Османская армия и описание ее сирийской части К. М. Базили
Османская армия и описание ее сирийской части К. М. Базили
(вступительная статья Е. И. Зеленева)
* * *
Комментарии
Комментарии
————————————————-
Османская армия и описание ее сирийской части К. М. Базили, Зеленев Е. И., Год: 1991
Время на прочтение: 24 минут(ы)
Армия всегда была предметом особого внимания в Османской империи. Прежде всего этому способствовал военный характер османской государственности, рожденной в процессе [279] завоевания и развивавшейся в значительной мере во имя его 1. Завоевание это, первоначально носившее характер этнической миграции тюркских кочевников 2, уже при первых османских правителях XIV в. приобрело черты продуманной, скоординированной экспансии. Борьбу против внешних врагов (Византии, крестоносцев, Тимура и др.) первые имперские лидеры сочетали с непрекращающимися военными действиями в отношении малоаэийских эмиратов, подчинение которых растянулось более чем на полтора столетия 3. На этом этапе закладывались основы такой государственной структуры, когда практика систематических военных завоеваний оказывала решающее влияние на эволюцию социально-политической и экономической жизни молодой империи: формирование тимарной системы землевладения в Западной Анатолии в XIV в. прочно связало развитие османской государственности с трансформацией слоя служилых людей — держателей условного, в основном военного, земельного владения (тимара).
Тогда же, в XIV в., сложились традиции, в соответствии с которыми господствующий класс Османской империи ‘имел военный характер, был неразрывно связан с военной службой и поддерживал свое господство средствами внеэкономического принуждения’ 4. Эта привилегированная, не подлежащая налогообложению часть османского общества получила название ‘военные’ (аскери) и объединила в своих рядах большинство активных участников османской политической системы: придворных, военное сословие, гражданских чиновников, духовенство (улемов) 5.
Из этого перечня видно, что ‘военные’ не были однородным классом, распадаясь на многочисленные группы и прослойки, имевшие особый статус. Важнейшими из них были ‘люди меча’ (сейфие) и ‘люди пера’ (калемие). Первые в большинстве своем были владельцами условных земельных пожалований и составляли низший, но наиболее массовый слой османского правящего класса. Они являлись обычно мусульманами и наследовали свои владения и обязанности от родителей. ‘Люди пера’ состояли в основном из гулямов — обращенных в ислам военнопленных, купленных невольников, христианских подростков, собранных по ‘налогу на кровь’ (девширме) 6. Если ‘люди меча’, как правило, избирали себе военную карьеру, то гулямы, составлявшие ядро корпуса ‘людей пера’, наряду с гражданской государственной службой (в частности, придворной) пополняли кадры янычар 7 — созданного около 1360 г профессионального пехотного войска, состоявшего на жалованье у султана 8.
К концу XIV в. сложилась принципиальная схема организации вооруженных сил Османской империи 9. Армию составляли два основных вида формирований: во-первых, капыкулу (букв, ‘государевы рабы’) — постоянное войско на государственном содержании, во-вторых, сипахи — иррегулярное кавалерийское ополчение, которое составляли владельцы мелких и крупных [280] условных земельных пожалований: тимаров и зеаметов 10. Данный принцип организации армии позволял объединить вокруг нее практически все группы османского господствующего класса, эффективно мобилизуя его потенциал на решение самых смелых военно-политических проектов. В процессе эволюции османской политической системы рождается феномен ‘замкнутого круга’: армейская организация ‘работала’ на консолидацию османской социополитической элиты, сами же элитарные круги ‘всю свою энергию, внимание и время… направляли на создание боеспособной армии и поддержание во всей империи строгой военной дисциплины’ 11.
Сознавая упрощенность и схематизм предлагаемой модели функционирования армии в османском обществе, подчеркнем ее значение как методологического принципа рассмотрения эволюции социополитической системы единственной, по выражению К. Маркса, подлинно военной державы средневековья 12, в которой потребности различных групп привилегированного слоя оптимализировались через участие в армейской структуре или благодаря ей, а все государство представляло собой ‘политическую общность, единство которой поддерживалось главным образом благодаря военной силе и активной деятельности государственного аппарата’ 13.
Опираясь на всю мощь османской государственности, армейские структуры и связанные с ними военно-политические институты Османской империи имели возможность развиваться эволюционно, переживая скачкообразное разрешение кризисных ситуаций только тогда, когда в недрах самой военной организации формировались предпосылки для замены устаревших форм новыми. Весьма показателен в этом отношении пример развития сипахийской кавалерии, непосредственно связанного с трансформацией тимарной системы землевладения. Примерно за пятивековой период своего существования иррегулярная сипахийская кавалерия прошла последовательно все циклы роста: стремительный подъем и наращивание военной мощи в XIV-XV вв., период блистательных побед XV-XVI вв., появление кризисных явлений в XVII в. 14, которые, углубляясь, привели к умалению и деградации сипахийской кавалерии как военной силы в XVIII — начале XIX в.
Такой финал представляется закономерным. Он обусловливался в основном двумя группами факторов: во-первых, сугубо военными, связанными с неуклонно возраставшими в период позднего средневековья требованиями к уровню военной организации кавалерии, обеспечить который сипахи-тимариотам не удавалось 15, во-вторых, социально-экономическими, вытекавшими из характера эволюции тимарной (условной) формы землевладения в направлении укрепления земельных владений и превращения их в безусловную собственность, что сводило на нет заинтересованность держателей земельных наделов в армейской службе 16. Обе группы факторов, действуя в параллельном [281] направлении, не были синхронными, однако растянутый во времени процесс эволюции тимарных сипахи (юридически военно-ленная система была отменена лишь в 1834 г.) дал возможность этим тенденциям совпасть. Благодаря этому сипахийская конница сравнительно безболезненно уступила свсе место состоявшей на султанском жалованье кавалерии из войск капыкулу 17
В такой же мере, но применительно к более раннему периоду можно говорить о ‘некоей естественности, спонтанности’ 18 в социальной трансформации первых воинских образований в Османской империи — корпусов яя (пехоты) и мюселлем (кавалерии) 19. Их заменили соответственно янычары и сипахи-тимариоты. Естественность этой смены проявилась в том, что хотя этот процесс и растянулся на столетия (войска яя и мюселлем были частично упразднены в конце XVI в. 20, но отдельные их части существовали еще и в XVII в.), он произошел достаточно рационально, удовлетворяя потребности как чисто военного, так и социально-экономического развития страны 21.
