Путешествие в Черногорию, Попов Александр Николаевич, Год: 1847

Время на прочтение: 17 минут(ы)

0x01 graphic

Попов А. Н.
Путешествие в Черногорию

В квадратных скобках [ ] номера страниц соответствующего издания.

Глава I

Приезд в Рагузу, дорога от Рагузы до Каттаро и оттуда до Цетина, знакомство с Владыкою Черногории

Наконец наш пароход обогнул горы и чрез porta di ombla вошел в совершенно круглый залив, ограниченный со всех сторон горами. Ни одной волны не было в заливе: он лежал ровно, как стекло, голубой и прозрачной. Окружающие горы не были голыми и бесплодными верхами, как большею частию по берегам Далмации, но покрыты зеленью масличных садов и виноградников, над которыми кое-где возвышались кипарисы. Вокруг всего залива живописно разбросаны здания Гравозы, предместья Рагузы.
Лишь только остановился наш пароход, я спрыгнул в первую попавшуюся лодку, причалил к берегу и отправился отъискивать нашего консула. Догадливые далматинские мальчишки, которые всегда толпами окружают пристани, сей-час поняли что [2] мне нужно, несмотря на мой выговор и толпою пошли провожать меня. Консул в это время жил на даче, в Гравозе, в двух шагах от места, где мы причалили, и в несколько минут я уже был в его доме.
После ласкового приема, узнав об моем намерении побывать в Черногории, он сказал, что теперь мне предстоит самый для этого удобный случай. Владыка Черногорский здесь и на нашем же пароходе отправится в Каттаро. Я должен был ехать вместе с ним. Нельзя было найти благоприятнее случая, как приехать в Черногорию вместе с самим Владыкою. Консул советовал мнe еще здесь познакомиться с Владыкою и я сей-час же отправился к нему в город. Рагуза отделена узким горным перешейком от Гравозы и лежит на берегу такого же круглого залива. Старик-Далматинец, который провожал меня в город, дорогой рассказывал о Владыке, часто прибавляя ‘добар чоек и леп чоек, Богами’.
У ворот города, подле небольшой кофейной стояло много народа. В городе все улицы покрыты были народом, который прибывал все более и более, и наконец густыми толпами теснился вокруг дома, в котором жил Владыка. Перед домом гремела музыка, с одной стороны стоял отряд Турецкой конницы, с другой несколько Черногорцев. Только войдя в город, я узнал, что здесь и Визирь Герцеговинский. Воскресный день, присутствие Черногорского Владыки и Визиря взволновали весь город. Шумный говор, гром музыки и разнообразные одежды [3] придавали особенный характер толпе, здесь были и Турки, они красовались на арабских конях или лениво развалясь у домов курили трубки, Черногорцы, которые с трагическими жестами шумно разговаривали между собою или, опершись на посеребреные ружья, гордо и равнодушно смотрели на толпу, рагузские пандуры и наконец окрестные жители, все в роскошных и живописных костюмах. Странно было видеть в этой толпе Европейцев, в их бедных костюмах, и особенно Австрийских чиновников, отличавшихся странною шапкою, в роде гречневика, с поднятым вверх козырьком. Подойдя к дому, мой спутник сказал Черногорцам: ‘вот Русс пришел к Владыке’. ‘Русс’, — повторили Черногорцы, и бросились обнимать меня. Через несколько минут я очутился в комнате, где сидели Владыка и Визирь, окруженные Черногорцами и Турками. Они съехались здесь для заключения мирного договора. ‘Русс’, — сказал Черногорец, введший меня в комнату.
Ко мне подошел молодой, стройный и прекрасный Черногорец, в котором я сей-час узнал Владыку. В качестве Господаря Черногории, ведя переговоры с Визирем, он был одет в национальный Черногорский костюм. На голове красная феска, обвитая черным платком в виде небольшой чалмы, яркопунцовый джамадан (в роде жилета), роскошношитый золотом, обнимал его крепкую грудь, широкий кожаный пояс, за которым обыкновенно Черногорцы носят кинжал и пистолеты, перепоясывал белую гуню (в [4] роде сюртука), обложенную золотым голуном, — сверх всего, пунцовый элек (куртка без рукавов) тоже шитый золотом, широкие шаровары по колена, чулки и башмаки, таков был костюм Черногорского Владыки. Анненскою звездою и лентою через плечо он отличался от других Черногорцев. Воинственный и живописный костюм так хорошо соответствовал его прекрасному и выразительному лицу, сильному сложению и высокому росту.
Он приветствовал меня чистым Русским языком и представил Визирю, который был родом Серб, Ризван Бегович, хотя Магометанин! Чрез несколько времени Визирь уехал. ‘Будьте как дома’, — говорил мне Владыка, его прямодушное открытое лицо, простота и естественность в обхождении, привлекательные манеры, располагают к нему с первого разу. Через несколько минут я в самом деле был как дома. ‘Какое огромное пространство разделяет Россию и Черногорию, — говорил Владыка, — и вот как скоро мы сошлись, видно родство племенное сильнее географических разделений. Русский и Черногорец всегда братья, когда и где бы ни встретились’.
Вскоре Владыка отправился к Русскому Консулу, пригласив меня провести вместе вечер, а я пошел осматривать город. Рагуза небольшой городок, окруженный стенами, как большая часть прибрежных городов в Далмации, с тесными улицами и разнообразным характером. Разнородность составляет вообще отличительную черту всей Далмации. [5] Самою природою ее жители делятся на безчисленные общины, обозначенные особым характером, у каждой свой костюм, свои обычаи и прежде было свое правление. Рагуза принадлежит к числу таких общин и некогда была одною из сильнейших республик Далмации. Даже теперь, не смотря на единство государственного управления, в жизни ярко выступают множество разнородных начал, которые с первого взгляду поражают путешественника. Взойдя в любой Далматинский город, вы услышите вдруг три языка: Италианский, которым говорят горожане, Немецкий — язык чиновников и Сербский, которым говорит весь народ. Присоединив еще к этому язык Латинский в Католическом богослужении и школах, получим четыре языка, из которых каждый имеет право на гражданство. Немецкий — как язык правительства, Италианский — как язык образованного класса Далматинцев, давно уже обиталианившихся и смешанных с Италианцами, латинский — как язык Латинской церкви и учености, и наконец Сербский — как язык всего народа. Подобное положение не дает возможности ни одному из языков развиваться свободно. Пройдите по любой улице в Далматинском городе — вы увидите много зданий, построенных в Венецианском вкусе, увидите кое-где льва, герб Венеции, и рядом с ним Австрийский орел, в одном месте развалины укреплений, построенных еще Мадьярами в другом Французами, Австрийцами, Русскими и в добавок ко всему этому, древния Римские и Греческие развалины. Некогда [6] берега Далматинские были усеяны Греческими колониями, в Черногории видны до сих пор огромные развалины Диоклитеи, город Спалатро выстроен из развалин Диоклетианова дворца, или в самом дворце, как говорит предание. Когда Авары разрушили Салону (640 г.), жители ушли во дворец Диоклетиана и после, оставшись в нем, образовали целый город (Palatium, spalatium, Spalatro, сплет) до сих пор среди города во многих местах видны остатки дворца. Множество древних монет и памятников искусства находят во всех местах Далмации. Сколько разнородных стихий соединялось на этом узком клочке земли! И эти стихии не тихо входили и сливалися в одно, вследствие взаимного сочувствия, — нет, они постоянно боролись между собою и борются. Народность Славянская борется с влиянием Италиянцев и Немцев, православие с латинством и эта последняя борьба составляет средоточие всех других и продолжается через всю историю Далмации. Некогда вся эта страна была православною. Когда пала Византия, Сербия и Болгария, — Далмация, разделенная внутри, не могла противостоять влиянию Италии. Венеция завладела всеми ее приморскими городами и вместе с своими обычаями и языком внесла в нее проповедь Латинства, которая не умолкает доселе, подкрепляемая внешнею силою. Теперь уже более трети народонаселения — западные католики, но другие еще хранят православие, Рагуза более всех поддалась чуждому влиянию. Скоро она разбогатела и вошла в сношение с Католическим западом. Сильно отпечатлелось в ее быте и нравах [7] Венецианское влияние. Развилась аристократия, замолкла общинная Славянская жизнь и народ стал жалким данником своих соотечественников: католическая пропаганда проникла вместе с Италиянскими нравами, — почти все жители Рагузы изменили старой вере, как называют сами Далматические Католики Восточное православие. В Рагузе, в соборной церкви, Св. Франциск пророчил, что тогда только город достигнет окончательного благоденствия, когда в нем не останется ни одного православного. Часто повторялись кровавые сцены с православными, вскоре все жители сделались Латинами и — Рагуза погибла. Еще недавно (в 34 году) случилось любопытное происшествие в Далмации: Гр. Л., ревностному латину удалось обратить до 7 тыс. человек в латинство. Им выстроили новые деревни (Крички и Балки, выше Шибеника), устроили приходы, поставили священников. Но через несколько времени один из священников был убит, другой внезапно умер, жители разбежались и вновь обратились к православию. В это время пришло извествие о присоединении в России Унии и православные Далматинцы радостно праздновали этот день.
Скоро я осмотрел весь город и пошел к православной церкви, которая стоит на вершине горы отделяющей Рагузу от Гравозы. Она не велика и бедна снаружи, кругом разбросаны груды камней, часто обвитых плющем и увенчанных тяжелолистными кустами Алоэ, виноградные лозы живописно вьются по стенам церкви, подле нее несколько кустов розанов, покрытых цветами и два-три [8] кипариса. Узкая дорожка проходит мимо церковной паперти и за ней обрывистый скат к морю. Направо видна Рагуза и весь ее залив, на лево залив Гравозы, прямо прибрежные горы Далмации и синее Адриатическое море. Сидя на паперти церковной я любовался видом, как вдруг подъехал ко мне верхом на коне Владыка: он возвращался в город от Консула.
‘Вам нравятся горы, — сказал он, — вы еще не соскучились по своим равнинам, можно восхищаться прекрасною природою, но любить только свою родную. Черногорец ни за-что в мире не променяет своих гор’.
Он сошел с лошади и пешком мы пошли в город. Со всех сторон стекался народ посмотреть на прекрасного властителя грозной Черногории.
‘Они с любопытством смотрят на меня, но не думаю, чтобы дружелюбно, — говорил Владыка, — им еще памятно то время, когда Черногорцы, помогая Русским, взяли и разрушили Рагузу’.
Вечером Турецкий Визирь заехал проститься к Владыке. Проводив его все отправились на пароход и там провели ночь.
На другой день в 5 часов уже начался обычный шум на пароходе и разбудил меня. В шесть часов я уже был на палубе. Пароход вышел из залива и мчался в Каттаро. День был чудесный, ярко горело солнце, небо и море блистали его лучами и резко рисовались прихотливые изгибы гор, они идут вдоль всего берега, от которого не удаляется пароход до самого Каттаро. Море было тихо и едва-едва [9] колебалось, блистая мелкими серебренными блестками, которые то вспыхивали как звезды, то потухали на зелено-голубом прозрачном полотне моря. Только вокруг парохода шумело море, под колесами клубилась пена и серебренным фонтаном сыпались и переливались искры, от солнечных лучей, отраженных волнами. Резкая, светлая линия отделяла море от неба, также блестящего как и море. Кое-где были белые облака, остатки ночи, но они скоро бежали на запад и легкою, преходящею тенью туманили море. Вдали было видно в разных местах несколько судов. На лево, по берегу тянулись горы, серые и каменистые, изредка покрытые скудною зеленью, за ними другие, выше и также бесплодные, за другими третьи, бледною прозрачно-лиловою краскою рисовались на голубом небе.
Мы скоро миновали Ragusa Vechia и вдали уже виднелись утесы, окружающие Каттарский залив.
Все пассажиры были на палубе, но не толпились и не шумели как прежде. Присутствие Черногорского Владыки водворило порядок. Он сидел задумчиво, окруженный старшинами, хладнокровно курившими свои трубки и, кажется, не обращавшими никакого внимания на толпу. Австрийцы выискивали средства, как бы заговорить с Владыкою, а трое Албанцев молча стояли вместе прислонясь к решетке и смотрели на Владыку. Это были самые шумные из наших спутников, они родом из Скутари и возвращались домой из Триеста, куда ездили по торговым делам. Но теперь и они замолкли. Наконец один из них, видя [10] как дружелюбно обходился со мною Владыка, подошел ко мне и сказал: попроси Господаря, чтобы он позволил нам поцеловать его руку. Да ведь вы Латины, отвечал я, а он православный Епископ. Мы соседи и уважаем его, отвечал Албанец. Но вы с ним враги? Так чтож, он юнак и добрый человек. Я передал Владыке просьбу и он исполнил их желание. Все толпились вокруг владыки, только несколько молодых Черногорцев стояли на краю парохода и что-то шумно спорили. Я только что обернулся, чтобы вслушаться в их речи, как по воздуху полетел апельсин и вслед за ним раздалось несколько выстрелов, порядочно перепугавших дам и Австрийцев. Стой, закричал один из переников, надо стрелять по порядку. Они спорили между собою кто на лету попадет в апельсин. Выстрелы магнетически подействовали на Черногорцев. Они все оживились, каждый поднял ружье и осматривал хорошо ли заряжено. Выстрелы раздавались один за другим.
Время прошло незаметно, обед уже был готов. Когда мы встали из за стола, пароход подошел близко к утесистой скале, повернул на право и вошел в porta rosa. Перед нашими глазами открылся огромный и живописный Катарский залив, окруженный утесистыми горами. На склонах гор были разбросаны деревни, вдали виднелись стены Катаро, скудная зелень покрывала горы и только один Ловчин, у подножия которого лежит город, а на вершине Черногорская граница, был лишен всякой [11] растительности и голыми серыми грудами камня высоко поднимался над соседними горами.
‘Взгляните на наших Черногорцев, — говорил мне Владыка, — им так и хочется спрыгнуть с парохода, чтобы поскорее бежать на родные горы’. В самом деле они все собрались к носу корабля, и с напряженным вниманием и молча смотрели на Ловчин.
Смеркалось, когда мы вошли в Каттаро, и на другой день едва занималась заря, мы уже всходили на Ловчин, по ново-устроенной Австрийцами дороге. Мы ехали молча, только, то один, то другой Черногорец забегал вперед и не раз сам Владыка пускал в скачь лошадь по дороге, безчисленными изгибами вбегающей почти на отвесную высоту горы. Лишь только мы въехали на самую вершину, раздались сотни выстрелов и вся толпа развеселела и живо разговорилась между собою. Надо было оставить лошадей и несколько времени идти пешком. Один старик Черногорец, принимая у меня лошадь, спрашивал: какого цвету наши горы?
‘Серые, — отвечал я’. ‘Такие же, — продолжал он, — какими сотворил их Бог, а Наполеон говорил, что будут красные, что он польет их нашею кровию!’. С вершины Ловчина открывается странный своею дикостию, но вместе с тем и величественный вид: серые вершины гор, каменистых и бесплодных, беспорядочно подымаются одна над другою, не видно ни растений, ни животных, ни следов человеческого жилья. Вдали ярко блистала освещенная солнцем часть Скутарского озера, а за ним снежные горы, [12] а по другую сторону тихо колебалось Адриатическое море.
Пробираясь по узким излучистым тропинкам, часто чтобы сократить дорогу, оставляя тропинки, перепрыгивая и карабкаясь по грудам камней, мы миновали одну из вершин Ловчина и спустились в небольшую долину. Среди долины пробирался ручей, между грудами голых камней, только местах в трех из камня были сделаны небольшие квадраты в них наложена земля и засеяна кукурузой и картофелем. Вся Катунская нахия бесплодна и усиленным трудом удается выработать клочек земли бедному Черногорцу, и с какою тщательностию он ухаживает за этим почти единственным своим имуществом! Со всех сторон огораживает каменною стеною, чтоб ветер не разнес и дождь не смыл слоя земли, очень неглубоко лежащего на грудах камней. Катуняне по бесплодию гор не могут иметь и больших стад и если имеют, то для прокормки угоняют их в другие нахии, более плодоносные. Вдали видно было несколько дерев и изба хорошо построенная и обнесенная тыном. Это куча капитана Лазаря, дяди Владыки. Когда мы приблизились к ней, хозяин бодрый старик вышел на встречу с вином, поцеловав руку Владыки, вопервых предложил ему и потом обнесши всех нас, приглашал в свой дом. Этот дом расположением похож на наши постоялые дворы, он разделен на две половины, в одной чистые комнаты, в другой изба с большою печью, впереди длинная галлерея с навесом. При входе в дом нас [13] встретили несколько женщин, оне целовали руку у Владыки и потом у всех остальных Черногорцев наших спутников, — такой здесь обычай, женщины целуют руку у мущин. Хозяин радушно угощал нас кофеем и завтраком, который состоял из вареной ветчины и плодов.
Смотря на необыкновенное радушие, с которым хозяин угощал всех и каждаго, я говорил Владыке: ‘Черногорцы сохранили Славянское гостеприимство’.
‘Это самый святой у нас обычай, если бы кто пришел в дом своего заклятаго врага, то и тогда он в нем безопасен: всякий вступивший под кров дома, брат и друг’.
При этом Владыка рассказал мне о посещении Черногории Саксонским королем, и негодовал на Французские журналы, которые по этому случаю удивлялись, как он мог так рисковать своею жизнию.
‘Они не понимают, — говорил он, — что значит Славянское гостеприимство и привыкли считать за разбойников народ, который своей веры и свободы не променяет хотя бы на золотые узы. Другие журналы уверяли, что мы были необыкновенно счастливы посещением короля и что я униженно принимал его, — нет, свободный Черногорец ни перед кем не унизится.
Несколько лет тому назад вот было какое происшествие, которое доказывает как безопасен иностранец в Черной гори: он гость и пользуется [14] правом гостеприимства. В Цетин пришел Шваб, заметили, что у него было много денег, после мы узнали, что он был подосланный шпион. Когда он возвращался в Каттаро, Черногорец провожавший его, соблазнился, зная, что деньги с ним и с пистолетом в руке требовал кошелька, тот закричал и вдруг из за камней вышли двое других Черногорцев. Узнав о происшествии, они спросили провожавшего Черногорца, правда ли это. Не смея явно солгать, он отвечал: да, и вслед за этим признанием раздались два выстрела и убили его на повал. Эти два Черногорца были старшие братья провожатаго. И брата не пощадили они за нарушение законов гостеприимства’.
После полудня мы продолжали наш поход далее к Цетину. Между домом капитана Лазаря и Цетинскою долиною, есть одна довольно обширная долина Негоши. В ней живут 10 племен, разделенных на 10 отдельных сел, построенных на скатах гор одно возле другого. Здесь родился Владыка, тут его дом, в котором до сих пор живут его родители. Боясь опоздать в Цетин, мы проехали мимо Негошей. Только Владыка заехал повидаться с своею семьею, обещав догнать нас на дороге. Уже солнце начинало садиться, когда мы вошли на вершину последней горы отделяющей Цетинскую долину от Негошей. Перед нашими глазами открылось все Скутарское озеро, часть Рецкой и Черницкой нахии и глубоко внизу обширная Цетинская долина, ровная и покрытая зеленью: ее со всех сторон окружают бесплодные [15] горы, но далее к Скутарскому озеру уже видны были горы покрытые зеленью виноградников. Солнце село, когда мы спустились в долину и была темная ночь, когда подъехали к дому Владыки. [16]

Глава II

Цетинская долина, географическое описание Черногории, рассказ о битвах в местах около Спужа и Подгородицы и при Мораче

Переход через горы меня сильно утомил, и на другой день я спал еще крепким сном, когда в мою комнату вошел переник и от имени Владыки приглашал к завтраку.
Мне была отведена комната в доме Владыки и рядом с его собственным помещением. Этот дом построен недавно и есть самое большое и лучшее здание по всей Черногории. Одна его часть занята Сенатом и квартирами Сенаторов и народного секретаря, в другой живет сам Владыка и некоторые из его приближенных. Он окружен невысокою каменною стеною с четырьмя башнями по углам.
Когда я вошел к Владыке, он был уже занят делами, толпы Черногорцев теснились в первой комнате, которая служит приемной, столовой и биллиардной. Все желали знать, чем кончились переговоры с [17] Визирем, война или мир с Босниею. Один рассказывал о состоянии дел на границе Боснийской, другой Герцоговинской, одни говорили о внутреннем порядке или беспорядке в разных селах, племенах и нахиях, другие приносили частные тяжбы на суд Владыки. Каждый поочередно подходил к нему, целовал руку и потом с трубкою в руках, такою же необходимою принадлежностию Черногорца, как и оружие, непринужденно и свободно передавал свои известия. Черногорцы по личному уважению к Владыке, любят приходить с своими спорами на его суд, не смотря на существование судов земских, у них силен обычай третейского суда и Владыка в этом случай представляется третейским судьею. К нему свободный доступ всем и во всякое время. Часто когда мы гуляли по долине, встречали нас тяжущиеся Черногорцы. Тут же, сидя на камне, Владыка выслушивал их просьбы, тут же произносил суд и отсылал их в Сенат для окончательного решения.
Все утро проходит у него в подобных занятиях, иногда он присутствует в Сенате, если есть какие нибудь важные дела. В 4 часа обед самый простой и умеренный. Между тем как готовили к столу, я вышел в другую комнату, где помещена библиотека Владыки. Здесь были произведения почти всех лучших Русских писателей, много Французских и Италианских книг, здесь нашел я много Французских журналов, которые получает Владыка, и даже Северную Пчелу. Странно было видеть внутри Черной горы, которая слывет и до сих пор гнездом [18] разбойников, все признаки просвещения. Образованный предшественник Владыки, Петр, внушил ему любовь к просвещению и литтературе, Г. Милютинович замечательный Сербский поэт был его воспитателем. Владыка следит за всеми успехами просвещения, но вместе с тем остается вполне Черногорцем и пламенно любит свою родину. Третья и последняя комната Владыки, которая вместе и его спальня, вся увешана оружием, над письменным столом портрет Императора Николая.
Обыкновенно после обеда назначались прогулки, по Цетинской долине, или на окрестные горы. Подле дома Владыки, на уступе гор, построен небольшой монастырь, со времен Черноевича он служит Митрополиею. Несколько раз он был разрушаем Турками и выстроивался снова. Когда в последний раз Турки проникли в Цетинскую долину, палатка Карэ-Махмуда стояла на небольшом возвышении называемом Даново бердо, возле монастыря, а вокруг лагерь его двадцатипятитысячного войска. Каждое утро и вечер с этой горы Турки палили из пушек в знак своего господства над Черною горою. Кара-Махмуд по примеру предшественников хотел тоже разрушить монастырь и поручил это дело Бею Соколовичу. Подойдя к монастырю, он сам полез на кровлю, чтоб сорвать крест, стоявший над алтарем, но вдруг упал и внезапно умер. Неожиданная смерть Бея поразила Турок и они не тронули монастыря. В нем две небольшие церкви, бедно украшенные: в одной из них лежит нетленное тело [19] Владыки Петра, которого Черногорцы признают за святаго и называют святопочившим. Когда теперешний Владыка, лет пять тому назад задумал переделать церковь, роя землю близь нея, случайно открыли нетленную гробницу и тело Владыки Петра. На крик Италианца архитектора un santo, un santo, сбежались Черногорцы, пришел Владыка и торжественно перенес тело в главную церковь. С тех пор святой Петр считается покровителем Черной горы. Каждый воскресный день бывает служба в этой церкви. Услышав в первый раз литургию по всем нашим обрядам, слыша на эктинье, Государя нашего Императора Николая Павловича и потом Владыку Черногорского и Патриархов православных, мне казалось, я возвратился на родину.
Кроме двух церквей в ограде монастыря есть небольшое здание, где помещается Архимандрит — других монахов нет в Цетине. Тут же были и комнаты Владыки, в которых теперь устроена школа. У ворот монастыря на площадке несколько пушек, отнятых у неприятелей, некоторые из них с вензелем Наполеона. Между монастырем и новым домом Владыки видны следы разрушенного здания, — здесь по преданиям был дом Черноевича. Недалеко от него, на одном из предгорий горного хребта, ограничивающего долину, Орлий верх, стоит башня. В нее складывают Турецкие головы. Многие из них видны из за зубцов башни. Там лежит и голова Кара-Махмуда. Возле нового дома Владыки построено, несколько небольших, но чистых домиков, многие [20] из них принадлежат его родственникам. Таков Цетин, он похож более на пустыню, жилище отшельников, нежели на город.
Села Цетинской долины: Дольний край, Баицы и Гунцы, едва заметны от монастыря и разбросаны по скатам гор, окружающих долину. Не в далеке от монастыря маленькая церковь и кладбище. Полней уединения нельзя и вообразить. Высокими утесистыми горами обнесена долина и взгляд никогда не проникает далее нескольких сажен. Все тихо, только выстрелы нарушают тишину, да вечером когда приходят стада, звук колокольчиков, или, после сильных дождей, гул горных потоков. У дома Владыки всегда много Черногорцев, которые постоянно то приходят, то уходят из Цетина. Толпами они лежат или сидят на камнях и всегда живописно. Беззаботно ли Черногорец курит свою трубку сидя на камне или стоит опершись на ружье и задумчиво глядя в сторону, каждое его положение просится в картину. Это зависит от прекрасного костюма и южной живости характера, который каждому движению придает смысл. Редко молчит Черногорец, чаще слышатся громкие разговоры и особенно расказы про военные подвиги. Разговор всегда жив и остер. Иногда случается один из Черногорцев поет песню и тогда с благоговейным вниманием его слушают окружающие. Собственно постоянных обитателей кроме Владыки, его Секретаря да Архимандрита, нет в Цетине. Сенаторы приходят на время, равно и другие. Но за то можно сказать что в [21] год перебывает там вся Черногория. Цетинская долина слывет средоточием страны, несмотря на то что лежит на краю, близь Австрийских границ. Песни, говоря о Владыке всегда прибавляют что живет на Цетине на средь горе Црной.
И точно эта долина составляет средоточие Черногории. С ней связаны все важные предания Черногорской истории. Еще Иван Черноевич, принужденный Турками оставить свою столицу Жабляк, построил монастырь в Цетинской долине и перенес туда Митрополию. Подле монастыря построил свой дом и часто живал в нем. В последствии Цетинский монастырь был постоянным жилищем Владык, и местом народных собраний. Кроме того Цетин точно лежит в средине Катунской нахии, которая по праву считается средоточием всей Черногории. Во времена Митрополита Даниила, когда все области, составлявшие никогда Зету, подпали власти Турок, одна Катунская нахия сохранила свою свободу и независимость. Из Катунской нахии вышла проповедь свободы и к ней постепенно присоединялись другие. Теперь Черногория разделяется на два округа, собственную Черногорию и Берду. Каждый из округов состоит из четырех нахий или уездов, каждый уезд из нескольких племен, каждое племя из нескольких сел 1. С юго-востока прилегают к [22] ней нахии Рецкая, Черницкая и Лешанская, первые две нахии соединились с Катунскою еще во времена Митрополита Даниила, а Рецкая долго оставалась неутральною и окончательно присоединилась только после поражения Кара-Махмуда в 1796 году. Все эти нахии граничат с Турецкою Албаниею. Крепость Жабляк, которая лежит почти на берегу Скутарского озера и следовательно находится в постоянных сношениях с Скутари, Подгорица и Спуж, из которых 1-я отстоит на 1 1/2 часа, а 2-я на 1/2 часа от Мартыничей, защищают Албанские границы. С запада к Катунской нахии, и частию Черницкой, которая вершинами Сутормана отделяется от Антиварского округа, прилегает Австрийская Албания и отделяет ее от моря, а с севера нахия бело-Павличи. Это довольно большая нахия, граничит с Герцоговиною, которой границы защищают крепости Клобук и Никшичи. На север к ней примыкает нахия Марача, она простирается до вершин Явора и Дормитора и граничит [23] с Босниею. На восток от них лежит нахия Пиперы и далее Кучи, которая простирается до вершин Хома и речки Цевны. Белопавличи, Пиперы и Марана соединились с Черногориею окончательно после первого поражения Кара-Махмуда в 1792 году, а Кучи в числе, которых считается несколько Магометан и Латинов, присоединились окончательно только в 1831 году, при теперешнем Владыке. Вся Черногория и Берда обнимает пространство 200 квадратных миль и считает в ceбе слишком 120 тыс. жителей и слишком до 20 тыс. воинов, но это число воинов поставлено по примеру других стран, собственно в Черногории каждый воин, кто может поднять оружие.
Послеобеденные прогулки часто сопровождались скачками, стрелянием в цель и играми Черногорцев. У Владыки несколько прекрасных арабских коней и он сам хороший наездник. В первый день моего пребывания в Цетине, во время скачки был особенно замечателен старый воевода, так называют Князя Радовича-Княжевича, который был с Владыкою в Рагузе. Это человек, которому уже далеко за 80 лет, он был еще сподвижником покойного Владыки и дрался в битвах с Кара-Махмудом. Он Сердарь и поп в селе Мартыничах, которое лежит в виду Турецких крепостей Спужа и Подгорицы и подвержено постоянным нападениям Турок. Прежде часто я всматривался в выразительное лице этого, по-видимому, дряхлого и сгорбленного старика. Он всегда сиживал в далеке, нахмурив брови и куря [24] трубку, говорил не много, но около него всегда собиралась толпа. Все, что ни говорил он, было остро и смешно. Никто не мог рассказать столько смешных случаев про Турок и Швабов, как старый воевода. Видя его во весь опор скачущего по грудам камней, как удалого юношу, мне казалось, в этой стороне вовсе не существует старости. И точно вполне дряхлого старика, каких часто встречаешь в других странах, мне никогда не удалось видеть в Черногории.
Вечером, когда мы пили чай, я стал распрашивать Владыку о старом воеводе.
‘Это славный человек, — говорил Владыка, — юнак до сих пор и счастлив. Он был в трех стах битвах и ни разу не ранен. Турки убили у него и сына и братьев и племянников. Он один мущина в доме, остались только женщины, да дети. Его любят Черногорцы за его храбрость и за его ум и остроту’.
Этот разговор навел Владыку на рассказ про битвы с Турками, в местах около Спужа и Подгорицы, в которых постоянно отличался старый воевода. Постараюсь передать его рассказ.
Спуж стоит на реке Зете и острым углом врезывается в Черногорские владения между нахиями Пинеры и Белопавличи. Пограничные Черногорские села подвержены постоянным нападениям Турок. Поражение Кара Махмуда при Мартыничах, отложение Пиперов и Кучи от Турок и близкое соседство заставляют Турок часто в этих местах нападать на Черногорцев. [25]
Около 30 лет тому назад перед Петровым днем было замечательное сражание при Рогаме Пиперском селении, отстоящем на 1 1/2 часа от Подгорицы. Это сражение служило продолжением битв с Кара-Махмудом, и вместе с тем начинает ряд битв, продолжающихся почти до нашего времени. Мало по малу Черногорцы завладевали долинами прилегающими к Подгорице, а пограничные села, по мере развития внутреннего единства, соединялись более и более между собою и переставали платить подать Туркам. Это движение было заметно во всех племенах составляющих теперь нахию Кучи. Земли от Подгорицы до реки Рыбницы, Турки считали своими, а Черногорцы не хотели им уступить их, потому здесь возникали беспрестанные споры. Черногорцы стали укреплять границы, строить крепостцы и наконец село Рогаме, всегда платившее подать Туркам, отказалось от этой платы. Подгорицкие Аги задумали наказать Рогаме. Мустафа визирь Скутарский согласился на их предложение открыть поход и дал им 6 тысяч Албанских войск, под предводительством Гасан-Аги. Войско двинулось к Подгорице и стало лагерем недалеко от нее в Долянах. Здесь соединились с ними Подгоричане под предводительством Бея Абдовича. На другой день решено было переправиться чрез Морачу и сделать нападение на Рогаме. Войско разделилось на три части, одна в 4 тысячи, двинулась прямо к Рогаме, две другие закрывали правую и левую сторону и разобщали Рогаме от соседних племен. Около полуночи [26]
Кад вриемя ниe од ударца, 2
говорит песня, Турки ударили на село. Черногорцы не ожидали нападения и не имея возможности сопротивляться открытою силою, заперлись в укрепленных избах. Турки разгромив село, прежде всег
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека