Описание земли Камчатки, Стеллер Георг Вильгельм, Год: 1774 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 452 минут(ы)

Г.-В. Стеллер

Описание земли Камчатки

Стеллер, Г.-В. Описание земли Камчатки / Г. В. Стеллер. — Петропавловск-Камчатский: Холдинговая компания ‘Новая книга’, 2011. — 576 с. — (Б-ка ‘Новой книги’. Серия ‘Камчатка в описаниях путешественников’).

Текст труда Г.-В. Стеллера печатается по изданию: Стеллер Георг Вильгельм. Описание земли Камчатки. — Петропавловск-Камчатский: Камчатский печатный двор. Книжн. Изд-во, 1999.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Гропянов Е. В. От издательства

Георг Вильгельм Стеллер

ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ

Мелекесцев И. В. Предисловие. Г.-В. Стеллер и Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга

МАТЕРИАЛЫ К ИСТОРИИ СТРАНЫ КАМЧАТКИ, ЕЕ ЖИТЕЛЕЙ, ИХ НРАВОВ, НАИМЕНОВАНИЙ, ОБРАЗА ЖИЗНИ И РАЗЛИЧНЫХ ОБЫЧАЕВ О САМОЙ СТРАНЕ КАМЧАТКЕ О РЕКАХ, ОЗЕРАХ, КЛЮЧАХ, ГОРАХ, ЛЕСАХ, РАВНИНАХ И ДИКИХ ЖИВОТНЫХ, РЫБАХ, ПТИЦАХ, РАСТЕНИЯХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ, ОБ ИХ НАЗВАНИЯХ, НРАВАХ И СВОЙСТВАХ

Первая глава. О реках

Вторая глава. О водных ключах страны Камчатки

Третья глава. О горах

Четвертая глава. О многообразных и разнородных местностях на Камчатке

Пятая глава. О погоде на Камчатке

Шестая глава. О здоровье жителей, равно как об их болезнях и целебных средствах.

Седьмая глава. О минералах и об ископаемых страны Камчатки.

Восьмая глава. О деревьях, кустарниках и растениях страны Камчатки

Девятая глава. О морских растениях и растительных продуктах, выбрасываемых на берег окружающим Камчатку морем, об их пользе и употреблении

Десятая глава. О морских животных, которых ловят у камчатских берегов, о приносимой ими пользе и об их употреблении

Одиннадцатая глава. О сухопутных камчатских животных

Двенадцатая глава. О камчатских рыбах

Тринадцатая глава. О некоторых морских насекомых, употребляемых на Камчатке в пищу

Четырнадцатая глава. О камчатских птицах

Пятнадцатая глава. О морских птицах

Шестнадцатая глава. О водяных птицах

Семнадцатая глава. О сухопутных птицах

Восемнадцатая глава. О камчатских насекомых и об относящихся к ним тварях.

Девятнадцатая глава. О русских и об ительменских острогах и жилищах на Камчатке

Двадцатая глава. Об ительменских острогах

Двадцать первая глава. О первоначальном присоединении Камчатки

Двадцать вторая глава. О состоянии страны Камчатки до присоединения

Двадцать третья глава. О происхождении ительменов

Двадцать четвертая глава. О религии ительменов

Двадцать пятая глава. О характере, наклонностях, добродетелях и пороках ительменов

Двадцать шестая глава. О сложении, фигуре и телесных свойствах ительменов…

Двадцать седьмая глава. Об одежде ительменов, как мужской, так и женской

Двадцать восьмая глава. О работах и трудах ительменов и о потребных для того инструментах и приемах.

Двадцать девятая глава. О жизненном укладе, пище, напитках, столовой посуде, способах и привычках ительменов принимать пищу

Тридцатая глава. О празднествах и развлечениях ительменов.

Тридцать первая глава. О брачных обрядах ительменов.

Тридцать вторая глава. О рождении и воспитании детей у ительменов.

Тридцать третья глава. О делах политических и о том, как по естественному праву живущие in statu naturali (в первобытном состоянии) ительмены решают возникающие между ними недоразумения

Тридцать четвертая глава. О делении времени у ительменов

Тридцать пятая глава. Об ительменских медикаментах

Тридцать шестая глава. О путешествиях по Камчатке.

Тридцать седьмая глава. О коммерции на Камчатке, о вывозимых и ввозимых товарах и других предметах, которые остаются без применения и с пользою могут быть введены в коммерцию

Иллюстрации

Публикации Г.-В. Стеллера и о Г.-В. Стеллере.

Сокращения, использованные в комментариях

Комментарии

Георг Вильгельм Стеллер

Описание земли Камчатки

ПРЕДИСЛОВИЕ

Г.-В. Стеллер и Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга

Георг Вильгельм Стеллер (10.03.1709—12.11.1746) родился в Германии. Он впервые попал на Камчатку осенью 1740 г., высадившись 20 сентября с галиота ‘Охотск’ в устье р. Большой на западном побережье полуострова. Это самый неординарный и самый результативный участник Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга. Он был единственным дипломированным ученым-натуралистом, который в 1740—1744 гг. исследовал Камчатку, — ‘адъюнктом истории натуральной’, что по современной табели о рангах соответствует члену-корреспонденту Российской академии наук. Его начальники по Камчатской экспедиции, академики И.-Г. Гмелин и Г.-Ф. Миллер, остались в Сибири. Они только снабдили Г.-В. Стеллера подробной инструкцией, в которой определялся круг его обязанностей и задач по исследованию Камчатки.

Однако научная работа Г.-В. Стеллера как участника экспедиции началась еще задолго до прибытия на Камчатку, когда он со своими помощниками путешествовал по Сибири с июня 1738 до середины 1740 г., подробно описав весь свой путь, и совершил несколько весьма удачных поездок с исследовательскими целями. В 1738 г. он работал в окрестностях Иркутска и Забайкалье: ‘…за Байкалом озером чинены ботанические и прочие, касающиеся до истории натуральной, географической и политической наблюдения, и дорога, по которой лежал путь, географическим образом… описана’. В 1740 г. побывал в верховьях Лены.

Поражает разносторонность исследований, проведенных здесь Г.-В. Стеллером: от сведений о сибирской народной медицине, детального описания животных и растений, их классификации, до сбора материалов по истории ‘политической’. Причем, каждый этап его путешествий завершался обязательным написанием научных сочинений, по большей части пионерных, так как практически вся Сибирь в первой половине XVIII в. была, по сути дела, настоящим белым пятном.

Во всем этом Г.-В. Стеллеру помогала молодость, его удивительная неприхотливость, фантастическая трудоспособность и пунктуальность. Так, академик И.-Г. Гмелин, хорошо знавший Г.-В. Стеллера, в своем путевом дневнике писал: ‘Он никакой одеждой себя не обременял… довольствовался очень малым… имел всего один горшок, заполнявшийся всеми продуктами, которыми он располагал… Готовил все сам, и по обстоятельствам в его горшке находились суп, овощи и рыба… При этом мы заметили, какой бы беспорядочный образ жизни он не вел, в работе был пунктуальным и все выполнял неутомимо. Исследования были для него легки, и он мог работать целый день без пищи и питья, когда он рассчитывал на успех в своих научных занятиях’ (цитируется в сокращенном варианте по предисловию Б. П. Полевого к изданию книги Г.-В. Стеллера ‘Описание земли Камчатки’, 1999, с. 10, далее: Г.-В. Стеллер ‘Описание…’, 1999).

Интересовался Г.-В. Стеллер и Камчаткой. Изучал полученные материалы академического отряда Второй Камчатской экспедиции, знакомился с рапортами своего будущего камчатского коллеги — студента Степана Крашенинникова (впоследствии академика), который уже проводил с 1737 г. исследования на территории полуострова. Правда, первая встреча Г.-В. Стеллера с С. П. Крашенинниковым состоялась лишь осенью 1740 г. в Большерецке. По приказу Г.-Ф. Миллера и И.-Г. Гмелина С. П. Крашенинников был передан ему в подчинение, получил Г.-В. Стеллер в свое распоряжение и все материалы исследований С. П. Крашенинникова, выполненных им в 1737—1741 гг.

Установить, каковы были реальные взаимоотношения на Камчатке начальника — адъюнкта Г.-В. Стеллера и подчиненного — студента С. П. Крашенинникова, вряд ли удастся, поскольку никаких документов и письменных свидетельств на этот счет не существует. В связи с чем разные исследователи, изучавшие биографии обоих ученых, выдвигают свои (естественно, предполагаемые) версии их взаимоотношений: от враждебных до вполне доброжелательных (см. подробнее предисловие Б. П. Полевого к ‘Описанию…’. Стеллер Г.-В. 1999). Биограф Г.-В. Стеллера зоолог L. Stejneger в своей книге (1936) высказал мнение, что между Г.-В. Стеллером и С. П. Крашенинниковым сразу установились неприязненные отношения: Крашенинников был недоволен тем, что ему пришлось отдать начальнику материалы своих многолетних исследований Камчатки, а Г.-В. Стеллер, якобы, видел в своем подчиненном сильного соперника и постарался быстро от него избавиться. Другого мнения придерживались известный историк, знаток истории Сибири, доктор исторических наук А. И. Андреев — тоже биограф Г.-В. Стеллера и солидарный с ним доктор исторических наук Б. П. Полевой. В доказательство своей правоты они приводят следующие соображения, достаточно логично выстроенные.

1. Предполагается, что С. П. Крашенинникову не могло быть приятным, что он должен был передать Г.-В. Стеллеру материалы и результаты своих исследований, но он заранее готовился к подобной ситуации и ничего необычного в этом не видел. Тем более, что Г.-В. Стеллер не запрещал Крашенинникову пользоваться и всеми своими записями.

2. Крашенинников, хотя и на короткое время, получил в лице Стеллера прекрасного учителя по многим вопросам естествознания, который охотно делился с ним своими знаниями, особенно в ботанике.

3. Стеллер выручил Крашенинникова и в финансовом отношении, добившись у большерецкого начальства выплаты причитавшегося ему жалования за три года.

4. Студент Алексей Горланов, постоянно бывший вместе с С. П. Крашенинниковым и Г.-В. Стеллером на Камчатке и подробно сообщавший Г.-Ф. Миллеру обо всех событиях, ни о каких неприязненных отношениях между ними не упоминает.

5. Наконец, в монографии С. П. Крашенинникова ‘Описание земли Камчатки’, одноименной с монографией Г.-В. Стеллера, имеется более 50 ссылок на работу последнего. Причем, все ссылки сделаны в очень корректной форме.

Поэтому автору настоящего предисловия представляется более предпочтительной вторая версия, так как и Стеллер, и Крашенинников, судя по энтузиазму, с которым они проводили исследования несмотря на громадные трудности и лишения, и полученным прекрасным результатам, думали, прежде всего, о пользе науке.

По прибытии на Камчатку Г.-В. Стеллер сразу включился в работу. Сам он уже в январе 1741 г. на собаках отправился изучать флору и фауну юго-западного побережья полуострова вплоть до мыса Лопатка, а С. П. Крашенинникова послал в Нижне-Камчатск готовить базу для проведения совместных исследований в низовьях р. Камчатки.

Но продолжить начатые путешествия на Камчатке в 1741 г. Г.-В. Стеллеру не удалось. Вернувшись из поездки на охотское побережье в Большерецк, он получил от В.-Й. Беринга предложение принять участие в плавании в 1741 г. к берегам Америки. Как ученый авантюрного (в лучшем понимании этого слова) склада Г.-В. Стеллер, конечно, сразу дал согласие: совсем неизведанная тогда северо-западная часть американского материка была для него явно привлекательнее, чем более изученная к тому времени и доступная Камчатка.

Это плавание оказалось самым тяжелым в жизни, в моральном и физическом отношении, испытанием для Г.-В. Стеллера, судя по его опубликованному в 1793 г. в Германии подробному ‘Дневнику путешествия из Петропавловской гавани к западным берегам Америки и приключений на обратном пути’, который он начал вести с первого дня своего путешествия 1741—1742 гг. В России ‘Дневник…’ Г.-В. Стеллера был издан только в 1995 г.

Пакебот ‘Св. Петр’, на котором находился Г.-В. Стеллер, вышел из Авачинской губы 5 июня 1741 г. и до середины июля безрезультатно искал несуществующую землю Гамы, которая по тогдашним представлениям якобы составляла часть северо-западного побережья Америки и которую должна была обследовать Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга. Сложившаяся ситуация, естественно, сильно раздражала деятельную натуру Г.-В. Стеллера, который все это время оставался ‘безработным’. Не сложились у него отношения и с командованием судна, которое с ним чаще всего не считалось, даже когда он был прав. Так было, например, когда Г.-В. Стеллер утверждал, что первым увидел землю еще 15 июля 1741 г., но никто ему не поверил. На самом деле, это действительно оказался остров Каяк у северо-западного побережья Северной Америки.

Особенно был недоволен Г.-В. Стеллер краткостью пребывания на вновь открытой американской земле: ‘Время, затраченное на исследование, находилось в таком отношении ко времени подготовительных работ: десять лет было затрачено на приготовление к этой великой задаче, а десять часов — на саму работу’. Однако и 10 часов Г.-В. Стеллер использовал в полной мере. Это хорошо, в частности, видно даже на примере описания результатов его ‘прогулки’ по только что открытому российскими исследователями острову Каяк у американского материка: ‘Через полчаса мы (Г.-В. Стеллер и казак Фома Лепехин. — И. М.) достигли места, покрытого нарезанной травой. Я немедленно убрал траву и нашел под ней прикрытие из камней. Убрав их, мы натолкнулись на слой древесной коры, уложенной прямоугольником, длиной в три сажени, шириной в две сажени, поверх жердей. Жерди покрывали погреб глубиной в две сажени, в котором заключались следующие предметы:

1) Лукошки (изготовленные из древесной коры сосуды) высотой в полтора локтя, наполненные копченой рыбой из породы лососевых, которая водится также на Камчатке и в Охотске и носит по-тунгусски название ‘нерка’, а на Камчатке обозначается общим названием ‘красной рыбы’.

2) Запас ‘сладкой травы’, из которой на Камчатке гонят вино. Она была приготовлена весьма чисто и аккуратно, гораздо лучше, чем приходилось когда-либо видеть на Камчатке. По вкусу она также далеко превосходила камчатскую.

3) Различного сорта травы, наподобие конопли, очищенные от луба. Полагаю, что это — крапива, растущая здесь в изобилии и, возможно, идущая, как и на Камчатке, на изготовление сетей.

4) Сушеная заболонь лиственницы или ели, свернутая в трубку и высушенная. Она не только в Сибири, но и в России до Хлынова и до Вятки в голодные годы идет в пищу.

5) Большие связки ремней из морской капусты, при испытании они оказались необычайно крепкими и прочными. Помимо этого, я нашел еще несколько стрел, по размеру далеко превышавшие стрелы камчадалов и сходные с тунгусскими и татарскими стрелами, очень гладко выструганные и выкрашенные в черный цвет, так что можно по ним заключить о наличии у туземцев железных инструментов’.

За те же 10 часов ‘прогулки’ по о. Каяк Г.-В. Стеллер собрал, а затем описал и определил 160 видов растений.

Найденные Г.-В. Стеллером предметы материальной культуры американских аборигенов и короткие встречи с ними позволили ему сделать предварительный (но в целом правильный) вывод о том, что они являются выходцами с азиатского материка. Азиатские корни алеутов и эскимосов Алеутских островов и Аляски однозначно подтверждены и современными исследованиями.

Следует также отметить, что Г.-В. Стеллера можно считать (см. выше) и сооткрывателем (15 июля 1741 г.), наряду с экипажем ‘Святого Павла’ под командованием А. И. Чирикова, и тоже 15 июля 1741 г., Северо-Западной Америки. Первый совершил это в районе о. Каяк, а второй — в районе о. Принца Уэльского. Г.-В. Стеллер первым же увидел 15 июля 1741 г. и гору Святого Илии — высшую точку Северной Америки.

Очень тяжело во время первого плавания пришлось Г.-В. Стеллеру и в моральном плане. Дело в том, что официально В. Беринг пригласил его в состав экспедиции для решения ограниченной задачи — в качестве ‘рудознатца’ для разыскивания драгоценных минералов. Планы же самого Г.-В. Стеллера как ученого-естествоиспытателя были гораздо обширнее. Кроме того, такое отношение к нему усугублялось независимым и деятельным характером ученого, настойчивостью в достижении поставленных целей. Пребывание Г.-В. Стеллера на судне ‘Св. Петр’ вылилось в постоянный и непрерывный конфликт с большинством командиров, перед которыми стояли иные задачи. Во многом по этой причине Г.-В. Стеллеру было запрещено высаживаться после 20 июля на берег для проведения исследований, хотя плавание вдоль американского побережья продолжалось до 25 сентября 1741 г., а члены команды неоднократно видели американских аборигенов и даже общались с ними. Не принимались во внимание и многие справедливые замечания и советы Г.-В. Стеллера, о чем он не раз писал в своем ‘Дневнике…’. Из-за большой потери времени при поисках земли Гамы, непогоды, начавшейся цинги, проблем с высадкой детальные наземные исследования практически никем не проводились. Однако было открыто много островов, расположенных вблизи побережья. Одна из групп островов получила название Шумагинских по фамилии умершего 31 августа 1741 г. и похороненного там матроса Никиты Шумагина. Однако главные испытания и чудовищные трудности начались для Г.-В. Стеллера и всей команды ‘Св. Петра’ позже, на обратном пути, при возвращении на Камчатку.

В сентябре корабль попал в полосу непрерывных штормов, и к 4 октября многие из его команды заболели, не хватало продовольствия, люди стали умирать. По свидетельству штурмана корабля Свена Вакселя, редкий день проходил, когда бы не приходилось бросать в море покойников. Из-за постоянной непогоды было невозможно определить местонахождение корабля, паруса полностью износились, а заменить их было некому, так как больные матросы не были способны на это. По словам С. Вакселя, ‘корабль плыл, как кусок мертвого дерева, почти безо всякого управления, и шел по воле волн и ветра’. В таком ужасном состоянии корабль дрейфовал до 4 ноября 1741 г., когда стала видна земля — высокие горы, покрытые снегом. Это была не Камчатка, как предполагалось первоначально, а необитаемый остров, названный впоследствии именем Беринга.

6 ноября С. Ваксель и Г.-В. Стеллер с несколькими матросами высадились на берег, чтобы найти место, куда можно было бы поместить больных. Сейчас это место на беринговоморском побережье острова Беринга носит название бухта Командор. После высадки команда ‘Св. Петра’ осталась здесь на исключительно трудную зимовку, здесь умер 8 декабря и был похоронен Витус Беринг.

Несмотря на выпавшие трудности и лишения, болезнь Г.-В. Стеллер не прекращал научную деятельность, совершая многочисленные маршруты по острову, изучая его рельеф, животный и растительный мир. Он даже обошел пешком весь остров по периметру, вдоль береговой линии. Насколько тщательными были исследования Г.-В. Стеллера, можно судить, например, по составленному им каталогу растений о. Беринга, который содержит описание 218 наименований. Стеллер описал последствия двух случившихся во время зимовки сильных землетрясений и первым обнаружил на суше, на высоте около 60 м над уровнем моря, плавник, кости китов и морских коров — свидетельство катастрофического цунами.

Ученый впервые открыл, описал и зарисовал морскую корову, еще жившую тогда на острове. Это описание — единственное в мировой научной литературе. В настоящее время этот вид носит имя Rhitina borealis Stellen. Помогал Г.-В. Стеллер своим спутникам и как врач, лечил их. По результатам проведенных исследований им был написан капитальный труд ‘Топографическое и физическое описание острова Беринга’, а полученные материалы по морским животным вошли в его сочинение ‘О морских животных’.

Вынужденное пребывание членов экспедиции на о. Беринга продолжалось до 13 августа 1742 г., когда построенный ими из сохранившихся частей пакетбота ‘Св. Петр’ новый небольшой корабль — гукор под тем же названием отошел от острова. 26 августа гукор ‘Св. Петр’ с большими трудностями, едва не утонув, дошел до Авачинской губы. Из 77 членов команды ‘Св. Петра’, ушедших в плавание в 1741 г., в живых осталось 46 человек.

После возвращения на Камчатку Г.-В. Стеллер продолжил здесь свои научные исследования. Он совершил несколько маршрутов по Камчатке, в большинстве случаев одиночных, безо всякого сопровождения. Одно из них было на южную Камчатку и самый северный остров Курильской гряды — Шумшу. Он увидел дымящиеся вулканы Кошелевский и Камбальный, которые в то время либо извергались, либо интенсивно фумаролили, и на которые он собирался подняться в 1743 г. Описал Г.-В. Стеллер и землетрясения в ноябре 1742 г. Одно из них на о. Шумшу сопровождалось цунами. Побывал Г.-В. Стеллер и в долине р. Камчатки. Но многие его планы так и не были реализованы. Он не смог подняться, как предполагал, на Камбальный и Кошелевский вулканы. Не исследовал, хотя и очень этого хотел для подтверждения своих представлений о причине высокой температуры горячих ключей, воду из кратерного озера на вершине вулкана Опала, а также из других кратерных озер. Не был Г.-В. Стеллер и на севере Камчатки.

Основное же свое внимание Г.-В. Стеллер уделил разработке структуры и написанию самого капитального своего труда — ‘Описание земли Камчатки’, над которым он наиболее интенсивно работал зимой 1742—1743 гг. Это был классический труд по своему построению и всестороннему рассмотрению поставленных проблем, написанный на уровне лучших образцов научной литературы XVIII в.

В начальных разделах этого труда ‘Материалы к истории страны Камчатки, ее жителей, их нравов, наименований, образа жизни и различных обычаев’ и ‘О самой стране Камчатке’ приведены в кратком виде все известные Г.-В. Стеллеру данные об истории, населении и физической географии Камчатки, которые в более полном варианте изложены в последующих 37 главах.

Первые 18 глав можно условно объединить в часть первую, посвященную описанию всех природных компонентов Камчатки: климата, рельефа, гидрографии, животных и растений, важнейших природных процессов. Здесь наибольшую ценность представляет впервые изложенный в столь полном виде фактический материал, полученный как самим Г.-В. Спеллером, так и С. П. Крашенинниковым. Интересны и сами представления и научные гипотезы Г.-В. Стеллера, полностью соответствующие передовым научным воззрениям того времени. Причем, некоторые из них весьма оригинальны, хотя и ошибочны. Так, по Г.-В. Стеллеру, ‘…Камчатка полна подземных пещер и ходов, о наличии которых свидетельствуют как частые землетрясения, так и насыщенность почвы подобным редкими минералами, последние, воспламеняясь при внутреннем своем движении, могут вызывать величайшие изменения на поверхности земли’. И еще: ‘…начиная от реки Камчатки… огнедышащие и дымящиеся горы… продолжают тянуться… вплоть до Олюторского залива… Некоторые из них иногда вдруг разгораются и выбрасывают яркое пламя, иногда же бывает, что воспламеняются испарения, исходящие из гор и тянущиеся от одной из них к другой… бегущий в воздухе огонь как бы заставляет загораться дымящиеся горы… в этих случаях пожар скоро прекращается, а камень распадается на куски’.

Приведенные другие гипотезы, независимо от того, правильные они или ошибочные, вполне соответствуют самым передовым представлениям того времени о тех или иных процессах и явлениях.

Георг Вельгельм Стеллер полностью выполнил свою главную официальную задачу в качестве ‘рудознатца’, написал специальную главу ‘О минералах и ископаемых страны Камчатки’. А в главе ‘О водных ключах страны Камчатки’ первым из исследователей указал на наличие нефти на Камчатке. На поверхности горячих ключей ‘…наблюдаются плавающие куски земляной смолы и нефти. Местность эта раскинулась между мысом Кроноцким и Шипунским…’.

Однако поистине уникальной ценностью обладает вторая часть этого труда, посвященная, в целом, человеку: аборигенному населению Камчатки, казакам, их взаимоотношениям, религии, обычаям, делению времени и т. д. (главы 19—36). Дело в том, что за прошедшие примерно 270 лет после исследований Г.-В. Стеллера открытые и описанные им природные объекты по большей части не исчезли и не претерпели существенных изменений. Слишком мало прошло ‘геологического’ времени. Но люди, объекты их материальной культуры, одежда, жилища, жизненный уклад и вообще все, что связано с человеком, наоборот кардинально изменилось. Поэтому материалы и свидетельства, приведенные в книге, — единственные и неповторимые.

Не был равнодушен Г.-В. Стеллер и к судьбе коренных жителей Камчатки. В главе ‘О первоначальном присоединении Камчатки’ он с искренней болью описал, каким варварским способом это произошло. По его данным, в первой половине XVIII в. численность коренных жителей Камчатки уменьшилась в 12—15 раз, и он называет причины этого: помимо эпидемий, избиений, увода в плен — обнищание народа из-за хищнического истребления промысловых зверей и рыбы, водка, венерические болезни. Пытаясь помочь камчадалам, несправедливо обвиненным, по его мнению, за участие в бунте, он самовольно освободил их из заключения. За это Г.-В. Стеллер по распоряжению Сената был вызван из Соликамска, где проводил исследования, на допрос в Иркутск. По пути туда Г.-В. Стеллер и умер 12 ноября 1746 г. на 38-м году жизни.

Известно также, что перед началом плавания к берегам Северной Америки в 1741 г. он отправил в Санкт-Петербург письмо для подачи в Синод и Сенат о необходимости создания школ для ительменов, так как считал, что если они выучатся грамоте, то смогут лучше защищать свои права от произвола казаков и не будут бунтовать, как это неоднократно случалось раньше. Переводили же эти письма на русский язык студенты С. П. Крашенинников и А. Горланов. Синод поддержал прошение Г.-В. Стеллера и решил послать большую духовную миссию Иоасафа Хотунцевского, которой было поручено создать первые школы на Камчатке (более подробно об этом в статье Б. П. Полевого в журнале ‘Неизвестная Камчатка’, No 1 (7), 2005).

Георг Вильгельм Стеллер пробыл на Камчатке — в плавании на корабле ‘Св. Петр’ к берегам Северной Америки, на острове Беринга в общем целом всего менее четырех лет, с 20 сентября 1740 г. по 3 августа 1744 г., но сумел совершить за это время исключительно много и для Камчатки, и для всего Дальнего Востока России. Это прекрасно видно и по его посмертным публикациям, посвященным результатам исследований, которые он здесь проводил и которые до сих пор входят в золотой фонд научных работ общемирового значения. Все они не только интересны, но и уникальны, поскольку по большей части являются пионерными. Это его знаменитые труды: ‘О морских животных’ (1749) с детальным описанием открытой им вымершей ныне (последний экземпляр был убит в 1786 г.) морской коровы (Rhitina borealis Stellen), ‘Описание земли Камчатки’ (1774), ‘Топографическое и физическое описание острова Беринга’ (1774), ‘Дневник путешествия из Петропавловской гавани к западным берегам Америки и приключений на обратном пути’ (1793). К сожалению, Г.-В. Стеллер так и не узнал, что стал знаменитым. В архивах хранятся и не изданные до сих пор его сочинения.

Наряду с прекрасной книгой С. П. Крашенинникова ‘Описание земли Камчатки’ труды Г.-В. Стеллера и заимствованные оттуда другими исследователями материалы на протяжении длительного времени служили единственными источниками научной информации по этому гигантскому по площади региону.

Однако при всей значимости перечисленных трудов Г.-В. Стеллера особое место среди них занимает главный труд его жизни ‘Описание земли Камчатки’. В нем Г.-В. Стеллер обобщил и тщательно проанализировал все, что он знал о природе и населении Камчатки и Курильских островов, их открытии и освоении, а в главе ‘О коммерции на Камчатке, о вывозимых и ввозимых товарах и других предметах, которые остаются без применения и с пользой могут быть введены в коммерцию’ очень грамотно наметил перспективы дальнейшего развития исследованных территорий. Особо следует отметить, что классическая по построению рукопись этого труда Г.-В. Стелера послужила своего рода макетом для написания в 1749—1754 гг. еще одного, не менее знаменитого труда — прекрасной книги ‘Описание земли Камчатки’ академика Степана Петровича Крашенинникова, вышедшей в 1756 г. и тоже после смерти его автора. Однако несмотря на одинаковость названий обе эти книги — не повторение одна другой. Каждая из них оригинальна и самобытна, как и их авторы — талантливые ученые, имеющие право на свое мнение даже при исследовании одних и тех же объектов. Тем более, что основой обеих книг служат собственные материалы исследований и выводы С. П. Крашенинникова и Г.-В. Стеллера. Автор предисловия несколько раз перечитывал ‘Описание земли Камчатки’ Г.-В. Стеллера и всякий раз находил что-то новое для себя по самым разным вопросам. Хочется надеяться, что эта книга станет интересной и полезной и для будущих ее читателей не только на Камчатке, но и в других регионах России.

И. В. Мелекесцев,

доктор геолого-минералогических

наук, заслуженный деятель науки

Российской Федерации

30.01.2010 г.

МАТЕРИАЛЫ К ИСТОРИИ СТРАНЫ КАМЧАТКИ, ЕЕ ЖИТЕЛЕЙ, ИХ НРАВОВ, НАИМЕНОВАНИЙ, ОБРАЗА ЖИЗНИ И РАЗЛИЧНЫХ ОБЫЧАЕВ…

Камчаткою именуется собственно только местность между истоками реки Камчатки и ее устьем¹. Вообще же под этим названием разумеется все то пространство суши, которое, начиная от 58® северной широты и кончая 51® с несколькими минутами, вдается от материка Азии в море, напротив острова и бухты Карага, вплоть до устья реки Таловки, в направлении с запада на восток это пространство связано с материком 60 верстным перешейком² и всюду ограничивается и омывается двумя отдельными морями, из них одно именуется морем Пенжинским, другое же — Восточным океаном, вернее, каналом де Фриса между Америкой и Азией³. К востоку, напротив этой суши, лежит материк Америки, а именно на 56® широты, против устья реки Камчатки, на расстоянии 60—70 голландских миль⁴, тогда как острова канала (пролива) расположены на расстоянии всего 20—25 миль⁵, с запада Камчатка омывается водами обширного Пенжинского залива, на севере она примыкает к землям и обиталищам корякского народа, в юго-западном же от нее направлении расположены острова Курильские и Японские, ряд которых образует вплоть до Японии почти непрерывную цепь.

Указанное пространство суши отличается, впрочем, весьма неоднородной шириною и видом своим мало разнится от фигуры ромба. Наибольшей ширины оно достигает на 56® северной широты⁶ между Хариузовкой и устьями реки Камчатки, отсюда суша постепенно суживается с обеих сторон, под 53® местность между устьем реки Большой, с одной стороны, и бухтою и гаванью Авача — с другой, имеет ширину 28 миль⁷ и затем, вплоть до Лопатки, ширина постепенно уменьшается, а перешеек Карага на противоположной стороне насчитывает лишь 8 голландских миль ширины, и с середины его в обе стороны открывается вид на море⁸.

Название ‘Камчатка’⁹ эта страна получила при ее завоевании русскими казаками, последние, узнав от обитавших там языческих племен, что самая большая в стране река именуется ими Камчаткою, назвали вследствие этого всех обитавших на ней жителей, по своему обыкновению, камчадалами¹⁰.

Кончат — имя весьма знатного и именитого человека, некогда проживавшего на берегах этой реки.

Хотя все жители Камчатки, по-видимому, отличаются общностью происхождения, но не все они, однако, довольны тем, что их прозвали одним общим именем¹¹, они очень жалуются, что их именуют камчадалами, тогда как они отличаются друг от друга: 1) наименованиями своих племен, 2) названиями своих обиталищ, 3) обозначениями своих соседей, 4) произношением слов, хотя последнее, в сущности, у всех у них одинаково, как одинаковы и их образ жизни, нравы и привычки¹².

Племена, обитающие между Лопаткою и Тигилем, называют себя ительменами, или в женском роде ‘ительма’, ‘ительмалахч’ {Ительмалахч — далее ительмелахч (соответственно в источнике перевода: Itxlmalacktsch — Itxlmelachtsch). — Ред.}, хотя и не существует причины, почему они именуют себя именно таким образом или откуда производится это название, тем более, что на их языках не существует слова, имеющего сходство с этим наименованием¹³. Господа Шётген и Страленберг вскоре произвели отсюда названия древних скифов, обитавших по реке Эдели или Волге, а также немецкое слово edelmann (благородный, дворянин).

Впоследствии я с большим удовольствием узнал, что слово ‘ительмен’ равнозначно с ‘кима’¹⁴ — ‘житель’. ‘Ителахса’ — ‘я живу, населяю’, а ‘ма ителахсан’ — ‘где он проживает’. Слово ‘мен’ — все равно что ‘мужик’, во множественном числе — ‘люди’. Поэтому, следовательно, все слово означает живущих людей, или насельников. Radices (корни) этих слов в настоящее время сохранились только в языке людей, обитающих от Немтика до Морошечной. Ниже я сделаю из этого несколько deductiones historicas (исторических выводов).

Настоящие камчадалы, обитатели берегов самой реки Камчатки, именуют людей, населяющих побережье Пенжинского моря, ‘хуиггоай’ {Живущие около Большой реки именуют живущих далеко от них оленных (кочевых) коряков ‘таглабан’, оседлых же по течению Тигиля коряков — ‘танголач’. — Прим. Стеллера.}¹⁵. Японцы, по своей морской торговле давно известные прибрежному населению Пенжинского моря, получили от них имя ‘сюсаманн’ {Сюсаманн — далее: зюземанн, сюземен, сюземанн (соответственно в источнике перевода: Suhsamann — Suhsemen, Suhsemann). — Ред.}¹⁶. Коряки, обиталища которых граничат с их владениями неподалеку от Тигиля, называют их ‘тауихимель’ — ‘далеко отстоящие’ {Население вдоль Большой реки именует их ‘коанги головель’ — ‘спящие’, быть может, оттого, что те их никогда не тревожат и чукчи никогда не проникали в эти отдаленные местности. — Прим. Стеллера.}, тогда как чукчи дали им за их воинственность и беспокойный нрав прозвище ‘коанг агомин’ — ‘сердитые люди’. Русских называют они ‘брахтадт’, сами не зная, почему и откуда взялось это слово. При этом мне приходится упомянуть об одном обстоятельстве, в силу которого всякий разумный человек вскоре перестанет заниматься критическим разбором названий и пояснять на их основании разные исторические события: последнее возможно лишь постольку, поскольку стали бы доискиваться корней их слов в других азиатских языках и на этой почве пояснять их происхождение, лично я всегда находил radiees (корни) и derivationes (производные слова) их имен в их собственном языке. Среди прочих забавных вещей жители Камчатки обладают, между прочим, и привычкою не принимать в свой язык ни одного чужого слова. Всегда, когда им попадается чужое слово, будь то название лица или предмета, они, по живости своего характера и фантазии, тотчас же изобретают слово на основании сравнения с их знакомым предметом. Порою они имеют для этого достаточное основание, порою не имеют. Таким образом, русский называется у них ‘брахтадт’, жрец или священник — ‘богбог’, студент — ‘сокеинач’, ‘студонат’ (‘студеный’) — холодный, доктор — ‘дуктонасс’, хлеб — ‘брахтадт аугч’, русские предметы или лица — ‘сарана’, дьячок — ‘ки аангич’ {Утку Anas caudacuta Islandica Wormii они называют также ‘аангич’, давая в этом имени звукоподражание крикам данной утки¹⁷, таким же точно образом они передают и звуки различного колокольного перезвона, совершаемого дьячком, тем более, что последний звонит в самое разнообразное время, как и утка издает свой крик в любое время дня и ночи, когда ей вздумается. — Прим. Стеллера.}, колокол — ‘кук’, железо — ‘оачу’, кузнец — ‘оасакисса’ (‘покоритель железа’), матрос — ‘учавсшинита’ (собственно, ‘поднимающийся наверх’, потому что моряки по вантам поднимаются на мачту), конопатчик — ‘колупассан’ (‘затыкатель’). Подполковника Мерлина, присланного к ним в качестве следователя и приказавшего некоторое число из них повесить, они именуют ‘итахсашах’ — ‘вешатель’, а палача, расправлявшегося с осужденными при помощи кнута, — ‘юсутшашэ’ — ‘драчун’. Когда к ним приезжают русские, то их первое приказание гласит: ‘Свари чайку’, а так как чайка является птицею, которая по-ительменски называется ‘сокосох’, то и чай они называют ‘сокосох’. Они не делают различия в обозначении пола, что касается ее императорского величества, то они именуют государыню неизменно Коач Эрем Государь, то есть ‘по образу солнца сияющий повелитель’, так как ‘коач’ означает ‘солнце’, ‘эрем’ — ‘повелитель’. Русского человека они называют simplificitor (попросту) ‘татах’, что на их языке означает ‘давай сюда’, — выражение, являющееся первым требованием русских. Казака же они именуют ‘брахтадт’ или ‘брахтатах’ {Брахтатах — далее брахтатад (соответственно в источнике перевода: Brachtatach — Brachtatad). — Ред.}, несомненно оттого, что якутские казаки, которые первоначально их покорили с оружием в руках, говорили между собою всегда по-якутски и называли себя ‘барах’, в сочетании же слова ‘давай’ со словом ‘ступей’ (‘ступай’) они называли казаков ‘ступай давай’, что значило ‘двигайся, подавай’ и в чем всегда выражался modus precedendi (способ действия) казаков.

Между тем достойно внимания и то, что раз ительмен назвал лицо и вещь по-своему, то название это немедленно распространяется по всей стране и уже навсегда, и происходит это из-за незнания русского языка, который понимает большинство населения, но согласно их обычаю и ingenico (вкусу) {Удивительно, как мои филологические предположения насчет названия казаков ‘брахтати’ совпали с действительностью. Об этом мне сообщил старик-ительмен, впрочем, со следующею оговоркою: ‘тати’ означает чужаков, ‘брахтати’ — чужих людей, постоянно произносящих слово ‘ступей’, то есть ‘ступай’. — Прим. Стеллера.}.

Нижнеострожские камчадалы, обитающие по реке Камчатке, именуются со стороны тех, которые живут у Пенжинского моря, ‘сангтееран’, курильцев зовут ‘кузин’, слово ‘остров’ по-ительменски — ‘замач’, а население, живущее на пространстве от Большой реки до Лопатки, называет жителей тех отдаленных островов ‘куши’¹⁸. Живущим у Пенжинского моря дальше к северу, около залива ничего о куши не известно. Отсюда у казаков, являвшихся в те края первоначально без переводчиков, возникло, несомненно, и название курильцев, тем более, что решительно никому из обитателей Лопатки ничего не известно о курильцах, и они чрезвычайно удивляются, что острова, тянущиеся от Лопатки, именуются Курильскими.

Жители Лопатки и окрестностей Курильского озера являются настоящими ительменами¹⁹. Их язык похож на ительменский, лишь только немногим отличаются их нравы и обычаи. Причина этого кроется в том, что, сохраняя что-то общее с населением Кроноцкого носа, они изменили свой образ жизни вследствие отсутствия больших рек и недостаточного количества рыбы для своего пропитания. Они поневоле становились смелее и стали решаться выходить в море на довольно крупных судах — байдарах и охотиться на обильно встречающихся там морских зверей. Они и сами называют себя ительменами. Они стали постоянно проживать на ближайшем из Курильских островов, который до появления русских посещали только ради промысла: они опасались, что с прибытием русских на них наложат дань. С тех же пор, как это действительно случилось, они живут попеременно то на материке, то на островах. Обитатели же второго из Курильских островов являются потомками особого племени и в такой же мере странствуют по остальным островам и по морю²⁰, в какой это делают на суше татары в поисках пропитания и ради удовольствия. Износив или утратив выторгованные у русских одежду и железные изделия, они, спустя шесть, семь или девять лет, вновь появляются на другом острове, в течение нескольких лет проживают там, аккуратным образом уплачивают ясак за все минувшие годы и вновь покупают себе все необходимое. Эти люди, именующиеся собственно куши и представляющие собою одну часть всего населения тех мест, получили от жителей Лопатки название ‘сумчаи’ — ‘островитяне’. Последние называют население материка ‘чуамуан’ — ‘жители материковые’. Остров на их языке именуется ‘бурумуши’, отсюда произошло казацкое название второго Курильского острова — Парамузис²¹. Итак, происхождение и наименование камчадалов и курильцев — ясно, почему же коряки получили от казаков это свое название, я до сих пор столь же затрудняюсь выяснить {Впоследствии мне удалось узнать, что коряки получили это свое наименование от казаков по следующему поводу. Северный олень называется по-корякски ‘хора’, так как казаки, по своем прибытии в те места, чаще всего слышали это слово от населения, быть может, также получали от них оленей в подарок и на прокорм, равно как заметили, что все интересы и все благосостояние этих людей сводится к владению множеством северных оленей, то они и прозвали их ‘коряки’, или ‘оленные мужики’. Название же ‘чукчи’ является испорченным казаками словом ‘чаучова’, каковым обозначают себя сами коряки. Из этого видно, что чукчи и коряки одного происхождения²³ и одинаково именуются, следовательно, раньше составляли один народ. — Прим. Стеллера.}, как не знаю, почему сахалары, якуты, носят название бухарского происхождения или откуда произошли наименования чукчей и юкагиров²². Коряки, живущие на севере в пограничной с Камчаткою области, отчасти и на самой Камчатке, именуют обитающих около Пенжинского моря ительменов ‘намалау’ {Намалау — далее намалан (соответственно в источнике перевода: Namalau — Namalan). — Ред.} — ‘живущие в подземных жилищах’, обитающих же по реке Камчатке называют ‘ютилитан’, не умея объяснить этого имени, самих же себя, поскольку они занимаются скотоводством и держат табуны северных оленей, коряки называют ‘чаучова’ — ‘маленькие люди’. Их сородичей, оседлых коряков, которые живут не внутри страны, а постоянно обитают в подземных жилищах на морском побережье ради ловли рыбы и морских зверей, они называют ‘кюмала акалила’ — ‘оседлые, спокойные’. Олюторских оседлых коряков, обитающих на берегах Восточного океана, в устье реки Олюторы, около большого морского залива, и питающихся рыбою и мясом морских животных, а также от промысла лисьего и собольего, они называют ‘елутора’ или ‘канагвала’, не причисляя их к своему племени и порою вступая с ними в борьбу²⁴. Юкагиров, граничащих на севере с коряками, они именуют словом ‘эдель’, что по-корякски означает ‘волки’. Причиною этого является то обстоятельство, что юкагиры не знают скотоводства, а заняты исключительно охотничьим промыслом, наподобие волков питаясь добычей.

Своих заклятых, исконных врагов — чукчей они называют за их высокий рост и силу ‘танинегу’ — ‘сильные люди’. Своих западных соседей, ламутов или тунгусов, они именуют ‘куяямку’ — ‘всадники’ за то, что те обыкновенно умеют ездить верхом на северных оленях, подобно тому, как мы на лошадях, этого обычая нет у коряков, которые, пользуясь равнинным характером своей поросшей мхом страны, зимою и летом запрягают оленей в повозки и таким образом обычно разъезжают на них. Русских или сибирских казаков они называют ‘мильтангата’ — по их, вначале столь им страшным и изумительным, ружьям: ‘мильхен’ — у них обозначение огня, и все это слово значит ‘огненные люди’. У всех камчадальских племен, за исключением одних лишь коряков, казаки именуются ‘брахтатад’, подобно тому, как сами эти племена носят общее прозвище ительменов, при этом, впрочем, они носят еще и другие, частные названия в зависимости от их обиталищ и в целях распознавания друг друга по этому признаку. ‘Ксу’ {Ксу — далее также Ксуи (соответственно в источнике перевода: Xsu — Xsui). — Ред.} — это ‘внутреннее озеро’, поэтому ‘ксуаи’ — люди, живущие около Курильского озера, ‘кугсеры’ — люди, обитающие по течению Большой реки, ‘аноры’ — те, что живут у Верхнего острога и у истоков реки Камчатки, Техаи — река, именуемая русскими Воровскою, а ‘чайсары’ — люди, по берегам ее обитающие. ‘Лигенуры’ — так коряки называют население около реки Камчатки.

Что касается языков, на которых говорят на Камчатке и на островах, то их различают три главных.

Ительменский язык распадается на много наречий, среди которых выделяются три главных²⁵, один из них именуется у русских другим морским или шандальским. На этом языке говорят все живущие около и в окрестностях реки Камчатки, и этот говор не столько наречие, сколько настоящий язык, сильно отличающийся от прочих тамошних наречий. При этом, впрочем, удивительно, что люди, живущие по берегам обоих морей, понимают друг друга, хотя они и не в состоянии отвечать собеседнику на его языке, кроме того, и слова этих языков по своему составу совершенно различны между собою, как всякий может воочию убедиться при сопоставлении словарей обоих языков, и это мне до сих пор остается совершенно непонятным. Нижненский язык оттого называется языком шандальским, что Шандальский острог на реке Камчатке был, во времена прибытия русских на полуостров, наиболее известным и населеннейшим там пунктом. Имя свое он получил от ительменского богатыря Шандала, бывшего до появления русских кем-то вроде царька, так как создал единовластие и часто ходил войною на всех непокорных ему на Камчатке, грабя, убивая и превращая их в своих рабов. Другим главным наречием является язык жителей побережий Пенжинского моря на протяжении от Лопатки до Тигиля, впрочем, по каждой реке, начиная от Большой реки, население говорит на своем особом языке или наречии. В окрестностях Воровской реки люди, хотя и понимают друг друга, однако уже не в состоянии изъясняться между собою на своих наречиях, исключая тот случай, когда кто-нибудь научился языку соседей. Здешние переводчики и ительмены умеют говорить на 8—10 языках или наречиях. По мере приближения к Тигилю наблюдается уклонение языка от большерецкого наречия и постепенное смешение его с языком коряков, таким образом, много ительменских слов имеют корякские, корякские же слова — ительменские окончания.

На третьем языке говорят жители второго и следующих за ним островов, и я очень сожалею, что до сих пор не нашлось ни одного русского толмача, знающего этот язык²⁶. Судя по сведениям об этих островитянах, представляющих особую народность, знакомство с их языком могло бы оказаться весьма выгодным. Вероятно, на нем говорят жители тех островов вплоть до Японии, так уверяют, что попадающие к ним в плен японцы многое понимают на их языке.

Речь населения Бурумуши представляет собою опять новый и особый язык и почти тождественна с тем, на котором говорят жители Кунашира, четвертого со стороны Японии острова²⁷. Об этом свидетельствует курильский толмач Николай Сторожев.

Другим главным языком является корякский, в свою очередь распадающийся на три диалекта, распространенных дальше пределов Камчатки. Первый диалект, или основной язык, мы находим у оседлых коряков около Пенжинского моря, а также у оленных коряков, чаучова, диалект этот грубее, и произношение его твердое. От него отличается второе наречие, распространенное среди олюторцев: русские называют его другим морским корякским языком. На третьем наречии говорят чукчи, оно гораздо мягче, женственнее, с примесью многих свистящих звуков, подобно нашему швабскому языку²⁸.

Все три племени вполне понимают друг друга и без затруднения изъясняются между собою, хотя по своему складу они и резко отличаются друг от друга. Я полагаю, что если Америка получила свое население из Азии, то это население исключительно корякского происхождения с включением в него чукчей²⁹, это подтверждается следующим: 1) характером их повозок и ладей (судов), 2) манерою разукрашивать лицо камешками и костями, 3) их головными уборами, напоминающими абажуры, 4) их диким, варварским, недоверчивым и склонным к обману нравом³⁰, о чем подробнее будет сообщено в истории и Америки, и коряков. Что же касается различий в языке и его произношении, то половина звуков как бы застревает у них в горле или во рту, почему ительменам и приходится есть лишь вполовину того, сколько едят прочие люди, ительменский язык произносится тихо, с большой растянутостью, затягиванием и трудностями, а также с необычайными гримасами, он свидетельствует о том, что говорящие на нем — люди нрава робкого, рабского и коварного. Язык курильцев, или островитян, льется, наоборот, свободно и непринужденно, звучит приятно, потому что слова отличаются среднею величиною, представляют пропорциональное смешение звуков гласных и согласных и произносятся медленно и важно, без повышения голоса. И действительно, говорящие на этом языке племена являются наиболее цивилизованными среди всех других, они очень вдумчивы, правдолюбивы и отличаются постоянством, обходительностью, честолюбием и почтительностью.

Звуки корякского языка произносятся с громким шумом и криком во все горло, речь состоит из длинных слов и коротких слогов, большею частью оканчивающихся на гласные звуки и начинающихся с раздельно произносимых дифтонгов или двух гласных звуков, например, как в выражении ‘уемкай вашинка’, что означает ‘молодой северный олень’. В таком же духе обстоит дело и с нравами этого дикого народа, как впоследствии будет видно из особого моего описания его. Оба момента — язык вместе с песнопениями — я отметил особо у каждого племени: я всегда находил в них ключ к уразумению всех их наклонностей, их характера и всего образа их жизни.

О САМОЙ СТРАНЕ КАМЧАТКЕ

Страна Камчатка со всех сторон омывается водою, за исключением только ее северо-западной части, где она соединяется с материком Азии. Таким образом, она представляет собою один из величайших в мире полуостровов. Море, омывающее Камчатку, сообразно с побережьями, с впадающими в него реками и со всевозможными вылавливаемыми из него в разных местах морскими животными, носит следующие названия.

Начиная от устья реки Камчатки, впадающей в Восточный океан, или в пролив Пико де Фриса, с мыса, и кончая предгорьями Кроноцкими, оно именуется Камчатским на широте 56—55®, от Кроноцкого мыса и залива до Авачи, на широте 55—53®, или даже до мыса Лопатка (51® широты) оно называется Бобровым морем вследствие обилия излавливаемых там морских бобров. От Лопатки до впадения реки Пенжины в большой морской залив оно называется морем Пенжинским. Последнее в направлении с севера к югу имеет в длину примерно 120 миль и почти такую же ширину с востока к западу, вблизи устья реки Амур его ширина не превышает 80 миль¹, а выше Камчатки на протяжении 58—60® широты оно называется, от устья реки Анадырь, морем Анадырским. Это имя сохраняется за ним до Чукотского носа или мыса.

Побережья Камчатки отличаются различным строением. От устья реки Пенжины до Хариузовки берега очень кремнисты², а так как горы, подступающие к самому побережью, с другой стороны непосредственно от него тянутся к северу, то эти берега не только очень круты и скалисты, но и обрамлены множеством видимых и подводных, далеко тянущихся в море, утесов и рифов, а потому чрезвычайно опасны для моряков. По этой же причине в тех местах нет ни одного спокойного залива или защищенной бухты для судов. Между тем, несмотря на это, казаки неоднократно ходили этим путем на своих байдарах, при наступлении непогоды подступая в них к берегам или даже вытаскивая их, для большей безопасности, на сушу. Таким образом, во всей этой местности нет ни одной реки, устье которой было бы достаточной глубины хотя бы для небольшого корабля: прибрежная полоса слишком узка, грунт побережья состоит из торфа и мха, горы же, откуда вытекают эти реки, расположены вблизи моря. Начиная от Хариузовки до впадения Явины, на расстоянии 70 верст от крайнего на юго-западе мыса Лопатка, берега ровны, плоски и песчаны, тем не менее, на этом 80-мильном пространстве³ найдется, и то лишь для судов с осадкою не свыше 6 футов, не более двух подходящих рек, именно реки Большая и Кампакова, а между тем, там был бы необходим хороший лоцман из-за находящихся в устьях рек песчаных отмелей и переменчивого течения самих рек, которые, вследствие песчаного дна морского, часто меняют свои устья. В силу этих причин в прежние времена архангельские мореходы, недавно же — ученые моряки при поднявшемся шторме или по собственной неосторожности дважды на всех парусах налетели на берег, чтобы затем, к несказанному разорению здешних жителей, вновь выйти в море. От реки Явины до Лопатки большой горный хребет, тянущийся по всей Камчатке в направлении с юго-запада к северо-востоку, а еще чаще прямо с юга к северу и там берущий свое начало, настолько близко подходит к морю, что не только морское побережье становится каменистым, но там расположены многие видимые и скрытые под водою рифы, далеко уходящие в море, впрочем, эти подводные камни снова убывают против самой Лопатки, там, где пролив, или канал, между первым островом и материком имеет ширину в полторы немецкие мили, давая, таким образом, возможность прохождения даже наиболее крупным кораблям.

Самые значительные мысы, заливы и бухты следующие. Чукотский нос — на северо-востоке и другой, находящийся на расстоянии примерно двух градусов южнее него, — Сердце-Камень, который, впрочем, и в первую экспедицию поставил предел необычайной отваге морских офицеров, неподалеку от последнего расположена очень большая бухта с хорошею гаванью даже для самых крупных кораблей, Анадырский мыс с большим заливом, в который вливается река Анадырь, также в устье своем обладающая достаточною для морских судов глубиною, Олюторский нос с заливом. Хотя этот залив внутри и весьма поместителен для морских кораблей, он обладает, однако, тем недостатком, что вход в него очень опасен из-за множества подводных скал и камней. Впрочем, быть может, это обстоятельство и не соответствует действительности и сознательно распространяется туземцами для того только, чтобы им было легче бесконтрольно проделывать свои плутни и воровские делишки. Олюторцы ежегодно ловят в этом заливе тенетами много китов, следовательно, думается мне, туда, куда может проникнуть кит, прошел бы без затруднения и корабль. Это и кое-что другое можно было бы, к великой пользе, разузнать досконально, если бы прибывающие в те места геодезисты не таскали за собою совершенно напрасно, в целях придания себе большей важности и увеличения своей свиты, а также для ловли лисиц, соболей и бобров множество народа в виде какой-то лейб-гвардии, туземцы рассуждают на этот счет таким образом: у кого в услужении много лиц, тот сам большой господин, причем такое заключение находит себе подтверждение и в том, что в опьянении эти господа потчуют своих слуг пощечинами, за что те обязаны их еще благодарить как за знак особой к ним милости.

На расстоянии двух миль от Олюторского залива, к востоку от него, находится в море остров, на котором водятся исключительно черного цвета лисицы и множество морских птиц⁴. Олюторцы, однако, добывают их лишь в случаях крайней нужды, считая это, по своим религиозным верованиям, грехом и опасаясь вследствие этого больших несчастий. Вблизи Караги, расположенной примерно на широте 57¹/₂®⁵, находится, на расстоянии 20 верст от материка, большой остров⁶, куда коряки отправляются на байдарах, построенных из дерева и обтянутых шкурами лавтагов — очень крупных тюленей. Имея в длину свыше 18 миль, а в ширину не более 3—4⁷, этот остров совершенно безлесен и порос только очень низкими кедрами, березами, осинами⁸ и ивами, имеющими вид кустарников. У этого острова находится также место стоянки (‘отстой’) для судов средней величины.

Под 57® широты в материк вдается большой и очень удобный залив⁹, представляющий вполне надежную и хорошую гавань для крупных морских кораблей. Залив этот носит название Укинского — от выстроенного на его берегу острога Укаэ.

Под 56® широты находится мыс Камчатский, устье же реки Камчатки представляет гавань для судов с осадкой 7, 8 и даже 9 футов. В период разлива река эта имеет глубину 11 футов.

Кроноцкий мыс, на 55-й параллели, является наиболее крупным из всех мысов и очень далеко вдается в море, являясь северною границею так называемого Бобрового моря, отсюда между мысами Кроноцким и Шипунским тянется большой залив, в который впадает река Жупанова, тут могут укрываться небольшие суда с осадкою 4 фута. У крайних концов Кроноцкого и Шипунского мысов очень много камней, носящих название столпов, кекуров и отпрядышей. Мыс Шипунский находится как раз на 54® широты¹⁰, имеет в длину 12 миль¹¹ и весь состоит из совершенно обнаженных утесов и скал.

На широте 53® с несколькими минутами в море вдается мыс, именуемый Островным, так как за ним расположен маленький, примерно 7 миль в окружности, скалистый островок¹², который иногда посещают люди ради добычи морских львов, морских медведей, тюленей и морских бобров.

На широте 53® находится огромный и превосходный залив Авачинский, или, по ительменскому произношению, Гжуабач, с тремя прекрасными, безопасными, вместительными и отличающимися красотою природы морскими бухтами. Залив имеет в длину 14 верст и столько же в ширину¹³ и окружен повсюду высокими горами, образующими как бы вал вокруг него и защищающими его от всех ветров. Одна из бухт расположена к северу и именуется Петропавловскою гаванью по двум новым пакетботам, в эту бухту вдается кусок суши шириною примерно в 60 саженей, а около самой этой суши глубина достигает 14, 16 и 18 футов, так что суда могут причаливать к самому месту, там же находятся разные жилища, казармы и амбары для морского командования. В указанных гаванях удобно могло бы разместиться 10 больших судов.

Другая гавань находится в особой бухте указанного залива, в восточной его части, и называется Раковой губою из-за множества раковин, усеивающих там прибрежные утесы, в этой гавани могло бы удобно расположиться свыше 40 судов, но берега ее пока еще не застроены. Третья гавань находится на юго-западе, около Тарьинского острога, и еще вместительнее обеих вышеназванных. Насколько мало, однако, моряки интересуются практическою стороною дела, видно из того, что, хотя они в прошлую экспедицию дважды проходили мимо этих мест и даже добывали там бобров, они, тем не менее, не узнали ничего путного просто оттого, что не позаботились об этом. Этот залив к тому же представляет еще то преимущество, что вход в него доступен вплоть до декабря, когда все реки уже давно замерзли, а выход из него возможен уже в марте и апреле. Случается, впрочем, что вход в этот залив на несколько дней в начале июня совершенно забивается плавучими льдами, пригоняемыми сюда из вскрывающихся рек, лежащих напротив Америки¹⁴. В Адмиралтейской коллегии есть очень хорошо и аккуратно исполненная карта залива и гавани св. Петра и Павла¹⁵. Однако, несмотря на все свои старания, я не смог получить копию с нее, раздобыть эту карту окажется возможным в Санкт-Петербурге.

С правой стороны от этой гавани расположен маленький каменистый остров с бесчисленным количеством гнездящихся на нем морских птиц, их ежегодно можно ловить молодыми и старыми, и они позволяют собирать во множестве их яйца¹⁶. Остров этот именуется Вилючинским. Отсюда и до Лопатки тянется еще ряд различных мысов, носящих названия находящихся на них гор. Первый мыс, или сопка, между которым и Шипуном расположена у большой бухты Авача, называется Асачинским (также сопка и губа, или залив), прямо напротив Апальской сопки, расстояние по суше между обоими морями здесь только 16 миль. Здесь есть также большой, вместительный залив с гаванью¹⁷. Однако так как залив усеян многими подводными и выступающими на поверхность воды утесами, то гавань эта навряд ли пригодна. Впрочем, до сих пор еще не дали себе труда исследовать этот вопрос: местные жители никогда ничего не откроют, потому что ни русские, ни ительмены недолюбливают этих флотских гостей. Между этим заливом и Лопаткою лежит еще одна очень хорошая, длинная и большая, закрытая от всех ветров бухта, именуемая Жировою губою. Впрочем, и она пока не исследована, и господам мореходам об этом еще ничего не известно. Что же касается меня, то, если бы из-за такого исследования я упустил исполнение других своих обязанностей, мне за это не воспоследовало бы благодарности.

Начиная от мыса Лопатка, все побережье от 51® до 66® северной широты, простирающееся в северо-восточном направлении, как и от Чукотского носа до Лопатки — в юго-западном, выглядит иначе, чем обозначено на географических картах. Здесь наблюдается много рифов, мысов и подводных камней, во многих местах оно отличается большою крутизною и около самого края глубиною от 40 до 60 саженей, вследствие этого крайне необходимо выискать там ряд гаваней и тщательно обследовать их: в них, несомненно, недостатка тут нет, и можно предполагать о наличии многих бухт и гаваней, так как все побережье изрезано чрезвычайно неравномерно.

Лопатка является крайним, наиболее значительным и самым южным мысом на юго-западе и представляет границу между материком Азии и страною Камчаткою¹⁸. По своим очертаниям этот мыс напоминает лопатку, почему казаки вполне правильно назвали его этим именем. Мыс поднимается над поверхностью моря на высоту не более 10 саженей, вследствие чего сильно заливается водою, и он на расстоянии 20 верст от моря необитаем, за исключением тех случаев, когда там иногда зимуют из-за охоты на лисиц и песцов отдельные охотники. Когда же туда подходит плавучий лед с бобрами, ительмены, постоянно следящие за ними с суши, собираются там в большом числе. Лопатка на протяжении трех верст лишена всяких деревьев и кустарников, нет там ни рек, ни ключей, и только изредка попадаются озера со стоячей водой и лужи. Мыс состоит из двух пластов, из которых нижний, мощностью в шесть саженей, представляет собою дикий гранит¹⁹, остальное же пространство — торфяную почву. Вследствие частых наводнений вся эта местность изобилует буграми и небольшими холмами, которые ительмены называют по-своему — ‘гэтчючу’ (elongatio — ‘продолжение’). Весною мыс Лопатка нередко видит у себя людей, так как от него возможен тогда переезд на легких байдарках на Курильские острова, где охотники поджидают курильцев для торговли бобровыми мехами. Пролив, отделяющий Лопатку от первого Курильского острова, имеет в ширину полторы мили²⁰. На расстоянии нескольких верст от острова при убыли воды обнаруживается чрезвычайно сильный и очень опасный водоворот или бурун, именуемый казаками сулоем {Ительмены называют этот водоворот ‘кагач’ — ‘спина’, этим же словом они обозначают и верхнюю часть рыбы, в таком виде они представляют себе и очертания подводных скал, вызывающих бурун. Последний именуется у них также ‘камуй’ — ‘бог’, так как они его очень боятся и почитают как божество. Восточный океан от Лопатки до Чукотского носа они называют Хинигэль — Главное великое море или же Гитешнингэль — Большое море. Пенжинское море у них именуется Чокингмингэль — Малое море, и пролив между первым и вторым островами — Макаич. — Прим. Стеллера.}, даже в тихую погоду его волны вздымаются на высоту более 20—30 саженей. При переезде обязательно считаются как с направлением ветров, так и с приливами и отливами, практически хорошо изученными островитянами. Собираясь перебраться через этот бурун, они выбирают момент, когда вода начинает убывать: тогда море бывает там так же спокойно, как и в других местах. Этот бурун с его водяными валами очень хорошо виден с Лопатки, и даже в тихую погоду его волны вздымаются на высоту многих саженей. Собираясь плыть с Лопатки на первый остров или с него обратно, ительмены припасают ‘табак’ — стружку²¹, которую они очень искусно и ловко умеют строгать своими ножами. Они называют эту стружку также образом божьим, представляя себе божество очень красивым, то есть имеющим несомненно такие же курчавые волосы и локоны, как курчава эта стружка {На языке племени куши²² на Бурумуши²³ эта стружка именуется ‘инаул’, указанный богослужебный обряд принят всеми теми, которые в байдарах занимаются морским промыслом. Этот вид идолов и их богопочитания встречается вплоть до Кунашира. — Прим. Стеллера.}. Поэтому они считают последнюю приятным божеству даром и жертвоприношением, в благодарность за которое бог охранит их от гибели в водовороте. Приближаясь к последнему, они кидают стружку в море, причем при этом неизменно присутствует рулевой, шаман, который заговаривает водоворот, между прочим, таким смешным обращением к нему: ‘Не обижайся на нас за то, что мы часто переезжаем через тебя, как бы совсем забывая о страхе. Мы в достаточной мере тебя страшимся, но что тут поделаешь? Мы в этом не виноваты: к этому нас принуждают казаки, заставляющие нас платить им ясак и делать им подарки. В противном случае мы спокойно сидели бы на своем месте’. Теперь, впрочем, благодаря более частому общению с русскими, островитяне становятся разумнее и сами смеются над этими дурачествами, к тому же в 1741 году они были, при содействии капитана Шпангберга, почти все крещены и, вследствие отнятия у них множества бобровых мехов, превращены в блаженных бедняков²⁴.

С мыса Лопатка в очень ясную погоду на море видны семь островов {Из этого, равно как из тождества языков населения, можно вывести бесспорное заключение, что все эти островитяне составляют один народ. Первый остров именуется Сумчу, второй — Бурумуши, третий — Уякозач или Алаит, а также Кютампу, и не заселен. Четвертый остров, а по их счету, — третий, необитаем и находится в четырех верстах от другого, именуется он Шерингкы. Этот остров они посещают ради ловли птиц и добывания сараны. Остров очень мал. Пятый, а по счету курильцев — четвертый остров густо заселен племенем куши, представители которого щеголяют без штанов, в длинных платьях, сшитых из птичьих кож²⁷. Остров этот называется Кунашир²⁸ и имеет значительное население. Его жители носят длинные шелковые или из китайчатой материи балахоны, отпускают себе длинные бороды, чрезвычайно нечистоплотны и живут рыбной ловлей, китобойным промыслом и охотой. У них водится много медведей, из шкур которых они шьют себе парадные шубы. Ложем им служат шкуры каменных баранов²⁹. Ежегодно на небольших морских судах их навещают японцы и обменивают железную утварь, медные котлы, деревянные лакированные чашки и тарелки, табак, шелковые ткани и китайку на вяленую рыбу, китовую ворвань и плохие шкуры небольших рыжих лисиц. На острове растут прекрасные еловые, сосновые и лиственничные леса³⁰, но вода там глинистая, желтоватого цвета. Туземцы не знают никакого начальства, занимаясь торговлею только с японцами. Они предостерегали наших от жителей Матмея, потому что у тех есть, мол, большие пушки, которые они называют ‘пыг’, и спросили русских, не являются ли они теми северными людьми, которые славятся тем, что готовы биться со всякими и стремятся покорить всех. Кунаширские куши, или племена, носят на первом острове название ‘ионгур’. Жители первого острова в давние времена вступили в брачные отношения с населением более отдаленных островов и торговали с ними. Вследствие этого их можно признать народом, смешанным из островитян и ительменов, у них смешанное богослужение, смешанные нравы, смешанный язык, почему они и называют народ свой тем же именем, которое существует для него на языке куши, хотя и стараются некоторым образом обособиться от ительменов. Поэтому население первого острова именует себя ‘чкутанунгур’, словом же Чкотану они называют всю Камчатку. Поэтому я попытаюсь разузнать, нет ли этих слов или их корней в языке жителей Бурумуши или, быть может, даже в кунаширской речи: от кунаширцев ведут свое происхождение все островитяне, исключая живущих на первом острове. До сих пор они боятся шаманов и их оружия, уверяя, что когда-то были ими очень обижены. — Прим. Стеллера.}²⁵. Первый Курильский остров тянется в восточно-южном направлении, большею частью продолговатым овалом, подобно другому острову — Бурумуши, отделенному двухверстным проливом от него. Оба чрезвычайно гористы²⁶, имеют множество небольших озер и ручьев, но ни одного, который в половодье был бы глубиною свыше 4 футов, и совершенно лишены древесной растительности и лесов. Население зимою живет в подземных обиталищах, летом же — в сооруженных из японского леса или древесных стволов, вынесенных в море течением реки Амур. Топливом им служат низкорослые ивы и кустарниковые кедры³¹. Острова подвержены весьма частым землетрясениям и наводнениям, из последних в течение 10 лет было два очень значительных. Одно из них произошло в 1737 году, и о нем обстоятельно сообщает студент Крашенинников, другое — в ноябре 1742 года.

Между обоими островами, в проливе, на случай опасности есть убежище — ‘отстой’ — для одного судна. Более подробное описание обоих островов на русском языке, сделанное по моему приказанию служивым Аргуновым³², я пересылаю. Другие, мною опущенные, факты я приведу отчасти в своем описании Камчатки, отчасти в особом ‘Дополнении’.

Третий остров отстоит от второго на расстоянии свыше 50 верст³³. Жители его иногда являются и вносят добровольный ясак в виде бобровых и лисьих мехов, они делали бы это ежегодно, если бы их не отпугивала варварская жадность сборщиков податей. Жители этого третьего острова говорят на том же языке, что и жители острова Бурумуши, очень любят друг друга, приветствуют прибывающих оттуда длинными речами, пляшут, фехтуют между собою и выражают свою любовь многочисленными поцелуями. Они плаксивы, пользуются стрелами и луками, носят длинные одеяния из птичьих кож³⁴, причем ни мужчины, ни женщины не знают панталон, питаются рыбою и мясом морских животных и водных птиц, в том числе так называемых ‘глупышей’ — разновидности чаек³⁵, часто к ним залетающих, и вдобавок кореньями, травами и всем, что дает им море. Они требуют от русских защиты, потому что к ним часто являются жители более отдаленных островов и похищают их жен, детей и домашний скарб³⁶. Сами жители очень любят разное суконное, хлопчатобумажное, шелковое и льняное платье и рубахи, за которые они очень дорого платят русским, а также всякую железную утварь — ножи, топоры и котлы, табак они не курят, они привозят с собой много мамбы, или бамбука³⁷, которым все эти островитяне пользуются для изготовления наконечников для стрел. Они весьма высоко ценят целомудрие, отличаются правдивостью и очень огорчаются, если их обманывают. Разговаривают они очень учтиво: когда кто-нибудь говорит, все остальные молчат, и лишь по окончании речи первого начинает говорить другой. Старики, будь они богаты или бедны, всегда занимают почетное и первенствующее место в беседах, во время еды и питья и в собраниях. Все относятся к ним с большим уважением. При этом они весьма кичатся своими нравами, свидетельствующими об их достаточной цивилизованности и вежливости.

Четвертый остров³⁸, расположенный на расстоянии примерно 4 немецкие мили от материка, в сторону Пенжинского моря, имеет форму круглую и в окружности 5 немецких миль³⁹, он не заселен и состоит из одного только высокого утеса, который издали похож на кучу зерна, основанием своим подходящим всюду к самому морю. На самой верхушке его иногда, в ясную погоду, видны клубы взвивающегося дыма. Отчего и по какой причине русские назвали его Алаитом, я выяснить не могу. Ительмены именуют его по преимуществу Уякозачем, высоким камнем, а также Кютампу. Ительмены, проживающие около большого Курильского озера⁴⁰, твердо уверены в том, что этот большой остров, или утес, в былые времена высился посреди Курильского озера и благодаря своей высоте и крупному объему лишал все остальные горы солнечного света. И вот горы эти постоянно ссорились и очень его ругали {Тот камень или та гора, что сильнее всех бранила Уякозача и была самым большим врагом его, именуется Иинг-гып. — Прим. Стеллера.}. Несмотря на всю свою ответную ругань, этому Уякозачу в конце концов стало невтерпеж, и он, порешив вдруг уйти от этой ругани, отправился через озеро к морю и стал там на совершенно одиноком месте. Позади него потекла вода из озера, и таким образом возникла река Озерная, напротив самого устья которой, на западе, и стоит этот остров. На память же о себе на старом месте он оставил свое сердце, представляющее собою огромный конусообразный камень, возвышающийся посредине озера, из которого вытекает река Озерная, и называющийся по-ительменски Учичи или же Нугуык, то есть Пуп-Камень⁴¹. Хотя молодежь и смеется над этими россказнями, однако старики и женщины до сих пор в это твердо верят, из чего можно судить о причудливом воображении этих людей. На этом острове водятся рыжие и черновато-серые лисицы, животные мусимоны, или каменные бараны {Их ительменское название — ‘гатинэеч’, что означает ‘высоко живущий’, потому что они всегда находятся на утесах. Это животное встречается на всех островах до Кунашира, или Каназира. Мусимона они называют также ‘огабам’ — ‘тонкое рыло’, гак как у этого животного голова заостряется по направлению к концу морды. — Прим. Стеллера.}⁴², и много морских львов и тюленей, но там нет вовсе бобров, или морских котиков, морских медведей, или же они попадаются очень редко, разве заблудясь, потому что никогда не заходят в Пенжинское море. Ради мяса и шкур морских львов, как вещей необходимых и вкусных, жители от самой реки Явины до Лопатки, равно как население первого острова, летом часто отправляются туда на сивучий промысел, на сухопутных же животных они обращают очень мало внимания.

Мне приходится остановиться здесь на одном совершенно неизвестном обстоятельстве. Подобно тому, как от мыса Лопатка тянется к западу в сторону Японии ряд островов, так от него же тянется другой их ряд к востоку на одинаковой с Лопаткою долготе и на широте 50—51®, острова эти, раньше совершенно неизвестные, были случайно и против всякого ожидания открыты нами во время обратного путешествия нашего из Америки. Когда мы в 1741 году находились на расстоянии примерно 150 миль к востоку от Лопатки, считаясь с географическою долготою, то усмотрели материк Америки под 53® широты, острова же находились на широте до 57®. Мы тут, несомненно, имели дело с наиболее южной оконечностью Америки⁴³, откуда материк в обе стороны, как на восток, так и на запад, вновь постепенно простирается к северу. Следовательно, эти американские острова расположены на одинаковой географической широте с третьим из Курильских островов, затем они тянутся в северном направлении таким образом, что приходятся как раз посередине пролива между Азией и Америкой⁴⁴, где мы их нашли и увидели. Итак, если бы отправиться от этой самой южной, отныне известной оконечности в юго-западном направлении, мы наткнулись бы на наличие компанейской торговли, возможность чего многие отрицают. Предположительно компанейские владения являются основанием треугольника, две другие стороны которого состоят из обоих известных боковых островов.

Относительно остальных островов мы располагали неопределенными отрывочными и плохими сведениями, потому что во время первой экспедиции капитана Шпангберга все было сделано чересчур поспешно и легкомысленно {Во время второй экспедиции, при затрате больших средств, добились только того, что в конце концов были попорчены драгоценнейшие корабли, починка которых, в свою очередь, разорила половину жителей Камчатки. — Прим. Стеллера.}, и этот моряк удовольствовался лишь тем, что окрестил эти острова именами, заимствованными из обихода православной церкви: один из них он назвал Архимандритом, другой — Протопопом и т. д. Деловое же суждение насчет этих островов он предоставил другим. Известно только, что западные острова — крупнее и плодороднее восточных и что они покрыты прекрасными лесами, и что на них растут лимонные деревья⁴⁵, бамбук⁴⁶, испанский тростник и ядовитое растение, подобное ревеню, шафранно-желтого цвета, с клубнеобразным корнем, растение это знакомо жителям первого острова и в былое время употреблялось ими для отравления стрел и продавалось ими. Из птиц мне удалось раздобыть и срисовать гагару⁴⁷, из морских же у них встречаются крупные полипы и сепии, макрели, рыбы-ласточки, чепцы и орлообразные.

На одном острове, названном капитаном Шпангбергом Фигурным, есть, как говорят, отличная гавань. По моему мнению, более отдаленные острова вполне заслуживают точного обследования. При некоторых обстоятельствах они могли бы оказаться весьма выгодными для интересов государства: без особого труда для этого можно было бы приспособлять и японцев, и китайцев, а при возникновении недоразумений между Китаем и Россией тут могла бы в значительной мере быть поднята торговля между обеими странами и могли бы быть получены значительные выгоды. Об этом легко судить тем, кому известно, какими товарами торгуют между собой Китай и Япония и как плохи мореходство и корабли обоих этих народов⁴⁸, так как суда их могут ходить только по ветру и дают возможность европейскому кораблю делать с ними все, что ему заблагорассудится, хотя бы азиатских судов собралось разом даже штук до 30. Эти отдаленные острова с их гаванями могли бы с течением времени оказаться весьма полезными и прибыльными.

О РЕКАХ, ОЗЕРАХ, КЛЮЧАХ, ГОРАХ, ЛЕСАХ, РАВНИНАХ И ДИКИХ ЖИВОТНЫХ, РЫБАХ, ПТИЦАХ, РАСТЕНИЯХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ, ОБ ИХ НАЗВАНИЯХ, НРАВАХ И СВОЙСТВАХ

Первая глава

О РЕКАХ

Вследствие множества высоких, частью между собою связанных горных хребтов, частью отдельных гор, всюду окружающих страну, равно как и по причине своей значительной ширины, обильных морских испарений и частых снегопадов Камчатка представляет собою страну, очень богатую всякого рода орошением и реками. Что касается, в частности, рек, то из них крупнейшие, начиная от их истоков, со всеми в них впадающими речками и ручьями, и кончая их впадением в море, равно как и свойства их берегов, названия этих рек и причины их наименований, поскольку это оказалось возможным исследовать, — пространно описаны, особенно на русском языке, и обследованы обоими студентами¹. Остальные, более мелкие, все получили названия, а их расстояния друг от друга и от истоков до их устья подверглись отдельному описанию, причем те из них, что находятся на пространстве от мыса Лопатка до Большой реки, описаны на немецком языке в их верхнем и среднем течении и на русском — в части, прилегающей к морскому побережью². Те реки, которые отсюда и вплоть до Тигиля впадают в Пенжинское море, были вновь описаны в 1742 году на русском языке. Надлежит еще описать, таким образом, реки, находящиеся между мысом Лопатка и Чукотским носом, равно как и реки, впадающие в Пенжинское море до Тугура, или Таюра, который является границею между территориями русскою и китайскою.

Помимо рек, на Камчатке очень много довольно крупных озер. Одним из самых больших является озеро, именуемое по-гречески kar esoxnu (по преимуществу) Kсy. Курильским оно названо ошибочно. Это произошло оттого, что население, обитающее около самого озера и в его окрестности, равно как и на первом острове, на положении беглецов, было названо общим с отдаленными островитянами наименованием — куши, которое казаки превратили в курильцев, хотя на самом деле население это состоит из настоящих ительменов и камчадалов³. Это озеро имеет в длину 2 ¹/₂ мили, в средней своей части — свыше одной мили в ширину⁴, в нем не водится каких-либо особых рыб, но встречаются только обычные озерные, как, например, разные сорта лосося, поднимающегося около середины июля по реке Озерной в озеро, а также кета, красная рыба и мальма. Это озеро расположено среди очень высоких горных хребтов, которые на западе, перед самым устьем реки, расступаются, давая дорогу реке, текущей на протяжении до 35 верст⁵ все время среди высоких гор вплоть до своего устья. Вся эта местность насчитывает в ширину 72 версты. Туземцам приходится пройти только 18 верст⁶ через горы к востоку, как они уже у Бобрового моря, что дает им основательный доход: тут они ловят также лисиц, тогда как соболь, водящийся отсюда до мыса Лопатка, является, из-за оголенной горной местности, худшим среди всех. На этих людей только около 1730 года была наложена дань⁷, они являются наиболее сильными и воинственными среди всех обитателей в районе Пенжинского моря и в настоящее время все крещены {Эти люди гораздо храбрее и сильнее прочих ительменов. Они всегда поддерживали торговые отношения и состояли в союзе с островитянами. Впервые их покорил монах Козыревский, который после этого получил в Санкт-Петербурге повышение в сане. Вскоре, впрочем, когда его уже собрались отправить на Камчатку, он попал в ссылку. — Прим. Стеллера.}. Озерная юкола считается наилучшею среди всех у Пенжинского моря, потому что туземцы заготовляют ее осенью, имея, таким образом, свежую рыбу вплоть до середины декабря. Если не случается очень холодной зимы, озеро и вовсе не замерзает. По пути к Бобровому морю попадается особый сорт белой глины, именуемой по-русски земляной сметаной⁸. В горных хребтах по Озерной реке обнажаются различные почвенные пласты и минералы, например серные сарказиты⁹, с вкрапленной в них и в меловой почве и богатой медью¹⁰ мягкой сернистой рудой, легко поддающейся плавке, затем тягучая или твердая прозрачная желтая сера¹¹небольшими кусками, а также мягкий белый и пригодный для письма мел¹². В реке встречаются разнообразные речные раковины с очень красивыми жемчужинами, впрочем, последние попадаются не во всех раковинах, а только в очень немногих, и труд по их ловле не стоит того. Посредине этой реки, на полдороге от ее истока до устья, находится очень горячий ключ¹³, который я, однако, еще не успел обследовать, а также две сильно дымящиеся горы¹⁴, на которые взобраться и которые осмотреть я собираюсь весною 1743 года, горы эти находятся влево от реки на расстоянии 9 верст. Перед истоком этой реки высится светлая, почти белая, чуть ли не вертикальною стеною обрывающаяся гора, сильно своим видом напоминающая челноки, или, по-ительменски, — ‘баты’, поставленные там стоймя, русские так и называют эту гору Батовым камнем¹⁵, потому что чудаки-ительмены уверяют, будто бог, создавший Камчатку, проживал некоторое время, особенно перед своим отъездом с полуострова, около этого озера, разъезжал в этих каменных челноках по озеру и реке и ловил там рыбу для своего пропитания, когда же бог ушел от них, он будто бы расставил эти челноки около названной горы, туземцы поэтому не осмеливаются слишком близко подходить к ним, а куда ушел бог, этого они сказать не умеют {Более подробно об этом озере и его окрестностях смотрите в описании путешествия 1741 года под датой 29 января. — Прим. Стеллера.}. От Курильского озера до Авачи, по правой дороге, через 11 горных хребтов, насчитывается 19 миль¹⁶, причем некоторые части пути отличаются такою крутизною, что приходится в иных местах спускаться на ремнях. В этих горах берет начало много маленьких, впадающих в море речек, путь же по берегу из-за множества мысов гораздо длиннее. От озера до Лопатки — 10 миль¹⁷.

Другим крупным и известным озером является Апальское {Апальское — далее Опальское (соответственно в источнике перевода: Apalskische — Opalskischen). — Ред.}, которое вытягивается к самому морю и отделено от Большерецкого лишь узкою полосою земли в северной своей части. Некоторые сведения о нем можно найти в русском описании путешествия Аргунова на Лопатку.

Третье большое озеро — Большерецкое, о котором подробно рассказано как в моем описании путешествия к мысу Лопатка, так и у студента Крашенинникова.

Четвертое большое озеро¹⁸ лежит на пути от Большой реки в Авачу, из него в 8 верстах выше Начикинского острога вытекает Большая река, о нем Крашенинников подробно рассказал в описании Большой реки.

Кроме этих озер, которые являются наиболее крупными вблизи Пенжинского моря и считаются поэтому наиболее важными, существует еще бесчисленное множество других, совсем небольших и не обильных рыбою, потому что они расположены у самых подошв гор и возникают от стоячих вод, скапливающихся у основания горных хребтов, кроме того, горы здесь подступают все ближе и ближе к морскому берегу, из-за чего для крупных озер нет достаточно места. По той же причине в эти озера не впадают и реки: не имея, из-за близости гор, простора для своего течения, они изливаются непосредственно в море. Оттого-то в этих озерах и нет рыбы, что они не связаны с морем никакими реками, по которым рыба могла бы идти вверх по течению, вдобавок грунт под торфяною почвою становится здесь все каменистее, а самый торф суше, что мешает рыбе, как это наблюдается вблизи Большой реки, проникать в озера подземными путями¹⁹. Правда, мне были доставлены достоверные сведения, что в озерах у Пенжинского моря водится несколько особых сортов рыбы, но до сих пор мне не удалось их раздобыть, так как местное население не привыкло там рыбачить, не имея других сетей, кроме речных, то есть без мешков, а следовательно, непригодных для ловли на озерах, отличающихся глубиной. Среди особых рыб тут водится будто бы такая, у которой две головы и два хвоста²⁰, но, несмотря на множество уверений, я этому не могу поверить, пока сам ее не увижу, другой сорт рыбы туземцы сравнивают с карасем.

Самым крупным изо всех озер, находящихся между Большой рекой и Тигилем, является озеро, расположенное по правую руку к востоку, если ехать от Облуковинского острога к Аиче {Аича — далее Ича (соответственно в источнике перевода: Aitcha — Itschu). — Ред.}, оно якобы по величине своей отнюдь не уступает Большерецкому²¹. У Бобрового моря, от Кроноцкого мыса до Лопатки, нет ни одного крупного озера, потому что побережье занято исключительно крутыми и мощными утесами, этим же характером отличается и вся местность в глубь страны, влага же изливается здесь при помощи многочисленных маленьких речек и ручьев.

В Кроноцком горном хребте расположено большое озеро²², свыше 4 миль в длину и весьма широкое²³. Из него вытекает мелководная речонка Кронака {Кронака — далее также Кронока (соответственно в источнике перевода: Kronaky — Kronok). — Ред.}. А так как на ней очень много водопадов и порогов, то ни одна морская рыба не в состоянии пройти в нее²⁴. Впрочем, там-де водятся две особые породы рыб, вылавливаемые населением в Кронаке и имеющие названия рыб известных, от которых они, однако, совершенно отличаются. Одну из этих рыб русские именуют гольцом, хотя она и не имеет ничего общего с настоящими гольцами, особенность ее та, что в сушеном виде она становится совершенно прозрачной, а в вареном напоминает своим вкусом ветчину. Другая рыба безымянная и, говорят, чрезвычайно похожа на угря²⁵. Об обеих этих рыбах я сумею дать более точные сведения в моей будущей ‘Ихтиологии’.

В двух днях пути от Верхнего острога будто бы находится на высокой скале озеро²⁶, в нем будто бы водится уже упомянутая мною фантастическая двухголовая и двухвостая рыба²⁷, но это озеро еще не исследовано. Вообще, мы плохо осведомлены обо всем, что можно найти в горах этой местности, и причиною этого является тот чрезмерный суеверный страх, который питают здешние жители к горам, так, они определенно верят, что эти горы служат обиталищем для духов.

Большое и также безымянное озеро расположено близ истоков реки Камчатки, выше реки Быстрой с левой стороны к северу²⁸, полагают, что река Камчатка получает из этого бассейна значительный запас воды. Впрочем, сейчас в этой местности нет ни одного жителя.

Около самой реки Камчатки и ее обоих берегов находится такое обилие малых и средних по величине озер, что летом вся эта местность совсем не пригодна для сухопутного путешествия. Из-за этого множества озер окрестности реки Камчатки богаты разною пернатою дичью, вроде лебедей, уток и гусей, как никакая другая местность во всей стране²⁹.

Выше реки Камчатки, вблизи Караги, есть очень обширное озеро, замечательное следующими тремя особенностями:

1) уровень водной его поверхности повышается и понижается одновременно с морскими приливами и отливами, хотя связи между озером и морем до сих пор не обнаружено³⁰,

2) там водится ряд мелких морских рыб, именуемых на Камчатке ‘ники’³¹, эти рыбы никогда не поднимаются по рекам, но в июле их выбрасывает волнами на расстояние в несколько футов на берег, преимущественно около Авачи и Камчатки. Описание этой рыбы находится в моей ‘Ихтиологии’,

3) говорят, что там часто попадаются раковины с хорошим жемчугом, когда-то коряки собирали их и называли белым бисером. Но так как у некоторых собирателей этих раковин случайно обнаружилась болезнь пальцев, паронихия, они усмотрели причину этого недуга в бисере, уверяя, будто озерные духи таким образом выявляли свое неудовольствие, вследствие этого они уже давно прекратили сбор этих жемчужин. Насколько это предположение обосновано, я скажу в ‘Дополнениях’, так как в те места уже отправлен кое-кто с достаточными инструкциями.

Вторая глава

О ВОДНЫХ КЛЮЧАХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ

Столь богато орошенная страна, какою является Камчатка, дает возможность повсюду находить в ней бессчетное множество превосходных целебных ключей. Эти последние распадаются на Камчатке на две категории: некоторые из них представляют собою выбивающиеся из скал и гор ключи, и мы находим их во множестве как вблизи моря, так и внутри страны, другие же встречаются на местах ровных, в пространствах межречных, около рек или в самих реках. Последний род ключей, именно те, которые находятся в местностях равнинных, являются для Камчатки скорее вредными, чем полезными: из-за них в летнее время нигде нельзя пробраться посуху, ни пешком, ни верхом, так что приходится все время держать путь с чрезвычайными трудностями, опасностями и большими обходами, пробираясь с места на место по рекам в лодках или причудливыми окольными путями по горным хребтам. Поэтому-то и в моих начинаниях все подвигается вперед гораздо труднее и медленнее, раз нежелательно тратить на них большие денежные средства и подвергать местное население разорительным расходам. Это наглядно доказывается примером неудачной морской экспедиции¹ и двукратным возмущением туземцев, которое она вызвала.

Ключи, расположенные в реках, вредны еще в том отношении, что эти реки никогда не замерзают² (а в сильные морозы замерзают лишь на несколько дней), оставаясь открытыми зимою и летом, а там, где реки замерзают, они по несколько раз среди зимы вскрываются, особенно это наблюдается в населенных местностях от Большой реки до Лопатки и гавани Авача. Благодаря этому и путешествия в зимнее время становятся длительнее и опаснее: нередко путешественник вынужден перебираться через высокие и наиболее дикие горные хребты. В северных и незаселенных районах, где, по крайней мере, реки зимою замерзают рано, оставаясь скованными льдом вплоть до весны, дело обстоит в этом отношении иначе, это наблюдается по реке Камчатке и другим рекам дальше к северу, близ Пенжинского моря.

Ключи речные и ключи, находящиеся у подножия гор, в свою очередь распадаются на две группы: в одних вода холодная, во многих других она теплая. Некоторые ключи очень горячи, и вода их постоянно напоминает кипяток. Русские их так и называют — горячими ключами. Наиболее известны из них следующие:

1) горячий ключ у Большой реки, в пяти верстах ниже Начикинского острога, в 95 верстах от острога Большерецкого и в 131 версте от впадения реки в море³,

2) горячий ключ в речке Бани {Бани — далее Баян (соответственно в источнике перевода: Bani — Bajan). — Ред.}, впадающей в Большую реку напротив Апачинского острога, на расстоянии 14 верст⁴ от вышеупомянутого ключа, по ту сторону гор на юго-востоке, вблизи этого источника встречаются разные сорта глины и болюс {На расстоянии 43 верст от ее впадения в Большую реку¹² и 84 верст от Большерецкого острога. Эти ключи так горячи, что вода в них кипит и вздымается при этом на высоту более 2 аршин. — Прим. Стеллера.}⁵. В этом ключе можно вполне варить рыбу и мясо,

3) горячий ключ у Озерной реки⁶, в 13 верстах от озера Ксуи, там возвышаются также две дымящиеся горы⁷. Посетить их я собираюсь будущею весною. Этот источник бьет несколькими струями на высоту 1 ¹/₂ сажени⁸, и еще издали виден поднимающийся от него сильный пар. Невдалеке находится другой клокочущий горячий источник, он расположен на одном из островов реки Озерной, вблизи впадения в нее маленькой речки Панджи.

По другую сторону Бобрового моря, около реки Камчатки, существуют не только горячие ключи, но и целые районы дымящихся гор, горячих источников и теплых ручьев. Эти ключи отличаются по своей природе от ключей, находящихся около Пенжинского моря, в том смысле, что на их поверхности наблюдаются плавающие куски земляной смолы, или нефти. Местность эта раскинулась между мысами Кроноцким и Шипунским⁹ вблизи истоков реки, носящей название Шемьеч и впадающей в Восточный океан.

Выше реки Камчатки, как к северу, так и к западу от нее, уже нет и следов подобных ключей¹⁰, хотя и вызывающие их причины и минералы, а именно: различные сорта серы, сернистый колчедан, а также железистый кремнезем, каменные породы с квасцами и купоросными солями — встречаются еще около Олюторы¹¹, притом в значительном количестве. Из этого следует, что Камчатка полна подземных пещер и ходов¹³, о наличии которых свидетельствуют как частые землетрясения, так и насыщенность почвы подобными едкими минералами, последние, воспламеняясь при внутреннем своем движении, могут вызывать величайшие изменения на поверхности земли. Следствием этого являются крутые, скалистые и сильно изрезанные берега Бобрового моря и множество рассыпанных по проливу, на восток от него, островов, подобных рассеянным между Америкой и Азией оторванным клочкам земли, они на вид столь же изломанны и дики, как и берега камчатские. Причиною упомянутых воспламенений я считаю подземные каналы, по которым морская соленая вода протекает к залегающим в тех местах минералам, отчего последние согреваются и воспламеняются¹⁴. Большинство землетрясений происходит в период aeguinoctia (равноденствий), когда море больше всего вздымается, и особенно в осеннее время, когда напор вод значительнее всего, это известно и жителям Камчатки и Курильских островов, которые страшно боятся первых дней марта и последних дней сентября. При всем этом приходится удивляться двум обстоятельствам: 1) тому, что в указанных местностях до сих пор еще не обнаружено следов железа, хотя и были найдены железистые образования вроде всевозможных сортов глины и тому подобных почв, соединением которых с серою легче и проще всего объяснялся бы нагрев подпочвенных слоев, 2) тому, что на всей Камчатке нет следов и известий о каких-либо соляных источниках, которым тут было бы место и наличие которых можно было бы вполне резонно предположить, принимая во внимание весьма небольшую ширину полуострова, подземную связь омывающих его морей, массу горных хребтов и имеющихся в них ключей.

До сих пор мне не удалось еще получить никаких сведений о таких источниках, вода которых превращала бы отдельные предметы в камень или покрывала бы их поверхность каменистою массою¹⁵, хотя я исследовал ряд Lythopita (камнеобразных пород) и большое количество petrefacta (окаменелостей).

По издаваемому запаху горячие ключи одинаковы с источниками, насыщенными солями, только их запах гораздо сильнее и схож с запахом залежавшихся яиц¹⁶, по своему же вкусу вода их вяжуще-солоноватая. Подробнее об их действии и о предполагаемой их полезности я сообщу в своем описании минералов.

Качество остальной речной и ключевой воды на Камчатке столь хорошее, что это трудно выразить словами. Доброкачественность этой воды уже очевидна при постоянном ее потреблении. Это было давно замечено многими поколениями. Привыкнув же к ней, большинство людей не замечают ее вкусовых качеств. В самые жаркие дни и при сильнейшем потении можно без всякого вреда пить ледяную, холодную воду в большом количестве, пьют ее в значительных дозах сразу после еды безо всякого для себя вреда, чего не сделаешь в других местах. Вода эта обычно очень мягкая и чистая¹⁷, а также быстротечная, ее можно найти немногим худшего качества по всей стране в лужах и болотах из-за каменистой подпочвы. Она быстро и легко выделяется мочою, не содержа в себе ни малейшего признака известковости или почвенности.

Что касается обилия в реках пищи, то это обилие надо скорее приписать морю, чем самим рекам, решительно во всех реках Камчатки не водится ни одной породы речных рыб, а встречаются исключительно рыбы морские¹⁸, причем они живут в них не дольше, чем от весны до начала декабря, тогда вся рыба в реках вымирает отчасти оттого, что эти реки слишком мелководны и не имеют из-за каменистого грунта достаточной глубины, куда бы на зиму могла уходить и где могла бы отстаиваться рыба, отчасти оттого, что природа этой рыбы такова, что после подъема по рекам от устья до истоков, совершаемого только ради метания икры и размножения, рыба либо дохнет от истощения, либо, в более благоприятных случаях, иногда увлекается речным течением обратно в море. Весною же количество рыбы невероятно велико. Реки вздуваются от огромного количества рыбы и широко разливаются, вследствие этого большие массы рыбы остаются мертвыми на берегах и с сильным зловонием там гниют, что не наблюдается в других, не менее обильных рыбою реках. Собаки и медведи заходят в реки и без труда вылавливают оттуда рыбу, причем в это время они капризничают, пожирая только рыбьи головы. Рыбу в реках можно без промаха бить острогою, и в этих местах непригодны сети с мешками, либо потому, что сети порвались бы, либо потому, что никому не было бы по силам, из-за невероятного множества рыбы, вытянуть их из воды. Подробнее об этом будет рассказано ниже.

Третья глава

О ГОРАХ

Горы на Камчатке представляют собою преимущественно целые горные хребты, пересекающие либо весь полуостров, либо наибольшую часть его. Среди хребтов, тянущихся по всей стране, наиболее замечательным является тот, который находится у Пенжинского моря¹. Он начинается в 18 верстах от мыса Лопатка и тянется по всему полуострову в направлении с юго-запада к северо-востоку и от местности против Большой реки прямиком к северу. Этот горный хребет разделяет Камчатку в направлении с юга к северу на две почти равные части. Он очень высок, на востоке и на западе покрыт густыми и обширными лесами, которых меньше в его южной и северной частях, где он местами совершенно обнажен. На северо-восточном склоне этого хребта находятся истоки реки Камчатки и впадающих в нее рек, отсюда местность понижается в сторону реки Камчатки. На западе из этого хребта вытекают все реки, впадающие в Пенжинское море, а так как пространство между горами и Пенжинским морем уже, чем на противоположном склоне, местность, прилегающая к морю, менее отлога, грунт, далеко вдаваясь в море, каменист внизу, а сверху лесист, то, хотя оттуда и изливается очень много значительных рек к западу в море и хотя их больше, чем на противоположной стороне хребта, однако они, по указанной причине, гораздо мелководнее, быстрее и меньше, становясь от Большой реки как в сторону Лопатки, так и Тигиля все незначительнее. Там, где из гор истекает крупная река, горы распадаются на двойные и тройные хребты и тянутся вдоль реки от ее начала до половины расстояния от ее устья, там, где эти кряжи особенно близко подступают к речным берегам и становятся крутыми, они повышают русло реки и образуют пороги, мелководные и опасные быстрины, как, например, на Большой реке и на реке Быстрой, где в сторону моря тянется так называемый нос, или мыс, и где вся местность занята сплошь горами на протяжении 20 и более миль. Таков характер всей местности от Большой реки вплоть до Курильского озера и оттуда до мыса Лопатка. Таким же характером отличается и все пространство с востока к западу в сторону мысов Шипунского и Кроноцкого.

Другой крупный горный хребет² тянется в направлении с юго-запада к северо-востоку сплошным массивом от Гавриловой реки³неподалеку от Лопатки и продолжается вплоть до крайнего на северо-востоке Чукотского носа⁴. В виде многих удлиненных носов и мысов он выдается в море и образует в лежащих между ними пространствах большие и значительные заливы, о чем речь была уже выше.

Кроме этих, связанных между собою горных хребтов, на Камчатке встречается множество выдающихся и заметных гор, главным образом в местах, прилегающих к мысам. Тут горные кряжи сдвигаются и занимают все промежуточное между вершинами пространство или же подступают, на берегах больших и значительных бухт, непосредственно к самому морю, высоты эти в большинстве случаев отличаются одинаковыми очертаниями, формами и свойствами. Первая от мыса Лопатка одинокая возвышенность у Пенжинского моря именуется Апальскою сопкою⁵. Ее издалека видно с моря, и она служит морякам точным указанием, по которому они находят местоположение Большой реки. Гора эта расположена на расстоянии приблизительно 100 верст на юго-восток от острога. Она имеет форму конусообразного стога или скирды хлеба, в минувшие времена она была вулканом, выбрасывавшим из своих недр густые клубы дыма, но это явление уже давно прекратилось.

У Бобрового моря высится равномерной формы одинокая высокая гора, в 20 верстах от залива Авача и в 5 верстах от морской бухты. Она называется Вилючинскою сопкою⁶ и в былые времена также дымилась. У ее подножия расположено средней величины озеро, в котором в марте, апреле и мае население ловит множество сельдей⁷ особым способом, о котором я говорю в моем описании гавани Петропавловской. В северной части Авачинского залива на 30-верстном, по прямой линии, расстоянии от гавани находятся три рядом стоящие такие же остроконечные горы. Одна из них называется Горелою сопкою, потому что из ее вершины постоянно поднимается пар. Другая именуется Стрелочною сопкою⁸, так как у ее подошвы находят те стекловидные камни, напоминающие зеленоватый сплав⁹, из которого камчадалы делают стрелы. Третья гора — безымянна¹⁰. Точно такая же одиноко стоящая и издали видная большая гора¹¹, нисколько не отличающаяся от только что упомянутых, находится невдалеке, непосредственно у самого моря, уходя в него своей подошвой, и называется Островной сопкой¹², потому что расположена как раз напротив маленького каменистого острова в 40 верстах на запад от Авачи¹³. Позади мыса Шипун, напротив устья реки Жупановой, у самого моря, высится гора такой же формы, именующаяся Жупановскою сопкою¹⁴. В сторону Кроноцкого мыса, на западе, находится подобная всем прочим прежденазванным одинокая гора по имени Кроноцкая сопка¹⁵. Дальше в верхнем течении реки Камчатки расположена огнедышащая гора¹⁶, которая при ясной погоде отчетливо и вполне хорошо видна из-за ее необычайной высоты как в Верхнем, так и в Нижнем остроге. Она называется Камчатскою горелою¹⁷ сопкою и является высочайшею среди всех камчатских как связанных в хребты, так и отдельно стоящих гор — только она гораздо острее всех прочих и видом своим напоминает сахарную голову. Из нее постоянно валит густой и зловонный пар, иногда этот пар с треском и шумом вырывается из горы столбом ярким пламенем, выбрасывая такую массу пепла и пемзы, что ими покрывается на расстоянии нескольких сот верст вся местность кругом. Это единственная гора, на которую никаким способом невозможно взобраться, тогда как все остальные доступны, правда, с большими трудностями и опасностью для жизни. Из этой горы в 1740 году, во время моего прибытия в те места, произошло грандиозное извержение. А так как в то же самое время, вследствие тяжелых условий доставки продовольствия для нашей морской команды, в двух местах, как в Тигиле, так и около Подкагирной, возникли волнения среди местного населения, то и русские, и ительмены нашли в этом подтверждение своего ни на чем не основанного суеверия, будто извержение из этой горы всегда предвещает мятеж, что случалось уже несколько раз. Такая предпосылка тем опаснее, что эти неразумные люди считают возможным вывести из нее заключение о необходимости мятежа, рассчитывая хоть раз на удачный исход, тем более, что этим, склонным к бунту, людям такой успех еще не выпадал на долю.

Хотя горячие ключи и исчезают, начиная от реки Камчатки¹⁸, однако огнедышащие и дымящиеся горы все-таки продолжают еще тянуться на расстоянии свыше 100 миль, а именно вплоть до самого Олюторского залива¹⁹. Там, вдоль побережья к северу, дымится множество гор²⁰. Некоторые из них иногда вдруг разгораются и выбрасывают яркое пламя, иногда же бывает, что воспламеняются испарения, исходящие из гор и тянущиеся от одной из них к другой. Таким образом, бегущий в воздухе огонь как бы заставляет загораться дымящиеся горы²¹, впрочем, с тою особенностью, что в этих случаях пожар вскоре прекращается, а камень распадается на куски. Тогда среди камней можно найти много очень больших и тяжелых ядер, среди которых есть экземпляры весом до 40 фунтов. Если раздробить такое ядро сильным ударом, то осколки его с внутренней стороны блестят, как разломанное железо²². Эти образования, несомненно, одинаковы с так называемыми ‘манофельдскими ядрами’, из которых добываются и выщелачиваются сера, купорос и белый кремнезем, схожие с ними, только меньше по своим размерам каменные ядра встречаются также по побережью в окрестностях Ораниенбаума.

Принимая во внимание возгорание их в воздухе, разрыв и кальцинацию в короткое время, чем олюторские горы отличаются от камчатских, я полагаю, что там находятся обильные залежи земляной смолы, благодаря ее жирной маслянистости возникающее пламя так долго держится в воздухе и переносится парами с места на место²³. Это тем вероятнее, что там находят следы плавкой серы.

Кроме этих огнедышащих и дымящихся гор на материке, есть еще две другие горы на островах: одна находится на втором острове — Бурумуши, другая — на острове Алаит²⁴, в Пенжинском море. Эта гора по всему своему облику и форме похожа на Апальскую²⁵ и на некоторые другие.

Достопримечательно, что: 1) извергают пламя и дымятся или же раньше дымились только отдельные горы, а не такие, которые входят в состав горных цепей, 2) все эти горы имеют одинаковые общие внешний облик и форму, а следовательно, имеют и одинаковую внутреннюю структуру, так что почти кажется, что их внешнее строение соответствует их внутренней сущности и способствует образованию горючих веществ, а значит, и эффекту самовозгорания, 3) на всех горах, именно на самых их вершинах, которые некогда дымились или горели, а впоследствии погасли, появляются озера²⁶, их вода на Апале и ее свойства будут самым тщательным и усердным образом исследованы в июне 1743 года²⁷. Очень возможно, что после того как горение внутри гор закончилось и огонь достиг самых глубоких их недр, раскрылись водные пути и заполнились водою пустые пространства, этим в достаточной мере были бы объяснены причины возгорания и высокая температура горячих ключей²⁸.

Насколько я осведомлен, наиболее ощутимые землетрясения наблюдаются в окрестностях действующих вулканов, а именно значительные — около тех вулканов, которые еще не начинали действовать или же давно потухли²⁹.

Ительмены боятся как всех высоких гор вообще, так в особенности — гор дымящихся и огнедышащих, а также всех горячих ключей. Поэтому-то, будучи проводниками, они и избирают путь по самым опасным местам, то есть по косым горам, исключительно с целью не проходить поблизости от того, что страшит их: они твердо верят, что в таких местах и поблизости от них живут духи, так называемые ‘гамулы’ {Гамулы — далее также Камулы (соответственно в источнике перевода: Gamuli — Kamuli). Ред.}. Известны примеры, когда ительмены охотно отдавали все, что имели, лишь бы откупиться от обязанности быть проводниками, если же случилось, что от них настойчиво требовали исполнения этой обязанности, то они вскоре после этого умирали со страху перед измышлениями своего воображения. Если их спросить, что же там делают черти, то они отвечают: они варят китов. Я спрашивал их: где же они ловят этих китов? Ответ гласил: по ночам черти отправляются к морю и ловят их там так много, что каждый из них приносит себе домой от 5 до 10 штук, на каждом пальце по одному. Когда же я спросил: ‘Откуда вам все это известно?’ — они отвечали, что их старики всегда это утверждали и сами этому верили. При этом они ссылались на свой опыт: будто бы на всех огнедышащих горах они наблюдали много китовых костей³⁰. Я спросил: а почему же иногда вырывается из горы пламя? На это они отвечали: когда духи протопили горы, как мы свои юрты, они, чтобы закрыть свои печи, выбрасывают оставшиеся головешки из верхнего отверстия горы. При этом они утверждали, что бог на небе поступает иногда точно таким же образом в то время, когда у нас бывает лето, а у него зима, тогда и он начинает топить свою юрту. Этим они объясняют и свое поклонение молнии.

На других высоких снежных горах, представляющих связанные между собой хребты, по их мнению, также обитают духи, самый могущественный среди них зовется Виллючеем. И туземцы отказываются переваливать через подобные горные кряжи, заявляя, что дух ездит порою по тем местам на куропатках и мог бы им повстречаться. По их уверениям, Виллючей разъезжает иногда также на небольшой нарте, в которую впряжены красивые черные лисицы. Если кто встретит следы его саней, то такой человек очень счастлив в продолжение всей своей жизни на своем промысле, и следующий за этим год бывает удачным. Их часто сбивают с толку те причудливые узоры, которые образуются на снежной поверхности налетами бурных ветров.

Большерецкие ительмены называют огнедышащую гору ‘анггитэскык’, дымящуюся — ‘пытэш’, тепловодные реки — ‘кыкангии’, горячие ключи — ‘какаинкыганг’. На нижнешандальском языке огнедышащая гора обозначается словом ‘апахончич’, дымящаяся — ‘сюелич’, а тепловодные реки называются ‘кырхюрлинкыгич’.

Четвертая глава

О МНОГООБРАЗНЫХ И РАЗНОРОДНЫХ МЕСТНОСТЯХ НА КАМЧАТКЕ

Из того, что уже было рассказано о горах, об озерах и о реках Камчатки, легко усмотреть, что горные хребты, долины, озера, лужи, болота и лесистые пространства занимают наибольшую часть страны, и, следовательно, там остается мало места, пригодного для полей и лугов. В прежние времена жители не были там озабочены, так как они не имели ни малейшего представления о полевых злаках, об овощах или о древесных плодах и чувствовали себя превосходно при наличии своей исконной простой пищи: рыбы в изобилии, диких кореньев, трав, всевозможных ягод и древесной коры. Но с тех пор как по высочайшему повелению было обращено больше внимания на эти отдаленные окраины и правительство поняло, что культура этой страны чрезвычайно важна, причем с этим обстоятельством было связано много серьезных проектов, осуществление которых, впрочем, оказалось бы либо совершенно бесполезным, либо во сто крат и больше вредным не только для Камчатки, но и для прилегающих к ней областей, — с тех пор насаждение в стране культуры, сводящейся к скотоводству и земледелию, было вменено в обязанность охотскому командованию. Однако вплоть до прибытия туда господина Девьера к этому делу не только не приступали, но даже не было сделано никаких полезных в этом направлении попыток, и по следующим причинам: 1) одновременно с указанным правительственным распоряжением началась и работа экспедиции, причем командование последней и командование охотское все время мешали друг другу по соображениям либо формальным, либо личным, вследствие этого все дело осталось в конце концов без движения, вызвав, однако, разорение множества лиц, 2) труд описания Камчатки предоставили казакам, всецело положившись на их суждения и выводы, но казакам было мало дела до хлеба: они требовали только сена, водки и курева и, заполучив все это, вернулись в Якутск. Одни из них наперед предположили, что хлебные злаки на Камчатке произрастать не могут, другие подтверждали это после первого неудачного опыта, не сумев выбрать для посева ни подходящих мест, ни соответствующего времени, они не поняли, что пустые колосья и длинная солома объясняются жирною и сырою почвою, от сотворения мира не подвергавшейся обработке и лишь ежегодно удобрявшейся своей собственной продукцией, 3) во всем этом виноваты всякие пьянствующие, жадные и вороватые господа, начальствующие на Камчатке, эти люди заботятся лишь о своих личных выгодах, а не об интересах и о процветании края, представляя собою хороших солдат, но плохих администраторов и экономистов. Одного алкоголика, именно командира Колесова, сместили¹, но на его место посадили еще более горького пьяницу. Таким образом, находившиеся здесь ленские земледельцы до сих пор не получили бы окончательного расчета и были бы вынуждены нищенствовать по дорогам, если бы начальство не поспешило покончить с этим делом из опасения нашего неожиданного прибытия с моря. И Камчатка до тех пор останется страною неплодородною, пока надзор за нею не будет поручен добросовестному и разумному человеку, не казаку и не якутскому жителю.

Что касается пригодной для земледелия земли, то на этот счет надежда плоха у побережья Пенжинского моря, особенно в отношении озимых хлебов. Причиною этого является то обстоятельство, что там, где местность не предоставляет достаточного простора, почва состоит из сплошных поросших мхами, мокрых или сырых пространств, если же там и попадаются иногда отдельные сухие и высоко расположенные холмы и поросшие мелким березняком поляны, то весеннему посеву препятствует достигающий саженной глубины, долгое время не сходящий и очень твердый от ветров снежный покров. Вследствие глубокого снега, выпадающего на Камчатке сразу же в начале осени, земля под ним остается талою в течение всей зимы, что ведет к вымыванию озимых весною. До середины июня невозможно снять яровые. А с этого времени и приблизительно до начала августа погода бывает большею частью дождливая и сырая. Вследствие этого злаки сразу образуют очень высокие стебли, давая в то же время пустые или почти пустые колосья. Для уборки времени тут остается достаточно, так как погода осенью стоит обычно очень хорошая и вполне благоприятная. Самым серьезным препятствием являются на 51—53® северной широты совершенно исключительные в летнее время морские испарения, а также повсюду множество ключей, рек, болот и озер, болотистая почва: из нее постоянно поднимаются в огромном количестве испарения, затемняющие и охлаждающие воздух, чтобы затем упасть на землю в виде частых дождей и обильной крупной росы, так называемого ‘буса’. Вследствие этого семя сразу же дает круто тянущиеся вверх ростки, расходуя все свои силы на образование стеблей. Несмотря на то, что таким образом гибнут надежды на озимь, все-таки овес и яровой ячмень родиться тут могут. Хотя первый опыт и оказался неудачным, он, однако, еще не доказывает абсолютной невозможности успеха, так как, по здешнему обыкновению, тут было допущено много ошибок. Тучная почва на холмах или в ярах была пропахана не несколько, а только один раз, причем зерно было посеяно лишь около середины июля, к тому же, быть может, тут было виновато и качество зерна, взятого с жирной почвы, тогда как в этих местах следует сеять семена растений, выросших на песчаной почве, то есть семена мелкие и сухие. Несомненно, урожай получился бы более обильный, если бы земля подвергалась должной обработке, для того чтобы в течение некоторого времени она плодородила. Ближе к Пенжинскому морю надежды на успех менее значительны, так как почва там каменистее и мшистее, вследствие близости гор места для посева между их отрогами и морем остается меньше {Около Пенжинского моря земля промерзает не глубже фута, а затем, на глубине 1 — 1 ¹/₂ фута, она рыхла и влажна. Ниже, однако, она представляет непреодолимый лед. Под ним находится щебень и, наконец, камень, несомненно, тянущийся от горных хребтов вплоть до самого моря. Этим без труда объясняются недостаточность лесов и мшистость неплодородной торфяной земли³: вода не в состоянии уйти в глубь почвы, а сверху постоянно прибывают все новые массы ее, так что земля уподобляется губке. Только там, где местность выше и где холмиста, могут расти травы и злаки. Это наблюдение объясняет вообще неплодородие земли по ту сторону гор. — Прим. Стеллера.}. Достаточно много обширных и подходящих для земледелия мест имеется около Быстрой, а также между Апачею и Верхним острогом. Однако земля на высотах может быть заселена и обработана не раньше, чем будет добыто столько хлеба, чтобы им можно было снабдить земледельцев на целый год. Относительно окрестностей Верхнего острога и Козыревской совершенно не приходится сомневаться, что там как озимь, так и яровые удадутся² в такой же мере, как и в других местностях на одинаковой с ними широте: земля там раскинулась достаточно просторно, снег выпадает не слишком глубокий и рано тает, да и погода там весною бывает суше, и не так дают о себе знать испарения, как в тех местах, которые расположены ближе к морю. Здесь только можно задать вопрос: не принесет ли стране больше убытка, чем выгоды, уход из лесов вспугиваемых вследствие подготовки земли к обработке и выжигания лесов зверей, которые доселе служили здесь заметной доходной статьей? Ведь именно эта местность является одною из наиболее богатых зверьем на всей Камчатке. Впрочем, этого урона можно без труда избегнуть, если только будет воспрещено истребление лесов огнем для подготовки их под пашни. Именно таким способом были прогнаны с берегов Лены соболи и лисицы: еще до сих пор там ежегодно, невзирая на неоднократные запрещения, выжигаются леса на протяжении многих сотен верст. При наличии в стране такого обилия местностей, годящихся под земледелие, тут могло бы родиться не только необходимое для местного населения количество хлеба, но и, с течением времени, столько, сколько его потребовалось бы для снабжения Охотского края и для других предприятий. Порядочно времени тому назад жители Нижнего острога ежегодно сеяли по 8—10 пудов ячменя, а затем перепахивали землю на девушках-камчадалках. И получали от этого столько выгоды, что местный монастырь ежегодно располагал обильными запасами крупы и муки для всевозможного печения. Тут, впрочем, происходит одно странное изменение с семенами: колосья ячменя произрастают без остей, достигают очень большой величины и становятся совершенно гладкими, из чего лица, знакомые с естественными науками, могут вывести ясное заключение quantum climatis deversitas ad mutationem specierum formant conferat (насколько различие климатическое способствует изменению внешней формы видов).

Что касается других злаков и овощей, то они произрастают с такими отличительными свойствами: все сочные растения, заключающие в себе много влаги, вроде капусты, гороха, салата, развиваются, образуя множество очень крупных листьев и стеблей. Капуста и салат никогда не образуют больших кочанов, горох же вьется на много саженей, постоянно вытягиваясь кверху, даже позднею осенью, он беспрерывно зеленеет и цветет, но дает при этом мало мелких стручков. Хотя этот недостаток можно было бы легко устранить путем подмешивания песка в почву, однако здешний народ для этого слишком ленив и неповоротлив. С другой стороны, тут отлично удаются все те растения, которые нуждаются в большом количестве влаги, как, например, брюква и редис, имеющие крупные клубневые корни.

Относительно луговых трав и основанного на них животноводства, вроде разведения лошадей и крупного рогатого скота, можно с определенностью утверждать, что ими Камчатка снабжена в изобилии и что подобной высокой и сочной травы нигде не найти во всей Российской империи. Как вблизи рек и озер, так и внутри страны, в лесах и на полянах, трава достигает роста свыше двух саженей. Кроме того, в стране много обширных лугов. Чрезмерный рост травы надо, конечно, приписать влажности почвы и сырой погоде весною. Хотя благодаря этому стебли растений достигают значительного роста и толщины и могло бы казаться, что тем самым понижается качество травы и сена, однако неимоверный рост и хорошее сложение скота, масса молока, получаемого от него как зимою, так и летом, доказывают противное. Причина этого в том, что стебли из-за сильной влаги остаются до осени полносочными, от воздействия холодной осенней погоды сохнут вместе со своим соком, не деревенеют и среди зимы представляют хороший корм. Большинство трав служит здесь пищею как людям, так и скоту и заменяет, как будет сказано в одной из дальнейших глав, недостающие овощи. Вследствие роста и густоты травы тут можно собирать много сена даже с участка средней величины. Кроме того, скотина в течение всей зимы сама находит обильный корм, так как глубокий снег, лежащий на подобных травянистых местах, никогда сильно не развевается ветром, как это наблюдается в местностях мшистых и на торфяниках, поэтому-то такие места, даже при наилучшем состоянии зимних путей, всегда трудны для проезда по ним. Таким образом, можно вполне рассчитывать на хорошее развитие тут скотоводства и быстрое умножение поголовья. Как лошади, так и рогатый скот, доставляемые сюда из Якутска, настолько меняют тут свои качества и свой рост, что уже по истечении одного года в них нельзя признать якутский скот. Вдобавок коровы тут телятся почти на целый год раньше, чем в Якутске.

Что касается камчатских лесов, то в отношении них наблюдается, сообразно местностям, весьма значительное и заметное различие.

У Пенжинского моря местность на расстоянии 15 верст от побережья оголена, тут произрастают только мхи, залегают торфяники и наблюдается полное безлесье. Этот недостаток топлива вызывает, в соответствии с местными условиями быта, разные затруднения и препятствия в смысле питания. Летом как казаки, так и ительмены заняты поголовно, целыми семьями, со старыми и с молодыми, на морском берегу и в устьях рек рыбной ловлей, вываркой рыбьего жира и соли, затрачивая на это дело много времени, они вынуждены с трудом, издалека, за 20 верст и более, подвозить сюда на лодках необходимые им дрова поштучно, потому что множество мелей и быстрое течение не допускают массового их сплава. Таким образом, сжигаются сырые и совершенно свежие дрова, дающие много дыма и часто вызывающие слезотечение у работающих людей. А между тем, по упомянутой уже причине, здесь невозможно получить строительный лес, и сооружение балагана, амбара или солеварни обходится не меньше, чем в 40—50 рублей.

Около рек и вдоль них, вплоть до самых гор, здесь не найти другого леса, кроме густого, криворослого и непригодного для сооружения построек осинника и ивняка, только между реками, на возвышенных местах и холмах, попадаются отдельные небольшие леса, состоящие из осины и березы⁴, находящиеся в 25—30 верстах от моря⁵.

Строительным материалом, пригодным также для постройки лодок, являются здесь еще тополь, или топольник⁶, но и этот лес приходится с большими издержками и опасностями привозить в лодках за 40 верст от острога. Таким образом, для постройки плохой рыбачьей лодки надо затратить 7—8, а маленькой хижины для жилья — от 80 до 100 рублей на один только лес. А между тем, подобная постройка вследствие чрезмерных и способствующих гниению почвенных испарений может продержаться никак не больше 18—20 лет. Топливо, именно ива⁷ и осина⁸, находится около острогов в большом изобилии⁹. Однако в этой стране нет обыкновения рубить дровяной лес вовремя, ставить его на высушку и снабжать себя таким образом топливом на зиму. Как русские, так и ительмены вывозят на собаках ежедневно ровно столько свежих и сырых дров из леса, сколько им потребно на одни сутки. При этом они страдают так сильно от едкого дыма, что здесь трудно найти людей со здоровыми глазами, слепых же очень много. Конечно, заготовке дров мешает в течение лета тяжелый труд населения по добыванию его единственной пищи — рыбы, отчасти же виновата в этом неискоренимая лень, причем люди нисколько не считаются с тем, что сырые дрова дают меньше тепла, чем сухие, и не экономнее последних.

К мысу Лопатка леса постепенно исчезают, что наблюдается и на Курильских островах, и на островах, расположенных в восточной части пролива¹⁰, узкость этих мест подвергает их беспрепятственному действию как северных, так и южных ветров. Не подлежит сомнению, что именно такое их положение, открытое в ту сторону, откуда исходят наиболее противные ветры и неблагоприятные природные влияния, равно как и незначительная ширина этих мест, являются настоящей причиной такого безлесья, нет надобности усматривать в этом какую-то тайну природы…

В иных условиях находится западное¹¹ побережье Камчатки, здесь великолепнейшие осиновые и березовые леса высятся непосредственно около самого морского побережья¹², как на равнинах, так и на гористых местах, даже скалистые мысы поросли здесь кедрами¹³ и мелким осинником, ивняком и березняком. В верховьях реки Жупановой начинаются прекраснейшие леса из лиственницы¹⁴ и тянутся оттуда до Верхнего острога и вдоль реки Камчатки. Там встречаются также еловые леса¹⁵, впрочем, камчатская ель не достигает таких размеров и толщины, чтобы ею можно было пользоваться для выделки домашней утвари или для построек¹⁶.

Вся местность, начиная от истоков реки Камчатки, расположена гораздо выше, отличается большей сухостью и большим плодородием, чем места, прилегающие к Пенжинскому морю. Это явственно заметное более высокое положение местности совместно с сухостью я считаю причиной того, что там растут сосны¹⁷. Благодаря наличию прекрасных и обширных лиственных лесов и глубокой, большой реки Камчатки, по которой можно гнать огромные плоты, для Нижнего и Верхнего острогов возникает столько преимуществ и выгод, что весь быт жителей становится удобнее, чистоплотнее и богаче. Об этом я впоследствии поговорю в особой главе, посвященной острогам.

По ту сторону горного хребта, который, начиная с Караги, отделяет полуостров Камчатка перешейком от материка, вплоть до центра страны, леса пропадают опять. Тут, кроме мелкого кедрового кустарника, осин, берез и ивняка, растущих вдоль рек и ручьев, мы не найдем никаких лесов. Эти места наиболее пригодны корякам для их оленеводства.

Пятая глава

О ПОГОДЕ НА КАМЧАТКЕ

Хотя Камчатка по форме своей представляет довольно узкую полосу суши, так что нельзя было бы предполагать о значительных различиях в погоде ее отдельных частей, тем не менее из-за неравномерности ее территории по ширине различия в погоде очень велики и значительны. Вследствие этого отдельные местности Камчатки отличаются друг от друга как некоторыми преимуществами, так и своего рода отрицательными сторонами. Что касается свойств камчатской атмосферы, то ее барометрические и температурные колебания как в Нижнем, так и в Большерецком остроге в течение ряда лет записывались и сообщались изо дня в день¹. При этом отмечались также направления ветров и ежедневная погода, равно как колебания уровня моря в некоторых особых местностях. Что же касается наблюдений за количеством и силою испарений, то тут, вследствие связанных с этим делом больших расходов из-за необходимости иметь для этого персонал, запасы угля и отдельное здание, возникли такие трудности, что пришлось от этих наблюдений отказаться, особенно еще потому, что количество испарений в зависимости от географической широты на обоих морских побережьях весьма различно. Что касается ветров, то весною на Пенжинском море они дуют преимущественно с юга, юго-востока или юго-запада, летом — с запада, а осенью — с севера и северо-востока. В зимнее же время, вплоть до равноденствия, ветры наблюдаются самые изменчивые, а следовательно, и погода отличается крайней неустойчивостью. Начиная с равноденствия и примерно до конца марта ветры дуют большей частью с востока или северо-востока. Сообразно с таким характером ветров, весною и летом, приблизительно до момента solstitio (солнцестояния), наблюдается преимущественно сырая и дождливая погода, воздух в это время мутный и насыщенный испарениями, а ясные, теплые и безоблачные дни редки {В окрестностях Верхнего острога погода совершенно иная: с апреля и примерно до середины июня там стоит сплошь ясная, солнечная погода, отсюда — низкий рост травы и сухость почвы. После солнцестояния и приблизительно до конца августа идут сильные дожди. Зимою выпадает очень глубокий снег, а сравнительно редкие штормы, не достигающие по своей силе и половины таких, какие происходят на Большой реке и в Нижнем, держатся не дольше одной ночи или в крайнем случае не дольше суток. Хотя количество тут снега и не больше того, которое выпадает в окрестностях Большой реки, он, тем не менее, в два раза глубже, так как рыхл и не столь плотно сбивается ветрами. Вследствие этого случается, что дикие северные олени там не могут найти себе пищи, застревают в снегу, и тогда их закалывают ножами. Недавно, к примеру сказать, случилось, что некий ительмен в одном месте зарезал ножом более 30 северных оленей. — Прим. Стеллера.}. Это служит, между прочим, серьезным препятствием лову и вялению рыбы, единственного рода пищи обитателей: рыба отчасти гниет, по крайней мере в ней, хотя бы с нею обращались и крайне аккуратно, заводится еще до ее полной за сушки множество червей, всюду кишащих на земле, после этого рыба начинает быстро плесневеть. В силу этого в окрестностях Большой реки труднее всего хранить рыбные запасы, причем тамошняя рыба является на всей Камчатке наихудшей. Лучшая вяленая рыба заготавливается в сентябре, когда ее ловят у островов и выше речных устьев. Но оттого, что в ту пору рыба бывает уже обессиленной, ею пользуются из нужды, а не в качестве особого лакомства. Осенние месяцы, сентябрь и октябрь, а за ними февраль и март по своей погоде самые приятные, почему они используются чаще всего для торговли и отдаленных путешествий по суше. В ноябре, декабре и январе тихих, ясных и благоприятных дней мало, частый снег взметается тогда сильнейшими и ожесточеннейшими шквалами, называемыми по-сибирски пургою, в сугробы вышиною в сажень и больше, из ветров самыми сильными являются восточные и юго-восточные, они держатся иногда по двое-трое суток и отличаются такой силой, что человеку, вышедшему из дома, невозможно устоять на ногах. Эти ветры, достигающие наибольшей своей силы в продолжение трех названных месяцев, загоняют к мысу Лопатка и в Авачинскую бухту на плавучих морских льдинах стаи морских бобров. Северные ветры как зимой, так и летом способствуют ясности и чистоте воздуха, давая наиболее приятные дни. Зимою при южных и юго-западных ветрах бывают частые снегопады, летом же — частые дожди, впрочем, несмотря на то, что атмосфера таким образом значительно разрежается, она все-таки остается еще сгущенною, небо — пасмурным, а воздух летом полон тумана. То же самое происходит и на море и наблюдалось как нами во время нашего американского путешествия на север и восток, так и господином капитаном Шпангбергом во время его экспедиции в Японию². Вследствие такой погоды плавание по морю в тех местах бывает таким же опасным и таким же неудобным, как и условия жизни на суше. На примере такого состояния погоды как на море, так и на суше, притом на столь обширных пространствах, легко себе уяснить, в чем главная причина этого явления, а именно: она не только в характере местности, в зависимости от того, ближе она к морю или дальше от него, гораздо более общая причина — в огромном открытом океане на юге. Сообразно с близостью к нему или отдаленностью от него тех или иных мест только и изменяются условия погоды, усиливаясь или ослабляясь, проявляясь чаще или реже. Оттого-то северные части Камчатки, закрытые с юга возвышенностями самого полуострова, отличаются большим плодородием, более умеренным климатом и более благоприятными условиями для жизни. Чем больше мы станем приближаться к расположенному на юго-западе мысу Лопатка, тем пасмурнее и сырее будет там погода летом и тем сильнее и продолжительнее будут ветры зимою, на Большой реке бывает так, что в продолжение нескольких дней там стоит тихая и хорошая погода, тогда как на Лопатке еще нельзя выйти из дому, потому что этот мыс за пределами бухты совершенно открыт для доступа всех ветров и к тому же чрезвычайно узок. Чем глубже проникать по Пенжинскому заливу к северу, тем слабее зимние штормы и тем меньше летом дождей. На реке Камчатке и в ее окрестностях и в Верхнем остроге ветры и погода сильно колеблются. Штормовые ветры с востока и юга там, правда, столь же сильны и продолжительны, сколь и у Пенжинского моря, но так как летом там господствуют большею частью ветры западные и северо западные, иногда же восточные, то там бывает больше ясных, погожих дней и выпадает меньше дождя, чем близ Пенжинского моря, а также меньше росы и туманов. Разница между указанными двумя местностями по обеим сторонам особенно бросается в глаза, если направляться через хребет от истоков реки Быстрой к реке Камчатке. В стороне Пенжинского моря воздух всегда кажется тяжелым, мутным и темным, а вся местность представляется в высокой степени мрачною, облака — черно-синими и густыми, тогда как в сторону реки Камчатки открывается как бы иной мир: местность расположена выше над морем, воздух ясен, чист и прозрачен. Если около Лопатки снега выпадает на две сажени высоты³, то количество по обеим его сторонам, к морям, настолько уменьшается, что около Авачи и Большой реки его лежит уже на целую треть меньше, да и ветры не так плотно его сбивают, вблизи же Тигиля и Караги мы не найдем слоев снега толще полутора футов {Весеннее солнце на Камчатке так сильно влияет на снег, что люди весною чернеют подобно индейцам, у многих от этого настолько портится зрение, что они слепнут, самые здоровые глаза так воспаляются, что люди не в состоянии переносить даже самый слабый дневной свет. Вследствие этого местные жители носят наглазники или сетки из бересты березы или конского волоса, благодаря чему они смотрят сквозь узкие щели, таким образом им удается умерять и рассеивать блеск солнечных лучей. Настоящая причина этого явления в том, что сильные ветры настолько крепко и прочно сбивают снег и полируют его поверхность, что солнечные лучи не могут поглощаться снегом, а отражаются снежной поверхностью с большим преломлением света в глазах. От белизны снега получается нестерпимое ощущение, так как яркий свет преломляется в зрачке неправильно и сильно, так называемые tunicae в глазу расширяются, из-за чего получается сильнейший прилив крови к глазным жилкам, кровь задерживается в малоупругих сосудах и не имеет возможности циркулировать. Я был вынужден обстоятельствами придумать против этого отличное средство, в течение 6 часов исцеляющее все эти неудобства и болезненные ощущения, а именно: я смешиваю яичный белок с сахаром и камфарой и растираю эту смесь на оловянной тарелке до тех пор, пока она не обратится в пенящуюся массу. Последнюю я в виде компрессов кладу на глаза и завязываю их. Я совершенно удостоверился, что это верное средство от всяких inflammationibus oculorum a congestione sanguinis ortis (глазных воспалений, получающихся в результате застоя в кровообращении). — Прим. Стеллера.}. Этим в значительной степени объясняется, почему жители камчатские не завели издавна, подобно корякам, табунов северных оленей и не употребляли их мясо в пищу, а довольствовались исключительно одной рыбой, хотя последняя в верховьях реки Камчатки и на расстоянии 400 верст от Большой реки попадается в значительно меньшем количестве и оказалась бы недостаточной для пропитания населения, если бы эти люди, настоящие Pamphaga animalia (всеядные животные), не прибегали ко всему, что только может вместить желудок или мешок. Несмотря на то, что по всей Камчатке водятся в изобилии северные олени и есть корм для них, правильному оленеводству в указанной местности мешают глубокие снега⁴. Поэтому-то и казна не может держать тут оленей для экспедиций: летом эти животные находят достаточно корма, зимою же из-за глубокого снега они не в состоянии добраться до него. Иначе обстоит дело с дикими оленями, которые всюду бегают на воле и могут в достаточной мере сами позаботиться о корме, отличаясь к тому же большею, чем ручные олени, выносливостью.

Так как воздух здесь очень прохладен, то град выпадает часто и осенью, и летом. Он, впрочем, никогда не превышает по величине своей чечевицу или в крайнем случае горошину. Молнии наблюдаются редко, только в пору солнцестояния. Камчадалы полагают, что тогда на небе бывает зима и что гамулы, или духи, затопив свои жилища, выбрасывают из дымовых отверстий головешки, как поступают люди. Таким образом, молнии — не что иное как отблеск головешек, видимый с земли.

Равным образом там очень редко слышен гром, причем получается такое впечатление, будто он гремит вдалеке. При этом не бывало случая, чтобы громом кто-либо когда-нибудь был убит, хотя камчадалы уверяют, будто раньше, до прихода русских, громовые раскаты слышались чаще и бывали случаи, что они кое-кого и убивали⁵. Если раздается гром, то один из камчадалов говорит другому: ‘Кутка батти рускарет’ (‘Кутка разворачивает баты’), то есть бог Кутка или бог Виллючей вытаскивает свои лодки из реки по каменистому дну на берег, этот шум и создает гром {При этом они уверены, что, когда они сами летом вытаскивают свои лодки из воды на сушу, от этого происходит точно такой же сильный гром на небе, и бог Виллючей, в свою очередь, также пугается и в такое время запрещает всем своим детям покидать свои юрты. Прим. Стеллера.}. Если же слышится глухой и жесткий удар грома, то они говорят, что Виллючей сильно гневается и в гневе своем несколько раз швыряет оземь наполненную наподобие барабана воздухом шкуру нерпы. Это и вызывает такой треск и гул. И возникновение дождя камчадалы объясняют подобным же образом, а именно: будто дождь есть моча Виллючея и его духов-гамулов. И будто Виллючей, окончив мочиться, облекается в совсем новую кухлянку, или одежду из тюленьих шкур, похожую на мешок, а так как это парадное платье снабжено бахромою из выкрашенной в красный цвет тюленьей шерсти и различной длины пестрых кожаных ремешков, то они твердо убеждены, что видят все эти украшения в форме воздушной радуги, и для того, чтобы подражать такой красоте природы, они и свои кухлянки отделывают такою же пестрою шерстью. Таким образом, эта северная мода возникла на основе данных ‘камчадальской физики’ и представлений камчадалов о сущности радуги.

Если осведомиться у камчадалов о происхождении ветра, они заявляют уверенным тоном, что бог Кутка создал в облаках мужчину по имени Балакитг и дал ему хозяйку по имени Савина Ку-хагт. Этот Балакитг получил от бога чрезвычайно длинные и курчавые волосы. Когда ему велят производить ветер, он трясет своими кудрями над определенной местностью, притом так долго и так сильно, сколько богу угодно продлить более или менее сильный ветер, когда же он утомится, то наступает хорошая погода. Когда этот производитель ветров уезжает из дому, его хозяйка румянится красной морской травой, чтобы сильнее понравиться своему мужу при его возвращении, если муж вовремя приходит домой, она очень этим довольна, если же он не возвращается до утра, то она видит, что нарумянилась понапрасну, она принимается плакать, и, таким образом, наступают дождливые дни и продолжаются до тех пор, пока ее муж, производитель ветров, не вернется домой. Таким путем туземцы, в своей комической склонности и курьезном стремлении философствовать и не оставлять ничего без объяснения, стараются объяснить появление утренней и вечерней зорь и связать их с характером погоды.

Что касается туманов на Камчатке, то я не думаю, чтобы где-нибудь в любом другом месте на земном шаре можно было встретить их больше, а летом — и более продолжительное время стоящими над землею, кроме того, я сомневаюсь, чтобы где-нибудь выпадало больше глубокого снега, чем на Камчатке, между 51® и 54® широты. Поэтому-то почти вся почва там весной находится под водой, и реки от растаявших снегов вздуваются так сильно, что повсюду выступают из берегов.

Что касается зимнего холода на Камчатке, то он в окрестностях Большой реки и Авачи никогда не бывает чрезмерен, точно так же и в Нижнем гораздо теплее, чем в других местах Сибири под одинаковою широтою. Зима 1737 года была очень холодная, и такой не было ни много лет раньше, ни до 1743 года. Камчадалы объясняли это тем, что к ним приехал студент Крашенинников.

Наибольшие беды причиняют населению жестокие по своей силе и ярости, совершенно неописуемые штормовые ветры на Камчатке. При этом обращают на себя внимание следующие обстоятельства: перед тем как подняться такому шторму, обычно возникающему на востоке, воздух становится мутным и спертым, не происходит ли тут потепления воды в море, как я предполагаю, я не мог установить за отсутствием термометра. А так как штормы идут с востока и с наибольшею яростью обрушиваются на местность между Лопаткой и рекой Камчаткой, где есть огнедышащие и дымящиеся горы и в изобилии горячие ключи, то, пожалуй, весьма вероятно, что не столько близость моря и значительная ширина полуострова, сколько очаги подземного огня и испарения значительно способствуют силе этих бурь в здешних местах⁶.

Шестая глава

О ЗДОРОВЬЕ ЖИТЕЛЕЙ, РАВНО КАК ОБ ИХ БОЛЕЗНЯХ И ЦЕЛЕБНЫХ СРЕДСТВАХ

Несмотря на пасмурную погоду, постоянную сырость и сильные испарения Камчатка все же является одной из наиболее здоровых стран в мире. В сущности, население полуострова страдает только двумя главными болезнями, причем сама страна производит против этих недугов много отличных средств для внутреннего и наружного употребления.

Одна из этих болезней — цинга с ее осложнениями. Против нее употребляют отвар из игл мелкого кедрового кустарника, так называемого ‘стланца’¹, средство это приносит большую пользу, и действенность его очевидна, равным образом средством против цинги, действующим еще сильнее, являются почки низкорослых каменных дубов², в виде отвара они распространяют очень приятный запах, так как содержат в себе весьма благовонную смолу³, вследствие этого и употребляемая в качестве топлива древесина этой породы наполняет при горении в очаге все помещение очень приятным запахом. С большой пользой против цинги применяют также траву, часто растущую на морском побережье и представляющую собою glutianae species⁴. (Подробнее об этом смотрите в моих исследованиях.) Цинга поражает, в сущности, только людей, впервые прибывших на Камчатку, дети же казаков и ительмены этой болезни вовсе не подвержены, что объясняется употреблением ими в пищу смеси из кореньев, трав и древесной коры, равно как и мороженой и в таком сыром виде поедаемой рыбы, употреблением дикорастущего чеснока, именуемого черемшою⁵, а также желтой и темной ягод, известных под названием ‘морошка’⁶и ‘шикша’⁷, и, наконец, свежей рыбы. Как бы ни страдали некоторые камчадалы от цинги, они всегда избавляются от нее весною, когда начинается употребление в пищу свежей рыбы, на помощь больному тут обычно приходит сама природа, очищая его организм поносом.

Другою главною болезнью являются выступающие по всему телу нарывы. Они возникают от характера принимаемой пищи, от рыбы, и многим стоят жизни, потому что даже до сих пор против них нет ни внутренних, ни наружных средств, а если они и существуют, то еще не пользуются широкой известностью. Нарывы эти сами по себе отнюдь не смертельны, но становятся таковыми вследствие плохого лечения и ухода. В тех случаях, когда холод и сырость вгоняют гнойную материю обратно в кровь, последняя подвергается общей инфекции, отчего, как и при кожных болезнях, обычно возникают воспалительные процессы, против которых камчадалы располагают испытанным средством: они варят траву Gale Tournefortii, известную под названием ‘кайлум’⁸, в отваре из вяленой рыбы и, давая больному это питье, держат его в тепле и совершенно запрещают ему употребление в пищу свежей рыбы. На нарывы же они накладывают подвергнутые брожению сладкие травы⁹ или же отходы от гонки водки и тем вызывают набухание и размягчение нарыва. Очистку нарыва они производят наложением на него растертых в порошок морских губок.

Дизентерия, ознобы и лихорадки с повышением температуры на Камчатке вовсе неизвестны, хотя к ним, по-видимому, располагают и климат, и погода, и рыбная пища. Я держусь того мнения, что население предохраняет от подобных заболеваний легкая и чистая вода, равно как и множество прибавляемых к ней корней, древесной коры и тому подобных продуктов питания. Чахотки и легочных гемофитических заболеваний я там никогда не встречал. Туземцы также не проявляют склонности к заболеваниям чесоткою или паршою, в тех же случаях, когда обнаруживается сыпь, она является определенным признаком французской болезни (сифилиса), которою очень многие из туземцев заражены. Начальные стадии последней вроде гонореи, болей и нарывов они умеют быстро лечить всевозможными жирами и кореньями вместе с remediis heroicis (героическими средствами) сибирских казаков — квасцами, медянкою, ртутью и сулемою. Я видел здесь мало горбатых или людей с другими телесными недостатками, а также не нашел никого, кто страдал бы зобом. От глазных болезней, напротив, здесь страдают очень многие: людей слепых и пораженных бельмом или людей со слезящими воспаленными глазами и страдающих слабым зрением я видел множество¹⁰. Эти заболевания вызываются сильною сыростью, особым устройством очагов для выхода дыма и вообще жилья, сырыми дровами, воздействием морского воздуха и жестоких ураганных ветров, равно как влиянием солнца на снег весною, когда обычно совершается большинство путешествий. Вследствие этого многие желающие беречь свое зрение носят на глазах нечто вроде сеток из сплетенного конского волоса или березовой коры, они называют эти приспособления наглазниками и заимствовали их у бурятов, тунгусов и якутов¹¹, которые делают их основы серебряными или медными и подбивают их сукном. Несколько экземпляров тех и других я приобрел для Кунсткамеры¹². Против гноящихся и воспаленных глаз туземцы применяют казачьи средства вроде растертых в порошок сахара, имбиря и селитры. Эти снадобья они вдувают себе в глаза, хотя результаты от такого лечения получаются плохие.

Об эпидемических и о заразных болезнях там никто не имеет ни малейшего понятия, хотя летом по всей стране разносится отвратительное зловоние от бесчисленного количества дохлой рыбы, повсюду покрывающей берега рек. Несомненно, сильные и постоянные ветры, равно как прохладный воздух, препятствуют заражению его плохими элементами брожения, которые не могут в нем держаться.

Как русские, так и ительмены достигают довольно значительного, а многие из них даже весьма преклонного возраста, при этом они вполне сохраняют свои силы и постоянно делают свою работу и сберегают зубы свои такими же здоровыми и целыми, какими они были у них в среднем возрасте. Этому, несомненно, способствует то обстоятельство, что туземцы с юных лет укрепляют зубы жеванием трески, не портя их ни супами, ни кислыми блюдами и напитками, ни горячей, ни теплой пищей: они обычно все едят в холодном виде и не любят теплую пищу.

Седьмая глава

О МИНЕРАЛАХ И ОБ ИСКОПАЕМЫХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ

Несмотря на гористый характер Камчатки и на то, что, как надо было бы логически предположить, в ее недрах должны быть скрыты различные минералы и металлы, особенно наиболее распространенные и пригодные для повседневных потребностей, вроде меди и железа, которые встречаются повсюду в Сибири в большом изобилии, — несмотря на все это до сих пор ничего о рудах на Камчатке не известно. И тем не менее, нельзя просто сказать, чтобы на Камчатке вовсе не было никаких руд, и вот по каким соображениям: 1) камчадалы не обладают ни малейшими на этот счет сведениями или любознательностью и, как люди слишком запуганные, не осмеливаются что бы то ни было разузнавать, напротив, даже всякие мелочи они скрывают и о них не сообщают, лишь бы русские не нарушали покоя, которым они пользуются, 2) сами русские не заботятся даже о хлебе, не говоря уже о таких вещах, как металлы, потому что больше выгоды дает им торговля привозною утварью и предметами из железа и меди: топор продается за несколько рублей, а якутский нож еще в недавнее время выменивался на шкурку соболя, лисицы или бобра, 3) трудности заготовления пищи летом не позволяют никому тратить время на подобные изыскания, 4) сами изыскания являются из-за плохих дорог и худой погоды чрезвычайно затруднительными, так как при этом приходится таскать на собственных плечах с собою все необходимое, как например, жилища, постели, съестные припасы и т. п., 5) те лица, которые когда-то прибывали сюда для отыскания минералов и были направлены сюда с соответствующими поручениями, принимали только начальнические должности и таким путем отнимали у русских и камчадальского населения лисиц и соболей, разыгрывали из себя великих бар и вели себя, как недобросовестные слуги ее величества, очень часто эти люди даже не знали, что им надлежало делать, не имея к тому, как видно по некоторым наглядным примерам, ни охоты, ни природного усердия.

Между тем есть гораздо больше оснований предполагать в стране наличие различных руд, чем отрицать это. Медную руду¹ находили в окрестностях Курильского озера и Жировой губы. Содержащие железо пески² встречаются повсюду по берегам рек и озер, и есть основание предполагать наличие железа даже в горах, где берут начало реки. Мягкую серу³ находят как около Камбалины, на мысе Лопатка, так и у Кроноцкого носа, чаще же всего и в наиболее чистом виде она встречается около Олюторского залива, где она столь же прозрачна, сколь и казанская, причем она высыпается прямо из скал. Вкрапленной же в гальку она попадается повсюду около моря. Из почвенных образований известны следующие: мягкий белый и пригодный для письма мел⁴ залегает в большом количестве около Курильского озера, трепел⁵ и красный мел⁶встречаются как около Авачи, так и у реки Начики и Кучиницкого острога, бурая и красная глина⁷ — около реки Начики и близ горячих ключей у речки Баян, простая каменистая охра⁸ встречается в немногих местах. Среди горных пород в утесах находят, притом в весьма значительном количестве, нечто вроде мелких кристаллов аметистового цвета⁹. Вблизи Хариузовки попадается, в виде очень крупных кусков, другой темно-зеленый сплав, напоминающий плохое зеленоватое оконное стекло¹⁰, из него жители изготовляют стрелы, а в былые времена делали ножи. Русские именуют этот сплав самородным стеклом, а большерецкие ительмены — ‘нанач’, кремни они называют у реки Камчатки ‘лаач’, а близ реки Тигиль ‘кезуныхс’. В окрестностях Екатеринбурга такие же сплавы, в форме ‘чертовых пальцев’, находили в шахтах медных рудников, русские считают и называют их топазами¹¹. Сплав подобной формы мне попался на Хариузовке, там он как бы вырастал из камня¹². Встречается также очень легкая белая каменная порода¹³, служащая ительменам для изготовления ламп и ступок для растирания табака. Повсюду вблизи моря попадается также особый сорт одноцветных, подобно губкам пористых камней¹⁴, очень твердых, рассыпающихся на огне и тогда краснеющих и становящихся легкими, притом безо всякого запаха, несколько штук этого вещества я сохранил, чтобы показать другим лицам. На вершинах гор вырастают очень легкие камни почти кирпичного цвета и напоминающие пемзу¹⁵, их можно было бы назвать красною пемзою, если бы они были пористее. Их я также сберег несколько штук. Около рек, у подножий гор, попадаются довольно крупные и очень твердые камни, которыми жители пользуются как кремнями для добывания огня¹⁶, между ними бывают белые, полупрозрачные, как будто бы с примесью молока. Русские называют их сардониками (сердоликами)¹⁷. Находятся и другие камни той же породы, но желтоватые и такие же прозрачные, как янтарь¹⁸. Я считаю их гиацинтами, и они встречаются в Сибири повсюду по рекам, начиная от Томска. Известняки до сих пор в стране еще не обнаружены¹⁹. Впрочем, камчатские горные хребты очень тверды и не так прорезаны ущельями, как сибирские. В тех же местах, где они начали распадаться, около Пенжинского моря, повсюду находят Sory officinarum — так называемое ‘сибирское каменное масло’, о чем сообщается в моих Observationibus mineralogicis (‘Минералогических заметках’). Мягкая и вкусом похожая на сметану, полюсовая земля, которую едят, встречается в разных местах как у Пенжинского моря, так и около Курильского озера и у Олюторы, о ней я говорил в своих ‘Заметках’ под заголовком ‘Земляная сметана’.

Что касается дымящихся и огнедышащих гор, горячих ключей и ручьев на Камчатке, то о них отчасти было уже сказано в главе о горах, отчасти же я отсылаю специально к моим Observationes mineralogicas (‘Минералогическим заметкам’) и к ‘Дополнениям’ к ним, потому что до сих пор мне еще не приходилось провести лето на Камчатке и я не могу ничего больше добавить к уже сказанному на основании моих личных наблюдений.

Восьмая глава

О ДЕРЕВЬЯХ, КУСТАРНИКАХ И РАСТЕНИЯХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ

В общем, я отсылаю благосклонного читателя к моей ‘Истории камчатских растений’ (Historiam plantarum Kamtschaticarum), часть которой уже отправлена. Здесь я только укажу, что деревья и кустарники Камчатки ничем особенным не отличаются от европейских и азиатских, зато почти половина присущих ей растений больше нигде, кроме нее, не встречается, а следовательно — неизвестна.

Из деревьев на Камчатке растут: лиственницы¹ (larices), именующиеся в Нижнем остроге ‘кром’, и ели² — ‘сокар’, растут они только на горах у реки Камчатки и отличаются такою толщиной, высотой и крепостью, что они с большой пользой могут идти на постройку как кораблей, так и домов³. Зато здесь нигде не встретишь белых елей⁴, сосен⁵ и кедров. Но так как стволы их находили часто на морском побережье, куда их выбрасывало море, то это подало повод к разумному предположению, что недалеко от Камчатки, где-то напротив нее, находится какая-то другая большая страна, что впоследствии действительно и оправдалось.

Береза⁶ растет в изобилии у Большой реки (‘ичуда’), около Нижнего острога (‘ичин’) и по всей Камчатке. Она тут настолько отличается от березы европейской, что могла бы считаться как бы особым видом ее, если бы не было известно, что это различие вызывается климатом и условиями погоды. Стволы у этой березы очень кривые и покрыты множеством очень крупных наплывов или наростов, называемых в России капом, эти наросты отличаются большою твердостью и огнестойкостью и идут на выделку различной столовой посуды, кора этой березы не столько белого, сколько серого и пепельного цвета, древесина же очень тверда, тяжела и крепка, напоминая в этом отношении кость. По причине своей прочности и трудности обработки этот материал не идет ни на топливо, ни на постройки, а идет исключительно на сооружение саней и нарт.

Березовую кору на Камчатке употребляют также в пищу, но она трудно переваривается и со временем оказывает вредное влияние на здоровье, вызывая нарывы, чего при употреблении ивовой коры, по наблюдениям камчадалов, можно не опасаться. Они также ферментируют корою березовый сок, отчего он приобретает приятный вкус, напоминающий малину. Кроме того, есть еще два мелких низкорослых вида березы⁷: оба они стелются по земле и растут на торфяниках.

Тополь, или топольник⁸, называющийся у Большой реки ‘костгаль’, несмотря на всю его малоценность, идет главным образом в обработку, особенно у берегов Пенжинского моря. Из него строят жилища и лодки. Вымоченный в соленой воде, он с течением времени становится таким же легким и губчатым, как пробковое дерево. Зола его на вольном воздухе сбивается в красноватый камень, довольно тяжелый и с течением времени все увеличивающийся в своем весе: если такую глыбу, несколько лет пролежавшую на открытом воздухе, разломать, то внутри нее оказываются железистые пятна.

Ива⁹ и ольха {Ива называется в Нижнем остроге ‘чом’, у Большой реки — ‘чачэм’, внутренняя кора, или лыко, — ‘кук’, ольху именуют в Нижнем остроге ‘каскат’, а у Большой реки — ‘скассата’ — Прим. Стеллера.}¹⁰ идут исключительно на топливо и на постройку балаганов. И та и другая насчитывают много различных сортов. Ольховая кора является настолько сильным красящим веществом¹¹, что она дает цвет, нисколько не уступающий прекраснейшему померанцевому и оранжевому. В голодное время довольно часто на Камчатке население бросается в ивовые леса и сдирает кору с деревьев на больших пространствах. Эту кору жители и других мест часто едят вообще вместо хлеба¹².

Мелкая кедровая поросль, носящая название ‘стланец’¹³, произрастает на горах и на торфяных пространствах, стелется по земле и чрезвычайно затрудняет передвижение по стране. Если кедровые орехи родятся в изобилии, они составляют добрую часть пищи, потому что ительмены едят их вместе с кожурою.

Хотя красная смородина¹⁴, называемая в Нижнем остроге ‘троротач’, и встречается на Камчатке, но в весьма незначительном количестве, равным образом как и малина¹⁵.

Из кустарников наиболее полезна жимолость¹⁶, именуемая в Нижнем остроге ‘алтахт’, а на Большой реке — ‘маечигам’, ягоды ее достигают величины темных вишен¹⁷, очень сладки и приятны на вкус, тогда как в России их из-за терпкости нельзя взять в рот. Кроме того, что водка настаивается как на простой, так и на сладкой траве¹⁸, именуемой ‘кач’ {Кач — далее также кат (соответственно в источнике перевода: Katsch — Kath). — Ред.}, водка также ферментируется этими ягодами, вследствие чего она становится крепче и гуще. Хлебное вино настаивается также на коре жимолости и получает от этого больше крепости, хмеля и вкуса, что я сам испробовал и могу подтвердить. Существует еще другой вид жимолости, дающей красные, похожие на вишни, ягоды¹⁹, но из-за терпкого вкуса своего она не в почете.

Рябина (Sorbus humilis)²⁰, достигающая в Европе и Сибири обычно размеров крупнейших деревьев, растет здесь в изобилии, но не достигает высоты более одной сажени, впрочем, ветви ее чрезвычайно развесисты, и ягоды ее гораздо крупнее и вкуснее, чем на нашей рябине, она называется у ительменов ‘пицад’ и должна быть причислена к заготовляемым камчадалами впрок припасам, заменяющим конфеты.

Можжевельник²¹ также вырастает в стране и называется у Большой реки ‘какаар’, а на реке Камчатке — ‘кунелетан’. Ягоды его туземцы употребляют в пищу (заменяя им перец). Можжевельником они, при прибытии русских в острог, обычно окуривают свои жилища²². Растет он по всей Камчатке.

Боярышник (Oxyacantha) имеет тут красные и черные ягоды и встречается в двух сортах²³. Ительмены едят красные ягоды в сыром виде, черные же — с примесью рыбьего жира, зная по опыту, как сильно эти ягоды крепят желудок и каким вяжущим средством они являются, а также и то, что, съеденные без жира, они в некоторых случаях вызывали смерть²⁴. Оба сорта боярышника растут в виде высоких деревьев²⁵. Причем второй сорт его называется на нижнешандальском языке ‘коарата’.

В окрестностях Верхнего и Нижнего острогов, помимо лиственниц и елей, не растущих вблизи Пенжинского моря, встречается еще черемуха²⁶ (Padus Theophrasti), на местном языке — ‘катхал’, плоды которой на Камчатке, как и во всей Сибири, очень ценятся. Также растут там и осина (Populus alba), на туземном языке — ‘лиумч’, и ветлы, идущие на изготовление очень больших лодок²⁷.

Из низкорослых ягодных растений туземцам известны следующие: черная крупная голубика²⁸ (на реке Нижней она называется ‘тибуниц’), черная мелкая черница²⁹, которой очень мало и которая растет только вблизи Нижнего острога, и красная брусника³⁰. Стебли и листья последней вдвое мельче, чем в России, хотя сами ягоды такой же величины, как и там. Казаки варят листву и пьют отвар вместо чая. Наиболее известною, чаще всего встречающейся и наиболее полезною ягодою является желтая морошка, по-нижнешандальски — ‘ессельтаеч’ (на болынерецком языке — ‘сюч’ и ‘сют’, а также ‘сюэ’), ее собирают целыми бочками и изготовляют из нее напиток, который подают при всякой еде и применяют при изготовлении разного рода печенья. Раньше, до того, как стала известна польза сладкой травы, из морошки гнали водку, на вкус очень хорошую и своим беловатым видом напоминавшую фронтиньяк.

Другой сорт ягод называется по-русски шикшей, около Нижнего острога — ‘еннинэч’, вблизи Большой реки — ‘эит’, по-латыни — Empetrum. Хотя это растение и встречается в окрестностях Санкт-Петербурга на болотистых местах, неподалеку от моря, оно там, однако, никогда не дает плодов. Последние собираются также с торфяников в огромнейшем количестве и сохраняются в течение целой зимы, их употребляют для приготовления различных блюд и печенья. По сравнению с морошкою эта ягода гораздо крепче. Кроме того, ее соком окрашивают в вишневый цвет всевозможные выцветшие шелковые ткани. Обманщики варят ее вместе с квасцами и рыбьим жиром и этой смесью придают шкуркам морских бобров³¹ и соболей красивый черный цвет, который не линяет, отличаясь в то же время настолько ярким блеском, что покупатели за это качество готовы переплатить несколько рублей.

Кроме названных вкусных ягод, здешние жители употребляют в пищу отчасти еще неизвестные, отчасти безвкусные, вроде ягод Corno humili Norwegico³², плоды шиповника, хотя они в этих местах довольно безвкусны³³, ягоды неизвестного растения, которые русские по сходству именуют толокнянкою³⁴. Последнее растение действительно является ее разновидностью, и потому описано мною под названием uva ursi.

Хотя русскую клюкву³⁵ (Oxicoccus) и можно найти повсюду на торфяных болотах, но здесь она дает ягоды редко и в ничтожном количестве, почему и малоизвестна³⁶. Княжница³⁷, именуемая около реки Нижней (Нижнего острога) ‘ихолтс’, произрастает на Камчатке повсюду во множестве и представляет собою превосходную ягоду.

Что касается остальных растений с сухими плодами, то я могу определенно заявить, что любознательность здешнего населения и знакомство с местными растениями и их применением на кухне, в области медицины и экономики так исключительно велики, что подобных сведений нельзя было не только предположить у такого уединенно живущего и дикого народа, каким местное население было еще до самого последнего времени, но даже найти в большей полноте у народов самых культурных. Обычно местным жителям известны все туземные растения как по их именам, так и по их свойствам, не могу в достаточной степени надивиться тому, как они умеют определять свойства растений, одинаковых по виду, но различных по месту их произрастания и по времени их сбора. Любой ительмен имеет здесь то преимущество перед всяким иным человеком, что он повсюду и в любое время умеет найти пропитание на родной почве и что нельзя ему причинить вред или его лечить никаким ядовитым или лечебным растением, в его стране водящимся, которого бы он не знал. И хотя ему, не знающему никакой торговли, и приходится вести более трудную борьбу за существование и обходиться без каких-либо иноземных товаров, он все-таки умеет использовать все и изо всего что-нибудь сделать себе, о чем бы не подумал даже величайший философ и знаток природы. При этом, правда, философские теории ительменов оказываются в высокой степени смешными и причудливыми. Хотя и можно утверждать, что тому или другому их научили нужда и бедность еще в незапамятные времена, тем не менее наблюдения над всем образом их жизни только подтверждают их огромную изобретательность, природную любознательность и предрасположенный к повиновению и ко всему хорошему характер, видно, что этот народ одарен богом живым умом и изумительною памятью. И относительно никакой другой народности во всей Сибири и России, кроме именно этой, нельзя быть более уверенным в надежде за короткое время превратить ее представителей в добрых христиан и сделать из них нам лучших русских подданных. Все лучшее и более разумное, что ительмены видят у других, они воспринимают с благодарностью и настолько умеют смеяться над собственными суевериями и плодами своей причудливой фантазии, равно как иронически относиться к своей былой слепоте, что этих качеств не найти ни у какого другого народа Сибири. И все это при условии (вопреки повелению ее величества) самого жестокого и гнусного обхождения с ними со стороны варварских якутских кровопийц. От этого они страдают еще до сих пор, но господь, быть может, когда-нибудь смилостивится над ними и направит сердце ее величества на то, чтобы вспомнить об этих наиболее отдаленных ее подданных и, путем посылки к ним добросовестных, разумных и по-христиански настроенных начальствующих лиц, превратить их в таких подданных, которые благодаря своим способностям и доброму нраву должны будут всяческими способами еще более выявить свою верность и готовность всеподданнейше служить своей государыне.

Однако мое хорошее мнение об этом народе и моя жалость к нему слишком отвлекли меня в сторону от моей темы, и я вновь возвращусь поэтому к их знакомству с местного растительностью, с ее полезностью и пригодностью к бытовым условиям. Итак, я начну с трав.

У моря растет высокая трава, как по стеблю, так и по верхушке своей похожая на рожь³⁸. Из этой травы туземцы плетут всевозможного рода циновки³⁹. В праздники или при посещении чужих и проезжих людей они стелют их на пол, чтобы можно было на них сидеть, а также кладут на кровати, такими же точно циновками целиком обвешаны все стены их жилищ. Некоторые вплетают в эту траву китовый ус, выделывая таким образом разные на них изображения и фигуры, и приходится только изумляться столь искусной работе из столь плохого материала и хвалить ее красоту и полезность. Из той же травы они плетут очень красивые и полезные дождевики: внутри эти дождевики гладкие, снаружи же — шероховатые и украшены по краям оборкою или каймою из плетеной соломы. Эти плащи они летом, в дождливое время, всегда носят на себе, и нечего опасаться, что дождь проникнет сквозь них⁴⁰.

Еще изящнее и красивее плетение из той же самой соломы. Женщины плетут из нее корзиночки и коробочки для своих украшений и для предметов домашнего обихода и обычно держат в них свои инструменты для шитья и все необходимое для портняжничества, а также разную весьма ценимую ими мелочь. На первый взгляд, никто не подумает, чтобы эти изделия были изготовлены не из камыша. Иные вплетают сюда, в виде разных фигур, китовый ус, равно как выкрашенную в огненно-красный цвет тюленью шерсть, что считается здесь очень красивым.

Из той же соломы, но когда она еще зелена, они с меньшим старанием изготовляют разного рода мешки и кошелки — ‘кулоке’, в которых хранят свои запасы рыбы, сладкой травы, кипрея⁴¹или специально приготовленного ивняка, а также которые пересылают с места на место. Равным образом из нее же они делают всевозможные маты и рогожи, которые они всегда носят при себе, чтобы в случае необходимости немедленно зимою или осенью соорудить из них шалаш, где могут укрыться они сами и спрятать свое имущество.

Всякою длинною соломою туземцы вообще кроют как свои летние и зимние жилища, так и балаганы, или амбары, в короткое время они умеют нарезать огромное множество этой соломы, пользуясь костяным серпом, изготовленным из медвежьей лопатки. При помощи камня они умеют отточить его так же, как железный. Из травы осок (gramine Cyperoides), которая в других местах считается совершенно ни на что не годною, они, расчесывая ее двузубчатым гребнем из кости чайки, изготовляют особый сорт мягкой травы⁴², видом своим похожей на свежевыдернутый лен. Русские называют ее мятой травой или чичею, туземцы же около Большой реки — ‘эхей’⁴³, около реки Камчатки — ‘йимт’. Ежегодно, осенью, заготовляются большие запасы этой травы в нижеследующих целях:

1) Для новорожденных это растение, за отсутствием распашонок и пеленок, служит свивальником и помогает держать младенца в чистоте.

2) Когда ребенок подрастает, оно служит чулками, туземцы умеют так ловко обвивать им ноги, что растение, подобно чулку, плотно прилегает к ногам. Этою травою все пользуются во время путешествий, потому что она мягка, держит тепло и удобна.

3) Пока дети пачкаются, на них надевают штаны, сзади снабженные широким клапаном, в который кладут эту траву. Когда ребенок сходил по своей нужде, матери остается только отстегнуть клапан, экскременты выпадают сами собою, ребенку же устраивают новую подкладку из этой травы.

4) Так как ительменские девушки, по своему миросозерцанию и жару в половых органах, распадаются на натуры горячие и холодные, причем первое свойство считается достоинством, а второе же — заслуживающим порицания, то те из них, которые желают стать плодовитыми, всегда носят в своих половых органах клочок этой травы, нащипанной в виде корпии, особенно придерживаются они этого во время месячных очищений. У влюбленных супругов нередко можно наблюдать следующую картину: в случае надобности в платке или в салфетке муж получает таковую из панталон своей хозяйки.

5) Эта трава служит трутом, с помощью которого местные жители раздувают угли или вызывают горение.

6) В прежнее время в большие праздники ею украшали голову как бы венком, особенно в тех случаях, когда устраивалась вечеринка или совершалась пляска.

7) Когда приносят в жертву или закалывают какое-либо животное, оно за предоставляемое им мясо украшается венком из этой травы, это делается для того, чтобы предотвратить гнев убитого животного и его жалобу своим сородичам. Когда туземцы в былое время убивали казаков, они также надевали на их головы венки из этой травы и прикрепляли их, в честь бога Кутки, к дереву. Точно так же поступали они со своими убитыми врагами-соотечественниками.

Из стеблей растения Adianthum aureum⁴⁴ туземцы изготовляют фитили для своих каменных ламп, наполненных ворванью, тюленьим или рыбьим жиром, таким способом они в ночное время освещают свои жилища.

Крапиву⁴⁵ они вырывают из земли в августе и сентябре, вяжут ее в пучки и высушивают их под своими балаганами на воздухе, затем, по окончании всякой рыбной ловли и прекращении сбора ягод и трав, они зимою принимаются за эти пучки. Они разрезают стебли вдоль ножами⁴⁶ и очень проворно собственными зубами очищают их от верхнего слоя, снимая волокна, последние они трясут и, собрав их в пучки, колотят по ним палкою. После этого, постоянно смачивая ладони слюною, они сучат их руками или, вернее, скручивают их в длинные нитки, которые сматывают, тонкими нитками они пользуются для шитья, а скрученными из двух или более частей — для изготовления разного рода рыбачьих сетей⁴⁷. Плести сети каждый из них умеет, но эти сети не выдерживают долее одного лета, и не только вследствие постоянной с ними работы, а главным образом вследствие плохой обработки как сырой крапивы, так и ниток. Не говоря уже о том, что они не вымачивают и затем повторно не сушат крапиву, не кипятят ниток и тем не придают волокну гибкости, они, чему следует удивляться, не научились у казаков ни ломать крапиву, ни провевать ее, ни изготовлять из нее пряжу при помощи веретена, ни ткать из нее что-либо. Казаки своим личным опытом вовсе не желают облегчить и улучшить путем введения лучших методов обработки тяжелый труд туземцев и спокойно взирают на то, что их собственные жены и дети работают точно таким же образом. А между тем, опыт показывает, что изготовленные на берегах реки Лены и сюда доставляемые сети могут служить от трех до четырех лет подряд. Но так как этот любознательный народец, по-обезьяньи подражающий представителям народа русского, ничего лучшего не видит у казаков, то он не в состоянии и сделать ничего лучшего, хотя уже это одно улучшение в производстве могло бы принести очень существенную пользу здешней экономике. А так как вдобавок крапива не растет на мысе Лопатка и в окрестностях Авачи, где идет весьма выгодная ловля бобров, равно как она не встречается и на островах, то вследствие этого на Камчатке идет бойкая и выгодная торговля нитками-сырьем: за 40 фунтов пряжи можно получить трех бобров, стоящих по здешней расценке от 40 до 45 рублей. Ту крапиву, которая имеет красную кожицу⁴⁸, туземцы еще недавно считали священной и использовали для манипуляций шаманов и для гаданий. Крапива достигает на Камчатке роста в 1 ¹/₂ и даже в 2 сажени.

По всей Камчатке в огромном количестве растет трава, именуемая на Большой реке ‘кат’, а по-русски — сладкою. Она во всех отношениях может быть сравнима с нашей медвежьей лапою (Sphondylis), называемой по-русски борщевиком, а около реки Камчатки — ‘аунгч’, разновидностью которого она и является. Местные жители в июле собирают в большом количестве стебли, обрезают их и, очистив от листьев, связывают в пучки. Принеся этот материал к себе домой, они очень проворно очищают раковинами верхний слой стеблей, вывешивают подготовленную траву пучками, носящими название пластин, на солнце и высушивают ее. От влияния обильного и сладкого сока трава уже через несколько дней приобретает белоснежный цвет и напоминает своим внешним видом ленты. В течение шести недель, потребных на изготовление, одна женщина в состоянии заготовить запас ее в 80—100 фунтов. Этою травою пользуются в следующих целях:

1) ее едят маленькие дети, которых таким средством, как у нас сахаром и фруктами, заставляют прекратить плач,

2) при всякой еде: горсть этой травы вымачивается в воде и присоединяется в миске к прочим блюдам, эту сладкую воду едят ложками в числе других блюд,

3) ею пользуются вместо конфет наравне с другими составными камчадальскими блюдами, и тогда она называется по-казацки толкушею, а по-ительменски — ‘селага’,

4) в былые времена туземцы приносили ее в жертву своим идолам и засовывали ее вместе с другими вещами в пасть пойманных животных, при этом они обращались к обглоданным черепам последних с увещанием впредь их не опасаться, но сообщить о том своим сородичам, чтобы те также дали поймать себя и получить столь чудесное угощение,

5) кое-где, пытаясь гнать водку из различных ягодных растений и даже из гнилой рыбы, добрались до этой травы и заметили, что при гонке она дает очень сильную и быструю ферментацию и легко опьяняет, и начали приготовлять из нее водку в котлах с деревянными крышками и приделанными к ним длинными трубками. Этот напиток, к великой радости казаков, сразу оказался настолько удачным, что уже после первой дистилляции дал настоящую водку — раку, которую до сих пор пьют в таком виде. Немногие дистиллируют ее вторично, отчего она приобретает такую крепость, что ее едва можно пить. Первым изобретателем указанного приема был енисейский казак Черный. Эта водка обладает, между прочим, такими особенностями: она весьма нежна, содержит в себе много кислоты и, следовательно, чрезвычайно вредна для здоровья, очень сгущает кровь, сильно на нее действует и придает ей черный цвет, водкою этой можно пользоваться для травления железа и гравирования на нем. Пьющие эту водку очень быстро хмелеют и, придя в состояние опьянения, становятся безумными и буйными, лица их при этом синеют, тот же, кто выпьет ее хотя бы немного чашек, мучается затем всю ночь самыми странными и несуразными фантазиями и сновидениями, а на следующий день становится таким робким, опечаленным и беспокойным, как если бы он совершил величайшее преступление. Это состояние побуждает туземцев прибегать к новому опьянению, и случается я это видел собственными глазами, что они на следующий после этого день вновь настолько пьянеют от стакана холодной воды, что бывают не в силах устоять на ногах.

Сама водка приготовляется следующим образом: на 2 пуда сладкой травы выливают 4 ведра теплой или тепловатой воды, кладут для брожения в сосуд либо остатки предшествующей дистилляции, отчего напиток получает, впрочем, неприятный запах или привкус, либо ягоды жимолости, от этого настой приобретает очень большую крепость, становится приятнее и дает большое количество водки, или же всю смесь ферментируют окисленной мукою, спустя 24 часа ее подвергают перегонке и получают тогда ведро водки.

Борщевик, растущий на востоке близ Восточного океана, дает гораздо больше продукции, чем тот, что находится у Пенжинского моря. Остатки перегонки являются самым приятным для коров кормом, почему эти животные повсюду шатаются по улицам острога, посещая места, где гонят водку, и там обычно располагаясь. Таким образом, скотина часто вместо телохранителей сопровождает своих хозяев к кабакам, что неоднократно заставляло меня смеяться. Обычная цена этому растению колеблется от 3 до 4 рублей, иногда, впрочем, бывает и выше, и жители ведут им оживленную торговлю. Лишь только устанавливается санный путь, это — первый доставляемый в остроги товар. Так как ительмены подвергаются со стороны наспиртовавшихся казаков большим обидам и при опьянении даже жестоким побоям, то я обычно именую это растение кислой капустой.

Высушив это растение, его можно превратить в сахарную пудру, что делается, впрочем, скорее курьеза ради, чем вследствие ожидаемой от того пользы. Если с этого растения не снимать верхней кожицы, а расщепить его на четыре части, то хотя это и дает одинаковое количество водки, однако она так вредна для здоровья, что люди от нее начинают удушливо кашлять, и все тело их при этом покрывается синевою.

Во время сбора этого растения всюду царит большое веселье, как у нас при сборе винограда или на масленице. Кому желательно предаться разврату, тот отправляется прямо в поле, тут повсюду можно найти в траве готовых беспрекословно отдаться любому девушек, и никто не может сильнее наказать свою прислугу, как удерживая ее в ту пору дома. У девушек установился обычай всегда оставлять срезанный борщевик в тех местах, где они предавались разврату. Во время прогулки легко узнаются места подобных совокуплений по этим брошенным предметам.

Кроме обработанного борщевика, в пищу идут также и сырые стебли цветков, его так называемые ‘пучки’, они очень сладки. Но если, очищая их от кожицы ртом, не соблюдать осторожности и уколоть волосками кожицы, находящимися там, как у крапивы, губы, то не только последние, но и все лицо начинает сильно пухнуть. Стебли, свареннные с мясом, впрочем, очень вкусны, равно как и молоденькие растения, отнюдь не уступающие по своему вкусу савойской капусте.

Я полагаю, что и русский борщевик, подобно этому растению, пригоден ко всему указанному, тем более, что мне достоверно известно, что под Тобольском из него гонят водку, как я и указал в своих ‘Наблюдениях’ 1739 года. Самым удивительным является то обстоятельство, что то же растение произрастает и в Америке, где оно подвергается такой же точно обработке и потреблению, как и на Камчатке. Об этом можно, между прочим, осведомиться из моего описания путешествия в Америку.

Помимо этого растения на Камчатке, как и по всей Европе и Азии, встречается Chamaerium speciosum, именующийся по-немецки красным ивняком, по-русски — кипреем⁴⁹, у Большой реки — ‘алькута’, по реке Камчатке — ‘алькусит’. Листву его варят вместе с рыбою или мясом: она представляет собою хорошие овощи. Зеленые листья этого растения заваривают и пьют как чай, когда же листва растения начинает увядать, стебли собирают, очищают при помощи раковин, накладывают друг на друга и подвергают просушке на солнце. В высохшем состоянии эти стебли похожи на черкасский табак. Они представляют собою одно из изысканнейших и приятнейших лакомств на Камчатке, очень сладки и мягчат. Туземцы употребляют их в пищу в сыром виде, подмешивают их ко всевозможным толкушам, или селагам, варят. Отвар и своим цветом, и вкусом похож на молодое пиво, сусло, имея свойство сильно насыщать пьющих. Если взять на один пуд сладкой травы 6 пудов кипрея, заварить все это кипятком и поставить закисать, то получается очень хороший и крепкий уксус. Ительмены, впрочем, не любят ни соли, ни уксуса, считая их горькими. Этим растением, предварительно несколько прожеванным и смягченным слюною, они лечат пуповины новорожденных младенцев. Это средство известно всему народу.

Кору роз⁵⁰, измельченную вместе со стеблями и сваренную в воде, они пьют как зеленый чай, на который напиток этот по своему вкусу действительно очень похож.

Таким же образом они используют и листья растения Pentaphyllois fruticosa elatiori minus hirsuta, особенно на Курильских островах и на мысе Лопатка, отчего это растение называется также курильским чаем⁵¹, по причине его вяжущих свойств оно очень ценится при поносах и коликах от простуды.

Знаменитое растение, именующееся по-ительменски ‘кутахшу’⁵², также произрастает на Камчатке. Оно принадлежит к роду Thapsiae Tournefortii, внешностью своей почти одинаково с Angelica, обладает сладким душистым вкусом и приятным запахом. Туземцы едят как его корни, так и цветочные стебли в сыром виде, равно как вареными вместе с рыбою, считая эту пишу полезною для здоровья. Оно же служит им пластырем и повязкою при всех нарывах и кровоподтеках, полученных от падения или удара. Вследствие мягчительных и согревательных свойств оно в последних случаях оказывается чрезвычайно полезным. При тошноте первое, что делают, это пьют отвар из кутахшу и пользуются припарками из этого растения⁵³.

Черемша, или медвежий чеснок⁵⁴, называемый у Большой реки ‘босхат’, как русскими, так и ительменами употребляется в пищу в сыром виде, или свареною с рыбою, или засушенною. На зиму его заготовляется большое количество, причем его рубят на мелкие кусочки и солят. Это одно из лучших и полезнейших растений, оно рано появляется весною из-под снега и в общем известно по всей Сибири.

‘Учишаул’⁵⁵ на Большой реке, или иначе ‘учухзу’, упоминается в моих ‘Заметках’ под названием Jacobaea cannabis folio flore Inteo, стебли (Turiones) и корни этого растения туземцы едят весною в сыром виде, листья же его сушат и варят с рыбою, воображая, что такой суп вкусом напоминает тюлений жир, считающийся у них большим лакомством.

Растение, именующееся на Большой реке ‘кайлум’, иначе Gale septentrionalium, произрастающее на болотистых лугах, они чрезвычайно любят и варят его с рыбою. Если у них обнаруживаются нарывы или материя отступает обратно в кровь, они при помощи отвара из этого растения и сушеной рыбы вновь выгоняют ее наружу и заставляют нарывы вскрываться. Они также убеждены, что оно способствует потению и удаляет из тела все ядовитое.

‘Ашельхут’⁵⁶ (на обоих языках) является разновидностью myrrhidis и именуется казаками морковником, потому что его цветочные стебли вкусом своим напоминают морковь. Стебли этого растения собирают в июне, квасят их подобно капусте, и отвар служит питьем вместо кваса, сами же стебли заменяют капусту или овощную приправу.

‘Иикум’ или ‘сикуи’, по-тунгусски — ‘чагич’, а по-русски — макаршиные коренья — так именуется растение Bistorta alpina minor⁵⁷. Оно часто произрастает на всех мшистых горных возвышенностях и на торфяниках. Вследствие своих крепящих свойств корни его никем в Европе не употребляются в пищу, в медицине же они применяются как крепительное при поносах и дизентерии. Растение это на Камчатке, однако, обладает крепящими свойствами в весьма малой мере, отличается сочностью и напоминает вкусом лесные орехи, едят его как в сыром виде, так и в толкуше, или селаге. Его отчасти выкапывают из земли, отчасти выбирают вместе с некоторыми другими растениями из мышиных нор.

‘Кадаход’, ‘итха’ — на Большой реке, по-русски — лебяжий корень⁵⁸ представляет собою корень растения Populagine. Его туземцы весною выбирают из ручьев и ключей, кладут в деревянные корыта, заливают водою и варят, опуская в воду раскаленные камни. Я сам ел его вареным с мясом или приправленным уксусом и растительным маслом вместо салата, вкусом он почти одинаков со спаржею. При употреблении в пищу в свежем виде эти корни вызывают воспаление горла.

Корень растения, называемого ‘окельхарн’⁵⁹, туземцы также едят сырым.

‘Шаламей’ — так именуется особый вид Barba caprae⁶⁰, произрастающего по всей Камчатке и описанного в моих ‘Заметках’. Корни и побеги его собирают весною, едят в сыром виде, а в сушеном их сохраняют на зиму. По вкусу они очень похожи на персиковые косточки и сообщают этот вкус водке, подобно коре рябины и персиковым косточкам, если ее на них настоять.

‘Сарана’ — по-татарски, ‘аугч’ — по-ительменски — частью луковицы турецких пучковых лилий⁶¹, именуемых Lilium reflexum, частью луковицы других луковичных растений. На Камчатке из них известны, собственно, пять сортов:

1) ‘кемчига’⁶² растет по Тигилю и около Хариузовки, похожа на крупный сладкий горошек и в вареном виде почти схожа с ним по вкусу,

2) ‘аугч’ или круглою сараною⁶³ называют луковицы растения Lilio reflexo flore atro purpureo, описанного в моих ‘Заметках’,

3) сарана-овсянка⁶⁴, по-ительменски — ‘тамук’, мною еще не описана,

4) ‘титхпу’⁶⁵ растет на реке Быстрой, этого луковичного растения я также еще не видел цветущим,

5) ‘маттэвит’⁶⁶ — так называются как красные, так и белые луковицы Bulbi satyrii.

Все эти луковицы в большой цене у камчатского населения, их употребляют в пищу как в сыром виде, так и сваренными с рыбою. Туземцы делают из них пироги или пирожки, пюре, по-русски называемое саламатом, поджаривают их на рыбьем жиру. Они ежегодно делают значительные их запасы, которые сушат на солнце. Отчасти они отнимают эти запасы со многими фантастическими церемониями и суеверными обрядами у мышей. В каком году развелось много мышей, в том туземцы соберут и много сараны, которую они вообще сравнивают с хлебом русских. Раскапывая мышиные норы, они обязаны делать это непременно при помощи изготовленного из оленьего рога инструмента, который у них называется ‘коссикоас’⁶⁷, при этом они обозначают все предметы не их настоящими, а чужими именами, отчего возникает совершенно новый язык, это делается с той целью, чтобы мыши, знающие местный язык, не поняли их. Выбрав весь запас, причем туземцы никогда не умерщвляют ни одной мыши, они суют в норы старое тряпье, ломаные иглы, кипрей, сладкую траву, кедровые орехи и некоторое количество сараны, вся эта процедура должна напоминать нечто вроде торговли: ведь они таким образом снабдили мышей одеждою, постелями, утварью и другими предметами. Они уверены, что если они этого не сделают, то мыши утопятся или повесятся, причем люди, конечно, лишатся своих работников. При этом туземцы также обращаются к мышам с просьбой на них не обижаться, они, мол, поступили так не со злыми намерениями, а по дружбе. Находя среди сараны и другого рода корни, они имеют на этот счет свою особую философию: попадающиеся корни, именуемые у реки Камчатки ‘чикуачич’, принадлежащие растению Ana campseros flore purpureo, они называют его ‘халопка’⁶⁸и утверждают, будто этим кореньям поручен весь запас на сохранение и под надзор. В саране попадается иногда также ядовитый корень растения Napello⁶⁹. Туземцы утверждают, что мыши в свои праздничные дни напиваются его соком и пьянеют, подобно тому, как они сами опьяняются мухомором, а казаки — водкою.

В числе других курьезных и необыкновенных вещей туземцы употребляют в пищу также белые губчатые наросты на стволах березы. Они колотят по ним деревянными дубинами, затем рубят топорами и в таком виде едят замороженными с величайшим аппетитом, хотя этот трут⁷⁰ совершенно лишен соков, совсем безвкусен и почти непереварим. Из грибов в большом и особом почете ядовитый мухомор, по-ительменски — ‘гхугакоп’. Вокруг русских островов это, правда, давно уже оставлено, зато тем более распространено по Тигилю и в стороне корякских пределов. Туземцы сушат эти грибы, поедают их, не пережевывая, целыми кусками и запивают их значительной порцией холодной воды. Уже через полчаса после этого они впадают в дикое опьянение и им мерещатся самые причудливые вещи. Коряки и юкагиры еще более падки на эту пищу и настолько любят ее, что повсюду скупают мухоморы у русских, те же из них, которые по бедности не в состоянии купить их, собирают мочу опьяненных и, выпивая ее, становятся от этого столь же возбужденными и еще более сумасбродными. Моча эта действует даже, пройдя через четверых или пятерых. Невзирая на то, что я об этом подробно говорил еще в своих ‘Заметках’ 1739 года, кое-кто сделал мне по этому поводу возражения и подверг сказанное мною сомнению. Поэтому я, охотнее борясь за любовь к истине, чем за поддержание авторитетности своих слов, лично постарался на месте выяснить этот вопрос, причем узнал, что дело обстоит именно так, как я сказал, и не допускает никаких сомнений. Кроме того, заслуживающие доверия, как русские, так и коряки, сообщили мне то же самое, а от боярского сына Кутукова, которому поручен надзор за казенными оленьими стадами, я узнал, что северные олени, вообще очень падкие на грибы, между прочим, не раз поедали мухоморы, после чего падали наземь и буйно вели себя, подобно пьяным, в продолжение некоторого времени, а затем впадали в глубокий сон. И вот, если коряки находят дикого северного оленя в подобном состоянии, они связывают его по ногам, пока он не выспится и пока грибной сок не прекратит своего действия, только после этого они оленя закалывают: если бы они умертвили его во время сна и в состоянии опьянения, то всех, кто отведал бы его мяса, обуяло бы точно такое же бешенство, как если бы они сами поели мухоморов.

‘Куткуну’⁷¹ — так называется на Большой реке растение вышиною в один фут, с тремя листьями, выходящими из одного центра, над ним, на стебле длиною в вершок, появляется, как у Herba paris, белый цветок, пестик которого превращается в овальный сочный плод, напоминающий грецкий орех и наполненный, подобно ‘жидовской вишне’, множеством мелких белых семян. Растение это цветет в июне и дает плод в сентябре, оно часто встречается на Камчатке и обладает приятным сладковато кислым вкусом. Вкушение его плода вызывает очень спокойный сон. Ительмены называют его плоды яблоками по их сходству с последними. Между тем, это растение представляет собою настоящую разновидность Ephemeri⁷², о чем подробнее сказано в моих ‘Заметках’.

‘Чацбан’ {Чацбан — далее чахбан (соответственно в источнике перевода: Tschatzban — Tschachban). — Ред.}⁷³ — так именуется около Большой реки Drymopogon, очень распространенное по всей Камчатке растение, отвар из него туземцы пьют при опухании и болях в ногах.

Из ‘накустом’ Acetosa на Камчатке известны два сорта⁷⁴, их варят и едят, как капусту.

Chamaerhododendros flore magno sulphureo, или пьяная трава, именующаяся у Большой реки ‘катанагч’ {Катанагч — далее кетенано (соответственно в источнике перевода: Katanagtsch — Ketenano). — Ред.}⁷⁵, на Камчатке по силе своей значительно уступает той, которая растет в других местах Сибири. Камчадалы пьют ее отвар при сифилисе, с плохими, впрочем, результатами, так как у них нет ни средств, ни умения лечить эту болезнь.

‘Митуй-корень’⁷⁶, как его называют курильцы, — произрастает на первом из Курильских островов и, будучи Radix Hedysari flore albo, именуется по-якутски ‘сардана’, около Верхоянска он употребляется в пищу сваренным в молоке. Там же население варит его в рыбьем или тюленьем жиру, считая это весьма лакомым блюдом.

Корни растения Cerinthe⁷⁷, повсюду встречаемого на морских побережьях, употребляются камчадалами в пищу в сыром виде. При этом, по наблюдениям туземцев, выходит, что корни его вызывают появление вшей.

‘Сусу’ {Сусу — далее сюзу (соответственно в источнике перевода: Susuh — Suhsu). — Ред.}⁷⁸ — так называется камчатская трава, мною доселе еще не наблюдавшаяся на корню. Она издает весьма приятный запах. Путем расчесывания и трения женщины изготовляют из нее мягкую, как лен, траву, которую забивают в свои половые органы для их согревания и придания им приятного запаха. Впоследствии я упомяну о ней и о других травах более подробно в своих ‘Заметках’.

‘Кохакимч’⁷⁹ — название другой травы, употребляемой с тою же целью и в таком же виде.

‘Эйнанумч’⁸⁰ — название растения, служащего у туземцев для придания благоухания половым органам.

Растение, называемое на реке Камчатке ‘кулитам’, а русскими — омецом, — не что иное как Cicutaria Wepferi⁸¹. Растение это встречается на всей Камчатке около озер и рек, в былое время оно при еде служило символом взаимного прощения. В случае сильной боли в спине туземцы жарко натапливают юрту, вызывая сильное потение, затем натирают спину корнем и быстро ощущают облегчение, но при этом они весьма остерегаются прикасаться к спинному хребту, ибо подобное прикосновение, по их мнению, быстро вызывает смерть.

Лютик Napellus, на Большой реке называемый ‘згат’, растет по всей Камчатке, и действие его известно всем камчатским жителям, равно как корякам, юкагирам и чукчам. Вырывая его, они нанизывают его свертками на веревки, вывешивают на вольный воздух для просушки, затем толкут его в порошок и смазывают им свои стрелы. Если такою стрелою ранены животные или люди, раны начинают синеть, а некоторое время спустя вся сторона тела, где находится рана, вздувается, причем по прошествии двух дней от этого гибнут даже крупнейшие киты и морские львы. Раненные таким образом морские животные уже не в силах дольше оставаться в воде и вылезают на сушу, издавая ужасный рев.

Девятая глава

О МОРСКИХ РАСТЕНИЯХ И РАСТИТЕЛЬНЫХ ПРОДУКТАХ, ВЫБРАСЫВАЕМЫХ НА БЕРЕГ ОКРУЖАЮЩИМ КАМЧАТКУ МОРЕМ, ОБ ИХ ПОЛЬЗЕ И УПОТРЕБЛЕНИИ

Подобно тому, как камчадалы не оставляют без внимания ни одного из сухопутных растений, они проявляют интерес по отношению ко всем морским растениям, выбрасываемым прибоем на берег. Вновь отсылаю любознательного читателя, интересующегося подробнее такими морскими продуктами, к особому трактату, посвященному мною subjectis marinis Oceani orientalis (морским продуктам Восточного океана) и все еще постоянно мною пополняемому.

Quercus marina — морской дуб¹, всюду встречающееся морское растение. Туземцы долго вываривают его в сладкой воде и пьют отвар против поноса.

Cucumis marinus — морской огурец², желтоватое морское растение, идет в пищу либо в сыром виде, либо с вяленой рыбою.

Alcyonium gelatinosum rubrum — морская малина³, туземцы растирают ее в порошок и дают пить родильницам для облегчения родов.

Caules fuci crispi cancellati⁴ — растение, представляющее собою стебли, употребляемые в пищу.

Fucus marinus rubrum et albus⁵ — растение, похожее на листовые облатки и большими кусками выбрасываемое морем на берег, туземцы собирают, сушат и вываривают его в кипятке, пока не получится каша, похожая на размазню, затем они прибавляют сюда китовый жир, дикий чеснок или борсу от рыб и приготовляют таким образом довольно вкусное блюдо, которое я сам неоднократно ел.

‘Нури’⁶, названный мною Fucus polymorphos, растет около мыса Лопатка и Курильских островов на морских утесах, его собирают и сушат в большом количестве. Зимою его варят частью с рыбою, частью с китовым жиром, и получается вполне пригодное блюдо.

‘Кавоамст’⁷ представляет собою очень крупное и длинное морское растение, названное мною Fucus scuticae graecorum facie. Оно приготовляется и употребляется в пищу на манер предыдущего растения.

Fucus clave effigie⁸ туземцы едят в сыром виде, вкусом своим напоминает огурцы.

‘Уаханга’⁹ — нечто, напоминающее китовый ус, выбрасывается морем у мыса Лопатка, его растворяют в холодной воде и пьют как средство против колик.

Морские губки, бодягу, туземцы сушат и прикладывают к гнойным нарывам с целью очистить их от гноя, средство это дает положительный результат.

Из зоофитов в пищу идут голотурии¹⁰.

Красный Fucus, Sertularia purpurea lin¹¹, именуемый на Большой реке ‘флашум’, также выбрасывается морскими волнами. Он служит туземцам румянами. Они окропляют растение рыбьим жиром и так натирают им свои щеки, что те получают ярко-красный цвет. Белила, которыми они грунтуют щеки для наложения названных румян, заменяет у них гнилое дерево.

Десятая глава

О МОРСКИХ ЖИВОТНЫХ, КОТОРЫХ ЛОВЯТ У КАМЧАТСКИХ БЕРЕГОВ, О ПРИНОСИМОЙ ИМИ ПОЛЬЗЕ И ОБ ИХ УПОТРЕБЛЕНИИ

Среди многочисленных и разнообразных морских животных есть такие, которых можно встретить только вблизи первых Курильских островов и у побережья от мыса Лопатка до реки Камчатки, другие же встречаются под определенными градусами широты повсюду как в Пенжинском море, так и в океане, омывающем Камчатку.

Те морские животные, которых ловят на пространстве от Камчатки до Курильских островов, большею частью неизвестны и не описаны или же описаны очень недостаточно, коротко и неопределенно. Таковы, например, морской лев¹, именуемый по-камчатски сивучем, морской медведь, по-русски — морской кот, морской бобр, или, вернее, морская выдра, морская корова, на местном языке — ‘манати’. Этих четырех редких и ранее не известных морских животных я подверг специальному и очень подробному описанию и распорядился, вместе с тем, срисовать их. К этому своему труду я и отсылаю читателя. Остается описать еще животных, водящихся в обоих морях, вроде крупнейшего вида нерпы, называющегося ‘лавтаг’, средней величины тюленей, китов, моржей, косаток, белух, что впоследствии будет сделано. Хотя морские коровы и водятся исключительно близ Америки и расположенных в проливе островов, однако трупы их иногда заносятся волнами к камчатским берегам и выбрасываются там морем. Здесь мне представляется излишним говорить об их внешнем виде и о внутреннем строении их тела, об их полезности в пище, о способах, какими их ловят, равно как останавливаться на остальных трех вышеупомянутых видах морских животных, и поэтому я только вкратце коснусь тех, которые еще ждут своего описания.

Китов можно встретить часто повсюду вблизи Камчатки и в Пенжинском заливе. На Большой реке их называют ‘дай’, на реке Камчатке — ‘дэн’. Их нередко можно видеть спящими на побережье во время морского отлива. Весною они преследуют рыбу, особенно сельдь, вплоть до Петропавловской гавани. Тем же самым они занимаются и в Олюторском заливе. Несколько лет тому назад один кит поднялся по реке Иче, он был убит неподалеку от устья, где он не мог повернуться. Населению киты приносят большую пользу, снабжая его пищею и поддерживая хозяйство, особенно в тех местах, где их ловят или куда их трупы иногда выбрасываются морем. Чаще всего это бывает у мыса Лопатка, вблизи Авачи, Кроноки и реки Камчатки, реже — в Пенжинском море, а в последнем — чаще около Удского [острога] и Охотска, чем на другой стороне, притом чаще позднею осенью, чем в другие времена года.

Китов около Камчатки ловят многими различными способами, о которых я здесь расскажу и которые кажутся прямо невероятными и странными в применении к таким огромным морским животным.

Вблизи мыса Лопатка и Курильских островов жители выезжают в море на байдарах и выискивают такие места, где киты обычно спят. Сколько бы китов они ни нашли, они всех поражают отравленными стрелами, отчего животные тотчас же начинают пухнуть, сильно метаться и неистовствовать и затем отправляются в море, при этом иногда случается, что труп одного или другого из китов выбрасывается на берег, бывает иногда и так, что море не выкидывает ни одного трупа.

Олюторцы применяют другой прием для ловли китов. Они изготовляют сети из моржовых кож, предварительно долгое время провисевших в дыму и прокопченных настолько, что они приобретают прочность камня. Кожи эти они затем режут на куски и ремни, из которых и плетут очень большие и толстые сети. Каждый ремень имеет в толщину объем руки сильного мужчины. Эти сети жители опускают в пределах Олюторского залива у самого входа в последний, отягчая один край их множеством огромнейших камней. Когда киты входят или выходят из бухты, они быстро запутываются своими хвостами в этих сетях и скоро погибают. После этого олюторцы подплывают на байдарах к мертвому животному, захватывают его ремнями и буксируют к берегу. Однако раньше, чем взять кита на буксир, на байдарах происходят шаманские над ним обряды, а пока охотники ведут мертвого кита к берегу, девушки, женщины, дети и вообще стар и млад, став на берегу, поют, кричат, пляшут, прыгают на месте и поздравляют китоловов с добычей. Доставив кита на берег, ловцы надевают на себя свое лучшее платье и украшения, вытаскивают резную деревянную фигуру кита длиною в 2 сажени, сооружают новый балаган, помещают в нем при непрерывных шаманских манипуляциях деревянное изображение кита и зажигают лампу, назначая к ней сторожа, обязательно следить за тем, чтобы лампа не погасла во все время с весны и до осени, пока длится ловля китов. После этого они всею гурьбою идут к мертвому киту, разрезают его на куски и заготовляют его впрок как самый главный запас на весь следующий год, мясо, не выдерживающее, несмотря на свою большую жесткость и грубость, долгого хранения, поедается в первую очередь, а те части его, которые не съедены, вывешиваются на вольный воздух и высушиваются, кожу отделяют от сала, выскабливают и коптят в дыму, затем ее колотят, тем самым размягчают ее и употребляют на изготовление подошв, отличающихся такою прочностью, что они никогда не изнашиваются до полной непригодности. После этого вырывают в земле очень много ям, выкладывают их дно камнями, на которые кладут столько топлива, что штабели его выдаются на несколько саженей над краями ям, поджигают эти дрова снизу и до тех пор подкладывают свежие, пока ямы не вытоплены наподобие русской печи. Затем они сметают золу, очищают от нее ямы и наваливают на камни свежие ольховые дрова и листву, слоями накладывают сало, отдельно от головы, боков и хвоста, потом вновь настилают дрова и слой сала и покрывают все это множеством травы, на которую бросают землю до тех пор, пока не образуется небольшой холм, сквозь который не может выйти ни малейшая часть пара. Спустя несколько часов они все это вынимают, причем сало кругом покрыто бурою коркою и освободилось от излишней ворвани. Такой запас может храниться без риска испортиться в течение целого года. Сало это отнюдь не отдает ворванью и нисколько не неприятно на вкус, а напоминает свиной шпик и очень вкусно, я сам его неоднократно пробовал. Очистив кишки от нечистот, туземцы надувают и наполняют их ворванью, вытекающею при разрезании мяса на части, и внутренним жиром, который они топят и который ночью служит им осветительным материалом. Эти китовые кишки заменяют туземцам бочки и другие сосуды.

Курильцы {Если курильцам достается кит, никто из них не приступает к резке животного прежде, чем окажутся в сборе все жители. До этого происходят шаманские обряды. Каждый туземец облекается в свое наилучшее платье, в поле которого он и уносит свою порцию к себе домой, после этого одна юрта угощает другую. До и после этого угощения происходят пляски, и туземцы вообще всячески развлекаются, о чем речь будет позже. Лишь только кит попадает на землю Камчатки, туземцы привязывают его тонкою веревкою к маленькой воткнутой в песок палке, будучи твердо убеждены, что в этом случае на кита уже не смогут иметь притязаний ни морские, ни сухопутные духи — гамулы. — Прим. Стеллера.} и все туземцы Камчатки придерживаются таких же приемов при заготовке китового сала и сохранении ворвани.

Когда олюторцы весною вновь вытаскивают свои китовые сети, они считают это величайшим в году праздником. Церемонию эту начинают с большого и длительного шаманского обряда в обширной подземной юрте, режут при этом собак и бьют в шаманский бубен. После этого они заготовляют очень объемистый сосуд, полный ‘толлунчи’, или каши из разных кореньев, ягод, рыбы и китового жира, ставят этот сосуд под ‘жупан’, или дымовое отверстие, сопровождая это отчаянными выкриками и исполнением разных шаманских обрядов, втаскивают деревянное изображение кита в юрту и закрывают в ней все отверстия, так что там наступает полнейшая темнота. Когда шаманы ловко успели убрать деревянного кита, они сразу поднимают крик, что кит ушел, мол, в море, после этого и стар и млад выбегают из юрты, желая проводить беглеца. Шаманы указывают им на его следы в толлунче, по которой он будто бы удалился, побежав к дымовому отверстию. Следы эти чрезвычайно напоминают мышиные. Если туземцев спросить о причинах и резонах этой церемонии, они ограничиваются кратким ответом, что, мол, отцы их проделывали то же самое и чувствовали себя от этого здоровыми и сытыми.

У олюторцев шаманы одеты в одну только кухлянку без каких бы то ни было изображений или иероглифических фигур, какие встречаются у якутов и тунгусов.

Чукчи, во множестве ловящие китов, начиная от устья реки Анадырь до крайнего мыса, в способе ловли ближе всех подходят к европейской манере. На веслах они выходят в очень больших деревянных, обтянутых тюленьей шкурой байдарах, человек по 8—10 и более, иногда и на 2—3 лодках одновременно, в море. Завидя кита, они быстро направляются к нему и глубоко вонзают в него большой так называемый ‘носок’ из железа и кости. ‘Носок’ этот отделяется от древка и, становясь поперек раны, уже более из нее не выходит. К нему прикреплен ремень, другой конец которого находится у людей в байдаре и свернут во много кругов: часто он достигает длины 100 и более саженей. К ремню прикреплены надутый пузырь или китовая кишка, по ним чукчи всегда узнают направление, куда ушел кит. Они следуют за ним по пятам, давая животному тащить их. Если же кит опускается в глубь моря, они отпускают ремень, если же он всплывает, они его нагоняют и снова приближаются к киту, тут они вторично поражают его ‘носком’, или это проделывается с другой байдары. Чукчи преследуют и гонят кита взад и вперед, пока он снова не опустится под воду и не утомится. Как только он опять покажется на водной поверхности, его поражают с третьей байдары. И вот, после того как три лодки прицепились к нему и кит порядочно устал, гребцы начинают изо всех сил хлопать в ладоши и производят всяческий шум, это заставляет кита поспешить к берегу, причем он тащит за собою лодки. Когда он подойдет почти к самому берегу, ловцы шумят и неистовствуют еще сильнее, пока кит, возбужденный и оглушенный всем этим, не выбросится с величайшею силою далеко на сушу, где ловцы окончательно добивают его. В течение всего этого времени остальные чукчи, старики и молодежь, неистово ликуют на берегу, пляшут и прыгают, как о том уже было упомянуто. На островах, расположенных между Америкой и Чукотским носом, китов ловят точно таким же способом. Чукчам удается добывать много китов, и они так полагаются на свою ловкость в этом деле, что не прикасаются ни к одному китовому трупу, выброшенному волнами на берег, разве только, чтобы использовать его ворвань для освещения. Хотя чукчи и владеют весьма многочисленными стадами северных оленей и могли бы от них быть сытыми, они, тем не менее, очень усердно занимаются добычею морских животных. Делают они это не только потому, что считают сало этих животных величайшим лакомством, но и потому, что вследствие отсутствия всякого древесного топлива они крайне нуждаются в жире для поддерживания огня. Жиром этим они поливают также мох, торф и кости китов и жгут все это вместо дров. Чукчи, подобно американцам, изготовляют из китовых кишок рубахи, а также пользуются ими вместо бочек, как это делают олюторские коряки.

Кроме китов, ими пойманных или раненных в Америке и выброшенных здесь в виде трупов на берег, огромную пользу приносят туземцам еще косатки (Orca). Эти животные жестоко преследуют китов, ранят их своими страшными зубами и даже умерщвляют их. Я сам своими глазами видел, как в открытом море, так и у берегов острова Беринга, их борьбу: когда киты подвергаются нападению со стороны косаток, они поднимают такой страшный шум и рев, что они слышны за несколько миль, киты так боятся косаток, что в страхе живыми выбрасываются на сушу.

Здесь, на Камчатке, я очень старался в точности узнать, приходилось ли раньше тут находить мертвых китов с вонзенными в них европейскими гарпунами с латинскими буквами на них, и от большинства опрошенных узнал, что это случалось неоднократно. По моему, впрочем, мнению, такие киты могли получить свои раны и в Японии, тем более, что есть достаточно достоверные сведения о том, что вблизи Японии китов ловят европейским способом, благодаря ныне выясненному положению Америки, нелегко представить себе такой путь, по которому труп кита мог бы проплыть столь долго без того, чтобы его не пригнало течением либо к материку, либо к островам, расположенным в проливе².

Киты доставляют всем жителям Камчатки большие выгоды и сильно облегчают им ведение их хозяйства: из кожи китов туземцы изготовляют подошвы, кожаные вещи и ремни, их жир идет в пищу и на освещение, мясо — в пищу, а китовым усом (costa sartoria) туземцы скрепляют свои байдары, делают из него рыбачьи сети, капканы для ловли лисиц и ведра для воды. Из двух костей нижней челюсти кита они выделывают полозья для саней, оправу для ножей, всевозможные кольца и застежки для собачьей упряжи.

Из китовых кишок туземцы делают всевозможного рода пузыри и сосуды для хранения в них жидкостей, из жил они приготовляют гибкие пружины для капканов на лисиц, этими же жилами они также пользуются вместо бечевок, от которых требуется особая прочность, для перевязывания различных предметов. Позвонки спинного хребта служат им для выделки ступок, скуловые или челюстные кости кита состоят из хрящеватого, студенистого вещества и очень вкусны, весьма вкусен также язык. Следующими за ними по качеству являются ласты, жир, вытекающий при их разрезании, поедается с величайшим аппетитом.

Зверь Orca, именуемый по-русски косаткою, вовсе не служит предметом ловли. Но туземцы поедают жир этих животных, если их трупы выбрасываются на берег бурею, таким же образом, как и китовый. В ноябре 1742 года страшная и очень длительная буря выкинула на берег у мыса Лопатка одновременно восемь таких трупов, но вследствие дальности моего тогдашнего пребывания от того места и плохой непогоды мне оказалось невозможным осмотреть их. Самые крупные из них достигали 4 саженей в длину. У них были маленькие глаза, очень большая и широкая пасть, усаженная очень большими острыми зубами, которыми косатка обычно ранит кита. Если многие утверждают, в том числе и русские, будто эти раны наносятся длинным спинным плавником косаток, то это совершенно неосновательно и неверно, потому что, несмотря на свою величину, достигающую 2 аршин, и на свою заостренность этот плавник, напоминающий в море режущий рог или острую кость, мягок, состоит только из жира и, чему следует удивляться, не обладает ни одним суставом, ни одною костью. У косатки почти нет мяса, а есть один только жир, гораздо более жидкий, чем китовый. Кроме спинного плавника, у косатки есть, как и у кита, еще два боковых и хвостовых. Этот зверь — заклятый враг кита и гоняется за ним днем и ночью. Если кит спрячется у берега в каком-либо заливе, то косатки начинают подстерегать его, ожидая прибытия подкрепления, затем они с ужасными стонами и криками окружают кита, выводят его, как арестанта, в море, погружаются с ним в воду и там набрасываются на него, кусая его своими чудовищными зубами. На выброшенных на берег китовых трупах никогда не было обнаружено отъедания какой-либо части тела. Таким образом, мы имеем тут дело с природною враждою, не преследующей никаких корыстных целей. Все промышляющие в байдарах на море туземцы и русские чрезвычайно опасаются этого зверя, потому что он, если к нему подойти слишком близко или ранить стрелою, опрокидывает байдару. Вследствие этого при встрече с косаткою туземцы одаряют ее подарками и обращаются к ней с особым заклинанием и просьбою не нарушать их дружеских отношений и не причинять им вреда.

Существует еще и другой крупный морской зверь, похожий на кита, но поменьше его длиною и объемом своим соответственно тоньше его. Русские называют его морским волком³, а ительмены — ‘плебун’. Около реки Камчатки это животное носит название ‘чечак’.

На мою долю не выпало радости увидеть такое животное во время моего там пребывания. Особенность этого зверя в том, что в пищу людям идут только его мясо, челюсти, язык и кишки, тогда как его жир служит лишь для сжигания в лампах, причина такого отношения к этому жиру заключается в том, что он не растворяется в крови, а, подобно ртути, беспрепятственно проходит по кишечнику в тот самый момент, когда его проглотишь. Поэтому-то ительмены едят его исключительно в случаях сильного запора. Не знающих этого они угощают жиром себе на забаву.

Белуха представляет собою морское животное величиною с быка, с которым она имеет и сходство по форме головы, у нее толстая кожа с белою блестящею шерстью. Она часто встречается вблизи рек Уда и Охота, где, гоняясь за рыбою, которою питается, преследует ее на далекое расстояние вверх по течению. Население ловит белуху в большие, крепкие сети, изготовленные из кожи того же зверя, вблизи реки Уды, в узком заливе при впадении реки Пенжины, около реки Парень и в том месте, где ныне строится новый острог, на расстоянии 400 верст выше Тигиля. Промышляют их также вблизи Олюторы и отсюда до Анадырского и до Чукотского носа. Самка белухи таскает своих детенышей с собою на спине⁴, но, подвергаясь опасности быть пойманной, сбрасывает их немедленно с себя в море. Очень крепкая кожа белухи идет на ремни, жир ее не маслянист и не отдает рыбным запахом, но в топленом виде по своей белизне и составу он похож на свиное сало, при изготовлении пищи он употребляется вместо масла. Не менее приятным вкусом обладают также мясо и внутренности белухи.

Около Камчатки, ниже острова Карата, нигде не бьют моржей, оттуда же, вплоть до Чукотского носа, бьют, и делают весьма часто. Большим чудом было сочтено, когда в 1742 году, в мое пребывание на острове Беринга, мой слуга застрелил одного моржа у мыса Лопатка. Кожу моржей коряки употребляют для изготовления китовых сетей, чукчи — для выделки ремней и на покрытие своих летних обиталищ, клыки же кучами безо всякой пользы валяются на берегу, потому что доставка их через Анадырск в Якутск не стоит труда. А между тем, эти клыки, равно как и китовый ус, могли бы с большой выгодою служить предметом торговли и вывоза через Охотск. Если после умиротворения чукотского народа установилась бы морская торговля при помощи легких морских судов, то это дало бы большие барыши анадырскому да и всему камчатскому населению, так как около Анадыря наблюдается большой излишек одежды из шкур северных оленей, торговля ими могла бы повести к обмену другими предметами и продуктами, производимыми и добываемыми на Камчатке. Как мясо, так и жир моржей, по правде сказать, представляет собою очень хорошие пищевые продукты. В былое время камчадалы высоко ценили половой орган самцов, потому что они пользовались им вместо дубины на войне и при местных стычках⁵.

Тюлени, именуемые в Сибири нерпами (нерпухами), часто встречаются вблизи рек, где их нередко и всяческими способами ловят. Это очень полезные и пригодные для удовлетворения всяких хозяйственных потребностей животные.

По всей Сибири и в России, в сущности, известны только четыре вида тюленей. Первый и самый крупный, называемый лавтагом, встречается в обоих морях. Как по своей форме, так и по шерсти и внутреннему строению эти тюлени похожи на прочих, отличаясь от них лишь величиною, которою они превосходят крупнейших быков.

Другой вид по своей величине напоминает годовалую телку, что касается цвета шерсти тюленей, то он бывает очень разнообразен, они все сходятся только в том, что у них все тело покрыто, как у тигра, одинаковой величины пятнами, то каштановыми, то черными, на всегда белом или беловато желтом фоне, встречаются между ними и совершенно белые особи. Детеныши последних обладают также белоснежною шерстью, очень ценимою на Камчатке.

Тюлени третьего вида⁶ поменьше второго. Я называю их обычным именем — Phoca oceanica, так как они повсюду встречаются в океане. Все они одинакового цвета и одинаковой величины. Их шкура желтоватая и имеет на себе очень большое, занимающее почти половину всего тела, каштанового цвета пятно.

Четвертый вид тюленей водится в больших пресноводных озерах — в Байкале и Ороне⁷, и это тем более удивительно, что оба эти озера находятся в очень большом отдалении от океана и не связаны с последним ни единою рекою. Встречающиеся на этих озерах тюлени размерами подобны архангельским, одноцветны и имеют серебристого цвета шерсть, молодняк же их совершенно белого цвета.

Все эти животные отличаются одинаковыми привычками и живут то на суше, то в воде. Морские тюлени никогда не удаляются от земли далее 30 миль, служа, таким образом, мореплавателям точным указателем близости суши. Поэтому, когда мы на острове Беринга нашли раненного на Камчатке тюленя, мы смогли по этому признаку тотчас же определить расстояние. На море тюлени держатся вблизи самых больших и наиболее обильных рыбою рек и заливов и указывают на их присутствие в тех случаях, когда местонахождение побережья неизвестно. Летом в погоне за рыбою они поднимаются по рекам на расстояние 60—80 верст⁸. Случаются они как на суше, так и при тихой погоде в море. Поэтому неверно утверждение многих авторов, будто тюлени совокупляются подобно собакам и сцепляются друг с другом. Они случаются обычно осенью и рожают детенышей в апреле, причем рожают их на льду, где в снегу вырывают себе пещеры. Обычно у них бывает по одному детенышу, редко по два, и кормят они их двумя сосцами. Тунгусы доят их и дают их молоко вместо лекарства своим детям.

Старые тюлени издают довольно резкие звуки призыва, напоминающие отрыжку, молодые же кричат ‘ох-ох’, подобно человеку, которому нанесен удар. Ночью они отправляются в море, днем — на сушу. При отливе они кучами лежат на выступающих над поверхностью моря камнях, забавляются там разными играми и сбрасывают друг друга с этих камней. Иногда они сильно друг друга кусают, но при этом очень боязливы. Они лукавы и готовы укусить, если подойти к ним слишком близко, причем, несмотря на свое хилое сложение, они очень проворны, они никогда не удаляются от берега и спят очень крепко. Разбуженные приближением человека, они страшно пугаются и, убегая, все время выделяют изо рта воду, чтобы сделать себе путь более скользким, но не слюну или мокроту, как думают некоторые люди, считающие эти выделения лечебным средством. На суше тюлени не могут двигаться иначе, как только вперед, при этом передними ластами они упираются в землю, сгибают туловище в дугу и продвигают при помощи своих задних конечностей, таким же образом они взбираются и на камни. Будучи пойманы или лишены своих детенышей, они часто плачут слезами, как люди. Вообще же, я касаюсь здесь только того, о чем не упоминают другие естествоведы.

Ловля тюленей производится различными способами. На реках и озерах их бьют из ружей, при этом, однако, необходимо ранить их непременно в голову, потому что в тело, имеющее толстый слой жира, без вреда для них можно всадить до двенадцати пуль, чему я сам однажды был свидетелем на Байкале. Второй способ состоит в том, что их выслеживают спящими на суше, на островах, на камнях или на льду и убивают дубинами. Третий способ — бить их на льду ‘носками’ или копьями. Четвертый прием сводится к использованию их привычки устраивать себе на реках и пресноводных озерах проруби во льду, к этим отверстиям они снизу прикладываются мордами, чтобы дышать воздухом, причем они нередко засыпают, а от их дыхания лед снизу начинает таять. Тут их подстерегают, бьют ‘носком’ в прорубь, удерживают их при помощи прикрепленного к ‘носку’ ремня, пробивают лед насквозь и тогда уже вытаскивают их из воды. Пятый: таким же способом курильцы при тихой погоде бьют их сонными с байдар. Шестой: камчадалы накидывают себе на голову тюленью шкуру и медленно, против ветра приближаются к зверям на такое расстояние, чтобы поразить их ‘носком’. Седьмой: в тех местах Байкала, где тюлени рожают своих детенышей, промышленник берет небольшие детские саночки, натягивает над ними дугою белый платок, медленно продвигает эти санки вперед, сам ползя за ними до тех пор, пока не отрежет животным доступ к воде, затем он подбегает и убивает тюленя. Восьмой, весьма ловкий прием существует у жителей Кыкчика, в 60 верстах от Большерецкого острога, и состоит в следующем: собираются человек 50—60 и следят за тем, в каком количестве тюлени прошли вверх по реке, потом ловцы заграждают реку крепкими сетями с двумя, тремя и даже четырьмя интервалами на различном друг от друга расстоянии и становятся около каждого такого речного заграждения в своих лодках, вооружившись дубинками и копьями, другая же партия с громким криком плывет вниз по реке, гоня перед собою тюленей до самых заграждений, где они, попав в сети, подвергаются избиению, другая же партия промышленников вытаскивает трупы зверей на беper. Иногда такая экспедиция дает добычу в 60—100 тюленей, которые и поступают в общую тележку. Эти же охотники снабжают население тюленьим жиром, который, за отсутствием свечей, служит в течение круглого года осветительным материалом.

Чрезвычайно полезными оказываются тюлени для получения такой продукции: шкуры лавтагов — крупнейших тюленей — сшиваются в форме больших и глубоко сидящих в воде лодок, эти лодки так велики, что могут вмещать от 20 до 30 человек, и ими пользуются коряки, обитающие в окрестностях Караги, олюторцы и чукчи. Преимущества этих лодок перед деревянными заключаются в следующем: 1) они больше, 2) легче и 3) устойчивее деревянных, так что менее опасны для плавания среди прибрежных рифов. Ительмены складывают тюленьи шкуры пластами в мокром виде в каком-нибудь теплом месте юрты, чтобы кожа прогрелась и с нее сошла вся шерсть, затем они растягивают кожи и подвергают их просушке. Таким образом, они получают подошвенную кожу, из нее они изготовляют также сапоги и штаны, хотя на это чаще всего идет шкура средних и мелких видов тюленей, а не лавтаговая, так как последняя слишком толста и, следовательно, чересчур тяжеловесна. Из нее же туземцы выделывают ремни, как для своего собственного промысла, так и на продажу. Шкуры прочих видов тюленей идут на выделку башмаков, сапог, штанов, чемоданов и мешков, служащих для перевозки различных камчатских товаров. В Охотске и на Камчатке из этой кожи выделывается красный сафьян, идущий на пошивку башмаков и сапог. Тунгусы же, или ламуты умеют выделывать такую кожу лучше: их сафьян называется ‘мандара’, и одна шкурка его продается за 80 копеек.

Ительмены следующим образом обрабатывают тюленьи шкуры: удалив подогреванием изнутри шерсть, они шьют из кожи мешок и выворачивают его наизнанку, сильно вываривают основательное количество ольховой коры⁹, после чего весь отвар вместе с мокрою корою вливают в этот мешок, который зашивают и бросают в какой-нибудь угол юрты. В часы досуга они один за другим берут эти мешки, кладут их на полено и начинают колотить по ним деревянною дубиною, затем снова швыряют их наземь. Так поступают до тех пор, пока краска коры не просочится сквозь всю кожу. После этого они вспарывают швы, развешивают кожи в растянутом виде на воздухе и таким образом просушивают их, затем они мнут и трут их руками для придания им необходимой гибкости¹⁰. Из этой кожи они выделывают обувь или же режут ее на ремни для обмотки своих саней.

Тюленье сало считается величайшим лакомством и на общественных угощениях играет роль главного блюда, о чем в главе ‘Употребление пищи’ будет сказано подробнее. Тюленье мясо туземцы едят в вареном виде, а также провяливают его на ветру в качестве зимнего запаса.

Тюленьи жир и мясо обрабатывают в ямах так же, как и китовый жир, тюленьи же головы, после того как с них предварительно обглодали все мясо, обвивают мягким растением эхей, прибавляют к нему сладкую траву, кипрей, кедровые орехи и сарану, а затем обращаются к голове со следующей речью: ‘Видишь, как мы тебя потчуем. Мы тебя для того только и поймали, чтобы хорошо угостить тебя. Ведь сами вы из-за своей пустой робости к нам не придете. Итак, полакомься всем этим и пойди и расскажи своим сородичам о нашем с тобою обхождении, дабы они чаще являлись к нам и позволяли таким же образом угощать и их’.

Одиннадцатая глава

О СУХОПУТНЫХ КАМЧАТСКИХ ЖИВОТНЫХ

Главными дикими животными на Камчатке являются северные олени, именуемые на реке Камчатке ‘эруем’, а на Большой реке — ‘эльхуагап’. Они по всей Камчатке водятся в диком состоянии в огромном количестве. Однако никто, ни русские, ни ительмены, ими не интересуется, отчасти вследствие ценности и редкости пороха, отчасти же из-за небрежности, так как казаки и ительмены удовлетворяются рыбою, к тому же и глубокие снега заставляют их воздерживаться от трудной охоты на оленей. Эти животные водятся часто и преимущественно в окрестностях огнедышащих и дымящихся гор. Глубокий снег, отличающийся особой плотностью, вызываемой сильными ветрами, препятствует разведению стад ручных оленей в тех местах. Этим объясняется также то обстоятельство, что ительмены никогда не занимаются их разведением, как поступают их соседи — коряки. О свойствах этих животных я расскажу подробнее, когда дойду до описания коряков.

Черных медведей, называющихся ‘гаас’, на Большой реке — ‘газа’, водится на всей Камчатке неописуемое множество, их можно видеть целыми стадами, бродящими по полям, и они, несомненно, опустошили бы всю Камчатку, не будь они ручнее, миролюбивее и добродушнее, чем где-либо на всем белом свете. Весною эти звери толпами спускаются с гор, от истоков рек, куда они осенью отправились в поисках пищи и для зимовки. Они добираются до устьев этих рек и, стоя на берегу, ловят рыбу, которую выбрасывают на берег, и если в это время рыба водится в изобилии, то поедают, подобно собакам, одни только рыбьи головы. Находя где-нибудь растянутую сеть с уловом, медведи вытаскивают ее из воды и вынимают оттуда всю рыбу. С приближением осени, когда рыба идет дальше вверх по течению рек, они постепенно следуют за нею в горы. Встретив медведя, ительмен ограничивается только приветствием и издали предлагает ему поддерживать с ним дружбу. Впрочем, девушки и женщины, собирая на торфяниках колосья или сарану и наткнувшись на стадо медведей, нисколько от этого не смущаются. Если и случается, что какой-нибудь из медведей направится к ним, то он делает это только для того, чтобы отнять у них и пожрать собранные ими ягоды. Вообще же звери эти никогда не нападают на человека, разве что если тот помешает их сну. Редко бывает, чтобы медведь набросился на охотника, независимо от того, подстрелен ли он или нет. Медведи так наглеют, что, подобно ворам, вламываются в амбары и дома, где перерывают все попадающееся им на глаза. Камчадалы убивают медведей стрелами или же выкапывают их осенью и зимою из логовищ, предварительно заколов их там своими копьями. По этому поводу я не могу удержаться, чтобы не упомянуть о различных способах поимки медведей в Сибири:

1) Их бьют из ружей или стрелами.

2) На реках Иртыше, Оби и Енисее охотники сооружают штабель из множества наваленных друг на друга бревен, которые рушатся и убивают зверя, если он попадается в такую воздвигнутую для поимки его западню.

3) Вырывают ямы, укрепляют в ней очень острый, предварительно опаленный и гладко очищенный кол, верхушка которого торчит из земли на один фут, эту яму прикрывают затем травою и невдалеке от нее ставят колотушку с веревочкою, протянутою на месте, где, судя по следам, должен пройти медведь, когда зверь заденет лапою веревку, колотушка соскакивает и сильно пугает медведя, который быстро кидается в сторону, по неосторожности попадает в яму и, натыкаясь там на заостренный кол, сам умерщвляет себя.

4) Охотники укрепляют на толстой и крепкой, имеющей в ширину два фута доске множество железных и острых капканов и гвоздей, бросают эту доску на пути медведя и так же, как в предыдущем случае, устанавливают деревянную колотушку-пугало, когда последняя ударяет зверя и пугает его, он ускоряет свои шаги, ступает лапою на капкан и оказывается таким образом пригвожденным к месту, стараясь высвободить захваченную лапу, медведь попадает в капкан и другою. И вот, стоя некоторое время на задних ногах, он доскою закрывает от себя путь и не видит, куда ему идти, наконец, достаточно поразмыслив и обозлившись, он начинает неистовствовать до тех пор, пока не попадет и задними лапами в капкан, после этого он бросается наземь, на спину, и поднимает все четыре конечности свои с доскою кверху, тут подоспевают люди и закалывают его.

5) Еще более курьезным способом ловят медведя крестьяне, живущие по Лене и Илиму. К очень тяжелой колоде они прикрепляют веревку, конец которой снабжен петлею. Эту колоду они ставят на крутом и высоком берегу вблизи места, где проходит медведь. Лишь только петля очутится у зверя на шее и он, стремясь дальше, замечает, что ему мешает колода, он все же не обнаруживает настолько ума, чтобы высвободить голову из петли, а так ожесточается против тяжелой колоды, что подбегает к ней, поднимает ее с земли и, желая освободиться от нее, с величайшею силою швыряет ее с горы, при этом другой конец веревки, петлею охватывающий его шею, увлекает его за собою, он падает вместе с колодою и нередко убивается насмерть. Если же он остается в живых, то вновь возвращается с колодою на гору и вторично сбрасывает ее вниз. Этим он занимается до тех пор, пока не издохнет от утомления или не убьется при падении совсем.

6) Олюторские коряки выбирают такие деревья, верхушки которых настолько искривлены, что напоминают нечто вроде дыбы, там они прикрепляют петлю, а позади нее вешают приманку. Увидя последнюю, медведь влезает на дерево и, стараясь овладеть приманкою, попадает головою и передними лапами в петлю. Он остается в таком положении мертвым или живым до прибытия коряков.

Желая взять медведя в его берлоге, камчадалы начинают с того, что для большей верности запирают его в логове следующим образом: они подтаскивают к логову множество бревен, которые длиннее ширины входа в берлогу, затем начинают просовывать туда одно бревно за другим. Медведь тотчас же хватает бревно и втаскивает его к себе. Это продолжается до тех пор, пока берлога медведя настолько не наполнится бревнами, что они уже больше туда не входят, а сам зверь не в состоянии не только двигаться, но и повернуться в ней. После этого сверху делается отверстие, через которое медведя и закалывают копьями.

Хотя камчатские медведи очень боязливы и миролюбивы, их, тем не менее, одолевает охота напасть на людей, спящих в ночное время под открытым небом. А так как путешественники обычно в течение всей ночи поддерживают огонь костра, то медведь прибегает к следующей хитрости: предварительно он залезает в воду, а затем уже подбегает к огню и заливает его стекающею с него водою, чтобы потушить его¹. Замечено также, что медведь во многом подражает камчадалам, так, например, он пожирает те же коренья и растения, что едят они, и так же, как они, снимает кожу с ‘пучек’, или стеблей сладкой травы. Равным образом медведи — большие любители стеблей растения Angelica, которые, несомненно, оттого и называются в России медвежьими дудками².

Из медвежьей шкуры изготовляют на Камчатке постели, одеяла, шапки, рукавицы и так называемые ‘алаки’ — ошейники для ездовых собак. Медвежье сало очень высоко ценится всеми камчатскими жителями, равно как и медвежатина. Туземцы обычно никогда не едят медвежьего мяса в одиночку, а всегда устраивают целое пиршество, в чем хозяин, убивший медведя, усматривает великую для себя честь³. Жир с медвежьих кишок туземцы соскабливают, и в марте, апреле и мае, когда солнце особенно сильно отражает свои лучи от снега, а кожа обитателей загорает дочерна, они мажут этим жиром лица. Благодаря этому средству камчадалки отличаются белизною и нежностью цвета лица. Казаки затягивают кишками в своих жилищах окна, которые от этого так же чисты и прозрачны, как слюдяные. Охотники, занятые зверобойным на льдах делом, изготовляют из медвежьей кожи сандалии и подошвы для обуви, которые отличаются некоторою клейкостью и предотвращают возможность поскользнуться. Лопатки медведей идут на выделку серпов для резки травы. Головы и подвздошные кости медведей вешаются в виде украшений либо под балаганами, либо неподалеку от людских жилищ на деревья. Топленое медвежье сало остается жидким и может заменять деревянное масло для приправки салата.

С июня вплоть до осени медведи бывают очень жирны, весною же они становятся совсем тощими. Если их убивать весною в берлогах, то в их желудке и кишках не находят ничего, кроме пенистой слизи. Впрочем, здешние жители утверждают, будто медведи зимою вовсе не питаются, а только сосут свои лапы⁴. Больше одного медведя редко можно найти в берлоге. Одним из сильнейших ругательств у ительменов служит слово ‘керан’, то есть ‘медведь’. Так ругают они обычно своих заленившихся ездовых собак.

Волков, ‘кюорху’, водится на Камчатке множество⁵. Жители, впрочем, боятся их, чтут и очень редко ловят. Как по росту, так и по цвету шерсти волки ничем не отличаются от европейских. Когда женщина родит близнецов, местное население утверждает, что в этом зачатии скрытым образом участвовал волк, почему рождение близнецов считается грехом. Из волчьих шкур туземцы изготовляют штаны и кухлянки, мясо же волков они бросают псам.

На Камчатке иногда, хотя и очень редко, встречаются волки совершенно белые. Здесь волки гораздо боязливее, чем в других местах. Они причиняют огромный вред как ручным, так и диким северным оленям. Первое, что они у них пожирают, это язык, точно так же поступают они с китами. Кроме того, волки выкрадывают из капканов попавших туда лисиц и зайцев, чем причиняют ительменам большой убыток.

Хотя росомахи, называемые ‘тимух’, и встречаются на Камчатке, но очень редко⁶, почему они служат предметом ввоза, а не вывоза, вследствие этого они на Камчатке в большой цене и признаются красивейшим пушным зверем. Их беловато-желтоватые шкуры, которые считаются у европейцев наихудшими, по мнению туземцев — самые красивые {Желтовато-белые росомахи попадаются также и в степных местностях, но считаются наихудшими. Правда, росомах водится всюду на Камчатке в достаточном количестве⁹, как я лично мог убедиться в зимнее время по их частым следам, но ительмены либо не умеют, либо не стараются ловить их и добывают их только тогда, когда те случайно попадают в капканы, расставленные на лисиц. — Прим. Стеллера.}, между прочим, туземцы убеждены, что бог неба, Виллючей, носит кухлянки исключительно из росомахи. Особенные щеголихи из ительменок носят на голове по два куска белого росомашьего меха, шириною каждый в ладонь, прикрепляя их поверх ушей, и нет для мужчины средства лучше и легче снискать благосклонность своей жены или сожительницы, как купить ей небольшой кусочек меха росомахи. В прежнее время можно было купить белую росомаху рублей за 30—60, потому что за лоскут ее меха отдавали морского бобра. Изобретательные камчадалки стремятся в данном случае подражать природе, снабдившей голову одной из разновидностей морской утки, так называемой ‘мичагатки’⁷, украшением из двух таких ‘росомашьих’ лоскутков. Последними считаются два пучка беловато-желтых перьев на голове этой птицы⁸. Шкуру такой птицы я переслал, приказав сделать из нее чучело.

Около Караги, Анадырска и Колымы росомахи встречаются чаще, и тут они славятся той особой хитростью, с которой они ловят и умерщвляют северных оленей. Они подстерегают их, прячась на деревьях. Берут мох и раскидывают его под деревом. Если олень соблазняется таким мохом, росомаха вскакивает ему на шею и выцарапывает ему глаза, после чего олень, натыкаясь на деревья, в конце концов гибнет. Затем росомаха весьма тщательно зарывает оленье мясо в разных местах, пряча его от своих собственных сородичей, причем насыщается лишь после того, как ей удалось все спрятать. Точно таким же образом поступают ленские росомахи и с лошадьми. Их легко приручить и научить фокусам, так как это очень забавный зверек. Зато несомненно — выдумка, будто это животное настолько наедается, что вынуждено затем втискиваться между стволами деревьев, чтобы испражняться, может быть, существует другой, особо обжорливый вид росомах, но ручная росомаха, во всяком случае, никогда не ест сверх того, что полезно ее организму. А если это так, то зачем ей это делать в диком состоянии?

Соболей, называемых близ реки Камчатки ‘кымих хым’, а на Большой реке — ‘хымхымка’, во время покорения этой страны водилось такое множество, что местные народы не испытывали ни малейшего затруднения, когда с них потребовали уплату ясака соболями, они сначала действительно смеялись над казаками, когда те предлагали им по ножу за полдюжины собольих шкурок, а топор — за полторы дюжины. Их кухлянки и парки были убраны соболями и ценились больше чем наполовину дешевле одежды из собачьей шкуры. Мужчина мог без особого для себя труда набрать в течение одной зимы 60—80 и более соболей, ежегодно с Камчатки вывозились соболя и лисицы на огромные суммы, за железные изделия стоимостью в 10 рублей легко можно было получить собольих мехов на 500—600 рублей. Это изобилие соболя было причиною и того, что порою на карту ставилось одновременно до 40 шкурок, и проигрыш или выигрыш в 200, 300, 400 соболей и лисиц не считался ничем особенным. Кто прослужил в течение одного года приказчиком (то есть в приказной избе) на Камчатке, тот уже через год возвращался в Якутск с капиталом в 30 000 рублей и более в кармане.

Такое положение продолжалось на Камчатке до прибытия первой экспедиции. С тех пор число соболей настолько убавилось, что ныне с Камчатки не вывозится и десятой их доли. Прежде лучший соболь ценился в один рубль за шкурку, средний — в полтинник, а плохой — в 20—30 копеек, ныне же, точно в Москве, шкурки тщательно осматриваются со всех сторон, для чего выбирают подходящие дни для закупки или продажи, причем даже купцы не получают от этого особой прибыли. Тем не менее, Камчатка все-таки продолжает быть богатейшим на свете местом по соболям и лисицам, которые до сих пор там еще водятся в изобилии, да их и невозможно переловить там так же скоро, как в других местностях Сибири, вследствие наличия на Камчатке множества гор. Они не могут никуда уйти, кроме этих гор, причем с трех сторон их уходу мешает море, а со стороны суши им преграждают путь обширные торфяные равнины, совершенно безлесные и потому не дающие этим животным возможности спастись при переходе через них.

По мнению туземцев, к началу нашего столетия сохранилась едва пятая часть этого зверя. Это и неудивительно: несмотря на способность соболей к безграничному размножению и на то, что на них мало обращали внимания, убивая их скорее ради мяса, служившего пищей, чем из-за меха (да и били-то их до прибытия в край казаков случайно и скорее мимоходом, чем нарочито), все же если подсчитать, на какие невероятные суммы было вывезено в течение 50 лет с Камчатки собольих мехов, то легко найти причину убыли этих животных. А тому, что с 1740 года на этот счет дело обстояло особенно плохо, имеются следующие основания:

1. В промысловый период на туземцев налагали много совершенно непосильных повинностей.

2. На Камчатку сразу хлынуло такое множество любителей соболей, лисиц и бобров, какого раньше еще никогда там не бывало. Как ительменам, так и казакам пришлось, во избежание телесных наказаний, платить этим пришельцам огромные подати. Вследствие этого началось такое припрятывание мехов, что они перестали поддаваться какому-либо учету. Даже совсем мелкие шкурки, разоренные и приученные к осторожности казаки припрятывают до тех пор, пока им не станет точно известно, какова настоящая цель экспедиции.

3. Никогда на Камчатке не было столько купцов, как теперь, вследствие этого зверьки сильно поднялись в цене при одновременном снижении стоимости вымениваемых на них товаров.

4. Вследствие частых восстаний и массовых убийств мятежников Камчатка стала так бедна людьми, что осталась едва двенадцатая часть ее населения¹⁰.

5. До сих пор никто на Камчатке, кроме ительменов, не занимается звериным промыслом, русские в десять раз лучше знают это дело, но им не занимаются, ительмены же редко настолько удаляются от своих жилищ, чтобы не вернуться под вечер того же дня домой, к своим женам, впрочем, редко бывает, чтобы они возвращались к себе с пустыми руками. Лишь немногие отправляются на промысел на несколько недель.

Способ добычи соболя сводится только к тому, что на лыжах отыскивают его следы и добираются до его гнезда. Если же соболь, заметив охотника, прячется в дупло, то на этот случай есть сеть, ее охотник ставит вокруг этого дерева, на некотором от него расстоянии, затем он либо срубает дерево, либо принуждает зверька при помощи разложенного под деревом костра и его дыма покинуть свое убежище и спасаться бегством, причем он неминуемо попадает в сеть¹¹. Другие охотники — но их мало — выкапывают зверя из их норок в земле. Иных способов охоты на соболя у туземцев не существует.

Годы, когда на Камчатке появляется много мышей, считаются плохими для ловли соболей и лисиц, потому что тогда звери эти не спускаются с гор в кедровые и березовые леса, а, следовательно, охотникам не видать и следы их на снегу. Лисицы же, обычно улавливаемые при помощи капканов, не идут на приманки, сколько бы их ни было. Ловить соболей в капканы приучатся здесь только тогда, когда, с течением времени, редкость этих зверьков сделает местных жителей более изобретательными.

Соболи не все одинакового сорта и качества. Вообще, камчатские соболи — самые крупные среди всех своих сибирских сородичей. Они отличаются дородностью и имеют длинную шерсть, не особенно, впрочем, темную, почему их вывозят чаще в Китай, где их окрашивают, чем в Россию. Лучшие соболи водятся вблизи Пенжинского моря, но встречаются и в окрестностях Тигиля, хотя там редко попадаются такие, пара которых оценивалась бы свыше чем в 30 рублей. Начиная от Тигиля и до мыса Лопатка встречаются соболи уже худшего качества, причем наихудшие добываются на самой Лопатке и около Курильского озера. В приокеанской полосе лучшие соболи попадаются выше реки Камчатки, около Укинского залива, они считаются наилучшими на всей Камчатке. Я сознательно не рассказываю более подробно о характере соболя, его ловле и о других относящихся к этому предмету вещах, так как обо всем этом собрал материал господин доктор Гмелин для особой диссертации на русском языке, к которой мои сообщения послужат дополнением.

Лисиц {Лисицы попадаются на реке Камчатке в незначительном количестве, только в определенное время, и когда на реке Камчатке ловля их идет хорошо, она бывает скуднее около Анадырска: таков уже обычный путь лисиц. На Камчатке их очень редко вырывают из нор или же выискивают по следам в тех местах, где они обычно проходят, как это делается в России, так и Сибири, потому что они беспрерывно кочуют по стране взад и вперед подобно татарам, когда же, наконец, лисицы уже не находят пищи внутри страны, они отправляются к берегу моря. — Прим. Стеллера.}, называемых на Большой реке ‘чашеа’, а на реке Камчатке — ‘ахсингез’, водилось там при прибытии русских на полуостров этакое множество, что они были скорее лишними, чем полезными животными, совершенно такими, какими у нас, на острове Беринга, были вороватые куницы¹²: они всюду забирались в вонючие ямы с рыбою, поедали корм для собак, причем их убивали палками в самих ямах. Вороватость этих зверей является отчасти причиною сооружения туземцами балаганов, так как иным способом нельзя уберечь от них никаких запасов, если оставлять последние на открытом воздухе. Когда в былое время начинали кормить собак, всегда кому-нибудь с палкою в руке приходилось отгонять лисиц от кормушек.

Камчатская огненно-рыжая лисица в прежнее время продавалась на месте не дороже рубля, и сорок лисьих мехов считались безделицей, с которою являлись ‘на поклон’, ныне же лисицы, из-за ценности их хвостов, сильно вздорожали, стали почти редкостью: теперь за хорошую лисицу платят по 1 рублю 80 копеек, за среднесортную — рубля по полтора или по 1 рублю 30 копеек, а за лисицу с мыса Лопатка или островов, как наиболее мелкую и худшего сорта, — один рубль. Хотя черно-бурые лисицы всегда были редки, тем не менее, их ежегодно еще довольно много поступает в казну, чаще всего их доставляют олюторские казаки, уверяют даже, что напротив Олюторского залива расположен в двух милях от материка остров, на котором водятся исключительно черно-бурые лисицы, и притом во множестве. Таким образом, отсюда следует с достаточною ясностью, что черно-бурые лисицы отнюдь не редкость, а скорее представляют особый вид этого моря. Впрочем, как коряки, так и те русские, которые ведут торговлю с этим мятежным народом, до сих пор держали это обстоятельство в секрете, так что только немногие о нем осведомлены, кроме того, говорят, что коряки очень редко ловят таких лисиц из-за какого-то суеверного страха. Лучшие рыжие и длинношерстные лисицы добываются именно в этой местности. Кроме того, в значительном количестве встречаются на Камчатке серебристые лисицы, так называемые ‘бури’ и ‘буринки’, столь высоко ценимые в Северной Америке и Новой Англии. Их неоднократно ловили на Камчатке, но ценили их скорее как редкость, а не за их достоинства. Обычно ловля лисиц на Камчатке плоха в те годы, когда разводится много мышей или когда зима бывает теплою, потому что тогда лисицы могут докопаться до земли и находят на берегах рек гнилую рыбу. Зато в осеннее время, когда половодье заливает берега и уносит рыбу, так что лисицы не находят корма, они алчно кидаются на приманку и попадают в капканы, с помощью которых их на Камчатке только и ловят, лишь немногих выслеживают в норах и выкапывают из них.

В окрестностях Лопатки и вблизи моря ительмены с недавнего времени стали убивать лисиц специально приспособленными для этого стрелами. Они укрепляют деревянный, натянутый при помощи небольшого колышка лук к вбитой в землю палке и кладут на него стрелу на прямой линии с веревочкой, натянутой через лисью тропу и также укрепленной в земле с помощью колышка. Лишь только лисица прикоснется передними лапами к веревочке, тетива лука спускается, стрела попадает обычно зверю прямо в сердце, и лисица остается тут же, на месте, со стрелою в теле. У туземцев есть особая мерка для определения высоты положения стрелы, и мерка эта сообразуется с ростом лисицы, иначе они ставят эти стрелы на других зверей — сообразно расстоянию у тех сердца от лап. У жителей мыса Лопатка существует еще другой способ поимки лисиц: прикрепив снизу к куску дерева много согнутых дуг из китового уса, они размещают эти дуги правильным кругом на снегу и сажают внутрь этого круга чайку¹³, охотник же подстерегает добычу, сидя в особой яме, как только лисица прыгнет за чайкой внутрь круга, чтобы схватить ее, охотник при помощи веревки стягивает дуги, охватывающие частью туловище, частью лапы лисицы и не выпускающие ее, затем охотник приканчивает зверя дубинкою. Ительмены заимствовали у русских способ отравления лисиц на тропах, но они до сих пор еще не вполне научились этому, тем более, что им не хватает отравы: нет ни ртутной мази, ни мышьяка. Вдобавок здешние лисицы не так легко, как их сибирские сородичи, хватают приманку, чему причиною, вероятно, обилие пищи на Камчатке, если же в ней ощущается у них недостаток во внутренних частях страны, они всегда найдут у моря достаточное количество еды в виде выброшенных волнами ракушек, рыб и зоофитов.

Хотя горностаи и встречаются на Камчатке, но их немного вследствие недостаточности лесов, в горах же горностаи не могут уберечься от других зверей, вроде лисиц и соболей. Поэтому они попадаются исключительно вблизи моря¹⁴, но никто не дает себе труда ловить их.

Ласочки также встречаются, особенно в амбарах и домах, где они с успехом охотятся на мышей.

Песцы, или белые лисицы, водятся вблизи моря в большом числе, но никто не думает ловить их, так как за их шкурки платят не свыше 40 копеек за штуку и добыча их невыгодна, вследствие этого их и не вывозят. Тех же песцов, которые попадают в лисьи капканы или погибают от стоячих стрел, казаки и жители камчатские употребляют как корм для животных.

Зайцев разводится в некоторые годы огромное количество, чаще всего они попадаются на реке Камчатке, реже — вблизи Пенжинского моря. Но их берут только тогда, когда они случайно попадают в лисьи капканы, причем жители ценят не столько заячий мех {Камчатские заячьи шкурки отличаются слабой прочностью и быстрым выпадением волоса, анадырские гораздо лучше, но наилучшими считаются те, которые добываются около Туруханска. Последние нередко продаются за шкурки песцов, плутоватые промышленники пришивают к ним лисьи хвосты, и на этот обман нередко попадаются даже опытные скупщики. — Прим. Стеллера.}, идущий на одеяла, сколько заячье мясо, идущее в пищу.

Тарбаганов, или сурков¹⁵, можно встретить как на Лопатке, так и на Тигиле. Жители, однако, и их не очень стараются ловить, а если они им и попадаются в руки, то мясо этих зверьков предпочитается их плохим шкуркам. Евражек, или маленьких сурков¹⁶, так называемых ‘пичуг’, можно встретить очень часто около Пенжинского моря за Тигилем, равно как вблизи Кроноцкого носа. Коряки очень усердно ловят их отчасти ради мяса, отчасти ради шкурок, из которых они выделывают шапки, кухлянки и рукавицы, весьма ценимые за свою легкость и теплоту. Оттуда эти предметы путем торговли попадают на Большую реку. Если сшить мех из одних спинок этих зверьков, то он выглядит очень пестрым и красивым, производя издали впечатление птичьих перьев. Этих зверьков я встречал также на материке Америки и ее островах. Животные поднимаются, как хомяки и белки, на задние лапки и держат в передних пищу, они едят коренья, ягоды и кедровые орехи и издают очень громкий свист, это весьма забавные и проворные зверьки. Доктор Гмелин дал подробное их описание.

Начиная с Пенжины, нигде не встречаются бурундуки и белки¹⁷, равно как не видно и летающих белок, хотя они нашли бы на Камчатке пищу в изобилии. Происходит это оттого, что обширные, совершенно оголенные торфяные пространства, отделяющие Камчатку от Азиатского материка, препятствуют их переходу сюда¹⁸. Вследствие этого белок ввозят на Камчатку, и эти редкие зверьки высоко ценятся туземцами за их дорогой мех.

Каменные бараны, или мусимоны¹⁹, именуемые на Большой реке ‘гадинахчу’ и у Нижнего острога — ‘кулехм’, — животные в Европе совершенно неизвестные: они водятся большею частью на вершинах гор, начиная от Красноярска и вплоть до Камчатки, встречаются очень часто, особенно на последней, и даже на прилегающих к ней островах до Матмея. Осенью, когда выпадает первый снег, их отчасти травят собаками, отчасти стреляют из ружей или луков. Жители мыса Лопатка и Курильских островов ставят против них самострелы, а затем травят их собаками, так что бараны сами становятся жертвами выстрелов. Эти животные встречаются на всей Камчатке в изобилии. Летом и зимою они пребывают на самых высоких горах и питаются там, подобно северным оленям, мхами, кореньями и травами, осенью они особенно жирны. Как и у северных оленей, слой жира у них достигает толщины в 2—4 пальца. Как их мясо, так и жир отличны и на вкус очень приятны. Их крупные рога идут на поделку всевозможных вещей, ительмены и коряки пользуются этими рогами как сосудами для питья, вырезают из них поварешки, мелкие ложки, ящички для хранения табака, рог, идущий на эти предметы, они умеют путем варки сделать мягким и вполне пригодным для изготовления таких вещей. Шкуры мусимонов идут на одеяла, постели, кухлянки и брюки, шерсть этих баранов похожа на оленью. Отсылаю благосклонного читателя, который пожелал бы подробнее осведомиться об этом животном, к описанию доктора Гмелина, распорядившегося также зарисовать мусимона.

Выдры водятся здесь в большом числе, и шкуры их оцениваются в 1 рубль — 1 рубль 20 копеек за штуку. Чаще всего на выдр охотятся с собаками зимою, когда эти звери — в пору метелей и вьюг — слишком удаляются от рек и им случается заблудиться в лесах. Шкуры выдр служат предметом вывоза главным образом для того, чтобы в них хранить собольи шкурки, которые от этого лучше держат свою окраску: кожа водяного зверя впитывает в себя всякую влагу и сырость, способствуя лучшему сбережению соболя.

Среди водящихся на Камчатке диких животных не последнюю роль в смысле оказываемой человеку пользы играют мыши. В образе их жизни наблюдается много любопытного. На Камчатке существуют три разновидности мышей²⁰.

К первой относятся те, что цветом рыжеваты, обладают совсем коротким хвостом, ростом же не больше крупных домовых мышей в Европе, их призывный крик отличается от звуков, издаваемых прочими мышами, и скорее походит на хрюканье поросенка, чем на мышиный свист {Один вид мышей называется на Большой реке ‘наусчич’, на реке Камчатке — ‘тэгульчич’, другой, мелкий вид — ‘челагачич’, третий вид — ‘четанаусчу’, красная мышь. Этот последний вид мышей ведет себя среди сородичей подобно шмелю среди пчел, не делает никаких запасов, но имеет обыкновение воровать их у других мышей, на реке Камчатке их зовут ‘тэгульчич’. Живут они семействами в отдельных норах, плотно выложенных сеном. Их норы и входы в них нелегко найти, обычно их обиталища находятся в таких местах, где почва при исследовании рыхла и прогибается. У этих мышей по 2—3 кладовые, представляющие собою круглые, котловидные ямы²¹. В ясную солнечную погоду эти мыши извлекают все свои запасы из нор, сушат их и очищают, очистки они складывают отдельно в кладовые, на случай нужды, очищенное же кладут отдельно, ни один человек не сумел бы лучше них очистить и содержать в большей опрятности свои припасы, между прочим, они собирают все, что производит земля, притом найденное они укладывают отдельно и отлично все это сохраняют. Пока им удается находить пищу в поле, они не трогают свои зимние запасы, зимою же начинают с ягод и плодов, которые невозможно долго сохранять, и едят их первыми. Весною нередко можно найти в ямах рядышком лежащими 2—3 мертвых мышей совершенно вздутых от корня Napelli²². Этим ядовитым растением они во время голодовки быстро кончают с жизнью²³. — Прим. Стеллера.}.

Другой вид — мышь совсем маленькая и ручная, часто встречающаяся в домах, где она бегает без всякой опаски, она питается тем, что ей удается стащить. Издавна водящиеся на Камчатке, эти мыши называются в окрестностях реки Камчатки ‘челагачич’ и живут повсюду — на торфяниках, в лесах, на самых высоких горах, живут всегда попарно в очень вместительных норах, внутри плотно утрамбованных и выложенных травою. Повсюду около этих обиталищ у них устроены кладовые, которые они наполняют всевозможными кореньями, в течение всего лета они усерднейшим образом заняты сбором, доставкою в свои кладовые провианта. Тем не менее, они иногда, даже в глухое зимнее время, отправляются на открытые поля, порою же пробираются и в дома и жилища людей. Когда же при возвращении они не могут попасть в свои занесенные снегом норы, то становятся добычею лисиц и соболей. Если мышей много, а земля крепко замерзла, не позволяя лисицам и соболям выкапывать мышей из норок, то всегда удается ловить лисиц и соболей в изобилии. Обратное этому явление наблюдается в мягкие зимы. Мыши сносят в свои обиталища различные луковичные растения — radisem anacampserotis Bistortae, Barbae caprae, Sangui sorbae, Napelle²⁴, также кедровые орехи и прочие растения, которые камчадалы отнимают у них с различными церемониями и большой радостью.

Самое странное у этих камчатских мышей заключается в том, что они постоянно перемещаются, подобно татарам, совершают странствования и в определенное время они в виде войска внезапно исчезают²⁵ вовсе со всей Камчатки, так что тогда там и не увидишь ни одной мыши, за исключением домашних. При этом они являются предвестницами дождливых годов и плохого звериного промысла. Затем мыши вновь возвращаются целыми толпами, причем их главной массе всегда предшествуют небольшие передовые отряды. К великой радости населения, весть об этом важном событии, предвещающем хороший год и обильный промысел, немедленно передается с места на место. Уход мышей происходит всегда весною, и тогда их можно чаще встретить кучками, чем обычно. На пути своего странствования они движутся прямиком, не обходят ни луж, ни озер, переплывают через самые быстрые реки и крупнейшие водоемы, причем многие тонут от утомления. Перебравшись на другой берег реки, мыши почти мертвыми от утомления ложатся на землю, пока не отдохнут и не обсохнут, лишь после этого они продолжают свой путь. Их тогда можно видеть кучками, лежащими на берегу и отдыхающими, в чем им ни один человек не мешает. Когда мыши переплывают реки, многих из них проглатывают утки²⁶ и рыбы, которых называют ‘микис’²⁷. Направляясь к Пенжине, мыши продолжают свой путь к югу. В середине июля, по наблюдениям, они оказываются обычно около Юдомы и Охоты, притом в таком количестве, что шествие их продолжается потоком в течение целых двух часов. К началу октября они обычно прибывают к Камчатке, причем нельзя не надивиться тому дальнему пути, который проделывают эти зверьки в продолжение одного лета, их согласию во время переселения и их чувствительности к погоде, побуждающей их к передвижению.

Камчадалы убеждены, что мыши отправляются за море в надежде промыслить себе мелких животных. При этом они полагают, что кораблями им служат раковины, похожие своею формою на ухо и описанные мною под именем Auris marina coriacca (кожистое морское ухо), по-ительменски — ‘тахтем’, потому камчадалы называют эту раковину мышиною байдаркою.

Из прирученных камчатских животных как по давности прирученности, так и по приносимой пользе первое место должно быть отведено собакам²⁸, которые одни только и составляют целый особый класс камчатских ручных животных {На Большой реке кобель называется ‘кожа’, на реке Камчатке — так же, сука же — ‘угвинокса’, на Большой реке последняя именуется ‘коха’, а маленький щенок — ‘кожамчич’. Из-за тяжелой, выпадающей на ее долю, работы камчатская собака редко достигает возраста свыше десяти лет. — Прим. Стеллера.}. Никто не может обойтись без них подобно тому, как в других местах никто не сможет жить без лошадей и крупного рогатого скота. На Камчатке существует, собственно, только один вид собак, ничем, впрочем, не отличающийся от русских деревенских дворняг или черемисских и вотяцких псов как по росту, так и по внешнему виду, между тем трудные условия их жизни, принимаемая ими пища и характер их воспитания совершенно изменили их привычки {Камчатские собаки считаются самыми выносливыми и быстрыми во всей Сибири, их ценят за то, что они довольствуются простою и легко добываемою пищею, именно рыбою. Таща сани, собаки так усердны, что нередко у них наблюдаются вывихи плечевых костей, а иногда кровавая моча, после чего они заболевают гонореею. Последнюю лечат припарками из отвара коры камчатской рябины (Sorbo)²⁹, которые кладут на их genitalia (половые органы).

Привычку собак лаять на чужих и гостей камчадалы объясняют по-своему следующим образом: в былые времена бог Кутка не пользовался услугами собак, а сам тащил свои санки. В ту пору псы еще говорили, как люди. Но вот однажды случилось, что потомки Кутки спускались в лодке по реке. Когда их увидели стоявшие на берегу несколько мохнатых псов и крикнули им: ‘Вы что за люди?’ — те им не ответили и надменно проплыли мимо. Собаки так рассердились за эту неучтивость, что тут же порешили впредь не обращаться ни к кому из людей с понятною речью, и это свое решение они соблюдают до настоящего времени. Но вместе с тем, собаки остались настолько любознательными, что лают на всех чужих людей, как бы желая спросить их, кто они такие и откуда явились. — Прим. Стеллера.}. Камчатские собаки бывают преимущественно троякого цвета — белого, черного и волчье-серого, при этом они очень толсты и обладают длинною шерстью. Питаются они исключительно рыбою. С весны и вплоть до поздней осени люди о них нисколько не заботятся, и они свободно бродят всюду, подстерегая на реках по целым дням рыбу, которую они умеют ловить очень проворно и ловко. Если у них рыбы довольно, они, подобно медведям, отъедают у нее одни только головы, оставляя остальные части без внимания.

В октябре каждый хозяин собирает своих собак, привязывает их к столбам балаганов и дает им основательно поголодать, чтобы они спустили накопленный жир и тем самым подготовились к более быстрому бегу и не сделались слабогрудыми. Затем, с выпадением первого снега, начинается для псов тяжелое время, и днем и ночью слышны тогда их отчаянный вой и визг, которыми они как будто жалуются на свое печальное положение.

Корм их зимою бывает двоякого рода.

Один, даваемый им в поощрение и для подкрепления сил, состоит из разлагающейся, вонючей, так называемой ‘кислой’ рыбы, сохраняемой в больших ямах, где она и закисает. На Камчатке ничто не издает зловония. Когда ительмены, казаки или казачки с большим аппетитом поедают подобную рыбу, смердящую, как сквернейшая падаль или нечистоты, так что европеец упал бы от такой еды в обморок или опасался бы заболеть чумою, они называют такое кушанье ‘достаточно кислым’. Вот почему я и утверждаю, что на Камчатке ничто не издает зловония.

Эту кислую рыбу варят в деревянном чану, наполненном раскаленными камнями, и называют это ‘опонна’³⁰. Эта опонна служит как пищею для людей, так и кормом для собак. Исключительно таким кормом наделяют собак дома, когда они там отдыхают, и по вечерам в пути, так что они после него спят: если их накормить этою снедью утром, то они от такого лакомства настолько разнеживаются, что быстро устают в пути и продвигаются вперед только шагом.

Другой сорт корма представляет собою твердую и заплесневевшую при сушке на воздухе рыбу³¹. Ею псов кормят по утрам, чтобы подбодрить их к предстоящему пути, а так как рыба эта большею частью состоит из костей и зубов, то набрасывающиеся на этот корм с величайшею алчностью псы обыкновенно пожирают его с окровавленными мордами. Впрочем, они сами выискивают себе пищу и жестоко воруют ее где попало, поедая ремни и приготовленные хозяином на дорогу запасы, лишь только доберутся до них. Подобно людям, они по лестницам влезают в балаганы и похищают оттуда все.

Курьезнее всего то, что никто из туземцев не сходит за нуждой, если не станет постоянно отбиваться от собак палкою. Лишь только туземец покинет отхожее место, как собака, неистово кусая, старается воспользоваться экскрементами. Несмотря на это ни одна камчатская собака, как бы голодна она ни была, не станет есть хлеба. Экскременты камчатских собак, вследствие выделения во время постоянного таскания саней большого количества желчи, отличаются желтым цветом и похожи на человеческие, при этом они издают такое зловоние, что от них едва усидишь на санях.

От сильного напряжения при беге кровь собак так энергично обращается в их теле, с силою проникая как в их внутренние, так внешние органы, что даже шерсть между пальцами лап становится красноватой и как бы кровавою, по этому признаку легко распознавать хороших собак: их sphineter ani (сфинктеранальное отверстие) от указанного кровяного давления не уступает по яркости лучшему алому сукну.

Камчатские упряжные собаки очень нелюдимы и неприветливы, они не набрасываются на людей и решительно не интересуются охраною добра своего хозяина, не нападают ни на каких животных или дичь³², но зато воруют все, что только могут. Они очень боязливы и, так сказать, меланхоличны, и что бы они ни делали, они всегда недоверчиво посматривают по сторонам. К хозяину они не питают ни малейшей привязанности и верности и постоянно стараются ‘объегорить’ его. Обманным способом приходится запрягать их в сани. Добравшись до трудного места: до крутой, поросшей лесом горы или до реки, — они тянут сани изо всех сил. И если хозяин, не желая искалечиться, вынужден выпустить из рук сани, то он не может рассчитывать вернуть их раньше, чем псы доберутся до какого-нибудь острога, разве что сани опрокинутся или застрянут между деревьями, тут уже псы не пожалеют труда, чтобы все переломать в куски, а самим убежать. Из этого видно, как сильно изменяется образом жизни нрав животных и какое огромное влияние образ жизни оказывает на них, в данном случае — на собачью психику.

Силе этих псов нельзя не надивиться в достаточной степени. В сани обычно впрягают только по четыре собаки³³, которые проворно везут трех взрослых людей с полутора пудами багажа, обычная кладь, полагающаяся на четырех собак, равна 5—6 пудам. С небольшой кладью один человек при плохой дороге и глубоком снеге в состоянии проехать за день от 30 до 40 верст, а по хорошему пути — от 80 до 140. Как около Пенжинского моря, так и в Верхнем остроге и в глубь страны, у реки Камчатки, нельзя рассчитывать на то, что даже при максимальном числе лошадей, на какое можно в близком будущем надеяться, возможно было бы пользоваться ими для зимних переездов (летом, правда, на лошадях можно будет ездить и быстрее, и с большими удобствами). Такое преимущество собак перед лошадьми обусловливается слишком глубоким снегом, по которому собаки мчатся без труда, тогда как лошадь в нем проваливается по брюхо, множеством крутых гор, тесных ложбин, непроходимо густыми и непроезжими лесами и обилием рек и ключей, либо не замерзающих вовсе, либо покрывающихся не настолько прочным льдом, чтобы он мог выдержать тяжесть лошади. Вследствие страшных и частых вьюг редко или даже совсем невозможно рассчитывать на удобную, наезженную дорогу.

Только на прочно замерзающей реке Камчатке можно надеяться, что лошадей и зимою можно будет использовать с большим успехом.

По этим причинам собаки всегда останутся на Камчатке животными необходимыми и полезными и, при всех культурных достижениях, не будут избавлены от тягот перевозки клади. На Камчатке встречаются точно такие же любители собак, как в других местах — ценители лошадей, и за одну камчадальскую собаку с упряжью нередко платят от 60 до 80 рублей.

Несмотря на то, что путешествие на собаках весьма затруднительно и опасно, а иногда даже утомительнее, чем передвижение пешком, так как, правя собаками, устаешь сам, как собака, все же подобная езда предоставляет то преимущество, что дает возможность пробираться по самым непроходимым местам, где не проедешь из-за глубокого снега на лошадях и не пройдешь пешком. Кроме того, ездовые собаки являются хорошими путеводителями, умея даже в самую сильную вьюгу, когда невозможно глаз открыть, ориентироваться и находить дорогу к человеческому жилью. Если ураган столь силен, что приходится застревать в пути, а это случается очень часто, то псы согревают и тем самым спасают своего хозяина: они по часу и по два тихо и спокойно лежат рядом с ним, и человеку под снегом приходится думать только об одном: как бы не уснуть и не задохнуться в снегу. Кроме того, собаки всегда самым точным образом предсказывают надвигающуюся непогоду: если они во время отдыха начинают рыть ямы в снегу и ложиться в них, то следует определенно искать такой уголок, где можно было бы спрятаться от бури, если находишься слишком далеко от острогов или человеческого жилья. Казаки называют такой прием ‘отлежаться к погоде’, что в этих местах самая обычная вещь. Об этом будет подробнее сообщено в главе о путешествиях по Камчатке.

Другая основная польза от собак, ради которой их держат и разводят, заключается в том, что с изнуренных работою и непригодных для езды собак сдирают шкуры и изготовляют из них двоякого рода платье, чрезвычайно полезное и потому считающееся в здешних местах в большой цене, а именно так называемые ‘парки’ и ‘кухлянки’, о чем более подробно будет рассказано в главе об одежде. Собачьи шкуры подвергаются обработке гнилым деревом и рыбьей икрой и окрашиваются затем при помощи ольховой коры в ярко-желтый цвет. На одну парку требуется обычно четыре собачьи шкуры, а на кухлянку — пять или шесть. Таким образом, собаки заменяют тут овец с их шерстью.

Указанное платье имеет перед прочими меховыми вещами следующие преимущества:

1) Оно с древнейших времен считается самой нарядной и праздничной одеждой, и в тех случаях, когда среди туземцев возникают споры о почетном первенстве, не редкость услышать, для поддержания чести того или иного рода, такие вопросы: ‘Да где ты, чертов сын, был, когда я и мои предки уже носили кухлянки из псиной кожи? Какое на тебе тогда было платье?’ Во время появления в стране русских туземцы не обращали внимания на платье, изготовленное из лисьих и собольих шкурок, предпочитая ему изготовленное из псины. До сих пор на мысе Лопатка и на Курильских островах еще можно выменять кухлянку или парку из собачьей шкуры на таковые же из лисицы или бобра. Впрочем, надеты ли на туземцах парки и кухлянки из шкур северных оленей или лисиц, все равно величайшим их украшением считается то, что кайма такой одежды оторочена кругом длинной собачьей шерстью.

2) Платье из собачьих шкур очень теплое.

3) Оно очень прочно, выдерживает при самых неблагоприятных условиях по меньшей мере четыре года, тогда как одежда из шкур оленя или каменного барана служит не долее одной зимы, после чего мех вытирается.

4) Благодаря этому ‘собачье’ платье допускает менее бережливое с ним обращение, не теряет волоса и позволяет всегда сушить его. Несмотря на сырую погоду и на то, что туземцы в продолжение всего лета заняты на реках и около них добыванием пищи, постоянно пребывая на вольном воздухе, на сильной росе и под дождем, эта одежда оказывается весьма прочною и ценится очень высоко.

Чем длиннее у собак шерсть, тем дороже они ценятся. Те псы, у которых стройные ноги, длинные уши, острые морды, широкая спина, расширяющиеся книзу лапы и круглые головы, псы, которые много едят и отличаются живостью характера, с раннего возраста намечаются и воспитываются для езды. Их дрессируют и обучают следующим образом. Лишь только у молодых псов прорезаются глаза, их вместе с сукою помещают в глубокую яму, чтобы они там не видели ни людей, ни животных, там же они и питаются. Когда щенки отняты от своей матери, их опять помещают в яму, на этот раз в другую, где они и остаются, пока не вырастут. Полгода спустя их вместе с другими, уже обученными езде собаками впрягают в сани и едут на них на короткое расстояние. Так как молодняк боится и собак, и людей, то он бежит изо всех сил. Вернувшись домой, молодым собакам приходится лезть обратно в яму. И это проделывается столько раз и до тех пор, пока они не забудут обо всем другом, не привыкнут к упряжи и не совершат свое первое далекое путешествие. После этого их держат на привязи под навесами с другими псами как уже обученных и летом дают им пользоваться полною собачьею свободою. Именно этому воспитанию камчатские собаки обязаны своим особенным нравом и качествами.

Самое неприятное при езде на собаках это то, что, как только их запрягут, они поднимают кверху морды и начинают страшно выть и скулить, словно жалуясь небу на свою тяжелую долю, но раз побежав, они мгновенно все сразу умолкают. Затем начинается другая неприятность: один пес за другим кидается в сторону и, издавая страшное зловоние, отправляет свои естественные надобности, в течение этого времени остальные собаки отдыхают, пользуясь этим обстоятельством, они прибегают к хитрости: постоянно одна за другою они начинают с этой целью останавливаться, отправляя свою нужду иногда только наполовину, порою же и вовсе симулируя эту потребность. Добравшись до места, они лежат уже, утомленные, неподвижно, словно мертвые. Если они в пути приближаются к острогу и обонянием чуют это, то начинают нестись таким аллюром, что надо глядеть в оба, чтобы не свалиться с саней и не переломать себе рук и ног, так как остроги обычно расположены в лесах и на реках.

Тех собак, которых жители дрессируют для охоты на зайцев, лисиц, северных оленей, соболей и каменных баранов, часто кормят имеющимися в изобилии воронами³⁴, от этого псы приучаются к их запаху и начинают гоняться за всякою птицею и дичью. С помощью таких собак в июле сгоняют уток, гусей и лебедей, когда у тех начинают выпадать перья, на большие озера в значительном количестве.

Недавно, благодаря прекрасному начинанию господина Левье, число ручных животных в крае, кроме собак, обогатилось крупным рогатым скотом и лошадьми, присланными сюда морским путем из Охотска. До сих пор эти животные выгодны благодаря не только получаемому от них молоку, но и тем широким перспективам, которые с ними связаны в будущем, в зависимости от того, насколько они сумеют привыкнуть к здешнему климату и насколько быстро начнут размножаться, тем более, что как казаки, так и ительмены обнаруживают большую охоту к занятию скотоводством. Жаль, что до сих пор сюда еще не доставили свиней, так как эти животные размножаются быстро, нашли бы здесь более обильный корм, чем где бы то ни было в России и Сибири, и без особого труда могли бы в огромнейшем числе питаться в течение круглого года.

Козам было бы вполне привольно на Камчатке вследствие наличия здесь зарослей ивняка, низких кустарников и разных пригодных им в пищу кореньев, которыми Камчатка очень богата.

Для овец, также весьма полезных животных, ни около Пенжинского моря, ни у Восточного океана не нашлось бы подходящих пастбищ, и они вскоре заболели бы легкими и погибли бы из-за сырого климата, влажной почвы и оттого слишком сочной травы. Напротив, вблизи Верхнего острога и реки Козыревской, где земля и воздух сухи, а трава менее сочна и ниже ростом, местность и пастбища оказались бы для них благоприятными. Здесь пришлось бы только запастись достаточным кормом для них на зимнее время из-за слишком глубокого снега, но это доставило бы довольно значительные трудности, вследствие чего от Усть-Илги до Якутска мы встречаем лишь очень мало овец или не видим их вовсе.

Двенадцатая глава

О КАМЧАТСКИХ РЫБАХ

Рыболовство на Камчатке, вне всякого сомнения, представляет собою замечательнейшее явление и связано с очень многими исключительными и почти невероятными обстоятельствами. Кроме того, оно тем достойнее всякого подробного описания, чем более на его объектах, при недостаче хлебной и животной пищи, сказываются и ясно обнаруживаются всемудрая заботливость и милосердная любовь господа бога. Камчатка питается почти исключительно рыбою. Несмотря на то, что реки и озера этой страны не обладают ни одной собственной породой рыб, как это наблюдается в других удаленных от моря местностях, можно все-таки поставить вопрос, есть ли на всем земном шаре другая, кроме Камчатки, страна, которая имела бы большее обилие самой лучшей и самой вкусной рыбы.

Вся камчатская рыба идет весною с моря и через устья рек поднимается против течения в таком неимоверном количестве, что реки начинают от этого вздуваться и живыми волнами выступают из берегов, к вечеру, когда рыба обычно приостанавливается в своем подъеме с моря, при спадении воды, по берегам остается такое множество рыбы, какое едва ли найти в других больших реках, отчего все окрестности реки наполняются зловонием, там непременно возникали бы эпидемии, если бы постоянные, очищающие воздух ветры не предотвращали подобное несчастье. Ударив копьем по воде, редко не попадешь при этом в рыбу. Медведи, собаки и другие животные вылавливают у берегов своими мордами и лапами больше рыбы, чем в других местах люди добывают ее всеми своими рыболовными орудиями и сетями.

Сети с мешками, или неводы, оказываются по этой причине на Камчатке непригодными: их нельзя вытащить на берег, так как они рвутся от обилия рыбы. Поэтому туземцы пользуются плоскими сетями, устроенными наподобие тех, которые служат для ловли птиц.

В устьях рек рыбу можно вынимать из воды сачками, из чего всякий легко может заключить о великом ее множестве. Вся рыба, заходящая далеко вверх по рекам, представляет разновидности лосося. Благодетельная природа создала семейство этих рыб столь разнообразным, что на одной только Камчатке так много неизвестных и многообразных сортов лосося, каких до сих пор еще не описали все естествоведы на всем земном шаре. Лосось и форель вообще предпочитают прочим рыбам за их вкус. Поэтому камчатские сорта их заслуживают за чудесный вкус и здоровое мясо (о чем можно судить с полною наглядностью по живому характеру и цветущему здоровью камчадалов) особой похвалы. И тем не менее, ни одна рыба на Камчатке, за исключением мальмы, или гольца, не живет дольше 5—6 месяцев¹: все избежавшие вылова издыхают примерно к декабрю. С этого времени и до апреля водоемы бывают столь же лишены рыбы, сколь они были переполнены ею летом. Исключение составляют лишь некоторые особенно глубокие места и теплые ключи в реках около Верхнего и Нижнего острогов, где всю зиму можно ловить рыбу. Объясняется это тем, что:

1) рыба идет слишком густо, вследствие этого не находит достаточно пищи²,

2) рыба поднимается против течения чрезвычайно быстро, отчего скоро утомляется и обессиливает,

3) самое течение рек слишком бурно и быстро и, следовательно, очень утомляет рыбу,

4) реки мелки, а русла их каменисты, не предоставляя утомленной рыбе нор, где она могла бы отдохнуть,

5) низкая температура этой мягкой и чистой воды осенью уничтожает последние еще имеющиеся в ней остатки тепла,

6) верхняя и нижняя челюсти рыб с их зубами так срастаются в этих реках, образуя нечто вроде крючка, что рыба уже не в состоянии закрыть рот, и, следовательно, в рот уже не может попасть пища, постоянно оттуда выполаскиваемая водою.

Все сорта лосося, имеющие по восьми плавников, из которых самым замечательным является мясистый или жирный плавник на спине вблизи хвоста, обладают той особенностью, что зарождаются и выходят на свет в реках, воспитываются же в море и затем издыхают опять-таки в реках.

В продолжение своего существования эти рыбы рожают только один раз, и тут на подмогу является их невероятное множество. Сладострастие и естественное стремление к размножению побуждает их весною с величайшими усилиями подниматься в реки с чревами, полными икры и молок. Найдя укромные песчаные местечки, самки своими брюшными плавниками вырывают ямку и становятся над нею, затем является самец и нежно трет животом самку, отчего икринки выделяются из матки, оплодотворяются молоками, или мужским семенем, и кучами падают в ямку. Таким образом рыбы часами стоят попарно над ямкою, пока последняя не занесется песком. Затем они плывут дальше вверх по реке и вновь по многу раз ведут эту игру. Часть икринок и молок остается при них, и, не принимая никакой иной пищи, рыбы питаются ими вплоть до глубокой осени³, подобно чахоточным, живущим за счет запасов собственного жира, по истечении этого запаса они умирают. В тех же реках, ключи которых находятся в достаточном отдалении и вода которых при илистом, глубоком русле и наличии многих водяных насекомых теплее и притом не отличается слишком быстрым течением, они живут много лет и ежегодно производят потомство⁴ с тою лишь разницею, что они весною поднимаются со дна таких водоемов, движутся дальше вверх по рекам и производят акт оплодотворения в устьях других впадающих здесь рек и ручьев. Тут их обычно и ловят летом. Все это я весьма тщательно наблюдал на разновидностях сибирских лососей.

Вылупившись, молодое поколение осенью направляется к морю, пребывает там в течение года, пока у него не разовьются органы и элементы оплодотворения, а затем, на третьем году своей жизни, возвращается в реки, где оно родилось⁵, чтобы в свою очередь поступить так же. При этом наблюдаются две особенности:

1) Родившись, например, в Большой реке, мальки держатся на морской глубине непосредственно напротив устья реки, там они вырастают, получая в воде пищу и морские экскременты (выделения морских особей). На третий год они поднимаются только в ту реку, откуда они явились, это ясно вытекает из следующих двух данных:

а) в той реке, куда поднимаются и где занимаются воспроизведением потомства рыбы одинакового сорта, они ежегодно встречаются во множестве и чаще, чем в расположенных даже поблизости других водоемах, и ежегодно размножаются в одинаковой пропорции,

б) в Большой реке встречается чабица {Чавыча. — Прим. перев.}⁶, в вытекающей из Курильского озера реке Озерной ее вовсе нет несмотря на одинаковый с Большой рекою характер ее дна и устья. В речонке Брумкэ ежегодно в большом количестве ловится обыкновенный и всюду известный лосось — семга, несмотря на то, что речка эта маленькая, в других же местах, ни в Пенжинском, ни в Камчатском море, семга не встречается вовсе⁷.

2) Другим замечательным обстоятельством можно считать следующее: та рыба, которая поднимается из моря только в августе и, следовательно, располагает достаточным временем для оплодотворения, но не для воспитания своего молодняка, забирает с собою из моря по одному родившемуся в минувшем году экземпляру своей семьи для исполнения роли вожатого, рыбка все время сопровождает самца и самку, пока те производят акт размножения. Затем, когда икринки зарыты в песке и родители отправляются дальше к истокам реки, маленькая годовалая и имеющая величину сельди рыбка их семейства остается на месте до ноября в качестве охранителя своих еще недоразвившихся братьев и сестер, которых она ограждает от нападения других рыб и потом отводит к морю⁸. Ввиду того, что это явление несомненно имеет место и у всех европейских сортов лосося, среди рыбаков, а затем среди ученых и естествоведов возникло двойное ошибочное мнение, а именно: руководствуясь разницею в возрасте рыбы, они превратили один сорт рыбы в два сорта и приняли за аксиому утверждение, будто все сорта лососей как рыбы одного пола совершают между собою promiscuum concubitum (смешанное совокупление)⁹, почему и возникают весьма различные, но не постоянные разновидности. По моему, однако, заимствованному у самой природы умению различать отдельных рыб друг от друга и в любое время распознавать их, я уверен, что это смогли установить и неученые ительмены, которые удивлялись только тому, что их рыбу знают лучше, чем они сами, рыбу, признанную за особую разновидность и поэтому получившую особое название.

Observatio (наблюдение)

Ни один вид лосося, несмотря на всю алчность этой рыбы, никогда не трогает своей собственной икры, а всегда поедает чужую. Для того, чтобы воспрепятствовать подобному хищничеству и ослабить количественную убыль рыбы, природа прибегла к двум своевременным средствам¹⁰: 1) в реках верхние и нижние челюсти лосося растут так криво, что образуют в середине пасти полость, таким образом, рыба лишена возможности поглощать икринки, чему препятствуют также и зубы рыбы. Чем мельче реки и чем, следовательно, подобное похищение было бы легче, тем кривее срастаются у них челюсти, 2) природа оказалась предусмотрительною и в том отношении, что одновременно вверх по рекам идет всегда только один сорт рыбы, а не много зараз, тем временем, прежние икринки настолько вырастают, что из них выходят мальки, немедленно же относимые течением в море, иначе никак нельзя объяснить тот факт, почему с весны и до осени не все сорта рыбы одновременно поднимаются в реки, а каждый вид порознь, сменяя один другой.

То обстоятельство, что в больших реках встречается много рыбы, а в более незначительных ее меньше, находит единственное объяснение в большой рождаемости рыбы в крупных реках, откуда мальки увлекаются течением в море, в котором вырастают около самого речного устья. То же обстоятельство объясняется и тем, что рыба обязана своим размножением и ростом исключительно покою и находимому ею в морской воде питанию: если бы рыбам ради корма приходилось странствовать с места на место, они вскоре утратили бы свою прежнюю стоянку, то есть устье родной реки.

Каждый сорт рыбы имеет ежегодно свое особое определенное время для выхода из моря и подъема против течения рек. Только после того как один сорт рыбы проследовал реку, в путь отправляется другой, а затем — третий. В августе одновременно поднимаются два, три и четыре сорта, но они отнюдь не смешиваются между собою, а каждый сорт рыбы поднимается звеньями. Сначала идет первое звено, за ним следует второе и наконец третье.

Помимо тех рыб, которые не относятся к лососевым и которые поднимаются вверх по реке, можно ловить еще другие виды морских рыб отчасти по берегам, отчасти в устьях рек. Наиболее известны следующие виды, отдельно добываемые в особых местностях.

Canis carcharis, или Lamia Rondeletii, которая называется по-камчадальски ‘макоаи’¹¹, имеет в длину от 2 до 3 саженей, обладает твердым, но вкусным мясом и ловится около Авачи, Жировой губы, мыса Лопатка и Камбалины. Описания ее можно найти у Ронделеция, Геснера и Рая в его ‘Ихтиологии’. Камчадалы очень ценят внутренности этой рыбы, особенно пузырь¹², и во время ее лова никто не смеет называть эту рыбу ее именем, так как они полагают, будто рыба из зависти портит свой пузырь и делает его дырявым наподобие сита, так что он становится непригодным для хранения в нем рыбьего жира. Зубы этой рыбы представляют собою известные мелитенские olosseptrae, или каменные змеиные зубы, находимые также по реке Тавде, впадающей в Тобол, равно как и в почве около города Пелыма.

Raia Laevisundulata seu Rondeletii представляет собою ската — очень известную в Средиземном и Северном морях плоскую рыбу, чрезвычайно причудливого вида, с двумя ногами, вернее апофизами, и длинным тонким хвостом, напоминающим змею. Эта рыба и подала повод к возникновению басни о крылатых змеях и драконах. Ее яйца под названием ‘морские мыши’, которые можно сравнить с видом черного рога или же с формой носилок, которые используются в аптеках, я переслал в Кунсткамеру. Описание ската есть у всех естествоведов, писавших о рыбах. Впрочем, его никогда не ловят специально, а всегда случайно, вблизи Авачи, Лопатки и Курильских островов, или же его мертвым выбрасывают волны на берег.

Phocaenae, или Porpessae, имеющие тот же вид, что в Средиземном и Северном морях, также попадаются вблизи Камчатки. Их не ловят, но иногда трупы их выбрасываются морем на берег или рыба попадает в сети, расставленные на бобров, причиняя большой вред. Для мореплавателей они — верные провозвестники предстоящего шторма, если те видят их во множестве играющими на поверхности воды. Мужской орган одной из этих рыб я сохранил¹³ для пересылки в Академию из-за его особо курьезных формы и структуры.

Gornatus¹⁴ seu Gurnardus grisous Aldrov Raii. Ichth. 279 также ловится только случайно, в больших морских заливах между Авачей и Лопаткой. Я велел высушить экземпляр этой рыбы для пересылки.

Draco¹⁵ seu araneus Plinii, Rondel. Gofn. также ловится лишь изредка. Мне удалось поймать двух таких рыб около берегов Америки на удочку с глубины 28 саженей песчаного дна и тогда же описать ее, я их также сохранил для пересылки.

Taenia¹⁶ rubra Willughb. Genuensibus Caragio et Freggio dicta — рыба, иногда выбрасываемая на берег около Лопатки и на Курильских островах. Я ее высушил для пересылки.

Daedekagrammos {Вероятно, надо считать dodekaqrammos, так как иначе текст лишен смысла. — Прим. перев.} observationum mearum, именуемый по-русски терпугом¹⁷, представляет собою очень красивую, различной окраски рыбу, отмеченную 12 полосками, по 6 с каждой стороны, притом весьма вкусную. Так как она не описана ни одним автором, то я дал ей вышеприведенное название по числу полосок, сразу бросающихся каждому в глаза. Ее ловят около Курильских островов и в Авачинском заливе на удочки, сделанные из костей чайки и дерева. Несколько экземпляров этой рыбы я сохранил для отсылки.

Кроме этих рыб, ежегодно в июне и июле восточными ветрами выбрасывается на берег вокруг Авачи и в устье реки Камчатки такое невероятное количество мелкой, в пять—шесть дюймов длины, рыбы, что она покрывает морской берег слоем в два—три фута толщины. Обычно рыбы сцеплены попарно друг с другом, самец с самкой. По-ительменски, на обоих наречиях, они называются ‘уйки’¹⁸, их собирают в огромном множестве и сушат под открытым небом на воздухе прямо на песке или на соломенных циновках. На реке Камчатке эта рыба обычно служит кормом для собак. Люди берут сушеную рыбу, толкут ее в больших деревянных ступках или ушатах вместе с кожею и костями и изготовляют из полученной таким образом муки всевозможное печенье, в голодовки эта мука приходится весьма кстати. 5 июня 1742 года море выбросило эту рыбу в таком множестве на южный берег острова Беринга, что она образовала там слой толщиною два фута, причем дул северо-западный ветер, несколько дней перед этим наблюдали ветры, дувшие в восточном направлении.

Раньше чем вернуться к разновидностям лосося и тех рыб, которые поднимаются по рекам, мне приходится упомянуть еще о тех, которые, хотя и вступают из моря в речные устья, дальше, однако, не продвигаются и снова возвращаются в море, в случае, если их не вылавливают. Это следующие.

Рыба под названием зука, или Lupus marinus Schoenefeldii¹⁹, встречается также в Балтийском море и подробно описанная в моей Historia piscium (‘История рыб’). Обычно она весит от 30 до 40 фунтов и видом своим напоминает налима. Кожа ее лишена чешуи, мясо очень белое и плохого вкуса. Она вполне заслуживает своего названия собаки или волка, потому что свирепо расправляется с другими рыбами. Когда по моему распоряжению один экземпляр этой рыбы был пойман и ранен большим ножом, она ухватилась за него зубами и переломила лезвие пополам. Ее зубы, которых у нее по несколько рядов в каждой челюсти, особенно же их коронки, с течением времени каменеют в воде, обламываются и, когда их находят, считаются в известном смысле драгоценными камнями, за которые платят высоко и которые именуются буфонитами или жабьими камнями, им приписывают особые медицинские и магнетические свойства, хотя это простые рыбьи зубы. Я их набрал и сохранил много. Во время моего путешествия в Америку они приняли разнообразную окраску, красную и желтую, а некоторые из них стали даже чуть-чуть прозрачными. Эта рыба ловится преимущественно в Авачинском заливе.

Морской ушкан, или морской заяц, Lupus marinus²⁰, знакомый понаслышке естествоведам и упоминаемый еще у Элиана, представляет собою рыбу, которую также ловят в Авачинском заливе. Впрочем, как в Средиземном море и Великом океане, так и в пресноводных водоемах, по-видимому, должны водиться различные виды этой рыбы, однако ни одно из описаний известных нам сортов не подходит к камчатским морским зайцам. Это чрезвычайно странное существо, по виду своему напоминающее скорее отброс, чем рыбу, как Potta marina или студень, постоянно дрожит, при этом оно почти совсем прозрачно и величиною своею напоминает карпа. Как его голова, так и глаза, пасть и губы очень напоминают заячьи. Внутренности, которыми обладают эти плоские рыбы, издают зловоние навозной жижи. Да и вообще вся эта рыба страшно пахнет и на вид противна. Поэтому ею пренебрегают не только люди, но даже и самые голодные собаки. Я велел ее срисовать, а экземпляр самой рыбы сохранил в спирту.

Быки²¹ представляют собою рыб с двумя рогами или большими иглами на голове, видом своим быки похожи на колючеперых, или Uranoscopi, их ловят весною в Авачинском заливе, и я велел срисовать одного быка, а также храню один экземпляр его в спирту.

Scorpaenae bellonii similis Willughbeii p. 138. Belgarum pothoest Cornubiensibus father lasher dictus (морской скорпион)²² внешностью своею не особенно отличается от предыдущего вида, разве что он побольше и не имеет рогов. Оба вида этих рыб еще предстоит описать, встречается этот морской скорпион как в Аваче, так и в Пенжинском море²³ и в реке Камчатке.

Рамша, или морской налим²⁴, — вид крупных налимов, всюду встречающийся в реках как на Камчатке, так и на американских островах в проливе, его еще предстоит описать. Это очень хорошая рыба, но на Камчатке, вследствие наличия множества других, лучших сортов рыбы, ценится невысоко.

Камбала²⁵, именуемая на Камчатке ‘сюхслот’, или ‘плоская рыба’, водится там в различных видах и весною встречается в устьях рек. Описать ее еще предстоит. Ее также мало ценят на Камчатке, извлекают с большим неудовольствием из сетей и бросают. Ни в свежем, ни в сушеном виде ее в пищу не употребляют. Впрочем, среди ительменов иногда находятся и любители ее.

Вахня²⁶ представляет собою вид трески²⁷ или наваги и называется на реке Камчатке ‘юакал’. В случае нужды ее ловят в устьях рек Кыкчик и Воровской, в море. Впрочем, эта рыба не соответствует ни одному виду из описанных авторами. Эта первая из рыб, которую ловят во всех больших реках и бухтах Камчатки. Лишь только речные устья очищаются ото льда, как эта рыба немедленно появляется, в случае необходимости ее можно было бы ловить в течение всей зимы в тихую погоду в море, как это и делают вблизи Хариузовки, Авачи и в Олюторском заливе, на Камчатке попадаются ее наиболее крупные экземпляры. Только в случае нужды признают ее ценность. Когда весною на Камчатке наступает голодное время, что случается довольно часто, все о ней помышляют и уповают только на вахню. Когда же в мае в реках появляется лосось, вахня ценится настолько низко, что ее с пренебрежением выкидывают из сетей на берег. Насколько мне эта рыба понравилась, настолько ее не хвалят местные жители, падкие только на жирную рыбу. Правда, вахня хуже всех прочих сортов лосося, она нежирна, но мягковата, а потому и легко переваривается. Между тем, совершенно неверно, как утверждают заправские профессионалы-анатомы, что эта рыба лишена будто бы крови, скорее можно думать, что те, кто это утверждает, лишен глаз или мозга. То же самое можно сказать и о тех, кто уверяет, будто продолжительною варкою ее можно превратить в воду и вернуть к первоначальному естеству.

Assellus major vulgaris, belgarum Gabiliau (треска). Насколько часто рыба эта попадается в Пенжинском море, на песчаных отмелях, на глубине от 20 до 60 саженей, настолько же мало она известна местному населению, последнее интересуется исключительно тою рыбою, которая поднимается по их рекам. А между тем, ловля трески, особенно осенью и еще более — весною, при случающихся тогда голодовках, могла бы быть весьма выгодна. Кроме того, известно, что эта рыба легче всякой другой вялится и сохраняется тем дольше, чем она суше. Но принимая во внимание, что наладить ее ловлю без больших судов навряд ли возможно, положение с треской останется таким до тех пор, пока жители Камчатки, подобно архангельцам, не привыкнут строить соответствующие суда и лично выходить в море, чтобы тем самым несколько поправлять свои хозяйственные дела. А это произойдет только тогда, когда на Камчатке прекратится засилие олигархии и когда вместо казаков местное население будет управляться более разумными и добросовестными людьми, такими, которые сами не представляют собою треску {3десь непереводимая на русский язык игра слов: ‘треска’ по-немецки — stockfisch, то есть ‘рыба-палка’, ‘деревяшка’. — Прим. перев.}.

Acui Aristotelis congener pisciculus pueris cornuliensibus Gea adder dictus (рыба, родственная аристотелевской игле²⁸ и именуемая корнуэльскими детьми Gea adder). Эта маленькая морская рыбка, длиною не больше пальца, а толщиною с лебединое перо, также ловится в устьях мелких маленьких речек и за непригодностью выбрасывается.

Pisciculus aculeatus Rondeletii anglis a sticlebak (колюшка) passim circa mare ab undis eliminat in littus (игловатая рыбка Ронделеции, именуемая англичанами sticlebak и всюду на берег выбрасываемая морскими волнами). Большинству эта рыбешка неизвестна, потому что никто не обращает внимания на подобную мелочь. Во всяком случае, тут, по крайней мере, выясняется, что Шенфельд не ошибался, утверждая, наперекор мнению других, что эта рыбка водится не только в пресноводных бассейнах и илистых ручьях, но и целыми стаями в море, в соленой воде. Эта рыбка встречается всюду в России и Германии.

‘Хакал’ — по-ительменски, на реке Камчатке — ‘хакалч’ {Хакшч — далее хагалчи (соответственно в источнике перевода: Chakattsch — thagaltshi). — Ред.}²⁹. Эта рыба описана в моей Historia piscium (‘История рыб’) под заголовком Obolarius. Эта очень красивая рыбка длиною в палец снабжена длинными, спускающимися со спины до живота, наподобие панциря, чешуйками. У нее позади головы с обеих сторон две серебряные чешуи, напоминающие маленькие серебряные монетки, что и подало мне повод дать этой неизвестной рыбе имя ‘оболария’ (‘обольщик’). Как спина, так и брюшко рыбки снабжены иглами, похожими на шпоры, и ими она очень колется. Она вся сверкает, как чистейшее серебро, и в самом начале весны во множестве ловится в мелких речках и ручейках, впадающих в море. Особенностью ее, в отличие от строения всех прочих рыб, служит то, что у нее по обоим бокам хвоста находятся два необычных плавника. В вареном виде эта рыба дает вкусную и крепкую уху, которую можно принять за куриный бульон. Поэтому лакомки среди казаков и ительменов и варят ее из-за этой ухи, совершенно так, как у нас в России варят белоозерских или псковских снетков, к семейству которых можно, конечно, отнести и эту рыбу. Рыбешка эта поднимается исключительно из Камчатского моря и нигде не встречается у побережья моря Пенжинского.

Среди рыб, поднимающихся из моря по рекам, похожих по своей сущности на лосося и форель и по вкусу напоминающих последних, первое, лучшее и виднейшее место занимает ‘чабича’³⁰, на реке Камчатке именуемая ‘чавичо’³¹. Около 5 или 6 мая, как только река очистилась ото льда, она поднимается по реке Камчатке. Это почти ежегодно бывает в начале мая, а из Пенжинского моря чавыча идет только около 20 мая, несмотря на то, что устья впадающих в него рек расположены несколькими градусами южнее. Поднимается этот вид рыбы в продолжение 5—6 недель, усиленнее же всего ход ее бывает в конце мая. На реке Камчатке она попадается чаще, чем где бы то ни было в другом месте страны. Но выше реки Камчатки ее уже не встретишь ни в одной реке. От последней к югу она также уже не вступает ни в какую большую реку, а лишь в обширный Авачинский залив и в прилегающую к нему бухту. У Пенжинского моря она поднимается только до 54® широты и больше уже нигде там не встречается.

По своей величине чавыча из Камчатского моря многим превышает пенжинскую. Самые крупные рыбы весят от 40 до 45 фунтов. По виду своему чавыча очень походит на лосося, имеет красноватое мясо, весьма жирна, но при этом снабжена очень мелкою чешуею в довольно незначительном количестве. Ительмены разводят на этот счет свою философию, уверяя, что чавыча обменяла чешую на хвостовой плавник сельди, или pinnila adiposa (анальный), имеющийся у чавычи, как у всех frutacei piscos (растениеядных), но отсутствующий у сельди как рыбы malacostomus (мягкоротой) и у уклейки. Не знаю, возможно ли ее вкус предпочесть другой рыбе: она превосходит, по крайней мере в этом отношении, прочих рыб {Стеллер прибавляет к этому малопонятную фразу: ‘и рекомендуется более других как средство при apieiis’. Слова apieiim латинский язык не знает. Если это произвольное образование от слова apex — ‘верх’, ‘верхушка’, ‘вершина’, ‘кончик’, ‘кончик на шапке жрецов-фламинов’, ‘тиара’, ‘венец’, ‘украшение’, ‘шлем’, ‘шишак’, то в данном случае не имеются ли в виду автором (врачом) геморроидальные шишки или узлы? Или же, принимая во внимание порою чудовищную орфографию Стеллера и массу опечаток в его книге, не является ли загадочное apieiis искажением формы abjiciis — ‘при выкидышах, абортах’? — Прим. перев.}. Особенною нежностью отличается ее голова и брюшко, они настолько хороши, что при вкушении их находишь некоторое, и весьма значительное, утешение в невольном пребывании на Камчатке. Поэтому все радуются чавыче. Казаки солят ее целыми бочками и чувствуют себя при этом превосходно, особенно в Нижнем остроге, где у них есть и бочки, и соль, в которых ощущается недохватка на Большой реке. В Нижнем остроге из нее также делают юколу, совершенно прозрачную и превосходную на вкус, чего нет в других местах. Головы чавычи туземцы едят либо в сыром виде, либо дают им сперва несколько закиснуть в земле и стать вонючими, для них тогда не существует лучшего лакомства. В ясную и солнечную погоду чавыча поднимается вплоть до самых речных истоков, тем не менее, жители Верхнего острога получают ее весьма тощею, сухою, очень крупнозубою и кроваво-красною. Выходя из моря, рыба бела как серебро, без единого пятнышка, пойманная же на расстоянии только четырех верст от устья, она уже много теряет от своей серебристости, и у нее начинают появляться присущие лососям пятна и изъяны. Поэтому я могу определенно ответить на соответствующие вопросы господам ихтиологам, что пятна на лососях и форелях возникают лишь в самих реках вследствие движения рыбы против речного течения. И зубы у них, равно как и загибы на верхней и нижней губах, вырастают также только в реке. При хорошей и ясной погоде рыба поднимается вплоть до Верхнего острога, если же реки начинают мутнеть от частых дождей и становятся илистыми от вытекающих из торфяников ручьев, рыба возвращается, вступая во впадающие в реку Камчатку мелкие речки и чистые ручьи, где она из-за тесноты сильно скучивается, попадает на берег и в результате издыхает.

Другая рыба называется в Охотске неркою³², по-тунгусски, на реке Камчатке — ‘кассавес’, на Большой реке — ‘ксиуес’, у русских же она из-за красного мяса называется красной рыбой. В начале июня она поднимается с моря и продолжает свой ход до середины этого месяца. Эта рыба ловится как в Камчатском море до Олюторы, так и в Пенжинском до Охотска, где она, за отсутствием чавычи, занимает первое место. Эту рыбу я нашел на расстоянии 500 миль от Камчатки — у мыса Св. Ильи в Америке прекрасно копченой в амбаре на тунгусский манер, равно как сам ловил ее 7 июля у острова Беринга. Она обладает двумя особенностями, а именно: во-первых, некоторое небольшое количество ее в виде передового отряда поднимается подо льдом весьма быстро по рекам к их истокам, так что ее можно встретить часто уже около Начикинского острога, в 136 верстах выше устья, в такое время, когда ее только ожидают в устье Большой реки, во-вторых, эта рыба из обоих морей входит исключительно в такие реки, которые вытекают из озер, если же она поднимается в другие реки, то, я полагаю, рыба выбирает такие речные водоемы по степени иловатости их воды. В реках она долго не остается, а направляется непосредственно в озера, прибыв в озеро, она идет в середину и в глубину водоема на срок до начала августа, затем она подходит к берегам озера и пытается подняться во впадающие в эти водоемы ручьи. Ее в августе вылавливают сетями, в сентябре же бьют копьями и замыкают в запоры. Поэтому в Курильском озере она и дает лучшую на всем Пенжинском побережье юколу, так как ее ловят и сушат в июле и августе, то есть в наилучшее и наиболее сухое время года. На Большой реке и прочих реках, впадающих в Пенжинское море³³, из нее вовсе не приготовляют юколы или приготовляют лишь в незначительном количестве, ее здесь солят и едят в сыром виде. В особенном почете ее сырые или заквашенные головы. Поступая из моря, эта рыба необычайно красива и напоминает чистейшее серебро, ее мясо густо-розового цвета, между мускулами strata musculorum находятся очень красивые белоснежные прослойки жира. Она чрезвычайно приятна на вкус и в этом отношении, как и по фигуре, больше всего подходит к лососю. Самые крупные особи весят от 15 до 20 фунтов.

В начале июля идет третий сорт крупных лососей, называющийся кетою, а по-ительменски — ‘кайко’³⁴. Эта рыба по величине одинакова с предыдущей, обладает очень белым и твердоватым мясом, вкусом, несколько похожим на лососевый, и по вкусу, запаху близким к треске. Это самая распространенная рыба, встречающаяся в большом количестве в обоих морях и часто вылавливаемая, начиная от Чукотского носа до Лопатки, а оттуда по всему Пенжинскому побережью, во всех больших и малых реках до Охотска и дальше вплоть до реки Амур. В Иркутске мне удалось благодаря содействию господина вице-губернатора Бибикова добыть кету длиною в 4 фута, выловленную в реке Амур.

Эта рыба ловится на всей Камчатке чаще и дольше всех прочих, а именно от начала июля и до конца октября. Так как в это время стоит лучшая на Камчатке погода, то эта рыба появляется чрезвычайно своевременно для приготовления юколы, представляющей настоящий камчатский хлеб и главнейший местный провиант.

У кеты во время хода, между прочим, сильно вырастают зубы, которые далеко выдаются вперед и выглядят почти как собачьи. Из кетовой кожи выделывают обувь, которую летом носят женщины при сборе ягод и выкапывании мышиных норок на торфяниках, а зимою при сильном морозе — все во время путешествий. Осенью кета бывает очень тощею и сухою, с совсем красными боками и белоснежным брюхом.

Четвертая и последняя главная рыба именуется у русских белою или белорыбицею, на реке Камчатке — ‘кихсуес’³⁵, а на Большой реке — ‘кихсуис’. Она по величине и очертаниям похожа на кету, а по мясу и вкусу — на лосося. Когда она идет с моря, она выглядит совсем серебряною, почему и была названа русскими белою, при подъеме же в реки она, подобно прочим, становится пятнистой и красноватой. Это последняя из рыб, которые стадами поднимаются в реки и составляют главное продовольствие местных жителей. Из белорыбицы изготовляют прекрасную юколу, а из ее кожи — обувь. Так как в это время успевают выварить достаточно соли из морской воды, то те, у которых был весною недостаток ее, теперь постепенно продолжают засолку рыбы вплоть до начала ноября.

У этой рыбы одинаковы с красной рыбой свойства: она поднимается только по тем рекам, которые вытекают из озер, поэтому ее и добывают на этих озерах и в устьях впадающих в последние рек вплоть до начала декабря сетями, копьями и запорами. При каждой старой и взрослой трехлетней белорыбице состоит годовалый сын, стерегущий после акта размножения икру и подо льдом выводящий впоследствии мальков в море. А так как русские и ительмены считают этих вожатых особою породою рыб, то они и дали им особое название — ‘милькчич’. У этой рыбы после совершения процесса размножения так велики жажда жизни и желание отыскать себе теплые и болотистые глубины, где можно было бы перезимовать, что она проникает из озер в подземные источники и проходы под торфяною почвою так далеко, как только это допускает плотность почвы. Ее можно тогда часто видеть в небольших, в пол аршина ширины, лужах стоячей воды на торфе или под ним и, после исчезновения рыбы из озер и рек, вылавливать из этих луж сачками или дать ей в конце декабря замерзнуть на снегу. Подобные места встречаются вблизи Большерецкого и Опальского озер, и ительмены пробавляются этою свежею рыбою до середины февраля³⁶. Около же Нижнего и в окрестностях реки Камчатки, где рыба находит достаточную глубину и теплые ключи, она становится очень жирною и вкусною, ее ловят в продолжение всей зимы, и это доставляет тамошним жителям большую выгоду и значительное облегчение в отношении продовольствия, чего лишены другие местности. Так как на достаточной глубине больше тепла, чем в других местах, и рыба получает там возможность столь же тихо и спокойно жить, как в морской пучине, то из этого явствует, что рыба обязана своим ростом, жиром и мясистостью больше спокойствию и получаемой в воде растительной пище, чем какой-либо иной причине и достаточному питанию.

Семга, Salmo, или настоящий лосось, ловится исключительно в реках Иче, Кампаковой и Брумкэ и нигде больше³⁷. Иногда, впрочем, бывает, что, когда при выходе молодняка на море поднимаются сильные бури, последний теряет дорогу к устью родной реки, попадает в другую и в течение 6, 8, 10 лет не возвращается к месту своего рождения, куда его заносит опять-таки подобная же случайность. Если возразят, что такое явление должно из-за частых осенних штормов повторяться ежегодно, то на это можно ответить, что причиною данного явления оказываются такие бури именно и исключительно во время выхода молодняка из рек: если последний попадает в тихую погоду в море и добирается до дна морского как на свою зимнюю квартиру, то его уже не беспокоит даже сильнейший шторм, так как сильное волнение охватывает только верхний слой глубиною в несколько саженей, на дне же, на глубине 60 саженей, море совершенно тихо и спокойно.

Кроме названных главных сортов крупных лососевых, стаями поднимающихся из моря в реки, существуют еще другие виды лосося, которые в течение всего лета поднимаются туда вместе с другою рыбою или небольшими группами, или даже в одиночку, как бы не с определенною целью, а для компании. Эти сорта отличаются от прочих в четырех отношениях: 1) они медленнее других поднимаются по рекам, всюду останавливаясь и задерживаясь, 2) в пути они постоянно едят и, кроме размножения, озабочены добыванием пищи, 3) поэтому они, хотя и бывают наиболее жирны и в период подъема к устью, все-таки и во все прочее время отличаются толщиною и хорошим вкусом, 4) вследствие того, что их продолжительность жизни уменьшается, и, пока их не выловят в январе, зимуют в своих реках и достигают возраста в два—три года, даже в четыре и шесть лет и весною, когда они собираются плыть в море, они оказываются очень мясистыми и крупными, но не особенно жирными. В марте и апреле их ловят мордами и неводами.

Главный сорт этой рыбы казаки называют неподходящим омонимическим именем — ‘голец’, тунгусы в Охотске — ‘мальма’, ительмены на реке Камчатке — ‘уитлец’, на Большой реке — ‘усич’. Самый крупный сорт этой рыбы, достигающий возраста в пять—шесть лет, попадает из моря в реку Камчатку, а оттуда по речонкам, вытекающим из больших озер и впадающим в Камчатку, — в озера. Тут рыбы достигают указанного возраста и роста и бывают от 10 до 20 фунтов весом и размером с чавычу. Крупнейшие после них попадаются в реке Быстрой. Там они называются каменными гольцами, имеют в длину до аршина и в ширину полторы четверти, они черно-бурого цвета, с ярко-красным брюхом и плавниками³⁸, у них большие зубы и верхняя челюсть на конце сильно загнута, так что их легко принять за другой вид рыбы.

Трехлетние, перезимовавшие один год, гольцы бывают серебристого цвета и, подобно линькам, покрыты мельчайшею чешу ею. У них крупные головы, и вдоль linea lateralis (боковой линии) от valva до хвоста туловище покрыто ярко-красными, величиною с чечевицу крупными пятнами.

Поступающие весною с моря и имеющие двухлетний возраст продолговато-круглые, подобные валикам, рыбы полнобрюхи и отличаются превосходным вкусом, мясо их беловато красное, головы чрезвычайно малого размера. Родившийся осенью и изловленный в начале зимы или весною молодняк совершенно бел, как серебро, без пятен, отличается превосходным вкусом и всегда может сойти за настоящую форель. Одни особи его отправляются в море, другие, перезимовав, отправляются туда же в виде настоящих форелей. Там они вырастают и год спустя снова возвращаются в реки, где именуются ‘мальма’. Что касается их роста, то, по моим наблюдениям, они в первый год растут в длину и мало в ширину, на следующий год — менее в длину и более в ширину и в толщину, в течение третьего года голова их достигает своего крупнейшего размера, в продолжение четвертого, пятого и шестого года они увеличиваются в ширину в два раза больше, чем в длину. Быть может, дело обстоит так у всех травоядных рыб. В течение четвертого года челюсть этих рыб сгибается крючком. Поскольку это последнее способствует возможности различать отдельных рыб по возрасту, постольку же меня опечалило то обстоятельство, что я в силу того вынужден признать полную несостоятельность mensurationum dymet ricarum per modulos individuales (точных измерений по индивидуальным признакам) и должен был поискать другие характерные признаки, что я и считаю необходимым здесь огласить. Мой прежний метод мог бы показаться ученым вполне приемлемым. Но я вовсе не хочу вводить их в заблуждение своим математическим методом и сбивать с толку аксиомою, будто при росте происходит равномерное увеличение всех частей особи и, следовательно, размеры крупной рыбы должны быть пропорциональны размерам небольшого экземпляра того же вида. Тем не менее, мой способ измерения имеет много преимуществ перед измерениями по возрастным степеням (dimensiones per scalas). Эти гольцы, или мальма, ловятся во всех реках и в обоих морях от марта до декабря и сохраняются в засоленном и замороженном виде. В Нижнем остроге на реке Камчатке их ловят вблизи теплых ключей в течение всей зимы. Вблизи Курильского озера с высокой горы в Озерную реку стекает один ручей. У подошвы этой горы гольцы осенью ловятся во множестве, хотя могло бы показаться невозможным, чтобы морская рыба была в состоянии пробраться по крутой горе в озеро, а между тем у них, по-видимому, нет туда иного пути. Так как камчадалам иногда удается поймать эту рыбу в середине зимы, то они утверждают, будто гольцы родятся от куропаток или куликов, превращающихся в рыб во время зимнего перелета через воду и падения в нее.

Гольцы по своей природе играют среди лососей роль щук: они очень падки на икру, которую жадно пожирают, так что их всегда находят с переполненным ею брюхом. Поэтому они, как разбойники, выслеживают все виды рыб и не поднимаются по рекам особыми партиями, как другие рыбы. Этим они наносят огромный вред молодняку.

Другой сорт рыбы, также принадлежащий к семейству лососевых, пребывает с весны и до глубокой осени в реках и называется по-ительменски ‘микис’. Зимою эта рыба подо льдом уходит в море. По величине своей она напоминает красную рыбу, а по фигуре — лосося. У нее крупная чешуя, вся покрытая множеством черных пятен, так что она от головы до хвоста совсем пестра, и только с боку у нее есть большое розово-красное пятно шириною в палец. Эта рыба во всякое время приятна на вкус. Поднимается она по рекам чрезвычайно медленно, постоянно поедая всяческую пищу и особенно рьяно подстерегая переплывающих через реки мышей, которых она и пожирает. Достигая места, где есть много рябины, нижние ветви которой спускаются к воде, она, напрягая все силы, выскакивает из воды и срывает ягоды. Это очень живая рыба, и по вкусу, на мой взгляд, она после чавычи предпочтительнее всякой другой камчатской рыбе.

Третий вид рыбы называется кунжей³⁹ и, хотя она встречается у берегов обоих морей, она поднимается все-таки исключительно в самые большие реки, особенно часто и охотно держится у больших заливов и является на Аваче первою рыбою, она часто ловится и в Охотске. Величиною кунжа равняется лососю, весит от 10 до 15 фунтов, обладает крупною чешуею со множеством черных и голубых пятен, мясо белое и очень вкусное, деликатесное.

Четвертым видом является известный по всей Сибири и в России хариус⁴⁰. Те его особи, которые поднимаются непосредственно из моря, обладают вдвое более длинным плавником, чем рожденные в реках. Встречается эта рыба в обоих морях, однако не во всяких и не во всех реках. Зимою она подо льдом возвращается в море. Хариус — единственная крупная рыба, общая у Камчатки с Россией и Сибирью.

Кроме этих видов, там существуют еще два сорта рыбы, известные в России:

1) так называемая ряпушка⁴¹, которую часто ловят в Неве и Волхове и которую очень ценят, представляет собою в действительности настоящую разновидность форели,

2) знаменитая в Петербурге корюшка⁴², которую также ловят в Неве и которая на Камчатке носит название ‘кагачу’.

Среди рыб, стаями поднимающихся из моря по рекам, я забыл упомянуть об одном виде, встречающемся наиболее часто и использующемся по всему камчатскому побережью от Анадырска до Лопатки и оттуда до Охоты и Урака. Русские называют эту рыбу горбушею⁴³. В середине июня она в таком множестве поступает из моря, что заставляет реки выступать из берегов. На всей Камчатке не найдется другой рыбы, которая с такою силою и в таком количестве поднималась бы по рекам. Вследствие происходящей при этом подъеме сильной давки и толкотни эта рыба видоизменяет свою внешность. Отсюда и ее название: не успев отойти и двух верст от устья, рыба начинает сгибать спину, которая раньше была прямою, и получает от этого высокий на спине нарост, или горб, почему ее и называют горбушей. При этом горбатыми становятся самцы, тогда как самки мало или совсем не изменяются. Вследствие обилия этой рыбы к ней относятся с пренебрежением, хотя она на вкус и неплоха, ею наполняют целые лодки и до краев насыпают ее в огромные ямы в земле, где она, наваленная слоями, киснет и гниет. Затем в течение всей зимы эта рыба служит кормом для собак, впрочем, и казаки, и уроженцы тех мест, и ительмены являются такими же ее любителями, как и псы. Если открыть подобную ‘кислую’ яму зимою, то от нее распространяется по всему острогу такое отвратительное зловоние, что от него можно лишиться чувств: она воняет хуже худшего из нужников⁴⁴. Прочую рыбу вешают и высушивают на вольном воздухе, и ею также пользуются в качестве корма для собак.

Те, кто желает лучше приготовить кислую рыбу так, чтобы она сохранялась в целом виде и меньше воняла, те кладут ее в ключи и прикрывают сверху тяжелыми камнями. Хотя при этом много зловония и уходит постоянно вместе со свежею ключевою водою, однако его остается еще столько, что при помощи его можно заставить без пытки любого европейца сознаться в чем угодно. Тем не менее, как русские, так и ительмены уверяют, будто таким способом заготовленная рыба похожа на засоленную.

Коряки по Тигилю таким же образом обрабатывают эту рыбу, и когда казаки зимою отправляются к ним, то их радует тигильская кислая рыба в такой же мере, в какой иные люди восторгаются свежею икрою или свежими устрицами.

Помимо названных, на Камчатке там и сям встречаются и такие виды рыбы, которые лишь в некоторых местностях поднимаются из моря или же известны в определенных местах в качестве настоящих озерных рыб. Однако из всех этих рыб мне пока еще не удалось увидеть ни одной, я только слышал о них, тем не менее, я, на всякий случай, скажу о них для сведения благосклонного читателя все, что мне довелось узнать.

В Большой реке водится рыба, именуемая ительменами ‘гахсюс’⁴⁵, русскими же — вором. В июле она отдельными особями поднимается вместе с другою рыбою. Ительмены рассказывают, будто она воровским способом составляет свое тело по частям, заимствуя их от всех других поднимающихся по реке рыб, поэтому-то она, как то бывает и с ворами, встречается реже других, честных, людей. Так как голова ее похожа на голову горбуши, то, по мнению ительменов, она и заимствовала ее у последней, украв в то же время брюхо — у красной рыбы, спину — у мальмы, а хвост — у чавычи. По этой же причине ительмены никогда ее не сушат, а выбрасывают, полагая, что она и мертвая ворует у прочей рыбы ее пищу. При этом они добавляют, что узнали об этом по тому обстоятельству, что всякая рыба убывает, если рядом очутится гахсюс.

Миноги⁴⁶ (Lampretae) водятся как в Большой реке, так и в Утке и Кыкчике.

Вблизи Камбалины, в одном озере, не имеющем связи с морем, водится, как уверяют, рыба, которая больше нигде на Камчатке не встречается⁴⁷. В окрестностях Воровской, Кампаковой и в расположенном на высоких горах озере, на расстоянии двух дней пути от Верхнего острога, будто бы водятся рыбы с двумя головами, но этих рыб мне до сих пор найти не удалось.

В окрестностях Кронок находится большое озеро, в котором водятся два особых вида рыбы, нигде больше на Камчатке не встречающихся, из них представители одного вида вкусом якобы напо минают копченую ветчину⁴⁸. Раздобыть всех этих рыб я постараюсь следующим летом.

В реке Камчатке есть рыба, поднимающаяся с моря весною и в течение всей зимы в огромнейшем количестве и вылавливаемая вблизи горячих ключей, обычно ее сачками вытаскивают из прорубей во льду, она, говорят, очень вкусна, но у тех, кто ест ее впервые, она вызывает сильные желудочные боли. Ительмены называют ее ‘инаха’⁴⁹.

Вблизи Акланского в Олюторском заливе туземцы часто ловят рыбу якобы четырехугольной формы, имеющую во рту четыре зуба наподобие человеческих. Анадырские сборщики податей, забирающие ее за ее нежность с собою в Анадырск, называют ее палтусом⁵⁰, впоследствии я соберу о ней больше данных. По описанию казаков, это не что иное, как Lumbus anglorum, что подтверждается и полным сходством ее с изображением на гравюре на меди.

Остается еще одна рыба, именно сельдь. От Авачи и до Олюторы сельдь в Камчатском море встречается очень часто, но чаще всего она попадается около больших заливов, за мысами. Киты преследуют ее так настойчиво, что рыбе приходится отступать в реки и озера. Она в таком большом количестве проникает в бухты, что 24-саженным неводом ее можно за один раз поймать на четыре бочки. В одном озере у подножия Вилючинских гор, уже за пределами Авачинского залива, ее ловят раньше всего, а имен но в марте, апреле и мае следующим способом. Осенью сельдь отправляется в Вилючинское озеро, отделенное от моря лишь речкою длиною в 50 саженей и только таким образом с ним связанное, тут сельдь размножается и зимует или, по крайней мере, вынуждена зимовать, потому что при первом же осеннем шторме проходы в озеро или устье реки всегда заносятся песком и галькою и остаются забитыми до весны, когда их взрывают мощное таяние снега и снеговая вода. В марте, когда начинается снеготаяние и вода постепенно уходит через плотину, сельдь ежедневно по утрам подходит к устью и узнает, не вскрывается ли река, рыба остается там до вечера, чтобы подышать свежим воздухом. Ительмены, знакомые с повадками сельди, вырубают во льду дыру, в которую спускают невод, в середине его они прикрепляют несколько блестящих сельдей. Один из ительменов прикрывает прорубь соломенным матом, оставляя свободным лишь одно отверстие, в него он наблюдает за сельдью и устанавливает, когда она зайдет в сеть, заметив это утром при посещении того места и вечером при уходе оттуда, он осторожно стягивает оба конца невода, расширяет прорубь и, убрав с него соломенные циновки, вытаскивает со своими товарищами невод с рыбою на лед. Таким способом туземцы продолжают ловлю все время, пока стоит лед. Когда же в июне реки совсем очищаются от всякого льда, они ловят сельдь, как и прочую рыбу, сетями. На реке Камчатке казаки называют такую сельдь бельчичьею, ловят ее в июле, но ограничиваются лишь вываркою из нее жира, который очень вкусен, имеет белый цвет и отличается плотностью. На острове Карага сельдь является лучшею из рыб, которых там ловят. Эти сельди решительно ничем не отличаются от голландских, в свежесваренном виде они очень вкусны. Я сам, по голландскому способу, засолил на пробу одну бочку, и эта рыба в течение свыше года, в продолжение всей нашей американской морской экспедиции, сохранялась так хорошо, что мы могли все время есть ее с величайшим аппетитом.

Так как рыбы вместе с некоторыми сухопутными растениями представляют собою единственный вид продовольствия на Камчатке, то отчасти ительмены, отчасти казаки придумали всякие способы кое-что из них изготовлять, дабы не упустить случая улучшить свои хозяйственные условия и предупредить отвращение, возникающее от постоянного потребления одной и той же пищи. Самый обычный, быстрейшим образом заготовляемый и чаще всего встречающийся провиант как для людей, так и для собак состоит здесь из квашеной рыбы, называемой ‘кислой’. Другой способ приготовления состоит в том, что лучшую рыбу солят и хранят для потребления в хорошо закупоренных бочках, в погребах и ямах в земле. Впрочем, такие запасы приготовляются пока одними только казаками, потому что ительмены до сих пор еще ругают соль, называя ее горькою и, следовательно, не питая к ней симпатии. Последнему обстоятельству немало способствует и тот факт, что соль у них слишком редка и дорога, да для нее не хватает и посуды, к тому же туземцев чересчур часто отвлекают на принудительные работы. Таким образом, если некоторые из них и пожелали бы заняться солеварением, то не нашли бы для этого достаточно свободного времени, нужно думать, что и в этом вопросе когда-нибудь наступит некоторое улучшение. Что касается качества и количества засаливаемой, равно как сушеной и свежей рыбы, то первое среди всех остальных место занимает в этом отношении Нижний острог: там в изобилии и поблизости есть не только при годный для выделки бочек и посуды материал, но и топливо для варки соли, в чем наблюдается недостаток у населения, живущего вблизи Пенжинского моря. Впрочем, они солят только четыре вида рыбы, именно: чавычу, красную и белую рыбу, а также мальму.

Первый из описанных способов заготовки — квашение рыбы применяется и самоедами, но у них это делается гораздо легче вследствие постоянной мерзлости почвы. Кислая рыба называется на Большой реке ‘хингуль’. У якутов в ходу такой способ: в мерзлой земле они вырывают глубиною в несколько аршин ямы, кладут в них рыбу, либо засыпанную золою, либо предварительно выдержанную в течение нескольких часов в сильном щелочном растворе, и затем покрывают все листьями и землею, так что рыба хорошо сохраняется все лето и зиму. Этот прием гораздо лучше предыдущего: рыба не издает никакого запаха, становясь лишь немного прогорклою и сухою от щелочных солей, по своему вкусу она несколько напоминает толокно или овсяную муку. На Камчатке, впрочем, этот способ неприменим по причине сырой и скоро оттаивающей почвы. Якуты называют таким способом заготовленную рыбу ‘аргюс’.

Тунгусы и русские в Охотске также занимаются этим делом, с тою лишь разницею, что пользуются вместо древесной золы золою от высушенных и сожженных морских водорослей, эта зола превосходит лучший поташ и для достижения конечной цели — предотвратить гниение рыбы — гораздо практичнее, так как в ней совершенно не содержится щелочная морская соль.

Третий, главнейший способ заготовления рыбы впрок состоит в том, что рыбу разрезают вдоль на четыре части или продолговатые ремни-полоски, удаляют из нее кости и сушат на воздухе под навесами, следя за тем, чтобы она от дождя и сильной росы не промокла и не подгнила. Несмотря на то, что в более северных местностях этот процесс просушки протекает, вследствие постоянных ветров, низкой температуры воздуха и сухой погоды весною, чрезвычайно быстро и в короткое время там можно заготовлять невероятно большие запасы рыбы (например, на Оби у остяков и у самоедов по Енисею и около Туруханска, на Лене около Жигана, откуда и доставляется самая лучшая юкола в Якутск и Иркутск), все же процесс этот всюду на Камчатке протекает весьма медленно и не без трудностей из-за постоянных весенних испарений, туманов и дождей. Поэтому вблизи Пенжинского моря население не в состоянии приготовлять юколу из лучшей и наиболее жирной рыбы, но должно дожидаться середины июля и августа, причем за этот срок нередко сгнивает в процессе сушки весь рыбный запас или же, вследствие медленности сушки, в рыбе заводится такое множество червей, что вся земля покрыта ими, как снегом. Таким образом, нередко всю работу на реках и озерах приходится начинать вновь осенью, когда, как бы ни была суха погода, сама рыба тощает, идет реже, а ее ловля протекает медленнее и связана с большими трудностями. Дожди отрицательно влияют на изготовляемую вблизи Пенжинского моря юколу еще и потому, что от сырого воздуха она начинает плесневеть и ржаветь. Хотя в Нижнем остроге, в силу его более северного положения и меньшего количества выпадающих там дождей и испарений, и отмечается то преимущество, что юколу можно изготовлять из всех сортов рыбы, которая там лучше сохнет и не плесневеет, тем не менее и там иногда случается такой грех.

Самая плохая юкола (русские называют ее юхала, а туземцы на Большой реке — ‘саахл’) изготовляется на Верхней вследствие позднего прибытия туда рыбы, хотя весною там стоит прекрасная и очень сухая погода. К тому же рыба поступает туда в совершенно истощенном и плохом состоянии, иногда и в чрезвычайно незначительном количестве, когда год выдается дождливый и торфяниковая влага замутняет воду реки Камчатки, отпугивая рыбу, которая возвращается и поднимается по притокам. Это обстоятельство нередко вызывает в тех краях сильные голодовки.

Лучшая из всех юкол та, которая изготовляется из чавычи и красной рыбы.

За юколой следует борса, ‘келлепис’. Она по изготовлению ничем не отличается от юколы и представляет собою соскобленные ножами с оторванных от рыбы полос кожи остатки мяса, хранимые в мешках с соломою. Борса часто бывает вкуснее юколы, так как, состоя из мелких кусочков, может быстро сохнуть на солнце и не имеет никакой столь противной горечи. Ее употребляют так же, как в хлебородящих странах пользуются крупою, а именно для придания, через подбавку ее, жидким супам большей густоты и питательности.

Икра, или сухие рыбьи яички, называемая на Большой реке ‘инэтох’, является на Камчатке одним из любимейших и питательнейших пищевых продуктов. Ее приготовляют трояким способом: либо сушат ее на вольном воздухе, а затем подвергают окончательной просушке перед огнем в юртах или жилищах в ее естественном виде, такою, какою она взята из рыбы, либо, для придания ей большего вкуса, ею наполняют полые стебли кача — сладкой травы, шаламея⁵¹ (Barba caprae) или растения кутахшу⁵²(Thapsue) и сушат на огне⁵³, либо, наконец, икра заворачивается в листья щавеля или белой редьки, и ей придается форма палочек или лепешек в виде пластыря.

Никто не отправляется на промысел или в дорогу без того, чтобы дочь или жена хозяина не снабдили его, в знак своего расположения, несколькими такими палочками. Проголодавшись, он срезает ветку березы или ивы, снимает с нее кору, откусывает кусочек твердой икры и жует ее вместе с корою за милую душу: одна кора не годится в пищу, так как она слишком суха, одна икра также непригодна, потому что от нее склеиваются зубы и она в них вязнет, вкусом напоминая гуммиарабик, в указанном же виде одно восполняет другое.

Дети, у которых еще нет зубов, вместо сосок и пустышек получают тряпочки, вовнутрь которых кладут бисквит или плоды, заменители сосок находятся всегда у них во рту, и я наблюдал, что они никогда или очень редко беспокоили детей, вызывая у них кашель и удушье, не считая того, что они постоянно ползают безволосые и голоногие, как беспомощные существа.

Четвертый способ приготовления икры у туземцев общий с коряками, они кладут икру на слой травы в яму, сверху настилают на нее опять траву, прикрывают все землею и дают икре закиснуть. Зимою эта кислая икра считается ими одним из лакомейших блюд, как у нас икра зернистая. Коряки же сшивают шкуры крупных тюленей в мешок, наполняют его икрою доверху и затем зашивают его, они всюду таскают его с собою, пока икра к зиме не закиснет, и тогда они ее едят с большим аппетитом.

Так как вся эта рыба, подобно лососям, дает очень крупную, величиною с горошину, икру, последняя не идет в засолку, ежегодно казаки солят ее в ничтожном количестве, да и то только икру хариусовую. О том, как они потребляют всяческим образом свежую икру, я расскажу ниже в главе об ительменских угощениях. Следует только заметить, что в то время как икра лосося и его разновидностей считается в теплых странах вредною для здоровья и способствующею дизентерии и всюду там выбрасывается, как нечто негодное, являющееся продуктом, внушающим опасения, она в этих местностях употребляется в пищу безо всякого вреда.

Чуприками называется вид полукопченой, полужареной рыбы, пользующейся славою большого деликатеса у всех камчатских жителей. Для приготовления этого лакомства туземцы так натапливают юрту или барабару⁵⁴, что в ней становится жарко, как в бане, и обвешивают очаг со всех сторон рыбою, а также кладут ее на деревянную решетку высотою от 5 до 6 футов и до сажени над огнем, после чего плотно замыкают юрту. Когда последняя остынет, чуприки готовы, и я могу сказать, что это один из лучших способов их приготовления: тут все соки и весь жир понемногу прожариваются в рыбе, подвергаясь как бы перегонке при помощи реверберия⁵⁵. При этом все мясистые части рыбы лежат свободно в коже, как бы окутанные плащом. Это очень вкусная вещь. С рыбы снимают кожу, вынимают внутренности, а мясо немного трут руками, так что оно распадается на мелкие крошки. Туземцы очень ловко очищают мясо от костей, сушат затем указанные крошки на соломенных циновках, прячут их в мешки с соломою и в продолжении всей зимы стряпают из них разные вкусные блюда.

Это и есть настоящая камчатская борса, которую таким же способом изготовляют и тунгусы в окрестностях Охотска.

Последний вид их рыбных продуктов состоит из замороженной рыбы, выловленной в ноябре и декабре. Она служит им большим подспорьем.

Помимо этого, они готовят некоторые части рыб кусочками, так как рыбьи головки и брюшки, или пупки, как говорят казаки, считаются всеми жителями самыми вкуснейшими рыбьими частями, таким образом казаки солят целые бочки, заполняя их рыбьими головками, особенно ценятся головки чавычи и красной рыбы, а также берутся головки и брюшки других рыб. Такими отдельными частями рыба сохраняется и дольше, и лучше, чем в целом виде, да и на вкус она чрезвычайно приятна, безразлично, потреблять ли ее в мороженом, сыром или вареном виде. Ительмены же, испытывающие недостаток соли, зарывают рыбьи головки прямо в землю и заполняют ими целые ямы. Так же поступают и казаки. Когда кто-нибудь из них приходит к другому в гости, то первым лакомством является блюдо из мороженых кислых рыбьих головок. По запаху сразу, вступая в какой-либо дом, узнаешь, есть ли у хозяина кто-нибудь в гостях.

Рыбьи брюшки, или пупки, туземцы нанизывают на веревки, сплетенные из соломин, и в таком виде кипятят их. Как меня, так и особенно видных казаков и посетителей, они угощали ими, и с этим блюдом можно вполне примириться. На частые мои вопросы, почему они, принимая во внимание сырой климат, не коптят рыбу, как тунгусы или американцы, мне отвечали, что это неоднократно пробовали делать, но рыба от этого получает сильно горький вкус, с этим я согласен, раз жители в качестве топлива, по установившейся здесь неряшливости и лени, пользуются исключительно ивняком, притом сырым и свеженарубленным. Сам же я не преминул попробовать сделать это на сухих дровах, с тем чтобы убедить этих людей в противном и точно установить причину вышеуказанной горечи в рыбе.

Вследствие того, что до сих пор на Камчатке совершенно нет скотоводства, а без масла и сала прожить трудновато, казаки по прибытии своем сюда начали топить рыбий жир и пользоваться им как заменою того и другого. Ительмены же не делали этого ни раньше, ни теперь, за исключением некоторых более зажиточных, а употребляли только жиры китов, морских волков и тюленей, а если их расчеты на этих животных в том или ином году не оправдывались, обходились вовсе без жира.

Жир вытапливается в различных местах из разной рыбы. В окрестностях Большой реки его топят из мальмы и красной рыбы. Оба вида дают жидкий, померанцевого цвета и отдающий ворванью продукт, так как туземцы вываривают его не из свежей рыбы, а из такой, которой они нарочно предоставляют издохнуть в лодках и немного завонять, так как подобная рыба дает, по их мнению, больше жира. Вытапливание совершается следующим образом: когда рыба, по вкусу жителей, становится в течение нескольких дней достаточно кислой, они, все еще держа ее в лодках, поливают ее холодною водою и все время кидают в нее, усердно мешая всю массу, раскаленные камни, до тех пор, пока не выварится весь жир, который при этом всплывает на поверхность воды и снимается.

В окрестностях Нижнего острога туземцы раньше топили жир из сельди, которую они ежегодно ловили в устье реки в неимоверном количестве. С 1730 года, однако, эта рыба почти совершенно оттуда исчезла, а в устье стали появляться в качестве редких гостей лишь весьма тощие ее особи, притом в ничтожном количестве. Но так как, кроме сельдей, там постоянно водятся маленькие рыбки, называемые ‘хагалчи’⁵⁶, притом в таком числе, что в течение двух часов один человек может наполнить ими большую лодку, то эти хагалчи ныне заменяют сельдь, жир их красного цвета и не так чист и вкусен, как сельдяной. К вытапливанию жира в железных жаровнях до сих пор никто не может приступить, потому что это не было в обычае, несмотря на то, что таким путем получался бы жир и более вкусный, и более густой. Как на причину, по которой сельди исчезли около Нижнего острога, жители указывают на чрезвычайно сильные и частые землетрясения, начавшиеся с указанного времени и ежегодно ощущаемые в стране.

Тринадцатая глава

О НЕКОТОРЫХ МОРСКИХ НАСЕКОМЫХ, УПОТРЕБЛЯЕМЫХ НА КАМЧАТКЕ В ПИЩУ

Полипы и сепии, по-русски — каракатицы¹, служащие постной пищей у проживающих в России греков и армян, водятся в обоих морях. Они, впрочем, скорее идут на пользу тюленям, чем людям, так как никто не занимается их ловлей, если же единичные экземпляры их случайно выбрасываются на берег, то ительмены отнюдь не пренебрегают ими.

Морских раков трех сортов² также только тогда употребляют в пищу, когда их вынесет на побережье море. Нигде больше нет таких крупных экземпляров, как у Олюторы, и даже голодному человеку зараз не съесть и одной ноги их. Олюторцы ловят их большими костяными удочками, на которые нацепляют куски рыбы вахни.

Другим видом являются раки, имеющие форму сердца и большею частью встречающиеся в Камчатском море.

Третью разновидность представляют совсем маленькие раки, ютящиеся в брошенных раковинах улиток или моллюска, называемого Buccinium, они всюду таскают у себя на спине эти раковины. Их очень много в Авачинском заливе.

Далее следуют голубые морские раковины, в которых иногда находят крупные голубые или маленькие белые, еще незрелые жемчужины.

Существо, называемое Patella lenga Rondeletii, а по-курильски — ‘керу’³, идет в пищу как в сыром, так и в вареном виде. Внутри него находят мясистую часть (pulpam), видом похожую на печеный яичный желток, с которым он схож и по вкусу. Я велел его зарисовать.

Морскую репу, или красных Echinos marinos⁴ с зелеными иглами {Истолченными в порошок иглами и створками морской репы ительмены лечат гонорею. Это, несомненно, превосходное диуретическое и возбуждающее половую деятельность средство. — Прим. Стеллера.}, встречают часто в Авачинском заливе, и ительмены умеют их есть, как французы и итальянцы. Они очень вкусны, и курильские жители потчуют ими только тех гостей, которых они хотят особенно отличить и почтить. Описание морской репы можно найти у многих авторов. Русские называют ее так за внешнее сходство с репою.

Pectines (гребни), или Яковлевы раковины, попадаются в некоторых местах очень часто и бывают крупных размеров, их едят как в сыром, так и в вареном виде.

Mytuli, или широковатые морские раковины, употребляются в пищу также либо сырыми, либо вареными.

Четырнадцатая глава

О КАМЧАТСКИХ ПТИЦАХ

Насколько Камчатка богата рыбами, настолько же разнообразен и значителен запас ее птиц¹, хотя распределение их по отдельным местностям и неравномерно. Птицы, впрочем, приносят местным жителям меньше пользы, чем могло бы быть в действительности, отчасти из-за недостатка пороха и запрещения ительменам иметь ружья, отчасти же из-за того, что рыболовство не позволяет им заниматься много птицами. Чаще всего и наиболее разнообразные птицы водятся вблизи Нижнего острога и реки Камчатки, где их больше всего ловят². Вообще же, камчатские птицы разделяются на три категории: на морских, водяных и сухопутных, и о каждом из этих разрядов птиц я буду говорить в отдельности.

Пятнадцатая глава

О МОРСКИХ ПТИЦАХ

Морские птицы держатся больше в местности между мысом Лопатка и Чукотским носом, чем на Пенжинском море, по двум причинам: 1) потому что большинство морских птиц является сюда для более безопасного высиживания яиц весною с американского материка и с островов в проливе, 2) потому что берега здесь выше, скалистее¹, изрезаннее и изобилуют косами и близлежащими островами, особенно пригодными для их уединения, к тому же в Камчатском море птицы могут находить больше пищи в виде мелкой рыбы. Большинство морских птиц известны или, по крайней мере, настолько отличаются цветом своего оперения от известных нам по описаниям европейских, водящихся в Ирландии, Шотландии, Исландии и Норвегии, что их можно рассматривать как совершенно особые виды. Главнейшими среди них являются следующие.

Урилы — нечто вроде бакланов или корморанов². На Камчатке водится только один вид этих птиц³: они совершенно черные, имеют длинную, как у цапли, шею, маленькую голову и клюв, как у нырка⁴ или крохаля⁵. Величиною они с крупную мартовскую утку⁶, ноги их расположены близко к заднему проходу, как у гагар⁷, или Colymbis, и совершенно черные, всюду в этот черный фон вкраплены фиолетовые и зеленоватые пятна⁸, на шее всегда находится несколько белоснежных полосок, как у цапли, и под крыльями — по белому серебристому пятну в два вершка шириною и такой же длины. Птицы эти плавают по морю, высоко подняв шею, а во время полета шея лежит с туловищем в одной горизонтальной плоскости. Урил проглатывает рыбу длиною в фут, ловя ее под водою. Летает он очень проворно, но тяжеловесно. Это очень глупая птица, в море нередко залетающая на корабли и на людей. Ночью эти птицы стоят на крутых утесах, вытянувшись в ряд, подобно банкам с лекарствами на аптечных полках, образуя множество шеренг, причем они выпрямляются, как люди, они держатся на самых краях утесов, на пространстве шириною в три пальца, опираются туловищем о скалу и нередко во сне скатываются вниз, становясь добычею поджидающих их среди скал и у пролива песцов. В начале июля они кладут яйца⁹ величиною с куриные. Их мясо очень жестко и переваривается с трудом, причем пронизано многими толстыми жилами. Ительмены с величайшею опасностью для жизни отнимают у них весною сперва яйца, а потом и птенцов. Яйца урил отнюдь не вкусны и очень водянисты. Ловят этих птиц сетями, которые сбрасывают на них сверху со скал или протягивают в заливах вблизи берега на поверхности воды, так что птицы запутываются в них лапами, или, наконец, под вечер их ловят забавным способом: к шесту прикрепляется сделанная из конского волоса или бечевки петля, с этим прибором человек влезает на скалу и сверху накидывает птице петлю на голову, хотя птица и видит это. Остальные птицы спокойно глядят на это, причем та, на голову которой накидывают петлю, долго вертит головою во все стороны и не поддается, однако она не настолько умна, чтобы улететь, таким образом, ее в конце концов все же хватают. Затем то же самое повторяется со второю и со всеми прочими, так что с течением времени можно обобрать целую скалу. Иногда у этих птиц зобы настолько полны рыбою, что им совершенно невозможно взлететь, тогда их хватают просто руками. Ительмены варят этих птиц, не очищая их от перьев и не вынимая внутренностей, в горячих ямах, и в таком виде урилы лучше всего пригодны в пищу. Когда их извлекают из такой ямы, мясо можно вынуть из кожи, как бы из сосуда, внутренности же выбросить. Приготовленные таким способом птицы становятся достаточно мягкими и сочными.

Когда слышишь по утрам и по вечерам их отдаленный крик, кажется, будто где-то трубят в трубы, вблизи же голос отдельной птицы напоминает звук маленькой нюрнбергской детской дудки. В Америке и на островах водятся еще три особые разновидности этой птицы¹⁰, на Камчатке же известна только четвертая¹¹. Об остальных рассказано в описании моего путешествия.

Старик¹² представляет собою нечто вроде нырка, величиною с лысуху, верх спины и крыльев у него черный, брюхо же и бока, находящиеся при плавании под водою, белого цвета. При этом на голове и на шее птицы, по обеим сторонам близ ушей, видны белые продолговатые и узкие перья. Эта птица кладет яйца более крупные, чем можно было бы предполагать, судя по ее величине. Мясо ее очень твердо и черного цвета. Старики днем пребывают стаями на море, ночью же выходят на сушу¹³, при этом они еще глупее урилов, и ловят их еще более смешным способом, а именно: человек, одетый в камчатскую кухлянку, то есть плащевидное платье, садится на берегу под каким-нибудь утесом и сидит там неподвижно, тогда птицы кучами залезают под полы его кухлянки, чтобы там переночевать, после этого охотник хватает их одну за другою и сворачивает им шеи. Птицы очень часто держатся на островах в проливе и на Американском материке, они неоднократно, в ночное время, залетали к нам на корабль. У мыса Св. Ильи мне довелось видеть особый сорт их, пестрых, с белыми и черны ми перьями¹⁴. Вблизи Курильских островов водится третий вид этих птиц, отличающихся тем, что у них клюв ярко-красного цвета, а на голове — по наклоненному вперед, к клюву, султану¹⁵. Оба вида я распорядился зарисовать, а чучела их сохранить. Эти птицы влезают на Курильских островах в прибрежные ямы, где их ловят безо всякого труда голыми руками.

‘Ару’ — по-казацки, ‘кара’ — по-ительменски — названия птицы, внешностью похожей на ворону¹⁶. Верхняя часть ее тела черная, а нижняя, находящаяся во время плавания в воде, — белая. Она встречается очень часто вблизи островов и рифов. Яйца ее считаются исключительно вкусными и лучшими изо всех¹⁷, но мясо такое же твердое, как и у предыдущих морских птиц. Они встречаются в огромном множестве вблизи Америки и на прилегающих к ней островах.

Ипатка¹⁸ похожа на утку, которой она равняется и по величине. Надводная часть ее при плавании совсем черная, остальные же перья белые. Самое замечательное в ней — ее ярко-красный, большой и широкий, как у попугая, клюв. Она, впрочем, мало отличается от гренландского морского попугая¹⁹, которого ловят у берегов Шотландии, Норвегии и, особенно, Кольского полуострова. Ее мясо очень жестко, но яйца очень вкусны и напоминают куриные. Гнездится ипатка на утесах, в ямах и пещерах, которые она сама себе вырывает и устилает собранною травою. При попытках поймать эту птицу она очень больно кусается. Клювы ипатки туземцы нанизывают на тесемки или ремни вперемежку с пучками выкрашенной тюленьей шерсти. Такие ремни, которые прежде изготовлялись шаманами, вешали каждому на шею, и, подобно кресту, их носили на голом теле в качестве амулетов, суливших счастье. Перед принятием крещения туземцы нередко снимают их с себя.

‘Мичагатка’²⁰, или ‘игильма’, — совсем неизвестная морская птица, во всем совершенно схожая с предыдущей и отличающаяся от нее только тем, что у нее, начиная от глаз, по обе стороны головы свисают к шее особого строения два длинных беловато-желтых пучка перьев²¹, на вид весьма красивых. Эти перья так нравятся ительменам, что они подражают птицам, помещая на своих головных уборах свисающие кусочки шкуры росомахи.

‘Кайовер’, или ‘каюр’²², — разновидность черных нырков, или морских кур, с ярко-красным клювом и ногами²³. Птицы гнездятся на самых высоких рифах в море, очень хитры и за свой громкий, беспрерывный свист, похожий на свист кучеров или извозчиков, так и называются у казаков — извозчиками.

Кроме них, есть еще несколько разновидностей чайки и вообще птиц, похожих на чаек своим видом, характером полета и нравами.

Крупные черные морские чайки встречаются как на Пенжинском море, так и на Камчатке и в большом количестве прилетают к устьям рек, когда в последних начинается подъем рыбы. При распластанных крыльях они достигают в ширину 7 ¹/₂ фута²⁴, на основании чего легко судить о размерах остальных частей их тела. Из их лап, за неимением деревянных курительных трубок, я делал на острове Беринга костяные трубки. Ительмены изготовляют из них коробочки для иголок, а также гребни для расчесывания крапивы и травы эхеу²⁵. Ловят этих чаек очень смешным способом: на удочку прицепляют рыбу с крючком и бросают в воду, одна из чаек тотчас же проглатывает рыбу, и ее вытаскивают на берег, затем из горла чайки извлекают рыбу, привязывают ее к той же удочной лесе, предварительно перевязав чайке клюв, и бросают обратно в море. Тогда остальные чайки еще быстрее кидаются на приманку и таким же образом вытаскиваются на сушу. От этого вида чаек отличается другая разновидность их, беловато-серого цвета²⁶. Кроме такой окраски оперения, этот вид как по величине своей, так и по всему прочему схож с предыдущим.

Один вид чаек называется у казаков разбойниками²⁷, так как эти птицы отнимают добычу у всех прочих чаек. Я, впрочем, до сих пор еще не смог раздобыть экземпляра этого вида.

Встречается еще другой вид речных чаек, насчет которых ительмены утверждают, будто они рождаются от камбалы. Эта чайка строит себе гнездо на суше и кладет два яйца, из одного будто бы выходит камбала, из другого — чайка²⁸. Этой птицы я до сих пор также еще не смог достать.

Встречается также разновидность чайки, именуемой у казаков якулою, величиной с голубя. Эти птицы гнездятся на крутых приморских утесах и воркуют на манер горлицы²⁹, причем не смолкают ни на одно мгновение как днем, так и ночью. Эту птицу также еще предстоит описать.

На этих птиц очень похожа другая разновидность чайки, называемая мартышкою³⁰, с коричневыми пятнами на спине, на шее и на крыльях, что и служит ее отличительным признаком от всех прочих чаек.

Другой вид чаек, называемый скандинавскими и гренландскими мореходами Joh. de Kent³¹, также часто появляется на морях около Камчатки. Эта птица, однако, никогда не подходит настолько близко, чтобы ее можно было убить из ружья.

Еще одна разновидность маленьких черных чаек, похожих на ласточек и очень напоминающих последних по их манере летать, водится в большом количестве на море около островов, но эти птицы никогда не подлетают настолько близко к суше, чтобы в них можно было стрелять³². Они летают низко над поверхностью моря в огромном числе, когда надвигается шторм или непогода.

Глупышами³³ казаки называют вид птиц, по величине своей схожих с обыкновенными речными чайками, они частью пепельно-серого, частью белоснежного цвета, постоянно летают над морем и, как птицы робкие, держатся на самых высоких и крутых морских рифах.

На четвертом и пятом из Курильских островов их ловят в большом количестве и сушат на воздухе, причем жир, выпускаемый из них туземцами через сделанное в коже отверстие, как из бочки, хранят в пузырях, он служит населению осветительным материалом, а также идет в пищу. Из кож этой птицы туземцы шьют себе парки, шапки и кухлянки, служащие обычной одеждою этих дальних островитян. Эти птицы водятся в таком великом множестве вблизи Америки и на необитаемых островах в проливе, что ими заняты и покрыты целые морские утесы, попадаются среди них и такие экземпляры, которые по величине своей нисколько не уступают крупнейшему орлу или гусю. У них большой желтоватый согнутый клюв, большие, как у сов, глаза, а цвет их оперения темно-коричневый с белыми по всему туловищу пятнами³⁴. Однажды мы нашли в море, более чем в 30 милях от суши, на мертвом ките несколько сотен этих птиц, которые как бы поселились на трупе громадного животного, как на острове, и плыли вместе с ним, все время питаясь его мясом. Глупыши представляют собой, несомненно, особый вид птиц, часто встречающихся также около Чукотского носа.

Обыкновенные чайки и мартышки в огромном множестве попадаются на реках, зимою они все улетают с материка, возвращаясь только в конце мая³⁵. Они, несомненно, направляются к островам, расположенным южнее, вблизи Японии. Так, например, однажды, в начале июля 1741 года, мы увидели в море, на широте 45®, где мы собирались подойти к Компанейским владениям, целые стаи мартышек вокруг нашего судна, из этого я сделал заключение о возможной близости суши, чему, однако, тогда никто не хотел поверить.

Птица, именуемая Pica marina gallorum — французской морской сорокой³⁶, часто встречается летом повсюду на море и на реках. Ительмены считают тяжелым грехом убивать ее, потому что это ведет будто бы к перемене погоды, которая тотчас же после этого портится.

Шестнадцатая глава

О ВОДЯНЫХ ПТИЦАХ

Среди водяных птиц главное место занимают дикие лебеди, по всей Камчатке их водится великое множество¹. Их ловят не только летом, когда они меняют оперение, при помощи собак сгоняя их в кучи и хватая живьем, но и в продолжение всей зимы по рекам Камчатке, Большой, Озерной, Аваче и Гольцовке, потому что они всегда ищут и находят себе корм вблизи теплых ключей {Лебедей ловят также вышеописанным способом, накидывая им на головы петли. — Прим. Стеллера.}². Главнейшую их пищу зимою составляют корни одуванчиков (Populage), оттого и носящие название лебяжьих³ кореньев⁴. Можно смело утверждать, что по своей величине, упитанности и вкусу эти птицы нисколько не уступают лебедям России и Сибири.

Большие серые гуси, гуменники⁵, водятся в значительном количестве главным образом вблизи Нижнего, где они на множестве расположенных в окрестностях реки Камчатки озер находят обильную пищу, а также подходящие места для кладки яиц и выведения птенцов⁶. Их ловят, как я сказал, не только в ту пору, когда они меняют оперение, но и осенью, и при этом в таком большом количестве⁷, что даже беднейшие местные жители хранят по 100 и более гусей на льду и могут питаться этим запасом в течение всей зимы. Главною пищею гусям служат плоды, похожие на водяные орехи (чилим), называемые озерною сараною⁸ и часто растущие на озерах. Описание этих птиц я впоследствии представлю.

Казарки, или маленькие серые гуси⁹, встречаются повсюду на Камчатке в большом изобилии. Они появляются в начале мая и улетают в начале ноября. Летят они из Америки и, подобно всем перелетным птицам, как я сам наблюдал на острове Беринга, они в ноябре летят в направлении с запада на восток, весною же возвращаются с востока на запад.

В июле на острове Беринга мне довелось видеть особый вид странных гусей, по величине своей они подобны казаркам. Спина и брюхо их белого цвета, крылья — черного, шея — белого, темя и затылок — синеватого, голова ниже глаз — беловато-зеленоватого, глаза — черного и окружены желтоватым кольцом, около клюва тянутся черные полоски. Самый клюв красноватого цвета и снабжен горбом, как у китайских гусей. Этот нарост совсем оголен, желтоватого цвета, и по его середине проходит вплоть до конца полоска, покрытая черными блестящими перьями¹⁰. По своем возвращении из плавания я, после настоятельных расспросов и поисков этой птицы, узнал, что она почти всегда держится на море вблизи первого Курильского острова, но никогда не появляется на суше. Наконец случилось, что однажды, во время сильного шторма, труп такой птицы, убитой силою волн, был выброшен на берег первого острова. К величайшему, однако, своему прискорбию, я получил только ее голову и шею, так как все остальное во время шторма было съедено береговыми лисицами.

Уток здесь водится очень много и самых разнообразных сортов, особенно примечательны следующие их виды.

Исландская Haueida, или морской вострохвост¹¹, которая держится всегда на море и вблизи больших морских бухт и издает весьма странный звук по следующей шеститоновой схеме:

Так как эти утки всегда держатся стаями, то своими гармоническими звуками и их вариациями они нередко дают очень причудливые и прямо удивительные концерты. Гортань этой утки по устройству своему напоминает трещотку с тремя отверстиями, изнутри затянутыми совсем тоненькою пленкою, только благодаря этому и возможно столь отчетливое образование указанных разнородных звуков. Ительмены сложили об этой утке особые стихотворения и песни, по мелодии своей весьма удачно напоминающие звуки этих птиц. Утку эту они называют ‘аангич’, тем же словом, что и пономаря или дьячка, потому что он из различных колоколов извлекает разные звуки и, подобно этим уткам, рано поутру, лишь только наступает день, звонит схожим образом к заутрене.

Каменная утка¹², по-ительменски — ‘нигинчик’, украшена красивым оперением, главным образом самки прилетают с моря к истокам рек, кладут и высиживают там яйца и затем, позднею осенью, улетают со своими птенцами на юго-запад¹³. Поэтому эта разновидность утки встречается, пожалуй, чаще на Пенжинском море, чем на Камчатском море. Она водится также в Америке и на островах пролива, где она частью и зимует.

Селезень¹⁴, Anas boschas seu martia, водится как на море, так и на реках и встречается также близ острова Беринга, в проливе. Из этого видно, что разделение уток на морских и речных определяется, как и разделение рыб, условиями их местопребывания.

На реке Камчатке ительмены осенью и весною ловят следующим, очень забавным способом целые стаи гусей, уток и нырков. Выбрав лесистое пространство между двумя озерами или озером и рекою, они прорубают в таком лесу просеку от одного водоема к другому, по ней водяная птица привыкает в течение всего лета перелетать с одного озера к другому. Под осень, когда запас рыбы почти целиком сделан, ительмены собирают свои рыбачьи сети, связывают их, прикрепляют их концы к высоким шестам и ставят последние в западном направлении, наверху эти шесты снабжены веревками, могущими наклонять сети, и концы их ительмены держат в руках, подстерегая пролетающих по просеке птиц. Лишь только птицы приблизятся к сетям, они стягивают оба конца их, и, таким образом, случается очень редко, чтобы из всей стаи ускользнула хотя бы одна птица. Такой способ массовой поимки птиц практикуется в Сибири только в трех местах, а именно: на Иртыше около Демьянской ямы, у Березова на Оби и на реке Камчатке.

Гусей же туземцы ловят на реке Камчатке еще и другим способом, а именно в ямах глубиною в сажень, вырытых около рек и озер и снизу расширяющихся, а сверху довольно узких. Отверстия этих ям они прикрывают прутьями и всевозможными травами, обычно растущими в прудах и служащими гусям пищею, по обеим сторонам ямы ставят гибкие палки. Когда гуси садятся или становятся на последние, они падают в яму, где вследствие тесноты ее они уже не могут расправить свои крылья и улететь.

В ту пору, когда гуси, утки, лебеди и прочие водяные птицы меняют свое оперение и не могут летать, их в великом множестве сгоняют при помощи собак в одну кучу и убивают дубинками¹⁵. Остроги и прилегающие к ним местности находят значительное продовольственное подспорье в этом обилии птицы, и тамошние жители и летом, и зимою редко сидят за столом, не имея на нем дичи. Несмотря на то, что туземцам удается засаливать много бочек этой дичи или хранить ее в оперенном виде на льду, у них остается еще так много птицы, что они имеют возможность посылать ее своим друзьям в подарок в другие остроги. Такую же большую пользу, какую они получают от птичьего мяса, приносят им и птичьи яйца, в огромном множестве собираемые весною близ озер и на небольших речных островках¹⁶ и круглый год сохраняемые в рыбьем жиру {Ежегодно случается, что несколько таких смелых и любящих полакомиться ительменов погибает на этом промысле: срываясь с крутых скал, они падают в море и тонут. Когда они на веревках спускаются с таких крутых утесов, на них невозможно смотреть без содрогания. Птичьи яйца ительмены собирают обыкновенно в плетеные соломенные корзины, которые на веревках подтягиваются наверх. — Прим. Стеллера.}. Вследствие этого они, не имея в том нужды, до сих пор не находят интереса в куроводстве, хотя камчатские куры отвыкают от хлеба и зерна, легко привыкая питаться юколой и борсой, чувствуют себя при этом прекрасно и в достаточной мере размножаются.

Чтобы не делать двойную работу, я даю в заключение этой главы следующий список известных водяных птиц, водящихся на Камчатке, на Большой реке.

Селезень¹⁷, ‘саич’, Anas boschas.

Крохаль¹⁸, ‘дельталь’, Merganser.

Гоголь¹⁹, ‘нагунук’, Quatrochio italorum.

Чернеть²⁰, ‘гаас’.

Савка, ‘аангич’²¹, Anas caudacuta Islandica.

Неизвестная утка, ‘саальгуч’²².

‘Соксун’, ‘чепчет’, Platyrrhynchos²³.

Чирок²⁴, ‘песукхич’, Querquedula.

Свесь²⁵, ‘мигум’, Penolope.

Вострохвост, ‘гаахинач’, Caudacuta²⁶.

Турпан, ‘гигим’, Anas niger Mascherelli²⁷.

Така, ‘эгч’, Ріса marina gallorum²⁸.

‘Тугуйк’²⁹, Totang³⁰.

Auriga, ‘кайоур’³¹, особая морская птица, мною зарисованная и описанная.

Гуменник³², ‘гсоеис’, Anser ferus fuscus major.

Казарка³³, ‘хэауксум’, Anser foras fuscus minor.

‘Кахтавато’, Grus (журавль), a voce Kach, с lamore ejus, et Tawato fedoa, cum qun convenit forma (от издаваемого им звука ‘ках’ и слова ‘тавато’ (‘вонючка’), к которому он и по внешности своей подходит)³⁴. Ительмены страшно боятся журавля, полагая, что он убивает людей.

‘Асоаи’, разновидность крупных морских гагар (Colymbis)³⁵.

‘Оакч’, еще одна разновидность крупных гагар³⁶.

Оба вида получили названия от издаваемых ими звуков.

‘Миткирилль’ — маленькая, величиною с воробья, морская птичка³⁷, которая по вечерам прячется в мышиной норке и которую просто ловят руками, она еще не описана.

Семнадцатая глава

О СУХОПУТНЫХ ПТИЦАХ

Хотя глухари¹ и тетерева² всюду водятся на Камчатке, однако они нигде не встречаются столь часто, сколь около Верхнего и Нижнего острогов³, потому что там леса лучше. Однако эти птицы в здешних местах значительно мельче, чем в Сибири и России.

Серые куропатки встречаются только близ Верхнего острога, да и то редко⁴.

Белых или болотных куропаток⁵ можно повсюду найти в большом числе в ивовых и ольховых лесах. Их отчасти ловят силками, отчасти стреляют, притом только осенью, когда они отправляются на торфяники. Зимою же добыть их в лесах очень трудно из-за глубокого снега. На американских островах они наполовину крупнее, чем на Камчатке⁶.

Рябчики хотя и встречаются, но в незначительном количестве⁷, и зимою они гораздо серее, чем в других местах Сибири.

Из хищных птиц водятся три орла: 1) морской орел (Haliaetus)⁸, 2) снежный орел (Naevia)⁹ и 3) вид неизвестных и очень красивых орлов¹⁰, встречающихся на Камчатке, впрочем, гораздо реже, чем в Америке и на островах, вследствие чего я до сей поры не смог раздобыть их. Этот третий сорт такой же величины, как и морской орел, он совсем черного цвета, за исключением головы и зада, лапы его тоже черны, но бедра белые как снег. Он строит на высоких скалах гнезда из хвороста почти в сажень в окружности и глубиною в фут. Яйца эта птица кладет в начале июня, притом по две штуки. Птенцы бывают совсем белые, без единого пятнышка. Когда я на острове Беринга осматривал однажды подобное гнездо, птенцы с таким ожесточением набросились на меня, что я лишь с трудом отбился от них палкою. Несмотря на то, что я не причинил выводку никакого вреда, старые орлы все же покинули это гнездо и соорудили себе другое на такой скале, добраться до которой уже не представлялось никакой возможности.

На Камчатке орлов едят, считая их величайшим лакомством, говорят, что на Украине они ценятся столь же высоко. На Курильских островах не встретишь ни одной юрты, которая не содержала бы живых орлов, жители постоянно кормят их и продают их перья¹¹, особенно хвостовые, более отдаленно живущим островитянам, которые их ценят очень высоко, применяя их при изготовлении своих стрел.

Кроме орлов, здесь есть еще особый вид белых ястребов¹², которые водятся тут в значительном количестве и на которых пока никто почему то не обратил внимания.

Воронов¹³, ворон¹⁴ и сорок¹⁵ водится на Камчатке невероятное количество, особенно вблизи острогов {Если ночью над острогом или отдельным домом раздастся крик ворон или сорок, это очень пугает ительменов, усматривающих в этом крике близость чьей-нибудь смерти или какого-нибудь другого большого несчастья. В ночное время ительмены также очень страшатся крика кедровки²⁰ (на Большой реке ее называют ‘какареч’). Если ительмен, будучи в одиночестве, услышит осеннею ночью возгласы или вой волков, он боится, что сойдет с ума. На все такие случаи у ительменов есть бессмысленные восклицания. — Прим. Стеллера.}, причем эти птицы так смелы и наглы, что набрасываются на людей, идущих из балаганов с порцией юколы на спине или в руках. А так как птицы портят множество запасенной рыбы, то против них ставят сетки или трещотки. Тем не менее, ительмены не позволяют ругать этих птиц или без нужды причинять им вред, они утверждают, что, если бы не было этих птиц, они сами не смогли бы жить от холода в своей стране, так как птицы задерживают будто бы сильные морозы. По всей вероятности, туземцы заметили, что эти птицы уже не встречаются дальше 58® широты из-за сильного холода¹⁶, и их присутствием на Камчатке они объясняют сравнительно теплый климат страны, но настоящей причины явления они, конечно, установить не могут.

Певчими птицами Камчатка беднее всякой иной местности по всей России и Сибири. Жаворонок¹⁷ называется, по издаваемому им пению, ‘челалач’. Этой птице туземцы приписывают наступление хорошей погоды и то, что она своим полетом препятствует появлению ветров и дождей: всюду эти люди принимают следствие за причину (efiectus pro causa).

Между живущими на Камчатке сухопутными птицами и их сибирскими и европейскими сородичами не замечается никакого различия¹⁸, то есть тут наблюдается явление, обратное тому, какое имеет место относительно птиц водяных, среди которых очень много неизвестных видов.

Здесь встречаются различные виды ласточек¹⁹. Еще не оперившиеся их птенцы считаются у ительменов одним из величайших лакомств, они варят их в деревянных чанах с помощью раскаленных камней и затем поедают целиком, со всеми внутренностями и потрохами. Никто, по мнению туземцев, не должен пропустить лето, не вкусив мяса ласточек.

Ительмены следующим образом рассуждают о ласточках и трясогузках²⁰ и об их появлении в стране. Обе являются будто бы к ним затем, чтобы принести с собою лето. То же, что трясогузка появляется раньше и живет у них дольше ласточки, происходит потому, что у ласточки по пути много родных, мимо которых ей не хочется пролетать, не заглянув к ним, и вот она по дороге на Камчатку и на обратном пути их навещает, заворачивая к ним в гости. Чтобы справиться с этим делом, она улетает рано, уже в августе, а прилетает только в середине июля²¹. Трясогузка же птица одинокая и любит проводить время в уединении, а не в компании, поэтому у нее мало друзей и родных, и она улетает с Камчатки поздно, в октябре, и возвращается рано, в мае²². Улетая, эти птицы уносят с собою лето в преисподнюю, а при возвращении своем несут его обратно, являясь, по мировоззрению туземцев, настоящим творцом времен года.

Больше сведений о местных птицах можно найти в моей ‘Истории камчатских птиц’²³ (Historia avium Kamtschaticarum).

Восемнадцатая глава

О КАМЧАТСКИХ НАСЕКОМЫХ И ОБ ОТНОСЯЩИХСЯ К НИМ ТВАРЯХ

Если бы обильная сырость, частые дожди и сильные ветры на Камчатке не препятствовали размножению насекомых¹, то летом, при наличии здесь множества торфяных болот, луж и озер, нигде невозможно было бы спастись от этого зла.

Мясных мух, так называемых ‘плевков’, на всей Камчатке в продолжение целого лета разводится такое количество², что они сильно повреждают пищевые продукты и настолько портят вывешенную для сушки рыбу, что она спустя уже несколько дней совершенно белеет от червей, которыми усеяна и вся земля под нею. Это зло свирепствует как вблизи моря, так, в еще большей степени, внутри страны, около острогов, ежегодно от него гибнет значительное количество съестных припасов.

В июне, июле и августе мошки, мокрецы и комары³ настолько отравляют и без того немногие солнечные дни, что от них некуда спастись. Тем не менее, злу этому подвергнуты лишь немногие жители, потому что в вышеназванное время весь народ находится вблизи моря, где он занят рыбною ловлею и где насекомые из-за постоянных прохладных ветров не могут держаться так упорно, как вдали от моря, внутри страны. В ту пору во всяком остроге не найдется больше трех-четырех человек.

Несмотря на мшистость Камчатки и на то, что размножению клопов особенно благоприятны мшистые места, до последнего времени на всей Камчатке этих насекомых не было вовсе⁴, теперь же их привезли в сундуках и в платье из Якутска в Охотск, а оттуда в самое последнее время на Большую реку и Авачу, хотя и без них можно было бы, конечно, прекрасно обойтись. На реке Камчатке их до сих пор еще нет.

Бабочки, вследствие сырой погоды и ветров, встречаются здесь в очень незначительном количестве, причем их только три вида⁵, впрочем, по причине большей сухости и множества лесов около Верхнего острога и по реке Камчатке бабочки там еще встречаются. На море мне представилась возможность наблюдать, как далеко от суши могут без отдыха пролетать эти насекомые, к моему большому удивлению, я нередко видел, как они прилетали на наше судно, находившееся на расстоянии 4 миль от суши⁶.

Пауков здесь не много⁷, их усердно выискивают те ительменки, которым хочется забеременеть. Женщины едят пауков перед половым актом, в период беременности и незадолго до родов с целью облегчить и ускорить последние⁸.

Удивительнее всего то, что во всей стране не найти ни лягушек, ни жаб, ни змей⁹. Зато всюду во множестве попадаются ящерицы {Ящерица (Lacerta) называется на Большой реке ‘сусуч’. — Прим. Стеллера.}¹⁰. Ительмены считают этих пресмыкающихся шпионами и соглядатаями владыки преисподней, который посылает их к людям на разведку, и провозвестниками близкой смерти. Поэтому туземцы чрезвычайно внимательно следят за ними. Заметив ящерицу, они тотчас же бросаются к ней с ножом и разрезают ее на куски, чтобы она ничего не могла сообщить о них в преисподнюю, если же ящерице удается спастись, то это очень печалит ительменов, и они начинают ждать неминуемой смерти, которая иногда действительно наступает — либо вследствие их настроения, либо случайно, что еще больше укрепляет ительменов в их мнении насчет ящериц.

Блохи и вши {Блоха называется на Большой реке ‘мильмиль’, а вошь, Hulox, — ‘скусупа’. Вблизи моря водится будто бы насекомое, похожее на вошь, которое проникает через поры в человеческое тело и углубляется внутрь, отчего люди в течение всей своей жизни чувствуют страшную боль¹². У ительменов против этого нет иного средства, кроме вырезания соответствующего куска мяса. Поэтому все очень боятся этого насекомого, когда им летом приходится близ моря заготавливать себе пищу. Я еще не имел случая видеть это насекомое и описать его, но наступающим летом я постараюсь заняться этим. — Прим. Стеллера.} очень досаждают ительменам¹¹, особенно в их подземных жилищах, впрочем, они мстят этим насекомым тем же и едят их. Во время отдыха некоторые из туземцев только тем и заняты, что упорно ловят этих врагов своих и суют их себе в рот. Те туземцы, которых за это ругают казаки и которые этим делом не занимаются, кладут около себя дощечку и палку с прикрепленными к ним кусками заячьей шкурки. Этою палкою они водят между своею оголенною спиною и кухлянкою и чешутся ею, затем они медленно вынимают ее и кладут на дощечку, положенную теперь на колени. Тут они собирают насекомых со шкурки и ногтями давят их на дощечке. Если же им хочется доставить себе особенное удовольствие, они, сняв кухлянку, голыми садятся перед огнем, берут свитый из сухих корней растения Aisines marinae¹³portulacae folio жгут и, схватив его обеими руками, водят им, как смычком, по своей спине. При этом от блаженства они корчат довольные рожи.

Девятнадцая глава

О РУССКИХ И ОБ ИТЕЛЬМЕНСКИХ ОСТРОГАХ И ЖИЛИЩАХ НА КАМЧАТКЕ

Прежде всего я должен напомнить, что все без исключения, как русские, так и ительменские, жилые места именуются у казаков острогами, независимо от их размеров, будь они малы или велики, и похожи на крепость. Казаки оттого сохранили это название, что при первом покорении страны они нашли все обиталища тогда еще многочисленного туземного населения укрепленными земляными валами, рвами и частоколами¹. Эти укрепления были возведены на случай нападения соседей, с которыми туземцы до прибытия русских вели постоянные войны, о чем я впоследствии расскажу особо. После покорения страны некоторые жившие в более отдаленных местах люди, правда, боясь оружия русских и не вступая с ними в борьбу, все же не пожелали подчиниться им. Поэтому они избрали для своего жительства высокие утесы и скалы около моря или даже отдельные морские рифы, где и поселились при прибытии русских, таковы были, например, коряки около Утхолока, Караги и Олюторы. К этому жилью люди могли пробираться лишь гуськом по узким тропам или при помощи висячих лестниц из ремней. Такие обиталища также получили у казаков название острогов, казаки считали большею для себя честью брать крепости, чем занимать плохо защищенные открытые места.

Другие туземцы стали укреплять свои обиталища или выбирать для них места, подобные вышеуказанным, лишь тогда, когда они собирались восстать или действительно уже успели убить несколько казаков, что на здешнем языке называется бунтом или изменою. Так поступили в 1731 году восставшие авачинские жители, а за ними население около Курильского озера и во время последнего мятежа коряков в 1741 году на Утхолоке и Подкагирной.

Всем острогам присуща одна общая черта, а именно: они построены на берегах рек для облегчения добычи пищи, поставляемой исключительно реками. На самых больших и значительных реках сооружены русские остроги. На самом полуострове Камчатка их ныне всего пять.

Первый, старейший, значительнейший и лучший острог расположен на реке Камчатке и называется Нижним острогом, так как он построен в нижнем течении реки невдалеке от ее устья. Теперь он состоит из жилищ казаков, церкви и монастыря. Камчатские амбары для хранения запасов, или так называемые ‘балаганы’, сооруженные на высоких столбах, придают острогам весьма внушительный вид, перед каждым казацким жильем их высится по три, четыре и даже до шести, смотря по тому, насколько многочисленно семейство казака и насколько он сам зажиточен. Нынешний острог был заложен лишь в 1732 году, после того как первый острог был во время большого бунта 1731 года взят, разгромлен, разрушен и совершенно сожжен ительменами. Он находится на расстоянии двух верст ниже первоначального по реке, на гораздо более удобном, чем прежде, месте. Преимущества этого острога перед прочими заключается в следующем:

1. Он расположен на самой богатой рыбою и большой реке, вследствие чего пища тут гораздо обильнее, легче добывается и лучше по качеству. По реке Камчатке можно плавать в более крупных лодках и, следовательно, доставлять все к морю и обратно в острог и скорее, и в большем количестве, большинство запасов заготавливается вблизи моря.

2. Воздух тут гораздо чище и суше, и здесь не бывает столько частых дождей, сколько в других местах, вследствие этого пища заготавливается и лучшего качества, и легче.

3. Население по реке Камчатке в течение круглого года, и летом, и зимою, всегда располагает свежею рыбою, почему лишь редко должно опасаться голодовки.

4. У населения в изобилии имеются северные олени, лебеди, зайцы, утки, глухари и куропатки.

5. И ягод у него гораздо больше, чем близ всех прочих острогов, и эти ягоды составляют добрую часть запасов.

6. У жителей в изобилии есть лес, особенно крупный, строительный, лиственный, ели простые и белые², и они могут сплавлять все это в виде плотов куда угодно, вплоть до моря.

7. Поэтому у них и с небольшими затратами воздвигнуты наилучшие, обширнейшие и удобнейшие жилища, и в изобилии имеются бочки и другие вместилища для хранения рыбы и ягод, то есть как раз то, в чем ощущается большой недостаток на Большой реке, куда такие предметы приходится доставлять издалека и где они дорого оплачиваются.

8. В силу этого и соль у них не так дорога: они имеют возможность сразу доставить себе столько топлива, сколько им надо в течение всего года.

9. Лисицы и соболи водятся у реки Камчатки не только в большем количестве, но и гораздо лучшего качества, чем в других местах.

10. Корякские товары, в которых ощущается столь сильный недостаток на Камчатке, например, недрости, пыжики, камус и кантухи {Очевидно, исковерканные и потому совершенно непонятные названия. — Прим. перев.}³, получают из первых рук, и тем легче население обходится без товаров русских и китайских.

Единственное затруднение здесь в том, что весь поступающий сюда товар приходится с большими издержками доставлять с Большой реки, так что на каждый пуд товара накидывается по 4 рубля одного фрахта. Впрочем, и этот вопрос может и впоследствии должен быть разрешен таким образом, чтобы ежегодно с Большой реки по морю посылались суда к устью реки Камчатки. Если это не будет сделано с помощью казенных судов, то сама нужда заставит большерецкое население, при введении земледелия, из-за хлеба направляться к реке Камчатке и доставлять туда нужные там товары.

Верхнекамчатский острог имеет, помимо того, что его население располагает в достаточном количестве и поблизости строительным и дровяным лесом, еще то преимущество, что там как летом, так и зимою стоит лучшая, чем во всех прочих острогах, погода. Кроме того, жители могут возлагать большие надежды на скотоводство и земледелие, а также на большую легкость получения русских ввозных товаров. Однако при всем том здешние жители во многом терпят нужду: рыба поднимается к ним поздно, очень отощавшею и даже в дождливые годы в весьма ограниченном количестве. Поэтому у них часто наступает сильный голод, как, например, недавно, в 1741 и 1742 годах, когда туземцы, собрав со всех ближайших ив кору для употребления ее в пищу, стали нуждаться даже в этом, не имея возможности, вследствие своего истощения и из-за глубокого снега, ездить за нею дальше. Им приходится либо закупать всю соль и весь рыбий жир, как для варки, в Нижнем остроге, либо самим проделывать настолько длинный путь до устья и там заготовлять все это, что на это у них уходит все лето и гибнет рыбная ловля у себя дома. Что же касается торговли морским бобром, то она, к сожалению, ныне также дает им весьма мало выгоды, потому что привалы бобров у Кроноцкого носа и в окрестностях Жупановой сравнительно с прежними значительно ухудшились, чаще сосредоточиваясь около Авачи, мыса Лопатка и Курильских островов. Вследствие этого вся торговля бобрами перешла на Большую реку. По всем этим причинам Верхнекамчатский острог очень плохо заселен, и там насчитывается всего лишь несколько казацких жилищ и часовня посредине селения. Дома, впрочем, выстроены очень прочно и обставлены так же хорошо, как и в Нижнем остроге.

Третий острог построен на реке Ких, что означает на ительменском языке преимущественно большую реку, тем более, что она и является крупнейшей среди всех, начиная от мыса Лопатка до Тигиля. Этот острог — единственный у Пенжинского моря. Он расположен на 53® северной широты и воздвигнут позже двух предыдущих, постройка его началась примерно около 1739 года. Острог этот обладает следующими преимуществами:

1. Там есть не только в достаточном количестве, но и в изобилии рыба, хотя, впрочем, лишь в период от мая до начала декабря, причем рыба поднимается в реку из моря гораздо позже, чем в Нижнем остроге. Но вследствие того, что Большая река гораздо мельче Камчатки, население имеет ту выгоду, что может пользоваться менее крупными и, следовательно, гораздо более дешевыми сетями, чем жители Нижнего острога.

2. Все купцы и суда из Охотска прибывают к Большой реке, и казаки зарабатывают немало, перевозя товары на лодках в другие остроги. Купцы платят им за харчи и постой. Все товары вообще здесь гораздо дешевле, чем в других местах. Ежели купец собирается вскоре покинуть острог, он раздает свой товар лишь немногим, пользующимся доброю славою и честным казакам, которые, в свою очередь, быстро размещают его среди ительменов, причем эти казаки, если дело обставлено по-христиански, получают от своего посредничества такие же барыши, как и купец от своего товара.

3. В настоящее время столь выгодная торговля морским бобром сосредоточивается почти исключительно на Большой реке.

4. Вследствие того, что на Большой реке есть пристань и гавань для охотских кораблей, тут всегда проживает и комендант (командир) Камчатки, якутский казак, раньше именовавшийся сыном боярским, а перед тем — приказчиком. Он отсюда рассылает своих ‘заказчиков’ (приказных) в остальные два острога. Вследствие этого данный острог никогда не чувствует недостатка в путешествующих и прибывающих издалека ительменах. Из этих ительменов редко кто прибывает в острог без того, чтобы не держать в рукавах своей кухлянки по паре лисьих или собольих шкурок — ‘для поклона’ и, если у него что-нибудь еще останется, — для покупки водки и приобретения необходимых ему товаров.

Впрочем, у описываемого острога есть в сравнении с другими селениями и следующие отрицательные стороны:

1. Там установлены постоянные военные постои, не приносящие никакой пользы, а дающие только большой убыток, обычно хозяин дома и его соседи подвергаются вымогательствам и, кроме того, не смеют оказать сопротивление, если жены и дети их принуждаются к распутству. Тут московские люди настолько повышаются в чинах, что тот, кто выехал из Москвы в качестве обыкновенного рядового, превращается в Тобольске уже в сержанта, в Томске — в прапорщика, а на Камчатке — в полковника, и никому нет никогда ни в чем запрета, что бы он ни вздумал предпринять во вред стране и ее населению. На основании сказанного нетрудно сделать, соответственно табели о рангах, дальнейшие выводы. Описываемый острог в период с 1740 по 1743 год испытал такие напасти, что самым его богатым жителем является тот, кто, хотя потерял все, но еще не впал в долги. Хотя население тем самым и несет кару за свои прежние, старые, учиненные над ительменами грабежи и жестокости, однако все-таки вся страна от этого разоряется, потому что казаки желают, в свою очередь, вернуть свое с тех же ительменов.

2. Данный острог больше других беден людьми, потому что богачи, во-первых, лишаются своих соболей и лисиц, отдаваемых начальству, а затем, чтобы хоть для вида поправить дело, бедняки распределяются под начальство разных командиров из бывших богачей в качестве сверхштатных подчиненных. В то же время гибнут строения, а бабы же живут с другими.

3. Так как начальник-комендант проживает тут же, на месте, то жителям приходится по всем торжественным праздникам проходить перед ним с еще имеющимися у них лисицами, бобрами и соболями, за это их угощают куском рыбы без хлеба и чаркой травяной водки, дабы у них был повод поблагодарить за проявленное к ним сердечное отношение.

4. У них в течение всего года стоит плохая погода, вследствие чего летом гниет рыба, и жителям приходится всегда по разу или по два снова заготовлять запасы. Зимою же вьюги и ветры бывают столь сильны, что для зимней заготовки можно использовать только одну треть времени.

5. Хотя около острога и вблизи него растут в изобилии березы, ивы и ольха, годящиеся на топливо, у жителей наблюдается полнейшее отсутствие строительного леса, который им и приходится привозить с большими расходами и опасностью поштучно на лодках за 100 верст. Да и строительный материал сводится исключительно к тополю — черному, криво растущему и сучковатому дереву. По этой причине плохой дом, могущий прослужить не свыше пятнадцати лет, обходится им в 70, 80 и даже 100 рублей. Для сооружения балаганов на морском берегу и для выварки жира они не могут доставить много строительного материала, кроме ивы, притом с затратою большого труда и потерею массы времени. Казаки никогда бы не справились с этим делом, если бы им не помогали ительмены, связанные с ними своими долговыми обязательствами. И это дело оказалось бы более легким, если бы они имели возможность пригонять лес к нужным местам плотами, чего, однако, не допускают малая глубина и быстрое течение реки. Лодки доставляют лес с истоков Быстрой, за 300—500 верст⁴ от берегов Пенжинского моря. Или же его приходится привозить за большие деньги из Охотска или Верхнего острога.

6. Хотя на Большой реке со временем, по-видимому, и хорошо разовьется скотоводство, однако там никогда не будет удачного земледелия, одни только ячмень и овес составят, пожалуй, исключение.

7. Зимнее платье населению приходится получать из Нижнего острога или с Тигиля, что стоит ему в достаточной мере дорого.

Сам острог построен на северном берегу Большой реки, там, где последняя, разветвляясь на рукава, образует ряд больших островов. Первою целью при сооружении этого острога была возможность дать наилучший отпор в то время сильным и многочисленным ительменам в случае восстания с их стороны. Исход нескольких действительно происшедших схваток вполне оправдал этот расчет. Сначала стали застраивать тот остров, на котором мною ныне заложена школа, вскоре затем было положено основание острогу на противоположном берегу реки, когда же число жителей возросло, а число ительменов настолько сократилось, что их можно было уже не опасаться, стала застраиваться еще одна площадь, а именно по ту сторону притока, между реками Быстрой и Большой, эта местность называется Большерецкой заимкой. После этого стали застраиваться и другие места невдалеке от заимки по ту сторону Быстрой. Таких заимок существует две: одна — Трапезниковская — у переезда через Быструю, другая — Запорожская заимка — на расстоянии пяти верст от острога, туда-то и были направлены земледельцы вследствие близости пахотных земель. Тут, пожалуй, вскоре возникнет первая камчатская деревня.

На трехверстном расстоянии выше острога расположена еще другая заимка, называемая Гаврюшкиной, а в семи верстах от острога, ниже по течению Большой реки, — последняя, по имени Железинская.

Кроме балаганов и подземных ительменских жилищ, в остроге находятся: 1) церковь, именуемая Успенской, и 2) самый острог с Ясачным двором, или Приказом, школа, моя квартира и дома казаков. На пространстве между церковью и острогом возведены два ряда лавок для прибывающих сюда купцов, которые и держат в них свои товары. На заимке находятся лабаз⁵ и винокурня.

Четвертый острог был построен лишь в 1740 году на берегу Авачинской бухты и заселен жителями из Нижнего и Верхнего острогов. Там есть очень красивые и опрятные дома, расположенные вокруг гавани святых Петра и Павла. Там же были воздвигнуты в 1740 году красивая церковь, казарма и обширные амбары, придающие этому селению самый привлекательный вид среди всех камчатских острогов. В Адмиралтейской коллегии есть прекрасное изображение всей этой местности и ее строений, но я не поленился вторично нарисовать их. Со временем это поселение займет, пожалуй, первенствующее место среди всех прочих острогов, если только по мере развития торговли названную морскую бухту станут чаще посещать суда.

Местные жители делят с Большерецкими как commodi (удобства), так и incommodi (неудобства) жизни, причем преимуществом их можно признать то обстоятельство, что к ним попадает больше китов и бобровый промысел у них как бы у самого порога. Острог расположен почти на одинаковом от прочих трех острогов расстоянии.

Пятый острог в настоящее время как раз закладывается под надзором казака Енисейского повыше Тигиля, у Пенжинского моря, и туда на постройку и для заселения отправлено 37 человек. Насколько, однако, у них до сих пор подвинулось дело, я не могу сообщить из-за недостатка сведений. Острог этот основан из трех соображений: 1) для обуздания так называемых ‘сидячих’ (оседлых) коряков, 2) для установления пути отсюда, с Камчатки, к Охотску вдоль побережья Пенжинского моря, 3) для ограждения коряков-оленеводов, неизменно покорных их величествам верноподданных, от их главных врагов, чукчей, и оказания им помощи при обычных нападениях последних. Хотя намерения эти и весьма хороши, однако мне думается, что этот острог просуществует недолго, так как местные условия очень уж плохи и здесь ощущается недостаток во всем необходимом, в этом отношении навряд ли можно рассчитывать на улучшение положения с течением времени, если русские превратятся в таких же скотоводов, какими являются коряки. Здесь ощущается недостаток в строительном лесе и рыбе, и решительно нет никакой надежды на возможность развития здесь земледелия и скотоводства. Остаются только киты, белухи и тюлени. Но если люди все поголовно займутся, как коряки, оленеводством, то я опасаюсь, что тут дружбе их скоро наступит конец, тем более, что и без того русским приходится получать всю свою одежду от коряков, причем у них у самих нет ничего в обмен. Вообще, все это селение слишком бедно, да и население его не в силах самостоятельно оказывать сопротивление чукчам без одновременной поддержки со стороны анадырских жителей. И если бы даже жители острога и смогли предпринять что-либо против чукчей, то в настоящее время, получив известие о прибытии русских, бедные коряки уже считают себя разоренными. И вот сами коряки раскаиваются в том, что, поддавшись уговорам, они побеспокоили служивого Енисейского и пригласили его из Охотска: они теперь все более уясняют себе, что это приглашение больше причинит им хлопот, чем окажет помощи.

Двадцатая глава

ОБ ИТЕЛЬМЕНСКИХ ОСТРОГАХ

Ительменские остроги {Вообще всякий острог на реке Камчатке называется ‘адонас’, а на Большой реке ‘итхит’. — Прим. Стеллера.} нигде, кроме как у рек, не встречаются¹. Обычно острог образуется из членов одной семьи, путем браков и деторождений невероятно размножающийся, так как и раньше они редко выдавали своих дочерей замуж за жителей других острогов, куда бы те могли направиться для жительства со своими мужьями. Здесь установилось правило, что мужчине приходится покидать, в случае желания вступить в брак, дом своих родителей, поселяться у отца жены и становиться его батраком². Тот, у кого было много дочерей, легко мог создать большой острог с многочисленным населением, причем старший в роде становился начальником острога. Что этот народ очень заботился о своем размножении, видно из того, что во время первого покорения страны казакам приходилось находить в одном остроге семейства, насчитывающие до двухсот и даже трехсот членов. И в конце концов им приходилось, вследствие своей многочисленности и ненахождения достаточного пропитания на месте, прибегать к разделу. Это производилось таким образом: определенное количество лиц выселялось и перемещалось на другой берег той же реки, только выше по ее течению, и оставалось там до тех пор, пока не размножалось настолько, что становился необходимым следующий раздел. Эти лица постоянно общались друг с другом, заключали между собою отдельные дружественные союзы и помогали друг другу тем, в чем у одних был излишек, а у других ощущалась нехватка. Впрочем, они мало интересовались чужими, если их к тому не принуждали войны, когда вся семья поднималась за одного своего сочлена, у них была гарантия большей безопасности в случаях нападения, если они были многочисленны, и они подвергались большой опасности, если были малочисленны.

Именно вследствие такой их раздробленности в основном ительменском языке наблюдается так много говоров: порою на одной реке распространен один диалект, а на следующей — уже другой, причем по мере удаления от первоначального места зарождения изменения все увеличиваются, становясь чем дальше, тем существеннее, особенно это замечается в таких словах, которые не являются безусловно необходимыми, так как живущие по одной реке раньше общались между собою, воздерживаясь от ошибочного обозначения вещей жителями других мест. Вследствие этого они не верят, что они с незапамятных времен постепенно размножались друг от друга, но, согласно своим преданиям, утверждают, что Кутка, бывший то богом, то первым жителем Камчатки, со своею хозяйкой Хаки первоначально селился на каждой реке, проживал там некоторое время, производил потомство и занимался промыслом, затем отправлялся на новое место и т. д. Странствования же свои он закончил на реке Озерной, около Курильского озера, и, прислонив свои лодки к скалам, оставил их там, а сам после этого скрылся.

Еще теперь встречаются остроги, хотя их уже немного, в которых население состоит из 40—50 душ. Обычная численность острога 10, 15 или 20 лиц мужского пола.

Главенствующими в этих острогах всегда бывали старшие по возрасту, следующее за ними место занимали самые искусные и ловкие работники, на последнее качество ительмены до сих пор обращают большое внимание при выдаче своих дочерей замуж. Кроме наличия рек, они, при выборе места для острога, принимали в расчет еще следующие два обстоятельства: особенно желательно было поселиться вблизи озера или устья маленькой реки при впадении ее в большую реку, а также в таких местах, которые были богаты лесом или кустарником.

Сообразно с числом своих обитателей остроги либо велики, либо малы, что наблюдается в распределении внутренних помещений ительменского жилья. Всякий острог, как бы мал он ни был, издали кажется очень большим и внушительным как из-за самих жилищ, так и из-за обилия окружающих амбаров и балаганов. В начале ноября туземцы перебираются на свои зимние квартиры {Подземное жилье называется на реке Камчатке ‘кизуч’ или ‘тимусчич’, а на Большой реке — ‘тгомкыхчич’. ‘Адамстан’ — так называется жилище, которое сооружается летом в том месте, где заготавливается провиант. — Прим. Стеллера.}, в которых остаются до начала апреля, когда начинаются снеготаяние и оттаивание почвы (никогда вследствие глубокого снега сильно не промерзающей) и подземные жилища наполняются водою. Население переходит в летние помещения, или балаганы, высящиеся над землею на столбах, подобно голубятням.

0x01 graphic

Указанные зимние жилища³ устраиваются следующим образом: в земле на глубине 3, 4, 5 футов вырывают углубления в форме продолговатого четырехугольника, в размерах, сообразных с числом членов семьи, вырытую землю раскидывают слоем в два фута ширины со всех сторон по краям ямы, затем нарубают много расколотых кольев или ивовых стволов длиною от 5 до 6 футов и вбивают их плотно один к другому вдоль стен ямы в землю таким образом, чтобы эти колья сверху были одинаковой высоты, между этими кольями и землею кладут сухую солому, чтобы земля не проваливалась сквозь отверстия в стенках и хранимые в жилье товары и вещи не плесневели и не ржавели от непосредственного соприкосновения с землею, а также, чтобы ничто не западало в эти щели и не погибало в них. После этого устраивают земляной карниз шириною в фут вокруг всего сооружения, наваливают на него вокруг всей ямы по четыре с каждой стороны больших бревна, которые снаружи снова забивают в землю и укрепляют в ней с помощью кольев и жердей так, чтобы бревна эти не смогли разъехаться. Потом воздвигают четыре столба, которые бывают такой высоты, какой высоты желают иметь юрту посередине, и которые имеют на верхних своих концах вилообразные углубления, на них, как на вертелах, кладут опять по четыре бревна и прикрепляют их к упомянутым столбам ремнями, к бревнам прислоняют со всех сторон стропила, также связанные с вертелами ремнями, в то время как положенные внизу вокруг столбов колоды мешают им разъехаться в стороны. Между стропилами крыши кладут более тонкие жерди, а поперек последних, вместо теса, небольшие дощечки, плохо пригнанные друг к другу. На всю эту деревянную крышу наваливают слой соломы толщиною в полфута, насыпают на него остатки вырытой земли и плотно утаптывают ее ногами. Посередине юрты сооружают очаг, который помещается между четырьмя тонкими столбами, служащими для укрепления верха юрты, а с одного бока укрепляют двумя бревнами отверстие, находящееся над очагом и одновременно служащее для выхода дыма. Напротив очага сооружают канал длиною от 8 футов до 2 саженей, смотря по высоте и объему юрты, этот канал продолжается и за пределами юрты и открывается при разведении огня и закрывается, когда топливо выгорит. В устройстве этого дымохода туземцы не придерживаются определенного направления, следя лишь за тем, чтобы его отверстие всегда смотрело в сторону реки. Ветер может отовсюду без труда свободно проникать в него, а для того, чтобы это происходило легче, крышку дымохода делают наподобие ширмы, отчего налетающий ветер должен с большею силою входить в дымоход. Камчадалы называют такое дымовое отверстие на Большой реке ‘сингюч’, на реке Камчатке — ‘пван’, из чего казацкие ‘филологи’ в шутку образовали слово ‘жупан’ {Видимо, нецензурное искажение народного названия задней части тела. — Прим. перев.}, как оно именуется и по сей день. Если человек желает войти в жилище, ему приходится непременно влезать туда через дымовое отверстие по лестнице или по стволу с вырубленными приступками. Насколько это дело кажется трудным европейцу, особенно если в юрте разведен огонь и в дыму можно задохнуться, настолько легким и привычным оно является для ительменов. Маленькие дети обычно пролезают по дымоходу, служащему одновременно repositorium (складом) для кухонной и столовой посуды. Внутри жилья повсюду раскладываются квадратные доски, между которыми каждый имеет свое место для сна и свою ‘комнату’.

Все места для сна устланы ‘чирелями’, или соломенными циновками, на которые ночью стелются оленьи и тюленьи шкуры. На таком ложе туземцы спят одетые в свои кухлянки. Почетным местом в такой ‘квартире’ считается то, которое расположено напротив дымового отверстия. Там туземцы обычно прикрепляли, тотчас же по сооружении юрты, своего божка-покровителя, так называемого ‘нусауде’, то есть попросту деревяшку с вырезанным на конце изображением головы. Ему они тепло рекомендовали свое жилище и всякую производимую в нем работу, причем в случаях удачи либо мазали ему морду кровью, либо подносили шейный платок из сладкой травы или кипрея. У каждого обитателя юрты на месте его сна хранятся все необходимые в его домашнем обиходе или для его работ вещи, да и на карнизах, тянущихся вдоль всей юрты, наложена и навалена всякая всячина.

Жители мыса Лопатка и Курильских островов, во всех отношениях отличающиеся большою опрятностью и даже изысканностью, применяют при сооружении своих зимних жилищ лучший способ постройки. Их жилища настолько поместительны, что в каждой юрте могут удобно переночевать пятьдесят человек, а кроме того, в них не так дымно, и, хотя внутрь юрты приходится все же проникать через дымовое отверстие, здесь это не так затруднительно, как у ительменов в других местах: очень высокий очаг помещается посередине юрты, дымовое же отверстие расположено очень далеко от очага, на другом конце юрты.

В больших острогах есть несколько таких зимних подземных жилищ. В одном же из них, самом просторном и лучше других обставленном, проживает ‘тайон’ и останавливаются гости и путешественники. Здесь по праздникам и вообще зимою ради экономии в освещении по вечерам собирается все население. После того как туземцы приняли крещение и узнали, что такое стыдливость, спальное отделение каждой семьи завешивается в ночное время пологом.

Летние жилища⁴ называются у казаков балаганами {Балаган именуется на реке Камчатке ‘пем’, на Большой реке — ‘пеми’. — Прим. Стеллера.}. В них туземцы проживают в течение всего лета. У каждой семьи или каждого хозяина есть свой отдельный балаган, потому что сооружение этих построек сопряжено с меньшими трудностями, чем возведение зимнего жилья, да и тут не требуется ни освещения, ни топлива, если бы они вздумали и зимою жить отдельными семьями, то это потребовало бы больше и того и другого, а также больших затрат труда. Балаганы имеют вид круглых или четырехугольных строений, широких внизу, суживающихся кверху и напоминающих пирамиду, они покоятся на девяти или двенадцати столбах, скрепленных ремнями. Верхняя часть построек состоит обычно из одних жердей, на верхушке своей связанных и сплошь покрытых соломою. В них по две двери, одна из них обращена на юг, вторая — на север, причем та из них, со стороны которой дует ветер, закрывается. Эти балаганы построены настолько близко один к другому, что из одного из них можно по мосткам или перекинутым доскам перебираться в другой. В былые времена, когда в одной местности стояло по 100 и больше балаганов, можно было пройти с одного конца к другому по этим мосткам, как на улице. Но в то же время вследствие такой скученности там нередко происходят очень серьезные несчастные случаи, особенно при пожаре, так как эти балаганы состоят почти исключительно из соломы, то пламя распространяется с такою быстротою, что почти никто не успевает спастись, особенно если в селении много стариков и детей. Случается также, что эти ‘скворечники’ сбивает сильный ветер. Кому впервые приходится жить в таком балагане, тот чувствует головокружение, потому что строение, особенно при сильном ветре, постоянно раскачивается, подобно люльке.

Кроме жилья, балаганы служат также амбарами для хранения съестных припасов для людей и корма для собак. В острогах, имеющих население в 40—50 душ, можно найти от 60 до 80 балаганов, что придает этим поселениям, если смотреть на них издали, довольно внушительный вид, но вблизи в этом скоро приходится очень разочароваться. Балаганы являются на Камчатке, вследствие бывающих там густых туманов и сырости воздуха, неизбежною необходимостью жилья. Так как эти воздушные постройки со всех сторон пронизываемые ветрами, то хранящиеся в них припасы не так легко портятся. Наоборот, то, что в остроге хранится в построенных прямо на земле амбарах и ларях, через несколько месяцев настолько сыреет, что без постоянного обследования и просушки продуктов на вольном воздухе в конце концов все сгнивает. По-видимому, и столь многочисленные некогда лисицы, похищавшие все даже из жилищ, немало способствовали возведению таких кладовых на известной высоте. В то же время здесь встречаются такие собаки-артисты, которые умеют замечательно ловко взбираться на балаганы, на что я не мог в достаточной мере надивиться. В этом им, впрочем, препятствуют большие жерди, прикрепляемые им на шею как собакам, охраняющим овец. Другой недостаток балаганов в том, что иногда дети падают с них и убиваются насмерть или, по крайней мере, ломают себе руки и ноги, это случается очень часто.

Под балаганами туземцы сушат рыбу: там на нее действует воздух, но не сырость. Там же они сушат коренья, крапиву и другие травы, а также держат свои сани и другой инвентарь. К столбам балаганов они привязывают и своих собак, которым не требуется никакого помещения, кроме этого.

Так как рыбу приходится ловить в разных местах, то ительменам приходится всюду сооружать балаганы, а не амбары — за неимением крупного строительного леса. У каждого ительмена, постоянно проживающего в расположенном на реке остроге, тут же, в устье ее, стоят и свои балаганы для просушки под ними рыбы и хранения в них просушенной, пока ее, по завершении рыбной ловли, не перевезут в острог⁵.

Кроме таких летних и зимних жилищ, при каждом остроге, равно как на берегу моря, стоят еще соломенные шалаши, построенные непосредственно на земле. Тут варят корм для собак, а на берегу моря вываривают соль или топят жир. Там, где камчадалу приходится ночевать, он тотчас же сооружает себе из длинной и высокой травы шалаш, можно видеть очень часто повсюду на берегах рек и на торфяниках. Казаки называют такие шалашы барабарами, на Большой реке они именуются ‘коангеут’, на реке Камчатке — ‘папапар’, последнее слово казаки-насмешники и превратили в слово ‘барабара’. Вследствие того, что эти лжефилологи создают все новые и новые слова, возникает, в смысле originis gentium (происхождения племен), такое множество затруднений, что из созданного ими лабиринта очень трудно подчас выбраться.

Все эти остроги были до прихода русских всегда со всех сторон окружены частоколом или земляным валом, а также камнями с целью хотя бы некоторой защиты от нападения соседей. Но по своей неприступности такие остроги, конечно, не заслуживают названия укреплений, как и русские остроги на Камчатке. Последние состоят обычно из четырехугольника, обнесенного частоколом из ветхих и большею частью свалившихся или склоняющихся к падению стволов, так что вполне правильно применяется к ним изречение: ‘Если господь бог не охранит города, то и стража стережет его напрасно’. Эти сооружения представляют собою образчики ‘военного искусства’ местных народностей. Так, например, два человека могут справиться с 50 или 60 туземцами, если последние, по обыкновению, пребывают в своих подземных обиталищах. Один из осаждающих становится с топором или копьем в руке у входа в юрту, а другой у дымохода, и каждый из них бьет в голову всякого, пытающегося вылезть, или же сговаривается наверху, через дымовое отверстие, со всеми об условиях сдачи. Во время восстания на Аваче туземцев принудили немедленно сдаться при помощи нескольких гранат, брошенных через дымовое отверстие внутрь жилья и вызвавших там сильный переполох, то же самое произошло ив 1741 году на Утхолоке. Если же ительмены сговариваются убить проживающих у них казаков, то они удаляются от своего жилища, закрывают вход в дымовое отверстие, бросают внутрь юрты много дров и затем все это поджигают. Таким способом они неоднократно одолевали значительно превосходивших их численностью казаков. Подробнее об этом будет сказано дальше, когда будет речь о способах ведения ительменами войны. Здесь же я напомню только, что такие укрепления не имеют никакого значения, за исключением построенных на высоких утесах, впрочем, и там осажденных берут измором. В настоящее время туземцам запрещено возводить какие бы то ни было укрепления или жить на скалах, последнее, впрочем, имеет место лишь у некоторых коряков в окрестностях Караги и Олюторы, так как их до сих пор еще не удалось вполне покорить.

Если в точности перевести термин ‘острог’, то лучше всего будет называть остроги камчатскими деревнями. Число их в настоящее время легко определяется числом рек, впадающих в оба моря. По сохранившимся до сих пор ruderibus (развалинам) острогов без труда можно заключить, насколько они были некогда многочисленны и насколько силен был своей численностью весь народ⁶. По Большой реке, на расстоянии 40 верст выше Апачинского острога, по обоим берегам тянулись вплоть до устья реки жилища туземцев, что по прямой линии составляет дистанцию в 40 верст. Далее отсюда и до Большерецкого озера, из которого вытекает упомянутая река, было расположено от 30 до 40 густонаселенных острогов. По берегам тех рек, где были когда-то жилища туземцев, встречается в земле такое множество ям и дыр, что летом тут и шагу сделать нельзя без риска провалиться. И до сих пор еще на торфяниках часто попадаются человеческие кости и черепа, подобно тому, как в других местах попадаются полевые камни: туземцы никогда не хоронили раньше своих покойников, а просто выбрасывали трупы, причем у большинства зубы были извлечены казаками.

Так как ительмены считались все в родстве между собою, то они проводили всю зиму в многолюдных ‘вечеринках’, чтобы съесть все заготовленные ими запасы. В начале зимы в гости отправлялись вверх по реке туземцы, жившие у ее устья, а начиная с марта жители мест, близких к истокам, в свою очередь, надолго отправлялись вниз по реке в гости, пока они, не желая никого миновать, после двухмесячного путешествия не добирались наконец до моря — как раз в то время, когда оттуда начинала подниматься в реки рыба. И до сих пор они еще не могут вспомнить без обильных слез об этом прежнем привольном житье-бытье. Горечь об утрате былых удовольствий окончательно исчезнет только тогда, когда еще остающиеся в живых старики и ‘историки’, жившие раньше прибытия русских в край, закроют глаза навеки, впрочем, таких осталось уже очень мало.

В настоящее время по всей Большой реке сохранились только три острога: на источниках находится Начикинский острог, население которого состоит из двух стариков и трех молодых парней, их сыновей. В Апаче живут 16 мужчин. В Кучиницком остроге, где живет мой крестник Алексей Стеллер, есть 7 человек, итого 25 душ, обитающих на пространстве в 140 верст. Во время присоединения страны численность большерецких ительменов превышала 800 человек, так что теперь налицо только одна тридцатая часть их. На основании этих данных можно без особого труда вывести заключение о том, насколько многочисленным было некогда насе ление Камчатки и каково оно сейчас, когда во всей стране осталось не свыше 3 000 человек, платящих ясак, или подать, камчатским острогам. Впрочем, по податным спискам никоим образом нельзя судить о численности местного населения, потому что казакам, за многочисленностью туземцев, не удавалось так точно подсчитывать их, как теперь, и еще потому, что при внесении ясака по крайней мере третья часть ительменов от него уклонялась. В окрестностях Олюторы, Караги и острова Карага и до сих пор нет возможности собрать полагающийся ясак: туземцы укрывают друг друга и платят по собственному усмотрению столько, сколько им самим угодно.

Двадцать первая глава

О ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ПРИСОЕДИНЕНИИ КАМЧАТКИ

Достойно сожаления, что в архивах Камчатского приказа не найти ни малейших указаний на все то, что касается присоединения страны и способов покорения столь многочисленного народа, равным образом не найти там и описания всего тогда происшедшего, а именно: каким образом были взяты одно за другим разные селения и какие от поры до времени происходили там восстания и столкновения. Сохранившиеся доселе документы, особенно находящиеся в Большерецком остроге, написаны, за отсутствием бумаги, на березовой коре китайскою тушью. Хранились они безо всякого присмотра в сырых амбарах и поэтому отчасти сгнили, отчасти совершенно потускнели и стали неудобочитаемыми. Уже много лет тому назад это зло оказалось непоправимым. Несмотря на это, несколько лет назад сюда было направлено из Якутска специальное лицо с поручением изъять местный архив изо всех острогов и доставить его в Якутск, но и этому лицу пришлось безрезультатно вернуться. Поэтому в нашем распоряжении есть только то, что удалось собрать на основании сообщений старых, заслуживающих доверия людей и что из этого материала путем усердного и неоднократно повторявшегося опроса разных лиц в разное время и в разных местах можно было признать более или менее достоверным.

Достоверно известно только то, что Камчатка была открыта прибывшими с материка якутскими и анадырскими казаками. Впрочем, произошло два различных и необычайных события, в силу которых первое открытие Камчатки со стороны материка можно, пожалуй, оспаривать:

1) При присоединении страны узнали от камчадалов, что и раньше у них были люди, явившиеся на судне из-за моря, прочно у них поселившиеся, вступившие с ними в браки и весьма мирно с ними ужившиеся. Был туземцам знаком некий человек по имени Федор, известный под кличкою Федька. И до сей поры имя его сохранилось за небольшой речкою, впадающей в реку Камчатку. Остается вопрос: откуда явился этот Федька? Не проехал ли он на каком-либо коче из Колымы мимо Чукотского мыса и не прибыл ли он сюда? В известной степени последнее предположение находит подтверждение в другом известии, а именно: чукчи рассказывают, что на материке, на востоке, напротив Чукотского мыса, живет народ, совершенно похожий на русских и соблюдающий все русские обычаи, народ, который имеет, например, русские ‘кутоки’, или скрипки, на которых он играет, народ, который пляшет, как русские. Рассказывали также, что эти люди отличаются большою физическою силою и отпускают себе длинные бороды. Сам я, после продолжительных поисков и расспросов, добыл через одного чукчу одно из блюд этого народа, которое я и пересылаю в Кунсткамеру. Оно выложено костью и в виде украшения обито железными гвоздями, похожими на гвозди русского производства. Это обстоятельство вызвало во мне сильное недоумение, так как сами чукчи не имеют ни малейшего представления ни о железе, ни о руде и ее выплавке. Да и прочие американские жители, которых мне довелось видеть на мысе Св. Ильи и на Шумагином острове, тоже не знали железа. Возможно, что некоторые кочи, которых считали без вести пропавшими или погибшими в море, были отнесены противными ветрами к берегам Америки, где они для своих надобностей разыскали железную руду, выплавили ее и добытое таким образом железо употребили для своих поделок. Быть может, некоторым из этих людей посчастливилось действительно попасть на Камчатку.

2) На Тигиле туземцы также рассказывают, что до прибытия на Камчатку русских последние до того уже бывали у них. Местные жители рассказывают, что примерно лет за десять до присоединения края в реку Тигиль вошло судно с русскими и пробыло у них более года, эти русские убивали из ружей всевозможных животных и тем самым вызвали у туземного населения такой страх и снискали у него такое уважение, что оно сочло их непохожими на себя людьми. А так как пришельцы стали развратничать с их дочерьми, которые были этим очень довольны, то из-за этого получились взаимная ревность и ссоры, во время которых они перекололи друг друга ножами. Увидев это, местные жители сговорились умертвить пришельцев, что они коварным образом в ночное время, когда те спали, и привели в исполнение. Невероятно, чтобы упомянутое судно вышло из Колымы, правдоподобнее, что оно вышло из Пенжины. Лет 20—25 тому назад казаки неоднократно отправлялись на байдарах из Анадыря к Большой реке следующим путем: из Анадыря они проезжали на нартах до истоков Пенжины, где строили большие байдары, в которых спускались по Пенжине и по другим рекам вплоть до Большой реки. Считаю я также возможным, что эти люди выходили водным путем из Анадырска с целью исследования земель на западе: о восточной же части полуострова они еще задолго до присоединения имели сведения от коряков.

Я приложу все мои старания, чтобы проверить эти сведения в Нижнем остроге и в Анадырске, чтобы выяснить их достоверность.

Нижний острог и Камчатка были заняты и заселены первыми, да и казаки предварительно получили благоприятные сведения, а также переводчиков из числа коряков. От реки Камчатки казаки, в составе всего только 17 человек, поплыли в байдарах в Кроноку, а оттуда двинулись сухим путем к реке Верхней. В те времена жил в том месте, где ныне находится Верхний острог, могущественный ительмен по имени Ивар Асидам, которому все до самой Большой реки было покорно. Этот человек, к моему величайшему сожалению, умер в 1741 году, а мне так хотелось повидаться и поговорить с ним. Он послал к Большой реке своих людей и велел нескольким прибывшим морским путем казакам явиться к нему. При посредстве корякской переводчицы он спросил их, что им нужно, откуда и зачем они прибыли. Казаки ответили, что они явились от великого и могущественного владыки, которому подвластна вся земля, и что ему, ительмену, надлежит платить им ежегодно ясак или дарить соболей за то, что они, казаки, будут проживать на его земле. Очень удивившись, что пришельцы будут проживать не в своей стране, а в чужой и что они прибыли из страны, о которой ительмены никогда ничего не слыхали, Ивар созвал совет. На этом совете он заявил, что раз эти сильные, высокие и храбрые люди, числом четыре, осмелились появиться среди такой большой толпы народа и столь смело потребовали ясака для своего повелителя, то ему, Асидаму, этот иноземный народ представляется весьма могущественным и притом очень умным, это можно усмотреть по одежде чужеземцев и по их железным инструментам. А так как эти люди привезли ительменам всевозможного рода полезный железный товар и требуют за него только лисьи и собольи меха, он считал бы необходимым не только не причинять им никакого вреда, но согласиться, в силу обилия у них, ительменов, зверья, на их предложение и из-за подобных пустяков не превращать этих людей в своих врагов: ведь если их убить, то явятся более значительные отряды их, которые пожелают отомстить за своих братьев. Вдобавок, закончил он свою речь, он принял во внимание также мужество и силу русских сравнительно с соответственными качествами камчадалов. И вот когда русских снова допустили к нему, им вынесли гораздо больше собольих шкурок, чем они рассчитывали, тогда русские, в свою очередь, одарили ительменов ножами. Упомянутый Ивар пользовался этим своим первым ножом, в память о рассказаном событии, почти до конца своей жизни. Затем русских с их соболями отправили со строгим запретом причинять им какой-либо вред под конвоем к Большой реке и отпустили там с любезным указанием, что они поступят очень хорошо, если больше сюда не вернутся.

Большерецкий острог был построен еще в прошлом веке и находился уже в довольно цветущем состоянии к прибытию из Якутска Владимира Атласова, который больше хвастал своими героическими подвигами, чем совершал их в действительности. Он один только и вернулся с Камчатки в Якутск, а оттуда прибыл в Москву с большою награбленною добычею и нечестными путями добытым добром. За ним вслед сюда прибыло много других чужеземцев, дети которых, однако, занимаются ныне в Якутске нищенством или вынуждены перебиваться с хлеба на воду.

Я нарочно составил список таких вороватых правителей-нехристей, которые в короткий срок сколотили себе здесь всякою неправдою большие капиталы, но при подробных расспросах своих не нашел среди них ни одного, чьи потомки порадовались бы этому богатству. Если подобное обстоятельство и не окажется предупреждением провидения христианину в здешних местах, то пусть оно послужит полудураку, еще сохранившему половину здравого смысла, не ослепляться своею безнаказанностью за дальностью расстояния, но удовольствоваться получаемым жалованьем и никому не причинять насилия и несправедливости.

Между тем, мирные отношения между казаками и ительменами продолжались только до той поры, когда была завершена постройка острога. После этого пришельцы направились к ближайшим острогам и стали там грабить и насильно похищать все, что им не понравилось. У мужей они отнимали жен и детей, а сыновей их брали себе в услужение, равным образом забирали они нарты и собак для своей личной надобности и похищали соболей, лисиц и запасы из балаганов. Затем они уговаривали население ближайшей к разгромленному острогу местности напасть на последний и окончательно разорить его, не оставя там в живых ни одной души.

Так как казаки всегда хитро поддерживали дружеские отношения с некоторыми продувными ительменами, то через них и через туземных девушек, которых они целыми толпами принуждали к разврату {Через них с самого начала (и до сих пор еще) раскрывались все заговоры, потому что женщинам свойственно любить больше иноземцев, чем своих земляков. — Прим. Стеллера.}, они всегда заблаговременно узнавали о всех замышлявшихся соседними ительменами враждебных против них действиях и принимали против них соответствующие меры защиты. Нельзя достаточно надивиться на храбрость и редкую изворотливость этих казаков, составлявших лишь горсть людей, в большинстве случаев либо искателей приключений, либо бежавших от правосудия, либо сосланных сюда из России за совершение всевозможных неблаговидных дел, для которых эти люди были самым подходящим элементом.

Ительмены в первый раз явились сюда по суше, и притом в таком количестве, что их нельзя было даже сосчитать, и стали хвастать, что они закидают казаков шапками и истребят их, но казаки, которых было всего приблизительно человек 70, ринулись им навстречу из острога и сразу же прогнали их, перебив при этом столько ительменов, сколько это было возможно. В другой раз туземцы прибыли в лодках по Большой реке, притом тоже в таком числе, что у казаков душа ушла в пятки. Тем не менее, казаки искусно распределили свои силы по речным протокам, воспрепятствовав таким способом ительменам поддерживать связь друг с другом. Благодаря этому большая часть туземцев, избегнувших пуль и копий, утонула в реке. Так была одержана вторая победа.

Взятые тогда в плен туземцы были безжалостно забиты насмерть ремнями и дубинами, некоторых туземцев раздели догола, без различия возраста, вымазали все тело вонючею рыбою и бросили их живыми на растерзание голодным псам.

Когда казаки увидели, что этот народ слишком все же многочислен и что им в конце концов невозможно будет ни справиться с ним, ни прочно осесть среди него, они стали, сильнейшим образом обижая туземцев, подавать последним повод к началу неприязненных действий, а затем начали убивать всех попадавшихся им под руку стариков и взрослых мужчин, а жен и детей их обращать в рабство, имуществом же их они овладевали как добычей. Таким образом, они в течение 40 лет низвели численность туземцев до одной двенадцатой или пятнадцатой части первоначального их количества. А так как, кроме того, туземцы и сами враждовали между собою, то казаки, воспользовавшись этим обстоятельством, стали оказывать одной партии поддержку против другой и, наконец, ослабив их еще больше, окончательно покорили их.

Можно предполагать, что с самого же начала и по сей день Камчаткою удалось бы овладеть безо всяких волнений и кровопролития, если бы завоеватели обошлись по-христиански, разумно и человечно с этими покладистыми людьми. Между тем, туземцам пришлось испытать страшные преследования и притеснения, из которых я приведу несколько случаев, дабы уяснить, из-за чего возникло это множество бунтов, кто был их зачинщиком и как можно было бы и возможно еще и сейчас предотвратить это отчасти до сих пор существующее зло и окончательную гибель этого народа.

1) С самого начала казаки вступили с туземцами в договорные отношения, и ительмены, признав ясак, ежегодно выплачивали его безропотно. После этого казаки внесли имена туземцев в особую податную книгу и затем, к величайшему изумлению последних, усмотревших в этом колдовство, стали вычитывать имена плательщиков. Оказалось, что они не пощадили даже маленьких детей, обложив и их совершенно противозаконно ясаком.

2) Вместо того, чтобы с каждого человека взимать по одной собольей шкурке, казаки брали их по четыре. Они называли этот побор ‘беляком’ и ‘чещиной’. Эти названия были придуманы якутскими кровопийцами, и якуты, вопреки множеству указов, до сих пор еще, особенно живущие в отдаленных местностях, испытывают такое кровопускание. ‘Беляком’ якобы называется дар белому царю, или императору, согласно старинному сибирскому стилю, ‘чещиной’ же — подарок ‘за честь’ казне. Последняя, впрочем, никогда свыше одного соболя с души не получала: остальные расходились по рукам приказчиков, сборщиков ясака {Сборщика ясака сопровождал в качестве телохранителей, оберегавших его жизнь, отряд в 15—20 человек, причем каждый из этих последних покупал себе за 40 соболей назначение на эту должность у приказчика, и можно только удивляться, каким образом беднякам-туземцам удавалось справиться с такими поборами. — Прим. Стеллера.}, писарей, переводчиков и целовальников. Однако этим дело не ограничивалось: представляемые лисицы и соболя браковались под предлогом негодности для принятия их в казну, а четыре соболя превращались в восемь или, при случае, в десять. Когда, наконец, вопрос о ясаке удавалось уладить, сборщик дарил плательщику собаку или золотник табаку, нож или что-либо в этом роде, настойчиво требуя за эти вещи столько соболей и лисиц, сколько ему приходило в голову. Если же шкурки не оказывались на месте немедленно, бедняков ругали и безжалостно били. Предлагаемый подарок, который казаки навязывали туземцам, обратно не принимали. Взамен его у туземцев отнимали и превращали в рабов и рабынь их жен и детей, с которыми в их жилищах они вступали в половую связь, чтобы несколько приручить их, воспрепятствовать их бегству и предотвратить самоубийства. Кроме того, тайон (староста) должен был отдавать решительно все свои пищевые запасы и вдобавок лично сопровождать подводы, увозившие его добро.

3) По окончании указанного сбора приказчики посылали своих collectores (сборщиков), которым поручали взыскать с каждого туземца определенное количество следущего:

а) вяленой рыбы,

б) сладкой травы для выгонки водки,

в) кипрея для варки кваса,

г) тюленьего жира,

д) тюленьих или медвежьих шкур,

е) разных сортов ягоды,

ж) кедровых орехов,

з) бараньего, или мусимонового¹ сала.

Все это туземцы должны были доставлять на своих собаках в острог за 400 или 500 верст.

Приказчик в остроге торговал вообще всем, что только было в камчатском хозяйстве, и на вырученные деньги содержал толпы своих рабочих.

4) Приказчика сменяли казаки и забирали все, что еще оставалось после него.

5) Ко всему этому присоединялась губившая Сибирь задолженность. Казаки и казачьи дети забирали у купцов товар и развозили его зимою по ительменским юртам, причем некоторые туземцы брали товар добровольно, другим же его навязывали насильно. За товар казаки назначали безбожную плату, например: за золотник табаку — лисью шкуру, за нож — двух соболей и т. д. Если туземцы к моменту прибытия казака не погашали своего долга, последний удваивался, а если он уплачивал его частично и хотя бы с самым незначительным опозданием, первоначальная сумма долга взыскивалась вторично, это удвоение долга происходило ежегодно, и таким образом два соболя превращались в конце концов в 10, 12 и даже более, поэтому туземцу часто приходилось платить всю свою жизнь за какой-нибудь нож, за долг казак, если он хотел, брал себе в рабство жену, дочь или сына должника. Ныне, правда, этого уже нет. Играя в карты {В былые времена казаки жили на Камчатке так широко, что ставили по 10—20 лисиц или соболей на одну карту. Шкурки сваливались в кабаке двумя кучами, и к ним приставляли особого человека, в обязанность которого входило перекидывать шкурки из одной кучи в другую по мере выигрыша или проигрыша хозяина. Если же казакам во время картежной игры становилось слишком жарко, то один из выигравших брал 10 соболей и передавал другому с просьбой открыть для свежего воздуха дымовое отверстие. Еще в мое время один казак не постеснялся ответить другому плевком в лицо на предложение за 5 рублей постоять за него два часа в карауле. — Прим. Стеллера.}, казаки в случае проигрыша расплачивались с партнером долговыми обязательствами туземцев, и получивший такое обязательство обнаруживал при взыскании долга еще большую безжалостность. Если казак узнавал о задолженности ительмена другому казаку, то он не стеснялся требовать уплаты от имени своего товарища. Но, даже уплатив свой долг другому казаку, ительмен часто бывал вынужден снова удовлетворить своего настоящего заимодавца.

6) Проиграв и пропив все свое имущество, казак в первое время после присоединения брал ружье, копье и отправлялся воевать на свой собственный риск и страх. Явившись в острог, он договаривался с 50 или 60 обитателями, что он удалится, если те дадут ему то, что он потребовал. Тем не менее, даже в том случае, если сговор и скоро состоялся, казак все же сгонял целую толпу ‘иезирров’, по здешнему выражению, то есть мальчиков и девочек, в острог и немедленно отправлялся с ними в кабак, чтобы там проиграть их. Нуждаясь в соболях или деньгах, некоторые казаки, захватив с собою кандалы или цепи из Приказа, направлялись с ними в какой-нибудь острог. По прибытии туда они только позванивали цепями над дымовою дырою той или иной юрты, и немедленно все обитатели этих юрт вылезали наружу для осмотра и выкупа. Если же кто-нибудь из туземцев возмущался поведением казаков и оказывал им сопротивление, то насильники подвергали его таким побоям, что и прочие ительмены, вне себя от злобы и ярости, скопом набрасывались на казаков и убивали их. Такой поступок считался изменой, и весь казачий состав острога нападал тогда на туземцев, губив многих из них, оставшееся имущество делили между собою.

7) У каждого казака было по меньшей мере 15—20 рабов, а у некоторых даже от 50 до 60. Этих рабов они проигрывали в кабаке в карты, и случалось, что рабыня в течение одного вечера переходила к трем или четырем хозяевам, причем каждый, кто выигрывал, ее насиловал. Таких рабынь казаки выменивали также на собак. Несчастные рабы должны были исполнять всякую работу, и ни один казак решительно не ударял пальцем о палец, а только играл в карты, пьянствовал, объезжал от поры до времени свой округ для сбора долгов или шел на войну. Ни приказчик и никто другой не заступался за бедных туземцев, сколько бы они ни жаловались, а в свою очередь вел свою линию.

Население ближайших острогов казаки облагали постоянной барщиной, и туземцам приходилось в лучшее время года пренебрегать интересами и нуждами своей собственной семьи. Зимою же всякий казак брал у них сколько хотел подвод и людей для своего конвоя.

9) Дети казаков, именуемые в этих местах ‘вашинками’, или молодыми оленьими самками, так как они родились от матерей-ительменок, но державшие сторону отцов своих — казаков, поступали еще хуже казаков, ибо знали язык туземцев и обладали, таким образом, ключом к раскрытию всех местных секретов. Если ительмены начинали жаловаться, то эти дети так переводили их речь, что ительмен всегда оказывался виновным и заслуживал наказания. Во времена последнего расследования они таким образом неоднократно обманывали и следователя Мерлина. Тут первым делом переводчик наступал на обвиняемого и сговаривался с ним о неправильном переводе показаний.

Казаки со всеми своими семьями сидели у этих бедняков в течение зимы на шее и поедали у них все заготовленные ими припасы, совершенно не соблюдая никакой экономии и опираясь исключительно на ложь и обман, грабеж и воровство.

Если будет решено улучшить положение туземцев, то придется прежде всего обратить сугубое внимание на этих злодеев и насильственными мерами принудить их сменить свое тунеядство на более упорядоченный образ жизни.

10) Когда какой-либо казак приближается к острогу и собаки лаем возвещают о прибытии чужого человека, на всех ительменов нападает страх, некоторые начинают убирать свои жилища, другие прячут свои лучшие вещи, девушки скрываются, мужчины же выбегают из юрт, чтобы приветствовать казака. И едва последний сойдет с саней, как уже отдает с громкими угрозами приказания, требуя хорошенько накормить его собак и зорко стеречь его сани. Войдя в жилище, он садится на приготовленное для него место, и тогда туземцы снимают с него сапоги и портянки, развешивают, как и его платье, для просушки над очагом, чинят его обувь, чулки и одежду, делают они это безо всякого к тому приглашения и внимательно следят за тем, чтобы не оставалось незачиненной ни одной дырочки, опасаясь в противном случае подвергнуться за это брани и побоям. Затем казак начинает командовать: подай ему то-то и то-то, свари того или другого. Ительмены все это послушно и молча исполняют, не решаясь проронить ни одного слова, разве что казак обратится к ним с каким-либо вопросом. Лучшую свою пищу они отдают казаку, сами же жуют скромно, сидя по своим углам, рыбью икру с ивовой корою. Если казак чувствует себя недостаточно ублаготворенным, он вскакивает с места, начинает ругать ительменов изменниками и мошенниками и хватается за дубинку.

Хотя за последние несколько лет такие крупные обиды и прекратились, и камчадалы, пока здесь пребывают гости из России, стали испытывать некоторое облегчение и приободрились, все же следует опасаться, как бы потом не наступили времена похуже прежних. Помочь этому положению сможет только присылка сюда честного начальника, который не зависел бы ни от Якутска, ни от Охотска.

Из всего вышеизложенного и на основании указанных притеснений нетрудно понять, отчего и почему тут происходили многочисленные бунты и кто был их зачинщиком. Несомненно, что ительмены всегда и во всех случаях были вынуждены бунтовать. Впрочем, в настоящее время жизнь и условия существования ительменов стали сноснее прежнего, и былому необузданному своеволию казаков положен некоторый предел путем издания высочайших и всемилостивейших приказов и присылкою сюда некоторых inquisitores (следователей), и все же не приходится рассчитывать на то, что это поможет улучшению жизни на Камчатке, пока страной не будет управлять законность в лице исполнителя высочайших повелений. До тех же пор, пока сюда будут, по разным соображениям, присылать людей из Якутска, нет никакой надежды на быстрое оказание действительной помощи как стране, так и туземному населению.

Вместо прежних рабов у казаков работают теперь их крестники и крестницы. Так как ныне ‘чещина’ запрещена, то якутские собиратели ясака придумали новый побор, который для туземцев еще тягостнее самого ясака и идет исключительно в карманы ясачников. Начальники объезжают каждую зиму все остроги и, взыскивая указанные им сборы, тайком отсылают их к себе домой. Духовенство требует за одно венчание, крещение и похороны таких сумм, в какие раньше обходился весь ясак. Вместо иезирров и рабов камчадалу теперь приходится работать за три-четыре рубля по два-три года, и нет никого, кто оградил бы его от такого насилия. Подводы у туземцев забирает всяк, кому только не лень. Кому хочется побить камчадала, тот бьет его. Со времени присоединения страны из всех казаков, прибывших на Камчатку, не умерла естественной смертью и третья их часть: большинство было перебито, в чем я специально убедился при просмотре церковной книги, в которой находится полный список всех насильственно умерщвленных. Таким образом, в этих пустынных местах Россия из-за указанных беспорядков терпит столь же значительный урон в отношении представителей своей собственной народности, сколь значительна убыль ительменского населения.

Двадцать вторая глава

О СОСТОЯНИИ СТРАНЫ КАМЧАТКИ ДО ПРИСОЕДИНЕНИЯ

Несмотря на то, что на Камчатке не существовало верховного главы, облеченного исполнительною властью, и каждому ее жителю было дозволено жить по своему личному усмотрению, все же два момента, недоброжелательство и любострастие, явились причиною нарушения обоюдных мирных отношений, а это, в свою очередь, вследствие постоянных раздоров туземцев между собою, облегчило и вообще сделало возможным их покорение, само по себе отнюдь не легкое. Поводами к войнам и кровавым столкновениям на Камчатке служили женщины, затем желание разыгрывать роль владык и видеть в других людях своих батраков и, наконец, необузданное стремление к приобретению всевозможной домашней утвари и скарба. Чтобы быть в состоянии в случае необходимости в свою очередь оказывать сопротивление, туземцы охотно подчинялись наиболее старым, мужественным и умным из своих сородичей и, одержав под их руководством несколько побед, в такой же мере привязывались к своим вождям, в какой последние проникались решимостью воевать и впредь, богатая же добыча все больше и больше укрепляла их авторитет и положение властителей. Вследствие этого у этих народностей начинают проглядывать признаки того, что некоторые среди них уже подумывают о том, чтобы занять более высокое общественное положение и выступить в роли правителей. Это, в свою очередь, вызывает соревнование, которое приводит к такому среди них расколу, что вместо единовластия возникает множество равных по своим силам партий.

Первыми начали военные действия коряки, напав на Камчатку со стороны Тигиля и продвинувшись по западному краю полуострова вплоть до реки Ких. За ними под предводительством некоего Шандала, человека умного и храброго, поднялись шандальцы. И когда этот Шандал пожелал усилить свое могущество и получить мирным путем то, что в противном случае он поставил бы себе целью взять при помощи оружия, а именно известную дань девушками и мальчиками, то в результате произошел раскол жителей на два лагеря: один из них, просуществовавший вплоть до прибытия русских, занял местность у истоков реки Камчатки, другой же составился из населения окрестностей Кроноки вплоть до мыса Лопатка, в качестве приморских жителей и моряков они образовали одно обособленное целое. Наконец ительмены, жившие на пространстве от Голыгины до Кампаковой, отделились от тех туземцев, которые в большом числе жили около Курильского озера, на мысе Лопатка и на островах. Хотя последние по численности своей были и слабее прочих, они, однако, всех остальных превосходили силою, мужеством и умом и стали совершать набеги то на одну местность, то на другую, похищая девушек и мальчиков и уводя их в рабство {Пленных и рабов заставляли делать всякую черную домашнюю работу: таскать дрова, кормить собак, изготовлять каменные и костяные топоры, копья и ножи. Этот изнурительный труд обычно продолжался до самой смерти рабов. И только в случае добропорядочного поведения военнопленного его иногда отпускали, после двух-трехлетнего плена, обратно на родину. Ительмены и куши пользуются очень небольшими луками, короткими и плохими стрелами, к которым они орлиные перья не приклеивают, а привязывают веревочками. Наконечники этих стрел сделаны из горного хрусталя, кости или японского тростника и совершенно не опасны. Тем не менее, их очень боятся, так как концы их отравлены прилепленным к ним порошком из толченых корней растения Napelli (лютика), и, если в случае ранения не сразу высосать кровь из раны, такие стрелы вызывают быструю смерть, люди же, высосавшие кровь из раны, не погибают, но у них тотчас же распухает все лицо. — Прим. Стеллера.}. Так, например, нынешний тайон на первом острове Куприан происходит от камчадалки из Ичинского острога, который был разграблен еще при прибытии сюда русских. В силу этого островитяне считают жителей на реке Иче своими кровными родственниками после того как те и другие подпали под их владычество. Около Апалы есть несколько гор, получивших названия от разыгравшихся там битв. Курильцы оттого оказались непобедимыми, что все их нападения были неожиданными для их врагов: на своих байдарах они приплывали по морю, а затем вновь удалялись точно таким же образом к своим островам, куда бедные ительмены не могли добраться. Русским все эти раздоры между туземцами с самого начала оказались чрезвычайно выгодными: они охотно поддерживали поэтому одну партию против другой и, внушая всем большой страх, разоряли тех и других.

Оружие туземцев состояло из луков и стрел¹, а также костяных копий. В рукопашных схватках они пускали в ход деревянные дубины. Некоторые пользовались вместо дубин membra genitalia (детородными органами) моржей-самцов, представляющими чрезвычайно твердую и крепкую кость. Впрочем, до открытых рукопашных схваток дело у туземцев доходило редко, чаще всего они в ночное время тайком нападали друг на друга, причем имели целью больше быстрое ограбление врагов, а не их избиение. Застигнув последних в их подземных жилищах, нападающие требовали и брали себе решительно все, что им хотелось взять. Если же впоследствии туземцам приходилось вступать в стычки с русскими, то они сперва выпускали все свои стрелы, а затем, когда русские с копьями в руках бросались на них, они спасались бегством.

Большинство бунтов и мятежей туземцев сводилось к внезапным нападениям на русских и умерщвлению их во сне. Однако каждый раз русские узнавали об этом либо от девушек, либо вследствие того, что туземцы не решались действовать в одиночку, а всегда сговаривались выступать скопом, причем стремились, чтобы вся округа или весь народ единодушно примыкали к подобному предприятию. При таких обстоятельствах дело, конечно, никогда не могло долго оставаться в секрете. Туземцам только однажды удалось разрушить Нижний острог, да и то лишь потому, что казаки, чувствуя себя там в полной безопасности, не обратили внимания на неоднократно поступавшие к ним донесения и предупреждения.

Когда туземцы задумывают убить живущих среди них казаков (что они нередко и делали, особенно зимою, когда казаки частенько заезжали к ним с товарищами и при этом возмущали их своим грубым поведением и оскорблениями), они обычно поступают следующим образом: они достают решительно все свои съестные припасы и усердно потчуют ими казаков, чтобы усыпить в последних всякие подозрения. После этого женщины и дети постепенно начинают покидать жилище, мужчины же затем либо нападают на заснувших гостей и быстро расправляются с ними, либо, если у них для этого не хватает смелости, наглухо закрывают дымовое отверстие, заранее набив жилище дровами, поджигают их, и гости, конечно, гибнут от огня и дыма {Порою туземцы проявляли такое озлобление, что даже не щадили при этом собственных жен и детей и сжигали их вместе с казаками в своих подземных жилищах. Делали они это с целью усыпить подозрительность казаков, которые могли бы насторожиться, заметив, что туземцы выпускают из своих жилищ жен и детей. Такой случай произошел около Кампаковой в 1730 году, во время вспыхнувшего там большого мятежа. — Прим. Стеллера.}.

Впрочем, казаки скоро изучили этот коварный прием и остерегались потом тем сильнее, чем обильнее их угощали. Если же казаки нападали на ительменские жилища внезапно или туземцы видели, что им невозможно отстоять свои укрепления, они зака*лывали сначала собственных жен и детей, а затем и самих себя или же поджигали свои жилища и все вместе заживо сгорали. При этом один из туземцев становился около выхода из юрты и поражал в голову всех, кто, боясь смерти, собирался убежать. Если же туземцам удавалось напасть на казаков и одолеть их, то каждый ительмен старался убить своего лучшего среди казаков приятеля, считая такой поступок проявлением дружбы: он предпочитал сам умертвить своего друга, чем предоставить сделать это другому, который мог бы подвергнуть его более мучительной смерти. Когда же я возражал ительменам, что никак не могу усмотреть в этом доказательство особой дружбы, они отвечали: ‘Если мой друг умрет от моей руки, он умрет легче и без страха, так как будет уверен, что я сразу поражу его в надлежащее место’.

Двадцать третья глава

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ИТЕЛЬМЕНОВ

Что касается происхождения камчатского населения, то установить это тем труднее, чем меньше сами туземцы, за отсутствием у них всякой письменности или устных преданий, могут сообщить, от кого они произошли, какой судьбе подвергались от поры до времени, жили ли они раньше в других местах, вели ли с другим народом, кроме своего собственного или корякского, торговлю и поддерживали ли с ним какие-нибудь отношения. Поэтому в нашем распоряжении остаются, для некоторых исторического характера выводов, только их наклонности, внешность, нравы, названия, язык и одежда и сопоставление всего этого. Но и при таком способе мы быстро теряем всякую тень надежды на получение каких-либо достоверных исторических сведений, если принять во внимание, какое огромное влияние оказывают на склонности, внешность и нравы народа климат и характер пищи, обусловливаемые переменою места жительства, насколько климат обусловливает характер, покрой одежды и материал, из которого последняя сделана, равно как и те изменения, каким в течение ряда столетий подвергался самый язык даже у наиболее культурных народов, которые, впрочем, сохраняют и передают его по наследству не только устным путем, с помощью памяти, но и посредством письменности.

Якуты, которые принадлежат к татарской народности, судя по их языку, являющемуся одним из наречий языка крымского и нынешнего турецкого, решительно ничего не знали об ительменах, равно как не имели ни малейших сведений о самой стране Камчатке. Поэтому в окрестностях Колымы я особенно займусь этим вопросом и соберу на этот счет самые серьезные сведения.

Тунгусам, обиталища которых отделяются на западе от ительменских только вклинившимися между ними коряками и которые до прибытия сюда русских совершали частые набеги на эту страну вплоть до Пенжинского моря, также ничего о них как будто неизвестно. Коряки же, соседи ительменов, упоминают о них только как о таком сорте людей, которые отличаются от них лишь обычаем обитать в подземных жилищах, и называют их ‘намалан’¹. Удивительнее всего то, что народности, занимающие расположенные между Чукотским носом и материком Америки острова и говорящие на корякском языке, точно осведомлены о расположении страны Камчатки около реки Камчатки, равно как о местоположении Америки напротив последней. Когда геодезист Гвоздев во главе отряда казаков-добровольцев по приказанию подполковника Мерлина отправился туда на судне, бросил якорь перед островом и вступил с местными жителями в переговоры и торговые сношения, один островитянин заявил ему: ‘Зачем вы приехали сюда, к нам? Нам известно, что вы люди жестокие и сильные и желаете раздобыть лисиц. Но у нас вы их найдете мало. Если же вы направляетесь в большую страну {Еще одно, притом более подробное, сообщение о материке Америки и о лежащих там в промежутке островах на одной широте с Чукотским носом и напротив него мне удалось получить от бежавшего из чукотского плена коряка. Этот человек сообщил мне, что из-за своего плохого поведения чукчи уже давно не осмеливаются появляться на Американском материке и что они торгуют на островах, вплоть до крайнего острова, который расположен между материком и Чукотскими островами. На том крайнем острове живет особый народ, играющий роль посредников между американцами и чукчами и называемый у русских зубатками из-за длинных костяных палочек, которые они в виде украшения втыкают в концы верхней губы². В битве чукчей с людьми майора Павлоцкого таких туземцев было убито двое. Среди американцев якобы живет народ, совершенно тождественный с русскими по фигуре, нравам и обычаям, анадырские казаки того мнения, что это потомки лиц, в кочах выехавших с Лены и пропавших затем без вести. Весьма правдоподобно, что их плохие суда были выброшены штормом на сушу, и местное население принудило их здесь остаться. То американское блюдо, которое я купил для Кунсткамеры, является изделием этих людей.

Замечательно, что все жители Камчатки, обитающие на пространстве между Тигилем до мыса Лопатка и оттуда дальше на протяжении до 100 верст по верховьям реки Камчатки, несмотря на наличие у них множества весьма различных наречий, единодушно именуют себя ительменами, или ‘ительмелахч’, считают себя единым народом и постоянно заявляют об этом³. Помимо этого их признания данный факт подтверждается также всем характером их жизни и быта, равно как их телосложением.

‘Итель’⁴ называется на шандальском языке та мягкая трава⁵, которая именуется на Большой реке ‘эхей’ и которою туземцы пользуются для множества вещей⁶. Язык же или наречие, которому принадлежит это слово, в настоящее время почти совершенно исчез и употребляется лишь немногими стариками и сильно отличается от нижнешандальского, общераспространенного в стране языка. Вышеприведенное слово можно бы перевести словами ‘соломенные люди’, потому что они отчасти пользуются указанным растением для изготовления своей одежды. — Прим. Стеллера.}, где водится очень много лисиц, то вы избрали неправильный путь. Мы проезжаем туда на байдарах за один день, вам же из-за крупных размеров вашего судна нигде не пристать там к берегу, потому что море во время отлива находится там на таком далеком расстоянии от берега, что суши не видать, берег совершенно мелеет, и вы очутитесь на сухом месте. Между тем, напротив вашей страны, там, где она суживается (здесь говоривший, несомненно, имел в виду Камчатский нос), очень близко расположена большая страна, такая же узкая и длинная’. Нам лично пришлось в этом убедиться собственными глазами с острова Беринга. А что первое обстоятельство, а именно обмеление моря и большой спад воды между указанным островом и материком, соответствует действительности, казаки узнали после двухчасового плавания, внезапно заметив, как изменился цвет воды и как брошенный лот указал на 4-футовую глубину, хотя из-за постоянных туманов им не удавалось увидеть сушу. Тем не менее, они повернули обратно, так как, к тому же, в судне их обнаружилась течь. Время покажет, какое правильное заключение можно было бы вывести из этих приливов и отливов на широте 66® в северовосточном углу между Америкой и Азией и что можно сказать о строении неизвестной в здешних местах земли. Однако из приведенного сообщения я отнюдь не склонен заключить, что ительмены были выходцами из Америки. Напротив, более вероятным мне представляется как раз противоположное мнение насчет если не ительменов, то, во всяком случае, коряков, представляющих вместе с чукчами один народ и являющихся обитателями крайних пределов Северо-Восточной Азии⁷.

Что касается названия ‘ительмен’, то до сих пор, невзирая на все мои усердные старания, мне никак не удалось установить его значение и происхождение. Да я и не желаю разыгрывать роль критика в области неизвестного мне и неупорядоченного языка и не хочу повторять догадки многих и влиять на суждения более компетентных людей, чтобы тем самым не пресечь будущих исследований. У ительменов наблюдается в языке вообще тот недостаток, что у них мало или вовсе нет derivativa (производных слов), а есть лишь primitiva (основные слова), а то я мог бы сказать, что ‘ийэ’ значит ‘вода’, ‘тель’ обозначает по-персидски наречие ‘всегда’, а ‘мен’ — ‘люди’, так что получилось бы персидское слово ‘всегда водяные люди’, или ‘люди, всегда обитающие у воды, у моря’. При сопоставлении корякского и персидского языков слово ‘ительмен’ получает значение ‘человек-волк’ in oppositione (в противоположность) корякам, живущим разведением северных оленей, а не случайными даяниями моря и земли. Персидские элементы данного слова указывают на людей, некогда живших на Волге, то есть на скифов, или, согласно картинному заключению Страленберга⁸, немецких дворян (Edelmann). Представляю, однако, эти mixturas simplices (простые смеси) на усмотрение приходящих в бешенство от множественности языков филологов, чем они, не умея заняться лучшим, готовы себя самих вогнать в седьмой пот, а в других вызвать один лишь смех. Поэтому я и воздержусь от того, что narraverunt patres nos narrevimus omnes (рассказывали отцы наши и рассказывали все мы)⁹.

Одно, во всяком случае, достоверно — это то, что прибытие этих людей на Камчатку последовало еще несколько тысячелетий тому назад¹⁰, и я заключаю это на основании следующих соображений:

1) Им решительно ничего не известно насчет того, откуда, собственно, они явились, благодаря давности их поселения они пришли к выводу, будто Кутка высидел их здесь, так как им ясна абсурдность infiniti progressus (бесконечного развития).

2) До прибытия русских они не имели ни малейшего представления о существовании других народов, кроме своих соседей, коряков и чукчей, да, пожалуй, японцев — ‘зюземаннов’ и островитян — ‘куши’, которые раньше с ними торговали или случайно прибивались штормами к их берегам, произошло же это впервые лишь несколько лет тому назад.

3) Эти народы очень сильно размножились несмотря на то, что ежегодно много их погибало на охоте в снегах, от вьюг и от медведей, а также на войне, что немало их тонуло на море и в реках и что, наконец, подобно установившемуся у древних германцев обычаю, многие из них в самом нежном возрасте бросались родителями на произвол судьбы или же умирали от плохого ухода.

4) Они, должно быть, жили здесь в продолжение очень долгого времени, так как обнаруживают весьма большие знания по части явлений всех трех царств природы всей своей страны, что добывается лишь постепенно вследствие изучения и на основании случайного опыта. Но этому изучению они имеют возможность из за продолжительности зимы уделять только четыре месяца в году. При этом их к тому побуждает отнюдь не нужда, так как рыба у них есть в изобилии.

5) Их орудия и домашняя утварь отличаются от орудий и утвари всех других народов и таковы, что если бы, при отсутствий этих орудий и утвари, им пришлось разумно и целесообразно изобрести таковые, то, располагая имеющимся в их распоряжении материалом, но не имея образцов, они эти орудия при необходимости сделали бы именно такими, какими они являются сейчас, ибо это их простейшая форма.

6) Некоторые их изобретения, распространившиеся повсюду в стране, придуманы столь разумно и согласно местным потребностям и с учетом всяких встречающихся случайностей и устроены настолько по всем правилам механики, что их лучше не могли бы придумать ни Архимед, ни Христиан Вольф. Таковы, например, их нарты и езда на собаках.

7) Нравы этих людей очень несложны, пища их проста, причем она сводится к удовлетворению таких телесных потребностей, которые, по мнению человека, находящегося in statu naturali (в первобытном состоянии), являются главными и наиболее разумными. Они стремятся к состоянию удовлетворенности и, понимая таковую чисто физически, к сладострастию, ничего не считая ни позорным, ни греховным, разве только то, что им могло бы повредить. В противности этих народностей очень ясно обнаруживается, каким должен быть всякий живущий в состоянии естественной свободы человек, то есть не сдерживающий порывов своего темперамента, не заботящийся о развитии своих душевных качеств и не считающийся с нравственностью: такой человек ищет удовлетворения в чисто животных радостях внешних своих чувств. Люди эти стремятся хорошо поесть и попить, хорошо поспать, почаще менять свое местопребывание и общество окружающих их людей, чтобы не впадать в хандру. Люди эти ищут частых многообразных любовных объятий, предаются сладострастным мечтаниям, рассказывают о них и возбуждают таковые при помощи плясок, пения и заманчивых повествований, они избегают лишь того, что может причинить убыток, вред или огорчение, вполне сознательно закрывая глаза на все позорное и не считая постыдным то, что может доставить удовольствие, такие люди лишь постольку признают власть других людей над собой, поскольку это вызывается либо нуждою, либо возможностью самим принимать участие в удовольствиях и наслаждениях. При этом они не знают ни забот, ни труда, помышляя лишь о настоящем и необходимом, не заботясь о других и не стремясь к богатству, славе или почету. Вследствие этого им не известны ни почтительность, ни скупость, и у них остается одно только сладострастие с сопровождающими его чувствами страха, зависти и мстительности, если вследствие недостаточности своих собственных сил нельзя распуститься так, как им того хотелось бы, или если другие ставят тому преграды. Так отражается самый простой взгляд на жизнь повсюду на Камчатке, и это ниже будет подробнее показано мною на описании быта этого народа. Очень заблуждаются те лица, которые вместе с Шеффером, Олаем и Карданом в сочинении De varietato (‘О разнообразии’) считают эти народности или самоедов и лопарей более других добродетельными. Положение ignoti ot inutilis rei nulla cupido (никакого стремления к неведомому и бесполезному) опровергает это заблуждение культурных народов. Я не опьяню себя на Камчатке рейнвейном оттого, что не могу его здесь достать, и он меня только огорчил бы, я тут хожу в зипуне, без шпаги и без парика, которые здесь, в этой пустыне, излишни, и я собираю соболей, хотя никогда в Германии не был любителем их {На примере камчадалов может найти разрешение и выдвинутый богословами и моралистами вопрос, каким мы его находим сформулированным у Пуфендорфа, Тохштейттера, Вудея и других: an detur perfectas moralis vel num denture actions per se bonae vei maiae antecodentes ad legem (даруется ли человеку нравственное совершенство, и разве сниссылаются свыше сами по себе добрые или дурные поступки, предшествуя установлению закона)? Камчадалы хулят бога в тех случаях, когда убеждены, что он в чем-нибудь поступил неправильно, и считают позорным только то, что им убыточно и вредно. — Прим. Стеллера.}.

Те камчадалы, которые живут вблизи русских острогов и много общаются с русскими, теперь завели у себя русские копилки, собирая в них рубли, мне у некоторых из них доводилось видеть до тысячи рублей. Раньше же они не хотели даже прикасаться к деньгам и очень разумно заявляли: ‘Я готов продать тебе свои монеты’. На вопрос: ‘Почему?’ — ответ обычно гласил: ‘Хочу купить себе что-нибудь полезное и необходимое, вроде ножа или табаку’,

Так как для названных народностей не остается иной прародины, кроме Монголии¹¹, то из этого следует с несомненностью, что ительмены переселились в страну Камчатку еще задолго до распадения монархии великого Чингисхана и раньше возникновения отдельных народов, монгольского и тунгусского¹². Основанием для такого заключения служит то обстоятельство, что употребление железа и само железо, как и остальные металлы, остаются им неизвестными, тогда как монголам применение железа для выделки оружия и домашней утвари, а татарам — медь для изготовления ножей и кинжалов известны уже свыше 2 000 лет. Вероятно, в то время, когда в восточных частях Азии установилось правление суверенных государей, названные народности отступили дальше по морскому побережью к северу и востоку, пока не прибыли на Камчатку, к берегам Пенжинского моря. То же самое сделали лопари, остяки и самоеды при возникновении европейских государств. Припоминаю все то, что мне пришлось прочитать в описании посольства Кайзера в Китай, и то, что он приводит на основании китайских документов, а именно: каково было вначале государственное устройство в Китае и как сложился в древнейшие времена быт китайцев. Эти описания совпадают с тем, что в более близкое к нам время мы находим у камчадалов. Тем не менее, остается невозможным провести тут параллель в смысле хронологическом и вообще установить что-либо совершенно достоверное насчет ительменов. Впрочем, я рассуждаю так только на основании наличных данных и своей памяти, не располагая по этому вопросу ни единой книгой. Окончательное же суждение я предоставляю тем, в чьем распоряжении находится больше материалов. Если бы ительмены не были древнее тунгусов, то сюда непременно явились бы беглые и столь храбрые тунгусы. Между тем, им пришлось остановиться около Пенжинского моря, так как они нашли те местности уже занятыми столь многочисленным народом, против которого они, несмотря на все свое мужество, не осмелились выступить. Следовательно, упомянутая эмиграция ительменов должна была совершиться задолго до этого, раз ительмены к прибытию тунгусов уже столь размножились.

Что касается argumenta negativa (доказательств обратного порядка), а именно того, что эти народы происхождения неевропейского, то это подтверждается слишком большою их отдаленностью и тысячью затруднений при предполагаемом переселении их оттуда. Если допустить, что путь их лежал вдоль побережий Ледовитого океана или по Сибири, то все же невозможно установить, что ительмены отделились от татар и переселились за Амур: иначе они, несомненно, поселились бы на не заселенных якутами и тунгусами пустынных местах, где пищи было в изобилии. С другой же стороны, если бы они были изгнаны оттуда якутами, то также несомненно, что об этом в более близкие к нам времена у якутов сохранились бы об этом сведения, как это имело место с тунгусами, которых они при своем появлении на среднем течении Лены заставили отойти. Следовательно, для ительменов и коряков не остается иного пути, чем путь от Амура к побережьям и в окрестности Пенжинского моря.

Известно, что азиатские народы совершали переселения по трем причинам: 1) чтобы избегнуть подчинения чужой власти, 2) для отыскания лучших, в смысле добывания пищи, обиталищ и 3) по необходимости, когда другие племена изгоняли их. Ни одна из этих причин не подходит к предположению, что ительмены когда-либо жили по сю сторону Амура. Страны за Амуром, до прибытия в край русских, то есть примерно 150 лет тому назад, никогда не находились под чьею-либо властью. Что же, затем, касается нужды в средствах питания и недостатка свободных пространств, то из-за этого никогда не переселяется народ целиком, а эмигрирует только некоторая его часть. Якуты же, по собственному их признанию, нашли низовья реки Лены при своем прибытии туда необитаемыми.

От куши {Куси, или куши, были названы так ительменами вследствие особого характера их пляски, и слово это значит примерно ‘прыгающие’ или ‘пляшущие’. — Прим. Стеллера.}, или островитян, ительмены также отнюдь не могут вести свое происхождение, так как и нравами, и физическими свойствами островитяне сильно отличаются от них, как будет выяснено в особой главе.

Сами же куши начали впервые заселять острова, расположенные к северу от Японии, только после прибытия в Японию китайцев и установления там монархии.

Происхождение их от сюземаннов {‘Сюзе’ на всех ительменских наречиях означает ‘игла’. Ительмены мне определенно рассказывали, что японцы получили у них это название оттого, что первые привезли к ним железные иглы, тогда как раньше они изготовляли себе иглы из собольих косточек.

Если же сопоставить слово Zusammen со словом ‘ительмены’, то получается впечатление, что слово ‘мен’ означает ‘мужчина’. Аналогичное этому явление наблюдается и у других народов. Так, например, мы обычно именуем тирольцев, прибывающих на мою родину в качестве торговцев лимонами или полотном, лимонщиками или полотнянщиками (Citronenmanner und Leinwandmanner). Возможно, что слово ‘мен’ происходит из главного, основного языка татар и, следовательно, представляет солидное доказательство в пользу древности данного народа. ‘Менн’ означает и по-турецки, и по-татарски — ‘особь’, ‘индивид’ или ego (‘я’), в персидском же языке соответствует латинскому vir — ‘мужчина’. — Прим. Стеллера.}, или нынешних японцев, невозможно потому, что ительмены древнее их, что расстояние обиталищ ительменов от Японии, при отсутствии соответствующих кораблей, слишком велико, переезд же по морю на маленьких судах слишком опасен, хотя здесь и можно перебираться с одного острова на соседний, и что различия в телосложении, характере и образе жизни слишком значительны, чтобы тут могла идти речь о происхождении их друг от друга.

Что же касается argumenta affirmativa (доказательств положительного семейства), а именно того, что названные народности некогда обитали за пределами Китая, в степях Монголии, ниже Амура, что они при возникновении восточнотатарских государств постепенно отступали к побережьям Пенжинского моря, пока не добрались туда, и что, наконец, они когда-то составляли один с монголами народ, это я доказываю на основании веских соображений:

1) В их языке много слов, отличающихся монгольским или китайским genium (характером) и оканчивающихся на ‘онг’, ‘инг’, ‘анг’, ‘чин’, ‘цинг’, ‘кси’, ‘ксунг’ {Для подтверждения этой мысли я не только подвергну сравнению слова обоих языков, но укажу также на аналогии в склонениях и словопроизводстве. Монгольский язык отличается от всех прочих языков той особенностью, что в нем много primitiva (коренных слов). отчего этот язык так тяжеловесен и многоречив. — Прим. Стеллера.}¹³. Было бы, разумеется, слишком необоснованно требовать наличия множества целых слов и выражений, вполне совпадающих в их языке с языками монгольским и китайским, тем более, что и сам-то ительменский язык распадается в собственной стране ительменов на множество отличающихся друг от друга наречий. Здесь достаточно указания на самый характер языка, так, например, европеец, даже не зная того или иного языка, по звукам речи может определить, говорит ли кто-нибудь по-немецки, по-французски, по-итальянски или по-польски. Даже в самом различии отдельных слов есть доказательство, что упомянутое переселение ительменов произошло во времена незапамятные, в настоящее время между указанными языками сохранилась лишь тень их былого тождества, как мы это видим на примерах языков европейского и татарского, славянского и вендского или halorum (галлов) в Галле, в Саксонии.

2) Оба народа по сей день отличаются сходством телосложения, низким ростом, цветом кожи — коричневатым, черными волосами, скудостью бороды, плоским лицом, вдавленным носом, глубоко сидящими, маленькими глазами, короткими и редкими ресницами¹⁴, отвислым животом, оголенностью половых органов, медлительностью походки и неровностью ее, тонкими маленькими ногами и руками, небольшими membra genitalia (мужскими детородными органами), большими и широкими muliebria (влагалищами). Одинаковы у обоих народов также их робость, боязливость, хвастовство, пугливая покорность и упрямство, если с ними обходиться вежливо. Остальные их нравы не стоят большого внимания, так как вызваны свойствами климата страны и родом принимаемой пищи. Во всем этом наблюдается у ительменов общность с народами, обитающими в Монголии.

Что же касается вопроса, кем была заселена Америка, то в настоящее время уже больше нет надобности ссылаться на преадомиты или колонии, которые с незапамятных времен заселены выходцами из Африки. На широте 56® Камчатка отстоит от Америки на расстоянии немногим свыше 50 миль, и на этом пространстве расположено в отделяющем их друг от друга проливе множество островов. Около Чукотского носа расстояние между обеими частями света, пожалуй, наполовину меньше, и тут также находятся острова. Об этом мы давно узнали бы, если бы мужество и любознательность мореплавателей с их большими кораблями равнялась храбрости крикливых чукчей, в своих байдарах и лодках перебирающихся на веслах с одного материка на другой.

О том, что американцы¹⁵ — выходцы из Азии, в частности — потомки коряков, можно с некоторою достоверностью заключить из того, что мне стало ясно с первого же взгляда:

1) Так, например, американцы пользуются для поездок по морю точно такими же ладьями, какие мы нашли у коряков. Модель одной из них я высылаю.

2) Их сходство с коряками в фигуре, лице, волосах, громко-крикливом произношении слов и в одежде так велико, как велико сходство одного яйца с другим.

3) Их топоры, огнива, способы обработки сладкой травы и травы эхей являются совершенно камчатскими.

4) Их рубахи, изготовленные из китовых кишок, тождественны с чукотскими.

5) У них общее с чукчами украшение лица рыбьими костями. Головные уборы они носят одинаковые с коряками и камчадалами.

6) Манеру одаривать чужих людей в знак мира и дружбы орлиными и соколиными перьями американцы Новой Англии разделяют с жителями острова Шумагина, а последние — с курильцами на мысе Лопатка.

7) От чукчей я узнал, что живущие в глубине страны американцы держат стада северных оленей и являются пастухами, как и коряки, жители же приморской полосы и островов, подобно населению Камчатки, питаются рыбою и морским зверем.

Я не сомневаюсь, что мог бы найти полнейшее подтверждение моей мысли, если бы мне была предоставлена возможность поступить по моему желанию и провести несколько дней на материке в разговорах с местным населением. Однако этому воспротивилась nostalgia (тоска по родине) моряков.

Двадцать четвертая глава

О РЕЛИГИИ ИТЕЛЬМЕНОВ

Ительмены почитают много богов и верят, что эти боги прежде многим показывались и до сих пор еще иногда являются людям. Поэтому в их языке отсутствует слово ‘дух’ и у них нет самого понятия ни о духе, ни о разумном познании бога и божества. Между тем, среди своих выдуманных богов они, по-видимому, все-таки признают известное разделение по старшинству и наличие некоторых субординации. Величайший из богов — творец неба и земли, которого они единодушно называют Куткою или Кутгою. Они утверждают, что это он создал все и что от него все произошло. Не имея никакого другого представления о божестве и обычно присущих ему свойствах, кроме того, какое они сами составили себе о нем на основании неясного понимания его творения, и не связывая наблюдаемое на земле добро и зло с размышлением о промысле божьем, они считают себя гораздо умнее своего бога и не знают никого простоватее, безумнее и глупее своего Кутки. Насколько я знаю, такого дикого взгляда на бога нигде на всем земном шаре найти нельзя¹, и поэтому по всей справедливости ительменов можно назвать прирожденными богохульниками. В силу этого они считают его недостойным какого бы то ни было почитания, не просят его ни о чем, не благодарят его и не забавляются ничем в мире больше, чем своим творцом Куткою. Они говорят: ‘Если бы Кутка был умен и сообразителен, он сотворил бы мир гораздо лучшим, чем он есть, не наставил бы в нем столько высоких гор и недоступных скал, не натворил бы таких быстрых и мелководных рек, не вызывал бы до сих пор таких сильных и продолжительных бурь и дождей. Все это происходит от его глупости и неразумия’. Поэтому, взбираясь зимою на высокую гору или съезжая с нее, ительмены страшно ругают Кутку, то же самое и в такой же сильной степени происходит и тогда, когда они летом поднимаются в своих лодках по рекам или когда попадают либо на мелкие места, либо в полосу слишком быстрого течения.

Они думают, что Кутка был женат на женщине по имени Хахи, отличавшейся исключительным умом и недюжинною красотою. Благодаря своему уму она удержала Кутку от совершения многих глупостей, постоянно направляла его и часто с очевидностью убеждала его в его неразумии {Быть может, они пришли к этому заключению потому, что в своей собственной среде замечали, что ительменские девушки и женщины всегда превосходят мужчин умом и хитростью, почему и командуют своими мужьями, нося штаны и неизменно требуя себе со стороны мужчины постоянного уважения. — Прим. Стеллера.}. С этою Хахи Кутка, говорят, много лет прожил около самых крупных камчатских рек, и она рожала ему детей, от которых, в свою очередь, произошли они сами, ительмены {Рассказывают, будто на каждой реке он оставил по сыну и по дочери. Этим же ительмены объясняют происхождение множества местных наречий, различных на главных реках. — Прим. Стеллера.}. В то время как он наполнял Камчатку людьми, он, как и любой другой ительмен, содержал себя разнообразной повседневной работой… Так, ительмены исключительно от Кутки научились искусству строить юрты и ловле рыбы, зверей и птиц. Ко времени его пребывания на Камчатке они относят и следующие смешные и богохульные случившиеся с ним происшествия, о которых рассказывают, нисколько не задумываясь и не испытывая ни страха, ни душевного беспокойства.

Проживая по реке Камчатке, построив там себе юрту и народив детей, Кутка однажды услышал в своем жилище какой-то шум. Испугавшись, он вскочил с места и, выйдя наверх из жилья, стал озираться по сторонам. И вот, когда он вдали, на морском берегу, увидел нечто такое, чего он не мог распознать, он потребовал от своей хозяйки Хахи платье, шапку и рукавицы, сшитые из вороньих кож, а также свои лук и стрелы, чтобы расследовать, в чем дело. Одевшись и вооружившись, он направился вдоль побережья. Когда же он увидел какой-то предмет, то остановился и стал рассуждать следующим образом: ‘Если то, что я вижу, — человек, то он должен был бы двигаться, а так как оно неподвижно, то это, пожалуй, не человек’. Пройдя дальше, он снова остановился и сказал про себя: ‘Быть может, это гуси’. Но тут же подумал: ‘Нет, это не гуси, иначе у них шеи были бы длинные’. Он подошел еще ближе и подумал, что это могли бы быть морские чайки, но тут же отверг эту мысль, потому что они не были белого цвета. Поэтому он прошел еще некоторое расстояние, снова в изумлении остановился и сказал: ‘Уж не вороны ли это?’ И тут же подумал: ‘Нет, это не вороны, вороны ведь всегда прыгают с места на место и никогда не сидят спокойно’.

Желая, однако, окончательно уяснить себе, в чем же дело, он подошел еще ближе и заметил, что это были мыши. Они зарывали от Кутки в прибрежном песке труп выброшенного морем тюленя, а для того, чтобы лучше обмануть Кутку, как бы он не заметил, что они делают, и не утащил бы у них тюленя, они выставили на возвышении в дозор маленькую мышь. Остальные же мыши резвились и играли друг с другом, как будто бы вовсе не видели Кутку. Заранее они сговорились между собою отвечать на все требования Кутки отказом и ни на что не соглашаться.

Когда Кутка подошел к мышам и заметил следы зарытого в песок тюленя, он спросил: ‘Чей это след?’ На это мыши ответили: ‘Мы возились тут с этою молодою мышью и таскали ее за ноги по песку’. Когда Кутка заметил обман и распознал следы, он сказал одной мыши, что он хотел бы поспать, прислонясь к ней, она же пусть почешет ему голову и поищет у него вшей. Мышь, однако, извинилась, сославшись на то, что ей сегодня пришлось нарыть много сараны и что у нее болят от этого лапки. Когда Кутка обратился к другой мыши, то та ответила, что она переплыла через реку и слишком устала. Наконец Кутка обратился со своею просьбою к третьей, но и та извинилась, указав, что ей пришлось нарыть много корней и она при этом совсем отбила себе когти. После этого Кутка обратился со своей просьбой к маленькой мыши, сидевшей на зарытом в песок тюлене. Все остальные мыши делали ей знак — не дать ввести себя в заблуждение. Но, по малолетству и неопытности, мышь сказала: ‘Ложись, Кутка, вот сюда’, и в то время как он предоставил ей чистить ему голову, он тайком начал руками отгребать песок и нашел, таким образом, спрятанного тюленя. Тогда мыши стали уговаривать Кутку повернуться на другой бок и дать вычесывать вшей из головы с другой стороны, но Кутка сказал: ‘Эх вы, обманщицы мыши. Поглядите-ка, что тут лежит’. Но мыши стали оправдываться неведением, так как волны, должно быть, занесли этот предмет песком еще до их прибытия. Тогда Кутка взвалил тюленя себе на плечи и понес его прямехонько домой.

Придя, он сказал своей хозяйке Хахи: ‘Видишь, мое предположение оправдалось’. После этого он содрал с тюленя шкуру и разрезал тушу его на куски, которые велел сварить. Затем он разложил мясо, жир и кишки тюленя по отдельным блюдам и поставил их в дымоход, канал, или жупан, но строго запретил своим ясене и детям и прикасаться к этим блюдам до утра. Ночью же по предварительному сговору явились мыши и все это повыкрали, заменив в блюдах мясо торфом, а жир — гнилым деревом. Блюдо же с кишками они совсем уничтожили. При этом они воткнули в землю по обеим сторонам очага острые колья, чтобы Кутка наткнулся на них, сами же они съели тюленя и здорово насмехались над Куткою, который разыграл у них только роль повара.

С наступлением дня Кутка стал будить своих спящих детей и требовать, чтобы они развели в юрте огонь, но так как дети спали очень крепко, то Кутка сам поднялся со своего ложа и со словами: ‘Молодежь, однако, спит крепко и сладко’ — присел, чтобы поискать в золе угли. При этом один кол воткнулся ему в зад, отчего он с громким от боли криком бросился на другую сторону очага, где его ждал такой же сюрприз. Когда он наконец развел огонь и разбудил детей, он приказал своему старшему сыну вытащить угощение из жупана. Но сын ответил: ‘Какое мясо! Какой жир! Тут только торф, гнилое дерево и моча’.

Кутка настолько был возмущен этим заявлением, что основательно поколотил сына, когда же он сам заглянул в жупан и увидел, что его обманули, он воскликнул: ‘Это проклятые мыши сыграли со мной шутку! За это я их всех перебью и совершенно уничтожу. Дайте мне поскорее лук и стрелы’. С этими словами он вышел из юрты.

Между тем, мыши, уже успевшие представить себе гнев Кутки, вышли к нему навстречу и сказали ему: ‘Дорогой Кутка, мы перед тобой провинились, но виноваты в этом, говоря по правде, наши воровские наклонности, наша любовь к лакомствам и наша необдуманная мстительность. Ну что тебе будет за польза от полного нашего уничтожения? Даруй нам жизнь, и мы больше не станем поступать так и в будущем будем всегда работать на тебя и членов твоего семейства: копать для вас сарану, сикуи² и другие коренья и собирать кедровые орехи и ягоды. Мы уже приготовили для тебя селагу, или толкушу. Будь добр, досыта наешься у нас’.

Кутка решил, что мыши говорят дело, да вдобавок у них для него готово такое славное угощение. Поэтому он присел к ним, наелся досыта и заснул.

Когда он заснул, злокозненные мыши стали говорить, что они еще недостаточно отомстили за своего тюленя, и сговорились сыграть над ним новую шутку. И они решили снабдить Кутку фальшивыми ресницами и бровями из выкрашенной в огненно красный цвет шерсти нерпы, отчего Кутке все должно будет казаться горящим, а это побудит его ко всевозможным дурацким выходкам. Они так и поступили и наклеили ему фальшивые ресницы и брови. Затем Кутка проснулся и, ничего не зная о случившемся, отправился домой.

Увидев издали свою юрту и балаганы, он вообразил, что постройки объяты ярким пламенем, а потому побежал со всех ног, крича во все горло: ‘Хахи, Хахи!’ Когда та вышла из юрты, он крикнул ей: ‘Да ты что, с ума сошла! Сидишь себе беззаботно, когда весь острог в огне!’ Но Хахи ответила: ‘Да где же горит?’ Тогда Кутка позвал своего старшего сына, но когда и тот только рассмеялся, он схватил его и швырнул изо всей силы оземь. Хахи подошла к Кутке поближе и, поняв, как его обманули, освободила Кутку от фальшивых ресниц, отчего мнимый пожар сразу прекратился.

После этого Кутка настолько озлобился против мышей, что поклялся на этот раз окончательно уничтожить их, и вторично ушел из дома с луком и стрелами. Мыши тотчас же опять вышли ему навстречу и после настоятельных просьб вновь добились прощения. Кутка снова дал обмануть себя, нажрался у них до отвала и опять заснул. Тогда мыши дружно принялись за работу, пришили к его orificium ani (заднему проходу) сделанный из рыбьих кож кошель³.

Проснувшись, Кутка немедленно пошел домой. Дорогою ему понадобилось опростаться. Но он очень изумился, заметив, что при уходе с того места, где он присел, он не оставил там никакого сколько-нибудь значительного depositum (следа), хотя он и облегчился от порядочного бремени. Затем он пошел к своей хозяйке и с величайшим удивлением рассказал ей о своем мнимом облегчении. Хахи, однако, отнеслась к этому сообщению недоверчиво и стала водить носом по воздуху. Потом она сняла с Кутки штаны и нашла пришитый к ним и переполненный кошель. Хахи с громким смехом отпорола последний и показала его Кутке, который так рассердился, что решил на этот раз не поддаваться уж никаким просьбам и соблазнам. И вот он в третий раз отправился в дорогу.

Мышам было нетрудно представить себе, что Кутка на этот раз жестоко расправится с ними и едва ли простит их. Поэтому они снова пошли ему навстречу, во множестве рассыпали по дороге сушеную икру, а сами спрятались в сторонке, чтобы посмотреть, как поступит Кутка. Когда Кутка добрался до икры, он удивился ее обилию и стал с жадностью ее пожирать, так как был голоден. По мере того как у него исчезало чувство голода, постепенно стал проходить и наконец совсем прошел его гнев. Когда он явился к мышам, последние настойчивее прежнего принялись просить у него прощения, жалуясь на свою глупость и оправдываясь тем, что они, мол, зверьки маленькие, а потому и неразумные, причем от природы лакомы и дерзки. Кутка дал опять уговорить себя, остался снова у мышей в гостях и лег поспать после обеда. Тогда мыши стали совещаться: не довольно ли им издеваться над Куткою, или же сыграть над ним такую шутку, которая положила бы конец его жизни. Наконец они пришли к единогласному решению наварить всевозможных красок из разных цветов, корней и трав и разрисовать ему всякими узорами всю физиономию.

Когда они это сделали, Кутка проснулся и при общем смехе мышей пошел домой. Подойдя к устью реки Камчатки, он почувствовал сильную жажду. Наклонясь к воде, чтобы напиться, он усмотрел в ней свое размалеванное отражение, влюбился в самого себя и подумал: ‘Что это за странная и красивая женщина?’ Так как у него немедленно явилось желание поразвратничать, он кинул в свое отражение деревянный нож, которым он на Камчатке обыкновенно очищал тюленьи шкуры. Когда же нож, вследствие своей легкости, всплыл, Кутка решил, что его подарок не пришелся по вкусу красавице. Тогда он бросил в воду кусок хрусталя, из которого изготовлялись ножи и стрелы, и хрусталь от тяжести своей пошел ко дну. Кутка решил, что он достаточно подготовил себе почву для успеха и поэтому сам кинулся в воду, чтобы удовлетворить свою похоть. Он чуть не утонул и только с большими усилиями и трудом выбрался на берег. И когда он, весь мокрый, пришел в свою юрту, жена и дети основательно посмеялись над этим франтом.

Когда Кутка после этой истории двинулся в поход на мышей, последние уже не могли больше рассчитывать на прощение, они попрятались по подземным норам и уже больше не смели, как раньше, жить на поверхности земли. А так как Кутке оказалось невозможным воздать им должное, он решил наказать их тем, что всегда будет разрывать их норы и отнимать заготовленные ими запасы в свою пользу.

Сказка эта была, по-видимому, искажена потомками, уснастившими ее гнусными подробностями⁴, первоначально же под видом мышей, правда богохульным способом, должны были изображаться милосердие божие и кара. При таком объяснении я, впрочем, отметаю всякие богохульные выводы, prono alveo (естественно) вытекающие из этого рассказа.

Проживая на берегах Тигиля, Кутка однажды зимою отправился на своих санях в лес, чтобы нарубить дров и принести их домой. В дороге он сходил по своей нужде, а на обратном пути усмотрел в наваленной им куче как бы фигуру необыкновенно красивой женщины, влюбился в нее и в изумлении спросил ее, откуда она появилась. Она (вернее, куча) ответила, что она родом корячка, недавно проезжала тут со своим братом на северных оленях и во сне вывалилась из саней. Когда же Кутка вызвался вернуть ее брата, она стала его отговаривать, ссылаясь на тщетность подобной попытки, так как брат отъехал уже очень далеко. Кутка после этого немедленно признался ей в любви и предложил ей вступить с ним в брак. Она ответила: ‘Как тебе, Кутка, будет угодно: ведь если ты не проявишь ко мне участия, мне, наверное, придется умереть’. Тогда Кутка свалил дрова с саней и посадил на них свою возлюбленную.

Прибыв домой, он закричал: ‘Вон из квартиры, старая Хахи! Вон и вы, ребята!’ Дети же сказали: ‘Мама, уйдем-ка отсюда, папа опять сошел с ума’. Выйдя из юрты, они увидели, что Кутка целовал свою замерзшую кучу так, как будто она его невеста. Они, однако, ничего не сказали совершенно ослепленному похотью Кутке, решив дождаться, когда у него самого откроются глаза.

Кутка тем временем доставил свою невесту в юрту и уже собирался сварить для нее еду, но та отказывалась от угощения, ссылаясь на то, что не может выносить тепла, да и аппетита у нее нет. Кутке самому больше хотелось любезничать, чем есть, и он сказал: ‘Ну ладно, тогда давай разденемся’. А так как на гостье были очень красивые башмаки, то он снял их с нее и повесил их перед дымовым отверстием, гостья же стала уговаривать его повесить их лучше над его головою, чтобы ревнивая Хахи их не украла. Кутка так и поступил, а так как башмаки были очень тонкие, они раньше всего прочего растаяли и стали каплями падать Кутке на нос. Кутка рассердился и спросил: ‘Откуда эти вонючие капли?’ Невеста ответила: ‘Жена твоя бросает в тебя грязью, чтобы я тебя не полюбила’. Тогда разъяренный от гнева Кутка выскочил из юрты и отколотил бедную, ничего не понимавшую Хахи. Когда же он затем, утомясь, заснул в объятиях своей возлюбленной, последняя совсем растаяла.

Проснувшись, Кутка увидел себя лежащим в тягучей, подобно глине, грязи, из которой он никак не мог выбраться. Поэтому он стал так жалостливо молить о помощи, что дети попросили мать взглянуть, что такое случилось с отцом. Когда Хахи влезла в дымоход и из-за вони не пожелала приблизиться к Кутке, последний стал ее просить кинуть ему конец ремня, за который он мог бы ухватиться и выбраться из юрты. Но и тут Кутка оказался настолько глупым, что нацепил себе ремень на шею. И вот, когда домочадцы стали тянуть ремень, они чуть было не задушили своего папашу. Освободясь таким образом от своей грязной невесты, Кутка осознал свою поспешность и ослепление, попросил у Хахи прощения и обещал впредь довольствоваться ею одною.

Раньше чем разрешить Кутке вступить с нею в половую связь, грязная невеста рассказала ему о своем происхождении, причем облекла свое повествование в песню-загадку следующего содержания: ‘У моего отца бесконечное число обликов и одежд, а моя мать тепла, тонка и рожает ежедневно. До своего зачатия мне любы и холод, и тепло, но когда я рождаюсь на свет, я переношу один только холод и не терплю тепла. На холоде я крепка, в тепле же — слаба. Если я холодна, меня видно издалека, когда же тепла, меня чуют носом на далеком расстоянии’.

У ительменов столько гнусных и смешных рассказов про своего Кутку, что ими одними можно было бы наполнить целую книгу. Между прочим, они повествуют, что, когда ему однажды очень захотелось брусники, а река мешала ему добраться до нее, он будто бы сам отрезал себе голову и перебросил ее на противоположный берег, чтобы она могла наесться досыта. Хахи же они приписывают столько ума, что ее можно было бы счесть чуть ли не за волшебницу. Однажды она навела на Кутку такую слепоту, что он принял ее за юрту, половые органы — за дымовое отверстие, а зад — за дымоход. В юрте он нашел печенку, но когда он пожелал поесть ее и собрался отрезать себе кусок, печенка задвигалась. Это так испугало Кутку, что он опрометью бросился вон из юрты и стал рассказывать Хахи, что он был в заколдованном остроге.

Ительмены особенно охотно изображают Кутку как величайшего циника и содомита, который стремится совокупиться с кем попало. Они рассказывают, что он однажды совершал половой акт с морскими раковинами. И вот, когда одна из них замкнулась, Кутка лишился своего полового органа. Впоследствии Хахи случайно нашла его в вареной раковине и, приставив его к мужу, вылечила его. Однажды Хахи настолько осердилась на Кутку за то, что он пренебрегал ею и развратничал с другими, что она превратила свои muliebria (половые органы) в утку, посадила на балаган и заставила Кутку произнести в честь этой утки хвалебные речи. Это привело Кутку в такой восторг, что он стал целовать утку. Под этими поцелуями последняя вновь приняла свой первоначальный, естественный вид, а Кутка, поняв, что он целовал, вывел заключение, что все наслаждение от неестественного полового акта сводится исключительно к воспаленной и очарованной фантазии и что никогда так сильно не любишь свою собственность, как вещь чужую и вещь запретную.

Вблизи Курильского озера ительмены показывают челны Кутки и то место, где он вместе с Хахи занимался сбором яиц. Когда он однажды неосторожно раздавил их, он так разгневался, что убежал оттуда на балаган. Во время голодовки, рассказывают, он нацедил себе собственной крови и сварил из нее студень.

Этот же Кутка неоднократно подвергался ругани и побоям со стороны собственных потомков. Последние несколько раз покушались даже на его жизнь. Однажды ему удалось спастись от своих преследователей только тем, что во время бегства он стал испражняться всевозможного рода ягодами, что и задержало гнавшихся за ним. В другой раз Кутка был накрыт во время прелюбодеяния и оскоплен.

У ительменов существует также очень занятный рассказ о прекрасной дочери Кутки и о его красавце-сыне Дезелькуте, о бракосочетаниях Кутки со всеми тварями и о том, как последние обманывали друг друга, чтобы добиться красавицы-невесты, которая в конце концов досталась луне.

Они рассказывают также о некоем Лжекутке, который будто бы вызвал большой переполох среди потомков настоящего Кутки. Впрочем, настоящий Кутка, которому Лжекутка во всем подражал, следующим образом удостоверил свою личность. Раскалив с помощью груды подожженных дров одну скалу на морском берегу, он вызвал из недр моря полипа, именуемого у Большой реки ‘аткуп’, и приказал ему вступить со скалою в единоборство. Во время этой борьбы полип изжарился. Лжекутке захотелось сделать то же, и он, вызвав из моря другого полипа, также велел ему бороться со скалою. Когда же полип отказался и, извиняясь, заявил, что ему неведомо искусство борьбы и он хотел бы поучиться ему от Лжекутки, последний обхватил руками скалу и изжарился. Полип же вернулся в море, и все по этой глупой выходке распознали настоящего Кутку.

О последнем ительмены говорят, что им неведомо, откуда он явился и чей он родом. В равной мере им неизвестно и то, куда он впоследствии девался. Его собственные потомки будто бы так сильно обижали его, что он удрал от них. Одно, впрочем, известно, а именно, что Кутка пошел вдоль морского побережья на север, в страну коряков и чукчей. Быть может, ительмены хотят этим указать на общность своего происхождения с последними. Это подтверждается и тем обстоятельством, что коряки также считают Кутку своим творцом и рассказывают о нем схожие с ительменскими истории.

Если говорить о боге ительменов вообще, то хотя мы в их языке и найдем для него имя, но не найдем описания его сущности, свойств и деяний. Ительмены называют бога Дустэтчич⁵, и только одному этому имени они некоторым образом поклоняются, подобно тому, как афиняне почитали неведомого бога. На обширных равнинах и торфяниках они ставят столб, обвивают его травой эхей⁶ и никогда не проходят мимо столба, не положив около него куска рыбы, мяса и т. п. Они также воздерживаются от сбора растущих в той местности ягод, равно как не стреляют там ни зверя, ни птицы, полагая, что подобными жертвами они удлиняют себе жизнь, и боясь умереть, если, проходя мимо, не поднесут своей жертвы⁷. Но в то же время они не кладут туда ничего такого, что могло бы еще пригодиться им самим, а жертвуют либо рыбью голову, либо ее хвост, которые они сами не едят {Все азиатские язычники сходятся в том, что они жертвуют своему богу лишь то, что им самим непригодно. Если дьяволу, из страха, они приносят более ценные дары — вроде коней, быков и овец, то богу они уделяют лишь кожу и кости этих животных, мясо же поедают всегда сами жертводатели. — Прим. Стеллера.}. Два таких столба я видел вблизи Нижнего острога, но в других же местах их нигде нет.

Кроме того, ительмены допускают существование многих духов, которых они очень боятся⁸. В море, по их верованиям, обитает дух, которого можно сравнить с Нептуном. Они именуют его Митг и утверждают, что у него якобы внешность рыбы. По их мнению, именно он посылает из моря рыбу и велит ей подниматься по рекам до их истоков, где растут хорошие леса для постройки лодок. Люди же по дороге перехватывают рыбу оттого, что они решительно не желают верить, чтобы что-нибудь хорошее из их пищи могло исходить от бога.

Леших {В тексте стоит непонятное Lischi Fanni. Усматривая в первом слове наше ‘леший’, трудно сказать, что значит второе. Может быть, это ‘фавны’. — Прим. перев.}, или лесных духов, они называют ‘ушахчу’. Такой дух имеет внешний вид человека, а у его жены к спине прирос постоянно плачущий ребенок⁹. Его обязанность сводится к тому, чтобы заводить людей в глубь чащи и поражать их там безумием.

Горных богов они называют ‘камулы’, или ‘малые души’. ‘Душонка’ именуется на ительменском языке — ‘камулеч’. Эти духи обитают на высоких, особенно же на огнедышащих и дымящихся горах. Поэтому ительмены никогда к ним не обращаются и особенно избегают взбираться на такие горы. Они утверждают, что эти горные духи живут внутри огнедышащих гор и топят их совершенно так же, как люди — свои жилища.

Питаются они от китобойного промысла. С этой целью они по ночам прилетают по воздуху на море и вытаскивают из него китов, причем существует поверье, будто каждый из духов приносит их домой по десяти штук, на каждом пальце по одному. Дома они жарят и варят этих китов. Ительмены утверждают как достоверное, что на вершинах гор можно найти целые кучи китовых костей. Каждый раз, когда туземцы проходят мимо такой горы или горячего ключа, они бросают в том месте в качестве жертвоприношения кусок мяса или какую-нибудь тряпку.

В облаках обитает Виллюкай, или Виллючей {Жена его носит имя Тиранус. Сам Виллючей щеголяет в платье из росомашьих мехов. Ительмены верят, что этот бог иногда во время бурь похищает у них при посредстве камулов детей и пользуется ими в качестве подсвечников или подставок, на которые он в своей юрте ставит лампы¹⁰. В 1740 году они совершенно серьезно уверяли меня, будто Виллючей велел в окрестностях Кампаковой похитить ребенка именно с названной целью. — Прим. Стеллера.}, совместно со множеством камулов, или духов.

По его повелению раздается гром, сверкает молния и идет дождь, о чем выше уже было сказано, а радуга будто бы является каймою его одеяния. Этот бог иногда спускается вместе с облаками на горы и ездит в санях на куропатках. Ительмены уверяют, что часто видели следы его проезда, принимая за таковые сбитые сильными ветрами кучи снега. Кто нападет на подобный след, тот может рассчитывать на большую удачу, особенно в зверином промысле, вообще же следы эти предвещают хороший год.

Они признают и существование дьявола, которого они представляют себе чрезвычайно хитрым обманщиком, почему и называют его ‘канна’. В окрестностях Нижнего острога показывают очень старую и большую ольху, внутри которой, по уверениям ительменов, живет Канна. В это дерево они ежегодно выпускают множество стрел, так что вся ольха как бы утыкана ими.

Хаэч — властелин подземного мира, куда отправляются люди после смерти. Раньше он проживал на поверхности земли, будучи одним из старших сыновей Кутки.

Балакитг играет роль Эола и является духом, производящим ветры, а его жена Савина Кухагт вызывает появление утренней и вечерней зорь.

Виновником землетрясений является дух Тюиль, разъезжающий в санях на своей собаке Козейе. Он проезжает под землею и, когда его пес стряхивает с себя блох или снег, от этого содрогается земля.

Что же вообще касается представлений ительменов о божестве и духах и всего их религиозного учения, то у них в этом отношении наблюдается полная неразбериха: их мысли бессвязны, не продуманы, маловероятны и настолько курьезны, что сначала мне совершенно не верилось, что они высказывали все это вполне серьезно, и я первоначально усматривал в этом одну только забаву. Благодаря своему чрезвычайно живому воображению ительмены стараются объяснить решительно все явления, не оставляя ничего, даже мелочи, без соответствующей критики, так, например, их интересует даже мышление рыб и птиц. При этом, однако, они совершают ту ошибку, что ни одной вещи они хорошенько не продумывают, но верят ей, как бы она ни была неправдоподобна и смехотворна. Основными столпами их веры являются antiquites sententiae (древность мнения) и auctoritas patrum (авторитет предков). Их утверждения могут быть без особого труда отвергнуты, и они легко склоняются на разумные доводы и более обоснованные мнения. Вообще же они очень легко отказываются от своих представлений безо всякой критики, лишь бы их убедили, что их верования неправильны. С другой стороны, их мало интересует замена отброшенных мнений новыми, лучшими. В таких случаях они вообще не верят ни во что и чувствуют себя при этом прекрасно. Я переспросил свыше сотни людей, неужели им при созерцании неба, звезд, солнца и других явлений никогда не приходила мысль о необходимости существования бога, который все это устроил так мудро и которого за его великое могущество и за множество даруемых им благ следует столько же любить, сколько и бояться. На это они мне без обиняков отвечали, что подобные мысли им никогда не приходят, что они никогда по этому поводу не испытывали ни чувства страха, ни любви, ни желания познать все это, да и сейчас не испытывают ничего подобного, и что они чрезвычайно рады своему неведению, подобно тому, как я могу радоваться своей мудрости.

Из основных положений христианской религии они в первую голову выбирают и запечатлевают в своей памяти те, которые касаются понятий чисто телесных, отличаются характером историческим и захватывают их воображение. Никогда они не беседуют о христианской религии или о своем былом суеверии, иначе как сопровождая такие беседы постоянным смехом: они совершенно не желают обнаружить ни естественной робости, ни малейшей почтительности к богу, и я того мнения, что среди других народов не найти ничего подобного. Их вероучение состоит из следующих положений:

1) Кутка создал мир и все, что в нем, что же касается вопроса, откуда он сам произошел, то они ничего не знают об этом, как ничего не знают и о том, считать ли его богом или человеком и в каких отношениях он находится с дьяволом и с прочими духами.

2) В мире все зависит от самого человека и его удачи, и поэтому незачем верить в промысл божий. Один человек дает жизнь другому, самим людям приходится думать о своем пропитании и благополучии, и богу решительно нет до них никакого дела, как и им до него, а потому они обязаны ему тем же, чем он им. Необходимость смерти происходит от духов. Счастье они называют словом ‘асанг’ или ‘цанг’, для несчастья же в их языке не существует обозначения. Счастливыми они считают тех, кто долго живет и имеет все в изобилии, когда же кого-нибудь постигает неудача, они в этом усматривают непреложный признак близости его конца. А для того, чтобы не быть продолжительное время несчастным, у них дозволяется и даже рекомендуется самоубийство как быстрый способ избавления от неудачи.

3) Мир a parte posteriori (в конечном итоге) вечен, душа бессмертна, тело мертвого когда-нибудь снова воскреснет и соединится с прежнею своею душою и тогда уже будет жить вечно, но именно таким же точно образом, как оно и сейчас живет на земле, то есть при постоянном труде. Там будет намного лучше, все будет в изобилии, не будет русских, все будут жить снова вольно, как и раньше. Один ительмен по секрету сказал мне, что он оттого не желает креститься, что ему тогда придется попасть на небо, которое он от всего сердца предоставляет в распоряжение русских, так как сам он стремится к своим родичам в подземные края, ибо с казаками и на небе ительменам будет житься не лучше, чем здесь теперь, когда приходится все сносить от них так терпеливо.

4) Все, даже мельчайшие мухи, снова воскреснут, причем каждая непосредственно сейчас же после своей смерти, и все они будут жить под землею. Последняя, полагают они, по форме своей плоска: если бы она была кругла, то, по их мнению, все люди должны были бы сосредоточиться на самой верхушке шара, так как иначе все свалились бы с него. Под нашею землею они предполагают наличие другого неба и другой земли. Нашу земную поверхность они считают изнанкою подземного неба: когда у нас лето, в подземном мире зима. Свет, дождь и снег мы получаем с неба, или из верхнего Мира. Когда же это все проникает сквозь нашу землю и попадает на небо преисподней, то это вызывает там летом дождь, а зимою снегопад, как и у нас. Этот взгляд они подкрепляют вопросом: куда бы могло иначе деваться, если бы это было не так, то огромное количество снега, который выпадает ежегодно? Следовательно, они представляют себе systema mundanum (мировую систему) в виде бочки с тремя днищами.

5) Относительно наград и наказаний после смерти они ограничиваются только заявлением, что те, которые были тут, на земле, бедны и нуждались, в преисподней будут богаче, богачи же обеднеют, чтобы таким образом установилось некоторое равенство, ибо не все могут быть богатыми, а бедняки не должны на веки вечные оставаться бедняками. Кроме того, по их мнению, вовсе не нужно, чтобы бог карал людей за их грехи: и без того большое несчастье для человека, если он от природы плох, и тем самым он уже в достаточной мере наказан самими людьми: ведь если кто-либо при жизни был вором или прелюбодеем, то его за это в свое время жестоко избивали, а порою даже убивали, никто с ним не дружил, а следовательно, сам он был всегда беден и во всем нуждался.

Когда я старался разузнать, откуда у ительменов такие воззрения, они отвечали мне: ‘Наши старики и отцы так говорили’. Я спрашивал тогда: ‘А откуда узнали все это ваши отцы? То, во что веруем мы, христиане, нам было сообщено свыше богом через святых людей и записано в священной книге’. Они на это отвечали: ‘Вот откуда узнали все это наши предки. В подземном мире, куда мы с телом и душою, по примеру всех созданий, переносимся немедленно после смерти, живет великий и могущественный ительмен по имени Хаэч. Он один из первых сыновей Кутки и был первым из всех людей, умерших на Камчатке. Он долго проживал в полном одиночестве в подземном мире, пока не умерли также обе оставшиеся после него дочери и не ожили снова у него. Тогда Хаэч решил вернуться в верхний, надземный мир и подробно сообщить своим братьям о том, что происходит в преисподней с человеком после его смерти. Обе дочери его захотели тотчас же сопутствовать ему, но он отказался исполнить их желание и убежал тайком. Подойдя к своему прежнему жилью, он, однако, в него не вошел, а остановился наверху перед дымовым отверстием и оттуда рассказал своим добрым знакомым и друзьям обстоятельно обо всем, после чего все они с тех пор в это единодушно и твердо уверовали. А так как они очень испугались его и многие из тех, которые видели и выслушали Хаэча, вскоре после этого умерли, то было решено всякий раз, когда кто-нибудь умрет в жилье, покидать последнее и строить новое {Этому обычаю они, действительно, изменили только недавно. Раньше всякий раз стронулась новая юрта, если кто-либо умирал, и легко представить себе, что у них, при прежней численности населения и при отсутствии железных инструментов, постоянно работы было по горло. Поэтому, бывало, опасно больных живьем выбрасывали из жилища на растерзание псам, чтобы избежать труда по сооружению нового жилья. — Прим. Стеллера.}. (Нового жилья, по их мнению, покойнику будет не найти, даже если бы он вздумал вернуться.) Когда же Хаэч окончил свой рассказ, из преисподней явились сильно разгневанные обе его дочери и убили Хаэча перед дымовым отверстием, так что ему пришлось умереть дважды’.

По представлению ительменов, этот Хаэч является первым в подземном мире лицом, при приеме умерших и вновь там воскресших ительменов он поступает с ними по-разному: прибывшему туда в новой, красивой и очень хорошей кухлянке или шубе из собачьего меха и приехавшему на санях, в которые впряжены крупные, сильные и хорошо откормленные псы, он дает малоценную, старую и поношенную шубу и плохих собак, тому же, кто приехал в плохой одежде и на плохой упряжке и жил на земле в бедности, он дарит новую шубу, хороших собак и предоставляет ему лучшее и более выгодное в смысле питания место, чем прочим {Этим они, по-видимому, удерживают друг друга от стремления к накоплению богатств способствуют до известной степени установлению равенства и безопасности. — Прим. Стеллера.}. И вот покойники начинают там жизнь, схожую со здешней, строят остроги, балаганы, ловят рыбу, зверей и птиц, едят, пьют, поют и пляшут. По уверению ительменов, в преисподней гораздо веселее и приятнее, чем на земле: там меньше бурь, дождей и снега, чем на Камчатке, население чрезвычайно многочисленно и всего есть вдоволь, одним словом, там все устроено так, как было устроено вначале, во времена Кутки, на Камчатке. Они уверены, что жизнь на земле с течением времени ухудшается, что людей становится все меньше и меньше, да и остающиеся порочнее прежних, что пища также убывает, потому что и животные вместе с людьми спешат перебраться в преисподнюю, например медведи с убивающими их охотниками, северные олени и каменные бараны вместе с убивающими их стариками.

Величайшим и лучшим счастьем, какое только может выпасть на долю человека после его смерти, является, по мнению ительменов, такой случай, когда его пожирают прекрасные собаки, ибо это гарантирует ему владение ими в подземном мире.

В преисподней, по их представлениям, каждому возвращаются его жены, и старики так радуются возможности попасть в этот рай, как может радоваться верующий христианин надежде попасть на небо, и даже, пожалуй, у них больше уверенности в этом. Так как они нисколько не боятся смерти, то в прежнее время они охотно предоставляли себя живьем на растерзание псам, топились, вешались и многообразными способами налагали на себя руки с целью самоубийства¹¹. Не желающие принять крещение старики-ительмены возражают против него указанием на то, что в таком случае им придется, наверное, попасть на небо, что звучит, конечно, очень самонадеянно и весьма высокомерно. Они говорят, что охотнее удалятся под поверхность земли. Когда же я их спрашивал, не противно ли им, что их дети принимают крещение, они отвечали: ‘Раз уже положено начало тому, чтобы мир обрусел, то пусть русские обычаи и компания с русскими будет им (то есть ительменам) более по сердцу, чем наши обычаи, мы же для этого слишком стары и предпочитаем отправиться к своим предкам’.

Ительмены рассказывают также о потопе и об огромном наводнении, постигшем всю страну¹². Это случилось вскоре после того, как Кутка у них исчез, и тогда утонуло много людей, правда, некоторые пытались спастись в лодке, но для этого волны вздымались слишком высоко. Те люди, которые остались в живых, по строили большие плоты, связав между собою крупнейшие древесные стволы, и сели на них с достаточным запасом продовольствия и со всем своим имуществом. Чтобы не быть унесенными в море, они привязали к ремням огромные камни и опустили их вместе якорей на дно. После спада воды они очутились со своими плотами на высоких вершинах гор.

Хотя ительмены и уверены, что они не могут погрешить против бога, у них все же так много грехов, что они вызывают в них чувство страха. Рассказами о своих прегрешениях русские и ныне крещеные ительмены забавляются в такой же мере на Камчатке, как и в других местах — чтением похождений Эйленшпигеля. Грехом ительмены считают вообще всякое нарушение запрета предков. Такой грех ведет к несчастью. Так как у них существует множество суеверий¹³, то я приведу здесь небольшой перечень камчатских грехов или их заповедей и запретов:

1) Грех — купаться в горячих источниках и даже близко подходить к ним, потому что духи камулы занимаются там варкою своей пищи.

2) Грех — соскребать снег с обуви ножами вне жилища, так как это вызывает буйные ветры.

3) Грех — босыми зимою выходить из жилища: это также вызывает ветры. Hoc ventrum, sed inventra (это от ветров, но желудочных).

4) Грех — накалывать уголек на нож и этим зажигать табак, уголек следует брать голыми руками.

5) Когда муж уходит на промысел, жена не должна убирать жилье или шить: этим она заметает след зверя.

6) Никогда не следует в одном котле одновременно варить рыбу и мясо или мясо сухопутных и морских животных: это противоестественно и плохо отражается на промысле, а у людей появляются на теле нарывы.

7) Грех — внести в юрту первую убитую или пойманную лисицу.

У первого пойманного морского бобра следует отрезать голову, иначе не добыть второго.

9) Большим грехом считается пение в момент внесения в жилище свежей собольей шкурки.

10) Если кому-нибудь из ительменов удается убить выдру, они едят ее мясо, хотя это считается грехом. Однако выдру нельзя приносить домой или класть на нарты: ее следует тащить по земле. Если кто-нибудь и начнет рассказывать, что ему удалось убить выдру, все в большом страхе выбегают из жилья, захватывая с собою все имущество, точь-в-точь, как если бы был пожар, и словно опасаясь большого несчастья. Шкуру с выдры нужно содрать в лесу и высушить. Если ее принесут домой, то ее следует вымазать слюною и рыбьею икрою, и при этом хорошенько, причем шкуру никогда не надо просто вешать, а надо всегда предварительно сунуть ее в мешок.

11) В пути нельзя точить ни нож, ни топор, иначе поднимается буря.

12) Промокшую зимою обувь нельзя насаживать на кол для просушки, пока не прилетят трясогузки¹⁴. После их прилета это уже не грех.

13) Если кто весной увидит первую трясогузку и окликнет ее, у того начнет шелушиться на ягодицах кожа.

14) Если кто ступает на след медведя, тот совершает очень большой грех и у того кожа начнет слезать со ступни.

15) Кто совершит concutoitum (половой акт) лежа на женщине, тот совершит большой грех. Правоверному ительмену следует делать это лежа сбоку. Причина в том, что так поступают рыбы, которые доставляют им наибольшее количество пищи.

Я мог бы подобными сведениями заполнить много листов, но и этого достаточно, чтобы вполне усмотреть изобретательное воображение ительменов. Я удивляюсь лишь огромной памяти этих людей, которым известно несколько тысяч подобных талмудических praecepta (предписаний) и которые постоянно соблюдают их.

Если с кем-нибудь случится беда, если он заболеет или на промысле ничего не добудет, то у него тотчас же рождается мысль, что он согрешил. Тогда он прибегает к шаманству и делает это до тех пор, пока шаманка не отгадает причины беды. После этого он искупает свой грех тем, что вырезает из дерева человечка, относит его в лес и прислоняет к какому-нибудь дереву. Чрезвычайно важно преподать этим забавным людям после принятия ими крещения основательное представление о настоящей сущности греха: иначе они в состоянии в короткое время создать себе совершенно неверную религию, основные черты которой у них уже налицо.

Кроме как к указанным духам и предписаниям, ительмены с почтением относятся ко всему, что может либо причинить им большой вред, либо принести большую пользу. Они почитают огонь и приносят ему в жертву мордочки соболей, лисиц и всяких животных, и по шкуркам сразу можно узнать, поймал ли зверя крещеный или некрещеный ительмен. Если при горении дрова шипят, то это предвещает счастье, тогда как якуты, наоборот, усматривают в этом предвестник беды. Ительмены должны были бы во всем всегда иметь удачу, потому что они жгут исключительно сырые, всегда шипящие дрова.

Они почитают кита и косатку (Orca) из страха, потому что эти животные опрокидывают их байдары. Они преклоняются из страха же перед медведем и волком, обладая целым рядом заклинаний, которыми они заговаривают их. Всех этих зверей они никогда не называют настоящими их именами, а увидя их, только произносят слово: ‘Сипанг!’ (‘О горе!’). Они очень смешно заговаривают гагар и твердо верят, что все животные понимают их язык.

У них существуют также некоторые идолы. Когда они строят юрту, то напротив очага в землю вбивают кол, называемый ими Асусунагч, что означает домашнего бога. К этому колу они привязывают сладкую траву, эхей, иногда намазывают его также жиром и кровью и верят, что он за это дарует им на промысле всякую удачу. Этот Асусунагч — сын Хантея, живущего в облаках и помогающего Виллюкаю производить гром.

Жители мыса Лопатка почитают пролив и отмель и заговаривают их: проходя мимо тех мест, они постоянно шаманствуют и кидают в воду ‘табак’ — стружку, напоминающую нюрнбергские веера от мух.

Эту стружку они также почитают как бога, ибо она представляется им в виде кудрей последнего. Этого бога они называют Инаул. Если кто-нибудь заболеет, то он в честь этого бога изготовляет новую стружку. Этого Инаула почитают куши, обитающие вплоть до Матмея. Лопатские ительмены, будучи моряками, переняли это божество из верований куши.

Некоторые религиозные ительмены изготовляют себе маленьких, в мешках, божков¹⁵. Они их кормят и поят, и никто никогда не станет бранить еретиком, если тот вздумает изготовить себе одним или другим божком больше или меньше.

У ительменов, как и у представителей всех азиатских народностей, есть шаманы, но их шаманство отличается от подобных обрядов других племен. Шаманы и шаманки {На Большой реке шаман называется ‘гюиспахас’, шаманка — ‘юумуисха’, около Нижнего острога шаман именуется ‘куильпильчигка’, шаманка — ‘киттимиганги’. — Прим. Стеллера.} особым уважением среди них не пользуются, и шаманить дозволено всякому, кто этого пожелает. Они шаманят без помощи волшебного бубна и при этом не прибегают к особым церемониям. Бубнами же они пользуются лишь с целью узнать что-либо неизвестное, например, если у них случилась покража или если им хочется истолковать сновидение, но никак не с целью предотвращения какой-либо беды, болезни или смерти, их шаманские обряды принадлежат к species divinationis simplicissimas (простейшим приемам гадания)¹⁶. Все их колдовство сводится к следующему: в угол садятся женщина и ее помощница, несколько поодаль от света или огня, и под постоянное бормотание привязывают себе к ноге бечевку из красной крапивы, если при поднимании затем ноги последняя покажется шаманке отяжелевшею, она произносит sententiam negativam (отрицательное суждение), если же легкою, то ответ получается affirmation (положительный). В этом ительмены отчасти схожи с юкагирами. Когда женщине покажется, что ей удалось привлечь духов, она начинает издавать звуки ‘хуш, хуш’, скрежещет зубами, как будто на нее напал пароксизм простудной лихорадки, и когда ей затем представляются разные visiones (видения), она начинает громко смеяться и кричать: ‘Хай, хай!’. Если по истечении получаса она отпускает духов-камулов, то она проделывает это с постоянным восклицанием: ‘Иски!’ Другая же, сидящая рядом с шаманкою, женщина все время убеждает ее не страшиться, а только внимательно примечать все и хорошенько держать в памяти и мыслях то, что ей хотелось бы отгадать. Такой способ шаманства среди всех приемов сибирских шаманов является наиболее упрощенным и банальным {Кроме шаманства, они занимаются также хиромантиею и заключают по линиям рук о наступлении удачи или неудачи. Однако правила свои они держат в глубокой тайне. Если у человека появляется на руке какая-либо точка, линия или пятнышко, то они обращаются с запросом к старым шаманкам, в чем я сам однажды убедился, притворившись спящим. — Прим. Стеллера.}. Они предполагают, что во время бури или грозы Виллюкай спускается с неба и входит в тело шаманок, давая им дар пророчества и располагая их к этому.

Камчадалы очень любопытны, и им все хочется знать наперед, особенно падки они на истолкование сновидений, и ежедневно утром они первым делом рассказывают друг другу свои сны и истолковывают их. Относительно некоторых сновидений они располагают уже заранее на опыте проверенными axiomata (объяснениями) вроде встречающихся в сонниках. Например, видеть во сне вшей или собак предвещает прибытие проездом казаков, если же им во сне приходится сходить по естественным надобностям, то это значит, что прибудут гости-единоплеменники. Половой акт и nocturnae polluciones (ночные поллюции) предвещают удачную охоту. Если же объяснения сновидения не укладывается в обычные на этот счет правила, то они прибегают к шаманству для выяснения, принесет ли сон счастье или несчастье, при этом они очень внимательно следят за тем, исполнилось ли предсказанное сновидением или нет, для того, чтобы на основании этого восполнить свою систему снотолкования. При этом, разумеется, происходит у них немало обмана. Если кому-нибудь захочется поамурничать с девушкой, ему стоит ей только рассказать, будто ему приснилось, что он с нею спал, и та сочтет большим грехом отказать ему в этом наяву, так как в противном случае это, якобы, может стоить ей жизни. Если кому-нибудь нужны кухлянки, или парка, или что-либо другое, чего он сам по бедности своей завести себе не может, то ему только стоит сказать, что ему приснилось, будто он спал в кухлянке такого-то, и этот человек тотчас же отдаст ему ее со словами: ‘Возьми ее, она мне больше непригодна’, причем отдающий твердо уверен, что отказ в данном случае стоил бы ему жизни.

Если во время ночного сна залает собака, то ительмены очень пугаются и немедленно прибегают к шаманству. И всегда выходит так, что хозяину придется либо задушить пса за то, что последний на него жалуется и недоволен им, либо подарить его кому-нибудь в другое место, чтобы не навлечь на самого себя какой-либо беды.

Воронам и воронам они выражают свою признательность за то, что те предвещают хорошую погоду и не слишком сильный мороз, из чего я вывожу заключение, что ительмены некогда, в продолжение известного времени, жили в северных краях, где нет ни воронов, ни ворон {Что случилось, быть может, при первом их переселении. Названных птиц не видно уже у коряков, равно как в Якутии и по Лене, начиная от Читинского острога. — Прим. Стеллера.}.

Трясогузок они благодарят за весну, будучи убеждены, что указанные птицы приносят с собою это время года¹⁷. Так как Виллюкай, рассуждают они, когда у нас зима, не посылает молний и не бросает из своего обиталища горящих головешек, но заливает их водою, потому что у него тогда лето, то и нам не надо больше заниматься этим после появления трясогузок, когда на земле лето, а на небе зима, чтобы не пугать бога несвоевременными молниями.

Они думают, что не следует убивать и есть ни одного сухопутного или водяного животного, предварительно не извинившись перед ним и не попросив его не обижаться на них, затем необходимо угостить его кедровыми орехами и другими вещами в оплату за его мясо и шкуру, дабы животное думало, что оно побывало у них только в гостях и тем самым не отпугнуло бы своих сородичей от людей.

Если ребенок рождается во время бури или продолжительного дождя, то они считают такое дитя очень несчастливым и полагают, что оно всюду будет причиною бурь и дождей, где бы оно ни появилось. Поэтому, когда ребенок подрастет и научится говорить, они примиряют его с небом и подвергают его следующему очистительному обряду.

Во время сильнейшей бури и ливня они раздевают ребенка донага, дают ему в руку створку раковины, велят ее держать над головою и таким образом обойти вокруг всего острога, всех бараков и собачьих конур, обращаясь к Виллюкаю и камулам со следующею заранее заученною наизусть молитвою: ‘Гзаульга, сядьте и перестаньте выпускать мочу: раковина привыкла к соленой, а не к пресной воде, к тому же вы слишком замочили меня, а от сырости я должен замерзнуть, ведь и без того на мне нет никакой одежды, и вы видите, как я весь дрожу’.

Если же ребенок рожден в хорошую погоду, то они считают это предзнаменованием, что он будет очень счастливым. Впрочем, в дурную погоду и такому ребенку, где бы он ни был, приходится выполнять вышеприведенный обряд, которому ительмены приписывают большую действенность.

Они не поклоняются ни солнцу, ни луне, ни каким бы то ни было созвездиям и, кроме Большой Медведицы, которую они называют именем Хана, не умеют назвать ни одной звезды. ‘Хана’ значит ‘двигающееся созвездие’, и по нему они умеют определить ночью время, впрочем, в самых общих выражениях, вроде: ‘рано’ или ‘поздно’. О движении же планет, об их взаимодействии и о прочем они никогда не брали на себя труда даже подумать.

Относительно же морского отлива и прилива они утверждают, будто в середине моря находится глубокая бездна с водоворотом, в которую втягивается вода, чтобы затем со страшною силою вновь из нее излиться.

Что касается origines rerum naturalium (происхождения явлений природы), то ительмены так любознательны, что хотят объяснить возникновение всех вещей. При этом их толкования до крайности смехотворны и бессмысленны и приводят к созданию новой systema metamorphoseon (системы превращений).

Куропаток они превращают в гольцов или форелей, если эти птицы упадут в воду, указанные же рыбы вновь превращаются в птиц, если волны выбрасывают их на берег.

Если бросить сосуд из березовой бересты на торфяную почву, то он превращается в сову или луня, так как эти птицы обычно обитают на торфяных болотах. Поэтому чуман из березовой бересты называется на Большой реке ‘мумух’, лунь же — ‘мухчег’.

Относительно ящериц они твердо верят, что это — шпионы бога Хаэча, или владыки преисподней, и сообщают ему о тех людях, которым предопределено в данном году умереть. Поэтому, лишь только завидишь ящерицу, ее следует убить ножом, дабы она не смогла убежать и сообщить в подземный мир о виденном. Быть может, ительмены вывели свои заключения из того, что это животное всегда обитает в земле и выползает из нее.

Рыба-вор, или гахсюс, будто бы воровским способом составляет свое тело из частей всех прочих рыб.

Камбала якобы высиживает не только рыб своей породы, но и известный сорт морских чаек.

В окрестностях острога на речке Кыкчик есть озеро, около которого были однажды найдены китовые кости. Не будучи в состоянии объяснить, каким образом они попали туда, ительмены так истолковали их происхождение: весною мыши собирают утиные яйца, а так как порою случается, что им трудно бывает унести их, тогда они роняют яйца, из которых затем выходят уже не утки, а киты.

Какого они мнения насчет гор, рек и горячих ключей, об этом уже было сообщено выше, куда я отсылаю читателей.

Итак, ительмены — единственный во всей Российской империи народ, живущий совершенно безо всякой религии, которую он заменяет разными глупыми историйками и смешными фантазиями, и они не имеют ни познания бога, ни страха перед ним, ни любви, ни доверия к нему, равно как и не боятся и не почитают дьявола, что замечается у других язычников. Над предметами своей веры ительмены сами смеются и шутят ими, являя собою яркий пример того, какими были бы люди, если бы они безо всякой богословской и моральной культуры были предоставлены самим себе. Я, впрочем, того мнения, что как скверные климатические, так и бедные и жалкие жизненные условия, которые даже рядом наилучших мероприятий удастся улучшить не скоро, в сильной мере способствуют тому, что люди как в смысле умственном, так и волевом остаются в таком бедственном положении дольше, чем если бы они случайно жили в более счастливой и благодатной стране. Об этом можно судить при сравнении их с одинаково некультурными американцами, проживающими в более южных краях. Но зато эти племена чувствуют себя тем счастливее, что, представляя собою совершенно пустые сосуды и людей без каких бы то ни было твердых убеждений, они способны воспринять новые, лучшие нравы и постичь истинную религию. В течение одного часа можно путем простого разъяснения сущности религии обратить в христианство сотню ительменов, тогда как за сто лет удалось склонить к тому лишь очень мало якутов, тунгусов, бурят и татар. В настоящее время, начиная с 1740 года, удалось достигнуть того, что на Камчатке осталось мало людей, которые путем святого крещения не приняли бы христианской веры. Теперь каждый из них побуждает к тому другого, так что иному приходится тратить несколько месяцев на подыскание крестного отца и на упрашивание взять на себя его крещение, потому что такое крещение язычников уже стало делом совершенно обычным и повседневным, а восприемники страшатся хотя бы и незначительных связанных с крещением расходов. Наибольшее внимание следует обратить на наставление их в основах религии, а это станет возможно только при основании школ и назначении туда настоящих, добросовестных священников, которым более близки были бы слава божия и обращение страны на путь истины, чем их личные интересы. Иначе, я опасаюсь, крещение туземцев принесет больше вреда, чем пользы, так как среди этого на значительном пространстве рассеянного народа при его живом воображении могло бы от смешения положений истинной религии с основами их суеверий произойти столько новых сект, сколько на Камчатке существует острогов. К этому легко могли бы побудить ительменов как их живой характер, так и ложный стыд перед русскими, которые тут, впрочем, знают о религии немногим больше ительменов. Нельзя в достаточной мере надивиться тому, что за странные мысли они заимствуют в ответ на свои вопросы, под видом христианской религии от сыновей казачьих. Путем назначения хорошего начальника, который не был бы якутским уроженцем, можно было бы предотвратить оставление безрезультатными высоких милостей и забот ее императорского величества о Камчатке, равно как и опасность для ительменского народа стать рабами личных выгод недобросовестных казаков и окончательно разориться. Раньше принятия христианства ительмены были свободными подданными, теперь они становятся крестниками и рабами казаков. Раньше они платили свою дань, теперь же, когда уплата ясака в казну для них отменена, им приходится платить вчетверо и впятеро дороже за крещение детей, за венчание и за визиты корыстолюбивого духовенства. Многие в России, вероятно, не поверят, что за венчание на Камчатке взыскивается по пяти лисьих шкур, а также тому, что многим было отказано в крещении на том основании, что они не могли собрать для этого требуемой с них платы. Не говоря уже о том, что таким образом у неразумных и неученых людей умаляется и позорится понятие о боге и о религии, возникает еще неверное представление, будто бы все их обращение в христианство было предпринято ради денежного интереса, что, в свою очередь, искажает и обеспложивает всемилостивейшие и возвышенные намерения ее величества в этом деле.

Двадцать пятая глава

О ХАРАКТЕРЕ, НАКЛОННОСТЯХ, ДОБРОДЕТЕЛЯХ И ПОРОКАХ ИТЕЛЬМЕНОВ

На примере ительменов с полною ясностью видно, какое огромное влияние оказывает на нашу душу общение с другими людьми и как сильно можно изменить наши склонности и нравы лишением нас естественной свободы. Хотя рост внешней культуры, равно как и внутренней, умственной, и должен был бы нас побудить к выявлению новых добродетелей, однако бывает так, что эта культура как бы мощным потоком еще сильнее устремляет нас к усвоению новых пороков, так что ясно видно, из какого источника должно черпать истинные добродетели. Если милость божия не предвещает ума, то воля человека направляется обманщицею-природою исключительно на мнимые добродетели, притворство и плутни. В этом смысле можно сказать, что Камчатка за короткий срок стала совершенно непохожа на самое себя и стала гораздо хуже, чем была раньше. Чем больше ительмены общаются с казаками, чем ближе селятся они к острогам, чем больше они начинают дружить с казаками и перенимать новые для них русские обычаи, тем они становятся плутоватее, лживее, коварнее и притворнее, чем дальше они от казаков, тем чаще можно найти у них естественную честность и добрые качества.

Этот народ одинаково склонен как к добру, так и ко злу, и в этом отношении ительмены похожи на обезьян, без разбора подражающих всему, что попадается им на глаза, причем они верят, что все то хорошо, в чем они видят пример казака.

Если после крещения ительменов просвещение основательно не изменит их обезьяньей природы и не научит их различию между добром и злом, henesti et turpis, то эти племена станут тем порочнее, чем худших наставников они обретут в лице казаков и якутских обывателей, которые по своей злобности, невероятному коварству, обману, притворству и жестокости настолько же отличаются от прочих жителей Сибири и коренных русских, насколько змеи от голубей. Кто хочет занять здесь среди других первенствующее положение, тот должен составить себе репутацию тем, что он сумел надуть самых хитрых людей, и нередко сын хвастается тем, что обманул своего отца, а дочь — родную мать, сами же родители часто этому радуются.

Что касается собственных исконных старинных нравов ительменов, то ительмены направляли все свое внимание исключительно на то, чтобы всегда жить радостно и быть вполне довольными в своей бедности. У них желание работать развито ровно настолько, насколько это необходимо для пропитания их самих и членов их семей. Если у них, по их расчетам, достаточно рыбы, то они начинают поедать ее и доставлять себе удовольствие устройством угощений, приглашением гостей, пляскою, пением и всевозможными забавными рассказами {Наловив столько рыбы, сколько им кажется достаточным, они совсем прекращают дальнейший лов, хотя бы рыба вылезала сама к ним на берег, а животные приходили бы к ним в самое жилье. — Прим. Стеллера.}. В пище и питье они стараются ублажить себя обжорством и пьянством, а не приятностью вкушаемых вещей, и если они хотят сравнить былые времена с теперешними, то заявляют: ‘Какое у нас теперь веселье? Прежде, бывало, мы в день раза по три, по четыре заблевывали все жилье, теперь же нам удается это редко, да и то не больше одного раза. Прежде мы по щиколотку шагали в блевотине, а теперь и подошвы себе не под мочишь’. Когда же они ошибались в своих расчетах и начинали голодать, то ели кору березы и ивы, мешки, обувь и всякие кожаные вещи. В прежние времена ежегодно их столько погибало от лени, половой распущенности и голода, сколько без этого не могло бы их вообще прокормиться. Рассказывают, что в былые времена их народу пришлось разделиться, потому что они уже не находили по рекам достаточно места для своих жилищ и многие даже летом умирали от голода.

Вообще ительмен только тогда нарушит свой покой, когда отправится на охоту, и тогда покинет свое жилище, когда его принудят к этому либо крайняя нужда, либо другие туземцы, да и в таком случае он отойдет лишь на такое расстояние, чтобы иметь возможность вернуться к вечеру домой и спать со своею женою. Если же он бывает вынужден отсутствовать дольше одного дня, то жена его должна следовать за ним: ительмены так нежно любят и почитают своих жен, что не могут жить без них. Они так сильно любят своих жен, что охотно превращаются в самых покорных их слуг и рабов {Несмотря на то, что ительмены нежно и сердечно любят своих жен, они все же большие любители постоянной их смены. Влюбившись в какую-нибудь, они тотчас покидают всех прежних своих жен, и среди ительменов найдется немало таких, у которых жены рассыпаны повсюду, по всем путям и дорогам. Никто не называет на Камчатке публичных женщин иначе, чем девушками, хотя бы такая девица уже успела родить десяток детей, если же она выйдет замуж за ительмена (это у них называется ‘гватейнт’) или за русского, то она называется женою. Так, например, на Камчатке ни о ком не говорят, что он или она развратничает, но выражаются так: ‘Тот мужик держит такую-то девку’ или: ‘Та девка живет с тем-то мужиком’. И еще до сих пор разврат там не считается ни позорным, ни греховным делом.

Женщина именуется на Большой реке — ‘нинчич’

девушка — ‘капчиеа’

старуха — ‘коанчангачич’

старик — ‘гикачич’

дитя — ‘пахачич’

puer (мальчик) — ‘гихчич’

мальчик постарше — ‘ононг’

маленький ребенок — ‘пахачич’

adolescens (юноша) — ‘оспаэчич’. Прим. Стеллера.}.

Жене предоставлено право всем распоряжаться и хранить все имеющее какую-либо ценность, муж же является ее поваром и батраком, если он в чем нибудь не потрафит ей, то она отказывает ему в своих ласках и в табаке, и ему приходится вымаливать их у нее настойчивыми просьбами, проявлением особой нежности и разными комплиментами. Мужчины, впрочем, вовсе не ревнивы и втихомолку живут одновременно со множеством женщин и девушек, чего они являются любителями, но все это, из-за сильной ревности жен, им приходится проделывать очень секретно. В то же время женщины требуют для самих себя полнейшей свободы, сами ищут любви на стороне и в этом отношении ненасытны и настолько славолюбивы, что та из них считается самой счастливой, которая в состоянии назвать наибольшее число любовников {Прибывающий на Камчатку и не обзаводящийся женщиной или не живущий с какой-либо женщиною втайне самими обстоятельствами принуждается к этому: ни одна не станет на него стирать, обшивать его или оказывать ему малейшую услугу, если он не платит ей за это любовными с ней отношениями. — Прим. Стеллера.}. В этом, хвастаясь друг перед другом, женщины стараются превзойти своих приятельниц. Вместе с тем, женщины так завистливы и столь ревниво следят одна за другою, что, если кто-нибудь вступит с какой-либо из них в связь, эта любовь немедленно становится достоянием всего женского населения острога. При этом счастливице приходится только остерегаться, чтобы ее другие не отравили или как-нибудь иначе не повредили ей. Так обстоит дело не только в ительменских, но и в русских острогах, потому что казацкие жены, происходящие от ительменов, до сих пор все еще считают большою для себя честью быть любимыми многими, и в этом отношении еще недавно положение было отнюдь не лучше, чем когда-то в Содоме или у квакеров {На Камчатке и женщины занимаются развратом с женщинами же с помощью клиторов, которые называются на Большой реке ‘нечич’. Наряду с этим у мужчин есть жупаны, с которыми они, помимо связей со своими женами, предаются педерастии, причем женщина не проявляет в этом отношении никакой ревности к своим мужьям. В былое время женщины очень сильно развратничали с псами. Прежде у каждого казака, помимо жены, было по 10, 20 и 30 девушек-наложниц (иезирры) или рабынь, которыми они пользовались. Если он проигрывал какую-нибудь в карты, новый хозяин немедленно насиловал ее в кабаке, таким образом, у нее, бывало, в один вечер сменялось три-четыре хозяина, и она должна была каждому из них тут же отдаваться. Девушкам это доставляло, по-видимому, удовольствие. Если же хозяин не трогал ее, то она от него убегала или сама себя умерщвляла. — Прим. Стеллера.}. Ни один казак не живет с одною только своею женою, но находится в связи со всякими женщинами, которые, в свою очередь, живут со всяким, кто им попадается.

Кроме утех полового характера, принятия пищи и питья, у ительменов имеются развлечения во всевозможного рода причудливых плясках и в бессчетном числе песен, которые они распевают довольно приятным образом. Они умеют складывать песни по любому поводу, и, благодаря их музыкальному дарованию, песни эти имеют настолько красивые напевы, что не надивишься в этом отношении на ительменов, которые, как известно, никогда не слушали лучших мелодий, кроме придуманных ими самими.

В былые времена им было совершенно не известно чувство честолюбия, и они ничего ради него не предпринимали. В настоящее же время кое-кто из них начинает претендовать на первенство над другими по двум основаниям: 1) если он в состоянии доказать, что никогда не бунтовал или не был соучастником в мятеже, но всегда служил доносчиком или солдатом против своих братьев, 2) если он старается превзойти других в своем уподоблении русским. Эти два соображения возбуждают в них не только большое честолюбие, но и издевательское отношение к представителям собственного племени, если им удается захватить некоторую долю власти, они в должности тайонов (старшин) гораздо строже относятся к своим единоплеменникам, чем даже русские. Впрочем, из этих проявлений честолюбия проистекает немало выгодного и хорошего, а именно: честолюбивые стремления заставляют их воздерживаться от учинения дальнейших беспорядков и побуждают хранить верность ее императорскому величеству. Однажды я с изумлением узнал, что по произвольному и неверно понятому распоряжению господина капитана Шпангберга, к великому вреду для поддержания в 1743 году порядка на Камчатке, 17 ительменов, обвиненных в мятеже, были совершенно понапрасну доставлены за 700 верст сюда в острог. Под охраною четырех казаков эти люди, против моего ведома и желания, были представлены мне для учинения над ними допроса. Люди эти показали: когда они услыхали от казачьих сынов, что был прислан указ с предложением совсем уничтожить весь народ ительменский, то они этому поверить не смогли и, будучи крещеными христианами и в сознании своей верности и невинности, сами добровольно собирались явиться, тем более что четверо казаков не смогли бы принудить их к этому как тайонов (старшин). Если же действительно воспоследуют решение и повеление им погибнуть, то они охотнее предстанут на казнь, чем навлекут на себя подозрение в неповиновении. Пусть поэтому совершится воля божия и приказание ее императорского величества.

В силу указанного чувства честолюбия многие желают не только креститься, но и получить наставление в основах христианства, содержать на собственный счет священников, сооружают в своих острогах часовни, одновременно с этим нанимают умеющих читать и писать казаков и делают все это с целью отправлять богослужение и обучать своих детей. Однажды я с удивлением был свидетелем того, как некий тайон, только что научившийся от казаков молитвам, собирал по утрам и по вечерам подчиненную ему молодежь и стариков и громко с ними молился. При этом один из присутствующих следил за теми, кто неверно произносил какое-нибудь слово или неправильно совершал какой либо обряд. По окончании молитвы тайон в течение более часа давал разъяснения и обучал тех, кто еще не знал молитвы. Конечно, господь бог не оставит безнаказанными тех злодеев, которые пожертвовали населением целого острога ради своих личных интересов и из-за своей зависти и тем самым положили конец всем мероприятиям.

Ительменам настолько чуждо чувство скупости и алчности в отношении преходящих благ и собственности, что они никогда не стремятся к получению больше того, без чего они могут безболезненно обойтись. Из этого же свойства проистекает и их бесхозяйственность. Никогда они не покупают ничего про запас, хотя бы могли приобрести вещь за одну десятую часть ее стоимости. Если же ительмену что-либо до крайности нужно, то он платит за это, не торгуясь, все, что с него требуют, причем никогда не за наличный расчет, а всегда в долг. Если у ительмена нет долгов, то он не станет ловить зверя, хотя бы последний и подошел к самой его юрте.

В 1740 году случилось, что какой-то купец слышал, как некий ительмен, сидя у себя дома, жаловался, что каждую ночь в его балаганы забираются два проклятых соболя, которые воруют рыбу и нанесли ему уже значительный урон.

‘Почему ты их не поймаешь? Поймай их, и они впредь не станут вредить тебе’, — сказал со смехом купец.

Ительмен ответил: ‘А что я с ними буду делать? Ведь у меня нет долгов, которые я мог бы ими уплатить’.

Купец вручил ему полфунта табаку и сказал: ‘Возьми это. Вот у тебя будет и долг’.

Два часа спустя ительмен принес купцу на квартиру обоих пойманных соболей и тем самым уплатил свой долг.

Вот таким-то образом выявляются их большая беспечность и лень, результаты которых часто заставляют огорчиться тем сильнее, чем больше они могли бы путем работы избавиться от более значительных огорчений. Но они не желают нарушать свой ленивый покой.

О чувстве стыда {Стыд называется на Большой реке ‘кугучик’, и я полагаю, что это слово чужое в ительменском языке или что оно произведено от слова ‘куши’. Правду они называют ‘хиуча’. — Прим. Стеллера.} ительмены ничего не знают, кроме того, чему их в этом отношении научили казаки. Поэтому им чужды также чувства благодарности, признательности и готовности к услугам. Кто с ними обращается мягко, к тому они в высшей степени невежливы и тому выказывают непослушание, тот же, кто орет на них во все горло и бьет их, добивается от них всего, что нужно, и даже более того, что требуется, хотя бы избитый и был отчаянным лодырем {Они скоро забывают о причиненной им обиде. Это хорошо известно высоконравственным казакам, которые обычно и начинают свою дружбу с туземцем с побоев: тогда ительмен никоим образом не осмелится впредь обидеть или обмануть своего друга. — Прим. Стеллера.}. Они не делают решительно никакого различия между людьми. Если им окажешь кое-какие услуги и они признают у вас сердце сострадательное и к ним расположенное, они назовут вас другом. Но по отношению к другу они вскоре становятся настолько назойливыми, что это быстро утомляет, и их никак уже не удовлетворить. Если же им указывают на невежливость их поведения, то они настолько озлобляются, что тотчас же готовы утопить друга в стакане воды. Если друг ительмена — лицо с некоторым весом {До нашей экспедиции они из высокопоставленных лиц знали только ее величество, священника и комиссара. — Прим. Стеллера.}, ительмен старается с его помощью мстить своим врагам, хотя бы последние и обидели его пятьдесят лет тому назад, при этом туземец так кичится, что начинает относиться свысока даже к своим закадычнейшим друзьям, впадает в сильное хвастовство и оскорбляет без различия всех своих прежних знакомых и приятелей.

Ничто, кроме сладострастия, притом чисто полового свойства, не вызывает в них чувства зависти к ближнему. Они друг у друга ничего не воруют, кроме женщин и собак, и из-за этого у них и возникали в былые времена войны. Вора, укравшего какой-либо хозяйственный предмет, они считают человеком очень несчастным, с которым уже никто не поведет дружбы.

Будучи очень трусливы, они никогда открыто не нападают на врага, постоянно стараясь мстить тайком и обманным образом. Особенно приходится острегаться их уверений в величайшей дружбе, и эта черта у них общая с коряками и чукчами. С последними они разделяют и невысокий рост, и маленькие руки и ноги, а также бороды, выражение глаз, манеру ходить и вообще все.

Богиня надежды, о которой древние римляне повествуют, будто она, по удалении всех богов и богинь на небо, одна осталась на земле, наверное, никогда не заглядывала на Камчатку, потому что ительменам решительно чужды всякие надежды и ценят они только настоящее.

В них возбуждает величайший страх и даже состояние полного отчаяния малейшее порицание или незначительная угроза. Кто хочет выбранить или наказать камчадала, тому следует сделать это немедленно, тогда камчадал довольно весел. Если же затянуть наказание или держать его под арестом и грозить ему, то он не станет долго мучиться соответствующими мыслями, а быстро положит конец своему страху самоубийством, как, это было установлено в 1741 году на Аваче и в 1742 году на Большой реке при отдаче под суд людей невинных. Наиболее легким способом самоубийства они считают броситься в воду, затем следует повешение, а самой страшной смертью считается смертельное поранение себя ножом. Они настолько склонны к самоубийству, что готовы покончить с собою исключительно от мысли, что они состарились и стали уже ни к чему на свете не пригодными. В 1737 году старик-отец стал убеждать своего сына повесить его на балагане, потому что он стал совсем бесполезен. Сын повесил его, но так как в своем возбужденном состоянии он выбрал плохой ремень, который разорвался, то отец стал бранить сына за неловкость. Сын тогда постарался доказать отцу свое послушание, но уже более убедительным образом и вторично повесил отца, на этот раз на двойной ремень, желая тем самым исправить допущенную оплошность. На avtochyrie (наложение на себя рук) их, по-видимому, значительно воодушевляет надежда скорее попасть в подземный, то есть лучший, чем наш надземный, мир.

В былые времена заболевшие просили бросать их живыми на растерзание собакам, чтобы долго не мучиться болезнью. И это немедленно исполнялось.

В прежние времена самый обычный способ покончить со своим земным существованием состоял в том, что человек, которому надоело жить, прощался с родными, брал сосуд с водою, уходил в глухое место, сооружал там себе шалаш, выпивал воду, ложился спать и умирал голодною смертью.

Убить человека не считалось у ительменов ни несправедливостью по отношению к нему, ни грехом, лишь бы была налицо какая-нибудь обида, которая побуждала убийцу выказать свои враждебные к обидчику чувства.

Не желавшие рожать женщины искусственно вызывали у себя бесплодие или с нечеловеческою жестокостью и безо всякого сострадания ломали младенцу в утробе ручки и ножки, нередко таким детоубийцам приходилось собственной жизнью платиться за свою жестокость, умирая от выкидыша. В прежние времена были специально обученные женщины, по желанию удавливавшие младенца в утробе матери.

В стародавние времена ительмены, подобно древним германцам, выбрасывали новорожденных, если те рождались в плохую погоду или если матерям не хотелось утруждать себя их воспитанием, даже подросших уже детей они бросали в воду, если случалась голодовка. И сейчас еще найдется несколько женщин, которые, загубив трех и более детей, нисколько не боятся и не чувствуют ни малейших угрызений совести по этому поводу.

Подполковник велел наказать плетьми одного ительмена, собственноручно убившего семь человек, и туземец этот по сей час жив и весел.

Если в прежние времена кто-либо случайно попадал в воду, то ительмены считали большим грехом, если этому человеку удавалось как-нибудь спастись. Они того мнения, что раз подобному человеку уже было предназначено утонуть, то он поступил неправильно, не утонув {Если кто-нибудь на глазах других падал в воду, присутствовавшие не давали ему спастись, а насильно топили его, помогая ему умереть. — Прим. Стеллера.}.

Такого человека с тех пор никто уже не впускал в свое жилище, никто больше с ним не разговаривал, ему не подавали решительно никакой пищи, не отдавали ему женщин в жены. Такого человека ительмены считали на самом деле уже умершим, и ему оставалось либо искать счастья на чужбине, либо дома умереть с голоду.

Что касается духовной организации ительменов, то они обладают отличными умственными способностями и живым воображением, располагают незаурядною памятью, но лишены всякого критического чувства. Их талантливость выявляется в их фантастических и веселых выдумках, рассуждениях и изобретениях, особенно в области музыки и пения, их богатая память — в тысячах суеверий, их плохая критическая способность — в их богословии, нравственности и познании природы*. Во всех этих областях женщины, впрочем, значительно превосходят мужчин, которые гораздо тугоумнее, глупее и медлительнее их.

*На Большой реке	На реке Камчатке
софих (тело) называется — ‘кюх’	— ‘крюрх’
cor (сердце) — ‘ингода’	— ‘гюльк’
anima (душа) — ‘нугуик’	— ‘лютаит’ — Прим. Стеллера.

Вообще же об ительменах я могу сказать, что они по своим душевным качествам чрезвычайно далеки от всех языческих племен Сибири и значительно превосходят их. Они настолько восприимчивы, что путем приказаний, надзора, обучения и личного примера из этого народа можно сделать все, что угодно.

Однако с этим делом нужно поторопиться, пока в их гибком воображении еще не успели запечатлеться дурные воззрения казаков и якутов. Уже на примерах безбожных казацких сыновей мы видим вполне отчетливо, какие чудовища могут представлять собою ительмены, оставленные под дурным присмотром. Эти туземцы настолько алчны и падки до всего нового и чужого, что если бы им предоставить свободный выбор, оставаться ли им в родном краю или переселиться в Россию, большинство их с величайшею радостью решилось бы на переселение.

В заключение я должен указать еще на одно из главных свойств ительменов: если ительмен чему-либо воспротивится и заупрямится, то он в течение всей своей жизни будет упорно стоять на своем.

Двадцать шестая глава

О СЛОЖЕНИИ, ФИГУРЕ И ТЕЛЕСНЫХ СВОЙСТВАХ ИТЕЛЬМЕНОВ

В общем относительно всех ительменов, равно как и родственных им коряков, можно сказать, что по своему внешнему виду они отличаются от прочих племен Сибири. Американцы, которых мы видели в Америке, на Шумагином острове, так похожи на здешних туземцев, как одно яйцо на другое. Ительмены ниже ростом и тоньше своих западных соседей — тунгусов, и тем самым подтверждается, что они переселились сюда в незапамятные времена и гораздо более древнего, чем те, происхождения, тунгусы, обитающие вокруг Байкала, во всем схожи с живущими близ Тауи, тогда как последние во многих отношениях настолько изменились под влиянием климата, образа жизни и времени, что в главных отличительных чертах своих стали походить на монголов, от которых, по моему мнению, они и отселились, в некоторых же отношениях, под влиянием менее устойчивых воздействий, стали разниться от них. К таким изменчивым признакам я причисляю рост людей, который таков, что:

1) северные народы всегда бывают ростом ниже тех, которые живут в южных краях. Это не требует особых доказательств и усматривается при сравнении между собою обитателей всего земного шара,

2) племена, живущие в гористых местностях, всегда ростом ниже тех, которые обитают на открытых, обширных пространствах,

3) некоторую роль играет тут необходимость различных передвижений, так, например, куши или курильцы, добывающие себе пищу главным образом на море, значительно крупнее и физически сильнее туземцев Камчатки, последнему обстоятельству немало способствовало и то, что их следует признать племенем смешанным, так как они в не столь далеком прошлом вступали в браки с женщинами с отдаленных островов — куши, поэтому у них и бороды гуще, и волос на теле больше. Коряки именуют себя ‘чаучова’, малыми людьми, не по сравнению с ительменами, с которыми они одинакового роста, а по сравнению с чукчами, вступившими когда-то с ними во враждебные отношения, тогда отделившимися от них и обитающими дальше к востоку от них.

Все ительмены малы ростом, широкоплечи, животы у них выдаются вперед и отвислы, ноги коротки и либо совсем без икр, либо почти лишены их, у женщин круглый, небольшой, мясистый зад. Волосы у них на голове отличаются большою длиною и густотою, прямы и блестят от черноты. У них головы толсты, лица большею частью круглы, плоски, широки {Среди этих широколицых попадаются такие красавицы, которые нисколько не уступят самой прекрасной китаянке. Дети казаков, происходящие от русских отцов и матерей-ительменок, так благообразны, что среди них можно нередко встретить совершенных красавиц. Лицо у них обычно удлиняется и принимает европейский облик, ему придают особенную прелесть черные ительменские волосы, глаза и брови, белая нежная и гладкая кожа, с румянцем на щеках. При этом такие красавицы очень честолюбивы, лукавы, скрытны и влюбчивы, умея очаровать тех, кто на пути из Москвы сюда не вступал ни в какую запретную любовную связь. Так как купцы обычно весьма преданы своему делу и тратят на него много сил, они приезжают сюда большею частью людьми состоятельными, но, потерпев банкротство, или же, если это купеческие приказчики, — из боязни перед своими хозяевами, казаками, остаются, привязываются к какой-нибудь женщине и с величайшим терпением выносят всяческую нужду, в конце концов такие люди топят появляющиеся у них тяжелые думы в дорогой ‘золотой воде’, или водке, и становятся затем самыми распущенными и отчаянными на свете людьми. — Прим. Стеллера.}, с приплюснутыми носами, маленькими, близко друг к другу поставленными глазами, с выражением весьма лукавой влюбленности, губы их толсты, рты малы, щеки сдавленны и свисают (их называют на Большой реке ‘кепич’), лоб у стариков покрыт множеством продольных морщин, но зубы, посаженные очень плотно друг к другу, отличаются крепостью и замечательной белизной, потому что они с ранних лет едят преимущественно исключительно твердую и холодную пищу, при этом много такого, что отличается вяжущим характером. Руки ительменов чрезвычайно мясисты, кисти малы, особенно у женщин, пальцы круглоудлинены и снабжены ногтями с выпуклыми продольными полосками. Кожа на теле нежна и мягка, со множеством мелких пор и лишена растительности. Ительмены не расположены к потению, почему они не издают неприятного потного запаха, исключая разве то, что от них, как от гагар и чаек, пахнет рыбою, если им растереть кожу и понюхать ее. Отличительным признаком мужчин служит то, что у них очень небольшие усы и редкие бороды на подбородке, их волосы коротки и очень редки, как у монголов. Около половых органов у них волос очень мало, и они мягки, как у наших двенадцатилетних мальчиков, при этом самые их половые органы малы, несмотря на то, что они великие venerei (поклонники Венеры). Женщины имеют маленькие круглые груди, даже у сорокалетних еще достаточно упругие и не скоро отвисающие. Влагалище очень широко и велико, почему они всегда особенно падки на казаков и чужеземцев, презирая представителей своей собственной народности и издеваясь над ними. На половом органе у них растет лишь пучок черных редких волос, как у крохаля на голове¹, все же остальное оголено. Кроме того, у некоторых, пожалуй, у большинства женщин срамные губы очень велики, выдаваясь на вершок над половым органом и отличаясь прозрачностью, подобно слюде или пергаменту. Ныне подобные губы считаются большим позором, и в юности их подрезают, как уши собакам. Ительмены называют такие необычайно крупные губы ‘сюретан’ и ругают друг друга этим словом. И вот, если подвести итог всем телесным свойствам, мы не находим у них сходства с другими народностями, кроме монголов и китайцев.

Мускулатура этих людей отличается большою твердостью и плотностью, цвет же кожи у мужчин — исчерна-буроватый, иногда желтоватый. Женщины имеют белую кожу и очень румяные щеки и не только старательно поддерживают свою красоту медвежьими кишками, которыми весною, чтобы не загореть от солнца, они обклеивают с помощью рыбьего жира лица, но и румянятся. Вместо cerussa (белил) они пользуются либо гнилым деревом, либо кальцинированною от природы слюдою, ‘баргою’, которая местами встречается в расселинах гор. Подсолнечник, Torna solis, заменяется у них особым сортом морской травы, принадлежащей к виду коральника (species Corallinae). Растертая в рыбьем жиру, она дает прекрасную краску. Раньше они мазались ею, как обезьяны, ныне же, по примеру казачьих жен, стали в этом отношении гораздо умереннее.

Чистоту лица поддерживают мытьем только те из них, которые желают нравиться большому числу любовников, но руки при этом у них все же постоянно замараны terra primigenia (матерью сырой землею). Те же, которые уже успели утратить надежду кому-нибудь понравиться или попали в разряд старух, не знают другой воды, кроме той, какую ниспосылает им небо в виде дождя и снега.

Калек среди ительменов встречается много. Это происходит оттого, что в ранней юности их дети, подобно кошкам, лазают по стремянкам и балаганам, и ежегодно многие из них ломают себе ноги и руки, иные же убиваются насмерть. Уцелев, они остаются навсегда хромыми и горбатыми. От постоянной сырости в воздухе, дыма в юртах, сильнейших ветров и яркого блеска заливаемого солнцем снега очень многие слепнут, страдают бельмами или всю жизнь имеют воспаленные и слезящиеся глаза. В общем же ительмены очень здоровы и знают лишь немного болезней.

Несмотря на свой быстрый бег, они мало потеют, причем не пропускают ни одной реки или ключа, чтобы не напиться вдоволь студеной воды, они большие любители такого питья, они едят также снег и лед, и не бывает случая, чтобы это им вредило, как жителям других местностей. Сильно способствуют безнаказанности их в этом отношении, кроме привычки, также чистота самой воды и непосредственно следущее за этим сильное движение. Ительмены гораздо тяжеловеснее якутов, несмотря на то, что последние питаются почти исключительно молоком и мясом, первые же только рыбою. В беге они превосходят все известные племена, причем никогда не задыхаются, несмотря на сильнейшую усталость, в этом они отчасти похожи на якутов. Тут большую роль играет, несомненно, простая и легкая пища, делающая кровь легче и препятствующая слишком сильному сгущению ее, и сколько бы господа медики ни старались мнимыми доказательствами подкреплять свое утверждение о вредности рыбной пищи для здоровья, этому противоречит опыт целого народа. Причину долговечности и здоровья ительменов следует искать скорее в умеренном образе их жизни и в их душевном спокойствии, несмотря на большую бедность и нужду, чем в разумнейших regulis dialecticis (правилах диалектики).

Медики в один голос уверяют, будто употребление в пищу лососей и форелей вызывает лихорадку². Между тем, тут, где нет иной рыбы и другой пищи, ничего не слышно ни об ознобах, ни о сильном повышении температуры от лихорадки, ни об ictero dissenteriae, variolis, morabillis, scabiae et morbis exanthematicis (приступах дизентерии, рожистых воспалениях, кори, чесотке и болезнях экзематического характера). Единственной болезнью, донимающей местное население, являются нарывы, многие умирают, причем исключительно вследствие того, что не умеют захватывать болезнь вовремя, вскрывать нарывы и заживлять их. О зубной боли ительмены вообще не имеют понятия, цингу же очень легко излечивают зимою мороженою, летом свежею рыбою, диким чесноком и другими растениями. Кроме того, я считаю, что употребление разных вяжущих трав, кореньев и древесной коры много способствует обереганию ительменов от лихорадок, и следует испробовать опытным путем, оказывает ли такое же действие внутренняя кора березы, ивы и ольхи, как и cortex Chinae (кора хинного дерева).

Народ ительменский, вероятно, оттого так склонен к сладострастию и любовным утехам, что в очень большом количестве поедает икру, заплесневелую рыбу и radium vulbosarum, что не только способствует увеличению семяобразования, но и активизирует randcendine piscium pinguum (тухлостью рыбьего жира) работу кровеносных сосудов: зимняя пища ительменов обычно покрыта плесенью и оттого становится острою и вонючею. Я сам наблюдал, как одна ительменка, в течение полугода питавшаяся от моего стола и совершенно лишенная обычной своей еды, стала гораздо сдержаннее и целомудреннее, кровь, которую мне приходилось пускать ительменам, у стариков такая floride (алая), что ее можно принять за кровь маленьких детей, причем сгустки ее никогда не принимают черного цвета, потому что ингредиенты ее intime (тесно) связаны между собою и не легко отделимы друг от друга.

Очень многие ительмены обоего пола достигают возраста 70—80 лет, много двигаясь и работая до самой своей кончины и унося с собой в могилу большинство зубов. Ранее шестидесятилетнего возраста у них редко начинают седеть волосы, никогда, впрочем, не принимая беловато-серого цвета. Ительмены держат ноги всегда в тепле и отнюдь не терпят, чтобы они были мокрыми, тогда как никогда или редко покрывают свои головы. И часто случается видеть, как от головы, обнаженной на вольном воздухе после некоторого согревания тела, поднимается легкий пар. Теплых жилищ они не любят, предпочитая холодные. Когда мне зимою под утро приходилось мерзнуть под моими теплыми перинами и меховыми одеялами, я видел, как ительмены, даже самые маленькие их дети, лежат с наполовину оголенною грудью, прикрытые одною кухлянкою, без одеял и покрывал, а на ощупь они оказались теплее меня.

Все казаки также единодушно утверждают, что у этих племен кровь очень горячая. Зимою, в дороге, они никогда не разводят огня для себя, хотя бы им пришлось даже в сильнейший мороз быть в пути по двое суток. Если же русские раскладывают костер, то ительмен никогда не подсядет к нему, чтобы погреться, а напротив, пьет ледяную воду, чтобы направить внутреннюю теплоту свою a centro versus peripheriam (от центра к поверхности). Этим свойством ительмены отличаются от всех сибирских народностей.

Старики умирают от marasmus sevilis (старческого маразма) и, бодрые и веселые, потухают как свеча. Многие тонут или погибают в пути во время промысла от горных лавин, или задыхаются под снегом, нагоняемым на них бурными ветрами, или падают со скал. Многие, однако, оттого не достигают преклонного возраста, что растрачивают в самой ранней молодости свои силы в чрезмерном сладострастии, большинство уже во время своего вступления в брак неспособны к деторождению. Многие умирают рано потому, что все свои дела исправляют чрезвычайно рьяно. Это заставляет их до времени стариться и умирать раньше срока.

Двадцать седьмая глава

ОБ ОДЕЖДЕ ИТЕЛЬМЕНОВ, КАК МУЖСКОЙ, ТАК И ЖЕНСКОЙ

Одежда, как мужская, так и женская, на Камчатке называется русскими ‘парка’ и изготовляется из шкур тюленей или северных оленей {Раньше ительмены шили парки также из кож уток, гагар, гусей, лебедей и морских чаек, но в настоящее же время этот обычай совершенно исчез³ и сохранился только у жителей отдаленных Курильских островов, они ежегодно являются ради торговли одетыми в такое парадное платье. Парка называется на Большой реке ‘танггак’, кухлянка — ‘капичач’, на реке Камчатке парка именуется ‘типгпж’, а кухлянка — ‘коависс’. — Прим. Стеллера.} таким образом, что ее можно носить, по желанию, и наизнанку. Наружную сторону они окрашивают ольховою корою¹в ярко-померанцевый цвет. Кору они разваривают в кипятке или же только жуют ее, затем выплевывают на кожу и втирают ее вовнутрь. К нижнему краю одежды они шелком различной окраски, а также белым волосом с шеи северного оленя подшивают кайму в ладонь ширины (по-русски это называется подзором) с полосами красной кожи нерпы {Кайма, или подзор, носит название на Большой реке ‘иеганем’, а в красный цвет выкрашенный волос нерпы — ‘намюг’, на реке Камчатке применяются те же наименования. Около Нижнего острога кайма называется ‘чисту’. Ремни или phacnomona pendalorum (особо выдающиеся привески) у кухлянок обозначаются на Большой реке словом ‘ню’. — Прим. Стеллера.}. Между этими полосами они вшивают пучки выкрашенной в красный цвет тюленьей шерсти {Вообще, все парки оторачиваются мехом бобра или выдры, и эта мода существовала у ительменов до появления русских. Самый богатый наряд — из белой парки из шкур молодых белых оленей, отороченный бобровым мехом шириною в ладонь, а также из хорошей обуви. — Прим. Стеллера.}. Они убеждены, что властитель неба Виллюкай носит на своем платье точь-в-точь такую же кайму, которая служит ему радугою, в чем они желают подражать ему. Такая парка похожа на застегнутый сюртук² и снабжена узкими рукавами, она является плотно прилегающим к телу одеянием, которое ительмены раньше носили прямо на голом теле, парка, однако, едва достигает колен, и ее носят все: мужчины, женщины и дети. В прежние времена это платье шили из мехов лисьих, бобровых и собольих, но такие парки после завоевания страны отнимались у туземцев десятками (по сорок штук) и вывозились приказчиками. Островитяне же до сих пор еще носят парки из бобровых шкур.

Другой вид одежды именуется кухлянкою. Кухлянка похожа на пальто и напоминает застегнутый спереди сюртук, отличающийся от парки только тем, что он длиннее, доходит до щиколотки, гораздо шире, имеет широкие рукава и снабжен свисающим сзади капюшоном, который ночью можно надвинуть на голову и который похож на головной убор монахов-капуцинов, спереди с кухлянки свисает клапан⁴ (обычно это задняя нога собаки), которым ительмены ночью прикрывают себе лицо. Такие кухлянки туземцы носят и в юрте, когда желают принарядиться, и вне ее, на прогулке, особенно во время дальних путешествий, тогда такая кухлянка служит им одеждою, постелью и в пути даже жильем. Красота ее определяется следующими свойствами:

0x01 graphic

1) Наверху кухлянки, там, где находится прорез для головы, должна быть нашита длинная, густая собачья шерсть, чтобы одежда выглядела достаточно мохнатою. Как рукава, так и нижний край кухлянки снабжаются такою шерстью, свисающей наподобие бахромы.

2) Недалеко от бахромы должна быть кайма, как у парки, шириною в ладонь или две.

3) Всюду по кухлянке, и вверху, и внизу, должно быть нашито множество ремешков, служащих в качестве привесков и снабженных на концах своих пучочками выкрашенной в красный цвет тюленьей шерсти. Все это напоминает кисти, постоянно при ходьбе раскачивающиеся.

Женские кухлянки должны быть сзади украшены хвостом, мужские же имеют круглые, ровные и одинаковые края. Дома в торжественных случаях ительмены носят кухлянки шерстью внутрь, а гладкой, окрашенной ольховой корой стороной — наружу, во время же путешествий они выворачивают шерсть наружу. Они изготовляют эти кухлянки частью из очень ценимых собачьих шкур, частью из шкур северных оленей, продаваемых коряками казакам, а последними, в свою очередь, — ительменам. Существует также особый сорт летних кухлянок из шкур сурков, или евражек, также доставляемых коряками. Эта одежда очень популярна за ее легкость.

Штаны носят на Большой реке название ‘коах’, на реке Камчатке — ‘куэ’, они бывают трех сортов:

1) Мужские и женские одинаковы как по материалу, так и по покрою, изготовляются они из оленьих шкур, путем торговли добываемых у коряков, или из половинок оленьих и лососевых кож. Последние идут с Лены и от тунгусов. Они прочнее, доставляются на Камчатку через Охотск и обычно выкрашены в красный цвет. До прибытия русских туземцы шили такие штаны, особенно те, которые они носили летом, из тюленьих шкур. Женские панталоны тем отличаются от мужских, что они свободнее и имеют, подобно штанам французских крестьян, около колен значительные утолщения.

2) Штаны для дороги делаются из собачьих шкур, особенно же — из шкур с ног северного оленя, благодаря своей плотности очень теплых, или же из шкур волков и медведей. Такие штаны ительмены во время путешествий надевают поверх других таким образом, чтобы они были шерстью наружу, штанины достигают щиколотки и там натягиваются поверх зимней обуви (торбасов), крепко перевязываются и застегиваются во избежание проникновения в них снега.

3) Детские штаны сзади открыты и снабжены клапаном, выложенным мягкою травою эхей, эти клапаны отстегиваются только тогда, когда дети марают их или собираются отправлять свои естественные потребности.

В настоящее время ительмены носят штаны из разного рода сукна, выбойки, или ситца, коломянки, китайки, или шелковой материи, при этом чем пестрее рисунок ткани, тем это лучше.

Несмотря на то, что в былые времена ительмены не носили рубашек, они называют их на своем языке на Большой реке словом ‘коагальгач’⁵. В настоящее время туземцы, все без исключения, носят такие рубашки из русского холста, бухарского или индийского ситца и шелковой материи, кожи или грубого сукна и являются большими их любителями, невзирая на то, что они обходятся им так дорого, что на эти деньги можно было бы обзавестись бельем из голландского полотна с брабантскими кружевами. Прежде же ительмены не имели о рубахах никакого представления, а носили свои парки прямо на голом теле.

Не было у них также и чулок, на Большой реке они называют их ‘пеймэт’, в Нижнем остроге обозначают их тем же словом. В настоящее время они носят чулки всевозможных сортов, покупая их по очень высокой цене. Раньше они не знали чулок вовсе, но обвивали себе ноги мягкою травою эхей, так они поступают еще и теперь во время путешествий. До этого они иногда делали чулки из оленьей кожи.

Их башмаки и сапоги разнообразны и отличаются от обычных. Та обувь, которую они носят летом и в сырую погоду, изготовлена из кожи морских животных шерстью наружу. Подошвы делаются также из тюленьей кожи.

Зимняя обувь, как подошвы, так и верх, используемая во время путешествий или охоты, изготовляется из засушенной рыбьей кожи, причем на это идет кожа чавычи, красной и белой рыбы. Обувь эта очень пригодна во время морозов и, в зависимости от материала, отличается большою прочностью, ительмены, на всякий случай, запасаются несколькими парами ее. В сырую же погоду она совершенно непригодна и немедленно расползается.

Есть у них и другой сорт зимней и дорожной обуви из шкур северных оленей, как белых, так и бурых. Это гамаши, подошва которых сделана из тюленьей кожи, если же требуется основательная прочность и теплота, то ее составляют из кусочков той кожи, которая находится у оленей между обеими частями копыта, и действительно, в такой обуви даже и в крепчайший мороз не ощущается холода. Но раз она промокла, от нее нельзя ожидать и половины прежнего тепла.

Люди, промышляющие на льдах, сдирают кожу с медвежьих лап и делают из нее подошвы. Шершавость этой кожи препятствует скольжению и падению. Жители мыса Лопатка и Авачи — Кронок шьют обувь из кожи морских львов. Они очень хвалят ее за прочность, и из этого материала можно изготовлять превосходнейшую кожу для подошв, если обрабатывать ее европейским способом.

Коряки делают подошвы своей обуви из китовой кожи, которую они в растянутом виде в течение целого года сушат в дыму. Такие подошвы никогда не рвутся.

Наконец очередь доходит до парадной обуви, которую одинаково носят как мужчины, так и женщины. Ее подошвы изготовляются из желтовато-белой кожи, а головки составляются из всевозможных пестрых кусков. Полосы красного сафьяна чередуются здесь с полосками тюленьей кожи. Около стыка голенища с головкою сапога тянется полоса из кожи собачьей глотки, этот материал туземцы умеют настолько хорошо обрабатывать и белить, что он не уступает белейшей французской лайке. Названная обувь обматывается около щиколотки кожаными ремнями или лентами. Ительмены очень гордятся такой обувью, и если мы увидим на мужчине такие красивые сапоги, то можем вывести из этого непреложное заключение, что он пользуется особой любовью своей жены. В настоящее время, когда ительменские женщины особенно усердно занимаются рукоделием, они вышивают на этой обуви всевозможные узоры разными шелками, а иногда золотыми и серебряными нитками, и эти украшения действительно бывают на редкость хороши.

Прежде мужчины носили всевозможного рода шапки {Шапка называется на Большой реке, а также на реке Камчатке ‘халылюч’. — Прим. Стеллера.} из птичьих перьев и разного меха. Летом они ходили в деревянных шляпах или сделанных из стержней перьев⁶ головных уборах, имевших форму абажуров, совершенно таких же, какие мы встретили в Америке. Зимою они обвязывали голову ремнем с привешенными к нему лоскутами различного меха. Последние служили для прикрытия глаз и ушей (по два), а также затылка, тогда как темя головы оставалось непокрытым.

Этот вид головных уборов носит на Большой реке название ‘копичач’.

0x01 graphic

Женщины всегда ходили с непокрытыми головами и в своих старомодных париках {Название женского парика как на Большой реке, так и на реке Камчатке одинаково — ‘адамкунт’. — Прим. Стеллера.}. Девушки прежде заплетали волосы во множество небольших косичек {Коса именуется на Большой реке ‘такотос’, на реке Камчатке — ‘коэтспильс коанга’. — Прим. Стеллера.}, висевших вокруг головы, кроме основных кос, которые они заплетали на ночь {Те мужчины, которые не очень любили своих жен, покупали им лоскуты меха белой росомахи, женщины навешивали их себе на голову около висков, подражая таким образом внешности морской птицы мичагатки. За несколько таких росомашьих лоскутов в былые времена платили шкуру морского бобра. — Прим. Стеллера.}. В настоящее время, однако манера эта окончательно оставлена, и все они расчесывают волосы наподобие русских монахов на пробор, а на затылке собирают их в косу, конец которой украшают лентой или коралловой кистью. Голову же они обвязывают либо золотою лентой, либо шелковым платком, как это делают самые знатные женщины в Петербурге, пока находятся у себя в спальне. Я очень удивился, как эти сами по себе, не видя образца, они дошли до такого убранства головы. При этом у них около висков спускаются две пряди завитых волос. В настоящее же время женщины либо носят русские кокошники, либо повязывают головы вышеуказанным способом платками.

В былые времена наилучший головной убор женщины состоял в том, что волосы отпускались очень длинными, затем заплетались во множество мелких косичек и концами своими собирались в одну большую косу. А для того, чтобы такой парик казался погуще и покрупнее, в него вплетались волосы не только мужа, но и вообще всякие волосы в таком количестве, какое только удавалось раздобыть, головы таких женщин — я сам их еще застал — походили на большую каминную кисть. Красоту волос женщины старались увеличить, смазывая их до сильного блеска рыбьим жиром.

Иные, желавшие казаться еще наряднее, насаживали на свой естественный парик еще целые пучки волос, сфальцованных и сплетенных наподобие шапки. И несмотря на то, что в подобных волосах неимоверно размножались вши, ужасно докучавшие этим бедным людям и днем и ночью, женщины ни с чем так неохотно не расставались, как именно с этими головными уборами.

Так как подобные парики непременно срезались при принятии крещения, то это очень долго сдерживало от крещения многих женщин, которые соглашались на эту жертву с громким воем и криком, к которым присоединялись ласки и утешения их мужей. В настоящее же время и этот обычай забыт, и они сами от души смеются, если им порою попадается на глаза подобное волосатое пугало.

Салфетками и полотенцами им служат старые рыбачьи сети или мягкая трава эхей. На шее они раньше носили кожаные ремни с вышитыми на них разными причудливыми узорами и вшитыми красными волосами нерпы, раковинами и т. п. Теперь они носят разные пестрые стеклянные бусы. Те женщины, которые живут вблизи русских острогов, считают это, однако, признаком дурного тона и воздерживаются от ношения таких бус. Те, которые хотели снискать особое благоволение, заставляли шаманов давать им тряпочку или мешочек с завернутою в них красною тюленьею шерстью. Эти мешочки или тряпочки они привязывали к своим ожерельям и носили их, как это делают персияне, с талисманами, или христиане с крестом на груди. Эти ладанки у многих снимаются лишь перед самым крещением и заменяются святым крестом.

У женщин как днем, так и ночью и во время всякой работы на руках перчатки без пальцев {Перчатки называются на Большой реке ‘тклоюм’. Эти женские перчатки у ительменов схожи с тунгусскими, где ими пользуются как женщины, так и мужчины. Около Нижнего острога мужские рукавицы именуются ‘срулилэт’, а женские перчатки — ‘калит’. — Прим. Стеллера.}, их они также украшают всевозможными вышивками. Мужчины же носят рукавицы из кожи северного оленя, волка и медведя, сделанные на манер русских. Их они носили и в прежние времена {Ительмены-мужчины обычно производят все домашние работы, вроде варки пищи и т. п., в юртах и совершенно голом виде. Чтобы не обнажать полового органа, они опоясываются ремнем с кожаным футляром, в который спрятан орган. Чехол этот прикреплен одним концом к ремню около пупа, другой же ремень подтягивает нижний его конец между ног к заду и прикреплен к тому ремню, которым опоясан мужчина. — Прим. Стеллера.}.

Покрой камчатской одежды настолько приспособлен к местным климату, погоде и условиям труда, что его лучше и не придумать, нельзя подобрать по самому существу и лучшего для нее материала. Кроме того, у этого платья еще и то преимущество, что оно отличается крайнею простотою, и если бы еще пришлось изобрести пошивку одежды без образцов, то люди поневоле остановились бы сразу на этом покрое, из чего с достаточною убедительностью можно вывести заключение о древности данного народа. Я уверен, что Адам получил свою первую одежду, сшитую именно по такому покрою. Однако с тех пор, как за последние двенадцать лет здесь завелись купцы, ительменам обоего пола, в противоположность сибирским племенам, так понравилось немецкое и русское платье, что они охотно совсем отказались бы от своей прежней одежды, если бы сохранить ее не заставляли их как нужда, так и климатические условия. Но, попадая в русские остроги, туземцы все еще щеголяют там в немецкой или русской одежде, а они умеют настолько во всем, как в приемах, так и в жестах, копировать русских, что их можно было бы принять за настоящих русских, если бы их не выдавали монгольские черты лица, низкий рост и жидкие бороды. Если к ним попадешь во время путешествия, то первое их дело — переодеться русскими: мужчины появляются перед нами в суконных брюках, камзолах и сюртуках с шелковыми пуговицами, в русской обуви, сапогах, валеных или шелковых чулках и в шелковых рубахах, поверх которых у них надеты большие серебряные кресты. Женщины же выходят в сарафанах, шелковых сорочках с манжетами, в туфлях, с кокошниками или шелковыми платками на головах, с кольцами на пальцах и с шелковыми носовыми платками, сперва они медленно и важно крестятся, а затем отвешивают каждому из гостей по особому поклону. Те же туземцы, которые по бедности не могут приобрести себе полный костюм, разгуливают, по крайней мере, в чулках, брюках и сапогах. Если ительмен захочет таким образом нарядить свою жену и детей, ему приходится потратить на это по крайней мере сотню соболей или лисиц, поэтому-то они очень берегут такое платье.

Прежде казаки и их жены разгуливали в ительменских шубах из собачьих шкур, теперь они щеголяют в самом нарядном своем платье. Костюм казачки, ее соболья шапка, суконный кунтуш, отороченный бобром и подбитый лисьим мехом, ее нагрудник из сукна, подбитый соболем и обшитый золотыми галунами, ее шелковая, украшенная галунами юбка, ее чулки, обувь и перчатки обходятся в 150—200 рублей по московским ценам, и в этом отношении казачки сумели перещеголять жен многих крупных капиталистов в России.

Курильцы и жители мыса Лопатка, занимающиеся доходным промыслом морского бобра, настолько сходят с ума по дорогому платью, что его на них не напастись в достаточном количестве и в достаточно пестром виде. Они носят одежду из наилучшего сукна, самых ярких цветов, пунцовую, синюю и т. п., носят суконные рубашки с галунами, украшают платья золотыми и серебряными пуговицами и платят за все это бешеные деньги. Можно было бы подумать, что находишься в обществе исключительно избранных европейцев, если бы у них всюду не проглядывал дикарь. Сюртук красного цвета, камзол — голубого, панталоны — зеленого, чулки — белого, нагрудники цвета коломина. При этом они так неосторожны, что надевают подобное платье, даже когда приходится делать самую грязную работу: поймав кита или тюленя, они уносят их сало домой на плечах, причем, конечно, пачкают весь свой богатый костюм. После этого они по грошовой цене продают это платье русским, которые его вымывают, подкрашивают и подправляют, чтобы продать его прежнему же владельцу по прежней же цене. Таким образом, туземцам иногда по два-три раза перепродается их старое собственное платье по прежней цене. Но за последнее время и эта торговля упала, так как число зверья уже несколько лет как убавилось и оно стало больше опасаться человека, то нужда заставляет туземцев быть осмотрительнее и экономнее. Впрочем, если на глаза им попадется что-либо пестрое и, по их мнению, красивое, то и до сих пор еще они поспешно приобретают его {Некий курилец так увлекся красным женским сарафаном, что купил его и, вопреки всеобщим издевательствам, стал носить его в качестве вполне приличного костюма, лучше которого, по его мнению, ничего нельзя придумать. — Прим. Стеллера.}, и, таким образом, старую немецкую пословицу ‘Пошли на базар дурака или ребенка, и лавочник заработает толику’ можно было бы восполнить присоединением к дуракам и детям также и курильцев.

Двадцать восьмая глава

О РАБОТАХ И ТРУДАХ ИТЕЛЬМЕНОВ И О ПОТРЕБНЫХ ДЛЯ ТОГО ИНСТРУМЕНТАХ И ПРИЕМАХ

При постройке жилищ мужчины являются плотниками, женщины же исполняют кровельные и обойные работы. Очень проворно срезают они траву костяными серпами, сделанными из лопаток медведей, и травой этой покрывают как свои юрты, так и балаганы, внутри жилья они обвешивают стены и покрывают пол всевозможными соломенными циновками. Во время рыбной ловли женщины совместно с мужчинами исполняют работу гребцов в лодках, мужчины рыбачат, а женщины разрезают рыбу на куски и очищают ее от внутренностей, развешивают ее, сушат на шестах и собирают высохшую, а также икру. В этом им помогают дети и старики, обычно те, которые не могут работать. Заготовленные запасы отдаются на сохранение и в распоряжение тех же стариков.

Дома муж — повар, приготовляющий пищу для людей и собак, он строит нарты, лодки, заготовляет невода, капканы, рыбачьи сети, кроме того, он подвозит топливо и отправляется на промысел, разнообразные виды которого были уже описаны в главе о животных. Промысел дает ительменам возможность платить ясак, а на доход от остальных работ они содержат и одевают свою семью и приобретают всевозможную домашнюю утварь: ножи, топоры, котлы, оловянную посуду.

У женщин, помимо воспитания детей, такое множество разной работы, что у них приходится признать гораздо более развитый ум, чем у мужчин, это и подтверждается на деле. Так, например, женщины:

1) заготовляют весь запас рыбы, за исключением так называемой ‘кислой’ рыбы, или корма для собак: эту зловонную работу они предоставляют мужчинам,

2) собирают до сотни видов различных семян, кореньев и трав, служащих отчасти лечебным целям, отчасти зимнею пищею,

3) с большим трудом собирают и заготовляют ительменский чай, или кипрей {Из стеблей или волокон кипрея ительмены на Камчатке изготовляют также большие сети, в которые ловят не только рыбу, но и тюленей, и крупных лавтагов³, впрочем, эти сети должны пролежать сутки в воде, раньше чем их пустить в ход, чтобы они стали прочными и не рвались. В противном случае, ими не поймаешь даже рыбу, так как они порвутся или поломаются. — Прим. Стеллера.}, в количестве, не только достаточном на круглый год, но и значительно большем для одаривания русских друзей, а также для продажи, на вырученные за него деньги они покупают портняжный и сапожный инструмент, иголки, шила, ножи, ножницы, шелк и холст,

4) заготовляют сладкую траву, которая служит для гонки водки, так как пуд ее казною оплачивается 4 рублями, а в некоторых острогах ее заготовляется от 40 до 60 пудов, то продажа этой травы является очень выгодною статьею в их хозяйстве,

5) надергивают крапиву, сушат и разматывают ее, а затем с большим трудом прядут из нее пряжу. Их прядение вполне совпадает со способом изготовления сапожной дратвы. Несмотря на трудность и медленность этой работы, им удается все-таки запастись пряжей в необходимом количестве не только для изготовления рыбачьих сетей, но и для продажи. Ежегодно они продают столько этой пряжи, что вполне удовлетворяют спрос на нее со стороны населения Курильских островов, мыса Лопатка и русских острогов, потому что казачки этой работой себя не утруждают, да и на пространстве от Большой реки до Лопатки крапива уже не растет¹,

6) собирают полный на зиму запас четырех сортов ягод, а именно: жимолости, брусники, шикши и морошки,

7) собирают и сушат заменяющую им хлеб всевозможного рода сарану и обкрадывают при этом мышей,

в огромном количестве собирают трех видов траву для зимних поделок и изготовления из них разного рода соломенных циновок²,

9) собирают gramine Cyperoides и путем расчесывания изготовляют траву эхей, заменяющую им необходимые зимою полотно и чулки.

Наконец, они осенью собирают всякие коренья, зимние их работы также очень разнообразны, а именно:

1) они прядут пряжу,

2) из трав они изготовляют разные соломенные циновки, мешки, плетут различные корзины и ящики для хранения запасов,

3) исполняя роль кожевников, они следующим образом подготавливают собачьи и оленьи шкуры для пошивки из них одежды: садясь, они кладут себе на колени кусок дерева, напоминающий формою станок седельщика, и на нем скоблят шкуры кристаллом, вставленным посредине двух палок {a, b — пачки, c — кристалл. — Ред.}⁴, водя этим прибором взад и вперед по шкуре, затем они толкут рыбью икру или жуют ее, выплевывают на кожу и складывают кожи вместе на несколько дней в угол юрты, чтобы там произошла ферментация и икра впитала в себя жиры. Потом они соскабливают ее тупою железкою, которую они сами выковывают холодною ковкою из старых котлов, растягивают кожу вместо кристалла на стенке между двумя палками, чтобы она стала гладкою, и после этого руками мнут ее до мягкости. Для последней операции они пользуются крепко привязанным наверху к бревну деревянным крюком, соединенным с помощью ремня с их ногою. Подниманием и опусканием ноги они водят крюком по коже, подвергнув ее предварительной вышеуказанной обработке,

4) они красят кожу ольховою корою, как было описано выше,

5) после этого они превращаются в портних {Для своего портняжничества они пользуются особо заостренными ножами, которые русские называют бабьими ножами, когда такие ножи притупляются, они чрезвычайно проворно точат их на своих собственных зубах, что выглядит очень комично. Свои каменные ножи и наконечники стрел ительмены раньше изготовляли при помощи костяного прибора, напоминающего алмаз наших стекольщиков, которым они пользуются при резке стекол. Придав таким образом камню надлежащую форму, туземцы обтачивали их камнями же⁵. Для покрытия рыб они выделывают ножи из звериных ребер, которые они оттачивают на камнях. Дрова же они кололи таким образом, что колотили одно полено о другое, и в этом деле, несмотря на наличие у них топоров⁶, они все еще остаются такими мастерами, что ни один русский не сумеет в этом поспорить с ними, разве что понапрасну отобьет себе руки. Если до прихода русских какой-нибудь островитянин раздобывал себе кусок черного железа длиною в два-три вершка и похожий на нож, то он считал его особым богатством и так кичился им, что выставлял его на шесте перед своим жильем, чтобы показать прочим соплеменникам свое значение и богатство. Жители другого острова охотно отдавали двадцать морских бобров за одну старую японскую саблю и считали свою сделку чрезвычайно для себя выгодною. Такие сабли они до сих пор носят в особо торжественных случаях и по праздникам и при приветствии причудливо размахивают ими. — Прим. Стеллера.} и приступают к шитью всякого рода одежды: парок, кухлянок, лифов, штанов и перчаток.

И нужно им отдать справедливость: они делают чрезвычайно мелкие и прочные швы, а кроме того, они большие искусницы и артистки в вышивании шерстью, шелками и волосом северных оленей. В шитье и вышивании они нисколько не уступали бы самым видным европейским мастерицам, если подвергнуть их хоть наималейшему в этом деле обучению, раз такие работы удаются им так хорошо, когда они руководствуются в них только собственною небогатою фантазиею. Для вышивания они теперь пользуются иголками китайскими или европейскими с очень мелкими ушками. Раньше они шили иглами из собольих костей, потом крупными железными японскими, которые и были их первыми железными предметами. От японского обозначения иглы — ‘зюзе’ ительмены прозвали японцев зюземенами, игольщиками. Если игла у них ломается, они очень ловко вновь оттачивают конец ее, если же сломается ушко, они раскаляют иглу на огне, затем ковкою возвращают ей первоначальную форму и просверливают с помощью другой твердой иглы и деревянной дрели новое ушко, так что поправленная игла может служить по-прежнему. Нитками им в прежнее время служили крапивная пряжа или волос с шеи северного оленя, нитки они выделывали также из жил северных оленей и китов: жилы эти они высушивали и размягчали деревянными колотушками, после этого они размачивали их в холодной воде и придавали им таким образом большую тонкость {Клей они варят из кожи рыбы каики, или кеты, равно как из кожи других рыб. — Прим. Стеллера.},

6) они выступают еще в роли сапожников, изготовляя всякого рода обувь. Их способ приготовлять кожу я уже описал, говоря о тюленях, равно как сообщил там и об их приемах при окраске кожи. Тюленью шерсть они выкрашивают в красный цвет брусничным соком с некоторою примесью квасцов или каменного масла⁸. Все это варится с ольховою корою, и таким образом получается огненно-красная краска, как от sanguis draconis (драконовой крови),

7) они являются также и скорняками, отделывая собольи и лисьи шкуры, из которых многие вывозятся для продажи. Обрабатывают они этот мех гнилым деревом, удаляющим из него жир,

медицинская и хирургическая наука также находит своих исполнительниц, но только среди ительменских сивилл.

О стирке одежды им раньше было известно столько же, сколько об омывании тела, лица и рук. В настоящее же время они являются большими ее любительницами, без мыла умеющими так чисто стирать холст, как не умеют делать это сибирские крестьянки при помощи мыла.

Двадцать девятая глава

О ЖИЗНЕННОМ УКЛАДЕ, ПИЩЕ, НАПИТКАХ, СТОЛОВОЙ ПОСУДЕ, СПОСОБАХ И ПРИВЫЧКАХ ИТЕЛЬМЕНОВ ПРИНИМАТЬ ПИЩУ

Раньше ительмены никогда не соблюдали известного времени для принятия пищи, за исключением разве случаев торжественного угощения. Из-за своей прожорливости они ели целый день, когда у них были на то время или охота. По утрам они едят юколу, а после полудня варят пищу. Имея сколько угодно другой пищи, они нарубают себе топором ивовую и березовую кору и жуют ее с икрою {Если весною, как это случается нередко, наступает период голодовки, они довольствуются одной только ивовой или березовой корой: тогда их экскременты совершенно похожи на рассыпающееся дубильное вещество, распадающееся подобно песку. В такое время ближайшее соседство ительменского жилища становится похожим на окрестность кожевенного завода. Удивительно, каким образом этот народ может таким способом поддерживать свою жизнь. — Прим. Стеллера.}¹, к этому у них такой же аппетит, как у других народностей велика склонность к хлебу. Они не вкушают пищу одновременно, по-семейному, а делают это только тогда, когда принимают пищу горячую или теплую, опанну, свежую рыбу или селагу. Теплой пищи они вообще не любят и едят все в холодном виде, даже сварив что-нибудь, они оставляют сваренное, пока оно не остынет: такую пищу они считают гораздо здоровее горячей. Прежде, когда у них не было ни котлов, ни другой посуды, они клали рыбу в деревянное корыто, совершенно такое, из какого кормят свиней, заливали ее водою и варили при помощи раскаленных камней², после людей из того же корыта они кормили собак. В настоящее время они живут гораздо опрятнее, и эти старинные корыта предоставляются теперь только псам. Ительмены отнюдь не охочи до жареного, совсем как коряки, и этим они отличаются от островитян, тунгусов и якутов.

Когда рыба сварится, они кладут ее на большие, подобные блюдам доски, снабженные приподнятыми краями, и ставят ее в жупан, чтобы она остыла. Затем они, не употребляя ни ножей, ни вилок, хватают ее руками, причем рядом с блюдом стоит деревянная миска с намоченною в воде сладкою травою. Эту сладкую воду они хлебают ложками, как русские квас. В настоящее время они потребляют много соли и перца, раньше же всегда считали соль горькою и неприятною, уксус же они и до сих пор не любят, называя его горьким.

Их блюда, очень многочисленные, почти несчетные, отличаются отчасти простотою, отчасти же сложностью. В простом виде они едят мясо морских и сухопутных животных, причем из их обихода устранены только мыши, собаки и ящерицы, в простом виде они едят и все ягоды и коренья. Что же касается сложных блюд, то я не оказал бы большой услуги нашим поварам, если бы перечислил тут хотя бы сотню странных и невкусных кушаний. Главнейшее составное блюдо ительмены на Большой реке называют селагою³, русские же — толкушею, оно служит общераспространенным угощением при всяком веселье. Для этого они в деревянной ступке толкут одновременно сарану, кедровые орехи, кипрей, сладкую траву, radices Bistortae⁴, Vemariae⁵, ягоды морошку, шикшу и бруснику и вообще все, что им нравится, составляя из этой массы одно целое {Когда вся эта смесь превращается в нечто целое, они месят ее своими немытыми руками, как тесто, а затем в этой же смеси моют свои руки. От одного вида этой процедуры европейца тошнит. — Прим. Стеллера.}, варят ее затем в тюленьем, китовом или рыбьем жиру и полагают, что это варево превосходнейшее из всех угощений. Несмотря на то, что я небрезглив, я не мог принудить себя попробовать больше того, что помещается на кончике ножа, и то этой мылоподобной мешанины я отведал лишь для удовлетворения своего большого любопытства. Простые же кушанья и приправы к ним я достаточно подробно описал в главах о животном и растительном царствах.

Что касается казаков, то они знают очень много хороших рыбных блюд, смена которых помогает преодолевать отвратительное однообразие пищи. Из рыбы они приготовляют разное печенье, пироги и пирожки, а также так называемое ‘тельное’, изготовляемое из свежеистолченной рыбы, поджаренной на сковороде на рыбьем жиру. В Нижнем остроге они делают нечто вроде хлеба из сухой рыбки хакал, которую вместе с костями они толкут наподобие муки. То, что рассказывается о якобы изготовляемых из рыбы напитках и водке в Сибири, при проверке оказывается сущею ложью. Действительно, кое-кто попытался гнать водку из вонючей рыбы, но в результате получилась невкусная и зловонная phlegma (слизь). Установлено только, что в этих бедных краях пьют водку, изготовленную исключительно из растительных веществ. Люди тут едят такие вещи, о которых в других местах и не подумают как о пище. Благодаря множеству в этой области опытов, этим людям раскрылись также целебные и разрушительные свойства полезных и ядовитых в медицине растений. Вообще, в этой стране ничто не оставляется неиспробованным для установления, не пригодно ли оно в пищу, и в настоящее время я уже вовсе не страшусь в другом месте при неурожае умереть с голоду, после того как я в здешних краях узнал, какою массою вещей можно в случае нужды задать работу пустому желудку.

Подобно тунгусам около Охотска, ительмены и коряки едят нечто вроде нежной и мягкой белой глины, внешностью своей напоминающей сметану, довольно приятной на вкус и в то же время обладающей вяжущими свойствами. Глина эта встречается около Курильского озера, вблизи Хариузовки и Олюторы.

Курильцы и жители мыса Лопатка приготовляют особенное желе (gelatina), или рыбий кисель. Они, постоянно мешая, так долго варят кожу красной рыбы, пока она не превратится в полупрозрачную желатину, после этого они прибавляют туда толченый кедровый орех и еще некоторое время продолжают варить эту смесь. Затем они разливают ее по деревянным чашкам и дают ей постоять на холоде, чтобы после этого съесть ее как особый деликатес. При этом они гадают: если желе выходит белым, то хозяин и его семья усматривают в этом большое счастье, если же оно голубовато, то они думают, что предстоит неудача, впрочем, не особенно серьезная, если же кисель выходит черным, то они твердо верят, что это предвещает хозяину или хозяйке смерть.

Что касается вкусов ительменов, то только жителями Лопатки изготовляется из ягод напиток, который они подвергают брожению и которым по праздникам напаивают своих гостей. Вообще же они придерживаются исключительно здоровой и хорошей воды. Они пьют ее по утрам натощак. Поев, они без всякого для себя вреда выпивают ее две добрые рейнские меры. Вечером, перед отходом ко сну, последняя их работа состоит в том, что каждый приносит большой сосуд, наполненный ледяной водой, подкидывает в нее еще льду и снегу, чтобы поддерживать низкую температуру этой воды, ставят ее около своего ложа и в несколько приемов пьет ее ночью, так что утром ни в одном из сосудов не найдешь ни одной капли воды. Зимою часто видишь, с каким наслаждением они лакомятся льдом и снегом, засовывая себе в рот целые пригоршни их. Одним из тяжелейших видов труда, который должны исполнять будущие мужья их дочерей, заслуживая руки последних, заключается в том, что такой батрак в течение всего лета обязан заботиться о том, чтобы будущий тесть и теща вместе с невестою были всегда снабжены достаточным количеством снега или льда для холодного напитка, ради этого будущие зятья, несмотря ни на какую погоду, взбираются на самые высокие горы за льдом и снегом.

Многие ительмены очень любят водку, напиваясь ею до бесчувствия во время своего пребывания в русских острогах и в значительной мере от этого разоряясь. Другие же безо всякого удовольствия только для того изрядно напиваются, чтобы походить на казаков, они полагают, что такое опьянение — признак культурности последних. В состоянии же опьянения они очень стараются не упустить без подражания ничего из того, что они когда-либо замечали у пьяных казаков, при этом они навещают всех, даже лиц, которых обязаны уважать, чрезвычайно смешно хвастаясь, заявляя: ‘Я пьян, не сердись… я русскую натуру приобрел… я ведь русский…’ — и изрекая разные тому подобные глупости. Из этого видно, чего недостает этим бедным и добрым людям, а именно: просвещения, хороших примеров и рассудительности.

Напитки свои ительмены держат в больших, изготовленных из китового уса сосудах. У зажиточных ительменов есть лакированные китайские чаши, а у курильцев — красные японские.

Многие при угощении гостей ставят перед ними оловянные блюда, кладут оловянные или даже серебряные ложки, подают на стол тарелки и белые полотенца и очень всем этим кичатся. Все они, впрочем, любители красивых вылуженных медных котлов, но очень скоро приводят их в негодность, почти беспрерывно держа их на огне. Если в таком котле окажется отверстие, они либо совсем выбрасывают посудину, либо делают из нее стрелы и ‘носки’: котлы они починять не умеют, да и казаки их им не чинят, чтобы принудить туземцев почаще покупать новые. У кого нет скатертей, те покрывают стол чистою соломенною циновкою и вместо салфеток подают циновки поменьше, а под котлы и блюда подстилают сплетенные из соломы круги, чтобы не попортились скатерти.

Тридцатая глава

О ПРАЗДНЕСТВАХ И РАЗВЛЕЧЕНИЯХ ИТЕЛЬМЕНОВ

У ительменов в течение всего года бывает только один-единственный праздник, приходящийся на ноябрь. По-видимому, в древнейшие времена это празднество было установлено их предками в целях возблагодарения бога за его дары. Однако с течением времени эту цель они настолько затмили различными глупыми и шутовскими дурачествами, что сейчас совершенно невозможно отгадать, ради чего это празднество было, собственно, установлено. Я думаю, что они назначили данное время для собственного своего развлечения, безо всякого отношения к богу. Ительмены справляют этот праздник тогда, когда лов рыбы у них совершенно прекращается и когда закончена заготовка зимних запасов. Этот праздник они на Большой реке именуют ‘нусакум’, не умея сами объяснить значение и происхождение этого слова.

Главный момент торжества состоит в том, что они свешивают в дымовое отверстие юрты на ремне березу, которую они называют ‘усауч’. Люди, находящиеся вне жилья, держат эту березу и не хотят дать втянуть ее в юрту, находящиеся же в последней, в свою очередь, стараются изо всех сил заполучить ее. Добившись последнего, они от радости поднимают громкий крик и шум. Затем они изготовляют из травы чучело волка, называют его ‘хетейху’, очень тщательно берегут его в течение года и утверждают, будто оно вступает в брак с ительменскими девушками и предохраняет их от рождения у них близнецов: рождение близнецов ительмены считают жестоким несчастьем и страшным грехом. Полагая, что лесной волк виноват в этом, они все выбегают из жилья и бросают роженицу на произвол судьбы, если же близнецы оказываются вдобавок девочками, то грех и беда еще больше.

В самой юрте ительмены помещают резное изображение, очень мало напоминающее человеческую фигуру и долженствующее изображать Виллюкая, или бога грома, вселяющегося в шаманов. Перед этим идолом они ставят разные кушанья и кладут большую ложку. Они уверяют, будто в прежние времена бог ел с ними и принимал их угощение. После угощения они сжигают идола. До сих пор мне не удалось собрать на этот счет больше сведений, но так как этот обряд может немало способствовать выяснению основ и происхождения всего вопроса, то я впредь приложу всяческие старания пополнить приведенные данные, тем более, что и рассказы об этом, и самые обряды в различных местах различны. До прибытия русских на Камчатку ительмены праздновали это торжество в течение четырех недель, от новолуния до новолуния, а позднее — только в продолжение двух-трех дней, теперь же наступил и этому празднику конец. Кроме исполнения указанных обрядов, развлекались еще едою и взаимным угощением, разными песнями и всевозможными плясками, продолжавшимися круглые сутки без передышки¹.

Кроме названного торжества, были у них и другие праздники.

В былые времена эти народности не знали ни торговли, ни займов, ни ссуд. Кто опасался, что у него кое-когда может оказаться в чем-нибудь нужда, отправлялся к лицу, пользующемуся его особым доверием, и предлагал ему свою дружбу взамен на дружеское к нему отношение. Весь секрет тут заключался в том, что они тем самым, в случае нужды, обязывались по мере сил служить и помогать друг другу. Когда такое предложение дружбы принималось благосклонно, явившийся за заключением дружбы звал своего друга к себе в юрту и удалял из нее всех членов своей семьи. Затем оба ительмена раздевались донага, так что только половые органы их оставались прикрытыми футлярами, и хозяин так жарко натапливал свое жилище, что едва можно было терпеть жару, причем он варил в изобилии пищу, закрывал затем плотно жилье со всех сторон и приступал к угощению своего друга, который должен был съесть столько, сколько было угодно хозяину, когда же гость был не в силах больше есть и успел наблевать вокруг себя столько, что нельзя было поверить, что это мог изрыгнуть один человек, хозяин все еще продолжал угощать его, а затем лил воду на раскаленные камни, так что гостю становилось уже невмоготу вынести все это. Тогда хозяин выходил во двор и по усмотрению своему охлаждался, гость же в качестве первого доказательства своей дружбы должен был все еще жрать и потеть. Когда он уже был более не в силах выдержать это, хозяин вступал с гостем в переговоры насчет выкупа. Гость приказывал хозяину взять себе его собак, платье, нарты и все, что он найдет у него, и когда все это было наконец забрано, хозяин открывал все отверстия и дымоходы, так что его друг мог снова прийти в себя, в свою очередь хозяин преподносил ему подарки, но гораздо хуже полученных: плохих собак, ветхое, поношенное платье и т. п. Таким образом, договор о дружбе считался состоявшимся. Когда же приятель в свою очередь являлся в гости к своему другу, ему приходилось выдержать такую же точно баню и подвергнуться такому же угощению. После этого в случае нужды один брал у другого все необходимое без отдачи².

С ворами или обманщиками ительмены отнюдь не заключали дружбы, считая таких людей очень несчастными, и поэтому в случае нужды им негде было ничего достать и приходилось погибать.

Такая дружба, по-видимому, основана на том же, что и братство студенчества, когда люди во имя дружбы напиваются и наедаются до чертиков. Кажется, впрочем, что устроили ительмены это для того, чтобы никто под видом дружбы не вздумал обманывать другого, потому что тот в первую голову должен подвергнуться обману и мучениям, кто добивается чьей-либо дружбы. Кроме того, тут, по-видимому, кроется и другая мысль, нравственного порядка, а именно, что ради интереса не следует заключать дружбу, а заключив ее, надо быть стойким даже при тягчайших обстоятельствах. Обычай этот русские на Камчатке называют ‘дружиться’, ительмены же теперь смеются над этим глупым обычаем. В силу этого обычая установилось также определенное право гостеприимства, по которому один ительмен приглашал другого, если ему удавалось на охоте убить зверя, поесть с ним его мясо, а также позволялось свободно посещать друг друга для развлечения.

И вот, когда кто-нибудь убивал медведя, что считалось в былые времена особою честью и славою для охотника и его семьи, такой охотник созывал к себе всех своих друзей с их женами и детьми. Собравши всех, хозяин рассаживал гостей в один ряд вдоль стен юрты, после чего сам он раздевался совершенно догола, оставив на теле только привязанный футляр для genitalia (полового органа), затем он приказывал развести огонь и поставить на него котлы с водою, прося при этом некоторых из гостей помочь ему снять с медведя шкуру. Когда это было сделано, гости сперва срезали сало и клали его ремнями в котел, потом снимали мясо с костей и, наконец, собирали кишечный жир зверя. В это время некоторые из присутствовавших начинали плясать, старики же вели беседы, сложив на коленях руки. Через некоторое время после начала пляски старики один за другим также вскакивали со своих мест и присоединялись к хороводу.

Когда еда была сварена, хозяин снова рассаживал всех в один ряд, забирал в левую руку ремень сала, а нож в правую, начинал подходить к каждому по очереди и со словами: ‘Вот, держись!’ — совал ему сало в рот. На это гость отвечал: ‘Сипанг’ (‘О горе’), хозяин же срезал ему ножом сало перед ртом и заставлял проглотить кусок. Таким способом он переходил от одного к другому вплоть до последнего, отдавая ему остаток полосы сала, считавшийся наиболее лакомым куском. Затем мясо, кишечный жир и внутренности медведя так распределялись одинаковыми порциями, что каждому доставалось равное количество этого угощения. Эти порции раскладывались по деревянным ящичкам, кусочкам березовой коры и деревянным мискам и раздавались всем поровну, так что самый старший из присутствовавших получал не больше, чем маленький ребенок.

Однажды во время еды какая-то женщина заснула. Когда ее разбудили, она склонилась перед шкурою медведя и сказала: ‘Ах, я уснула. Я так устала, и ты не обижайся на меня за это. Впрочем, ты простишь, конечно, потому что ты тоже спишь, когда возвращаешься, утомленный, из леса, кроме того, ты спишь ведь в продолжение целой зимы, и мы тебя за это не упрекаем’.

Все присутствовавшие похвалили эту женщину за то, что она так хорошо примирила с собою кусочек медвежатины, поданной ей на коре, и принесла извинение медведю.

Когда наконец пиршество закончено, хозяин ставит перед гостями голову медведя, украшает ее гирляндами из травы эхей и сладкой травы, одаривает всякими безделушками и извиняется за ее умерщвление, сваливая вину на русских, на которых убитый и должен направить свой гнев, в заключение он умоляет медведя не сердиться на него, а также сообщить своим сородичам, какое ему здесь было устроено угощение, чтобы и те в свою очередь безбоязненно пришли к ним.

Точно такой же обряд совершается ительменами и над тюленями, морскими львами и другими животными, с которыми они обходятся таким же образом.

Кроме таких торжеств, ительмены в былые времена устраивали столько праздников, сколько им хотелось. Обычно праздники эти начинались в декабре, когда все зимние запасы были налицо. Тогда туземцы целыми семьями отправлялись друг к другу в гости и проводили время чрезвычайно приятно за едой, пением, плясками и забавными рассказами, обычно касавшимися их творца, бога Кутки. Старики вспоминают о том веселом времени не иначе как с горечью, их с трудом можно заставить что-нибудь рассказать, потому что память о приятном прошлом вызывает в них неудовольствие настоящим, нынешние посещающие их в зимнее время гости принимают, правда, от них угощение, но в ответ на это угощают их самих только побоями и ругательствами.

Кроме еды, ительмены развлекаются также пением. Поистине можно сказать, что этот веселый народ перед прочими племенами особо одарен музыкальными способностями, и невозможно в достаточной мере надивиться только на их песнопения, не содержащие в себе ничего дикого, напротив, их песни так мелодичны и настолько стройны по соблюдению правил музыки, ритму и каденциям, что этого никак нельзя было бы предположить у такого народа³. Если сопоставить с этим кантаты великого Орландо Лассо⁴, которыми он развлекал короля Франции после кровавой парижской Варфоломеевской ночи, то они, помимо, конечно, искусности в смысле приятности производимого впечатления, значительно уступают ариям ительменов, которые умеют не только петь в унисон, но и подпевать друг другу на два-три средних голоса. Равным образом славится сладостью своих голосов и приятностью мелодий дикий народ чукчи, и я впоследствии собираюсь переложить на ноты несколько образчиков их песен, как я это сделал по отношению к ительменам.

Анадырские казаки не нахвалятся, как сильно умеют волновать слушателей чукчи и печальными, и веселыми своими песнями, вполне приковывая к себе внимание слушателей. При приближении казаков чукотские женщины и девушки, подобно настоящим обольстительницам, усаживаются на морском берегу или же на ближайших утесах, чтобы заманить к себе казаков.

Ительмены внимательно, подобно обезьянам, следят за всем, думают о виденном и излагают свои мысли в форме нерифмованных песен, так как они решительно ничего в поэзии не смыслят. Что касается содержания тех песен, то в них нет ничего глубокого, а выражаются простые мысли о вещах, показавшихся им странными или возбудивших их удивление. При этом они в конце каждой строфы чаще всего заменяют слово ‘русский’ повторением слова ‘ступей’, а слово ‘якут’ — словом ‘ногэи’. Вместо выражения ‘ступей’, если у них нет словесного материала при пении, они употребляют слово ‘ханина’ {Ханина — далее также ханнина [Hanninna]. (Соответственно в источнике перевода: Haninah — Hanninna.) — Ред.}. Эти слова они, согласно требованиям мелодии, расчленяют на слоги, растягивая или сокращая их.

Они слагают песни на всех вновь к ним прибывших и рассказывают о том, что они усмотрели в них смешного или чуждого им, причем порою допускают и легкую сатиру, как они поступили, например, в песнях в честь подполковника Мерлина, майора Павлоцкого и студента Крашенинникова. Если у них нет другого сюжета, то они останавливаются на бабочке, летучей мыши и т. п. и описывают природу и свойства с пародиею на любовное увлечение какого-нибудь своего соперника, на что вся песня и рассчитана. Такого соперника они называют общим именем ‘баюн’, то есть ‘ухажер’, что означает ительмена, бывшего раньше великим ловеласом и отличавшегося очень значительною красотою и необыкновенной влюбчивостью⁵.

В своих сатирических песнях ительмены признаются своим любовникам в любви, указывают время и место, когда и где их можно встретить, а также то угощение, на которое они при этом рассчитывают.

Авторами таких текстов и композиций являются исключительно женщины и девушки. Они обладают также весьма нежными и приятными голосами и чрезвычайными голосовыми средствами для быстрых переходов и модуляций, одним им свойственных, этим способностям ительменок едва ли сразу сумели бы подражать даже итальянцы. Во время пения они настолько утихомириваются и так сдержанны, что тут ясно проявляется их особая предрасположенность и склонность к музыке, на этом же основании можно судить и об их восприимчивости ко всем прочим вещам и о податливости их характера.

Удивительно, что ительменам, таким большим почитателям музыки, не пришло в голову изобрести музыкальные инструменты. У них существует только один-единственный вид дудок, изготовляемых из стеблей камчатского вязовика (Ulmaria). Это растение носит у нас название ‘шаламей’. Страленбергу будет нетрудно вывести из этого термина происхождение немецкого слова schalmey (свирель).

0x01 graphic

На Мерлина

Майора кокасоль таолагах киррлхуаэль кукарэт тамбэсаи.

Если бы я был поваром майора, я снял бы кипящий котел с огня.

Прапорщик кокасоль таеелизик кишарултлель кукарэ тамбасен.

Если бы я был поваром прапорщика, я всегда в перчатках снимал бы котел.

На Павлоцкого

Паулоцка каеинцаэ таеелезик чинкалогаль стугаль кининггизик.

Если бы я был Павлоцким, я повязал бы себе белый галстук.

Паулоцка Иваннель таеелезик цатшалочулкиль кининггизик.

Если бы я был Иваном Павлоцким, я бы носил красные чулки.

На Крашенинникова

Студенталь таеелезик битель гитаешь квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы всех девушек.

Студенталь кэинцаз таеелезик ерагут квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы рыбу ураноскоп {Эту рыбу казаки называют похабным именем полового органа женщины. — Прим. Стеллера.}.

Студенталь таеелезик битель силлахи иираэт там безен.

Если бы я был студентом, я поснимал бы все орлиные гнезда.

Студенталь таеелезик битель адонот квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы всех морских чаек.

Студенталь таеелезик битель пита таец кауэчас квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы горячие ключи.

Студенталь таеелезик битель енсют квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы все горы.

Студенталь таеелезик битель даечумкутэц квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы всех птиц.

Студенталь каи инцах таеелезик юс куэин енгудец квиллисин.

Если бы я был студентом, я описал бы всех морских рыб.

Студенталь таеелезик уацхат тиллэсиз сисчулъ татэнус.

Если бы я был студентом, я снял бы красную кожу с форелей и набил бы ее травою.

0x01 graphic

*Эта песня называется ‘Аангич’ по имени морской и исландской утки-вострохвостки (Haldela Islandica). — Прим. Стеллера.

Весь смысл (sensus) песни таков: ‘Я потерял свою жену и душу, опечаленный, пойду я в лес, сниму и поем там коры, затем я рано встану и сгоню утку аангич с суши в море и стану всюду искать, не найду ли где и не встречу ли свою любимую’.

На Большой реке сложена про утку аангич другая песня, текст которой, однако, чрезвычайно бесстыден и неприличен:

0x01 graphic

Кроме музыкального времяпровождения, развлечением ительменов являются также разные пляски. Первый вид пляски распространен главным образом на Курильских островах и на Лопатке, равно как и среди всех ительменов, живущих между Лопаткою и Авачею и выезжающих в море на промысел в байдарах. Этот танец издавна заимствован у куши, или островитян, и стал пляскою моряков. Русские именуют такие пляски словом ‘каюшки’. Живущие на реке Камчатке называют эти танцы ‘хаюшуукинг’, откуда и произошло русское обозначение их. Жители Большой реки называют их ‘ккуоскина’, курильцы же — иноземным термином островитян — ‘куши римсах’.

Пляска состоит в следующем. Десять мужчин и женщин, как холостых, так и состоящих в браке, одетых в лучшее свое платье и кухлянки, образуют круг, медленно начинают двигаться и в такт поднимают одну ногу за другою. Каждый участник пляски должен в качестве лозунга произнести несколько слов, которые все остальные повторяют вслед за ним таким образом, что, пока половина участвующих в танце произносит последнее слово, другая половина говорит первое, происходящий при этом сильный шум напоминает скандировку стихов. Все произносимые ими слова заимствованы из практики их промысла, притом из языка куши, так что ительмены с мыса Лопатка сами не понимают большинства произносимых во время танца слов. При этом они не поют, а однотонно говорят слова, например, в таком роде:

Дикость пляски вполне соответствует варварскому крику, ее сопровождающему, но туземцы страстно увлекаются им, начав танец, они кажутся охваченными бешенством до такой степени, что уже не в силах прекратить его, хотя они страшно утомляются, и пот льется с них потоками. Кто сумеет дольше всех выдержать, считает это великою для себя честью, чем и снискивает благоволение женщины, в это же время сговаривающейся с ним взглядами.

Под одним лозунгом они пляшут в течение часа, причем круг танцующих все увеличивается, потому что в конце концов никто из находящихся в юрте не в силах удержаться от участия в пляске. Под конец к пляшущим пристают даже самые глубокие старики, употребляющие на это дело последние свои силы. Часто такой танец длится 12—15 часов, с вечера до позднего утра. Я, впрочем, не мог усмотреть в этом развлечении ни малейшей приятности или удовольствия. Если сопоставить эти пляски с описанием американских танцев в Канаде, которое дает барон Лаондан, то мы найдем здесь поразительное сходство.

Кроме такой пляски, женщины знают и другую, специально женскую: они выстраиваются в два ряда, повернувшись друг к другу лицами, произносят свой лозунг и остаются на месте, положив себе обе руки на живот, приподнимаются на пятках и двигают руками, но так, впрочем, что ладони их не покидают своего места на животе.

Третий вид танца состоит в том, что все мужчины прячутся по разным углам, затем один внезапно выскакивает, как бешеный, складывает руки и бьет себя ими то в грудь, то в бок, иногда приподнимая их над головою, дико кружится в разные стороны и строит различные причудливые гримасы. После этого к нему подскакивает второй, третий и четвертый, подражают его движениям, но при этом постоянно двигаются по кругу.

Четвертый вид пляски сводится к тому, что участники его, сидя на корточках, подобно лягушкам, прыгают, образуя круг, хлопают в ладоши и делают друг перед другом разные причудливые движения. И тут танец начинает один мужчина, к которому постепенно присоединяются другие, подобно лягушкам выпрыгивая из своих углов.

Собственно ительмены имеют, в свою очередь, свои старинные, особые пляски, которые они у Пенжинского моря называют ‘хаютели’, а на реке Камчатке — ‘кузелькингга’. Главный танец сводится к тому, что все женщины и девушки садятся кружком, потом одна из них вскакивает, поет песню и поднимает руки, на средних пальцах которых висит по длинной пряди мягкой травы эхей. Этими прядями травы женщины всячески размахивают, при этом так быстро сами кружатся и вертятся, что кажется, будто все их тело трясется от лихорадочного озноба, причем отдельные части тела совершают каждая свое особое в разные стороны движения. Их ловкость трудно описать словами, и ей нельзя в достаточной степени надивиться. Во время пения они подражают крикам разных животных и птиц, выделывая совершенно неподражаемые горловые фокусы: кажется, будто слышишь одновременно по два-три голоса. Этим мастерством отличаются особенно женщины в Нижнем остроге и по реке Камчатке.

На Камчатке у них есть и свой особый круговой танец. Но так как мне пока еще не довелось его видеть, то я расскажу о нем впоследствии, в своих ‘Дополнениях’.

Теперь, после описания плясок, несколько слов о театральных представлениях ительменов. Материалом для их комедий служит либо новые для них привычки и манеры приезжих, либо забавные сцены, изречения и случаи из жизни их собственного рода. Как только кто-нибудь прибывает на Камчатку, первое, что с ним делают, это дают ему прозвище на их языке в зависимости от обратившего на себя внимание какого-либо свойства новоприбывшего. Если кто либо заглянет к ительменам в жилье или хотя бы короткое время пробудет в их остроге, они, в силу прирожденного любопытства, замечают его походку, мимику, речь, привычки, как хорошие, так и дурные. Как настоящие mimi (лицедеи), камчадалы умеют так хорошо изобразить кого угодно просто мимикою или же в разговоре, что сразу узнаешь, кого, собственно, они имеют в виду, хотя никто не стал бы и предполагать в них такой способности. И нет никого, кто за время своего пребывания среди них не подвергся бы их оценке и чье поведение не стало бы предметом публичного воспроизведения. При этом они запоминают немецкие слова и воспроизводят скверное произношение русской речи у иностранцев. Господина капитана Шпангберга они копируют и команды его оснащают terminis nauticis (морскими выражениями), меня они пародируют, как я расспрашиваю их и записываю сведения об их нравах и обычаях, причем один туземец играет роль переводчика, другого они изображают в состоянии опьянения, запретных удовольствий и ночных кутежей. При этом они не забывают курить и нюхать табак, чихать, сморкаться, уговаривать людей, задевать собеседника словами, порою даже угощать ударами. Лишь только у них выдается свободная минутка, они тотчас же упражняются в изображении кого-либо, что бы он ни делал.

Для всех таких развлечений у них употребляется чаще ночное время, чем дневное. Если им надоедает подобное удовольствие, они переходят к рассказам о своем Кутке и основательно, хотя и вежливо, издеваются над ним. Один при этом дразнит другого. Покончив с этим, они подражают крику разных птиц, а также свисту ветра и вообще всему, что попадается им на глаза. На основании этого можно в достаточной мере оценить восприимчивость камчадалов и живость их воображения.

Кроме этих mimi (актеров) и pantomimae (представлений), есть у них также шуты или люди, во время их празднеств готовые играть роль таковых. Однако их шутки так циничны, что без чувства стыда их не расскажешь. Они дают запрячь себя в обнаженном виде в сани и возят на себе желающих, причем с ними обходятся как с собаками, и такие шуты жрут наподобие псов и выделывают вообще все то, что делают собаки.

Тридцать первая глава

О БРАЧНЫХ ОБРЯДАХ ИТЕЛЬМЕНОВ

Если кто-нибудь из ительменов задумает жениться, то он не иначе может добыть себе жену, как отслужив известный срок ее отцу. Выбрав себе девушку, он отправляется в ее жилище, не произносит по поводу своего намерения ни одного слова {Иногда он открывается только одному человеку, что он явился в целях женитьбы, но не указывает, на ком именно. Этот человек затем по мере сил распространяет сообщенную новость по всему острогу. — Прим. Стеллера.}, но делает вид, как будто уже давным-давно знаком с семьей. Он начинает принимать самое деятельное участие во всех работах по дому и старается, выказывая особую силу, исполняя самую тяжелую работу и угождая своим будущим тестю и теще, а также невесте, снискать всеобщее благоволение. Хотя с самых же первых дней как родители невесты, так и сама невеста понимают, на кого именно имеет виды гость, тем более, что он постоянно старается быть около понравившейся ему девушки и особенно угодить ей и ночью укладывается спать по возможности ближе к ней, все же никто не спрашивает его о цели его стараний, и после года, двух, даже трех лет службы не только будущие тесть и теща, но и невеста не изменяют своего безразличного к нему отношения. Если же ему не удается снискать их благоволение, то вся его работа оказывается тщетною и сделанною впустую, и ему приходится безо всякого вознаграждения и благодарности убираться восвояси. Жених только в том случае просит у отца руки его дочери, если последняя дает ему доказательства своего благоволения, и тогда он объясняет цель своих стараний. Бывает и так, что сами родители заявляют ему: ‘Ну вот, ты очень ловкий и прилежный человек. Поэтому продолжай действовать в том же духе и постарайся сам поскорее захватить свою невесту врасплох и овладеть ею’. Отец невесты обычно никогда не отказывает жениху в руке своей дочери, но ограничивается только словом ‘гватей’ (‘хватай’) и больше ни во что уже не вмешивается. После этого начинается самое сватовство, за которым очень скоро следует и свадьба. Впрочем, с самого начала своей службы и работы по дому жениху предоставляется полное право всегда следить за своею невестою и смотреть, не удастся ли ему застигнуть ее врасплох и овладеть ею. Невеста же постоянно остерегается оставаться с ним наедине в юрте или встречаться с глазу на глаз вне ее и крепко застегивает свои панталоны, обматывая их множеством прочных ремней и рыбачьими сетями. Улучив, однако, подходящий момент, жених сразу набрасывается на нее, разрезает каменным ножом сети и ремни, не щадит при этом также и панталоны, если ему не удается расстегнуть их. Лишь только вход таким образом оказывается открытым, жених засовывает средний палец во влагалище невесты, затем снимает со своей шеи ожерелье, называемое ‘ачасанг’, и впихивает его, в знак победы, в панталоны невесты. Когда обитатели юрты видят или слышат крики отбивающейся невесты, они все набрасываются на посягателя на ее девственность, бьют его кулаками, за волосы оттаскивают его от невесты и крепко держат его за руки. В таких случаях жениху нередко приходится терпеть жестокие побои. Но если он оказывается достаточно сильным и ему удается всунуть палец во влагалище, победа считается одержанною. Сама невеста немедленно объявляет тогда о своей сдаче, а все присутствующие разбегаются и оставляют жениха и невесту наедине {Я умалчиваю тут о некоторых слишком скабрезных и скотских приемах, с помощью которых жених старается выказать невесте свое к ней уважение и любовь. Жених называется на Большой реке ‘ситинга’, на реке Камчатке — ‘ганка’, невеста — соответственно ‘бенагс’ и ‘тненгель’, вступление в брак — ‘ситингша’ и ‘ганачич’, у русских в Нижнем остроге брак именуется ‘гнитенусич’. — Прим. Спеллера.}. Если же жених не достигает своей цели и убеждается, что нападение отбито, он начинает свою прежнюю службу сначала. Никто не говорит ему по поводу случившегося ни слова, и сам жених начинает постоянно искать нового случая к повторению своей попытки. Если невеста жалуется, что жених не годится и она не хочет, чтобы он овладел ею, жениху приходится покинуть острог. В случае большого благоволения невесты к жениху она быстро идет навстречу его желаниям, не так основательно ограждает себя от его посягательств и сама предоставляет ему возможность добиться желаемого. Во всяком случае, впрочем, честь и хозяйственные соображения всегда требуют хотя бы притворного с ее стороны отказа. Если же невеста не особенно сильно любит жениха, она в течение продолжительного времени всячески мучит его. Случается, впрочем, иногда, что жених с невестою еще раньше ‘хватания’ или брака имели тайком сношения, а невеста, бывало, ‘возилась’ и с другим, но тогда жених должен остерегаться дать понять, что он это видел или видит.

Такой способ заключать браки является первым шагом к установлению доминирующего положения женщины и подчинения им мужчин: до брака последним постоянно приходится всячески угождать своим невестам, нравиться им или лежать у их ног. В указанных действиях и состоит все сватовство, весь свадебный обряд и самый брак. После этого муж может делать со своею женою все, что ему угодно. Однако он все еще не имеет права сразу фактически воспользоваться своими супружескими правами, но должен gradatim (постепенно) добиваться этого, благодаря чему мужчины больше распаляются, а женщин это занимает. После совершения самого actus не устраивается ни угощений, ни увеселений, а сочетавшиеся похожи на животных, по желанию расходящихся после совокупления в разные стороны. Само свое ‘хватание’ камчадалы производят от того, что ни одна сука не допускает к себе кобеля без того, чтобы некоторое время не даваться ему.

Жених совершенно не интересуется, была ли его невеста девственной или нет. Напротив, он доволен, если раньше брака она основательно была развращена другими: таких невест женихи считают более опытными. Если в прежние времена камчадалы, бывало, выдавали за кого-нибудь девственницу, то это вызывало неудовольствие жениха, и он бранил тещу за то, что она плохо и глупо воспитала свою дочь, так как последняя настолько неопытна в любовных делах, что ему пришлось предварительно наставлять ее в них. Ввиду этого девушки обучались сначала разным бесстыдствам у опытных мастериц этого дела и вознаграждали их за уроки. Для того же, чтобы избавиться от подобных гнусных упреков, матери невест еще в нежном возрасте расширяли у девочек половые органы пальцами, разрушали их obstacula (девственную плеву) и с малых лет обучали супружескому делу.

Когда жених овладевал невестою, ему приходилось покидать своих родных и навсегда селиться в остроге тестя¹. Если жена умирала, а зять пользовался расположением тестя, он получал в жены другую дочь, но уже без обязательства отслужить за нее, но это не избавляло его от необходимости вновь ‘хватать’ свою невесту, которая, впрочем, обязана была скоро сдаться ему. Если же в семье другой дочери не было, то родители покойной выискивали для него какую-нибудь иную родственницу или незамужнюю женщину в остроге, за которую ему вновь приходилось отслужить и которую он должен был раздобыть себе насильственно, подвергаясь сильным побоям.

В случае смерти мужа вдова его опять становится предметом служения и последующего затем насильственного ‘хватания’ ее, как девицы. Тут, однако, жених, по ительменскому суеверию, уже остерегался ‘схватить’ вдову и спать с нею раньше, чем это сделал с нею кто-либо другой, который и получал за свой труд известную мзду, так как он смыл ее грех. Дело в том, что ительмены были убеждены в неизбежности смерти второго мужа, если указанное ‘омовение’ не будет совершенно третьим лицом. При занятии Камчатки казаки и их сыновья, выступая в качестве посредников, зарабатывали себе это Lytrum (честь).

Так как все ительмены polygamae (приверженцы многоженства), то здесь приходится остановиться еще на некоторых обстоятельствах. Если кто-либо, с согласия своей первой жены, всегда в случае доброго к ней отношения мужа опрашивающейся им на этот счет, желал вступить в брак с другою женщиною, то это совершалось либо в пределах своего же острога, потому что это замечательно облегчало дело, либо в другом месте. А так как мужу в последнем случае опять приходилось служить ради новой невесты, то первая жена, соглашаясь на это, отправлялась вместе с ним в новое место и там садилась рядом с той особой, которую ее муж собирался сделать своею женою. Нередко случалось, что первая жена присутствовала при самом обряде ‘хватания’. Если жены могли поладить друг с другом, то они обе жили вместе в одной юрте, если же они ссорились и проявляли признаки ревности, то им приходилось жить, правда, в одном остроге, но в разных юртах. Если первая жена не соглашалась на новый брак мужа и не сопровождала его во время сватовства, то муж нередко покидал ее или же проживал у одной жены два месяца и столько же у другой в ее месте. Если они жили между собой мирно, то муж спал с каждой из них каждую ночь поочередно. Свыше трех жен ительмены, впрочем, редко брали себе.

В отношении степеней родства они придерживались следующих правил: отец никогда не вступал в брак со своею родной дочерью, а мать — с сыном, но если кто женился на вдове с дочерью, то он оставлял их обеих у себя в качестве жен… Двух сестер они часто брали себе одновременно в жены или же последовательно одну за другой, если какая-нибудь из них умирала. В случае смерти одного из двух братьев оставшийся в живых брал к себе жену покойного независимо от того, был ли он сам уже женат или нет². Дети имели право вступать в брак со своею мачехою или со своими родными братьями и сестрами. Случалось также, что добрые друзья сговаривались обменяться женами, и это совершалось беспрепятственно.

Во время регул ительмены со своими женами не спят, но они убеждены, что половое сношение с девицами в этот период ускоряет созревание их, а с бесплодными женщинами способствует деторождению. В этом отношении они одинакового с Форестом мнения. Во время регул женщины забивают половой орган мягкою травою эхей и из заячьей шкурки сооружают себе пояс, надеваемый между ног, чтобы сохранить в тепле pudenda (половые органы), о чем они чрезвычайно заботятся.

Если кто-либо заставал свою жену за прелюбодеянием с другим и сам он не особенно любил свою жену, то он добровольно уступал ее сопернику. Если же она была ему очень дорога и он отнюдь не желал терять ее, он колотил ее за ее проделки. А если при этом попадался прелюбодей, то у ительменов имелся особый инструмент из рога северного оленя, они наносили им сопернику раны в голову, вызывая сильное кровотечение, и отпускали его затем с предупреждением больше сюда не являться, так как иначе ему грозит угощение похуже.

На мысе Лопатка и на островах у ительменов до сей поры существует обычай держать в своей юрте две особые дубинки из крепкой березы, каждая длиною в аршин и с ремнем на одном конце. И вот, если муж заставал у своей жены соперника, он говорил последнему: ‘Итак, милый друг, ты поспал с моею женою и, следовательно, имеешь на нее такие же права, как и я, поэтому давай посмотрим, у кого прав больше и кому она должна достаться’.

Затем оба соперника раздевались донага, каждый схватывал по дубине, и они сговаривались о том, нанести ли десять или двенадцать ударов друг другу изо всех сил по голой спине, после этого начинался бой, причем прелюбодею приходилось принять первый удар. Кто первый не выдерживал и падал, утрачивал свое право на женщину, безразлично, был ли то законный муж или любовник.

Тридцать вторая глава

О РОЖДЕНИИ И ВОСПИТАНИИ ДЕТЕЙ У ИТЕЛЬМЕНОВ

В общем можно сказать, что ительмены ищут в браке больше удовлетворения своего сладострастия, чем деторождения и увеличения своего племени. Это видно из того, что они всяческими средствами предупреждают беременность и стараются вытравить плод как при помощи разных трав, так и применением сильных внешних манипуляций. Подобно древним германцам, они имели обыкновение выбрасывать на произвол судьбы новорожденных младенцев или даже собственноручно душить их, что случается порою еще и поныне. Такую жестокость следует в корне уничтожить как строгими законодательными мероприятиями, так и выяснением всей ее греховности, особенно указав на это после принятия этим народом христианства. Для уничтожения беременности ительменки пьют Decoctum Thapsiae Kamtschaticae, — кутахшу, или, завязывая на ремнях и бечевках узлы, производят при их помощи свои шаманские манипуляции, будучи твердо убеждены в действенности этого средства.

Изгонять плод ительмены умеют различными способами, но до сих пор я осведомлен об этом лишь понаслышке, сам же не видал, как они в таких случаях поступают. Текущим летом я осведомлюсь насчет этого подробнее. Ужаснее всего то, что они душат младенцев в утробе матери и заставляют старух ломать им там руки и ноги. После этого либо женщины целиком выкидывают плод, либо же он разлагается в утробе и выходит оттуда кусками, причем часто случается, что и мать платится за это своею жизнью. Если младенец рождался в худую погоду или же его родители, по бедности и лени, сговаривались не иметь и не воспитывать детей, чтобы не возиться с ними, то они, нисколько не задумываясь, либо приканчивали их удушением и бросали трупики на съедение псам, либо относили их в лес и живьем оставляли их там на растерзание диким зверям. Но бывали и многие женщины, желавшие иметь детей, такие для ускорения зачатия ели пауков, а для того, чтобы после первых родов снова скорее забеременеть, они поедали пуповину младенцев с приправою кипрея. Когда им наступало время родить, они становились на колени и в таком положении рожали в присутствии всех домашних, как молодежи, так и стариков {Так как ительмены promiscue (без разбора) совокуплялись в своих юртах открыто на глазах своих собственных детей и там же происходили роды, то дети с ранних лет научались делам Венеры и пробовали в этом подражать своим родителям. Если подобные действия происходили нормальным способом, родители хвастались ранним умственным развитием своих детей. Если же мальчики per anum (мужеложством) насиловали друг друга, они запрещали им это как нечто противоестественное, порою, однако, они не удерживали мальчиков от этого, но такие юнцы должны были облекаться в женское платье, жить среди женщин, исполнять их обязанности и работы и вообще во всем вести себя как женщины. В былые времена этот обычай был настолько распространен, что почти каждый мужчина держал при себе юношу, женщины были этим очень довольны, обходились с такими педерастами наилучшим образом и дружили с ними. Русские называют таких педерастов жупанами, ительмены же на Большой реке — ‘коях’, а в Нижнем остроге — ‘кояхчич’. Такое мужеложство продолжалось до принятия этим народом христианства. При первом появлении казаков на Камчатке жупаны особенно старательно занимались починкою казачьего платья, помогали им раздеваться, всячески услуживали им, и стоило немалого труда отличить их от настоящих женщин. Во время своего пребывания на Камчатке я сам еще встречал кое-где немало подобных бесстыдных, предающихся противоестественному пороку людей. — Прим. Стеллера.}, зрители при этом от страха по несколько раз выбегали из жилья, но вскоре снова возвращались и с интересом смотрели на процесс родов. Когда младенец рождался, они обтирали и чистили его мягкою травою эхей, перевязывали пупок пряжею из крапивы, срезали пуповину каменным ножом, а на сам пупок клали особо приготовленный кипрей, предварительно ими прожеванный и смешанный со слюною. Новорожденного младенца клали в мягкую траву эхей и заворачивали его в нее, послед же кидался собакам. Грудница известна ительменам не хуже, чем европейским женщинам, Cotostrum знакомо им как детское лекарство, способствующее удалению meconium (содержимого внутренностей новорожденного) и впоследствии предохраняющее от перхоти и нарывов. Роды они ускоряют принятием внутрь морского растения, называемого у русских морскою малиною, или же шаманскими обрядами. Матери обычно помогают дочерям своим при родах. В общем же они рожают весьма легко, и во время родов и после них число умирающих младенцев незначительно. В мое время произошел однажды довольно редкий случай: женщина родила ребенка так, что младенец вышел на свет не головкою, а заднею частью. Три дня продолжались при этом мучения роженицы, причем шаманка обвиняла в этом несчастье мужа, указав как на причину необыкновенного случая на то обстоятельство, что во время родов муж мастерил сани и сгибал на своих коленях поперечины для них, придавая им нужную загнутую форму. Этот пример показывает всю смехотворность безграничной фантазии ительменов.

После родов родильницы едят уху с сушеными листьями желтушника¹, а несколько дней спустя опять принимаются за свою юколу и тотчас же приступают к обычной работе. Одна женщина, как раз в то время, когда мне случилось ночевать в остроге, почувствовала приближение родов, вышла посреди ночи без света на улицу, чтобы помочиться, а по прошествии нескольких минут вернулась в жилье с новорожденным младенцем, причем по выражению ее лица решительно невозможно было догадаться о случившемся.

После рождения ребенка все находящиеся в остроге люди в радостном возбуждении прибегают в юрту родильницы, берут младенца на руки, целуют и ласкают его, затем они преспокойно возвращаются восвояси, и это событие уже не отмечается никаким празднеством или торжественным обрядом.

Люлек ительмены не имеют. Если младенец заплачет, они засовывают его себе в кухлянку за спину и, подвязав кухлянку крепко ремнем под грудью, садятся на землю и до тех пор раскачиваются всем туловищем, пока младенец не заснет, при этом они все время бормочат себе что-то под нос или поют курильские ‘хаюшки’. Они никогда не пеленают детей, а ночью кладут их себе под кухлянку к груди так, что у ребенка сосок всегда находится либо во рту, либо в непосредственной к нему близости. При этом женщины быстро и крепко засыпают. Кажется, будто дети научены уже самой природой тому, что ни на них, ни на крики их никто не будет обращать ни малейшего внимания: они лежат смирнехонько, как ягнята, и все же, даже при такой невероятной беспечности матерей, еще не было примера, чтобы они когда-либо задавили младенца во сне. Они кормят детей грудью до тех пор, пока у них не появляется новый младенец, а потому случается, что иногда ребята сосут грудь в течение 4—5 лет.

На второй год жизни младенцам позволяют ползать подобно жукам на четвереньках по всей юрте, причем им суют в рот кусок юколы, икры или ивовой и березовой коры, нередко случается, что ребята добираются до собачьего корыта и развлекаются поеданием остатков псового корма. Когда же ребята на манер кошек начинают взбираться на лестницу, это доставляет великую радость обоим родителям, которые весело смеются и обмениваются по этому поводу замечаниями.

Имена их — generis communis (общего рода) и заимствованные от разных предметов и происшествий. Часто девочка получает мужское, а мальчик — женское имя. Имя свое ребенок получает лишь через месяц или два после рождения. Если младенец бывает по ночам очень беспокоен, ительмены обращаются к шаманке, которая объясняет причину беспокойства тем, что у ребенка нет своего, настоящего имени и что его по этому случаю тревожит тот или другой из его предков. Тогда родители немедленно меняют имя ребенка и дают ему имя того умершего родственника, на которого им укажет шаманка.

Самыми употребительными у ительменов именами являются следующие: Эрем (‘господин’ или ‘начальник’), Коско, Липаха, Гтехантатах (‘черная сажа’), Пиканкур, Галгал, Темпте, Кучиниц. Женские имена такие: Афака, Саакшом, Чекава, Ачек и Агит (‘все погибли’) — в память о том, что раньше в остроге проживало много лиц, впоследствии погибших, Пасуич (‘слезливая’) — в память о том печальном времени, когда родилась носительница этого имени: именно так называется некая проживающая на Голыгине женщина, родившаяся во времена присоединения страны русскими.

Что касается воспитания детей, то чисто телячья любовь родителей к детям столь же велика, сколь велико презрение последних к родителям, особенно когда родители начинают стариться и становятся слабосильными. Дети ругают тогда родителей гнусными словами, нисколько их не боятся и ни в чем им не повинуются. Поэтому детям не только никогда ничего не приказывают, но и не корят их словами, как и не наказывают побоями. Если отец долго не видел своего ребенка, он при свидании очень радуется и крепко его обнимает, но ребенок принимает при этом вид полного безразличия. Дети никогда ничего у родителей не просят, а сами берут все, что им заблагорассудится, и тотчас же прочно утверждаются в правах владения захваченной вещью. В случае желания вступить в брак сын ни единым звуком не сообщает об этом своим родителям, а спокойно отправляется служить туда, где он себе наметил невесту. Вся власть родителей сводится к тому, что они заявляют жениху: ‘Если сумеешь добиться ее, хватай ее’.

С правом первородства, если это касается сыновей, ительмены некоторым образом считаются, потому что старший сын обыкновенно бывает и наиболее сильным среди братьев, впрочем, остальные братья без труда могут не претендовать на наследство, так как все оно сводится обычно к кухлянке, парке, штанам, шапке, топору, ножу, собакам и нартам. Последние вещи всегда остаются в общем пользовании семьи, а что касается одежды покойного, то в былое время ее выбрасывали, так как всякий, кто надел ее, должен был опасаться скорой смерти.

О смерти ительменов и об их представлениях о состоянии тела после смерти сказать больше нечего сверх того, о чем выше уже было упомянуто. А именно: если кто-нибудь опасно заболевал, то его либо живым предоставляли на растерзание собакам, либо бросали на произвол судьбы в жилище, где его тоже пожирали голодные собаки, иногда больные сами умирали в лесу добровольно от голода, отправляясь туда и становясь там добычею диких зверей.

Меньшинство оплакивало своих умерших родителей, но и те, которые печалились о них, очень скоро утешались.

Тридцать третья глава

О ДЕЛАХ ПОЛИТИЧЕСКИХ И О ТОМ, КАК ПО ЕСТЕСТВЕННОМУ ПРАВУ ЖИВУЩИЕ IN STATU NATURALI (В ПЕРВОБЫТНОМ СОСТОЯНИИ) ИТЕЛЬМЕНЫ РЕШАЮТ ВОЗНИКАЮЩИЕ МЕЖДУ НИМИ НЕДОРАЗУМЕНИЯ

По поводу имени Коач Эрем, которым ительмены называют ее императорское величество, и что означает ‘повелитель солнца’ я узнал, что в былое время у них действительно были эремы, или повелители, которым они добровольно предоставляли властвовать над ними, ставя, однако, их тут же в известность, что власть его касается только военных походов и что ительмены отнюдь никому не дают права выступать в роли судьи в делах частного характера. Кроме того, ительмены содержат во всех острогах или при отдельных родах особых старшин, обычно наиболее преклонных по возрасту и наиболее толковых людей. Они называют их ‘каасу уизучич’, то есть удальцами, которые решительно ни с кем не считаются и на всех в остроге нагоняют страх. Таким старикам они из страха поневоле предоставляли власть над собою. Впрочем, и старшине они повиновались только в таких делах, на которые уже было дано общее согласие всех прочих ительменов. Старшина не пользовался правом телесного наказания или властью над жизнью своего подчиненного, ему предоставлялось лишь право по личному усмотрению донимать словами людей беспокойных и плохо настроенных. Если один ительмен убивал другого, то родственники убитого мстили умерщвленнием убийцы. Они являлись к острогу, где проживал виновный, сообщали о нанесенном им оскорблении и требовали выдачи убийцы для отмщения. Если последнего выдавали, то они убивали его точно таким же способом, каким он умертвил их родственника. В случае же отказа в выдаче и заступничества за него всего острога, чем последний как бы выражал одобрение совершенному убийцею поступку, дело часто доходило у них до войны, и тогда за обиженных родственников вступался опять-таки весь острог. В случае, если подвергавшиеся нападению считали себя слишком слабыми для должного отпора, они призывали на помощь соседей. Победившая сторона забирала противников в плен, превращая пленных в рабов, женщин и девушек — в своих наложниц, всех же попадавшихся им в руки взрослых мужчин они убивали, чтобы впредь ничего с их стороны не опасаться.

Если кто-нибудь прогонял свою жену, она мстила тем, что предоставляла кому-нибудь ‘хватать’ себя.

Если ительмены находили в своей среде вора, то обкраденный им мог его бить сколько угодно без того, чтобы избиваемый смел защищаться. Таким образом, на вора налагалось клеймо бесчестия, никто никогда уже не заключал с ним дружбы, и вор, следовательно, был обречен на одинокое, без чьей-либо поддержки существование. Если им попадался вор, который уже совершил несколько краж или обворовал многих, его привязывали к дереву, растягивали ему руки, которые привязывали к шесту, прикрепляли к кистям его рук бересту и зажигали ее. Руки получали тогда такие ожоги, что пальцы их уже на всю жизнь оставались пригнутыми к ладоням, и таким образом вору навсегда попортили средства для совершения покраж, и в нем всякий тотчас признавал вора, которого следует беречься.

Если у ительменов случилась кража и они не могли разыскать вора, старшины созывали всех жителей поголовно в острог, сообщали им о воровстве и убеждали сознаться, кто совершил кражу. Если же вор все же не объявлялся, все садились в круг, разводили огонь и приступали к шаманству. Под конец обряда брали по клоку шерсти с загривка, спины и ног каменного барана и, произнося благословения, кидали их в огонь, высказывая при этом пожелание, чтобы у совершившего кражу скрючились ноги и руки. Рассказывают, будто это много раз действительно случалось. И здесь люди оттого очень боятся воровать, что все свято верят в действенность такого рода гадания.

Из-за владения землей и жильем у ительменов не происходило споров, потому что каждый жил свободно где хотел, страна всем была открыта и каждому разрешалось селиться где угодно по собственному усмотрению. Оттого-то у них никогда не было недоразумений и относительно границ, так как обычно каждый оставался на жительство у той реки, где он родился, в реках же было гораздо больше рыбы, чем было возможно наловить и съесть.

В случае ссоры ительмены сильно ругали друг друга, что у присутствовавших при этом вызывало смех. Но так как они понятия не имели о стыде и чести, то дело этим и ограничивалось, никогда не доходя до драки.

Я привожу здесь примеры ительменских ругательств. Из них явствует их не лишенная комизма, хотя и богатая фантазия:

‘Кейран’ или ‘кейранациц’ — ‘падаль’.

‘Кадахвич’ — ‘повешенный’.

‘Кожа’ — ‘собака’.

‘Котанакум’ — ‘широкозадый’.

‘Канауг’ или ‘канеух’ — ‘сосун’.

‘Балах долем’ — ‘я тебя изнасилую’.

‘Чашеа’ — ‘лисица’, ‘насингез’ — ‘выдра’ (так называют людей, обманывающих других на словах).

‘Ушахчу’ или ‘осгахч’ — ‘лесной черт’.

‘Кана’ — ‘черт’.

‘Каикчич’ — ‘француз’. Ительмены вообще уверяют, будто они страдали французской болезнью всегда, во всяком случае, еще задолго до прибытия русских, и заявляют, что в прежние времена симптомы этой болезни были гораздо тяжелее, чем ныне: раньше у них сгнивали носы и выпадали волосы на голове и из бровей.

‘Квалуч’ — ‘эй ты, ворон’.

‘Кокузикумах’ — ‘колючий, как терновник, зад’.

‘А сто пининг книтич’ — ‘чтоб тебе в зад 100 ламп’.

‘Лигнурен’, ‘кольвурен’ — ‘тигильский грязноштанник’.

‘Киллеререм кальк киллеререм’ — ‘колодезный скрипач’. (В былые времена, как говорят, около Верхнего острога живали такие циники, которые вырывали в земле ямки и в них оставляли следы своего сладострастия.)

‘Окамахсеран кунгонг осахчомчанг уропилас’ это — ‘острог, пользующийся гнусною славою’, так как живущие там женщины будто бы отдавались псам, ругательством служило указание на то, что именно там родился собеседник.

‘Хауеллакумах’ — ‘гладкий зад, всегда готовый к педерастии’.

‘Таталгучага саллу’ — ‘ты всех чертей в себе кормишь’ (так они называют обжору).

‘Куучанг каилуг’ — ‘жри икру с человечьим калом’.

‘Калкелахтс’ — ‘перевернись трижды на своем membra genitali (половом органе)’.

Тридцать четвертая глава

О ДЕЛЕНИИ ВРЕМЕНИ У ИТЕЛЬМЕНОВ

Ительменам хорошо известно, что мир существует не спокон веку, а возник в определенное время. Время живущие у Пенжинского моря ительмены называют ‘уткуах’ или ‘асич’, а на реке Камчатке оно именуется ‘леткуль’ или ‘ельчич’ безо всякого, впрочем, объяснения смысла этих названий. Но так как ительмены ничего не знают ни о главных планетах, ни об их движении, то они и вводят тут фантастические деления, принимая за основание своего счета обозначения и определения времени, вызываемые этими движениями эффекты на земной поверхности. В общем, они делят солнечный год на две половины, присваивая каждой из них по шести месяцев. Таким образом, зима считается у них одним годом, а лето другим. Длительность каждого года определяется движением луны, и время от одного новолуния до другого принимается ими за месяц.

Летний год начинается у них с мая, зимний — с ноября. Май они называют у Пенжинского моря ‘тауакоач’. Слово ‘коач’ обозначает как солнце, так и луну, месяц же называется ‘тауа’ по названию некоего сорта куликов (по-русски эта птица именуется травником)¹. Май они обозначают указанным именем потому, что в мае начинается прилет и повсеместное появление этой птицы. Июнь они обозначают словом ‘коакуач’, то есть кукушкиным месяцем, ибо тогда раздается в их местах кукование этой птицы, именуемой у них ‘куакусич’². Июль называется ‘эхтемстакоач’ от слова ‘адамас’, ‘лето’, следовательно, июль буквально значит ‘летний месяц’. Обозначение августа — ‘кихсуакоюч’. Слово ‘ких’ значит ‘лунный свет’, месяц же этот получил у них указанное название потому, что они в нем по вечерам, при лунном свете, начинают ловить рыбу. Сентябрь у них — ‘коасухтакоач’, и возникло это имя оттого, что тогда начинаются увядание трав и опадание листьев. Октябрь они называют ‘пикискоач’, потому что ‘пикис’ — имя маленькой птички, издающей звук ‘пик-пик’³. Имя свое этот месяц получил потому, что тогда указанная птичка, которую в продолжение всего лета не видно в листве деревьев, становится видимой и дает о себе знать своим криком. Названные шесть месяцев образуют лето и составляют первый год.

Зимний год начинается с ноября, который ительмены обозначают словом ‘казакоач’. ‘Казан’ означает крапиву, и этот месяц получил свое имя оттого, что в ноябре выдирают крапиву и развешивают ее для просушки. Декабрь называют ‘ноккоуос набиль’, то есть ‘я кое-что отморозил’, — указание на то, что именно тогда наступают холода и что люди легко отмораживают себе части тела, так как они еще не успели привыкнуть к морозам. Январь они называют ‘сюсакоач’, ‘сюсак’ значит ‘не тронь меня’, поlі me tangere. Считается большим грехом пить в этот месяц воду из ключей или ручьев непосредственно ртом или при помощи полых стеблей растений, почему необходимо для этого держать при себе большие деревянные ложки или чашки. Настоящая причина тут, конечно, в том, что ительмены тогда отмораживают себе на сильном холоде губы. Февраль они называют ‘кичакоач’, ‘кича’ — название стремянки у балаганов, ительмены видят, что в это время дерево от холода становится очень ломким, так как именно в феврале морозы бывают особенно люты. Для марта у них есть название ‘адукоач’ от слова ‘ада’, которым обозначается дымовое отверстие на верху юрты: в марте обычно снег около этого дымохода начинает оттаивать и показывается земля. Апрель они называют ‘масгалькоач’, месяцем трясогузки⁴, потому что в это время начинают прилетать трясогузки, предвозвестницы окончания зимы и года⁵.

Между отдельными днями они различия не делают и не делят их на недели или иные периоды, а каждый день у них такой же, как и всякий другой.

Большинство не могут считать свыше 40⁶, как бы много у них не было пальцев на руках и ногах, и если их заставить считать дальше, то они беспомощно опускают руки, желая показать, что речь идет о неисчислимой величине, или же указывают руками на свои волосы на голове. Наиболее толковые между ними сумеют, пожалуй, досчитать еще до 100, причем десятки им приходится считать путем обозначения единицы, с прибавлением чисел от сорока и до пятидесяти, но тут получается большая путаница, так как для обозначения двузначного числа им приходится прибегать к помощи трех-четырех слов. В этом у них наблюдается то же, что и у коряков.

Желая определить время своего рождения, вступления в брак и т. п., они используют различные эпохи прошлого: старики ведут счет со времени появления русских на Камчатке, а кто помоложе, тот считает от большого мятежа и разрушения Нижнего острога или со времени Первой Камчатской экспедиции.

Между прочим, ительменам решительно ничего не известно о способе описания чего бы то ни было или об обозначении чего-нибудь с помощью иероглифических фигур. Они полагаются только на свою память. Вообще же, они придерживаются своих преданий и повествований, рассказываемых и передаваемых последовательно от одного лица к другому. Благодаря этому подобные сведения оказываются чрезвычайно шаткими, и в настоящее время приходится часто судить наугад, имея дело как бы со слабым отражением того, что желательно выяснить из истории этого народа.

Тридцать пятая глава

ОБ ИТЕЛЬМЕНСКИХ МЕДИКАМЕНТАХ*

* К сожалению, многие ‘медикаменты’, описанные Г. В. Стеллером, в настоящее время забыты и не используются (Старкова Н. А. О народной медицине ительменов // Этнография и фольклор народов Дальнего Востока СССР. — Владивосток, 1981. — С. 15-20). — Прим. А. Старковой.

Spongias marinas, или морские губки, ительмены чаще всего применяют для наложения на нарывы, чтобы заставить их подсохнуть. Содержащаяся в этих губках щелочная соль препятствует образованию ‘дикого мяса’, но лечение этим только затягивается, потому что материя из нарывов не выпускается, а накапливается и, сгущаясь, долго остается на своем месте и задерживает процесс выздоровления. Казаки прикладывают к нарывам остатки сладкой травы от гонки водки, это способствует размягчению материи и ведет к успешному вскрытию нарывов.

Морским растением, называемым морскою малиною, они пользуются для облегчения родов.

Неизвестное морское вещество, относящееся к животному царству и называемое ‘уаханга’, vide observat rejectaneorum maris (см. заметки о морских отбросах), они растворяют в воде и раствор этот пьют против колик при простуде.

‘Нихну’, кожу и иглы морского ежа (Echinus marinus), они толкут в порошок и лечат ими гонорею, впрочем, снадобье это действует лишь как диуретическое, осадок же (terra) является началом, задерживающим мочеиспускание, подобно таковому от каракатицы (ex sepiae).

Жир морского волка¹ они успешно применяют против сильных запоров желудка.

Pentaphylloidis fruticori hirsuti folia — собираемые под названием ‘курильский чай’ листья, служащие повсеместным напитком, применяются с хорошим успехом при рези в желудке и болях от простуды.

Ногтоеду ительмены лечат тем, что немедленно засовывают больной палец в половой орган суки.

Корою кедрового стланца они перевязывают всевозможные резаные раны, это же средство якобы способствует нагноению и выделению вместе с гноем обломков стрел.

Против запоров они пользуются также кислою юколою, которую они варят и вонючий отвар которой пьют.

Поносы лечатся употреблением в пищу нежной слизистой глины, которую русские называют земляною сметаною и которая встречается в различных местностях на Камчатке. Против той же болезни они едят radices Ulmaria Kamtschatka, корни камчатского вязовика, и radies Bistortae.

Если кто страдает недержанием мочи или она у него постоянно вытекает отдельными каплями, ительмены прибегают к следующему симпатическому средству лечения: они плетут венок из мягкой травы эхей, кладут в середину его рыбью икру и поливают все это самолично мочою. Я полагаю, однако, что тут имеет место и шаманский обряд.

Против болезненной сухости в горле они принимают отвар из засушенного кипрея chamnaerio specioso, и применяют с большим успехом, потому что этот отвар отличается слизистостью, как Аіа cerevisiae. Этот декокт ительмены пьют также при родовых болях, чтобы ускорить роды.

Высушенный кипрей они кладут и на свежий пупок новорожденного, и на разные раны и этим лечат их очень успешно.

На волчьи или собачьи укусы они накладывают свежеистолченные листья растения Ulmaria Kamtschatka (камчатского вязовика).

При всевозможных желудочных заболеваниях они основательно вываривают в кипятке хвою и кору кедрового стланца и кладут их затем горячими на живот, а также пьют отвар из них, особенно хвалят они это снадобье как противоцинготное средство.

Ожоги как от кипятка, так и от жира или непосредственно от огня они лечат давлеными листьями и стеблями растения Ulmaria Kamtschatka (камчатского вязовика). При головных болях они повязывают голову компрессом из мороженной брусники и уверяют, что это средство дает быстрое облегчение. Если они, что случается, впрочем, крайне редко, страдают зубной болью, то они набирают в рот теплый отвар камчатского вязовика в ухе, а на больной зуб кладут его корешки.

Для усиления легкости дыхания они жуют каменный попорядник², называемый по-ительменски ‘сегэльч’. Они пьют его отвар при кровохаркании, а также в случае падения или ушиба, женщины пьют его во время беременности или для того, чтобы стать плодовитыми, а также для того, чтобы до родов сохранить ребенка в утробе здоровым. Этот же декокт пьют, чтобы получить чистый, звонкий голос. Они жуют листья и мажут затем слюною волосы на голове для придания им благоухания.

Decoctum Gentianae Kamtschatka (отвар камчатской горечавки)³ они пьют против цинги и всяких внутренних недугов.

Decoctum Chamaerhododendro flore sulphureo specioso, называемый ими ‘кетенано’ или ‘мискута’, они пьют при венерических болезнях (morbis venereis), хотя и с малым успехом.

Decoctum Quercus marinae (отвар морского дуба) они пьют при поносе.

Pinquedrina Zobellina untuntur in vulneribus racentibus (собольим жиром они пользуются при лечении свежих ран).

При зубной боли они кладут на зуб жир морского льва или полощат рот отваром из fructus Gale, называемого по-ительменски ‘кайлум’.

Декокт из растения ‘сюзу’ пьют против всевозможных недугов, а также делают из него примочки, прикладываемые к воспаленным глазам. Эту же траву они кладут на половые органы для их согревания и придания им благоухания.

Отвар растения кутахшу мужчины пьют против цинги и ломоты, женщины же — для предупреждения беременности. Самое растение они вымазывают рыбьим жиром, затем греют его на огне и при ломоте кладут на больные места, этим же средством они удаляют синяки от удара, ушиба или толчка.

Декокт из растения Drymopogon, по-туземному — ‘чахбан’, они пьют против опухолей, а также против боли в ногах, от цинги.

Черемшу, или дикий чеснок, они весною едят в сыром виде против цинги.

Плоды растения Ephemerom Kamtschatico они едят для того, чтобы крепче спать.

Поломы рук или ног они вправляют, прибегая иногда к помощи ножа, чаще же всего оставляют пациента безо всякого оказания ему помощи на произвол судьбы, пока он сам собою не выздоровеет.

Жители мыса Лопатка и первого острова умеют ставить клизмы, чему они научились от островитян куши. Они вливают для этого отвары из разных трав, иногда вместе с жиром, иногда без него, в тюлений пузырь, к которому прикрепляют полый стебель какого-либо растения. Этот стебель они вводят в anum (зад), причем так укладывают пациента на животе, что голова его приходится ниже задней части. Потом они вгонят отвар из пузыря в кишечник. Они считают такую клизму настолько действенной, что применяют ее при всех болезнях.

Против желтухи у них есть надежное средство: они берут radices Iridis silvestris fl. coeruleo⁴ (корешки лесного голубоцветного ириса), очищают их от земли, толкут свежими в кипятке и мешают их деревянной палкой до тех пор, пока они не превратятся в молочного цвета эмульсию. Последнюю они вливают еще теплою в пузырь нерпы, к которому прикреплена трубочка из крыла чайки⁵. Эту трубочку они вводят больному в задний проход и проделывают это по три раза в день, после этого наступает облегчение и потягивание во всех членах тела. Это лечение не лишено разумного основания, как знает всякий, кому известны свойства корня ириса.

Камчадалы никогда не прибегают к кровопусканию, которое им, впрочем, и неизвестно. Если у них болят ноги, они захватывают кожу около сустава пальца двумя палочками, приподнимают ее и прокалывают насквозь кристальным ножичком. При этом они дают из ранки вытечь как можно больше крови и заявляют, что это средство часто вело к облегчению страданий.

При боли в спине они заставляют натереть себе спину перед огнем ядовитым корнем растения Cicuta aquatica Wescheri (водяной болиголов) так, что нетронутым остается один только позвоночник. Это средство приводит к судорогам. Ительмены уверяют, что такое лечение вызывает немедленно уменьшение болей, что действительно может и быть, как о том сказано в другом месте.

Корнями растения Napello и Cicuta aquatica они пользуются также для того, чтобы повредить своим врагам и незаметно избавиться от них. Впоследствии я еще прибавлю кое-что об их медикаментах, многое же, сюда относящееся, находится в моем Catalogus plantorurn Kamtschaticarurn (‘Списке камчатских растений’).

Тридцать шестая глава

О ПУТЕШЕСТВИЯХ ПО КАМЧАТКЕ

Ительмены вообще не любители путешествовать и охотнее пребывают там, где они родились, если же они удалялись от своих становищ дальше, чем это требовалось поисками пищи и промыслом, то это случалось только по двум причинам: либо они отправлялись в поход против кого-нибудь, либо навещали друзей. В настоящее время, однако, дело обстоит так, как в России, и редко можно встретить человека, которому не пришлось бы объездить на подводах всю Камчатку. Особенно это установилось после того, как в здешних местах побывала экспедиция, потому что иного ительмена вызывали иногда сюда за 700 верст только ради того, чтобы привезти каких-нибудь пять пудов провианта.

Нигде во всей Российской империи, однако, летние и зимние путешествия не столь тягостны и опасны, как именно на Камчатке. Летом до сих пор здесь приходилось из-за отсутствия лошадей путешествовать либо пешком, либо по воде. Хотя лошади сильно облегчают летом подобные предприятия, все же из-за обилия болот, озер, рек, горных кряжей и глубоких долин с крутыми в них спусками можно было добираться лишь в весьма ограниченное количество мест или предпринимать более дальние путешествия. Поэтому правительству следует особенно считаться с этим обстоятельством и принимать и разрабатывать в этом смысле всякие проекты только с тем, чтобы при их осуществлении не разорить всю страну вконец. Если бы совесть моя не побуждала меня к значительному сокращению своих требований, хотя мое ведомство без того очень невелико, я бы причинил Камчатке гораздо большие убытки, чем это оправдывалось бы интересами моих многолетних стараний. То, что можно перевезти в Сибири на одной лошади, потребует тут, по крайней мере в летнее время, трудов двадцати человек, зимою же — двадцати шести собак с пятью санями и пяти обслуживающих их людей.

Итак, сухопутные странствования осуществляются здесь пешком. Всякий раз, как добираешься до реки, бываешь вынужден выискать мелкое место, раздеться и переправиться на другой берег вброд. При этом нельзя забывать, что, несмотря на все предосторожности, целый день ходишь с мокрыми ногами вследствие обилия болот.

Если же подниматься в лодках по рекам против течения, то это требует громадного времени, а также большого труда, причем множество отмелей и водопадов представляют значительную опасность.

По морю ительмены плывут в байдарах от Пенжины до Большой реки, а оттуда до Олюторы также с величайшей опасностью для здоровья и жизни. Если бы здесь можно было плавать на легких сорокафутовых в длину морских судах, то это оказалось бы большим облегчением для всего населения этой страны как в смысле поставки подвод, так и в отношении развития торговых сношений. Летние странствования затрудняются также обилием дождей: если путешествуешь, держа путь в глубь страны, в сторону от рек, то нигде не найдешь жилья, и там, где остановишься на ночлег, предварительно приходится сооружать шалаш.

По ивовым и ольховым лесам и по луговинам даже самому сильному мужчине не пройти в один день больше 20 верст главным образом из-за высокой, густой и крепкой травы, в полтора раза превышающей рост человека. По ительменским тропам ходьба так тяжела, что достаточно пройти по ним несколько верст, как ноги оказываются уже раненными: эти тропы имеют в ширину не более восьми вершков, причем они настолько глубоки и вытоптаны, что по ним идешь, как по узкому каналу. Происходит это по двум причинам: 1) ительмены считают большим грехом ходить, как летом, так и зимою, иным путем, чем тем, которым пользовались их предки, хотя бы была известна дорога во сто крат лучше и ближе, 2) ительмены так странно ставят при ходьбе ноги, что обе конечности постоянно находятся на одной линии. Я считаю это особым признаком их племени {У якутов и камчадалов сплошь кривые ноги, и они ходят как-то покачиваясь и вперевалку. — Прим. Стеллера.}.

Если ительменам во время путешествий по суше приходится нести кладь, они поступают следующим образом: к обоим концам клади они привязывают петли и продевают в них изогнутую в круг деревянную палку, в которую упираются лбом, тогда как груз висит сзади, на спине, обе руки они складывают над головою, придерживая обруч, чтобы он не сломался. Таким образом они носят по 70, 80 и более фунтов.

0x01 graphic

Жители мыса Лопатка носят всякую кладь на особом приборе, напоминающем носилки стекольщиков в Германии. Прибор этот имеет форму латинской буквы Z: а приходится над головою носильщика и лежит на ней, b опирается на его спину, а с спускается свободною платформою.

0x01 graphic

Указанным способом ительмены переносят груз в 4—5 пудов из одного острога в другой.

Хотя зимние путешествия совершаются быстрее летних, но они сопряжены зато с более значительными опасностями и тяготами. Обычно ездят в санях¹ на собаках. Езда на нартах при обилии гор, глубоких долин и густых лесов далеко не особенно удобна и утомляет ительменов-подводчиков сильнее, чем везущих сани собак: двоим постоянно приходится бежать рядом с собаками, притом угодным этим диким животным аллюром. В нарты впрягаются по 8 псов, камчатские же сани везут 4, 5 или 6 собак.

Камчатские сани² так хорошо приспособлены к силам собак и к характеру гористой местности, что лучшего ничего не смог бы придумать даже самый искусный механик. Сани сооружаются, по-видимому, по принципу анатомического строения человеческого тела. Верх их образуется продолговатой полой корзиной, состоящей из одних гнутых жердей и двух тонких длинных палок, к которым эти жерди крепко привязаны ремнями. Этот остов со всех сторон обтянут ремнями и чрезвычайно гибок и прочен. Если даже одна из жердочек сломается, ремни не дадут корзине распасться. В такую корзину накладывают до 5 пудов — обычный груз для четырех собак. Если в сани садится человек, то он с удобством поместит около себя еще два пуда клади, и я сам всегда возил таким образом с собою мои книги, бумаги, постельные принадлежности и кухонную утварь. Эта корзина привязана к двум копылам, или изогнутым в дугу деревяшкам, которые, в свою очередь, прочно прикрепляются к полозьям саней. Полозья имеют в толщину не более одной трети вершка, общий же вес всех саней не превышает 16 фунтов.

0x01 graphic

Несмотря на то, что их структура очень тонка и гибка, подобные сани отличаются прочностью совершенно изумительною³. Нередко приходится при езде с такою силою налетать на стволы деревьев, что сани сгибаются почти пополам и все-таки остаются невредимыми. В них едешь по очень большим горным хребтам и взбираешься на самые крутые утесы, причем сам сохраняешь силы настолько, что можешь удержать сани и уберечь их от любого падения. Обычно на них ездят сидя на одном боку их, это делается с тою целью, чтобы на опасном месте быть в состоянии немедленно соскочить на землю. На горных местах иногда едешь сидя верхом, как на лошади. Собаки бегут прямо по дороге, если нужно свернуть влево, приходится палкою, которая называется ‘остол’ {Остол представляет собою волнообразную загнутую наверху палку с железным или медным набалдашником, к которому подвешено много бубенчиков или железных колец. Когда ими позваниваешь, собаки мчатся во весь опор, и бить их нет надобности. Если же необходимо прибегнуть к побоям, то для этого пользуются тонкими прутьями, которых псы боятся пуще самой увесистой дубины. — Прим. Стеллера.}, ударять с правой стороны о землю или о сани, если необходимо взять вправо, ударяешь по левому борту саней, если же хочешь остановиться, втыкаешь палку в снег перед санями. Если съезжаешь с крутой горы, приходится втыкать в снег палку перед передним копылом и таким образом затормаживать сани⁴. И вот, несмотря на то, что едешь сам, все же так сильно устаешь от подобной езды, как будто бы шел пешком, потому что постоянно приходится сдерживать собак, соскакивать на трудных местах с саней, бежать рядом с ними и придерживать их. А при подъеме в гору все равно приходится идти пешком.

Дороги бывают в порядке не дольше одного, двух, трех дней, после чего их опять заметает снегом. В такую погоду приходится большую часть пути проделывать пешком, пробираясь по самому глубокому снегу, причем необходимо опираться на сани, чтобы не провалиться слишком глубоко в снег и не застрять в нем.

Лучшим для путешествия временем являются март и апрель, тогда снег бывает так плотен, что по нему всюду можно проехать, как бы по льду, в ту же пору прекращаются и штормовые ветры, но только тогда сильно загораешь на солнце и можно легко повредить себе зрение. Тем не менее, большинство поездок предпринимаются именно в это время.

Величайшую опасность представляет во время путешествий переменчивость погоды. Если вдруг поднимается метель, необходимо во что бы то ни стало добраться до какого-нибудь острога, если же это невозможно, пытаешься достигнуть леса, где опасность быть заваленным снегом и задохнуться меньше. Там ложишься рядом с собаками в снег и даешь ему совсем покрыть себя. Лежать таким образом приходится до тех пор, пока не прекратится буран, на что иногда требуется несколько дней и даже целая неделя. В это время собаки лежат под снегом совершенно смирно, а если же их донимает голод, они набрасываются на платье и обгрызают ремни на санях. Нельзя в достаточной мере надивиться на выносливость этих псов, в этом отношении они значительно превосходят лошадей.

Если путешествуют несколько человек и метель не сразу поднимается с большою силою, то складывают в виде шалаша древесные ветви, покрывают их снегом и под ними пережидают непогоду. Ительмены облекаются при этом в свои парки и кухлянки, но не вдевают рук в рукава, вырывают в снегу яму, набрасывают туда ветки деревьев и дают снегу замести их, время от времени они кувыркаются в своей верхней одежде, надетой либо прямо на голое тело, либо на одну только рубаху, и катаются подобно шару, так что не разберешь ни головы, ни рук, проделывая все это таким образом, чтобы не сдвигать снег с его места. Там, где приходится рот, снег сам от дыхания тает, и людям под ним так тепло, что иногда даже пар от них валит. Но если одежда на них узка и плотно прилегает к телу, то, по их словам, невозможно вынести холод, да и платье от испарений становится сырым и холодным и не дает ни малейшего тепла.

Иначе поступают, если не удается добраться до леса и приходится выдерживать бурю на обширных равнинах или беспредельных торфяниках. В таком случае выискиваешь себе высокий сугроб и зарываешься в него. При этом, однако, нельзя засыпать, чтобы не намело слишком много снега, который своею тяжестью может задавить человека или привести к тому, что он под ним задохнется. Поэтому встаешь через каждые четверть часа, стряхиваешь с себя снежный покров и снова ложишься. А так как восточные и юго-восточные ветры обычно наносят много сырого снегу, нередко бывает, что люди, искавшие спасения в сугробах и старавшиеся не задохнуться под снегом, замерзают, если метель, как это обычно бывает, заканчивается ветром северным. Казаки называют такое пережидание метели термином ‘отлежаться к погоде’.

Кроме метелей, опасность и трудность зимних путешествий усугубляет обилие рек, редко замерзающих даже в самые суровые зимы и при наступлении более мягкой погоды немедленно всюду вскрывающихся. Тут приходится вечно остерегаться, чтобы не провалиться сквозь лед и не утонуть, такие случаи бывают каждый год.

Другое затруднение обусловливается густыми и малопроходимыми ивовыми лесами, постоянно попадающимися на пути. Пряморастущие деревья встречаются редко, и постоянно приходится пробивать себе дорогу между сучьями и ветвями, причем всегда рискуешь сломать себе руку или ногу или выбить себе глаз. Вследствие быстрого роста этих деревьев нельзя рассчитывать на то, что в таких лесах могут быть прорублены дороги или исправлены уже существующие просеки.

Вдобавок собакам присуща лукавая привычка тянуть и бежать изо всех сил, когда они добираются до такого леса, реки или крутого спуска в долину, так как они знают, что там они смогут скинуть хозяина и сломать сани, то есть освободиться таким образом от труда тащить тяжелый груз.

Но и при наилучшем состоянии дороги зимою оказываешься иногда в затруднительном положении из-за необходимости ночевать по две, три ночи и более под открытым небом. В таких случаях невозможно заставить ительменов разложить костер, чтобы сварить пищу или чтобы отогреться: туземцы вместе со своими псами довольствуются сушеною рыбою, ительмены надевают на себя кухлянки, снимают штаны, освобождают руки из рукавов и сидят целыми ночами на снегу, упершись в колени. В таком виде они напоминают птиц, и такая стоянка имеет поразительное сходство с собранием старых попорченных и расставленных кругом статуй. При этом нельзя в достаточной мере надивиться на их сладкий сон в таком неудобном положении, а также на присущую их телам естественную теплоту, противостоящую самому жестокому морозу. Когда они поутру покидают свои места, они такие теплые и румяные, как человек, проспавший ночь в жаркой комнате под хорошею периною.

При хорошей погоде и сносных дорогах за 15 часов безостановочной езды можно проехать от 100 до 140 верст.

Весною, когда снег сбивается плотнее, сани снабжаются полозьями, у которых низ покрыт пластинкою из верхней челюсти кита⁵. Тогда путешествие совершается быстрее. Но самое главное при всякой езде на санях — умение удерживаться в равновесии, иначе можно в любую минуту опрокинуться и свалиться, а собаки удерут вместе с санями.

Тридцать седьмая глава

О КОММЕРЦИИ НА КАМЧАТКЕ, О ВЫВОЗИМЫХ И ВВОЗИМЫХ ТОВАРАХ И ДРУГИХ ПРЕДМЕТАХ, КОТОРЫЕ ОСТАЮТСЯ БЕЗ ПРИМЕНЕНИЯ И С ПОЛЬЗОЮ МОГУТ БЫТЬ ВВЕДЕНЫ В КОММЕРЦИЮ

В прежние времена ительмены, в отличие от других народов, не торговали ни с чужими людьми, ни между собою, всякий довольствовался тем, что давала ему страна и что он сам мог добыть себе своим трудом. Если же в чем-нибудь оказывалась настоятельная нужда, то они прибегали к своим друзьям и получали от них все нужное без отдачи. Поэтому то раньше им ничего не было известно о взятии или даче в долг, а также о возвращении взятого. Приблизительно полтораста лет тому назад они начали получать путем обмена или торговли товары от сюземаннов-японцев, как, например, железные и медные вещи, особенно ножи и иголки. Впрочем, и японские корабли прибывали к ним только в том случае, если их заносили сюда штормы или если они попадали сюда случайно. Есть, однако, сведения, что до прибытия на Камчатку русских какой-то японский корабль дважды бросал якорь на Большой реке и обменивался товарами с ительменами.

Со времени присоединения страны, то есть приблизительно пятьдесят лет тому назад, торговля стала единственным средством связи с ительменами {Это и было первым и наиболее подходящим случаем подчинить себе страну и ее население. Многие туземцы с самого начала выразили готовность платить дань, хотя бы только ради привозимых к ним ножей и топоров. Многие, при возникновении мятежей, становились на сторону русских и дрались со своими сородичами, так как не хотели утратить преимуществ торговли, хотя впоследствии, правда, уж слишком поздно, им пришлось в этом раскаяться. — Прим. Стеллера.}, и в этом отношении любой казак выступает в троякой роли: как житель, как солдат и как купец. Все прибывающие на Камчатку привозят с собою товары и продают их казакам либо за наличный расчет, либо в обмен на пушнину. С 1730 года сюда приезжает со всякими товарами множество купцов из России, и за последние четыре года их огромное число настолько отрицательно повлияло на камчатскую торговлю, что теперь она дает едва десятую часть прежних прибылей. Это обусловливается следующими причинами: 1) благодаря обилию товаров последние стали дешевле, пушнина же вздорожала, 2) почти все участники экспедиции были купцами, и многим из них приходилось за товар платить дороже, пушнину же продавать дешевле обыкновенного, чтобы не отведать побоев морскими кошками, поэтому у купцов товары залеживались, пушнина же расползалась мелкими партиями по слишком большому числу рук, 3) с 1740 года самый промысел зверя ухудшился, зверя поубавилось, а усиленно возлагаемые на ительменов принудительные работы лишали их возможности часто охотиться, 4) обманывая и выдавая друг друга, ительмены научились быть умнее и перестали так дорого, как раньше, платить за товар, особенно с тех пор, как они узнали настоящую цену его и то, сколько на нем наживают, 5) экспедиция ослабила и разорила как казаков, так и ительменов, потому что участники экспедиции — в большинстве случаев народ крайне недобросовестный — заставили население сразу уплатить за десять и больше лет старые долги, они всюду скупали в Якутске и на Камчатке старые, просроченные векселя и долговые расписки, притом за весьма низкую цену, полагаясь на свои кошки и их воздействие, 6) в былое время купец за зиму продавал весь свой товар, а затем весною возвращался, и, таким образом, как товары, так и деньги оборачивались скорее, между тем, теперь купцам приходится проживать по 3—4 года в этих жалких и дорогих местностях и зря проедать свою прибыль, нередко они теряют как капитал, так и проценты на него, что бывает в тех случаях, когда они слишком сильно влюбляются в соблазнительных камчатских сирен и предаются при этом чарам водки и картежной игры, что случилось с приказчиками наиболее именитых московских купцов, к величайшему их урону. Торговля же производится на Камчатке следующим образом: купцы прибывают в три русских острога и запродают там в общественных лавках свой товар казакам и казачьим детям. Сами ительмены посещают остроги редко, да они и не привыкли покупать что-либо дешево за наличный расчет, хотя бы у них и была пушнина в предостаточном количестве, они все-таки берут товар в долг у тех казаков, с которыми они в дружбе, и переплачивают за него в три или четыре раза больше нормальной цены.

Вследствие этого казаки зимой объезжают с товарами ительменские поселки или остроги, собирая сделанные в прошлом году туземцами долги и опять отпуская в кредит привезенный товар. Купцы же получают свои долги по возвращении казаков уже в виде пушнины. Таким образом, вся торговля в острогах ведется, собственно, между купцами и казаками и почти исключительно на векселя и долговые расписки, причем у казаков на этот предмет выработался определенный стиль и вексельное право.

Летом, когда у казаков замечается недохватка денег и пушнины, они ведут друг с другом торговлю только на векселя и расписки, и нередко вексель за время от своего написания до срока платежа проходит через десяток и более рук. За последние несколько лет, впрочем, начальствующие на Камчатке лица позволяют себе, вопреки определенным запрещениям, разрешать купцам за крупные взятки торговать на местах, минуя казаков, чем последние лишаются средств к существованию. При этом следует еще принять во внимание, что казаки должны служить начальству без жалованья.

И вот, для того, чтобы не разориться окончательно, купцы и казаки насильственно и несправедливо отнимают у ительменов все, что они только могут получить от них при помощи торговли, а это служит поводом к возникновению мятежей.

Купцы забирают у людей подводы, собак, сани и рабочих безо всякого за то вознаграждения и стараются вернуть себе то, что они раздали приказным. Поэтому они садятся людям на шею, ругают и бьют их, словно им, купцам, поручены бог весть какие важные дела. Вместе со своими собаками они поглощают все запасы ительменов совершенно безвозмездно и даже не благодарят за это. Это, конечно, опять-таки разоряет людей.

Купцы, проживающие на Камчатке в продолжение лишь нескольких зим и мало интересующиеся тем, будут ли ительмены их друзьями или врагами и не разорится ли таким образом весь край, безбожно повышают цены на товары, сильно обманывают покупателей и, не желая дожидаться времени, когда те смогут уплатить, тащат их издалека в остроги, где сажают под арест или же публично продают их, в чем совершенно противозаконно им мироволят начальствующие лица. Таким образом, случается, что из-за штуки китайки разоряется какой-нибудь ительмен навеки, остальные же туземцы начинают страшиться всякой культуры.

Что касается самой торговли, то характер ее таков: купец взимает с казаков по меньшей мере вчетверо больше, чем стоят ему самому товары со всеми накладными по ним расходами. Например, штука китайки, стоящая в Иркутске 40—50 копеек, продается на Камчатке за 2 рубля, а за пуд махорки платят на Камчатке по 20, 40 и даже 60 рублей.

Казак обменивает у ительменов товар на товар и за некоторые вещи взимает при этом в три раза дороже своей собственной уплаты за них. Если же эта комбинация не проходит с одним товаром, она применяется к другому с повышением стоимости последнего в шесть-семь раз. Например, за пуд китайского табака раньше платили 400 рублей, а ныне берут 6 000 или же за золотник его требуют лисицу или соболя.

Импортные товары бывают троякого рода: 1) русские или, вообще, европейские, 2) азиатского происхождения: китайские, бухарские и калмыцкие и 3) корякские. Ниже мы даем краткий перечень товаров и цен, по которым они приобретаются купцами у них на месте и по которым продаются купцами казакам, а последними — ительменам.

Так как народ ительменский в настоящее время усвоил русские обычаи и уклад жизни, то решительно все доставляемые на Камчатку московские товары находят сбыт, разве что залежатся взятые в чересчур большом количестве такие почти лишние тут вещи, как кружева, зеркала, гребенки. Якутск доставляет слюду, железо в полосах и разные железные изделия, а также кожу. С Лены идут лосиные шкуры, пряжа и пенька для сетей, соль. Иркутск дает сафьян, грубый холст, войлок и грубое шерстяное сукно.

Анадырские и корякские товары находят большой сбыт на Камчатке и крайне нужны для пошивки одежды. Но так как их приходится доставлять за 100—200 миль по суше на северных оленях, что сопряжено с большими расходами и опасностями, то цена на них так высока, что камчатским жителям мало от них пользы, равно как и купцам. Если, однако, будет совершенно истреблено племя чукчей, то эти товары можно будет ежегодно возить на легких судах от устья Анадыря по морю как на реку Камчатку, так и на Большую реку, это будет весьма выгодно местному населению и очень облегчит его положение. Однако до сей поры никто из русских не решается проникнуть туда. В свою очередь, и анадырские жители терпят вследствие этого крупный убыток, так как упомянутые необузданные мятежники преграждают им путь к морю, которое дает им средства пропитания.

Азиатские и европейские товары	Стоимость на Камчатке	Продаются ительменам по цене
	руб.	коп.	руб.	коп.
Иностранные сукна по 1 руб. за аршин	2-3	—	4-5	—
Русское и сибирское сукно по 12 коп. за аршин	—	50	1	—
Казанские и тобольские чулки, пара 20 коп.	1	—	2	—
Ленские белые и серые чулки, пара 20 коп.	1	—	2	—
Русское полотно по 6 коп. за аршин	—	30-40	1	—
Китайка, штука 50 коп.	1,5-2	—	3-4	—
Гобелен, штука 10 руб.	20	—	30-40	—
Полугобелен, штука 5 руб.	10-12	—	18-20	—
Семилан, штука 2 руб. 50 коп.	4-5	—	8-10	—
1 джин шелка по 4 руб.	12-15	—	20-25	—
Китайская материя, штука 50 коп.	2	—	4	—
Фанза китайская по 3 — 3 руб. 50 коп. за штуку	8	—	16	—
Пара сапог, 60—80 коп.	3-4	—	_	—
Пара вязаных чулок, 70 коп.	2	—	—	—
Пара башмаков, 40—50 коп.	1	50	—	—
Пара валеных толстых чулок, 1 руб.	2	50	3-4	—
Выделанная лосиная кожа, цельная или по две половины, 80 коп.	2	40	4	—
Бухарский ситец, штука в 15 аршин 3 руб.	7	50	12-16	—
Калмыцкий ситец или выбойка, шту-ка 40 коп.	1	—	2	—
Обработанное олово по 30 коп. за фунт	—	70-100	Двойная цена
Медные котлы и посуда по 35 коп. за фунт	1	20	Тройная цена
Железная сковорода, 15 коп.	1	—	2	—
Топор, 10—15 коп.	1	—	2-3	—
Усть-ингский нож, 12—15 коп.	1	—	2	—
Якутский нож, 5 коп.	—	20-30	1	—
Огниво, 5 коп.	—	25	—	50-75
Мелкий бисер или кораллы 15—20 коп. за фунт	1	20	3-4	—
Китайские голубые и белые корал-лы 1 — 1 руб. 50 коп. за тысячу штук	5	—	10	—
Беличий мех	Тройная против якутской цены	В 5 раз дороже
Калмыцкий сатин, штука 40 коп.	1	—	2	—
Украинский листовой табак, в Иркутске по 4 руб. за пуд	20.40.60	—	—	—
Ржаная мука, пуд	3-4	—	—	—
Тальк, пуд	4	—	—	—
Масло коровье, пуд	6-8	—	—	—
Воск, пуд	20.40.60		—	—

Корякские товары следующие: выделанные шкуры северного оленя, так называемые ‘недрости’, пыжики, или белые шкурки молодого оленя, выпоротки, или шкурки неродившихся оленят, серое сукно или мягкую оленью кожу, отлично выделываемые коряками готовые парки, кухлянки, материал для штанов и зимней обуви. Все это составляет главную одежду камчатского населения, у коряков же все это есть в таком обилии, что вещи у них лежат без пользы, тогда как Камчатка чрезвычайно в них нуждается, терпя в них нужду из-за отсутствия привоза. Товары эти особенно подходят местным жителям и представляют как для них, так и для торговли то преимущество, что это вещи русского, местного производства, тогда как платье, сшитое из китайского материала, недостаточно прочно и в большинстве случаев, прибывая сюда, представляет собою залежавшееся старье, а так как вдобавок и цены на него чрезвычайно высоки, то для камчатских обывателей от этого одно только разорение, а не польза.

Если бы торговля морским путем получила санкцию высшего начальства, казаки очень охотно взялись бы за нее, поставляли бы для нее из своей среды матросов, и анадырские жители могли бы в достаточной мере быть снабжены русскими и китайскими товарами, солью и иными производимыми на Камчатке предметами. Камчатка только выиграла бы от приобретения имеющихся у анадырцев товарных излишков.

В общем, я оцениваю потребление на Камчатке европейских и азиатских товаров по иркутским ценам в 10 000 рублей ежегодно, корякских же и местных товаров по анадырским ценам — в 2 000 рублей, к этому ежегодно присоединяются еще доставляемые Охотском товары на сумму не более 800—1 000 рублей. Основываясь на камчатских ценах, я определяю стоимость местных экспортных товаров, вместе с прибылью от них, в 30 000 рублей, если же считать их по иркутским или китайским ценам, то вдвое больше.

Доходы от китайского табака и водки я определяю в 6 000 рублей в год с тех пор, как цена и спрос на китайский табак сильно упали и общее расположение снискал листовой табак украинский. Что касается поступлений от продажи водки, то я считаю, что проект проф. Мюллера представляет, конечно, гораздо больше выгод, чем продажа ее по высокой цене. При цене в 20 рублей за ведро частные лица прямо обворовывают казну, торгуя водкой либо тайно, либо, если им предоставлена к тому возможность, открыто в ларях рядом с церковью, непомерно от этого обогащаясь, вконец разоряя и без того склонное к пьянству население.

Каждый житель мог бы подвергнуться обложению известным количеством пушнины, а ему взамен того могло бы быть предоставлено право свободного винокурения. Я полагаю, что это значительно понизило бы склонность населения к пьянству, да и казне дало бы заметную прибыль, особенно если распространить предлагаемое мероприятие и на тех ительменов, которые добровольно согласились бы на это.

Взимаемые на Камчатке подати представляют собою, по азиатским ценам, ежегодно сумму примерно в 1 000 рублей, общие же казенные поступления с Камчатки вместе с пошлинами и десятипроцентным на купцов налогом я исчисляю в 20 000 рублей. Однако сейчас только третья часть этой суммы поступает в казну, так как по высочайшему указу с новокрещенных жителей налог снят на десятилетний период.

Экспортными с Камчатки товарами являются сейчас только пушнина: морской бобр, соболь, лисица и выдра.

Если бы установилось морское сообщение и пользование им было бы предоставлено местным жителям и купцам, то объектами коммерции могли бы стать еще следующие предметы, лежащие сейчас безо всякой пользы: морские клыки, которые можно было бы получать из местностей от Чукотского носа до Олюторы ежегодно от 400 до 500 пудов, и от 60 до 80 пудов китового уса.

Если впредь установить торговые сношения с Японией или с Китаем, то можно было бы извлечь немало выгоды от систематически налаженного убоя китов, часто встречающихся около Камчатки, тем более, что китовая ворвань нашла бы значительный сбыт в Японии, так как и сейчас японцы иногда скупают ее на островах и увозят в свою страну. Анадырская пушнина и выделанные кожи также найдут у них хороший сбыт, как меня достоверно информировали жители отдаленных островов.

На Пенжинском море, от Япаллы до Кампаковой, можно было бы наладить такой же обильный лов трески и пижмы¹, как около Исландии или Новой Англии в Америке, если бы это впоследствии понадобилось или если бы оказалось, что соседние народы готовы начать торговлю этой рыбою, однако это достоверно неизвестно ни относительно китайцев, ни относительно японцев. Сейчас, впрочем, никто пока не помышляет об этом.

0x01 graphic

ПУБЛИКАЦИИ Г.-В. СТЕЛЛЕРА и о Г.-В. СТЕЛЛЕРЕ

Работы Г.-В. Стеллера

Дневник плавания с Берингом к берегам Америки: 1741—1742 / ред., предисл., коммент. А. К. Станюковича, пер. Е. Л. Станюкович. — М.: ПАКТ, 1995. — 222 с.: ил. — Библиогр.: с. 151—203, 222.

Житие мореходов с пакетбота ‘Св. Петра’: [фрагм. из ‘Дневников’ Г.-В. Стеллера о зимовке на острове Беринга экипажа ‘Св. Петра’] / пер. и подгот. к публ. Е. Станюкович, А. Станюкович // Вокруг света. — 1994. — No 7. — С. 28—33.

Из Камчатки в Америку: Быт и нравы камчадалов в XVIII веке. — Л.: Изд-во П. П. Сойкина, 1927. — 111 с.: ил. — (Природа и люди, ежемес. прил. к журн. ‘Вестник знания’).

Камчатка: [дополнение к ‘Описанию…’] // Краевед. зап. / Камч. обл. краевед, музей. — Петропавловск-Камчатский, 1999. — Вып. 11. — С. 71—72.

О морских животных // Киты и другие млекопитающие. М., 1997. — С. 68—69.

Описание земли Камчатки / выпущено Э. Кастеном, М. Дюрром, послесл. Э. Кастена. — Бонн: Холос Ферлаг, 1996. — 296 с.: ил. — Библиогр.: с. 294—296. — На нем. яз.

Описание земли Камчатки / Камч. обл. краевед, музей, редкол.: Б. П. Полевой [и др.]. — Петропавловск-Камчатский, 1999. — 286 с.: ил. — Библиогр.: с. 235—240.

Описание земли Камчатки, ее жителей, их нравов, наименований, образа жизни и различных обычаев // Краевед. зап. / Камч. обл. краевед, музей. — Петропавловск-Камчатский, 1999. — Вып. II. — С. 15—70.

Описание земли Камчатки. Путешествие с Камчатки в Америку. Подробное описание необычных морских животных. — Штутгарт: Брокгауз Комм, 1974. — 222 с.: ил., карт. — На нем. яз. — Копии с изд.: Описание Земли Камчатки. — Франкфурт, 1774, Путешествие с Камчатки в Америку. — СПб., 1793, Подробное описание необычных морских животных. — Галле, 1753.

Описание плавания из Петропавловска-на-Камчатке к западному побережью Америки, а также происшествий., имевших место на обратном пути // Последняя экспедиция Витуса Беринга. — М., 1992. — С. 47—148.

Письма и документы. 1740 / Фонд Франке Галле, Арх. РАН., редкол. В. Хинтцше [и др.]. — М.: Памятники ист. мысли, 1998. — 430 с. — Библиогр.: с. 414—428. — (Источники по истории Сибири и Аляски из Российского архива, Т. 1). Приложение к истории о Камчатке // Краевед. зап. / Камч. обл. краевед. музей. — Петропавловск-Камчатский, 1999. — Вып. 11. — С. 73—74.

Прошение Г. В. Стеллера, контракт Г. В. Стеллера с Академией наук: [фото-док.] // Последняя экспедиция Витуса Беринга. — М., 1992. — Вкл.: с. 80—81.

О Стеллере

Агафонов М. В. Г.-В. Стеллер о плавании с В. Берингом к берегам Аляски: [по кн. ‘Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741—1742’] // Человек в истории: сб. материалов VI ежегод. науч.-практ. конф. 5 — 6 дек. 2006 г. / Камч. гос. ун-т им. В. Беринга. — Петропавловск-Камчатский, 2007. — Вып. 5: Камчатские экспедиции в исторической ретроспективе. — С. 84 — 92.

Архипова Г. Судьба российского Паганеля // Лес и человек. 91. — М., 1990. — С. 38-39.

Большая Северная экспедиция Г.-В. Стеллера: описание выст. — [Галле, 1996]. — Буклет. — На нем. яз.

Бурыкин А. А. [О кн. ‘Историко-этнографическое описание народов Камчатки в трудах Г. В. Стеллера’] // Этногр. обозрение. — 2001. — No 4. — С. 162 — 164, То же // Краевед, зап. / Камч. обл. краевед. музей. — Петропавловск-Камчатский, 2002. — Вып. 12. — С. 213-215.

Востриков Л. А. Лекарь пакетбота ‘Св. Петр’ // ‘Светя другим’ / Л. А. Востриков. — Хабаровск, 1974. — С. 25 — 40.

Вторая Камчатская экспедиция 1733—1743 гг. под руководством В. Беринга // Терра инкогнита Сибирь: у истоков науч. освоения Сибири при участии нем. ученых в XVIII в. / выст. подгот. ‘Франкеше штифунген’ в Галле и Арх. РАН. — Галле, 1999. — С. 20 — 39. — На рус. и нем. яз.

Греков В. Георг Стеллер — натуралист и путешественник // Земля и люди. 1959. — М., 1958. — С. 91-93.

Гржимек Б. О русских первопроходцах в Беринговом море, приключениях Георга Стеллера, о каланах и песцах // От кобры до медведя гризли / Б. Гржимек. — М., 1984. — С. 92-111.

Гропянов Е. В. Георг Стеллер ‘Описание земли Камчатки’: [о работе над первым рус. изд.] // Сев. Пацифика. — Петропавловск-Камчатский, 2000. — No 1. — С. 141-142.

Гропянов Е. В. Море россов: [рассказ] // Атаман / Е. В. Гропянов. — Петропавловск-Камчатский, 1997. — С. 314—345.

Гуков Г. В. Георг Вильгельм Стеллер — натуралист, зоолог, путешественник по Сибири и Дальнему Востоку // Чье имя ты носишь, растение? Сто пятьдесят кратких биографий: (из истории ботан. исслед. на Дал. Востоке) / Г. В. Гуков. Владивосток, 2001. — С. 38-45.

Домрина Н. Из Москвы на Камчатку три века спустя: [ об экспедиции кинорежиссера из Германии К. Бёкля по следам Г.-В. Стеллера с целью снять о нем фильм] // Наука и жизнь. — 2002. — No 11. — С. 12-14, 2003. — No 7. — С. 83-93.

Ефремова Н. А. Первый врач полуострова Камчатка // Камч. правда. — 1966. — 5 окт.

Жабина Н. Адвокат ительменов // Дал. Восток. — 2008. — No 3. — С. 191—203.

Жилин М. ‘Потерянные находки’ Георга Стеллера // Дал. Восток. — 2009. — No 6. — С. 189-198.

Золотарева Е. С. Запреты и обычаи ительменов в книге Г. В. Стеллера ‘Описание земли Камчатки’ // ‘О камчатской земле написано’: материалы XXIII Крашенинник. чтений. — Петропавловск-Камчатский, 2006. — С. 108—112.

Исследования Г. В. Стеллера (1740—1744) // Камчатка. XVII —XX вв.: ист. — геогр. атлас. — М., 1997. — С. 48.

Кастен Э. Ловля лосося и танец медведя: ительмены спустя 250 лет после описания их Г.-В. Стеллером / Э. Кастен. — Бонн: Холос Ферлаг, 1996. — 75 с. — На нем. яз.

Ковалев В. Георг Вильгельм Стеллер [как исследователь флоры и фауны острова Беринга] // Охота. — 2001. — No 5. — С. 46-47.

Колчинский Э. Н. Стеллериана в России // Немцы в России: проблемы культурного взаимодействия. — СПб., 1998. — С. 106—116. — Библиогр.: с. 113—116.

Корякин В. С. Глазами Г.-В. Стеллера: [о кн. ‘Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741—1742’] // Природа. — 1997. — No 3. — С. 124-125.

Кочешков Н. В. Исследователь Камчатки и Северной Америки: жизнь и труды Г.-В. Стеллера (1709—1746) // Изв. Архитектур.-этногр. музея ‘Тальцы’. — 2002. — Вып. 1. — С. 72—74. — Библиогр.: с. 74.

Курохтина Н. И. Стеллер Георг Вильгельм // Камчатка: от открытия до наших дней: ист.-краевед. попул. справ. / Н. И. Курохтина. — Петропавловск-Камчатский, 2008. — С. 204—205: портр. Библиогр.: с. 205.

Курочкин Ю. Об истории морских паразитологических экспедиций // Океан и человек. 1983. — Владивосток, 1983. — С. 205—236. — [Паразитологические исследования Г.-В. Стеллера]. — С. 212.

Лодис Ф. Инородец, послуживший России // Камч. правда. — 1993. — 14 янв.

Лукина Т. А. Г.-В. Стеллер о народной медицине Сибири: (неопубл. трактат 40-х г. XVIII в.) // Страны и народы Востока. — М., 1982. — Вып. XXIV, кн. 5: Страны и народы бассейна Тихого океана — С. 127 — 148.

Мартыненко В. Звездный час Георга Стеллера // Путешествие в страну Уйко-аль / В. Мартыненко. — Петропавловск-Камчатский, 1987. — С. 21—31.

‘Нетерпение и отчаяние’: Большая Северная экспедиция Г.-В. Стеллера (1709—1746) и исследование Сибири и Аляски: программа съезда исследователей 8—12 нояб. 1996 г. в Галле. — 1996. — 76 с. — На нем. яз.

Новокшонов П. Препроводить под конвоем // Вокруг света. — 1998. — No 5. — С 104-105: ил.

Новохатко О. В. Корреспонденция Георга Вильгельма Штеллера [из районов Восточной Сибири и Камчатки] (1739—1746): рус.-герм, издат. проект // Русские и немцы XVIII в.: встречи культур. — М., 2000. — С. 125-133.

О. П. Земляки командора на Камчатке: [туристы из Дании по маршрутам В. Беринга и Г. Стеллера] // Вести. — 1996. — 10 сент. — С. 2.

Панфилов А. Идущий за горизонт, или Молитва о преодолении: жизнь и судьба Г.-В. Стеллера // Наука из первых рук. — 2004. — No 2. — С. 124—133.

Пасенюк Л. Люди великого долга // Иду по Командорам / Л. Пасенюк. — М., 1974. — С. 46-77.

По следам Витуса Беринга: [о выст. в г. Галле, посвящ. Г. Стеллеру] // Рыбак Камчатки. — 1996. — 20 сент. — С. 6.

Полевой Б. П. Алексей Чириков и Георг Стеллер о Курилах // Землепроходцы Курильских островов. — Южно-Сахалинск, 1982. — С. 78 — 85.

Полевой Б. П. Научная конференция, посвященная 250-летию со дня смерти Георга Вильгельма Стеллера, Галле, Германия, 8—12 нояб. 1996 г. // Краевед, зап. / Камч. обл. краевед, музей. — Петропавловск-Камчатский, 1987. — Вып. 10. — С. 265-271.

Полевой Б. П. Письма и документы Георга Вильгельма Стеллера: [о кн. Г.-В. Штеллер ‘Письма и документы. 1740’] // Вести. — 1998. — 1 дек. — С. 6.

Полевой Б. П. Стеллер-семинар в г. Галле (март 1994) // Курьер Петров. кунсткамеры. — 1995. — Вып. 1. — С. 86 — 98.

Полищук В. В. Стеллер Георг Вильгельм — российский ученый, колумб, робинзон: [вторая междунар. науч.-практ. конф. ‘Стеллеровские чтения’] // Aus Sibirien. 2005. — Тюмень, 2005. — С. 11—13. — Библиогр.: с. 13.

Полищук В. В. Стеллер Георг Вильгельм — ученый, колумб, робинзон // Александр фон Гумбольдт и проблемы устойчивого развития Урало-Сибирского региона: материалы рос.-герм. конф. (Тюмень — Тобольск, 20—22 сент. 2004 г.). — Тюмень, 2004. — С. 73—75. — Библиогр.: с. 75.

Райан Д. Георг Вильгельм Стеллер и странные морские существа // Человек в истории: сб. материалов VI ежегод. науч.-практ. конф. 5 — 6 дек. 2006 г. / Камч. гос. ун-т им. В. Беринга. — Петропавловск-Камчатский, 2007. — Вып. 5: Камчатские экспедиции в исторической ретроспективе. — С. 32—43. — На англ. яз.

Сенкевич Ю. А. Этот неуживчивый адъюнкт // Их позвал горизонт / Ю. А. Сенкевич, А. В. Шумилов. — М., 1987. — С. 51-60.

Соколов В. Е. Георг Вильгельм Стеллер: первые описания живот, мира Камчатки, Аляски и Алеутских островов / В. Е. Соколов, Я. А. Парнес // Вопр. истории естествознания и техники. — 1991. — No 1. — С. 72—80. — Библиогр.: с. 79 — 80.

Соколов В. Е. Г. В. Стеллер: исслед. Аляски, Алеутских, Командорских островов и Камчатки: соч. ‘О морских зверях’ // У истоков отечественной териологии / В. Е. Соколов, Я. А. Парнес. — М., 1993. — С. 123-162.

Стеллер (Штеллер) Георг Вильгельм (1709—1746) // Русские мореплаватели.- М., 1953. — С. 557.

Титова 3. Д. Георг Вильгельм Стеллер и его труд по истории Камчатки // Краевед, зап. / Камч. обл. краевед, музей. — Петропавловск-Камчатский, 1999. — Вып. 11. — С.7-13.

Токранов А. М. Георг Вильгельм Стеллер: (1709—1746) // Названы их именами / А. М. Токранов. — Петропавловск-Камчатский, 2008. — С. 205 — 209.

Хинтцше В. Журнал путешествий Г. В. Стеллера во Второй Камчатской экспедиции: [вторая междунар. науч.-практ. конф. ‘Стеллеровские чтения’] // Aus Sibirien. 2005. — Тюмень, 2005. — С. 208-213. — На нем. яз.

Хинтцше В. Путевые журналы Г.-В. Стеллера о Великой Северной экспедиции // Aus Sibirien. 2006. — Тюмень, 2006. — С. 233 — 239. — На нем. яз.

Хоментовский П. Где памятник Георгу Стеллеру? // Неизвест. Камчатка. — 1997. — No 1. — С. 14-15: портр.

Человек неутомимой энергии: (к 250-летию со дня смерти Г. В. Стеллера) // Вести. — 1996. — 20, 22 авг.

Шумилов А. Адъюнкт академии // Знание — сила. — 1984. — No 6. — С. 33 — 35.

Шумилов А. Стеллер, натуралист и путешественник // Мор. флот. — 1998. — No 5/6. — С. 33-36.

Составитель Н. И. Курохтина

СОКРАЩЕНИЯ, ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ В ‘КОММЕНТАРИЯХ’

А. Б. — А. Е. Бобров

А. Л. и В. Ф. — А. Ф. Литвинов и В. И. Федореев

Е. Л. — Е. Г. Лобков

Л. Л. — Л. Е. Лобкова

И. М. — И. В. Мелекесцев

А. О. — А. Г. Остроумов

Б. П. — Б. П. Полевой

А. П. — А. К. Пономаренко Н. С. — Н. К. Старкова О. Ч. — О. А. Чернягина

В. Ш. — В. С. Шишкин

БСЭ — Большая Советская Энциклопедия

ВНИИОЗ — Всесоюзный научно-исследовательский институт охотничьего хозяйства и звероводства

РФФИ — Российский фонд фундаментальных исследований

СМАЭ — Сборник Музея антропологии и этнографии

ТИНРО — Тихоокеанский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии

УЗЛГПИ — Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института

1. …Камчаткою именуется… — По современным воззрениям, Камчатка — полуостров протяженностью около 1 200 км, расположенный в пределах 50®52′ — 60®52′ северной широты и 155®34′ — 164®00′ восточной долготы. Максимальная ширина полуострова 470 км на широте мыса Африка (56®10′ с. ш.). Узким, около 100 км, перешейком на севере Камчатка соединяется с материком. В этих границах площадь Камчатки составляет около 270 тыс. км² (Стырикович Б. В. Физико-географическое описание и экономическая характеристика. Геология СССР. Т. XXXI, Камчатка, Курильские и Командорские острова. Ч. I. Геологич. описание. — М.: Недра, 1964. С. 25—45). Вопрос о действительной площади п-ва Камчатка заслуживает особого обсуждения. В известной книге Е. Л. Любимовой ‘Камчатка’ (М.: Географгиз, 1961) площадь полуострова по линии бухта Рекинники залив Анапка определена в 350 тыс. км². В статье С. Л. Кушева и В. И. Тихонова (БСЭ, 3-е изд. М., 1973. Т. 11. С. 288) площадь — 370 тыс. км², а наибольшая ширина полуострова — 450 км. В справочнике ‘Ресурсы поверхностных вод СССР’ (Гидрологическая изученность. Т. 20. Камчатка. — Л.: Гидрометеоиздат, 1966. С. 1) площадь полуострова в границах от устья р. Рекинники до устья р. Вывенки — 250 тыс. км². В заметке ‘Шторм раскачивает Камчатку’ (Известия. 1980. 22 февр.) утверждается, что площадь полуострова 350 тыс. км². Произведя несложные вычисления, воспользовавшись книгой И. С. Гурвича и К. Г. Кузакова ‘Корякский национальный округ’ (1960), получим площадь, близкую 270 тыс. км². Расположение северной границы полуострова у разных авторов варьируется, но сравнительно незначительно. Возникающий при этом излишек территории никак не может оцениваться в 80—100 тыс. км². Автор этих комментариев прибегнул к известному специалистам, достаточно простому и точному, весовому способу определения площадей при помощи аналитических весов. Полученная при этом площадь, в границах устьев рек Рекинники — Анапка составила около 270 тыс. км². Следовательно, площадь п-ва Камчатка занимает 57 % территории всей Камчатской области (472,3 тыс. км²), имея в виду прежнее административное деление, принятое до разделения на Камчатскую область и Корякский автономный округ. — А. О.

2. …в направлении с запада на восток это пространство связано с материком 60-верстным перешейком… — Разные авторы место соединения Камчатки с материком обозначают неодинаково (см. коммент. 1). По линии устьев рек Рекинники — Анапка это около 95 км, верста — упоминается в литературных памятниках с XI в. В настоящее время вышедшая из употребления мера расстояний, равная 500 саженям (тоже устаревш.), или 1,0668 км (БСЭ. 3-е изд. М., 1971. Т. 4. С. 549). — А. О.

3. …именуется… каналом де Фриса между Америкой и Азией. — На карте Ф.-И. Страленберга 1730 г. юго-восточная часть Камчатки заканчивается ‘проливом Фриса’. Он дан между ‘Землей Штатов’ и ‘Землей Компании’, то есть между Итурупом и Урупом. Это изображение было заимствовано из карты голландского мореплавателя М.-Г. Фриса 1643 г. Страленберг ошибочно решил, что этот пролив находится между Камчаткой и Америкой. Г.-В. Стеллер, к сожалению, поверил этой ошибке. — Б. П.

4. …лежит материк Америки… на 56® широты… на расстоянии 60—70 голландских миль… — это 444,42 — 518,49 км. Ошибочное представление того времени. Истинное расстояние значительно преуменьшено, в чем легко убедиться, взглянув на карту. Голландская, или нидерландская миля равнялась 7,407 км (БСЭ. 2-е изд. М., 1954. Т. 27. С. 494). — А. О.

5. …острова канала (пролива) расположены на расстоянии всего 20—25 миль… — или, по-современному, это 148,14 — 185,175 км. В действительности, от мыса Африка (на Камчатке) до мыса Северо-Западного (на о-ве Беринга), а это ближайшие точки на суше, — около 180 км, от мыса Камчатского — около 188 км. — А. О.

6. Наибольшей ширины оно достигает на 56® северной широты… — См. коммент. 1. Некоторые другие авторы наибольшую ширину полуострова считают равной 450 км (БСЭ. 2-е изд. М., 1953. Т. 19. С. 552). — А. О.

7. …местность между устьем реки Большой… и гаванью Авача… имеет 28 миль… — это 207,396 км. В действительности это расстояние, по прямой, — около 170 км. — А. О.

8. …с середины его [перешейка] в обе стороны открывается вид на море. — О том, что с перешейка Камчатки между Лесной и Карагой в ясную погоду можно увидеть сразу два моря — Охотское и Берингово, русские знали еще в середине XVII века. Так, в росписи чертежа Сибири 1673 (‘181’) года было сказано: ‘А через тот камень ходу день, а как на него человек взойдет, и он моря видит — Ленское и Амурское’ (Титов, 1890, с. 53 — 54). Писал об этом и С. П. Крашенинников: ‘…в тех местах земля так уска, что, по достоверным известиям, с высоких гор в ясную погоду на обе стороны море видно’ (Крашенинников С. П., 1949, с. 99). То же самое отмечается в знаменитой, составленной А. Деливроном ‘Лоции северо-восточного океана’ (1910. Т. 4. С. 136). — Б. П.

9. О происхождении названия ‘Камчатка’ смотри многочисленные публикации Б. П. Полевого. — А. О.

10. …назвали… обитавших на ней [реке Камчатке] жителей… камчадалами. — Г. В. Стеллер совершенно правильно отмечает, что этноним ‘камчадал’ происходит от названия реки Камчатки. К сожалению, многие современные филологи, плохо знающие раннюю историю Камчатки (Н. А. Бондарева, В. В. Леонтьев и др.), пытаются доказать обратное: что название реки Камчатки будто бы возникло от этнонима ‘камчадал’. Однако всем серьезным исследователям хорошо известно, что название реки Камчатки возникло в начале 60-х годов XVII в., тогда как этноним ‘камчадал’ появился лишь с 90-х годов XVII в. Лишь во второй половине XX в. изучение документов середины XVII в. показало, что название ‘Камчатка’ впервые возникло еще на Колыме в середине 50-х годов XVII в., когда группой казака Камчатого был открыт южный переход с Колымы на Индигирку. Тогда по имени Ивана Камчатого стала называться река индигирской водной системы, на которую выходил волок верховьев колымской реки Ожегиной. Подробнее см.: ‘В поисках истины. О происхождении названия ‘Камчатка’ и о походе И. М. Рубца ‘вверх реки Камчатки» (Полевой Б. П., 1988, с. 142-162). — Б. П.

11. См. коммент. 12.

12. К сожалению, большинство приведенных в труде ительменских названий (топонимов животного и растительного мира, соседей и т. д.) представлены на исчезнувшем еще в XIX в. ‘восточном языке’ (так именуют современные лингвисты: Володин А. П. Ительменский язык. Л., 1976. С. 16). А в бытующем ительменском языке таких терминов нет. — Н, С.

13. Интересно заметить, что названная Г. В. Стеллером группа ительменов отмечалась и др. исследователями более позднего времени (К. Дитмар, В. Н. Тюшов, В. Н. Маргаритов и др.). Самоназвание ‘ительмен’, производное от ‘итэнмэн’ — живущий — сохранилось до настоящего времени. — Н. С.

14. В современном языке ‘кэмма’, ‘кма’ в переводе значит ‘я’. — Н. С.

15. ‘Хуиггоай’ — Huigh goai — этноним, использованный Г.-В. Стеллером, но отвергнутый С. П. Крашенинниковым, хотя он обычно ссылался на мнение немецкого ученого. — Б. П.

16. Японцы… получили… имя ‘сюсаманн’. — Этноним suhsamann действительно относится к японцам. На Сахалине японцев называли ‘шишам’, ‘шиши’, ‘сюзам’. От этого айнского названия происходит самое первое русское название японцев — ‘чижем’ — в 1652 — 1653 гг. Подробнее см.: ‘Первое известие с Амура о японцах’ (Полевой Б. П., 1994, No 3, с. 96—100). Многие полагают, что это название происходит от айнского слова ‘шиша’ (‘металлическая иголка’). — Б. П.

17. Утку Anas caudacuta Islandica Wormii… называют также ‘аангич’, давая в этом имени звукоподражание крикам данной утки… — Речь идет о морянке Clangula hyemalis (L.), отряд Гусеобразные (Anseriformes). На Камчатке это обычная и наиболее многочисленная из уток в период пролета и зимой. Ее повсеместно можно увидеть в устьях крупных рек, в лиманах, бухтах и заливах, на морях и океане у побережий. Собираясь стаями, морянки крикливы (особенно в марте и апреле во время весеннего пролета), и их крик действительно напоминает употребляемое здесь название. Гнездится морянка на заболоченных тундрах с озерами, главным образом в континентальных районах Камчатской области. На полуострове Камчатка ее гнездовья спорадичны. — Е. Л.

18. ‘Куши’ — Kusin, Kuschi — наименование айнов. — Б. П.

19. Археологические исследования на Южной Камчатке (Диков, 1979, Дикова, 1983, Пономаренко, 1993), а также исследование широкого круга источников по этнокультурным связям ительменов, предпринятое И. С. Вдовиным (История и культура ительменов. 1990. С. 24—30), подтверждает мнение Г. В. Стеллера. H. H. Диков пришел к выводу о сильном культурном и этническом воздействии айнов на ительменов Южной Камчатки, которое, тем не менее, не повлекло их ассимиляции. Т. М. Дикова отметила влияние айнов на культуру ительменов Южной Камчатки только позднего периода. По ее мнению, нет оснований говорить о границе обитания айнов на Южной Камчатке. Лучше поставить вопрос о границе их влияния, распространившегося на ительменов, живших на морском побережье. Результаты археологических исследований А. К. Пономаренко на Юго-Восточной Камчатке и п-ве Лопатка в 1990—1991 гг. подтверждают существование этнокультурных контактов предков ительменов Южной Камчатки с населением Курильских островов начиная с конца II тыс. до н. э. до XVII в. н. э., когда охотскую культуру Курильских островов сменяет неоайнская культура нейдзи. На Южной Камчатке от м. Лопатка до широты г. Петропавловска-Камчатского сейчас известны около 70 археологических памятников древнеительменской культуры возрастом от III тыс. до н. э. до XVII — XVIII вв. н. э. И. С. Вдовин обоснованно считает, что связи ительменов с населением Курильских островов начали складываться до появления на них айнов, когда там существовала охотская культура. Под влиянием контактов с айнами на юге Камчатки сформировалась особая этническая группа ительменов, впитавшая некоторые элементы культуры айнов. Ительменское влияние на айнов, оказавшихся на Камчатке, было многосторонним и напоминало ассимиляцию их ительменами. С присоединением Камчатки к России и началом сбора ясака миграция айнов с Камчатки на Курильские острова усилилась, а во второй половине XVIII в. они окончательно ушли с Камчатки, и с этого же времени прекращаются их связи с ительменами. — А. П.

20. По новейшим исследованиям с айнами связывается формирование неолитической культуры Японии. Еще на рубеже нашей эры айны, населявшие Японские острова, постепенно вытеснялись пришельцами с материка. В дальнейшем, с расширением границ первого Японского государства, айны были вытеснены на о. Хоккайдо. До XV в. о. Хоккайдо был независимым, в Японии его рассматривали как иностранное государство, хотя никакого государственного правления там не было. Для социальной организации айнов в этот период, близкой к военной демократии, были характерны территориальные группировки, объединявшиеся, по-видимому, только в момент военной опасности. В остальном айны легко поднимали оружие не только на своих врагов, но и друг на друга. Начиная еще с XVII в. японцы все настойчивее проникали на о. Хоккайдо, стремясь там закрепиться. По-видимому, под все возраставшим напором теснимые айны начали переселяться на Сахалин и Курилы, где айнская культура нейдзи начала формироваться с XV в., адаптируясь среди местного населения, носителей охотской культуры, сохранившейся на Курилах до XVII в. В основе хозяйства охотской культуры лежал морской зверобойный промысел. Переселявшиеся с о. Хоккайдо на Курильские острова айны постепенно слились с коренным населением островов. Сформировалась локальная группа курильских айнов. Морской зверобойный промысел не имел у них широкого распространения, долгое время сохранялось речное рыболовство как основной вид хозяйства. Под влиянием охотской культуры айны освоили морской зверобойный промысел, теплое полуподземное жилище, а от ительменов Южной Камчатки заимствовали сани и ездовых собак. При этом Северные Курилы были, по-видимому, крайней точкой распространения айнской культуры, где она сформировалась к XVII—XVIII вв. (Голубев, 1976, 1986, 1988. Таксами, Косарев, 1990). — А. П.

21. Парамузис. — Остров Парамушир. — Б. П.

22. Якуты — самоназвание саха, чукчи — общее самоназвание луораветлан (настоящие люди), оленные чукчи — чаучу, чавчу, береговые — анкалын. — Н. С.

23. Современными специалистами подтверждаются данные Г.-В. Стеллера о происхождении этнонима коряки — от названия оленя — койана,

О близости культуры чукчей и коряков, их языков (Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей. М., Л., 1965). — Н. С.

Общность происхождения коряков и чукчей подтверждают исследования И. С. Вдовина (1973, с. 256—257) и И. С. Гурвича (1983, с. 117). Генетическую близость чукчей, эскимосов и коряков констатировала группа исследователей, проводивших генетико-антропологические исследования на Чукотке (Алексеева и др. 1978, с. 39—40). По археологическим данным происхождение чукчей связано, по-видимому, с усть-бельской культурой Чукотки, датируемой началом II — первой половиной I тыс. до н. э. (Диков, 1979, с. 152, 154). Древнекорякская культура начала формироваться на северном побережье Охотского моря в конце I тыс. до н. э. — начале I тыс. н. э. на основе местной неолитической токаревской культуры (Левединцев, 1990, с. 226, 232). — А. П.

24. В корякском языке существует несколько диалектов и специалистами они разделены на две ветви: чавчувенскую (северо-западную) и алюторскую (юго-восточную) (Вдовин И. С. Очерки этнической истории коряков. Л., 1973. С. 16-17). — Н. С.

25. Деление ительменского языка в XVIII в. на три части: северный народ — долина р. Камчатки и восточное побережье от р. Уки до р. Налачевой, южный народ — по восточному побережью — от р. Налачевой до м. Лопатка, а по западному — от м. Лопатка до р. Хайрюзовой, и западный народ — от р. Хайрюзовой до Тигиля сохранилось до середины XIX в. с незначительными территориальными изменениями. В XX в. сохранилось лишь ‘западное наречие’, которое делится на два диалекта: седанкинский (северный) и хайрюзовский (южный). Последний условно называется в настоящее время напанским (Володин А. П. Ительменский язык. Л., 1976. С 16-17). — Н. С.

26. …не нашлось ни одного русского толмача, знающего этот язык. — По -видимому, речь идет об ‘особой народности’ — айнах. — А. О.

27. …Кунашира, четвертого со стороны. Японии острова. — Г.-В. Стеллер ошибался, считая остров Кунашир ‘четвертым со стороны Японии’. На самом деле Кунашир отделен от Японии только одним островом — Хоккайдо (‘Матмей’). — Б. П.

28. Неверно включение ‘чукотского наречия’ в корякский язык. Это два самостоятельных палеоазиатской группы языка. — Н. С.

29. Америка была заселена в палеолите из Северо-Восточной Азии хорошо вооруженными против арктического холода людьми, пришедшими на Чукотку не позднее 27—25 тыс. лет назад накануне сартанского оледенения, в период карагинского межстадиала (межледниковья). Первой обнаруженной и исследованной Н. Н. Диковым подлинно палеолитической культурой на Северо-Востоке Азии является ранняя ушковская верхнепалеолитическая культура Камчатки, возраст которой 13—14 тыс. лет. H. H. Диков считает, что Канадский и Лаврентьевский ледниковые щиты, слившись, стали непроходимым барьером. Распространение льда на севере Канады вынуждало людей покидать ранее заселенные места, вызвало отток населения в разных открытых направлениях и в том числе с территории Северной Канады в сторону Аляски и через Берингию к Чукотке и Камчатке. Североамериканские охотники, носители культуры бритиш-маунтин, известной на Аляске еще для периода 20—18 тыс. лет назад, но распространенной, видимо, шире, чем ареал, отмеченный ныне ее памятниками, под натиском наступающего ледника мигрировали по всей обширной Берингийской зоне от Аляски до Камчатки. Ушковская культура VII слоя, вероятно, является реликтом культуры, производной от субстрата, в формировании которого не последнюю роль сыграла культура бритиш-маунтин. Ушковская культура развивалась на своей собственной основе, она является реликтом еще не выявленной на Камчатке более древней фазы ушковской культуры без клиновидных нуклеусов, которая древнее любых других культур с клиновидными нуклеусами, включая дюктайскую. Ранняя ушковская культура не участвовала в самом первоначальном заселении Америки, однако она сыграла существенную роль в ее заселении в конце сартанского времени, примерно 13—12 тыс. лет назад, когда в Северной Америке снова возник межледниковый коридор, ведущий в глубь континента со стороны Аляски. В конце плейстоцена на Аляску распространилась ушковская позднепалеолитическая культура. Это была миграция древнейших в Америке протоэскимосо-алеутов. Тесная типологическая связь позднего камчатского палеолита с дюктайским на Алдане имеет отчасти генетическую основу. В то же время его резкое отличие от раннего камчатского палеолита в наиболее характерных вещах — наконечниках стрел и нуклеусах — является, вероятно, следствием принадлежности обеих культур (VII и VI слоев ушковских стоянок) к совершенно различным этническим общностям с особыми технико-типологическими традициями (Диков, 1977, 1979). — А. П.

30. Речь идет, скорее всего, об эскимосах Аляски. — Н. С.

О САМОЙ СТРАНЕ КАМЧАТКЕ

1. …имеет в длину примерно 120 миль и почти такую же ширину… вблизи устья реки Амур его ширина не превышает 80 миль… называется… морем Анадырским. — а) Пенжинское, или теперь Охотское море, с севера на юг простирается не на 120 миль (888,84 км), а на 2 445 км, его наибольшая ширина 1 407 км (БСЭ, 3-е изд. М., 1975. С. 36), б) вблизи устья р. Амур ширина моря не 80 миль (592,56 км), а около 1 000 км. Между Сахалином и Камчаткой около 840 км, в) море Анадырское — современное Берингово. — А. О.

2. От устья реки Пенжины до Хариузовки берега очень кремнисты… — Скорее всего, каменисты. Возможно, Г.-В. Стеллер имел в виду то, что они представляют собой скальные обрывы. Кремнистые — это несколько другое: состоящие из кремнезема. — А. Л. и В. Ф.

3. Начиная от Хариузовки до впадения Явины, на расстоянии 70 верст… на этом 80-мильном пространстве найдется… Кампакова… — 1) Хариузовка — это современная р. Хайрюзова. Название возникло в начале XVIII в. и происходит от имени тойона Харуса (сообщ. Полевого Б. П. // Кусков В. П. Краткий топонимический словарь Камчатской области. — Петропавловск-Камчатский, 1967. С. 90). Типично пресноводная рыба хариус (с которой иногда связывают название реки) в реке не водится, 2) В действительности от устья р. Хайрюзовой (Хариузовка) до м. Лопатка не 80 миль (592,56 км), а около 692 км, считая по прямой, в) Кампакова — названа вскоре после 1700 г. по имени Компака — тойона одного из острожков. В течение XIX в. название изменилось на Конпакова, а затем и на современное — Колпакова (Полевой Б. П. Правда о таинственном Компаке // Камчатская правда. 1962. 5 авг.) — А. О.

4. На расстоянии двух миль от Олюторского залива, к востоку от него, находится в море остров, на котором… множество морских птиц. — Имеется в виду, вероятно, остров Верхотурова — один из богатейших островов Берингова моря, где сосредоточены гнездовья 11 видов морских колониальных птиц общей численностью свыше сотни тысяч пар. В 1976 г. о. Верхотурова объявлен заказником областного подчинения. — Е. Л.

5. Вблизи Караги, расположенной примерно на широте 57¹/₂® … — Ошибка: не 57 ¹/₂®, а 59®15′. — А. Л. и В. Ф.

6. Вблизи Караги… 20 верст от материка… остров… — От ближайшей суши до острова Карагинского, который имеется в виду, около 27 км. — А. О.

7. Имея в длину свыше 18 миль, а в ширину не более 3—4… — Остров Карагинский имеет в длину 113 км при максимальной ширине, между мысами Семенова и Низким, 60 км, площадь свыше 2 500 км² (Стырикович Б. В. Физико-географическое описание и экономическая характеристика. Геология СССР. — М.: Недра, 1964. Т. XXXI. С. 27). По другим источникам площадь острова 1 940 км² (Ресурсы поверхности вод СССР. Камчатка. — Л.: Гидрометеоиздат, 1966. Т. 20. С. 174). Иногда длину острова определяют, приблизительно, в 108 км, ширину — в 35 км. — А. О.

8. …порос… осинами… — Насколько известно, на о-ве Карагинском осина [Populus tremula] не произрастает. — А. О.

9. Под 57® широты в материк вдается… залив [Укинский]... — Ошибка. Укинская губа (‘залив’) находится на широте 58®. — А. Л. и В. Ф.

10. Мыс Шипунский находится как раз на 54® широты… — Ошибка. Мыс Шипунский находится на широте 53® 07′. — А. Л. и В. Ф.

11. Мыс Шипунский… имеет в длину 12 миль… — Длина м. Шипунского представляется несколько условной величиной, она может быть определена, приблизительно, в 30 км. — А. О.

12. …маленький… 7 миль в окружности, скалистый островок… — Это о. Крашенинникова, окружность которого Стеллером сильно преувеличена. Вероятность добычи на нем белых медведей чрезвычайно мала. Скорее всего, это большая редкость — случайное попадание на остров белого медведя, занесенного льдами. У С. П. Крашенинникова находим: ‘…оной островок длиною не больше версты и шириною сажен на 300…’ (Описание земли Камчатки. — М., Л.: Изд. Главсевморпути, 1949. С. 123). — А. О.

13. …залив Авачинский… имеет в длину 14 верст и столько же в ширину… — Авачинская губа (залив) имеет длину 24 км, ширина у входа 3 км (БСЭ, 3-е изд., 1969. Т. 1. С. 49). — А. О.

14. …вход в… залив… забивается плавучими льдами… из… рек, лежащих насупротив Америки. — Принос льдов объясняется существованием мощного морского течения. — А. О.

15. В Адмиралтейской коллегии есть… карта залива и гавани св. Петра и Павла. — По-видимому, здесь подразумевается одна из карт Авачинской губы, воспроизведенных неоднократно уже в XX веке. Наилучшее воспроизведение имеется в сборнике документов ‘Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII века’ (Русские экспедиции… 1984. С. 213, 215). Последняя опубликована в уменьшенном виде в историко-географическом атласе ‘Петропавловск-Камчатский’ (Петропавловск-Камчатский. 1994. С. 15). — Б. П.

16. …каменистый остров [Вилючинский] с бесчисленным количеством гнездящихся на нем морских птиц… они позволяют собирать… их яйца. — Остров Старичков (‘Вилючинский’) — сравнительно небольшой, но один из самых богатых островов на юго-восточном побережье Камчатки. Здесь гнездится 10 видов морских колониальных птиц общей численностью 14—15 тыс. пар. На острове сформировалось и растет крупное поселение тихоокеанской чайки (1,5—2 тыс. пар), здесь известна одна из крупнейших колоний старика численностью 5—6,5 тыс. пар, гнездится до 4,5 тыс. пар топориков. Колонии весьма доступны, и неудивительно, что их с успехом можно было использовать для сбора яиц и отлова молодых птиц. Действительно, промысел морских птиц и их яиц существовал на острове издавна и продолжался даже в нынешнее время: в годы Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы. Так, согласно архивным документам, в 1942—1946 гг. на острове было заготовлено 70 тыс. птиц и 30 тыс. яиц (Лобков, 1981). В 1981 г. о. Старичков объявлен памятником природы Камчатской области. — Е. Л.

17. …большой, вместительный залив с гаванью. — Можно только предполагать, что имеет в виду Стеллер. Вероятно, это бухта Вилючинская, расположенная почти ‘насупротив’ вулкана-сопки Опала. — А. О.

18. Лопатка… представляет границу между материком Азии и страною Камчаткою. — Это определение кажется нам не очень удачным, несколько искусственно надуманным. — А. О.

19. …дикий гранит… — субвулканические тела андезитов и базальтов (Геологическая карта Камчатки. 1976). — А. Л. и В. Ф.

20. Пролив, отделяющий Лопатку от первого Курильского острова, имеет в ширину полторы мили. — Ширина Первого Курильского пролива около 12 км (БСЭ. No 19, 2-е изд. М., 1953. Т. 19. С. 552). — А. О.

21. Стружка, также: инаул — знаменитые айнские ‘инау’. Они были распространены и на Курилах, и на Сахалине. — Б. П.

22. Куши — Kusin, Kuschi — наименование айнов. — Б. П.

23. Бурумуши. — Это остров Парамушир. — Б. П.

24. …в 1741 году они [островитяне] были, при содействии капитана Шпангберга, почти все крещены и… превращены в блаженных бедняков. — М.-П. Шпанберг в 1741 г. смог организовать крещение айнов (‘островитян’) лишь на Северных Курильских островах. Г.-В. Стеллер был не прав, утверждая, что эти айны были ‘превращены в блаженных бедняков’. — Б. П.

25. Очень сомнительное утверждение: м. Лопатка имеет небольшую высоту, поэтому видеть с него семь островов Курильской гряды невозможно. Оттуда видны о-ва Сумчу (сейчас называется о. Шумшу), Бурумуши (современное название о. Парамушир), Уякозач (Алаит, Кютампу) — о. Атласова и Шерингкы — о. Анциферова с потухшим вулканом Ширинки (раньше сам остров назывался Ширинки). Остров Кунашир находится более чем в 1 000 км от м. Лопатка и, естественно, никак виден быть не может. Вероятно, сам Г.-В. Стеллер на м. Лопатка не был и просто пересказывает кем-то ему сообщенные сведения. — И. М.

26. Оба [Шумшу и Парамушир] чрезвычайно гористы… — Остров Шумшу отнюдь не горист, имеет слабо всхолмленную волнистую поверхность. По рельефу и строению этот остров аналогичен м. Лопатка, с которым составлял в относительно недавнем геологическом прошлом одно целое (Корсунская Г. В. Курильские острова. — Владивосток: Примиздат, 1948. С. 15). — А. О.

27. …щеголяют… в длинных платьях, сшитых из птичьих кож. — Шкуры птиц издавна использовались местными жителями Камчатки и Курильских островов для изготовления верхней одежды. Ительмены обычно шили свои парки из шкур гагар, альбатросов, крупных морских чаек, лебедей, гусей и крупных уток. С освоением Камчатки, заселением ее казаками, с развитием торговли обычай шить одежду из ‘птичьих кож’ быстро исчез. На отдаленных островах Курильской гряды такая одежда сохранилась дольше, чем на Камчатке. — Е. Л.

28. Пятый, а по счету курильцев, — четвертый остров… называется Кунашир… — Кунашир никак нельзя считать пятым или четвертым островом. Но другая информация о Кунашире достоверна. — Б. П.

29. …шкуры каменных баранов… — По одним, вероятно, устаревшим данным в ареал обитания снежных баранов входит о. Алаид, или Атласова (Алагу, Арайто). Данные о других островах Курильской гряды были очень неопределенны, возможно, что звери обитали на нескольких северных островах (Житие протопопа Аввакума, Гептнер В. Г., Насимович А. А., Банников А. Г. Млекопитающие Советского Союза. — М.: Высшая школа, 1961. Т. 1. С. 662). По-видимому, сведения Стеллера для своего времени были достоверны, и в прошлом снежные бараны обитали на ряде островов Курильской гряды. По более поздним представлениям снежные бараны, или толстороги, обитающие на Камчатке, отсутствуют, по крайней мере в настоящее время, на островах Курильской гряды (Наземные млекопитающие Дальнего Востока СССР. — М.: Наука, 1984. С. 350). — А. О.

30. На острове [Кунашир] растут прекрасные еловые, сосновые и лиственничные леса… — На острове Кунашир ни один из видов прямоствольных сосен не встречается и сосновых лесов нет, лиственничные леса формирует лиственница камчатская (Larix kamtschatica (Rupr.) Carr.), еловые — ель Глена (Picea glehnii (Fr. Schmidt) Mast) и ель хоккайдская (Picea jezoensis (Siebold et Zucc.) Carr.), кроме того, обычны леса из пихты сахалинской (Abies sachalinensis Fr. Schmigt (по: Недолужко, 1995). — О. Ч.

31. Кустарниковые кедры, также: кедровый кустарник, стланец — сосна приземистая, ‘кедровый стланик’ (Pimis pumila (Pall.) Regel), образует стелющиеся заросли. — О. Ч.

32. …описание… островов [Сумчу и Бурумуши]… сделанное… Аргуновым… — См.: Полевой Б. П. Неопубликованное сочинение О. Аргунова о северных айнах // Сов. этнография. 1988. No 3. С. 72—83. — Б. П.

33. Третий остров отстоит от второго на расстоянии свыше 50 верст. — Ширина Четвертого Курильского пролива, разделяющего Онекотан (третий остров) от Парамушира (второго), называемая Стеллером, близка к действительности. — А. О.

34. …носят длинные одеяния из птичьих кож… — См. коммент. 30. — Е. Л.

35. …’глупышей’ — разновидности чаек… — Глупыш (Fulmarus glacialis L.) — не разновидность чаек. Он принадлежит отряду Трубконосые (Procellariiformes), семейству Буревестниковые (Procellariidae). Популяция глупыша представлена птицами двух типов окраски (двух цветовых морф): белой, внешне действительно очень напоминающей небольшую чайку, и темной. На Курильских, Алеутских островах и у берегов Северной Америки глупыши образуют многотысячные поселения. А вот негнездящихся, кочующих глупышей можно встретить практически повсеместно у берегов Камчатки. На Камчатке преобладают глупыши темной (серой) морфы. — Е. Л.

36. …к ним… часто являются жители более отдаленных островов и похищают их жен, детей и домашний скарб. — С Южных Курил на Северные действительно иногда приходили айны, похищавшие женщин и детей. — Б. П.

37. Бамбук — растение из рода Саза (Sasa), скорее всего, это саза курильская (Sasa kurilensis (Rupr.) Makino et Shibata), наиболее распространенный и массовый вид рода Sasa на Сахалине и Курильских островах. — О. Ч.

38. Дается описание о. Атласова с действующим вулканом Алаид. Приводятся свидетельства его эпизодической фумарольной активности (‘иногда, в ясную погоду, видны клубы взвивающегося дыма’). — И. М.

39. Четвертый остров… на расстоянии… 4 немецких миль от материка… в окружности 5 немецких миль… — Имеется в виду о. Алаид (Атласова). Немецкая, или географическая миля — 7,42 км (БСЭ. 2-е изд. М., 1954. Т. 27. С. 494). Расстояние (29,68 км) от острова до ‘материка’ (м. Лопатка на Камчатке) Стеллером более чем вдвое преуменьшено. Называемая им окружность острова (37,1 км) близка к действительной. — А. О.

40. Стеллер пересказывает здесь еще один вариант легенды о возникновении самых крупных и глубоких озер Камчатки — Курильского и Кроноцкого. По этой легенде оба озера образовались сходным путем: на месте озера Курильского находился вулкан Алаид, а на месте Кроноцкого озера — вулкан Шивелуч. Вулкан Алаид отправился в Охотское море из-за ссор с соседними горами, а вулкан Шивелуч — с восточного побережья Камчатки на север, рассердившись на еврашек, точивших его (Крашенинников, 1949, с. 104, 106, 107). Не исключено, что оба варианта приведенной в книгах С. П. Крашенинниковым и Г.-В. Стеллером легенды так или иначе связаны с преданиями, объяснявшими возникновение Курильского озера — крупной вулканической кальдеры. Эта кальдера появилась в результате провала земной коры 8 300 — 8 400 лет назад после катастрофического вулканического извержения (Мелекесцев и др., 1997). Потом кальдера была заполнена водой. — И. М.

41. Конусообразный камень Учичи (Нугуык) или Пуп-Камень в Курильском озере — о. Сердце Алаида. Это вулканическое образование — вершинная часть экструзивного купола, поднимающегося со дна озера с глубины около 300 м. — И. М.

42. На этом острове водятся… каменные бараны… — Вряд ли на этом острове-вулкане, периодически проявляющем в современную эпоху активную вулканическую деятельность, могли сохраниться эти животные. — А. О.

43. Мы… имели дело с наиболее южной оконечностью Америки… — Речь идет об островах, названных впоследствии Алеутскими и Командорскими. Описания, даваемые Стеллером, довольно путанные, сумбурные и частично ошибочные, что в известной мере объясняется уровнем знаний и качеством сведений, которыми он в то время располагал. — А. О.

44. …посередине пролива между Азией и Америкой… — То, что Г. В. Стеллер называет ‘проливом’, на самом деле является морем, названным Беринговым. — А. О.

45. …на них [западных островах] растут лимонные деревья… — Лимонные деревья на Курильских (‘западных’) островах не растут. — О. Ч.

46. См. коммент. 37. — О. Ч.

47. …мне удалось раздобыть и срисовать гагару… — Трудно сказать, о каком виде гагар может идти речь. Гагары (отряд Gaviiformes) — широко распространенная группа водно-болотных птиц в Северной Пацифике, включая Камчатку. На Азиатском континенте обитают четыре вида гагар, самые обычные из которых краснозобая Gavia stellata (Pont.) и чернозобая G. arctica (L.). Местные жители хорошо знали гагар, ибо употребляли их мясо (и до сих пор кое-где употребляют) в пищу, а из шкур этих птиц шили одежду. Оба указанных вида гнездятся по всему полуострову Камчатка, а в период миграций весной и особенно осенью у берегов Камчатки обычна белоклювая (полярная) гагара G. adamsii G. К. Gray и в небольшом числе встречается белоголовая гагара G. pacifica Lawrence. Кроме того, судя по тексту других разделов книги, Г.-В. Стеллер одной группой рассматривал гагар и поганок. Так что в принципе речь может идти и о поганках тоже, их на Камчатке два вида: серощекая Podiceps grisegena Boddaert и красношейная P. auritus (L.), отряд Поганкообразные (Podici pediformes). — E. Л.

48. …как плохи мореходство и корабли обоих этих народов [японцев и китайцев]… — Действительно, тогда в этом регионе ни Япония, ни Китай не имели хороших кораблей. — Б. П.

О РЕКАХ, ОЗЕРАХ, КЛЮЧАХ, ГОРАХ, ЛЕСАХ, РАВНИНАХ И ДИКИХ ЖИВОТНЫХ, РЫБАХ, ПТИЦАХ, РАСТЕНИЯХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ, ОБ ИХ НАЗВАНИЯХ, НРАВАХ И СВОЙСТВАХ

Первая глава

О РЕКАХ

1. …обследованы обоими студентами. — ‘Оба студента’ — это Степан Крашенинников и Алексей Горланов. — Б. П.

2. …те из них [рек], что находятся на пространстве от мыса Лопатка до Большой реки, описаны на немецком языке в их верхнем и среднем течении и на русском — в части, прилегающей к морскому побережью. — Описание рек между Лопаткой и Большой рекой на немецком языке сделал сам Г.-В. Стеллер. Описание рек от Большой до Тигиля выполнил А. Горланов. — Б. П.

3. Данные Г.-В. Стеллера о расселении ительменов на м. Лопатка и Первом Курильском острове ошибочны (Старкова Н. К. Ительмены. Материальная культура XVIII — 60-е годы XX в. М., 1976. С. 25-27). — Н. С.

4. Это озеро имеет в длину 2 ¹/₂ мили… свыше одной мили в ширину… — По современным представлениям размеры оз. Курильского соответственно 10 км на 7 км. По количеству размножающейся в озере красной — нерки, по ее запасам этот водоем, как и р. Камчатка (самая крупная на полуострове), не имеют себе равных в Азии. — А. О.

5. …текущей… до 35 верст… — Длина р. Озерной около 60 км (в справочнике ‘Ресурсы поверхностных вод СССР’, 1966. Т. 20. С. 103) в определении длины — 48 км — допущена ошибка. — А. О.

6. …местность насчитывает в ширину 72 версты… только 18 верст… — В данном случае определения расстояний не содержат ошибки. — А. О.

7. На этих людей только около 1730 года была наложена дань… — Сбор ясака на Северных Курилах ‘около 1730 года’ осуществлялся сыном Афанасия Шестакова — Василием. Подробнее см.: Полевой Б. П. Первооткрыватели Курильских островов, 1982, с. 44. — Б. П.

8. Земляная сметана. — Возможно, Г.-В. Стеллер под земляной сметаной имел в виду минерализованную глину типа каолина в зонах дробления и гидротермальной переработки. На юге полуострова, в частности у озера Курильского, таких мест достаточно. На севере, в Корякии, это могут быть бентонитовые глины — продукты подводного разложения вулканических пеплов и туфов (Геологический словарь. 1978. Т. 1, Геологическая карта Камчатки. 1976). — А. Л. и В. Ф.

9. Сарказиты — скорее всего, искаженное название минерала сарколита (алюмосиликата натрия, кальция), встречающегося в вулканических выбросах вулкана Везувий. — А. Л. и В. Ф.

10. В горных хребтах по Озерной реке обнажаются… минералы… с вкрапленной… богатой медью… — Самородная медь в описываемом районе не встречена. Однако известны весьма многочисленные рудопроявления полиметаллов (меди, свинца, цинка), представленные минералами халькопиритом, сфалеритом, галенитом и сульфидом железа — пиритом (Шеймович, 1978). — А. Л. и В. Ф.

11. В горных хребтах по Озерной реке… [есть] желтая сера… — Проявления самородной серы широко известны на юге Камчатки, в том числе в районе Курильского озера. Они приурочены к полям развития газогидротермально и сольфатарно измененных пород типа серных кварцитов и алунит-глинисто-опаловых. Сера в них присутствует в виде мелкой рассеянной вкрапленности, гнездообразных скоплений, выполняет трещины. У подножия вулкана Кошелева встречены обломки (2—3 см) янтарно-желтой самородной серы и серных кварцитов (Коваль, 1989, Апрелков, i960). — А. Л. и В. Ф.

12. …мягкий белый и пригодный для письма мел. — Алунит-глинистые породы, не окрашенные гидроокислами железа, весьма похожи на белый мел. Помимо алунит-глинистых пород за мел могли приниматься аргиллиты и пепловые туфы, выбеливающиеся при выветривании (Апрелков, 1960). — А. Л. и В. Ф.

13. Посередине этой реки [Озерной], на полдороге от ее истока до устья, находится очень горячий ключ… — Термальные источники в левом борту реки Озерной известны под названием Первые Горячие ключи. — А. Л. и В. Ф.

14. …две сильно дымящиеся горы… — Действующие вулканы Кошелевский и Камбальный, которые во время исследования Г.-В. Стеллером р. Озерной и ее левого притока р. Паужетки с находящимися там горячими ключами, вероятно, находились в стадии фумарольной активности, а может быть, даже слабо извергались. — И. М.

15. …вертикальною стеною обрывающаяся гора… Батовым камнем… — Знаменитое обнажение Кутхины баты на правом берегу р. Озерной немного ниже ее истока. В обрыве вскрываются пемзы, выброшенные в результате катастрофического вулканического извержения при образовании Курильского озера. Высота обрыва около 100 м. — И. М.

…гора… напоминающая челноки, или, по-ительменски, — ‘баты’… русские… называют эту гору Батовым камнем. — Своеобразная отдельность, образованная выветриванием (физическим разрушением) пемзовых отложений, напоминающая узкие долбленые лодки камчадалов — баты, поставленные вертикально, дном наружу. Имеется также другое название — Кутхины баты, то есть лодки бога Кутхи (Питаде, 1932). — А. Л. и В. Ф.

16. От Курильского озера до Авачи… 19 миль… [140,733 км]. — В действительности около 184 км, считая по прямой. — А. О.

17. От озера до Лопатки — 10 миль [74,07 км]. — В действительности около 68 км. — А. О.

18. Четвертое большое озеро… — Начикинское. — А. Л. и В. Ф.

19. …мешает рыбе… проникать в озера подземными путями. — Мнение Стеллера о возможности проникновения рыб (лососей) в озера подземными путями, безусловно, ошибочно. — А. О.

20. …водится… такая, у которой две головы и два хвоста… — Автору комментариев тоже не раз приходилось слышать от старых камчадалов о двухголовых рыбах — гольцах [рода Salvelinus]. Легенда о таких рыбах, обитавших в Тумрочных озерах Асхачного хребта, сохранилась до наших дней. Есть уху, сваренную из таких гольцов, следовало, строго соблюдая особый ритуал. Смертельно опасным считалось посмотреть за едой в глаза друг другу. Сидеть полагалось отворотясь, спина к спине. Мне удалось побывать в разные годы (1950— 1980-е) на этих озерах, как и на множестве других (с исследовательскими целями), но двухголовых гольцов, несмотря на все усилия, обнаружить не посчастливилось. Известно, что из икринок иногда выводятся двухголовые и двухвостые лососевые рыбки, но все они погибают во младенчестве. Все же, быть может, что-то способствовало появлению представления у аборигенов о двухголовых рыбах. Возможно, не все тут легендарно. С какой-то долей вероятности можно предположить, что когда-либо в прошлом, под воздействием выделяющихся эманации или иных проявлений вулканической деятельности, отдельные поколения гольцов-уродцев доживали до взрослого состояния или просто достаточно крупного размера. — А. О.

21. Самым крупным изо всех озер, находящихся между Большой рекой и Тигилем, является озеро, расположенное по правую руку к востоку, если ехать от Облуковинского острога к Аиче, оно якобы по величине… не уступает Большерецкому. — Озера, тем более такого крупного, сопоставимого с Большим (‘Большерецким’), в этом районе нет. — А. Л. и В. Ф.

22. В Кроноцком горном хребте расположено большое озеро… — Это озеро Кроноцкое. — А. Л. и В. Ф.

23. В Кроноцком горном хребте расположено большое озеро, свыше 4 миль в длину, и весьма широкое. — Определения Стеллера не намного отличаются от современных (4 мили — это 29,628 км), — длина оз. Кроноцкого (второго по величине площади зеркала на полуострове после оз. Нерпичьего) — 18 км, наибольшая ширина — 27 км. — А. О.

24. …ни одна морская рыба не в состоянии пройти в нее. — Действительно, верховье р. Кроноцкой представляет собой сплошной крупно-каменистый, валунный порожистый участок, с очень высокими скоростями течения. Целая серия могучих порогов является практически непроходимой преградой на пути лососей. Однако, по новейшим наблюдениям, отдельные крупные проходные гольцы (рода Salvelinus) способны все же их преодолевать и достигать акватории озера. В очень редких случаях отдельные экземпляры кижуча также способны справиться со всеми трудностями этого миграционного пути и добраться до озера (устное сообщение С. И. Куренкова). — А. О.

25. …русские именуют гольцом… Другая… похожа на угря. — В оз. Кроноцком постоянно обитают весьма многочисленные гольцы, а проходные гольцы ежегодно в большом количестве заходят в р. Кроноцкую из моря. Рыба, похожая на угря, по всей вероятности — минога, два вида которой обычны для рек Камчатки (Lampetra japonica (Martens) — проходная и Lampetra reissneri (Dybowski) — дальневосточная ручьевая. В рукописи Стеллера, хранящейся в архиве РАН, есть описание морского угря, который попадался изредка вблизи устья р. Камчатки {Крашенинников С. П. Описание… — М., Л.: Изд-во Главсевморпути, 1949. С. 296, 297. — Прим. Л. С. Берга). — А. О.

26. …на высокой скале озеро… — Речь идет об озере на вершине вулкана Хангар. — А. Л. и В. Ф.

27. …двухголовая и двухвостая рыба… — См. коммент. 20. — А. О.

28. Большое… озеро… близ истоков реки Камчатки, выше реки Быстрой… — Река Камчатка в своих истоках разделяется на две реки: Озерная Камчатка (по-камчадальски Правая Камчатка, поскольку аборигены определяли местоположение рек, стоя лицом против течения) и Правая Камчатка — географически, по-современному (а у камчадалов она была Левой Камчаткой). В верховье р. Озерной Камчатки (географически левая) находится нерестовое оз. Кенужен, соединенное с рекой короткой протокой. В истоках р. Правой Камчатки расположено лавоподпрудное оз. Демидовское, с рекой поверхностным стоком не соединенное, но питающее р. Правую Камчатку, поскольку значительная часть озерной воды постоянно с шумом просачивается сквозь трещиноватую глыбовую лаву, образующую довольно высокую плотину. — А. О.

29. …окрестности реки Камчатки богаты разною пернатою дичью, вроде лебедей, уток и гусей, как никакая другая местность во всей стране. — Долина реки Камчатки и в настоящее время остается одним из важнейших районов обитания гусеобразных на полуострове. Особенно высокой численностью этих птиц отличается нижнекамчатская низменность: ее обширные водно-болотные угодья с обилием озер в нижней части бассейна р. Камчатки (ниже устья Еловки). Озеро Харчинское, одно из самых крупных в этом районе, объявлено заказником областного подчинения. — Е. Л.

30. …обширное озеро… хотя связи между озером и морем… не обнаружено. — Речь идет о бухте Карата. С. П. Крашенинников, сам побывавший в этих местах, критически отнесся к такому описанию. Он поясняет, что озеро имеет связь с морем, поэтому подъем и понижение уровня водной поверхности озера одновременно с морскими приливами и отливами вполне объяснимы. — А. Л. и В. Ф.

31. По всей вероятности, мелкие морские рыбы ‘ники’ — это мойва, или уек (семейство Корюшковые). — А. О.

Вторая глава

О ВОДНЫХ КЛЮЧАХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ

1. Неудачная морская экспедиция — так Г.-В. Стеллер несправедливо называет плавание 1732 г., во время которого был впервые достигнут ближайший к Азии берег Америки. — Б. П.

2. Ключи… вредны… реки… не замерзают… — Камчатка чрезвычайно, как ни одна область в нашей стране, богата специфическими водоемами — ключами. Большинство из них обладает прекрасными нерестилищами лососевых рыб. У многих ключей питающие их слабонапорные подземные воды круглый год имеют температуру около 4—5®, и поэтому зимой не замерзают {Остроумов А. Г. Нерестовые ключи Камчатки // Рыбное хозяйство. 1982. No 4. С. 38-41). — А. О.

3. Горячий ключ у Большой реки… в 131 версте от впадения реки в море… — Это ныне широко известные Начикинские горячие ключи, на базе которых создан санаторий. От устья р. Большой до ключей около 120 км, считая по прямой, или около 180 км — по реке. — А. О.

4. …горячий ключ в речке Бани, впадающей в Большую реку напротив Апачинского острога, на расстоянии 14 верст… — это Апачинские источники. — А. Л. и В. Ф.

5. Болюс. — Согласно словарю В. Даля, это чистая, очень тонкая железистая глина. — А. Л. и В. Ф.

6. …горячий ключ у Озерной реки… — Паужетское месторождение парогидротерм. — А. Л. и В. Ф.

7. …две дымящиеся горы. — Вулканы Кошелевский и Камбальный на Южной Камчатке в стадии фумарольной активности или слабо извергающиеся. — И. М.

8. …источник бьет… на высоту 1 ¹/₂ сажени… — Очевидно, это Паужетские горячие ключи, где в настоящее время действует первая на Камчатке геотермальная электростанция. Во времена Стеллера здесь еще существовали гейзеры. — А. О.

9. По другую сторону Бобрового моря, около реки Камчатки существуют не только горячие ключи, но и целые районы… горячих источников и теплых ручьев. Эти ключи отличаются по своей природе от ключей… около Пенжинского моря, в том смысле, что на их поверхности наблюдаются плавающие куски… нефти. Местность эта раскинулась между мысами Кроноцким и Шипунским… — Заслуживает особого внимания сообщение Г.-В. Стеллера о целом районе горячих источников между мысами Кроноцким и Шипунским. Это первое упоминание о термальных источниках этого района. — Б. П.

Здесь действительно находится множество термальных источников (кальдера Узон, вулкан Большой Семячик и др.), в верховьях р. Шумной есть гейзеры. Однако принципиальных различий между термальными источниками западного и восточного побережий Камчатки нет. — А. Л. и В. Ф.

10. Выше реки Камчатки, как к северу, так и к западу от нее, уже нет и следов… ключей… — Заключение Г.-В. Стеллера о том, что горячих ключей севернее р. Камчатки нет, ошибочно. И на перешейке, и в материковой части Корякии известно множество термальных источников (Паланские, Тымлатские, Русаковские, Говенские и др.). — А. Л. и В. Ф.

11. …различные сорта серы, сернистый колчедан, а также железистый кремнезем, каменные породы с квасцами и купоросными солями — встречаются еще около Олюторы… — Г.-В. Стеллер был первым после Симона Гардебола исследователем полезных ископаемых п-ова Камчатка вплоть до северной р. Олюторы. — Б. П.

12. [горячий ключ] На расстоянии 43 верст от ее [речки Бани] впадения в Большую реку… — это Больше-Банное месторождение термальных вод. — А. Л. и В. Ф.

13. …Камчатка полна подземных пещер и ходов… — Это представление Стеллера, безусловно, ошибочно. — А. О.

14. Причиною… воспламенений я считаю подземные каналы, по которым морская соленая вода протекает к залегающим в тех местах минералам, отчего последние согреваются и воспламеняются. — Рассуждения и выводы Г.-В. Стеллера о причинах и природе возникновения горячих источников, землетрясений, вулканизма и в целом — развития земной коры, естественно, кардинально отличаются от наших теперешних знаний и могут рассматриваться лишь как первые попытки ученых того времени объяснить эти процессы. — А. Л. и В. Ф.

15. До сих пор мне не удалось еще получить никаких сведений о таких источниках, вода которых превращала бы отдельные предметы в камень или покрывала бы их поверхность каменистою массою… — Возможно, Г.-В. Стеллеру просто не повезло. Травертины и гейзериты (известковистые и кремнистые минеральные образования) известны практически везде около выходов термальных вод и гейзеров. — А. Л. и В. Ф.

16. …их [горячих источников] запах… схож с запахом залежавшихся яиц… — В большинстве случаев горячие источники выделяют сероводород, запах которого напоминает запах тухлых яиц. — А. Л. и В. Ф.

17. Вода… очень мягкая и чистая… — Вода большинства рек Камчатки относится к классу гидрокарбонатных вод с очень малой минерализацией, до 100 мг/л (Агафонова К. Г. Гидрохимический режим рек Камчатки // Вопросы географии Камчатки. Вып. 2. — Петропавловск-Камчатский, 1964. С. 49). Камчатская область обладает громадными запасами прекрасной воды, годной для питья практически без очистки. Но все же существуют исключения, и поэтому разумная осторожность необходима. Имеются небольшие водотоки, насыщенные солями железа. Вода, не подвергнутая длительному кипячению, вызывает серьезное расстройство желудка. В верховьях некоторых рек даже кипяченая вода вызывает сильное и частое мочеотделение. Некоторые ключевые воды провоцируют приступы почечной болезни. — А. О.

18. …во всех реках Камчатки не водится ни одной породы речных рыб… исключительно рыбы морские… — Такое заключение Стеллера ошибочно. На Камчатке существует группа типично пресноводных рыб: хариус (Thymallus arcticus grubei Debowski), щука (Esox lucius L.), валек (Coregonus cylindraceus quadrilateralis (Richardson), налим (Lota Iota leptura Hubbg. et Shultz), пестроногий подкаменщик (Cottus poecilopus Heckel). С некоторыми оговорками к ним могут быть причислены ряпушка (Coregonus sardinella kamtschatica Kurenkov at Ostroumov) и микижа (Salmo mykiss Walbaum) (Куренков И. И. Зоогеография пресноводных рыб Камчатки // Вопросы географии Камчатки. — Петропавловск-Камчатский, 1965. Вып. 3. С. 25-34). — А. О.

Третья глава

О ГОРАХ

1. Среди хребтов, тянущихся по всей стране, наиболее замечательным является тот, который находится у Пенжинского моря. — ‘Наиболее замечательный хребет’ — это Срединный хребет. — А. Л. и В. Ф.

Это гигантский Срединный хребет Камчатки, состоящий из отдельных участков — хребтов с собственными названиями. Самый южный участок — хребет Голыгинский, начинающийся к северу от Курильского озера. Его субмеридиональный отрезок к северу от р. Плотниковой носит название Малкинского хребта и т. д. — И. М.

2. Здесь и далее описывается сложно построенная система Восточного хребта Камчатки и горы полуостровов Тихоокеанского побережья Камчатки. — И. М.

3. …от Гавриловой реки… — Теперь это р. Гавриловская, правый приток р. Три Сестры. — А. О.

4. …крупный горный хребет тянется в направлении с юго-запада к северо-востоку сплошным массивом от Гавриловой реки… и продолжается вплоть до… Чукотского носа. — Речь идет о Восточно-Камчатском хребте, состоящем из системы хребтов (Ганальский, Валагинский, Тумрок, Кумроч). — А. Л. и В. Ф.

5. … одинокая возвышенность… именуется Апальскою сопкою. — Вулкан Опала на Южной Камчатке. Его высота 2 480 м, а окружающие горы на 1 000 — 1 500 м ниже. Поэтому он хорошо издалека виден. Судя по описанию, до приезда Г.-В. Стеллера на Камчатку он извергался, но в 1740—1742 гг. активности не проявлял. — И. М.

6. Сопка Вилючинская — вулкан Вилючинский (абс. высота 2 173 м), находящийся недалеко от берега океана. Из-за своего расположения, большой высоты и характерной конусообразной формы вершины служил хорошим ориентиром для мореплавателей и поэтому практически всеми ими отмечался. Однако утверждение об его недавней активности ошибочно, последний раз этот вулкан извергался, по данным тефрохронологических исследований, более 7 тыс. лет назад. Могли извергаться близко расположенные к нему вулканы Горелый и Мутновский. — И. М.

7. У ее подножия… озеро, в котором… население ловит множество сельдей… — Озеро Большой Вилюй расположено среди приморских возвышенностей, у морского побережья, в 34 км от вулкана Вилючик. Сельдь заходит в озеро осенью и в нем зимует. — А. О.

8. Это Авачинская группа вулканов. Горелая сопка — действующий вулкан Авачинский. Непосредственно перед приездом Г.-В. Стеллера на Камчатку в 1740 г. он извергался. Извержение произошло летом 1737 г. и было, со слов очевидцев, описано С. П. Крашенинниковым в своей знаменитой книге. Во время пребывания Г.-В. Стеллера вулкан Авачинский находился в стадии интенсивной фумарольной активности. Стрелочная сопка — действующий вулкан Корякский, самый высокий (абс. высота 3 456 м) в Авачинской группе. При посещении Камчатки Г.-В. Стеллером вулкан находился в состоянии покоя. Третья, безымянная гора — потухший вулкан Козельский, самый восточный в группе. — И. М.

9. Зеленоватый сплав — оливинит (?) — И. М.

10. Третья гора — безымянна. — Возможно, это или Ааг, или вулкан Козельский. — А. Л. и В. Ф.

11. …издали видная большая гора… — Островная сопка — м. Налачева на берегу Авачинского залива Тихого океана. Это горный массив, сложенный древними породами, а не вулкан. Маленький каменистый остров напротив — о. Крашенинникова. — И. М.

12. См. коммент. 11. — И. М.

13. …называется Островной сопкой, потому что расположена… напротив… каменистого острова в 40 верстах на запад от Авачи. — Здесь что-то напутано. Не к западу от Авачи, а к востоку. Скорее всего, имелся в виду м. Налачева высотой около 600 м. — А. Л. и В. Ф.

14. …Жупановскою сопкою… — действующий вулкан Жупановский, являющийся восточной частью вулканического Жупановского хребта, включающего на западе разрушенный вулкан Дзендзур. — И. М.

15. …Кроноцкая сопка… — один из самых высоких (абс. высота 3 521 м) на Восточной Камчатке действующий вулкан Кроноцкий. Последний раз он извергался в 1922—1923 гг. (Влодавец, Пийп, 1957). — И. М.

16. …огнедышащая гора… — самый высокий (абс. высота 4 835 м) и самый мощный вулкан Азиатского материка — Ключевская сопка. Из-за своей высоты и почти постоянной активности упоминается всеми исследователями Камчатки. Действовал и непосредственно перед приездом Г.-В. Стеллера на Камчатку. Извержения 1737—1738 гг. описаны С. П. Крашенинниковым в его книге. Отмеченное же Г.-В. Стеллером извержение Ключевского вулкана в 1740 г. самым известным исследователем Ключевской сопки Б. И. Пийпом отрицается (Пийп, 1956). — И. М.

17. …в верхнем течении реки Камчатки расположена огнедышащая гора… Она называется Камчатскою горелою сопкою… — Географическая ‘привязка’ Ключевского вулкана (‘Камчатской горелой сопки’) не совсем точна: вулкан находится не в верхнем течении р. Камчатки, а, скорее, в нижнем. — А. Л. и В. Ф.

18. …горячие ключи и исчезают, начиная от реки Камчатки… — Это не так, Стеллер ошибается. Севернее р. Камчатки находятся: на востоке полуострова — Русаковские, Дранкинские, Тымлатские и др., на западе — Паланские, Корковаямские и др. — А. О.

19. …огнедышащие и дымящиеся горы… продолжают… тянуться… до самого Олюторского залива. — Это не совсем верно. Цепь действующих вулканов обрывается на Шивелуче, чуть севернее р. Камчатки, и в Олюторском районе не прослеживается. — А. Л. и В. Ф.

20. Все расположенные к северу вулканы Срединного хребта Камчатки и Тихоокеанского побережья были во времена Г.-В. Стеллера уже потухшими. — И. М.

21. Таким образом, бегущий в воздухе огонь как бы заставляет загораться дымящиеся горы… — Трудно сказать, о каком извержении идет речь, поскольку сам Г.-В. Стеллер этих извержений не наблюдал, а записал со слов камчадалов, ошибка в описании механизма вулканической деятельности вполне естественна. — А. Л. и В. Ф.

22. … среди камней можно найти много очень больших и тяжелых ядер… Если раздробить такое ядро… то осколки его… блестят, как разломанное железо. — Видимо, Г.-В. Стеллер наблюдал сам известковые, известково-кремнистые конкреции (минеральные стяжения) в осадочных породах, имеющие округлую либо овальную форму различных размеров, или ему рассказывали о них. Плоскости кристаллов карбоната в свежем изломе обладают блеском, который и принимался за блеск железа. — А. Л. и В. Ф.

23. …благодаря ее жирной маслянистости возникающее пламя так долго держится в воздухе и переносится парами с места на место. — Представление ученого того времени о природе вулканической деятельности. Здесь смешаны различные геологические процессы, искажена география местности: 1) ‘возгорание в воздухе’ — выброс раскаленных обломков породы при извержении вулкана, 2) ‘кальцинация’ — констатация того, что ‘каменные ядра’ есть не что иное, как известковые конкреции, образующиеся в подводных условиях осадконакопления. При разрушении осадочных пород на дневной поверхности конкреции, как наиболее устойчивые, хорошо сохраняют свою форму, 3) рассуждения ученого о том, что пламя переносится с места на место парами нефти (‘земляной смолы’), — попытка объяснить процесс вулканизма, 4) сравнение Г.-В. Стеллера ‘олюторских’ гор с ‘камчатскими’ в связи с вулканическими процессами — ошибочно, так как в историческое время вулканическая активность в Корякии не наблюдалась, действующие вулканы там отсутствуют. — А. Л. и В. Ф.

24. Дымящаяся гора на втором острове Бурумуши, т. е. на о. Парамушир. Во время посещения Г.-В. Стеллером Камчатки в 1741—1742 гг. или непосредственно перед этим на Парамушире могли проявлять активность (дымиться или извергаться) вулканы Эбеко, Чикурачки, Татаринова и Пик Фусса. Наиболее вероятно, что имелся в виду либо Чикурачки, либо Пик Фусса, морфологически наиболее четко выраженные в виде традиционных конусообразных вулканов и хорошо видные со стороны Охотского моря, относительно часто посещаемого русскими землепроходцами. Но какой из них, непонятно. …на острове Алаит — (на современных картах о. Атласова) — вулкан Алаид самый высокий (абс. высота 2 339 м) на Курильских островах и один из самых активных: в 1730—1740 гг. и в 1839 г. проявлял повышенную фумарольную активность, в 1790—1793, 1854, 1860, 1894, 1934, 1972 и 1981 гг. извергался. В 1790—1793 г. его пепел выпадал на Южной Камчатке, а в апреле 1981 г. на всей Южной и Восточной Камчатке, включая район г. Петропавловска-Камчатского, а также на Алеутских островах (Горшков, 1957, 1967, Федотов и др. 1982). — И. М.

25. …гора… похожа на Апальскую… — вулкан Опала на Южной Камчатке, хорошо видимый со стороны Охотского моря и служивший прекрасным ориентиром для российских мореплавателей. — И. М.

26. Это представление Г.-В. Стеллера частично подтвердилось: на некоторых вулканах Камчатки действительно есть кратерные озера. На вулкане Малый Семячик — горячее оз. Троицкого, в кратере вулкана Хангар — тоже большое озеро, но холодное (Действующие вулканы Камчатки. Т. 2. 1991). — И. М.

27. … их [озер] вода на Апале и ее свойства будут… исследованы в июне 1743 года. — Озер на вершине сопки Опала (‘Апала’) нет. — А. Л. и В. Ф.

28. …температура горячих ключей. — Ошибочное представление того времени о природе вулканизма. — А. Л. и В. Ф.

29. Стеллер прав: как правило, почти все умеренные и сильные извержения предваряются и сопровождаются землетрясениями (Влодавец, Пийп, 1957, Гущенко, 1979 и др.). Землетрясения случаются и в районе потухших вулканов (Токарев, 1984). П. И. Токаревым (1981) выделено даже несколько типов вулканических землетрясений, заметно отличающихся от обычных тектонических. — И. М.

30. …на всех огнедышащих горах… много китовых костей. — Непонятно, что здесь имеется в виду. Никаких костных остатков на действующих вулканах никто из исследователей не видел. Нет там и ничего похожего на эти кости. — И. М.

Четвертая глава

О МНОГООБРАЗНЫХ И РАЗНОРОДНЫХ МЕСТНОСТЯХ НА КАМЧАТКЕ

1. …командира Колесова… сместили… — Василий Колесов задержался на Камчатке до весны 1706 г. из-за гибели посланного ему на смену нового приказного сына боярского Василия Протопопова. — Б. П.

2. …не приходится сомневаться… яровые удадутся… — Даже долина р. Камчатки, в пределах Центральной Камчатской депрессии, находится в зоне рискованного зернового земледелия — лето здесь короткое, часты ранние заморозки. — А. О.

3. Этим без труда объясняются… — Не только этим, а также общей суровостью климата, ранними заморозками, наличием в районе бассейнов рек Тигиля и Паланы островной, или точечной, мерзлоты (вечномерзлых грунтов). — А. О.

4. Береза — береза Эрмана (каменная береза) — Betula ermanii Cham. — О. Ч.

5. …между реками… попадаются… небольшие леса, состоящие из осины… находящиеся в 25—30 верстах от моря. — Произрастающая на Камчатке осина — тополь дрожащий (Populus tremula) — встречается в основном в долине р. Камчатки, на побережьях полуострова осина не растет и лесов не формирует. — О. Ч.

6. …тополь, или топольник… — тополь Максимовича — Populus maximowiczii A. Henry. — О. Ч.

7. Ива — ива удская — Salix udensis Trautv. Et Mey. — О. Ч.

8. Осина. — Произрастающая на Камчатке осина — тополь дрожащий (Populus tremula L.). Встречается в основном в долине р. Камчатки. — О. Ч.

9. …ива и осина… в большом изобилии. — Осина растет в бассейне р. Камчатки. Говоря об осине вообще, Стеллер заблуждается, полагая, что она растет повсюду. — А. О.

10. …в восточной части пролива… — водное пространство между п-вом Камчатка и о. Беринга. — А. Л. и В. Ф.

11. В иных условиях находится западное побережье Камчатки… — Очевидно, здесь опечатка: в тексте речь идет о восточном побережье полуострова. — О. Ч.

12. …осиновые леса… высятся непосредственно около самого морского побережья… — Произрастающая на Камчатке осина — тополь дрожащий (Populus tremula L.) — встречается в основном в долине р. Камчатки, на побережьях полуострова (тем более ‘около самого морского побережья’) осина не растет и лесов не формирует. — О. Ч.

13. Кедры. — Очевидно, что речь идет о кедровом стланике (Pinus pumila). — О. Ч.

14. Лиственница — лиственница Каяндера — Larix cajanderi Мауг. — О. Ч.

…леса из лиственницы… — Стеллер ошибался: в верховьях р. Жупановой лиственница не растет (Кабанов H. E. Типы лиственничных лесов Камчатки. Леса Камчатки и их хозяйственное значение. — М.: Изд. АН СССР, 1963. С. 12—125. Так же собственные наблюдения комментатора). — А. О.

15. Еловые леса — леса из ели аянской — Picea ajanesis (Lindl. et Gord.) Eisch. ex Carr. — О. Ч.

16. …камчатская ель не достигает таких размеров… чтобы ею можно было пользоваться… для построек. — Стеллер ошибался: камчатская ель вполне пригодна для строительства в качестве деловой древесины. — А. О.

17. …там [в окрестностях реки Камчатки] растут сосны. — Очевидно, что Г.-В. Стеллер имеет в виду прямоствольные сосны (так как стланиковую сосну приземистую везде по тексту называет ‘кедровый кустарник’ или ‘кедровый стланец’), это явная ошибка: прямоствольные сосны на Камчатке в естественных условиях не растут и нет никаких достоверных указаний на произрастание их в недавнем прошлом. То же подтверждает и С. П. Крашенинников: ‘Сосны… не примечено нигде по Камчатке ни дерева’ (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 191). — О. Ч.

Пятая глава

О ПОГОДЕ НА КАМЧАТКЕ

1. … барометрические и температурные колебания как в Нижнем, так и в Большерецком остроге в течение ряда лет записывались… изо дня в день. — Эти метеорологические записи велись по инициативе С. П. Крашенинникова. — Б. П.

2. …во время его [Шпангберга] экспедиции в Японию. — Речь идет о плавании М.-П. Шпанберга в 1739 г. — Б. П.

3. …около Лопатки снега выпадает на две сажени высоты… — Юго-Восточная Камчатка — одно из самых снежных мест не только на полуострове, но и на всем земном шаре. Толща выпадающего за сезон снега вместе с наносами и передувами достигает 10 метров и более. — А. О.

На самой Лопатке вследствие частых и сильных ветров снеговой покров несколько меньше, чем на удаленных от моря участках местности. — Е. Л.

4. Конечно, не обилие снега — причина отсутствия оленеводства у ительменов. У них издревле сложился иной тип хозяйственной деятельности. — Н. С.

5. …чтобы громом кто-либо… был убит… бывали случаи, что… и убивали. — Гром — звуковое явление в атмосфере, сопровождающее разряд молнии, вызываемое колебаниями воздуха под влиянием мгновенного повышения давления на пути молнии (БСЭ. 3-е изд. М., 1972. Т. 7. С. 348). Убить гром не может. Умереть могли разве что от испуга, что маловероятно, но, очевидно, все же произойти такое могло. — А. О.

6. …очаги подземного огня… способствуют силе этих бурь… — Стеллер заблуждался. Камчатка находится в зоне интенсивной атмосферной циркуляции, активной атмосферной циклонической деятельности, она стоит на пути прохождения целой серии циклонов. Именно атмосферные возмущения — виновники штормовых ветров, многодневных пург, метелей, а не очаги подземного огня, как полагал Стеллер. — А. О.

В настоящее время установлено, что действующие вулканы и термальные источники влияют на микроклиматические условия в непосредственной близости от них. Однако, по современным представлениям, предположение Г.-В. Стеллера о том, что очаги подземного огня и испарения с горячих ключей значительно способствуют силе бурь на Камчатке, не соответствует реальному вкладу этих явлений в рассматриваемые процессы. — И. М.

Шестая глава

О ЗДОРОВЬЕ ЖИТЕЛЕЙ, РАВНО КАК ОБ ИХ БОЛЕЗНЯХ И ЦЕЛЕБНЫХ СРЕДСТВАХ

1. … так называемого ‘стланца’… — сосна приземистая, ‘кедровый стланик’ (Pinus pumila (Pall.) Regel), образует стелющиеся заросли. — О. Ч.

2. Низкорослые каменные дубы — очевидно, ольха волосистая (Alnus hirsuta (Spach) Fisch, ex Rupr.), если бы Г.-В. Стеллер говорил об ольховом стланике (Duschekia fruticosa (Rupr.) Pouzar), то подобрал бы другое сравнение, а сравнение с дубом недвусмысленно указывает на то, что речь идет о прямостоячем дереве. В старых поймах деревья ольхи достигают толщины ‘нескольких вершков’ (Комаров, 1929. Т. 2. С. 51), что при небольшой высоте создает впечатление большого кряжистого дерева, ‘дуба’. — О. Ч.

3. …так как содержат… благовонную смолу… — Почки ольхи (‘каменных дубов’) содержат большое количество летучих веществ с приятным запахом. В современной литературе указания на противоцинготные свойства почек Alnus hirsuta не приводятся (Растительные ресурсы… 1985. С. 152). — О. Ч.

4. …против цинги применяют траву, часто растущую на морском, побережье и представляющую собою glutianae species. — 1) следует читать: ‘species Gentianae’ — вид горечавки. См. у С. П. Крашенинникова: ‘Gentianae spec. пьют… от цинготной и от всякой внутренней скорби’ (Крашенинников, 1994. Т. 2. С. 133), также см. ниже в тексте Г.-В. Стеллера: ‘Decoctum Gentianae Kamtschatica… пьют против цинги…’ 2) П.-С. Палласом по экземплярам с устья р. Опалы, собранным Г.-В. Стеллером (Комаров, 1930. Т. 3. С. 38), был описан новый вид из семейства Горечавковые — Swertia tetrapetala Pall. Современное название этого вида — офелия четырехлепестная — (Ophelia tetrapetala (Pall) Grossen.). Офелия растет на Камчатке только на морском побережье и в приморских районах. Учитывая п. 1 этого комментария, можно обоснованно предположить, что ‘Species Glutianae’ — офелия четырехлепестная. Далее Г.-В. Стеллер приводит этот вид под названием ‘Gentianae Kamtschatica’. — О. Ч.

5. Черемша, также: дикорастущий медвежий чеснок, дикий чеснок — лук охотский — Allium ochotense Prokn. — О. Ч.

6. Морошка — морошка обыкновенная — Rubus chamaemorus L. Обильные урожаи морошки известны преимущественно на болотах западного побережья полуострова. — О. Ч.

7. Шикша — шикша (водяника) сибирская — Empetrum sibiricum V. Vassil. — О. Ч.

8. Кайлум — у С. П. Крашенинникова — Кайлун — восковник пушистый — Myrica tomentosa (DC) Aschers, et Graebn. Кустарник, часто доминирующий в растительном покрове на болотах восточного и, особенно, западного побережья Камчатки. Близкий вид Myrica gale L. в Европе и Северной Америке также используется как лекарственное растение (противовоспалительное, желчегонное, ранозаживляющее и т. д.) (Беркутенко, Вирек, 1995. С. 77). — О. Ч.

9. Сладкая трава — борщевик шерстистый — Heracleum lanatum Michx. — О. Ч.

10. Многое из народной медицины вскоре было утрачено. (Подробнее об этом см.: Старкова Н. К. Некоторые сведения о народной медицине ительменов // Этнография и фольклор народов ДВ СССР. — Владивосток, 1981. С. 15-20.) — Я. С.

11. Вызывает сомнение заимствование наглазников. Это, скорее, изобретение многих северных народностей, оказавшихся в определенных неблагоприятных природных условиях. — Н. С.

12. Несколько экземпляров [наглазников]… я приобрел для Кунсткамеры. — Г.-В. Стеллер действительно представил в Кунсткамеру различные защитные очки: ительменские, бурятские, эвенкские и якутские, но они погибли во время пожара 1747 г. — Б. П.

Седьмая глава

О МИНЕРАЛАХ И ОБ ИСКОПАЕМЫХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ

1. Медную руду находили в окрестностях Курильского озера и Жировой губы. — Проявления полиметаллов, в том числе минерала меди — халькопирита, обнаружены в окрестностях Курильского озера (верховья р. Инканюш, хр. Бердяева, р. Срединная и др.), а также в шлиховых пробах в долинах рек (Шеймович, 1978). В Жировой губе обнаружено рудопроявление полиметаллов, а в шлихах — халькопирит (Шеймович, 1996). — А. Л. и В. Ф.

2. Содержащие железо пески встречаются повсюду по берегам рек и озер… — Действительно, пески с магнетитом (Fe₃O₄) в пляжевых отложениях морских побережий обнаружены как на западе, так и на востоке. Более того, месторождение титаномагнетитовых песков с промышленными запасами разведано на Халактырском пляже (Государственный баланс… 1997). — А. Л. и В. Ф.

3. Мягкая сера. — На Камчатке обнаружены многочисленные проявления самородной серы. В Олюторском районе разведано Ветроваямское месторождение серы, в Пенжинском — Малетойваямское (Карта полезных ископаемых Камчатки. 1997). — А. Л. и В. Ф.

4. …мягкий белый и пригодный для письма мел. — Алунит-глинистые породы, не окрашенные гидроокислами железа, весьма похожи на белый мел. Помимо алунит-глинистых пород за мел могли приниматься аргиллиты и пепловые туфы, выбеливающиеся при выветривании (Апрелков, 1960). — А. Л. и В. Ф.

5. Трепел. — Рыхлая или слабосцементированная, очень легкая опаловая осадочная порода, аналогичная диатомиту. Применяется для изоляции, фильтрования, как строительный материал, катализатор и пр. (Геологический словарь. 1978. Т. 2). — А. Л. и В. Ф.

6. Красный мел — плотная глина, окрашенная гидроокислами в бурые и красные цвета. — А. Л. и В. Ф.

7. …красная глина [встречается] около реки Начики и близ горячих ключей у речки Баян… — Проявления и месторождения глин широко известны на Камчатке и в Корякии (Карта полезных ископаемых Камчатки. 1997). — А. Л. и В. Ф.

8. …каменистая охра встречается в немногих местах. — Обохренные породы — ожелезненные гидротермально измененные породы известны повсеместно (Геологическая карта Камчатки. 1976). — А. Л. и В. Ф.

9. Среди горных пород… находят… нечто вроде мелких кристаллов аметистового цвета. — Великолепные кристаллы аметистов (то есть разновидности кварца голубоватой либо фиолетовой окраски) обнаружены в жеодах (сростках сферической формы с пустотой в середине) на Кинкильском мысе, который находится севернее поселка Палана. — А. Л. и В. Ф.

10. Вблизи Хариузовки попадается… темно-зеленый сплав, напоминающий… зеленоватое оконное стекло… — Это вулканическое стекло — обсидиан. В Срединном хребте, у Ичинского вулкана, известны голубоватые обсидианы, в других местах — бурые, черные (Карта полезных ископаемых Камчатки. 1997). — А. Л. и В. Ф.

11. …русские… называют их [обсидианы] топазами. — Сравнение обсидианов с топазами ошибочно. На Камчатке не известно сколько-нибудь значимых находок качественных топазов, являющихся драгоценными камнями. — А. Л. и В. Ф.

12. Сплав подобной формы [формы ‘чертовых пальцев’] мне попался на Хариузовке, там он как бы вырастал из камня. — Возможно, Г.-В. Стеллеру встретился крупный кристалл кварца. — А. Л. и В. Ф.

13. …очень легкая белая каменная порода… — Скорее всего, речь идет об опоках или опоковидных породах (микропористые породы, сложенные кремнеземом (опалом) с примесью глинистого вещества) (Геологический словарь. 1978. Т. 2). — А. Л. и В. Ф.

14. Пористые камни — видимо, вулканические шлаки. — А. Л. и В. Ф.

15. …камни почти кирпичного цвета и напоминающие пемзу… — Это агглютинаты — спекшаяся масса вулканических шлаков, бомб, лапиллей и пепла, заполняющая жерла вулканов (Геологический словарь. 1978. Т. 1). Кстати, и пемза — легкая пористая порода — широко распространена среди вулканических образований Камчатки. — А. Л. и В. Ф.

16. …очень твердые камни, которыми… пользуются как кремнями для добывания огня… — Возможно, это обломки кварцевых жил. — А. Л. и В. Ф.

17. Сердолик — красноватый или желтоватый халцедон (микрокристаллическая разновидность кварца) (Геологический словарь. 1978. Т. 2). — А. Л. и В. Ф.

Сердолики обычны на галечниковых пляжах западного побережья Камчатки, особенно между устьями рек Колпаковой и Морошечной. — А. О.

18. …камни той же породы [породы сердоликов], но желтоватые и такие же прозрачные, как янтарь. — Речь идет о разновидностях халцедонов. Халцедоны весьма распространены на Камчатке. Однако далеко не все они относятся к сердоликам. — А. Л. и В. Ф.

19. Известняки до сих пор в стране еще не обнаружены. — Кремнисто-карбонатные породы известны в хр. Лехова (р. Налачева), на Камчатском мысе. Единственное месторождение известняков разведано в Корякии — Таловское (Карта полезных ископаемых Камчатки. 1997). — А. Л. и В. Ф.

Восьмая глава

О ДЕРЕВЬЯХ, КУСТАРНИКАХ И РАСТЕНИЯХ СТРАНЫ КАМЧАТКИ

1. Лиственница — лиственница Каяндера — Larix cajanderi Mayr. — О. Ч.

2. Ель — ель аянская — Picea ajanensis. — О. Ч.

3. …ели… отличаются такою толщиной, высотой и крепостью, что они… могут идти на постройку как кораблей, так и домов. — Выше Г. В. Стеллер утверждает обратное: ‘камчатская ель не достигает таких размеров… чтобы ею можно было пользоваться… для построек’. — О. Ч.

4. …нигде не встретишь белых елей… — На Камчатке растет только один вид ели — ель аянская — Picea ajanensis. — О. Ч.

5. …нигде не встретишь… сосен… — Выше Г.-В. Стеллер утверждает обратное: ‘там (в окрестностях реки Камчатки) растут сосны’. — О. Ч.

6. Береза — береза Эрмана (каменная береза) — Betula ermanii Cham. — О. Ч.

7. …два мелких низкорослых вида березы… — береза тощая — Betula exilis Sukacz. и береза растопыренная — Betula divaricata Ledeb. — О. Ч.

8. …Тополь, или топольник… — тополь Максимовича — Populus maximowiczii A. Henry. — О. Ч.

9. Ива — ива удская — Salix udensis Trautv. et Mey. — О. Ч.

10. Ольха. — На Камчатке два вида ольхи: древовидная — Alnus hirsuta (Spach) Fisch, ex Rupr. и стланиковая — Duschekia fruticosa. — О. Ч.

11. Ольховая кора является… сильным красящим веществом… ~~~ Красящими свойствами обладает кора обоих видов ольхи, встречающихся на Камчатке, — и древовидной, и стланиковой. — О. Ч.

12. В голодное время… население бросается в ивовые леса и сдирает кору с деревьев… Эту кору… часто едят вообще вместо хлеба. — На Камчатке наиболее часто встречается и формирует леса в поймах ива удская — Salix udensis. Именно ее кора употреблялась в пищу. — О. Ч.

13. Кустарниковые кедры, также: кедровый кустарник, стланец — сосна приземистая, ‘кедровый стланик’ (Pinus pumila (Pall.) Regel), образует стелющиеся заросли. — О. Ч.

14. Красная смородина — смородина печальная — Ribes triste Pall. В отдельных районах Камчатки дает хорошие урожаи и заготавливается на зиму. — О. Ч.

15. Малина — малина сахалинская — Rubus sachalinensis Levl. В отдельных районах Камчатки дает хорошие урожаи и заготавливается на зиму. — О. Ч.

16. Жимолость — жимолость голубая — Lonicera caerulea L. — О. Ч.

17. …ягоды ее [жимолости] достигают величины темных вишен… — Г.-В. Стеллер явно преувеличивает размер ягод: на Камчатке они сильно варьируют по форме и величине — от шаровидных (как правило, более мелких) до продолговато-элипсоидальных, от 7 до 12—16 мм длиной. — О. Ч.

18. Сладкая трава — борщевик шерстистый — Heracleum lanatum Michx. — О. Ч.

19. …вид жимолости, дающей красные… ягоды… — это жимолость Шамиссо — широко распространенная (Определитель сосудистых растений Камчатской области. 1981. С. 212). Известна у местных жителей как волчья ягода, несъедобна (известны случаи отравления, выражающиеся в лихорадочном состоянии, появлении припухлостей — мешков под глазами). — А. О.

20. Рябина (Sorbus humilis)… — На Камчатке известны два вида рябин: древовидная — рябина камчатская (Sorbus aucuparia L. ssp. kamtschatcensis (Komm.) Nedoluzhko), распространенная преимущественно в удаленных от моря районах, где встречается в долинных лесах (ее ягоды в пищу не употребляются из-за горького вкуса), и кустарниковая — рябина бузинолистная (Sorbus sambucifolia Cham, et Schlecht.), обычная во всех районах полуострова (именно ее плоды употребляются в пищу). — О. Ч.

21. Можжевельник — можжевельник сибирский — Juni perus sibirica Burgsd. — О. Ч.

22. Можжевельником… обычно окуривают свои жилища. — Вплоть до наших дней местные жители используют можжевельник для устранения рыбного духа из бочек, в которых солили рыбу, если хотят солить — квасить капусту. Для этого длительное время бочки вымачивают, а затем жгут охапки можжевельника и накрывают их слегка подсушенными бочками. Такое неоднократное прожигание-окуривание способствует полному удалению из бочек специфического рыбного запаха. — А. О.

23. Боярышник… имеет… красные и черные ягоды и встречается в двух сортах. — На Камчатке известен один вид боярышника — боярышник зеленомякотный (Crataegus chlorosarca Maxum.), с черными плодами. Как и Г.-В. Стеллер, С. П. Крашенинников указывает на произрастание на Камчатке красноплодного вида боярышника. Однако следует согласиться с мнением В. Л. Комарова, что ‘под боярышником с красными плодами во всех указанных случаях могли подразумеваться или плоды рябинника (Sorbus sambucifolia), или незрелые плоды того же боярышника, которые некоторое время остаются красными и лишь позднее чернеют. В остальном это несомненная ошибка, так как в Камчатке растет один вид боярышника, и всегда с черными плодами, если они зрелые’ (Комаров, 1929. Т. 2. С. 236). Предпринятые нами (О. Ч.) поиски боярышника с красными плодами, в том числе и в районе, указанном С. П. Крашенинниковым (окрестности с. Верхнее Хайрюзово), только подтвердили это авторитетное мнение. — О. Ч.

24. Ительмены едят красные ягоды [боярышника] в сыром виде, черные же — с примесью рыбьего жира, зная по опыту… что, съеденные без жира, они в некоторых случаях вызывали смерть. — Г.-В. Стеллер излагает в данном случае какое-то ительменское поверье. Плоды боярышника зеленомякотного съедобны в сыром виде и не представляют смертельной опасности. — О. Ч.

25. Оба сорта боярышника растут в виде высоких деревьев. — Деревья боярышника зеленомякотного на Камчатке достигают высоты 6 м (редко), обычно это небольшое дерево 3—4,5 м высотой. — О. Ч.

26. Черемуха — черемуха обыкновенная (или ‘черемуха птичья’) — Padus avium Mill. — О. Ч.

27. …ветлы, идущие на изготовление очень больших лодок. — Ветлой на Камчатке называли чозению (кореянку земляничниколистную) — Chosenia arbutifolia (Pall.) A. Skvorts., крупное и стройное дерево. Однако С. П. Крашенинников пишет, что ‘по всей Камчатской земле не делают лодок ни из какого дерева, кроме тополи’ (Крашенинников, 1994. Т. 2. С. 37). — О. Ч.

28. …черная крупная голубика… — голубика, голубица (вакциниум топяной) — Vaccinium uliginosum L. Ягоды синие, с сизым налетом. — О. Ч.

29. …черная мелкая черница… — Анализируя все имеющиеся указания на произрастание черники на Камчатке, В. Л. Комаров пишет: ‘Возможно, что все эти указания относятся к голубике, очень обыкновенной по всей Камчатке, тогда как ни одного достоверного экземпляра черники неизвестно’ (Комаров. 1930. Т. 3. С. 16). Последующие, после экспедиции B. Л. Комарова, исследования также не выявили мест произрастания черники на Камчатке. Ближайшее место произрастания черники — Командорские острова, где растет черника овальнолистная (Vaccinium ovalifolium Smith). — О. Ч.

30. Брусника. — На Камчатке два вида брусники: брусника обыкновенная (Rhodococcum vitisidaea (L.) Avror.), растущая в хвойных и смешанных лесах в долине р. Камчатки, и брусника малая (Rhodococcum minor (Lodd.) Avror.), обычная на кустарниковых тундрах, болотах, в зарослях кедрового стланика по всему полуострову. — О. Ч.

31. Морской бобр, также: морская выдра — относится к семейству куньих. А. О.

32. …Corno humili Norwegico… — дерен шведский — Chamaepericlymenum suecicum (L.) Aschers, et Graebn. — О. Ч.

33. …плоды шиповника, хотя они в этих местах довольно безвкусны… — На Камчатке известны два вида шиповника. Здесь, очевидно, идет речь о шиповнике тупоушковом (Rosa amblyotis С. А. Меу.), широко распространенном в лесах полуострова, с мелкими плодами. Второй вид — шиповник морщинистый (Rosa rugosa Thunb.) — растет на морских побережьях и отличается крупными мясистыми плодами. — О. Ч.

34. Толокнянка — арктоус альпийский — Arctous alpina (L.) Niedenzu. ‘Ягодообразные плоды Arctous на вид весьма привлекательны, но легко вызывают рвоту и другие болезненные явления’ (Комаров, 1930. Т. 3. C. 10). О. Ч.

35. Клюква. — На Камчатке два вида клюквы, распространенных на болотах повсеместно: клюква болотная (Oxycoccus palustris Pers.) и клюква мелкоплодная (Oxycoccus microcarpus Turcz. ex Rupr.) Плоды обоих видов съедобны. — О. Ч.

36. …она [клюква] дает ягоды редко и в ничтожном количестве, почему и малоизвестна. — В то же время С. П. Крашенинников отмечает: ‘клюкву… запасают с великой ревностью’ (Крашенинников, 1994. Т. 1. С 193). — О. Ч.

37. Княжница… — княженика арктическая — Rubus arcticus L. — О. Ч.

38. …высокая трава… похожая на рожь. — Колосняк мягкий — Leymus mollis (Trin.) Hara. — О. Ч.

39. Самое древнее плетение из травы было найдено Т. М. Диковой в III слое стоянки Авача, датируемом 5 200+100 (Дикова, 1983. С. 130—132). 4003 г. до н. э. (Stniver M. and kra R. Calibration issue: Radiocarbon 1986. V. 28. No 2B. Pp. 805-1030). Наиболее многочисленная коллекция фрагментов древнеительменского плетения из травы была собрана при раскопках стоянок I тыс. н. э. р. Анадырка и в устье р. Галган (Пономаренко, 1997). Плетение из травы представлено и в коллекции I слоя древнеительменской стоянки Жупаново, датированного второй половиной II тыс. н. э. Четыре варианта древнеительменского плетения из культурных слоев I тыс. н. э. находят полные аналогии в алеутском плетении (Ляпунова, 1975. С. 148). По мнению Р. Г. Ляпуновой, техника плетения на вертикальных основах и искусство выделывания тонких нитей были алеутами хорошо разработаны еще до того, как они заселили острова (Ляпунова, 1975. С. 157—158), что подтверждает предположение Н. Н. Дикова о протоэскимосо-алеутской и протоительменской принадлежности VI слоя позднепалеолитической ушковской культуры (Диков, 1979. С. 78). По-видимому, тогда и сформировались основные приемы обработки травяных волокон и плетения из них, общие для предков алеутов и ительменов. — А. П.

40. Это очень интересное описание. К тому же, кроме Г.-В. Стеллера, такая защитная одежда никем из исследователей и путешественников не зафиксирована. — Н. С.

41. Кипрей — иван-чай узколистный — Chamerion angustifolium (L.) Holub. — О. Ч.

42. Из травы осок (gramine Cyperoides)… изготовляют особый сорт мягкой травы… — Сырьем для изготовления ‘мягкой травы’ служили, очевидно, крупные осоки: осока вздутоносая (Carex rhynchophysa С. А. Меу.), осока скрытноплодная (Carex cryptocarpa С. А. Меу.) и др. В. Л. Комаров не согласен с мнением академика А. Севастьянова (автора примечаний к одному из изданий труда С. П. Крашенинникова), который указывал, что сырьем для изготовления ‘мягкой травы’ служил рогоз широколистный (Typha latifolia L.), и считает, что С. П. Крашенинников говорит ‘об одной из осок’ (Комаров, 1927. Т. 1. С. 107). Основным возражением против рогоза широколистного является то, что на Камчатке он встречается в основном в долине р. Камчатки (где, возможно, и использовался для этих целей) и абсолютно отсутствует на побережьях. Традиция использования травы осок в качестве утепляющего и подкладочного материала до настоящего времени сохраняется у коряков. — О. Ч.

43. Эхей, также: мягкая трава. — У С. П. Крашенинникова это трава Егей — то же самое, что ‘от казаков Тоншичь или мягкая трава’ (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 207). — О. Ч.

44. …Adianthum aureum… — Кукушкин лен обыкновенный — Polytrichum commune (сем. Polytrichaceae). — А. Б.

45. Крапива — крапива плосколистная — Urtica platyphylla Wedd. — О. Ч.

46. См. коммент. 39.

47. См. коммент. 39.

48. …крапиву, которая имеет красную кожицу… — На п-ве Камчатка известен только один вид крапивы — крапива плосколистная (Urtica platyphylla). Здесь, очевидно, идет речь о каких-то фенотипических изменениях, характерных для отдельных экологических условий. — О. Ч.

49. См. коммент. 41.

50. Роза. — На Камчатке известны два вида шиповника (‘роз’): шиповник тупоушковый (Rosa amblyotis) и шиповник морщинистый (Rosa rugosa). — О. Ч.

51. Курильский чай — курильский чай кустарниковый — Pentaphylloides fruticosa (L.) О. Schwarz. — О. Ч.

52. Кутахшу — иначе — ‘кулчагача’ или ‘кутаджу’ (Комаров, 1929. Т. 2. С. 346), кутахжу (Крашенинников, 1994. Т. 2. С. 134) — дудник коленчатосогнутый (Angelica genuflexa Nutt. ex Torr. Et Gray). — О. Ч.

53. При тошноте… пьют отвар из кутахшу и пользуются припарками из этого растения. — Аналогично дуднику коленчатосогнутому используют на Камчатке и два других растущих здесь вида дудника: дудник Гмелина (Angelica gmelinii (DC) M. Pimen.) и дудник медвежий (Angelica ursina (Rupr.) Maxim.), — известных в настоящее время на западном побережье Камчатки под названием ‘кутагарник’. — О. Ч.

54. Черемша, или медвежий чеснок… — По многолетним наблюдениям автора комментариев, медведи, даже ранней весной, когда кроме черемши еще нет другой свежей зелени, едят ее очень неохотно и мало. Зверь чуть пощиплет верхушки нескольких десятков зеленых стрелок и уходит с черемшовой плантации. Черемша зачастую размещается чрезвычайно плотно. В мае в верховьях рек Западной Камчатки, в бассейне р. Камчатки и в др. местах приходилось насчитывать до 140 растений на одном квадратном метре площади. — А. О.

55. Учишаул — крестовник коноплеволистный — Senecio cannabifolius Less. — О. Ч.

56. Ашельхут — купырь лесной — Anthriscus sylvestris (L.) Hoffm. — О. Ч.

57. …Bustorta alpina minor. — В. Л. Комаров идентифицирует это растение с Polygonum vivi parum L. (Комаров, 1929. T. 2. С. 64). По современной номенклатуре это Bistorta vivi para (L.) S. F. Gray — змеевик живородящий. С. Ю. Липшиц и Ю. А. Ливеровский указывают, что корневище еще одного вида из семейства Гречиховые — тарана трехкрылоплодного (Aconogonon tripterocarpum (A. Gray) Hara) употреблялось камчадалами в пищу наряду с предыдущим видом (Липшиц, Ливеровский, 1937. С. 181). — О. Ч.

58. …лебяжий корень… — калужница болотная — Caltha palustrus L. (Комаров, 1929. T. 2. С. 113). — О. Ч.

59. Окельхарн. — Не удалось идентифицировать этот вид. — О. Ч.

60. Шаламей, также: камчатский вязовик — лабазник камчатский (шеломайник) — Fili pendula camtschatica (Pall.) Maxim. (Комаров, 1929. T. 2. С. 263). — О. Ч.

61. …луковицы турецких пучковых лилий… — Очевидно, так Г.-В. Стеллер называет рябчик камчатский (сарану-кругляшку) — Fritillaria camtschatcensis (L.) Ker-Gawl. — О. Ч.

62. Кемчига — клейтония клубневая — Claytonia tuberosa Pall. ex Schult ‘Кемчига’ — название, данное этому растению казаками (не ительменское). — О. Ч.

63. Круглая сарана — рябчик камчатский (сарана-кругляшка) — Fritillaria camtschatcensis. — О. Ч.

64. Сарана-овсянка — лилия слабая — Lilium debile Kittliz. В долине р. Камчатки употребляли в пищу и луковицы другого вида лилии — лилии пенсильванской (даурской) (Lilium pensylvanicum Ker-Gawl.). — О. Ч.

65. Титхпу. — Ни Г.-В. Стеллер, ни С. П. Крашенинников не приводят описания и латинского названия этого растения. Однако, следуя из того, что флора Камчатки не богата клубневыми и луковичными растениями и что о большинстве из них уже упоминалось, можно предположить, что ‘титхпу’ — это хохлатка сомнительная (Corydalis ambigua Cham, et Schlecht.), одно из первых весенних растений, эфемероид, зацветающий сразу же после схода снега и создающий характерный весенний аспект в еще только начинающих вегетировать зарослях шеломайника. У этого вида хохлатки мясистые мучнистые клубни, до 3,5 см длиной и 2,5 см шириной. В. Л. Комаров, приводит русское название этого вида — ‘дикий картофель’ и камчадальское — ‘тамтай’ {Комаров, 1929. Т. 2. С. 160), что может означать то же самое, что и ‘титхпу’, но на другом камчадальском наречии. Указание на то, что растение является пищевым, есть в современной литературе (Растительные ресурсы… 1985. С. 114). — О. Ч.

66. Маттэвит — у В. Л. Комарова — ‘маттеит’ (Комаров, 1927. Т. 1. С. 312) — пальчатокоренник остистый (Dactylorhiza aristata (Fusch. ex Lindl.). — О. Ч.

67. Подобный способ заготовки сохранялся до 40—50-х гг. 20-го столетия. И. С.

68. Халопка — очиток, заячья капуста — Sedum telephium L. (Комаров, 1929. T. 2. С. 202). — О. Ч.

69. Ядовитый корень растения Napello, также: лютик — борец большой (Aconitum maximum Pall. ex DC), борец Фишера (Aconitum fischeri Reichenb.), борец живокостнолистный (Aconitum delphinifolium DC.) и борец Ворошилова (Aconitum woroschilovii A. Luferov). Все виды аконита ядовиты. — О. Ч.

70. Трут — трутовик — Polyporus ighiarius (сем. Роіурогасеае). — А. Б.

71. Куткуну, также: Ephemero Kamtschatico — у Крашенинникова — Коткония (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 203) — триллиум камчатский (Trillium camtschatcense Ker-Gawl.). — О. Ч.

72. Ephemeri — эфемероиды — многолетние растения с коротким, обычно весенним, периодом развития. — О. Ч.

73. Чацбан, также: чахбан — у Крашенинникова — чагбан (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 208) — куропаточья трава точечная (Dryas punctata Juz.). — О. Ч.

74. Из ‘накустом’ Acetosa на Камчатке известны два сорта… — 1) ‘Накустом’ — очевидно, ‘нэкстэм’, то есть ‘щавель’ по-ительменски (Володин, Халоймова, 1989), Acetosa — ‘щавель’ по-латыни. Возможно, следует читать так: ‘Из щавелей…’ 2) Здесь речь идет о двух съедобных видах трав из семейства Гречиховые: щавеле лапландском (Acetosa lapponica (Hiit.) Holub) и кисличнике двустолбиковом (Oxyria digyna (L.) Hill) (Комаров, 1929. T. 2. С. 57, 62). — О. Ч.

75. …пьяная трава, именующаяся у Большой реки ‘катанагч’… — у С. П. Крашенинникова — катанагчь (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 208) — рододендрон золотистый — Rhododendron aureum Georgi. — О. Ч.

76. ‘Митуй-корень’… Radix Hedysari flore albo… около Верхоянска он употребляется в пищу сваренным в молоке. — В тексте Г.-В. Стеллера идет речь о растении из рода Копеечник. В Якутии в пищу употребляли корни копеечника горошковидного (Hedysarum vicioides Turcz. (Красная Книга… 1987. С. 46). На Северных Курильских островах произрастают два вида копеечника: копеечник копеечниковидный (Hedysarum hedysaroides (L.) Schinz et Thell.) и копеечник сахалинский (Hedysarum sachalinense subsp. confertum N. S. Pavlova). Пищевые свойства копеечника копеечниковидного неизвестны, для копеечника сахалинского в современной литературе есть указания на то, что его корни пригодны в пищу (Растительные ресурсы… 1987. С. 148). Очевидно, что митуй-корень — это копеечник сахалинский (точнее, его подвид, копеечник скученный). На Камчатке этот вид не растет. — О. Ч.

77. Cerinthe — мертензия приморская — Mertensia maritima (L.) S. F. Gray (Комаров, 1930. T. 3. С. 52). — О. Ч.

78. Сусу, также: сюзу. — Не удалось идентифицировать этот вид. — О. Ч.

79. Кохакимч. — Не удалось идентифицировать этот вид. — О. Ч.

80. Эйнанумч. — Не удалось идентифицировать этот вид. — О. Ч.

81. Cicutaria Wepferi, также: Cicuta aquatica Wescheri (водяной болиголов) — вех ядовитый — Cicuta virosa L. — О. Ч.

Девятая глава

О МОРСКИХ РАСТЕНИЯХ И РАСТИТЕЛЬНЫХ ПРОДУКТАХ, ВЫБРАСЫВАЕМЫХ НА БЕРЕГ ОКРУЖАЮЩИМ КАМЧАТКУ МОРЕМ, ОБ ИХ ПОЛЬЗЕ И УПОТРЕБЛЕНИИ

1. Морской дуб — фукус пузырчатый — Fucus vesiculosus (сем. Fucaceae). — А. Б.

Водоросль из багрянок, очень похожая на дубовые листья (Крашенинников С. П., 1949. С. 239. — Прим. Л. С. Берга). — А. О.

2. Морской огурец — голотурия — Holothurioidea. — А. Б.

3. Морская малина — актиния — Actinia. — А. Б.

4. Caules fuci crispi cancellati — хондрук курчавый — Chondrus crispus (сем. Gigartinaceae). — А. Б.

5. Fucus marinus rubrum et albus — полиоидес округлый — Polyoides rotundus (сем. Fucaceae). — А. Б.

6. Нури — гигартина сосочковая — Gigartina manullosa (сем. Gigartinaceae). — А. Б,

7. Кавоамст… Fucum scuticae graecorum facie. — Идентифицировать не удалось. — А. Б.

8. Fucus clave effigie. — Идентифицировать не удалось. — А. Б.

9. Уаханга — алария дырчатая — Alaria fustulosa (сем. Rhodophytae). — А. Б.

10. Голотурия. — См. коммент. 2.

11. Красный Fucus, Sertularia purpurea lin… — халоптерис сертулария — Halopteris sertulariae (сем. Rhodophytae). — A. Б.

Десятая глава

О МОРСКИХ ЖИВОТНЫХ, КОТОРЫХ ЛОВЯТ У КАМЧАТСКИХ БЕРЕГОВ, О ПРИНОСИМОЙ ИМИ ПОЛЬЗЕ И ОБ ИХ УПОТРЕБЛЕНИИ

1. …морские животные… от Камчатки до Курильских островов… морской лев… — и др. Сивуч, или морской лев — самый крупный представитель семейства ушастых тюленей. Морской котик — один из самых многочисленных представителей семейства ушастых тюленей. Калан, или морская выдра (морской бобр) относится к семейству куньих. Морская корова, названная позднее морской коровой Стеллера, принадлежала к отряду сирен, обитала у берегов Командорских островов. Георг Стеллер был единственным ученым-зоологом, который видел и изучал морскую корову. Эти животные были обнаружены в 1741 г., затем полностью истреблены в течение 27 лет. На о-ве Медном последнее животное было убито в 1754 г., на о-ве Беринга — в 1768 г. (Остроумов А. Г. Могла ли выжить морская корова Стеллера? // Краеведческий журнал ‘Неизвестная Камчатка’. 1997. No 2. С. 20—21). Лавтаги — лахтак, или морской заяц — самый крупный представитель семейства настоящих, или безухих тюленей (в северной части Тихого океана). Киты — у берегов Камчатки встречаются многие виды подотряда усатых (беззубых) и подотряда зубатых китов. Морж — единственный представитель одного рода семейства моржей. Касатка (правильнее — косатка) — крупный представитель семейства дельфиновых. Белуха — многочисленный, крупный представитель семейства дельфиновых. Косатка и белуха относятся к отряду китообразных (Ивашин М. В., Попов Л. А., Цапко А. С. Морские млекопитающие. — М.: Пищевая промышленность, 1972. С. 303). — А. О.

2. …к материку… островам… в проливе. — Имеется в виду водное пространство между полуостровом и о-вом Беринга. — А. Л. и В. Ф.

3. …называют морским волком… — это кит — кашалот (Крашенинников С. П. Описание… С. 295. — Прим. Л. С. Берга). — А. О.

4. Самка белухи таскает своих детенышей с собою на спине… — Самому Стеллеру видеть этого, конечно, не доводилось, он пересказывает сообщения местных жителей. Утверждение это столь нелепо, что не заслуживает особого разбирательства и опровержения. Автор комментариев многие десятки раз наблюдал за большими стадами белух, но на их спинах никогда никого не видел. — А. О.

5. …половой орган самцов… вместо дубины… — Действительно, увесистый os penis самца-моржа достигает в длину 50 см и более. Обработанный и высушенный выглядит довольно внушительно. — А. О.

6. Тюлени третьего вида… — это кольчатая нерпа, или акиба. В морях северной части Тихого океана обитает два подвида кольчатой нерпы — охотская и беринговоморская (Ивашин М. В., Попов Л. А., Цапко А. С. Морские млекопитающие, 1972. С. 47). — А. О.

7. Четвертый вид тюленей водится в больших пресноводных озерах — в Байкале и Ороне… — Только два вида тюленей обитают в пресных водах внутренних водоемов — байкальский тюлень в Байкале, кольчатая нерпа — в Ладожском озере, в оз. Сайма и прилежащих к нему озерах (Ивашин М. В., Попов Л. А., Цапко А. С. Морские млекопитающие, 1972. С. 74, 78, 81). — А. О.

8. …поднимаются по рекам на расстояние 60—80 верст. — В 1930-е годы XX в. ларги поднимались по р. Камчатке до Козыревска (около 250 км от устья реки) (Остроумов А. Г. Некоторые сведения о поведении ластоногих в прибрежных водах Камчатки // Известия ТИНРО, 1966. Т. 58. С. 237-238). — А. О.

9. …вываривают… ольховой коры… — Стеллера можно дополнить. В измельченную и вываренную кору добавляют вареную истолченную печень оленя или снежного барана, а также пепел сожженного серого гриба-трутовика со ствола каменной березы. Эти добавки, по уверениям аборигенов, прибавляют прочности изделиям из кожи и стойкости краске. — А. О.

10. Подобный способ обработки тюленьих кож подробно описан С. П. Крашенинниковым (Описание… С. 386). Но позднее он больше не зафиксирован никем. Это можно объяснить изменением условий жизни ительменов — из полуземлянок стали переселяться в избы русского типа. — Н. С.

Одиннадцатая глава

О СУХОПУТНЫХ КАМЧАТСКИХ ЖИВОТНЫХ

1. …медведь… залезает в воду… подбегает к огню и заливает его… — Это, конечно, курьезная выдумка, ничего подобного медведю не свойственно. — А. О.

2. Медвежьи дудки — дудник медвежий — Angelica ursina. — О. Ч.

3. Этот же обычай описан С. П. Крашенинниковым (Описание… С. 249). Подробнее об этом Г.-В. Стеллер пишет ниже (в тридцатой главе). Все это, скорее всего, отголоски ‘медвежьего праздника’, широко бытовавшего у народов Амура и о. Сахалин. — Н. С.

4. …медведи зимою… не питаются, а только сосут свои лапы… — В берлоге медведи существуют за счет больших жировых накоплений (у добытого осенью медведя приходилось видеть слой жира более 13 см). Сон у них очень чуткий, в настоящую спячку они не впадают, и лап, конечно, не сосут. — А. О.

5. Волков… водится… множество. — По мнению опытных биологов-охотоведов, в настоящее время в пределах п-ва Камчатка обитает 150—200 волков. Камчатский волк довольно крупное животное, имеющее красивый длинный, пушистый и мягкий волосяной покров серебристого цвета с легким рыжеватым оттенком. — А. О.

6. …росомахи… встречаются… очень редко… — Росомаха — обычный, широко распространенный на полуострове, зверь. Численность ее относительно невелика, но редкой ее назвать нельзя. — А. О.

7. …морской утки, так называемой ‘мичагатки’… — таким странным названием местные жители Камчатки именовали не утку, топорика Lunda cirrhata (Pall.), очень распространенную на Камчатке и по всей Северной Пацифике птицу из семейства Чистиковые (Alcidae), отряд Ржанкообразные (Charadriiformes). — Е. Л.

8. …два пучка беловато-желтых перьев на голове этой птицы [мичагатки]. — Топорика называют в народе морским попугаем за его экзотическую окраску. В летнем наряде у взрослых птиц их темное, почти черное оперение контрастирует с яркими красными лапами и крупным, сильно уплощенным красным клювом, имеющим к тому же зеленоватое основание. Щеки белые, а позади глаз — длинные, мягкие (загибающиеся на ветру) пучки золотистых перьев (косицы). Именно об этих перьях и идет здесь речь. У молодых топориков и у взрослых и зимнем наряде этих перьев нет, а клюв теряет свою яркость и выглядит бурым. — Е. Л.

9. …росомах водится всюду на Камчатке в достаточном количестве… — Явное противоречие с только что упомянутой редкостью. — А. О.

10. Предположение Г.-В. Стеллера вызывает сомнение. Б. О. Долгих на основе ясачных книг подсчитал, что в конце XVII в. ительменов насчитывалось 12 680, а в 1738 г. — 8 448 чел. (Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. М., 1960. С. 571). — Н. С.

11. Подобный способ охоты на соболя сохранялся и в XX в. — Н. С.

12. …на острове Беринга были вороватые куницы… — По всей вероятности, ошибка допущена не Стеллером, а переводчиком. Конечно, не куницы, а песцы (голубые песцы Командорских островов). — А. О.

13. …У жителей мыса Лопатка существует… способ поимки лисиц… размещают… дуги [из китового уса]… кругом на снегу и сажают внутрь этого круга чайку… — В этих целях использовались, как правило, крупные морские чайки, которых местные жители ловили на морских побережьях. На Лопатке весь год встречается тихоокеанская чайка (Larus schistisagus Stejneger), а в период кочевок и миграций — серокрылая (L. glaucescens Naumann), восточная клуша (L. heuglini Вгее), бургомистр (L. hyperboreus Gunnerus), а также сизая чайка (L. canus L.). Вообще же на п-ве Камчатка известно 13 видов чаек, 5 из которых гнездятся. — Е. Л.

14. …горностаи… исключительно вблизи моря… — это заключение Стеллера ошибочно, они распространены повсеместно. — А. О.

15. Тарбаганов, или сурков… — На Камчатке обитает — камчатский, или черношапочный, сурок, очень часто ошибочно называемый тарбаганом (Млекопитающие фауны СССР. Ч. I. — М., Л.: АН СССР, 1963. С. 302). Иногда его систематическое положение признается как подвидовое. — А. О.

16. Евражек, или маленьких сурков… — Евражкой на Камчатке местные жители называют подвид американского длиннохвостого суслика. Сурки и суслики относятся к двум разным родам одного подсемейства суркообразных (Млекопитающие фауны СССР. Ч. 1. — М., Л., 1963. С. 282, 287, 305, 317). — А. О.

17. …нигде не встречаются бурундуки и белки… — Бурундук на п-ве Камчатка отсутствует, но обычен в прилегающих к полуострову континентальных районах. — Е. Л.

Белка, как и рысь, проникла на полуостров, преодолев Парапольский дол, лишь в начале XX в. (Млекопитающие фауны СССР. Ч. 1. — М. , Л., 1963. С. 273). — А. О.

18. …обширные, совершенно оголенные торфяные пространства, отделяющие Камчатку от Азиатского материка, препятствуют их [бурундуков и белок] переходу сюда. — Это, пожалуй, первое упоминание о существовании на севере Камчатки, у самых границ полуострова, своеобразной географической (или ландшафтной) преграды в виде тундры, которая как бы изолирует камчатскую лесную фауну от таежной континентальной фауны, препятствуя расселению таежных животных из Восточной Сибири на п-ов Камчатка. В последующем эта мысль была поддержана многими зоологами и оказалась столь популярной, что проникла в учебники по биогеографии. Основной, а часто и единственной преградой обычно называют при этом Парапольский дол, с его обширными тундрами и обилием термокарстовых озер. Ситуация казалась вполне очевидной: лишенные леса тундры Парапольского дола перекрывают Камчатский перешеек, не позволяя (или, во всяком случае, затрудняя) лесным животным расселяться как со стороны континента на полуостров, так и в обратном направлении. В этом зоологи находили объяснение обедненности ‘островного’ облика фауны Камчатки, на что давно обратили внимание (Бианки, 1909, Аверин, 1957, Stejneger, 1885). Исследования последних лет (автора комментария) показали, что на самом деле своеобразной биотопической преградой является не столько сам Парапольский дол (в его границах леса произрастают по долинам рек), но весь комплекс ландшафтов от низовий Пенжины (Пенжинская депрессия, Пенжинский хребет) до Корякского нагорья и Камчатского перешейка. Во всем этом обширном районе, занятом так называемой берингийской лесотундрой, высокоствольные леса из тополя, чозении, ив и ольхи произрастают лишь изолированными один от другого участками вдоль русел крупных рек, а основная площадь занята тундрами и кустарниками. Вследствие этого места обитания лесных животных здесь ограниченны и фрагментарны, их популяции рассеяны, а общая численность их невелика. Для таежников, предпочитающих хвойные леса, в этом районе вообще нет подходящих мест обитания. — Е. Л.

19. Каменные бараны, или мусимоны… — Правильное название этого многочисленного животного, широко распространенного на полуострове, снежный баран, или толсторог. На Камчатке обитает один из его пяти подвидов (Млекопитающие фауны СССР. Ч. I. — М. , Л., 1963. С. 1064). На Курильских островах, по крайней мере, в настоящее время, отсутствует. — А. О.

20. На Камчатке существуют три разновидности мышей. — Стеллер прав, на Камчатке водятся: полевка-экономка, полевка-красная, полевка красно-серая. — А. О.

Мыши и до недавнего времени играли немаловажную роль в хозяйственной деятельности ительменов. Например, в с. Морошечном каждую осень ходили в определенные места для сбора заготовленных мышами запасов (сараны, кемчиги). — Н. С.

21. Интересно отметить, что место обитания мышей называется атноч, а ительменское поселение — атнэм. — Н. С.

22. Ядовитый корень растения Napelle, также: лютик — борец большой (Aconitum maximum Pall. ex DC), борец Фишера (Aconitum fischeri Reichenb.), борец живокостнолистный (Aconitum delphinifolium DC.) и борец Ворошилова (Aconitum woroschilovii A. Luferov). Все виды аконита ядовиты. — О. Ч.

23. Этим ядовитым растением они… кончают с жизнью. — Антропоморфизм отвергается современной наукой. Наивно приписывать ‘братьям нашим меньшим’ поступки, свойственные людям. — А. О.

24. …radisem anacampserotis Bistortae, Barbae caprae, Sangui sorbae, Napelle… — корневища змеевика живородящего — Bisorta vivi para, лабазника камчатского (шеломайника) — Filipendula camtschatica, кровохлебки лекарственной — Sanguisorba officinalis L. и кровохлебки тонколистной — Sanguisorba tenuifolia Fisch, ex Link, борцов — Aconitum. — О. Ч.

25. [Мыши] …внезапно исчезают… — Главные причины периодического массового появления мышей и внезапного ‘исчезновения’ — особая цикличность в динамике их численности и возникновение эпизоотии. — А. О.

26. Когда мыши переплывают реки, многих из них проглатывают утки… — Полевок, переплывающих водоемы, действительно порой ловят птицы (черная ворона, тихоокеанская чайка, а из уток — большой крохаль), но это бывает крайне редко. Ни у каких других уток, кроме большого крохаля, на Камчатке не находили остатки мышевидных грызунов в желудках. — Е. Л.

27. …рыбы… ‘микис’. — Это микижа, представитель рода благородных лососей, единственный на Камчатке. — А. О.

28. Об очень раннем приручении собаки на Камчатке свидетельствует захоронение собаки в жилище VI слоя поздней ушковской верхнепалеолитической культуры, датируемой 11—10 тыс. лет назад. Судя по всему, собака на Северо-Востоке Азии была одомашнена раньше и во всяком случае не позднее, чем в Передней (Западной) Азии, где остатки древнейших, как считалось до сих пор, домашних собак натуфийской культуры относятся к IX—VIII тыс. до н. э. (Диков, 1979. С. 57). Самые ранние археологические данные об упряжном собаководстве на Камчатке получены в последние годы при исследовании древнеительменской стоянки I тыс. н. э. в устье р. Анадырки севернее пос. Палана (Пономаренко, 1997, с. 146). — А. П.

29. [Гонорею] …лечат припарками из отвара коры камчатской рябины (Sorbo)… — Скорее всего, речь идет о древовидной рябине — Sorbus aucuparia. — О. Ч.

30. …называют это ‘опонна’. — Такое варево — похлебка для ездовых собак, готовилось вплоть до 1950—1960-х гг. XX в. В большом котле, обычно сделанном из разрубленной пополам стальной бочки из-под горючего, варилась разная рыба (гольцы, лососи, сненка — погибшие после нереста лососи), добавлялись, если были, пищевые отходы, все это заправлялось мукой. Как замечали старые камчадалы, ‘собачки от опаны хорошо поправляются’. Как за лето откормятся, такими всю зиму и будут (Остроумов А. Г. Записки Камчадала. — Петропавловск-Камчатский: Дальневост. кн. изд-во, 1993. С. 157). — А. О.

31. Другой сорт корма представляет… твердую и заплесневелую при сушке на воздухе рыбу. — Имеется в виду юкола — сушеная (на жердях-вешалах) рыба, как правило одного или нескольких видов лососевых рыб. Плесневела она обычно при плохом хранении в закрытом помещении (в шайбах для рыбы и др.). Хорошая юкола, источающая капающий с нее янтарный жир — кимчил и аппетитный запах, вполне пригодна для еды людям, весьма вкусна, но поскольку готовится без соли, не всем может понравиться. Требуется привычка. — А. О.

32. …не нападают ни на каких животных или дичь… — Более чем пятилетний каюрский опыт автора комментариев свидетельствует несколько о другом. Почти невозможно отучить ездовых собак от нападения на домашних кур и уток, которых они душат, но не едят. Собаки в нарте способны напасть на любое животное, если их не остановит и не удержит хозяин, что порой сделать бывает очень нелегко. Мне удалось, применив особые способы обучения, порекомендованные опытными старыми охотниками-камчадалами, отучить собак, находящихся в упряжке, от нападения на глухарей во время охоты на них, но на домашних кур они бросались по-прежнему при каждом удобном случае. — А. О.

33. См. коммент. 28. — А. П.

34. …собак… часто кормят имеющимися в изобилии воронами… — Речь, безусловно, идет о черных воронах (Corvus corone L.), принадлежащих семейству Врановые (Corvidae), отряд Воробьинообразные (Passeriformes). Они издавна селились на Камчатке поблизости от человека, питаясь, кроме прочего, его кухонными отбросами и пищей, которую люди давали собакам. Потому вокруг селений человека численность ворон всегда значительно выше, чем на удалении от них. Зимой связь черных ворон с населенными пунктами становится еще более тесной, ибо в условиях многоснежья отыскать воронам здесь пищу легче, чем где-либо в другом месте. Обилие ездовых и охотничьих собак, вероятно, все же сдерживало рост численности ворон, ибо сами собаки были их конкурентами за пищу, но обилие природных продуктов, которые люди заготавливали впрок, особенно рыбы, позволяло весь год кормиться вместе тем и другим. В настоящее время, в отсутствие какой-либо конкуренции и в условиях антисанитарного состояния наших сел и городов, популяция черных ворон на Камчатке значительно увеличилась (подъем численности пришелся на 60—70-е годы XX в.) и достигла многих десятков тысяч особей. Хорошо заметны признаки синантропизации черных ворон: они не боятся гнездиться на оживленных улицах, делают гнезда не из природного, а из искусственного материала, адаптировались к человеку своим поведением, извлекая при этом для себя максимум пользы. На Камчатке обычен и ворон (Corvus corax L.), но он малочислен и в отличие от черных ворон не так явно стремится к жилью человека, а гнездится обычно поодаль от него в горах, в лесах, на берегу моря и рек и только зимой охотно живет в населенных пунктах, особенно на севере Камчатки, где, бывает, собираются десятки, а то и сотни птиц сразу. В последнее время появились случаи, когда ворон гнездился на улицах сел, используя для устройства гнезд искусственные сооружения, но это не правило, численность птиц при этом не высока (лишь отдельные пары), и признаков синантропизации, подобных таковым у черных ворон, у воронов на Камчатке нет. — Е. Л.

Двенадцатая глава

О КАМЧАТСКИХ РЫБАХ

1. …ни одна рыба… не живет дольше 5—6 месяцев… — Очевидно Стеллер имеет в виду дальневосточных лососей рода Oncorhynchus, которые погибают после нереста, так что речь идет не обо всем жизненном цикле рыб, а только о периоде после захода рыб из моря в реки. — А. О.

2. …рыба… не находит достаточно пищи… — Дело, конечно, не в ‘густоте’ хода. Дальневосточные, или тихоокеанские, лососи, заходя из морской воды в пресную, перестают питаться, что связано с историческим прошлым этих рыб, с их особым физиологическим состоянием, с функциональной перестройкой всего организма. От плотности хода, концентрации рыб это не зависит. — А. О.

3. …рыбы питаются ими вплоть до глубокой осени… [икринками и молоками]. — Это утверждение Стеллера абсолютно фантастично. Зайдя в реки и не питаясь, лососи живут за счет жировых и иных накоплений организма, но оставшаяся после нереста в полости тела икра или молоки не имеют к этому отношения. Лососи гибнут потому, что брачно-нерестовые изменения, происшедшие с организмом, необратимы. После нереста лососи живут всего лишь около двух недель, а не много лет. — А. О.

4. …ежегодно производят потомство… — Лососи разных поколений, ежегодно заходящих в реки. — А. О.

5. Подробное обсуждение возрастного состава и миграционных путей лососей в море вряд ли здесь уместно, они гораздо протяженнее и много сложнее, чем полагал Стеллер. — А. О.

6. Чавыча — самый крупный представитель тихоокеанских, или дальневосточных, лососей рода Oncorhynchus. Для размножения заходит во многие реки обоих побережий.. — А. О.

7. Вопреки мнению Стеллера, семга встречается не только в речонке Брумкэ (в современном написании — это р. Брюмка), но заходит в очень многие реки Западной Камчатки. В реки Восточной Камчатки семга, по-видимому, если и заходит, то только в единичных экземплярах. — А. О.

8. Рассуждения Стеллера о молодой рыбке, выступающей в роли проводника — вожатого и охранителя потомства — совершенно фантастичны и ошибочны. — А. О.

9. В отношении смешанного совокупления следует заметить, что по наблюдениям некоторых специалистов-ихтиологов, в том числе и автора этих комментариев, известен совместный нерест самцов кеты и самок красной — нерки и самок кеты — самцов нерки (в бассейне р. Камчатки, в водоемах Карагинского района и в др.) — А. О.

10. … природа прибегла к двум своевременным средствам:… — 1 ) Внешние изменения, происходящие с телами тихоокеанских лососей при переходе из морской воды в пресную, связаны с целым рядом физиологических изменений, функциональной перестройкой организма. Исчезновение серебристой окраски, появление так называемого брачного наряда связано со сменой среды обитания и подготовкой к нересту, созреванием половых продуктов. В пресной воде эти рыбы не питаются. Все рассуждения Стеллера в пункте ‘1’ ошибочны, их надуманность очевидна. По-видимому, Стеллер с излишней доверчивостью отнесся к рассказам местных жителей. 2) Вопреки мнению Стеллера, вверх по рекам лососи не поднимаются строго раздельно. Наоборот, как правило у нескольких видов миграционный период совпадает частично или полностью. В мае начинают входить в реки чавыча и ранняя красная — нерка, позднее заходят в реки горбуша, кета и поздняя красная — нерка, затем кета и кижуч. — А. О.

11. Cards carcharis, или Lamia Rondeletii… ‘макоаи’… — Это один из видов акул (Крашенинников С. П. Описание… С. 296. — Прим. Л. С. Берга). — А. О.

12. Плавательный пузырь у акул отсутствует. — А. О.

13. Phocaenae… Мужской орган… сохранил… — Судя по описанию и латыни, речь идет не о рыбе, а об одном из видов тюленей — ларге или акибе. — А. О.

14. Gornatus — возможно, это рыбы-бычки из семейства Керчаковые, бычки-подкаменщики — Cottidae. — А. О.

15. Draco — глубоководные, хищные рыбы семейства Melanostomia tidae. — А. О.

16. Taenia — морские ерши (полосатый морской ерш) семейства Embiotocidae. — А. О.

17. …именуемый по-русски терпугом… — К роду Hexagrammos Tilesius принадлежит терпуг Стеллера, или пятнистый, восьмилинейный терпуг, или морской ленок, и некоторые др. (Лебедев В. Д., Спановская В. Д., Савваитова К. А. и др. Рыбы СССР. — М.: Мысль. 1969. С. 354, 355). — А. О.

18. …они называются ‘уйки’… — Мойва, или уек, — представитель семейства Корюшковые, морская стайная рыба, распространенная в Беринговом, Охотском и Японском морях (Рыбы СССР, 1969. С. 126, 129). — А. О.

19. …зука… — Это тихоокеанская зубатка (Крашенинников С. П. Описание… С. 296. — Прим. Л. С. Берга), или по-современному дальневосточная (Рыбы СССР, 1969. С. 307). — А. О.

20. Морской ушкан, или морской заяц, Lupus marinus… — Морского ушкана и суку-рыбу сам Стеллер, именуя по латыни, причисляет к зубаткам, но тут же пишет, что ни одно из известных описаний не подходит к камчатским морским зайцам. По-видимому, морской ушкан — это рыба, которую теперь именуют зайцеголовым терпугом — Hexagram mos lagocephalus (Pallas, 1810) (Иллюстрированный словарь названий промысловых рыб западной части Тихого океана. Пекин, 1964. С. 187). — А. О.

21. Быки. — Рыбы семейства Керчаковые, бычки-подкаменщики — Cottidae (Крашенинников С. П. Описание… С. 297. — Прим. Л. С. Берга). Один из видов — рогатый бычок, другой — керчак Стеллера (Рыбы СССР, 1969. С. 360, 371, 373). — А. О.

22. …морской скорпион… — Это один из представителей рода тихоокеанских морских ершей, семейства Скорпеновые. По всей вероятности, грязный ерш (Рыбы СССР, 1969. С. 348, 351). — А. О.

23. Пенжинское море — Охотское море, северо-восточная часть которого от устья р. Пенжины до широты м. Тагайнос носит название Пенжинской губы: северная часть называется заливом Шелихова. — А. Л. и В. Ф.

24. Рамша, или морской налим… — По мнению Л. С. Берга (Крашенинников С. П. Описание… Прим. на с. 297) — морской налим это ‘какой-нибудь из представителей рода Lycodes, семейство Zoarcidae — Бельдюговые. Во времена Л. С. Берга считалось, что налим Lota Iota L. в реках Камчатки не обитает. По более поздним сведениям наличие налима отмечается в реках, впадающих в пролив Литке вплоть до р. Уки (Куренков И. И. Зоогеография пресноводных рыб Камчатки // Вопросы географии Камчатки. Вып. 3. — Петропавловск-Камчатский, 1965. С. 31). Рамша, или морской налим, — это, по заключению Л. С. Берга (Крашенинников С. П. Описание… С. 298), представители рода Керчаки (Рыбы СССР. 1969. С. 368, 371). — А. О.

25. Камбалы — широко известные рыбы, вряд ли заслуживают особого описания. Отметим только, что звездчатая камбала, являясь морской рыбой, заходит в пресные воды и встречается в низовьях рек и прибрежных озерах. — А. О.

26. Вахня — это дальневосточная навага из семейства Тресковые. Прибрежная стайная рыба. — А. О.

27. Треска — придонная стайная рыба Берингова, Охотского и Японского морей. — А. О.

28. По всей вероятности, Стеллер имеет в виду девятииглую колюшку рода Pungitius Coste и трехиглую колюшку рода Gasterosteus L. Это морские рыбы, образующие формы, приспособившиеся к жизни в пресных водах. Встречаются во многих озерах Камчатки, на обоих ее побережьях. — А. О.

29. ‘Хакал’… ‘хакалч’. — Это — трехиглая колюшка (Крашенинников С. П. Описание… С. 297. — Прим. Л. С. Берга). И в наше время слово ‘хахальча’ еще употребляется кое-где местными жителями, которые вытапливают из этих рыбок жир и используют его в пищевых и медицинских целях (на желтом, почти не имеющем запаха жире жарят и дают его пить детям). Обитает в морях обоих побережий Камчатки. — А. О.

30. См. коммент. 6. — А. О.

31. См. коммент. 6. — А. О.

32. Другая рыба называется… неркою… — Нерка, или красная, — представитель того же рода Тихоокеанских лососей, значительно, во много раз более многочисленный, чем чавыча. Нерестится как в озерах, так и в реках. — А. О.

33. См. коммент. 23. — А. О.

34. Кета, нередко и теперь именуется аборигенами хайко, представитель того же рода лососей. По численности уступает только горбуше. В р. Амур две формы кеты — летняя и осенняя — особо крупная и жирная, по вкусовым качествам не уступающая семге и чавыче. — А. О.

35. …последняя главная рыба… ‘кихсуес’… — Это кижуч, представитель все того же рода тихоокеанских лососей. Указание Стеллера о тяготении кижуча, подобно красной — нерке, к озерам — абсолютно ошибочно. Кижуч — речная рыба. Его главные нерестилища располагаются в речных протоках (система боковых проток с большой долей их питания грунтовыми водами) и в специфических, для Камчатки, водоемах — ключах (лимнокренах и реокренах) (Остроумов А. Г. Нерестовые ключи Камчатки // Рыбное хозяйство. 1982. No 4. С. 38-41). — А. О.

36. По всей вероятности, произошла путаница. Стеллер смешал вместе разные виды рыб. То, чем ‘пробавлялись’ местные жители, — это были, скорее всего, гольцы, широко распространенные на Камчатке, весьма многочисленные рыбы. — А. О.

37. В действительности семга заходит во многие реки Западной Камчатки, но нигде не отличается особо высокой численностью. — А. О.

38. Гольцы чрезвычайно полиморфны. Одна из форм, именуемая в настоящее время каменным гольцом, имеет сплошную темную, почти черную, окраску тела с хорошо, а иногда едва различимыми красными пятнышками на боках. — А. О.

39. …называется кунжей… — Современное написание — кунджа, представитель рода Гольцы. Широко распространенная на Камчатке рыба. Ее отличительный признак — крупные белые пятна на боках тела. В отличие от гольцов красных пятнышек у нее не бывает. — А. О.

40. Хариус обитает в реках, впадающих в пролив Литке, и в более южных — вплоть до р. Камчатки. На западном побережье — в р. Большой — Быстрой. Стеллер ошибался, полагая, что ‘хариус — единственная крупная рыба, общая у Камчатки с Россией и Сибирью’. Хариус — типично пресноводная рыба, в море не уходит. — А. О.

41. Ряпушка найдена в бессточном озере Тхуклу, в бассейне р. Облуковины (Куренков И. И., Остроумов А. Г. Нахождение ряпушки [Coregonus sardinella Val.] на Камчатке // Вопросы ихтиологии. 1965. Т. 5. Вып. 3. С 558-560). — А. О.

42. На Камчатке широко распространены два вида корюшек — азиатская (более крупная) и малоротая (мелкая), принадлежащие к двум разным родам. — А. О.

43. Горбуша принадлежит к роду Тихоокеанских лососей. Широко распространенный и самый многочисленный из всех видов рыб, заходящих из моря в реки Камчатки. Как мы уже отмечали, изменение внешности — физиологическая особенность рода, к ‘сильной давке и толкотне’ отношения не имеет. — А. О.

44. Автор комментариев в 1950-е годы свыше пяти лет каюрил (управлял упряжкой ездовых собак), имел дело с кислой рыбой. За полкилометра, учуяв запашок от недавно открытой ямы, старый камчадал выразился так: ‘Однако неславно пахнет’. Вонь валила с ног. Подтверждаю все сказанное Стеллером. — А. О.

45. Аттрибутировать гахсюс не удалось. Возможно, это одна из форм проходного гольца — мальмы. — А. О.

46. Минога — Два вида ее обычны для рек Камчатки Lampetra japonica (Martens) — проходная и Lampetra reissneri (Dybowski) — дальневосточная ручьевая. — А. О.

47. О более ‘нигде’ не встречающейся рыбе — голословное утверждение, без сомнения ошибочное. — А. О.

48. В озере Кроноцком обитает несколько экотипов гольцов. Некоторым из них отдельные исследователи придают видовой статус. Крупные гольцы (5—6 кг и более), посоленные, отменно вкусны. — А. О.

49. Инаха или инняха — это уже упоминавшаяся нами в комментариях малоротая корюшка. — А. О.

50. …называют ее палтусом… — В морях, омывающих Камчатку, обитают азиатский стрелозубый палтус, черный, синекорый палтус и обыкновенный, белокорый палтус — крупные представители семейства Камбаловые (Рыбы СССР, 1969. С. 397-400). — А. О.

51. Шаламей, также: камчатский вязовик — лабазник камчатский (шеломайник) — Fili pendula camtschatica (Pall.) Maxim. (Комаров, 1929. T. 2. С. 263). — О. Ч.

53. …для придания ей [икре] большего вкуса ею наполняют полые стебли… растения кутахшу… — См. коммент. 52. — О. Ч.

54. Барабара. — Такие легкие укрытия, под этим названием, сооружаются на Камчатке до сих пор. — А. О.

55. …при помощи реверберия. — Термин от латинского reverberare — отражать. Наличие постепенно затухающего звука в закрытом помещении (Словарь иностранных слов. — М., 1955. С. 590). — А. О.

56. …называемые ‘хагалчи’… — это трехиглая колюшка. — А. О.

Тринадцатая глава

О НЕКОТОРЫХ МОРСКИХ НАСЕКОМЫХ, УПОТРЕБЛЯЕМЫХ НА КАМЧАТКЕ В ПИЩУ

1. Каракатицы, или сепии — представители рода головоногих моллюсков отряда десятиногие. Полипы — общее название преимущественно донных особей кишечнополостных животных. Большинство полипов ведет прикрепленный образ жизни, многие образуют колонии (БСЭ. 3-е изд., М., 1973. Т. 20. С. 211). — А. О.

2. Морских раков трех сортов… — Раки Стеллера — это животные, которых в наше время называют крабами. В дальневосточных морях обитает около 30 видов крабов, в том числе знаменитый камчатский краб, один из самых крупных (Полутов И. А., Лагунов И. И., Куренков И. И. Промысловые рыбы и беспозвоночные Тихого океана. — Петропавловск-Камчатский: Дальневост. кн. изд-во, 1980. С. 81—84). — А. О.

3. Существо… Patella… ‘керу’… — это ‘блюдечки’ — брюхоногие моллюски-гастроподы. Раки-отшельники — представители семейства морских десятиногих ракообразных. Mytuli — вероятно, это мидии (Mytilus) — из рода двустворчатых моллюсков. Морская репа — это морской еж, — представитель типа иглокожих. У морских ежей ценится икра, которая находится в полости их тела (Промысловые рыбы… 1980. С. 90). Гребни — это гребешки (моллюски) семейства Pectenidae (Промысловые рыбы… 1980. С. 88). — А. О.

4. Морская репа — морской еж, стронгилоцентротус — Strongilocentrotus drobachiensis (сем. Echinodermatae). — А. Б.

Четырнадцатая глава

О КАМЧАТСКИХ ПТИЦАХ

1. …разнообразен и значителен запас ее [Камчатки] птиц… — По итогам исследований автора комментариев фауна птиц Камчатки (в границах области) насчитывает 276 видов и подвидов, 170 из них — гнездящиеся, остальные встречаются только на пролете либо бывают в качестве залетных. Это не много, учитывая огромные размеры региона и разнообразие его ландшафтов. Для сравнения: фауна птиц о. Сахалин, который значительно уступает Камчатке по площади, насчитывает 370 видов и подвидов, из которых 189 — гнездящиеся (Нечаев, 1991). При этом группа водных и околоводных птиц, в которую входят гагары, поганки, трубконосые, веслоногие, голенастые, гусеобразные, журавли, пастушки, ржанкообразные (кулики, чайки, поморники, крачки и чистики), действительно весьма разнообразна по видовому составу и отличается на Камчатке сравнительно высокой численностью. Так, численность морских колониальных птиц оценивается на Камчатке в пределах 2,5 — 3,5 млн особей (Вяткин, Грибков, 1972). Поскольку именно водные и околоводные птицы представляли собой наибольшую ценность с точки зрения практического использования их в жизни местного населения на Камчатке, то вполне понятно мнение Г.-В. Стеллера о ‘разнообразии и значительном запасе’ птиц вообще. На самом деле наземная фауна птиц, и особенно авифауна лесов, имеет на Камчатке так называемый ‘островной’ характер, то есть обедненный видовой состав. На Камчатке нет многих птиц, обычных в тайге Восточной Сибири, и причина здесь прежде всего в существенном изменении ландшафтного облика Камчатки в позднем плейстоцене (Лобков, 1978), а также в полуостровном положении Камчатки и в современном облике берингийской лесотундры, играющей роль своеобразной ландшафтной (географической) преграды на пути расселения таежных птиц. — Е. Л.

2. Чаще всего и наиболее разнообразные птицы водятся вблизи Нижнего острога и реки Камчатки, где их больше всего ловят. — Низовье р. Камчатки и ныне представляет собой район с высоким разнообразием птиц и их высокой численностью, в частности, это относится к гусеобразным и хищным птицам. Именно на озерах, расположенных в нижней части бассейна р. Камчатки, издавна существовал промысел линных гусеобразных, главным образом уток, которых заготавливали впрок тысячами и десятками тысяч. Даже в годы Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы здесь еще добывали в целях заготовки от 6 до 11 тысяч линных уток ежегодно. Согласно архивным документам, в 1947 г., например, на Камчатке заготовили для реализации местному населению 42 тысячи уток, в основном именно в низовье р. Камчатки. В наше время этот промысел не существует. — Е. Л.

Пятнадцатая глава

О МОРСКИХ ПТИЦАХ

1. Морские птицы держатся больше… между мысом Лопатка и Чукотским носом, чем на Пенжинском море… потому что берега здесь выше, скалистее… — Морских колониальных птиц действительно больше на восточном побережье полуострова, чем на западном. И причина здесь в том, что на восточном побережье, как на более скалистом (охотский берег Камчатки на протяжении 600 км вообще лишен скал и представляет собой широкий пляж с песчаными террасами), больше мест, пригодных для размещения колоний. — Е. Л.

2. Урилы — нечто вроде бакланов или корморанов. — Речь идет именно о бакланах (отряд Pelecaniformes, семейство Phalacrocoracidae). На Камчатке в настоящее время обитают два вида: краснолицый баклан, его называют большой урил (Phalacrocorax urile Gm.), гнездится на Командорских островах и на южном побережье п-ва Камчатка, и Берингов баклан, или малый урил (Ph. pelagicus Pall.), населяющий практически все побережье Камчатки, где есть скалистые участки. До середины прошлого столетия на о. Беринга (Командорские о-ва) обитал еще и гигантский Стеллеров баклан (Ph. perspicillatus Pall.). К сожалению, он был буквально уничтожен через 100 лет после открытия, поскольку употреблялся в пищу, а ловить его, судя по дошедшим до нас описаниям, не представляло труда. Суда, бросавшие якорь на о. Беринга, всегда стремились заготовить этих птиц на пропитание. После 1852 г. Стеллеров баклан уже не отмечался, то есть исчез с лица земли как вид. Этот баклан был описан П.-С. Палласом по Г. В. Стеллеру, который первым и открыл его в 1741 г., попав на о. Беринга с потерпевшей крушение командой командора Витуса Беринга. Бакланы составляли тогда важную часть рациона зимовавших на острове мореплавателей. По словам Г.-В. Стеллера, одним таким бакланом можно было накормить трех матросов… Трагическая судьба баклана Стеллера — наглядный пример уязвимости биологических видов перед натиском человека и одна из трагических страниц в истории освоения человеком Северной Пацифики вообще. В мировом коллекционном фонде птиц сохранилось пять экземпляров этого вида, два из которых — в Санкт-Петербурге. — Е. Л.

3. На Камчатке водится только один вид этих птиц [урилов]… — На Камчатке гнездятся два схожих вида бакланов (‘урилов’): более обычный Берингов баклан Phalacrocorax pelagicus Pall. и краснолицый баклан Ph. urile (Gm.). Г.-В. Стеллер мог не различать их. — В. Ш.

4. Нырок. — Нырковая утка. — В. Ш.

5. Крохаль. — На Камчатке в настоящее время гнездятся большой крохаль Mergus merganser L., длинноносый крохаль M. serrator L. и луток M. albellus L. — В. Ш.

Вероятно, Г. В. Стеллер имеет в виду именно большого крохаля. Луток же по окраске оперения очень отличается от двух вышеупомянутых видов. Не случайно С. П. Крашенинников упоминает его под самостоятельным названием. Г.-В. Стеллер называет его ‘неизвестной белой уткой’. — Е. Л.

6. Крупная мартовская утка. — Здесь имеется в виду кряква Anas platyrhynchos L. — В. Ш.

7. Гагара — вероятно, чернозобая гагара Gavia arctica (L.), или красно-зобая гагара Gavia stellata (Pont.). — В. Ш.

8. …в этот черный фон [урилов] вкраплены фиолетовые и зеленоватые пятна… — Эти пятна — не что иное, как металлический блеск оперения бакланов, особенно яркий при солнечном освещении. — Е. Л.

9. В начале июля они [урилы] кладут яйца… — Яйцекладка у бакланов (‘урилов’), как и у многих других птиц на Камчатке, весьма растянута по срокам: самые ранние кладки появляются в мае, а поздние, уже насиженные, можно встретить даже в начале августа. Большинство бакланов приступают к откладке яиц в первой половине июня. — Е. Л.

10. В Америке и на островах водятся еще три особые разновидности этой птицы [урила]… — В Северной Америке, исключая тропические воды этого континента, обитают те же виды, что и на Камчатке (Берингов и краснолицый бакланы), но, кроме того, еще хохлатый Phalacrocorax auritus Brandt и баклан Брандта Phalacrocorax penicillatus Brandt. — Е. Л.

11. …на Камчатке… известна только четвертая [разновидность урилов]. — На Камчатке гнездятся два вида бакланов (‘урилов’). На о. Беринга Г.-В. Стеллер описал ныне вымершего крупного баклана, названного впоследствии Стеллеровым бакланом Ph. perspicillatus Pall. Там же Г.-В. Стеллер наблюдал ‘белого баклана’, которым могла быть красноногая олуша Sula sula L. Какую птицу Г.-В. Стеллер описывал как четвертый вид бакланов (наименьшего размера), пока установить не удалось. — В. Ш.

12. Старик — птица из семейства Чистиковые, Synthiboramphus antiquus (Gm.). — В. Ш.

Эта птица и сейчас называется так же: старик. Населяет закрепленные растительностью скалистые склоны на некоторых морских островах у юго-восточного побережья Камчатки и Командорские острова. На о. Старичков вблизи Авачинской бухты расположена их крупнейшая на Камчатке колония численностью от 5 до 6,5 тыс. — Е. Л.

13. Старики днем пребывают стаями на море, ночью же выходят на сушу… — В колониях старики действительно ведут ночной образ жизни: на рассвете они покидают сушу. Днем на острове остаются только насиживающие птицы, а остальные скапливаются на воде недалеко от гнездовий, порой образуя своеобразные живые плавучие острова. Возвращаются они в колонию в вечерних сумерках. — Е. Л.

14. …особый сорт их [стариков], пестрых, с белыми и черными перьями. — Возможно, Г.-В. Стеллер видел систематически близкого к старику длинноклювого пыжика Brachyramphus marmoratus (Gm.) (вариант русского названия — пестрый пыжик). — В. Ш.

15. Вблизи Курильских островов водится третий вид этих птиц [стариков]… у них клюв ярко-красного цвета, а на голове — по наклоненному вперед, к клюву, султану. — Скорее всего, Г. В. Стеллер имеет в виду большую конюгу Aethia cristella (Pall.), которая ныне гнездится от Чукотки до Сахалина, в том числе и на Камчатке. — В. Ш.

Именно у большой конюги на лбу мощный хохол из 14—30 загибающихся вперед перьев длиной до 50 мм. Она гнездится в центральной части Курильской гряды, на Командорских островах, на о. Верхотурова, а также на островах Пенжинского залива. На Курильских островах гнездится еще и малая конюга А. pygmaea (Gm.). И у нее на лбу есть длинный хохол из темных, загибающихся вперед полукольцом украшающих перьев, но он не такой мощный, как у большой конюги. А кроме того, малая конюга в брачном наряде обращает на себя внимание не столько пучком перьев, направленных вперед, сколько тем, что на голове у нее имеется несколько длинных пучков, направленных в разные стороны. Если бы Г.-В. Стеллер имел в виду малую конюгу, он бы, вероятно, указал на эту ее особенность. — Е. Л.

16. ‘Ару’ — по-казацки, ‘кара’ — по-ительменски — названия птицы, внешностью похожей на ворону. — Речь идет о кайре. На Камчатке гнездятся два вида кайр: толстоклювая кайра Uria lomvia (L.) и тонкоклювая кайра U. aalge (Pont.). Видимо, Г.-В. Стеллер их не разделял. — В. Ш.

17. Яйца ее [ару, кары] считаются исключительно вкусными и лучшими изо всех… — Кайры населяют оголенные скалистые обнажения, размещая кладки (из 1 яйца) на крошечных карнизах. Специальные биохимические исследования подтвердили хорошие вкусовые и питательные качества яиц кайры, и до начала 60-х г. XX в. в ряде районов России существовал их промысел. В настоящее время сбор яиц расценивается как браконьерство. — Е. Л.

18. Ипатка — Fratercula corniculata (Naum.), птица из семейства Чистиковые. — В. Ш.

Это одна из наиболее экзотически окрашенных птиц, населяющих Северную Пацифику. Обычна, но не многочисленна на Камчатке. Она присутствует на всех крупных птичьих базарах, но нигде не образует больших колоний. Гнезда устраивает на скалах под камнями. — Е. Л.

19. Она [ипатка]… мало отличается от гренландского морского попугая. .. — Имеется в виду действительно схожий с ипаткой тупик Fratercula arctica (L.). — В. Ш.

20. ‘Мичагатка’. — Мы уже упоминали, что название ‘мичагатка’ относится к топорику. — Е. Л.

21. …два длинных беловато-желтых пучка перьев… — Нельзя согласиться с Г.-В. Стеллером в том, что топорик во всем схож с ипаткой. Общим обликом и основными манерами поведения эти виды, безусловно, похожи, но у топорика темное брюшко (а не белое, как у ипатки), красный клюв (а не желтый) и на голове золотистые косицы, каких у ипатки совсем нет. — Е. Л.

22. ‘Каюр’, также: кайоур — тихоокеанский чистик Cepphus columba Pall. Слово ‘auriga’ означает ‘извозчик’ (лат.). — В. Ш.

Обычная гнездящаяся птица морских побережий Камчатки. Чистики населяют скалистые обнажения, устраивая гнезда в узких расщелинах и нишах. Потревоженные, они срываются со скал на воду и тут же издают громкий пронзительный свист, чем сразу привлекают к себе внимание. — Е. Л.

23. ‘Кайовер’… с ярко-красным клювом и ногами. — Тихоокеанский чистик (‘кайовер’) действительно имеет красные ноги, но клюв у него — черный, ротовая полость — красная. — В. Ш.

24. Крупные черные морские чайки… При распластанных крыльях они достигают в ширину 7 ¹/₂ фута… — Судя по приведенному размеру и ряду других признаков, встречающихся в рукописях Г.-В. Стеллера, речь идет не о чайках, а об альбатросах, ранее обычных и даже многочисленных, а ныне изредка встречающихся в районе Камчатки и всего Дальнего Востока: о белоспинном Diomedea albatrus Pall., темноспинном D. immutabilis Roth, и черноногом D. nigripes Aud. — В. Ш.

В данном случае речь идет о белоспинном альбатросе, который был описан П.-С. Палласом в 1769 г. именно по экземпляру с Камчатки. Он не гнездится на Камчатке, но на кочевках достигает северных широт — Охотского и Берингова морей. В те годы белоспинных альбатросов было много и увидеть их летом у берегов Камчатки не представляло труда. Но в начале XX в. этот вид был почти полностью истреблен. Теперь он занесен в Красную книгу Международного союза охраны природы как один из самых редких видов птиц планеты. В нынешнее время увидеть его у берегов Камчатки — большая редкость. Последний раз его достоверно отмечали в Кроноцком заливе в 1950-х гг. — Е. Л.

25. Эхеу. — В других местах комментируемого перевода ‘эхей’. По Крашенинникову (1994. Т. 1. С. 207) это трава Егей — то же самое, что ‘от казаков Тоншичь или мягкая трава’. Сырьем для изготовления ‘мягкой травы’ служили, очевидно, крупные осоки: осока вздутоносая (Carex rhynchophysa С. А. Меу.), осока скрытноплодная (Carex cryptocarpa С. А. Меу.) и др. — О. Ч.

26. …другая разновидность их [черных морских чаек]… беловато-серого цвета. — Черные морские чайки, о которых говорит Г.-В. Стеллер, — это молодые белоспинные альбатросы, а беловато-серая их разновидность — это взрослые особи. — Е. Л.

27. Один вид чаек называется у казаков разбойниками, так как эти птицы, отнимают добычу у всех прочих чаек. — Разбойниками чаще всего называют короткохвостого поморника Stercorarius parasiticus (L.). На Камчатке, кроме того, обычен меньшего размера длиннохвостый поморник S. longicaudus Vieil., который также может отнимать добычу у других птиц. — В. Ш.

Оба вида поморников гнездятся по всей Камчатке на заболоченных низинах и приморских тундрах. Поморников и сейчас еще в народе называют разбойниками. Особенность их поведения в том, что на морском побережье они часто добывают пищу клептопаразитизмом, преследуя в полете чаек, крачек, чистиковых и заставляя тех бросать добычу либо отрыгнуть пищевой комок. — Е. Л.

28. …ительмены утверждают, будто они [чайки] рождаются от камбалы. Эта чайка строит себе гнездо на суше и кладет два яйца, из одного будто бы выходит камбала, из другого — чайка. — Трудно идентифицировать столь фантастический объект. Заметим лишь, что на реках Камчатки гнездятся озерная чайка (Larus ridibundus L.), сизая (L. canus L.) местами тихоокеанская чайка (L. schistisagus Stejneger). A также крачки: речная (Sterna hirundo L.), полярная (S. paradisaea Pont.) и алеутская (S. aleutica Baird). Какому из этих видов ительмены приписывали столь сказочную особенность, сказать невозможно. — Е. Л.

29. …разновидность чайки… величиной с голубя. Эти птицы гнездятся на крутых приморских утесах и воркуют на манер горлицы… — Это многочисленная и широко распространенная на Камчатке моевка (Rissa tridactyla L.), семейство Чайковые (Laridae), отряд Ржанкообразные (Charadriiformes). Моевка — один из фоновых видов на многотысячных птичьих базарах. Самые крупные колонии известны на Командорских островах, на о. Верхотурова, о. Карагинском, на островах Пенжинского залива. На Командорских островах гнездится, кроме того, близкий ей вид — красноногая говорушка (Rissa brevirostris Bruch.). — Е. Л.

30. Мартышка. — ‘Мартышкой’ часто называют крачек, иногда — мелких чаек. В данном случае речь скорее всего идет об озерной чайке (Larus ridibundus L., семейство Laridae, отряд Charadriiformes), очень обычной и даже многочисленной на Камчатке. — Е. Л.

31. …вид чаек, называемый… Joh. de Kent… — Речь идет скорее всего о буревестниках (семейство Буревестниковые Procellariidae, отряд Трубконосые Procellariiformes). На Камчатке буревестники не гнездятся, но на кочевках некоторые из них достигают высоких широт. Самый многочисленный из буревестников на Камчатке — тонкоклювый буревестник (Puffinus tenuirostris Temminck). Держится он только на море, в наибольшем количестве у юго-восточного побережья полуострова и в районе Первого Курильского пролива: здесь порой возникают скопления до сотен, а то и тысяч особей. Изредка у берегов Камчатки встречается серый буревестник (Р. griseus Gm.). — Е. Л.

32. …разновидность маленьких черных чаек, похожих на ласточек… эти птицы… не подлетают настолько близко к суше, чтобы в них можно было стрелять. — Это не чайки. Речь идет о качурках (семейство Качурковые Hydrobatidae, отряд Трубконосые Procellariiformes). Их на Камчатке два вида: сизая качурка (Oceanodroma furcata Gm.), гнездящаяся на Командорских островах и на юго-восточном побережье полуострова, и северная качурка (О. leucorhoa Vieil.), которая обитает только на Командорах (в границах Камчатской области, разумеется, поскольку общее распространение — значительно более широкое). Качурки действительно редко бывают у берегов (только вблизи гнездовий) и держатся на море. — Е. Л.

33. Глупыш. — Fulmarus glacialis L. — не разновидность чаек. Он принадлежит отряду Трубконосые (Procellariiformes), семейству Буревестниковые (Procellariidae). — Е. Л.

34. …[птицы] по величине своей нисколько не уступают крупнейшему орлу или гусю. У них большой желтоватый согнутый клюв, большие, как у сов, глаза, а цвет их оперения темно-коричневый с белыми по всему туловищу пятнами. — Неясно, каких птиц видел Г.-В. Стеллер. П.-С. Паллас предполагал, что это большие поморники, сейчас выделяемые в отдельный вид — южно-полярный поморник Stercorarius maccormicki Saund. Возможно, это были молодые альбатросы, например, черноногие. — В. Ш.

Именно это описание, со слов Г.-В. Стеллера, привел в своей книге ‘Описание земли Камчатки’ и С. П. Крашенинников. Но ни Л. С. Берг, подготовивший комментарии к книге С. П. Крашенинникова, ни Л. А. Портенко, известный орнитолог, также принимавший участие в подготовке комментариев, не решились предположить, о каком виде птиц идет речь. В Северной Пацифике морскими птицами такого крупного размера могут быть только альбатросы. Но детали описания, на которые указывает Г.-В. Стеллер, не вполне соответствуют этим птицам. — Е. Л.

35. Обыкновенные чайки и мартышки… зимою… улетают с материка, возвращаясь только в конце мая. — Речь идет о сизой чайке Laras canus L. (по С. П. Крашенинникову она — ‘сивая’) и об озерной чайке L. ridibundus L. (семейство Laridae, отряд Charadriiformes). Зимовки их действительно расположены в районе Японских островов и южнее их. В результате массового мечения молодых озерных чаек в колонии в дельте Авачи установлено, например, что они проводят зиму на Хонсю. — Е. Л.

36. Птица, именуемая Pica marina gallorum — французской морской сорокой… — Раньше так называли кулика-сороку Haematopus ostralegus L. — В. Ш.

Шестнадцатая глава

О ВОДЯНЫХ ПТИЦАХ

1. Среди водяных птиц главное место занимают дикие лебеди, по всей Камчатке их водится великое множество. — На Камчатке гнездятся и зимуют лебеди-кликуны (Cygnus cygnus L.), семейство Anatidae, отряд Anseriformes. В настоящее время численность гнездящихся лебедей невелика и едва ли превышает полторы-две сотни пар на весь полуостров. В границах области больше всего их летом обитает на Парапольском доле (примерно одна тысяча особей). Несколько десятков тысяч лебедей пролетает вдоль Камчатки в периоды миграций.

Зимой на Камчатке собирается до 77,5 тыс. этих птиц. Это крупнейшая зимовка кликунов на таких сравнительно высоких широтах: нигде более кликуны в таком количестве не зимуют так далеко на севере. До 1950-х гг. на Камчатке официально была разрешена охота на лебедей. В настоящее время это особо охраняемый вид птиц. Кроме кликуна, в период весенней миграции на Камчатке бывает малый (или тундровый) лебедь (С. bewickii Yarrel). В бассейне р. Пенжины тундровый лебедь мигрирует регулярно. Судя по археологическим находкам, тундровый лебедь ранее более широко встречался на Камчатке, чем теперь. — Е. Л.

2. …они [лебеди] всегда ищут… корм вблизи теплых ключей. — Лебеди зимуют не только на водоемах, имеющих подток термальных вод, но и на многих обычных холодных водоемах, главное, чтобы на них оставались свободные ото льда участки (оз. Курильское, pp. Авача, Жупанова, Кроноцкая и многие др.). — Е. Л.

3. Главнейшую их [лебедей] пищу зимою составляют корни… носящие название лебяжьих. — Основу питания лебедей составляют водоросли. — Е. Л.

4. Лебяжий корень — калужница болотная — Caltha palustris L. (Комаров, 1929. T. 2. С. 113). — О. Ч.

5. Гуменник — Anser fabalis Lath., отряд Гусеобразные (Anseriformes) — обычен на пролете и единственный из гнездящихся гусей Камчатки. — Е. Л.

6. …гуменники… водятся в значительном количестве главным образом вблизи Нижнего, где они на множестве расположенных в окрестностях реки Камчатки озер находят обильную пищу, а также подходящие места для кладки яиц и выведения птенцов. — В период размножения гуменник обитает по западному побережью к северу от р. Голыгиной, а по восточной — на р. Ходутке и к северу от Уки. При этом на гнездовании всюду редок. Вероятно, гнездится он и в низовье р. Камчатки на водно-болотных угодьях с озерами, но этот район давно не имеет такого значения для популяции, как ранее. — Е. Л.

7. …их [гуменников] ловят… в таком большом количестве… — Ни промысла, ни заготовок гусей на р. Камчатке не производится. Несмотря на сокращение численности последние десятилетия гуменник остается традиционным и важным объектом любительской охоты на Камчатке, которая производится в период весенней миграции. — Е. Л.

8. …плоды, похожие на водяные орехи (чилим), называемые озерною сараною… — Что такое ‘озерная сарана’, уточнить не удалось. Чилим на Камчатке не растет. — О. Ч.

9. Казарки, или маленькие серые гуси… — Скорее всего, речь идет о белолобом гусе Ancer albifrons (Scop.) и (или) о пискульке — A. erythropus (L.). Оба вида в настоящее время бывают на Камчатке на пролете, в прошлом указывалось на единичные находки гнезд пискульки. — В. Ш.

Пискулька A. erythropus ныне очень редкий вид (занесен в Красную книгу России), ранее был весьма многочисленным на пролете. — Е. Л.

10. …особый вид странных гусей… Спина и брюхо их белого цвета, крылья — черного, и белого, темя и затылок — синеватого, голова ниже глаз — беловато-зеленоватого, глаза — черного и окружены желтоватым кольцом, около клюва… черные полоски. …Клюв красноватого цвета и снабжен горбом… Этот нарост… оголен, желтоватого цвета, и по его середине проходит… полоска, покрытая черными блестящими перьями. — Г.-В. Стеллер дает довольно точное описание брачного наряда самца гаги-гребенушки Somateria spectabilis (L.). — В. Ш.

Гага-гребенушка обычна у берегов Камчатки (главным образом у восточных) в зимние месяцы и в периоды сезонных миграций. Известен факт ее гнездования на Карагинском острове в конце прошлого века. Ныне эта гага бывает иногда летом на восточном побережье, но не гнездится. — Е. Л.

11. Морской вострохвост, также: аангич, утка-вострохвостка — морянка Clangula hyemalis (L.). — В. Ш.

12. Каменная утка. — Современное название — каменушка Histrionicus histrionicus (L.). — В. Ш.

Утка-каменушка очень обычна на Камчатке на гнездовании, на пролете и зимой. — Е. Л.

13. …главным образом самки прилетают с моря к истокам рек, кладут и высиживают там яйца и… осенью… улетают со своими птенцами на юго-запад. — Г.-В. Стеллер правильно описывает особенности биологии этого вида: места ее размножения действительно расположены в истоках рек в горной обстановке. Большую часть времени каменушки проводят на море. — Е. Л.

14. Селезень — кряква Anas plathyrhynchos L., селезнем в настоящее время называют самцов кряквы. — В. Ш.

Обычная на Камчатке утка в течение всего года. Держится главным образом на внутренних водоемах. На море бывает нечасто. — Е. Л.

15. В ту пору, когда гуси, утки, лебеди и прочие водяные птицы меняют свое оперение и не могут летать, их… сгоняют при помощи собак в одну кучу и убивают дубинками. — Речь идет об отлове линных гусеобразных, поскольку во время линьки (смены оперения) многие из них временно теряют летные качества или вообще не способны летать и становятся легкой добычей. Местное население издавна занималось промыслом линных гусеобразных на озерах в нижней части бассейна р. Камчатки, где в прошлом размещались самые крупные линники полуострова. — Е. Л.

16. …птичьи яйца… собираемые весною близ озер и на… речных островках… — На озерах и речных островках местное население собирало яйца главным образом чайковых птиц (речной крачки, озерной и сизой чаек). Основной же промысел они вели на морском побережье, где на скалах и островах собирали яйца моевки, тихоокеанской чайки, кайр, бакланов и других морских колониальных птиц. — Е. Л.

17. См. коммент. 14. — В. Ш.

18. Крохаль. — На Камчатке в настоящее время гнездятся большой крохаль Mergus merganser L., длинноносый крохаль M. serrator L. и луток M. albellus L. — В. Ш.

19. Гоголь. — Обыкновенный гоголь Bucephala clangula (L.). — В. Ш.

Очень обычный на Камчатке весь год. В последнее время на полуострове регулярно зимует еще малый (американский) гоголь В. albeola L. — Е. Л.

20. Чернеть. — На Камчатке гнездятся два вида чернетей: морская Aythya marila (L.) и хохлатая A. fuligula (L.). Чернетей и ряд близких видов объединяют в группу нырковых уток, или нырков. — В. Ш.

Оба вида очень похожи по окраске, размерам и облику. Поскольку морская чернеть более многочисленна, Г.-В. Стеллер, скорее всего, имеет в виду именно ее. — Е. Л.

21. См. коммент. 11. — В. Ш.

22. Неизвестная утка, ‘саальгуч’. — У С. П. Крашенинникова — ‘соалукычи’ — ительменское название лутка. В оперении самца преобладает белый цвет. Об этом же говорит Г.-В. Стеллер, описывая эту неизвестную ему птицу: ‘ignota Candida anas’, то есть ‘неизвестная белая утка’. — В. Ш.

23. ‘Соксун’, ‘чешет’, Platyrrhynchos. — широконоска Anas clypeata L. — В. Ш.

Интересно, что С. П. Крашенинников употребляет для этой утки другое название: ‘плутонос’ — более, на мой взгляд, понятное и соответствующее особенности этого вида — его необычайно широкому клюву. — Е. Л.

24. Чирок — чирок-свистунок Anas crecca L. (для него П.-С. Паллас приводит камчатское название ‘пешукун’), одна из массовых гнездящихся птиц Камчатки, и, возможно, более редкий чирок-трескунок A. querquedula L. В. Ш.

25. Свесь — свиязь Anas penelope L., обычный гнездящийся вид на Камчатке. — В. Ш.

26. Вострохвост — шилохвость Anas acuta L., обычный гнездящийся вид Камчатки. — В. Ш.

27. Турпан… Anas niger Mascherelli. — Трудно сказать: имеет ли в виду Г.-В. Стеллер именно турпана (на Камчатке обитает горбоносый турпан Melanitta deglandi (Bon.), поскольку столь же обычна на Камчатке и американская синьга M. americana Sw. Внешне эти утки похожи, но у самца синьги оперение совершенно черное, а у турпана — с белыми ‘зеркальцами’ на крыльях (не считая других деталей). Оба вида гнездятся по всему полуострову, обычны на пролете и зимуют на море. В названии этой утки Г.-В. Стеллер сочетает русское слово ‘турпан’, употребляемое именно для горбоносого турпана, и латинское слово ‘niger’, употребляемое в современных названиях именно для синьги. — Е. Л.

28. …Pica marina gallorum. — Раньше так называли кулика-сороку Haematopus ostralegus L. — В. Ш.

29. Тугуйк. — По указанию П.-С. Далласа, ‘тугуйк’ — местное название большого кроншнепа, на Камчатке гнездится похожий на него дальневосточный кроншнеп Numenius madagascariensis (L.). — В. III.

30. См. коммент. 29. — Е. Л.

31. Кайовер, или каюр, также: aurigа, кайоур — тихоокеанский чистик Cepphus columba Pall. Слово ‘auriga’ означает ‘извозчик’ (лат.). — В. Ш.

32. См. коммент. 5. — Е. Л.

33. См. коммент. 9. — Е. Л.

34. ‘Кахтаеато’, Grus (журавль)… (от издаваемого им звука ‘ках’ и слова ‘тавато’ (‘вонючка’), к которому он и по внешности своей подходит). — Скорее всего, речь идет о канадском журавле Grus canadensis (L.), гнездящемся на севере Камчатки и встречающемся на пролете и кочевках в других местах полуострова. Его окраска летом приобретает рыже-желтоватые тона от окислов железа, отсюда, может быть, название ‘тавато’, о котором говорит Г.-В. Стеллер. — В. Ш.

Информация о журавле заслуживает особого внимания, поскольку в настоящее время канадский журавль, обитающий в континентальных районах области, на самом полуострове бывает редко, только в период пролета, поскольку миграционные пути этого вида лежат вне Камчатки. Если ительмены хорошо знали журавля и имели для него название, то, вероятно, в те времена журавль был более распространен на Камчатке, чем ныне. В качестве залетных в настоящее время на Камчатке известны японский журавль G. japonensis Miller, стерх G. leucogeranus Pall. и красавка Anthropoides virgo L. Co слов Г.-В. Стеллера С. П. Крашенинников пишет, что около р. Козыревской ‘стерховое гнездо примечено’, но никому этих птиц там видеть не приходилось. Едва ли это соответствует действительности. Гнездование стерха на Камчатке невероятно. — Е. Л.

35. ‘Асоаи’, разновидность крупных морских гагар (Colymbis) — вероятно, чернозобая гагара Gavia arctica (L.), гнездящаяся ныне птица Камчатки. — В. Ш.

36. ‘Оакч’… разновидность крупных гагар. — Краснозобая гагара Gavia stellata (Pont.), она более обычна на Камчатке, чем чернозобая. — В. Ш.

37. ‘Миткирилль’ — маленькая… морская птичка… — Возможно, Г.-В. Стеллеру рассказывали о конюге-крошке Aethia pusilla (Pall.), описанной позднее П.-С. Палласом.— В. Ш.

Это самая мелкая из чистиковых птиц (длина тела 16 см). В Камчатской области гнездится главным образом на Командорских островах и о. Верхотурова. Осенью обычна миграция вдоль восточного побережья. — Е. Л.

Семнадцатая глава

О СУХОПУТНЫХ ПТИЦАХ

1. Глухарь. — На Камчатке обитает каменный глухарь, представленный, кроме того, эндемичным, самым светлым в ареале этого вида подвидом Tetrao parvirostris kamtschaticus Kittlitz (отряд Курообразные Galliformes, семейство Тетеревиные Tetraonidae). — Е. Л.

2. …тетерева всюду водятся на Камчатке… — Г.-В. Стеллер (как и С. П. Крашенинников) указывал на встречи тетеревов на Камчатке, что не подтверждалось и позже другими исследователями, поэтому комментаторы труда С. П. Крашенинникова ‘Описание земли Камчатки’ (Л. С. Берг, П. А. Портенко) посчитали это ошибкой, полагая, что первые камчатские натуралисты приняли за тетерева самку каменного глухаря. Однако в отношении северо-восточной границы распространения тетерева Lyrurus tetrix (L.) в России существуют весьма противоречивые сведения: от бассейна Май и Юдомы и побережья Охотского моря (Удский залив) до Омолона. Учитывая постоянно колеблющиеся в значительных пределах границы распространения тетерева, факт его обнаружения на Камчатке 250 лет назад не представляется невероятным. — В. Ш.

Тетеревов (L. tetrix L.) на Камчатке нет, а в 1974—1981 гг. здесь была предпринята попытка их акклиматизации: выпущено 293 особи, в основном в Мильковском районе и 95 — в Елизовском. Большинство птиц (278 особей) отловлено в Омской и Восточно-Казахстанской областях, 15 — в Архангельской области (Останин, 1979, Герасимов, 1982). Однако до сих пор нет достоверных сведений о гнездовании тетеревов. — Е. Л.

3. …глухари… нигде не встречаются столь часто, сколь около Верхнего и Нижнего острогов… — Каменный глухарь — таежник по происхождению, его ареал лежит главным образом в Восточной Сибири. Неудивительно поэтому, что наибольшей численности на Камчатке он достигает именно в бассейне р. Камчатки, в границах хвойных лесов. — Е. Л.

4. Серые куропатки встречаются только близ Верхнего острога, да и то редко. — Серая куропатка Perdix perdix (L.) на Камчатке позднее никем не отмечалась. — В. Ш.

Настоящих серых куропаток P. perdix (L.) на Камчатке нет. В данном случае Г.-В. Стеллер, возможно, имеет в виду обычных по всей Камчатке белых (Lagopus lagopus L.) и тундряных (Lagopus mutus (Mon.)) куропаток, но в летнем наряде, когда они действительно серые, а не белые. — Е. Л.

5. Белых или болотных куропаток можно… найти… в ивовых и ольховых лесах. — На Камчатке гнездятся белая куропатка Lagopus lagopus (L.) и похожая на нее тундряная L. mutus (Mon.). — В. Ш.

Белая куропатка населяет субальпийскую зону в горах, ниже, в лесах, на гнездовании ее нет, но вполне обычна в приморских кустарниковых (ягодниковых) тундрах. С выпадением снега, сбиваясь в стаи, белые куропатки концентрируются в пойменных ольховых и ивовых лесах вдоль рек. Тундряная куропатка — обитатель высокогорных тундр. Зимой она спускается в субальпику и верхнюю зону леса. — Е. Л.

6. На американских островах они [куропатки] наполовину крупнее, чем на Камчатке. — Это утверждение не соответствует более поздним данным. Размеры подвидов колеблются, но не в таких пределах. — В. Ш.

7. Рябчики хотя и встречаются, но в незначительном количестве… — Рябчика Tetrastes bonasia (L.) на Камчатке не отмечали последующие исследователи. Ныне восточная граница его распространения приближается к Магадану, доходит до р. Омолон. — В. Ш.

Рябчиков на Камчатке нет, и в 1975 г. на р. Кирганик была выпущена партия из 8 рябчиков, отловленных в Архангельской области (Герасимов, 1982). Сведений об их судьбе нет. — Е. Л.

8. Морской орел (Haliaetus) — вероятно, все же это орлан-белохвост Haliaeetus albicilla (L.), хотя П.-С. Паллас считал, что ‘морской орел Стеллера’ — это белоплечий орлан (см. коммент. 9). — В. Ш.

9. Снежный орел (Naevia) — по нашему мнению, это белоплечий орлан H. pelagicus (Pall.). ‘Naevia’ — ‘покрытый пятнами’ (лат.), но, возможно, здесь описка, и должно быть — ‘Niveus’ — ‘снежный, белоснежный’ (лат.). — В. Ш.

10. …вид неизвестных и очень красивых орлов… — Это, по-видимому, белоголовый орлан Haliaeetus leucocephalus (L.), изредка до сих пор залетающий на Командоры. — В. Ш.

Его основной ареал лежит в Северной Америке и на Алеутских островах. До 1882—1884 гг. гнезда были известны на о. Беринга, потом их не стало. На п-ве Камчатка известны неоднократные залеты и летом, и зимой, но особенно часто информация о появлении белоголовых орланов стала появляться в последние годы (примерно с 1994 г.) из бассейна р. Камчатки. — Е. Л.

11. На Курильских островах не встретишь ни одной юрты, которая не содержала бы живых орлов, жители… продают их перья… — Возможно, речь идет о камчатском подвиде беркута Aquila chrysaetos kamtschatica Sev. — В. Ш.

Передержка хищных птиц (когда птенцов забирают из гнезд в целях их содержания в неволе и последующего сбора линных перьев) была очень популярна на юге Камчатки и на Курильских островах. В этих целях, вероятно, использовались все виды крупных хищных птиц, живущих на Камчатке. Местные жители торговали порой не самими перьями, но живыми птицами. — Е. Л.

12. …особый вид белых ястребов… — Для Камчатки характерен подвид ястреба-тетеревятника Accipiter gentilis albidus Menz. с большим процентом белых морф (до 50 % в популяциях). — В. Ш.

Белый тетеревятник распространен в лесах по всей Камчатке, особенно в северной ее части. Ныне он имеет высокую коммерческую ценность у любителей ловчих птиц. В результате на Камчатских белых тетеревятников обрушился мощный пресс браконьерства, который привел к существенному сокращению их численности. — Е. Л.

13. Ворон. — На Камчатке гнездится в настоящее время особый подвид ворона Corvus corax kamtschaticus Dyb. — В. Ш.

14. Ворона. — Для Камчатки характерна черная ворона Corvus corone orientalis Ever. — В. Ш.

15. Сорока. — Как и ряд других птиц, сорока представлена на Камчатке подвидом Ріса ріса karntschatica St. — В. III.

16. …эти птицы [вороны, вороны, и сороки] уже не встречаются дальше 58® широты из-за сильного холода… — Это не совсем так: ворон гнездится на севере до самых высоких широт (Чукотка, остров Врангеля), поскольку всеядность и способность устраивать гнезда на скалах (на морском побережье и в горах) не ограничивают его распространение, черная ворона и сорока гнездятся на север от Камчатки до бассейна Анадыря, а еще севернее — нет деревьев и высоких кустарников, на которых эти птицы могли бы устроить свои гнезда. — Е. Л.

17. Жаворонок. — На Камчатке обитает подвид полевого жаворонка Alauda arvensis pekinensis Sw. — В. Ш.

Весной жаворонок прилетает на Камчатку в середине апреля, раньше многих других птиц. — Е. Л.

18. Между живущими на Камчатке сухопутными птицами и их сибирскими и европейскими сородичами не замечается никакого различия… — не совсем так. Для многих камчатских птиц (каменный глухарь, дятлы и ряд воробьиных птиц, а всего — примерно около 30 % обитателей лесов) характерен подвидовой эндемизм. Большинство камчатских эндемиков отличается редукцией темных пигментов в оперении (то есть их окраска заметно светлее, чем у континентальных популяций), а нередко — и более крупными размерами, и более насыщенными яркими цветами. — Е. Л.

19. Ласточка. — На Камчатке гнездятся три вида ласточек: деревенская Hirundo rustica L., береговая Riparia гірагіа (L.) и воронок Delichon urbica (L.), — a также белопоясничный стриж Apus pacificus (Lath.), которого раньше сближали с ласточками (p. Hirundo). — В. Ш.

20. Кедровка. — Nicifraga caryocatactes (L.). Выделение особого камчатского подвида кедровки остается спорным. — В. Ш.

Кедровка очень обычна в таежных хвойных лесах в бассейне р. Камчатки и в каменноберезняках с подлеском из кедрового стланика. Бывают годы, когда численность кедровок настолько высока, что их можно увидеть буквально всюду, даже в населенных пунктах. — Е. Л.

21. Трясогузка. — В настоящее время на Камчатке наиболее обычна камчатская трясогузка Motacilla lugens Gl., гнездятся также желтая М. flava L., горная M. cinerea Tun. и белая M. alba L. — В. Ш.

Здесь имеется в виду камчатская трясогузка M. lugens Gl. (Motacillidae, Passeriformes), появление которой всегда связывается в народе с приходом весны, тепла. — Е. Л.

22. … она [ласточка] улетает рано, уже в августе, а прилетает только в середине июля. — Береговая ласточка (Riparia riparia L.) действительно покидает Камчатку в течение августа, но весной прилетает в конце мая — начале июня, а не в июле (даты установлены для юго-восточного побережья полуострова). Для деревенской ласточки (Hirundo rustica L.) известны случаи задержки осенью до ноября (в Елизово), но обычно она улетает в течение августа — начале сентября, а весной прилетает в июне. — Е. Л.

23. …она [трясогузка] улетает с Камчатки поздно, в октябре, и возвращается рано, в мае. — Камчатская трясогузка (Motacilla lugens Gl.) прилетает весной на юго-восточное побережье 9—18 апреля, в среднем за 11 лет — 14 апреля, а в район пос. Ключи несколько позднее: 19—30, в среднем за 10 лет — 23 апреля (Лобков, 1986). В мае она появляется в континентальных районах области. Осенью камчатские трясогузки покидают Камчатку действительно в течение октября, и лишь отдельные особи порой задерживаются до декабря. — Е. Л.

24. ‘История камчатских птиц’. — Большие фрагменты рукописи Г.-В. Стеллера о камчатских птицах хранятся в Санкт-Петербургском отделении Архива Российской Академии наук. Материалы этой и других рукописей Г.-В. Стеллера по распоряжению Академического собрания должен был использовать С. П. Крашенинников в дополнение к своим данным о птицах Камчатки при подготовке к изданию ‘Описания земли Камчатки’. Как правило, в своей книге С. П. Крашенинников указывает, какие факты взяты у Г.-В. Стеллера. Критические высказывания о материалах Г.-В. Стеллера С. П. Крашенинникову были запрещены. Степан Петрович подготовил к публикации и издал статью Г.-В. Стеллера о гнездах и яйцах птиц, содержащую много сведений о птицах Камчатки. Рукописи Г.-В. Стеллера активно использовал П.-С. Паллас в своей книге Zoographia Rosso-Asiatica (1811. T. 1, 2). Но еще множество рукописных орнитологических материалов Г.-В. Стеллера ждет своих переводчиков и издателей. — В. Ш.

В Архиве Российской Академии наук (Санкт-Петербург) хранятся три рукописи Г.-В. Стеллера на латинском языке объемом 16, 18 и 50 листов, среди которых, по-видимому, и ‘История камчатских птиц’. Рукописи без заглавий, две из них — с подписью автора. Наибольшая по объему рукопись не закончена. В них упоминается примерно 70 видов птиц. В содержании особое внимание уделяется внешнему описанию птиц и значению их в жизни ительменов. На полях рукописей часто встречаются краткие замечания или отдельные латинские названия птиц, сделанные, видимо, рукой П.-С. Далласа. — Е. Л.

Восемнадцатая глава

О КАМЧАТСКИХ НАСЕКОМЫХ И ОБ ОТНОСЯЩИХСЯ К НИМ ТВАРЯХ

1. Если бы обильная сырость, частые дожди… не препятствовали размножению насекомых… — Имеются в виду синантропные мухи и кровососы. В целом фауна насекомых на Камчатке в полной мере не изучена, общий список по литературным данным составляет около 2 000 видов (Картотека Кроноцкого заповедника). — Л. Л.

2. Мясных мух… разводится такое количество… — Всего синантропных мух на Камчатке известно около 30 видов, но наиболее вредоносны из них мухи из семейства Calliphoridae — синие и зеленые мясные мухи (8 видов) и из семейства Sarcohagidae — серые мясные мухи (3 вида). В опытах на рыбную приманку за 2 часа слеталось 200 мух трех видов из семейства Calliphoridae. Одна самка синей мясной мухи может отложить свыше 1 000 яиц, цикл развития завершается за 8—40 дней в зависимости от температуры и влажности (Сычевская В. И., 1974) — Л. Л.

3. …мошки, мокрецы и комары… — На Камчатке известно: 23 вида кровососущих комаров, из них 4 вида наиболее активных кровососов, личинки их развиваются в слаботекучих или стоячих водоемах, 9 видов мокрецов, наиболее массовый из них Culicoides pulicaris L. — мокрец жгучий, личинки живут в стоячих водоемах, 14 видов мошек — факультативные кровососы, активность их кровососания ниже при оптимальных условиях питания личинок, которые развиваются в чистых текучих водоемах и являются одним из основных кормов для молоди лососевых, 20 видов слепней, 2 вида оводов — носоглоточный и подкожный (Маслов А. В., 1960) — Л. Л.

4. …до последнего времени на всей Камчатке этих насекомых [клопов] не было вовсе… — Клопов на Камчатке 110 видов — это преимущественно растительные или хищные насекомые (Кержнер И. М., 1987). Здесь имеется в виду постельный клоп, который в отсутствие человека может также паразитировать на курах, кошках, собаках и других домашних животных, а также на летучих мышах и мелких грызунах. При низких температурах клопы могут голодать до года и более в разнообразных укрытиях, в том числе и во мху. — Л. Л.

5. Бабочки… встречаются здесь в очень незначительном количестве, причем их… три вида… — Крупных бабочек (Macrolepidoptera) на Камчатке свыше 400 видов, в том числе дневных — 39 видов (Седых К. Ф., 1979). Наиболее часто в поле зрения встречаются крапивница, белянка-брюквенница, махаон, в долине р. Камчатки: ванесса черно-желтая, сенница, разнообразные голубянки, перламутровки, чернушки. — Л. Л.

6. …они [бабочки] прилетали на наше судно, находившееся… 4 миль от суши. — Бабочек, способных на длительные перелеты и миграции, известно около 200 видов, в том числе и живущие на Камчатке парусник, махаон, бражник подмаренниковый, репейница, брюквенница, адмирал индийский и др. Известны случаи прилета брюквенницы на судно, находившееся в 8 милях от берегов Камчатки. — Л. Л.

7. Пауков здесь не много… Женщины едят пауков перед половым актом, в период беременности и незадолго до родов с целью облегчить и ускорить последние. — Фауна пауков на Камчатке специально не изучалась, в Кроноцком заповеднике зарегистрировано 50 видов пауков. Описанный обычай не дошел до наших дней. — Л. Л.

8. См. коммент. 7. — Л. Л.

9. Действительно, лягушки, жабы и змеи на Камчатке не водятся. Ящериц тоже нет. Стеллер называет ящерицей сибирского углозуба, или четырехпалого тритона из рода хвостатых земноводных, из семейства саламандр. — А. О.

10. …всюду во множестве попадаются ящерицы. — Эта ‘ящерица’ — сибирский углозуб (Hynobius keiserlingi Dyb. 1870), единственный представитель земноводных на Камчатке. Взрослые углозубы ведут сумеречный образ жизни, скрываясь днем под камнями, в гниющих стволах, в трещинах и т. п. Холодостойки, известны случаи нахождения углозубов в линзах льда вечной мерзлоты, после оттаивания они оживали! Спиральные слизистые икряные мешки, встречающиеся в стоячих водоемах ранней весной, — это яйцекладки углозубов (Банников А. Г., 1977). — Л. Л.

11. Блохи и вши очень досаждают ительменам… — Блохи паразитируют на млекопитающих и птицах. На Камчатке фауна блох изучена слабо. Блоха человеческая (Pulex irritans L.), о которой здесь идет речь, может питаться также на собаке, кошке и других домашних и диких животных. Могут нападать на человека и блохи кошек, собак и других синантропных видов. Блохи опасны как переносчики возбудителей заболеваний человека и животных, таких, как чума (не зарегистрирована на Дальнем Востоке), псевдотуберкулез, эндемический сыпной тиф и др. Вши паразитируют на разных отрядах млекопитающих, это строго специфические виды, однако известно их питание и даже развитие на случайном хозяине. Вши являются хранителями и переносчиками возбудителей ряда заболеваний человека и животных, например, возвратного и сыпного тифа, свиной чумы, сальмонеллеза и др. На человеке паразитируют головная вошь (Pediculus humanus capitus De Geer), платяная вошь (Р. humanus humanus L.) и лобковая вошь (Phthirus pubis L.) (по кн.: Насекомые и клещи… 1987). — Л. Л.

12. …насекомое, похожее на вошь, которое проникает через поры в человеческое тело… отчего люди… чувствуют страшную боль. — Предположительно, здесь имеются в виду иксодовые клещи, из которых на Камчатке зарегистрировано 2 вида (Колонин Г. В., 1981): Ixodes angustus Neum, — гнездово-норовый паразит на мышевидных грызунах, Ixodes persulcatus Seh. — таежный клещ — пастбищный паразит, взрослые клещи размером 2—5 мм нападают на крупных и средних млекопитающих, личинки и нимфы — на мелких и средних млекопитающих и птиц. Очень агрессивен к человеку, хранитель и переносчик вирусного клещевого энцефалита. В настоящее время ввиду немногочисленности клещей на Камчатке зараженность их вирусом не исследуется, заболеваний человека вирусом клещевого энцефалита не зарегистрировано, информацией по тому времени мы не располагаем. Чесоточные клещи (Sarcoptes) зарегистрированы на Камчатке в том числе и на человеке, но размер их до 0,5 мм и невооруженным глазом не видны. — Л. Л,

13. Aisines marinae — гонкения (морянка) бутерлаковидная — Honckenya peploides (L.) Ehrh. — О. Ч.

Девятнадцатая глава

О РУССКИХ И ОБ ИТЕЛЬМЕНСКИХ ОСТРОГАХ И ЖИЛИЩАХ НА КАМЧАТКЕ

1. В долине р. Камчатки от г. Ключи до р. Ажабачьей и оз. Ажабачьего включительно расположены 129 разновременных археологических памятников. Часть из них была обнаружена Н. Н. Диковым в 1961—1962 гг. (Диков, 1977). 69 памятников имеют хорошо выраженные фортификационные сооружения — вал, ров и оборонительные ямы. Некоторые поселения были укреплены двумя валами, двумя или тремя рвами. С внешней стороны рвов выкапывались многочисленные оборонительные ямы поперечным размером 2,5 — 3 м и глубиной более 2 м. Возможно, ямы маскировались, превращаясь в западню для нападавших. Жилищные и вспомогательные западины, защищенные валами, рвами и оборонительными ямами, как правило, соединены между собой системой траншей шириной до 1 м с промежуточными камерами размером до 1,5 х 1,5 м. Отрезки траншей между промежуточными камерами преимущественно короткие и зигзагообразные. Промежуточные камеры обеспечивали, по-видимому, двустороннее движение людей, а извилистая форма траншей, возможно, позволяла эффективней защищаться отступающим. Жилищные западины одно- или двухкамерные всегда большого размера: от 8 х 8 м до 15 х 15 м, глубиной 2 — 2,5 м, расположены в средней части защищенной площадки, соединены с вспомогательными (?) западинами размером от 3 х 3 м до 6 х 6 м траншеями с промежуточными камерами. Последние часто имели проходы сквозь вал в ров или на склон террасы. Все траншеи и промежуточные камеры, по-видимому, имели перекрытие. Искусственные укрепления, как правило, дополнялись естественными формами рельефа, усиливавшими оборону. Преимущественно это крутые склоны с болотом или водоемом у их подошвы. Сооруженные на бровках склонов или усиленные рвом валы с частоколом были препятствием почти непреодолимым. Высота внешней стенки вала со дна рва достигала иногда 5 м. Но система обороны включала не только фортификационные сооружения, но и оружие, приемы владения им в разных условиях, нательную защиту, тактику оборонительных действий. Это была, несомненно, достаточно хорошо отработанная система. Однако сама по себе она не существовала бы, если бы не было столь же отработанной тактики нападения на крепости. Все это указывает на высокий уровень военной организации ительменов, соответствующей общественным отношениям, вступившим в начальную фазу военной демократии с присущим ей патриархальным рабством. — А. П.

2. …в изобилии есть… ели простые и белые… — На Камчатке произрастает только один вид ели — ель аянская — Picea ajanensis. — О. Ч.

3. Пыжики — шкурки двух-трехдневных оленят, из которых шили, главным образом, шапки. Камус — меховые части с ног оленя, очень прочные, из которых шили торбаса — сапоги, шапки и рукавицы — варежки. ‘Кантух’ — по созвучию похоже на ‘кунтуш’ — род мужской одежды, кафтан (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т. 2. С. 218). Недрость — сильно искаженное слово, идентифицировать его не удалось. По всей вероятности, ‘кантух’ — тоже какое-то искажение. — А. О.

4. …доставляют лес… 300—500 верст от берегов… — В действительности от истоков р. Быстрой (Большой) до ее устья около 270 км. — А. О.

5. В данном случае лабаз — это своего рода склад, хранилище. Охотничий лабаз устраивался (да и теперь еще устраивается) на деревьях или столбах таким образом, что хранившиеся в нем продукты и иное имущество становились недоступными для медведей. — А. О.

Двадцатая глава

ОБ ИТЕЛЬМЕНСКИХ ОСТРОГАХ

1. Археологические памятники древнеительменской культуры расположены, как правило, по берегам рек. Многие из них расположены на берегу озер, бухт, лиманов и лагун в устьях ручьев. В восточной вулканической зоне, где хребты подходят близко к берегу моря, древнеительменские зимники и летники расположены в устьях рек или ручьев на морском берегу или по берегам бухт и лиманов. Реже зимники здесь отмечены в нижнем течении рек. И на Западной Камчатке, и на Восточной, где между хребтами и морским побережьем простираются широкие равнины, зимние поселения ительменов расположены не только в устьях рек, но и выше по их течению на расстоянии от нескольких до 100 и более километров от устья до предгорий Срединного хребта. Возраст этих памятников от II—I тыс. до н. э. до второй половины II тыс. н. э. — А. П.

2. В настоящее время название поселения атнэм. Интересно отметить, что северные ительмены под указанным термином подразумевают и ‘дом’, и ‘поселение, поселок, село’. Это еще раз подтверждает то, что некогда жители одного дома (скорее всего, полуземлянки) составляли единый коллектив (род, большая семья). Переезд мужа в дом родителей жены говорит о матрилокальности брака. — Н. С.

3. Исследуя древние культуры Камчатки, H. H. Диков пришел к выводу, что земляночная строительная традиция, которую в XVIII в. еще застали С. П. Крашенинников и Г.-В. Стеллер, имеет большую древность. Относительно неглубокие полуземлянки Н. Н. Диковым были обнаружены в VI слое ушковских верхнепалеолитических стоянок, имеющих возраст 11—10 тыс. лет (Диков, 1979. С. 54-55). — А. П.

4. По археологическим данным наиболее древние следы ительменских летников датируются на восточном и юго-восточном побережье Камчатки, включая п-ов Лопатка, II—I тыс. до н. э. На северо-западном и северовосточном побережьях полуострова они относятся к I тыс. н. э. — А. П.

5. Временные летние поселения — ‘лэъмстнэм’ на местах промыслов и заготовки впрок рыбы бытовали до 40—50-х гг. XX в. (до сселения ительменов в укрупненные поселки). — Н. С.

6. Некоторые древнеительменские стоянки насчитывают около 100 прямоугольных западин — следов полуподземных жилищ, например, в устье р. Три Сестры на юго-восточном побережье Камчатки, в долине р. Морошечной, в устье р. Ковран и т. д. Иногда западины наложены друг на друга или имеют разную глубину. Эти внешние признаки указывают на разный возраст жилищ. С большей вероятностью можно говорить о том, что из многочисленных жилищных западин одновременно существовала только та их часть, которая вмещала население количественно адекватное демографической емкости ландшафта. Данных, позволяющих дифференцировать по возрасту многочисленные жилищные западины, расположенные на одной террасе, нет. Следовательно, выводы Г.-В. Стеллера о многочисленности ительменов не могут быть обоснованы его наблюдениями ‘развалин острогов’. Сведения о численности ительменов в конце XVII—XVIII вв. приведены И. И. Огрызко (1973), И. С. Вдовиным (История и культура ительменов. 1990. С. 14), однако эти данные, по нашему мнению, приблизительны. — А. П.

Двадцать первая глава

О ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ПРИСОЕДИНЕНИИ КАМЧАТКИ

1. …бараньего, или мусимонового сала… — Снежные бараны, или толстороги, широко распространенные в горах Камчатки. — А. О.

Двадцать вторая глава

О СОСТОЯНИИ СТРАНЫ КАМЧАТКИ ДО ПРИСОЕДИНЕНИЯ

1. О конструкции луков предков ительменов можно судить по материалам раскопок культурных слоев I тыс. н. э. Уже в то время существовали два типа луков: первый — простой, из цельного куска дерева, видимо, березы с вырезами на концах для крепления тетивы, второй — усиленный лук. Его основа, вероятно, была подобна простому луку, но усиливалась концевыми парными накладками из рога оленя с вырезами для крепления тетивы и срединными боковыми и плечевыми фронтальными накладками из кости или рога оленя. Для придания луку упругости его обклеивали берестой или обматывали сухожилиями. О стрелах этого же времени достаточно полное представление складывается по многочисленным фрагментам и одной целой стреле. Длина целой стрелы 567 мм, диаметр в средней части 9 мм, в нижней — 3—4 мм. На нижнем торце вырезан желобок для тетивы, на верхнем — тупой, близкий к цилиндрической форме, наконечник размером 15 х 52 мм. Верхние концы древков стрел уплощены двусторонними симметричными срезами для соединения с вильчатым основанием рогового наконечника. Соединение наконечника с древком обматывалось, по-видимому, сухожильными нитями. Нижние концы стрел заужены на конус. По сравнению со средней частью они тоньше почти в два раза. Конец древка с желобком для тетивы на торце всегда расширен. Иногда расширенный нижний конец имеет узкий круговой или короткие с двух сторон вырезы для крепления оперения или предохранения от случайного соскакивания стрелы. Наконечники стрел изготавливались из кости, рога и камня. Костяные и роговые наконечники крепились к древку и оснащались каменными вкладышами. Для изготовления каменных наконечников древние мастера использовали халцедон, кремень, яшму и другие горные породы, относящиеся к минералогической группе кварца, а также породы вулканического происхождения, прежде всего обсидиан и базальт. — А. Н.

Двадцать третья глава

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ИТЕЛЬМЕНОВ

1. В настоящее время нымыльо, нымылане — самоназвание оседлых коряков. — Н. С.

2. Это эскимосы. — Н. С.

3. Самоназвание итэнмэн — местный житель — сохранилось и в настоящее время у ительменов (это в прошлом названная Г. В. Стеллером ‘западная группа’). — Н. С.

4. В современном ительменском языке ит’э, ит’энан — означает ‘давно’, ‘давний’, ‘прежний’. — Н. С.

5. …та мягкая трава… — эхей, у С. П. Крашенинникова это трава Егей (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 207). — О. Ч.

6. Широкое применение в быту изделий из травы, вплоть до одежды (дождевики) отличает ительменов от соседей-коряков, чукчей (Крашенинников С. П. Описание… С. 38—385). — Н. С.

7. В результате этнографо-лингвистического исследования И. С. Вдовин пришел к обоснованному выводу об иных генетических истоках этнической истории ительменов, нежели истоки коряков и чукчей. Вместе с тем, значительные элементы общности в настоящее время с коряками и чукчами как в языке, так и в культуре — есть следствие контактов исторического порядка. Материалы по языку и культуре ительменов дают основание считать их особой народностью, генетически не связанной с так называемыми северовосточными палеоазиатами (чукчи и коряки) (Вдовин, 1970. С. 38). Выводы И. С. Вдовина подтверждаются археологическими данными. H. H. Диков считает, что ушковская мезолитическая или ранненеолитическая культура слоя IV, датируемая IV—III тыс. до н. э., принадлежала общим предкам нескольких народов Северо-Востока, прежде всего ительменов, народа, предки которого должны были обосноваться на Камчатке раньше коряков. Эта ушковская культура, а вместе с нею, вероятно, и весьма древние предки ительменов могли появиться на Камчатке в середине голоцена, т. е. в конце климатического оптимума континентальным путем из более южных районов Восточной Сибири и Дальнего Востока, вероятно, из Забайкалья или более восточных районов Южной Сибири (Диков, 1979. С. 112). — А. Н.

8. Страленберг Ф. И. (ранее Табберт) — шведский военнопленный, живший в Сибири во втором десятилетии XVIII в., автор знаменитой книги о Сибири (Das Nord und Ostliche Theil von Europa and Asia. In Verlegung des Autoris. Stockholm, 1730), а также нескольких географических чертежей Сибири. — Б. П.

9. Об обособленности ительменского языка от корякского и чукотского (фонетика — качественно и количественно) признают все современные языковеды (Молл Т. А. Очерк фонетики и морфологии седанкинского диалекта ительменского языка // УЗЛГПИ, Л., 1960. Т. 167. С. 192-221, Володин А. П., Жукова А. Я. Ительменский язык // Языки народов СССР. Т. V: (Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки). Л., 1968. С. 334-336, Володин А. П. Ительменский язык. Л., 1976. С. 17-18). — Н. С.

10. Об этом свидетельствуют данные археологических раскопок. Самые ранние памятники ительменской культуры относятся ко времени 5 200 лет назад (Янкова Т. М. Первые находки палеолита на юге Камчатки: мыс Лопатка // Новые археологические памятники севера Дальнего Востока. Магадан, 1980. С. 82-106). — Н. С.

11. Прародиной ительменов археологи считают Прибайкалье, Верхнюю Лену (Руденко С. И. Культура доисторического населения Камчатки // СЭ. 1948. No 1. С. 153—179, Диков Н. Н. Древние культуры Северо-Восточной Азии // Азия на стыке с Америкой в древности. М., 1979. С. 7). Как полагают специалисты, на Камчатке ительмены имели и местные генетические истоки, весьма древние, восходящие к концу палеолита, — культура протоэскимосо-алеутов (Дикова Т. М. Первые находки палеолита на юге Камчатки… С. 29—38, она же: Лабретки южной Камчатки… Магадан, 1980. С. 56—63, Пономаренко А. К. Древняя культура ительменов Восточной Камчатки. М., 1985. С. 193-197). — Я. С.

12. См. коммент. 2. — А. П.

13. К 30-м годам XX в. установилось мнение, что ительменский язык относится к чукотско-корякской группе (лексика, грамматика). Но это лишь результат длительной взаимосвязи названных языков. Современные ительменские языковые материалы свидетельствуют о генетической обособленности последнего (Подробнее об этом: История и культура ительменов. С. 17-18, 145-147). — Н. С.

14. Ительмены, коряки, чукчи относятся к монголоидной расе, арктической ветви. Современные данные антропологических исследований ительменов говорят об их генетической обособленности от коряков и чукчей, несмотря на весьма интенсивное смешение с русскими (Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской обл. // Тр. Северо-Восточной экспедиции. М., 1951. Т. 1. С. 115-118). — Н. С.

15. Речь, вероятно, идет об эскимосах Аляски и алеутах. — Н. С.

Двадцать четвертая глава

О РЕЛИГИИ ИТЕЛЬМЕНОВ

1. Мифы и сказки о Вороне Кутхе (корякский — Куткыннеку, чукотский — Куркыл, керекский — Кукки, азиатские эскимосы — Кошкли) были распространены среди всех насельников Северо-Востока Азии, Северной Америки (эскимосы, алеуты, индейцы) и даже эскимосов Гренландии (Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки. М., 1974. С. 17—24). — Н. С.

2. Сикуи. — В. Л. Комаров (1929. С. 64) идентифицирует это растение с Polygonum viviparum L. По современной номенклатуре это Bistorta vivipara (L.) S. F. Gray — змеевик живородящий. С. Ю. Липшиц и Ю. А. Ливеровский (1937. С. 181) указывают, что корневище еще одного вида из семейства Гречиховые — тарана трехкрылоплодного (Aconogonon tripterocarpum (A. Gray) Hara), употреблялось камчадалами в пищу наравне с предыдущим видом. — О. Ч.

3. Это, обычно, обыкновенный мешок. — Н. С.

4. Аналогичные сказки о Кутхе в других вариантах бытовали до недавнего времени (Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки. С. 505 — 538, 573-579). — Н. С.

5. Дустэтчич — нустахчах (бог). — Н. С.

6. Эхей — мягкая трава (Крашенинников, 1994. Т. 1. С. 207). — О. Ч.

7. До 40-х гг. XX в. сохранялись жертвенные места (сопки, валуны и т. д.), близ которых запрещалось смеяться и требовалось умилостивить их духов — бросали кусочки пищи, чай, табак и т. д. (Орлова Е. П. Верования камчадалов-ительменов // Страны и народы Востока. 1975. Вып. 17. Кн. 3. С. 132). — Я. С.

8. Несмотря на принятие христианства в середине XVIII в. фактически же верованием ительменов оставались примитивный анимизм с неизменными его спутниками — культом антропоморфных ‘хозяев’ природы, животных, разного рода духов. Признание злых и добрых духов сохранялось и в первой половине XX в. — Н. С.

9. Культ онгонов (идолов) у ительменов и их предков имеет древние корни. По новейшим археологическим данным его следы отмечены в древнеительменских культурных слоях стоянок I тыс. н. э. Северо-Западной Камчатки. Там найдены деревянные фигурки животных и людей, среди которых две женские. У одной фигурки женщины на спине вырезан ребенок. Возможно, это и есть древнее изображение жены лесного духа, у которой к спине прирос постоянно плачущий ребенок. О существовании таких духов в представлениях ительменов пишет Г.-В. Стеллер. По мнению Д. К. Зеленина, фигурки животных, изображающие хищников, служили охотничьими амулетами, охранявшими охотника от нападений, укусов и ранений именно того хищника, которого они изображали (Зеленин, 1936. С. 93). Культ идолов основан не на благоговейном преклонении перед ними, а на союзе-договоре. Идол должен помочь человеку, семье или роду и пока он помогает, то и люди выполняют перед ним соответствующий культ, вытекающий из того же договора. Когда идол прекратил выполнение своих обязательств, договор считается расторгнутым и сожжение или выбрасывание идола — прямое следствие прекратившихся договорных отношений. Этнографические ительмены унаследовали от своих далеких предков множество запретов, нарушение которых могло привести к несчастью или даже гибели. Чтобы искупить вину за нарушение запрета ‘согрешивший должен вырезать болванчика и отнести в лес, на дерево поставить’ (Крашенинников С. П. Описание… С. 411—412). — А. П.

10. Конечно, это не лампы, а жирники. — Н. С.

11. В этнографии именуется ‘обычай добровольной смерти’. — Н. С.

12. Не исключено, что в основе легенды об огромном наводнении, постигшем всю страну, лежит действительное природное событие — подъем уровня Мирового океана в результате таяния ледников последнего оледенения. В период максимума этого оледенения около 20 тыс. лет назад уровень Мирового океана, по современным представлениям, был примерно на 120 м ниже, чем сейчас. Поэтому практически весь современный шельф морей Тихого океана был сушей, где преимущественно и жили аборигены Камчатки, так как на самой Камчатке тогда очень широко были распространены ледники (Камчатка, Курильские и Командорские острова, 1974). На Камчатке подъем уровня океана почти прекратился около 7,5 тыс. лет назад. Поэтому камчатские аборигены, появившиеся здесь ранее 21 тыс. лет назад, по радиоуглеродным датировкам древних кострищ археологической стоянки Ушки (правый берег р. Камчатки между пос. Козыревск и Ключи), могли вполне подобное грандиозное событие запомнить. — И. М.

13. Большинство поверий и примет было связано с их производственной деятельностью. — Н. С.

14. …нельзя… пока не прилетят трясогузки. — Речь идет о камчатской трясогузке Motacilla lugens Gl. Именно ее хорошо знают в народе, и с ней связаны приметы и поверья. — Е. Л.

15. См. коммент. 9. — А. П.

16. Речь идет, скорее всего, не о типичном шаманстве, а о знахарстве или колдовстве. — Н. С.

17. Трясогузки… приносят с собою это время года [весну]. — Вообще первыми из птиц прилетают весной на Камчатку лебеди-кликуны, а также морянки. Их весенний пролет в северном направлении начинается уже в конце марта. В начале апреля появляются пролетные кряквы и гоголи. Но эти виды птиц встречаются на Камчатке и зимой, и потому начало их пролета не ассоциируется с приходом весны. Камчатская трясогузка — первая из настоящих перелетных птиц, которая после долгой зимы впервые прилетает весной, с появлением проталин в населенных пунктах, на морском побережье, вдоль рек. — Е. Л.

Двадцать шестая глава

О СЛОЖЕНИИ, ФИГУРЕ И ТЕЛЕСНЫХ СВОЙСТВАХ ИТЕЛЬМЕНОВ

1. … пучок… волос, как у крохаля на голове... — У большинства видов крохалей (род Mergus) на голове — направленный назад хохол из тонких перьев. Из крохалей, встречающихся на Камчатке, более всего хохол выражен у длинноносого крохаля (Mergus serrator L.) — и у самцов, и у самок, у большого крохаля (M. merganser L.) — хохол более заметен у самок, а у лутка (M. albellus L.) — его почти не видно. — Е. Л.

2. Конечно, это один из предрассудков: лососи и форели лихорадки не вызывают. — А. О.

Двадцать седьмая глава

ОБ ОДЕЖДЕ ИТЕЛЬМЕНОВ, КАК МУЖСКОЙ, ТАК И ЖЕНСКОЙ

1. …окрашивают [кожу] ольховою корою… — Стеллера можно дополнить. В измельченную и вываренную кору добавляют вареную истолченную печень оленя или снежного барана, так же пепел сожженного серого гриба-трутовика со ствола каменной березы. Эти добавки, по уверениям аборигенов, прибавляют прочности изделиям из кожи и стойкости краске. — А. О.

2. Парка и кухлянка — это глухая одежда рубашечного покроя. — Н. С.

3. Это единственное сообщение. Специалисты предполагают, что использование такого материала говорит о взаимосвязях ительменов с алеутами, у которых долго бытовала одежда из шкурок птиц (Старкова Н. К. Ительмены. Материальная культура… С. 114). — Н. С.

4. Нагрудник, пришитый к вороту. — Н. С.

5. …называют их… коагальгач. — В наше время называют когагаль или кагагаль. — А. О.

6. … сделанных из стержней перьев головных уборах… — Для этого употреблялись очины (стержни) рулевых и маховых перьев самых крупных птиц (альбатросов, крупных морских чаек и крупных хищных птиц). — Е. Л.

Двадцать восьмая глава

О РАБОТАХ И ТРУДАХ ИТЕЛЬМЕНОВ И О ПОТРЕБНЫХ ДЛЯ ТОГО ИНСТРУМЕНТАХ И ПРИЕМАХ

1. …крапива уже не растет. — Стеллер ошибался, к югу от р. Большой она растет. — А. О.

2. …собирают трех видов траву… для изготовления… циновок… — Один из этих видов — колосняк мягкий — Leymus mollis, именно из него чаще плели соломенные циновки. — О. Ч.

3. Лавтаг — это тюлень лахтак, или морской заяц. — А. О.

4. По-видимому, ‘кристаллом’ Г.-В. Стеллер назвал скребок. Коллекции скребков из древнеительменских культурных слоев II тыс. до н. э. — II тыс. н. э. насчитывают до десяти типов. Они изготовлены из базальта, обсидиана, халцедона, яшмы, кремня. Разнообразие типов скребков, форм их лезвий, тщательность обработки свидетельствуют о большом разнообразии технологических приемов и высоком мастерстве предков ительменов в обработке кожи. — А. П.

5. Стеллер пишет о работе костяным ретушером. Заточка лезвия каменного ножа зубами, по-видимому, не была традиционным приемом обработки камня. Для вторичной обработки каменных орудий издревле применялись ретушеры из кости и рога (Семенов, 1957). Наиболее древние ретушеры на Камчатке были найдены при раскопках культурного слоя стоянки в устье руч. Рябухина на п-ове Лопатка. Слой датирован 3 000 + 150, 3 330 + 70 лет назад (Пономаренко, 1993. С. 53, 115). Костяные ретушеры есть и в коллекциях из древнеительменских культурных слоев I—II тыс. н. э. (Пономаренко, 1985, 1997). Шлифовка — один из приемов обработки камня. Заготовки, обработанные оббивкой и ретушью, шлифовались о выступы скал, сложенные магматическими породами пористой или мелкозернистой структуры, плотную почву, содержащую кварцевый песок. Однако наиболее предпочтительными были песчаниковые плиты разного размера (Семенов, 1957. С. 89). В неолите Камчатки шлифовальные плитки из песчаника и пемзы были широко распространены с VI тыс. до н. э. до II тыс. н. э. По археологическим данным, технология обработки камня у предков ительменов сохранялась почти в неизменном виде в течение 5 тыс. лет. — А. П.

6. Шлифованные топоры и тесла есть в коллекциях всех неолитических культурных слоев возрастом от VI тыс. до н. э. до II тыс. н. э. — А. П.

7. По археологическим данным железные вещи начали проникать на Камчатку в середине II тыс. н. э. (Пономаренко, 1985. С. 191). — А. П.

8. …квасцов или каменного масла. — Так прежде называли выцветы некоторых солей (Крашенинников С. П. Описание… С. 222. — Прим. Л. С. Берга). — А. О.

Двадцать девятая глава

О ЖИЗНЕННОМ УКЛАДЕ, ПИЩЕ, НАПИТКАХ, СТОЛОВОЙ ПОСУДЕ, СПОСОБАХ И ПРИВЫЧКАХ ИТЕЛЬМЕНОВ ПРИНИМАТЬ ПИЩУ

1. … ивовую и березовую кору… жуют… с икрою. — Для этого используется кора ивы удской — Salix udensis, березы Эрмана (каменной березы) — Betula ermanii и березы повислой — Betula platyphylla. — О. Ч.

2. Скопления камней возле кострищ или приочажные ямы, заполненные камнями, были обнаружены в древнеительменских культурных слоях возрастом от III тыс. до н. э. — стоянка Авача (Дикова, 1983. С. 165) до I тыс. н. э. — стоянки Жупаново, второй слой р. Анадырка и в устье р. Галган (Пономаренко, 1985, 1997) и II тыс. н. э. — стоянка Жупаново, первый слой (Пономаренко, 1985). Традиция использования раскаленных в очаге камней для приготовления горячей пищи — характерная особенность древнеительменской бескерамической культуры. — А. П.

3. В XX в. несколько изменился способ приготовления толкуш. В зависимости от используемого основного продукта толкуша (силк) имела свое наименование (Подробнее об этом: Старкова Н. К. Ительмены. Материальная культура… С. 133—134). — Н. С.

4. …radices Bistortae… — корневища змеевика живородящего — Bistorta vivipara. — О. Ч.

5. …radices… Vemariae… — Во втором слове ошибка, очевидно, Г.-В. Стеллер писал о radices Ulmariae, то есть о корневищах лабазника камчатского (шеломайника) — Fili pendula camtschatica. — О. Ч.

Тридцатая глава

О ПРАЗДНЕСТВАХ И РАЗВЛЕЧЕНИЯХ ИТЕЛЬМЕНОВ

1. С. П. Крашенинниковым описано несколько вариантов праздника (Описание… С. 413—427). Культ огня выступал при этом как святыня. — Н. С.

2. Обряд гостеприимства описан и С. П. Крашенинниковым (Описание… С. 432—434). Подобная интересная форма первобытного обмена никем в литературе больше не описана. — Н. С.

3. Ительменское пение специалистами считается одним из признаков генетической обособленности этого народа от соседей (История и культура ительменов… С. 20—21). — Н. С.

4. Орландо Лассо (Лассус, 1532—1594 гг.) — выдающийся композитор, крупнейший представитель нидерландской школы. Автор многочисленных произведений различных жанров культовой и светской музыки (БСЭ. 2-е изд. М., 1953. Т. 24. С. 311). — А. О.

5. Термин ‘баюн’ бытует и в настоящее время со смысловым содержанием — болтун, болтливый. — Н. С.

Тридцать первая глава

О БРАЧНЫХ ОБРЯДАХ ИТЕЛЬМЕНОВ

1. Сообщение Г.-В. Стеллера говорит о матрилокальности брака. Сведения С. П. Крашенинникова (Описание… С. 435) говорят о патрилокальном браке, когда невеста переходит в острог жениха. Такие противоречивые факты свидетельствуют лишь о становлении в начале XVIII в. отцовского рода и сохраняющихся пережитках материнского. — Н. С.

2. В этнографии этот обычай именуется ‘левиратом’. — Н. С.

Тридцать вторая глава

О РОЖДЕНИИ И ВОСПИТАНИИ ДЕТЕЙ У ИТЕЛЬМЕНОВ

1. Желтушник — желтушник левкойный — Erysimum cheiranthoides L. — О. Ч.

Тридцать четвертая глава

О ДЕЛЕНИИ ВРЕМЕНИ У ИТЕЛЬМЕНОВ

1. …некоего сорта куликов (по-русски эта птица именуется травником). — Речь идет, вероятно, о куликах подсемейства улитов (Tringinae) и, скорее всего, — о фифи (Tringa glareola L.), который очень обычен и заметен весной благодаря своей бодрой токовой песне. Фифи прилетает весной 10—19 мая, в среднем за 10 лет — 14 мая (юго-восточное побережье полуострова). Их активный пролет, в течение которого громкий голос буквально заполняет заболоченные низовья рек, луга, длится до начала июня. — Е. Л.

2. …кукование… птицы, именуемой… ‘куакусич’. — На Камчатке обитают два вида кукушек (отряд Cuculiformes): обыкновенная (Cuculus canorus L.) и глухая (С. saturatus Blyth). Здесь речь идет об обыкновенной кукушке. На юго-восточном побережье Камчатки самцы этого вида начинают куковать через один-два дня после прилета, в период с 27 мая по 5 июня, в среднем за 10 лет — 2 июня. Обычно на второй — третий день после первого кукования самцов подают свою своеобразную трель самки. Больше всего обыкновенных кукушек становится примерно через неделю после прилета, 5—15 июня. Глухая кукушка появляется несколько позднее: в Кроноцком заповеднике первый весенний крик самцов приходится на 8—17 июня, в среднем за 10 лет — 12 июня (Лобков, 1986). — Е. Л.

3. …’пикис’ — имя маленькой птички, издающей звук ‘пик-пик’. — Скорее всего, это пухляк Parus montanus Baldenstein (семейство Синице-вые Paridae, отряд Воробьинообразные Passeriformes), один из наиболее характерных и широко распространенных видов мелких воробьиных птиц в лесах Камчатки. Покинув гнезда, выводки этого вида активно кочуют, появляясь на приморских лугах и в населенных пунктах, а также в субальпике — то есть далеко за пределами мест их размножения. В сентябре и октябре они особенно заметны в лесах, образуя так называемые комплексные стаи с поползнями (Sitta europaea L.) и дятлами. — Е. Л.

4. Апрель… называют… месяцем трясогузки, потому что в это время начинают прилетать трясогузки… — Речь идет о камчатской трясогузке (Motacilla lugens Gl.) — Е. Л.

5. К сожалению, ительменское деление года на месяцы и их названия сейчас не сохранились. Бытуют следующие термины: 1) сезгот — в этом году, 2) ихелту — в прошлом году, 3) т’алананк — в позапрошлом году, 4) клхел — день, клхле — днем, 5) ханкле — зимой, 6) леъмст — лето, 7) кнхенуле, тхунтхун — ночь, темнота,

ненказ — наступать утру. — Н. С.

6. Ительменский счет сохранился до 10: книн — один, касх — два, ч’ок — три, ч’ак — четыре, кувумнук — пять, кэлвук — шесть, этукнутук — семь, чоъоктунук — восемь, чаъактанак — девять, товасса — десять. — Н. С.

Тридцать пятая глава

ОБ ИТЕЛЬМЕНСКИХ МЕДИКАМЕНТАХ

1. Жир морского волка… — Это — кит-кашалот. — А. О.

2. Каменный попорядник — папоротник щитовник душистый — Dryopteris fragrans (L.) Schott. — О. Ч.

3. …Gentianae Kamtschatica (отвар камчатской горечавки)… — П.-С. Палласом по экземплярам с устья р. Опалы, собранным Г.-В. Стеллером (Комаров, 1930. Т. 3. С. 38), был описан новый вид из семейства Горечавковые — Swertia tetrapetala. Современное название этого вида — офелия четырехлепестковая — Ophelia tetrapetala. Очевидно, что именно этот вид приводится Г.-В. Стеллером под названием ‘Gentianae Kamtschatica’. — О. Ч.

4. …Iridis silvestris fl. coeruleo — касатик щетинистый — Iris setosa Pall. ex Link. О. Ч.

5. … трубочка из крыла чайки… — Имеются в виду длинные трубчатые кости альбатросов и крупных морских чаек. — Е. Л.

Тридцать шестая глава

О ПУТЕШЕСТВИЯХ ПО КАМЧАТКЕ

1. Во всех литературных источниках, касающихся ительменских средств передвижения, термин ‘сани’ относился к легковым собачьим повозкам, а термин ‘нарта’ — к грузовым. В конце XIX в. легковые сани исчезли и нартой именовали любую повозку собачьей упряжи (Антропова В. В. Старинные камчадальские сани // СМАЭ. Т. X. С. 91—92). — Н. С.

2. Старинные ительменские сани легли в основу классификации зимнего транспорта как чукотско-камчатский тип (камчатский вариант) упряжного собаководства (Левин М. Г. О происхождении и типах упряжного собаководства // Сов. этнография. 1946. No 4. С. 84—85, Антропова В. В. Старинные камчадальские сани… С. 47—92, Старкова Н. К. Ительмены. Материальная культура… С. 75—77, История и культура ительменов… С. 67-70). — Н. С.

3. Подробнее устройство ительменских саней см.: Антропова В. В. Старинные камчадальские сани… С. 47—91. — Н. С.

4. Довольно длительный каюрский опыт автора комментариев говорит о несколько ином. Остолом управляют и тормозят за правой ногой, упираясь им о бедро, конец остола с наконечником при этом — перед копылом. Если тормозить перед собой, рискуешь ‘перелететь’ через голову. При подъеме в гору чаще всего каюр становился на левое колено, а правой ногой толкался, помогая собакам (все настоящие каюры говорили ‘собачки’, а не собаки). Мной использовалась старая камчадальская выучка собачек. Подавалась команда — ‘хуг’ — налево, ‘сюда’ — направо, ‘нца-нца-нца’ — направо по глубокому, убродному, провалкому снегу. У других каюров бывали и другие команды. — А. О.

5. Весною… сани снабжаются полозьями… из верхней челюсти кита… — В стародавние времена использовали кости кита, позднее подбивали к деревянным полозьям полозья из железа и стали. Чаще всего употребляли для этого старые, пришедшие в негодность стальные поперечные пилы. Их обрубали и стачивали, сообразуясь с шириной деревянных полозьев, просверливали отверстия для гвоздей, под шляпки вытачивали углубления — потаи. На ‘сталях’ ездили только весной из-за постоянно образующихся очень твердых и шершавых настов. Если ехать по таким настам без ‘сталей’, деревянные полозья очень быстро сточатся, придут в негодность. Езда на сталях гораздо более ‘каткая’, как говорят старые камчадалы, чем без них. В течение нескольких лет мне довелось все это испытать на себе. — А. О.

Тридцать седьмая глава

О КОММЕРЦИИ НА КАМЧАТКЕ, О ВЫВОЗИМЫХ И ВВОЗИМЫХ ТОВАРАХ И ДРУГИХ ПРЕДМЕТАХ, КОТОРЫЕ ОСТАЮТСЯ БЕЗ ПРИМЕНЕНИЯ И С ПОЛЬЗОЮ МОГУТ БЫТЬ ВВЕДЕНЫ В КОММЕРЦИЮ

1. …наладить… лов… пижмы… — Вместе с коллегами-ихтиологами пытались проникнуть в тайну ‘пижмы’, но не смогли (ясно, что к пижме — роду многолетних травянистых растений семейства сложноцветных эта рыба отношения не имеет). Остается предположить, что Стеллер имел в виду ‘пикшу’ — обитательницу Баренцева и Белого морей, полагая, что она обитает в море у Камчатки. — А. О.