маркиза похала въ концертъ, откуда возвратившись, одлась въ бальное платье и отправилась на большой балъ, и несчастная компаньонка должна была присутствовать, стоя, при двоекратномъ ея наряд, впрочемъ, она не исполняла никакой унизительной работы, а только совтовала, какъ-бы лучше повсить серьги или гд приколоть булавку. Парксъ очень сожалла о Беатрис и о томъ, что нельзя было вымыть и починить кружева.

— Разв они нужны такъ скоро? О, еслибъ та, которой они припринадлежатъ, знала, какъ я больна. Что, она молода и хороша собою?

Парксъ была озадачена.

— Эта дама немолода и некрасива, но за то ужь очень взыскательна, особенно въ одежд — ужь какъ взыскательна! Она будетъ страшно сердиться. Непремнно надо, чтобы кружева были какимъ нибудь образомъ готовы къ слдующему выходу.

— Ужь на этотъ разъ, Парксъ, вамъ надо будетъ отдать работу кому нибудь другому.

— Да ее никто не можетъ исполнить, какъ вы, моя милая. Никто не можетъ. Въ томъ-то и дло! Тутъ главное надо починить кружева, а не вымыть только: он такъ порваны.

— О! простонала Беатриса:— разв эта дама не можетъ надть что нибудь другое? Парксъ, я хотла переговорить съ вами. Въ тотъ день, когда я ходила въ Сайен-Гаузъ, я слышала, какъ добрая Елена Болингамъ произнесла мое имя (не обращайте вниманія на мои слезы, я такъ слаба). Вы не можете вообразить, какое удовольствіе для меня было слышать звуки ея голоса. Если я умру, я желала бы, чтобы вы разсказали все Елен и Морису Левелину и просили ихъ позаботиться о моемъ Франк, объ осиротвшемъ моемъ ребнк! Я не трогала денегъ, которыя вы получили за кружева. Я не нуждалась въ нихъ, и отложила ихъ съ тмъ, чтобы на первое время, если что со мною случится, было на что содержать моего Франка. Деньги тамъ, въ шкатулк, если я умру, я желала бы… но здсь Парксъ такъ расплакалась, что Беатриса остановилась.

— Я сдлаю все возможное, проговорила ея подруга: — но я думаю — я надюсь — я уврена, что вы оправитесь. Я зайду къ вамъ, какъ только успю вырваться, и помогу вамъ вымыть кружева. А теперь я отправлюсь домой: маркиза приказала пріхать за нею въ четыре часа и мн предстоитъ опять безсонная ночь. Я должна уложить ея брильянты въ шкатулку. Можетъ случиться, что она и не вернется раньше пяти или шести часовъ, но она сердится, если узнаетъ, что мы не дожидались ея. Прощайте, до свиданія — и, поцаловавъ въ лобъ больную, Парксъ удалилась.

На слдующее утро Беатрис подали дикое, жалкое письмо, отъ бдняжки Парксъ. Она опоздала! Маркиза уже была дома и ожесточилась, замтивъ отсутствіе своей souffre-douleur. Что-то разсердило ее за балу, а Бенсонъ была слишкомъ глуха или сонлива, чтобы принять участіе въ ея несчастій. Она потребовала Парксъ. Какъ смла Парксъ уйти спать? Ушла изъ дому! Не можетъ быть! Какъ выйти изъ дому въ четыре часа утра? Больная подруга! Еще что! Кто позволилъ ей посщать больныхъ? Вздумала веселиться, когда боле всего нужна особ, которая ее нанимаетъ. Свтъ видно уже приходитъ къ концу, если компаньонки дозволяютъ себ подобныя вещи!

‘И, о! моя милая, когда я пришла домой (и увряю васъ, я опоздала мене, чмъ десятью минутами), она напала на меня и обозвала такими словами, что я совершенно растерялясь! Она назвала меня глупою ослицею, крокодиломъ, хромою дурою (мои ноги просто отказывались служить мн отъ усталости) и къ довершенію всего объявила, что не позволитъ мн перейти за порогъ, не дастъ подышать свжимъ воздухомъ цлыхъ три мсяца, чтобы научить меня сидть дома, заставила меня перечистить вс брильянты, передъ тмъ какъ уложить ихъ въ шкатулку, съ тою только цлью, чтобы не дать мн лечь въ постель, хотя она и видла, что я едва на ногахъ стою, но что и еще хуже, моя милая (не думаю, чтобъ я написала вамъ такъ много, еслибъ дло касалось одной меня), она принялась ругать меня насчетъ вашихъ кружевъ! Я не говорила вамъ имени ихъ покупательницы изъ опасенія, что вамъ будетъ непріятно узнать, что это она купила ваши испанскія кружева! Она утверждала, что ея кружева потеряны, или украдены, или проданы, и что она не выпуститъ меня изъ виду, пока не получитъ ихъ обратно, грязными или чистыми, и что заставитъ меня хать съ нею и указать, гд он спрятаны. Я уврена, что если она не будетъ въ лучшемъ дух завтра утромъ, я должна буду хать съ нею, а вы такъ больны! Не знаю, что мн и длать, умоляю васъ, простите меня, я хотла вамъ добра. Можетъ быть, она только подъдетъ къ воротамъ дома и я вынесу ей кружева напоказъ и потомъ возвращу ихъ вамъ. Самое худшее то, что она заботится только объ себ и не хочетъ врить, чтобъ кто нибудь могъ быть боленъ кром ея! Ужасное дло. Молю Бога, чтобы она была въ лучшемъ дух завтра!’

Но маркиза была на слдующее утро такою же сердитою, какъ и наканун, даже еще сердите, ибо ее привтствовала при утреннемъ ея завтрак записка лорда-каммергера съ вжливымъ отказомъ дать ея протеже пригласительный билетъ на какой-то придворный концертъ. Во время туалета она кипла злостью и наконецъ разразилась надъ Парксъ словами, казавшимися ей наиболе страшными. Она объявила, что подетъ сама — въ ужасное мсто, гд, по увренію Парксъ, находились кружева, и возьметъ съ собою полисмена, и если, не найдетъ все свое имущество въ цлости, прикажетъ арестовать Парксъ за укрывательство краденыхъ вещей. Хотя Парксъ и знала, что кружева наврное тамъ, гд она говорила, и что жирная вдьма болтала одинъ вздоръ, но все-таки мысль о полиціи и арест показалась трусливой маленькой женщин столь ужасною, что, когда гордая и разсерженная маркиза сла въ свою карету и Парксъ хотла-было послдовать за нею, великанъ-лакей долженъ былъ почти поднять ее. Ужасно встревоженная, она оперлась ему на плечо, приговаривая: ‘Благодарствуй, Джонъ, спасибо теб’, и тмъ заставила маркизу улыбнуться съ презрніемъ и злостью.

Маркиза сдержала слово: ей сопутствовалъ не одинъ ея видный лакей съ золотой булавой, но такой же видный полицейскій сержантъ. Начемъ свтъ ругая, во всю дорогу Тонет-Кортъ, какъ будто онъ былъ притономъ сорока разбойниковъ, она наконецъ прибыла къ мсту назначенія, и ея человкъ такъ сильно позвонилъ, что самъ мось Дюмонъ въ удивленіи выглянулъ изъ окна съ слоновымъ клыкомъ въ рук и съ неразжеваннымъ кускомъ жалкаго обда во рту.

Маркиза вошла по узкой лстниц, какъ будто взбираясь на стну сдающейся крпости.

— Иди впередъ въ эту берлогу, сказала она Парксъ:— и покажи мн, гд мои кружева! Говорю теб, я пустыхъ твоихъ отговорокъ больше не намрена слушать. Достань мн мои кружева. Господинъ сержантъ, вы должны послдовать за мною, а ты, Джонъ, стой у дверей. Увидимъ, выгодно ли лишать людей ихъ собственности. Она сильно распахнула дверь, въ которую первая вползла миссъ Парксъ и едва успла прошептать насчетъ своей надежды, что Беатриса не испугается — какъ толстая, пышноодтая маркиза уже стояла въ маленькой комнатк. Беатриса сидла съ очень блднымъ лицомъ, но ршительнымъ видомъ, въ рук ея былъ конвертъ съ банковыми билетами, полученными отъ Парксъ и отложенными для Франка. Она не встала, потому что едва ли могла это сдлать, и сидя обратилась къ маркиз:

— Миссъ Парксъ сказала мн, что вы захали сюда за кружевами?

Послдовало минутное молчаніе, и затмъ послышались обидныя слова:

— Да, отдайте мн ихъ, если они у васъ, отдайте ихъ сейчасъ.

— Они у меня, но я боле ихъ не возвращу вамъ. Еслибъ я знала, что вы будете ихъ покупательницей, вы бы ихъ никогда не увидали.

— Го! закричала маркиза:— ты смешь? ты, скверная двчонка! Полисменъ, эта скверная двушка знала, моего племянника заграницей и хотла заразить меня чумою. Отнимите у нея кружева. Кружева мои, я купила ихъ, я отдала за нихъ сто-семьдесятъ гиней! Возьмите ихъ у нея! Арестуйте ихъ обихъ! Об он — соучастницы въ этомъ дл.

Беатриса указала рукою на пакетъ банковыхъ билетовъ, лежавшихъ на стол.

— Здсь, сказала она:— деньги, которыя вы заплатили за кружева. Я отказываюсь продать ихъ вамъ. Он мои, эта комната моя, ступайте вонъ.

— Злая двчонка! Дерзкая, наглая двка! Я требую свои кружева. Ты хочешь продать ихъ кому нибудь другому, узнавши, что они стоятъ дороже того, что я за нихъ заплатила. Плутовка ты этакая, ты такъ легко не отдлаешься у меня. Я настою на своемъ. Полисменъ, я купила эти кружева, достаньте мн кружева. Обыщите квартиру, арестуйте эту женщину. Чего вы ее не берете, когда я вамъ приказываю?

Полицейскій сержантъ слегка улыбнулся и сказалъ нсколько ироническимъ тономъ:

— Вы видите, миледи, молодая женщина отказывается принять деньги и не хочетъ разстаться съ кружевами, и потому я не знаю, что мн здсь длать.

— Она получила деньги, ея кружева были мои, и я хочу ихъ имть! Она — плутовка и ея отецъ — тоже плутъ, братъ ея стрлялъ въ королеву, я хочу получить кружева!

Беатриса взглянула на нее съ презрніемъ.

— Злая и богатая эгоистка, сказала она: — тирань свою прислугу у себя въ дом! А тутъ теб не мсто, эта комната моя, какъ она ни убога. Идите себ и оставьте меня въ поко. Кружева никогда не будутъ вашими. Я отослала ихъ сегодня утромъ, въ другое мсто, вы ихъ не получите.

— Куда, куда? Полисменъ, заставьте ее сказать, куда она ихъ отослала! Я теб не врю! Я не врю, что они отосланы. Ты хочешь, врно, носить ихъ. Ты хочешь наряжаться въ богатые наряды, чтобъ заманивать молодыхъ людей хорошихъ фамилій, какъ ты сдлала съ глупымъ моимъ племянникомъ. Но съ тхъ поръ ты очень опустилась! Отдай мн мои кружева! ревла она съ возрастающею яростью и сдлала наступательное движеніе къ столу, у котораго сидла Беатриса.

— Пойдемте, пойдемте, миледи, этого я никакъ не могу допустить! Пожалуйста, успокойтесь, ваше сіятельство, и полицейскій сержантъ прикоснулся къ важной и толстой рук, на которой дрожали браслеты отъ волненія ихъ владлицы.

— Какъ ты смлъ дотронуться до меня! взревла маркиза.— Если вы не хотите исполнить свою обязанность, арестовать подозрительныхъ людей, когда вамъ приказываютъ, то, по крайней мр, не смйте трогать меня, дерзкій дуракъ!

— Полисменъ, сказала Беатриса: — беру васъ и вотъ эту леди въ свидтели, что я возвращаю маркиз Упдаунъ деньги, присланныя мн ею за кружева, которыя она хочетъ купить, но которыя я отказываюсь продать ей. Я боле не могу переносить подобной сцены, я уже нсколько дней какъ больна.— И сказавъ это, Беатриса удалилась въ сосднюю комнатку, изъ которой лстница вела внизъ въ мастерскую Дюмона.

Маркиза вся задрожала отъ злости, когда Беатриса вышла изъ комнаты. Она съ минуту не могла опомниться. Затмъ, схвативъ банковые билеты въ конверт, вдругъ обратилась къ маленькой, миссъ Парксъ:

— Я вамъ отказываю отъ мста, низкая, злая притворщица! Я васъ прогоняю отъ себя! Отправляйтесь себ, куда знаете. Пропадайте съ голоду! И будьте уврены, что я никому васъ рекомендовать не буду. Жалко, что вы не можете послдовать примру здшней красавицы и носить кружева и кораллы, чтобы соблазнять молодыхъ людей. Я прогоняю васъ! Запрещаю вамъ ногой ступить въ мой домъ. Я прикажу не пускать васъ. Вс ваши тряпки будутъ собраны и доставлены вамъ черезъ Бенсонъ, да вы и этого снисхожденія не стоите. Жалю, что вчера заплатила вамъ жалованье, а то бы вамъ не видать его, хитрая воровка!

— Пойдемте, пойдемте, миледи, заговорилъ сержантъ:— въ самомъ дл, подобныя слова непозволительны. Вы знаете, я здсь, чтобы смотрть за порядкомъ. Ваше сіятельство не должны забываться.

— Отойди, человкъ! Я приказала теб явиться сюда, а теперь приказываю уйти. Вы ничего не сдлали, недостачи моихъ кружевъ, вы помогли этимъ низкимъ бабамъ обворовать меня, я боле въ васъ не нуждаюсь. Ступайте вонъ. Джонъ! Позови карету. Джонъ! слышишь ты меня или нтъ!

Дрожа отъ злости, спустилась она внизъ по узкой лстниц и по тсному двору въ Страндъ, уже переполненный чернью, которую можно встртить только въ Лондон, грязные мальчишки, звающіе мастеровые, нищіе, мелкіе торговцы, женщины и дти — вс съ удивленіемъ смотрли на домъ въ ожиданіи увидть какую нибудь важную леди, арестованную за уголовное преступленіе.

Подобной кареты, украшенной столькими узорами, съ такимъ количествомъ серебра на лошадиной сбру и съ такимъ важнымъ гербомъ никогда еще не видывали у входа въ Тонет-Кортъ!

Какъ побжденный тиранъ, маркиза влзла въ карету и быстро умчалась. Полицейскій сержантъ, презрительно свиснувъ, спокойно замтилъ своему товарищу:

— Странно, не правда ли, Браунъ, какъ женщины похожи другъ на друга? Вотъ эта, вдь настоящая маркиза, жена настоящаго маркиза, обдаетъ съ королевой, а здсь вела себя точь въ точь, какъ рыбная торговка Бетси-Бленъ, которую вчера я заперъ въ темную. Он походятъ другъ на друга, какъ одна устрица на другую!

Собратъ-полисменъ отвтилъ на это замчаніе лишь улыбкою въ знакъ согласія.

XLIII.
Слабые міра сего.

Несчастіе миссъ Парксъ послужило въ пользу для Беатрисы: она оставалась не одна во время припадковъ нервной горячки, которые послдовали за оскорбительной сценой съ маркизою. Парксъ спала у ней въ комнат: у ней не было другаго убжища.

Весьма скудныя средства, которыя остались у Парксъ отъ ея ограниченнаго жалованья, были большею частью издержаны для больной, на апельсины, спропъ, и на покупку нсколькихъ бутылокъ лучшаго портвейна, рекомендованнаго аптекаремъ, какъ отличное лекарство для Беатрисы.

Отъ времени до времени, въ своемъ изнеможеніи Беатриса, бывало, простонетъ: ‘Елена! Елена Болингамъ! она пожалетъ моего Франка.’

Эхо благодатныхъ словъ, долетвшихъ до нея изъ устъ Елены: ‘Беатриса! я видла Беатрису’, раздавалось въ ушахъ больной, какъ голосъ ангела. Образъ двушки съ ея золотистыми кудрями и встревоженнымъ лицомъ, окруженнымъ блымъ вуалемъ, казался ей почти небеснымъ видніемъ.

Вскор Беатриса стала, однако, ноправляться. Жизнь снова закипла въ ея жилахъ. Есть люди, у которыхъ тло преобладаетъ надъ душою, есть и такіе, у которыхъ душа господствуетъ надъ тломъ. Не самые измученные и огорченные, но самые слабые умираютъ отъ сердечной муки.

Беатриса выздоровла и нашла маленькую Парксъ озабоченною и огорченною тмъ, что она не могла найти себ мста. ‘Мн не врится, говорила она — чтобъ маркиза желала уморить меня съ голоду, хоть она и посулила мн это въ припадк злости. Не служила ли я ей врой и правдой цлыхъ шесть лтъ. Прочитавъ въ газет мое объявленіе, меня всегда ласково принимаютъ и кажутся всмъ довольны, но какъ только наведутъ справки обо мн у маркизы, тотчасъ отказываютъ подъ какимъ-нибудь вжливымъ предлогомъ. Вотъ хоть бы сегодня — простите, что я все толкую вамъ о своемъ гор — хоть бы сегодня, какая неудача! Имла въ виду отличнйшее мсто, при больной молодой лэди, лтъ пятнадцати, и такой тихой и доброй (я ее разъ только видла, и повидимому ей поправилась), она не гналась за изящными манерами: ей нуженъ былъ кто-нибудь, чтобъ умлъ читать, больше гимны и стихи, до которыхъ и я охотница, а читать, вы знаете, я могу хоть цлый день, и довольно порядочно, да и жить пришлось бы въ Торкэ — мсто отличное, на берегу моря, мое дло было бы только ходить за колясочкой, въ которой ее возятъ, и заботиться, чтобъ ни солнце не пекло, ни холодъ ее не безпокоилъ, да и она мн очень поправилась: такая милая, тихая, ласковая, лежитъ себ, бдняжка, въ креслахъ, а подл нея клтка съ птичкой — для меня такое мсто было бы истиннымъ раемъ, да и жалованье немаленькое, потому что родственники въ ней души не чаютъ, хотя впрочемъ у нея только и есть что дв ттки — родители умерли въ Индіи. Лучшаго мста и желать бы нельзя, я осталась такъ довольна ими, да и они мною, а барышня еще сказала мн на прощанье: ‘Я очень буду рада имть васъ при себ, вы, кажется, такъ тихи и ласковы, а я не могу переносить шуму, я оттого и птичку люблю, что ея не слыхать.’ И вдругъ, получаю сегодня вотъ эту записочку, такъ обидно, право, что я не могла удержаться отъ слезъ.’

И дйствительно, стоило взглянуть на Парксъ, чтобъ убдиться, что она порядкомъ наплакалась.

Беатриса прочла записку. Об миссъ Эльморъ свидтельствовали свое почтеніе миссъ Парксъ, но очень сожалли, что не могутъ поручить ей свою больную племянницу, такъ-какъ для этого нужна особа, на которую можно бы вполн положиться, а отзывъ о ней маркизы Упдаунъ не вполн удовлетворителенъ.

Минутный гнвъ отразился на прекрасномъ лиц Беатрисы.

— Попросите, чтобъ вамъ показали письмо маркизы! воскликнула она.

— О! я не смю, моя милая. Да и куда же мн съ нею мриться? Не могу же я насильно заставить ее рекомендовать себя, если она не хочетъ.

— Я напишу за васъ, Иарксъ, сказала Беатриса ршительно, и написала, что миссъ Парксъ свидтельствуетъ свое почтеніе миссъ Эльморъ, и покорнйше проситъ сообщить ей, что именно маркиза могла сказать противъ нея. Миссъ Эльморъ, въ свою очередь, свидтельствуя свое почтеніе миссъ Парксъ, препровождали къ ней подлинное письмо маркизы, изъ котораго очевидно было, что маркиза, не шутя, хотла уморить Парксъ съ голода. Она писала, что не можетъ входить во вс подробности, почему она не въ состояніи рекомендовать миссъ Парксъ, правда, что она пробыла у ней шесть лтъ, но маркиза никогда въ мір не продержала бы ее у себя такъ долго, еслибы не находилась съ самомъ непонятномъ заблужденіи на ея счетъ. Он разстались изъ-за какихъ-то кружевъ, и хотя маркиза не утверждаетъ, чтобы Парксъ положительно украла ихъ у нея, но все это дло, по ея мннію, темное, къ тому же Парксъ зналась со всякою дрянью, была въ дружб съ неприличною двушкою, которая водится съ богатыми молодыми людьми и была причиною большихъ непріятностей въ семейств маркизы, вообще она не хочетъ и не считаетъ себя вправ рекомендовать Парксъ. Парксъ сама тому виновата, и маркиза больше о ней хлопотать не намрена, и даже слышать о ней не хочетъ, она ей напередъ сказала, что рекомендовать ее не будетъ, и потому находитъ довольно страннымъ, что ее посл этого безпокоятъ.

Презрительная улыбка на блдныхъ губахъ Беатрисы не могла утшить бдную Парксъ. Выгодное и пріятное мсто для нея было потеряно, и тщетныя попытки отыскать новое успли вполн убдить Беатрису, что значитъ на свт рекомендація и доброе имя, которыя часто зависятъ отъ недостойнаго и гнуснаго произвола.

Помощь пришла, но еще боле скромнымъ путемъ, чмъ самой Беатрис. Маленькая ученица Дюмона разсказала, посвоему, просто и безъискусственно, начальнику школы слпорожденныхъ, гд ея отецъ давалъ уроки музыки, о скандал, поднятомъ маркизою изъ-за кружевъ, начальникъ школы пересказалъ это пріятелю своему, доктору при дом умалишенныхъ, и вотъ, когда Парксъ уже начинала терять всякую надежду получить мсто, вдругъ незнакомый баринъ явился къ Дюмону, разспросилъ его, поговорилъ съ Беатрисой и Парксъ, и тутъ же предложилъ послдней, за хорошее жалованье, мсто при паціентк, страдавшей нервною болзнью и нуждавшейся въ самомъ тщательномъ уход.

Мсто было не изъ самыхъ пріятныхъ, но Парксъ съ благодарностью приняла его и вступила въ должность. А Беатриса снова осталась одна-одинехонька — только при гораздо худшихъ обстоятельствахъ, потому что теперь Парксъ боле не присылала ей работы, а маркиза разсказала всмъ и каждому, какъ у нея похитили ея сокровище, какъ Парксъ зналась съ самымъ низкимъ народомъ на Странд, и какъ она ее выгнала изъ дому — разумется, посл этого вс важныя барыни, знакомыя маркизы, поторопились потребовать обратно свои кружева отъ Беатрисы, и тщательно перемривъ ихъ, приказали своимъ камер-фрейлинамъ поискать новой прачки.

Беатриса перенесла, какъ могла, и это новое горе, удвоила свои старанія, сбавила цны, ее только тревожила постоянно мысль, что у нея нтъ уже денегъ, отложенныхъ на черный день, чтобъ хоть на время обезпечить Франка, въ случа ея болзни или смерти.

Но Франкъ повидимому долженъ былъ умереть прежде нея, несмотря на самый неослабный присмотръ и тщательный уходъ за нимъ, припадки, такъ глубоко огорчавшіе Беатрису, продолжали съ нимъ повторяться.

Однажды, въ первомъ часу ночи — ночи, памятной для Беатрисы, Франкъ проснулся въ сильнйшихъ судорогахъ, потомъ сдлался недвижимъ и протянулся, словно мертвый. Невольный, раздирающій вопль Беатрисы разбудилъ француза, который уже нсколько дней лежалъ у себя въ припадк жестокаго ревматизма, онъ не могъ даже придти къ ней на помощь, а только крикнулъ снизу, не пожаръ ли и не можетъ ли онъ ей чмъ помочь? Беатриса снесла ребнка внизъ и положила его, съ неподвижными глазами и стиснутыми кулачками, на постель француза. Сказавъ умоляющимъ голосомъ: ‘позвольте полежать ему здсь только минутку, пока я достану, доктора’, она бросилась опрометью вверхъ по Странду къ аптек, гд, она надялась, ей укажутъ ближняго доктора. Поровнявшись съ каретою, стоявшею подл подъзда театра, она хотла-было спросить у кучера, въ которую сторону аптека, когда услыхала ненавистное имя леди Несдэль.

— Барыня ухала, я вамъ говорю, видите, театръ запертъ, вс лампы потушены, говорилъ капельдинеръ лакею въ важной ливре.

— Ну, да и дома жь ея нтъ, возразилъ человкъ: — я немного замшкался, а хали мы не боле десяти минутъ.

— Она ужь добрыхъ два часа, какъ ухала, съ ней былъ молодой человкъ въ усахъ и бородк, который далъ мн шиллингъ, чтобъ я вамъ передалъ, что карета ненужна, и что мистриссъ Грей, что ли, увезла миледи къ себ ужинать.

— Дло возможное, сказалъ лакей съ презрительной улыбкой, вскочилъ на запятки и карета быстро унеслась.

Беатриса все бжала впередъ безъ оглядки. Она никогда не видала Лондона въ полночь: странное отраженіе фонарей на закрытыхъ ставняхъ и дверяхъ, такъ ярко освщенныхъ по вечерамъ, странное сочетаніе тишины и шума, свта и тьмы, поражали ее. Никогда не случалось ей ходить по улицамъ въ такое позднее время.

Вдругъ нсколько пестро разодтыхъ женщинъ попались ей на встрчу и окружили ее.

— Поймана, поймана, закричали он, смясь, и два-три полупьяныхъ, молодыхъ людей, бывшихъ съ ними, подхватили также: — Поймана, поймана.

Испуганная, изумленная, Беатриса напрасно старалась высвободиться. Они только громче смялись и, взявшись за руки, стали плясать вокругъ нея.

— О, Боже! воскликнула она.— Пустите меня. Мн нуженъ докторъ.

Новый хохотъ и неистовое прыганье были отвтомъ на ея мольбы, и одинъ изъ молодыхъ людей, выпустивъ сигару изо рта, сказалъ съ фамильярностью пьянаго человка: ‘Я — докторъ, моя душка, вчера только получилъ аттестатъ, дайте пульсъ пощупать.’

— О, пустите, пустите меня, вскричала Беатриса въ отчаяніи.— Ребнокъ мой, единственный мой ребнокъ умираетъ!

И тутъ смхъ не укротился, вопль душевной муки не нашелъ отголоска въ этихъ сердцахъ, зачерстввшихъ отъ разврата. Они только стали въ насмшку присядать и кланяться вокругъ нея, отпуская неприличныя шутки.

— Скажите, пожалуйста, какъ это жалко! У барыньки ребнокъ заболлъ, надюсь, не корь, а то еще пристанетъ.

Только одна разряженная двушка вышла изъ кружка и, положивъ руку на плечо Беатрис, спросила ее съ участіемъ:

— Это правда, что вашъ ребнокъ боленъ?

— Правда, правда! воскликнула Беатриса, устремивъ умоляющій взоръ на роскошное лицо и изнуренные, молодые глаза говорившей.

— Ну, такъ я вамъ скажу: вонъ въ той улиц, у цвтнаго фонаря, живетъ хорошій докторъ, сказала двушка, указывая Беатрис направленіе, но подруги ея окружили ихъ обихъ и стали кричать, одна громче другой:

— Нтъ, нтъ, такъ неладно! дайте намъ что выпить за здоровье вашего ребнка, вы должны откупиться, а то не выпустимъ изъ круга!

Молодая двушка, вступившаяся за Беатрису, сдлала усиліе ее высвободить, за что получила сильный толчокъ отъ одной изъ своихъ товарокъ, она отвчала тмъ же, пьяные, молодые люди вступились, и завязалась драка. Громкая брань и крики, наконецъ, обратили на себя вниманіе полисмена, который свиснулъ товарища, опасаясь серьзной исторіи. Въ это время къ ссорившейся групп быстрыми, твердыми шагами подошелъ молодой человкъ. Онъ пріостановился на минуту и сказалъ:

— Что это такое? Пропустите эту женщину.

Этого голоса и спокойнаго, благороднаго выраженія лица, мелькнувшаго на минуту подъ фонаремъ, было достаточно для Беатрисы. Она схватила его за руку и повисла на ней:

— О, Морисъ Левелинъ, неужели вы не узнаете меня? Помогите мн, ребнокъ мой умираетъ!

Левелинъ невольно вскрикнулъ отъ ужаса. Съ отвращеніемъ онъ оттолкнулъ ея руку.

— Несчастная, сказалъ онъ.: — наконецъ-то я нашелъ васъ, и гд? Не трогайте меня! Что я могу для васъ сдлать? Чей ребнокъ боленъ?

— Мой, мой собственный, воскликнула Беатриса умоляющимъ голосомъ:— у него былъ припадокъ и онъ лежитъ безъ чувствъ. Я не знала, что мн длать, куда идти за докторомъ.

Морисъ Левелинъ, казалось, колебался.

— Я думаю, что я самъ знаю достаточно медицины на такой случай. Я зайду въ аптеку, а вы идите домой. Гд вы живете?

Она ему сказала свой адресъ, онъ отправился въ аптеку въ противоположную сторону. Дикая, пьяная группа поплелась внизъ по Странду, распвая неприличныя псни.

Морисъ подошелъ къ дверямъ дома, гд жила Беатриса, почти въ одно время съ нею. Онъ далъ ребнку лекарство, перенесъ его на рукахъ въ комнату Беатрисы, и осторожно уложилъ его въ постель. Но все это онъ длалъ молча, нетолько избгая разговора съ Беатрисой, но даже стараясь не смотрть на нее. Она не могла перенести этого, не могла отказаться отъ надежды оправдаться въ глазахъ прежняго своего друга. Когда Франку сдлалось лучше, когда глаза его и члены оживились и онъ спокойно заснулъ — она обратилась къ Морису Левелину и сказала прерывающимся отъ волненія голосомъ:

— Я вижу, что вы обо мн думаете, но вы неправы. Я невинна, меня гнусно обманули.

— Вс вы разсказываете, что васъ обманули, сказалъ молодой человкъ, съ горечью, — Никто не начинаетъ добровольно съ разврата и униженія. Но какъ низко вы упали! И какъ подумаешь о вашемъ достойномъ, храбромъ отц… объ ангельской душ, вашей сестр Маріан… и удивительномъ притворств…

— Притворство мое была врность Монтегю! воскликнула, рыдая, Беатриса.— Вс вы — да съ кмъ же вы меня ровняете? Что вы обо мн думаете? Не будьте такъ жестоки, вы такой добрый, снисходительный до другихъ, пожалйте меня. И постоянно прерывая разсказъ свой горькими рыданіями, она пыталась передать ему, какъ они ухали въ Египетъ съ Монтегю, какъ обвнчались, какъ она слпо врила Монтегю. Но Морисъ Левелинъ слушалъ не такъ, какъ бы она хотла, пока онъ слушалъ невроятный разсказъ, мысли его переходили отъ Маріаны къ Елен Болингамъ (съ которою онъ разошелся только изъ-за Беатрисы), къ любимому въ дтств капитану, съ его скромнымъ Пріютомъ. Онъ не могъ усидть за мст. Онъ постоянно удалялся отъ заплаканной, умоляющей женщины, сидвшей подл него, и наконецъ, вскочивъ на ноги, произнесъ:— Отпустите меня, я общаю вамъ, что еще увижусь съ вами. Я жалю васъ отъ всей души и сдлаю все, что могу, чтобъ помочь вамъ, по поврить вамъ не могу. Ршительно не могу! повторилъ онъ съ выраженіемъ отчаянія въ голос.— Не я ли встртилъ васъ у Тригерна, на холостой его квартир, очевидно, даже безъ приглашенія съ его стороны? Разв я не видлъ, какъ вы катались въ сравнительно роскошныхъ экипажахъ, когда вашъ несчастный отецъ жаждалъ одного слова отъ васъ!

— Нтъ, Морисъ, нтъ! онъ меня отринулъ, простонала Беатриса: — онъ запретилъ произносить мое имя въ своемъ присутствіи.

— О, Беатриса Брукъ! (и на этотъ разъ онъ самъ взялъ об ея руки въ свои, пристально глядя ей въ лицо). Это — неправда, вы знаете, что это — неправда! Не старайтесь напрасно убждать меня противъ очевидности, я и безъ того жалю о васъ. Это жилище (и онъ съ горестно осмотрлъ скудное убранство комнаты) и мсто, гд мы сегодня встртились, ясно показываютъ, какъ измнилась ваша участь! Не думайте, что я отказываюсь помочь вамъ, даже спасти васъ, если возможно, въ будущемъ. Засните спокойно, если мысль эта васъ можетъ успокоить, что я завтра же зайду къ вамъ. Я приведу съ собою друга, ученаго доктора, который будетъ лечить вашего ребнка, не требуя вознагражденія за свои труды, и если только вы позволите мн избавить васъ отъ этой жизни, я не пожалю ничего, употреблю вс усилія, чтобы спасти васъ.

Съ этими словами онъ вышелъ. Спускаясь по лстниц, онъ слышалъ громкія рыданія ея у кровати больнаго ребнка, и въ его глазахъ навернулись слезы. Тусклая лондонская заря уже боролась съ ночнымъ туманомъ и мерцаніемъ фонарей, при свт которыхъ онъ увидлъ, среди полупьяныхъ вакханокъ, дочь своего стараго друга — сестру первой любви своей — любимую подругу той, которая овладла его сердцемъ, отдавъ ему свое взамнъ.

Милая Елена Болингамъ! если надежда получить отъ тебя признательную улыбку и входила въ разсчетъ при соображеніяхъ Мориса Левелина какъ бы спасти Беатрису, то врядъ ли кто посметъ сказать, что побужденія его были оттого мене чисты и безкорыстны?

Любовь чистой, невинной души — самый могучій двигатель, побуждающій человка на высокія и благородныя дла.

XLIV.
Мракъ разсевается.

День уже клонился къ вечеру, когда Морисъ Левелинъ исполнилъ свое общаніе привести знакомаго доктора въ Танет-Кортъ. Сердце Беатрисы сильно билось отъ страха, недоумнія и ожиданія. Она чувствовала, что Морисъ не врилъ ея несчастью, ея горю. Она боялась, что онъ не придетъ, а пришлетъ кого нибудь вмсто себя или напишетъ письмо. Потому она выбжала къ нему на встрчу съ радостной улыбкой. Но въ ту же минуту и остановилась, какъ будто пораженная страшнымъ видніемъ, она вперила глаза свои въ доктора, котораго привелъ съ собою Морисъ.

— Докторъ Фольджамбъ, Беатриса, началъ-было молодой человкъ, но какой-то дикій огонь засвтился въ глазахъ несчастной женщины, покинутой Тригерномъ, задыхаясь отъ волненія, она бросилась къ двери и заперла ее.

— Ну, теперь вы должны меня выслушать. Дайте мн только вздохнуть. Господи, дай мн силъ перенести все это. Морисъ, спроси его… спроси его… и она указала рукой на доктора съ торжествомъ и отвращеніемъ:— спроси его, правду ли я сказала. Вы меня обвнчали, продолжала она съ возрастающимъ жаромъ, обращаясь къ незнакомцу.— Вамъ я одолжена своей гибелью… гибелью моего ребнка… вамъ — вашему подлому обману, вашему гнусному коварству. Какъ смли вы издваться надъ Богомъ, въ шутку обвнчать меня съ Тригерномъ! Я погибла, я несчастна. Я не жена его, а это — его ребнокъ! Вы отвтите передъ Богомъ за мою гибель, за гибель моего ребнка!

Излишне было бы описывать подробно объясненія, послдовавшія за этой первой вспышкой гнва. Единственное извиненіе себ, которое могъ представить молодой докторъ, была увренность, твердая увренность, что онъ своимъ поступкомъ или усладитъ смерть Беатрисы, или воскреситъ ее къ жизни. Тригернъ торжественно клялся, что если она выздороветъ, то онъ прежде чмъ возвращаться въ Англію, объяснитъ ей обманъ и обвнчается съ нею законнымъ образомъ, эти клятвы были, впрочемъ, излишни: такъ увренъ былъ докторъ Фольджамбъ, что иначе и поступить невозможно, къ тому же, страшное отчаяніе Тригерна, находившагося въ то время въ самомъ зенит своей страсти къ новому идолу, повидимому, вполн ручалось за искренность его словъ.

Теперь съ отчаяніемъ Фольджамбъ говорилъ, что совсть будетъ вчно упрекать его за участіе въ этомъ дл. Онъ виноватъ въ томъ, что длалъ зло, надясь, что отъ этого выйдетъ добро, но совсть никогда не упрекнетъ его въ подломъ обман или низости. Онъ прочелъ молитвы съ должнымъ уваженіемъ къ ихъ святости, вполн увренный, что за этимъ послдуетъ и настоящій религіозный обрядъ.

— Но главное, прибавилъ онъ:— я былъ твердо увренъ и врю, до сихъ поръ, что еслибъ чарующее вліяніе внчальнаго обряда не возстановило вашихъ силъ, вы бы не прожили и трехъ дней.

Сказать, что Морису Левелину было теперь жаль, что онъ высказалъ наканун недовріе къ Беатрис, не вполн выражало бы его чувства въ эту минуту. Онъ схватилъ руку Беатрисы и плакалъ какъ ребнокъ, пока она разсказывала о своей жизни посл отъзда Тригерна, о своихъ попыткахъ прокормить себя и ребнка, о скромной помощи, оказанной ей единственнымъ другомъ ея, миссъ Парксъ. Онъ чувствовалъ угрызенія совсти не мене своего друга Фольджамба, съ которымъ подружился въ одномъ изъ главнйшихъ городовъ Европы, гд молодой докторъ, бросивъ капризную маркизу, поселился на житье и, потомъ, вмст съ Морисомъ, отправился въ Англію на время каникулъ.

Первымъ дломъ Мориса посл всхъ этихъ объясненій было написать капитану Бруку подробно обо всемъ случившемся. Окончивъ письмо, онъ прямо отправился къ мистриссъ Мир Грей, съ которой былъ въ очень хорошихъ отношеніяхъ, такъ-какъ эта хитрая женщина всегда помнила, что Морисъ, въ случа внезапной смерти Тригерна, наслдуетъ герцогу Керлавэрокъ.

Мира тотчасъ приняла его, и Морисъ, умалчивая о теперешнемъ положеніи Беатрисы, началъ спокойно разспрашивать ее о томъ, какъ она бросила молодую двушку, порученную ея попеченіямъ. Но когда низость этой женщины все боле и боле обнаруживалась, злоба закипла въ душ молодаго человка, глаза его засверкали и Мира, только что съ улыбкой уврявшая, что она всегда думала, что Беатриса попадетъ въ какой нибудь просакъ, невольно остановилась, устремивъ свои страшные глаза на взволнованнаго Левелина.

— Вы, молодые люди, сказала она наконецъ: — никогда не полагаете, чтобъ хорошенькая двочка была виновата, вы всегда вините въ этомъ стариковъ. Но если миссъ Брукъ хотла ухать съ мистеромъ Монтегю и жить съ нимъ ‘par amour’, то я не знаю, какое намъ съ вами до этого дло.

Не успла еще она окончить послдняго слова, какъ терпніе Мориса лопнуло и мистриссъ Мира Грей хоть разъ въ жизни услышала откровенное, искреннее мнніе о ней. Съ неописаннымъ отвращеніемъ и презрніемъ Морисъ осыпалъ ее упреками за ея поступокъ съ Беатрисой, объявилъ ей, что онъ знаетъ о томъ, вкъ она помогаетъ Мили Несдэль вести ея постыдную жизнь, и намренъ тотчасъ все открыть лорду Керлавэроку, чтобы принудить Тригерна жениться на Беатрис, наконецъ онъ не скрылъ отъ нея, что онъ видлъ Беатрису и списался уже съ ея родными. Несчастная Мира дрожала какъ осенній листъ.

— И вы все это разскажете моему мужу? воскликнула она.

— Конечно, я буду принужденъ переговорить съ мистеромъ Греемъ, отвчалъ Левелинъ: — онъ, кажется, былъ назначенъ мистеромъ Тригерномъ для устройства длъ съ его… кузиной…

Мира была такъ же хитра, какъ Мили, но далеко не имла ея смлости. Она не могла встртить словъ Мориса съ тою вызывающей улыбкой, съ которою встртила Мили предложеніе Монтегю ухать заграницу, чтобъ избгнуть скандала, могущаго произойти отъ ревности Беатрисы. Напротивъ, трусливая Мира старалась теперь найти слабую струнку въ сердц Левелина.

— Вы слишкомъ восторженны, мистеръ Левелинъ, сказала она: — никто не повритъ, что вы безкорыстно стараетесь принудить мистера Тригерна къ такому странному браку.

— Я ни мало не цню мннія постороннихъ людей. Я думаю только о Беатрис.

— Что же будетъ съ ея сыномъ? Онъ незаконный, вы это знаете.

И она снова злобно улыбнулась.

— Я его усыновлю. Наврядъ ли кто нибудь станетъ сомнваться въ моемъ безкорысть, потому что бракъ мистера Тригерна, какой бы онъ ни былъ, въ случа если у него будутъ дти, лишаетъ меня всякой возможности когда нибудь наслдовать герцогство Керлавэрокъ. Но я пришелъ вовсе незатмъ, чтобъ съ вами толковать объ этомъ: я пришелъ сюда, вопервыхъ, чтобъ подкрпить вашими собственными словами все, что Беатриса мн разсказала о томъ, какъ вы съ ней поступили въ Венеціи, вовторыхъ, чтобъ попросить васъ написать къ ней письмо съ извиненіями, что вы не поклонились ей, когда встртили ее на сквер Линкольн-Ина.

— Я! Извиниться передъ миссъ Брукъ?

— Непремнно. Смотря по тому, послушаетесь ли вы меня или нтъ, я буду располагать моими послдующими дйствіями. Мистеръ Грей и вы должны передъ нею извиниться. Нтъ никакого сомннія, что вы взяли ее заграницу, вовсе не думая о ней, а только изъ угожденія мистеру Тригерну. Кром того, мистеръ Грей сознался, что онъ былъ дурнаго мннія о Беатрис потому, что вы сказали ему, что ошиблись въ ней.

— Конечно, я никогда и не помышляла, что мистеръ Монтегю соблазнитъ ее. Я думала, что онъ только ухаживаетъ за нею, какъ за столькими другими. Я уврена была, оставляя ее въ Венеціи, что княгиня Гуглукова возьметъ ее на свое попеченіе.

— Мы не будемъ толковать о томъ, что вы думали. Я вамъ сказалъ, чего я отъ васъ желаю, вы можете прикрасить это какъ хотите. Беатриса нашла снова себ защитниковъ, друзей и…

Несмотря на свой страхъ, Мира не могла удержаться, чтобъ не сказать съ змшной колкостью, прикрытою веселою улыбкою:

— Я только надюсь, что вашъ двоюродный братецъ не будетъ ревновать покровительство стараго друга. Вдь вы знали миссъ Брукъ въ Тенби, прежде мистера Тригерна.

Морисъ Левелинъ молча поклонился. Холодный, вызывающій взглядъ былъ единственнымъ отвтомъ на это ядовитое замчаніе. Онъ всталъ и вышелъ изъ комнаты. Взглядъ, полный ненависти, проводилъ его до дверей, и еслибъ только взглядъ человка могъ бы нанести смерть другому человку, то, конечно, Левелинъ не вышелъ бы изъ этой комнаты живой.

Отъ Миры, Морисъ отправился къ мистеру Грею, генералу Прайс-Перри, леди Эдоксіи и маркиз. У всхъ изъ нихъ онъ просидлъ довольно долго и обстоятельно объяснилъ все дло, представляя въ пользу Беатрисы свидтельство доктора Фольджамба, домашняго врача самой маркизы, который сознался, что онъ прочелъ молитвы, произносимыя при внчаніи, тогда какъ Беатриса вполн врила словамъ Тригерна, что передъ нею пасторъ одного изъ англійскихъ консульствъ.

Маркиза, выслушавъ разсказъ Мориса, взглянула, по своему обыкновенію, совершенно оригинально на дло, въ которомъ, она это чувствовала, и она немного замшана.

— Если вы желаете поссорить меня съ Монтегю, сказала она съ видимымъ неудовольствіемъ:— выводя на чистую воду, что ему помогалъ въ гадкомъ дл мой докторъ, то это подло съ вашей стороны. Впрочемъ, еслибъ вы сами не были сыномъ доктора, то не пошли бы противъ своего семейства, только потому, что одинъ изъ вашей братьи втянулъ насъ въ какую-то глупость. Конечно, глупость — толковать о какомъ-то брак вн церкви. Я всегда думала, что Фольджамбъ самый невнимательный докторъ, я думаю, онъ не умлъ отличить чумы отъ кори. А какіе тоны онъ задавалъ, и сколько возилъ съ собою всегда книгъ, за провозъ которыхъ мн приходилось платить! ужь если докторъ что знаетъ, такъ это онъ прежде научился, а таскать ему съ собою книги, какъ школьнику, неприлично.

— Еслибъ я только знала въ то время, по какой причин онъ оставлялъ меня безъ должнаго вниманія, хотя ему платили за путешествія съ нами, еслибъ я имла малйшее подозрніе, что вмсто того онъ внчалъ обманомъ бглыхъ двчонокъ съ людьми, которымъ бы не слдовало и глядть на нихъ, конечно, я бы его тотчасъ прогнала. Я и въ половину не врю тому, что вы разсказываете объ этой двчонк. Я ни мало не удивлюсь, если окажется, что Фольджамбъ вмст съ нею старались поймать Монтегю и нарочно сочинили и чуму, и тамъ все прочее. Повторяю теб, если ты думаешь меня поссорить съ Монтегю изъ-за такой глупости, то очень ошибаешься.

— Да, наконецъ, есть объ чемъ кричать! Сколько ни шуми, а она не будетъ боле замужемъ, чмъ она была, да еслибъ она и была его жена, то я не вижу, какое теб до этого дло. Ты не опекунъ ни Монтегю, ни этой распутной двки, а еслибъ ты былъ опекуномъ ея, ты бы долженъ былъ заставить ее отдать мн кружева, которыя она у меня украла. По милости ея, я прогнала Парксъ и никакъ не могу найти другую, которая бы мн служила какъ Парксъ, хотя та и была какая-то мокрая курица. Он вс жалуются, что имъ велятъ сидть всю ночь и быть всегда на ногахъ. Я уврена, Парксъ была довольно на ногахъ и не жаловалась. У меня голова разболлась съ вашими разговорами. И какая изъ этого польза? Странно, какъ это люди безъ всякой причины доводятъ меня до головной боли. Зачмъ ты не напишешь къ Монтегю, хотя, я полагаю, онъ уже довольно возился съ этой двчонкою, и не спросишь его, что онъ хочетъ съ ней сдлать? Я бы желала знать, мн-то какое дло до всего этого? Мн ршительно все равно, хорошая ли она или дурная двушка. И вамъ это можно было, кажется, знать прежде, чмъ идти ко мн.

Посл этого упрека Морисъ безмолвно удалился.

‘Она правду говоритъ’, думалъ онъ: ‘я бы долженъ былъ знать, что ей все равно, хорошая или дурная двушка Беатриса, спасена ли или погибла какая нибудь женщина, ложно ли она обвинена, или доказана ея невинность. Разв такія женщины заботятся о чемъ нибудь? Чувствуютъ что нибудь? Разв он знаютъ значеніе словъ: добро и зло?’

Леди Эдоксія приняла его гораздо любезне и приличне, но этотъ пріемъ поразилъ его, она уже знала о случившемся, потому что онъ встртилъ на порог гостиной мистриссъ Миру Грей, за ней слдовала сама леди Эдоксія въ шляпк, она, врно, намревалась продолжать разговоръ съ мистриссъ Грей въ коляск, которая была уже подана. Но увидвъ Мориса, она воротилась назадъ.

— Я поду попозже, сказала она лакею: — прізжайте за мною черезъ часъ. Отвезите мистриссъ Грей въ телеграфное управленіе и тамъ еще куда она велитъ, но чтобъ черезъ часъ вы были дома. Потомъ, обращаясь къ Левелину, она довольно любезно промолвила: — хотя я слышала эту исторію отъ мистриссъ Грей, но я бы желала ее слышать еще разъ отъ тебя.

Морисъ почувствовалъ скоре радость, чмъ неудовольствіе, видя эту перемну въ леди Эдоксіи, несмотря на то, онъ очень мало доврялъ женщин, слова которой произвели эту перемну. Онъ съ живостью принялся разсказывать, выхваляя мужество и твердость характера Беатрисы, сожаля о ея несчастій и стараясь всми силами повернуть вс обстоятельства въ ея пользу.

Леди Эдоксія слушала терпливо его разсказъ и даже раза два вздохнула и произнесла ‘бдная двочка’.

— Конечно, сказала она наконецъ: — несмотря на ея неосторожность, она дствительно заслуживаетъ сожалніе. Но единственное средство, которое теперь остается, это — возвратить ее роднымъ, если только возможно, и заглушить всю исторію. Ты знаешь, ничто не можетъ измнить того несчастнаго факта, что она не замужемъ за Монтегю, и что ея ребнокъ незаконный, хотя, конечно, мы теперь не можемъ осуждать ее такъ сильно.

— Безъ сомннія, ея ребнокъ незаконный, но Тригернъ еще можетъ жениться на Беатрис.

— Конечно, конечно, подтвердила леди Эдоксія задумчиво.

— Онъ, можетъ быть, теперь уже и жалетъ ее. Она такая обворожительная, такая прелестная! Онъ можетъ возвратиться къ ней. Нельзя наврное сказать, какъ поступилъ бы Монтегю, еслибъ ему представили его поступокъ въ настоящемъ его свт.

— Конечно, поручиться нельзя.

— И когда онъ узнаетъ все, что она перенесла! Я увренъ, что моя мать стала бы обожать ее, выслушавъ ея разсказъ о томъ, какъ она, покинутая всми, старалась выработывать хлбъ себ и своему ребнку.

— О, да, твоя мать посмотрла бы съ самой поэтической стороны на несчастное ея положеніе. И дйствительно, посл всего, что ты мн разсказалъ, мы вс должны смотрть не нее съ величайшимъ снисхожденіемъ. Я уврена, если ее только можно отправить къ ея роднымъ въ Уэльсъ…

— О! я ни мало не сомнваюсь, что отецъ приметъ ее съ радостью.

— Я въ этомъ уврена, итакъ, если поступить поумнй и поосторожней, можно будетъ скрыть все случившееся. И я только что хотла сказать: если все это уладится, и если мое посщеніе, когда я буду въ Уэльс, можетъ заставить замолчать сплетниковъ, до которыхъ дойдутъ объ этомъ слухи, то я готова возобновить съ нею знакомство, ты понимаешь, знакомство — не дружбу.

— Да, да. Я очень радъ это отъ васъ слышать, отвчалъ Левелинъ. Однако, онъ не вытерплъ и вздохнулъ, подумавъ:, ‘Она такъ же равнодушна и безжалостна къ несчастной Беатрис, какъ и маркиза, но только приличне маскируетъ свои чувства.’

Онъ продолжалъ молчать и былъ задумчивъ. Но леди Эдоксія снова начала очень ласковымъ голосомъ, и слова ея наполнили сердце Левелина невыразимою радостью:

— Такъ-какъ ты уже здсь, сказала она: — то ты можешь повидать Елену. Я уврена, она скучала по теб, она, бдная, была все это время нездорова. И такъ-какъ теперь выходитъ, что я совершенно ошибалась, когда я побранилась съ тобою изъ-за миссъ Брукъ, то я готова просить извиненія.

Никогда ттка Эдоксія не казалась Морису такой любезной, такой обворожительной, какъ въ эту минуту. Когда же она привела въ гостиную Елену, а сама, посмотрвъ въ окошко, сказала:— Ну, вотъ и карета, не забывай, что Елена должна уйти къ себ черезъ полчаса и полежать до обда, Морису казалось, что какая-то добродтельная фея мгновенно измнила его судьбу.

Онъ бросился за нею, проводилъ ее по лстниц и, помогая ей ссть въ коляску, спросилъ:

— Могу я разсказать Елен о Беатрис? Я не могу отъ нея этого скрыть?

Леди Эдоксія посл минутнаго молчанія отвчала:

— Ты можешь оправдать въ ея глазахъ миссъ Брукъ, но не тревожь ее очень, не останавливайся на подробностяхъ, не рисуй страшныхъ картинъ, ты понимаешь. Она была очень-очень нездорова.

Съ этими словами леди Эдоксія услась въ коляск рядомъ съ мистриссъ Грей, и об дамы, пристально посмотрвъ вслдъ молодому человку, занялись оживленнымъ разговоромъ.

Елена дйствительно была очень больна на взглядъ. Она все была нездорова съ самаго праздника въ Сіои-Гаус, происходило ли это отъ простуды, или отъ волненія при вид Беатрисы и сожалнія объ ея участи, или отъ соединенія всхъ этихъ причинъ — трудно было сказать. Къ тому же лто было очень жаркое и это видимо ее разслабляло. Но, главное, ее грызла тоска, хотя она и не была сантиментальной барышней, но отличалась очень тонкими и развитыми чувствами. Ей некому было сказать: ‘Сердце мое болитъ при мысли о страшномъ исчезновеніи и, быть можетъ, бесчестьи моей милой Беатрисы’, или ‘Моя жизнь опустла и потеряла всякую прелесть съ тхъ поръ, какъ я не слышу-голоса Мориса Левелина, не вижу его добрыхъ, серьзныхъ глазъ, устремленныхъ на меня’. Ея сердце ныло и болло втайн. ‘Она ужасно грустна, говорили ея сестры’ — а доктор предупреждали мать Елены, что, вроятно, она недолго будетъ жить.

Радость молодыхъ людей при этомъ неожиданномъ свиданіи невозможно описать. Хотя Елена и плакала во время разсказа о несчастной Беатрис, но все-таки радость брала верхъ — радость, что ея вра въ Беатрису оказалась справедливой, радость, что ей снова позволили видться съ Морисомъ.

— И знаете ли, сказала она:— въ мам дйствительно произошла перемна. Съ прошлаго лта она стала совсмъ другая. Она такъ снисходительна ко мн и къ другимъ тоже, особливо къ Сар, которая нын стала вызжать. Мама даже разъ заговорила о васъ. Какъ-то она писала очень много, а мн такъ нездоровилось, что я не могла читать, она мн и сказала: ‘Я думаю, твой двоюродный братецъ, Морисъ, слишкомъ гордъ, чтобъ воротиться къ намъ иначе, какъ если кто нибудь отправится къ нему, чтобъ попросить прощенія.’ Ахъ, Морисъ, какъ я была рада слышать это.

Румянецъ, вспыхнувшій на ея щекахъ, любовь, блествшая на ея глазахъ, заставили сердце серьзнаго Мориса тревожно забиться, онъ вдругъ наклонился и поцаловалъ это чудное личико, устремленное на него. Онъ поцаловалъ ее, и нсколько минутъ они сидли молча, въ какомъ-то изумленіи. Розовой лепестокъ, распустившійся въ это утро, не былъ свже чудной щочки Елены, до нея не прикасались еще никогда губы мужчины: въ ихъ семейств не было принято подобной ласки со стороны отца или братьевъ. Черезъ минуту Морисъ пробормоталъ: ‘Ты вдь знаешь, что съ божьей помощью ты когда нибудь будешь моей женою!’ Она протянула ему свою дрожащую ручку и съ улыбкой шепнула: ‘Да, да!’ Въ этомъ шопот слышалось что-то больше любви: въ немъ слышалась гордость и благодарность, что его сердце избрало ее изъ всхъ женщинъ быть его подругой въ счасть и въ несчасть, въ гор и радости. Конечно, любовь женщины несовершенна, или любимый предметъ невполн достоинъ ея, если въ ея сердц, рядомъ съ любовью, не гнздится такое гордое, благородное чувство благодарности.

Отъ Елены Морисъ отправился въ Танет-Кортъ. Онъ и не думалъ перевозить Беатрису изъ ея скромнаго жилища до тхъ поръ, пока не получитъ отвта, что капитанъ Брукъ желаетъ принять свою дочь. Онъ почти не сомнвался въ отвт, но во всякомъ случа нельзя было поручиться, какъ приметъ старый воинъ извстіе, что его дочь, если Тригернъ не раскается, должна навки остаться ‘несчастной женщиной’, а ребнокъ даже и. при этомъ раскаяніи, по жестокимъ законамъ, обреченъ на горе и несчастье.

Впродолженіе двухъ или трехъ дней, прошедшихъ въ ожиданіи отвта, онъ старался успокоить Беатрису, но она, выдержавшая позоръ и нищету съ мужествомъ и терпніемъ, изнемогла при первомъ луч надежды, каждый шумъ, каждый толчокъ заставлялъ ее вскакивать въ страшномъ волненіи и она бжала посмотрть, не письмо ли принесли ей. Она думала повременамъ: ‘Ну, а если онъ меня оттолкнетъ, если онъ скажетъ: ‘нтъ, ты съ радостью бросила меня, когда я былъ въ гор и нужд. Съ тхъ поръ я привыкъ считать, что у меня одна дочь, Маріана. Оставайся въ изгнаніи, ты, которая такъ легко покинула свой домъ! Оставайся въ изгнаніи, но ты будешь имть извстія о насъ отъ времени до времени!’

И когда, наконецъ, давно ожиданное письмо пришло и она увидла знакомый почеркъ отца, она не ршилась даже прикоснуться къ этому письму, а закрывъ лицо руками, и, зарыдавъ, воскликнула ‘О! Морисъ, прочтите и… если… дурныя всти… то уйдите только изъ комнаты, оставьте меня одну, я уже пойму. Но приходите опять завтра, а то я съ ума сойду отъ отчаянія!’

Напрасенъ былъ этотъ страхъ! Воспоминаніе о блудномъ сын возстало въ памяти ея отца, и онъ поспшилъ написать ей письмо, дышавшее одною любовью.

‘Воротись домой, мое сокровище! Воротись къ намъ. Мы никогда тебя не покидали. Зачмъ же отцы на свт, если они будутъ судить какъ чужіе? Какъ могла ты сомнваться въ своемъ отц? Ты найдешь меня очень разстроеннымъ въ здоровь, но для тебя я все тотъ же вчно любящій

‘Гавестонъ Брукъ.’

На томъ же листк бумаги было прибавлено нсколько словъ карандашомъ. Маріана предупреждала Беатрису, что отецъ ихъ очень измнился, но что ее ждутъ въ Пріют съ неизмнной любовью.

Морисъ взялся довести ее до Тенби. Докторъ Фольджамбъ отправлялся уже на континентъ, гд онъ могъ разсказать сэру Берти и леди Діан вс подробности, которыя пропустилъ Морисъ въ своихъ пламенныхъ письмахъ къ матери. Докторъ простился съ Беатрисою съ неописаннымъ смиреніемъ и грустью. Поцаловавъ маленькаго Франка, онъ печально произнесъ: ‘Ахъ! дитя мое, твой образъ будетъ вчно являться мн, когда потребность минуты соблазняетъ человка отвернуться отъ истиннаго пути!’ Но Беатриса не хотла проститься съ нимъ, не поблагодаривъ его. ‘Вы хотли спасти мою жизнь, читая внчальный обрядъ, сказала она:— и когда вы пришли сюда, вы думали подать даровую помощь ребнку падшей женщины. Вы принесли съ собою благословеніе божіе. Пути его неисповдимы. Да благословитъ же онъ и васъ. Прощайте’.

XLV.
Дома.

Дома! О, дивное слово — какъ сладко звучишь ты для всякаго, и тмъ боле для бездомнаго скитальца. Беатриса предалась невольно обаянію этого магическаго слова, когда, сидя рядомъ съ Морисомъ на палуб бристольскаго парохода, она увидла передъ собой тысячи огней, сверкавшихъ на длинномъ полуостров, на которомъ раскинулось Тенби. Вс эти ряды огней, казалось ей, вели къ маленькому домику, гд ее ждали отецъ и Маріана.

Въ садовой калитк ее встртила эта нжная сестра. Маріана плакала, она взяла на руки ребнка и сказала Беатрис: ‘Иди ты съ Морисомъ къ отцу, а я уложу ребнка въ нашей комнат’. Она остановилась на минуту и прибавила: ‘Не удивляйся, когда увидишь отца! по крайней мр не обнаруживай своего удивленія. Не разстроивай его. Съ нимъ былъ ударъ’.

Сердце Беатрисы тревожно билось. Она вошла въ домъ, Маріана отправилась съ Франкомъ наверхъ и Морисъ отворилъ дверь въ гостиную. Въ камин трещалъ яркій огонь, хотя было не очень холодно, а передъ нимъ, въ покойныхъ креслахъ, блдный, дряхлый, измнившійся, сидлъ капитанъ Брукъ. Онъ протянулъ руки, чтобъ сжать въ объятіяхъ свою заблудшую овцу, но, увы, не могъ сдлать ни шагу ей на встрчу. За то имъ обоимъ стало лучше, когда онъ первый началъ разговоръ, онъ объяснилъ, что посл ихъ разлуки, съ нимъ случился ударъ и у него отнялись ноги. Вскор въ дверяхъ показалась Маріана, она поманила къ себ сестру.’

— Оставь его на время съ Морисомъ. Дай ему успокоиться до ужина — и, обвившись руками, какъ въ былые счастливые дни, об сестры, такъ долго бывшія въ разлук, отправились наверхъ. Маленькая бленькая кроватка была прибавлена къ прежней мбели ихъ комнаты. Еслибы не этотъ предметъ и лютая грусть, терзавшая сердце Беатрисы, она могла бы подумать, что все прошлое было только тяжелый сонъ.

— О, Маріана! скажи мн, проговорила наконецъ Беатриса, когда порывы слезъ и поцалмевъ нсколько стихли: — скажи мн, имло ли мое поведеніе, горе, которое я причинила, какое нибудь вліяніе на болзнь отца?

— Нтъ, душа моя, никакого, никакого, и не мучь себя этой мыслью! Напротивъ, причина этого была радость — радость, виновникомъ который былъ Овенъ. Ты вдь врно не слыхала — сколько еще теб надо пересказать! Ты знаешь, отецъ почти совсмъ оправился посл своего банкрутства. Я не скрою, что его опасенія за тебя, его гнвъ, и вс несправедливости, которыя онъ перенесъ, тяжело отозвались на немъ, но онъ начиналъ оправляться, чему не мало содйствовали добрые друзья. Никогда не забуду я доброту генерала Прайс-Перри. Я уврена, что онъ нарочно прізжалъ сюда, чтобы встртить отца, потому что никого изъ Волингамовъ не было здсь, и онъ оставался тутъ всего два-три дня. Онъ встртилъ насъ на лстниц и совершенно побратски сказалъ отцу: ‘Надюсь, Брукъ, ты чувствуешь себя лучше теперь’, онъ вошелъ съ нимъ въ домъ и сказалъ, что не прочь и остаться обдать у насъ. Такъ было и со всми — вс до единаго, живущіе въ Тенби перебывали у отца за слдующій день.

