ОСИПЪ ИВАНОВИЧЪ СЕНКОВСКІЙ.
ОСИПЪ ИВАНОВИЧЪ СЕНКОВСКІЙ.
Осип Иванович Сенковский, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1858
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Собраніе сочиненій А. В. Дружинина. Том седьмой.
С.-Пб, Въ типографіи Императорской Академии Наукъ, 1865
Начало ныншняго 1868 года ознаменовалось не однимъ печальнымъ для нашей литературы событіемъ. Еще недавно сообщали мы нашимъ читателямъ о кончин нашего извстнаго учонаго и одного изъ редакторовъ ‘Русскаго Встника’ Петра Николаевича Кудрявцева, а теперь намъ снова приходится говоритъ о новой потер: 5 марта, утромъ, скончался человкъ, нкогда имвшій большое вліяніе на русскую словесность и въ особенности журналистику, бывшій редакторъ и основатель ‘Библіотеки для Чтенія’, Осипъ Ивановичъ Сенковскій. Смерть пришла къ нему тихо, безъ сопровожденія обычныхъ страданій: большая часть изъ людей, близкихъ къ покойному, за нсколько дней видавшіеся и говорившіе съ нимъ, не подозрвали о ея близости. Постоянные и изнурительные недуги, съ которыми О. И. какъ бы сжился за послднія пятнадцать лтъ своей жизни, съ нкоторыхъ поръ утратили надъ нимъ часть своей силы, что было для всхъ замтно по увеличившейся литературной дятельности покойница. Оживленіе, начавшееся въ нашей литератур въ послднее время, какъ будто освжило собой угасающія силы ветерана русской журналистики. Многіе изъ послднихъ, такъ сказать, предсмертныхъ фельетоновъ барона Брамбеуса имли успхъ въ публик и какъ бы напоминали собой его былую дятельность, съ ей полезными, оригинальными, и по временамъ неудовлетворительными особенностями.
Въ краткой некрологической стать. невозможно прослдить за обширной дятельностью Сенковскаго, какъ оріенталиста, преподавателя, критика. Фельетониста и повствователя,— мы не сомнваемся, что о его трудахъ и заслугахъ будетъ еще сказано не одно слово въ нашей словесности. Одной стороны мы однако не можемъ и не должны пройти молчаніемъ: на страницахъ журнала, основаннаго покойнымъ О. П., мы хотимъ воздать ему должную честь, какъ русскому журналисту. Издавна чуждаясь всякой литературной рутины, мы и теперь будемъ стараться, чтобъ наши краткія слова не имли ничего офиціально-похвальнаго, безстрастно-панегирическаго, какъ оно всегда почти бываетъ съ некрологическими замтками. Мы не станемъ утаивать несовершенствъ въ дятельности О. И., вовремя его завдыванія ‘Библіотекою для Чтенія’,— но станемъ потому, что благотворная и благородная сторона его трудовъ съ избыткомъ выкупала вс сказанныя несовершенства.
Огромный успхъ въ публик, которымъ пользовалась ‘Библіотека для Чтенія’ за все время, когда Сенковскій былъ ей настоящимъ и дятельнымъ редакторомъ, по нашему мннію, долженъ быть приписанъ весь — достоинствамъ и способностямъ О. И. Во всей современной ему русской литератур не находилось человка, который въ качествахъ, необходимыхъ для журналиста, могъ бы соперничать съ основателемъ ‘Библіотеки для Чтенія’. По высокому, солидному, многостороннему образованію, Сенковскій могъ назваться первымъ изъ первыхъ литераторовъ своего времени. Кром языковъ древнихъ и восточныхъ, онъ зналъ въ совершенств языки: русскій, французскій, нмецкій, англійскій, итальянскій и польскій, кром глубокихъ свдній по отрасли наукъ, которымъ преимущественно посвятилъ онъ свои занятія въ молодости (восточные языки и восточная литература), онъ имлъ обширныя познанія въ наукахъ естественныхъ и политическихъ. Читая безпрестанно и владя удивительной памятью, О. И., когда еще его здоровье допускало ‘излишества труда’, слдилъ за всми, не только замчательными, но даже второстепенными и третьестепенными явленіями современной науки и словесности. Онъ могъ бесдовать съ первокласснымъ медикомъ и удивлять его своими познаніями въ области медицинскихъ наукъ, первостепенные европейскіе виртуозы отдавали справедливость его парадоксальнымъ, но глубокимъ взглядамъ на сокровенные законы ихъ искусства, экономистъ, разговаривая съ О. И., видлъ, что ему знакомы труды всхъ европейскихъ, особенно англійскихъ, писателей по части политической экономіи. Понятно, что при обладаніи такими средствами, Сенковскій могъ вести и велъ свое періодическое изданіе несравненно лучше, чмъ его сверстники вели свои журналы. Владя даромъ популярнаго и остроумнаго изложенія, создавши себ свой слогъ и свою манеру, неутомимо пользуясь всми сокровищами французской, нмецкой и англійской словесности, онъ не безъ основанія могъ отозваться въ послдствіи, разсказывая о первыхъ годахъ ‘Библіотеки для Чтенія’, ‘хлопотъ у меня было очень мало, а сотрудниковъ еще меньше: я самъ былъ и редакторомъ, и сотрудникомъ, а иногда и переводчикомъ’.
Не можетъ быть сомннія въ томъ, что способность къ разнообразной журнальной работ, въ соединеніи съ полнотою и многосторонностью свдній О. И., положила начало его слав, какъ журналиста, и въ тоже самое время принесла ему нкоторый вредъ, какъ журналисту же. Въ цвт лтъ и умственной энергіи, сильный своею извстностью, поощренный блистательнымъ успхомъ изданія, имъ предпринятаго и имъ однимъ поддерживаемаго, редакторъ ‘Библіотеки для Чтенія’, надясь на огромную силу собственной своей личности, не позаботился окружить себя людьми, изъ числа которыхъ могъ бы онъ сформировать сильный литературный кругъ, связанный одними и тми же убжденіями, а coвременемъ выбрать себ помощниковъ и товарищей. Трудно объяснить съ достоврностью причины того литературнаго одиночества, котораго постоянно держался Сенковскій и которое но временамъ вводило его въ странныя и безвыходныя положенія, но намъ кажется, что въ одиночеств этомъ не было ничего преднамреннаго или исходящаго изъ пренебреженія къ другимъ литераторамъ. Мы знали О. И. около десяти лтъ и во вс эти десять лтъ не подсмотрли въ его характер никакой неуживчивой особенности, не подслушали въ его разговорахъ о литератур чего нибудь очень враждебнаго новому ей направленію. Нкоторые изъ современныхъ писателей, незнакомые ему лично и даже предубжденные противъ его литературной дятельности (напримръ И. С. Тургеневъ), были любимыми авторами покойника, и всякую ихъ хорошую вещь онъ привтствовалъ съ полнымъ радушіемъ. Когда ему приходилось сходиться съ какимъ нибудь литераторомъ, составившимъ себ извстность за послдніе годы, О. И. всегда оказывался и привтливымъ, и сообщительнымъ. Но въ его характер — и это мы знаемъ наврное — преобладающей особенностью всегда было то, что англичане называютъ shyness, то есть отчасти врожденная, отчасти развитая обстоятельствами трудность къ сближенію съ другими людьми. Искать въ комъ нибудь, подлаживаться къ другому человку, онъ не могъ бы ни за что въ свт, но если обстоятельства сами сводили его съ существомъ достойнымъ пріязни, онъ его держался постоянно и въ своихъ сношеніяхъ съ нимъ иногда былъ очарователенъ. Мы помнимъ ночныя бесды и немноголюдныя собранія, посреди которыхъ покойный Сенковскій любилъ давать волю своему остроумію, а остроуміе это въ изустныхъ бесдахъ, но временамъ, далеко оставляло за собой то замчательное остроуміе, какимъ восхищались ревностные поклонники печатнаго барона Брамбеуса. Смло модемъ сказать, что воспоминанія о подобныхъ разговорахъ принадлежатъ къ числу драгоцннйшихъ воспоминаній нашей молодости. И сколько разъ приходила намъ въ -о время печальная мысль: ‘и этотъ высокообразованный человкъ, съ его свтлымъ умомъ, съ его яснымъ взглядомъ на вещи, съ его терпимостью и пониманіемъ жизни, человкъ столько сдлавшій для русской словесности, гаснетъ посреди полнаго одиночества, имъ же вызваннаго, имъ же подготовленнаго!’ Память о годахъ, когда онъ все длалъ одинъ и могъ самъ быть своимъ первымъ помощникомъ, вредила Сенковскому очень много. Въ молодости ему было весело не нуждаться ни въ комъ, держать себя въ сторон отъ молодого поколнія, на сверстниковъ своихъ глядть съ ироніей, отчасти ими заслуженною. Но съ годами пришли недуги и усталость, а зданіе, поддерживаемое столько лтъ одною, хотя очень сильною рукою, рухнуло съ трескомъ, чуть эта рука должна была опуститься.
Въ журнальной дятельности О. И.,— и стало быть во всемъ значеніи ‘Библіотеки для Чтенія’, въ лучшіе годы ея существованія, необходимо отличать дв стороны, о которыхъ мы сейчасъ будемъ говорить. Журналъ, имъ основанный и имъ поставленный на первое мсто въ ряду русскихъ періодическихъ изданій, по мннію его редактора, имлъ дв задачи, изъ которыхъ главную мы можемъ передать такъ: ‘служить для русскаго читателя иностраннымъ обозрніемъ, знакомить русскую публику со всмъ замчательнымъ въ области иностранной и особенно англійской словесности’. Русская литература (по первоначальнымъ соображеніямъ основателя) не должна была играть въ журнал особенно важной роли: только огромный успхъ, какимъ встрчены были первыя повсти и литературная лтопись, побудили редакцію увеличить отдлъ критики и заботиться о запас повстей на будущее время. Но и тутъ, относительно статей оригинальныхъ, ‘Библіотека для Чтенія’, по иде ея редактора, должна была оставаться ничмъ инымъ какъ занимательнымъ альманахомъ, въ род ‘Новоселья’, въ то время имвшаго такой успхъ въ русской публик. О. И. никогда не обманывался на счетъ значенія своего журнала и своей критики: требованія публики, неслыханный успхъ его краткихъ и блистательныхъ рецензій, заставляли его заниматься литературною лтописью съ особеннымъ тщаніемъ, но въ годы сильнйшаго ея успха, остроумный рецензентъ не обманывалъ себя по части ея значенія. Сенковскій зналъ лучше всхъ своихъ противниковъ, что судьба не создала его критикомъ въ строгомъ смысл этого слова, зналъ и то, что лучшія страницы его литературной лтописи не содержатъ въ себ ничего особенно плодотворнаго для современной ему русской словесности. Онъ не преувеличивалъ своей роли, какъ цнителя изящныхъ произведеній. Онъ не силился возвести въ какую нибудь теорію своего гоненія на плохихъ поэтовъ, свой походъ противъ сихъ и оныхъ, свои мткія шутки противъ сробумажныхъ изданій и раздирательной литературы. Читатель требовалъ остротъ и шутокъ, читатель встрчалъ каждую рецензію Сенковскаго выраженіемъ восторженнаго одобренія, и Сенковскій былъ не прочь шутить съ читателемъ, иногда даже шутить надъ читателемъ. Онъ не пересталъ шутить даже и тогда, когда требованія публики стали измняться, когда на арену русской критики выступили люди съ боле серьознымъ взглядомъ на русскую словесность, съ несравненно боле сильнымъ призваніемъ къ критической дятельности.
Здсь намъ по необходимости приходится коснуться одной изъ самыхъ рзкихъ особенностей въ дятельности О. И. какъ русскаго журналиста. Невозможно скрывать, да и не нужно скрывать того, что онъ никогда не имлъ особенной привязанности къ русской словесности, какъ старой, такъ и современной. Холодность эта происходила не отъ высокомрія, не отъ насмшливаго воззрнія, не отъ какой нибудь эгоистической причины: она была просто холодностью высокообразованнаго иностранца, не жившаго внутри Россіи, едва знакомаго съ силой и поэзіею русской жизни. Погружаясь въ океанъ французской, англійской и нмецкой современной литературы, Сенковскій слишкомъ мало думалъ о мелкой, и еще слабой стру живой воды, которая текла въ произведеніяхъ юной русской мысли и юнаго русскаго художества. Онъ желалъ всякихъ успховъ русской наук и русской поэзіи, врилъ, что современемъ успхи эти придутъ сами собою, но въ настоящемъ видлъ въ русской словесности лишь одн попытки, робкія слова, подражанія чужеземцамъ, школьныя начинанія. Взглядъ Сенковскаго на русскую литературу мы можемъ выразить такими словами: ‘намъ надо учиться и учиться, а не кричать о нашихъ необыкновенныхъ успхахъ. Мы еще дти, мы еще ученики,— наши поэты поютъ съ чужого голоса, наши повствователи подражаютъ Бальзаку и Скотту, а наша публика, плохо знакомая съ оригиналами, сгоряча, признаетъ подражателей великими мастерами дла. Наука наша ушла весьма недалеко, мы кричимъ обо всякой компиляціи, набросанной общедоступнымъ языкомъ, не зная о томъ, что въ Европ ни одинъ порядочный учоный уже не пишетъ языкомъ неудобнымъ. На какомъ основаніи можемъ мы восхищаться собой и своими трудами? что новаго и собственно намъ принадлежащаго внесли мы въ сокровищницу европейской науки и европейскаго искусства? Прислушайтесь къ отзыву чужеземцовъ, самыхъ пристрастныхъ въ пользу нашей литературы — этимъ вы лучше всего оцните всю мру нашей самонадянности. Мы не виноваты въ томъ, что мало сдлали, давно ли развилась у насъ наука и возможность литературнаго труда? Самовосхваленіемъ тутъ не поможешь. Наши новые журналы, въ которыхъ столько самовосхваленія и толковъ о заслугахъ нашей словесности, тоже, что рукописные журналы, издающіеся въ пансіонахъ и школахъ: въ нихъ одна ученическая рзвость съ ученическимъ ребячествомъ. Перечитайте вс русскіе романы и повсти, имвшіе успхъ за послдніе три года,— а посл нихъ пробгите хоть ‘Пиквикскій Клубъ’ Диккенса: тутъ вы поймете разницу въ труд учениковъ и труд мастера. Посл нашихъ учоныхъ книгъ и журнальныхъ статей возьмите на удачу одну статью изъ ‘Эдинбургскаго Обозрнія, статью безъ подписи, прочитайте ее — и тогда судите сами о нашей учоности. Нашимъ журналистамъ и критикамъ такое сравненіе не придетъ въ голову: они не читаютъ ничего, а изъ иностранныхъ языковъ знаютъ лишь французскій, да и то плохо. Чмъ учиться у старшихъ народовъ, гораздо легче восхищаться своими доморощенными мудрецами. Это замашка всхъ начинающихъ, можетъ быть она иметъ свою полезную сторону, потому-что ученикамъ нужна бодрость. Только не хорошо, если они уже слишкомъ бодры, до того бодры, что ученье считаютъ дломъ для себя ненужнымъ’. Вотъ въ немногихъ словахъ взглядъ О. И. на значеніе современной русской словесности — взглядъ этотъ не придуманъ нами на основаніи какихъ либо догадокъ, но высказалъ имъ самимъ по частямъ, въ разное время, въ теченіи нашихъ многочисленныхъ бесдъ съ покойнымъ. Какъ правдивая, такъ и ошибочная сторона сказаннаго взгляда выражаются съ перваго раза, и мы можемъ повторить но его поводу то, что уже было нами сказано: Сенковскій смотрлъ на русскую литературу, какъ безпристрастный и высокообразованный иностранецъ, но не какъ русскій писатель. Онъ былъ правъ во многомъ, съ зоркостью видлъ смшныя и бдныя стороны нашей литературы, но отъ него была скрыта ея живая и сильная сторона, та сторона, благодаря которой русская литература иметъ свою великую, ей одной принадлежащую силу въ русскомъ обществ. Не въ журналахъ, не въ журнальныхъ повстяхъ, не въ учоныхъ трудахъ (тридцатыхъ годовъ) сказывались самобытность и оригинальность этой литературы. Они сказывались въ русской поэзіи, той поэзіи, которая была чисто русскимъ плодомъ русской жизни, которая охватывала собой цлое общество, вытекала изъ него, сбрасывала съ себя узы подражательности и выражалась почти непрерывнымъ рядомъ дарованій перваго разбора — Карамзинымъ, Жуковскимъ, Батюшковымъ, Грибодовымъ, Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Крыловымъ, Кольцовымъ, Гоголемъ. Чтобы понять великое и благотворное значеніе этихъ дятелей, чтобъ, при оцнк ихъ труда, отдлять временное отъ вчнаго, заимствованное отъ самобытнаго, обще-европейское отъ чисто-русскаго, надо было, во-первыхъ, имть то страшное поэтическое чутье, которымъ у насъ отличался Блинскій, а сверхъ того близко знать Россію съ ея бытомъ, ея природой, ея стремленіями, ея поэтическими и печальными сторонами. О. И., какъ мы сказали, почти никогда не жилъ внутри коренной Россіи, молодость его прошла или въ западныхъ губерніяхъ, или въ странствованіяхъ за границею, въ С.-Петербург же, и въ Москв (куда онъ заглядывалъ по временамъ) велъ онъ жизнь то кабинетную, то роскошную и разсянную. Но этотъ недостатокъ, при всей его важности, часто восполняется поэтической воспріимчивостью духа, а покойный редакторъ ‘Библіотеки для Чтенія’ не обладалъ подобной воспріимчивостью. Не только лица, коротко знавшія покойнаго, но и всякій внимательный читатель его сочиненій, легко согласится съ нами въ томъ, что поэтическимъ элементомъ и сочувствіемъ къ поэзіи никогда не былъ богатъ баронъ Брамбеусъ. Иначе и быть не могло при блистательной парадоксальности его взглядовъ, при постоянно скептическомъ настроеніи его ума, при необыкновенной способности схватывать смшную сторону каждаго предмета, при оригинальномъ и по временамъ безжалостномъ остроуміи Сенковскаго. Еслибъ эти рдкія свойства натуры О. И. были въ добавокъ согрты элементомъ поэтической воспріимчивости — изъ него вышелъ бы юмористъ самаго высшаго разбора. Но поэтической стороны не было въ этомъ столь многостороннемъ дятел. О. И. зналъ русскихъ и чужеземныхъ поэтовъ, но никогда не изучалъ ихъ съ любовію: въ теченіе нашихъ долговременныхъ съ нимъ сношеній, намъ приходилось съ нимъ сотни разъ бесдовать о предметахъ самыхъ странныхъ, самыхъ разнообразныхъ,— но никогда не слыхали мы, чтобъ онъ говорилъ о поэзіи. Онъ хорошо зналъ Гомеровы творенія, но они служили ему однимъ предлогомъ для Филологическихъ тонкостей и историческихъ гипотезъ, помимо ихъ художественнаго величія. Онъ слдилъ за трудами Шекспировыхъ комментаторовъ, до подробности зналъ исторію всхъ драмъ, Шекспиру приписанныхъ, но и въ твореніяхъ великаго поэта не имлъ онъ ни одной драмы, особенно любимой. Также холоднымъ казался онъ намъ и въ отношеніи къ своимъ роднымъ, польскимъ поэтамъ и къ первокласснымъ дятелямъ русской поэзіи,— къ Пушкину, Жуковскому Грибодову. Мы слышали отъ О. И. десятки любопытныхъ разсказовъ про частную жизнь Пушкина, десятки подробностей о мистическихъ причудахъ Мицкевича въ Париж, но намъ не удавалось слыхать отъ него ни одного восторженнаго слова по поводу ‘Онгина’, ‘Русалки’, ‘Каменнаго Гостя’, ‘Конрада Валленрода’, ‘Сонетовъ’ Мицкевича. Мудрено ли, что при такихъ отношеніяхъ къ міру поэзіи, редакторъ и критикъ ‘Библіотеки для Чтенія’ не могъ быть ни чмъ инымъ, какъ чужимъ человкомъ въ этомъ мір. Разъ сдлавшись лтописцемъ русской литературы, не раздляя ни съ кмъ обязанностей этого званія, онъ естественно шелъ къ цлому ряду ошибокъ, тмъ боле опасныхъ, что современная ему русская словесность, мощно двинутая на новый путь нсколькими сильными поэтами (въ особенности Пушкинымъ и Гоголемъ), требовала для себя цнителей также сильныхъ и почти также поэтическихъ по натур, какъ эти писатели. Не изъ разсчета, не изъ прихоти, не изъ насмшки Сенковскій. критикъ принималъ мишуру за золото, посредственныхъ римотворцевъ за великихъ поэтовъ,— нтъ! онъ платился за ложное свое положеніе, за успхъ своихъ первыхъ шутливыхъ рецензій, за тотъ успхъ, вслдствіе котораго онъ противъ воли долженъ былъ войти въ сферу ему чуждую, гд было мало и его высокаго образованія, и его многостороннихъ свдній. Не изъ лицепріятія или дурного помысла, О. И. просмотрлъ огромное значеніе Гоголя въ русской литератур, онъ просмотрлъ его совершенно искренно, онъ прошелъ мимо Гоголя такъ, какъ человкъ, одаренный тысячью талантовъ, но худо разумющій живопись, проходитъ мимо Фанъ-Остада или ван-дер-Нэра въ чьей нибудь картинной галлере. Поэтическая понятливость не замняется ни какимъ образованіемъ, ни какой наукой. Блинскій, не зная иностранныхъ языковъ, не имя десятой доли безконечныхъ свдній Сенковскаго, сразу угадывалъ значеніе великихъ поэтовъ и на оборотъ, одною рецензіею отдлялъ мишуру отъ золота, сбрасывалъ посредственныхъ дятелей словесности съ того незаслуженнаго мста, на которое ставила ихъ временная прихоть публики. Потому-то Блинскій, при многихъ своихъ несовершенствахъ, былъ истиннымъ критикомъ и двигателемъ родной словесности. Сенковскій не могъ быть двигателемъ, потому что не имлъ качествъ, нужныхъ для критики поэтическихъ произведеній, а истинно поэтическія произведенія, какъ оно извстно всякому, составляютъ цвтъ, корень, сущность (epitome) каждой литературы. Въ этомъ отношеніи роль О. И. была не велика и не значительна, но онъ имлъ другую важную роль, выполненную безукоризненно и принесшую нашей словесности большую пользу. Онъ честно исполнилъ задачу, которая сказывалась въ его словахъ: ‘мы еще ученики передъ Европою, намъ надо учиться и учиться’. На этихъ словахъ зиждется главное значеніе его журнала, значеніе популярнйшаго и превосходнйшаго ‘иностраннаго обозрнія’, какое когда нибудь имла русская публика.
Уже одна программа ‘Библіотеки для Чтенія’, программа, вся созданная О. И., въ совершенств показывала, до какой степени редакторъ новаго изданія разумлъ умственныя потребности русскаго читателя. Сенковскій былъ основателемъ того энциклопедическаго направленія, котораго до сихъ поръ неуклонно держатся вс наши лучшіе журналы и котораго они будутъ держаться до той поры, пока уровень нашего общаго образованія не сравняется съ иностраннымъ. Французы и англичане, имющіе нкоторое понятіе о русской литератур, съ недоумніемъ (а часто и съ ироніей) толкуютъ о страшномъ объем нашихъ періодическихъ изданій, о нашихъ 12 книжкахъ въ годъ, о нашихъ 30 листахъ въ каждой книжк, ихъ удивляетъ то, что русская публика, вмсто ‘обозрній’, выписываетъ себ какія-то періодическія энциклопедіи и еще называетъ эти энциклопедіи журналами. Имъ не приходитъ въ голову того, что такими энциклопедіями ежегодно распространяются массы многостороннйшихъ свдній, большею частью новыхъ для русской публики, что публика эта не промняетъ журналовъ, примненныхъ къ ея потребностямъ, ни на англійскія обозрнія, ни на французскія ученыя изданія. Сенковскій, при своемъ высокомъ образованіи, понималъ очень хорошо новость и странность задуманнаго имъ плана, но онъ тмъ не мене выполнилъ его со всей точностью и тмъ показалъ, что понимаетъ и современнаго читателя и положеніе современной литературы. Разсчетъ его съ перваго года оказался врнымъ: тысячи подписчиковъ устремились къ его ежемсячной энциклопедіи, въ которой за стихотвореніемъ шла статья о сельскомъ хозяйств и за новой повстью Мишель Массона, слдовалъ отчетъ о какихъ нибудь открытіяхъ но химіи. Небывалое до той поры количество подписчиковъ, обезпечивъ матеріальную сторону изданія, дало редактору ‘Библіотеки’ возможность устроить эту важную часть на прочномъ основаніи. Плата за статьи сдлалась необходимымъ условіемъ журнальнаго труда, произволъ сталъ невозможнымъ по этой части, обширный классъ писателей, обезпеченный въ своемъ интерес, увеличилъ свою дятельность, между тмъ какъ все журнальное дло навсегда получило тотъ правильный и опредленный характеръ, отъ котораго малйшія уклоненія теперь стали невозможностью.
Убдившись въ томъ, что русская публика сочувствуетъ энциклопедическому сборнику въ новомъ род, Сенковскій обратилъ все свое вниманіе на отдлы журнала, казавшіеся второстепенными и темными. Русскія повсти и стихи онъ цнилъ какъ приманку для людей непривычныхъ къ дльному чтенію, Лтописью своей онъ тшился, не признавая за ней какого либо важнаго значенія, но на отдлы Наукъ, Иностранной Словесности и Смси было обращено съ его стороны непрерывное и неусыпное вниманіе. Задача Сенковскаго состояла въ томъ,— чтобъ въ двнадцати книжкахъ своего журнала дать русской публик наибольшее количество полезныхъ свдній, переданныхъ какъ нельзя проще и увлекательне. Имя подъ рукой вс пособія современной литературы и журналистики Европы, О. И. не пользовался ими, какъ матеріаломъ готовымъ, не нуждающимся въ стройной обработк. Ему казалось недостаточнымъ выбрать книгу или статью, велть ее перевести со тщаніемъ и затмъ отложить дальнйшія о ней попеченія: нтъ, въ понятіяхъ перваго редактора ‘Библіотеки для Чтенія’ это составляло лишь вступительную часть труда. Надо было во-первыхъ приспособить чужой трудъ къ пониманію своего читателя, стать въ посредники между иностраннымъ писателемъ и русскимъ подписчикомъ, а во-вторыхъ, распорядиться такъ, чтобъ у журнала не было отнято много мста, чтобъ ‘Библіотека для Чтенія’ всегда сохраняла свой разнообразно-энциклопедическій характеръ. Потому вс статьи ‘Библіотеки’, какъ иностраннаго обозрнія, проходили черезъ руки Сенковскаго. Онъ ихъ выбиралъ самъ, но полагаясь ни на чью помощь, онъ ихъ сокращалъ или дополнялъ сообразно споимъ понятіямъ о понятливости публики, онъ ихъ вновь просматривалъ передъ напечатаніемъ, оживляя текстъ какимъ нибудь дльнымъ примчаніемъ, какою нибудь замткою, кидавшею свтъ на сущность всего дла. О. И. былъ убжденъ, что можетъ придать популярность и интересъ всякой страниц своего изданія, и онъ не ошибался: у него были тотъ драгоцнный даръ изложенія, та бойкая особенность языка, вслдствіе которыхъ статья, надъ которой случалось ему проработать нсколько минутъ, уже влекла къ себ читателя. Чтобъ удостовриться въ справедливости словъ нашихъ, стоитъ отыскать въ старой ‘Библіотек для Чтенія’ хоть краткіе отчеты о новыхъ романахъ, являвшихся во Франціи, Англіи и Германіи, хоть перечни неистовыхъ драмъ и водевилей, игранныхъ на парижскихъ театрахъ. Рука опытнаго мастера прошла повсюду, слдъ ей виднъ и въ статейкахъ смси, и въ отчетахъ о засданіяхъ французской академіи, и въ музыкальныхъ новостяхъ, и въ тысяч подобныхъ мелочей, составляющихъ не мелочь въ своей сложности. Везд видны глазъ и рука редактора истинно образованнаго, понимающаго свою публику, заботящагося о ней, какъ умный воспитатель заботится о плохо-подготовленномъ воспитанник. Весь трудъ не иметъ въ себ ничего отталкивающаго, суроваго, докторальнаго, напротивъ того онъ полонъ жизни и веселости, отъ него не пахнетъ масломъ, какъ говорятъ древніе. Не упуская изъ виду ни одной изъ мелочей своего журнала, Сенковскій тмъ не мене помнитъ о субстанціальной, существенной его сторон, примняя къ ней ту же систему ученія легкаго и увлекательнаго. Отдлы его журнала наполнены всмъ лучшимъ, что давала ему въ то время современная европейская литература. Изъ англійскихъ обозрній беретъ онъ превосходные труды по части естественныхъ наукъ, французская литература даетъ ему повсти и романы даровитйшихъ разскащиковъ того времени. Постоянно испытывая своего читателя, неутомимо борясь со всми препятствіями, не зависящими отъ редакціи, Сенковскій наполняетъ свое иностранное обозрніе статьями, компиляціями, отчетами, разборами, сокращеніями самаго разнообразнаго свойства. Въ январ пробуетъ онъ говорить съ читателемъ о германской философіи, въ феврал, замтивъ, что, не смотря на вс усилія, предметъ не затрогиваетъ публику, онъ бесдуетъ съ ней о какомъ нибудь германскомъ турист, въ род князи Нюклеръ-Мускау. Сегодня печатаетъ онъ рядъ статей о послднихъ открытіяхъ въ области естественныхъ наукъ, завтра разсказываетъ объ англійскомъ парламент, посл завтра выбираетъ одинъ изъ умнйшихъ романовъ Бальзака и, подсмиваясь надъ его авторомъ, все-таки слдитъ за тмъ, чтобъ переводъ врно передалъ лучшія страницы этого необыкновеннаго романиста. Постоянно затрогивая любознательность своей, еще такъ юной публики, ни на минуту не утомляясь своей сизифовой работой, всегда шутливый, всегда веселый, всегда общедоступный по языку, редакторъ ‘Библіотеки для Чтенія’ постоянно вливаетъ жизнь и единство въ свой трудъ, постоянно кладетъ на него отпечатокъ своей оригинальной личности. Но заключеніи каждаго года читатель видлъ, что его, безъ труда и усилій, ознакомили съ десятками знаменитйшихъ чужеземныхъ писателей, что ему передали, въ ряд живыхъ и легкихъ разсказовъ, множество любопытныхъ явленій современной европейской жизни, изящной литературы, науки, журналистики. Самъ не зная какъ, онъ получалъ охоту къ познаніямъ, начиналъ дополнять пріобртенныя имъ свднія и такимъ образомъ вырывался изъ-подъ умственной апатіи, вчнаго удла людей учившихся ‘чему нибудь и какъ нибудь’, по немногу.
Сенковскій зналъ лучше всякаго изъ новыхъ своихъ критиковъ, что въ двнадцати книжкахъ самаго толстаго журнала, при всей доброй вол редакціи, не передашь читателю всего замчательнаго въ современной европейской литератур. По онъ зналъ, что въ дл обогащенія человка свдніями, самый методъ ученія важне огромнаго запаса Фактовъ. Самъ занимая мсто профессора, онъ не могъ не понимать той истины, что иногда десятокъ лекцій, прочитанныхъ съ толкомъ, научаетъ боле, чмъ цлый выдолбленный курсъ, и что въ дл умственнаго развитія не столько важно набиваніе ученической головы, какъ способность поставить учащагося въ возможность просвщать себя и безъ помощи учителя. Слова доктора Визе, съ превосходными статьями котораго объ англійскомъ воспитаніи русская читающая публика отчасти знакома, слова: въ ученіи слово какъ (wie) несравненно важне чмъ что (was)’ могутъ быть вполн примнены къ дятельности Сенковскаго. какъ редактора ‘Библіотеки для Чтенія’. Нтъ нужды въ томъ, что онъ непочтительно обращался съ первоклассными авторами, выпуская главы изъ Бальзака, сокращая Диккенса и урзывая капитальныя статьи изъ ‘Эдинбургскаго обозрнія’ — задача его, какъ журналиста, состояла не въ томъ, чтобъ представлять читателю Диккенса, Бальзака и лорда Брума во всей ихъ цлости, но въ томъ, чтобъ сблизить, а иногда и просто познакомить читатели съ этими могучими дятелями. Сокращеніи и компиляціи отвратительны лишь въ такомъ случа, если он задуманы безъ нужды и выполнены съ бездарностью, а этого нельзя сказать про статьи ‘Библіотеки для Чтенія’, въ первые годы ея существованія. Мы не имемъ никакой причины пристрастно глядть на дятельность редактора Сенковскаго, но должны сказать съ полной откровенностью, что статьи, имъ выбранныя, сокращенныя и напечатанныя, при всхъ неполнотахъ и урзкахъ, кажутся намъ несравненно поучительнйшими для читателя, чмъ вс эти полные, но тяжелые, небрежные (а иногда безграмотные) переводы, нын появляющіеся въ такомъ изобиліи. Конечно, англійскіе романы въ перевод Введенскаго полезне, чмъ ‘Старикъ Горіо’ съ пропускомъ важныхъ главъ или труды романиста Морьера съ сокращеніями и дополненіями самого О. И., но много ли у насъ такихъ переводчиковъ, какъ Введенскій? А затмъ, кто изъ насъ посметъ серьезно сравнивать теперешніе журнальные переводы, исполненные промаховъ, безцвтности, холодности съ живыми, блестящими статьями иностраннаго отдла ‘Библіотеки для Чтенія’? Въ этихъ скромныхъ статьяхъ, часто подписанныхъ именами, нын имющими почетную извстность въ русской словесности, жило и сохранялось (несмотря на урзки и сокращенія) то, что всего важне въ данномъ труд, то-есть духъ его автора, особенность его литературной манеры. Въ старой ‘Библіотек для Чтенія’, во время управленія Сенковскаго, Морьеръ и Гукъ говорили языкомъ, имъ принадлежащимъ, Бальзакъ не имлъ ничего общаго съ Мишель Массономъ, а Марріет съ Диккенсомъ. Тоже самое, и еще въ замчательнйшей степени, замчалось и въ учоныхъ статьяхъ, взятыхъ съ иностраннаго. У насъ привыкли говорить, что русская публика жаждетъ оригинальныхъ статей серьознаго содержанія, что она холодна къ переводамъ изъ умнйшихъ иностранныхъ писателей,— если это правда, то надо жалть о русской публик, потому что наша наука еще далеко отстала отъ науки европейской. Но не лучше ли будетъ думать, что читатель холоденъ къ переводнымъ учонымъ статьямъ и компиляціямъ лишь вслдствіе безцвтности, вялости и безхарактерности статей такого рода, статей, въ которыхъ автора, утрачиваетъ всю свою самобытность, вслдствіе неспособности своихъ истолкователей. Если въ вашемъ журнал Маколей похожъ на Эмерсона, Карлейль на Мекнитоша, Мишле на Тьерри и Гервинусъ на Ранке, не удивляйтесь тому, что читатель зваетъ и говоритъ: ‘не хочу иностранной мудрости!’ У Сенковскаго читатель тридцатыхъ годовъ, читатель мене развитый и мене терпливый, чмъ теперешніе читатели, никогда не говорилъ ничего подобнаго. Причина этому обстоятельству была та, что редакторъ старой ‘Библіотеки для Чтенія’, въ отношеніи нкоторыхъ отдловъ своего журнала, могъ назваться редакторомъ небывалымъ, совершеннйшимъ и безукоризненнымъ. Онъ читалъ все иностранное и работалъ, какъ рьяный юноша, едва бросившійся въ литературное дло, надъ каждою страницей своего періодическаго изданія. Онъ запрещалъ носить къ себ русскія газеты и журналы (особенно если замчалъ, что они ‘ругаются’, какъ онъ выражался — и оправдывать его въ этомъ пренебреженіи мы не станемъ. Но до того времени, когда здоровье его не разстроилось окончательно, онъ считалъ стыдомъ не читать новыхъ иностранныхъ журналовъ, не выписывать книгъ изъ Франціи, Англіи и Германіи,— не слдить за всмъ замчательнымъ въ области науки и литературы. Гоголя онъ проглядлъ, это правда, потому что Гоголь дйствовалъ въ области не близкой къ сердцу Сенковскаго, за то въ своей любимой области, въ иностранной словесности, онъ не проглядлъ ни одного явленія, тогда какъ его сверстники и критики десятками ихъ проглядывали. Вотъ въ чемъ заключалась главная сила Сенковскаго, какъ редактора, и вотъ почему его журналъ пустилъ такіе крпкіе корни въ умахъ современныхъ ему русскихъ читателей.
Сенковскаго, какъ редактора, упрекали и упрекаютъ въ томъ, что журналъ его не имлъ никакого направленія, что въ выбор статей, въ критик и такъ дале основатель ‘Библіотеки для Чтенія’ не руководился никакими серьозными убжденіями. Обвиненіе это, какъ намъ кажется, падетъ само собою, когда наша журналистика получитъ должную зрлость, когда мы отвыкнемъ отъ ученической заносчивости и стало быть перестанемъ видть направленіе въ безпрестанномъ выкрикиваніи того, что и безъ крика должно быть извстно всякому просвщенному человку. Относительно русской литературы, взгляды Сенковскаго дйствительно могутъ быть оспориваемы, какъ мы уже показали въ своемъ мст, но не то съ его задачею, какъ редактора, стоящаго въ голов полезнйшаго, имъ созданнаго иностраннаго обозрнія. О. И. дйствительно любилъ шутить надъ сантиментальнымъ направленіемъ, въ которое стали вдаваться германскіе писатели его времени, онъ безжалостно издвался надъ соціальными тенденціями новой французской литературы, но изъ этого еще не слдуетъ, чтобъ онъ имлъ въ себ хотя частицу обскурантизма или антипатіи къ разумному движенію. Сердце его лежало къ Англіи, къ твердымъ и прочнымъ понятіямъ британскихъ мыслителей, къ теоріямъ равно удаленнымъ и отъ вреднаго застоя и отъ лихорадочныхъ порывовъ въ область утопіи. Онъ не навязывалъ этихъ понятій читателю, не трубилъ о нихъ на каждой страниц своего изданія (врное средство испошлить всякое хорошее воззрніе), не хватался за статьи, въ которыхъ они только одни проводились, для всего этого О. И. былъ и слишкомъ уменъ, ІІ слишкомъ спокоемъ, и слишкомъ остороженъ. Направленіе его журнала можетъ быть оцнено лишь судьею очень хладнокровнымъ’очень внимательнымъ, его не схватишь изъ одной книжки ‘Библіотеки’, наудачу выбранной, его не оцнишь въ торопливой статейки. Еслибъ Сенковскій не имлъ никакихъ убжденій, мы имли бы въ его журнал, какъ иностранномъ обозрніи, рядъ статей или противорчащихъ одна другой, или отмченныхъ однимъ фальшивымъ направленіемъ. И въ Англіи, и въ Германіи, и во Франціи тридцатыхъ годовъ водилось множество обскурантовъ, рыцарей старины, безнадежныхъ скептиковъ, многіе изъ этихъ людей обладали значительнымъ талантомъ, отчего же ихъ труды по переводились, не компилировались и не выхвалялись въ ‘Библіотеки для Чтенія’? Отчего весь журналъ (какъ иностранное обозрніе) проникнутъ однимъ и тмъ же спокойнымъ, просвщеннымъ, благороднымъ духомъ, который, скажемъ мимоходомъ, воспитываетъ юную еще публику лучше всякихъ пиическихъ дифирамбовъ? Если намъ объявитъ, что все это было дломъ случая, то мы будемъ вправ отвтить: почему же случай подобнаго рода является лишь въ журналахъ, находящихся подъ самою просвщенною редакціею, и тотчасъ же исчезаетъ въ тхъ изданіяхъ, гд дла ведутся небрежно или переходятъ въ руки людей мало образованныхъ? Наконецъ, въ поясненіе роли О. И., какъ журналиста, мы позволимъ себ привести на память нсколько словъ изъ давнишней бесды нашей съ лицомъ, пользующимся великой любовью со стороны всхъ просвщенныхъ современниковъ {Профессоръ А. В. Н.}, лицомъ, имвшимъ самыя многоразличныя дла съ Сенковскимъ, какъ редакторомъ, и до послдняго времени сохранившаго къ нему дружескія отношенія. ‘О. И. говорило намъ это лицо, не понимали и теперь не понимаютъ. При многихъ странностяхъ, онъ не только былъ человкомъ здраваго и просвщеннаго воззрнія на вещи, но былъ имъ всегда, во всхъ своихъ журнальныхъ длахъ, во всхъ обстоятельствахъ своей дятельности. Онъ не увлекался крикомъ и фантазіями, но за свои идеи держался крпко, упорно, неотступно. И видлъ и имлъ съ нимъ важнйшія дла въ ту пору, когда его понятія были перетолкованы въ худую сторону, когда его журналъ подвергался нерасположенію людей сильныхъ — въ это время Сенковскій не измнилъ себ ни однимъ словомъ, ни одной строкою. При его ум и изворотливости, ему было легко польстить одному, угодить другому, тиснуть ловкую статейку, которая сняла бы съ него часть незаслуженнаго имъ нареканія, онъ не сдлалъ и не желалъ сдлать ничего подобнаго. Онъ любилъ просвщеніе и служилъ ему врой и правдою. Онъ зналъ, что не употребляетъ во зло ни одного изъ нравъ, ему данныхъ, и зная это, уже не склонялся ни къ какимъ уступкамъ. въ этомъ отношеніи онъ былъ журналистомъ истинно европейскимъ, спокойнымъ въ своей твердости и непреклоннымъ въ своей умренности.’
Таковъ былъ О. И. въ исполненіи высшихъ обязанностей русскаго журналиста,— но чтобъ оцнить вс его необыкновенныя достоинства какъ редактора, нужно имть понятіе о вседневныхъ трудахъ, обусловленныхъ его призваніемъ. По этой части мы имемъ возможность сообщить читателю нсколько подробностей, истинно характеристическихъ. Не задолго до кончины Сенковскаго, намъ случилось взять изъ его библіотеки коллекцію старыхъ англійскихъ журналовъ, являвшихся въ свтъ во время наибольшаго успха, ‘Библіотеки для Чтенія’. Пробгая эти ‘обозрнія’, ‘магазины’ (magazines) и періодическія энциклопедіи, мы, такъ сказать, были перенесены въ мастерскую журналиста-Сенковскаго, къ блистательной пор его редакторской дятельности. Намъ сдлался ясенъ главный трудъ его жизни, передъ нами раскрылась вся тихая, темная, никмъ не оцненная особенность его журнальныхъ занятій. Каждая книжка этихъ забытыхъ, разрозненныхъ, запыленныхъ изданій служитъ памятникомъ заботливости, неусыпности, трудолюбія какими обладалъ бывшій редакторъ ‘Библіотеки для Чтенія’. Вс статьи прочитаны, исчерчены справками и дополненіями, указаніями для (компиляторовъ, поясненіями для читателя. Во многихъ мстахъ, многословныхъ или не близко относящихся къ главному предмету статьи, цлыя страницы текста зачеркнуты и замнены умнымъ, оживленнымъ сокращеніемъ всего въ нихъ сказаннаго Почеркъ Сенковскаго, почеркъ такъ намъ памятный, везд пестритъ собой поля книжки, всегда четкій, всегда ровный, всегда щеголеватый. И что замчательне всего: и поправки, и сокращенія, и вставки, и прибавленія редактора — вс на англійскомъ язык, самомъ легкомъ и правильномъ, безъ одной грамматической ошибки, безъ одного сколько нибудь тяжелаго оборота рчи! Сенковскій не хотлъ длать своихъ замтокъ по русски, для того чтобъ его слогъ не составилъ диспарата съ слогомъ переводчика, къ тому же онъ такъ зналъ иностранные языки, что кажется ему ничего не значило даже думать по-французски, по-нмецки, по-англійски. Занимаясь своимъ журналомъ О. И. не хотлъ признавать въ труд редактора ни излишествъ, ни гибельной роскоши. Пока въ немъ жила энергія, онъ не берегъ себя и не гонялся за отдыхомъ. Немногіе изъ страшнйшихъ учоныхъ тружениковъ провели безъ сна столько ночей, сколько ихъ провелъ веселый и остроумный баронъ Брамбеусъ. Онъ не берегъ своихъ силъ, онъ обращалъ ночь въ день и для капитальнаго труда, и для передлки плохой повсти, и для того, чтобъ подбавить жизни въ мелкія статейки своей смси. Никогда не обладая желзнымъ здоровьемъ, имя вс средства беречь себя и трудиться въ мру, онъ не думалъ ни о здоровь, ни о раздленіи своего нескончаемаго труда съ надежнымъ помощникомъ. Природа наконецъ взяла свое, и разъ поднявши свой голосъ, сдлала дло разрушенія съ безжалостью и неумолимостью. Выпустивши перо изъ рукъ Сенковскій выпустилъ его навсегда. Однажды переставши быть редакторомъ, онъ понялъ, что ему предстоитъ навсегда проститься съ своей любимой, славною дятельностью. Съ первой своей серьозной болзнью и редакторъ Сенковскій, и баронъ Брамбеусъ умерли для русской литературы.
Мы познакомились съ покойнымъ О. И. въ 1849 году, въ періодъ его полнаго литературнаго бездйствія. Едва сблизившись съ нимъ, уже можно было сказать, что періодъ этотъ будетъ постояннымъ, неизмннымъ, необходимымъ. Какъ для многихъ людей, сходныхъ съ нимъ по характеру, для Сенковскаго слова все или ничего служили всегдашнимъ девизомъ. Разрушенное здоровье его не допускало излишествъ труда, а труда расчетливаго и скупого онъ не могъ понять до конца жизни. Гостепріимный хозяинъ, остроумнйшій собесдникъ, надежный совтникъ и пріятель, онъ уже не былъ ни редакторомъ, ни даже литераторомъ. Онъ читалъ мало — чтеніе раздражало его нервы, будило воспоминаніе прежней могучей работы, питало въ немъ вредные позывы на неумренную дятельность мысли. Писалъ онъ еще мене, писалъ по необходимости, почти съ отвращеніемъ: ему былъ тягостенъ литературный застой того времени, нападенія разныхъ цнителей на его личность не возмущали его нимало, но они поддерживали въ немъ давнишній его предразсудокъ о незрлости, ребячеств и заносчивости русской литературы. Предразсудокъ этотъ укоренялся въ ум его все боле и боле — рдко высказывая свои мннія по этой части, онъ носилъ ихъ въ себ и тихо скорблъ о томъ времени, когда его силы не поддавались недугу, когда его голосъ слышенъ былъ по всей читающей Россіи, дорогъ и понятенъ всмъ просвщеннымъ людямъ. Литературная несообщительность Сенковскаго и та британская shyness, о которой мы упоминали, полагали какую-то непереходимую грань между нимъ и литераторами новаго поколнія, изъ которыхъ многіе питали къ нему непритворную привязанность. Одно время (между 1848 и 1853 годами), О. И. дружески сходился съ цлымъ кругомъ молодыхъ литераторовъ, между которыми находились и поэты, и библіографы, и повствователи, и даже редакторъ одного изъ новыхъ журналовъ. Въ то время онъ еще могъ бы сгруппировать около себя таланты, придать новыхъ силъ гибнущей ‘Библіотек для Чтенія’, но самъ журналъ уже давно не занималъ собою О. И. Твердый въ своемъ девиз, онъ хотлъ, чтобъ на его долю доставалось ‘все или ничего’ въ журнальной дятельности. Не пренебреженіе къ длу, а недугъ, изнуряющій и неизцлимый, вотъ разгадка его пассивной жизни въ послдніе годы, его недятельности между боле молодымъ поколніемъ, которое хотя часто поперечило его прежнимъ воззрніямъ, но на самомъ дл всегда уважало личность и заслуги Сенковскаго. Самая арена прежнихъ успховъ опротивла О. И., и это чувство не было чувствомъ предосудительнымъ: ветеранъ, изнуренный и измученный, не могъ безъ тяжелаго чувства глядть на поле битвъ, прославившихъ его молодость. Сверхъ того, болзнь Сенковскаго, по сущности своей, всегда располагала его къ ипохондріи и преувеличенно-печальнымъ помысламъ. Баронъ Брамбеусъ, такъ шутливый въ разговорахъ, такъ блистательно остроумный въ своихъ Фельетонахъ, несъ обычный крестъ людей, прославленныхъ за остроуміе. Публика и поклонники считали его эпикурейцомъ, весельчакомъ, всегда смющимся Демокритомъ, говоруномъ, исполненнымъ великой вры въ свои силы, на самомъ же дл онъ былъ, подобно Мольеру въ старое и Теккерею въ наше время, человкомъ наклоннымъ къ меланхоліи, писателемъ, часто сомнвавшимся въ великой сил, данной ему отъ Бога.
А ему нельзя было, ему не слдовало сомнваться въ этой сил. Не бравши пера въ руки, не изнуряя себя трудами, въ злйшую нору болзни и видимаго безсилія, Сенковскій все-таки могъ бы приносить огромную пользу родной словесности, потому что онъ оставался просвщеннйшимъ человкомъ и опытнйшими журналистомъ своего времени. Его взглядъ никогда не терялъ своей мткости, вс его замтки о текущихъ литературныхъ явленіяхъ отличались разительной проницательностью, и очень часто его рдкія, небрежныя сужденія, высказанныя изустно, безъ всякаго приготовленія, имли въ себ что-то истинно глубокое. Онъ могъ бы, не выходя изъ своего кабинета, направлять труды цлаго круга сотрудниковъ, противодйствовать всему дйствительно смшному и ученическому въ нашей журналистик, могъ бы, однимъ словомъ, дать новую жизнь когда-то любимому, но безнадежно заброшенному имъ журналу. Этого О. И. не хотлъ сдлать — подъ вліяніемъ болзни, онъ видимо преувеличивалъ свою отсталость отъ покой литературы. Можетъ быть, онъ боялся, что возобновленіе редакторскихъ трудовъ для него не ограничится одной пасенной дятельностью совтника, что оно перейдетъ въ излишество и приведетъ съ собой ожесточеніе недуга, и намъ кажется, что такое опасеніе было основательно. Сенковскій, какъ истинный воинъ просвщеннаго слова, не могъ трудиться въ половину. Онъ не разъ говорилъ, когда заходила рчь о малой его производительности въ послдніе годы: ‘я могу умереть надъ работой, но я не въ силахъ писать по клочкамъ, писать по немногу, не въ силахъ писать, хворая и откладывая работу день за день.
1858.