Перечень примеров гармоничности эволюционных процессов в армии и формационного развития османского общества, что подтверждает ‘подлинно военный’ характер османской государственности, можно было бы продолжить 22. Особую роль в этом сыграли янычары 23.
В XVII-XVIII вв. янычарский корпус прочно занимал ведущее место в рядах постоянного войска. Наряду с ним в состав капыкулу входили: конная гвардия (улуфели сипахлар), корпус пушкарей (топчу), оружейников (джебеджи), артиллерийской обозной службы (топ арабаджи), водовозов (саса), новобранцев, проходивших специальную подготовку для последующей службы в янычарском корпусе (аджем-и оглан), личный состав военно-морского флота (кальонджу), а также вспомогательные и специальные части, такие, как личная стража султана и его гарема (балтаджи), части солдат по наружной охране дворца (бостанджи) и др. Сохранились также элементы иррегулярных частей: конные ополченцы (акынджи), жившие за счет захваченной у врата добычи, формирования местных жителей, занимавшиеся охраной дорог, мостов, перевалов и находившиеся под командованием местных нотаблей (они именовались дербенджи), и др. 24.
Усложнившемуся характеру военной организации соответствовала усложнившаяся структура военных должностей и воинских званий. Термин ‘военные’ (аскери) применительно к господствующему слою османского общества постепенно утратил первоначальное буквальное значение. Сословие профессиональных военных обособилось от остальных групп правящей элиты, углубилась его внутрицеховая дифференциация, возросла профессиональная специализированность отдельных его групп, усложнился характер их социального функционирования. Это относится и к янычарскому корпусу. [282]
B условиях военного характера османского государства доминирующие позиции янычар в рядах постоянного войска обеспечили им огромное влияние на политическую и социальную жизнь державы, позволили претендовать на роль регулятора кризисных ситуаций, а в ряде случаев и создавать их. Особенность янычарского корпуса заключалась в том, что начиная с XVII в. он оказался связанным с ‘самыми различными слоями османского общества, вовлеченными в самые разные сферы хозяйственной жизни государства’ 25. Заслуживает внимания длительно существовавший прочный союз янычар с суфийским братством бекташийя 26, благодаря чему действия янычарского корпуса совершались с религиозной санкции. Занятия сельским хозяйством, проникновение в экономическую жизнь городов, поиск поддержки у мощных духовных движений, таких, например, как суфизм, привели к парадоксальным изменениям общественной роли янычарского корпуса: значительная его часть к XVIII в., утратив прежнее военное значение, сохранила, а в ряде случаев и нарастила свое влияние в социально-экономической и политической сферах 27.
Социальное перерождение внутри янычарского корпуса приобрело такие масштабы, что в его рядах появилась многочисленная группа лиц, не только не знавших, что такое военная служба, но и добровольно отказывавшихся от жалованья 28. Для них главным было сохранить социальный статус янычара, что наряду с другими преимуществами освобождало их от уплаты налогов 29. В то же время политическое влияние янычар проявлялось, в частности, в том, что из их среды выдвинулся ряд таких значительных исторических фигур, как, например, Патрона Халил в Стамбуле 30 или Мухаммед Али в Египте 31.
Роль и влияние янычар в социально-экономической сфере особенно рельефно проявлялись в период янычарских мятежей, бунтов и смут, нередко выливавшихся в мощные восстания. Как правило, такие выступления наряду с причинами, продиктованными эгоистическими интересами корпорации ‘профессиональных военных’, были обусловлены глубокими социально-экономическими и политическими мотивами 32. Участие в них янычар неоднократно побуждало официальные власти идти навстречу требованиям местного населения. Иными словами, участие янычар в социально-политической жизни создавало весьма специфический, однако крайне необходимый в условиях Османской империи канал обратной связи между населением и официальными властями 33.
Эта двойственность социальной роли янычар, которые выступали и как привилегированная часть султанского войска, и как потенциальная ударная сила оппозиции, привела к появлению неоднозначной оценки событий июня 1826 г., когда были осуществлены разгром и уничтожение янычарского корпуса 34.
Большинство авторов, и прежде всего туркологов, в высшей степени положительно оценивают факт ликвидации янычарского [283] корпуса, подчеркивая, что тем ‘самым был расчищен путь и созданы условия для осуществления реформ танзиматского периода. В известной мере иную оценку дает исследование данной проблемы на материале нетурецких, в частности сирийских, провинций Османской империи. Там ликвидация янычар представляется порой излишне поспешной, нарушившей общественное равновесие, уничтожившей весьма действенный канал воздействия общественного мнения на правящую элиту, что в конечном счете усилило астадиальность социополитического развития страны.
Все же нельзя не признать, что с разгромом янычар османская государственность освободилась от обременительной опеки со стороны профессиональных военных. Однако и престиж армии при этом не был поколеблен: она превратилась в опору тех сил, которые выступали за кардинальные реформы и упрочение государственного суверенитета. Не произошло глубоких изменений общественных отношений, не подверглись перестройке и основы османской государственности, в частности ее военный характер. Коротко говоря, армия, оставаясь проводником решений правящей политической элиты, утратила на нее прежнее, определяющее влияние.
Таким образом, освободившись от одной из наиболее консервативных своих частей — корпуса янычар, османская армия получила возможность для очередного эволюционного витка в своем развитии вслед за происходившими социополитическими изменениями, осуществление которых прежде задерживалось из-за сопротивления все тех же янычар (действовал упоминавшийся выше принцип ‘замкнутого круга’). Поэтому даже это скромное ограничение всевластия армии, т. е. ликвидация янычарского корпуса, имело длительную и многотрудную предысторию. Кризисные явления в военной организации империи, обозначившиеся еще в XVII в., продолжая углубляться, уже в XVIII в. вызвали к жизни серию попыток осуществить реформу армии 35. С большей или меньшей результативностью их предпринимали султаны: Ахмад III (1703-1730), Мустафа III (1757-1774), Абдул Хамид I (1774-1789), Селим III (1789-1807) 36. Однако перейти к систематической и планомерной реорганизации армии удалось лишь при султане Махмуде II (1808-1839), и начато это было с создания регулярных воинских частей, указ об учреждении которых был обнародован в мае 1826 г. 37, в преддверии уничтожения янычарского оджака 38.
Давая высокую оценку этому этапу реформ османской армии, Ф. Энгельс подчеркивал: ‘Различные попытки ее реорганизации и преобразования после восшествия на престол Махмуда, янычарской резни и особенно Адрианопольского мира были объединены и приведены в систему’ 39. Дальнейший ход событий доказал необратимость изменений, происшедших в военной организации империи. Этому способствовали преобразования танзиматского периода. [284]
Реформы, (призванные упрочить османскую государственно-политическую систему, а следовательно, и армию, по существу, покончили с традиционной армейской структурой и создали новую, конечно, не свободную от староосманских традиций, но по своим основным параметрам приближавшуюся к европейским, т. е. буржуазным, стандартам. Введение рекрутского набора как универсально-то в масштабах всей империи принципа комплектования армии разрушило корпоративную замкнутость и исключительность служилых людей. Во второй половине XIX в. их сменил корпоративизм командной верхушки армии (офицерского корпуса), обособившейся как от основной массы военнослужащих, уже не являвшихся профессиональными воинами, так и от других групп населения, и прежде всего от бурно развивавшейся в танзиматскую эпоху гражданской бюрократии, которая к концу XIX в. оттеснила армейскую верхушку с ключевых позиций в политической системе 40.
Не будучи обременными в прежнем объеме традиционными социально-политическими функциями, офицерский корпус, а за ним и вся османская армия получили возможность реализовать потенциал саморазвития, накопленный армейской структурой в предшествовавшие десятилетия. Выявляя важнейшие причины, побудившие Высокую Порту начать глубокие преобразования в армии, Ф. Энгельс в качестве отправной точки систематизированных реформ называет наряду с разгромом янычарского корпуса заключение Адрианопольского мира 41. Вывод этот справедлив: зависимость военных реформ от внешнеполитических факторов была чрезвычайно велика, ибо армия, как ни один другой государственно-политический институт Османской империи, ощущала на себе влияние экзогенных сил, иными словами, подвергалась сокрушительным ударам со стороны превосходящих оснащением и организацией европейских армий, и прежде всего русской.
Три русско-турецкие войны (1828-1829, 1853-1856, 1877-1878) разделили военные реформы (начало которым было положено ликвидацией янычарского корпуса в 1826 г., а логическим завершением стал приход армии к власти в 1908 г.) на ряд стадий. Во время каждой из них армия проходила определенный путь развития, затем испытывалась в войне, после которой .подвергалась изменениям и снова проверке войной. Поэтому едва ли есть необходимость пояснять, почему армейские структуры, как никакие другие в османской державе, подверглись европеизации. Офицерский корпус турецкой армии прошел путь ускоренной модернизации, прежде чем она ощутимо повлияла на все общество, а привнесенные извне общественные структуры практически лишь в армии получили адекватное применение и укоренились.
В годы Танзимата османская армия училась у Европы, черпая все, часто без должной разборчивости, что могла предложить европейская военная организация турецким вооруженным [285] силам. В результате, по меткой оценке Гельмута фон Мольтке, главы прусской военной миссии в Стамбуле в 30-х годах XIX в., ‘появилась армия, устроенная по европейскому образцу, с русскими куртками, турецкими шароварами, с татарскими седлами и французскими стременами, с английскими саблями, французскими уставами и инструкторами изо всех стран света’ 42. К этому следует добавить, что в последней четверти XIX в. вооруженные силы империи попали под устойчивое влияние Германии, главным проводником которого был офицер германского генерального штаба фон дер Гольц, с 1885 г. возглавлявший германскую военную миссию в Стамбуле 43.
Важнейшими вехами на пути модернизации османской армии были: создание в 1826 г. регулярного пехотного корпуса, о котором говорилось выше 44, указ о создании в 1834 г. резервных частей, получивших название ‘Резервное победоносное мухаммеданское войско’ (Редиф-и асакир-и мансуреи мухаммадийе) 45, султанский вердикт 1843 г. о новом порядке набора рекрутов в армию 46, закон о реформе армии 1869 г. 47, программа реорганизации вооруженных сил 1886 г., утвержденная султаном, закрепившая и развившая структурные сдвиги предшествующих лет в организации османской армии 48.
В ходе ускоренного развития, на путь которого армейские структуры вступили в годы Танзимата, обозначились такие ее компоненты, которые не могли поспеть за эволюционными процессами и стали факторами их торможения. Эта особенность проявилась в процессе обновления офицерского корпуса и выделения в нем двух категорий офицеров: мектебли, или выпускников военных учебных заведений, и алайли, т. е. офицеров, вышедших из полковой среды 49. Влияние первых в конце XIX — начале XX в. неуклонно возрастало 50, тогда как вторые этому влиянию упорно сопротивлялись 51.
Рост авторитета мектебли объективно объяснялся потребностью османской армии в образованных офицерах, способных сломать рутинные формы организации военной жизни 52. Это как будто бы удалось во время греко-турецкой войны 1897 г., когда офицеры генерального штаба, авангард мектебли, возглавили и успешно осуществили руководство боевыми действиями 53. Именно деятели полевого штаба армии в кампании 1897 г. стали во главе вооруженных сил империи после младотурецкой революции 1908 г. 54. К этому времени преимущества офицеров-мектебли еще больше возросли, благодаря тому что при отборе для выдвижения в состав среднего и высшего военного персонала прочно утвердился новый критерий: военную карьеру стали определять характер и уровень профессионального образования. Это, в свою очередь, способствовало пополнению офицерского корпуса османской армии значительным числом образованной, нетрадиционно мыслившей молодежи. Многие молодые офицеры были сторонниками либерализации османской политической системы, их отличала готовность к восприятию [286] новых идей и принципов, активная социальная позиция. Это имело особое значение, поскольку уже в последней трети XIX в. османская армейская элита достаточно явно выказывала нежелание ограничивать сферу своей компетенции только военными проблемами 55.
Вырастая непосредственно из средневековой эпохи, где османская армия сама воплощала государственную власть, она претендовала на возвращение себе этой роли, на что, в частности, указывали конфликтные взаимоотношения и конкуренция между гражданской и военной администрациями на провинциальном уровне 56. В соответствии со староосманскими представлениями об активном участии армии в политической жизни страны официальные власти не настаивали на четкой регламентации сфер деятельности и функциональных задач гражданской и военной власти на уровне вилайетов. Более того, реорганизуя провинциальное управление, они сознательно стремились противопоставить высокому статусу и неформальному авторитету губернаторов реальную власть армейских командиров.
Летом 1908 г. эта политика сыграла недобрую службу султану Абдул Хамиду II и его окружению, проводившим ее: лидеры партии ‘Единение и прогресс’, опираясь на армию, взяли власть в свои руки. Тем самым была подведена черта под продолжавшейся несколько десятилетий борьбой между гражданской бюрократией и военными за политическую гегемонию в османском государстве. На протяжении всех шести лет накануне первой мировой войны находившиеся у власти младотурки демонстрировали склонность к жесткому администрированию. Этому способствовали как социальная природа режима, лидерами которого являлись главным образом профессиональные военные, так и сложность внутри и внешнеполитической ситуации, в которой им пришлось действовать. Получив в наследство от Абдул Хамида II мощную административную структуру, младотурки использовали ее в качестве инструмента упрочения целостности империи. Сделав своей опорой административный аппарат, они вольно или невольно оказались в зависимости от профессиональной бюрократии, ядром которой являлись турки. Таким образом, политические интересы младотурок слились с их националистическими амбициями, придав их практической деятельности откровенно протурецкий характер.
Крен в сторону административного централизма и опора на армию с акцентом на национальную исключительность турок привели младотурецкий режим к отказу от традиционного для Высокой Порты использования в своих интересах гетерогенности османского общества. Оставляя в стороне последствия, которые это имело в сферах гражданско-политической и административной, подчеркнем лишь значение этого курса для армии. Младотурецкий национализм вступил в противоречие с присущим османской армии терпимым отношением к нетуркам в составе не только низшего и среднего, но и высшего звена [287] военной иерархии 57 Особенно пагубные последствия имело обострение арабо-турецких отношений 58, вызвавшее массовое дезертирство арабов из османской армии в годы первой мировой войны и участие их в боевых операциях против турок на стороне стран Антанты. Это во многом предопределило исход борьбы на ближневосточном театре военных действий в ходе первой мировой войны, способствуя разгрому и в итоге распаду Османской империи.
Сирийская территория со времени их завоевания османами в 1516 г. неоднократно являлась ареной острых политических коллизий, оказываясь в фокусе общественного внимания жителей Османской империи. Однако с конца XVIII в. военно-политическое значение сирийских провинций стало приобретать новое содержание: территориальные потери Османской империи в Северной Африке и в Европе постепенно выдвигали Сирию на первый план в рамках так называемого Восточного вопроса 59.
Настойчивость, с которой внешние силы пытались овладеть сирийскими территориями, наряду с неустойчивостью собственно османских позиций в Сирии не могла не вызывать беспокойство у официальных имперских властей, которые уделяли повышенное внимание сирийским провинциям, стремясь максимально привязать их к Османской империи 60. Кроме административно-гражданских мер важную роль в решении этой задачи играли и военные средства, и в первую очередь создание в Сирии такой армейской инфраструктуры, которая могла бы обеспечить ‘спокойствие и безопасность’ на территории провинций, что в переводе с языка официальных документов означало исключение любых сепаратистских выступлений 61.
В военном отношении сирийские владения не были самыми трудноуправляемыми, поскольку правители империи практически с самого начала отказались здесь от методов грубого давления, предоставив местным социальным структурам в обмен на их политическую лояльность определенную внутреннюю автономию 62. Сирийская политическая культура вообще нетерпимо относилась к военно-административному диктату, отвечая на него коллективным отпором всех сил, которые в обычных условиях могли быть даже враждебными друг другу 63. Этот феномен был известен еще в доосманский период, с ним неоднократно сталкивались и османы, но с хрестоматийной прямолинейностью он проявил себя во время антиегипетских выступлений в 30-х годах XIX в., когда Сирия входила в состав египетской державы Мухаммеда Али 64.
Опыт египтян, видимо, многому научил турок, поэтому, вернув себе после 1840 г. контроль над Сирией, они начали активный поиск оптимальных методов и средств, призванных [288] обеспечить интегрированность сирийских территорий в общеимперскую структуру на новой основе, отвечавшей потребностям гражданского государства, фундамент которого закладывался в танзиматскую эпоху. Именно гражданская бюрократия, задававшая тон в период Танзимата, взяла на себя задачу организационного, политического и идеологического обеспечения консолидации малоазийской метрополии с нетурецкими вассальными территориями, в том числе и сирийскими. Армия, несколько столетий стальным обручем стягивавшая зыбкий каркас империи, отошла на второй план и, ослабив свое функциональное значение в политической системе, вступила на путь ускоренной модернизации, о чем говорилось выше.
Если на материалах Малой Азии этот процесс сравнительно полно освещен в источниках и исследованиях, вопрос о его проявлении в ‘глубинке’ империи практически не изучен. Приводимая ниже работа К. М. Базили ‘Обзор Оттоманской армии в Сирии’ 65 в определенной мере восполняет скудость информации об эволюции армии на провинциальном уровне, по крайней мере в том, что касается сирийских провинций.
Неповторимость и оригинальность этого документа коренится прежде всего в яркой личности его автора. Остроумный и ироничный ‘соглядатай Востока’ 66, архимандрит Порфирий Успенский, встречавшийся с К. М. Базили в Сирии, так характеризовал его: ‘Сам консул смугленький, худенький вдовец, с проседью, остроумен, честолюбив, раздражителен, нежен к своим детям и холоден ко всем прочим, говорит много, быстро, складно, умно, занимательно’ 67 Это описание, уже приводившееся в очерке И. М. Смилянской 68, рисует человека со сложным характером, но, несомненно, незаурядного. Уроженец Стамбула, грек, сын эмигранта, приговоренного в Османской империи к смертной казни за участие в греческом национально-освободительном движении, К. М. Базили, по его собственным словам, нашел в России ‘новое отечество’. Получив образование в нежинской гимназии и в одесском Ришельевском лицее, он владел семью языками, причем русским, греческим, французским и турецким в совершенстве, опубликовал 25 печатных работ, среди которых — книги о Турции, Греции, Сирии, Восточном вопросе и др. Оказавшись в штате российского МИД, он выезжал с дипломатическими поручениями на Кавказ и в ряд стран Европы. Однако наиболее плодотворными и, по искренному признанию самого К. М. Базили, ‘самыми лучшими годами’ его жизни были 15 лет (1839-1853), которые он прожил в Сирии, занимая должность российского консула в Бейруте 69.
Многолетний опыт пребывания в Сирии и обретенное К. М. Базили за этот период глубокое знание ближневосточных, и прежде всего сирийских, реалий нашли отражение в его справке, посвященной османской армии. Своеобразие этого документа состоит в том, что он попал в Петербург не по дипломатическим каналам, как это было бы уместно для справки, [289] составленной консулом (ее дата — 8/20 января 1852 г.), а оказался на столе военного министра, поскольку был включен в донесение российского военного агента в Османской империи Остен-Сакена от 4/16 февраля 1852 г. Подготовленный незадолго до Крымской войны, этот документ едва ли привлек бы внимание Остен-Сакена, если бы не содержал достоверной, стратегически важной информации. Действительно, в справке Базили дан детальный перечень военные сил и средств, которыми располагала Османская империя в Сирии: состав и расположение войск, их материальное обеспечение и моральный дух, порядок пополнения личного состава, характеристики отдельных воинских частей и их командиров и многое другое.
Практический смысл этой информации очевиден: она адресована военачальникам, которым пришлось бы вести боевые действия на ближневосточном театре. Базили в этом вопросе даже более прямолинеен и откровенен, чем это предписывает его дипломатический статус. Убежденный сторонник разрешения Восточного вопроса любыми активными методами, в том числе и военными, он вполне допускает их применение в Сирии, более того, гарантирует успех, ‘ибо в случае атаки извне можно утвердительно сказать, что пятитысячный отряд при удачном политическом действии на местные элементы и при пособии, денежном может легко очистить Сирию в одну кампанию от турецкой армии’.
Военно-политическая направленность рекомендации Базили столь очевидна, что невольно закрадывается мысль, а не скрывается ли за словами честолюбивого грека наряду с глубоким убеждением в неизбежности краха Османской империи желание ускорить его, отомстив своему бывшему отечеству за изгнание и разорение.
Примечательной особенностью обзора является его композиционное построение, которое выдержано в строгом соответствии с канонами бюрократической психологии. Автору было неизвестно, захочет ли лицо, на стол к которому в Петербурге попадет этот документ, углубляться в его содержание или, бросив беглый взгляд на начало и конец обзора, отнесет его в разряд малозначительных донесений. Именно для такого беглого просмотра Базили и предваряет документ небольшим введением и завершает кратким резюме, в которых сконцентрированы главнейшие идеи автора обзора.
Одной из центральных проблем, рассматриваемых автором донесения, является соотношение военной и гражданской власти на уровне провинции. Показывая, сколь неопределенной могла быть граница между военной и гражданской администрациями в Османской империи, Базили уже в самом начале обзора приводит пример командующего иракским армейским корпусом, который по совместительству являлся гражданским губернатором одноименной провинции. В дальнейшем он неоднократно возвращается к этой теме. Она занимает ключевое место [290] в заключительном параграфе документа, где автор отмечает, что, ‘может быть, ни в одном государстве не соблюдается большею щекотливостью со стороны обеих властей разграничение’ между военной и гражданской администрациями, вводимое в империи с 1843 г. Тут же он подчеркивает, что редко личные отношения двух властей бывают дружелюбными и ‘корпусной всегда почти в ссоре с генерал-губернатором’. Возможно, подыгрывая политическим вкусам николаевской России, Базили не скрывает презрения и неприязни к ‘порочному гражданскому управлению’ Сирией, отдавая предпочтение администраторам в военных мундирах. Сочувствуя армии, утратившей всевластие в сирийских провинциях, он желает возвращения ей былого статуса, завершая обзор так: ‘Гражданское управление Сирии было бы надежнее в руках одной военной власти’.
Рассматривая взгляды Базили на эволюцию политической системы сирийских провинций, едва ли правомерно применять критерии цивилизационного развития, т. е. оценивать их в свете формирования гражданских буржуазных обществ в Европе. Для Базили-историка отправной точкой является не идеальная модель, а реальная ситуация в стране — объекте его изучения, анализ которой приводит его к убеждению, что замена ‘военных форм управления гражданскими противоречит военной природе османского государства. Процесс формирования гражданского общества в сирийских провинциях Османской империи, начавшийся на его глазах под влиянием реформ сверху, протекал столь болезненно трудно, что ему, стороннему наблюдателю, казалось благом сохранение прежней военно-административной системы.
Базили не мог знать, что именно в Сирии методы гражданского управления с опорой на бюрократические слои, получив поддержку клановю-общинной элиты, окажутся весьма плодотворными, что под влиянием формирования относительно устойчивой социальной общности — землевладельческой бюрократии — откроется путь для углубления межобщинной интеграции и общесирийской региональной консолидации 70. Базили не знал и того, что сходные процессы, но с еще большей интенсивностью и глубиной будут происходить на Балканах, тогда как в большинстве других районов империи военно-административные методы сохранят свое значение. Не мог он знать и об острой конкурентной борьбе, которая развернется во второй половине XIX в. между сторонниками гражданских и военных методов управления, о драматической развязке, которую эта борьба получит под влиянием сначала деспотического правления султана Абдул Хамида II, а затем младотурецкой диктатуры.
Тем интереснее и важнее, что уже на раннем этапе модернизации сирийского общества в танзиматскую эпоху внимательный взгляд Базили уловил важнейший конфликт, определивший логику политической эволюции сирийского общества и [291] Османской империи в целом, и не только уловил, но и описал его с редкой компетентностью.
Серьезного изучения заслуживают и другие суждения консула, носящие более частный характер. Примечательно его мнение о том, что армия на территории сирийских провинций была не способна, да и не предназначалась для их обороны от внешнего врага, поскольку ‘занимаемая нынче Сирию военная сила едва достаточна на внутренний гарнизон в опору самого снисходительного гражданского управления’. Базили определяет численность сирийской армии в 20 тыс. человек, подчеркивая при этом, что необходимо ее удвоение, для того чтобы ее способность контролировать ситуацию во вверенных провинциях приблизилась к мзлоазийсксму или румелийскому уровню 71. Но даже и 20-тысячная, она являлась непосильным бременем для сирийского бюджета, ибо поглощала ‘все доходы края за уплатою гражданского управления и по недостаточности’ требовала еще приплаты из государственной казны.
Таким образом, точка зрения, что Малая Азия обогащалась за счет нетурецких провинций, не представляется верной (по крайней мере в отношении Сирии). Базили оказался прав, говоря, что ‘доходы края еще долго, весьма долго не прикроют содержания 20-тысячного корпуса, необходимого для его внутреннего охранения’. Состояние хронической убыточности сирийских провинций для казны империи подтверждается статистическими материалами второй половины XIX — начала XX в. 72.
Чрезвычайный интерес и значение имеют описания Базили относительно начала рекрутского набора сирийцев в османскую армию, к которому власти приступили с 1850 г. Фактически именно с этого времени на территории Сирии начали формироваться регулярные воинские части, укомплектованные местными жителями — арабами-мусульманами, что являлось важной вехой на пути создания национальной сирийской армии.
С точки зрения военной организации края примечательна выводимая Базили связь дислокации тех или иных воинских частей различных родов войск с задачей защиты оседлых районов от бедуинов.
Замечательной прямотой отличаются характеристики, даваемые в обзоре морально-психологическому состоянию войск и их боеспособности. Отмечаемое, в частности, устойчивое нежелание турок сражаться против турок, а арабов против арабов добавляет скептицизм в рассуждения Базили о целесообразности замены турок арабами для службы в частях, дислоцированных на сирийской территории и предназначенных прежде всего для ‘гражданского управления’. При этом он подчеркивает: именно обещание, данное властями сирийским рекрутам, что они будут причислены к сирийскому армейскому корпусу и никогда не выступят за пределы Сирии, обеспечило успех набора в целом, хотя он и был омрачен мятежом алавитов 73, отказавшихся подчиниться властям в этом вопросе. [292]
Характеризуя отдельные рода войск, Базили говорит об удовлетворительном состоянии пехоты, тогда как кавалерию и артиллерию считает слабыми, указывая конкретные причины их низкой боеспособности. (Войска башибузуков 74 он характеризует как ‘сброд всяческих наездников’, которые вербуются ‘из бродяг, большей частью кюрдов, тюркменов и малоазийских турок’. Среди нерегулярных войск он выделяет особую категорию пушкарей, наследственно приписанных к крепостям, отмечая, впрочем, что никакой роли в военной жизни они уже не сыграют. Заботу властей об армии Базили иллюстрирует подробным перечнем пищевого довольствия солдат, которое выгодно отличалось от рациона гражданских жителей.
Эти и другие факты, уникальные наблюдения очевидцев событий, содержащиеся в обзоре консула, освещают чрезвычайно интересный этап становления военной организации османской армии в Сирии — переходный период к созданию регулярной армии. Поднимаемые в обзоре проблемы далеко выходят за рамки военного донесения, затрагивая вопросы политической системы, .политической культуры, этнопсихологии и, конечно, истории. Базили-историк сумел придать субординационному донесению историчность, облек его в яркую публицистическую форму, насытил фактами, что в совокупности делает этот документ важным историческим источником, интересным как для специалистов, так и для широкого круга читателей.
1. О. И. Сенковский остроумно описал этот феномен следующей фразой, вложенной в уста турка: ‘Это государство основано страхом нашего ятагана и страхом ятагана должно быть поддерживаемо’. См.: Собрание сочинений Сенковского (Барона Брамбеуса). СПб., 1859. Т. 7, с. 49 (далее: Сенковский).
2. Жуков К. А. Эгейские эмираты в XIV-XV вв. М., 1988, с. 141.
3. Там же, с. 76.
4. Иванов Н. А. О типологических особенностях арабо-османского феодализма (Типы общественных отношений на Востоке в средние века). М., 1982, с. 143-144.
5. Мейер М. С. Новые явления в социально-политической жизни Османской империи. — Османская империя: система государственного управления, социальные и этнорелигиозные проблемы. М., 1986, с. 157-158.
6. Система девширме начала применяться в первой половине XV в. О ней см.: Wittet P. Devshirme and Shari’ia — Bulletin of the School of Oriental and African Studies. 1956, vol. 17(2), c. 271-272, Новичев А. Д. К истории рабства в Османской империи. Система девширме. — Тюркологический сборник 1976. М., 1978, Записки янычара. Введ., пер. и коммент. А. И. Рогова. М., 1978, с. 98.
7. Мейер М. С. Новые явления…, с. 106-161.
8. О возникновении и эволюции янычарского корпуса см.: Петросян И. Е. К истории создания янычарского корпуса. — Тюркологический сборник 1978. М., 1984, с. 191-200, Петросян И. Е. Мебде-и канун-и йеничери оджагы тари- хи (История происхождения законов янычарского корпуса). М., 1987, Ви- тол А. В. Османская империя (начало XVIII в.). М., 1987, с. 23-25.
9. Абд ал-Карим Рафик. Ал-Араб ва-л-усмаиийун (1516-1916). Димашк, 1974, с. 35.
10. Арунова М. Р., Орешкова С. Ф. Османская империя в начале XVIII в. и ее описание П. А. Толстым. — Русский посол в Стамбуле Петр Андреевич Толстой и его описание Османской империи начала XVIII в. М., 1985, с. 10-11, Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году. М., 1983, с. 43-44.
11. Миллер Л. Ф. Краткая история Турции. М., 1948, с. 16.
12. Маркс К. Хронологические записки — Архив Маркса — Энгельса. Т. 4. М., 1939, с. 189.
13. Мейер М. С. Новые явления…, с. 159.
14. Кризисные явления в османском войске были подмечены и описаны еще ‘великим послом в Турции’ князем Кшиштофом Збаражским в его записке ‘О состоянии Оттоманской империи и ее войска’, относящейся к периоду польско-турецкой войны 1620-1621 гг. — Османская империя в первой четверти XVII века. Сборник документов и материалов. М., 1984, с. 155-156.
15. Первый постоянный российский посол в Османской империи П. А. Толстой, посланный в Стамбул Петром I в 1702 г., давая характеристику османской кавалерии, отмечал: ее военачальники, сознавая, что порядок организации кавалерии ‘велми худ’, тем не менее ‘иностранным обучением гнушаются и не токмо его внимать, ниже слушати об нем не хотят, уповая на многочисленные свои рати’, ибо ‘вся их воинская хитрость и сила состоится в их множестве’ (Русский посол в Стамбуле…, с. 99).
16. Ослаблению османской армии способствовали и другие факторы: огромное число (до девяти десятых общего количества тимаров и зеаметов) спорных условных наделов, увеличение за счет военных условных пожалований фонда земельных владений, не связанных с несением военной службы (арпалыков и башмаклыков), и др. См.: Петросян И. Е. Мебде-и канун-и йеничери…, с. 17-21, Смирнов В. Д. Кучибей Гомюрджинский и другие османские писатели XVII в. о причинах упадка Турции. СПб., 1873, с. 82-84, 107, 127
17. Речь идет о конной гвардии в составе войск капыкулу, получавшей, подобно янычарам, жалованье от султана и набиравшейся сходным с янычарами образом. Их формирования именовались алты бёлюк (букв, ‘шесть отрядов’), а воины — улуф сипахи (‘сипахи на жалованье’). См.: Русский посол в Стамбуле…, с. 132, 137-138.
18. Орешкова С. Ф. Государственная власть и некоторые проблемы формирования социальной структуры османского общества. — Османская империя…, с. 11.
19. Корпус яя был учрежден в 1329 г. по приказу султана Орхана. При нем же был создан и корпус мюселлем. См.: Шамсутдинова А. М. Проблемы становления османского государства по турецким источникам XIV-XV вв. — Османская империя…, с. 33.
20. Петросян И. Е. К истории создания янычарского корпуса, с. 193.
21. Ликвидация основной массы войск яя и мюселлем, а также переход ее в категорию податного населения не лишали земельных владений и связанных с ними привилегий их командиров — беев, которые сохраняли свои зеаметы, новые тимариоты и займы, получившие в свое распоряжение земли яя и мюселлемов, переходили в подчинение к адмиралу флота Османской империи (капудан-паше), т. е. на тимарной основе формировался корпус морских офицеров (Орешкова С. Ф. Государственная власть…, с. 9).
22. Отметим социальную эволюцию массовых ополчений пехоты (азапы), кавалерии (акынджы), иррегулярных формирований кочевников.
23. ‘Это учреждение, которому воинская Европа долго удивлялась и завидовала, было главным орудием побед и величия султанов’ (Сенковский, с. 72).
24. Клейнман Г А. Армия и реформы. Османский опыт модернизации. М., 1989, с. 146-152.
25. Петросян И. С. Янычарские гарнизоны в провинциях Османской империи в XVI-XVII вв. — Османская империя…, с. 69-70.
26. Jacob G. Beitraege zur Kenntnis des Derwisch-Ordens der Bektaschis. В., 1908, с. 6-8, Тримингем Дж.-С. Суфийские ордены в исламе. М., 1989, с. 190.
27. Петросян И. Янычарские гарнизоны…, с. 69-70.
28. Gibb Н. A., Bowen Н. Islamic Society and the West. L., 1957, c. 187.
29. В связи с этим Сенковский отмечает: ‘Почти все мусульмане были янычарами — по имени- — для чести — для личной безопасности, паши и визири между тем получали жалование за тех, которые не имели нужды жить в казармах’ (Сенковский, с. 72).
30. О нем см.: Мейер М. С. Восстания городских низов Стамбула в 1730 г. (Причины и характер). — Народы Азии и Африки. 1963, No 4, с. 77-89.
31. О нем см.: Dodwell Н. The Founder of Modern Egypt. Cambridge, 1931, Mapsot Afaf Lutfi al-Sayyid Egypt in the Reign of Muhammad Ali. Cambridge, 1984.
32. Мейер M. С. Восстание городских низов…, Мусаев А. М. ‘Дестари салих тарихи’ — новый источник по истории восстания Патрона Халила в 1730 г. в Стамбуле. — Тюркологический сборник 1979. М., 1985, с. 69 и сл.
33. Розен охарактеризовал янычар как ‘единственный оплот против тирании правительства’ (Розен Д. Г История Турции от победы реформ в 1826 году до Парижского трактата в 1856 году. Ч. 1. СПб., 1872, с. 3).
34. О ликвидации янычарского корпуса см.: Новичев А. Д. История Турции. Т. 2. Новое время. Ч. 1 (1792-1839). Л., 1968, с. 134-150, Клейнман Г. А. Армия и реформы…, с. 51 и сл.
35. О военных реформах XVIII в. см.: Витол А. В. Османская империя (начало XVIII в.). М., 1987, с. 85-91, Каменев Ю. А. К истории реформ в османской армии в XVIII в. — Тюркологический сборник 1978. М., 1984, с. 139-150.
36. Абд ал-Азиз Мухаммад Ауад. Ал-Идарату-л-усманийа фи вилайати Сурийа (1864-1914). Ал-Кахира, 1969, с. 12-16 (далее: Абд ал-Азиз Ауад),
37. Клейнман Г А. Армия и реформы…, с. 59 и сл.
38. В середине июня 1825 г. были обнародованы султанские указы о ликвидации корпусов янычар и близких им по положению формирований конницы, находившихся на султанском жалованье.
39. Энгельс Ф. Армии Европы — Турецкая армия. — Маркс К. и Энгельс Ф, Сочинения. 2-е изд. Т. 11. М,, 1958, с. 487
40. Findley Carter V. Bureaucratic Reform in the Ottoman Empire. The Sublime Porte, 1789-1922. Princeton, 1980, c. 153.
41. Энгельс Ф. Армии Европы…, с. 487. Адрианопольский мирный договор был заключен после победы России над Турцией в войне 1828-1829 гг. См.: Шеремет В. Я. Турция и Адрианопольский мир 1829 г. Из истории Восточного вопроса. М., 1975, с. 153-187, полный текст договора на русском языке см.: Юзефович Т. Договоры России с Востоком. Политические и торговые. СПб., 1869.
42. Цит. по: Шильдер Н. Русско-турецкая война в Европейской Турции в 1828-1829 годах. Пер. с нем — Военный сборник. СПб., 1876, No 11, с. 23.
43. Силин А. С. Экспансия Германии на Ближнем Востоке в конце XIX века. М., 1971, с. 35 и сл.
44. О первых результатах военной реформы см.: Шильдер Н. Русско-турецкая война…, с. 28 и сл.
45. [Вронченко М.] Обозрение Малой Азии в нынешнем ее состоянии, составленное Русским путешественником. Ч. 1. СПб., 1839, с. 259-260, Новичев А. Д. История Турции. Т. 2. Ч. 1, с. 219 и сл
46. Фактически именно с 1843 г., в значительной мере под влиянием султанского указа от 6 декабря, началась планомерная реорганизация армии. См.: Серчевский Е. Обозрение Оттоманской империи, Молдавии, Валахии, Сербии. СПб., 1854, с. 182-197, Обручев Н. И. Военно-статистический сборник на 1868 г. СПб., 1868, с. 74-81, Новичев А. Д. История Турции. Т. 3. Новое время, ч. 2 (1839-1853), с. 132-134.
47. Этот закон дал толчок к серии военных реформ (см. также примеч. 48). См.: Убичини А. и де-Куртейль. Современное состояние Османской империи. СПб., 1877, с. 155-160, Кантакузин М. А. Вооруженные силы Турции. СПб., 1873, с. 65-78.
48. Закон 13 ноября 1886 г. вступал в силу 1 марта 1887 г. Он вводил строго централизованное военно-административное деление империи на семь военных округов, предусматривая дробление каждого из них на более мелкие территориальные единицы, в которых дислоцировались соответствующие воинские контингенты — дивизии, бригады, полки, батальоны и роты. В соответствии с законодательными актами 1869 и 1886 гг. вводилась обязательная воинская повинность, распространявшаяся как на мусульман, так и на христиан, которым с мая 1855 г. разрешалось служить в османской армии. См.: Лебедев А. Н. Очерк вооруженных сил Турецкой империи. Выпуск первый. Тифлис, 1890, с. 3, 140-145 и сл., Силин А. С. Экспансия Германии на Ближнем Востоке…, с. 167, Абд ал-Азиз Ауад, с. 139 и сл.
49. Недзвецкий В. Греко-турецкая война 1897 г. — Военный сборник. 1897, No 9, с. 75.
50. По официальным сведениям ежегодника военного министерства за 1891/92 г., число офицеров, окончивших курс в учебных заведениях, достигало лишь 9%. По данным 1908 г., оно возросло до 44%, а в высшем командном составе армии стало абсолютно преобладающим (Вооруженные силы Турции. СПб., 1910, с. 15-16).
51. По словам полковника Газенкампфа, между офицерами мектебли и алайли существовала ‘сильнейшая взаимная ненависть в очевидный ущерб службе’ (Газенкампф [М. Б.] Очерк современного состояния Вооруженных Сил Турции. СПб., 1876, с. 39).
52. М. А. Кантакузин пишет, что уже к началу 70-х годов XIX в. ‘научный элемент, добравшись до высших государственных должностей, распространился и в армии… Воспитанники военно-учебных заведений вытеснили старых, заслуженных, безграмотных офицеров… но при этом связь между офицерами и солдатами разорвалась’ (Кантакузин М. А. Вооруженные силы Турции, с. 78).
53. Недзвецкий В. Греко-турецкая война 1897 г. — Военный сборник. СПб., 1897, No 10, с. 159-161, 1898, No 3, с. 52 и сл.
54. Вооруженные силы Турции, с. 21.
55. Об этом говорит широкое участие военных в различных политических обществах и движениях. См.: Шелковников Б. Младотурки как политическая партия и роль их в турецкой армии. — Известия штаба Кавказского военного округа. Тифлис, 1904, No 1-2, с. 8 и сл.
56. Арабский исследователь Абд ал-Азиз Ауад подчеркивал, что нередко командующие армейскими корпусами не проявляли должной заинтересованности в сохранении политической стабильности в провинциях, поскольку в случае смены губернатора, не сумевшего обеспечить порядок в вилайете, функции главы гражданской администрации могли быть переданы военному командованию. В то же время кризисная обстановка в том или ином вилайете позволяла командующему армией требовать у Стамбула расширения полномочий для борьбы со смутами и усиления самой армии, что укрепляло ее позиции как социально-значимой силы (Абд ал-Азиз Ауад, с. 143).
57. В 1910 г. военный министр и командующий III армией были арабами, начальник генштаба и командующий IV армией — албанцами, командующий II армией — курдом, V армией — татарином, VI — армией — черкесом, VII армии — боснийцем (Абд ал-Азиз Ауад, с. 141).
58. О дискриминационных мерах в отношении офицеров-арабов и судебных процессах над ними см.: Мунир Муса. Ал-Фикр ал-Араби фи-ль-аср ал-хадис (Сурия мин ал-карн ас-самин ашар хатта ал-ам 1918). Бейрут, 1973, с. 206-210, Адхам ал-Джунди. Шухадау-ль-харб ал-аламийа ал-кубра. Димашк, 1960, с. 29-30, 133-134.
59. См.: Восточный вопрос во внешней политике России (конец XVIII — начало XX в.). М., 1978, с. 5, Зеленев Е. И. Сирия. Восточный вопрос и проблема Палестины. — История и традиционная культура народов Востока. Ч. 2. М, 1989, с. 138 и сл.
60. Об эволюции османского провинциального управления в Сирии см.: Смилянская И. М. Османское провинциальное управление и общественные институты в Сирии XVIII в. — Государственная власть и общественно-политические структуры в арабских странах. История и современность. М., 1984.
61. Абд ал-Азиз Ауаду с. 139 и сл., Зеленев Е. И. Русские и арабские материалы о Сирийской армии. — Вестник военной истории. М., 1991, No 2.
62. Зеленев Е. И. Некоторые вопросы арабо-сирийской политической культуры и проблемы административного управления Сирией в первой половине века. — История и традиционная культура народов Востока. Ч. 2, с. 115-119.
63. Смилянская И. М. Османское провинциальное управление…, с. 61.
64. Базили К. М. Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях. М., 1962, с. 133-136, 170, 190 и др., Смилянская И. М. Крестьянское движение в Ливане в первой половине XIX в. М., 1965, с. 57-78.
65. Подготовка текста документа к печати осуществлена Эммой Григорьевной Аствацатурян.
66. Крымский А. Е. История новой арабской литературы (XIX — начало XX века). М., 1971, с. 294.
67. Успенский П. Книга бытия моего. Т. 3. СПб., 1894, с. 615.
68. В очерке дано всестороннее описание жизненного пути К. М. Базили (Смилянская И. М. К. М. Базили — российский дипломат и историк Сирии. — Очерки по истории русского востоковедения. М., 1959, с. 52-78).
69. Там же, с. 54, 52, 59 и сл.
70. О землевладельческой бюрократии и ее роли в социально-политической жизни сирийских провинций Османской империи см.: Khoury Philip S. Urban Notables and Arab Nationalism. The Politics of Damascus (1860-1920). Cambridge, 1983.
71. Направленность сирийского армейского корпуса на решение исключительно внутриполитических задач в границах сирийских провинций сохранилась в значительной степени и во второй половине XIX в. См.: Газенкампф М. В. Вооруженные силы Турции. — Военный сборник. 1876, No 12, с. 224.
72. Абд ал-Азиз Ауад, с. 218-219.
73. Об алавитах см. — Ансари (араб, ‘последователи’) — члены исмаилитской секты. Считается, что они являются потомками финикийцев или иных древних племен (ассимилированных финикийцами), сохранившими большую часть своих традиций и верований. После длительной борьбы были приобщены к исмаилизму. В своем вероучении сочетают исмаилизм с элементами христианства, зороастризма и язычества. Нусейриты — старое название членов этой секты, происходит от имени одного из вероучителей — Мухаммеда ибн Нусайра (IX в.). Оба наименования отражены в топонимике Ансарийских гор: Джебель-Ансария, или Джебель-Нусария, — район компактного проживания членов секты. Современное название представителей вероучения — алавиты. Религиозный обряд ансари включает чтение из Евангелия, причащение вином и хлебом
74. Башибузуки — нерегулярные воинские формирования османской армии.
Текст воспроизведен по изданию: Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века. М. Наука. 1991
Зеленеев Е. И. — текст, 1991
OCR — Парунин А. 2012
Исходник здесь: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XIX/1820-1840/Bazili_3/framepred2.htm