Затмъ пришли извстія отъ Овена — отецъ былъ немного боленъ.— И что за чудныя всти! Адмиралъ сдлалъ о немъ особенный отзывъ: онъ отличился строгимъ соблюденіемъ дисциплины, несмотря на несправедливое и грубое обращеніе своего начальника, и обнаружилъ необыкновенный тактъ и сознаніе своего долга въ происшедшемъ вслдствіе этого бунт. Его перевели на другой корабль, который вскор попалъ въ дйствіе, и Овенъ отличился, какъ герой. Его непремнно произведутъ. Онъ поступилъ какъ молодой Касабланка, и когда корабль загорлся отъ непріятельскихъ выстрловъ и ему совтовали поскоре бросить его, такъ-какъ въ противномъ случа его могло взорвать на воздухъ — онъ отвчалъ съ улыбкой: ‘По крайней мр, никто не скажетъ тогда, что я добровольно оставилъ корабль’.

— Адмиралъ собственноручно писалъ все это отцу и заключилъ письмо слдующей фразой: ‘Поврьте мн, имя этого молодаго, отважнаго юноши станетъ современемъ наряду съ именами героевъ, о которыхъ не забудетъ Англія.’ Тутъ-то съ отцомъ и случился ударъ. Онъ былъ сильно взволнованъ и чтеніе письма прерывалъ восклицаніями: ‘Молодецъ! Вотъ это мой мальчикъ! И мать его умерла и не увидала, какого она родила сына. И кто бы ожидалъ — онъ еще сущій ребнокъ. И это посл стыда и страха, которые я перенесъ. Но я вполн вознагражденъ: я все забуду кром этого. Да благословитъ Богъ моего сына!’ Потомъ онъ вдругъ поднялся съ кресла и, дико окинувъ взглядомъ вокругъ, поднялъ письмо Овена и крикнулъ: ‘Да здравствуетъ Англія! да здравствуетъ королева! Господи, благослови моего сына!’ И съ этимъ упалъ безъ чувствъ на полъ. Я думала, что это былъ обморокъ, но то былъ ударъ.

Сначала его умственныя способности были немножко потрясены, но теперь все обошлось и, кром отнявшихся ногъ и склонности легко приходить въ волненіе, не осталось, кажется, никакихъ слдовъ отъ удара. Мы вывозимъ его на кресл въ садъ. Теперь онъ будетъ счастливъ. Не разъ замчала я у него на устахъ твое имя, хотя онъ упорно отказывался говорить о теб. Пойдемъ къ нему. И, милая Беатриса! не сердись на меня… но теб лучше бы не говорить пока ни слова о Франк, черезъ денекъ или два — мы найдемъ случай. Я желала бы, чтобъ онъ привыкъ прежде къ этой мысли, а пока намъ надо потерпть.

Беатриса поняла. Ея дитя было дитя позора, хотя и не порока. Отцу больно было бы его увидть. Прійдется ли ей когда-нибудь гордиться Франкомъ, какъ отецъ ея гордился теперь Овеномъ? Она подавила тяжелый вздохъ и послдовала за Маріаной внизъ, гд ихъ уже ожидалъ ужинъ, а капитанъ Брукъ весело разговаривалъ съ Морисомъ.

Беатриса старалась быть спокойной. Она сла рядомъ съ отцомъ, какъ бывало. Въ маленькихъ вазочкахъ были поздніе цвты — все попрежнему! Вдругъ отецъ обратился къ ней съ вопросомъ:

— Красотка, чего ты хочешь?

Повидимому, приглашеніе взять котлетку — не очень романтическій предлогъ для слезъ, по тотъ, кто отвыкъ отъ дома, можетъ понять, что значитъ снова быть съ близкими сердцу, слышать изъ ихъ устъ обычныя будничныя рчи, сидть за однимъ съ ними столомъ, когда дни проходили за днями безъ того, чтобъ хоть одинъ любящій голосъ сказалъ ‘здравствуй’ или ‘прощай’, когда обды проходили въ тяжеломъ одиночеств, когда все общеніе было только съ чужими, когда, наконецъ, казалось, готовъ былъ заплатить жизнью за одинъ день ‘дома’.

Голосъ отца, обращавшагося къ ней, какъ въ дни ея дтства, растравилъ рапы Беатрисы. Она зарыдала.

— Батюшка! батюшка! Я причинила вамъ много горя — много горя!

Она закрыла лицо руками и припала къ столу. Старикъ дрожалъ всмъ тломъ и гладилъ ее по голов какъ ребнка.

— Душа моя, ты причинила мн большую радость, большею радость, и Овенъ также, ты должна узнать об радости..Спроси у Маріаны.

— Беатриса, онъ опять будетъ боленъ, тихо проговорила Маріана — и пылкая, впечатлительная женщина сдлала надъ собою усиліе чтобы успокоиться.

Но въ эту минуту и посл Беатриса замтила, и Морисъ согласился съ ней, что въ отц произошла перемна. Маріана, видвшая его въ худшемъ положеніи, видла въ этой перемн признакъ выздоравливанія. Онъ дйствительно былъ здоровъ, но его умственныя способности были какъ будто отуманены.

Морисъ остался съ ними на два дня. На третій день была маленькая консультація — замолвить ли отцу словечко о Франк или нтъ.

Капитанъ Брукъ ни разу не упоминалъ о ребнк, по постоянно ласкалъ Беатрису и въ этотъ день спросилъ ее со вздохомъ: ‘Ты одна пріхала сюда, моя милая?’

Въ ум Беатрисы мелькнула надежда, что онъ думаетъ о Франк, что онъ примирился съ мыслью о немъ, готовъ его видть, и сердце ея тревожно забилось. Но онъ только ласково взглянулъ на нее и сказалъ: ‘Подкати меня поближе къ огню. Такъ, такъ, отлично. Да съиграй что нибудь изъ Бетховена.’

Во время игры она услышала раза два, что онъ бормоталъ про себя: ‘Чудная музыка, славно съиграно, моя красавица, моя бдная красавица!’, и затмъ онъ погрузился въ глубокій сонъ.

Беатриса продолжала тихонько играть эти дивныя мелодіи. Зимнія сумерки становились черне и черне. Маріана вошла въ комнату и наклонилась черезъ спинку кресла посмотрть на спящаго. Черезъ мгновеніе взволнованнымъ и дрожащимъ голосомъ она подозвала сестру. Беатриса, посмотри-ка! Беатриса подошла и съ замирающимъ сердцемъ взглянула на лицо отца.

Улыбка, вызванная земными звуками, еще блуждала на безжизненныхъ устахъ, но душа храбраго солдата уже переступила за безмолвныя врата смерти!

XLVI.
День свадьбы.

Морись Левелинъ оставался съ осиротвшими двушками до самыхъ похоронъ ихъ отца. Онъ не скрылъ отъ Беатрисы надежду, хотя и слабую, что Монтегю, когда узнаетъ вс послдствія своего поступка, постарается честнымъ образомъ загладить его. Ему очень не нравилось вступать въ переписку съ двоюроднымъ братцемъ, но онъ почелъ своимъ долгомъ описать ему вс подробности дла.

Здсь было не простое обыкновенное обольщеніе — безпутство съ одной стороны, слабость съ другой, нтъ, здсь была настоящая измна. Человкъ можетъ разлюбить и покинуть, по не обмануть.

Онъ выставилъ все, что могъ въ пользу Беатрисы — ея терпніе, спокойствіе и покорность судьб, упомянулъ и о ея красот, ея нжности, ея постоянств въ несчастій. Слегка только намекнувъ на фактъ, что тайна, покрывавшая все происшествіе, дозволяла тмъ удобне исправить ошибку въ глазахъ свта, онъ не настаивалъ слишкомъ на необходимости подобнаго шага со стороны Монтегю.

Письмо было очень хорошо написано. Морисъ Левелинъ послалъ его при записк къ мистеру Грею, которому очень вжливо объяснялъ, что онъ не знаетъ, да и мало интересуется знать, о настоящемъ мстопребываніи Тригерна, по какъ адресъ послдняго непремнно извстенъ мистеру Грею — хотя бы только по случаю ожидаемой кончины стараго ихъ дяди, лорда Керлавэрока, то онъ, пользуясь этимъ обстоятельствомъ, обращается къ нему съ просьбою отправить, куда слдуетъ, письмо, и надялся, что оно въ скорйшемъ времени будетъ доставлено по назначенію. Затмъ онъ сталъ ожидать отвта, или даже — такъ еще молодъ и благороденъ онъ былъ — возвращенія Монтегю.

Но весь ходъ его мыслей былъ прерванъ еще боле радостнымъ для него событіемъ: однажды, къ неописанному его удивленію, при посщеніи Гровенор-Сквера, леди Эдоксія любезно пригласила его въ собственный будуаръ, и посл приготовительнаго кашля, улыбки и вздоха, начала спичъ, что какъ мать, она не могла доле сносить унынія его милой Елены, слабое здоровье которой уже не разъ заставляло ее задуматься, что Елена объявила ей съ откровенностью, которую она не можетъ достаточно похвалить, что она сдлала свой выборъ и не можетъ выйти замужъ ни за кого другаго, и что, наконецъ (все это было сказано въ очень темныхъ выраженіяхъ), не ожидая того времени, когда онъ возвысится на ступеняхъ юридическихъ отличій и сдлается лордомъ-канцлеромъ — она дозволяетъ Морису жениться на Елен Болингамъ, когда ему угодно.

Окончивъ свою рчь, леди Эдоксія прошептала: ‘И я уврена, вы побережете мою милую Елену!’ Она провела богато-вышитымъ платкомъ по совершенно сухимъ глазамъ, стараясь казаться взволнованною, и съ истиннымъ удовольствіемъ улыбнулась, когда Морисъ, горячо поцаловавъ ея худощавую, покрытую кольцами руку, сказалъ, что не видитъ причины откладывать день брака.

Такъ-какъ Морисъ Левелинъ не видалъ причины отсрочки, а леди Эдоксія и счастливая Елена были на все согласны, то неудивительно, что все дло очень скоро уладилось. Не было никакихъ торжествъ, не было даже богатаго завтрака въ ознаменованіе этого счастливаго дня. Елена и Морисъ протестовали противъ всякой роскоши, а леди Эдоксія объясняла несоблюденіе свтскихъ приличій опасеніями насчетъ нжнаго здоровья дочери, которая была бы очень взволнована многочисленнымъ собраніемъ въ день, который она считала такимъ важнымъ, милая душка! и тмъ, что не стоило длать большаго шума по поводу столь посредственной партіи, когда ея милая Елена могла бы выбрать гораздо получше.

Прислуга была того же мннія, и даже горничная, надвая брачный внецъ на золотистыя кудри Елены, со слезами сказала: ‘Какъ вы хороши, миссъ Елена, и какъ мн васъ жалко! Не думала я, что вы оставите домъ вашей маменьки, чтобы сдлаться какою-нибудь мистриссъ — въ особенности супругою законника. Все, лучше, будь онъ хоть офицеромъ.’

Но старуха-нянька, назначенная въ ключницы и горничныя новобрачной, прервала ее словами: ‘Тс, тс! Перестань говорить такой вздоръ. Поврь, они съ мистеромъ Морисомъ будутъ совершенно счастливы. Царскій внецъ не спасетъ отъ головной боли, и звзда на груди не вылечитъ сердечнаго недуга.’

Слова няньки строго разбирались прислугою за ужиномъ и далеко не заслужили одобренія. Буфетчикъ съ достоинствомъ замтилъ, что важный титулъ ужь самъ по себ источникъ наслажденія, оставивъ въ сторон все остальное — и большинство слушателей отдало ему предпочтеніе передъ нянькою.

Леди Діана не могла присутствовать на свадьб сына, оттого что сэръ Берти ежедневно ожидалъ кончины своего брата, взамнъ того она написала нжное, любящее письмо леди Эдоксіи, которое послдняя прочла маркиз съ очень презрительнымъ выраженіемъ и съ объясненіемъ: ‘Не правда ли, какъ это похоже на Домити? Такая странная и восторженная’.

— Да, сердито произнесла маркиза:— я вовсе не буду удивлена, если она сойдется въ мнніяхъ съ своимъ сыномъ и станетъ совтовать обвнчать ту скверную двчонку съ Тригерномъ — такая мерзость, право.

Странная улыбка пробжала по устамъ леди Эдоксіи, но она только сказала: ‘Надо надяться, что этого не будетъ, и со вздохомъ прибавила:— Елена могла бы выбрать гораздо почище. У меня два раза просили руки ея въ прошломъ году, но она хотя съ виду покорна, а на дл очень настойчива, къ тому же у меня были на то и другія причины.

— Разумется, но повришь ли, хотя и обидно, что свадьба эта была такая бдная, просто нищенская — это было для меня до нкоторой степени утшеніемъ. Вообрази себ, Эдоксія, что со мною случилось: меня заставили пріхать туда съ однимъ только лакеемъ.

— Въ самомъ дл? сказала Эдоксія, едва обращая вниманіе на ея слова.

— Да, хотя теб, кажется, до меня и дла нтъ. Весь свтъ скоро пойдетъ верхъ дномъ, недаромъ эти негодные богомолы твердятъ, что скоро настанетъ конецъ свта, право, они не ошибаются, я никогда не воображала себ ничего подобнаго. Эти люди не даютъ мн цлый день покоя. Вотъ, напримръ, Джонъ.

— Кто?

— Джонъ, мой лакей, ты его знаешь. Я говорила и ключниц и Бенсонъ, что терпть не могу, когда люди толстютъ, я и сама не слишкомъ полна, и не люблю толстыхъ лакеевъ, я хочу, чтобы мои лакеи были подъ пару, когда они стоятъ за каретою, и потому замтила ключниц, что Джонъ начинаетъ непомрно толстть, и приказала ей предупредить его. Она мн отвчала, что старается всми способами заставить его соблюдать діэту, по что онъ ни за что не хочетъ отказаться отъ своего пива, и когда она начала его увщевать, онъ ее обругалъ, а потому я ршилась ему отказать.

— Что же, моя милая?

— Что же! Нехорошо, право, скверно съ твоей стороны, Эдоксія, такъ холодно принимать несчастіе другихъ! Ты не можешь себ вообразить, что за этимъ послдовало!

— Что же онъ сдлалъ?

— Да, вопервыхъ, онъ не хотлъ идти прежде, чціъ узнаетъ причину своего увольненія, а она не захотла объяснять, какъ будто трудно было сказать ему, что онъ слишконъ толстъ. По моему, это вполн достаточная причина, такъ-какъ онъ не подъ пару Якову на запяткахъ. Но этотъ человкъ, я уврена, чартистъ или іезуитъ, или что нибудь въ род того — приноситъ мн записку на поднос, и, вообрази себ, записку отъ кого же — отъ него самаго!

— Отъ лакея?

— Да, Эдоксія. Что ты теперь подумаешь о нихъ? мн кажется, что дйствительно скоро будетъ свтопреставленіе. Отъ лакея! Я удержала записку при себ, хотя, судя по орографіи, не понимаю, какъ я ее разобрала. Вотъ она: ‘Джонъ Лиддонъ свидтельствуетъ свое почтеніе (хорошее почтеніе, нечего сказать! Не тмъ ли онъ выражалъ свое почтеніе, что не слушался и не хотлъ отказаться отъ пива?)

— Джонъ Лиддонъ свидтельствуетъ свое почтеніе маркиз и бывши всегда аккуратенъ, трезвъ и внимателенъ и не зная за собой вины, надется, что вы скажете ему причину, почему вы увольняете его. Джонъ Лиддонъ, долженствующій добывать себ хлбъ и имющій жену и двухъ дтей…

Вотъ это-то и есть самое ужасное, Эдоксія, оттого, что когда его нанимали, онъ уврялъ, что онъ одинокій человкъ, а я ненавижу людей съ женами и дтьми, и всегда спрашиваю, нтъ ли жены или чего нибудь подобнаго, и никогда не беру людей съ чмъ нибудь такимъ, а онъ былъ такъ безсовстенъ, что сказалъ, что у него никого нтъ, а теперь, ты видишь, у него было и то и другое.

— Да, правда, сказала леди Эдоксія, соскучившись:— ну, ты легко достанешь другаго слугу, а теперь становится поздно. Я желала бы…

— О! да, Эдоксія, ты всегда желаешь, чтобы другіе не надодали теб своими несчастіями. Вдь я, кажется, сестра теб? Но потерпи немного, я почти кончила.

— Что же еще?

— Что, гд же я остановилась? О, да — ‘имющій жену и двухъ дтей, изъ которыхъ одинъ лежитъ въ горячк (Вотъ! а я такъ боюсь горячки!), надется, что вы скажете ему причину и позволите ему остаться до пріисканія новаго мста, такъ-какъ при настоящихъ обстоятельствахъ это составитъ для него большой разсчетъ и онъ будетъ молиться за васъ Богу.

‘Джонъ Лиддонъ.’

— Вотъ, моя милая, что ты на это скажешь? Я, право, почти что испугалась этого человка и, позвонивъ Бенсонъ, приказала ей сказать швейцару, чтобы онъ передалъ Джону, что я никакъ не могу позволить ему остаться, какъ же можно, когда онъ не подъ пару съ другимъ? и чтобы онъ выбрался вонъ завтра же. Повришь, Эдоксія, что я затмъ услышала: онъ вошелъ въ комнату ключницы и, положивъ передъ ней на столъ ключи, сказалъ, что онъ уйдетъ сейчасъ же, и отказался надть ливрею и стать за карету, хотя то былъ день свадьбы Елены и онъ зналъ, что я хотла по этому случаю выхать прилично, но это еще не все: на представленія Бенсонъ онъ осмлился отвтить (Бенсонъ передала мн его собственныя слова): да будутъ прокляты вс ваши свадьбы, я пойду домой къ жен и дтямъ.— И ушелъ, моя милая, безъ моего позволенія.

XLVII.
Маленькій Франкъ.

Отъ Монтегю Тригерна не было отвта, но зато леди Діана Левелинъ писала изъ Генуи письма ‘глупе всхъ’, когда либо полученныхъ ея сестрами. Они были исполнены страстною нжностью и сожалніемъ къ Беатрис, душевною любовью и радостно къ Елен Болингамъ, какъ къ жен ея сына, котораго, несмотря на то, что онъ уже женатый человкъ, она все еще продолжала называть своимъ милымъ мальчикомъ. Она спрашивала Мориса, не думаетъ ли онъ, что заграничная поздка принесетъ пользу Маріан и Беатрис, предлагая пріютить ихъ у себя мсяца на два или на три и намекая, что такъ-какъ Тригернъ еще заграницею, и, вроятно, у лорда Керлавэрока въ Венеціи, то ей кажется гораздо легче покончить дло Беатрисы свиданіемъ, тамъ, вдали отъ болтливаго лондонскаго свта.

Но гд же существуетъ свтъ, въ которомъ нтъ сплетенъ? Сначала мало обращали вниманія на возвращеніе Беатрисы въ Тенби и сосди довольствовались извстіемъ, что она гостила у какихъ-то знакомыхъ, хотя до нихъ и доходили неопредленные слухи о ея кокетств, доставившемъ ея отцу какія-то непріятности. Но какъ на зло, совершенно неожиданно пріхали въ маленькій городокъ Тенби дв старыя двы строгихъ правилъ и ужасныя сплетницы. Друзья Бретоновъ, леди Эдоксіи и генерала Прайс-Перри, бывшія всегда въ лучшемъ обществ, он оказывали снисхожденіе только скандаламъ, произведеннымъ лицами ихъ круга.

Съ быстротою молніи разнеслись по маленькому городку безконечные разсказы о похожденіяхъ Беатрисы. Бретоны были призваны для свидтельства справедливости этихъ разсказовъ, а письмо, писанное леди Эдоксіей по этому поводу къ одной изъ старыхъ двъ, сильно испачканное и истертое отъ частыхъ чтеній, ходило по всмъ рукамъ, наконецъ вс начали говорить, что младшая дочь капитана Брука свела своего отца въ могилу своимъ сквернымъ поведеніемъ, что она преслдовала заграницею мистера Тригерна, который, обезчестивъ ее (нахальство молодой двушки вполн извиняло его поступокъ) ршительно отказался жениться на ней.

Узнавъ эту тайну, дамы Тенби приняли какой-то торжественный и строгій видъ, он намренно далеко обходили Пріютъ, и даже позволили себ грубую насмшку надъ положеніемъ Беатрисы, говоря, что ея жилище слдовало бы скоре назвать исправительнымъ заведеніемъ. Он взглядывали на безлиственную иву, покрытую инеемъ, словно ожидая, что съ нея начнутъ падать капли позора. Странное любопытство соединялось съ этимъ отчужденіемъ, часто, очень часто добрыя сосдки подсматривали и заглядывали за ршотку Пріюта, и однажды любопытныя были неожиданно награждены, услышавъ смхъ ребнка въ саду.

Старыя двы-богомолки въ это время проходили мимо, он остановились и взглянули другъ на друга съ дикимъ удивленіемъ. ‘Это, должно быть, ребнокъ Беатрисы!’ Ужасно! Какъ смлъ смяться ребнокъ, мать котораго была столь извстна своими скандальными похожденіями!

Бретоны, хотя и сердились за то, что ихъ вмшали въ это дло, однако, старались, изъ сожалнія и ради стараго знакомства, противодйствовать общественному мннію. Докторъ Бретонъ поручилъ своей жен пригласить обдать Беатрису и ея сестру. Вмст съ ними пригласили богатую мистриссъ Седлеи, вдову мистриссъ Пратъ и двухъ сосдокъ, знавшихъ Беатрису еще ребнкомъ. Леди Маккинтонъ, недавно прибывшая въ Тенби, также должна была присутствовать на этомъ обд. Она была вдова сэра Джошуа Маккинтона, которому капитанъ Брукъ спасъ жизнь на пол битвы и семейство котораго ему было многимъ обязано во время тяжбы, грозившей лишить ихъ маленькаго состоянія. Леди Маккинтонъ посл того старалась выдти замужъ за генерала Прайс-Перри, по тщетно, и до послдняго времени слыла за женщину очень легкихъ правилъ.

Въ назначенный день, мистриссъ Бретонъ занемогла и не была въ состояніи сойти къ обду. Богатая мистриссъ Седлей за часъ до обда прислала отказъ: она переговорила со старыми двами и ршила, что ей неприлично сидть за однимъ столомъ съ Беатрисой. Вдова мистриссъ Пратъ извинилась еще наканун, говоря, что предпочитаетъ зайдти вечеромъ къ чаю, по все-таки не пришла. Леди Маккинтонъ была слишкомъ экономна, чтобы отказаться отъ дароваго обда, и пришла съ сыномъ и дочерью: по чтобы показать все величіе своей добродтели, она ни слова не говорила съ Беатрисой, даже не Поклонилась ей и длала видъ, что совершенно не замчаетъ ее. Он передъ обдомъ сидли рядомъ, и Беатриса, ни мало не ожидая грубаго отвта, спросила леди Маккинтонъ. какъ ей поправилось Тенби? Та не отвчала. Беатриса повторила свой вопросъ нсколько громче, словно она думала, что ея сосдка нсколько глуха. Леди Маккинтонъ величественно встала, и спокойно перешла въ другой конецъ комнаты.

По окончаніи обда, когда мужчины остались одни, а дамы удалились въ библіотеку доктора Бретона, повторилась та же продлка, и когда ларей подалъ гостямъ кофе, леди Маккинтонъ, сдлавъ знакъ своей дочери, удалилась съ нею къ окошку, подальше отъ Беатрисы, гд он молча и локали свой кофе, точно дв собаки, утащившія кость въ темный уголокъ.

Докторъ Бретонъ не могъ не замтить къ концу вечера, въ какомъ неловкомъ положеніи были об миссъ Брукъ. Маріана была очень блдна и грустна. Озабоченный уже и тмъ, что ему приходилось принимать гостей безъ помощи своей веселой жены, докторъ Бретонъ былъ очень огорченъ этимъ обстоятельствомъ, и смотря издали на вдову, стоявшую спиною къ Беатрис, думалъ: ‘Я никогда боле не приглашу эту женщину къ себ!’

Беатриса не была оскорблена. Грусть, истинная, глубокая, мшала ей чувствовать мелкія непріятности. Но она сознавала, что эта женщина хотла ее обидть, а докторъ Бретонъ старался ее приласкать, потому, прощаясь съ добрымъ старикомъ, она отпустила одну изъ тхъ фразъ, которыя были такъ памятны бдной Парксъ:

— Благодарю васъ, докторъ Бретонъ, сказала она:— мы очень рады, что были у васъ сегодня вечеромъ и вы, вроятно, будете съ удовольствіемъ вспоминать, что вы насъ пригласили, такъ-какъ Маріана и я узжаемъ изъ Тенби къ леди Діан Болингамъ, и я не думаю, чтобы мы возвратились скоро въ Англію.

Непредвиднный случай задержалъ ихъ немедленный отъздъ, именно смерть маленькаго Франка, сильныя судороги уничтожили нжную нить его жизни, и онъ послдовалъ въ могилу за ддомъ, который его ни разу не приласкалъ.

Страшно грустила о немъ молодая мать! Горько рыдая, блуждала она вокругъ развалинъ маяка, гд за нсколько лтъ передъ тмъ взбиралась веселая компанія, слдившая за приближеніемъ яхты Тригерна: на этомъ пустынномъ берегу надялась она гулять съ маленькимъ своимъ сыномъ, между этими скалами, гд она въ первый разъ увидла его безчестнаго отца — въ т счастливые, глупые, веселые дни, когда она бгала въ перегонку съ братомъ и съ собакою, пила чай изъ раковинъ, и украшала свои волосы морскою зеленью.

Часто приносила она своего маленькаго Франка на этотъ берегъ. Часто рыдала она тутъ, и эти дикія, страшныя рыданія, слышалъ одинъ ея ребнокъ. И онъ, бывало, гладитъ ея щочки длинными, тонкими пальчиками, съ нжностью смотритъ на нее, цалметъ, стараясь ее утшить.

Но теперь этого милаго утшителя уже нтъ, онъ исчезъ навсегда съ лица земли! Богу такъ было угодно. Она это знала и старалась слушать со смиреніемъ увщеванія доктора Бретона и сестры своей. Теперь Франкъ уже не зналъ ни боли, ни страданій. Она это вполн сознавала. Онъ бы страдалъ впродолженіе всей своей жизни и, вроятно, сдлался бы идіотомъ. Это была также правда. А теперь всякое мученіе прекратилось и насталъ вчный покой, и ей надлежало покориться и сказать: ‘Да будетъ воля твоя. Да будетъ воля божья!’

Но все напрасно! Тяжелое сознаніе потери не покидало ее и посл того, какъ маленькій гробикъ былъ снесенъ на мрачное, покрытое снгомъ, кладбище, и сняты были занавски съ постельки малютки и убраны сломанныя его игрушки.

Иногда она выходила одна посмотрть на закатъ солнца, съ грустью размышляя о своемъ прекрасномъ сад, о великолпныхъ розанахъ, о чудномъ пніи птицъ, о всхъ прелестяхъ, которыхъ никогда не увидитъ и не услышитъ бдный Франкъ. Или увлеченная мечтами, она какъ-бы позабывала о настоящемъ и погружалась въ мысли о томъ, что могло бы быть: представляла себ Франка взрослымъ, красивымъ юношею, смющимся съ нею о своемъ болзненномъ дтств. Онъ, можетъ быть, предназначенъ былъ, подобно Овену, сдлаться знаменитостью, поэтомъ, полководцемъ, государственнымъ человкомъ, и тогда жестокій отецъ его, наложившій на него такую позорную печать, сталъ бы сожалть, что онъ носитъ не его имя!

Вскор это видніе исчезало, и ей представлялся родной и близкій берегъ, гд ея ребнокъ иногда игрывалъ, и на этомъ берегу длинный тростникъ, колыхавшійся отъ втра, точно живой, блыя чайки, хлопавшія крыльями надъ самыми волнами, жизнь повсюду вокругъ нея и надъ нею, одна только жизнь — часть ея жизни — исчезла навсегда.

И никто, кром нея, не сожаллъ о немъ. Она инстинктивно это чувствовала. Нжная Маріана сожалла только о Беатрис, а не объ ея маленькомъ сын. Смерть Франка была горемъ лишь для нея одной. Бдный, незаконнорожденный Франкъ! Онъдаже тмъ, которые боле всего любили его мать, казался пятномъ на ея честномъ имени, которое, по божьей милости, теперь было стерто.

Тогда, въ порыв отчаянія, Беатриса вспоминала о томъ, кто былъ причиною всего ея горя. Еслибъ Монтегю зналъ, еслибъ онъ могъ только знать, что Франкъ умеръ? Неужели онъ не грустилъ бы о немъ, не пожаллъ бы ее? Если бы онъ не грустилъ съ нею, то кто же будетъ?

Часто въ такія черныя минуты, она съ трепетомъ вспоминала, что именемъ ея бднаго умершаго ребнка Монтегю приносилъ ей клятву. Была ли эта клятва одна ложь? Или Мили Несдэль отбила его у ней посл клятвы? Не она ли призвала проклятіе на голову своего ребнка своею ревностно? Не она ли убила его, ухватившись за эту невинную жизнь, какъ за послдній свтильникъ въ мрачномъ лабиринт земныхъ страстей? ‘Клянусь его жизнью’ — и клятва была ложная! ‘Его жизнью’ — и эта жизнь исчезла навки.

Она старалась молиться, читать, посщать бдныхъ, думать о неб, но, увы, она не могла ни о чемъ думать, ничего длать. У ней теперь не было никакой цли въ жизни и, терзаясь страшною жаждою, которой никто не могъ утолить, несчастная женщина день ото дня все боле и боле изнемогала. И напрасно надъ этой живой могилой счастья и надеждъ блуждала молящая тнь Маріаны, напрасно въ ея ангельскомъ лиц просвчивало горе, смиренно преклонившееся передъ святою волей провиднія.

XLVIII.
Встрча.

До отъзда своего изъ Тенби, осиротвшія сестры получили письмо отъ леди Діаны, приглашавшей ихъ не въ Геную, а въ Венецію, куда старый Керлавэрокъ, вслдствіе новаго припадка подагры, созвалъ всхъ своихъ родственниковъ, которые могли только явиться на его зовъ. Особенно побудительное приглашеніе получилъ сэръ Берти Левелинъ, который, конечно, былъ вполн вознагражденъ за прежнее презрніе единодушнымъ признаніемъ въ немъ искуснаго и опытнаго врача. Его роль въ семейномъ кружку колебалась съ правильностью маятника между двумя крайностями. Онъ былъ то — ‘докторъ, за котораго вышла Домити’. то — ‘спаситель, которому каждый изъ нихъ обязанъ жизнью’.

Единственная жизнь, которую, по его мннію, стоило сохранить, еслибы это было дло выбора, а не совсти — жизнь Елены Болингамъ, почерпнула новыя силы посл того, какъ она слилась съ жизнью молодаго адвоката, Мориса Левелина.

Елена Левелинъ выхала съ мужемъ навстрчу двумъ бездомнымъ сиротамъ, которыя мало ожидали такой встрчи. Она посадила ихъ въ свою карету и повезла въ Темпль, гд она жила въ наемной квартир, той самой, у дверей которой Беатриса стояла какъ Нери въ поэм Мура, не смя въ нихъ войти. Она шутила и смялась, припоминая ужасъ маркизы, когда ей сказали, что Морисъ намренъ жить съ женой въ наемной квартир, пока не найдетъ домика по ихъ скромнымъ средствамъ. Затмъ она съ жаромъ стала говорить о своей ‘новой матери’, какъ она называла леди Діану. Беатриса могла видть неоднократно, въ теченіе разговора, съ какою благодарностью рука мужа пожимала ея руку, и съ какою любовью Елена отвчала на это пожатіе, нехотя выпуская его руку изъ своей.

Дрожа и роняя слезы, вызванныя горькими воспоминаніями, вошла Беатриса въ это святилище честной любви и разумной дружбы. Она вышла изъ него ободренная словами утшенія, полная надеждъ на успхъ предполагаемой поздки въ Италію, едва не улыбаясь прежней счастливой улыбкой.

А Маріана смотрла на нжно любимую и любящую жену человка, еще такъ недавно несчастнаго вслдствіе ея отказа, она смотрла на нее съ нжнымъ сочувствіемъ отрекшейся отъ свта монахини, до которой доходятъ всти о братьяхъ и сестрахъ, которыхъ она оставила въ свт, о радостямъ и надеждахъ, которыя ея боле не волнуютъ и къ которымъ она питаетъ только слабое участіе.

Пріхавъ въ Венецію, Беатриса тотчасъ узнала, что Монтегю былъ тамъ — въ Palazzo Danielli, въ томъ самомъ Palazzo Danielli, въ которомъ онъ такъ страстно выражалъ ей любовь свою, изъ котораго онъ такъ безумно увезъ ее. Какъ долженъ онъ теперь вспоминать о шей, мечтать о быломъ! Да, этотъ случай ниспосланъ небомъ для ихъ примиренія!

Поддерживаемая надеждами, возбужднными въ ней Еленой Болингамъ и сочувствіемъ леди Діаны, Беатриса, отъ природы одаренная пылкимъ воображеніемъ, мечтала видть уже сцены радости и счастья тамъ, гд виднлась только мрачная перспектива. Но надъ всми ея мыслями господствовала одна, которую пойметъ только тотъ, кто въ своей жизни любилъ страстно, до безумья.

— Я снова увижу его! все равно какъ — все равно, если намъ придется снова разстаться — все равно, если его чувства измнились ко мн. Я увижу его. Я услышу голосъ, котораго такъ долго жаждала слышать. Я увижу глаза, въ которыхъ сіяетъ свтъ моей жизни. Я буду держать въ своей рук руку, которой малйшее прикосновеніе для меня дороже всхъ привтствій въ мір. Я увижу его — этого довольно. Только бы вамъ встртиться еще разъ въ жизни — а тамъ пусть будетъ, что будетъ.

Она не слыхала отъ леди Діаны холодныхъ, отталкивающихъ предостереженій и совтовъ — ‘подождать’ да ‘посмотрть’. Леди Діана только поцаловала ее въ лобъ со слезами на глазахъ, когда взялась отправить ея письмо къ Тригерну.

Леди Эдоксія и дочь ея Сара живутъ въ томъ же дом. Онъ, конечно, гд нибудь въ обществ съ ними. ‘Теб, душа моя, вроятно, долго придется подождать отвта’ — вотъ было все, что сказала леди Діана, стараясь умрить лихорадочное нетерпніе Беатрисы.

Благодаря этому предупрежденію, Беатриса спокойно провела ночь, и только на слдующее утро получила отвтъ. Содержаніе ея письма было очень кратко и просто. Вотъ оно:

‘Я здсь, Монтегю. Нашъ ребнокъ умеръ. Отецъ мой умеръ. Не захочешь ли ты повидаться со мной?

‘Беатриса’.

Пришелъ отвтъ. Мысли ея мшались. Она чувствовала, что кровь приливала къ ея голов, пока дрожащей рукой она отпечатывала письмо.

Онъ писалъ ей, что прідетъ. Онъ очень сожаллъ о ея потер. (Ея потеря — не его! не ихъ!) Онъ будетъ радъ, очень радъ ее видть, даже еслибъ она не была въ несчастьи. Онъ часто-часто вспоминалъ о ней. Онъ непремнно прідетъ къ ней сегодня же, можетъ быть, поздно вечеромъ. Вроятно, его присутствіе понадобится кузинамъ. Дядя его былъ очень боленъ и теперь страшно взыскателенъ, но онъ во всякомъ случа побываетъ у нея въ теченіе дня.

Въ теченіе дня. Для Беатрисы весь день заключался въ этомъ час. Тщетно нжная Маріана старалась отвлечь ее отъ ея поста у окна, тщетно леди Діана уговаривала ее състь или выпить чего нибудь, хоть бы только для того, чтобы имть силы перенести физическое потрясеніе подобнаго свиданія.

— Посл! Посл! было все, чего могли добиться отъ нея Маріана и леди Діана.

Посл — это посл оказалось очень поздно, потому что весь день прошелъ, а объ Тригерн не было помину. Тревожныя опасенія Беатрисы начинали сосредоточиваться на одной мысли: онъ выхалъ изъ Венеціи. Она начинала думать, что письмо его было написано съ цлью успокоить ее, и что узнавъ, что она здсь, онъ поспшилъ выхать. Потомъ ей вошло въ голову, что онъ здсь для дяди, а потому не можетъ отлучаться во всякое время, и она снова начала надяться. Вдругъ шорохъ гондолы о каменный подъздъ, столь слабый шорохъ, что только при ея настроенномъ состояніи она могла его замтить, заставилъ застынуть всю кровь въ ея жилахъ, и черезъ минуту Монтегю Тригернъ стоялъ уже передъ ней.

Несмотря на свое волненіе, она запомнила вс благоразумныя свои намренія, плоды полночныхъ думъ. Она дала себ клятву избгать страстныхъ порывовъ, которые, по ея мннію, были главной причиной ихъ размолвки. Она поклялась, что если Богъ приведетъ имъ снова соединиться, то никогда боле страсть, ревность, гнвъ или подозрніе не нарушатъ согласія между ними. Нтъ, она будетъ тиха, спокойна — какъ Маріана!

Онъ вошелъ въ комнату, извиняясь что такъ запоздалъ. Ему пришлось развозить кузинъ изъ одного мста въ другое, затмъ онъ долженъ былъ обдать у дяди, и, наконецъ, завезъ леди Эдоксію въ самый блистательный салонъ въ город — къ принцесс Кіар фонъ-Альдрингенъ.

Беатриса сдержанно выступила ему на встрчу. Онъ поцаловалъ ея руку и усадилъ ее снова въ кресла у окна. Несмотря, однако, на свою ршимость оставаться спокойной, несмотря на все, что было между ними, она жаждала броситься къ нему на шею и наплакаться въ волю. Она ждала отъ него перваго шага. Но Монтегю только смотрлъ ей въ глаза и безпокойно вздыхалъ. Онъ разспросилъ ее о смерти ея отца и ребнка, онъ сказалъ ей, что часто удивлялся, какъ могла она разсчитывать на жизнь маленькаго Франка, когда вс доктора уже давно удивлялись, что онъ такъ долго жилъ, и говорили, что даже еслибы онъ выросъ, то былъ бы наврно идіотомъ. Затмъ онъ почти упрекнулъ ее за то, что она находилась въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, между тмъ какъ онъ сдлать вс распоряженія, чтобы она не пострадала хоть въ этомъ отношеніи отъ его быстраго отъзда. Но повидимому онъ не имлъ понятія, каковы были эти ‘затруднительныя обстоятельства’. Онъ утверждалъ, что никогда не слыхалъ никакихъ подробностей отъ Мориса Левелина, а Беатриса сама не распространялась о своихъ страданіяхъ. Онъ былъ очень огорченъ и озадаченъ, услыхавъ, что она пріхала къ леди Левелинъ, и даже проронилъ странное замчаніе, что ‘онъ не понимаетъ, почему ттка Діана вчно любила разстроивать планы своей сестры Эдоксіи. Онъ спросилъ отуманенную Беатрису, какіе были у нея ‘планы на будущее?’ Что намрена была она длать, когда кончится ея визитъ къ его ттк? Наконецъ, онъ взглянулъ на часы и сказалъ: ‘Я увижусь съ вами еще разъ, но теперь я боюсь опоздать. Леди Эдоксія и то ужь, я думаю, удивляется, что могло меня задержать! Прощайте!’

Слезы душили Беатрису, но она превозмогла себя и поднялась съ креселъ, чтобы проводить его. Онъ сказалъ ей ‘какъ онъ радъ видть, что она поправилась, и что она здорове и веселе на взглядъ, чмъ ожидалъ’. Слова эти поразили ее какъ острый ножъ, но она ршилась вытерпть до конца. Она не выскажетъ ему, что попытка казаться спокойной и веселой сдлана ею для того, чтобы удержать его, чтобы не оттолкнуть его своей прежней горячностью. Она не станетъ плакать и стонать, не станетъ умолять его остаться и доказать ей, что прошлое было только сонъ, она не станетъ просить его прижать себя къ сердцу, хотя бы для того, чтобы умереть въ его объятіяхъ!

Она поднялась съ креселъ и стояла теперь рядомъ съ нимъ, близко-близко, такъ что чувствовала его дыханіе. Она взяла его за руку и страстно взглянула ему въ глаза. Посл минутнаго колебанія, онъ наклонился и отпечатллъ на ея лбу поцалуй, холодный и сухой, какъ паденіе осенняго листа. ‘Прощайте, надюсь, я не утомилъ васъ, жаль, что я не пріхалъ ране и не могу остаться боле’, сказалъ онъ, уже держась за ручку двери.

И его изящная фигура скрылась за дверью. Послышались шаги на каменной лстниц. Чистый, свжій голосъ, кликнувшій гондолу, отчаливаніе гондолы, боле рзкій крикъ кормчаго, кричавшаго встрчнымъ баркамъ сторониться, и наконецъ всплескъ весла, отбросившій съ разу гондолу на самую средину канала — все это отозвалось въ ушахъ Беатрисы съ тою страшною ясностью, которою отличается слухъ, когда мозгъ находится въ болзненномъ раздраженіи.

Неподвижна, почти безсознательна, съ блуждающимъ взоромъ, стояла она, словно приросшая къ тому мсту, на которомъ онъ такъ холодно, такъ небрежно простился съ нею. Онъ сказалъ, что онъ будетъ снова. Но когда? Зачмъ ему приходить? Да желала ли она сама, чтобы онъ пришелъ? Разв могли они сказать еще что нибудь другъ другу посл сегодняшней странной встрчи? Не все ли равно имъ было никогда боле не встрчаться?

Еще нсколько мгновеній простояла Беатриса какъ окаменлая. Потомъ по всему ея тлу пробжала холодная дрожь и она окинула комнату дикимъ взглядомъ. ‘Я схожу съ-ума’, подумала она и почти безсознательно поспшила выдти изъ комнаты, въ которой принимала Тригерна, въ комнату Маріаны.

— О! Маріана, какой святой міръ свтится въ твоихъ глазахъ. О чемъ ты думаешь! Ты напоминаешь мн Ари-Шефферову — мать св. Августина — только ты моложе.

Это была правда. Маріана сидла на окн, ея чудные глаза были устремлены на звзды, отраженіе которыхъ дрожало на поверхности канала.

— Я, право, не знаю, отвчала она нжно:— мысли мои были далеко, я вспоминала дивныя картины, которыя я видла сегодня въ различныхъ церквахъ. Ты уже ихъ видла, но для меня он новость. Когда ты вошла, я думала объ одной картин, изображающей Mater Dolorosa, и мн пришло въ голову, неужели ни одинъ живописецъ не изобразилъ послдняго свиданія земной матери съ ея божественнымъ сыномъ, я думала о томъ прощаніи, когда исусъ ушелъ отъ нея въ ту ночь, когда его предали и она уже увидла его осужденнымъ, измученнымъ, поруганнымъ и увнчаннымъ терновымъ внцомъ на пути къ Голго.— Я думала, какъ мало говорится о ея агоніи — въ писаніи, гд такъ подробно описываются чудеса Спасителя, сдланныя для утшенія только земной скорби.

Маріана задумалась на минуту и потомъ съ вдохновеннымъ видомъ продолжала:

— Я думала также, Беатриса, какъ много мы думаемъ о себ и своей участи, какого мы высокаго мннія о самихъ себ, мы ожидаемъ счастья, какъ будто оно по праву принадлежитъ намъ, и возмущаемся и ропщемъ на небо, когда оно намъ отказываетъ въ счастіи! Какъ мы судимъ о жестокости и несправедливости страданій, посылаемыхъ намъ небомъ, какъ безумно отчаяваемся у смертнаго одра при разлук, неимющей и десятой доли той горечи, которую должна была ощущать та, которая пеленала своего божественнаго сына въ колыбели и во гроб.

Наступило молчаніе — молчаніе, прерывавшееся только ускореннымъ дыханіемъ младшей сестры, перешедшимъ вскор въ истерическія рыданія. Она бросилась на колни передъ Маріаной, обвила ее руками и схоронила голову на ея груди, какъ-бы надясь найти забвеніе терзавшему ея горю.

— О, Маріана, я видла его, я видла его! было все, что она могла произнести.

Потомъ, сдлавъ усиліе надъ собой, она прибавила:

— И я чувствую, какъ будто эти два года я была подъ обаяніемъ какихъ-то чаръ, и что теперь эти чары разсялись. И я вдругъ очутилась одинокой, одинокой въ цломъ мір, и жизнь показалась мн въ совершенно иномъ свт. Я увидла, какъ безумна, какъ дика была моя любовь. Не зная его характера, не заботясь даже узнать его, я увлеклась — прибавила она съ горечью — его золотыми кудрями.

Она остановилась на минуту и потомъ продолжала боле спокойнымъ голосомъ:

— Я увидла, какъ эгоистична я была въ отношеніи къ моему отцу — я, его единственная дочь, роптала и тяготилась своей участью и ждала только случая покинуть его, и какъ я обрадовалась ухать отъ него съ чужими мн людьми. О, Маріана! мн стыдно вспомнить, какъ рада я была ухать. А ты, ты добрая, терпливая, ты не дочь моего отца, ты самоотверженная, святая, ты осталась, ты не хотла покинуть его въ гор, я это чувствую, я это понимаю. И хотя Богъ мн свидтель, что я не шла на встрчу пороку, что весь позоръ,обрушившійся на мою голову, незаслуженъ мною, но я вижу теперь, что несправедливость людская была правосудіемъ божіимъ, что я была наказана въ томъ, въ чемъ я была невинна, за то, въ чемъ я была виновна. Ты осталась съ отцомъ, ты длила его горе и радости, и мое право рожденія отнялось у меня — это была кара пебесная. Я легко разсталась съ своимъ отцомъ, и Богъ отозвалъ за это моего ребнка, моего ангела, моего Франка! Я легкомысленно покинула тхъ, съ кмъ меня связывали узы крови, для наслажденія въ отдаленномъ кра, и Богъ попустилъ, что это самое мсто превратилось для меня сегодня въ мрачную пустыню. Я предпочла безумную любовь къ Монтегю всмъ узамъ родства, и вотъ я увидла его сегодня холоднаго, какъ будто онъ былъ чуждый мн человкъ. Посл свиданія счі Монтегю, я убдилась, что все копчено! Я даже не знаю, желала ли бы я, чтобы вышло иначе. Я не знаю даже, обрадовалась ли бы я, еслибъ онъ сказалъ: ‘возвратись, я мужъ теб, будемъ жить вмст’, а я была бы въ состояніи поврить ему, какъ бывало. Я вижу его теперь такимъ, каковъ онъ на самомъ дл: сегодняшній вечеръ открылъ мн глаза. Я могла быть вспыльчива, ревпива, я могла оскорбить его. Но мой ребнокъ, чмъ онъ могъ оскорбить его, чтобъ не заслужить хоть одного слова сожалнія изъ устъ своего отца? Я отдала свою душу за Монтегю, я отдала бы жизнь за него, но онъ созданъ изъ льда, я это вижу, я это знаю теперь. И ты должна молиться за меня, потому что я несчастное, покинутое созданіе, жертва безплоднаго раскаянія.

Беатриса смолкла, въ комнат, освщенной яркой луной, только слышался нжный голосъ Маріаны, шептавшей ей слова утшенія. О, чудодйственная сила сознанія, что вблизи находится чистая, святая душа, которая жалетъ и прощаетъ насъ! ты одна въ силахъ заглушить упреки совсти, утишить душевныя муки.

Кто измритъ глубину этой тайны? Но одно только я знаю, что когда луна, совершивъ свой путь надъ царицей морей, стала блднть передъ лучезарной итальянской зарей, ея послдніе лучи не освщали уже тревожнаго, страждущаго лица въ комнат Маргариты. Сладкій сонъ застигъ сестеръ въ тсныхъ объятіяхъ, въ комнат царило молчаніе и послдніе звуки, замершіе въ этой тишин, были слова молитвы.

XLIX.
Законный бракъ.

На другое утро всхъ грустне и озабоченне была леди Діана. Эта странная перемна въ ея вчно-довольномъ, веселомъ выраженіи лица не могла не поразить ея юныхъ друзей. Сэръ Берти также поздоровался какъ-то печально съ своими гостьями и молча слъ за завтракъ. Наканун еще они оба были такъ веселы, такъ ласковы. Отчего эта перемна? Не было ли дурныхъ извстій отъ Елены или не хуже ли стало мистеру Левелину? Беатриса ршилась спросить о послднемъ обстоятельств. Леди Діана отвчала:

— Нтъ, бдное дитя мое, но мы все же демъ къ нему завтра въ Геную.

Она произнесла ‘бдное дитя мое’ съ какимъ-то страннымъ сожалніемъ и потомъ, нагнувшись, нжно поцаловала Беатрису. Отчего это сожалніе? Вдь Беатриса еще не открыла никому, до какого грустнаго убжденія она дошла насчетъ Тригерна? Не открыла и не откроетъ никогда! Но послдующія, событія этого дня сдлали совершенно излишними вс предположенія насчетъ его дйствій, со стороны людей, связанныхъ съ нимъ законными и незаконными узами. Леди Діана видлась съ нимъ и тотчасъ поняла, что вс ея надежды на устройство судьбы дочери капитана Брука не имли никакого основанія.

Несмотря на всю лживость его натуры, однако, была, сущая правда, что онъ никогда не получалъ длиннаго, пламеннаго письма Мориса Левелина, въ которомъ тотъ описывалъ несчастное положеніе Беатрисы, ея отказъ пользоваться его помощью, старанья заработать себ хлбъ и, наконецъ, ршимость его отца, матери и Елены помочь и спасти женщину, невиноватую въ своей горькой судьб.

Это письмо никогда не дошло по адресу и Монтегю ничего не зналъ о всемъ этомъ до свиданія своего съ Беатрисою въ Венеціи. Тогда же, но его словамъ, сказаннымъ сэру Берти, ‘было уже поздно’.

Что было поздно?

Тригернъ говорилъ, что онъ оставилъ Англію въ полной увренности, что Беатриса помирится съ судьбою, воротится къ своему семейству и вся исторія будетъ заглушена. Денегъ же, назначенныхъ имъ, хватитъ для поддержанія его покинутой любовницы и ‘ребнка’ (онъ никогда не называлъ бднаго Франка своимъ ребнкомъ), которому, по свидтельству докторовъ, жить было недолго.

Распорядившись такимъ образомъ, онъ отправился на своей яхт въ Лиссабонъ, Гибралтаръ и Средиземное море. Въ Мальт онъ увидлъ съ отвращеніемъ, что мистриссъ Гамондъ была такъ же счастлива ухаживаніемъ гарнизонныхъ офицеровъ, какъ и его вниманіемъ. Она считала его только сверхштатнымъ обожателемъ. Обыкновенный же штатъ у ней былъ громадный. Вс эти поклонники приняли племянника лорда и стариннаго пріятеля мистриссъ Гамондъ съ нкоторымъ недоброжелательствомъ и ревностью, но скоро, видя, что его соперничество неопасно, они стали съ нимъ обходиться уже слишкомъ за панибрата.

Замтивъ, что его ухаживаніе ни къ чему не ведетъ и красавица нетолько ‘шутитъ’ съ нимъ, но окружаетъ себя такой презрнной толпою обожателей, Монтегю ршился отретироваться, посл очень короткаго пребыванія въ городк, на улицахъ котораго предметъ его напрасныхъ ухаживаніи являлся ежедневно, блистая красотою и нарядами, окруженный со всхъ сторонъ цлымъ легіономъ офицеровъ. Эта женщина обладала красотою того особаго рода, которая, по словамъ устроумнаго Сиднея Смита, при своемъ появленіи рождаетъ ‘какъ-бы изъ земли цлыя стаи майоровъ’.

Вымышленное извстіе о смерти дяди послужило Монтегю предлогомъ для внезапнаго отъзда. Но красавица только помотала головой, сказавъ, что она ‘не вритъ въ дядей’. Юный капитанъ, первый поклонникъ мистриссъ Гамондъ, тотчасъ поддакнулъ.

— Слышите? воскликнулъ онъ: — она говоритъ, что не вритъ въ дядей.

— Нтъ, потому что я знаю, кто теперь въ Венеціи, съ улыбкою произнесла мистриссъ Гамондъ.

— Какъ, кто въ Венеціи? поспшно спросилъ Тригернъ: ему вдругъ представилась возможность, что Беатриса его преслдуетъ.

— О! вы знаете, мистеръ Тригернъ. Это вашъ старый предметъ. Вдь вы — страшный волокита.

— Я не получалъ ни одной строчки изъ Англіи съ тхъ поръ, какъ ухалъ, и никому не оставлялъ своего адреса, сказалъ Монтегю съ неудовольствіемъ.— Я хотлъ взять себ праздникъ, ну и взялъ.

— Теперь же, какъ вы отдохнули и попраздновали, вы должны воротиться къ своей постоянной работ: ухаживать цлый день за кмъ нибудь, со смхомъ воскликнула мистриссъ Гамондъ.

Еслибъ Монтегю находился съ нею tte—tte, то этотъ веселый хохотъ ему бы очень понравился, но теперь въ обществ этихъ необтесанныхъ дураковъ, хохотавшихъ вмст съ нею, ему стало ужасно досадно.

— Я бы желалъ, чтобъ вы перестали шутить и просто сказали бы мн, кто по вашимъ предположеніямъ теперь въ Венеціи, сказалъ онъ гордымъ, повелительнымъ тономъ.

Мистриссъ Гамондъ сжала свои прелестныя губки и юный капитанъ съ восторгомъ подбросилъ свою трость: онъ полагалъ, что красивый джентльменъ бсится отъ ревности.

Мистриссъ Гамондъ надулась и, откинувъ назадъ головку, промолвила:

— Ну, непріятная, дерзкая леди Несдэль, которая полагаетъ, что никто не достоинъ вниманія, кром нея, можетъ быть, и вправду другія стоятъ вниманія только когда ея нтъ.

Капитану эти слова не понравились: въ нихъ слышалась ревность, то же показалось и Монтегю, и онъ довольнымъ тономъ замтилъ:

— Быть можетъ, у ней не столько друзей, но за то она о нихъ помнитъ дольше.

На другой день ‘Сильфида’ вышла изъ гавани Мальты и офицеры гарнизона снова вступили въ полное, нераздльное обладаніе своей красавицею.

Мили Нэсдель дйствительно была въ Венеціи. Чмъ боле увертывались отъ нея обожатели, тмъ упряме она ихъ держалась, и потому отъздъ Тригерна, неоставившаго ей своего адреса, ни мало не поразилъ ее. Она прежде всего узнала съ торжествомъ, что красавица Стратои-Стрита была покинута, ей было все равно, по какой причин. Она даже сама отправилась въ квартиру Тригерна и вывдала отъ служанки, что ея соперница проплакала дв ночи напролетъ, качая своего ребнка на рукахъ. Вовторыхъ, она сообразила, что куда бы Тригернъ ни похалъ, но онъ долженъ же, наконецъ, очутиться у лорда Керлавэрока, который постоянно, при малйшемъ припадк подагры, сзывалъ всхъ своихъ родственниковъ присутствовать при ею послднихъ минутахъ. Втретыіхъ, хитрая Мили пришла къ тому заключенію, что такъ-какъ вс люди смертны, то Тригернъ, имя всегда передъ собою эту мысль, долженъ былъ оставить адресъ своему стряпчему на случай надобности, поэтому, запершись наедин съ своей тткою, она старалась выпытать у ней все, что та могла только знать. А эта почтенная женщина знала всегда все, что мистеръ Грей, въ своемъ воображеніи, считалъ довреннымъ одной своей чести. Она имла привычку очень искусно вскрывать письма и подозрительные конверты своимъ маленькимъ индйскимъ кинжаломъ и потомъ, узнавъ содержаніе, снова подклеивать ихъ, такъ что и узнать нельзя было, что ихъ распечатывали.

Но ттка Мира имла секреты даже отъ Мили, и потому, хотя ея костяной кинжаликъ открылъ ей вс тайны, которыя такъ хотлось узнать ея прелестной племянниц, но она представилась, что ничего не вдаетъ, и только подтверждала мнніе Мили, что, конечно, Тригернъ кончитъ тмъ, что подетъ въ Венецію. Она говорила это по очень простой причин: ей нужно было отдлаться отъ Мили, которая могла ей мшать въ ея дйствіяхъ. И Мили, посл долгихъ размышленій, ршилась отправиться въ Венецію. Что бы тамъ ни было, увидитъ ли она Тригерна или нтъ, но ей было очень полезно, для поддержанія своей репутаціи, войти въ дружескія отношенія со всмъ его семействомъ. И такъ-какъ она отправлялась на какія-то нмецкія воды, рекомендованныя однимъ нмецкимъ докторомъ, другомъ Фрейлихграта, то чего проще и пріятне, какъ захать на возвратномъ пути въ Миланъ и Венецію? А разъ очутившись въ Венеціи, уже не трудно было постоянно посщать прелестную Гуглукову и сдлаться I’enfant gate въ прекрасномъ керлавэрокскомъ палаццо, который ея остроуміемъ и веселостью былъ скоро превращенъ въ настоящій рай земной.

Наконецъ, пріхалъ и Тригернъ, вовсе не такъ неожиданно для стараго дипломата и его русской княгини, какъ воображала Мили. Но Мили на этотъ разъ не знала всего: были вещи, которыя Гуглукова, леди Эдоксія, мистриссъ Грей и Монтегю скрывали отъ нея до времени.

Между-тмъ, не было женщины веселе и довольне обманутой Мили. Вс австрійцы, занимавшіе старинные венеціанскіе дворцы, по уши влюбились въ нее, и эта искренняя барыня умла справиться со всми ними съ ловкостью и граціею того барина въ цирк, который одной рукой управляетъ осьмерикомъ лошадей.

Тригернъ, освободившись отъ страшнаго гнета, затрудненій и заботъ, грозившихъ въ одну минуту совершенно погубить его, снова сталъ прежнимъ веселымъ, беззаботнымъ львомъ великосвтскаго общества. Никогда онъ не былъ такъ обворожительно милъ, такъ удивительно хорошъ собою. Гуглукова его ласкала, Мили забавляла какъ только умла, старый дядя не переставалъ его хвалить, гордясь такимъ ‘хорошенькимъ щенкомъ’, какъ называла его наедин Гуглукова. Она съ самаго начала осмяла Монтегю, когда тотъ еще былъ очень грустенъ, словно совсть въ немъ заговорила, и когда онъ выказывалъ желаніе узнать о Беатрис боле, чмъ сообщалъ ему мистеръ Грей. Она скоро достигла своей цли и веселымъ своимъ смхомъ изгнала изъ его головы вс добрыя мысли.

— Ну, что же, говорила она съ прелестнымъ иностраннымъ акцентомъ:— вы теперь будете пай-мальчикъ и не убжите боле съ какою нибудь двочкою, не причините горя бдному дяд и не сдлаете скандала на весь міръ? Теперь, не правда ли, вы будете сидть у моихъ ногъ и слушать мои мудрые совты? Ah! Que messieurs vos compatriotes sont impayables avec leurs grandes ides de tragdie sur l’amour et le mariage! Ни только и знаете, что женитесь, женитесь и женитесь, а потомъ несчастны на всю жизнь и еще, пожалуй, насильственно кончаете съ своей глупой головушкой? Поврьте мн, мои юный другъ, нмцы на этотъ счетъ гораздо умне. Я, напримръ, выхожу замужъ, мой мужъ оказывается нехорошимъ человкомъ или не по моему вкусу, я безъ всякихъ трагедій беру другаго. Второй супругъ также съ гршкомъ, ну, я ему такъ и говорю, пускай ищетъ другую подходящую къ себ жену. Я съ своей стороны также нахожу себ, наконецъ, хорошаго мужа. Еслибы этотъ — злой тиранъ, и она своей хорошенькой ручкой хлопнула по лысой голов стараго лорда — ну, продолжала она, съ прелестнйшей улыбкой: — еслибъ этотъ гадкій тиранъ сдлалъ свою милую жену несчастною, что бы я тогда сдлала? Бросила бы его и нашла бы себ другаго мужа, который не былъ бы такимъ тираномъ!

И она налету поцаловала широкій, прекрасный лобъ старика, его нкогда блестящіе глаза засвтились остаткомъ прежней страсти.

Посреди всхъ праздниковъ и веселій, пріхала леди Эдоксія съ своею дочерью Сарою, заступившей теперь мсто Елены. Леди Эдоксія любила ее гораздо боле старшей дочери, потому что она, кром красоты, обладала еще веселымъ характеромъ и отличнымъ здоровьемъ, что длало ея вызды въ свтъ настоящимъ праздникомъ.

Теперь пришло время открыть Мили тайну, но такъ-какъ ей сказали какъ можно мене, то мы должны разсказать читателямъ поподробне о всемъ случившемся.

Мили просто сказали, что Тригернъ женится на Сар, въ самомъ непродолжительномъ времени, въ Венеціи, къ общей радости всего семейства, за исключеніемъ леди Діаны, которую даже и не извстили о брак ея племянника.

Мили приняла это извстіе съ удивительнымъ хладнокровіемъ, такъ-какъ она всегда ожидала, что кончится чмъ-нибудь въ этомъ род. Несмотря на то, что у ней сердце болзненно сжималось и морозъ пробгалъ по ея тлу, она обняла молодую двушку и, въ порыв радости и счастья за свою милую Сару, которую она, какъ, врно, та уже замтила, любила боле всхъ сестеръ. ‘Я надюсь, прибавила она: — что мы часто будемъ видться въ Лондон. Я нарочно останусь на свадьбу, хотя хотла ухать недлей раньше — вдь я васъ всхъ такъ люблю съ самаго дтства, словно вы мн родные.’

Когда Сара отвчала на вс ея любезности нжными поцалуями и улыбками и, освободившись отъ ея объятій, отправилась смотрть великолпный брильянтовый уборъ, свадебный подарокъ отъ Гуглуковой, Мили сла въ гондолу и похала домой. Тамъ, войдя въ великолпную комнату стариннаго венеціанскаго дворца, она сла за свой письменный столъ и написала длинное, веселое, обворожительное письмо Фрейлихрату. Она разсказала ему все, что слышала и видла, все, что длалось въ политическомъ мір, въ обществ, на театрахъ, наконецъ она открыла ему вс свои дальнйшіе планы, чтобъ ‘одинъ ея другъ’ могъ проводить ее, если захочетъ, изъ Милана, если же ему этого не захочется, то, конечно, онъ могъ оставаться въ своей Вн. Всего странне въ письм Мили было увреніе, что она узжаетъ изъ Венеціи скоре (не позже, какъ она увряла глупенькую Сару Болингамъ), чмъ хотла, потому что сырой климатъ былъ очень вреденъ ея здоровью и она сильно кашляла, что заставило ея думать не разъ о сестр Фрейлихрата, умершей отъ чахотки, она надялась, что онъ думалъ иногда о Мили.

Въ P. S., какъ о вещи, о которой она почти забыла упомянуть, Мили прибавила: ‘Но со всмъ тмъ, мн придется остаться здсь до 24-го числа, дня свадьбы Монтегю Тригерна, и я слишкомъ часто отказывала ему въ его просьбахъ въ старыя времена, когда онъ не думалъ еще о брак, чтобъ обидть его теперь. Кром того, я въ такихъ дружескихъ отношеніяхъ съ леди Эдоксіей и всмъ ея семействомъ, что не могла бы ухать, не оскорбивъ ихъ’.

И такъ Мили передала то, что ей сказали. Но ей многаго не сказали, именно, что Тригернъ, тотчасъ по полученіи короткаго и оскорбительнаго отвта Елены Болингамъ на его предложеніе, и желая, можетъ быть, сдлать невозможнымъ всякій возвратъ къ Беатрис, написалъ къ леди Эдоксіи, прося руки ея дочери, Сары. Длая это, онъ былъ совершенно увренъ, что Елена сдержитъ свое слово и не откроетъ никому, что онъ предлагалъ ей свою руку.

Онъ отправилъ письмо изъ Плимута и просилъ послать отвть къ мистеру Грею.

Костяной кинжаликъ Миры открылъ ей тайну этого письма и она ршилась поддлаться къ леди Эдоксіи, которая черезъ бракъ своей дочери съ будущимъ лордомъ Керлавэрокомъ, могла оказать протекцію мистеру Грею. Поэтому она передала леди Эдоксіи все, что она узнала (изъ вскрытыхъ писемъ) о связи Монтегю съ Беатрисою, когда же въ процес собиранія этихъ свдній она напала на тайну, важнйшую изъ всхъ, именно на письмо Мориса Левелина къ Монтегю, въ которомъ онъ описывалъ, что узналъ всю истину, что очень друженъ съ докторомъ Фольджамбомъ и, наконецъ, надется, что Монтегю еще раскается и женится на своей покинутой любви, Мира ршилась просто украсть это письмо, прежде чмъ оно попало въ руки ея мужа.

Когда Морисъ Левелинъ встртилъ у леди Эдоксіи Миру Грей, эта почтенная женщина уже имла въ карман телеграфическую депешу къ Монтегю, въ которой леди Эдоксія просила его встртить ихъ въ Венеціи. Отправивъ депешу, леди Эдоксія поговорила съ Сарою, еще не открывая ей, что все было ршено, молоденькая двушка, вся покраснвъ, призналась, что она почти влюблена въ своего хорошенькаго кузена. Теперь оставалось одно затрудненіе — Елена. Леди Эдоксія боялась открыть ей тайну. Но любовь, питаемая къ ней Морисомъ Левелиномъ, могла разршить самымъ счастливымъ образомъ это затрудненіе. Поймавъ теперь Монтегю для одной изъ своихъ дочерей, и убдившись въ невозможности заставить Елену выйти замужъ за человка, котораго она не любитъ, леди Эдоксія вмнила необходимость себ въ добродтель и, поженивъ своихъ голубковъ, отправилась съ Сарою въ Венецію.

Совершенно раздляя мнніе леди Макбетъ, что ‘если длать, то длать скоре’, она употребила вс возможныя средства къ быстрому осуществленію своихъ плановъ, и съ помощью Миры все было устроено такъ живо и въ такой глубокой тайн, что за три дня до свадьбы никто объ ней не зналъ, кром прикосновенныхъ къ длу лицъ. И только тогда, леди Эдоксія написала маркиз письмо, съ приглашеніемъ присутствовать на свадьб, зная очень хорошо, что письмо придетъ слишкомъ поздно. То же самое она сдлала съ своей дочерью Еленою, адресовавъ письмо въ Лондонъ, между тмъ какъ та съ мужемъ находилась въ Шотландіи.

Придерживаясь остроумнаго изрченія: ‘Qui s’excuse s’accuse’, она не подавала виду, что соглашаясь на этотъ бракъ, она поощряла въ Тригерн самый подлый поступокъ, такъ-какъ она хорошо знала исторію несчастной Беатрисы. Она только распространялась о своей радости видть Сару счастливою, о своей увренности, что Сара всегда его любила, хотя и была слишкомъ молода, чтобы сознавать свое чувство, наконецъ о томъ удовольствіи, которое ей доставили увренія бднаго добраго Монтегю, что несмотря на вс случайныя обстоятельства, Сара и одна Сара была его идоломъ въ дтств, любимою мечтою въ юности, и единственною, глубокою любовно въ возмужалыхъ лтахъ.

Елена была очень нездорова по возвращеніи въ городъ, прочитавъ письмо матери, она упала въ обморокъ. Она не отвчала ей, но написала длинное, теплое письмо къ Сар, немного грустное и кончавшееся горячею мольбою, чтобы небо даровало ей счастливую будущность.

Задолго до того дня, когда было написано это письмо, совершилась брачная церемонія, и молодые ухали изъ Венеціи.

За два дня до свадьбы, пріхала леди Діана, такъ что холодное свиданіе Тригерна съ Беатрисою происходило ровно наканун его свадьбы. Еслибъ онъ только зналъ о ея прізд, то, по всей вроятности, отложилъ бы свадьбу до ея отъзда. Сознаніе великой перемны, которая произойдетъ въ его судьб на другое утро, тревожило его до того, что мысли его блуждали и онъ почти не слыхалъ, что говорила Беатриса. Онъ сознавалъ, что кто-то передъ нимъ плакалъ, кого бы онъ желалъ утшить и вмст отъ кого бы онъ желалъ отдлаться — кто-то, имвшій на него права, однимъ словомъ — Беатриса. Но отчего она плакала, на что жаловалась — онъ бы не могъ ничего сказать положительнаго, кром того, что она ужасно горевала о смерти несчастнаго, больнаго ребнка.

Леди Эдоксія была въ страшномъ гнв отъ прізда сестры. Несмотря на всю свою увренность, что она держала втайн этотъ бракъ до послдней минуты, она все-таки не могла не думать, что Домити на зло ей хотла разрушить вс ея планы. Поэтому записка, въ которой она ей объявляла предстоящее событіе, была написана въ самыхъ высокомрныхъ, непріязненныхъ выраженіяхъ. ‘Если вы — писала она — полагаете, что было бы странно, еслибы такая близкая родственница, какъ вы, не будетъ присутствовать на церемоніи, то милости просимъ’.

Но, повидимому, леди Діана не заботилась, что скажутъ чужіе, если ея не будетъ на свадьб, и потому она отказалась подъ предлогомъ, что слишкомъ занята приготовленіями къ отъзду на другое же утро въ Геную, къ мистеру Левелину.

Маркизу пригласительное письмо сестры повергло въ довольно сильное волненіе. Ей нужно было послать какой нибудь подарокъ племянниц, и посл долгихъ раздумываній, она выбрала самый потертый изъ своихъ семнадцати веровъ. Но и съ нимъ она разсталась не безъ вздоха, хотя это избавляло ее отъ расхода на покупку подарка, потому что она должна же была ‘послать что нибудь дочери Эдоксіи’.

Съ этимъ подаркомъ она написала письмо, въ которомъ съ негодованіемъ распространялась о странномъ неуваженіи, оказанномъ ей тмъ, что ее не извстили раньше. ‘Не то, чтобъ я могла пріхать, Эдоксія, писала она: — ты этого не могла и ожидать, играя свадьбу въ такомъ отдаленномъ мст, но какъ же это нарочно выбрать такое время, когда я именно не могу пріхать! А я бы теперь была очень рада какому нибудь развлеченію, я не знаю, что со всми сдлалось, но точно вс ршились заморить меня скукою. Что же касается моей новой нмецкой компаньонки, мадмоазель Шмитъ, поступившей на мсто Парксъ и которую мн подлая Мили Несдэль рекомендовала какъ умную, веселую двушку, то она просто меня съ-ума сводитъ своею глупостью. Она зваетъ на моихъ глазахъ разъ пятьдесятъ въ день, а вечеромъ просто спитъ, стоя у моего туалета! Говоритъ, что закрываетъ глаза оттого, что ей больно смотрть на свтъ, такъ-какъ привыкла къ лампамъ съ абажурами. Ну, слыхали ли вы когда нибудь такую дерзость? И потомъ съ ранняго утра выдумала бренчать на фортепьяно, но я это скоро прекратила: велла вс запереть. И когда она спросила, въ какомъ часу миледи позволитъ ей играть, если утромъ не угодно миледи, то я сказала: никогда. Я рада была видть, что нашла чмъ ее наказать, она расплакалась, говоря, что музыка — ея единственное утшеніе въ жизни. Какія нжности, сидть одной и бренчать — единственное утшеніе въ жизни! Ну, тамъ все равно, утшеніе или не утшеніе, а я положила этому конецъ, на что я имла полное право. Но я думаю, она съ тхъ поръ назло мн еще больше зваетъ. Я это вижу въ зеркало, и когда нибудь такъ съзжу ее въ ухо, что она у меня перестанетъ звать! Впрочемъ, я надюсь, что Сара будетъ счастлива, итакъ дале. Монтегю большой кутила, но врно ты потребовала, чтобы все было покончено съ тою двчонкою, и ты можешь передать Сар мой поклонъ и веръ, скажи также, что я слишкомъ устала, чтобъ ей писать, впрочемъ, вдь нелегко и найти, что сказать двочк, вышедшей только-что изъ дтской. Я думала, что ты назначала для него Елену, по, конечно, ты лучше знаешь свое дло, впрочемъ, я думаю, что это все равно — благо бы только одна изъ нихъ его имла.

‘Кстати, я хотла тебя просить, милая Эдоксія, привезти мн венеціанскія бусы, не стеклянныя, а знаешь, золотыя. Ты понимаешь, чего я хочу, у мама было ихъ много. Домити вретъ, что он вышли изъ моды и ихъ трудно достать, потому-то я ихъ и хочу, что ихъ не всякій можетъ имть. Такъ, пожалуйста, достань мн ихъ и передай мой поклонъ Сар, какъ я уже сказала. Конечно, двочка, выходя замужъ, всегда воображаетъ, что она будетъ счастлива, и я уврена, что твоя дочь будетъ счастлива, несмотря на привычки Монтегю. Я остаюсь любящая сестра тебя

‘Летиція Упдаунъ’.

Наконецъ насталъ день свадьбы. Сара была очень счастлива, красня, улыбаясь и дрожа всмъ тломъ, подъ своимъ подвнечнымъ вуалемъ, а между тмъ Гуглукова, сіявшая своею блоснжной шеей и бирюзовымъ ожерельемъ, леди Эдоксія, блиставшая, напротивъ, румянами и рубинами, старый дипломатъ, завшанный брильйянтами и орденами, и Мили, вся прозрачная въ газахъ и кружевахъ, принимали пеструю толпу красивыхъ австрійцевъ и другихъ иностранцевъ. Вс были очень веселы, болтали, смялись и поздравляли другъ друга, на всевозможныхъ языкахъ.

Леди Эдоксія, величественно стоя на богатомъ ковр, словно на пьедестал своего торжества, смотрла съ злобнымъ удовольствіемъ, то на Монтегю, пойманнаго навки въ ея сти, то на невинную, златокудрую головку своей хорошенькой дочери, то на хитрую Мили, наблюдая съ восторгомъ, какъ та вела себя.

— Удивительный у нея тактъ, непостижимый savoir faire, говорила она вечеромъ, обсуждая съ Гуглуковой событія этого дня.— Никакихъ неприличныхъ сценъ, упрековъ, прощаній и всхъ этихъ глупостей! Я уврена, что если только кто нибудь прямо не скажетъ Сар, что Мили была предметомъ любви ея мужа, она этого никогда не узнаетъ. Я должна сознаться, на этотъ счетъ она не очень сильна. Елена была у меня одна умница, да какой изъ этого вышелъ прокъ? Она только отъ этого стала упряма, не слушалась никого кром себя и настояла на томъ, что выбрала сама себ мужа. Однако, что сдлано, того не перемнишь, и въ конц концовъ это вовсе не такое гадкое дло, хотя моя сестра и Упдаунъ и называли этотъ бракъ нищенскимъ. Если что случится съ Монтегю, хотя это самая невроятная вещь на свт — онъ такой здоровый молодой человкъ, но все же, если съ нимъ что случится и у Сары не будетъ сына, то вдь и Морисъ женатъ на моей дочери.

— Bonne m&egrave,re, bonne m&egrave,re, qui travailles si bien pour ses enfants! сказала Гуглукова съ своей прелестной русской улыбкой.

Пока леди Эдоксія обсуждала великое событіе того утра, о немъ было упомянуто гораздо кратче въ Палаццо Вендрамини. Когда Беатриса вошла въ комнату, сэръ Берти подошелъ къ ней, въ глазахъ его блестло сожалніе, какъ въ тотъ роковой день, когда она не хотла раскаяться ему во всемъ ради Монтегю, такъ подло ее посл обманувшаго. Маріана и леди Діана также смотрли на нее съ слезами на глазахъ. Сэръ Берти слъ подл нея на диванъ и, взявъ ея руку, тихимъ голосомъ произнесъ:

— Дитя мое, вамъ необходимо узнать и я лучше вамъ самъ скажу, чмъ вы услышите отъ чужихъ или прочтете завтра въ газетахъ. Человкъ, который былъ здсь вчера вечеромъ, съ которымъ вы имли несчастье связаться, женился сегодня утромъ на Сар Болингамъ.

Нтъ возможности приготовить чувствительныя натуры къ дурному извстію. Потому сэръ Берти и не пытался этого сдлать. Но несмотря на всю краткость его рчи, онъ не усплъ еще произнесть нсколькихъ словъ, какъ быстрое воображеніе Беатрисы уже сказало ей, что она услышитъ что нибудь о Монтегю, что онъ ухалъ, что онъ помолвленъ — однимъ словомъ, что случилось нчто, имющее вліяніе на его и ея судьбу, она была уврена, что случилось что-то нехорошее. Но извстіе превзошло вс ея ожиданія. Она старалась выслушать Левелина спокойно, съ достоинствомъ, но не выдержала и громко вскрикнувъ: ‘О! сэръ Берти!’, упала безъ чувствъ на диванъ. Когда она очнулась, т же дружескіе глаза были устремлены на нее, и Маріана горько плакала.

— Это слабость, сказала она, смотря на сэра Берти съ грустной улыбкой: — извстіе боле поразило меня, чмъ огорчило, спросите у Маріаны! Я видла его вчера вечеромъ, и едва ли желала увидть его еще. Теперь же я васъ прошу, если возможно, не будемъ боле о немъ никогда говорить.

Съ этими словами Беатриса встала, блдная, какъ мраморная статуя. Она поцаловала леди Діану, пожала руку Маріан и удалилась въ свою комнату, чтобъ остаться наедин съ своими мыслями.

Въ ту ночь, въ ту брачную ночь, когда Сара въ своей молитв такъ искренно благодарила Бога, что она жена своего двоюроднаго брата, когда она молилась, чтобы Богъ благословилъ Монтегю, Беатриса и Маріана молились, чтобъ Богъ его простилъ.

L.
Слабйшій полъ.

Леди Діана взяла съ собою обихъ сестеръ въ Геную, въ Геную съ ея вчно-лазурнымъ заливомъ, съ ея садами, полными благоуханія, съ ея дворцами, чертогами живописи и ваянія. ‘Худшій врагъ женщин — женщина’, сказалъ какой-то врагъ прекраснаго пола, и, дйствительно, участь Беатрисы была бы, вроятно, не такова, еслибы не Мира Грей, Мили Несдэль и леди Эдоксія. Если врить, что ангелъ-хранитель долженъ бороться съ духомъ злобы за каждаго изъ насъ, то ангелъ Беатрисы не могъ выбрать себ лучшаго представителя на земл, чмъ добрйшая женщина, которую въ семейств прозвали Домити.

Пріятное общество, постоянное развлеченіе и занятіе, нжное участіе, непритворная набожность — все клонилось къ тому, чтобы Беатриса скоре забыла свое униженіе и сдлалась тмъ, чмъ была прежде. Словно воротились прежніе веселые дни, которые она знавала въ Тенби. Съ улыбкой материнской радости леди Діана прочла письмо, въ которомъ Елена и Морисъ общали пріхать къ нимъ въ конц лта.

‘Морису, видно, очень хочется поскоре съ вами видться, милая новая моя маменька — писала Елена — потому что онъ даже отказываетъ себ въ удовольствіи хать въ этомъ году въ Шотландію стрлять куропатокъ, а вмсто того мы съ нимъ сами, какъ перелетныя птицы, отправляемся къ вамъ въ южные края. Тогда его счастливая подруга сообщитъ вамъ секретъ, почему онъ, какъ для меня, такъ и для васъ, хочетъ, чтобы мы къ осени перенесли свое гнздышко въ ваши страны’.

Когда Беатриса и Маріана изъявили намреніе разстаться съ леди Діаною къ тому времени, то она возразила съ обычною доброю своею улыбкой, что въ ея маленькомъ налаццетто будетъ довольно мста для нихъ всхъ, а если нтъ, такъ мы его увеличимъ, прибавила она.

Итакъ, бездомныя, но непокинутыя сироты, он остались жить попрежнему въ томъ божественномъ уголк Италіи. Домити въ первый разъ въ жизни написала колкое письмо, именно къ маркиз, которая продолжала дурно отзываться о Беатрис, упрекая Домити, зачмъ она пріютила ‘богъ-знаетъ кого, какую-то дрянь, распутную двчонку, и, что всего хуже, прачку со Странда!’

Маркиза въ свою очередь пришла въ ярость, получивъ отвтъ леди Діаны и, потерявъ надежду убдить ее своими краснорчивыми посланіями, удовольствовалась распространеніемъ о своей сестриц самыхъ злобныхъ толковъ, при чемъ указывала на письмо сестры, какъ на живаго свидтеля своихъ словъ.

— Еслибъ еще она не получила хорошаго воспитанія, съ негодованіемъ говорила она одной изъ своихъ свтскихъ пріятельницъ: — а то вдь воспитана ничмъ не хуже насъ съ Эдоксіею, а посмотрите, что изъ нея вышло! Первое дло — вздумала выйти замужъ за докторишку, а потомъ, словно этого недовольно, взяла къ себ эту двчонку, какую-то наглую тварь, неприлично укравшую у меня вс кружева, которыя я у нея же купила. Я уврена, что Домити длаетъ все это просто, такъ, безъ всякаго дурнаго намренія. Но иной разъ, право, кровь кипитъ, какъ она примется толковать про справедливость, да презрніе къ свту, да про всякій другой вздоръ. Иной разъ просто досадно, она говоритъ чисто… какъ… какъ… какъ какой нибудь либералъ въ парламент. Я разъ сказала объ этомъ маркизу: ‘Зачмъ же ты къ ней здишь?’ возразилъ онъ. Я говорю: ‘Затмъ, что какъ бы то ни было, мн она сестра.’А онъ говоритъ: ‘Что же такое, что сестра?’ и по моему, онъ вполн въ этомъ правъ: Домити, право, невыносима, еслибъ ей хоть польза была какая отъ этого, такъ нтъ же, когда мы об въ город, я и тогда нигд ея не вижу, нигд не встрчаю.

Разумется, о маркиз никто бы не могъ сказать, что ея нигд не видно. Въ театр, на выход, въ парк, на праздник, въ концерт, на балу — везд неминуемо встрчалась маркиза, разодтая донельзя и уставленная брильянтами, словно вывска ювелира. Везд въ высшихъ кругахъ сіяла также звзда сезона, Сара Тригернъ, которая вполн наслаждалась своимъ завиднымъ положеніемъ, при всемъ томъ такъ мало зазналась, что находила даже свободную минутку, чтобъ навстить сестру свою, Елену, тоже — по примру ттки Домити — вышедшую богъ-знаетъ, за кого, только не доктора, а законника. Зато Елена поотстала отъ такъ называемыхъ ‘сливокъ аристократіи’, ея нердко даже намренно забывали приглашать на пышныя собранія, гд сть мороженое и конфекты составляло часть (хотя весьма незначительную) насущнаго хлба маркизы.

И Монтегю лъ эти конфекты и мороженое, и вертлся попрежнему въ высшемъ обществ, какъ одинъ изъ первыхъ представителей лучшихъ людей страны.

Онъ ни на волосъ не палъ во мнніи свта, хотя вс боле или мене знали его исторію. Его приглашали на обды въ порядочныя семейства, пускали въ самые исключительные клубы, онъ танцовалъ на всхъ придворныхъ балахъ, болталъ пустяки на ухо молодымъ дамамъ, жалъ руку почтеннымъ депутатамъ и возвращался подъ руку съ ними изъ палаты, гд они вмст ршали судьбы государства. Одинъ человкъ во всемъ Лондон осмливался открыто пренебрегать Тригерномъ и обходиться съ нимъ холодно: то былъ Морисъ Левелинъ. Но кому какое дло до мнній молодаго юриста, исключая его кліентовъ? Мало кто заботился узнать самую суть тригерновой исторіи, самые любознательные ограничивались тмъ, что ‘у Монтегю была на содержаніи какая-то двушка, по имени Брукъ, дочь банкрота-афериста, сестра того мальчишки, что стрлялъ въ королеву изъ духоваго ружья или чего-то подобнаго. Разв вы не помните исторію? Въ то время писали о ней во всхъ газетахъ.’

Ибо хотя проступокъ женщины считается преступленіемъ, мужчин онъ даже не ставится въ укоръ.

Еслибы дворъ дйствительно имлъ то вліяніе на общество, какое ему приписываютъ, то мы могли бы надяться, что нравственное направленіе при двор распространится дале. Но на дл выходитъ иначе. Обыкновенные смертные часто изъ лности не своимъ умомъ судятъ о людяхъ, а врятъ молв и слдуютъ предразсудкамъ другихъ, а сами цари земные долиты поневол полагаться на молву и поддлываться подъ предразсудки. Говорятъ, что молодой человкъ изъ высшаго круга въ Лиссабон побился однажды объ закладъ, что въ шесть мсяцевъ онъ лишитъ своего товарища прежняго расположенія двора, и черезъ пять мсяцевъ выигралъ пари. То же самое до нкоторой степени возможно и въ свободной Англіи.

Ни въ одно царствованіе не было такой строгой теоріи добродтели, какъ при Георг -мъ. Публично читались проповди противъ всевозможныхъ пороковъ. Однако, никогда не было столь открытаго разврата въ высшихъ слояхъ общества, какъ въ это добродтельное царствованіе. И хотя многіе пороки того времени уже выходятъ изъ моды — картжъ, пьянство, похищенія, поединки, однако далеко еще то время, когда общество въ Англіи, какъ высшее такъ и низшее, будетъ съ должною строгостью карать преступное поведеніе мужчины въ отношеніи слабйшаго пола. Похищеніе фазана или зайца въ парк наказывается часто строже, чмъ обезчещеніе несчастной двушки или покушеніе на беззащитную женщину. Немногихъ поразилъ безобразный фактъ, что нсколько лтъ тому назадъ старикъ-отецъ умеръ въ тюрьм за то, что не могъ заплатить за проторы и убытки по длу объ обезчещеніи своей дочери, такъ-какъ судъ призналъ, что двушка была въ лтахъ и могла постоять за себя. Пока общество удовлетворяется своими Мили Несдэль и маркизами, ему будетъ мало горя о несчастныхъ Беатрисахъ.

Безъ сомннія, въ корн этого равнодушія, этой преступной снисходительности общества, какъ и всякаго злоупотребленія, лежитъ ложное начало права. Вками признанное превосходство мужскаго пола предъ женскимъ не можетъ быть подорвано нсколькими порочными исключеніями. И нтъ ничего глубже укорененнаго въ законахъ и обычаяхъ англійскаго народа, какъ привилегія одного пола предъ другимъ. Изъ желанія поддержать это преимущество сильнйшаго пола, не обращаютъ вниманія на личную порочность его представителей: гнусное поведеніе въ отношеніи двушки или жены считается простительнымъ увлеченіемъ въ обществ, которое не изгоняетъ виновнаго изъ среды своей, не лишаетъ его своего уваженія и доврія, недостойная женщина, которая не возстаетъ противъ подобнаго покровителя, уважается въ обществ боле, чмъ самая достойная женщина, которая не захотла подвергнуться такому униженію, хотя бы она была вполн невинна, а мужъ — отъявленный негодяй.

Надо надяться, что современемъ измнятся воззрнія и на этотъ предметъ, но покуда надо сознаться, что въ обществ ‘наружное приличіе’ замняетъ всякое истинное понятіе о правд и неправд.

LI.
Новое знакомство.

Мили жила попрежнему въ свое удовольствіе, не стсняясь ни мнніемъ своего мужа, ни сужденіемъ свта. Леди Эдоксія мысленно перебирала общую массу лучшихъ партій — съ намреніемъ представить въ свтъ третью златовласую красавицу. Маркиза совершенствовала свои косметики, въ надежд поддержать свою увядающую fraicheur, и приписывала свои неудачи глупости Бенсонъ и нестерпимому равнодушію мамзель Шмидтъ, которая съ вчно полузакрытыми глазами не принимала никакого участія въ туалет маркизы и ограничивалась держаніемъ въ рукахъ драгоцнныхъ украшеній съ неподвижностью египетскаго монолита. Тригернъ блисталъ и плясалъ въ высшемъ кругу общества, котораго онъ не покидалъ даже въ то время, когда временная его страсть къ Беатрис увлекла его нсколько съ обычнаго пути. Елена Болингамъ и Морисъ перешли въ боле спокойный періодъ счастья, но попрежнему обожали другъ друга. И Беатриса не теряла своего времени и не скучала.

Съ увлеченіемъ посщала она богатыя картинныя галереи въ Гену, каждое утро отправляясь съ Маріаной срисовывать великолпныя произведенія искусства. Такимъ же образомъ и музыка, посл немногихъ неудачныхъ попытокъ, опять сдлалась любимымъ ея занятіемъ. Чтеніе, мене чмъ музыка, напоминавшее ей грустное прошедшее (Тригернъ, любившій очень музыку, какъ-то съ ненавистью смотрлъ на книги), опять возобновилось, поощряемое добрыми совтами сэра Берти и дружбою леди Діаны. Съ особенною радостью замтила она однажды, что мистеру Левелину (вообще довольно серьзному и взыскательному судь) очень нравилось ея безъискусственное, но выразительное чтеніе.

— Большинство женщинъ, говорилъ онъ откровенно:— не выговариваютъ вовсе гласныхъ — не понимаютъ, что громкимъ крикомъ он только поражаютъ уши, а звуки оттого ничмъ не ясне, тогдакакъ ровное и плавное чтеніе при внятномъ удареніи слоговъ вполн достигаетъ цли и стоитъ меньше труда.

Такимъ образомъ Беатриса, обрадованная, что нашла способъ услужить больному, читала мистеру Левелину днемъ и ночью, пофранцузски, поитальянски, поанглійски или понмецки. Ничего ей не надодало, ничего ее не утруждало. А мистеръ Левелинъ заставлялъ ее читать безъ умолку, будто говорящую машину, а не живое существо, которому нужно отдохнуть и погулять. Беатрис никогда въ жизни не приходилось до такой степени покорять свою волю вол другаго, но она не роптала, хотя иногда и жаждала, подобно птичк, вырваться на свободу, подышать свжимъ воздухомъ на терасс, подъ тнью апельсинныхъ деревьевъ.

И вотъ вскор для нея явилась новая причина желать боле свободы. Однажды, гуляя съ Маріаной по генуэзскимъ галереямъ, она остановилась въ восхищеніи передъ знаменитымъ портретомъ молодаго маркиза Бриньоли, прощающагося со своей возлюбленной, и воскликнула съ увлеченіемъ:

— Не правда ли, невозможно представить себ улыбку восхитительне! Оглянувшись назадъ, въ надежд увидть сестру, она, къ крайнему своему удивленію и смущенію, увидла незнакомца, стоявшаго позади нея и смотрвшаго на ту же картину.

Яркій румянецъ покрылъ щоки Беатрисы и восторженная улыбка исчезла съ ея лица. Ея глаза заблуждали но зал, отъискивая Маріану.

Незнакомецъ спросилъ:

— Не ищете ли вы даму, одтую одинаково съ вами? Она прошла въ сосднюю комнату.

Поблагодаривъ его, Беатриса прошла въ указанную имъ комнату.

— Какой-то иностранецъ, говорившій очень хорошо поанглійски и донельзя похожій на портреты въ галлере, объяснилъ мн, что ты здсь, сказала она, поравнявшись съ сестрою.

— Какъ, на вс портреты? со смхомъ спросила Маріана.

— Нтъ, я хотла сказать, что у него наружность такая гордая и грустная! Некрасивая — вовсе некрасивая, продолжала она, отвчая на улыбку сестры: — но такое выразительное лицо и пріятный голосъ.

Беатриса, быть можетъ, не думала бы боле о господин, похожемъ на портреты, еслибъ не случилось, что дня черезъ три посл того, выйдя, посл длиннаго чтенія, на терассу къ сэру Берти и леди Діан, она увидла того же самаго господина въ бесд съ ея друзьями.

Леди Діана привтствовала ее словами:

— Наконецъ-то, моя милая читальщица!

Незнакомецъ, молча и серьзно поклонился.

— Позволь мн представить теб графа Лудовика Сфорца, который только-что возвратился въ Геную, онъ нашъ давнишній другъ.

Тотъ сказалъ нсколько словъ о погод и выразилъ надежду, что она полюбитъ не-англійскій климатъ его родины, потомъ отошелъ въ сторону и возобновилъ съ сэромъ Берти прежній свой разговоръ, не обращая боле вниманія на Беатрису.

Такимъ же образомъ представили графа Маріан, вскор затмъ онъ простился со всми и ухалъ. Леди Діана убдительно просила его не забывать, что имя въ дом больнаго, они никогда не вызжаютъ изъ дому и потому онъ всегда застанетъ ихъ дома.

— Поврьте, что не забуду, сказалъ онъ: — а если, сказалъ онъ нершительно:— если ваши молодые друзья пожелаютъ осмотрть виллу Сфорца, то моя мать и маленькая Аврелія прідутъ на будущей недл. Покамстъ я тамъ одинъ.

Беатриса проводила его глазами, когда онъ сходилъ внизъ по мраморнымъ ступенямъ терассы. Онъ показался ей не столь красивымъ при вечернемъ свт, какъ утромъ въ галлере, гд она видла его въ первый разъ. Худощавое до крайности его лицо имло какое-то болзненное выраженіе. Но ее опять поразило что-то странное въ грустномъ его взгляд и въ звукахъ его голоса, хотя и пріятнаго. Вроятно, онъ испыталъ тяжкое горе въ своей жизни.

Беатрис недолго пришлось предаваться романтическимъ догадкамъ, леди Діана, также слдившая за исчезающей фигурой графа, сказала со вздохомъ:

— И подумать только, что этого добраго, умнаго человка покинули и промняли на пустаго французскаго офицера!

— Кто его покинулъ, милая леди Діана?

— Его жена.

— А! Онъ женатъ?

— Нтъ. У него была жена! Она бжала въ Парижъ съ очень молодымъ человкомъ, пріхавшимъ къ нимъ изъ Рима съ рекомендательнымъ письмомъ. Удивлялись, какъ только онъ могъ перенести такое испытаніе съ такою твердостью! Онъ никогда боле не произносилъ ея имени, даже передъ матерью. Но она мн говорила, что его отчаяніе было ужасно. Онъ ходилъ по цлымъ ночамъ взадъ и впередъ по прекрасному саду своей виллы, и съ каждымъ днемъ все боле и боле удалялся отъ общества. Однажды утромъ онъ приказалъ засыпать фонтанъ, у котораго она любила сидть, и на слдующій день объявилъ своей матери, что узжаетъ въ дальнее путешествіе. Онъ былъ въ отсутствіи два года, и въ это время получили извстіе о смерти его жены. Она простудилась на какомъ-то bal-masqu, и умерла отъ воспаленія въ легкихъ. Она была очень хороша собою, и онъ до того врилъ ей, что, вроятно, только тогда и узналъ объ ея измн, когда она его покинула. Надюсь, что мать вскор прідетъ къ нему.

— А маленькая Аврелія, о которой онъ говорилъ?

— Онъ терпть не можетъ бднаго ребнка, она такъ похожа на свою мать.

Беатриса глубоко вздохнула.

‘Неужели могутъ быть на свт родители столь несчастные, которые не радуются своимъ дтямъ?’ думала она. О! Еслибъ у нея былъ только ея маленькій Франкъ, ея милый, любящій Франкъ! Еслибъ онъ былъ при ней, бдной, покинутой женщин, жизнь не казалась бы ей такою грустною и одинокою.

LII.
Лудовикъ Сфорца.

Беатриса также была покинута человкомъ, котораго она любила. Долго она увряла себя, что эта аналогія въ ихъ судьб была главною, если не единственною причиною интереса, который въ ней возбуждалъ молодой другъ леди Діаны. Долго она боялась его, несмотря на его нжное обращеніе и пріятный голосъ. Онъ былъ очень хорошо образованъ, зналъ многое и особенно много занимался политикою. Но политика не была единственнымъ предметомъ его занятій. Нтъ, Беатриса не видала никого, кто съ такимъ бы энтузіазмомъ говорилъ о литератур, поэзіи и искусствахъ. Она любила слушать, какъ онъ читалъ вслухъ, вроятно, такъ же какъ старикъ Левелинъ любилъ ея чтеніе. Но ей рдко приходилось наслаждаться этимъ удовольствіемъ, и часто она должна была по цлымъ вечерамъ безсознательно читать въ душной комнат больнаго, думая только о грустномъ голос и черныхъ глазахъ Лудовика Сфорцы.

Часто Беатриса чувствовала страхъ и трепетъ отъ этого задумчиваго взгляда. Она не желала привлечь его вниманія, напротивъ того, она хотла остаться незамченной. Его присутствіе имло въ себ какое-то таинственное очарованіе, но ничего боле. Были странности въ немъ, которыя ей не нравились, и не могли нравиться. Его строгое обращеніе съ маленькою Авреліею казалось ей возмутительнымъ, когда она ближе познакомилась съ нжнымъ ребнкомъ и съ его бабушкой, холодной и величавой маркизой.

Она никогда не могла вообразить себ такую холодную, вншнюю обстановку въ дом, гд вс, однако, любили другъ друга.

Хотя старая маркиза любила сына и гордилась имъ, но въ ихъ отношеніяхъ замтна была нкоторая натянутость, былъ грустный, но близкій ихъ сердцу предметъ, котораго они не смли коснуться.

Маленькая Аврелія была какъ будто въ постоянной опал, ее словно карали за то, что она была дочь своей матери. Ребнокъ просто не походилъ на ребнка — это была блдная, печальная двочка лтъ десяти, неуклюжая и дикая — однимъ словомъ такая, какими становятся запуганныя дти, которыхъ некому приласкать и приголубить.

Никто не игралъ съ нею, никто не шутилъ съ нею. Утромъ и вечеромъ она цаловала руку маркизы. Утромъ и вечеромъ она цаловала руку отца. Серьзный маркизъ, внушавшій страхъ Беатрис, принималъ видъ еще сурове, когда онъ говорилъ съ застнчивымъ ребнкомъ.

Увидавъ его издали въ широкихъ аллеяхъ, окаймленныхъ роскошными деревьями, она удалялась въ тнистую часть сада и скрывалась, какъ дріада отъ взора человка. Аврелія вскор сильно привязалась къ Беатрис. Она ей разсказывала вс свои дтскія тайны и грзы. Бабушка желала, чтобы она пошла въ монастырь, но отецъ этого не хотлъ. Ребнокъ былъ согласенъ сдлаться монахинею. Она часто молилась Богородиц, прося ея заступничества. Она любила смотрть на святыя изображенія кроткаго лика пресвятой двы, когда ей было грустно или страшно. О чемъ она грустила? Чего она страшилась?— Аврелія не знала, не понимала. Но отецъ ея такъ измнился посл смерти матери, и никому до нея не было дла. Одинъ портретъ ея матери вислъ въ комнат Авреліи, вс другіе были спрятаны, такъ-какъ отцу ея было больно на нихъ смотрть.

Состраданіе, которое Беатриса чувствовала къ Авреліи — эту симпатію между ребнкомъ безъ матери и матерью безъ ребнка — передать словами нельзя.

Однажды ей показалось, что отецъ смягчается въ своемъ обращеніи съ ребнкомъ, но это былъ только предлогъ сказать ей комплиментъ. Ему очень понравилось какое-то растеніе, граціозно обвившееся около пьедестала статуи, и, дотронувшись до него, онъ сказалъ:

— Вотъ внокъ, который сплела сама природа.

Когда онъ возвращался домой, Аврелія, стоя на террас, бросила къ его ногамъ внокъ, сплетенный изъ цвтовъ, которые ему понравились. Онъ взглянулъ на хорошенькую позу милаго ребнка и промолвилъ:

— Мн, право, кажется, что граціозность должна быть прилипчива: Аврелія измнилась съ тхъ моръ, какъ она знакома съ вами.

Беатриса покраснла. Она не высказала прямо своего мннія Лудовику Сфорца, но прошептала:

— Какъ можно, чтобъ ребнокъ боялся роднаго отца?

Онъ хотлъ отвчать, но двочка подбжала къ нимъ и, глядя съ улыбкою на отца, сказала:

— Папа, разв вы не возьмете цвточки съ собой?

Онъ задумался и съ грустью пробормоталъ:

— Господи, какъ ты повременамъ походишь на мать. Потомъ, отвернувшись отъ нея, онъ продолжалъ свою прогулку съ Беатрисою. Внокъ лежалъ, безъ вниманія, на дорог. Двочка подкралась къ Беатрис и, схвативъ ея руку, глубоко вздохнула.

Они молча дошли до дверей виллы, и тогда только сухо простились: Маріана и леди Діапа были готовы хать домой.

Въ глазахъ Беатрисы былъ упрекъ, когда она прощалась съ отцомъ Авреліи, хотя въ душ она уважала его и боялась. Она нагнулась и нжно обняла бдную двочку.

Съ тхъ поръ, какъ Беатриса, вмст съ сестрой и съ леди Діаной, начала чаще посщать старую маркизу, она много слышала и хорошаго о Лудовик Сфорц. Старуха, съ обычною величавою торжественностью, разсказывала много анекдотовъ о его доброт, о томъ, какъ онъ утшалъ ее въ первые годы посл смерти мужа, и о снисходительности его къ подчиненнымъ. Бднымъ и слпымъ хорошо знакомъ былъ отрадный голосъ, который такъ нравился Беатрис, казалось, онъ былъ нженъ и добръ для всхъ, кром бдной, маленькой Авреліи!

Но каковъ бы онъ ни былъ, вскор онъ занялъ всецло мысли и сердце Беатрисы. Когда она въ первый разъ созналась самой себ, что попросту влюблена въ Лудовика Сфорцу, стыдъ и ужасъ овладли ею, какъ это бываетъ всегда съ добрымъ и врнымъ сердцемъ, которое полагало, что любить боле одного раза невозможно. Но Беатрис такое сознаніе казалось боле постыднымъ, чмъ кому.

Неужели она не лучше измнившаго ей Монтегю? Неужели она такое слабое, гршное созданіе, что не можетъ жить безъ бурнаго ощущенія страсти — любви?

Неужели болзненная пустота, которую недостойный Тригернъ оставилъ посл себя въ ея сердц, должна была снова наполниться страстными образами и нжными желаніями, вмсто добрыхъ и святыхъ стремленій, наполнявшихъ душу сестры ея Маріаны?

Неужели Богъ попуститъ ее пасть такъ низко, чтобъ снова полюбить?

Нтъ, она переможетъ себя.

Никто не замтитъ, никто не будетъ знать, что она чувствуетъ, и Богъ, который спасаетъ отъ всхъ искушеній, очиститъ ея душу отъ этого позорнаго для нея чувства.

Бдная Беатриса!

Если ей трудно было бороться съ своею страстною натурою, то несравненно трудне было спастись отъ искушенія, видть ежечасно возрастающее вниманіе и уваженіе любимаго человка, почти вседневнаго гостя ея единственныхъ друзей. Для Лудовика Сфорцы, казалось, существовалъ одинъ только путь, который велъ къ одной цли, въ Раlazetto Левелина.

Разъ, казалось, онъ готовъ былъ заговорить съ нею о своей прошедшей жизни, о своей покойной жен, когда они стояли одни съ Авреліею въ отдаленіи отъ другихъ.

— Еслибъ вы знали, какъ я былъ несчастливъ, вы бы лучше поняли, что я чувствую, глядя на своего ребнка, и онъ грустно поцаловалъ въ лобъ Аврелію и прижалъ ее на минуту къ груди своей,— Но гд вамъ было узнать великія горести жизни среди вашей счастливой юности, во цвт лтъ и лучшихъ ожиданій! Куда вамъ отгадать, какъ горе можетъ медленнымъ ядомъ отравлять цлую жизнь! Какъ оно губитъ надежду и всякое нжное чувство!

И оттолкнувъ ребнка, онъ подошелъ къ лэди Діан и сэру Бэрти и вступилъ съ ними въ разговоръ. Когда вс снова встртились вечеромъ, обращеніе его было холодно и задумчиво, какъ всегда.

Тщетно старалась Беатриса быть такъ же спокойною. Ея дни проходили въ томномъ желаніи утшить его, быть съ нимъ неразлучно. Удивительная красота ранняго итальянскаго лта, благоуханіе апельсинныхъ деревьевъ и роскошныхъ цвтовъ, яблони и миндальныя деревья въ полномъ цвту, яркій солнечный свтъ на широкихъ аллеяхъ, колебаніе граціозныхъ кипарисовъ подъ темнымъ, благоуханнымъ втеркомъ, великолпные закаты солнца, и боле томный лунный свтъ — производили въ ней какое-то опьяненіе чувствъ, неизвстное тмъ, кого красоты природы поражаютъ мене сильно. Самое тяжкое для нея испытаніе было еще впереди. Она сидла съ маленькою Авреліею въ той комнат, гд дозволено было висть единственному портрету несчастной жены и матери. Она давала дочери Лудовика Сфорцы урокъ музыки, и маленькіе пальцы ребнка разъигривали томную гармонію — гимнъ сициліанскаго моряка, глаза ея были устремлены на блистательное изображеніе бдной гршницы.

Когда послдніе звуки гимна замерли подъ слабыми и усталыми пальцами ребнка, Беатриса привстала, и, сдлавъ знакъ ребнку слдовать за нею, вышла на террасу.

Прелестное изображеніе было еще въ ея памяти, передъ ея глазами, и вмст съ этимъ вспоминала она задумчивое, грустное лицо покинутаго мужа.

Беатриса взглянула, черезъ дорожки и мраморныя ступени, на лазурное, отдаленное море, все думая о немъ и о ней.

Этотъ домъ — это прекрасное пребываніе съ его достойнымъ владльцемъ — какъ могла эта женщина его оставить?

Какъ покинуть воздушныя террасы и кипарисовыя деревья, эти статуи и блыя урны, эти тнистыя мста, гд она имла право бродить счастливою хозяйкой?

Какъ могла она покинуть его? Его гордое, болзненное, грустное лицо преслдовало ее всюду. Каковъ былъ онъ, прежде чмъ сдлался больнымъ и унылымъ, когда онъ еще любилъ и врилъ! и какъ могла она бросить бднаго ребнка, оставить въ одиночеств отца своей дочери?

О! еслибъ у Беатрисы было такое убжище! Еслибъ ее любило это гордое сердце, еслибъ она была его женою — разв бъ она бросила его?

Возможно ли быть большему счастію на земл, какъ быть графинею Лудовикой Сфорца?

Она сложила руки въ порыв страсти и желанія, далеко окинувъ взоромъ синій Генуэзскій заливъ!

И пока она глядла, между ней и синими волнами явился истинный предметъ ея виднія — тонкій, величественный образъ Лудовика. Его взоръ остановился на ея лиц. Болзнепная, унылая улыбка, такъ хорошо ей знакомая, дрожала на его устахъ, когда онъ заговорилъ: ‘Какое странное выраженіе на вашемъ лиц! Вы чего-то желаете, вы желаете быть итальянкою? или вы желаете быть птичкой, чтобы улетть за море на родину!’

Но Беатриса не отвчала. Палящій румянецъ, жгучее біеніе сердца, смутное сознаніе гршныхъ мыслей, томили ее. Какое-то особенное ощущеніе также выразилось на его обыкновенно недвижимыхъ чертахъ. Онъ приблизился. Онъ слдилъ за ея лицомъ, потомъ онъ отступилъ и взглянулъ за море, нашептывая что-то про себя, изъ чего она разслушала одно только слово: невозможно!

Потомъ онъ обернулся и рзко замтилъ, какъ Беатрис казалось, на ея молчаніе:

— Вы о комъ нибудь сожалли, о комъ нибудь въ вашей родной сторон?

— Нтъ, сказала она, быстро, но дрожащимъ голосомъ:— нтъ, я только думала о томъ, какое это чудное мсто!

Она подняла свои глаза съ упрекомъ, но они скоро опустились.

Его лицо, всегда блдное, казалось мраморнымъ, пока онъ смотрлъ на ея раскраснвшееся страстное лицо, его губы поблднли, пока онъ говорилъ, его голосъ былъ едва громче хриплаго шопота, но его слова впились въ сердце и мозгъ Беатрисы!

— Согласитесь ли вы навсегда жить здсь? Не отвчайте, не отвчайте теперь, поговорите прежде съ моей матерью. Вотъ и Аврелія.

Что ребнокъ остался на мст отца, эта было первое сознаніе, которое освтило смущенный умъ Беатрисы. Онъ ее любилъ. Она была любима. О, радость! О, чудная Италія!

Но лучъ отрады блеснулъ и погасъ такъ же быстро. Нтъ, грустная ея судьба таилась въ томъ слов, которое онъ недавно прошепталъ: невозможно.

Маріана встртила ее при вход въ виллу неожиданными словами:

— Старая графиня проситъ тебя зайдти къ ней, Беатриса.

— О, я не могу! я не могу, я завтра приду! воскликнула двушка взволнованнымъ голосомъ, такъ что спокойная Маріана посмотрла на нее съ озабоченною нжностью. Беатриса нуждалась въ спокойствіи и тишин ночи, чтобы разршить вопросъ, какъ ей лучше поступить.

Тяжко было для нея искушеніе. Сильная страсть подсказывала ей рискнуть и согласиться на его предложеніе: обвнчаться — какъ сдлалъ Монтегю.

Самолюбіе совтовало ей отказать ему подъ какимъ нибудь уважительнымъ предлогомъ и сохранить доброе о себ мнніе, остаться его идеаломъ, наконецъ надежда на его любовь, заставляла признаться во всемъ, поклясться въ своей любви, умоляя, чтобы онъ ее любилъ, забывъ ея прошедшее!

Во всякомъ случа, она должна была на другой день видться съ его матерью. Она не могла и не смла отказаться на слдующій день отъ этого свиданія, онъ самъ избралъ средствомъ узнать ея ршеніе.

Старая графиня привстала, когда она вошла въ комнату, и протянула ей об руки. Она глядла на нее внимательно и безпокойно, будто желая на ея лиц прочесть ея характеръ. Будетъ-ли она добрая и врная жена ея сыну? Утшитъ ли, осчастливитъ ли его?

Величавая голова нагнулась съ важнымъ поцалуемъ и съ еще боле серьзною улыбкою надъ печальнымъ юнымъ челомъ.

— Я вижу, вы задумчивы, сказала она:— этого именно я и желаю. Свадебное кольцо не игрушка, переходящая съ одной руки на другую. Это — эмблема мны души за душу, сердца за сердце. Мой сынъ ухалъ на десять дней, онъ хочетъ дать вамъ время подумать, написать, можетъ быть, вашимъ друзьямъ, т, которые здсь, онъ надется, не воспротивятся его желанію, вы знаете эти желанія, но вы не знаете — и здсь странный лучъ нжности освтилъ величавыя, жосткія, старыя черты — какъ я буду любить ту, которая возвратитъ Лудовику потерянное счастіе.

Беатриса стала на колни у ногъ матери человка, который ее любилъ, котораго она любила, и взволнованнымъ голосомъ начала исповдь, на которую ршилась наканун.

— Вы во мн ошибаетесь… и въ немногихъ выраженіяхъ, прерываемыхъ подавленными рыданіями, она объяснила все.

Не гордая, чистая, молодая англичанка, со свжими надеждами на жизнь, но потерянное существо, покинутая любовница, мать безъ ребнка, стояла на колняхъ передъ графинею!

— Я вамъ говорю все, чтобы вы знали, почему я не могу выйти замужъ за вашего благороднаго сына!

Она кончила и подняла заплаканные глаза, ища сожалнія на лиц старухи. Но состраданія тамъ не было. Удивленіе, презрніе, ужасъ, отвращеніе дрожали, какъ мрачныя тни, надъ гордымъ челомъ и сдвинутыми бровями.

Графиня встала, освободившись съ какимъ-то ужасомъ изъ рукъ Беатрисы, которая крпко обнимала ея колни, она взглянула на нее еще разъ, будто для того, чтобъ убдиться въ томъ, что это дйствительность, а не грязный сонъ, и потомъ вскликнула голосомъ, исполненнымъ отчаянія: ‘Ahi! Jeglio nilo, sempre tradito!’ и безъ дальнйшаго вниманія къ несчастной двушк, вышла, не простившись съ нею изъ комнаты.

Нтъ, не для тебя, Беатриса, врный, заботливый покровъ. Не для тебя чудесные и роскошные чертоги, куда манила тебя любовь ихъ владльца. Не для тебя истинная любовь благороднаго сердца и религіозное право на священную защиту врнаго мужа. Не для тебя это высшее для женщины земное благо. Все это потому, что низкій человкъ обольстилъ тебя, измнилъ теб. Но твое униженіе нисколько не касается настоящаго виновника зла. Проклятіе пристрастнаго суда людскаго будетъ тяготть лишь надъ тобой одною! Для тебя остается одно лишь то утшеніе, что ‘Богъ судитъ не такъ, какъ судятъ люди’.

Черезъ десять дней онъ возвратится. Черезъ десять дней… могла ли Беатриса надяться увидть его посл своего признанія? Нтъ. Она была уврена, что все кончено. Она старалась, и не безъ успха, достигнуть того спокойствія, которое дается намъ иногда среди сильныхъ страданій, при внутреннемъ сознаніи, что несмотря на вс страданія, мы, не обманувъ, не предавъ и не обидвъ никого, пожертвовали собою и предоставили судьбу свою въ руки милосерднаго Бога, который ясно учитъ, что земныя блага — не залогъ добродтели.

На одинадцатый день, утромъ, она читала мистеру Левелину (обязанность, которая ежедневно длалась для нея боле и боле тягостной, вслдствіе возраставшей слабости и глухоты больнаго и нестерпимо знойной погоды), когда слуга попросилъ ее пожаловать къ его сіятельству графу Сфорц, который ожидаетъ синьору въ сосдней комнат.

Беатриса привстала и дико осмотрлась.

— Кончите главу, милая миссъ Брукъ, вы видите графа почти каждый день, притомъ, тамъ Діана и ваша сестра. Пожалуйста, прежде кончите главу и приходите назадъ поскоре.

Окончивъ главу, она вышла изъ душной комнаты больнаго со вздохомъ физическаго облегченія. Спустившись по прохладнымъ мраморнымъ ступенямъ, Беатриса вошла въ тнистую и изящно убранную комнату, съ мозаичнымъ поломъ, которая служила пріемною въ нижнемъ этаж палацетто. Графъ разговаривалъ съ лэди Діаной, которая тотчасъ же вышла черезъ большое открытое окно, ведущее въ садъ, когда Беатриса вошла въ комнату. Онъ не казался такимъ больнымъ, какъ въ послдній день, когда она его видла. Онъ ее встртилъ съ гордою, ршительною и доброю улыбкой.

— Беатриса Брукъ, сказалъ онъ:— Беатриса — имя дорогое для итальянца! Я все слышалъ, что вы сказали матери, я также все выслушалъ, что могла мн сообщить леди Діана. Что вы имете мн сказать, я готовъ слушать, прежде всего скажите, что вы будете моей женою — матерью Авреліи! Не отвернемся другъ отъ друга вслдствіе воображаемаго позора, котораго вы не заслужили. Мысль, что васъ обманули, еще тсне насъ соединитъ! Я также былъ обманутъ. Осчастливьте мой одинокій домъ, будьте сами снова счастливы.

Deh vieni! изъ чудной псни Гугенотовъ, казалось, снова звучало въ ушахъ Беатрисы и смущало ея умъ, но она старалась говорить съ спокойствіемъ.

— Домъ вашъ не одинокъ, съ вами — ваша мать, сказала она со вздохомъ.— Знаетъ ли она, зачмъ вы пришли сюда сегодня?

— Беатриса, моя мать горда, но она справедлива, она научится васъ любить. Что намъ за дло до мнній свта! Разв вы на самомъ дл унижены этимъ несчастнымъ сномъ прошедшаго? Пусть та. Женщина, которая чувствуетъ, что она была добровольною гршницею, что ея прошедшее не даетъ ей права надяться быть врною женою благороднаго человка — пусть она переноситъ безъ ропота свою горькую участь. Но съ вами, дорогая моя Беатриса, было иначе. Живите всегда среди добрыхъ и честныхъ людей. Гд они, тамъ ваша родина, тамъ вашъ пріютъ. Вдь эти добрые, прекрасные друзья васъ не покинули? Не доказываетъ ли это, что они васъ не считаютъ падшею. Заставьте себя почитать, уважать, любить и — прибавилъ онъ нжнымъ голосомъ, посл нкотораго молчанія — вкъ благословлять васъ за свое счастье.

Беатриса пожала руку, которая держала ея руку въ своей, она грустно посмотрла на всегда печальное, теперь оживленное лицо его.

— Мн снилось, что это возможно, сказала она:— но то былъ сонъ. Даже прежде разговора съ вашей матерью, въ страшную, безсонную ночь, посл моего разговора съ вами, я уже ршилась. Изъ-за того, что мистеръ Тригернъ обманулъ меня ложною свадьбою, не слдуетъ мн считать эту свадьбу уничтоженною. Я такъ же твердо врила, что я его жена, какъ я врю, что есть Богъ на небесахъ. Пока Тригернъ живъ, я никогда не могу, я никогда не должна быть женой другаго. Не думайте, чтобъ я васъ не любила, но ради васъ самихъ, ради вашей дочери и матери, не слдуетъ, чтобы, указывая на Монтегю, могли сказать обо мн: ‘Вотъ человкъ, съ которымъ она жила какъ съ мужемъ, прежде нежели сдлалась женою Лудовика Сфорцы.’

— Это во всякомъ случа было бы лучше того, что я перетерплъ отъ перваго брака, сказалъ Лудовикъ съ горечью.— Разв вы не посовтуетесь съ вашею сестрою, съ вашимъ другомъ, леди Діаной? Обождите, прежде нежели присудить меня опять къ одиночеству, лишить меня лучшей надежды — надежды сдлать васъ счастливою, посл незаслуженнаго горя.

Глаза Беатрисы наполнились слезами.

— Нтъ, сказала она.— Я ни съ кмъ не должна совтоваться. Дло это между мною и Богомъ. Если ему угодно, чтобы горе мое кончилось, онъ мн укажетъ путь, но сама я не найду его, гоняясь за счастіемъ. Не будемъ боле говорить о невозможномъ. Для меня всегда будетъ гордымъ утшеніемъ вспоминать, что вы меня считаете достойною быть вашею женою. Можетъ быть, ваша мать будетъ думать обо мн съ большею благосклонностью, и позволитъ мн видться съ нею, когда узнаетъ, чмъ я довольствуюсь, отказавшись отъ дйствительнаго счастія.

— Беатриса! Я не переживу своего горя, если вы не будете меня любить, если вы не будете моей женою.

Не сонъ ли эти страстныя слова изъ чудныхъ устъ гордаго, всегда задумчиваго человка? Всю ночь они ей слышались, и впродолженіе многихъ однообразныхъ дней, сладостный отголосокъ раздавался въ ея груди.

LIII.
Монтегю и Сара.

Лордъ Керлавэрокъ снова созвалъ къ себ всхъ своихъ родственниковъ, на этотъ разъ онъ дйствительно умиралъ по приговору всхъ врачей. Но какъ несносно умирать именно въ самый разгаръ лондонскаго сезона, съ его скачками, кавалькадами, пикниками, балами, обдами, иллюминаціями въ Креморн и прочими удовольствіями, безъ которыхъ не могъ жить Монтегю Тригернъ. Онъ и не думалъ перемнять образа жизни, какой онъ велъ холостякомъ. Впрочемъ, какъ онъ сказалъ Мили Несдэль, Сара была просто дурочка, очень хорошенькая, но преглупенькая, особенно дома, къ тому же она сама очень любила удовольствія, отъ великолпнаго парада до игры въ жмурки у пріятельницы.

Мысль остаться дома хоть одинъ вечеръ никогда не приходила въ голову молодой чет. Въ тхъ рдкихъ случаяхъ, когда у нихъ не было ни бала, ни вечера, Монтегю отправлялся съ сигарою во рту въ клубъ, или куда въ другое мсто, а хорошенькая Сара убгала къ пріятельниц, гд болтала за чашкою чая. Когда Монтегю приходилъ ночью долой, она съ удовольствіемъ выслушивала вс новости, никогда не заботясь, въ чемъ он состояли, и не думая даже спрашивать его, гд и какъ онъ провелъ время.

На основаніи всего этого, ихъ считали, по всей справедливости, очень счастливою четою, и Сара сама считала себя счастливйшею женою. И Монтегю не могъ сказать, чтобы онъ былъ несчастнымъ мужемъ, только ему надодало долго сидть съ Сарою…

Ему очень было досадно, что нужно было хать къ дяд, и тмъ еще досадне, что леди Эдоксія, изъ тонкихъ видовъ, хотла непремнно хать съ нимъ и ея милой Сарой. Уже довольно было непріятно хать и съ милой Сарой, съ которой онъ только годъ былъ обвнчанъ, но нянчиться еще за своей свекровью, ея дочерьми, служанками и собаками, положительно было не подъ силу Монтегю, и онъ ломалъ себ голову, какъ бы избгнуть этого мученія.

Долго крутилъ онъ усъ, сидя въ покойныхъ креслахъ, въ роскошной уборной и, наконецъ, вставъ, подошелъ къ письменному столу. Кажется, я нашелъ средство, сказалъ онъ самъ себ:— еслибъ только Морисъ Левелинъ сошелъ со своихъ ходулъ.

И вслдъ за тмъ онъ крикнулъ: ‘Сара!’ и изъ сосдней, богато убранной спальни выбжала прелестная Сара, вся въ бломъ, и, поцаловавъ налету блестящія кудри мужа, остановилась передъ нимъ, дожидаясь приказаній.

Тригернъ обнялъ ее за талью.

— Милая моя Сара, сказалъ онъ:— дядя Керлавэрокъ писалъ, что онъ очень боленъ.

— Да, я знаю. Мн очень жаль, отвчала Сара, но сіяющее лицо странно противорчило ея словамъ.

— И мы вс должны къ нему хать.

— Да, конечно, мы должны, и какъ весело, опять хать въ Венецію, воскликнула съ улыбкою Сара и нжно погладила кудри Монтегю.

— Но ты знаешь, я всегда зжу на яхт, и я думалъ…

— Ахъ, Монтегю! Какъ можно хать за яхт, это слишкомъ тихо и скучно, пожалуй, твой дядя умретъ покуда.

— Нтъ, онъ всегда воображаетъ, что сильне боленъ, чмъ въ самомъ дл. Къ тому же, у яхты вовсе не тихій ходъ, если втеръ попутный. Я всегда поспю, а изъ Генуи уже сухимъ путемъ проду въ Венецію. Ну, а такъ-какъ ты, душа моя, всегда больна на мор, то я и думанъ, не лучше ли теб хать съ твоею матерью.

— А разв мы не можемъ хать вс вмст. Монтегю?

— Нтъ, въ яхт невозможно. И къ тому же, я не могу хладнокровно думать, что ты можешь быть нездорова, что можетъ сдлаться буря и гроза и тому подобное.

— О, Монтегю!

— Ну, дитя мое, я не говорю, что будетъ страшная буря, которая разобьетъ яхту и отправитъ насъ всхъ на тотъ свтъ, но я боюсь непогоды, большихъ волнъ. Эта качка вредна женщинамъ, мужчинамъ, ты знаешь, все равно. Я ршилъ, если только это удастся, поручить васъ всхъ попеченіямъ Мориса. Вдь онъ также детъ съ Еленою, если не въ Венецію, то во всякомъ случа въ Геную.

— Ахъ, Монтегю! Ты видишь, Морисъ не узжаетъ одинъ въ яхт, не оставляетъ свою жену, какъ это длаютъ другіе мужья, произнесла Сара, снова прижимая свои розовыя губки къ вьющимся волосамъ Монтегю.

— Нтъ, Елена — такая слабая, болзненная женщина, что онъ долженъ вчно стеречь ее, чтобъ она совсмъ не исчезла, не улетучилась! Я ни за что на свт не хотлъ бы имть такую жену! И онъ въ свою очередь поцаловалъ хорошенькую, наклоненную къ нему головку.— Я ршился поручить Морису васъ всхъ и тогда ты, Елена, и миледи подете преблагополучно petites journes до Генуи, гд я васъ встрчу, а потомъ уже будемъ продолжать путешествіе вмст. Скажи своей матери, что мы съ тобою посовтовались и все уже ршено. Мн теперь надо хать, но я буду обдать дома.

Хорошенькая Сара, измнивъ нсколько слова Тригерна, чтобъ придать себ боле значенія въ ихъ семейной жизни, сказала леди Эдоксіи, что Монтегю ‘совтовался съ нею, и они оба ршили, что, по причин ея склонности къ морской болзни, всего лучше ей хать вмст съ леди Эдоксіею и Еленою сухимъ путемъ, а онъ подетъ на яхт!’

Красивое лицо Эдоксіи насупилось, но она ничего не сказала, зная очень хорошо, что Сара не имла никакого вліянія на своего мужа и не могла заставить его перемнить свое ршеніе, а только передаетъ ему все, что объ немъ говорятъ.

Между тмъ Монтегю отправился въ свой клубъ и тамъ слъ писать къ Морису. Нсколько разъ переписывалъ онъ это письмо, какъ человкъ, который затрудняется, какъ бы лучше выразить то, что онъ чувствуетъ, и чего онъ не чувствуетъ.

Наконецъ онъ написалъ слдующее:

‘Любезный Морисъ!’

‘Давно мы съ вами не переписывались, я бы васъ и теперь не безпокоилъ о себ, по дло идетъ о Сар и леди Эдоксіи. Мн извстно, что вы съ Еленою собирались хать въ Геную, прежде чмъ полученъ былъ обыкновенный осенній циркуляръ дяди съ извстіемъ о приближеніи его смерти.

‘Я самъ намренъ хать моремъ, и одинъ, вопервыхъ потому, что жена моя не выноситъ моря, а вовторыхъ, мое здоровье требуетъ перемны воздуха, и мн предписано именно морское путешествіе. У меня въ послднее время грудь что-то плоха и, говорятъ, во мн признаки материнской болзни, а я вовсе не желаю оставить Сару вдовою. Она бы осталась совершенно безпомощной женщиной, безъ всякаго покровительства. Цль моего письма — спросить у васъ, согласны ли вы хать, вмст съ Сарою и леди Эдоксіей, которыя такимъ образомъ пользовались бы вашимъ покровительствомъ. Сара — совершенный ребнокъ во всемъ.

‘Я знаю, мы были въ нехорошихъ отношеніяхъ послдніе два года, но посл хладнокровнаго размышленія, вы, я увренъ, сознаетесь, что сами виноваты, потому что вы дйствительно не имли никакого права вмшиваться въ мои дла, вы не можете знать, чрезъ какіе соблазны я прошелъ и какою женщиною была Б. Б. въ тхъ близкихъ отношеніяхъ, какія существовали между ей и мною. Но во всякомъ случа, виноватъ ли я (на сколько вы предполагаете) или нтъ — дло сдлано и измнить его невозможно. Главное — мы братья, и я не вижу причины преслдовать человка всю его жизнь за то, что по вашему мннію онъ поступилъ безнравственно, бывши еще холостякомъ. Многіе длаютъ еще хуже, и никто на это не обращаетъ вниманія.

‘Б. Б. оказывается совершенно оригинальнаго характера и потому все вышло необыкновенно, однако, меня увряютъ, что теперь и она даже повеселла, и такъ-какъ ея исторія совершенно неизвстна, я надюсь, что она еще выйдетъ счастливо замужъ. Во всякомъ случа, Сара ничмъ васъ не обидла, а собственно о ней я вамъ и пишу эту записку. Конечно, если вы будете продолжать дуться на меня, то имъ придется хать однмъ. Я бы заставилъ ее самое писать и просить васъ, но она такой ребнокъ, что ей написать письмо уже. составляетъ трудъ и мн пришлось бы учить ее. Потому я и ршился забыть старое и написать вамъ самъ. Написавши вамъ, я для нея сдлалъ все, что могъ, и если вы не подете вс вмст, то, во всякомъ случа, встртитесь гд нибудь на континент прежде, чмъ я увижусь съ Сарою.

‘Весь вашъ
‘Монтегю Тригернъ’.

У Мориса не было секретовъ отъ жены. Онъ показалъ ей это письмо.

— Бдная Сара, произнесла она со вздохомъ: — бдная, милая Сара, какая судьба ожидаетъ ее!

Тригернъ, несмотря на любезный тонъ своего письма, сильно сомнвался, отвтитъ ли ему Левелинъ или нтъ. Онъ покраснлъ, когда получилъ этотъ отвтъ. Онъ былъ написанъ очень холодно, гордо и осторожно. Молодой адвокатъ отказывался входить въ какіе бы то ни было разсужденія и переговоры, прежде чмъ Монтегю не объяснитъ удовлетворительнымъ образомъ свое молчаніе во время самаго затруднительнаго положенія Беатрисы, о которомъ подробно лисалъ ему Левелинъ.

Монтегю захалъ къ Елен и далъ честное слово, что онъ никогда не получалъ подобнаго письма, и что онъ до сихъ поръ иметъ самое смутное понятіе о той ‘несчастной эпох’. Ему было больно объ этомъ вспоминать, и потому онъ не длалъ справокъ, такъ-какъ при теперешнихъ обстоятельствахъ это не могло привести никакой пользы.

Извстіе это очень изумило Мориса, впродолженіе нсколькихъ минутъ онъ былъ погруженъ въ мысли, потомъ написалъ краткую записку мистеру Грею и, списавъ копію, послалъ одинъ экземпляръ въ Россель Скваръ, а другую въ Линкольн-Инъ. Содержаніе этого письма заставило сильно призадуматься стараго стряпчаго. Вотъ это письмо:

‘Дупликатъ.

‘Любезный сэръ!

‘Въ то время, когда я имлъ съ вами свиданіе касательно жалкаго положенія миссъ Беатрисы Брукъ, я написалъ о томъ же предмет мистеру Монтегю Тригерну и, не зная его адреса, переслалъ свое письмо къ вамъ, чтобы вы уже отправили дале. Теперь онъ торжественно завряетъ, что никогда не получалъ этого письма. Такъ-какъ я самъ отвезъ письмо къ вамъ и собственноручно отдалъ его слуг, то я ршительно не понимаю, почему оно не доставлено. Поэтому, не желая понапрасну продолжать переписку, я позволилъ себ пригласить своего двоюроднаго брата къ вамъ, въ воскресенье, въ 2 часа, чтобы привести это дло, въ присутствіи всхъ заинтересованныхъ лицъ, въ надлежащую ясность. Остаюсь и пр.

‘Морисъ Левелинъ.’

Увидвъ на конверт знакомый почеркъ, Мира тотчасъ вскрыла его съ хитрой улыбкой. Но она перестала улыбаться, когда прочла содержаніе. Неописанный страхъ и волненіе выразились въ ея взгляд, безсмысленно перебгавшемъ съ одного предмета на другой, свернувъ письмо дрожащими руками, она сунула его обратно въ конвертъ и устремила на него свой изумленный взглядъ. Въ воскресенье, а теперь пятница. Въ воскресенье, въ два часа. Что было длать?

Въ это время на лстниц послышались шаги ея мужа, она поспшно намочила платокъ одеколономъ и, положивъ его себ на голову, развалилась на кушетк, словно въ нервномъ припадк, служившемъ ей всегда лучшимъ спасеніемъ во время семейныхъ бурь.

Но мистеру Грею было не до головной боли: у него въ рукахъ былъ дупликатъ письма Левелина.

Онъ сердито позвонилъ. Страшное подозрніе возникло въ его ум. Нсколько разъ уже ему случалось обнаруживать недовріе къ жен, нсколько разъ замчалъ онъ съ прискорбіемъ, по ея словамъ, что она читала самыя секретныя его письма и бумаги. Онъ подозрвалъ, что Мира, въ компаніи съ Эдоксіею, Мили и маркизою, запустили ручку въ его дла, чтобы узнать вс секреты, касающіеся до Тригерновъ. Никогда ‘гранитный человкъ’, какъ называла его Мира, не смотрлъ на нее съ такою злобою, какъ въ эту минуту.

— Отчего письма, которыя приносятъ на мое имя, не отдаютъ мн? гнвно спросилъ онъ у вошедшаго слуги.

— Я всегда приношу ихъ, сэръ, разв только, когда сама барыня возьметъ, чтобъ отнести къ вамъ.

— Въ прошлое лто мистеръ Левелинъ приносилъ мн очень нужное письмо. Куда ты его длъ, мошенникъ?

Изумленный слуга посмотрлъ на барина, потомъ на барыню, ясно было, что онъ совершенно недоумвалъ, о чемъ его спрашивали. Грей это замтилъ, а Мира воспользовалась минутой, чтобъ собраться съ мыслями.

— Сэръ, вы получаете столько нужныхъ писемъ, произнесъ слуга, какъ-бы себ в-ь извиненіе.

— Если вы говорите, вмшалась Мира:— о записк, которую приносилъ мистеръ Левелинъ самъ, то я отослала ее по адресу. Мн очень жаль, что я забыла вамъ сказать объ этомъ.

Настало молчаніе.

— Ступай, сказалъ Грей, и когда слуга вышелъ, онъ гнвно обернулся къ своей жен, но та первая заговорила.

— Какъ могли вы, мистеръ Грей, позвать человка, прежде чмъ спросить у меня? Право, это нехорошо! Что же случилось съ этимъ письмомъ? Что васъ такъ разстроило?

— Что ты сдлала съ письмомъ? произнесъ настойчиво мистеръ Грей.

— Я не могла знать, что это — дловое письмо. Зачмъ онъ его тогда не отнесъ въ твою контору, продолжала Мира.— Мн сказали, что оно спшное — и я отправила его по адресу, какъ этого желалъ мистеръ Левелинъ. Я не могла знать, что это — такое важное дло.

На секунду только тонкій адвокатъ усумнился въ справедливости своего подозрнія. Но тотчасъ въ его голов блеснула мысль, что она во всякомъ случа должна была догадаться, что письмо важное, такъ-какъ она же знала о томъ, что Беатриса отыскалась. Она должна была догадаться, что въ письм говорилось о Беатрис. Не успла, блеснуть эта мысль, какъ за ней послдовала тотчасъ и другая.

— Откуда же ты знала адресъ мистера Тригерна? Онъ никому не давалъ его, кром меня.

Мира знала этотъ адресъ, все благодаря своему кинжалику. Она видимо струсила.

— Вы говорите со мной такимъ тономъ, что я, право, не знаю, что я говорю, произнесла она какимъ-то страннымъ, не своимъ голосомъ.— Я отправила письмо къ лорду Керлавэроку, въ Венецію, полагая, что Тригернъ тамъ и вы знаете, онъ и очутился тамъ посл.

— Хорошо, мы посмотримъ въ воскресенье, когда все дло выяснится на очной ставк, сердито проговорилъ мистеръ Грей, далеко неудовлетворенный отвтами жены.— А между тмъ ступайте къ себ въ комнату, заключилъ онъ.

Она тихонько встала и удалилась изъ комнаты, украдкою поглядывая на своего мужа, который, между тмъ, подошелъ къ окну и открылъ его.

Едва достигла Мира своего уютнаго будуара, какъ она гордо выпрямилась и глаза ея загорлись злобою. О! какимъ тономъ онъ началъ съ ней говорить послдніе два года — съ нею, за которою онъ ухаживалъ съ такимъ смиреніемъ!

Что будетъ дальше?

— Ступай прочь! Ступай въ свою комнату.— Настанетъ, пожалуй, день, когда онъ скажетъ: ступай прочь, и не прибавитъ: ‘въ свою комнату!’ Миру выгонитъ изъ дому тотъ самый человкъ, которому, по ея словамъ, она сдлала честь, выйдя за него замужъ? Да, она чувствовала, что это можетъ случиться. Она знала Грея. Что сдлаетъ онъ, если ея обманъ откроется?

Во всякомъ случа безуміе — терять время въ пустыхъ догадкахъ. Надо дйствовать такъ, чтобы предупредить зло. Съ этою цлью она написала слдующую записку къ Мили:

‘Если ты только питала когда нибудь ко мн любовь или благодарность, милое дитя (Мили любила, чтобы ее называли милое дитя), выручи меня!

‘Пропало письмо къ Монтегю Тригерну, которое долженъ былъ переслать мистеръ Грей. Ты до сихъ поръ имешь и всегда будешь имть вліяніе на мистера Тригерна, такъ-какъ ты гораздо умне всхъ женщинъ, которыхъ онъ знавалъ или будетъ знать, живи онъ хоть вкъ Маеусаила.

‘Уговори его только сказать, что въ суетахъ, во время свадьбы, онъ не помнитъ, получалъ ли и распечатывалъ ли онъ вс письма, полученныя имъ въ Венеціи, я буду теб за это очень благодарна. Но, главное, мн дорого время. Повидай его до воскресенья. Въ этотъ день назначено разъясненіе всего дла и Грей очень сердитъ!

‘Вчно любящая тебя ттка
‘Мира Грей’.

Но Мили не забыла, что съ ней не совтовались въ то время, когда ея любезная ттка устроивала, вмст съ леди Эдоксіею, свадьбу хорошенькой Сары. Она прочла записку съ веселой, саркастическою улыбкой и написала тотчасъ же отвтъ:

‘Милая ття Мира, я понимаю, что такое значитъ письмо пропало, посл того, какъ оно прошло сквозь ваши руки, но я не знаю, на сколько имю еще вліянія на Тригерна, да и не желаю знать. Я не пошлю за нимъ, чтобъ переговорить о томъ, о чемъ вы просите, и даже не скажу ни слова, если съ нимъ встрчусь случайно. Еслибъ вы не секретничали со мною прошлое лто, то, быть можетъ, я лучше бы понимала причину вашего теперешняго безпокойства.

‘Желая вамъ всякаго успха, я остаюсь ваша любящая племянница

‘Мили Несдэль’.

Прочитавъ это письмо, Мира задрожала отъ гнва. Она просила, льстила, ласкала. Теперь она измнитъ свой тонъ. Разв Мили не въ ея рукахъ?

Конечно, Мили была въ ея власти. Она помогала ей во всхъ ея смлыхъ продлкахъ. Она передавала письма и принимала Мили и всхъ, кого Мили желала, во вс часы дня, извиняясь когда слдовало, что дла заставляютъ оставлять дорогихъ гостей однихъ. Она знала слишкомъ довольно для того, чтобы погубить сотню леди Несдэль и повергнуть ихъ во тьму кромешную. Да! Но она не могла погубить Мили. Никто не могъ погубить ея. Мили далеко не принадлежала къ тмъ женщинамъ, которыя находятся во власти кого бы то ни было.

Она только саркастически улыбнулась первому письму ттки, но читая второе, она злобно расхохоталась. ‘Ттка Мира, въ порыв гнва, съ-ума сошла’ подумала она: ‘и начинаетъ мн грозить’.

‘Берегись’ писала она: ‘если ты откажешься мн помочь въ эту страшную для меня минуту, то знай, что я тотчасъ же открою твоему дураку-мужу, какою женою ты ему была все это время. Слава-богу, никто лучше моего не можетъ открыть ему глазъ на этотъ счетъ. Я предлагаю теб выборъ. Если ты не хочешь попросить своего бывшаго любовника о такой бездлиц или боишься, что онъ теб откажетъ, то хоть сдлай для меня слдующее: Пошли за нимъ ровно въ половин йерваго и продержи его до трехъ или какъ можно дале. Онъ никогда не отличался акуратностью и, я уврена, Левелинъ не будетъ его ждать. Выручи меня изъ бды, и я всегда останусь твоимъ другомъ. Просьба подержать у себя нодоле Тригерна, не затруднила бы тебя въ былыя времена.

‘Мира Грей’.

Отвтъ Мили совершенно взбсилъ Миру. Вотъ, что отписала ей племянница:

‘Длайте, что знаете. Я васъ не боюсь и вызываю на бой васъ и всхъ, кого угодно (я уже не въ первый разъ слышу подобныя угрозы). Мой мужъ, какъ вы говорите — дуракъ, но я слдовала умному изреченію одной старой вдовы: ‘Если твой мужъ дуракъ, то смотри, чтобъ ты его дурачила.’

‘Я не могла не смяться картин, которую вы нарисовали. Мн кажется, я такъ и вижу передъ собою, какъ вы признаетесь ему, какое участье вы брали во всемъ, и объясняете ему, ‘какою я была ему женою’. Бдный Несдэль! Бдный голубчикъ! Бдный, обманутый мужъ! О, какъ нехорошо, нехорошо, ттка Мира, вовлекать свою глупую, неопытную племянницу въ грхъ, вмсто того, чтобы ее удерживать.

‘Что же касается до мистера Тригерна, то вы правду говорите, что, бывало, я очень была рада видть его для собственнаго удовольствія. Поврьте, что я никогда не буду его принимать для удовольствія кого нибудь другаго.

‘Мили Н.’.

LIX.
Воскресенье.

Роковой воскресный день озарился пріятнымъ солнечнымъ свтомъ. Тригернъ какъ-то невольно вспомнилъ то воскресенье, когда онъ покинулъ Беатрису. Какъ онъ былъ влюбленъ въ эту двушку! И какъ онъ совершенно превозмогъ эту страсть! Какое счастіе все-таки, что онъ на ней не женился — онъ вдь чуть-было не разстроилъ своей будущности изъ-за глупости. Конечно, Сара во многихъ отношеніяхъ была ниже ея, но Сара была одною изъ тхъ хорошихъ жонъ, которыя и мало безпокоятъ мужей своихъ, и мало безпокоятся о нихъ.

А что, еслибъ на этотъ разъ его дядя въ самомъ дл умеръ! Вдь лучше было бы жить одному, на свобод, ему ужь надоло жить съ тщею.

Все было готово, чтобъ ему, въ это самое воскресенье, отправиться черезъ Плимутъ въ Средиземное Море, но прежде нужно было найти Мориса, разузнать объ этомъ проклятомъ письм. Какое дерзкое вмшательство со стороны Мориса! Да впрочемъ, лучше его покамстъ по головк погладить, чтобы сбыть съ рукъ Сару и лэди Эдоксію. Однимъ словомъ, онъ считалъ свой проектъ ршеннымъ дломъ, потому что у кого бы оно ни было, это затерянное письмо, онъ во всякомъ случа не видалъ его. Въ этомъ дл, по крайности, совсть его чиста.

Тригернъ собирался хать въ Россель-Сквэръ, когда его встртилъ лакей со словами: ‘лэди Несдэль приказали кланяться и желаютъ васъ видть по нужному длу, по весьма нужному длу, и надятся, что ничто не помшаетъ вамъ доставить имъ это удовольствіе’.

— Что тамъ опять случилось? Неужели Несдэль разсорился съ женою? А она хочетъ и меня втянуть въ исторію?

Ну, ужь разводиться для этого не стоитъ, и скандалъ сдлалъ бы ей боле вреда, нежели ему — это было одно утшеніе для Тригерна. Однако, нельзя было отказаться отъ такого приглашенія, и потому онъ веллъ ‘кланяться’ и сказать, что сейчасъ будетъ, хотя отправился но противоположному направленію. ‘Этотъ Грей можетъ подождать съ полчаса’, подумалъ онъ про себя.

‘Этотъ Грей’ въ суровомъ молчаніи отправился съ дтьми въ церковь. Противъ своего обыкновенія, онъ ничего не лъ за раннимъ дтскимъ обдомъ. Со стола еще не убрали, когда Морисъ Левелинъ, не опоздавъ ни минуты, вошелъ въ комнату. Онъ протянулъ руку мистеру Грею и поклонился его жен, злые глаза которой избгали его взгляда.

Лицо ея было зарумянено, и она приняла какой-то обиженный видъ, по въ обращеніи ея была спокойная самонадянность.

— Мистриссъ Грей говоритъ, милостивый государь, что письмо ваше она послала по адресу лорда Керлавэрока, въ Венецію, гд, она полагаетъ, оно и по сіе время лежитъ. Или, вроятно, вскрытое валяется между бумагами вашего двоюроднаго брата, вдь мистеръ Тригернъ очень безпеченъ, притомъ, его тогдашнія хлопоты вроятно овладли всмъ его вниманіемъ.— Мистриссъ Мира сказала это съ чмъ-то между улыбкой и насмшкой.

Морисъ посмотрлъ ей прямо въ лицо.

Выраженіе его глазъ ясно говорило: ‘Не украла ли ты это письмо изъ какихъ нибудь видовъ?’

Онъ замолчалъ. Мистеръ Грей началъ суетиться, удивлялся, что Монтегю не приходитъ, посмотрлъ за часы, и подошелъ къ окну.

— Если вы меня извините, сказалъ онъ:— я переберу письма лорда Керлавэрока, писанныя въ то время, можетъ быть, онъ упоминаетъ о томъ, что получилъ письмо на имя мистера Тригерна.

Мистриссъ Мира и Левелинъ остались вдвоемъ. Она рзала какой-то пирогъ и переставляла вещи на стол.

— Не закусите ли, мистеръ Левелинъ, сказала она мягкимъ, вкрадчивымъ голосомъ.— Я не хочу позвонить человка, такъ-какъ мы говоримъ о длахъ, но если позволите, я сама вамъ прислужу.

Морисъ покачалъ головой въ знакъ отказа.

— Выпейте, по-крайней-мр, рюмку вина, а не то я вамъ приготовлю хересу съ сельтерской водой.

Онъ поклонился и протянулъ руку за стаканомъ. Она наполнила стаканъ и отошла.

Въ это время младшій сынъ мистера Грея весело вбжалъ въ комнату.— Гд папа? разв онъ не подетъ погулять въ такой прекрасный день?

Увидвъ гостя, онъ подошелъ къ нему съ улыбкою и сказалъ:

— Дайте мн попробовать вашего вина.

— Позволяютъ ли вамъ пить вино? сказалъ Морисъ.

— О! да, папа мн давалъ вина въ прошлое воскресенье.

Морисъ подйесъ стаканъ къ губамъ ребнка. Мистриссъ Грей въ это время убирала какіе-то цвты на камин, но услыхавъ послднія слова ребнка, она опрометью бросилась къ нему и воскликнула: ‘Господи, какъ это возможно’ и, схвативъ ребнка обими руками, дотащила его за собой.

— Извините, сказала она съ странною улыбкою:— но мои дти никогда не дотрогиваются вина.

— ‘О, мама — а въ прошлое воскресенье’,— ‘Ступай сейчасъ наверхъ, дрянной, балованный мальчишка.— Она увела ребнка и Левелинъ слышалъ, какъ она ему сказала: ‘не проглотилъ ли ты вино? выплюнь скоре, что у тебя во рту.’

А ребнокъ отвтилъ: ‘Я еще, мама, не усплъ дотронуться губами до стакана, какъ ты меня схватила.’

У Левелина была маленькая, дорожная фляжка въ карман, которую онъ купилъ наканун. Онъ развинтилъ пробку и осторожно вылилъ въ нее вино изъ стакана.

Шелестъ шелковаго платья мистриссъ Миры послышался на лстниц, какъ шелестъ зми, и она тихо приблизилась къ нему, скользя по мягкому ковру.

Левелинъ не двинулся съ своего мста. Стаканъ былъ пустъ. Онъ замтилъ, какъ она осторожно изподлобья посмотрла на стаканъ, и тотчасъ отвела взоры на другой предметъ.

Вскор послышался голосъ мистера Грея, который приглашалъ Левелина спуститься къ нему въ комнату, пересмотрть бумаги.

Они вмст спустились по лстниц. Когда они вошли въ комнату, мистриссъ Грей попросила: ‘Можно ли и ей остаться здсь обождать мистера Тригерна, или, они думаютъ, что онъ совсмъ непридетъ?’

Опять Морисъ посмотрлъ на нее.

Не помшала ли она ему какъ нибудь придти, или, можетъ быть, они согласились между собою. Вдь Тригернъ такой подлецъ.

Мистеръ Грей и Морисъ ушли изъ дому. Мистриссъ Мира опять пошла наверхъ.

Возл стола стоялъ Тригернъ, съ полувыпитымъ стаканомъ вина въ рук. ‘Это вы мн сыграли эту скверную штуку съ письмомъ? сказалъ онъ, въ порыв негодованія.— Никогда не будетъ боле нога моя въ вашемъ дом’.

Мистриссъ Мира сначала старалась его успокоить, но потомъ замолчала.

Когда онъ быстрыми и легкими шагами спустился по лстниц, мистриссъ Мира приложила къ своей голов платокъ, смоченный холодной водой, дрожь пробжала по ея тлу.

— Оба, вскричала она съ ужасомъ.— Оба — что мн длать?

Долго мыла и полоскала она графинъ и стаканъ, и, наконецъ, отправилась въ свою комнату.

Стараясь превозмочь трепетъ, который ее преслдовалъ, она вышла навстрчу къ своему мужу, который возвращался домой.

— Какъ досадно, сказала она:— вы едва успли уйти, какъ Тригернъ пришелъ. Онъ сердился, что его безпокоятъ о пустякахъ и потомъ не дожидаются. О письм онъ ничего не помнитъ. Онъ казался больнымъ и разстроеніямъ.

— Да, ты, кажется, сама очень плоха, сказалъ стряпчій, съ состраданіемъ глядя на свою жену.— Я удивляюсь, что ты принимаешь къ сердцу такія мелочи, пойди и отдохни.

— Мелочи — повторила она про себя, и слово это какъ-то дико отозвалось въ ушахъ ея.

LV.
На мор.

Возвратившись домой, Левелинъ приказалъ своему лакею принести ему какую нибудь дворную собачонку, онъ хочетъ надъ ней сдлать опытъ, который можетъ оказаться небезполезнымъ.

Пойманную собаку Морисъ сперва накормилъ, и потомъ влилъ ей въ горло вино, которое принесъ въ фляжк. Весь вечеръ и ночь собака была спокойна. ‘Можетъ быть, я напрасно подозрвалъ эту женщину’, подумалъ онъ: ‘можетъ быть, она дйствительно только пеклась о здоровь своего ребнка, а я, судя по ея коварной и противной наружности, взвелъ на нее такое преступленіе.’

Пока онъ размышлялъ объ этомъ, ему принесли записку отъ Монтегю, отъ вчерашняго чис.та. Человкъ извинялся, что поздно доставилъ письмо, потому что наканун они весь день укладывались. Мистеръ Тригернъ похалъ въ Парижъ. Леди Эдоксія отправилась туда же, предпочитая тамъ ожидать мистера Левелина, потому что гораздо удобне заказать трауръ въ Париж, чмъ въ Лондон. Изъ Италіи получено извстіе, что здоровье лорда Керлавэрока въ самомъ отчаянномъ положеніи.

Морисъ вздохнулъ и улыбнулся при этой поспшности заказать модный трауръ по человк, который еще живъ.

Въ письм Тригерна было сказано, что онъ самъ побывалъ бы у Мориса, но что онъ и то едва поспетъ на желзную дорогу, что онъ не сдержалъ своего слова наканун, вслдствіе хитростей мистриссъ Миры, которая, посл неудачной попытки вмшать Мили въ это дло, послала, какъ мы видли, слугу съ приглашеніемъ отъ имени своей племянницы. Леди Несдэль не было дома, когда Тригернъ захалъ къ ней по ложному приглашенію.— Миледи въ церкви, сказалъ слуга: Мили очень акуратно и внимательно всегда посщала церковь. Мили поздно возвратилась домой. Она очень разсердилась на дерзость своей ттки и сказала Монтегю, что нетолько за нимъ не посылала, но полагаетъ, что если какое нибудь письмо пропало, то, вроятно, мистриссъ Мира сама его украла, въ доказательство чего она показала дв записки, наканун полученныя ею отъ ттки.

Прочитавъ вс эти подробности и дойдя до заключенія самаго Монтегю, который изъявлялъ надежду, что все устроится къ лучшему и что онъ подетъ въ своей яхт въ Геную, Левелинъ вдругъ услышалъ жалостный вой собаки, которую онъ напоилъ виномъ мистриссъ Миры.

Посл страшныхъ стонаній и судорогъ, бдное животное вскор околло.

— Еслибъ ребнокъ не вошелъ случайнымъ образомъ въ комнату, то и я растянулся бы, какъ это несчастное животное, съ ужасомъ прошепталъ Левелинъ, глядя на окостенлые члены и неподвижные глаза собаки.

Морисъ Левелинъ былъ человкъ религіозный, онъ отъ души воздалъ хвалу Всевышнему за чудесное спасеніе его жизни.

Что же длать, однако, въ такомъ случа? Хотя очевидно, что въ вин былъ ядъ, но это еще не доказываетъ, что Мира хотла отравить его.

Одно было ясно: она не хотла, чтобы молодые люди встртились и разъяснили себ дло. Мистеръ Грей, пожалуй, не подумаетъ, что она солгала насчетъ письма, а будетъ подозрвать, что Монтегю, о которомъ онъ зналъ много дурнаго, совершенный подлецъ и отказывается отъ полученія письма, видя въ этомъ простйшій способъ извиниться передъ двоюроднымъ братомъ.

За письмомъ вскор получены были депеши, сообщавшія, что графъ Керлавэрокъ при смерти и съ нетерпніемъ ожидаетъ Монтегю и Левелина. Въ тотъ же день Морисъ выхалъ съ Еленою и съ хорошенькою Сарою, которая такъ радовалась хать къ Монтегю и въ то же время такъ сожалла, что не сказала, куда адресовать свои письма и забыла дома ключи и часы.

Елена не могла скоро путешествовать, потому, выхавъ изъ Фолькстона, они ночевали въ Булони. Мчась на быстромъ пароход по серебристымъ волнамъ, Левелинъ смотрлъ съ какимъ-то спокойнымъ счастіемъ на двухъ прекрасныхъ своихъ спутницъ и благословлялъ судьбу, сохранившую его для Елены.

Онъ слъ подл нея и, взявъ ея руку, сказалъ:

— Какая прелестная ночь.

— Да, мы только что говорили, что мало втру даже для яхты Монтегю, съ самаго утра стихло.

Яхта Монтегю, однако, неслась легко и весело на всхъ парусахъ. Вполн оправдывая свое названіе Сильфида, она граціозно плыла по игривымъ, зеленымъ волнамъ.

Они уже вошли въ Бискайскій заливъ, когда Монтегю почувствовалъ какую-то тяжесть во всхъ членахъ, голова его кружилась. Подулъ противный втеръ. Тригернъ сдлался безпокойнымъ и раздражительнымъ. Онъ бранилъ людей и погоду. Ему казалось, что Бискайскій заливъ, всегда бурный, нарочно затихъ, чтобы дразнить его.

Ему становилось хуже, буфетчикъ вошелъ на палубу сказать лоцману, чтобы онъ принялъ команду, потому что капитанъ Тригернъ нездоровъ.

Вошла луна. Легкія мачты освтились нжнымъ блескомъ ея лучей. Открыли вс окна въ кают Тригерна — ему было душно.

— Не знаю, что сдлалось съ капитаномъ, говорилъ буфетчикъ безпокойно:— должно быть, холера: ему все жарко, онъ всмъ недоволенъ.

Онъ два раза требовалъ лоцмана къ себ въ каюту.

— Нужно бы доктора, говорили матросы:— да гд его достанешь въ мор?

Пока матросы разговаривали между собой о своемъ минувшемъ жить-быть, прошло еще съ полчаса. Буфетчикъ снова явился съ блднымъ лицомъ, съ извстіемъ, что капитанъ Тригернъ кончается.

— Вотъ виднется полоска дыма! воскликнулъ одинъ изъ матросовъ: — это непремнно лиссабонскій пароходъ.

Маленькая Сильфида подняла сигнальный флагъ, прося о помощи. Съ яхты спустили шлюпку, которая быстро приблизилась по стеклянной поверхности воды къ остановившемуся пароходу. Скоро объяснилось, въ чемъ дло.

— Чмъ же боленъ вашъ баринъ? спросила толпа, собравшаяся на палуб парохода.

— Не знаемъ, отвчали матросы:— должно быть, холера, признаки похожи на эту болзнь.

— Отваливай! закричалъ капитанъ:— если у васъ холера, такъ мы черезъ васъ въ карантинъ попадемъ въ Лиссабон. Мой долгъ въ отношеніи хозяина парохода и пассажировъ не позволяетъ мн исполнить вашу просьбу.

Люди въ шлюпк все еще придерживались къ пароходу.

— Можетъ быть, это и не холера, говорили они:— а нашъ джентльменъ умретъ за недостаткомъ медицинскаго пособія.

— Кому принадлежитъ яхта? спросилъ капитанъ.

— Его сіятельству капитану Тригерну, племяннику графа Керлавэрока и маркизы Упдаунъ. Онъ на пути въ Италію. Я увренъ, прибавилъ штурманъ: — что докторъ, который ршится хать съ нами, будетъ хорошо вознагражденъ и мы его доставимъ въ Лиссабонъ. Молодой джентльменъ женатъ всего нсколько мсяцевъ. Его супруга ждетъ его въ Италіи. Она была племянница сэра Берти Левелина, знаменитаго врача, доктора королевской фамиліи и многихъ иностранныхъ принцевъ.

Одинъ господинъ, который только вошелъ на палубу, выдвинулся впередъ, когда услышалъ имя сэра Берти.

— Въ чемъ дло? спросилъ онъ.

Ему объяснили.

— Я докторъ, сказалъ онъ: — и ду съ вами.

— Извините меня, сказалъ капитанъ:— но разъ, какъ вы оставите пароходъ, вамъ уже больше возвратиться нельзя.

— Я вполн это понимаю.

— И деньги ваши за проздъ пропадутъ.

— Я и съ этимъ согласенъ.

— Не рискуйте такъ, да еще ради чужаго человка, тмъ боле, что матросы говорятъ о холер!

— Мн болзнь эта хорошо знакома, я ее лечилъ съ успхомъ на Восток, такъ могу быть полезнымъ и теперь.

— Ну, вамъ лучше знать, но…

— Капитанъ, сказалъ докторъ съ веселою и добродушною улыбкой:— вы не убгаете своего долга, когда непогода и втеръ угрожаютъ вашему пароходу. Я — докторъ. Наши бури — опасныя болзни. Мой долгъ — ихъ не бояться. Позвольте мн только десять минутъ, чтобъ собрать свои вещи въ кают, и адресовать мой багажъ на имя пріятеля въ Лиссабон — вотъ все, что я у васъ прошу.

— Извольте, сказалъ капитанъ, глядя съ сожалніемъ на виднаго молодца, который обрекалъ себя, какъ ему казалось, на врную смерть:— но вы понимаете, что какъ скоро вы оставите пароходъ, мы продолжаемъ свой путь.

— Какъ нельзя лучше.

Скоро докторъ былъ въ шлюпк. Онъ простился съ пассажирами и громкое, единогласное ура раздалось на пароход, когда лодка отвалила.

Штурманъ горячо благодарилъ незнакомца за его великодушіе.

Войдя на Сильфиду, докторъ спросилъ, въ памяти ли больной.

— Онъ былъ въ памяти, когда я отошелъ, отвчалъ штурманъ.

— Скажите ему, что докторъ Фольджамбъ изъ Лиссабона здсь, и останется на яхт. Онъ знаетъ мое имя.

Штурманъ быстро возвратился.

— Мы, кажется, опоздали. Онъ и меня не узнаетъ. Виноватъ, что васъ напрасно обезпокоилъ. Еслибъ я это могъ знать!

— Вы исполнили свой долгъ, штурманъ, и я постараюсь сдлать то же, если уже не поздно. Куда идти?

Капитанская каюта походила на роскошный будуаръ свтской дамы. На стнахъ висли портреты любимыхъ пвицъ и танцовщицъ, и улыбающіяся лица воображаемыхъ красавицъ будто издвались надъ грустною сценою, которая разъигрывалась передъ ними.

Тамъ лежалъ Монтегю — сильный, ловкій, красивый молодой человкъ въ предсмертныхъ мукахъ! Холодный потъ увлажилъ его золотистые локоны. Лицо было безъ жизни, дыханіе коротко и тяжело. Докторъ Фольджамбъ испробовалъ вс средства, но уже было поздно. Наконецъ судороги прекратились. Прошло нсколько времени, он не возобновлялись. Фольджамбъ пощупалъ пульсъ.

— Штурманъ, сказалъ онъ:— капитанъ Тригернъ быстро гаснетъ. Это не холера, тутъ дло нечистое. Что онъ лъ? Давно ли онъ изъ Лондона?

Штурманъ передалъ ему, что зналъ, вытаращивъ глаза отъ удивленія. Буфетчикъ улизнулъ, чтобы разсказать страшную всть матросамъ: не холера, а отравленіе. Люди приходили въ каюту, по нсколько человкъ вмст, и смотрли со страхомъ и удивленіемъ на своего хозяина.

— Здсь очень душно, сказалъ докторъ:— оставьте насъ однихъ!

Умирающій, казалось, услышалъ эти слова. Онъ открылъ глаза и дико и безпокойно посмотрлъ на врача, съ какимъ-то трепетомъ, будто узнавъ его.

— Докторъ, сказалъ онъ:— скоре — Беатриса больна, у ней чумная горячка.

Потомъ онъ, казалось, пришелъ въ сознаніе.

— Скажите Морису, что я не получалъ письма, клянусь Богомъ, не получалъ.

Онъ опять закрылъ глаза. Дыханіе становилось все слабе и слабе. Потомъ, сказавъ слабымъ голосомъ: Я умираю, опять раскрылъ глаза и ужасный страхъ выразился на его лиц.

Докторъ Фольджамбъ сталъ на колни и прочелъ молитву, спокойнымъ и яснымъ голосомъ.

— Да, да, пробормоталъ умирающій гршникъ:— Такъ и есть. Господи, помилуй меня, гршника! Бдная Сара!

Это были послднія его слова. Голова упала на подушку съ глубокимъ, протяжнымъ вздохомъ. Глаза помутились. Страшная тишина воцарилась въ роскошно убранной кают, гд лежалъ покойникъ, красивый и посл смерти.

‘Одинъ-одинхонекъ’, подумалъ Фольджамбъ: ‘а между тмъ сколько людей, которые на него разсчитываютъ’.

Но тогда поразила доктора странность и его собственнаго положенія. Онъ закрылъ глаза мертвеца, накрылъ его простынею и вошелъ на палубу. Матросы сидли въ кружк, и разговаривали громко и съ жаромъ. Втеръ поднимался и слегка колыхалъ колыбель непробуднаго сна.

— Штурманъ, каковъ втеръ?

— Противный.

— Попутный въ Англію?

— Такъ точно и свжетъ каждую минуту.

— Берите прямо на Плимутъ.

И такъ трупъ Монтегю Тригерна возвратился на родину. Только добрый незнакомецъ, и нсколько наемныхъ матросовъ провожали его.

Докторъ Фольджамбъ, оставивъ яхту въ Плимут, веллъ людямъ ожидать приказанія отъ Мориса Левелина. Тло онъ отвезъ къ леди Эдоксіи въ Лондонъ, откуда онъ извстилъ всхъ родственниковъ, водъ общимъ конвертомъ на имя леди Діаны Левелинъ, въ Геную — единственный адресъ, который онъ зналъ. Къ молодой вдов онъ написалъ, что ея имя было послднимъ словомъ умирающаго.

Невинное сердце жадно ухватилось за это слабое утшеніе. Сквозь слезы она все повторяла:

— Мое имя было послднею мыслью, мама, онъ меня такъ любилъ. Докторъ Фольджамбъ говоритъ, его послднее слово было — ‘бдная Сара’. Видишь ли, Елена, я была его послднею мыслью. Мой бдный, прекрасный Монтегю!

Въ ея гор не было горечи, оно прошло какъ лтній дождь.

Но для того боле любящаго и глубже мыслящаго существа, которое нкогда также считало себя единственною, всеобъемлющею страстью этого холоднаго и самолюбиваго сердца, это извстіе было страшно и неожиданно.

Лудовикъ Сфорца открылъ дверь комнаты, гд она сидла, утомленная продолжительнымъ чтеніемъ. Съ минуту Лудовикъ не могъ выговорить ни слова. Глаза его, всегда мрачные и грустные, блестли теперь какимъ-то страннымъ огнемъ. Улыбка надежды и счастія играла на его устахъ.

— Беатриса, произнесъ онъ наконецъ нершительнымъ, дрожащимъ голосомъ: — вы сказали, что вы никогда не выйдете замужъ, пока Монтегю Тригернъ живъ. Вы — вдова, моя мать у леди Діаны и желаетъ васъ видть. Проститесь со мною, я узжаю на нсколько мсяцевъ. Впродолженіе этого времени вы будете жить у матери. Она затмъ и пришла, чтобъ упросить васъ. И тутъ еще есть нкто, ради котораго я общался обдать у васъ въ этотъ день — молодой лейтенантъ съ военнаго корабля, недавно пришедшаго въ Средиземное море. Я этого человка надюсь назвать скоро братомъ, онъ походитъ на васъ и его зовутъ Овеномъ Брукъ.

Не во сн ли все это происходитъ? Нтъ, поцалуй, запечатлнный на ея рук, и радостный крикъ Овена, горячо прижавшаго ее къ своему сердцу, ясно говорили ей, что это была дйствительность, хотя и неожиданная, странная дйствительность.

LV.
Близкая родня.

Такъ-какъ изъ близкихъ родственниковъ Тригерна, въ город находилась въ это время одна маркиза, то естественно, докторъ Фольджамбъ, служившій когда-то при ея особ, обратился прямо къ ней, какъ скоро прибылъ въ Лондонъ съ печальною своею ношею.

Гробъ съ тломъ Тригерна, весь покрытый чернымъ крепомъ, поставленъ въ ту самую залу на Гровенор-Сквер, гд онъ въ былое время задавалъ пышные обды своимъ пріятелямъ.

Вопросъ былъ въ томъ, возьметъ ли на себя маркиза, или ничтожный маркизъ, ея супругъ, распорядится погребеніемъ, въ отсутствіи остальныхъ членовъ разрозненной семьи? Д-ръ Фольджамбъ, разумется, и задалъ этотъ вопросъ маркиз, о впечатлніи, произведенномъ на нее разсказомъ о смерти Тригерна, лучше всего можно судить по собственноручному письму маркизы, которое она на другой же день отправила къ сестр Эдоксіи.

Она торопилась писать, потому что хотла выхать еще разъ, прежде чмъ объявить о траур, изъ-за котораго, волею-неволею, придется просидть дома недльки дв.

‘Милая Эдоксія!

‘Пишу теб по случаю горестнаго семейнаго происшествія, которое, я знаю, должно тебя огорчить, по крайней мр, я была крайне поражена, услышавъ о несчастій, но теперь я немного оправилась: къ счастію, я вдь не изъ сентиментальныхъ.

‘Я не понимаю только, какъ нечаянно произошло все это. Входитъ этотъ д-ръ Фольджамбъ, лицо у него длинное-предлинное, сначала я не могла никакъ догадаться, въ чемъ дло, потому что онъ тянултянулъ, такъ что я принуждена была спросить раза три: ‘Да кто же умеръ, наконецъ, д-ръ Фольджамбъ?’ (я, право, начинала думать, что онъ никогда не скажетъ), наконецъ-таки онъ сказалъ, что умеръ Монтегю, это меня, признаться сказать, очень удивило, такъ-какъ я, естественно, ожидала смерти не его,| а дяди Керлавэрока.

‘Разумется, мн очень жаль Монтегю, хотя онъ этого и не заслуживаетъ, въ особенности отъ меня, потому что онъ на прощанье выпустилъ про меня глупую шутку (которую, между прочимъ, Сара передала Мили за умную), что онъ не можетъ меня видть безъ того, чтобы не вспомнить надпись ‘Баркле и Перкинсъ’ нэ толстыхъ портерныхъ бутылкахъ. По моему, видишь ли, лучше быть толстою, если чмъ нибудь нужно быть въ наши годы — все лучше, чмъ быть сухопарой щепкой. Я не говорю, что ты сухопара, Эдоксія, такъ, пожалуйста, не прими это на свой счетъ (потому что ты всегда видишь личности, что я ни скажу). Я хочу сказать, что нкоторыя изъ старыхъ нашихъ знакомыхъ стали чистыми щепками, что, по моему, очень некрасиво. Нельзя надть наряднаго ожерелья. На сухой ше оно виситъ словно на палк, вотъ почему я очень рада, что, слава-богу, у меня не одна кожа да кости, что тамъ Монтегю ни разсказывай про ‘Баркле и Перкинса’.

‘Но я больше не хочу объ этомъ и думать, потому что смерть его, въ открытомъ мор и все прочее, въ самомъ дл, ужасно. И мн жаль Монтегю со всми скверными его недостатками, жаль бдную Сару. Пожалуйста, передай ей это. Я была бы слишкомъ злопамятна, еслибъ и теперь не забыла объ Баркле и Перкинс. Я упомнила эту кошечку Мили Несдэль.

‘Я разсорилась съ нею, потому что, сказать правду, она нестерпима, и теперь, когда Монтегю умеръ, намъ нечего за ней ухаживать. Я не знаю, почему мы давно не разошлись съ нею, какъ скоро Монтегю женился на Сар. Это ты только все приставала съ своими приличіями.

‘Напиши, пожалуйста, про дядю Керлавэрока: когда ты можешь ожидать его смерти. Я думаю, по нихъ обоихъ годится одинъ и тотъ же трауръ, нтъ, кажется, причины, почему бы не годился: вдь та же степень родства: одинъ племянникъ, другой дядя, впрочемъ, по дяд трауръ чуть ли не глубже? Разумется, тебя озадачитъ то, что Монтегю теб хоть и племянникъ только, да былъ женатъ на Сар, но до меня это, конечно, не касается. Да и черныя матеріи теперь какія-то маркія стали. Прошлый разъ, какъ я была въ траур, приходилось мыть руки разовъ по двадцати въ день. Какъ ты думаешь (ты тамъ себ какъ знаешь), мн нужно ли надть крепъ? Мадамъ Труабалонъ полагаетъ, что можно обойтись такъ же хорошо кружевами, она покрыла мое платье какимъ-то новымъ кружевомъ, все въ черныхъ мушечкахъ — мн очень нравится: это первая вещь, которая меня нсколько порадовала посл всхъ этихъ передрягъ.

‘Мадамъ Труабалонъ пришла, бросаю письмо, она шьетъ трауръ на всмъ сколько нибудь порядочныхъ людей, и врно съуметъ сказать, по комъ глубже трауръ: по племянник или по дяд, я думаю — по дяд, еслибъ онъ умеръ теперь, то, мы ужь и безъ того въ траур, меньше было бы хлопотъ.’

‘Летиція Упдаунъ.’

‘PS. Этотъ гордецъ Морисъ, я думаю, задеретъ носъ еще выше, теперь, какъ ему перепадетъ лакомый кусочекъ отъ Монтегю. Однако, для тебя очень счастливо, посл смерти Монтегю, что тотъ женился на другой сестр, то-естьМорисъ, хотя, по правд сказать, я никогда не могла его переварить. Къ счастію, у меня нтъ дочекъ, а то я бы призадумалась выбрать такого зятя.’

‘Л. У.’

‘PS — PS. Я чуть-было не забыла сообщить теб, что Фольджамбъ разбудилъ меня такъ рано (Бенсонъ должна была просто объяснить ему, что я никого не принимаю въ такое время, но она отъ всякой бездлицы теряетъ голову) собственно для того, чтобъ получить отъ меня распоряженія на счетъ похоронъ. Словно я могла длать распоряженія!— Впрочемъ, я надюсь, что вы сдлаете ихъ какъ слдуетъ порядочно, а не понищенски, какъ теперь завелась мода — просто гадко смотрть!

‘Разумется, я сказала Фольджамбу, что никакихъ распоряженій не могу сдлать, ничего не знаю и знать не могу, да онъ, по правд сказать, и не имлъ никакого права меня безпокоить, только я не хотла показать своего неудовольствія по случаю такого горестнаго семейнаго обстоятельства.’

‘Л. У.’

LVI.
Что со всми сталось?

Къ сожалнію автора, кром смерти Тригерна и брака Беатрисы, онъ не можетъ привести другаго примра справедливаго воздаянія, чаще встрчаемаго въ романахъ, чмъ въ дйствительной жизни.

Маркиза, попрежнему, занимаетъ видное (и не малое) мсто на всхъ придворныхъ и аристократическихъ създахъ, попрежнему заботится объ устройств обдовъ, праздниковъ, баловъ, гд присутствіе свое считаетъ необходимымъ. Она совершенно счастлива, что нашла льстеца въ лиц новой компаньйонки, которая увряетъ ее, что подобныя ей особы стоятъ безмрно выше простыхъ смертныхъ и не подлежатъ ихъ сужденію. Она не можетъ надивиться, какъ она могла ужиться съ той музыкантшей Шмидтъ, бренчавшей безъ умолку на фортепіано, или съ той болзненной, хромой трусихой Парксъ, съ другой стороны, она не можетъ нарадоваться рабскимъ поклонамъ, улыбкамъ и услужливости новой компаньйонки, которая за глазами маркизы вознаграждаетъ себя самыми язвительными надъ нею насмшками, а въ глаза — безпрестаннымъ попрошайничаньемъ, благодаря которому, она въ шесть мсяцевъ нажила боле, чмъ честная Парксъ въ шесть лтъ.

Генералъ Перри попрежнему другъ дома на посылкахъ: покупаетъ собачекъ для семейства, ошейники для собачекъ, бгаетъ въ полицію отыскивать потерянныхъ собачекъ, и выручать кучера маркизы, задержаннаго за то, что давилъ народъ (по приказанію барыни).

Маркиза поживаетъ, какъ нельзя лучше, она не можетъ похвастаться, подобно прелестной цариц египетской, что время безсильно противъ нея, но, іодо отдать ей справедливость, съ неослабнымъ мужествомъ противится его нападкамъ.

Мили еще счастливе маркизы, потому что плнительне ея, и вс свои дни несидщаетъ тому, чтобы обворожить слабыя сердца. Фрейлигратъ давно ужь замщенъ вторымъ мужемъ Сары, молодымъ и красивымъ маркизомъ. Сар, видно, не везетъ съ мужьями и съ Мили, но она этого не замчаетъ и повторяетъ Мили, что она ‘счастлива, какъ нельзя боле!’ Он большіе друзья съ леди Несдэль, очень часто видятся и постоянно ласкаютъ другъ друга.

Что касается до Тригерна, то, по общему мннію, онъ умеръ отъ холеры. Только Мили, когда заговорятъ о немъ, какъ-то особенно грустно вздыхаетъ, намекая издали, что, можетъ быть, старинный другъ ея отравился отъ любви къ ней (несчастной любви!), посл напрасной попытки утшиться семейною жизнью.

Мистриссъ Мира Грей перенесла ‘часъ испытанія’ съ примрнымъ мужествомъ. Мистеръ Грей по сіе время убжденъ, что какъ ни странно противорчивы были обстоятельства, но жена его переслала письмо и Тригернъ получилъ его. Она стала крайне осторожна въ обращеніи своемъ съ мужемъ, а такъ-какъ число кліентовъ его постоянно возрастаетъ, а зрніе и силы у него слабютъ, то онъ съ своей стороны не иметъ времени много заботиться о томъ, на сколько мистриссъ Мира мшается въ его дла.

Он снова сошлись съ Мили и, необходимыя другъ другу, идутъ рука объ руку по торной дорожк разврата. Никто не предалъ ея суду, какъ убійцу, хотя она въ ужас и ожидала этого, какъ только узнала, что трупъ Тригерна привезенъ въ Лондонъ, а Морисъ Левелинъ остался между тмъ живъ и невредимъ. Да и обвиненіе ея, вроятно, окончилось бы оправданіемъ жены фамильнаго стряпчаго, такъ-какъ для нея былъ разсчетъ, напротивъ того, беречь жизнь друга, патрона и наслдника графства. Къ чему могло привести подобное дло: перепугать бдную Сару, произвести страшный скандалъ въ обществ, гд вращался Монтегю и его родня, и получить въ награду только упреки и ненависть своей семьи. Особливо со стороны матери Елены, потому что въ это время леди Эдоксія готовилась вывезти въ свтъ третью красотку, любимую дочь свою, которая вполн соотвтствовала ея аристократическому идеалу настоящей миссъ Тригернъ, лишенная простодушной доброты Сары и боле разумнаго чувства Елены, молодая двушка обладала невозмутимымъ достоинствомъ характера, недоступнымъ никакому волненію. Леди Эдоксія съ материнскою гордостью подслушала однажды, какъ ея возлюбленная дочка, безъ свойственнаго молодому возрасту сожалнія, смясь, сообщала своей подруг, что ‘Старый Керлавэрокъ, наконецъ, умеръ не на шутку, и Гуглукова съ своею бирюзою возвратилась на родину царей.’

Разнеслись слухи, что будто бы докторъ Фольджамбъ пытался уговорить Маріану сдлаться его подругой и совтницей, но на сколько удалась ему эта попытка, до сихъ поръ неизвстно.

Что касается до Беатрисы, то хотя она вполн счастливая жена и мать (мсто бднаго Франка замнилъ черноглазый, здоровенькій ребнокъ), хотя мужъ не чаетъ въ ней души, любуется и гордится ею, хотя на берегу прекраснаго залива, подъ небомъ Италіи, она нашла себ столь же благодатный пріютъ, какъ въ Тенби, и забыла о давно минувшемъ гор, однако, прізжіе англичане, а тмъ боле англичанки, посщая Геную, не могутъ отказать себ въ удовольствіи припомнить, что про нее ходила какая-то скверя исторія, не правда ли? до брака ея съ графомъ?

Они не могутъ сказать именно, что это была за исторія, потому что никто не зналъ ея въ точности. Въ фіал злобы людской остался лишь на дн осадокъ плсени, свидтель тому, что когда-то онъ былъ полонъ злословія, которымъ упиваются пророки міра сего, радуясь паденію ближняго.

Несмотря на то, зазжіе англичане и англичанки очень хлопочутъ о томъ, чтобы быть представленными графин. Мистриссъ Пратъ и леди Макинтонъ, путешествуя по Европ, считаютъ необходимымъ долгомъ повидать прекрасную и милую графиню Сфорца и показаться въ ея гостиной. Конечно, он все-таки не забываютъ при этомъ сообщить другъ другу, что про нее ходила прескверная исторія, въ которой, разумется, она кругомъ виновата.

Какъ могли он отступать отъ правила, высказаннаго одною остроумною барынею?

— Ну, пожалуй, оно и не такъ, возразилъ однажды сплетникъ, доводы котораго опровергли:— будемъ надяться на лучшее.

— Пожалуй, повторила барыня: — будемъ надяться на лучшее, а пока будемъ врить худшему.

И какъ многіе, и многіе христіане, набожные постители храмовъ божіихъ, держатся этого правила.

LVII.
Молитва Парксъ.

Теперь, кажется, я покончила свой разсказъ… Впрочемъ, нтъ, я едва не забыла миссъ Парксъ. Мн хочется передать моимъ читателямъ ея молитву, доказывающую, что маркиза не безъ основанія говорила леди Эдоксіи, что подъ смиреніемъ Парксъ скрываются ‘особыя убжденія, нелпая, невжественная увренность, что провидніе не оставитъ ея въ случа надобности, и тому подобныя суеврныя глупости…’

Провидніе, дйствительно, посылало бдной Парксъ немало испытаній, такъ-какъ и мсто ея при ‘леди, нуждавшейся въ самомъ тщательномъ присмотр’, повело къ самымъ плачевнымъ послдствіямъ.

Въ теченіе нсколькихъ тяжелыхъ мсяцевъ, сумасшествіе больной было спокойно и молчаливо, только отъ времени до времени она повторяла раздирающимъ голосомъ имя ‘Филиппа’, но никто не зналъ, кто былъ этотъ Филиппъ. Парксъ, находившаяся неотлучно при больной, страшно измучилась, похудла и ходила, какъ тнь. Вдругъ тихое сумасшествіе страждущей обратилось въ бшенство. Это случилось въ саду, во время прогулки ея съ миссъ Парксъ. Сумасшедшая, схвативъ висвшую на забор веревку, сказала:

— Я принесу жертву, да, я принесу жертву. Я привяжу васъ веревкой къ алтарю!

И прежде, чмъ успли прибжать на помощь, слабая Парксъ была опутана веревкой и избита до полусмерти, ее нашли замертво съ переломленной рукой.

Слова объявленія: ‘леди, нуждающаяся въ тщательномъ присмотр’ были замнены другими — ‘леди, нуждающаяся въ строгомъ присмотр’, и было прибавлено, что желательно было бы найдти женщину твердую и сильную.

Парксъ, конечно, не соотвтствовала этимъ требованіямъ и должна была оставить это мсто. Родственники сумасшедшей были довольно щедры. Они заплатили Парксъ за ея леченіе и объявили, что обязуются доставить ее на свой счетъ домой или къ кому либо изъ ея друзей.

Когда же Парксъ съ свойственнымъ ей смущеніемъ объявила, что у нея нтъ ни дома, ни друзей, и что она хотла, бы отправиться въ Лондонъ, ее доставили туда безпрекословно, докторъ же далъ ей изъ своего кармана два соверена, выразилъ свое искреннее сожалніе, что подобное происшествіе случилось именно съ его паціенткой, и даже помогъ ей ссть въ экипажъ, въ которомъ она должна была дохать до ближайшей станціи.

Но слабая Парксъ нескоро оправилась отъ вреда, причиненнаго ей ушибами и еще боле страхомъ. Одна болзнь смнялась другой, работать было невозможно, такъ что вс ея вещи, блье, чепчики, часы, шаль, шелковое платье, перешли къ ростовщику. Наконецъ, боле нечего было закладывать, она была должна хозяину за квартиру, весь ея завтракъ состоялъ изъ плохаго чаю безъ хлба. Положеніе было дйствительно ужасное. Сама Парксъ, невзирая на свою вру въ провидніе, упала духомъ и въ отчаяніи искала въ пустомъ кошельк, не осталось ли чего, на что бы можно было прилично похоронить ея останки, когда ее постигнетъ голодная смерть.

Въ это самое время дверь отворилась, и вошелъ хозяинъ.

— Тутъ къ вамъ письмо изъ-заграницы, сказалъ онъ: — но за него слдуетъ четырнадцать пенсовъ.

Откуда ей было взять четырнадцать пенсовъ, а между тмъ, она успла разглядть, что адресъ написанъ рукою Беатрисы.

— О, дайте мн это письмо, ради-бога, дайте письмо! съ жаромъ проговорила она, схвативъ его дрожащей рукой.— Я найду средства заплатить за него, непремнно найду, будьте такъ добры!

Глаза ея упали на обручальное кольцо, изображающее дв соединенныя руки, которое далъ ей тридцать лтъ назадъ молодой лейтенантъ, потонувшій впослдствіи. Она сняла завтное кольцо.

— Это кольцо золотое, сказала она.— Я никогда не думала, что придется снять его до смерти! Но возьмите его въ залогъ и отдайте письмо! Это отъ любимой подруги, строки ея утшатъ меня въ моемъ одиночеств!

О, благословенное письмо! Оно принесло боле, чмъ утшеніе. Оно принесло миссъ Парксъ часть Эльдорадо, въ образ векселя на путевыя издержки до Генуи, и извстіе, что Беатриса выходитъ замужъ за маркиза Лудовика Сфорцу, и что одиннадцатилтняя дочь маркиза нуждается въ англійской гувернантк, чтобъ ‘учить только поанглійски и рукодлью, и гулять вмст съ нею, писала Беатриса: — обращаться съ ней, какъ можно кротче, такъ-какъ двочку прежде слишкомъ строго держали и совсмъ запугали.’

‘А вы, милая миссъ Парксъ, прибавляла шутя Беатриса: — вы не испугаете мышенка, только подъ условіемъ, чтобъ вы не были злы и жестоки, и насъ не обижали, вы будете получать восемьдесятъ фунтовъ въ годъ и жить вмст со мной и Маріаной, при томъ вамъ не придется заниматься ‘ничмъ унизительнымъ’, какъ говаривала та жестокая женщина. Я постараюсь васъ успокоить посл испытаннаго вами горя. Да сохранитъ васъ Богъ — прізжайте скорй къ преданной и благодарной вамъ

‘Беатрис’.

— Благодарной! Подумайте только, чтобъ будущая маркиза Сфорца, вообразите, чтобъ кто бы то ни было могъ подписаться ‘благодарной’, къ бдной Парксъ!

Надвъ снова свое обручальное кольцо и отпустивъ удовлетвореннаго хозяина, Парксъ пала на колни у стола, на которомъ еще стоялъ ея послдній завтракъ — чашка холоднаго чаю, и шепотомъ проговорила слдующія слова:

— О Ты, безъ воли котораго не погибаетъ ни одна птица небесная. Ты слышишь молитвы бдныхъ, гонимыхъ, обиженныхъ людьми, благодарю Тебя за ту, которой посл жестокаго горя Ты даруешь миръ и радость! Благодарю и за себя, недостойную рабу твою. Ты постилъ меня твоимъ великимъ милосердіемъ въ часъ моей великой скорби, Ты поддержалъ павшую, Ты оправдалъ осужденную. Аминь.’

Такъ помолилась добрая Парксъ.

Конецъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 8—11, 1863

ОСУЖДЕННАЯ и ОПРАВДАННАЯ.

I.Пріютъ Леоноры Альда.

II.Семейный праздникъ.

III.Любовь.

IV.Интриги и планы.

V.Лондонъ.

VI.Дружныя сестры.

VII.Опытность и неопытность.

IX.Лтніе друзья.

X.Мистриссъ Мира Грей.

XI.Графъ Керлаверокъ.

XII.Сонъ разсевается.

XIII.Любовь и бракъ.

XIV.Путешествіе.

XV.Новыя затрудненія.

XVI.Горячка.

XVII.Беатриса обвнчана.

XVIII.Затишье посл бури.

XVIII.Тайный бракъ.

XIX.Роковой день.

XX.Подъ обаяніемъ.

XXI.Душевное безпокойство.

XXIII.Роковое завтра.

XXIV.Маркиза.

XXV.Любовь брата.

XXVI.Любовь любовника.

XXIX.Сужденіе свта.

XXVIII.Тригернъ оправдываетъ себя.

XXIX.Мили Несдэль.

XXX.Одного поля ягода.

XXXI.Тригернъ не рожденъ для семейной жизни.

XXXII.Беатриса ревнуетъ.

XXXIII.Осторожныя женщины.

XXXIV.Грозовая туча.

XXXV.День въ Ричмонд.

XXXVI.Ночная стража.

XXXVII.Ловкое письмо.

XXXVIII.Не простившись.

XXXIX.Она покинута.

XL.Беатриса пытается заработывать свой хлбъ.

XLI.Скромный другъ.

XLII.Беатриса добываетъ хлбъ.

XLIII.Слабые міра сего.

XLIV.Мракъ разсевается.

XLV.Дома.

XLVI.День свадьбы.

XLVII.Маленькій Франкъ.

XLVIII.Встрча.

XLIX.Законный бракъ.

L.Слабйшій полъ.

LI.Новое знакомство.

LII.Лудовикъ Сфорца.

LIII.Монтегю и Сара.

LIX.Воскресенье.

LV.На мор.

LV.Близкая родня.

LVI.Что со всми сталось?

LVII.Молитва Парксъ.

Читайте также: