Осада Лондона, Джеймс Генри, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 97 минут(ы)

ОСАДА ЛОНДОНА

Повсть въ двухъ частяхъ, сочин. Генри Джеймса-младшаго.

Съ англійскаго.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Почтенный зававсъ ‘Comdie-Franaise’ упалъ посл перваго акта пьесы, а наши пріятели американцы, пользуясь антрактомъ для осмотра фойе, вышли вмст со всею публикою партера. Но они раньше другихъ вернулись на свои мста и занялись, до поднятія занавса, разглядываніемъ зала, которое было только-что украшено фресками съ сюжетами, заимствованными изъ классической драмы. Въ сентябр мсяц публика въ парижскихъ театрахъ сравнительно немногочисленна, а въ этотъ вечеръ вдобавокъ давалась драма Эмиля Ожье: L’Arentarire — вещь довольно заигранная. Многія ложи были пусты, другія заняты провинціалами или иностранцами. Ложи отдалены отъ сцены, близъ которой помщались наши пріятели, но даже я на этомъ разстояніи Рупертъ Уотервиль могъ разглядть хорошо лица. А онъ любилъ его занятіе и, когда бывалъ въ театр, то всегда внимательно наблюдалъ за всмъ окружающимъ, съ помощью небольшого, но замчательно сильнаго бинокля. Онъ зналъ, что такая манера не вполн прилична, и что неделикатна направлять на дамъ орудіе, зачастую столь же убійственное какъ и двухствольный пистолетъ, но онъ былъ ужасно любопытенъ и кром того разсчитывалъ, что въ настоящемъ случа, когда давалась допотопная пьеса — такъ ему угодно было величать мастерское произведеніе академика — онъ не рискуетъ встртитъ въ театр знакомыхъ. Поэтому, стоя спиной къ сцен, онъ оглядывалъ вс ложи,— занятіе, которому, впрочемъ, предавались рядомъ съ нимъ еще нсколько лицъ и даже съ большей безцеремонностью, нежели онъ.

— Ни одной хорошенькой женщины,— замтилъ онъ наконецъ своему пріятелю, на что послдній,— его звали Литльморъ,и онъ сидлъ въ своемъ кресл, уставясь глазами съ скучающимъ видомъ въ подновленную занавсь,— отвчалъ молчаніемъ. Онъ рдко прибгалъ въ биноклю, много разъ и по долгу живя въ Париж, онъ пересталъ интересоваться имъ и удивляться тому, что въ немъ видлъ. Онъ считалъ, что французская столица больше не можетъ показать ему что-либо неожиданное, хотя въ прежнее время это случалось нердко. Но Уотервиль еще не пережилъ періода сюрпризовъ, а потому и теперь внезапно оживился.

— Клянусь Юпитеромъ!— вскричалъ онъ,— я долженъ извиниться, если не передъ вами, то передъ ней, да! въ зал есть одна женщина, которую можно назвать…— онъ помолчалъ съ минуту, разглядывая ее…— въ своемъ род красавицей!

— Въ какомъ род?— спросилъ вяло Литльморъ.

— Въ необыкновенномъ, въ неописанномъ род.

Литльморъ ничего не сказалъ, но пріятель его продолжалъ:

— Знаете, я попрошу васъ объ одномъ одолженіи.

— Я уже сдлалъ вамъ одолженіе, придя сюда,— отвчалъ Литльморъ.— Здсь нестерпимо жарко, а представленіе напоминаетъ обдъ, изготовленный поваренкомъ. Вс актеры — ‘подставные’.

— Я попрошу васъ сказать мн только одно: порядочная это женщина, или нтъ?— продолжалъ Уотервиль, не обращая вниманія на эпиграмму своего пріятеля.

Литльморъ проворчалъ, не оборачивая головы.— Вамъ вчно нужно знать, порядочны он, или нтъ. Какое вамъ до этого дло?

— Мн случалось такъ жестоко ошибаться… я потерялъ къ нимъ всякое довріе,— отвчалъ бдный Уотервиль, для него европейская цивилизація все еще не перестала быть новинкой, и въ послдніе шесть мсяцевъ онъ наталкивался на загадки, дотол ему невдомыя. Когда онъ встрчалъ приличную на видъ женщину, то былъ увренъ, что въ конц-концовъ она окажется какъ разъ изъ того сорта женщинъ, какъ и героиня драмы Ожье, если же его вниманіе привлекала особа нсколько двусмысленнаго вида, то съ большимъ вроятіемъ можно было предположить, что на поврку выйдетъ, что она графиня. Графини казались такими легкомысленными, а т, другія, такими солидными. Между тмъ его пріятель, Литльморъ, распознавалъ ихъ по первому взгляду, онъ никогда не ошибался.

— Вдь отъ того, что я на нихъ гляжу, имъ ничего, я думаю, не сдлается,— безхитростно отвчалъ Уотервиль, на циническій отчасти вопросъ своего пріятеля.

— Вы глазете на всхъ женщинъ безразлично,— продолжалъ Литльморъ, все еще не двигаясь,— но стоитъ мн только объявить, что он не изъ числа порядочныхъ, какъ ваше вниманіе удесятерится.

— Если вы скажете, что эта дама не порядочная,— общаю вамъ, что больше ни разу не взгляну на нее. Я говорю о той, что сидитъ въ третьей лож отъ прохода, въ бломъ плать съ красными цвтами,— прибавилъ онъ въ то время — какъ Литльморъ вставалъ съ мста.— Рядомъ съ нею молодой человкъ. Вотъ онъ-то и заставляетъ меня усомниться въ ея порядочности. Хотите бинокль?

Литльморъ разсянно поглядлъ въ указанномъ направленіи.

— Нтъ, благодарю васъ, я хорошо вижу и безъ бинокля. Молодой человкъ — вполн порядочный молодой человкъ,— прибавилъ онъ черезъ секунду.

— Безъ сомннія, но онъ гораздо моложе ея. Подождите, пока она повернетъ голову.

И дйствительно сказавъ нсколько словъ театральной прислуг, она повернулась лицомъ къ публик, при чемъ оказалось, что лице у нея очень красивое, съ правильными очертаніями, смющимися глазами, улыбающимся ротикомъ, и обрамлено кудрями черныхъ волосъ, низко спускавшихся на лобъ. Въ ушахъ сверкали брилліанты, на столько крупные, что ихъ можно было замтить съ противуположнаго конца театра. Литльморъ поглядлъ на нее и вдругъ проговорилъ:

— Дайте сюда бинокль.

— Вы знаете ее?— спросилъ его товарищъ, подавая ему бинокль.

Литльморъ не отвчалъ. Онъ молча глядлъ, затмъ возвратилъ бинокль.

— Нтъ, она не порядочная женщина,— сказалъ онъ, и услся въ кресл.— А такъ какъ Уотервиль продолжалъ стоять, то онъ ему замтилъ:

— Пожалуйста сядьте. Мн кажется, она меня увидла.

— Разв вамъ нежелательно, чтобы она васъ увидла?

Литльморъ колебался.

— Я не хочу мшать ей.

Тмъ временемъ антрактъ уже кончился, и занавсъ снова поднялся.

Уотервиль затащилъ своего пріятеля въ театръ. Литльморъ, человкъ тяжелый на подъемъ, находилъ, что лучше было бы провести сегодняшній теплый, чудесной вечеръ, сидя у дверей кофейни въ какой-нибудь приличной части бульвара. Между тмъ, и самъ Рупертъ Уогервиль нашелъ, что второй актъ еще скучне перваго, довольно утомительнаго. Онъ уже про себя раздумывалъ, неужели его товарищъ пожелаетъ оставаться до конца — дума праздная, потому что Литльморъ, разъ попавши въ театръ, благодаря своей косности, разумется, не захочетъ уходить. Вмст съ тмъ Уотервилю хотлось знать, что такое извстно его пріятелю о дам въ лож. Разъ, другой взглянувъ на него, онъ замтилъ, что Литльморъ не слдитъ за представленіемъ. Онъ думалъ о чемъ-то другомъ, онъ думалъ объ этой женщин. Когда занавсъ упалъ, онъ остался сидть въ креслахъ, подбирая свои длинныя ноги, чтобы очистить мсто для своихъ сосдей. Когда оба они остались одни въ креслахъ, Литльморъ сказалъ:

— Я, знаете ли, былъ бы не прочь опять взглянуть на нее.

Онъ говорилъ такъ, какъ еслибы Уотервилю было все о ней извстно. Уотервиль же, сознавая, что онъ ровно ничего не знаетъ, но вмст съ тмъ догадываясь, что тутъ исторія должна быть прелюбопытная, считалъ, что ничего не проиграетъ, если до поры до времени удержится отъ разспросовъ.

Поэтому онъ пока придержалъ языкъ и только сказалъ:

— Вотъ бинокль.

Литльморъ поглядлъ на него съ добродушнымъ состраданіемъ.

— Я вовсе не хотлъ сказать, что желаю глазть на нее черезъ эту дурацкую штуку. Я хочу сказать, что желалъ бы повидаться съ нею… какъ въ былое время, когда мы съ нею часто видались.

— А гд это вы съ нею видались?— спросилъ Уотервиль, не выдержавъ характера.

— На площади въ Санъ-Діего.

И такъ какъ его собесдникъ только выпучилъ глаза при этомъ извстіи, то онъ продолжалъ:

— Пойдемте куда-нибудь, гд не такъ душно, и я вамъ разскажу кое-что.

Они направились къ узкой и низкой двери, боле пригодной дли клтки съ кроликами, нетели дли большого театра, она вела изъ партера въ сни, и такъ какъ Литльморъ прошелъ впередъ, то его наивный другъ ногъ видть, иго онъ оглянулся на ложу, гд сидла, занимавшая ихъ парочка. Самая интересная личность изъ двухъ повернулась въ эту минуту спиной къ зал, выходя изъ ложи, вслдъ за своимъ спутникомъ. Но такъ какъ она не надла мантильи, то можно было заключить, что они еще не уходитъ изъ театра. Стремленіе Литльмора подышать чистымъ воздухомъ не вывело его однако за улицу. Онъ взялъ водъ руку Уотервиля и, когда они дошли до красивой лстницы, которая ведетъ въ фойе, онъ молча сталъ подниматься по ней. Литльморъ былъ противникъ всякаго передвиженія, и Уотервиль подумалъ, что онъ идетъ затмъ, чтобы увидть леди, квалифицированную имъ однимъ краткимъ словомъ. Молодой человкъ ршился воздерживаться пока отъ вопросовъ, и они вошли въ блестящій салонъ, гд дивная статуя Вольтера, работы Гудона, отражается въ дюжин зеркалъ. Уотергаль зналъ, что Вольтеръ былъ остроумный человкъ, онъ прочиталъ Кандида и уже нсколько разъ видлъ статую. Въ фойе было не тсно, рдкія группы разсялись по блестящему паркету, другія размстились на балкон, выходящемъ на Палерояльскій скверъ, Окна были открыты, блестящіе огни парка длали душный вечерній вечеръ похожимъ на канунъ революціи, шумъ голосовъ долеталъ съ улицы и даже въ самомъ фойэ слышенъ былъ стукъ лошадиныхъ копытъ и колесъ катившихся по гладкому, твердому асфальту. Леди и джентльменъ, оборотившись спиной къ нашимъ пріятелямъ, стояли передъ изображеніемъ Вольтера, леди была одта въ блое, до шляпки включительно. Литльморъ почувствовалъ, какъ и многіе другіе раньше его, что, атмосфера, окружающая ихъ — особенная, парижская, и таинственно разсмялся.

— Какъ-то смшно видть ее здсь! Въ послдній разъ я съ ней видлся въ Новой-Мексик.

— Въ Новой-Мексик?

— Въ Санъ-Діего.

— О! это за той площади,— сообразилъ Уотервиль.

До этой минуты онъ не зналъ хорошенько, гд находится Санъ-Діего. Хотя въ качеств недавно испеченнаго дипломата, причисленнаго къ американской миссіи въ Лондон, онъ и принялся за изученіе географіи Европы, но къ отечественной относился довольно небрежно.

Они говорили не громко и стояли не близко отъ нея, но вдругъ леди въ бломъ услышала ихъ и повернулась къ нимъ. Глаза ея прежде всего встртились съ глазами Уотервиля, и этотъ взглядъ далъ ему понять, что если она и разслышала ихъ слова, то не потому, чтобы они были громко сказаны, а потому, что у нея былъ чрезвычайно тонкій слухъ. Сначала взглядъ ея былъ равнодушный, какъ у человка, который глядитъ на совершенно незнакомое ему лицо. Даже на Джоржа Литльмора она поглядла какъ на незнакомца. Но еще минута, и она узнала его, щеки ея вспыхнули, а улыбка, повидимому никогда не сходившая съ ея лица, обозначилась еще рзче. Она совсмъ повернулась къ нимъ, вся фигура ея выражала привтливость, губы раскрылись, рука, въ перчатк до самаго локтя, почти повелительно протянулась впередъ. Вблизи она казалась еще красиве, чмъ подали.— Вотъ удивительно!— воскликнула она такъ громко, что вс въ зал оглянулись на нее. Уотервиль совершенно изумился: даже посл того, какъ ему было сообщено о свиданіи на площади, онъ не предполагалъ, что она американка. Вы спутникъ тоже повернулся, заслышавъ ея возгласъ. То былъ краснощекій, худощавый молодой человкъ во фрак, руки его были засунуты въ карманы. Уотервиль подумалъ, что ужъ онъ-то ни въ какомъ случа не американецъ. Юноша казался необыкновенно солиднымъ для такого красиваго, щеголеватаго молодого человка, и поглядлъ на Уотервиля и Литльмора нсколько свысока, хотя и не превосходилъ ихъ ростомъ. Затмъ снова повернулся къ стату Вольтера, показывая тнь, что ему нтъ никакого дла до того, что дама, которой онъ сопутствуетъ, пожелаетъ привтствовать людей, которыхъ онъ не знаетъ, да пожалуй и не желаетъ знать. Это тоже какъ бы подтверждало заявленіе Литльмора, что она не порядочная. Но молодой человкъ былъ порядочный съ головы до ногъ.

— Откуда вы взялись?— спросила леди.

— Я уже нсколько времени какъ живу здсь,— отвчалъ Литльморъ, ршительно выступая впередъ, чтобы пожать ей руку. Онъ слегка улыбался, но былъ серьезне, чмъ она. Онъ пристально глядлъ на нее съ такимъ выраженіемъ, какъ будто бы считалъ ее нсколько опаснымъ созданіемъ. Такъ подходятъ къ красивымъ, граціознымъ животнымъ, за которыми водятся манера порою кусаться.

— Здсь, въ Париж, хотите вы связать?

— Нтъ, и тамъ и сямъ, въ Европ вообще…

— Какъ странно, что я до сихъ поръ васъ нигд не встрчала.

— Лучше поздно, чмъ никогда!— замтилъ Литльморъ. Улыбка его была нсколько принужденная.

— Вы очень поправились,— продолжала лэди.

— Да и вы тоже… или, врне сказать, похорошли, отвчалъ Литльморъ, смясь и стараясь быть развязнымъ.— Казалось, что, встртивъ ее лицомъ въ лицу, посл большого промежутка времени, онъ нашелъ ее боле привлекательной, чмъ она казалась ему, когда онъ глядлъ на нее изъ креселъ и ршился выйдти и возобновить съ ней знакомство. Пока онъ говорилъ, молодой человкъ, бывшій съ ней, оставилъ созерцаніе Вольтера и, обернувшись, слушалъ равнодушно, не удостоивая взглядомъ ни Литльмора, ни Уотервиля.

— Позвольте познакомить васъ,— сказала она.— Сэръ Артуръ Дименъ, м-ръ Литльморъ. М-ръ Литльморъ — сэръ Артуръ Дименъ. Сэръ Артуръ Дименъ англичанинъ, м-ръ Литльморъ — мой соотечественникъ, старинный знакомый. Я много лтъ не видала его… Позвольте, сколько именно? Ну ужъ лучше не считать! Я удивляюсь, какъ вы меня узнали,— продолжала она, обращаясь къ Литльмору.— Я такъ страшно измнилась.

Все это было сказало весело и громко и звучало особенно отчетливо отъ безпечной медленности, съ какой она говорила. Мужчины, во вниманіе къ ея представленію, обмнялись молча взглядомъ, англичанинъ при этомъ чуть-чуть покраснлъ. Онъ былъ очень чопорный человкъ.

— Мн рдко приходятся знакомить васъ съ кмъ-нибудь,— замтила она.

— О! я ничего не имю противъ этого,— отвчалъ сэръ Артуръ Дименъ.

— Нтъ, но какъ право странно мн видть васъ!— воскликнула она, снова взглянувъ на Литльмора.— Вы тоже перемнились, это замтно.

— Но только не въ отношеніи къ вамъ.

— Вотъ въ этомъ-то я и желала бы убдиться. Почему вы не представите мн вашего пріятеля? Я вижу, что онъ сгораетъ желаніемъ познакомиться со мной!

Литльморъ приступилъ къ этой церемоніи, упрощая ее до послдней степени, и только взглянулъ на Руперта Уотервиля, пробормотавъ его имя.

— Но вы не сказали ему моей фамиліи,— воскликнула леди въ то время, какъ Уотервиль отвсилъ церемонный поклонъ.— Надюсь, что вы не забыли ее.

Литльморъ бросилъ на нее боле многозначительный взглядъ, чмъ то дозволялъ себ до сихъ поръ, еслибы перевести его смыслъ словами, то это значило бы: — ‘Да, но какую именно фамилію назову я?’

Она отвчала на этотъ молчаливый вопросъ, протянувъ руку Уотервилю и говоря: — Очень рада съ вами познакомиться, м-ръ Уотервиль. Я миссисъ Гедвей, быть можетъ, вы слышали про меня. Если вы живали въ Америк, то должны были про меня слышать. Не въ Нью-Йорк, конечно, но въ западныхъ городахъ. Вы американецъ? Ну, значитъ мы вс здсь соотечественники… кром сэра Артура Димена. Позвольте мн познакомить васъ съ сэромъ Артуромъ. Сэръ Артуръ Дименъ — м-ръ Уотервиль, м-ръ Уотервиль, сэръ Артуръ Дименъ. Сэръ Артуръ Дименъ — членъ парламента, не правда ли, что онъ слишкомъ молодъ для этого?

Она подождала отвта на этотъ вопросъ и задала новый, поправляя браслеты на своихъ длинныхъ перчаткахъ.— М-ръ Литльморъ, о чемъ вы думаете?

Онъ думалъ о томъ, что должно быть дйствительно позабылъ ея фамилію, такъ какъ ему казалось, что онъ первые слышитъ ту, которую она назвала. Но онъ, конечно, не могъ сказать ей этого.

— Я думаю о Санъ-Діего.

— О площади, на которой жила сестра. О, не думайте объ этомъ. Тамъ было такъ гадко. Сестра уже ухала изъ, Санъ-Діего, кажется, вс оттуда ухали.

Сэръ Артуръ Дименъ вынулъ часы, съ видомъ человка, которому нтъ дла до этихъ домашнихъ воспоминаній,, въ немъ повидимому постоянно боролась національная самоувренность съ индивидуальной застнчивостью. Онъ оказалъ что-то о томъ, что пора вернуться въ ложу, но миссисъ Гедвей не обратила вниманія на это замчаніе. Уотервилю хотлось, чтобы она еще побыла съ ними. Ему думалось, когда онъ глядлъ на нее, что онъ видитъ прелестную картинку. Ея волоса густые и волнистые были того чернаго цвта, который теперь рдко попадается, кожа ея была нжна, какъ цвтокъ, а профиль, когда она поворачивала голову, былъ такъ же тонокъ и правиленъ, какъ у камеи.

— Вы знаете, что это самый первый театръ въ Париж,— сказала она, обращаясь къ Уотервилю и очевидно желая быть любезной.— А это — Вольтеръ, знаменитый писатель.

— Я усердный поститель ‘Comdie Franaise’,— отвчалъ Уотервилъ, улыбаясь.

— Очень дурно устроенъ театръ,— замтилъ сэръ Артуръ,— мы не слышали ни одного слова.

— Ахъ, да! ложи!— пробормоталъ Уотервиль.

— Я нсколько разочарована,— вмшалась миссисъ Гедвей.— Но мн хочется знать, что станется съ этой женщиной?

— Съ доньей Клориндой? О, они, вроятно, застрлятъ ее, они вообще застрливаютъ женщинъ во французскихъ комедіяхъ,— сказалъ Литльморъ.

— Это напомнить мн Санъ-Діего!— вскричала миссисъ Гедвей.

— Ахъ! въ Санъ-Діего наоборотъ — женщины стрляютъ.

— Но он, кажется, не убили васъ!— замтила шутливо миссисъ Гедвей.

— Нтъ, но я весь покрытъ ранами.

— Ну, хорошо, хорошо!.. а вотъ это — замчательное произведеніе,— обратилась лэди жъ работ Гудона.— Статуя удивительно вылплена.

— Вы, быть можетъ, читаете Вольтера,— освдомился Литльморъ.

— Нтъ, но я купила его сочиненія.

— Это не совсмъ приличное чтеніе для дамъ,— строго произнесъ молодой англичанинъ, подавая руку миссисъ Гедвей.

— Ахъ! вы бы сказали мн объ этомъ раньше, чмъ я ихъ купила,— воскликнула она съ преувеличенной досадой.

— Я не могъ вообразить, что вы купите сто пятьдесятъ томовъ.

— Сто-пятьдесятъ? Я купила только два.

— Быть можетъ, два тома вамъ не повредятъ,— замтилъ Литльморъ съ улыбкой.

Она бросила на него укоризненный взглядъ.

— Я знаю, что вы хотите этимъ сказать,— что я уже и безъ того испорчена! Хорошо, но хоть я и испорчена, а все-таки вы должны извстить меня.

И она назвала гостинницу, гд стояла, уходя подъ руку съ своимъ англичаниномъ. Уотервиль не безъ интереса поглядлъ ему вслдъ, онъ слышалъ о немъ въ Лондон и видлъ его портретъ въ ‘Vanity Fair’.

Идти въ залу было еще рано, вопреки увренію англичанина, а потому Литлморъ и его пріятель перешли на балконъ фойе.

— Гедвей! Гедвей! откуда, чортъ возьми, она добыла себ эту фамилію?— вопрошалъ Литльморъ, вглядываясь въ оживленную темноту.

— Отъ своего мужа, полагаю,— предположилъ Уотервиль.

— Отъ своего мужа? отъ котораго? послдняго звали Бекъ.

— Сколько же у ней было мужей?— освдомился Уотервиль, торопясь узнать, въ какомъ смысл миссисъ Гедвей не порядочная женщина.

— Не имю объ этомъ ни малйшаго понятія. Но думаю, что это не трудно узнать, такъ какъ они вс, вроятно, еще живы. Ее звали миссисъ Бекъ… Нанси Бекъ… когда я зналъ ее.

Литльморъ сознавался, впрочемъ, что теперешнее ея положеніе все-таки для него совершенно не ясно. Знакомство его съ нею относилось въ той эпох, когда онъ проживалъ въ западныхъ штатахъ. Въ послдній разъ онъ видлъ ее шесть лтъ тому назадъ. Онъ былъ коротко съ ней знакомъ во многихъ городахъ, сфера ея дятельности была по преимуществу на юго-запад. Дятельность эта была довольно неопредленнаго характера, кром разв того пункта, что была всегда исключительно общественная, говорили, что у ней есть мужъ, нкто Филадельфъ Бекъ, издатель демократической газеты ‘Стражъ Дакоты’, но Литльморъ никогда не видлъ его, они жили врозь, и въ Санъ-Діего ходили слухи, что бракъ мистера и миссисъ Бекъ долженъ быть расторгнутъ. Онъ припоминаетъ теперь, что слыхалъ впослдствіи, будто она развелась съ мужемъ. Она легко добывала себ разводъ, потому что была очень краснорчива въ суд. Она уже передъ тмъ развелась съ однимъ мужемъ, имени котораго онъ не припомнитъ, и носился слухъ, что и тотъ также не былъ первымъ ея мужемъ. Она много разъ разводилась! Когда онъ впервые встртился съ ней въ Калифорніи, она называлась миссисъ Гренвиль, но дала ему понять, что зовется такъ не по мужу,— что это ея двическая фамилія, которую она снова приняла посл несчастнаго замужества, окончившагося разводомъ. Эти эпизоды часто повторялись,— вс ея браки были несчастливы, и она перемнила дюжину фамилій. Она была очаровательная женщина, въ особенности для Новой-Мексики, но слишкомъ ужъ часто разводилась.

Въ Санъ-Діего она жила съ сестрой, тогдашній мужъ которой (та тоже много разъ была разведена), держалъ банкъ (съ помощью шестиствольнаго револьвера) и не допускалъ, чтобы Нанси оставалась безъ убжища въ безбрачные періоды. Нанси начала жить спозаранку, теперь ей должно было быть около тридцати-семи лтъ. Вотъ все, что онъ подразумвалъ, говоря, что она не порядочная женщина. Хронологія во всякомъ случа спутанная, по крайней мр ея сестра говорила ему однажды, что одну зиму она сама не знала, кто мужъ Нанси. Она большею частью водилась съ издателями, должно быть изъ уваженія къ журнальной дятельности. Вс они, вроятно, были страшные грубіяны, такъ какъ сама она, очевидно, воплощенная любезность. Само собой разумется, что все, что она ни длала, она длала изъ чувства самосохраненія. Но похожденій у нея было многовато — фактъ! Она была очень хороша собой, очень мила и вполн благовоспитана для той мстности. Она была настоящій продуктъ дальняго запада, цвтокъ, выросшій на равнинахъ Тихаго океана: невжественная, отважная, нахальная, но не лишенная природнаго ума, даже остроумія, и нкотораго прирожденнаго вкуса къ изящному. Она говорила обыкновенно, что ей нужно только, чтобы случай ей поблагопріятствовалъ, очевидно, что такой случай ей теперь представился. Одно время Литльмору такъ тяжко жилось, что, кажется, не будь ее, ему бы и не выжить. Онъ занимался скотоводствомъ, и Санъ-Діего былъ ближайшимъ отъ него городомъ, куда онъ прізжалъ, чтобы видться съ нею. Иногда онъ проживалъ съ нею по цлымъ недлямъ, и тогда ходилъ на свиданія съ нею на площадь. Она всегда была привлекательна и почти такъ же хорошо одта, какъ и теперь. Что касается наружности, то ее и тогда можно было во всякую минуту перенести на берега Севы, и она была бы тамъ на своемъ мст.

— Между этими западными американками попадаются удивительные экземпляры,— продолжалъ Литльморъ.— Подобно ей, имъ нуженъ только случай.

Онъ никогда не былъ въ нее влюбленъ, о любви между ними не было и рчи. Не потому, чтобы этого не могло быть, но такъ какъ-то, не случалось. Гедвей былъ, вроятно, преемникомъ Бека. Можетъ быть, въ промежутк были и другіе. Она занимала видное мсто въ своемъ муравейник (мстныя газеты, издатели которыхъ не были ея мужьями, называли ее обыкновенно ‘изящная и прелестная миссисъ Бекъ’) — хотя въ этой обширной части свта муравейникъ былъ великъ. Она тогда ничего не знала о восток и въ ту эпоху не бывала еще ни разу въ Нью-Іорк. Многое могло произойти въ эти шесть лтъ, несомннно, что она ‘составила карьеру’.— Западъ присылаетъ намъ вс свои произведенія (Литльморъ говорилъ, какъ житель Нью-Іорка), безъ сомннія онъ будетъ присылать намъ наконецъ и блестящихъ женщинъ. Эта маленькая женщина уже и тогда простирала свои мечты за предлы Нью-Іорка. Даже въ ту пору она думала и толковала о Париж, который тогда для нея казался недоступенъ. Но у нея были свои честолюбивые планы и предчувствія. Уже находясь въ Сан-Діего, она предвидла сэра Артура. По временамъ на ея горизонт появлялись путешествующіе англичане. Не вс они были баронеты и члены парламента, но служили пріятнымъ отдыхомъ отъ издателей.— Ему любопытно поглядть, что она намрена длать съ своимъ теперешнимъ пріобртеніемъ. Она по всей вроятности длаетъ его счастливымъ, если только онъ способенъ ощущать счастіе, чего по виду сказать нельзя. Она, кажется, въ блестящихъ денежныхъ обстоятельствахъ. Гедвей, должно быть, оставилъ ей состояніе. Она отъ постороннихъ не брала денегъ, онъ почти увренъ, что не брала.

Идучи въ кресла, Литльморъ, говорившій въ юмористическомъ тон, но съ оттнкомъ той, задушевности, которая всегда неразлучна съ воспоминаніемъ о прошломъ, внезапно расхохотался.

— И подумать только, что она толкуетъ про лпку статуй и про Вольтера!— воскликнулъ онъ, припоминая ея слова.— Мн смшно слышать ея разсужденія о такихъ вещахъ. Въ Новой-Мексик, она и не слыхивала про лпку статуй.

— Она не показалась мн аффектированной,— замтилъ Уотервилль, чувствовавшій смутное желаніе заступиться за нее.

— О, нтъ, она только страшно перемнилась, выражаясь ея словами.

Они уже услись въ креслахъ, а занавсъ все еще не поднимался, и они снова взглянули на ложу миссисъ Гедвей. Она откинулась на спинку стула и обмахивалась веромъ, очевидно наблюдая за Литльморомъ и какъ будто ожидая, что онъ придетъ въ ней въ ложу. Сэръ Артуръ Дименъ сидлъ возл нея, нсколько мрачный, упиряясь розовой, круглой щекой въ высокій туго накрахмаленный воротникъ рубашки. Они другъ съ другомъ не разговаривали.

— Уврены ли вы въ томъ, что она длаетъ его счастливымъ?— спросилъ Уотервиль.

— Да, у этихъ людей всегда такая мина, когда они счастливы.

— Но какимъ образомъ она вызжаетъ съ нимъ вдвоемъ? Гд же ея мужъ?

— Вроятно, она развелась съ нимъ.

— И хочетъ выдти замужъ за баронета?— спросилъ Уотервиль, какъ будто его товарищъ былъ всевдущъ.

— Онъ, думаю, желаетъ на ней жениться.

— Чтобы она развелась съ нимъ, какъ и съ другими,

— О, нтъ, на этотъ разъ она нашла то, что ей нужно,— сказалъ Литльморъ въ то время, какъ занавсъ поднялся.

——

Литльморъ пропустилъ три дня, прежде чмъ идти въ отель Мёрисъ, куда его пригласила миссисъ Гедвей, и мы должны воспользоваться этимъ промежуткомъ времени, чтобы дополнить исторію, слышанную изъ его собственныхъ устъ. Пребываніе Джоржа Литльмора на дальнемъ запад объясняется обычнымъ въ этомъ случа способомъ: онъ отправился туда, чтобы поправить свои денежныя обстоятельства, разстроенныя безалаберной жизнью. Его первыя попытки были неудачны. Прошли уже т дни, когда молодому человку легко было нажить состояніе, хотя бы даже онъ и унаслдовалъ отъ отца смышленую оборотливость, примняемую главнымъ образомъ къ ввозу чая — на чемъ старикъ Литльморъ нажилъ свое состояніе.

Литльморъ-сынъ промоталъ наслдство, но все же не могъ открыть въ себ никакихъ талантовъ, кром безпредльной способности къ куренію табаку и выздк лошадей, а ни то, ни другое не принадлежало въ числу профессій, именуемыхъ либеральными. Его помстили въ Гарвардскую коллегію для развитія его способностей, но тамъ он приняли такое направленіе, что потребовалось не поощреніе, а даже обузданіе ихъ,— и съ этою цлью онъ былъ отправленъ въ одно изъ селеній долины Коннектикута. Исключеніе изъ университета, быть можетъ, спасло его въ томъ смысл, что убило въ немъ честолюбіе, которому не было предловъ. Въ тридцать лтъ Литльморъ не усвоилъ себ еще ни одного полезнаго искусства, если не считать въ томъ числ апатіи. Но его вывела изъ такой апатіи неожиданная и крупная удача. Чтобы выручить пріятеля, еще сильне нуждавшагося въ деньгахъ, нежели онъ самъ, онъ купилъ за умренную сумму (результатъ карточнаго выигрыша) одинъ пай въ серебряныхъ рудникахъ, которые, по чистосердечному сознанію владльца, не содержали вовсе этого металла. Литльморъ заглянулъ въ свой рудникъ и убдился въ истин этого заявленія, которая, впрочемъ, была поколеблена годами двумя позже, благодаря внезапному приливу любопытства у другого пайщика. Этотъ джентльменъ, убжденный, что серебряный рудникъ безъ серебра такая же рдкая штука, какъ и слдствіе безъ причинъ, открылъ присутствіе драгоцннаго металла въ названныхъ рудникахъ. Это открытіе было пріятно для Литльмора и послужило началомъ богатства, котораго онъ тщетно добивался много скучныхъ лтъ, проведенныхъ въ разныхъ скучныхъ мстахъ, и чего, быть можетъ, принимая во вниманіе отсутствіе въ немъ истинной практичности и дловитости, не вполн заслуживалъ. Съ лэди, остановившейся въ отел Мёрисъ, онъ познакомился прежде, нежели разбогатлъ. Въ настоящее время ему принадлежалъ самый значительный пай въ рудникахъ, продолжавшихъ быть безумно производительными, и благодаря этому получилъ возможность въ числ прочаго купить въ Монтан помстье, несравненно боле доходное, чмъ тощія пастбища близъ Санъ-Діего. Помстья и рудники даютъ сознаніе своей обезпеченности, и мысль, что онъ не долженъ слишкомъ зорко слдить за источниками своихъ доходовъ (обязательство, которое для человка съ его характеромъ способно все отравить) содйствовало усиленію въ немъ природнаго хладнокровія. Нельзя сказать, конечно, чтобы это хладнокровіе не подвергалось испытаніямъ. Начать съ перваго и главнаго: онъ потерялъ жену, проживъ съ нею всего одинъ годъ, это случилось года за три передъ тмъ, какъ мы съ нимъ встртились. Ему было уже за сорокъ, когда онъ познакомился съ молодой двадцати-трехъ-лтней двушкой, которая, какъ и онъ самъ, перепробовала многое въ поискахъ за счастьемъ. Она оставила ему маленькую дочь, которую онъ вврилъ попеченіямъ своей единственной сестры, жены одного англійскаго сквайра и владлицы скучнаго парка въ Гэмшир. Эта лэди, по имени миссисъ Дольфинъ, очаровала своего землевладльца во время путешествія, предпринятаго имъ въ Америку для изученія учрежденій Соединенныхъ-Штатовъ. Самымъ прекраснымъ учрежденіемъ въ нихъ показались ему хорошенькія двушки въ большихъ городахъ, и онъ вернулся въ Нью-Іоркъ годъ или два спустя, чтобы жениться на миссъ Дольфинъ, которая въ противность своему брату не растратила своего наслдства. Ея невстка, вышедшая замужъ за ея брата нсколько лтъ спустя и пріхавшая по этому случаю въ Европу, умерла въ Лондон, гд доктора, по ея мннію, должны были быть непогршимы, недлю спустя посл того, какъ произвела на свтъ маленькую двочку. Бдный Литльморъ, хотя и разставшійся на время съ своимъ ребенкомъ, оставался въ этихъ немилыхъ для него мстахъ, чтобы быть поближе къ дтской въ Гэмшир. Онъ былъ человкъ замтный, въ особенности съ тхъ поръ, какъ его волосы и усы посдли. Онъ былъ высокъ ростомъ и крпко сложенъ, съ добрымъ лицомъ и небрежными манерами, казался способнымъ, но лнивымъ, и вообще производилъ боле внушительное впечатлніе, чмъ это сознавалъ. Взглядъ его былъ и проницателенъ и спокоенъ, улыбка неопредленная и разсянная, но вполн искренняя. Его главное занятіе состояло въ томъ, чтобы цлый день ничего не длать, и онъ исполнялъ это съ артистическимъ совершенствомъ. Эта способность его возбуждала настоящую зависть въ Руперт Уотервил, который былъ десятью годами моложе и слишкомъ честолюбивъ и озабоченъ (заботы были не важныя, но въ общей сложности мшали ему быть спокойнымъ), чтобы терпливо ждать вдохновенія. Онъ считалъ это великимъ достоинствомъ и надялся современемъ достичь его. Оно сообщало большую независимость человку, онъ находилъ рессурсы въ самомъ себ. Литльморъ могъ просиживать цлыя вечера, не говоря ни слова и не двигаясь, куря сигары и разсянно разглядывая свои ногти. Такъ какъ вс знали, что онъ добрый малый и составилъ себ состояніе, то такое поведеніе его не могли приписывать угрюмому нраву или тупости. Оно, повидимому, говорило о богатств воспоминаній, о житейскомъ опыт, благодаря которому ему было надъ чмъ поразмыслить. Уотервиль чувствовалъ, что если онъ съ толкомъ употребитъ протекающіе годы и запасется опытомъ, то и ему въ сорокъ-пять лтъ можно будетъ на досуг разглядывать свои ногти.

Уотервиль считалъ такое занятіе, конечно, не въ буквальномъ, но въ переносномъ смысл, признакомъ свтскаго человка. Онъ избралъ дипломатическую карьеру и былъ младшимъ изъ двухъ секретарей, составляющихъ многочисленный персоналъ сверо-американскаго посольства въ Лондон, и въ настоящее время считался въ отпуску. Дипломату пристало быть непроницаемымъ, и хотя Уотервиль отнюдь не избралъ себ въ образцы Литльмора (въ дипломатическомъ лондонскомъ корпус можно было найти лучшіе образцы), однако находилъ его достаточно непроницаемымъ, когда по вечерамъ въ Париж онъ, на вопросъ: что онъ намренъ длать,— отвчалъ, что намренъ ничего не длать, и просиживалъ безконечное время передъ Grand-Caf на бульвар Мадленъ (онъ очень любилъ кофе), поглощая одну за другой demi tasses. Весьма рдко Литльморъ удостаивалъ ходить даже въ театръ, и описанное нами посщеніе ‘Comdie-Franaise’ предпринято было по настоятельной просьб Уотервиля. Онъ видлъ ‘Demi-Monde’ нсколько дней раньше, и ему сказали, что въ ‘Aventurire’ онъ найдетъ новую постановку того же самаго вопроса, а именно: достойную кару безсовстной женщины, старающейся проникнуть въ почтенную семью. Ему казалось, что въ обоихъ случаяхъ женщины эти заслужили постигающую ихъ участь, но онъ находилъ, что было бы желательно, чтобы представители чести въ комедіи поменьше лгали. Литльморъ и онъ, не будучи коротки, были, однако, въ пріятельскихъ отношеніяхъ и проводили много времени въ обществ другъ друга. При существующихъ обстоятельствахъ Литльморъ былъ очень радъ, что пошелъ въ театръ, такъ какъ его очень заинтересовала новая метаморфоза Нанси Бекъ.

II.

Отсрочка визита къ Нанси была, однако, преднамренная: причинъ къ тому было много, хотя и не стоитъ ихъ вс перечислять. Когда Литльморъ, наконецъ, отправился, онъ засталъ миссисъ Гедвей дома и нисколько не удивился, увидвъ въ ея гостиной сэра Артура Димена. Что-то такое неопредленное, носившееся въ воздух, показывало, что визитъ этого джентльмена длился уже довольно долго. Литльморъ подумалъ, что, можетъ быть, своимъ появленіемъ положитъ ему конецъ, такъ какъ хозяйка, вроятно, уже успла сообщить Димену, что Литльморъ ея старинный и короткій знакомый. Сэръ Артуръ Дименъ, конечно, могъ имть свои права и, по всей вроятности, имлъ ихъ, во тмъ охотне могъ бы на время стушеваться. Литльморъ размышлялъ объ этомъ въ то время, какъ сэръ Артуръ Дименъ сидлъ, уставившись на него, и ничмъ не показывалъ, что собирается уходить. Миссисъ Гедвей была очень любезна, она имла обыкновеніе такъ со всми обращаться, какъ будто бы была сто лтъ знакома. Она самымъ преувеличеннымъ образомъ пеняла Литльмору за то, что онъ не пришелъ къ ней раньше, но это была лишь одна изъ формъ ея вжливости. При дневномъ свт она казалась нсколько увядшей, но у нея было такое выраженіе, которое никогда не могло завянуть. Она занимала лучшее помщеніе въ отел, роскошное и богатое, курьеръ сидлъ у ней въ передней, и она, очевидно, умла жить. Она пыталась втянуть сэра Артура въ разговоръ, но хотя молодой человкъ и не уходилъ, однако не вмшивался въ бесду, улыбался молча, и, очевидно, чувствовалъ себя неловко. Разговоръ поэтому вертлся на пустякахъ, чего прежде не бывало, когда миссисъ Гедвей видлась съ хорошими пріятелями. Англичанинъ глядлъ на Литльмора съ страннымъ, непріязненнымъ выраженіемъ, которое Литльморъ сначала принялъ, внутренне забавляясь тмъ, за ревность.

— Дорогой сэръ Артуръ, я желала бы, чтобы вы ушли,— замтила миссисъ Гедвей, спустя четверть часа.

Сэръ Артуръ всталъ я взялся за шляпу.

— Я думалъ быть вамъ полезнымъ, оставаясь,— отвтилъ онъ.

— Чтобы защищать меня отъ м-ра Литдьмора? Да вдь я его знаю съ дтскихъ лтъ, я знаю все худшее, что онъ можетъ мн сдлать.

Она съ очаровательной улыбкой поглядла на уходившаго постителя и прибавила совсмъ неожиданно, но вполн непринужденно:— Я желаю поговорить съ нимъ о моемъ прошломъ!

— Но это какъ разъ то, чтобы мн было бы интересно услышать,— замтилъ сэръ Артуръ, держась за ручку дверей.

— Мы будемъ говорить по-американски, вы бы насъ не поняли. — Онъ говоритъ въ англійскомъ стил,— объяснила она Литльмору своимъ самоувреннымъ тономъ, когда баронетъ, возвстивъ, что во всякомъ случа навдается сегодня вечеромъ, вышелъ за дверь.

— Ему неизвстно ваше прошлое?— спросилъ Литльморъ,— стараясь, чтобы его вопросъ не показался слишкомъ дерзкимъ.

— О, да, я все разсказала ему, но онъ не понимаетъ. Англичане такой странный народъ, мн кажется, они немного тупы. Онъ никогда не слыхалъ, чтобы женщины…— Но тутъ миссисъ Гедвей запнулась, а Литльморъ засмялся.

— Чему вы сметесь?.. Ну, да все это пустяки,— продолжала она, — много есть на свт такого, о чемъ эти господа и не слыхивали. Но какъ бы то ни было, а англичане мн очень нравятся, онъ, по крайней мр, мн нравится. Онъ такой джентльменъ, вы понимаете, что я этимъ хочу сказать? Только визиты его бываютъ слишкомъ продолжительны, и онъ не особенно забавенъ. Я очень рада видть васъ, для перемны.

— Не хотите ли вы этимъ сказать, что я не джентльменъ?— спросилъ Литльморъ.

— О, конечно, нтъ, вы были джентльменомъ въ Новой-Мексик. Я думаю, что одни вы и были тамъ джентльменомъ… надюсь, что такимъ и остались. Вотъ почему я узнала васъ въ тотъ вечеръ. Я бы вдь могла, знаете, сдлать видъ, что съ вами незнакома.

— Вы и теперь это можете, еще не поздно.

— О, нтъ, я вовсе не того желаю. Я желаю, чтобы вы помогли мн.

— Помочь вамъ?

Миссисъ Гедвей взглянула за дверь.

— Какъ вы думаете, онъ все еще тамъ?

— Кто? Этотъ молодой человкъ? вашъ бдный англичанинъ?

— Нтъ, я говорю про Макса. Максъ — мой курьеръ,— объяснила миссисъ Гедвей съ нкоторой внушительностью.

— Не имю объ этомъ никакого понятія. Я могу поглядть, если желаете.

— Нтъ, въ такомъ случа мн пришлось бы что-нибудь приказать ему, а я, право, не придумаю, чтобы такое ему приказать. Онъ сидитъ тамъ по цлымъ часамъ. У меня такія простыя привычки, что ему нечего у меня длать, у меня нтъ воображенія, чтобъ придумать ему работу.

— Вы чувствуете бремя величія,— сказалъ Литльморъ.

— О, да, я стала очень важная дама, но это ма нравится. Я боюсь только, что Максъ насъ услышитъ. Я говорю такъ громко. Вотъ это еще, отчего я стараюсь отдлаться.

— Но зачмъ же вамъ мняться?

— Затмъ, что все перемнилось,— отвчала миссисъ Гедвей, съ легкимъ вздохомъ.— Вы слышала, что я лишилась своего мужа?— спросила она внезапно.

— Вы говорите про… гмъ! мистера?..— и Литльморъ умолкъ съ эффектомъ, который ей, повидимому, не понравился.

— Я говорю про м-ра Гедвей,— отвчала она съ достоинствомъ.— Я много пережила съ тхъ поръ, какъ мы съ вами видлись: я была замужемъ и овдовла, и испытала всякія превратности судьбы.

— Вы и прежде много разъ бывали замужемъ,— ршился замтить Литльморъ.

Она глядла на него съ кроткой ясностью, нисколько не мняясь въ лиц.— Не такъ много, не такъ много…

— Не такъ много, какъ вс думали!

— Не такъ много, какъ говорили. Я забыла: была я замужемъ, когда видла васъ въ послдній родъ?

— По крайней мр такъ говорили,— отвчалъ Литльморъ, — хотя я никогда не видлъ м-ра Бека.

— Вы не много проиграли, онъ былъ просто негодяй! мн случалось длать въ жизни многое, чего я сама никакъ не могла понять, не мудрено поэтому, что и другіе меня не понимали, но все это прошло! Уврены ли вы, что Максъ васъ не слышитъ?

— Вовсе не увренъ. Но если подозрваете, что онъ подслушиваегь у дверей, то я отошлю его.

— Я не думаю, чтобы онъ подслушивалъ: а я очень часто отворяю двери.

— Ну такъ онъ не можетъ насъ слышать. Я не подозрвалъ, что у васъ такіе секреты. Когда я съ вами разстался, м-ръ Гедвей скрывался еще въ будущемъ.

— Теперь онъ отошелъ въ прошлое. Онъ былъ милый человкъ — я могу понять, что вышла за него замужъ. Но онъ жилъ всего только одинъ годъ. У него была невралгія въ сердц. Онъ оставилъ мн очень большое состояніе.

Она сообщила вс эти факты такъ, какъ еслибы вс они были одного рода.

— Мн пріятно это слышать, у васъ всегда были разорительные вкусы.

— У меня много денегъ,— продолжала миссисъ Гедвей.— У м-ра Гедвей было помстье въ Деньер, которое очень увеличилось въ цн. Посл его смерти я перехала въ Нью-Іоркъ. Но Нью-Іоркъ мн не понравился.

Она произнесла это такимъ тономъ, который служилъ какъ бы rsum цлаго большого эпизода.

— Я хочу жить въ Европ. Мн нравится Европа,— возвстила она, и эти слова ея звучали какимъ-то прореканіемъ и подобно тому какъ предъидущія, имли историческій смыслъ.

Литльморъ былъ вообще пораженъ всмъ этимъ, и миссисъ Гедвей очень занимала его.— Вы путешествуете съ этимъ молодымъ человкомъ?— спросилъ онъ съ хладнокровіемъ человка, желающаго продлить свою забаву.

Она сложила руки и откинулась на спинку кресла.

— Послушайте, м-ръ Литльморъ,— сказала она,— я почти такъ же добродушна, какъ была въ Америк, но гораздо опытне. Конечно, я не путешествую съ этимъ молодымъ человкомъ. Онъ просто мой хорошій знакомый.

— Онъ не вашъ любовникъ?— спросилъ Литльморъ уже довольно жестоко.

— Разв порядочныя женщины путешествуютъ съ любовникомъ? Впрочемъ, я хочу, чтобы вы не смялись надо мной, а помогли бы мн.

Она поглядла на него съ нкоторымъ упрекомъ, который могъ его тронуть. Она казалась такой кроткой и благоразумной.

— Какъ я уже сказала вамъ, Европа мн очень понравилась, мн совсмъ не хочется возвращаться назадъ. Но я бы желала видть свтъ. Я была бы очень рада, еслибы… мн помогли войти въ общество. М-ръ Литльморъ,— прибавила она,— я буду откровенна, потому что насколько не стыжусь своихъ словъ. Я желаю быть введенной въ общество. Вотъ чего я желаю.

Литльморъ откинулся въ кресл съ видомъ человка, присутствующаго при весьма забавномъ зрлищ и желающаго какъ можно удобне наслаждаться имъ. Онъ повторилъ не безъ поощренія въ голос:

— Въ общество? но мн кажется, что вы уже въ него введены, когда у вашихъ ногъ склоняются баронета?

— Вотъ это-то мн и нужно знать,— сказала она съ увлеченіемъ.— Что, баронетъ — важная персона?

— Кажется. Но я, право, мало въ этомъ свдущъ.

— Разв вы сами не принадлежите къ высшему обществу?

— Я? никогда въ жизни не пранадлежалъ къ нему. Откуда вы это взяли? Я столько же интересуюсь высшимъ обществомъ, какъ вотъ этимъ нумеромъ ‘Figaro’!

Лицо миссись Гедвей выразило сильное разочарованіе, и Литльморъ понялъ, что она, наслышавшись про его серебряные рудники и помстья, и зная, что онъ живетъ въ Европ, вообразила, что онъ вертится въ большомъ свт. Но она скоро оправилась.

— Я не врю вамъ. Вдь вы джентльменъ, какъ вы сами хорошо знаете.

— Можетъ быть, я и джентльменъ, но не имю привычекъ джентльмена.

Литльморъ колебался съ минуту и затмъ прибавилъ: — я слишкомъ долго жилъ на юго-запад.

Она мгновенно покраснла, она поняла значеніе этихъ словъ и, быть можетъ, даже преувеличила его. Но она хотла воспользоваться услугами Литльмора, а потому находила благоразумне снисходительно простить жестокія слова, нежели наказывать за нихъ. Она могла къ тому же позволить себ легкую иронію.

— Это все равно, джентльменъ всегда остается джентльменомъ.

— Не всегда,— отвчалъ Литльморъ, смясь.

— Возможно ля, чтобы черезъ вашу сестру вы не познакомились съ европейскимъ обществомъ?— сказала миссисъ Гедвей.

При упоминовеніи его сестры, сдланномъ съ разсчитанной небрежностью, которая не ускользнула отъ Литльмора, послдній не могъ не вздрогнуть.

— ‘Какое вамъ дло до моей сестры?’ — хотлось ему сказать. Ему было непріятно, что затронули его сестру, она принадлежала совсмъ къ иному порядку, и нельзя было даже и мысли допустить, чтобы миссисъ Гедвей когда-либо познакомилась съ ней, если это было именно то, чего эта лэди добивалась. Но онъ прибгъ къ уловк.

— Что вы подразумваете подъ европейскимъ обществомъ? Объ этомъ трудно толковать. Это такое неопредленное выраженіе.

— Я подразумваю подъ англійскимъ обществомъ… Я подразумваю то общество, въ которомъ живетъ ваша сестра,— отвчала миссисъ Гедвей, ничего лучше не желавшая, какъ говоритъ совершенно опредленно. Я подразумваю то общество, которое я видла въ Лондон въ прошломъ ма, людей, которыхъ я видла въ опер и въ парк,— людей, приглашаемыхъ въ салоны королевы. Когда я была въ Лондон, я останавливалась въ той гостинниц, которая на углу Пиккадилли и выходить прямо на Сентъ-Джемсъ-стритъ, я по цлымъ часамъ просиживала у оконъ, глядя на людей, прозжавшихъ въ каретахъ. У меня была своя собственная карета, когда я не сидла у окошка, то каталась въ ней. Но я была всегда одна, я всхъ видла, но никого не знала и некому было дать мн нужныя свднія. Я еще тогда не была знакома съ сэромъ Артуромъ. Я встртилась съ нимъ только мсяцъ тому назадъ въ Гомбург. Онъ послдовалъ за мной въ Парижъ, и вотъ какимъ образомъ мы стали знакомы.

Спокойно, прозаично и безъ всякаго проблеска тщеславія сообщила миссисъ Гедвей о послднемъ обстоятельств. Казалось, что она привыкла къ тому, чтобы за ней слдовали, это въ порядк вещей, чтобы джентльменъ, съ которымъ познакомишься въ Гомбург, послдовалъ за вами въ Парижъ. Тмъ же тономъ прибавила она:

— Я возбуждала большое вниманіе въ Лондон, и хорошо это замчала.

— Вы везд, гд бы ни появились, будете обращать на себя вниманіе,— замтилъ Литльморъ, не достаточно восторженно, какъ ему самому казалось.

— Я не желаю обращать за себя такъ много вниманія, я нахожу это вульгарнымъ,— отвчала миссисъ Гедвей съ краткимъ удовольствіемъ, показывавшимъ, что она радуется, высказывая новую мысль. Она очевидно постоянно говорила новыя для себя мысли.

— Вс глядли на васъ прошлый разъ въ театр,— продолжалъ Литльморъ,— какимъ образомъ вы надетесь избжать всеобщаго вниманія!

— Я не желаю избжать вниманія, люди всегда обращали на меня вниманіе и, полагаю, всегда будутъ. Но бываетъ разнаго рода вниманіе, и а знаю какого рода вниманіе мн нужно. И добьюсь его!— воскликнула миссисъ Гедвей.

Да! она говорила очень опредленно.

Литльморъ сидлъ напротивъ нея и нкоторое время ничего не говорилъ. Въ немъ происходила какая-то смсь ощущеній, и воспоминаніе о другихъ мстахъ и другихъ временахъ закрадывалось въ него. Въ былое время они не очень церемонились другъ съ другомъ, онъ зналъ ее вдоль и поперегъ, какъ то возможно только въ глухой провинціи. Она необыкновенно тогда нравилась ему, въ небольшомъ город смшно было бы быть разборчивымъ на знакомство. Но сознаніе этого факта было неразрывно связано съ прежними условіями: ему нравилась Нанси Бекъ, съ которой онъ видлся на площади. Теперь она являлась ему въ новомъ свт и, повидимому, требовала новой классификаціи. Литльморъ находилъ, что это слишкомъ хлопотливо, онъ привыкъ къ прежней Нанси Бекъ и не хотлъ, и не могъ привыкать къ новой. Онъ спрашивалъ себя, неужели ему будетъ съ ней скучно. Трудно было представить себ то, но все же это возможное дло, если она затяла быть другой. Онъ просто испугался, когда она заговорила объ европейскомъ обществ, о его сестр и о томъ, что вульгарно и что не-вульгарно. Литльморъ былъ добрый малый и не лишенъ чувства справедливости, но въ его характер была такая примсь лни, скептицизма и даже нкоторой грубости, что ему хотлось бы удержать прежнюю простоту ихъ отношеній. Онъ не испытывалъ особаго желанія поднять падшую женщину, какъ принято называть этотъ мистическій процессъ, по-правд сказать, онъ и не врилъ въ то, чтобы падшая женщина могла подняться. Онъ врилъ въ одно,— что она можетъ удержаться на наклонной плоскости, считая это вполн возможнымъ и крайне желательнымъ, онъ думалъ однако, что для общества гораздо выгодне, какъ говорятъ въ такомъ случа французы, ne pas mler les genres. Вообще онъ не брался судить о томъ, что хорошо или дурно для общества: общество, по его мннію, само стоитъ на очень дурной дорог, но въ этомъ частномъ случа онъ длалъ исключеніе. Нанси Бекъ — въ погон за главнымъ призомъ — это зрлище можетъ быть занимательно для посторонняго зрителя, но оно станетъ скучнымъ и затруднительнымъ съ того момента, какъ отъ зрителя потребуютъ активнаго вмшательства. Онъ не хотлъ быть грубымъ, но подумалъ,— не мшаетъ показать ей, что ему вовсе не желательно, чтобы его водили за носъ.

— О! если вы чего захотите, то непремнно этого достигнете,— сказалъ онъ въ отвтъ на ея послднее замчаніе.— Вы всегда добивались того, чего хотли.

— Такъ! но на этотъ разъ я хочу совсмъ новыхъ условій. Что, ваша сестра живетъ въ Лондон?

— Дорогая лэди, зачмъ вамъ понадобилась моя сестра?— спросилъ Литльморъ.— Она совсмъ не такая женщина, какая могла бы быть для васъ интересна.

Миссисъ Гедвей съ минуту помолчала.

— Вы не уважаете меня!— воскликнула она вдругъ громко и почти весело. Если Литльморъ желалъ бы сохранить прежнюю простоту отношеній, то она, повидимому, была не прочь отъ этого.

— Ахъ! дорогая миссисъ Бекъ..!— возразилъ онъ, вяло протестуя и нечаянно употребивъ ея прежнее имя. Въ Санъ-Діего онъ никогда не думалъ о томъ: уважаетъ онъ ее или нтъ, объ этомъ никогда не заходило рчи.

— И доказательство тому,— прервала она,— что вы называете меня этимъ ненавистнымъ именемъ! Разв вы не врите, что я была замужемъ? Мн не посчастливилось съ моими мужьями,— прибавила она задумчиво.

— Вы очень смущаете меня, говоря такія странныя вещи. Моя сестра живетъ большую часть года въ провинціи, она очень проста, даже скучна и пожалуй нсколько ограниченна. Вы же очень умны и живы, и такъ широки во взглядахъ, какъ самъ міръ. Вотъ почему я думаю, что она вамъ не понравится.

— Вы бы постыдились такъ унижать свою сестру!— продолжала миссисъ Гедвей.— Вы говорили мн однажды въ Санъ-Діего, что она милйшая изъ женщинъ. Вы видите, что я это запомнила. И вы говорили также, что она однихъ со мной лтъ. Поэтому у васъ нтъ никакихъ резоновъ не познакомить меня съ нею!

И миссисъ Гедвей безжалостно разсмялась.

— Я нисколько не боюсь скуки. Скука вещь вполн приличная. Я слишкомъ, можно сказать, жива.

— Да, это правда, вы слишкомъ живы! Но нтъ ничего легче какъ познакомиться съ моей сестрой,— сказалъ Литльморъ, зная, что говоритъ чистйшую неправду. И затмъ, чтобы уклониться отъ этой щекотливой тэмы, внезапно спросилъ:

— Вы собираетесь выйти замужъ за сэра Артура?

— Разв вы не находите, что я черезчуръ часто выходила замужъ?

— Можетъ быть, но на этотъ разъ это будетъ нчто совсмъ иное. Вы выйдете за англичанина, это еще неизвданное ощущеніе.

— Если я когда-нибудь выйду замужъ, то только за европейца,— спокойно отвчала миссисъ Гедвей.

— У васъ вс шансы къ тому, они вс женятся на американкахъ.

— Онъ долженъ быть очень знатнымъ человкомъ, тотъ, за кого я ршусь выйти замужъ. Мн надо поддержку въ свт! Вотъ почему я хотла бы знать про сэра Артура. А вы ничего еще не сказали мн о немъ.

— Мн нечего вамъ говорить, я ничего о немъ не слыхалъ. Разв самъ онъ ничего вамъ не говорилъ о себ?

— Ровно ничего, онъ очень скроменъ. Онъ не хвастается, не превозноситъ самого себя. Отъ того-то онъ мн и нравится. Я нахожу, что это доказываетъ его порядочность. Я обожаю порядочность!— воскликнула миссисъ Гедвей. Однако,— прибавила она,— вы все еще не сказали мн, согласны ли вы помочь мн.

— Какъ могу я вамъ помочь? Я совершенный нуль, у меня нтъ никакого значенія.

— Вы можете помочь мн тмъ, что не будете мн противодйствовать. Я хочу, чтобы вы мн общали, что не будете мн противодйствовать.

Она пристально и ясно взглянула на него, ея глаза хотли какъ будто проникнуть въ его душу.

— Великій Боже! какъ бы я могъ вамъ противодйствовать?

— Я не уврена въ томъ, что вы этого не сдлаете. Но вы можете это сдлать, если захотите.

— Я слишкомъ лнивъ и слишкомъ глупъ,— отвчалъ шутливо Литльморъ.

— Да,— прибавила она, задумчиво глядя на него,— я думаю, что вы слишкомъ глупы. Но думаю также, что вы и слишкомъ для того добры,— прибавила она боле любезнымъ тономъ.

Она бывала почти неотразима, когда говорила такимъ образомъ.

Они побесдовали еще съ четверть часа, и, наконецъ, она, точно спохватившись, заговорила съ нимъ о его личныхъ длахъ, о его женитьб и смерти жены,— вопросы — которыхъ она касалась съ большей деликатностью, какъ онъ думалъ, чмъ нкоторыхъ другихъ.

— Если у васъ есть маленькая дочка, то вы должны быть очень счастливы, моя мечта имть дочку. Я сдлала бы изъ нея хорошую женщину. Не такую, какъ я. Въ другомъ род!

Когда онъ всталъ, чтобы проститься съ нею, она сказала ему, что проситъ его почаще навщать ее, она проживетъ еще нсколько недль въ Париж, пусть привезетъ также и м-ра Уотервиля.

— Вашему другу англичанину не понравится, если мы часто будемъ бывать у васъ,— сказалъ Литльморъ, держась за ручку дверей.

— Какое ему до этого дло?— спросила она, вытаращивъ на него глаза.

— Не знаю. Онъ, должно быть, влюбленъ въ васъ.

— Это не даетъ ему никакихъ правъ. Господи! еслибы я должна была запираться отъ людей для всхъ мужчинъ, которые бывали въ меня влюблены!!

— Безъ сомннія вамъ пришлось бы вести очень скучную жизнь! Но и живя такъ, какъ вамъ было пріятно, вы прожили очень бурно! Какъ бы то ни было, а чувства вашего молодого англичанина, повидимому, даютъ ему право сидть тутъ и глазть на всхъ, кто къ вамъ прізжаетъ, съ оскорбленнымъ и скучающимъ видомъ. Это, знаете, можетъ вдь, наконецъ, надость.

— Когда онъ надостъ мн, я укажу ему на дверь. Можете быть въ этомъ уврены.

— О!— сказалъ Литльморъ,— въ сущности вдь это пустяки.

Онъ сообразилъ, что для него было бы очень неудобно, еслибы онъ былъ призванъ безраздльно наслаждаться обществомъ миссисъ Гедвей.

Она вышла съ нимъ въ переднюю. Максъ, курьеръ, по счастью не былъ тамъ. Она помялась немного. Казалось, что ей хочется еще что-то сказать.

— Напротивъ того, ему пріятно, чтобы вы бывали,— замтила она черезъ секунду,— онъ желаетъ изучить моихъ друзей.

— Изучить?

— Онъ желаетъ узнать меня и думаетъ, что они помогутъ ему въ этомъ. Когда-нибудь онъ прямо спросить васъ: ‘какого сорта эта женщина?’

— Разв онъ еще не узналъ васъ?

— Онъ меня не понимаетъ,— отвчала миссисъ Гедвей, оправляя свое платье.— Онъ никогда еще не встрчалъ такой женщины, какъ я.

— Могу себ представить.

— И поэтому спроситъ васъ о томъ.

— Я скажу ему, что вы самая прелестная женщина въ Европ.

— Это не рекомендація! Кром того онъ это самъ знаете. Ему нужно знать, порядочная ли я женщина.

— Онъ очень любопытенъ!— вскричалъ Литльморъ со смхомъ.

Она слегка поблднла и впилась въ него глазами.

— Надюсь, что вы скажете ему, что я порядочная женщина,— произнесла она съ улыбкой, но все еще блдная.

— Порядочная?! я скажу ему, что вы божественная женщина.

Миссисъ Гедвей постояла еще минуту.

— Ахъ! вы не хотите быть мн полезны,— пробормотала она, внезапно отвернулась отъ него и ушла въ гостиную, подбирая свой длинный шлейфъ.

III.

‘Elle ne doute de rien!’ говорилъ себ Литльморъ, уходя изъ гостинницы, и повторилъ эту фразу Уотервилю.

— Она хочетъ быть порядочной,— прибавилъ онъ,— но это ей не удастся. Она слишкомъ поздно за это берется, ей нельзя уже быть ничмъ, кром полу-порядочной.

И сталъ доказывать, что въ нкоторыхъ отношеніяхъ она останется неисправимой: у ней нтъ деликатности, нтъ скромности, нтъ застнчивости. Она способна прямо брякнуть: ‘Вы меня не уважаете!’ Разв прилично женщин говорить такія вещи!

— Это зависитъ отъ того, что она этимъ хочетъ сказать.

Уотервиль любилъ вникать въ смыслъ вещей.

— Чмъ больше она хочетъ сказать, тмъ мене ей слдуетъ говорить!— объявилъ Литльморъ.

Но, однако, онъ снова навдался въ отель Мёрисъ и при первой же оказіи повелъ туда и Уотервиля. Секретарь посольства, не часто бывавшій въ гостяхъ у дамъ двусмысленнаго характера, приготовился встртить въ миссисъ Гедвей весьма любопытный типъ. Онъ боялся, что она можетъ быть опасна, но считалъ себя, однако, застрахованнымъ. Предметомъ его поклоненія въ настоящее время была его родина, или, врне сказать, министерство иностранныхъ длъ. Онъ не желалъ, чтобы его отвлекали отъ этого служенія. Кром того у него былъ свой собственный идеалъ привлекательной женщины, боле простого типа, чмъ эта блестящая, улыбающаяся, болтливая дочь ‘западныхъ территорій’. Женщина, которую бы онъ нашелъ въ его вкус, должна была бы быть спокойнаго нрава, любить интимную жизнь, предоставлять, наконецъ, человка по временамъ ему самому. Миссисъ Гедвей была самолюбива, фамильярна, навязчива, она вчно приставала или обвиняла, требовала объясненій или оправданій, говорила такія вещи, на которыя приходилось отвчать. Все это сопровождалось радужными взглядами и обворожительными улыбками и всякими другими любезностями, но въ общемъ нсколько утомляло. У ней была нкоторая своеобразная привлекательность, огромное желаніе нравиться и замчательная коллекція нарядовъ и драгоцнныхъ украшеній, но она была слишкомъ жива и озабоченна, а невозможно же было требовать отъ другихъ людей, чтобы они раздляли ея озабоченность.

Она желала бывать въ свт, прекрасно! но для ея холостыхъ постителей не было никакого резона желать, чтобы она туда попала, такъ какъ ихъ привлекало въ ея гостиную какъ разъ отсутствіе обычныхъ свтскихъ стсненій. Несомннно, что она одна могла замнить собою дюжину другихъ женщинъ и должна была бы довольствоваться такимъ тріумфомъ. Литльморъ говорилъ Уотервилю, что она глупо длаетъ, желая карабкаться наверхъ. Ея мсто какъ разъ внизу. Она, повидимому, безсознательно раздражала его, даже ея тщетныя попытки къ самообразованію — она стала вдругъ завзятымъ критикомъ, и впрямь и вкривь толковала о великихъ произведеніяхъ нашего вка — заключали въ себ смутное притязаніе на сочувствіе, которое было несносно для человка, не желавшаго измнять разъ составленныхъ понятій, освященныхъ притомъ воспоминаніями, которыя можно было даже назвать нжными. Но въ ней была, однако одна безспорно привлекательная черта: она была необыкновенно разнообразна. Даже Уотервиль вынужденъ былъ сознаться, что элементъ неожиданности не исключался изъ его понятія объ идеально-спокойной женщины. Само собой разумется, что сюрпризы бываютъ двоякаго сорта: пріятные и непріятные, а миссисъ Гедвей безпристрастно расточала и т, и другіе. Она легко восторгалась, наивно восклицала, проявляла любопытство особы, выросшей въ стран, гд все ново и многое безобразно, и которая при естественной склонности къ искусствамъ и удобствамъ жизни, въ поздней жизненной пор начинаетъ знакомиться съ нкоторыми утонченными обычаями и высшими удовольствіями. Она была провинціалка, это сразу было видно, но одной стороной своего существа была чистйшей парижанкой — если быть парижанкой должно считаться мриломъ успха,— и именно, быстротой, съ какою она схватывала идеи на лету и пользовалась всми обстоятельствами.— Дайте срокъ,— говорила она Литльмору, наблюдавшему за ея развитіемъ съ примсью восхищенія и досады,— и я все узнаю, что мн нужно.— Она любила говорить о себ какъ о бдной дикарк, которая старается подобрать крупицы образованія, и эти выходки производили большой эффектъ, благодаря ея изящной наружности, безукоризненному костюму и блестящимъ манерамъ.

Однимъ изъ ея сюрпризовъ было то, что посл перваго визита Литльмора она больше не заговаривала съ нимъ про миссисъ Дольфинъ. Онъ, былъ очевидно, несправедливъ къ ней, когда ожидалъ, что она станетъ говорить съ нимъ о ней при каждой встрч. Если только она оставитъ Агнесу въ поко, то можетъ длать все, что ей угодно, высказался онъ Уотервилю съ чувствомъ успокоенія.— Моя сестра не захочетъ взглянуть на нее, и было бы очень непріятно высказывать ей это.

Она ждала помощи, она давала ему это чувствовать всми своими взглядами, но пока не требовала никакихъ опредленныхъ услугъ. Она держала языкъ за зубами, но выжидала, и самая терпливость ея была въ своемъ род притязаніемъ. Что касается общества, то надо сознаться, что рессурсы ея были незначительны: сэръ Артуръ Дименъ и ея два соотечественника были единственными ея почитателями, насколько послдніе могли замтить. Она могла бы завести и другихъ знакомыхъ, но выказывала въ этомъ отношеніи большую разборчивость и предпочитала лучше ни съ кмъ не водиться, нежели имть постителей не изъ самаго лучшаго общества. Очевидно, что она льстила себя надеждой, что ее сочтутъ за недотрогу, а не за обойденную. Въ Париж было много американцевъ, но въ этомъ направленіи она не успла расширить свои знакомства, порядочные люди не похали бы къ ней, а ничто въ мір не могло заставить ее принимать непорядочныхъ. Она имла самое точное представленіе о томъ, кого она желала видть — и кого нтъ. Литльморъ ежедневно ждалъ, что она попроситъ представить ей кого-нибудь изъ его знакомыхъ и приготовилъ отвтъ на это. Отвтъ былъ не изъ особенно остроумныхъ, такъ какъ состоялъ въ томъ только, что онъ желалъ бы монополизировать ея общество для себя. Она наврное возразила бы на это, что это пустой предлогъ, какъ оно и было въ самомъ дл. Но дни проходили за днями, а она не просила его о томъ. Маленькая американская колонія въ Париж богата милыми женщинами, но ни одну изъ нихъ не могъ бы ршиться Литльморъ просить удостоить визитомъ миссисъ Гедвей. Просить же мужчинъ бывать у нея, значило бы, только подчеркнуть тотъ фактъ, что онъ не ршается просить объ этомъ женщинъ. Кром того справедливо было и то — въ нкоторой мр, конечно — что онъ желалъ монополизировать ее, онъ былъ настолько самонадянъ, что воображалъ, будто бы она предпочитаетъ его своему англичанину. Конечно, ему и въ голову не могло придти жениться на ней, между тмъ какъ англичанинъ, очевидно, питалъ эту мысль. Она ненавидла свое прошлое и часто заявляла это, тоскуя о немъ, такъ-какъ будто бы это прошлое было чмъ-то въ род несчастнаго курьера или неудачнаго платья. Поэтому, такъ какъ Литльморъ былъ частицей ея прошлаго, то можно было бы предположить, что она ненавидитъ и его также и желаетъ отъ него отдлаться вмст со всми тми воспоминаніями, какія были съ нимъ связаны. Но она длала исключеніе въ его пользу, и если не любила въ немъ одну изъ главъ своей собственной исторіи, то повидимому все еще любила его самого по себ. Онъ чувствовалъ, что она дорожитъ имъ, что она вритъ въ то, что онъ можетъ ей помочь и въ конц концевъ сдлаетъ это.

Она съумла возстановить полную гармонію между сэромъ Артуромъ Дименомъ и своими американскими гостями, которые проводили гораздо меньше времени въ ея гостиной. Она легко убдила его, что ему нтъ основанія ревновать ее, и что они, какъ она выразилась, не желаютъ переступать ему дорогу. Очевидно, что нельзя ревновать къ двоимъ разомъ, а Рупертъ Уотервиль, посл того какъ узналъ дорогу къ ея гостепріимному дому, появлялся въ немъ такъ же часто, какъ и его другъ Литльморъ. Даже по большей части оба приходили въ одно время, кончилось тмъ, что ихъ соперникъ сталъ чувствовать даже нкоторое облегченіе отъ ихъ присутствія. Этотъ милый и прекрасный, но нсколько ограниченный и слегка претенціозный молодой человкъ, еще не ршившій какъ ему быть, по временамъ совсмъ сгибался подъ тяжестью задуманнаго имъ предпріятія, и когда онъ бывалъ наедин съ миссисъ Гедвей, то напряженіе его мыслей длалось подъ часъ просто мучительно. Онъ былъ очень тонокъ и прямъ и казался выше, нежели былъ на самомъ дл, у него были прекрасные, шелковистые волосы, обрамлявшіе большой блый лобъ, и природа наградила его такъ называемымъ римскимъ носомъ. Онъ казался моложе своихъ лтъ (несмотря даже на римскій носъ), частью благодаря деликатности своего сложенія, частью вслдствіе почти дтской невинности его круглыхъ, голубыхъ глазъ. Онъ былъ застнчивъ и самоувренъ, нкоторыхъ буквъ онъ совсмъ не могъ произносить. Въ то же время у него были манеры человка, воспитаннаго въ мысли, что ему подобаетъ занять важное мсто во вселенной, и для котораго приличія стали второй натурой. Хотя онъ былъ нершителенъ въ мелочахъ, но наврное съ достоинствомъ показалъ бы себя на крупномъ дл. Онъ былъ очень простъ и считалъ себя очень серьезнымъ, въ его жилахъ текла кровь уорвикширскихъ сквайровъ съ примсью боле блдной жидкости, оживлявшей дочь банкира, желавшаго себ въ зятья графскаго сына, но согласившагося помириться на баронет сэр Бодуин Димен. Единственный сынъ послдняго, онъ наслдовалъ титулъ отца, будучи пяти лтъ отъ роду. Его мать, посл того какъ сэръ Бодуинъ сломалъ себ шею на охот, воспитывала сына съ любовью, горвшей въ ней неугасимой лампадой. Она никогда бы не созналась даже самой себ въ томъ, что онъ не умнйшій изъ людей, но ей приходилось напрягать вс силы своего ума, значительно превосходившаго его собственный, чтобы поддерживать такое мнніе въ другихъ. Къ счастью онъ не былъ своенравенъ, такъ что никогда бы не женился на гувернантк или на актрис, подобно двумъ или тремъ другимъ молодымъ людямъ, его товарищамъ по школ. Этого опасенія у матери не было, а потому лэди Дименъ могла съ увреннымъ видомъ ждать его назначенія на какую-нибудь высшую должность.

Дименъ представлялъ въ парламент консервативные инстинкты и получилъ полномочіе отъ города, славившагося своими ярмарками и красными крышами своихъ домовъ, регулярно появлялся онъ въ книжный магазинъ за всми новыми книгами, трактовавшими объ экономическихъ вопросахъ, такъ какъ ршилъ, что его политическіе взгляды будутъ имть твердое статистическое основаніе. Онъ не былъ самолюбивъ, но только заблуждался…. заблуждался на счетъ самого себя. Онъ считалъ себя необходимымъ колесомъ въ ход вселенной, не какъ личность, конечно, а какъ учрежденіе. Но это убжденіе было для него слишкомъ священно, чтобы проявляться въ грубыхъ претензіяхъ. Онъ былъ маленькимъ человкомъ въ очень большомъ мст, и никогда не горячился и не возвышалъ голоса. Онъ просто считалъ, такъ сказать, роскошью, что иметъ значительное положеніе въ свт. Это можно было сравнить съ тмъ, какъ еслибы человку средняго роста пришлось спать на очень большой кровати. Отъ этого не станешь сильне ворочаться на ней, но все-таки будешь чувствовать себя просторне.

Онъ еще не встрчалъ въ жизни никого въ род миссисъ Гедвей и не зналъ, какую мрку приложить въ ней. Она не была похожа на англійскую лэди,— на тхъ, по крайней мр, съ которыми онъ привыкъ разговаривать, а между тмъ нельзя было не видть, что она замчательная въ своемъ род личность. Онъ подозрвалъ, что она провинціалка, но такъ какъ былъ ею очарованъ, то утшалъ себя тмъ, что она иностранка. Безъ сомннія, иностранка тоже провинціалка, но эту особенность она раздляла со множествомъ другихъ весьма порядочныхъ людей. Онъ не былъ необузданный человкъ, и его мать льстила себя надеждой, что въ такомъ важномъ вопрос какъ бракъ, онъ не будетъ неостороженъ, но все же съ его стороны было довольно рисковано заинтересоваться американкой, вдовой, на пять лтъ старше его, которая никого не знала и порою какъ будто бы не понимала, кто такое онъ самъ. Хотя онъ и не одобрялъ этого, но ему нравилась именно ея странность, она такъ мало походила на его соотечественницъ, въ ея персон не было ничего общаго съ Уорвикширомъ. Она была похожа на венгерку или на польку, но съ тою только разницей, что онъ лучше могъ понимать ея рчь. Несчастный молодой человкъ былъ околдованъ прежде, нежели усплъ признаться самому себ, что влюбленъ. Онъ не могъ не быть весьма медлительнымъ и осмотрительнымъ въ такомъ положеніи, такъ какъ глубоко сознавалъ его важное значеніе. Онъ былъ молодой человкъ, заране распорядившійся своей жизнью, онъ ршился, что женится, когда ему будетъ тридцать-два года. Длинный рядъ предковъ наблюдалъ за нимъ, онъ просто не зналъ, что ему думать о миссисъ Гедвей. Онъ почти не зналъ, что ему думать о самомъ себ, единственное, въ чемъ онъ былъ безусловно увренъ, это въ томъ, что съ нею время летитъ такъ, какъ никогда и ни съ кмъ.

А между тмъ время отмчалось только обрывками разговоровъ миссисъ Гедвей, ея оригинальнымъ акцентомъ, ея остротами, смлостью ея фантазіи и таинственными намеками на ея прошлое. Конечно, онъ зналъ, что у нея есть прошлое, она не была молоденькой двушкой, она была вдова, а вдовы несомннно представляютъ собой совершившійся фактъ. Онъ не ревновалъ къ ея антецедентамъ, но желалъ только понять ихъ, а вотъ это-то ему никакъ не удавалось. Сюжетъ освщался передъ нимъ случайными проблесками свта, но никогда не вставалъ законченной картиной. Онъ много разспрашивалъ ее, но отвты ея бывали всегда такъ поразительны, что, подобно внезапно загорающимся свтлымъ точкамъ, только сильне выдавали окружающій мракъ. Она, очевидно, провела жизнь въ ничтожной провинціи ничтожной страны, но изъ этого для него не вытекало еще, чтобы сама она была ничтожна. Она была точно лилія среди крапивы, и было нчто романическое для человка въ его положеніи заинтересоваться такой женщиной. Сэру Артуру нравилась мысль, что онъ романиченъ. Многіе изъ его предковъ были тоже романичны, а это было для него прецедентомъ, безъ которого онъ врядъ ли бы позволилъ себ то. Онъ былъ жертвой затрудненій, отъ которыхъ его бы могъ спасти простой здравый смыслъ. Онъ принималъ все въ буквальномъ смысл и былъ лишенъ всякаго проблеска юмора. Онъ сидлъ и чего-то ждалъ, не желая компрометтировать себя ршительнымъ объясненіемъ. Если онъ и былъ влюбленъ, то на свой собственный ладъ, молчаливо, терпливо, упрямо. Онъ ждалъ формулы, которая бы оправдала его поведеніе и вс странности миссисъ Гедвей. Онъ самъ не зналъ, откуда и какъ это придетъ, судя по его манерамъ, можно было подумать, что онъ надется найти то, что ему нужно, или въ одномъ изъ тхъ затйливыхъ ‘entres’, которые имъ подавались, когда миссисъ Гедвей соглашалась отобдать съ нимъ у Биньона, или въ ‘Caf-Anglais’, или въ одномъ изъ тхъ безчисленныхъ tais, которыя приносились ей изъ Rue de la Paix, и которые она зачастую открывала въ присутствіи своего обожателя. По-временамъ это тщетное ожиданіе начинало ему надодать, и въ такіе моменты появленіе ея американскихъ знакомыхъ (онъ часто дивился про себя, почему ихъ у нея такъ мало) какъ бы облегчало бремя таинственности, дававшее ему пищу, и позволяло вздохнуть свободне. Сама она не въ состояніи была снабдить его желанной формулой, потому что не знала, чего именно ему нужно. Она говорила о своемъ прошломъ, потому что думала,— такъ лучше, у ней была хитрая увренность, что лучше постараться и наивыгоднйшимъ образомъ воспользоваться имъ, нежели пытаться его изгладить. Изгладить было невозможно, хотя то было бы для нее всего желательне. Ей ничего не стоило лгать, но теперь, когда она собиралась начать новую жизнь, она желала лгать какъ можно меньше. Она была бы даже счастлива, если бы можно было совсмъ не лгать. Этого, однако, нельзя было, и мы не станемъ передавать хитроумныя прикрасы, посредствомъ которыхъ она водила за носъ сэра Артура. Она понимала, конечно, что не можетъ выдавать себя за великосвтскую даму, но разсчитывала завоевать всеобщее сочувствіе, какъ ‘дитя природы’.

IV.

Рупертъ Уотервиль, заводя знакомство, о которомъ всякій былъ въ прав сказать, что оно сомнительно, никогда не забывалъ о своемъ представительств, о томъ, что онъ отвтственное, оффиціальное лицо, и часто спрашивалъ себя: въ прав ли онъ терпть претензію миссисъ Гедвей, чтобы ее считали американскою лиди, хотя бы даже новаго, типическаго фазиса. Въ своемъ собственномъ род, онъ былъ не мене сбитъ съ толку, чмъ и бдный сэръ Артуръ, притомъ, онъ воображалъ себ, что онъ также щекотливъ, какъ и любой англичанинъ. Подумать страшно, что посл такого короткаго знакомства съ миссисъ Гедвей, эта дама прідетъ въ Лондонъ и явится въ посольство просить, чтобы ее представили королев! Было бы такъ непріятно отказать ей въ этомъ — а что ей откажутъ — это несомннно,— и онъ по-невол опасался нечаянно возбудить въ ней надежды на его помощь. Она могла мало ли что принять за молчаливое общаніе съ его стороны. Онъ вдь хорошо зналъ, какъ тщательно наблюдаютъ и старательно отмчаютъ малйшіе слова и жесты дипломатовъ. Поэтому вс его усилія клонились къ тому, чтобы быть настоящимъ дипломатомъ въ своихъ сношеніяхъ съ этой привлекательной, но опасной женщиной. Они часто обдали въ четверомъ — сэръ Артуръ на столько простиралъ свое довріе къ нимъ — и въ этихъ случаяхъ миссисъ Гедвей, пользуясь одной изъ привилегій женщинъ, всегда вытирала салфеткой свой стаканъ, даже въ самыхъ дорогихъ ресторанахъ. Въ одинъ вечеръ, когда она, протеревъ стаканъ, поднесла его въ свту и, склонивъ голову на одно плечо, разглядывала: достаточно ли онъ чистъ,— онъ сказалъ себ, наблюдая за ней, что она похожа на современную вакханку. Онъ замтилъ, что баронетъ тоже глядитъ на нее въ эту минуту и подумалъ: не пришла ли и ему та же самая мысль въ голову. Онъ часто задавалъ себ вопросъ, что думаетъ о ней вообще баронетъ? Одинъ Литльморъ не наблюдалъ въ этотъ моментъ за миссисъ Гедвей, онъ, повидимому, никогда за ней не наблюдалъ, хотя она часто слдила за намъ. Уотервиль спрашивалъ себя между прочимъ: почему сэръ Артуръ не приводитъ къ ней своихъ собственныхъ знакомыхъ, между тмъ какъ Парижъ биткомъ набитъ въ настоящую минуту англичанами. Онъ спрашивалъ себя: просила ли она его объ этомъ, и неужели онъ ей отказалъ. Ему очень хотлось бы знать, просила ли она его объ этомъ. Онъ высказалъ о своемъ любопытств Литльмору, который обратилъ на это очень мало вниманія, однако, замтилъ, что несомнвается,— она его просила. Ее не остановитъ ложная деликатность.

— Она была, однако, очень деликатна съ вами,— отвчалъ Уотервиль.— Она васъ объ этомъ не просила.

— Но это только потому, что она махнула на меня рукой, она меня считаетъ невжей.

— Желалъ бы я знать, что она думаетъ обо мн,— спросилъ Уотервиль задумчиво.

— О, она разсчитываетъ, что вы ее представите министру. Счастье для васъ, что нашъ парижскій посолъ находится въ отсутствіи въ настоящее время.

— Министру случалось уже ршать многіе щекотливые вопросы. Онъ, по всей вроятности, не затруднится и въ настоящемъ случа. Я ничего не сдлаю помимо приказаній начальства.

Онъ любилъ говорить о своемъ начальств.

— Она несправедлива ко мн,— сказалъ Литльморъ, посл минутнаго молчанія.— Я говорилъ о ней многимъ изъ моихъ знакомыхъ.

— А! но что же вы говорили имъ?

— Что она живетъ въ отел Мёрисъ и желаетъ познакомиться съ порядочными людьми.

— Они, вроятно, были польщены тмъ, что вы ихъ считаете порядочными, однако, къ ней не похали,— замтилъ Уотервиль.

— Я говорилъ о ней миссисъ Бэчто, и та общала сдлать ей визитъ.

— О!— воскликнулъ Уотервиль,— вы вдь сами не считаете миссисъ Бэчто порядочной женщиной! Миссисъ Гедвей не приметъ ее.

— Но вдь ей какъ разъ это и нужно… имть случай кого-нибудь не принять.

Уотервиль составилъ себ теорію о томъ, что сэръ Артуръ приберегаетъ миссисъ Гедвей въ вид сюрприза: быть можетъ, онъ разсчитываетъ представить ее свту въ будущій лондонскій сезонъ. Самъ онъ въ настоящее время уже узналъ о ней все, что ему хотлось знать. Разъ онъ предложилъ сопровождать свою красивую соотечественницу въ Люксанбургскій музей и познакомить ее съ современной французской школой. Она еще не видла этой коллекціи, несмотря на свое утшеніе осмотрть вс достопримчательности (она не разставалась съ путеводителемъ Муррея даже и тогда, когда здила въ знаменитому портному въ улицу de la Paix, которому, какъ она говорила, она надавала много блестящихъ идей). Обычно она здила осматривать все замчательное вмст съ сэромъ Артуромъ, а сэръ Артуръ былъ равнодушенъ къ новйшей французской живописи.

— Онъ говоритъ, что въ Англіи имются боле талантливые живописцы, и предлагаетъ подождать выставки будущаго года въ королевской академіи. Онъ, кажется, думаетъ, что вс способны ждать такъ же терпливо, какъ и онъ. Но я не такъ терплива. Я и то уже много ждала.

Въ такихъ словахъ объясняла миссисъ Гедвей свое желаніе осмотрть Люксанбургскій музей, когда Рупертъ Уотервиль предложилъ ей свои услуги. Она намекала на англичанина такъ, какъ если бы онъ былъ ей мужемъ или братомъ, словомъ, ея естественнымъ покровителемъ и товарищемъ.

‘Желалъ бы я знать, понимаетъ ли она, какое это иметъ значеніе? говорилъ самому себ Уотервиль. Не думаю, чтобы она понимала, потому что въ противномъ случа врядъ ли бы она такъ говорила’. И при этомъ подумалъ, что женщин, пріхавшей изъ Санъ-Діего, приходятся многому учиться, что надо много времени и труда для того, чтобы стать благовоспитанной женщиной. Какъ умная женщина, миссисъ Гедвей была, однако, права, когда говорила, что не можетъ ждать. Ей надо было поскоре всему научиться. Однажды она написала Уотервилю, что предлагаетъ ему отправиться назавтра въ музей. Мать сэра Артура пріхала въ Парижъ, по дорог въ Каннъ, гд намревается провести зиму. Она пробудетъ въ Париж всего три дня, и онъ, само собой разумется, проведетъ вс эти три дня съ матерью. Поэтому она свободно назначала Уотервилю часъ, когда будетъ ожидать его. Онъ явился въ назначенное время, и они отправились на тотъ берегъ Сены въ большомъ восьмирессорномъ рыдван, въ которомъ она постоянно каталась по Парижу, съ Максомъ на козлахъ — у курьера были громадные бакенбарды,— этотъ экипажъ имлъ необыкновенно респектабельный видъ, хотя сэръ Артуръ уврялъ ее — такъ она передавала своимъ пріятелямъ-американцамъ,— что въ Лондон, на будущій годъ онъ обставитъ ее гораздо лучше. Пріятели подумали, что, должно быть, баронетъ ршился быть послдовательнымъ въ своихъ дйствіяхъ, и Уотервиль ничего иного отъ него и не ожидалъ. Литльморь же замчалъ по этому поводу, что въ Санъ-Діего она каталась въ тряскомъ кабріолет съ грязными колесами, запряженномъ муломъ, который часто путался въ упряжк. Уотервиль не безъ нкотораго волненія вопрошалъ самого себя: согласится ли матъ баронета сдлать ей визитъ. Она, конечно, должна же была знать, что женщина удерживаетъ ея сына въ Париж въ такое время года, когда англійскіе джентльмены имютъ обыкновеніе охотиться за куропатками.

— Она остановилась въ Htel du Rhin, и я дала ему понять, что онъ не долженъ оставлять ее, пока она находится въ Париж,— говорила миссисъ Гедвей въ то время, какъ они прозжали по узкой Сенской улиц. Ее зовутъ лэди Дименъ, но ея полный титулъ ‘достопочтенная лэди’ Дименъ, такъ какъ она дочь барона. Отецъ ея былъ банкиръ, но оказалъ какую-то услугу правительству, торіямъ, знаете, какъ ихъ называютъ, и былъ возведенъ въ перское достоинство. Итакъ вы видите, что можно подняться изъ низшаго состоянія въ высшее! При ней находится компаньонка.

Миссисъ Гедвей сообщала вс эти подробности Уотервилю такъ серьёзно, что онъ не могъ не улыбнуться, онъ сказалъ себ: неужели же она думаетъ, что онъ не знаетъ, какъ титулуется баронская дочь. Въ этомъ отношеніи она оставалась неисправимой провинціалкой и страшно преувеличивала значеніе своихъ умственныхъ пріобртеній, воображая что другіе такъ же невжественны, какъ и она. Онъ замтилъ также, что она теперь уже опускаетъ титулъ бднаго сэра Артура и обозначаетъ его чмъ-то въ род супружескаго мстоименія. Она такъ много разъ и такъ легко вступала въ бракъ, что была очень склонна къ такой путаниц именъ и понятій.

Они прошлись по люксанбургской галере, и если не считать того, что миссисъ Гедвей глядла на все ршительно вскользь и мелькомъ, говорила очень громко, по обыкновенію, и не умла отличить плохой копіи отъ хорошаго оригинала, то она была очень пріятной собесдницей я благодарной ученицей. Она очень легко усвоивала себ то, что слышала, и Уотервиль былъ увренъ, выходя изъ галереи, что теперь она кое-что смыслила во французской школ. Она была вполн подготовлена для того, чтобы критически сравнивать то, что видла, съ тмъ, что увидитъ на лондонской выставк будущаго года. Какъ они съ Литльморомъ не разъ замчали, она была очень оригинальнымъ созданіемъ. Ея разговоръ, ея личность, были сшиты на живую нитку изъ равныхъ кусковъ, старыхъ и новыхъ. Когда они прошлись по различнымъ покоямъ дворца, миссисъ Гедвей предложила, чтобы, вмсто того, чтобы хать немедленно домой, прогуляться по саду, который ей очень хотлось видть. Она вполн подмтила разницу между старымъ и новымъ Парижемъ и сознавала романическую картинность латинскаго квартала, какъ будто бы получила самое всестороннее образованіе. Осеннее солнце обдавало тепломъ и свтомъ аллея и террасы Люксанбурга. Цвтники близъ дворца пестрли яркими желтыми и красными цвтами, а на зеленыхъ скамейкахъ засдали смуглыя нянюшки въ блыхъ чепчикахъ и блыхъ передникахъ. Другія бродили по широкимъ дорожкамъ въ сопровожденіи смуглыхъ французскихъ дтишекъ. Маленькіе соломенные стулья были составлены въ груду въ иныхъ мстахъ, въ другихъ же разсяны по саду. Старая дама въ черномъ плать съ блыми буклями на вискахъ, придерживаемыми большимъ, чернымъ гребнемъ, сидла на каменной скамейк прямо и неподвижно, уставясь глазами въ пространство и держа на колняхъ большую моську, подъ деревомъ патеръ читалъ молитвенникъ, можно было разглядть издали, какъ шевелились его губы, молодой солдатъ, крошечнаго роста и въ красныхъ панталонахъ, прогуливался, засунувъ руки въ карманы. Уотервиль услся вмст съ миссисъ Гедвей на соломенныхъ стульяхъ и она сказала:— Мн нравится здсь, это миле даже, нежели картины въ галере. Дйствительность всегда картинне.

— Все во Франціи картинно, даже и то, что некрасиво,— отвчалъ Уотервиль.— Все достойно кисти художника.

— Да! я люблю Францію!— замтила миссисъ Гедвей съ легкимъ вздохомъ. Потомъ вдругъ прибавила:— Онъ просилъ меня сдлать ей визитъ, но я сказала ему, что этого не сдлаю. Пускай она сама прідетъ ко мн.

Это было такъ неожиданно, что Уотервиль слегка смутился. Но онъ скоро понялъ, что она дала легкій щелчокъ сэру Артуру Димену и его ‘достопочтенной’ матери. Уотервиль любилъ знать все, что до другихъ касалось, но ему не правилось такое безцеремонное пріобщеніе его въ чужимъ дламъ, поэтому хотя ему и любопытно было знать, какимъ образомъ отнесется къ его спутниц старая лэди, какъ онъ еб называлъ, но ему стало досадно на миссисъ за ея безцеремонность. Онъ вовсе не считалъ себя такимъ короткимъ знакомымъ. Но у миссисъ Гедвей была привычка считать всхъ короткими знакомыми,— привычка, которая не понравится, онъ былъ въ этомъ увренъ, матери сэра Артура. Онъ даже прикинулся удивленнымъ и не понимающимъ, о чемъ это она говоритъ. Но она даже не удостоила объясниться. Она просто продолжала думать вслухъ:— Самое меньшее, что она можетъ сдлать,— это пріхать во мн. Я была очень любезна съ ея сыномъ. Это не резонъ для меня хать въ ней. Это резонъ для нея пріхать ко мн. Наконецъ, если ей не нравится мой образъ дйствій, она можетъ оставить меня въ поко. Я желаю войти въ европейское общество, но желаю войти въ него такъ, какъ мн хочется. Я вовсе не намрена навязываться людямъ, пусть они сами ищутъ моего знакомства. Я думаю, что со временемъ такъ и будетъ.

Уотервиль слушалъ, уставя глаза въ землю. Онъ чувствовалъ даже, что покраснлъ. Въ миссисъ Гедвей было что-то, что раздражало и скандализировало его. Литльморъ былъ правъ, говоря, что она слишкомъ беззастнчива. Она была слишкомъ, слишкомъ откровенна, ея мотивы, побужденія, желанія — били въ носъ. Казалось, что она любитъ слушать свои собственныя думы. Разгоряченная мысль непремнно выливалась въ горячихъ словахъ у Гедвей, хотя не вс ея слова заключали въ себ мысль. И теперь она вдругъ разгорячилась.— Если она прідетъ во мн хоть разъ, тогда… о! тогда я буду съ ней крайне любезна, я не останусь у ней въ долгу! Но она должна сдлать первый шагъ, я надюсь, что ока сообразитъ это.

— А можетъ быть и нтъ,— замтилъ Уотервиль, досадливо.

— Ну чтожъ, я не заплачу, если она этого не сдлаетъ. Онъ мн никогда ничего не говорилъ про свою родню. Можно было бы подумать, что онъ ее стыдится.

— Не думаю, чтобы это было такъ.

— Я сама знаю, что это не такъ. Это просто отъ скромности. Онъ не желаетъ хвастаться, онъ слишкомъ большой джентльменъ для того. Онъ не желаетъ ослпить меня, онъ хочетъ, чтобы я его любила ради его самого. Чтожъ, я очень люблю его,— прибавила она черезъ минуту.— Но я буду любить его еще больше, если онъ привезетъ свою мать. Пусть они узнаютъ объ этомъ въ Америк.

— Разв вы думаете, что это произведетъ сенсацію въ Америк?— спросилъ Уотервиль, улыбаясь.

— Я желаю показать имъ, что со мной знакома британская аристократія. Это имъ не понравится.

— Безъ сомннія, они не откажутъ вамъ въ такомъ невинномъ удовольствіи,— пробормоталъ Уотервиль, все еще улыбаясь.

— Они отказали мн въ простой вжливости когда я была въ Нью-Іорк. Слыхали ли. вы, какъ они обошлись со мной, когда я туда пріхала съ запада?

Уотервиль поглядлъ на нее. Этотъ эпизодъ былъ для него новъ. Его спутница повернулась къ нему, ея хорошенькая головка была откинута назадъ, точно цвтокъ, наклоненный втромъ, щеки ея вспыхнули, въ глазахъ загорлось пламя.

— Не можетъ быть!— вскричалъ молодой человкъ, — мои милые нью-іоркцы неспособны на грубость.

— Вы тоже, я вижу, нью-іоркецъ. Но я говорю не про мужчинъ. Мужчины вели себя прилично, хотя и допускали все это.

— Что же такое они допускали, миссисъ Гедвей?

Уотервиль ршительно терялся въ догадкахъ.

Она не сразу отвтила. Сверкающіе глаза ея устремлены были въ пространство, точно она вперила ихъ въ отсутствующіе образы.

— Что такое вы тамъ слышали про меня? Не старайтесь уврить меня, будто вы ничего не слыхали.

Но онъ, право, ничего не слыхалъ. Въ Нью-Іорк совсмъ не было рчи о миссисъ Гедвей. Онъ не могъ же выдумывать, онъ такъ и сказалъ ей:

— Но вдь я былъ въ отсутствіи,— прибавилъ онъ,— и притомъ въ Америк я не вызжалъ въ свтъ. Въ Нью-Іорк не стоитъ вызжать, тамъ никого не встртишь, кром маленькихъ мальчиковъ и двочекъ.

— Тамъ вдоволь старухъ! Он ршили, что я неприлична. Я хорошо извстна на запад, меня знаютъ отъ Чикаго до Санъ-Франциско, если не лично, то по слуху. Вамъ тамъ про меня поразскажутъ. Въ Нью-Іорк он ршили, что я недостойна ихъ общества! Недостойна общества Нью-Іорка! Какъ вамъ это понравится?

И она расхохоталась.

Уотервиль не могъ ршить, сильно ли боролась она съ своей гордостью, прежде чмъ сдлать такое признаніе. Откровенность ея какъ будто говорила, что у нея нтъ гордости, а между тмъ въ ея сердц была, какъ это обнаружилось въ настоящую минуту, рана, которая вдругъ заныла.

— Я наняла на зиму домъ, одинъ изъ лучшихъ въ город, но просидла въ немъ одна одинехонька. Он не сочли меня приличной. Я сама, вотъ какъ вы меня теперь видите, я была ими отвергнута! Говорю вамъ истинную правду. Ни одна порядочная женщина ко мн не прізжала!

Уотервиль былъ въ затрудненіи. Хоть и дипломатъ, а онъ не зналъ, какъ ему теперь быть, Онъ не видлъ никакой необходимости для такой откровенности, хотя само по себ сообщеніе это было очень любопытно, и онъ былъ радъ узнать объ этомъ факт изъ самаго достоврнаго источника. Онъ впервые слышалъ, что эта замчательная женщина провела цлую зиму въ его родномъ город — обстоятельство, доказывавшее несомннно, что она пріхала и ухала въ безусловной неизвстности. Съ его стороны было пустымъ предлогомъ уврять, что онъ находился въ отсутствіи, тааъ какъ онъ былъ назначенъ на свой лондонскій постъ всего лишь полгода тому назадъ, а свтская неудача миссисъ Гедвей предшествовала этому назначенію. Среди этихъ размышленій, его вдругъ оснило вдохновеніе. Онъ не пытался объяснять, оправдывать, онъ осмлился положить свою руку на ея руку и нжно проговорилъ:

— Ахъ! еслибы я тамъ былъ!

— Мужчинъ у меня было много, но мужчины не идутъ въ счетъ. Если они женщин не помшаютъ самымъ положительнымъ образомъ, то служатъ скоре помхой, и чмъ больше у дамы бываетъ мужчинъ, тмъ хуже для нея. Женщины же просто-напросто повернулись во мн спиной.

— Он васъ испугались, вы возбудили ихъ ревность,— сказалъ Уотервиль.

— Вы очень добры, пытаясь объяснить это такимъ образомъ. Все, что я знаю, это то, что ни одна не переступила черезъ мой порогъ. Вамъ нечего замазывать и заглаживать, я хорошо понимаю въ чемъ дло. Въ Нью-Іорк я потерпла фіаско.

— Тмъ хуже для Нью-Іорка!— вскричалъ Уотервиль, который, какъ онъ признавался впослдствіи Литльмору, совсмъ пришелъ-было въ тупикъ.

— И теперь вы знаете, почему я желаю быть введенной въ здшнее общество!

Она поднялась со стула и остановилась передъ нимъ. Съ сухой жесткой усмшкой глядла она на него. Эта усмшка служила отвтомъ на ея слова, она выражала непреодолимое желаніе отомстить. Въ ея манер проявилась рзкость, которая совсмъ смутила Уотервиля, но сидя передъ нею и отвтивъ на ея взглядъ, онъ, по крайней мр, сказалъ себ, что, благодаря этой усмшк, этому дерзкому объясненію, онъ, наконецъ, понялъ миссисъ Гедвей.

Она отвернулась и пошла къ воротамъ сада, и онъ послдовалъ за нею, неопредленно и принужденно улыбаясь, по поводу ея трагическаго тона. Само собой разумется,— она ждала, что онъ поможетъ ей отомстить, но его женская родня, его мать и сестры, безчисленныя кузины участвовали въ нанесенной ей обид, и идучи за нею, онъ подумалъ, что въ сущности он были правы. Он были правы, не желая водиться съ женщиной, которая могла такъ распространяться о своихъ житейскихъ неудачахъ. Была ли миссисъ Гедвей порядочная женщина или нтъ, но въ одномъ отношеніи инстинктъ во всякомъ случа ихъ не обманулъ: она была вульгарная женщина. Европейское общество могло принять ее, но оно будетъ не право. Нью-Йоркъ, говорилъ себ Уотервиль съ чувствомъ гражданской гордости, способенъ посмотрть на это дло съ боле возвышенной точки зрнія, нежели Лондонъ. Они шли нкоторое время молча. Наконецъ, онъ сказалъ, честно высказывая мысль, которая вертлась у него въ эту минуту въ голов:

— Я ненавижу эту фразу ‘входить въ общество’. Мн кажется, что человку не слдуетъ гоняться за этимъ. Каждый долженъ думать, что онъ самъ есть общество, и считать, что если у него хорошія манеры, то онъ добился главнаго. Остальное не его дло.

Она какъ будто не поняла его. Затмъ проговорила:

— Должно быть у меня нтъ хорошихъ манеръ, потому что я недовольна! Конечно, я не совсмъ безупречно говорю, я это хорошо знаю. Но дайте мн только добиться того, чего я хочу, и я буду очень разборчива въ своихъ выраженіяхъ. Если только я попаду въ общество, я стану совершенствомъ,— закричала она съ внезапнымъ взрывомъ страсти. Они дошли до воротъ сада и постояли съ минуту напротивъ низкой арки Одеона въ ожиданіи кареты миссисъ Гедвей, которая стояла неподалеку. Максъ, оказалось, слъ самъ въ карету и задремалъ на ея мягкихъ, упругихъ подушкахъ. Карета тронулась съ мста, а онъ проснулся только тогда, когда она снова остановилась. Онъ привскочилъ и оглядлся, затмъ, ни мало не смутившись, вышелъ изъ кареты.

— Я научился этому въ Италіи… У нихъ называется это ‘siesta’,— замтилъ онъ съ пріятной улыбкой, открывая дверцу передъ миссисъ Гедвей.

— Вижу, что вы научились,— отвчала она, дружески посмиваясь и усаживаясь въ карету, куда за ней послдовалъ Уотервиль. Онъ не удивлялся тому, что она такъ балуетъ своего курьера. Само собой разумется, она должна была его баловать. Цивилизація начинается у домашняго очага, заговорилъ Уотервиль, и этотъ эпизодъ пролилъ ироническій свтъ на ея желаніе войти въ общество. Но онъ не отвлекъ ея мыслей отъ того предмета, о которомъ она разговаривала передъ тмъ съ Уотервилемъ, потому что когда Максъ услся на козлахъ и карета покатилась, она пустила другую стрлу въ томъ же направленіи.

— Если мн удастся устроиться здсь, то мн можно будетъ посмяться надъ Нью-Йоркомъ. Вы увидите, какую гримасу сдлаютъ вс эти женщины!

Уотервиль былъ увренъ, что его мать и сестры не будутъ длать гримасъ, но снова подумалъ въ то время, какъ карета подъзжала къ отелю Мёрисъ, что теперь онъ понимаетъ миссисъ Гедвей. Когда они готовились въхать во дворъ отеля, мимо нихъ прохала карета, и пока Уотервиль помогалъ своей спутниц выйти изъ экипажа, онъ увидлъ, что изъ другого — вышелъ сэръ Артуръ. Сэръ Артуръ замтилъ миссисъ Гедвей и немедленно подалъ руку дам, сидвшей въ купе. Лэди вышла изъ кареты съ медлительной граціей, и въ то время, какъ она стояла у дверей отеля — не старая еще и прекрасная женщина, довольно высокаго роста, изящная, спокойная, просто одтая, и тмъ не мене внушительная — Уотервиль понялъ, что баронетъ привезъ свою мать съ визитомъ къ Нанси Бекъ. Торжество миссисъ Гедвей начиналось, вдовствующая лэди Дименъ длала первый шагъ. Уотервиль подумалъ: не искривились ли въ эту минуту лица дамъ въ Нью-Йорк подъ какимъ-нибудь магнетическимъ токомъ? Миссисъ Гедвей, немедленно сообразившая въ чемъ дло, не торопилась признать визитъ и не пятилась отъ него. Она остановилась и улыбнулась сэру Артуру.

— Я хочу представить вамъ мою мать, она очень желаетъ съ вами познакомиться.

Онъ подошелъ къ миссисъ Гедвей. Лэди взяла его подъ руку. Она была и проста, и сдержанна, у ней были вс атрибуты англійской матроны.

Миссисъ Гедвей, не трогаясь съ мста, протянула руки, какъ бы желая притянуть къ себ постительницу.

— Вы очень добры!— услышалъ Уотервиль ея отвтъ.

Онъ уходилъ, такъ какъ его собственное дло было кончено, но молодой англичанинъ, который, если можно такъ выразиться, предоставилъ свою мать въ объятія миссисъ Гедвей, остановилъ его дружескимъ жестомъ:

— Я боюсь, что не увижу васъ больше. Я увжаю.

— Когда такъ, то прощайте,— отвчалъ Уотервиль.— Вы возвращаетесь въ Англію?

— Нтъ, а ду въ Каннъ съ моей матерью.

— Вы останетесь въ Канн?

— По всей вроятности, до Рождества.

Об лэди, въ сопровожденіи м-ра Макса, прошли въ отель, и Уотервиль простился съ своимъ собесдникомъ. Онъ улыбался дорогою, соображая, что англичанинъ цной одной уступки купилъ у матери другую.

На слдующее утро Уотервиль навстилъ Литльмора, который разъ навсегда пригласилъ его приходить къ нему завтракать, въ эту минуту, по обыкновенію, онъ курилъ сигару, проглядывая дюжину газетъ. У Литльмора была большая квартира и превосходный поваръ, онъ вставалъ поздно и бродилъ все утро по комнатамъ, останавливаясь время отъ времени у окошекъ и, поглядывая изъ нихъ на площадь Мадлены. Они уже минутъ пять какъ просидли за завтракомъ, когда Уотервиль сообщилъ, что сэръ Артуръ собирается покинуть миссисъ Гедвей и детъ въ Каннъ.

— Это для меня не ново,— сказалъ Литльморъ.— Онъ прізжалъ вчера вечеромъ проститься со мной.

— Проститься съ вами? онъ сталъ вдругъ очень любезенъ.

— Онъ прізжалъ не изъ любезности, а изъ любопытства. Такъ какъ онъ обдалъ у меня, то у него былъ предлогъ для визита.

— Я надюсь, что его любопытство было удовлетворено,— замтилъ Уотервиль, тономъ человка, которому подобное чувство понятно.

Литльморъ колебался съ минуту.

— Нтъ, подозрваю, что не удовлетворено. Онъ посидлъ здсь нкоторое время, и мы обо всемъ поговорили, кром того, что ему хотлось узнать.

— А что же ему хотлось узнать.

— Извстно ли мн что-нибудь невыгодное о Нанси Бекъ?

Уотервиль вытаращилъ глаза.

— Неужели онъ назвалъ ее Нанси Бекъ?

— Мы совсмъ не упоминали о ней, но я видлъ, чего ему нужно, и чего онъ отъ меня ждетъ, но только я не хотлъ удовлетворить его.

— Ахъ! бдняга!— пробормоталъ Уотервиль.

— Я не вижу причины сожалть о немъ,— сказалъ Литльморъ.— Обожатели м-съ Бекъ никогда не внушали состраданія.

— Конечно, онъ хочетъ жениться на ней.

— Ну и пускай его. Я ничего противъ итого не имю.

— Онъ думаетъ, что въ ея прошломъ есть что-то неладное.

— Пусть думаетъ.

— Какъ это онъ можетъ думать такъ, если влюбленъ?— спросилъ Уотервиль тономъ человка, которому и такое чувство тоже понятно.

— Ахъ, милйшій! онъ долженъ ршить это самъ. Онъ ни въ какомъ? случа не вправ спрашивать меня объ этомъ. Былъ одинъ моментъ, когда онъ уходилъ,— этотъ вопросъ вертлся у него на язык. Онъ стоялъ какъ тнь въ дверяхъ и не ршался уйти. Онъ взглянулъ мн прямо въ глаза, и я взглянулъ ему прямо въ глаза, и мы такъ постояли съ минуту. Затмъ онъ ршился придержать языкъ и ушелъ.

Уотервиль слушалъ этотъ небольшой разсказъ съ живйшимъ интересомъ.

— А еслибы онъ спросилъ, что бы вы ему отвтили?

— Какъ вы думаете?

— Я думаю, что вы бы сказали, что этотъ вопросъ неделикатенъ.

— Но это равнялось бы сознанію, что мн извстно что-то нехорошее.

— Правда,— отвчалъ Уотервиль, задумчиво,— вы не могли этого сказать. Съ другой стороны, еслибы онъ по чести спросилъ васъ, можно ли на ней жениться, вы были бы въ очень затруднительномъ положенія.

— Еще бы. къ счастью, онъ не иметъ права взывать къ моей чести. Наши отношенія не таковы, чтобы уполномочивали его разспрашивать меня про м-съ Гедвей. Такъ какъ она моя хорошая знакомая, то онъ не можетъ ожидать отъ меня конфиденцій на ея счетъ.

— Однако, вы не думаете, что на ней можно жениться,— объявилъ Уотервиль.— И если человкъ васъ объ этомъ спроситъ, то вы можете послать его въ чорту, но вдь это не будетъ отвтомъ.

— Нтъ, будетъ,— возразилъ Литльморъ. И помолчавъ, прибавилъ:

— Бываютъ случаи, когда человкъ обязанъ соврать.

Уотервиль скорчилъ серьезное лицо.

— Соврать?

— Да! когда дло коснется чести женщины.

— Понимаю, что вы хотите сказать. Разумется, если онъ самъ былъ замшанъ…

— Замшанъ ни нтъ, это все равно.

— Я думаю, что это не все равно. Я не люблю враки,— сказалъ Уотервиль.— Это щекотливый вопросъ.

Приходъ слуги съ блюдомъ перебилъ ихъ бесду, и Литльморъ засмялся, накладывая себ кушаны.

— Забавная была бы штука видть ее замужемъ за этимъ чопорнымъ господиномъ!

— Это было бы очень серьезное дло.

— Пусть такъ, но все же это было бы забавно.

— Вы, значитъ, собираетесь помочь ей?

— Упаси Богъ! но я намренъ держать пари за ея успхъ,— сказалъ Литльморъ.

Уотервиль серьезно взглянулъ на своего товарища, и подумалъ, что онъ удивительно какъ легкомысленъ. Положеніе дла во всякомъ случа было затруднительное, и онъ съ легкимъ вздохомъ положилъ вилку на столъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ и ПОСЛДНЯЯ.

VI.

Святая недля била въ этомъ году, въ Англіи, необыкновенно ясная, теплые живительные солнечные лучи ускоряли наступленіе весны. Высокія, густыя живыя нагороди въ Уорвикшир представляли собою зеленыя стны, увитыя цвтами, а превосходныя деревья, выставлявшіяся изъ-за изгородей съ правильностью, напоминавшей консервативные принципы Англіи, тоже одлись зеленой листвой. Рупертъ Уотервиль, преданный своимъ обязанностямъ и неуклонно посщавшій свое посольство, получилъ возможность воспользоваться сельскимъ гостепріимствомъ, этимъ великимъ изобртеніемъ англійскаго народа, которое служитъ наилучшимъ выраженіемъ его характера. Его приглашали повсюду — въ Лондон онъ начиналъ пользоваться славой весьма умнаго молодого человка,— и ему пришлось отказываться отъ многихъ приглашеній, такъ какъ онъ не успвалъ быть везд, куда его звали. Но для него было новинкой пребываніе въ одномъ изъ тхъ прекрасныхъ, старинныхъ домовъ, окруженныхъ наслдственными полями, о которыхъ, съ самаго своего прибытія въ Англію, онъ думалъ съ такимъ любопытствомъ и завистью. Уотервиль тогда же ршилъ, что погоститъ тамъ какъ можно дольше, но дло въ томъ, что онъ не любилъ ничего длать второпяхъ или когда былъ чмъ-нибудь озабоченъ, какъ въ настоящую минуту, когда его занимало дло, представлявшееся ему очень важнымъ. Онъ держалъ провинцію въ резерв, и собирался познакомиться съ нею посл того какъ нсколько больше освоится съ Лондономъ. Но тмъ не мене принялъ, не колеблясь, приглашеніе пріхать въ Лонглендсь, полученное имъ въ простой и безцеремонной записк отъ лэди Дименъ, съ которою онъ не былъ знакомъ. Онъ зналъ объ ея возвращеніи изъ Канна, гд она провела всю зиму, такъ какъ прочиталъ объ игомъ въ одной изъ воскресныхъ газетъ. Но его нсколько удивилъ тонъ ея записки. ‘Любезный м-ръ Уотервиль,— писала она,— сынъ говорилъ мн, что, быть можетъ, вамъ можно будетъ пріхать къ намъ 17 числа, денька на два, на три. Если такъ, то вы доставите намъ большое удовольствіе. Мы можемъ общать вамъ общество вашей прелестной соотечественницы, миссисъ Гедвей’.

Онъ уже видлся съ этой миссисъ Гедвей. Она написала ему за дв недли передъ тмъ изъ занимаемаго ею отеля въ Корк-стрит, сообщая, что она пріхала въ Лондонъ и была бы очень рада его видть. Онъ отправился въ ней, дрожа отъ страха, что она попроситъ его представить ее посланнику, но былъ пріятно изумленъ тмъ, что она объ этомъ и не заикнулась. Она провела зиму въ Рим и пріхала оттуда прямо въ Англію, остановившись по дорог въ Париж всего лишь на нсколько дней, чтобы привести въ порядокъ свой туалетъ. Она очень пріятно провела время въ Рим, гд нашла много друаей, она увряла его, что перезнакомилась съ половиной римской знати.

— Они премилые люди,— говорила она,— у нихъ только одинъ недостатокъ, они слишкомъ засиживаются въ гостяхъ.

И въ отвтъ на его вопросительный взглядъ, пояснила:

— Я говорю про ихъ визиты. Они прізжали ко мн каждый вечеръ и оставались до слдующаго дня. Вс они графы и князья. Я угощала ихъ сигарами… У меня было столько знакомыхъ, сколько угодно,— прибавила она, черезъ секунду, прочитавъ быть можетъ въ глазахъ Уотервиля сочувствіе какъ и тогда, когда онъ, за полгода передъ тмъ, слушалъ ея разсказъ о фіаск въ Нью-Іорк.

— Тамъ было пропасть англичанъ, я была знакома со всми и намрена навстить ихъ также и здсь. Американцы ждали, какъ со мной поступятъ англичане, чтобы сдлать какъ разъ противуположное. Благодаря этому, я была избавлена отъ многихъ уродовъ. Вы знаете, что вдь между ними есть страшные уроды. Кром того, въ Рим, общество и не нужно для того, кто способенъ понимать прелесть развалинъ и Кампаньи, а восхищалась Кампаньей и вчно бродила по разнымъ мрачнымъ старымъ церквамъ. Это мн напоминало окрестности Санъ-Діего… только не церкви, конечно. Мн пріятно было думать обо всемъ этомъ, когда а каталась, я постоянно думала о прошломъ.

Но въ настоящее время, однако, миссисъ Гедвей совсмъ отвернулась отъ прошлаго и вся отдалась настоящему. Она желала, чтобы Уотервиль научилъ ее, какъ ей жить. Чего ей длать? нанять ли домъ, или оставаться въ отел? ей кажется, что будетъ лучше нанять домъ, если она найдетъ хорошій. Максъ собирается поискать для нея домъ, и она предоставила ему это дло, такъ какъ онъ пріискалъ ей такой прекрасный домъ въ Рим. Она ни слова не сказала про сэра Артура Димена, который, какъ казалось Уотервилю, долженъ былъ бы быть ея естественнымъ руководителемъ и совтчикомъ, онъ подумалъ про себя: неужели ихъ сношенія порваны. Уотервиль встрчалъ его раза два со времени открытія парламента, и они обмнялись нсколькими словами, причемъ, само собой разумется, имя миссисъ Гедвей не упоминалось. Уотервиль былъ отозванъ въ Лондонъ какъ разъ посл эпизода, котораго ему довелось быть свидтелемъ на двор отеля Мёрисъ. Дальнйшее ему сообщилъ Литльморъ, который вдругъ нашелъ причину, чтобы ухать въ Америку, и на пути туда захалъ въ британскую столицу. Литльморъ сообщалъ, что миссисъ Гедвей въ восторг отъ лэди Дименъ и не находитъ словъ для восхваленія ея доброты и обходительности.

— Она сказала мн, что ей пріятно познакомиться съ друзьями ея сына, говорила миссисъ Гедвей, а я отвчала ей, что очень рада познакомиться съ матерью моего друга. Я бы пожелала быть старухой, еслибы могла быть такой, какъ она,— прибавила миссисъ Гедвей, забывая въ ту минуту, что сама не далеко ушла отъ лтъ матери сэра Артура, будучи значительно его старше.

Какъ бы то ни было, а мать съ сыномъ ухали вмст въ Каннъ, и въ этотъ же моментъ и Литльморъ получилъ письма изъ дому, вынудившія его хать въ Америку. Такимъ образомъ, миссисъ Гедвей была предоставлена самой себ, и онъ боялся, что она очень скучала, хотя ж-съ Бегшо и сдлала ей визитъ. Въ ноябр она отправилась въ Италію, но не черезъ Каннъ.

— Что будетъ она длать въ Рим, какъ вы думаете?— спрашивалъ Уотервиль, воображеніе котораго отказывалось служитъ ему въ этомъ случа, такъ какъ онъ еще не бывалъ въ стнахъ семихолмнаго города.

— Не имю ни малйшаго понятія, да и не забочусь объ этомъ!— прибавилъ Литльморъ черезъ минуту.

Прежде чмъ, оставить Лондонъ, онъ сообщилъ Уотервилю, что миссисъ Гедвей, когда онъ прощался съ нею въ Париж, сдлала новое и довольно неожиданное нападеніе на него.

— Я ршительно обязанъ найти ей доступъ въ общество, говорила она, она не можетъ и подумать, чтобы я ухалъ, не пошевеливъ пальцемъ для нея. И взывала во мн именемъ… Право, я даже не знаю, какъ это передать.

— Попытайтесь, однако, я буду вамъ за это очень благодаренъ,— отвчалъ Уотервиль, постоянно напоминавшій самому себ, что американцы въ Европ были для человка въ его положеніи въ нкоторомъ род какъ бы овцы для пастуха.

— Представьте!— именемъ той привязанности, какую мы нкогда питали другъ къ другу.

— Привязанности?

— Она была такъ добра, что употребила его самое слово. Но я отрекся отъ этой чести. Если называть привязанностью время препровожденіе мужчинъ съ различными особами жевскаго поля, то…

И Литльморъ умолкъ, не опредливъ результатовъ такого обязательства. Уотервиль старался представлять себ, что вышло бы изъ этого, а пріятель его отправился въ Нью-Іоркъ, не сказавъ ему, въ конц концовъ, какимъ образомъ онъ отразилъ нападеніе миссисъ Гедвей.

На Рождеств Уотервиль узналъ о возвращеніи сэра Артура въ Англію, онъ былъ глубоко убжденъ, что баронетъ не здилъ въ Римъ. По его теоріи выходило, что леди Дименъ очень умная женщина,— настолько умная, чтобы заставить сына длать то, что ей угодно, и вмст съ тмъ уврить его, что поступая такимъ образомъ, онъ исполняетъ свою собственную волю. Она выказала политичность и уступчивость, отправившись съ визитомъ къ миссисъ Гедвей, но познакомившись съ ней и увидвъ, съ какой женщиной иметъ дло, ршила покончить со всмъ этимъ. Она была добра и привтлива, какъ говорила миссисъ Гедвей, потому что въ данную минуту ею было всего благоразумне, но ея первый визитъ долженствовалъ быть вмст съ тмъ и послднимъ. Она была добра и привтлива, но сердце ея одто было бровей, и если бдная миссисъ Гедвей пріхала въ Лондонъ, воображая, что разныя неопредленныя общанія могутъ осуществиться, то ее ожидало горькое разочарованіе. Онъ поршилъ съ самимъ собой, что хотя онъ и пастырь, а миссисъ Гедвей одна изъ его овецъ, но въ настоящія его обязанности совсмъ не входитъ опека надъ нею, тмъ боле, что миссисъ Гедвей забиралась слишкомъ высоко. Онъ вторично видлся съ нею, и она опять ни слова не сказала о сэр Артур. Уотервиль, у котораго всегда бывала въ запас теорія, говорилъ самому себ, что она выжидаетъ, и что баронетъ еще не навострилъ лыжи. Она перехала въ свой домъ, курьеръ нашелъ ей настоящую жемчужину въ Честерфильдь-Стрит, на Майферъ. Эта жемчужина стоила вообще того, что стоютъ жемчужины.

Посл всего этого, Уотервиль былъ сильно удивленъ той запиской леди Дименъ, и отправился въ Лонглендсъ почти съ такимъ же нетерпніемъ, съ какимъ въ Париж отправлялся на первыя представленія новыхъ пьесъ. Ему казалось, что по счастливой случайности онъ получилъ ‘un billet d’auteur’.

Ему пріятно было пріхать въ англійскій деревенскій домъ вечеромъ. Ему правился перездъ со станціи въ сумерки,— видъ полей и коттеджей, смутно рисовавшихся въ дали, стукъ колесъ по дорог, усаженной деревьями, которая извивалась и часто заворачивала то въ одну, то въ другую сторону, пока не привела его наконецъ къ цли его назначенія: къ большому срому фасаду дома съ горвшими въ темнот окнами, и въ подъзду котораго вела усыпанная крупнымъ пескомъ аллея.

Фасадъ Лонглендса, строгаго стиля, имлъ величественный и парадный видъ, его считали твореніемъ сэра Кристофера Врена. По бокамъ шли полукругомъ флигеля со статуями, помщенными на карнизахъ, такъ что въ полумрак зданіе походило на итальянскій дворецъ, выросшій по мановенію волшебнаго жезла среди англійскаго парка. Уотервиль, пріхавъ съ вечернимъ поздомъ, имлъ всего лишь двадцать минутъ времени, чтобы переодться къ обду. Онъ гордился умньемъ быстро и вмст съ тмъ хорошо одваться. Но второпяхъ ему некогда было подумать о томъ, достойна ли званія секретаря посольства отведенная ему комната. Выходя изъ нея, онъ узналъ, что въ дом находится посланникъ, и это открытіе навело его на непріятныя размышленія. Онъ молча ршилъ, что ему отвели бы лучшее помщеніе, еслибы не пребываніе посланника, который, очевидно, имлъ первенство передъ нимъ.

Большой, ярко освщенный домъ переносилъ мысленно въ прошлое столтіе и напоминалъ о чужеземныхъ вкусахъ своими свтлыми стнами, высокими, сводчатыми потолками, съ блдными миологическими фресками, рзными дверями, увнчанными старинными французскими панелями, полинявшими драпировками и нжной шелковой тканью, которой была обита мебель, грудами стариннаго китайскаго фарфора, среди котораго особенно бросались въ глаза громадныя вазы съ красными розами.

Гости уже собрались къ обду въ главную залу, гд горлъ яркій огонь въ камин, и компанія была такъ многочисленна, что Уотервиль боялся, что пришелъ послднимъ. Леди Дименъ подарила его улыбкой и легкимъ пожатіемъ руки. Она казалась очень спокойной, ничего особеннаго ему не сказала и обошлась съ нимъ такъ, какъ если бы онъ былъ постояннымъ постителемъ ея дома. Уотервиль самъ не зналъ, сердиться или радоваться, но хозяйка нисколько не заботилась о томъ, нравятся ему ея обращеніе или нтъ, и оглядывала своихъ гостей такъ, точно она считала: вс ли они налицо. Хозяинъ дома разговаривалъ съ какой-то дамой у камина, увидя Уотервиля, онъ крикнулъ ему черезъ всю комнату:— какъ поживаете?— съ такимъ видомъ какъ будто бы онъ восхищенъ, что его видитъ.

У хозяина никогда не бываю такого вида въ Париж, и Уотервилю пришлось убдиться въ истин того, что онъ неоднократно слышалъ, а именно, что англичане гораздо миле въ обращеніи у себя дома. Лэди Дименъ снова повернулась къ нему съ неопредленной, кроткой улыбкой, которая какъ будто застыла у нея на губахъ.

— Мы дожидаемся миссисъ Гедвей,— сказала она.

— А!— она пріхала?

Уотервиль какъ будто совсмъ про нее позабылъ.

— Она пріхала въ половин пятаго. Въ шесть пошла одваться. Вотъ уже два часа какъ совершаетъ свой туалетъ.

— Будемъ надяться, что результатъ будетъ соотвтствовать усиліямъ,— замтилъ Уотервиль, улыбаясь.

— О, результатъ! не знаю,— пробормотала лэди Дименъ, не глядя на него, и въ этихъ простыхъ словахъ Уотервиль усмотрлъ подтвержденіе своей теоріи о темъ, что она ведетъ глубокомысленную игру. Онъ подумалъ: неужели ему придется сидть за столомъ рядомъ съ миссисъ Гедвей, и при всемъ своемъ восхищеніи прелестями этой дамы, пожелалъ себ въ сосдки кого-нибудь другого. Въ эту самую минуту передъ его глазами предстали результаты туалета, длившагося два часа. Миссисъ Гедвей появилась на лстниц, спускавшейся въ главную залу, и публика, благодаря возвышенію, на которомъ она находилась и съ котораго медленно спускалась, успла разсмотрть ее вполн. Уотервиль, глядя на нее, почувствовалъ, что настоящій моментъ иметъ капитальную важность, фактически она вступала теперь въ англійское общество. Миссисъ Гедвей совершала это вступленіе очень хорошо, съ очаровательной улыбкой на губахъ и волоча за собой трофеи, добытые въ улиц de la Paix. Шелестъ ея платья былъ ясно слышенъ. Взоры всхъ гостей обратились въ ея сторону, и разговоры, которые и безъ того не были оживлены, почти совсмъ затихли. Она была никому неизвстна, и съ ея стороны было нсколько безцеремонно заставлять себя ждать, хотя быть можетъ это случилось только потому, что она никакъ не могла разстаться съ зеркаломъ, въ которое глядлась, когда одвалась. Она, конечно, сознавала всю важность настоящей минуты, и Уотервиль былъ увренъ, что сердце ея сильно бьется. Совсмъ тмъ, она храбро держала себя и улыбалась съ спокойной увренностью женщины, привыкшей, чтобы ею любовались. Во всякомъ случа ее могло поддержать сознаніе, что она хороша собой, и дйствительно въ настоящую минуту красота ея имла въ себ даже нчто побдоносное. Леди Дименъ пошла ей на-встрчу, сэръ Артуръ не обратилъ на нее вниманія, а Уотервиль повелъ къ столу жену одного духовнаго лица, которой леди Дименъ представила его съ этою цлью, когда зала почти совсмъ опустла. Онъ узналъ на другой день, какое мсто въ іерархической лстниц занимало это духовное лицо, а пока только подивился, что въ Англіи у духовныхъ особъ есть жены. Онъ все еще не усплъ освоиться съ англійскими нравами, хотя прожилъ въ Англіи уже цлый годъ. Между тхъ его дама была вполн обычнымъ явленіемъ и не представляла собой какого-нибудь исключительнаго случая. Для ея появленія не требовалось даже реформаціи. Ее звали миссисъ Априль. Она была закутана въ большую, кружевную шаль и за обдомъ сняла только одну перчатку, вслдствіе чего Уотервилю все время казалось, что онъ находится на какомъ-то пикник. Миссисъ Гедвей сидла по другую сторону стола, нсколько наискосокъ отъ него. Ее повелъ къ столу, какъ Уотервилю сообщила его сосдка, одинъ генералъ, господинъ съ худымъ лицомъ, орлинымъ носомъ и тщательно расчесанными бакенбардами. По другую руку около нея сидлъ красивый молодой человкъ съ мене значительнымъ положеніемъ въ свт. Бдный сэръ Артуръ сидлъ между двумя дамами, гораздо старше его возрастомъ, съ громкими историческими именами, хорошо знакомыми Уотервилю, и съ которыми онъ привыкъ соединять боле романическую вншность. Миссисъ Гедвей не поклонилась Уотервилю. Она, очевидно, не видла его до тхъ поръ, пока они не сли за столъ, а тутъ уставила на него глаза съ такимъ удивленіемъ, что улыбка почти сбжала съ еі лица. Обдъ былъ обильный и вкусный, но Уотервиль подумалъ про себя, что онъ могъ бы бытъ мене скученъ. Но подумавъ его, онъ вдругъ сообразилъ, что смотритъ на это дло скоре съ точки зрнія миссисъ Гедвей, нежели съ своей собственной. Онъ никого не зналъ, кром миссисъ Априль, которая съ материнской заботливосгью знакомила его со всми присутствующими, а онъ въ отвтъ на его сообщилъ ей, что вращается въ другой сфер. Миссисъ Гедвей была очень любезна съ своимъ генераломъ, и Уотервиль, исподтишка наблюдавшій за нею, видлъ, что генералъ, человкъ очевидно весьма хладнокровный, испытываетъ ее. Уотервиль надялся, что она будетъ осторожна. Онъ былъ въ своемъ род фантазеръ, и сравнивая ее съ остальной компаніей, говорилъ себ, что она очень храбрая особа, и въ предпріятіи ея есть нчто героическое. Она была одна противъ цлой толпы людей, и ея противники выступали противъ нея сомкнутымъ строемъ, причемъ за присутствующими скрывались еще цлыя фаланги. Они отличались отъ нея, но для людей съ воображеніемъ она была гораздо интересне. Вс окружающіе ее казались такими самодовольными, такими непоколебимыми, мужчины съ ихъ блокурыми волосами, свжими, гладко выбритыми щеками, холодными, спокойными глазами, широкими, откинутыми назадъ плечами и полнымъ отсутствіемъ всякихъ жестовъ, женщины, изъ которыхъ многія были красивы, обвитыя нитками жемчуговъ, съ гладко причесанными волосами, съ разсяннымъ, безучастнымъ взглядомъ, очевидно считавшій, что молчаніе такое же неизбжное и приличное дло, какъ и яркое освщеніе, и только изрдка перекидывались словомъ свжими, звучными голосами. Всхъ ихъ связывала другъ съ другомъ общность идей и традицій, он понимали другъ друга на полуслов, ловили самое легкое измненіе въ интонаціи голоса. Миссисъ Гедвей, несмотря на всю свою красоту, казалась нсколько странной, чужой, ея лицо было слишкомъ выразительно, ее можно было принять за артистку, приглашенную для развлеченія публики.

Уотервиль уже не разъ замчалъ, что англійское общество постоянно гоняется за развлеченіемъ, и что эта приманка для него равняется съ богатствомъ. Если миссисъ Гедвей съуметъ позабавить общество, то успхъ ея можно считать обезпеченнымъ, и ея богатство — если только она богата — ничему не помшаетъ.

Въ гостиной, посл обда, онъ подошелъ въ ней, но она не поклонилась ему. Она только поглядла на него съ такимъ выраженіемъ, какого онъ еще никогда не замчалъ въ ея лиц. Въ немъ высказывалась сильная и нисколько не скрываемая досада.

— Кто васъ звалъ сюда?— спросила она.— Вы пріхали шпіонить за мной?

Уотервиль покраснлъ до корня волосъ. Онъ зналъ, что это совсмъ недостойно дипломата, но не могъ помшать краск броситься ему въ лицо. Онъ былъ возмущенъ, разсерженъ и кром того озадаченъ.

— Я пріхалъ сюда потому, что меня пригласили,— отвчалъ онъ.

— Кто пригласилъ васъ?

— Та же самая особа, которая, полагаю, пригласила и васъ: миссисъ Дименъ.

— Старая вдьма!— проговорила миссисъ Гедвей, отходя отъ него.

Онъ тоже отошелъ, не постигая, чмъ заслужилъ такое обращеніе. Она окончательно сразила его: некогда еще онъ не видывалъ ее такою. Что за вульгарная женщина! вроятно, такія манеры свойственны жительницамъ Санъ-Діего. Онъ почти съ азартомъ вмшался въ разговоръ другихъ гостей, которые вс, вроятно, по контрасту, показались ему необыкновенно любезны и привтливы. Но, увы! онъ былъ лишенъ утшенія видть, чтобы миссисъ Гедвей была наказана за свою грубость всеобщимъ пренебреженіемъ. Напротивъ того: на томъ конц гостиной, гд она сидла, толпилось особенно много народу, и время отъ времени слышался всеобщій хохотъ. Если она забавляетъ ихъ, то успетъ несомннно въ своихъ намреніяхъ, а она очевидно забавляетъ ихъ.

VII.

Если она странно вела себя наканун, то на слдующее утро показалась ему еще странне. Слдующій день былъ воскресный, и погода стояла удивительно прекрасная, онъ сошелъ до завтрака въ паркъ и гулялъ въ немъ, любуясь тонконогими оленями, мелькавшими на отдаленныхъ холмахъ, подобно булавкамъ, воткнутымъ въ зеленую, бархатную подушку. Идя вдоль обширнаго, искусственнаго пруда, съ островкомъ по средин, на которомъ возвышался храмъ Весты, онъ совсмъ не думалъ о миссисъ Гедвей, а размышлялъ объ историческомъ значеніи всего того, что его окружало. Нсколько дамъ не явилось въ завтраку, миссисъ Гедвей была въ томъ числ.

— Она говорила мн, что никогда не выходить изъ своей комнаты раньше полудня,— сообщила леди Дименъ генералу, бывшему наканун ея кавалеромъ и освдомившемуся о ней.— Ей надо три часа для того, чтобы одться.

— Она чудовищно-умная женщина!— воскликнулъ генералъ.

— Потому что одвается три часа къ ряду?

— Нтъ, я разумю при этомъ ея неисчерпаемое остроуміе.

— Да, я думаю, что она очень умна,— замтила лэди Дименъ тономъ, который Уотервилю показался, какъ онъ воображалъ, боле многозначительнымъ, нежели генералу.

Въ этой высокой, стройной, ршительной женщин, которая была и привтлива, и вмст съ тмъ неприступна, было нчто такое, что очень правилось Уотервилю. Подъ ея изящной вншностью и условной мягкостью, онъ могъ разглядть большую энергію, она облеклась терпніемъ, какъ царской порфирой. Она мало разговаривала съ Уотервилемъ, но время отъ времени освдомлялась о немъ съ такимъ видомъ, который показывалъ, что она о немъ не забывала. Самъ Дименъ былъ, повидимому, въ отличномъ расположеніи духа, хотя въ его манер не проявлялось особеннаго оживленія. Онъ только казался необыкновенно свжимъ и красивымъ, точно бралъ ванну черезъ каждые два часа и какъ будто чувствовалъ себя гарантированнымъ отъ всякихъ непріятностей. Уотервиль разговаривалъ съ нимъ еще меньше, чмъ съ его матерью, но молодой человкъ усплъ сказать ему наканун вечеромъ въ курительной комнат, что онъ въ восторг отъ его прізда, и что если ему нравится англійская природа, то онъ будетъ радъ показать ему окрестности.

— Вы должны пожертвовать мн часокъ-другой, прежде нежели удете. Право, я думаю, что наши окрестности вамъ понравятся.

Сэръ Артуръ говорилъ такъ, какъ еслибы Уотервиль былъ очень требователенъ, онъ, повидимому, желалъ показать, что придаетъ большое значеніе его мннію. Въ воскресенье утромъ, посл завтрака, онъ спросилъ Уотервиля: не хочетъ ли онъ дойти въ церковь, такъ какъ многіе леди и джентльмены туда идутъ.

— Вы вполн свободны идти или не идти, но дорога въ церковь очень живописна, а сама церковь очень любопытный образчикъ архитектуры временъ короля Стефана.

Уотервиль зналъ, что это значитъ, и зналъ, что ему предстоитъ увидть нчто очень живописное. Кром того, онъ любилъ ходить въ церковь, въ особенности, когда могъ сидть на скамь сквайра, просторной, какъ будуаръ. Поэтому онъ. отвчалъ, что очень радъ идти въ церковь. Потомъ прибавилъ безъ всякихъ поасненій:

— А миссисъ Гедвей пойдетъ въ церковь?

— Право, не знаю,— отвчалъ хозяинъ дона, рзко мняя тонъ — точно будто бы Уотервиль спросилъ его, пойдетъ ли въ церковь его экономка.

‘Англичане большіе оригиналы!’ мысленно воскликнулъ Уотервиль.

Этимъ восклицаніемъ онъ постоянно облегчалъ себ душу, съ тхъ поръ какъ пріхалъ въ Англію и натыкался на разныя диковинки.

Церковь была еще живописне, чмъ ее описывалъ сэръ Артуръ, и Уотервиль говорилъ себ, что миссисъ Гедвей очень глупо сдлала, что не пріхала. Онъ зналъ, что она стремилась изучать англійскую жизнь съ тмъ, чтобы овладть ею. А могла ли она найти лучшій случай изучить эту жизнь, какъ пробираясь сквозь толпы сельскихъ обывателей и провинціаловъ и сидя среди памятниковъ, говорившихъ о прошедшей жизни Дименовъ. Если она желала укрпить себя для предстоящей борьбы, то лучше сдлала бы, еслибы побывала въ церкви.

Когда онъ вернулся въ Лонглендсъ — онъ прошелъ вдоль полей съ женой каноника, которая была неутомимый ходокъ. До завтрака оставалось еще полчаса, и ему не захотлось идти въ комнаты. Онъ вспомнилъ, что еще не видлъ сада и отправился на него поглядть. Садъ былъ такъ великъ, что онъ безъ труда его нашелъ, и при вид его готовъ былъ подумать, что онъ оставался безъ измненій въ продолженіе одного или двухъ столтій.

Пройдя нсколько шаговъ вдоль цвтущихъ куртинъ, онъ услышалъ хорошо знакомый голосъ и при поворот въ одну аллею столкнулся съ м-съ Гедвей, которую сопровождалъ хозяинъ дома. Она была безъ шляпки, съ зонтикомъ въ рукахъ, и откинула его назадъ, остановись при вид своего соотечественника.

— О! вотъ опять м-ръ Уотервиль пришелъ шпіонить за мной!

Такимъ замчаніемъ встртила она замтно смутившагося молодого человка.

— Вы вернулись изъ церкви?— спросилъ сэръ Артуръ, вынимая часы.

Уотервиля поразило его хладнокровіе. Онъ восхищался имъ, такъ какъ говорилъ себ, что ему наврное непріятно его непрошенное появленіе. Онъ чувствовалъ себя очень неловко и пожаллъ, что не привелъ съ собою миссисъ Априль, и такимъ обратомъ не устранилъ подозрнія, что онъ пришелъ не случайно.

Миссисъ Гедвей была прелестна въ костюм, который, однако, по мннію Уотервиля, врядъ ли подходилъ въ англійскимъ понятіямъ о соблюденія воскреснаго дня, на ней былъ nglig весь въ оборочкахъ, отдланный блыми блондами и желтыми лентами — платье, которое могла надть m-me де Помпадуръ, ожидая визита Людовика XV, но которое она врядъ ли бы надла, отправляясь ко двору. При вид этого туалета, Уотервиль подумалъ, что должно быть миссисъ Гедвей знаетъ, что длаетъ и одлась такъ не спроста. Она ведетъ свою собственную линію и не намрена быть черезчуръ уступчивой. Она не сходитъ къ завтраку, не идетъ въ церковь и наряжается въ воскресенье въ кокетливый нарядъ, въ которомъ мене, чмъ когда-либо, похожа на англичанку и на протестантку. Но, пожалуй, что такъ лучше.

Она тотчасъ же затараторила:

— Не правд ли, какъ здсь мило? Я пришла сюда пшкомъ изъ дому. Хотя я плохой ходокъ, но трава здсь точно бархатъ. Вообще все это выше всякихъ похвалъ. Сэръ Артуръ, ступайте занимать посланника, мн стыдно, что я совсмъ завладла вами… Вамъ нтъ дла до посланника? Но вы только что сказали, что еще не успли перекинуться съ нимъ ни однимъ словомъ. Я никогда не видывала, чтобы съ гостями обращались такъ невнимательно. Неужели это такъ здсь водится? Ступайте и прогуляйтесь съ нимъ верхомъ или же сыграйте съ нимъ партію въ билліардъ. М-ръ Уотервиль проведетъ меня домой, мн къ тому же надо побранить его за то, что онъ за мной шпіонитъ.

Уотервиль крпко обидлся.

— Я не имлъ и понятія, что вы здсь находитесь,— объявилъ онъ.

— Мы не прятались,— сказалъ сэръ Артуръ спокойно.— Пожалуйста проводите м-съ Гедвей домой. Мн въ самомъ дл надо заняться старикомъ. Завтракъ будетъ не раньше, какъ въ два часа.

Онъ оставилъ ихъ, и Уотервиль пошелъ по саду съ миссисъ Гедвей. Она немедленно освдомилась: не затмъ ли онъ пришелъ сюда, чтобы подглядывать за ней, но къ его удивленію этотъ вопросъ не былъ сдланъ съ такой досадой, какъ наканун. Онъ ршилъ, однако, не пропустить этого безъ замчанія, когда люди позволяли себ такъ съ нимъ обращаться, онъ не допустить, чтобы они длали видъ, какъ будто бы ничего не случилось.

— Неужели вы воображаете, что я постоянно занятъ вами?— спросилъ онъ.— Меня могутъ интересовать и другія вещи, кром васъ. Я просто пришелъ осмотрть садъ, и еслибы вы меня не окликнули, прошелъ бы мимо васъ.

Миссисъ Гедвей весьма добродушно выслушала его и даже повидимому не замтила, что онъ обиженъ.

— У него есть еще два помстья,— отвчала она.— Я именно это самое и желала знать.

Но Уотервиль не хотлъ допустить, чтобы къ его обидамъ относились такъ легко. Такой способъ удовлетворенія оскорбленнаго вами лица, который заключается въ томъ, что вы великодушно забываете про то, что его оскорбили, былъ, по всей вроятности въ ходу въ Новой Мексик, но порядочный человкъ не могъ имъ удовлетвориться.

— Что вы хотли сказать вчера вечеромъ, обвиняя меня въ томъ, что я пріхалъ шпіонить за вами? Извините, если я замчу вамъ, что это было очень грубо съ вашей стороны.

Всего обидне въ ея обвиненіи было для него то, что оно не было лишено нкотораго основанія, но миссисъ Гедвей съ минуту глядла на него недоумвающимъ взглядомъ, очевидно, не понявъ его намека.

— ‘Она настоящая дикарка’,— подумалъ Уотервиль.— ‘Она считаетъ, что женщина можетъ ударить человка по щек и затмъ убжать’.

— О!— воскликнула миссисъ Гедвей,— припоминаю, я разсердилась на васъ, я не ожидала васъ видть. Но, право, я больше объ этомъ не думаю. Я иногда бываю сердита и тогда срываю досаду на томъ, кто мн подвернется подъ руку. Но это быстро проходитъ, и затмъ я больше объ этомъ не думаю. Я была вчера очень сердита, меня взбсила эта старуха.

— Какая старуха?

— Мать сэра Артура. Ей здсь совсмъ не мсто. Въ Англіи, когда мужъ умираетъ, хена должна стушеваться. У ней есть свой собственный домъ въ десяти миляхъ отсюда и другой въ Портменъ-Сввер, у ней, слава Богу, есть гд жить. Но она прилипла къ нему, какъ пластырь. Мн вдругъ пришло въ голову, что она пригласила меня сюда не потому, чтобы была ко мн расположена, но потому, что подозрваетъ меня. Она боится, чтобы мы не поженились, и считаетъ, что я недостойна ея сына. Она воображаетъ, что я ловлю его. Я никогда на нимъ не бгала, онъ бгаетъ за мной. Мн бы никогда и въ голову не пришло ничего такого, еслибы онъ самъ не навелъ меня на эту мысль. Онъ началъ за мной ухаживать прошлымъ лтомъ въ Гомбург. Онъ спрашивалъ, почему я не ду въ Англію, и говорилъ, что я буду имть здсь большой успхъ. Онъ, конечно, ничего въ этомъ не понимаетъ, онъ не особенно проницательный человкъ. Но онъ очень хорошій человкъ, и пріятно видть его въ этой обстановк…

И миссисъ Гедвей умолкла, съ удовольствіемъ оглядываясь вокругъ себя.

— Мн нравятся это старинное помстье,— продолжала она,— оно удивительно устроено, я довольна всмъ, что я здсь вижу. Я сначала думала, что лэди Дименъ очень дружески ко мн относится, она оставила мн визитную карточку въ Лондон и вскор затмъ написала мн, приглашая сюда пріхать. Но я очень чутка, иногда я сразу пойму въ чемъ дло. Я вчера кое-что замтила, когда она подошла ко мн передъ обдомъ. Она увидла, что я хорошенькая и позеленла отъ злости. Она надялась, что я буду дурна. Я бы желала сдлать ей это одолженіе, но оно не въ моей власти. Затмъ я увидла, что она пригласила меня сюда только потому, что онъ на этомъ настоялъ. Онъ не прізжалъ ко мн сначала и не былъ у меня около двухъ недль, когда я пріхала въ Лондонъ. Она не пускала его. И врно взяла съ него слово раззнакомиться со мной. Но должно быть онъ перемнилъ свои намренія и посл того ршилъ быть очень вжливымъ. Онъ прізжалъ три дня подъ рядъ и ее заставилъ пріхать. Она одна изъ тхъ женщинъ, которыя сопротивляются до послдней возможности, а затмъ какъ-будто уступаютъ, но въ сущности только измняютъ тактику. Она ненавидитъ меня пуще лютаго звря. Не знаю, въ чемъ она меня заподозрваетъ. Она очень ограничена, настоящая старая вдьма. Когда я увидла васъ вчера вечеромъ за обдомъ, я подумала, что вы пріхали помогать ей.

— Помогать ей?— переспросилъ Уотервиль.

— Обличать меня передо ней. Сообщать ей свденія, которыми она воспользуется мн во вредъ. Вы можете говорить ей все, что вамъ угодно.

Уотервиль затаилъ дыханіе, слушая этотъ необычайный взрывъ откровенности и теперь съ трудомъ перевелъ духъ. Онъ остановился, миссисъ Гедвей, пройдя нсколько шаговъ, тоже остановилась и оглянулась на него.

— Вы совсмъ невозможная женщина!— воскликнулъ онъ.

Она дйствительно представлялась ему дикаркой.

Она засмялась, онъ чувствовалъ, что она смется надъ нимъ, надъ выраженіемъ его лица, и смхъ ея разносился далеко по обширному саду.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— У васъ нтъ деликатности,— отвчалъ Уотервиль ршительнымъ тономъ.

Она вспыхнула, хотя, странно сказать, повидимому, не разсердилась.

— Нтъ деликатности?— повторила она.

— Вамъ слдовало бы молчать объ этихъ вещахъ.

— О! понимаю, что вы хотите сказать. Я слишкомъ откровенна. Когда я взволнована, то не могу молчать. Я очень деликатна съ тми, кто хорошо ко мн относится. Спросите Артура Димена, деликатна ли я съ нимъ, спросите Джоржа Литльмора. Ну не стоять же намъ тутъ, однако, весь день, пойдемте завтракать!

И миссисъ Гедвей пошла дальше, а Рупертъ Уотервиль, взглянувъ на нее, тихо послдовалъ за ней.

— Подождите, пока я устроюсь, я тогда буду деликатна,— продолжала она.— Нельзя быть деликатной, когда спасаешь свою жизнь. Вамъ хорошо разсуждать, когда за вами стоитъ цлое американское посольство. Конечно, я взволнована. Я очень желаю выдти за него замужъ и не намрена отступать.

Пока они дошли до дому, она объяснила ему, почему онъ былъ приглашенъ въ Лонглэндсъ въ одно время съ нею. Уотервилю пріятне было бы думать, что его личныя качества достаточно объясняютъ этотъ фактъ. Но м-съ Гедвей не принимала этого во вниманіе. Она предпочитала думать, что живетъ среди самыхъ запутанныхъ интригъ, и что большая часть всего того, что совершается вокругъ нея, иметъ отношеніе къ ея персон. Уотервиль былъ приглашенъ потому, что онъ былъ представитель, хотя и скромный, американскаго посольства, и ихъ хозяинъ, по доброт своей, желалъ показать своимъ гостямъ, что его хорошенькая американская гостья находится подъ покровительствомъ этого учрежденія.

— Это облегчить мн доступъ въ свтъ,— непоколебимо объясняла миссисъ Гедвей,— Хотите вы этого или нтъ, а вы уже помогли мн вступитъ въ него. Если бы Артуръ зналъ посла или перваго секретаря, онъ бы ихъ пригласилъ. Но онъ съ ними не знакомъ.

Они дошли до дому, пока миссисъ Гедвей развивала эту идею, и Уотервиль нашелъ въ этой самой иде слишкомъ достаточную причину для того, чтобы эадержать ее при вход.

— Слдуетъ ли мн такъ понятъ ваши слова, что сэръ Артуръ самъ говорилъ вамъ объ этомъ?— спросилъ онъ почтя грозно.

— Говорилъ — мн? Конечно, нтъ! Неужели вы воображаете, что я позволю ему принимать со мной покровительственный тонъ? Желала бы я слышать, какъ бы это онъ сказалъ мн, что я нуждаюсь въ покровительств.

— Не вижу причини, почему бы ему этого и не сказать… Вы сами твердите объ этомъ всмъ и каждому.

— Всмъ и каждому?— я говорила объ этомъ только вамъ и Джоржу Литльмору, когда у меня были нервы разстроены. Я говорю вамъ это потому, что люблю васъ, а ему — потому, что боюсь его. Васъ, говоря мимоходомъ, я нисколько не боюсь. Я здсь совсмъ одинока… у меня никого нтъ, кто бы заступился за меня. Должна же я искать себ друзей? Сэръ Артуръ бранилъ меня за то, что я была съ вами рзка вчера вечеромъ. Онъ это замтилъ… И вотъ что навело меня на эту мысль.

— Я очень ему благодаренъ,— сказалъ Уотервиль, слегка сбитый съ толку.

— Такъ помните, что вы за меня отвчаете. Разв вы не хотите предложитъ мн вашу руку, чтобы войти въ домъ?

— Вы самое удивительное созданіе,— пробормоталъ онъ, въ то время, какъ она, улыбаясь, стояла передъ нимъ.

— О! смотрите, не влюбитесь въ меня!— вскричала она со смхомъ, и не беря его руки, прошла передъ нимъ въ домъ.

Въ этотъ вечеръ, прежде чмъ идти одваться къ обду, Уотервиль пошелъ въ библіотеку, гд онъ разсчитывалъ увидть великолпные переплеты. Тамъ никого не было, и онъ провелъ счастливыя полчаса среди сокровищъ литературы и стариннаго сафьяна.

Онъ очень уважалъ литературу и считалъ, что книги слдуетъ хорошо переплетать. Сумерки уже наступили, но тмъ не мене онъ взялъ одинъ ихъ золотообрзныхъ томовъ въ руки и услся съ нимъ въ глубокой оконной ниш. Онъ только-что осмотрлъ восхитительно переплетенный in-folio и собирался поставить его обратно на полку, какъ вдругъ очутился лицомъ къ лицу съ лэди Дименъ. Онъ вздрогнулъ въ первую минуту, такъ какъ ея высокая, стройная фигура, казавшаяся совсмъ воздушной въ высокой, темной комнат, и сосредоточенно серьезное выраженіе лица придавали ей сходство съ привидвіемъ. Онъ увидлъ, однако, что она улыбается, и услышалъ слова, сказанныя голосомъ до того кроткимъ, что онъ звучалъ какъ бы печально:

— Вы осматриваете нашу библіотеку, я боюсь, что книги наши нсколько поистаскались.

— Поистаскались? Помилуйте! да он такъ же новы, какъ будто бы только-что изъ рукъ переплетчика.

И онъ повернулъ въ ней блестящій корешекъ in-folio, который держалъ въ рукахъ.

— Я, правду сказать, совсмъ не занималась ими въ послднее время,— пробормотала она, подходя къ окну.— Въ окно виднлся паркъ, надъ которымъ уже сгущался вечерній сумракъ и окутывалъ темнымъ покровомъ большіе втвистые дубы. Паркъ казался холоднымъ и пустымъ, а деревья какъ бы сознавали всю важность настоящей минуты, и мать-природа сочувствовала всмъ сердцемъ фамильнымъ дламъ туземныхъ сквайровъ. Разговаривать съ лэди Дименъ было не легкимъ дломъ, она не была ни откровенна, ни сообщительна, она была исполнена достоинства, и самая простота ея была чисто формальная, хотя это и не мшало ей быть изящной. Она помолчала съ минуту, и молчаніе это было какъ бы преднамреннымъ, точно она желала дать ему понять, что у ней есть до него дло, но что она желаетъ, чтобы онъ избавилъ ее отъ труда объяснять ему, въ чемъ оно состоитъ. Она привыкла къ тому, чтобы люди предупреждали ея вопросы и спасали ее отъ скучныхъ объясненій.

Уотервиль замтилъ что-то о красот вечера (собственно говоря, погода перемнилась къ худшему), на что она ничего не сказала. Вдругъ съ своей обычной мягкостью она проговорила:

— Я надялась, что найду васъ здсь, я желаю васъ кое о чемъ спросить.

— Я съ радостью готовъ сообщить вамъ все, что только могу.

Она взглянула на него не столько повелительно, сколько жалобно, точно хотла сказать:— пожалуйста, будьте просты, будьте какъ можно проще.

Она оглядлась кругомъ, какъ будто бы ища другихъ людей въ комнат, ей повидимому, не хотлось, чтобы подумали, что она намренно уединилась съ нимъ вдвоемъ. Какъ бы то ни было, а они были наедин, и она продолжала:

— Когда мой сынъ сообщилъ мн, что желаетъ пригласить васъ къ намъ, я была очень этому рада. Я хочу, конечно, сказать, что намъ обоимъ было очень пріятно…

Она помолчала съ минуту.

Затмъ прибавила безъ обиняковъ:

— Я желаю разспросить васъ про миссисъ Гедвей.

‘Ахъ! вотъ оно!’ подумалъ про себя Уотервиль. Наружно-же онъ улыбнулся какъ можно любезне, говоря:— Ахъ, да! понимаю.

— Вы не разсердитесь, что я васъ спрашиваю? Надюсь, что нтъ. Мн некого больше спросить.

— Вашъ сынъ больше ее знаетъ, нежели я,— сказалъ Уотервиль безъ всякаго злого умысла, единственно лишь затмъ, чтобы выбраться изъ своего затруднительнаго положенія.

Но сказавъ это, онъ почти испугался ироническаго смысла этихъ словъ.

— Не, думаю, чтобы онъ ее зналъ. Она знаетъ его — это разница. Когда я спрашивала его о ней, онъ отвчалъ мн, что она обворожительна! Она дйствительно обворожительна,— прибавила миледи съ неподражаемой сухостью.

— Да! я тоже это думаю. Она мн очень нравится,— отвчалъ весело Уотервиль.

— Вамъ значитъ пріятно о ней говорить.

— Только хорошее, неправда ли?

— Разумется, если вы это можете. Я буду въ восторг, если вы сообщите мн о ней хорошее. Я это именно и желаю слышать.

Посл этого, Уотервилю оставалось только, казалось бы, разсыпаться въ похвалахъ своей таинственной соотечественниц, но онъ уклонился отъ этого подводнаго камня, какъ и отъ другого.

— Я могу только сказать, что она мн нравится,— повторилъ онъ.— Она была очень добра ко мн.

— Она всмъ, кажется, нравится,— замтила лэди Дименъ съ непритворнымъ паосомъ, она конечно, очень забавна.

— Она очень привтлива и преисполнена добрыхъ намреній.

— Что за называете добрыми намреніями?— спросила лэди Дименъ очень кротко.

— То, что она желаетъ всмъ сдлать пріятное и угодное.

— Конечно, вамъ естественно ее защищать. Она ваша соотечественвица.

— Защищать ее! я подожду, пока на нее станутъ нападать,— возразилъ Уотервиль со смхомъ.

— Это врно. Мн нечего уврять васъ, что я за нее не нападаю. Я никогда не стану нападать на особу, живущую у меня въ дом. Я только желаю узнать ее, и если вы ничего не можете мн о ней сказать, то не можете ли указать кого-нибудь, кто ее знаетъ.

— Она сама вамъ это скажетъ. Спросите ее.

— Скажетъ то, что говорила моему сыну. Я этого не понимаю. Мой сынъ тоже не понимаетъ. Все это очень странно. Я надялась, что вы объясните мн.

Уотервиль помолчалъ съ минуту.

— Боюсь, что не съумю объяснить вамъ, что за особа миссисъ Гедвей,— сказалъ онъ, наконецъ.

— Я вижу, что вы считаете ее очень странной.

Уотервиль не съ разу отвтилъ:

— Я не хочу брать на себя той отвтственности, какую возлагаютъ на меня ваши вопросы.

Онъ чувствовалъ, что былъ очень не любезенъ. Онъ хорошо понималъ, чего отъ него хочетъ ледя Дименъ. Но не могъ ршиться погубить репутацію миссисъ Гедней, чтобы угодить лэди Дименъ, а между тмъ, благодаря сильно развитому воображенію, отлично входилъ въ чувства этой кроткой, прозаической, серьезной женщины, которая — это легко было видть — ставила свое счастіе въ исполненія своихъ обязанностей и въ неизмнной врности двумъ или тремъ предметамъ поклоненія, избраннымъ разъ навсегда. Она, очевидно, догадывалась о вещахъ, которыя могли сдлать миссисъ Гедвей, въ ея глазахъ и непріятной, и опасной. Но онъ тотчасъ же увидлъ, что она приняла его послднія слова за уступку, за которую могла ухватиться.

— Вы значитъ, понимаете почему я васъ спрашиваю объ этомъ?

— Догадываюсь,— отвчалъ Уотервиль, продолжая непочтительно смяться.

Смхъ этотъ, впрочемъ, покоробилъ его самого.

— Если вы знаете, то мн, кажется, вы должны помочь мн.

Тонъ ея совсмъ перемнился, когда она говорила это, въ голос слышалась дрожь, онъ не могъ не принять это за признаніе въ своемъ гор. Горе ея было очень велико, если она ршилась наговорятъ съ нимъ. Ему стало ее жаль, и онъ ршилъ быть какъ можно серьезне.

— Еслибы я могъ помочь вамъ, я-бы это сдлалъ. Но мое положеніе очень затруднительно.

— Не такъ затруднительно, какъ мое!

Она ршилась говорить безъ обиняковъ и прямо взывая о помощи.

— Я не думаю, чтобы вы были обязаны щадить миссисъ Гедвей…

— Насколько я могу судить, у васъ нтъ съ ней ничего общаго, прибавила она.— Уотервиль не былъ не чувствителенъ къ лестному ды него намеку, но эти слова тмъ не мене смутили его, какъ попытка подкупить его.

— Я удивляюсь, что она вамъ не нравится, ршился онъ замтить.

Леди Дименъ поглядла въ окно.

— Не думаю, чтобы вы въ самомъ дл этому удивлялись, хотя, быть можетъ, и стараетесь уврить себя въ этомъ. Какъ бы то ни было, а она мн не нравится, и я не достигаю, какимъ образомъ она можетъ нравиться моему сыну. Она очень хороша собой и, кажется, очень умна, но я ей не довряю. Я не постигаю, что такое съ нимъ сдлалось, въ нашей фамиліи совсмъ не въ обыча жениться на такого рода особахъ. Я не считаю ее за лэди. Особа, которую я бы желала ему въ жены, должна была бы быть совсмъ, совсмъ другою. Быть можетъ, вы понимаете, что я хочу сказать. Въ ея исторіи есть нчто для насъ, совсмъ непонятное. Сынъ такъ же понимаетъ ее, какъ и я. Еслибы вы могли намъ объяснить, мы были бы вамъ такъ обязаны. Я отношусь къ вамъ съ величайшимъ довріемъ, хоти вижу васъ въ первый разъ въ жизни. Но это потому, что я не знаю, что мн длать. Я очень тревожусь.

И видно было, что она очень тревожится, въ ея манерахъ проявился нкоторый азартъ, и глаза сверкали въ сгущавшейся темнот.

— Уврены и вы, что опасность такъ велика?— спросилъ Уотервиль.— Разв онъ просилъ ея руки, и она дала свое согласіе?

— Если я буду дожидаться, пока все будетъ кончено, то тогда уже будетъ поздно дйствовать. Я имю основанія думать, что мой сынъ еще не сказалъ себя, но онъ сильно увлеченъ. Вмст съ тмъ онъ не увренъ въ ея порядочности, и это можетъ его спасти. Онъ очень щекотливъ на счетъ своей чести. Онъ недоволенъ ея прошлой жизнью, онъ не знаетъ, какъ ему думать о томъ, что мы слышали. Даже то, въ чемъ она сама сознается, очень, очень странно. Она была замужемъ четыре или пять разъ, и постоянно разводилась съ своими мужьями… это совсмъ, совсмъ необыкновенно. Она утверждаетъ, что въ Америк на это иначе смотрятъ, и я знаю, что ваши взгляды отличаются отъ нашихъ, но всему есть границы. Въ ея жизни были наврное большіе промахи… боюсь даже, что дло не обошлось безъ скандаловъ. Ужасно быть вынужденнымъ примириться со всмъ этимъ. Онъ не говорилъ мн всего этого, но въ этомъ нтъ и надобности, я его знаю настолько, что и безъ словъ понимаю отлично.

— Знаетъ ли онъ о томъ, что вы ршили обратиться ко мн?— спросилъ Уотервиль.

— Нисколько. Но я должна предупредить васъ, что повторю ему все, что вы скажете о ней невыгоднаго.

— Въ такомъ случа, мн лучше молчать. Все это весьма щекотливо. Миссисъ Гедвей вполн беззащитна. Она можетъ, конечно, нравиться или не нравиться, но я ничего предосудительнаго не замтилъ въ ея поведеніи.

— И ничего предосудительнаго не слышали?

Уотервиль вспомнилъ слова Литльмора, что бываютъ случаи, когда честный человкъ обязанъ лгать, и подумалъ, не предстоитъ ли ему какъ разъ такой случай. Леди Дименъ обратилась къ нему съ трогательнымъ довріемъ, онъ врилъ въ искренность ея горя и видлъ, какая бездна отдляла ее отъ авантюристки, жившей съ разными издателями западныхъ американскихъ штатовъ. Она была права, не желая родниться съ миссисъ Гедвей. Въ его сношеніяхъ съ этой послдней не было ничего такого, что бы обязывало его лгать въ ея пользу. Не онъ искалъ ея знакомства, а она сама пожелала познакомиться съ нимъ. И совсмъ тмъ онъ не могъ выдать ее. Слова комомъ стояли у него въ горл.

— Я, право, ничего не могу сказать и полагаю, что отъ моихъ словъ ничто бы не измнилось. Вашъ сынъ не броситъ ее отъ того, что она мн не нравится.

— Если бы онъ поврилъ, что она дурная женщина, онъ бы ее бросилъ.

— Прекрасно, но я не имю нрава этого говорить,— отвчалъ Уотервиль.

Леди Дименъ отвернулась, она была очень разочарована. Онъ боялся, что она скажетъ ему: ‘Въ такомъ случай я совсмъ напрасно пригласила васъ къ себ’.

Она встала съ своего мста у окна и собиралась видти изъ комнаты. Но вдругъ остановилась.

— Вы знаете о ней нехорошее, но не хотите сказать.

Уотервиль прижалъ въ груди in-folio и казался очень растеряннымъ.

— Вы приписываете мн то, чего нтъ. Я ничего не могу сказать.

— Конечно, это ваша воля. Но есть еще какой-то господинъ, который все знаетъ, тоже американецъ… джентльменъ, который былъ въ Париж, когда и мой сынъ былъ тамъ. Я забыла его имя.

— Хорошій знакомый миссисъ Гедвей? Полагаю, что вы говорите про Джоржа Литльмора.

— Да… я говорю про него. У него есть сестра, съ которой я встрчалась, но до сихъ поръ не знала, что она его сестра. Миссисъ Гедвей упомянула о ней, но я увидла, что она съ ней не знакома. Уже одно это, полагаю, говоритъ противъ нея. Какъ вы думаете, поможетъ онъ мн?

Лэди Дименъ очень просто спросила его.

— Сомнваюсь, но попытайтесь.

— Я жалю, что онъ не пріхалъ съ вами. Какъ вы думаете: согласится онъ пріхать?

— Онъ въ Америк въ настоящее время, но думаю, что скоро вернется.

— Я поду къ его сестр и попрошу ее привезти его ко мн. Она очень милая женщина, я уврена, что она пойметъ меня. Къ несчастію, время не терпитъ.

— Не особенно разсчитывайте на Литльмора,— замтилъ Уотервиль серьезно.

— Вы, мужчины, безжалостны.

— Какъ можемъ мы жалть васъ? какъ можетъ миссисъ Гедвей повредить такой женщин, какъ вы?

Лэди Дименъ колебалась съ минуту.

— Мн больно слышать ея голосъ.

— У ней очень мягкій голосъ.

— Можетъ быть. Но она ужасна!

Это было черезчуръ по мннію Уотервиля. Бдная м-съ Гедвей во многомъ заслуживала порицанія, и онъ самъ находилъ ее дикаркой. Но все же она не была ужасна.

— Вашъ сынъ долженъ пожалть васъ. Если онъ не жалетъ, то какъ же вы хотите, чтобы жалли посторонніе.

— О! онъ меня жалетъ!

И съ величіемъ, еще боле поразительнымъ чмъ, ея логика, леди Дименъ направилась къ двери.

Уотервиль подошелъ и отперъ для нея дверь, и когда она проходила мимо него, сказалъ:

— Вамъ можно посовтовать одно: постарайтесь ее полюбить!

Она бросила на него разъяренный взглядъ.

— Этого никогда не будетъ.

VIII.

Джоржъ Литльморъ пріхалъ въ Лондонъ двнадцатаго мая, и на первыхъ же порахъ пошелъ повидаться съ Уотервилемъ въ посольство, гд сообщилъ ему, что нанялъ домъ на остатокъ сезона у воротъ королевы Анны, чтобы его сестра съ мужемъ, которые, вслдствіе уменьшенія своихъ доходовъ, отдали въ наймы свой собственный домъ въ столиц, могли пріхать къ нему погостить мсяца на два.

— Однимъ изъ послдствій того, что вы наняли домъ, будетъ то, что вамъ придется принимать въ немъ миссисъ Гедвей,— замтилъ Уотервиль.

Литлъморъ сидлъ, опершись руками на свою трость. Онъ взглянулъ на Уотервиля, но глаза его не оживились при имени этой дамы.

— Удалось ли ей вступить въ европейскій свтъ?— спросилъ онъ довольно вяло.

— Да, конечно. У нея есть домъ, карета, брилліанты и всякая всячина. Она, повидимому, перезнакомилась уже со множествомъ народа. О ней печатаютъ въ ‘Morning Post’. Она очень быстро сдлала карьеру, теперь она стала почти знаменитостью. Вс интересуются ею, васъ будутъ осыпать вопросами, знайте это.

Литлъморъ слушалъ съ серьезнымъ видомъ.

— Какимъ образомъ она этого достигла?

— Она нашла большое общество въ Лонглендс и съумла всхъ ихъ заинтересовать. Имъ, очевидно, весело съ нею, а ей только этого и нужно было.

Литльморъ какъ будто вдругъ сообразилъ весь комизмъ этого извстія, и въ отвтъ за него разразился громкимъ хохотомъ.

— Какова наша Нанси Бекъ! Странный здсь народъ. Они со всякимъ готовы знаться. Въ Нью-Іорк на нее и не поглядли бы.

— О! Нью-Іоркъ отсталый городъ!— сказалъ Уотервиль и возвстилъ своему пріятелю, что лэди Дименъ съ нетерпніемъ ожидаетъ его прізда и надется, что онъ поможетъ ей удержать сына отъ женитьбы на такой особ. Литльморъ, повидимому, не испугался предпріимчивости миледи и отвчалъ какъ человкъ, считающій такую предпріимчивость настолько дерзкой, что съуметъ уклониться отъ нея.

— Какъ хотите, а этотъ бракъ неприличенъ,— замтилъ Уотервиль.

— Отчего же, если онъ ее любитъ?

— О! если это все, что требуется!— вскричалъ Уотервиль съ цинизмомъ, удивившимъ его пріятеля.— Сами-то вы разв женились бы на ней?

— Непремнно, еслибы любилъ ее.

— Но вы, однако, съумли отъ итого воздержаться.

— Да, я съумлъ. И Дименъ лучше бы сдлалъ, еслибы тоже воздержался, но такъ какъ онъ попался…

И Литльморъ докончилъ свою фразу звкомъ.

Уотервиль спросилъ его, какъ онъ намренъ дйствовать въ виду прізда своей сестры и считаетъ ли онъ возможнымъ пригласить къ себ въ домъ миссисъ Гедвей? На что Литльморъ отвчалъ, что не считаетъ этого возможнымъ. Уотервиль замтилъ, что находитъ его непослдовательнымъ, а Литльморъ отвтилъ, что это весьма можетъ быть. Но затмъ спросилъ: нельзя ли имъ поговорить о чемъ-нибудь иномъ, кром миссисъ Гедвей. Онъ не постигалъ, почему его молодой другъ такъ ею интересуется, а самому ему она порядочно надола.

Уотервиль былъ бы въ отчаяніи, еслибы то участіе, которое онъ принималъ въ миссисъ Гедвей, было перетолковано, онъ считалъ, что ихъ отношенія весьма отдаленны. Онъ былъ у нея раза два или три, но она больше не пускалась въ откровенности, какъ въ Лонглендс. Она теперь могла обойтись безъ посторонней помощи. Успхъ ея былъ блестящій. Она утверждала, что сама удивляется своей удач, а главное, быстрот, съ какой все это совершилось, — не въ сущности она ничему не удивлялась. Она брала вещи, какъ он есть, и будучи по преимуществу дятельной женщиной, не теряла времени на размышленія. Она много толковала про лорда Эдуарда и лэди Маргариту и другихъ знатныхъ особъ, искавшихъ ея знакомства, утверждая, что отлично понимаетъ причины своей популярности, которая, очевидно, должна была все возрастать.

— Они прізжаютъ потшаться надо мной,— говорила она,— они просто любятъ повторять то, что я скажу, Я не могу раскрыть рта, чтобы они не покатились со смху. Это уже ршеное дло, что я американскій юмористъ, стоитъ мн сказать самую простую вещь, и они принимаются гоготать. Должна же я, однако, что-нибудь говорить, но когда я молчу, тутъ-то, по ихъ мннію, я бываю всего забавне. Они повторяютъ то, что я скажу, высокопоставленной особ, и эта особа объявляетъ кому-то изъ нихъ, что желаетъ лично послушать меня, Я буду съ нимъ какъ и съ другими, не хуже, не лучше. Я право не знаю, какъ это случается. Я говорю просто, какъ умю. Они говорятъ мн, что не столько самыя слова, сколько моя манера забавляетъ ихъ. Что-жъ, могу только сказать, что имъ не трудно угодить. Имъ нужна не моя персона, они просто хотятъ имть возможность повторить послднее ‘bon-mot’ миссисъ Гедвей! Каждый хочетъ быть первымъ — это настоящая скачка съ препятствіями.

Когда она поняла, чего отъ нея требуютъ, она ршилась щедрою рукою разсыпать передъ ними перлы своего остроумія и не скупилась на американизмы. Если лондонцы способны восхищаться этимъ, она изо всхъ силъ постарается угодить имъ. Жаль только, что она этого не предвидла, она бы запаслась еще боле мудреными словечками. Она-то воображала, что великое несчастіе ея заключалось въ томъ, что она проживала въ Аризон, Дакот и другихъ недавно присоединенныхъ къ союзу штатахъ. И вотъ теперь оказывается, что это-то и должно было, какъ она выражалась, вывезти ее. Она старалась припомнить вс забавныя исторіи, слышанныя ею въ тхъ мстахъ, и горько сожалла, что не записала ихъ. Она призывала на помощь отголоски скалистыхъ горъ и практиковалась въ интонаціяхъ, присущихъ равнинамъ Тихаго Океана. Когда она видла, что съ ея аудиторіей длаются конвульсіи отъ хохота, она поздравляла себя съ успхомъ и не сомнвалась, что еслибы она пріхала пятью годами раньше въ Лоцдонъ, то могла бы выйти замужъ за герцога. Это было бы еще боле занимательнымъ зрлищемъ для Лондона, нежели поведеніе сэра Артура Димена, который, однако, занималъ настолько видное положеніе въ обществ, чтобы можно было поврить слухамъ, будто бы въ город составились уже пари на счетъ исхода его продолжительнаго ухаживанія. Всмъ любопытно было видть молодого человка его разбора — одного изъ немногихъ ‘серьезныхъ’ молодыхъ людей торійской партіи, состоянія котораго хватило бы даже для человка боле расточительнаго, нежели онъ,— ухаживающимъ за женщиной, старше его нсколькими годами и у которой запасъ калифорнійскихъ ‘словечекъ’ былъ еще богаче, нежели кошелекъ съ долларами.

Миссисъ Гедвей усвоила себ много новыхъ идей съ тхъ поръ какъ пріхала въ Лондонъ, но удержала также и нкоторыя изъ прежнихъ своихъ воззрній. Главнйшимъ изъ нихъ — за которымъ уже числилась теперь годовая давность — было то, что соръ Артуръ Дименъ — самый безукоризненный молодой человкъ въ мір. Конечно, многаго ему недоставало, онъ не былъ занимателенъ, не былъ увлекателенъ и самъ не выказывалъ горячаго увлеченія. Она врила въ его постоянство, но пылкимъ поклонникомъ его никакъ нельзя было назвать. Но во всхъ этихъ свойствахъ миссисъ Гедвей ршительно не нуждалась. Въ особенности пережила она стремленіе къ веселью. Ея жизнь протекла очень бурно и въ настоящее время самой завидной долей въ ея глазахъ была приличная и респектабельная скука. Идея о безусловной и незапятнанной респектабельности наполняла ея душу довольствомъ, воображеніе ея упивалось сознаніемъ такой добродтели. Она сознавала, что лично не можетъ похвалиться подобной добродтелью, но за то готова была связать себя съ нею священнйшими узами.

Литльморъ засталъ ее дома, когда отправился къ ней, она была окружена нсколькими постителями, которыхъ она поила чаемъ, и которымъ представила своего соотечественника. Онъ оставался до тхъ поръ, пока они вс не разошлись, не смотря на маневры одного джентльмена, очевидно желавшаго пересидть его, быть можетъ, ему и удавалось это прежде съ другими гостями миссисъ Гедвей, но на этотъ разъ она не пришла ему на выручку. Онъ мрилъ глазами Литльмора съ головы до ногъ, очевидно, стараясь объяснить себ причину такого неожиданнаго предпочтенія, и, наконецъ, не удостоивъ его поклона, оставилъ съ глазу на глазъ съ хозяйкой дома.

— Желала бы я знать, что вы сдлаете для меня теперь, когда у васъ гоститъ ваша сестра,— немедленно повела свою атаку миссисъ Гедвей, слышавшая объ этомъ обстоятельств отъ Руперта Уотервиля. Я надюсь, что вы поможете мн. Мн жаль, что вы поставлены въ затруднительное положеніе, но не могу представить себ, чтобы вы ршились оттолкнуть меня. Вы можете пригласить меня обдать, когда ея не будетъ дома. Конечно, я бы охотне пріхала, когда она будетъ дома, такъ какъ желаю вести съ вами правильное знакомство.

— Я не считаю этого возможнымъ,— замтилъ Литльморъ.

— Понимаю. Ваша сестра не хочетъ. Вы, однако, въ затруднительномъ положеніи. Но, какъ видно, относитесь къ этому весьма хладнокровно. Въ васъ есть что-то, что меня выводитъ изъ себя. Что думаетъ обо мн ваша сестра? она ненавидитъ меня?

— Она васъ совсмъ не знаетъ.

— Вы ей обо мн не говорили?

— Никогда въ жизни.

— И она васъ не спрашивала? это доказываетъ, что она меня ненавидитъ. Она думаетъ, что я не длаю чести Америк. Я все это хорошо знаю. Она желаетъ доказать здшнему обществу, что хотя бы она и считала меня пріятной женщиной, но что она правильне его смотритъ на вещи. Но ей придется въ конц-концовъ спросить васъ обо мн, что же вы ей тогда отвтите?

— Что вы самая ловкая женщина въ Европ.

— О! какъ вы скучны!— вскричала миссисъ Гедвей съ раздраженіемъ.

— Разв вы не проникли въ европейское общество?

— Можетъ быть и нтъ. Еще слишкомъ рано утверждать это. По этому сезону судить нельзя. Вс говорятъ, что я должна подождать слдующаго, и что тогда будетъ видно. Иногда они займутся кмъ-нибудь въ продолженіе нсколькихъ недль и затмъ повернутся спиной навсегда. Я должна какъ нибудь укрпиться въ моемъ положеніи, прибить его, такъ сказать, гвоздями.

— Вы говорите о немъ такъ, какъ еслибы это былъ вашъ гробъ,— замтилъ Литльморъ.

— Это и есть въ нкоторомъ род мой гробъ. Я хороню свое прошлое!

Литльморъ сдлалъ жестъ нетерпнія. Ему до смерти надоло ея прошлое. Онъ перевелъ разговоръ на другое и сталъ ее разспрашивать про ея лондонскую жизнь,— сюжетъ, о которомъ она толковала съ большимъ юморомъ. Она разговаривала съ нимъ съ полчаса и поднимала на смхъ большинство своихъ новыхъ знакомыхъ и нкоторыя почтеннйшія черты изъ жизни великой столицы. Онъ самъ смотрлъ на Англію нсколько свысока, но среди ея фамильярныхъ намековъ на разныхъ лицъ и равныя обстоятельства, его вдругъ поразила мысль, что она никогда не проникнетъ въ сущность вещей. Она пребывала на поверхности точно муха, ползающая по оконному стеклу. Ей очень нравилась такая жизнь, ея самолюбіе было польщено и непомрно раздуто. Она сыпала своими самоувренными сужденіями, точно цвтами, и толковала о своихъ намреніяхъ, планахъ, желаніяхъ. Но она столько же знала объ англійской жизни, какъ о молекулярной теоріи. Слова, въ которыхъ онъ описывалъ ее какъ-то Уотервилю, снова пришли ему на память: ‘Elle ne donte de rien!’

Вдругъ она вскочила съ мста, она обдала въ гостяхъ, и ей пора было идти одваться.

— Прежде, чмъ вы уйдете, общайте мн исполнять то, о чемъ я васъ попрошу,— сказала она напрямки, но съ такимъ взглядомъ, который онъ видлъ у ней раньше, и который обозначалъ, что дло идетъ о важномъ пункт.

— Васъ наврное будутъ обо мн разспрашивать.

И умолкла посл этихъ словъ.

— Какъ могутъ знать люди, что мы съ вами знакомы?

— Вы этимъ не хвалитесь? вы это хотите сказать? чтожъ, вы можете вести себя скотомъ относительно меня, если хотите. Какъ бы то ни было, а они знаютъ, что мы знакомы. Можетъ быть я сама говорила объ этомъ. Они непремнно будутъ васъ обо мн разспрашивать. Я говорю про людей, которыхъ подошлетъ леди Дименъ. Она въ ужасномъ состояли. Она такъ боится, что ея сынъ на мн женится.

Литльморъ не могъ не разсмяться.

— Я этого не боюсь, если онъ до сихъ поръ этого не сдлалъ.

— Онъ не можетъ ршиться. Онъ очень любитъ меня, но думаетъ, что на мн нельзя жениться.

Было просто смшно слышать, съ какой развязностью она говорила о самой себ.

— Онъ долженъ быть весьма ничтожный человкъ, если не можетъ ршиться жениться на васъ вопреки всему.

Это было не особенно лестное замчаніе, но миссисъ Гедвей пропустила его мимо ушей, и только сказала:

— Чтожъ, онъ желаетъ быть осмотрительнымъ и долженъ быть осмотрительнымъ.

— Если онъ слишкомъ любопытенъ, то не стоитъ выходитъ за него замужъ.

— Извините меня, за него стоитъ выйти замужъ во всякомъ случа. И я желаю выйти за него замужъ — вотъ чего я желаю.

— И онъ ждетъ, что я ему это устрою?

— Я не знаю чего онъ ждетъ — вроятно того, чтобы кто-нибудь пришелъ и сказалъ ему, что я самая порядочная изъ женщинъ. Тогда онъ этому повритъ. Кто-нибудь, кто зналъ меня въ былое время. Конечно, вы этотъ самый человкъ и есть, вы нарочно для того созданы. Разв вы не помните, что я вамъ еще въ Париж говорила, что онъ собирался васъ разспрашивать? Но ему стало стыдно и онъ отказался отъ этой мысли, и пытался забыть меня. Но это ему не удалось, а теперь мать его стоитъ ему поперегъ дороги. Она день и ночь убждаетъ его, что я недостойна его. Онъ очень ее любитъ и очень поддается чужимъ вліяніямъ… то-есть я разумю его мать, а никого больше, кром меня, разумется. О! Я тоже имю на него вліяніе, я сто разъ объясняла ему все ршительно. Но есть вещи очень щекотливыя, и онъ постоянно къ нимъ возвращается. Онъ хочетъ, чтобы ему разъяснили вс малйшія бездлицы. Онъ самъ къ вамъ не прідетъ, но мать его прідетъ или пришлетъ кого-нибудь вмсто себя. Я ожидаю, что она пришлетъ своего повреннаго, какъ они ихъ называютъ. Она послала бы его въ Америку за справками, да только не знаетъ, куда именно его направить. Конечно, нельзя же отъ меня требовать, чтобы я сообщила имъ адресъ этихъ мстъ. Пускай сами доискиваются. Она знаетъ все про васъ и познакомилась съ вашей сестрой. И такъ вы предупреждены. Она ждетъ васъ, она будетъ ловитъ васъ. Она убждена, что можетъ заставить васъ сказать то, что будетъ благопріятствовать ея видамъ. Тогда она передастъ это сэру Артуру. Поэтому вы будете такъ добры, и опровергнете все ршительно.

Литльморъ внимательно выслушалъ эту небольшую рчь, но заключеніе его поразило.

— Вы хотите этимъ сказать, что мои слова могутъ имть какое-либо для васъ значеніе.

— Не притворяйтесь! Вы такъ же хорошо знаете, какъ и я, что они имютъ громадное значеніе.

— Вы, однако, считаете его за идіота.

— Оставимъ въ сторон, чмъ я его считаю. Я хочу выйти за него замужъ — вотъ главное. И торжественно взываю къ вамъ о помощи. Вы можете спасти меня и можете погубить. Если вы погубите меня, то поступите какъ подлецъ. А если вы скажете хоть одно слово противъ меня, вы меня погубите.

— Идите и одвайтесь въ обду — вотъ въ чемъ ваше спасеніе,— отвчалъ Литльморъ, прощаясь съ нею на площадк лстницы.

IX.

Хорошо ему было принимать этотъ тонъ, но онъ чувствовалъ, или домой, что не будетъ знать, что ему сказать людямъ, которые, какъ говорила миссисъ Гедвей, будутъ ловить его. Она успла одурманить его, она съумла заставить его почувствовать, что на немъ лежитъ нкоторая отвтственность. Но зрлище ея успховъ ожесточило его сердце. Его раздражало ея вторженіе въ общество. Онъ пообдалъ одинъ въ этотъ вечеръ, такъ какъ его сестра и ея мужъ нахватали приглашеній на цлый мсяцъ и обдали гд-то у своихъ знакомыхъ.. Миссисъ Дольфинъ, однако, рано вернулась домой и немедленно постучалась въ небольшую комнату у самой лстницы, которая уже получила прозвище берлоги Литльмора. Реджинальдъ, мужъ ея, отправился на какую-то пирушку, а она поскорй вернулась домой, такъ какъ ей надо было переговорить съ братомъ. Въ своемъ нетерпніи она даже не могла отложить этотъ разговоръ до завтрашняго дня. Нетерпніе выражалось во всей ея фигур, и этимъ она совсмъ не походила на Джоржа Литльмора.

— Я желаю переговорить съ тобой о миссисъ Гедвей,— сказала она, и онъ даже слегка вздрогнулъ отъ такого совпаденія ея словъ съ его собственными мыслями. Онъ только что ршилъ переговорить съ ней объ этомъ.

Она растегнула пальто и бросила его на кресло, затмъ сняла длинныя, черныя перчатки, которыя были не такъ изящны, какъ перчатки миссисъ Гедвей. Все показывало, что она готовится въ важному длу. М-съ Дольфинъ была маленькая, аккуратная женщина, когда-то хорошенькая, съ мягкимъ, тонкимъ голоскомъ спокойными, тихими манерами и безусловнымъ познаніемъ того, какъ слдовало поступать во всхъ случаяхъ жизни. Она такъ всегда и поступала, и понятія ея объ этомъ предмет были настолько опредленны, что всякая неудача въ этомъ отношеніи была бы непростительна съ ея стороны. Ее обыкновенно не считали американкой, но она настаивала на своей національности, такъ какъ льстила себя мыслью, что принадлежитъ къ такому типу американокъ, который по своей рдкости представляетъ особую прелесть. Она была по природ очень консервативна и кончила тмъ, что стала боле ярымъ тори, чмъ самъ м-ръ Дольфинъ. Многіе изъ ея прежнихъ знакомыхъ считали, что она очень перемнилась со времени своего замужества. Она такъ хорошо знала англійское общество, точно сама его изобрла, имла всегда такой видъ, точно собиралась хать верхомъ, отличалась тонкими губами и хорошенькими губами, и была столь хе положительна, какъ и любезна. Она сказала брату, что м-съ Гедвей выдаетъ себе за самую короткую его знакомую, и что она находитъ страннымъ, что онъ никогда ей не говорилъ про нее. Онъ отвчалъ, что дйствительно давно знакомъ съ миссисъ Гедвей, разсказалъ объ обстоятельствахъ, при которыхъ произошло это знакомство, и прибавилъ, что видлся съ нею сегодня. Онъ сидлъ и курилъ сигару, глядя въ потолокъ въ то время, какъ миссисъ Дольфинъ осыпала его вопросами. Правда ли, что онъ считаетъ возможнымъ для порядочнаго человка жениться на ней? правда ли, что ея антецеденты были очень двусмысленны?

— Я ужъ лучше сразу скажу теб, что получила письмо отъ лэди Дименъ,— объявила миссисъ Дольфинъ.— Оно пришло какъ разъ вередъ тмъ, какъ я уходила изъ дому, и оно у меня въ карман.

Она вынула письмо, собираясь, очевидно, прочитать его, но онъ не просилъ ее объ этомъ. Онъ зналъ, что она пришла затмъ, чтобы выпытать у него такое заявленіе, которое помшало бы дальнйшимъ проектамъ миссисъ Гедвей, и хотя ему и не нравилась назойливость этой дамы, однако, его бсило также и то, что его хотли непремнно заставить играть во всемъ этомъ активную роль. Онъ очень уважалъ миссисъ Дольфинъ, которая, въ числ другихъ гемпширскихъ понятій, усвоила также себ и то, по которому за мужскими членами семействъ признается нравственное преобладаніе, такъ что обращалась съ нимъ съ почтительностью, заставлявшей его считать сестру англичанку большой для себя роскошью. Тмъ не мене онъ не выказалъ особенной уступчивости, когда зашла рчь о миссисъ Гедвей. Онъ сразу согласился, что она вела себя не вполн прилично — безполезно было бы спорить объ этомъ — но утверждалъ, что не считаетъ ее хуже многихъ женщинъ и не интересуется тмъ, выйдетъ она замужъ или нтъ. Прежде всего это до него не касается, а также и до миссисъ Дольфинъ.

— Но нельзя же пренебрегать требованіями простой гуманности!— возразила его сестра и прибавила, что находитъ его очень непослдовательнымъ. Онъ не уважаетъ м-съ Гедвей, знаетъ ужасныя про нее вещи, не считаетъ ее достойной знакомства своей родной сестры! И, между тмъ, готовъ допустить бднаго сэра Артура Димена жениться на ней!

— Вполн готовъ!— вскричалъ Литльморъ.— Все, что отъ меня требуется, это не жениться на ней самому.

— Разв ты не считаешь, что на теб лежатъ извстныя обязанности, извстная отвтственность?

— Не понимаю, что та хочешь этимъ сказать. Если она съуметь пристроиться, тмъ лучше для нея. Въ своемъ род это великолпное зрлище.

— Въ какомъ смысл ты находишь его великолпнымъ?

— Да, въ такомъ, что она карабкается на дерево, точно настоящая блка.

— Справедливо, что у ней смлость tonte preuve. Но и англійское общество стало до неприличія доступно. Никогда въ жизни я не видла, чтобы люди такъ легко увлекались. Миссисъ Гедвей стоитъ только появиться, чтобы всхъ очаровать. Если они думаютъ, что за вами водятся гршки, то это только лишняя причина для нихъ бгать за вами. Это напоминаетъ времена паденія римской имперіи. Вы можете по первому взгляду на миссисъ Гедвей видть, что она не лэди. Она хороша собой, очень хороша, но она похожа на модницу портниху. Она не имла никакого успха въ Нью-Іорк. Я уже три раза встрчала ее въ обществ. Она, кажется, везд бываетъ. Я не говорила про нее, я ждала, какъ ты поступишь въ этомъ случа, и увидла, что ты намренъ оставаться пассивнымъ, тогда это письмо убдило меня переговорить съ тобой. Оно написано въ томъ разсчет, что ты его прочтешь. Она писала мн еще до моего прізда въ городъ, и я похала къ ней тотчасъ же, какъ сюда пріхала. Я считаю это дло очень важнымъ. Я сказала ей, что постараюсь помочь ей. Она въ большомъ отчаяніи. Право, мн кажется, что теб слдуетъ ее пожалть. Ты долженъ сообщить факты такъ, какъ они есть. Женщина не иметъ права вести себя Богъ знаетъ какъ, а затмъ, вторгаться въ порядочное общество. Она можетъ убить въ себ совсть, но не можетъ дурачить общества. Въ прошлый вечеръ у лэди Доудэль я боялась, что она узнаетъ отъ нея и подойдетъ знакомиться со мной. Я такъ испугалась, что поскорй ухала. Если сэръ Артуръ намренъ на ней жениться наперекоръ всему — на здоровье, но онъ долженъ знать, съ кмъ иметъ дло.

Миссисъ Дольфинъ не была взволнована и говорила не спша, съ спокойной разсудительностью особы, считающей, что право на ея сторон. Но, тмъ не мене, она сильно желала, чтобы тріумфальной карьер миссисъ Гедвей былъ положенъ конецъ. Она слишкомъ злоупотребляетъ доступностью англійскаго общества. Будучи сама пришлой въ этомъ обществ, миссисъ Дольфинъ естественно желала, чтобы классъ, къ которому она примкнула, замкнулъ свои рады и высоко держалъ свое знамя.

— Мн кажется, она достойная партія для этого ничтожнаго баронета, скаталъ Литльморъ, закуривая другую сигару.

— Достойная партія! что ты хочешь этимъ сказать? О немъ никто и никогда не сказалъ худого слова.

— Безспорно. Но онъ нуль, а она, по крайней мр, личность. Она женщина съ характеромъ и къ тому очень умная. Кром того, она не хуже массы другихъ замужнихъ женщинъ. Я, до сихъ поръ, не слыхалъ, чтобы англійское дворянство было какъ разборчиво.

— Я не слышала о другихъ случаяхъ подобнаго рода, отвчала миссисъ Дольфинъ, я знаю только настоящій случай. Обстоятельства натолкнули меня на него, и во мн обращаются та помощью. Англичане очень романичный народъ, самый романичный въ свт, если ты это хочешь сватать. Они длаютъ самыя необыкновенныя вещи въ припадк страсти, даже т, отъ кого этого всего мене можно было бы ожидать. Они женятся на кухаркахъ, выходятъ замужъ та кучеровъ, и ихъ романы всегда оканчиваются трагическимъ образомъ. Я уврена, что и настоящій случай будетъ имть весьма жалкій конецъ. Какъ можешь ты утверждать, что можно довриться такой женщин? Я вижу передъ собой, съ одной стороны, благородный, старинный домъ, одинъ изъ стариннйшихъ и почтеннйшихъ въ Англіи, людей со всми традиціями добропорядочности и возвышенныхъ принциповъ, а съ другой — ужасную, неприличную, вульгарную женщину, неимющую понятія обо всемъ этомъ и пытающуюся вторгнуться въ этотъ домъ. Мн противно видть это, я хочу помочь имъ.

— А я нтъ, мн нтъ никакого дла до благородной, старинной фамиліи.

— Конечно, личныхъ, корыстныхъ интересовъ въ этомъ вопрос у тебя нтъ, такъ же, какъ и у меня. Но съ точки зрнія порядочности, съ точки зрнія пристойности.

— Миссисъ Гедвей не непристойная женщина, ты заходишь слишкомъ далеко. Не забывай, что она моя хорошая знакомая.

Литльморъ говорилъ сухо. Миссисъ Дольфинъ забыла о томъ уваженіи, съ какимъ съ англійской точки зрнія слдуетъ относиться къ братьямъ.

Она зашла въ этой забывчивости еще дальше.

— О! если и ты тоже влюбленъ въ нее!— пробормотала она, отворачиваясь отъ него.

Онъ ничего не отвтилъ на его, и слова ея нисколько его не задли. Но, чтобы покончить съ этой исторіей, онъ спросилъ, чего же въ сущности отъ него хочетъ леди Дименъ? Неужели она желаетъ, чтобы онъ пошелъ и сталъ бы сообщать всмъ прохожимъ, что было такое время, когда даже сестра м-съ Гедвей не знала, за кмъ именно она замужемъ?

Миссисъ Дольфинъ вмсто отвта на этотъ вопросъ прочитала ему письмо леди Дименъ, а ея брать объявилъ, что это самое необыкновенное письмо, какое только ему приходилось читать въ жизни.

— Оно очень грустно, я просто въ отчаяніи,— замтила миссисъ Дольфинъ.— Она хочетъ въ сущности письмомъ сказать что желаетъ, чтобы ты пріхалъ къ ней. Она не прямо это высказываетъ, но я читаю это между строкъ. Кром того, она говорила мн, что отдала бы все на свт, чтобы повидаться съ тобой. Позволь мн теб замтить, что ты долженъ въ ней похать.

— Чтобы выругать Нанси Бекъ?

— Ступай и расхвали ее, если хочешь!

Слова миссисъ Дольфинъ были, быть можетъ, и умны, но ея брата не такъ-то легко было уломать. Онъ не считалъ, чтобы долгъ обязывалъ его къ визиту и отказался хать къ миледи.

— Ну, когда такъ, то она сама прідетъ въ теб,— сказала миссисъ Дольфинъ ршительно.

— Если она прідетъ, я скажу ей, что Нанси ангелъ.

— Если ты можешь по совсти сказать это, то она будетъ очень рада услышать это,— отвчала м-съ Дольфинъ, забирая перчатки и пальто.

Встртивъ на другой день Руперта Уотервиля, какъ это часто бывало, въ клуб Сенъ-Джоржъ, оказывающемъ весьма любезное гостепріимство секретарямъ посольствъ и лицамъ, представляющимъ національности, Литльморъ объявилъ ему, что его пророчество осуществилось, и что лэди Дименъ проситъ съ нимъ свиданія.

— Моя сестра прочитала мн весьма замчательное письмо отъ нея,— прибавилъ онъ.

— Какого рода это письмо?

— Письмо женщины до того растерявшейся, что она сама себя не помнитъ. Я, должно быть, большое животное, но ея страхъ меня забавляетъ.

— Вы находитесь въ положеніи Оливье-де-Жаленъ въ Demi-Monde,— замтилъ Уотервиль.

— Въ Demi-Monde?— повторилъ Литльморъ, который не сразу понималъ литературные намеки.

— Разв вы не помните пьесу, которую мы видли въ Париж? Или, пожалуй, въ положеніи дона-Фабриціи въ Aventurire. Дурная женщина старается выйти замужъ за честнаго человка, который не знаетъ, какъ она дурна, а другіе, которые это знаютъ, изобличаютъ ее.

— Да, помню. Дйствующія лица, помнится мн, вс усердно лгали.

— Однако, они помшали браку, что и было главнымъ пунктомъ.

— Это главный пунктъ для тхъ, кого это близко касается. Одно изъ дйствующихъ лицъ было короткимъ пріятелемъ заинтересованнаго лица, другое — его сыномъ. Дименъ же для меня посторонній человкъ.

— Онъ очень хорошій малый,— сказалъ Уотервиль.

— Ступайте, въ такомъ случа, и просвтите его.

— Разыграть роль Оливье-де-Жаленъ? О!, нтъ, я этого не могу, я не Оливье! Но я бы желалъ, чтобы онъ самъ дошелъ до истины. Право, не слдовало бы допускать миссисъ Гедвей доставить на своемъ.

— Я бы желалъ одного только: чтобы меня оставили въ поко,— сердито пробормоталъ Литльморъ, глядя въ окно.

— Что, вы все еще придерживаетесь той теоріи, какую проповдывали въ Париж? Готовы ли вы соврать?— спросилъ Уотервиль.

— Разумется, я не могу отказаться отвчать… хотя бы на этотъ вопросъ.

— Какъ я говорилъ вамъ раньше, молчаніе будетъ равносильно осужденію.

— Пускай себ, мн все равно. Право, я уду въ Парижъ.

— Это будетъ тмъ же уклоненіемъ отъ отвта. Но мн, кажется, вы должны отвчать. Я много думалъ объ этомъ и пришелъ къ заключенію, что съ общественной точки зрнія ее не слдуетъ допускать втереться въ почтенную семью.

Уотервиль проговорилъ все это возвышеннымъ тономъ, его голосъ, выраженіе лица доказывали возвышенный полетъ его мыслей. Результатомъ же этого было то, что Литльморъ, взглянувъ на своего благонравнаго юнаго пріятеля, еще боле разсердился.

— Такъ нтъ же! пусть я буду проклятъ, если они вытянутъ изъ меня хоть одно слово!— вскричалъ онъ рзко и вышелъ изъ комнаты, а собесдникъ его удивленно поглядлъ ему вслдъ.

На слдующее утро Литльморъ получилъ записку отъ м-съ Гедве — короткую и не хитрую записку, въ нсколькихъ словахъ:— ‘Я буду дома сегодня посл полудня, не прідете ли ко мн въ пять часовъ? мн нужно сообщить вамъ нчто особенное’.

Онъ не отвчалъ на записку, но отправился въ домикъ ни Честерфильдъ-Стрит въ назначенный его обитательницею часъ.

— Не думаю, чтобы вы знали какого рода я женщина!— вскричала она, какъ только что увидла его передъ собой.

— О! Боже!— вздохнулъ Литльморъ, опускаясь на стулъ, и прибавилъ:

— Не поднимайте этого вопроса, прошу васъ.

— Нтъ, не могу не поднимать. Мн необходимо сказать вамъ это. Это очень важно. Вы меня не знаете, вы меня не понимаете. Вы думаете, что меня знаете, но вы ошибаетесь.

— Если я не знаю васъ, то вина въ этомъ не ваша, вы столько, столько разъ описывали мн себя!

И Литльморъ улыбнулся, хотя ожидающая его сцена была не занимательна. Ршительно: миссисъ Гедвей была несносна и не заслуживала пощады!

Она глядла на него тмъ временемъ. Лицо ея боле не улыбалось, это было совсмъ не то лицо, которое онъ зналъ. Она казалась сердитой и раздраженной, почти старой, перемна была полная. Но вдругъ она злобно разсмялась.

— Да, я знаю. Мужчины такъ глупы! И женщины нарочно разсказываютъ имъ басни, чтобы испытать, насколько они глупы. И я тоже разсказывала вамъ басни для препровожденія времени, когда бывало скучно. Если вы поврили имъ, то сами виноваты. Но теперь я говорю серьезно и хочу дйствительно, чтобы вы меня узнали.

— Я не желаю ничего узнавать. Я знаю достаточно.

— Что вы хотите этимъ сказать?— закричала она, вспыхивая, какъ огонь.— Какое дло вамъ до меня и моихъ длъ?

Бдная женщина въ своемъ раздраженіи, конечно, не могла быть послдовательной, и громкій хохотъ, которымъ встртилъ Литльморъ этотъ вопросъ, должно быть, показался ей незаслуженно жестокимъ.

— Я скажу вамъ, что я желаю, чтобы вы знали. Вы считаете меня дурной женщиной, вы не уважаете меня, я уже сказала вамъ это въ Париж. Я длала вещи, которыхъ сама теперь не понимаю, это и допускаю, если вамъ угодно. Но я совершенно перемнилась и желаю, чтобы все также перемнилось. Вы должны вникнуть въ это, должны понять, что мн нужно. Я ненавижу все, что со мной до сихъ поръ было, я презираю, проклинаю это. Я потому только такъ поступала, что не знала, какъ мн быть, и хваталась то за одно, то за другое. Но теперь у меня есть то, чего я хочу. Неужели же мн нужно на колняхъ просить васъ? Я готова и на это, я такъ несчастна. Вы можете помочь мн, никто другой не можетъ, но вы можете, я говорила вамъ это еще въ Париж. Замолвите за меня доброе словечко, заклинаю васъ! Вы даже пальцемъ не пошевелили для того, чтобы сколько-нибудь помочь мн, не то я бы уже объ этомъ знала. Все теперь въ вашихъ рукахъ. Пускай ваша сестра прідетъ во мн, и я спасена. Женщины безжалостны, безжалостны, и вы также безжалостны. Не то, чтобы ваша сестра была бы такая важная птица, у меня есть въ числ знакомыхъ боле важныя персоны, но она единственная женщина, которая обо мн знаетъ. Она знаетъ, что она знаетъ, и онъ знаетъ, что она ко мн не детъ. И вотъ она меня убиваетъ, просто убиваетъ! Я отлично понимаю, что ему нужно, я все сдлаю, все ршительно, я буду примрная жена. Старуха будетъ обожать меня, когда узнаетъ меня въ дйствительности, какъ глупо, что она не понимаетъ этого. Все что было — прошло, это все отошло отъ меня, это жизнь другой женщины, которой больше нтъ. Вотъ то, чего я всегда хотла, я знала, что когда-нибудь найду это. Что могла я длать въ тхъ ужасныхъ мстахъ? Мн приходилось мириться съ тмъ, что есть. Но теперь я попала въ благородную страну. Я прошу васъ: будьте во мн справедливы, вы всегда были ко мн несправедливы, вотъ зачмъ я пригласила васъ.

Литльмору вдругъ перестало быть скучно, но за то въ его чувствахъ воцарилась такая путаница, что трудно было сразу въ нихъ разобраться. Невозможно было не быть тронутымъ. Она дйствительно хотла исправиться, какъ говорила. Но люди не мняютъ своей природы, они мняютъ только свои желанія, идеалы, стремленія. Ея безсвязный, но страстный протестъ доказывалъ, что она въ самомъ дл желала стать порядочной женщиной.

Но бдняжка, не смотря на вс свои усилія, была осуждена, какъ говорилъ когда-то Литльморъ, остановиться на полдорог. Краска бросилась въ лицо ея гостю въ то время, какъ онъ слушалъ ея признанія, гд вся тревога происходиба отъ эгоизма. Она не очень хорошо вела себя въ первую пору своей жизни, но, разумется, ей не зачмъ было становиться передъ нимъ на колни.

— Мн очень тяжело слушать все это,— оказалъ онъ.— Ничто не обязываетъ васъ говорить мн все это. Вы совсмъ неправильно толкуете мое поведеніе, мое вліяніе.

— О! да! вы хитрите! вы все хитрите!— закричала она, яростно отбросивъ подушку дивана, на которую опиралась.

— Выходите замужъ за кого хотите!— вскричалъ Литльморъ, почти съ гнвомъ, вскакивая съ мста.

Онъ не усплъ проговорить это, какъ дверь отворилась, и слуга доложилъ о приход сэра Артура Димена. Баронетъ вошелъ съ нкоторой торопливостью, но остановился, какъ вкопанный, увидя, что миссисъ Гедвей не одна. Однако, когда онъ узналъ Литльмора, то издалъ какое-то восклицаніе, которое можно было принять за привтствіе. Миссисъ Гедвей, вставшая съ мста при его появленіи, необыкновенно серьезно глядла то на одного, то на другого своего гостя. Затмъ съ видомъ особы, которую оснило внезапное вдохновеніе, всплеснула руками и вскричала:— Какъ я рада, что вы сошлись вмст! еслибы я нарочно устроила это, то оно не могло бы быть боле кстати!

— Если бы вы нарочно устроили это?— повторилъ сэръ Артуръ, вопросительно хмуря свой высокій, блый лобъ, между тмъ какъ у Литльмора явилось убжденіе, что она дйствительно устроила это нарочно.

— Я поступлю совершенно необычно,— продолжала она, и глаза ея засверкали, какъ будто въ подтвержденіе ея словъ.

— Вы взволнованы, я боюсь, что вы нездоровы.

Сэръ Артуръ стоялъ со шляпой и съ тросточкой въ рукахъ и былъ, очевидно, очень недоволенъ.

— Это чудесный случай, вы должны меня извинить, если я имъ воспользуюсь.

И она нжно, трогательно взглянула на баронета.

— Я давно, давно желала этого, быть можетъ, вы догадывались, что я этого желаю. М-ръ Литльморъ знакомъ со мной издавна, онъ старинный, хорошій мой знакомый. Я говорила вамъ это въ Париж, вы помните? къ тому же онъ единственный мой знакомый, и я желаю, чтобы онъ вступился за меня.

Глаза ея обратились на Литльмора съ такой кротостью, что она только сильне выдавала свое нахальство, хотя видимо дрожала. Она теперь опять улыбалась.

— Онъ единственный мой знакомый,— продолжала она,— я очень жалю объ этомъ, мн бы хотлось, чтобы вы узнали и другихъ. Но я совсмъ одинока здсь и должна довольствоваться тмъ, что есть. Мн такъ хочется, чтобы кто-нибудь другой, кром меня, поговорилъ вамъ обо мн. Обыкновенно женщины просятъ рекомендаціи у родныхъ, у другихъ женщинъ. Я этого не могу сдлать, я очень объ этомъ сожалю, но это мое несчастіе, а не моя вина. Никого изъ моихъ близкихъ здсь нтъ, я бдная, одинокая женщина. Но м-ръ Литльморъ скажетъ вамъ, что знавалъ меня много лтъ сряду. Онъ скажетъ вамъ, знаетъ ли онъ что-нибудь… можетъ ли онъ что-нибудь сказать противъ меня. Онъ давно хотлъ этого, но не считалъ возможнымъ брать на себя иниціативу. Вы видите, м-ръ Литльморъ, что я отношусь къ вамъ, какъ къ старому другу. Я оставлю васъ вдвоемъ съ сэромъ Артуромъ. Вы оба меня извините.

Выраженіе ея лица, обращеннаго въ сторону Литльмора, когда она высказывала это диковинное предложеніе, напоминало выраженіе лица мага, когда онъ произноситъ заклинаніе. Она еще разъ улыбнулась сэру Артуру и вышла изъ комнаты.

Оба господина очутились въ необычайномъ положеніи, въ какое она ихъ поставила. Никто изъ нихъ даже не тронулся съ мста, чтобы заперетъ за ней дверь. Она сама заперла ее, и съ минуту царствовало глубокое, многозначительное молчаніе. Сэръ Артуръ Дименъ блдный какъ смерть глядлъ въ роль.

— Я поставленъ въ невозможное положеніе,— проговорилъ наконецъ Литльморъ,— и полагаю, что вы, такъ же какъ и я, не согласитесь подчиниться ему.

Баронетъ сохранялъ ту же позу, онъ не поднималъ глазъ и не говорилъ. Безъ сомннія, онъ не могъ воспользоваться настоящимъ положеніемъ, но вмст съ тмъ ему до смерти хотлось знать, какимъ образомъ отнесется этотъ непостижимый американецъ, который былъ и порядоченъ, и вмст съ тмъ какъ будто и легкомысленъ, фамильяренъ и вмст съ тмъ непроницаемъ, къ вызову миссисъ Гедвей.

— Желаете вы предложить мн какіе-нибудь вопросы?— продолжалъ Литльморъ.

Тутъ сэръ Артуръ поднялъ голову. Литльморъ уже раньше видлъ у него такое выраженіе въ глазахъ. Онъ описывалъ его Уотервилю посл посщенія его баронетомъ въ Париж. Но теперь къ нему примшивалось еще многое другое: стыдъ, досада, гордость, но главное все-таки оставалось: страстное желаніе узнать истину:

‘Боже мой! какъ я скажу ему!’ восклицалъ внутренно Литльморъ.

Колебаніе сэра Артура было очень кратно, но Литльморъ слышалъ какъ стучали часы, пока оно длилось.

— Конечно, не желаю!— отвтилъ молодой человкъ тономъ холоднаго, почти дерзкаго удивленія.

— Если такъ, то прощайте.

— Прощайте.

И Литльморъ разстался съ сэромъ Артуромъ. Онъ ждалъ, что столкнется съ миссисъ Гедвей на лстниц, но вышелъ изъ дому безъ помхи.

На другое утро, посл завтрака, когда онъ собирался уходить, почтальонъ подалъ ему письмо. Литльморъ вскрылъ и прочиталъ его на подъзд, на что потребовалась всего только одна минута. Вотъ что писала миссисъ Гедвей:

‘Любезный м-ръ Литльморъ, вамъ интересно будетъ узнать, что я выхожу замужъ за сэра Артура Димена, и что наша свадьба произойдетъ какъ только этотъ глупый парламентъ закроется. Но пока мы держимъ это въ секрет, и я уврена, что могу разсчитывать на вашу безусловную скромность. Искренно преданная вамъ — Нанси Гедвей.

‘P. S. Онъ сдлалъ мн страшную сцену за вчерашнее, но вечеромъ пріхалъ снова и извинился. Вотъ какъ все это случилось. Онъ не хотлъ сказать мн, что произошло между вами и просилъ не упоминать объ этомъ. Мн все равно, я знала, что вы скажете!’

Литльморъ положилъ письмо въ карманъ и пошелъ дальше. Онъ вышелъ по разнымъ дламъ, но позабылъ о нихъ, и прежде, нежели опомнился, очутился въ Гайдъ-Парк. Онъ оставилъ въ сторон экипажи и всадниковъ и пошелъ въ Кенсингтонскіе сады, которые обошелъ кругомъ. Онъ былъ сильне раздосадованъ, чмъ это ожидалъ. Теперь, когда Нанси Бекъ достигла своей цли, ея удача бсила его, и онъ почти сожаллъ, что не сказалъ сэру Артуру: ‘Ну, да, она женщина очень дурного поведенія’. Какъ бы то ни было, а теперь дло сдлано, и они оставятъ его въ поко. Прогулка разсяла его досаду, и прежде, чмъ онъ пошелъ но своимъ дламъ, онъ пересталъ думать о м-съ Гедвей. Онъ пришелъ домой въ шесть часовъ, я слуга, отворившій ему дверь, сказалъ, что миссисъ Дольфинъ проситъ его пожаловать въ гостиную. ‘Это новая ловушка!’ подумалъ онъ, но тмъ не мене пошелъ, куда его приглашала. Входя въ гостиную, гд находилась миссисъ Дольфинъ, онъ увидлъ, что у нее гостья. Эта гостья, которая, повидимому, собиралась уходить, была высокая, пожилая женщина, и об дамы стояли посреди комнаты.

— Я такъ рада, что ты вернулся,— сказала миссисъ Дольфинъ брату, избгая его взгляда,— я желала представить тебя лэди Дименъ и надялась, что ты ее еще застанешь. Неужели вы такъ спшите… останьтесь еще немного,— обратилась она къ своей гость, и не дожидаясь отвта, прибавила торопливо:— извините меня, я на минуту должна оставить васъ. Я сейчасъ ворочусь.

Прежде, чмъ Литльморъ усплъ опомниться, онъ очутился наедин съ лэди Дименъ и понялъ, что такъ какъ онъ не захотлъ къ ней отправиться, она сама къ нему пріхала. Но тмъ не мене результатомъ итого было то, что онъ сказалъ себ, что сестра его способна хитрить не хуже Нанси Бекъ!

— ‘Ахъ! она должно быть очень страдаетъ’,— подумалъ онъ, взглянувъ на лэди Дименъ. Она казалась деликатной и скромной, даже застнчивой, насколько высокая, спокойная женщина горделиваго вида можетъ казаться застнчивой. Она до такой степени отличалась отъ миссисъ Гедвей, что ему стало ее жаль. Она, не теряя времени, прямо приступила къ длу. Она, очевидно, сознавала, что въ томъ положеніи, въ какое она себя поставила, всего лучше быть какъ можно проще и дловите.

— Я очень рада видть васъ. Я желаю спросить васъ: можете ли вы дать мн нкоторыя свднія объ особ, которую вы знаете, и о которой я писала м-съ Дольфинъ. Я говорю о миссисъ Гедвей.

— Прошу васъ ссть,— пригласилъ Литльморъ.

— Нтъ, благодарю васъ. Мн некогда.

— Могу я спросить, почему вы спрашиваете меня объ этомъ?

— Разумется, я должна сообщить вамъ причину, я боюсь, что мой сынъ женится на ней.

Литльморъ растерялся на минуту, онъ понялъ, что она не знаетъ новости, сообщенной ему въ записк миссисъ Гедвей.

— Она вамъ не нравится?— спросилъ онъ, невольно преувеличивая удивленіе въ своемъ голос.

— Вовсе нтъ,— отвтила лэди Дименъ, улыбаясь и глядя на него. Улыбка ея была кроткая, безъ досады. Литльморъ подумалъ,— какая она красивая.

— Что вамъ угодно отъ меня узнать?— спросилъ онъ.

— Считаете ли вы ее порядочной женщиной?

— Какая вамъ можетъ быть отъ этого польза? неужели мое мнніе можетъ повліять на ходъ событій?

— Мн не будетъ никакой пользы, если мнніе ваше окажется благопріятнымъ. Но если нтъ, то я скажу моему сыну, что единственный человкъ въ Лондон, который ее знаетъ боле шести мсяцевъ, считаетъ ее дурной женщиной.

Этотъ эпитетъ въ устахъ леди Дименъ не вызвалъ протеста со стороны Литльмора. Онъ вдругъ совпалъ необходимость высказать голую правду, какъ тогда, когда онъ отвтилъ на вопросъ Руперта Уотервиля въ Thtre-Franais.

— Я не считаю миссисъ Гедвей порядочной женщиной,— сказалъ онъ.

— Я была уврена, что вы это скажете.

Лэди Дименъ, какъ будто нсколько задыхалась.

— Я ничего не скажу боле, ни одного слова. Это мое мнніе. Не думаю, чтобы оно могло принести вамъ пользу.

— А я думаю, что да. Я желала только услышать его изъ вашихъ собовенныхъ устъ. Въ этомъ все дло,— отвтила лэди Дименъ.— Я очень вамъ обязана.

И она протянула ему руку, посл чего онъ молча проводилъ ее до дверей.

Онъ не чувствовалъ сожалнія, раскаянія въ томъ, что сказалъ, а скоре облегченіе. Быть можетъ потому, что считалъ, что отъ словъ его ничто не перемнится. Перемна заключалась только въ одномъ: въ его собственныхъ воззрніяхъ на приличія. Онъ попросилъ сестру, которая удивлялась короткости его свиданія съ лэди Дименъ, уволить его отъ всякихъ вопросовъ по этому поводу. Но миссисъ Дольфинъ нсколько дней пребывала въ счастливой увренности, что неприличная американка не скомпрометируетъ ея родину въ глазахъ англійскаго общества.

Увренность ея длилась, однако, не долго. Перемны никакой не воспослдовало, быть можетъ, потому, что было слишкомъ поздно. Въ первыхъ числахъ іюня Лондонъ узналъ не то, что сэръ Артуръ Дименъ женится на м-съ Гедвей, но то, что эта чета уже обвнчана секретнымъ и нерасторжимымъ образомъ. Лэди Дименъ не подала признака жизни, она ухала въ деревню.

— Я думаю, что ты могъ бы помшать этому,— сказала м-съ Дольфивъ, съ блднымъ лицомъ, брату.— Теперь, конечно, вся ея прежняя жизнь обнаружится.

— Да! и это сдлаетъ только то, что за ней будутъ бгать боле, чмъ когда-либо!— отвчалъ Литльморъ, съ циническимъ смхомъ.— Посл своего короткаго свиданія съ старшей лэди Дименъ, онъ не считалъ себя въ прав сдлать визитъ младшей. И такимъ образомъ никогда не узналъ, да поправд сказать и не интересовался этимъ, простила ли она ему въ упоеніи своимъ успхомъ.

Уотервиль — странно сказать — былъ положительно скандализированъ этимъ успхомъ. Онъ считалъ, что никакъ не слдовало допускать, чтобы м-съ Гедвей вышла замужъ за доврчиваго джентльмена, и говоря объ этомъ съ Литльморомъ, употребилъ то же выраженіе, какъ и м-съ Дольфинъ. По его мннію, Литльморъ могъ помшать этому браку.

Онъ говорилъ съ такимъ азартомъ, что Литльморъ пристально поглядлъ на него, такъ пристально, что тотъ покраснлъ.

— Ужъ не собирались ли вы сами на ней жениться?— спросилъ онъ своего пріятеля.— Дорогой другъ мой, вы въ нее влюблены! вотъ отъ чего вы такъ горячитесь.

Но Уотервиль съ негодованіемъ, хотя и покраснвъ еще сильне, отвергъ это.

Немного времени спустя до него дошли слухи изъ Нью-Іорка, что тамошнее общество начинаетъ интересоваться тмъ,— что такое случилось съ миссисъ Гедвей?

А. Э.

‘Встникъ Европы’, NoNo 1—2, 1884

ОСАДА ЛОНДОНА

Читайте также: