Опасности порочной жизни, Бальзак Оноре, Год: 1830 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 3 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОВСТИ БАЛЬЗАКА

Переводъ съ Французскаго.

ПОВСТЬ ВТОРАЯ.

ОПАСНОСТИ ПОРОЧНОЙ ЖИЗНИ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1832.

СЦЕНЫ ИЗЪ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ,
ИЗДАННЫЯ

Г. БАЛЬЗАКОМЪ.

Переводъ съ Французскаго
В. Б. и Л. К.

ЧACTЬ II-я.

Печатать позволяется, съ тмъ, чтобы по напечатаніи, представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра.

С. Петербургъ, 17 Января 1832 года.

Ценсоръ Василій Семеновъ.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Опасности порочной жизни

Ростовщикъ

Стряпчій

Смерть мужа

СЦЕНА II.

ОПАСНОСТИ ПОРОЧНОЙ ЖИЗНИ.

Вечера всегда довольно поздно оканчивались у Виконтессы Гранль. Въ одинъ изъ нихъ, прошлой зимой, въ гостиной ея находились два постороннія лица. Молодой и красивый собою мущина вышелъ изъ оной услышавъ бой часовъ. Когда раздался стукъ его кабріолета, Гжа Гранль посмотрла вокругъ себя съ безпокойствомъ, и замтя, что въ комнат оставалось только двое мущинъ, которые играли въ экарте, она подошла къ своей дочери, какъ бы желая говорить съ нею.

Сія молодая двица была съ изисканностію одта, очень мила и, стоя передъ каминомъ гостинной, прислушивалась къ шуму, производимому по мостовой узжающимъ кабріолетомъ, показывая видъ, что разсматриваетъ экранъ съ прекраснымъ литохромическимъ рисункомъ, которые не за долго предъ тмъ вошли въ употребленіе.

— Камилла, сказала виконтесса, смотря на твою дочь со вниманіемъ, я предупреждаю тебя, что ежели ты впередъ будешь обращаться съ молодымъ Графомъ Рсто, такъ какъ сегодняшній вечеръ, то я не буду боле принимать его въ своемъ дом.

— Матушка…..

— Довольно, Камилла….. Выслушай меня, ты у меня одна дочь, ты богата, посему не должна и думать выйти замужъ за молодаго человка, не имющаго совершенно никакого состоянія. Ты имешь ко мн довренность, и такъ предоставь мн, милая, управлять твоими поступками. И можноли, въ семнадцать лтъ, здраво судить о нкоторыхъ приличіяхъ….. Я сдлаю теб одно только замчаніе.— У Эрнеста такая мать, что расточить милліоны. Онъ любитъ ее, и помогаетъ ей съ сыновнею привязанностію, достойною всякой похвалы, онъ также съ нжностію печется о своемъ брат и сестр, что весьма похвально, прибавила она съ лукавымъ видомъ, но пока его мать жива, ни одно семейство не ршится вврить Графу Респіо судьбу и имніе дочери.

— Я услышалъ нсколько словъ, которыя раждаютъ во мн желаніе, вступить въ посредничество между вами и Камиллою!… воскликнулъ одинъ изъ мущинъ, играющихъ въ экарте.

— Я выиграль, Маркизъ….. сказалъ онъ относясь къ своему противнику, и оставляю васъ, чтобы итти на помощь къ вашей племянниц!..

— Вотъ что значитъ имть слухъ стряпчаго!….. вскричала Виконтесса. Какъ могли вы услышать меня? я почти на ухо говорила Камилл.

— Я слышалъ глазами! отвчалъ страпчій, приближаясь къ камину.

Онъ слъ на креслахъ возл камина, старый дядя Камиллы помстился подл нее, а Г-жа Гранль заняла мсто на стул, стоявшемъ между креслами стряпчаго и небольшимъ диванчикомъ, на которомъ сидла ея дочь съ дядей.

— Пришло время, сказалъ стряпчій, разсказать вамъ приключеніе, которое будетъ полезно по двумъ отношеніямъ: во первыхъ, оно заключаетъ поучительные примры для двицы Камиллы, а во вторыхъ, оно выведетъ васъ изъ заблужденія относительно того мннія, которое вы имете объ состояніи Эрнеста……

— Приключеніе!…. воскликнула Камилла. О! начните, начните скоре…..

Стряпчій бросилъ на Г-жу Гранль такой взглядъ, въ которомъ она легко могла прочитать всю занимательность его разсказа для нее, по обстоятельствамъ, въ которыхъ она находилась.

Такъ какъ Виконтесса Гранль, по своей знатности, своему богатству, образу мыслей занимала почти первое мсто между живущими въ Сен-Жерменскомъ предмстьи, то посему и покажется не совсмъ естественнымъ, что незначительный Парижскій стряпчій такъ фамильярно говорилъ и обращался съ нею. Впрочемъ не трудно объяснить сіе рдкое явленіе аристократической жизни.

Г-жа Гранль возвратилась во Францію въ одно время съ Королевскою фамиліею. Она поселилась въ Париж, гд прежде вела довольно скромную жизнь, и сначала получала пособіе, производимое, но приказанію Людовика XVIII изъ государственнаго казначейства. Стряпчій, имвъ случай открыть ошибки противъ формъ, учиненныя, во время Республиканскаго правленія, при продаж дома, принадлежавшаго фамиліи Гранль, утверждалъ что оный домъ долженъ поступитъ обратно во владніе Виконтессы. Онъ взялъ сіе дло на свой страхъ, выигралъ оное, и возвратилъ Г-ж Гранль прежнюю ея собственность.

Ободренный симъ успхомъ, онъ такъ удачно умлъ употребить разныя судебныя придирки, тягаясь съ Департаментомъ Удловъ (domaine extraordinaire de la couronne) и Гражданскою Палатою (rgie de l’enregistrement) что выхлопоталъ Виконтесс Гранльвскій лсъ, нсколько акцій на Орлеанскій каналъ, и нкоторыя недвижимыя имнія, довольно значительныя, которыя Императоръ отдалъ подъ общественныя заведенія. Искусство, усердіе молодаго стряпчаго къ длу столь удачно способствовали къ возстановленію состоянія Г-жи Гранль, что въ 1820 году она уже имла сто тысячь ливровъ годоваго дохода. По прошествіи же нкотораго времени, <ша получила за незаконное владніе ея имніемъ, огромныя суммы, благодаря стараніямъ молодаго законоискусника, который сдлался другомъ семейства.

Онъ имлъ боле сорока лтъ отъ роду. Былъ человкъ испытанной честности, ученый, скромный и хорошаго тона. Поступокъ его въ отношеніи къ Г-ж Гранль пріобрлъ ему уваженіе и довренность большей части домовъ Сен-Жерменскаго предмстья, но онъ не старался воспользоваться симъ благорасположеніемъ какъ бы то могъ сдлать человкъ честолюбивый. Исключая дома Г-жи Гранль, куда онъ приходилъ тогда проводить вечера, стряпчій не посщалъ никого. Онъ пристрастился къ занятіямъ, и сверхъ сего слишкомъ много находилъ счастія въ семейственной жизни, чтобы гоняться за свтскими удовольствіями. Къ счастію его, дло Г-жи Гранль послужило поводомъ къ обнаруженію его честности и талантовъ, ибо въ противномъ случа, его ученіе вроятно погибло бы безъ пользы. Онъ не имлъ души стряпчаго.

Съ тхъ поръ, какъ Графъ Эрнестъ Ресто наталъ. посщать домъ Гжи Гранлье, и какъ стряпчій от крылъ сочувствіе, соединявшее Камиллу съ симъ молодымъ человкомъ, онь началъ учащать домъ Г-жи Гранль, какъ данди Антенскаго Шоссе, только что принятый въ обществахъ благороднаго предмстья.

За нсколько дней предъ симъ, онъ сидя возл двицы Камиллы Гранль и указавъ ей на молодаго Графа, сказалъ:

— Какъ жаль, что этотъ молодецъ не иметъ двухъ иди трехъ милліоновъ, не правда ли?….

— Разв это несчастіе?…. я не думаю, отвчала она. Г. Эрнестъ обладаетъ многими талантами, онъ образованъ, Министръ, подъ начальствомъ котораго онъ служитъ, хорошаго объ немъ мннія, онъ знатной фамиліи, и я не сомнваюсь что, со временемъ, онъ будетъ человкомъ значительнымъ. Онъ будетъ имть такое состояніе, какое пожелаетъ, достигнувъ важнаго мста….’

— Правда, но если бы онъ былъ богатъ.

Кдашлла покраснла.

— Еслибы онъ былъ богатъ, то вс молодыя двицы, находящіяся здсь, такъ бы и увивались около него, отвчала она, указывая на кадрили.

— И тогда, возразилъ стряпчій, двица Камилла Гранль не была бы единственнымъ предметомъ, на который онъ обратилъ бы взоры… Вотъ, почему вы краснете, Камилла? Онъ вамъ нравится, не правда ли?… Не скрытничайте, признавайтесь…..

Камилла поспшно встала.

— Она его любитъ! подумалъ стряпчій. И съ сего дня Камилла замтила, что другъ ея законоискусникъ, одобряетъ раждающееся въ ней чувство къ молодому Графу Эрнесту Ресто.

И такъ стряпчій началъ говорить, и разсказалъ т сцены, которыя читатель увидитъ въ слдующихъ главахъ. Он переданы съ такою врностію, какую только допускаютъ различія между изустнымъ разговоромъ и письменнымъ повствованіемъ.

РОСТОВЩИКЪ.

— Такъ какъ я самъ дйствующее лице въ семъ приключеніи, и какъ оно напоминаетъ мн самыя романическія обстоятельства моей жизни, то я надюсь, что вы мн позволите слдовать моему вдохновенію. Представте себ, Камилла, что мн двадцать семъ лтъ, и что происшествія, которыя я разскажу, случились вчера. Я начну описаніемъ такого человка объ которомъ вы не можете составить себ никакого понятія, а именно: объ Ростовщик.

Ростовщикъ: можете ли вы себ ясно представить лице сего человка? Оно блдно, и я бы желалъ, чтобъ Академія позволила мн назвать оное луннымъ ликомъ. Оно походитъ на серебро, съ котораго сошла позолота. Волосы гладки, тщательно причесаны, и имютъ пепельный цвтъ, лице безстрастно, подобно лицу Г. Талейрана: это черты, вылитыя изъ бронзы. Глаза желтые, какъ у куницы, почти безъ ресницъ. Носъ острый, губы тонкія. Человкъ сей говоритъ тихо, голосомъ спокойнымъ, и не горячится никогда, маленькіе глаза его защищены всегда отъ свта зеленымъ козырькомъ старой фуражки. Онъ всегда одтъ въ черное платье. Лта его задача: незнаешь, состарлся ли онъ прежде времени, или берегъ себя въ молодости для того, чтобы оная служила ему вчно.

Комната его опрятна, какъ платье Англичанина, но все въ ней истерто, начиная отъ ковра передъ кроватью до зеленаго сукна его конторки. Горница его походитъ на хладное святилище старой двы, которая проводитъ цлый день натирая старую мебель. Все въ ней грубо и всюду виднъ недостатокъ. Зимою, я ни разу не замтилъ, чтобы головни въ его камин плотно лежали одна съ другою, и он тлютъ безъ пламени, почти всегда зарытыя въ куч золы.

Жизнь сего человка протекаетъ съ столь же малымъ шумомъ, какъ песокъ древнихъ клепсидровъ. Вс его поступки, начиная съ той минуты когда онъ встаетъ съ постели, до самаго вечера, урочнаго времени его прмпадковъ кашля, подвержены такой же правильности, какъ и ходъ стнныхъ часовъ. Его можно назвать образцовымъ человкомъ, котораго заводитъ сонъ. Если прикоснетесь къ мокриц, которая ходитъ по бумаг, то она остановится и притворится мертвою, такъ и этотъ человкъ вдругъ останавливается посреди начатаго имъ разговора, когда услышитъ стукъ прозжающей кареты, дабы не возвысить голоса. Подобно Фонтенелю, онъ старается сберегать свои жизненныя силы, и сосредоточиваетъ вс человческія чувства въ одномъ я. Иногда жертвы его корыстолюбія кричатъ, сердятся, потомъ, въ его кабинет, снова водворяется глубокая тишина, какъ въ кухн, когда ржутъ утку.

До семи часовъ вечера онъ сохраняетъ видъ важный, но въ восемь, вексельный человкъ становится обыкновеннымъ человкомъ: это тайна превращенія металловъ въ сердце человческое. Тогда онъ потираетъ себ руки, и веселость его, въ эту минуту, походитъ на глухой смхъ Американца Коженая Обувъ (Bas de Cuir), но въ самыхъ сильныхъ порывахъ радости, разговоръ его всегда бываетъ самый лаконическій. Таковъ сосдъ, которымъ судьба меня наградила, въ дом, въ улиц Гре, гд я живу.

Этотъ домъ теменъ и сыръ. Онъ безъ двора, посему вс комнаты имютъ видъ только на улицу. Монастырское распредленіе сего зданія на комнаты равной величины, изъ которыхъ каждая иметъ одну дверь, выходящую на длинный корридоръ, освщаемый съ верху, свидтельствуетъ, что сей домъ принадлежалъ нкогда какому нибудь монастырю. Видъ сего строенія столь печаленъ, что радость оставляетъ каждаго прежде, нежели онъ войдетъ къ моему сосду. Сей послдній похожъ на домъ, въ которомъ живетъ. Это устрица, прильнувшая къ скал.

Жизнь его есть тайна. Единственный человкъ, съ которымъ онъ иметъ житейскія сношенія, это я. Онъ приходтъ ко мн за огнемъ, занимаетъ книги, журналы, а въ вечеру одинъ я, имю позволеніе входить къ нему въ келью, и съ однимъ мною онъ бесдуетъ охотно. Такіе знаки довренности суть плоды семилтняго сосдства. Иметъ ли онъ родственниковъ, друзей? не знаю. Я ни одного су не видлъ у него ни разу. Все его имущество — въ подвалахъ Банка. Онъ самъ получаетъ свои векселя, и говорилъ мн, что, при взысканій должныхъ денегъ по каждому письменному обязательству, онъ получаетъ два франка за поздку. Его ноги такъ же сухи, какъ у оленя. Впрочемъ онъ самъ мучениъ своей скрытности: однажды взявъ случайно съ собою золотыя деньги, онъ выронилъ изъ своего кармана, неизвстно какимъ образомъ, двойной наполеондоръ, жилецъ, который шелъ за нимъ по лстниц, поднялъ монету и хотлъ возвратить ему оную.

— Это не мое!….. отвчалъ онъ ему съ видомъ удивленія, у меня никогда не бываетъ золота ни дома, ни при мн!….

Поутру, онъ самъ варитъ для себя кофе на тонкой, желзной канфорк, которая вчно стоитъ въ темномъ угл камина. Трактирщикъ приноситъ ему обдъ. Старая привратница, въ положенный часъ, приходитъ убирать его горницу. Наконецъ, по странному случаю, который Стернъ назвалъ бы предназначеніемъ, человкъ сей именуется Г. Гобсекъ. {Игра словъ на Французскомъ язык: fober значитъ хватать, sec — крпко.}

— Божусь, что вашъ сосдъ для меня крайне занимателенъ!…. воскликнулъ старый дядя.

— Я бы почелъ его атеистомъ, если человчество, общежитіе входятъ въ составъ религіи, продолжалъ стряпчій. Посему, я намренъ былъ изслдовать его съ точностію, я называлъ это дйствіе, анатоміею homo duplex, нравственнаго человка.

— Но не перебивайте меня боле, Маркизъ, въ противномъ случа вы погасите во мн жаръ вдохновенія. Продолжаю свою импровизацію.

Однажды вечеромъ я вошелъ къ сему человку, который сроднился съ золотомъ. Онъ сидлъ въ креслахъ съ неподвижностію истукана, вперивъ глаза на доску камина, на которой, казалось, онъ читалъ учетную книгу, (bordereaux d’escompte). Ночникъ, какъ у привратниковъ, производящій угаръ, запачканный, съ подставкою, которая нкогда была зеленою, изливалъ красноватый свтъ на его блдное лице. Онъ взглянулъ на меня, не сказавъ ни слова, но возл него стоялъ приготовленный для меня стулъ.

— Мыслящее ли это существо? подумалъ я. Знаетъ ли оно, что есть Богъ, чувства, женщины, счастіе?…. Я сожаллъ объ немъ, какъ о больномъ. но я также постигалъ и то, что если у него есть милліонъ, сохраняющійся въ Банк, то въ мысляхъ, вселенная принадлежала ему.

— Здравствуйте, батюшка Гобсекъ, сказалъ я ему.

Онъ оборотилъ голову въ мою сторону, и его черныя, густыя брови сблизились немного. Сіе отличительное движеніе выражало не мене самой радостной улыбки какого нибудь жителя Юга.

— Вы сегодня такъ же угрюмы, какъ въ томъ день, когда вамъ объявили о банкрутств того…. книгопродавца. Вроятно вамъ нын никто не платилъ денегъ? ибо, кажется, сегодня 31-е число…

Я въ первый разъ заговорилъ съ нимъ о деньгахъ. Онъ посмотрлъ на меня, и отвчалъ своимъ сладостнымь голосомъ, который довольно походилъ на звуки, издаваемые флейтою, когда на ней играетъ ученикъ, потерявшій амбушюръ:

— Я веселюсь……

— И такъ вы иногда веселитесь?

Онъ пожалъ плечами, и посмотрлъ на меня съ сожалительною усмшкою.

— Вы считаете поэтами только тхъ, которые сочиняютъ стихи? спросилъ онъ у меня.

— И въ этой голов поэзія!… подумалъ я.

— Нтъ жизни завидне моей, продолжалъ онъ.

Взоры его одушевились.

— Выслушайте меня, молвилъ онъ. Разсказъ приключеній сего утра, дастъ вамъ понятіе о моихъ удовольствіяхъ.

Онъ всталъ, заперъ двери задвижкою, задернулъ занавску, сшитую изъ старыхъ обоевъ, и кольца оной зазвенли о желзную жердочку, посл чего онъ возвратился на прежнее мсто, и слъ.

— Сегодня поутру, сказалъ онъ, мн слдовало получишь деньги только по двумъ обязательствамъ, потому что вс остальныя были выданы за наличныя деньги, еще вчера, людямъ имющимъ со мною дло. Первое обязательство получилъ я отъ прекраснаго молодаго человка. Онъ пріхалъ ко мн въ тильбюри. Бумага была подписана, не знаю, но какому случаю, одною изъ прелестнйшихъ женщинъ въ Париж, которая замужемъ за богатымъ помщикомъ. Это обязательство было въ тысячу франковъ. По второму, въ такую же сумму, также долженствовало заплатить женщина, ибо оно было подписано Фапни Малво. Я получилъ оное отъ купца, торгующаго полотнами. Графиня живетъ въ улиц Гелдеръ, а Фанни въ улиц Монмартръ. Еслибы вы знали т романическія догадки, которыя занимали мой умъ сегодня утромъ, когда я выходилъ изъ дому! Какая гордая радость родилась во мн при мысли, что если сіи дв женщины не въ состояніи заплатить, то он придутъ меня съ такимъ же уваженіемъ, какъ бы роднаго отца!… Чего не предпріиметъ Графиня за тысячу франковъ!….. Она обойдется со мною ласково, будетъ говорить тмъ сладостнымъ голосомъ, съ которымъ, можетъ быть, встрчаетъ того, кто надписалъ сей билетъ, будетъ расточать передо мною ласковыя слова, можетъ быть умолять меня, а я…. Тутъ старикъ бросилъ на меня леденелый взоръ.

— А я, непоколебимъ!…. продолжалъ онъ, стоя предъ нею, какъ мститель, являюсь какъ угрызеніе совсти, но оставимъ предположенія. Я прихожу.

— Графиня почиваетъ…. сказала мн горнишная.

— Когда ее можно будетъ видть?

— Въ полдень.

— Графиня нездорова?

— Нтъ, сударь, но она въ три часа пріхала съ бала.

— Меня зовутъ Гобсекъ…. скажите ей мою фамилію. Я приду въ полдень.

И я ухожу, оставивъ слды моего посщенія на роскошномъ ковр, постланномъ на плитахъ лстницы.

Остановясь въ улиц Монмартръ у дома простой наружности, я отворилъ старыя ворота, и увидлъ темный дворъ, который никогда не освщали солнечные лучи. Стны въ комнатк привратника закоптились, и оконныя стекла походили на отвороты изношеннаго капота: они были запачканы, тусклы и перебиты.

— У себя ли двица Фанни Малво?….

— Она вышла со двора, но если вы пришлите за деньгами, то он здсь…..

— Я зайду посл, сказалъ я. Ибо узнавъ, что сумма у привратника, я хотлъ увидть молодую двушку, я представлялъ себ, что она должна быть молода.

Утро я провелъ разсматривая эстампы, выставленные на бульвар, и ровно въ полдень былъ въ гостиной Графини, возл ея спальни.

— Барыня только сей часъ позвонила, сказала мн горнишная, и я не думаю, чтобъ она могла принять васъ теперь.

— Я подожду!

И я услся въ позолоченныхъ креслахъ.

Лишь только открыли ставни, какъ прибжала горнишная, и сказала мн:

— Войдите, сударь……

По голосу, которымъ она произнесла слова сіи, я догадался, что госпожа ея не можетъ заплатить мн. Но какую красавицу увидлъ я!…. Она наскоро набросила на свои голыя плечи кашемировую шаль, которою она закрылась такъ плотно, что ея восхитительныя формы обрисовывались совершенно. На ней былъ красивый утренній нарядъ, блый какъ снгъ. Ея черные волосы небрежно разсыпались изъ подъ прекраснаго Индейскаго платочка, затйливо повязаннаго на ея голов, по-Креольски. Постель ея представляла живописный безпорядокъ. Видно было, что сонъ ея былъ безпокойный. Живописецъ дорого бы заплатилъ, чтобы увидть подобную сцену.

Тамъ — подъ занавсками сладострастно раскинутыми, лежала на пуховик, покрытомъ голубою шелковою матеріею, подушка, и ея кружевная оборка ярко отдлялась отъ лазореваго поля. На широкой медвежьей кож, постланной у львиныхъ лапъ, вырзанныхъ на ножкахъ, краснаго дерева кровати, блистали два атласные башмачка, брошенные на оную со всею небрежностію, причиняемою усталостію бала. На креслахъ висло смятое платье, рукава коего доставали до полу. Чулки, которые бы унесъ зефиръ, обвивались около ножки креселъ, и блыя подвязки были кинуты на небольшой диванчикъ. Цвты, бриліанты, перчатки, букетъ, поясъ лежали въ безпорядк. Я чувствовалъ легкій благовонный запахъ. Дорогое опахало, полуразпущенное, было положено на камин. Ящики комода были выдвинуты. Все представляло видъ роскоши и безпорядка, красоты безъ гармоніи, богатства и нищеты. Усталое лице Графини соотвтствовало сей комнат, являвшей въ полной мр безпорядокъ посл бала. Я съ презрніемъ смотрлъ на сіи бездлки, наканун, он служили убранствомъ Графин, и, можетъ быть, родили въ комъ нибудь бредъ безумства. Он были какъ бы останками любви, пораженной угрызеніями совсти, изображеніемъ жизни разсянной, роскошной. Таковы усилія Тантала, уловить удовольствія, лишенныя существенности. Красноватыя пятна, появившіяся на лиц Графини, свидтельствовали о нжности ея тла, вс черты ея сдлались какъ бы грубе, и темный полукругъ, рисовавшійся подъ ея глазами, отпечатывался рзче обыкновеннаго. Не смотря на это, природа являла еще довольно силы для того, чтобы сіи примты разсянной жизни, не измнили ея красоты. Ея глаза блистали, она походила на одну изъ тхъ Иродіянокъ, которыхъ изображала кисть Леонарда Винчи (ибо я торговалъ картинами). Она изобиловала жизнію и силой. Мысль не находила ни какого недостатка въ ея формахъ и чертахъ, въ которыхъ не видно было никакой скудости. Она возбуждала къ себ любовь, но сама, казалось, была превыше любви. Она понравилась мн. Уже давно сердце мое не билось. Мн казалось, что мн уже заплатили, потому что я готовъ жертвовать боле нежели тысячью франками за ощущеніе, которое напоминаетъ мн дни моей молодости.

— Милостивый государь, сказала она, предлагая мн стулъ, не угодно ли вамъ будетъ подождать?…

— До завтрешняго полудня, милостивая государыня, отвчалъ я, сложивъ облигацію, которую я подавалъ ей…. Я раньше не имю права протестовать…..

Въ тоже время я говорилъ про себя: — Плати за твою роскошь, плати за твое имя, плати за твое счастіе, плати за монополію, которою пользуешься. Для несчастныхъ, неимющихъ куска хлба, есть судилище, судьи, палачи, но для васъ, утопающихъ въ лебяжьемъ пух, есть угрызенія совсти, скрежетъ зубовъ, скрываемый улыбкою, и стальныя когти, которыя давятъ ваши сердца.

— Протестъ!…. подумали ли вы объ этомъ?… вскричала она, и посмотрла на меня. И вы такъ мало будете имть ко мн уваженія!….

— Когда бы Король былъ моимъ должникомъ, сударыня, и не соглашался бы мн уплатить долгъ, то я бы и его позвалъ къ суду…..

Въ сію минуту мы услышали, что кто-то по тихоньку стучится въ двери Графининой спальни.

— Меня нтъ дома!…. вскричала повелительнымъ голосомъ молодая женщина.

— А мн бы весьма желательно было увидться съ тобою, Емилія….

— Не теперь, любезный, отвчала она голосомъ мене твердымъ, но однакожъ еще безъ кротости.

— Ты шутишь, ибо съ кмъ то говоришь….

И мущина, вроятно Графъ, вдругъ вошелъ въ комнату. Графиня посмотрла на меня. — Я ее понялъ. Она сдлалась моею рабою. Ахъ! было время, когда я до такой степени былъ глупъ, что не хотлъ протестовать.

— Что вамъ угодно, сударь? спросилъ меня Графъ.

Я увидлъ, какъ жена его содрогнулась. Блая, нжная ея шея, сдлалась какъ бы шероховатою. Можно было сказать о ней, по простонародному изрченію, что ее подирало по кож. Я же смялся, и ни одна моя жила не трепетала.

— Это одинъ изъ моихъ поставщиковъ….. сказала она мужу, указывая на меня.

Графъ обернулся ко мн спиною, а я сталъ вынимать изъ кармана облигацію. При семъ движеніи, свидтельствующемъ о моей непреклонности, молодая женщина подошла ко мн, и вручая мн бриліанть, сказала:

— Возмите это, и удалитесь!….. Я обмнялъ съ нею облигацію на драгоцнный камень, и, поклонившись ей, вышелъ. Бриліантъ врно стоилъ тысячи двухъ сотъ франковъ, на двор я увидлъ какъ обмывали два пышные экипажа, какъ лакеи выколачивали свои ливреи, и чистили сапоги. Вотъ, что приводитъ ко мн этихъ людей, сказалъ я про себя, вотъ, что побуждаетъ ихъ, подъ благовиднымъ предлогомъ, похищать цлые милліоны, и заставляетъ быть измнниками своего отечества. И чтобы не выпачкаться, идя пшкомъ, когда нибудь должно же выкупаться въ грязи!…

Въ самое сіе мгновеніе отворились ворота, и красивый тильбюри молодаго человка, предъявившаго мн облигацію, въхалъ на дворъ.

— Милостивый государь, сказалъ я ему, когда онъ соскочилъ съ тильбюри, вотъ двсти франковъ, которые прошу васъ отдать Графин, и вмст съ тмъ сказать ей, что залогъ, который я получилъ нея, будетъ въ ея разположеніи въ продолженіи недльнаго срока. Онъ взялъ сіи двсти франковъ, и съ устъ его сорвалась усмшка, какъ бы желая сказать:

— А! она заплатила! ну, тмъ лучше!

Я прочиталъ въ его физіогноміи будущую судьбу Графини.

Я пошелъ въ улицу Монмартръ къ двиц Фанни. Взойдя по крутой, узкой лстниц, добрался я до пятаго этажа, и вошелъ въ покои недавно отдланные и весьма опрятно убранные. Я не замтилъ ни малйшей пылинки на простой мебели, украшавшей комнату, въ которой меня приняла Фанни. Она была въ полномъ смысл молодая Парижская двушка: съ пріятнымъ и свжимъ лицемъ, привлекательнымъ видомъ, съ темнорусыми, искусно причесанными волосами, которые, образуя два локона на вискахъ, еще боле придавали остроумія ея голубымъ, чистымъ какъ кристаллъ, глазамъ. Она была одта просто. Свтъ, проницая сквозь небольшія занавси, коими окна были задернуты, бросалъ слабый блескъ на сіе божественное лице. Она разбирала блье, и разложенные около ея, скроенныя куски полотна, открыли мн ея обыкновенныя занятія. Она являла мн мечтательный образъ уединенія. Подавая ей билетъ, я сказалъ, что не засталъ ея поутру дома.

— Но, отвчала она, деньги были оставлены у привратницы.

Я показалъ видъ, что не слыхалъ ея словъ.

— Вы, сударыня, кажется рано выходите со двора?

— О! я почти всегда сижу дома, но когда работаешь цлую ночь, ванны изрдка необходимы…..

Я посмотрлъ на нее, и тотчасъ угадалъ все. Она, врно, была изъ фамиліи нкогда богатой, которую несчастіе осудило на труды. Во всхъ ея чертахъ выражалась какая то добродтель, скромность и врожденное благородство. Все ее окружающее оправдывало мои предположенія. Мн казалось, что я дышалъ воздухомъ откровенности и чистосердечія. Я дышалъ свободно. У стны стояла выкрашенная кровать изъ простаго дерева, надъ которою висло распятіе, украшенное двумя втьвями буксоваго кустарника. Я былъ готовъ оставить ей уже пересчитываемыя мною деньги, равно какъ и бриліапты Графини, по я подумалъ, что подарокъ сей будетъ, ей можетъ быть, пагубенъ, и разсудивъ хорошенько, я оставилъ у себя все, тмъ боле, что какая нибудь актриса или невста охотно дадутъ полторы тысячи франковъ за бриліантъ. — И къ тому жъ, подумалъ я, у нея можетъ быть, есть какой нибудь двоюродный братецъ, который сдлаетъ изъ бриліанта булавку, и промотаетъ мою тысячу франковъ!

Когда вы вошли хо мн, то я только что раздумывалъ, что Фанни Малво могла бы быть премиленькою хозяйкою.

Въ продолженіи цлыхъ двухъ недль, я буду размышлять о разности сей непорочной и уединенной жизни съ жизнію Графини, которая уже сдлала шагъ къ пороку!

— Ну, скажите теперь! продолжалъ онъ, по кратковременномъ, но глубокомъ молчаніи, въ продолженіи котораго я не сводилъ съ него глазъ, думаете ли вы что мало значитъ проницать тихимъ образомъ въ глубину сердца человческаго, освоиться съ жизнію другихъ, видть ее во всей нагот? Таковыя зрлища всегда являютъ большую разнообразность: язвы отвратительныя, печали невыносимыя, любовныя сцены, бдствія, коимъ волны Сены полагаютъ конецъ, удовольствія, предающія молодыхъ людей въ руки палача, судорожные смхи отчаянія и роскошныя празднества. Вчера видлъ трагедію: отецъ семейства, умерщвляющій себя самопроизвольно, потому что боле не въ состояніи прокормить своихъ дтей, завтра увидитъ комедію: молодой человкъ будетъ разыгривать сцену Г. Диманша, прибавляя къ нея собственныя свои шутки. При мн неразъ восхищались краснорчіемъ Мирабо. Я самъ встарину слыхалъ его, и никогда не чувствовалъ себя тронутымъ. Но часто молодая, влюбленная двушка, старый негоціантъ, кандидатъ банкротства, мать желающая скрыть проступки своего сына, заставляли меня трепетать силою словъ своихъ. Сіи дйствующія лица, съ совершенствомъ разыгривали свои роли и — для меня одного. Но я не даюсь въ обманъ. Взоръ мой, видитъ сердца. Ничто отъ меня не скрыто. Чего не достаетъ мн? Я обладаю всмъ. И откажутъ ли въ чемъ нибудь тому, кто развязываетъ мшокъ и завязываетъ оный? Можно подкупить государственнаго человка и совсть, это принадлежность власти, можно купить нжнйшія ласки женщинъ — вотъ удовольствія, все можно купитъ. Мы, безмолвные и неизвстные Цари, сей жизни, ибо деньги — жизнь. Но если я и наслаждался всми благами, то уже пресытился оными. Въ Париж подобныхъ мн человкъ съ тридцать. Соединенные одною и тою же цлію, мы собираемся, въ назначенные еженедльно дни въ одномъ кофейномъ дом близь Новаго-Моста. Тамъ, открываемъ другъ другу вс тайны казны государственной. Ни одно частное состояніе не можетъ укрыться отъ нашей проницательности, ибо самыя сокровенныя обстоятельства всхъ фамилій намъ извстны, и у насъ есть, такъ сказать, черная книга, въ которую записываемъ важнйшія замчанія на государственный кредитъ, на Банкъ и на торговлю. Мы разбираемъ самыя маловажныя дйствія. Мы закнодателя на Бирж. Подобно мн, и мои товарищи, по примру Іезуитовъ, цнятъ во власти и въ деньгахъ, собственно только власть и деньги.

— Здсь, сказалъ онъ, указывая на свою пустую, холодную комнату, здсь, самый неистовый любовникъ, раздражающійся за одно слово и извлекающій шпагу, чтобы отомстить за оное, умоляетъ меня сложивъ руки, здсь умоляетъ меня самый надмнный негоціантъ, здсь умоляетъ меня тщеславная красавица, здсь умоляетъ меня гордый воинъ, умоляютъ меня знаменитый артистъ и писатель, котораго имя должно перейти въ потомство, здсь наконецъ, прибавилъ онъ приложивъ руку къ своему челу, здсь всы, на которыхъ взвшиваются вс наслдства, и даже самый Парижъ!….

И такъ, можете ли вы думать, чтобы не скрывались удовольствія подъ сею блеклою личиною, неподвижность которой васъ столько разъ удивляла?…. сказалъ онъ мн, выставляя блдное свое лице, которое пахло деньгами.

Изумленный, я возвратился домой. Этотъ малорослый, сухой старикъ, въ моихъ мысляхъ выросъ. Онъ превратился въ моемъ воображеніи въ какой-то мечтательный призракъ: я видлъ въ немъ могущество олицетвореннаго золота. Жизнь, люди сдлались для меня ненавистными.

— Разв все должны ршать одн деньги? спросилъ я самаго себя.

Я помню, что заснулъ въ сію ночь очень поздно. Я видлъ вокругъ себя груды золота. Лице прекраслой Графини занимало меня долго, и я, къ стыду долженъ признаться, что оно затмило въ моей памяти образъ сего кроткаго и милаго существа, которое обречено на труды и забвеніе.

Но поутру, передъ самымъ моимъ пробужденіемъ, непорочная и божественная Фанни явилась въ моихъ мечтахъ, во всей ея красот, и я думалъ только объ ней.

— Не угодно ли вамъ выпить стаканъ воды съ сахаромъ?…. сказала Виконтесса, прервавъ стряпчаго.

— Охотно, отвчалъ онъ.

Госпожа Гранль позвонила.

— Но, сказала она, я не вижу въ вашемъ разсказ ничего такого, что бы могло имть отношеніе къ намъ….

— Сарданапалъ!…. вскричалъ стряпчій (это было его любимое восклицаніе). Я возбужу вниманіе въ двиц Камилл, когда открою ей, что счастіе ея зависитъ теперь отъ Гобсека, что же касается до Фанни Малво?…. Вы ее знаете?…. — Она моя жена!

— Вы бы, мн кажется, возразила виконтесса, съ привычною вамъ откровенностію, сознались въ этомъ при двадцати свидтеляхъ!

— Я бы кричалъ на весь свтъ… молвилъ стряпчій.

— Выпейте, выпейте мой: добрый пріятель, вы всегда будете счастливйшимъ и добрйшимъ человкомъ въ свт….

— Вы станете продолжать? спросила Камилла.

— Конечно.

— Вы остановились на томъ мст вашего разсказа, гд рчь шла о какой-то Графин, живущей въ улиц Гелдеръ!…..проговорилъ старый Маркизъ, подымая усыпленную свою голову. Что же случилось посл?…

СТРЯПЧІЙ.

Спустя нсколько дней посл моего разговора съ Г. Гобсекомъ, я защищалъ свою диссертацію, получилъ университетскую степень лиценціата правъ, и потомъ былъ принятъ адвокатомъ. Довренность ко мн стараго кащея, посл сего чрезвычайно увеличилась. Онъ совтовался со мною даромъ о различныхъ щекотливыхъ длахъ, которыя предпринималъ съ неимоврною смлостію, и этотъ чело вкъ, надъ которымъ никто бы не могъ снискать ни малйшей власти, слушался моихъ совтовъ съ нкоторымъ почтеніемъ. Правда и то, что онъ ни разу не имлъ причины раскаяшься въ томъ. Наконецъ, въ тотъ день, когда меня назначили первымъ Клеркомъ конторы, въ которой я занимался уже три года, я съхалъ съ прежней моей квартиры въ улиц Гре, и поселился у стряпчаго, въ содержаніи котораго была помянутая контора. У него же я имлъ и столъ.

Когда я прощался съ ростовщикомъ, онъ не изъявилъ мн ни дружбы, ни неудовольствія. Онъ не приглашалъ меня навщать себя, но бросилъ на меня такой проницательный взоръ, который, казалось, обнаруживалъ въ немъ даръ предвиднія.

Спустя недлю, меня постилъ мой прежній сосдъ. Онъ принесъ мн дло довольно затруднительное, объ лишеніи имнія. Ростовщикъ приходилъ ко мн для совщаній, и не платилъ мн за оныя ни обола, о чемъ онъ впрочемъ весьма мало заботился. Въ конц втораго года, стряпчій, человкъ никогда не жалвшій денегъ для своихъ удовольствій, находился въ весьма затруднительныхъ обстоятельствахъ. Онъ былъ доведенъ до такой крайности, что ршился продать свое мсто. Въ то время (въ 1816 году), право на содержаніе конторы стряпчаго платилось несравненно дешевле того, что платятъ нын, а посему, требуя семидесятъ тысячь франковъ за сіе мсто, стряпчій отдавалъ оное почти даромъ. Человкъ дятельный, расторопный, знающій свое дло и имющій возбудить къ себ довріе, могъ въ два года выручить ату сумму.

Я не имлъ ни одного обола, у меня не было ни одного знакомаго капиталиста, кром Гобсека. Тщеславная мысль и вмст лучь надежды придали мн довольно твердости духа, чтобъ итти переговорить съ ростовщикомъ.

И такъ, однажды вечеромъ я отправился медленными шагами въ улицу ‘Гре. Сердце мое сильно билось, когда я постучался въ двери темнаго жилища.

Тутъ я вспомнилъ все, что говорилъ мн старый скупецъ въ то время, когда я не могъ себ составить понятія о мученіяхъ, ожидающихъ за порогомъ сей двери.

И такъ, мн также предстояло умолять его, подобно другимъ….

— Нтъ, нтъ, сказалъ я про себя, честный человкъ ни въ какомъ случа недолженъ унижать собственнаго достоинства. Не куплю себ состоянія цною низости.

Со времени моего вызда изъ того дома, Гобсекъ веллъ сдлать въ своихъ дверяхъ окошечко съ ршеткою, онъ отперъ мн не прежде, какъ узналъ меня.

— Ну, видно что стряпчій вашъ продаетъ свое мсто….. сказалъ онъ мн своимъ привычнымъ, тоненькимъ голосомъ.

— Какъ вы это узнали?— Онъ объ этомъ говорилъ только со мною…

Оконечности его рта вздернулись къ верху, подобно занавсямъ, и сія нмая усмшка была сопровождаема проницательнымъ и вмст холоднымъ взоромъ.

— Когда бы не этотъ случай, то вы не пришли бы ко мн?…. прибавилъ онъ сухо, посл нкотораго молчанія, въ продолженіи котораго я былъ какъ бы самъ не свой…..

— Выслушайте меня, Г. Гобсекъ, возразилъ я, стараясь показать и o возможности боле спокойствія духа, ибо старикъ не сводилъ съ меня безстрастныхъ своихъ глазъ, коихъ свтлый пламень невольно приводилъ меня въ смущеніе.

Онъ сдлалъ знакъ, какъ бы желалъ сказать: говорите?

— Я знаю, что весьма трудно тронуть васъ, а посему не буду терять моего краснорчія, описывая вамъ положеніе сироты, не имющаго ни одного су, который всю свою надежду полагаетъ только на васъ, и не иметъ въ цломъ мір другаго сердца, кром вашего, которому бы могъ поврить опасенія въ разсужденіи своей будущности. Все это прекрасно, но дла производятся какъ дла, а не такъ какъ романы, съ приправою чувствительности. Вотъ о чемъ идетъ рчь. Мсто стряпчаго, у котораго я клеркомъ, приноситъ ему до тридцати тысячь франковъ годоваго дохода, въ моихъ же рукахъ, я думаю, оно будетъ приносить пятьдесятъ. — Онъ продаетъ оное за семьдесятъ тысячь франковъ, и я чувствую тутъ, сказалъ я приложивъ руку къ своему челу, что еслибы вы дали мн въ займы сію сумму, то въ продолженіи двухъ лтъ, я бы уплатилъ вамъ долгъ…..

— Что дло — то дло!…. воскликнулъ кроткимъ голосомъ Гобсекъ.

Онъ протянулъ ко мн свою руку, и пожалъ мою.

— Никто еще, продолжалъ онъ, съ тхъ поръ, какъ я занимаюсь длами, такъ ясно не излагалъ мн причинъ своего посщенія. — А ручательства?….. сказалъ онъ, окинувъ меня взорами. — Нтъ, какъ нтъ. — Сколько вамъ отъ роду?…

— Двадцать семь лтъ, отвчалъ я.

— Принесите завтра свидтельство о рожденіи, и мы поговоримъ о вашемъ дл. Я подумаю.

На другой день, въ восемь часовъ утра, я былъ у старика. Онъ взялъ свидтельство, надлъ очки, кашлянулъ, плюнулъ, запахнулъ свой черный халатъ, и прочелъ отъ начала до конца выписку изъ реэстровъ, хранимыхъ въ Контор Мера, потомъ перевернулъ оную нсколько разъ, посмотрлъ на меня, кашлянулъ, покачался на своемъ стул, и наконецъ сказалъ мн:

— Мы это дло постараемся уладить…..

Я вздрогнулъ….

— Я беру по пятидесятн процентовъ на сто, продолжалъ онъ.

При сихъ словахъ я поблднлъ.

— Но, по знакомству, я готовъ взять съ васъ только по двнадцати на сто, согласны ли вы на это?

— Согласенъ, отвчалъ я.

— Но если проценты кажутся вамъ слишкомъ велики, возразилъ онъ, защищайтесь, я требую съ васъ двнадцати съ половиною на сто, подумайте, въ состояніи ли вы будете заплатить ихъ?…. — Я не терплю человка, который при всхъ условіяхъ готовъ по рукамъ? Ну, не много ли?

— Нтъ, сказалъ я, мн придется только побольше похлопотать.

— Вздоръ, ваши кліенты поплатятся!….

— Никогда, вскричалъ я, чортъ возьми!…. я самъ поплачусь!….. Скоре соглашусь отрубить себ руку, чмъ съ живыхъ сдирать кожу….

— Слуга покорнйшій…. сказалъ мн Гобсекъ.

— Но плата за каждое дло утверждена закономъ,…. возразилъ я.

За то нтъ никакихъ узаконенныхъ цнъ касательно отсрочекъ, условныхъ и мировыхъ сдлокъ!…. И въ подобныхъ случаяхъ, вы можете брать по тысячи, даже по десяти тысячь франковъ, судя по важности дла, за совщаніе съ ваши, за поздки, за черновые акты, за записки и за разглагольствованіе. Должно умть пріискивать подобныя дла. Я буду отзываться объ васъ, какъ о самомъ знающемъ и искусномъ стряпчемъ, и доставлю вамъ столько тяжбъ въ этомъ род, что вс ваши совмстники лопнутъ съ досады. Вербрустъ, Пальма, Жигонетъ, мои сотоварищи, поручатъ вамъ свои дла объ лишеніи имній, и, Богъ знаетъ, сколько таковыхъ у нихъ!… Тогда будетъ у васъ двойная практика!… та, которая достанется вамъ съ покупаемымъ мстомъ, и еще другая, которую я вамъ доставлю…. Не гршно бы даже потребовать мн съ васъ по пятнадцати процентовъ со ста, на семидесяти тысячный мой капиталъ.

— Пусть такъ, сказалъ я.

Гобсекъ успокоился.

— Я самъ заплачу вашему стряпчему, продолжалъ онъ, дабы обезпечить себя старшею закладною бъ разсужденіи капитала и поручительства.

— О! все, что вамъ будетъ угодно на счетъ ручательствъ….

— Да еще, сверхъ того, вы должны представить мн на мой капиталъ семьдесятъ акцептованныхъ вами, бланкетныхъ векселей, каждый въ тысячу рублей.

— Согласенъ, но съ тмъ однако,къ, чтобъ я былъ обезпеченъ законнымъ порядкомъ относительно сей платы вдвойн….

— Нтъ! вскричалъ Гобсекъ, почему вы хотите имть мене довренности ко мн, нежели я имю къ вамъ…

Я хранилъ молчаніе.

— Также, продолжалъ онъ съ простодушіемъ, вы будете, пока я живъ, ходить по моимъ ддамъ, не требуя платы, не правда ли?…

— Пусть такъ, лишь бы только мн не приходилось давать въ займы изъ собственныхъ моихъ денегъ….

— Справедливо! сказалъ онъ. — Ну, возразилъ старикъ, котораго лице съ принужденіемъ выражало простодушіе, а скажите, позволяете ли вы мн посщать васъ?…

— Мн всегда будетъ очень пріятно…

— Оно такъ, но по утрамъ то мудрененько, у васъ свои дла, и у меня также….

— Приходите вечеромъ.

— О нтъ!… отвчалъ онъ съ живостію, вы должны постить общество вашихъ кліентовъ, а я своихъ друзей въ кофейномъ дом.

— Такъ почемужъ намъ не назначить часъ обда?…

— Вотъ это дло!… сказалъ Гобсекъ. Посл разъзда съ Биржи, въ пять часовъ…. И такъ, я буду приходить къ вамъ по середамъ и по субботамъ. Мы будемъ говорить о нашихъ длахь по дружески…. Увидите, что и я бываю иногда веселъ, когда стоитъ передо мною жареная куропатка и бокалъ шампанскаго.

— Не постою за куропатку и за бокалъ шампанскаго!….

— О! не пускайтесь въ мотовство, вы потеряете мою довренность. Не живите большимъ домомъ. Возмите старую ключницу! Я желаю васъ посщать единственно для того, чтобы освдомляться о вашемъ здоровьи и о длахъ…… Ну? — Приходите сегодня ко мн съ вашимъ стряпчимъ.

— Позвольте мн сдлать вамъ вопросъ, и не сочтите его нескромнымъ, сказалъ я малорослому старику выходя за порогъ, какую вы имли надобность въ моемъ свидтельств о рожденіи?…..

Г. Гобсекъ пожалъ плечами, и отвчалъ мн съ хитрою улыбкою:

— Какъ молодость безразсудна!…. Знайте, господинъ стряпчій, что до тридцатилтняго возраста, честность и дарованія могутъ еще служить, нкоторымъ образомъ, ручательствомъ, но посл этихъ лтъ, почти нельзя доврять человку.

И онъ заперъ свою дверь.

По прошествіи мсяца я былъ стряпчимъ. Вскор посл этаго, я видлъ счастіе, сударыня, взяться за ваше дло, касательно возвращенія вамъ прежняго вашего имнія. Удачное окончаніе сего дла доставило мн нкоторую извстность, и мене нежели въ два года, несмотря на большіе проценты которые я платилъ Г. Гобсеку, весь долгъ былъ очищенъ, и я пріобрлъ довольно значительное состояніе. Тогда женился я на Фанни Малво. Мы чистосердечно любили другъ друга, и сходство нашей взаимной судьбы, занятій и успховъ, казалось, длало еще боле трогательною, искренность нашихъ чувствованій.

Съ этаго дня, жизнь моя протекала посреди счастія и благосостоянія. И такъ, перестану говорить о себ, ибо, ничто не можетъ быть такъ несносно, какъ повствованіе счастливаго человка о его жизни.

Спустя мсяцъ посл того, какъ я снялъ контору стряпчаго, меня принудили, почти насильно, быть на холостомъ завтрак. Сіе угощеніе было слдствіемъ проиграннаго заклада однимъ изъ моихъ товарищей, другому молодому человку, который тогда славился въ модномъ свт.

Этотъ жеманный франтъ пользовался большою извстностію. Онъ былъ цвтомъ тогдашняго дандизма. Ни на комъ лучше не сидлъ фракъ, ни кто лучше его не правилъ Тандемомъ. Вс женщины отъ него сходили съ ума. Онъ былъ знатокъ въ лошадяхъ, въ шляпахъ, въ картинахъ. Истрачивалъ до ста тысячь франковъ въ годъ, между тмъ, по видимому, неимлъ ни помстья, ни ломбардныхъ билетовъ. Онъ имлъ особенный даръ играть въ карты, сть и пить съ большею ловкостію, нежели кто нибудь.

Онъ былъ образцомъ странствующаго рыцарства нашихъ гостиныхъ, будуаровъ, гульбищъ, онъ раздлялъ нкоторымъ образомъ свойства земноводныхъ животныхъ, ибо привычками походилъ столько же на мущину, сколько и на женщину. Существо удивительное, онъ былъ способенъ ко всму и ни къ чему не годенъ, вс опасались, и вмст презирали его, казалось, онъ зналъ все, а между-тмъ былъ погруженъ въ невжество, онъ столь же легко предпринималъ доброе дло, какъ и ршался на злодйство, иногда подлъ, а иногда благороденъ, скоре покрытый грязью, чмъ кровью, озабоченный боле, нежели терзаемый угрызеніями совсти, боле занятый пищевареніемъ желудка, чмъ мыслями, притворяясь что преданъ страстямъ, онъ совсмъ не ощущалъ ихъ, онъ составлялъ какъ бы блестящее звено, которое могло соединить острогъ, съ высшимъ обществомъ. Однимъ словомъ, это былъ человкъ, принадлежащій къ тому сословію, одаренному въ высшей степени понятіями, изъ котораго тогда возникади Мирабо, Питтъ, Рпшель, но чаще злоди, подобные Жефри, Лобардемону и Koаньяру.

Мн часто говорили объ этомъ человк, но уже нсколько разъ я избгалъ опасной чести встртиться съ нимъ. На сей же разъ товарищъ мой такъ убдительно упрашивалъ меня быть на его завтрак, что я не могъ уклониться отъ сего приглашенія, дабы не сочли отказа моего излишнимъ скромничествомъ.

Трудно описать вамъ холостой завтракъ. Какое великолпіе и изысканность въ разсужденіи услугъ и яствъ. Это роскошь, которую обнаруживаетъ, изъ тщеславія, скупецъ, желающій хотя на одинъ день блеснуть пышностію. Входя въ покои, приходитъ въ удивленіе при вид порядка, въ какомъ находятся на стол блестящее серебро, кристаллы, камчатное столовое блье. Великолпіе удивительное. Тушъ жизнь въ полномъ ея цвт. Молодые люди свжи, строго наблюдаютъ приличія. Они улыбаются, и говорятъ между собою въ полголоса. Они походятъ на новобрачныхъ, и все вокругъ нихъ дышетъ двственностію. Но, спустя два часа, все превращается какъ бы въ поле сраженія, когда кончилось дло. Всюду разбитые стаканы, измятыя и изтоптанныя ногами салфетки, здсь и тамъ начатыя блюда, которыя отвратительно видть, оглушающій, нестройный шумъ голосовъ, забавные тосты, бглый огонь эпиграммъ и пошлыхъ шутокъ, багряныя лица, блистающіе глаза безъ всякой выразительности, невольно вырывающіяся тайны. Посреди сего адскаго шума, иные разбиваютъ бутылки, другіе заводятъ псни. Вызываютъ другъ друга на поединокъ. Тысяча различныхъ запаховъ, соединясь вмст, образуютъ зловонную атмосферу, тысяча различныхъ голосовъ производятъ нестерпимый шумъ. Никто не знаетъ что стъ, пьетъ и говоритъ. Одни пасмурны, другіе лепечутъ, этотъ повторяетъ одно и то же слово, подобно колоколу, когда разкачали языкъ онаго, а тотъ хочетъ, чтобъ въ суматох ему повиновались, благоразумнйшій изъ нихъ предлагаетъ начать попойку. Еслибы трезвый человкъ вошелъ къ нимъ, то подумалъ бы, что. видитъ передъ собою неистовую Вакханалію.

Посреди сего разгрома, о которомъ невозможно дать вамъ врнаго понятія, первенствующій на семъ пиру, взыскивалъ вс возможные способы, чтобы задобрить меня. Я сохранилъ почти обыкновенное свое хладнокровіе, а посему очень остерегался. Что касается до него, то хотя онъ и старался притвориться не трезвымъ, однакоже былъ въ совершенной памяти, и думалъ о своихъ длахъ. И въ самомъ дл, не знаю какъ это случилось, но выходя изъ гостиныхъ Гриньона, около девяти часовъ, я чувствовалъ, что онъ обворожилъ меня, u общаніе, сопровождать его на другой день къ Г. Гобсеку, вырвалось у меня, почти невольно. Слова: честь, — добродтель, — Графиня, — честная женщина, — несчастіе, произнесенныя медовыми устами, нашли мсто въ его рчахъ, какъ бы волшебною силою. Проснувшись на другой денъ поутру, я старался вспомнить объ томъ, что было наканун, и съ трудомъ могъ привести въ порядокъ свои мысли.

Наконецъ, сообразя все слышанное, я вспоминалъ, что въ опасности честное имя какой-то Графини, что она потеряетъ уваженіе и любовь ея мужа, если не достанетъ въ это самое утро около пятидесяти тысячь франковъ. Дло также шло объ игр, о счетахъ каретника, о проигранныхъ деньгахъ въ лоттерею, и мой собесдникъ — обаятель, старался уврить меня въ томъ, что она довольна богата для того, дабы, при бережливости, въ немногіе годы поправить свое состояніе, которое теперь надлежало нсколько разстроить.

Тогда только я начиналъ угадывать причину неотступныхъ прозьбъ моего товарища, но сознаюсь, къ стыду, что я въ то время, ни мало не подозрвалъ, сколько для моего обольстителя, поссорившагося съ Гобсекомъ, необходимо примириться съ нимъ.

Въ то самое время, какъ я вставалъ съ постели, молодой fashionable вошелъ ко мн въ спальну.

— Г. Виконтъ, сказалъ я ему посл обыкновенныхъ взаимныхъ привтствій, я не вижу никакой надобности сопутствовать вамъ къ Г. Гобсеку. Нтъ капиталиста обходительне, совстне его. Онъ вамъ дастъ въ займы денегъ, если теперь иметъ, или, лучше сказать, если вы предъявите ему надежныя ручательства…..

— Милостивый государь, отвчалъ онъ мн, я, конечно, и не думаю принуждать васъ оказать мн услугу, не смотря на то, что имю ваше общаніе……

— Сарданапалъ, молвилъ я про себя, не дамъ же думать этому человку, что я не сдержалъ слова!

— Вчера я имлъ честь увдомить васъ, что весьма не къ стати поссорился съ Г. Гобсекомъ, и какъ въ Париж, кром его, весьма не много найдется такихъ людей, которые были бы въ состоянія, въ первое число мсяца, отщитать сто тысячь франковъ, то я и просилъ васъ примирить меня съ симъ человкомъ….. Но перестанемъ,объ этомъ говорить…..

Онъ посмотрлъ на меня съ видомъ вжливо обиднымъ, и хотлъ уже вытти, какъ я сказалъ ему:

— Я готовъ итти съ вами.

Когда мы въхали въ улицу Гре, то молодой человкъ сталъ озираться вокругъ себя со вниманіемъ и безпокойствомъ, что меня удивило. Лицо его становилось багровымъ, краснло и желтло поперемнно. Онъ, казалось, мучился, ибо капли пота выступили на чел его, когда завидлъ дверь дома Г. Гобсека.

Въ то время, какъ мы слзали съ тильбюри, извощичья карста въхала въ улицу Гре. Соколиные глаза молодаго человка замтили въ оной женщину, и выраженіе радости, почти дикой, оживило его лице. Онъ позвалъ мимоидущаго мальчика, и далъ ему держать свою лошадь.

Мы взошли къ старому скупцу.

— Батюшка. Гобсекъ, сказалъ я ему, я привелъ къ вамъ одного изъ самыхъ искреннихъ моихъ друзей….

— Которому я довряю столько же, сколько чорту, шепнулъ я старику.

— По вашей снисходительности ко мн, я надюсь, что вы не откажетесь услужить ему за обыкновенные проценты и избавить его отъ бды……

— Если это согласно съ вашими выгодами……

Виконтъ слегка поклонился ростовщику, слъ, и приготовился слушать его, развалясь съ свтскою ловкостію, выражающею пріятную низость, которой передать невозможно.

Гобсекъ во все это время сидлъ неподвижно на стул у камина, съ видомъ совершеннаго безстрастія. Онъ походилъ на изваяніе Волтера, находящееся подъ коллонадою Французскаго Театра, когда видишь оное въ сумерки. Онъ, вмсто поклона, приподнялъ немного свою срую, изношенную фуражку, которою прикрывалъ голову, н открытая симъ движеніемъ часть его желтаго черепа, довершала сходство его съ мраморомъ.

— У меня деньги только для тхъ людей, которые всегда имютъ дловыя сношенія со мною….. сказалъ ростовщикъ.

— И такъ вы досадуете, что я промотался, имя дла не съ вами, а съ другими людьми, отвчалъ молодой человкъ съ улыбкою.

— Промотались?….. возразилъ Гобсекъ съ ироническою усмшкою.

— Не возразите ли вы на это, что невозможно раззорить такого человка, у котораго нтъ ни одного обола?… Но я ручаюсь, что вы въ цломъ мір не отыщете такого капитала, каковъ я?….. воскликнулъ fashionable, вставая со стула и повертываясь на каблукахъ.

Сія полуважная шутка не сорвала улыбки съ устъ Гобсека.

— Не представляю ли я вамъ собою богатйшаго источника для вашей промышленностіи

— Справедливо.

— Не обращаете ли вы меня, господа, такъ сказать, въ губку! Вы поощряете меня всми возможными средствами напитаться въ обществахъ, но и вы такія же губки, и въ вашу очередь, смерть будетъ давить васъ!….

— Быть можетъ.

— Чтобы вы значили, еслибы не было мотовъ? ибо мы съ вами: душа и тло.

— Такъ….

— Ну, дайте руку, старый Гобсекъ, помиримся… если все что я сказалъ: такъ, быть можетъ и справедливо.

— Вы обращаетесь ко мн, отвчалъ съ холодностію ростовщикъ, по тому что у Жирарда, Пальмы, Вербруста и Жигонета набиты карманы вашими векселями. Они готовы отдать оные, кому угодно, за половинную цну, но какъ, вроятно, они сами выдали вамъ только половину суммы противъ той, которая выставлена, то сіи векселя не стоютъ и четвертой доли……..

— Слуга покорнйшій.

— Могу ли я, продолжалъ Гобсекъ, безъ зазрнія совсти, дать въ займы хотя одинъ оболь такому человку, который уже долженъ тридцать тысячь франковъ, а самъ не иметъ ни одной денежки. Тмъ боле, что третьяго дня, на балу у Г. Лафитта, вы проиграли десять тысячь франковъ.

— Милостивый государь, отвчалъ молодой человкъ съ крайнею наглостію, подходя къ старику, мои дла до васъ не касаются! У кого срокъ впереди, тотъ правъ.

— Справедливо!

— Мои векселя будутъ уплачены.

— Быть можетъ!

— Теперь дло въ томъ, что если я вамъ представлю достаточные залоги на ту сумму, которую намренъ занять у васъ….

— Такъ.

Шумъ наемной кареты, которая въ эту минуту остановилась у воротъ, раздался въ комнат ростовщика.

— Я пойду сей часъ за вещью, которая, можетъ бытъ удовлетворитъ васъ, сказалъ молодой человкъ громкимъ голосокъ.

Когда заемщикъ удалился, Гобсекъ, вставая со стула и простирая ко мн руки, воскликнулъ: — О сынъ мой!…. ты возвращаешь мн жизнь!…. я не пережилъ бы этаго. Вербрустъ и Жигонетъ хотли провести меня….. Благодаря теб, я посмюсь надъ ними сегодня же вечеромъ!….

Радость старика имла въ себ нчто ужасное.

Въ первый разъ еще онъ изъявлялъ передо мною такую неумренную радость, но несмотря на кратковременность оной, она никогда не изгладится изъ моей памяти.

— Сдлайте мн одолженіе, останьтесь здсь!…. прибавилъ онъ, ибо, хотя я имю оружія, и не дамъ промаху, однако же весьма не довряю этому человку…..

Посл сихъ словъ, онъ услся въ креслахъ передъ своимъ бюро. Лице его сдлалось по прежнему блднымъ и спокойнымъ.

— Ого! возразилъ онъ повернувшись ко мн, вроятно вы ceй часъ увидите одну особу, объ которой я вамъ нкогда уже говорилъ, ибо въ корридор слышу женскую походку.

И въ самомъ дл, молодой человкъ возвратился, ведя подъ руку даму, которая, казалось, имла около двадцати пяти или двадцати шести лтъ отъ роду. Она была прелестна собою, и мн не трудно было узнать въ ней ту Графиню, объ которой Гобсекъ разсказывалъ мн, описывая ея утро посл бала.

Входя въ темную и сырую комнату ростовщика, она бросила недоврчивый взглядъ на Виконта. Она была такъ прекрасна, что несмотря на ея заблужденія, я сожаллъ о ней. Она страдала внутренно, и замтно было, что ужасная тоска волновала ея сердце. Благородныя и гордыя черты ея подернулись какимъ-то судорожнымъ выраженіемъ. Я, казалось, угадывалъ, что этотъ молодой человкъ сдлался какъ бы ея злымъ геніемъ. Я удивлялся Гобсеку, который, за три года, предъузналъ, по одному слову, тлодвиженію, выраженію голоса, судьбу сихъ двухъ существъ.

— Вроятно, подумалъ я, онъ властвуетъ надъ нею, приводя въ движеніе вс возможныя пружины: тщеславіе, ревность, удовольствія, свтскую разсянность. Самыя добродтели сей женщины служатъ ему орудіемъ противъ нея: онъ заставляетъ ее проливать слезы преданности, онъ превозноситъ въ ней великодушіе, свойственное ея полу, употребляетъ во зло ея нжность, и дорого продаетъ ей преступныя удовольствія.

— Признаюсь вамъ, Камилла, сказалъ стряпчій, обращаясь къ двиц Гранль, что если я не проливалъ слезъ объ участи сей нещастной, столь блистательной въ обществ и столь ужасной для тхъ, которые могли читать въ ея сердц, то единственно потому, что трепеталъ отъ омерзенія, смотря на ея убійцу, на этаго молодаго человка, котораго чело было такъ непорочно, уста такъ свжи, улыбка такъ пріятна, зубы такъ блы, тло такъ нжно, который, однимъ словомъ, походилъ на ангела.

Въ сію минуту они оба стояли передъ своимъ судьею, строгимъ и холоднымъ, который испытующимъ взоромъ смотрлъ на нихъ, подобно тому, какъ старый Доминиканецъ XVI-о столтія, смотрлъ на пытки двухъ Мавровъ, въ глубин подземелій Священнаго Судилища.

— Государь мой, сказала она дрожащимъ голосомъ, есть ли возможность получить отъ васъ ту сумму, которой стоютъ сіи бриліанты….

Она подала ему ящичекъ.

— Предоставляя себ право выкупить оные?….

— Да, сударыня, отвчалъ я, это мы называемъ заложить….. Какое нибудь движимое или недвижимое имніе, кому нибудь уступаютъ или передаютъ на опредленный срокъ, по прошествіи котораго, уплативъ условленную сумму, можно опять вступить во владніе собственностію.

Она начала дышать свободне.

Виконтъ нахмурилъ брови, ибо онъ предвидлъ, что ростовщикъ въ семъ случа дастъ меньшую сумму за бриліанты, цнность которыхъ подвержена весьма непостояннымъ возвышеніямъ и пониженіямъ.

Гобсекъ былъ неподвиженъ. Взявъ свое увеличительное стекло, онъ въ молчаніи разсматривалъ бриліанты.

Если проживу сто лтъ, то и тогда не забуду удивительнаго выраженія его лица. На блдныхъ его щекахъ заиграла краска. Сверхъестественный огонь блисталъ въ его глазахъ. Онъ всталъ, подошелъ къ окну и держалъ бриліанты около своего рта, лишеннаго зубовъ, какъ бы желая пожрать сіи драгоцнные камни. Блескъ оныхъ, казалось, остражался въ его глазахъ. Отрывистыя слова вырывались у него по временамъ. Онъ вынималъ постепенно браслеты, серьги, ожерелья, діадемы, и подносилъ ихъ къ свту, чтобы лучше судить объ ихъ вод, чистот, грани. Онъ доставалъ ихъ изъ ящика, укладывалъ, опять вынималъ, поворачивалъ во вс стороны, чтобы видть ихъ игру, и походилъ боле на ребенка, чмъ на старика, или, точне, былъ ребенкомъ и старикомъ въ одно время.

— Славные бриліанты! — До революціи они стоили бы трехъ соть тысячь франковъ. — Какая вода! славные бриліанты! — Знаете ли чего они стоютъ?….. Нтъ, нтъ, въ цломъ Париж одинъ Гобсекъ можешъ оцнить ихъ….. Даже еще при Император, двухъ сотъ тысячь не достало бы на пріобртеніе такихъ вещей……

Онъ усмхнулся съ пренебреженьемъ, и прибавилъ:

— Теперь цна на брітліанты понижается съ каждымъ днемъ!…

— Бразилія, Азія, множество доставляютъ намъ посл мира…..

— Ихъ носятъ только при Двор….

Но произнося сіи ужасныя для Графини слова, онъ съ неизъяснимою радостію разсматривалъ одинъ камень посл другаго.

— Безъ пятенъ. — Вотъ пятно. — Вотъ трещина. — Славный бриліанть….

И его блдное лице такъ ярко освщалось огнемъ сихъ камней, что я сравнивалъ его съ тми старыми, зеленоватыми зеркалами, которыя висятъ въ трактирахъ отдаленныхъ провинціи, и которыя лицу путетественника, имющаго довольно духу, чтобы посмотрться въ нихъ, придаютъ цвтъ человка, получающаго ударъ паралича.

— Ну, что же? сказалъ Виконтъ, ударивъ по плечу Гобсека.

Младенчествующій старикъ вздрогнулъ. Онъ поставилъ свои игрушки на бюро, слъ, сдлался опять ростовщикомъ, и превратился по прежнему въ мраморный столбъ, твердый, хладный, безчувственный.

— Сколько вамъ надобно денегъ?

— Сто тысячь франковъ, на три года…….

— Возможно!

Потомъ онъ вынулъ изъ ящика, краснаго дерева, всы, неоцненные по ихъ врности, которые онъ берегъ какъ сокровище. Онъ взвсилъ камни, и глазомрно опредлилъ (Богъ всть какъ!) всъ оправы. Въ продолженіи сего дйствія, лице Гобсека поперемнно выражало то радость, то суровость. Мертвый цвтъ онаго, при блеск сихъ камней, имлъ что то ужасное.

Графиня стояла неподвижно, и была въ какомъ-то оцпененіи, которое нкоторымъ образомъ примиряло меня съ нею. Мн казалось, что она понимала вс ужасы пропасти, къ которой стремилась. Въ душ ceй женщины еще не умерли угрызенія совсти, и, можетъ быть, одного усилія, одной руки, протянутой съ состраданіемъ, достаточно бъ было, чтобы спасти ее.— Я ршился быть ея избавителемъ, если еще не поздно.

— Бриліанты сіи принадлежатъ вамъ, сударыня?…. спросилъ я спокойнымъ голосомъ.

Она содрогнулась.

— Да, сударь…. отвчала она, бросивъ на меня гордый взглядъ.

— Не угодно ли вамъ написать закладную? сказалъ мн Гобсекъ, вставая и предлагая свое мсто у бюро.

— Вы, сударыня, вроятно замужемъ?….. спросилъ я.

Она съ живостію наклонила голову.

— Я не сдлаю акта!…. вскричалъ я.

— А почему?…. сказалъ Гобсекъ.

— Почему? возразилъ я, отводя старика ко впадин окна, и говоря ему въ полголоса, она зависитъ отъ мужа. Закладная будетъ недйствительна, и вамъ нельзя будетъ отговариваться незнаніемъ ея отношеній. Въ акт будетъ упомянуто, что….

Гобсекъ прервалъ меня, сдлавъ знакъ головою, и обратившись къ виновной чет, сказалъ имъ глухимъ и вмст пискливымъ голосомъ:

— Восемьдесятъ тысячь франковъ наличными деньгами, и бриліанты мои!….

— Но…. возразилъ молодой человкъ.

— Или да, или нтъ, сказалъ Гобсекъ, возвращая Графин ящичекъ.

Я нагнулся къ ней и шепнулъ на ухо:

— Бросьтесь лучше къ ногамъ вашего мужа!….

Ростовщикъ вроятно понялъ слова мои, по движенію губъ, и бросилъ на меня взглядъ, выражавшій нчто адское.

Лице молодаго человка, посинло, потому что нершительность Графини была очевидна. Онъ подошелъ къ ней, и хотя говорилъ очень тихо, но я услыхалъ слова его:

— Прощай, Емилія, будь счастлива! Что касается до меня, то завтра уже не буду имть никакихъ заботъ.

— Милостивый государь, вскричала молодая женщина, обращаясь къ Гобсеку, я соглашаюсь на ваше предложеніе.

— Признаться!… отвчалъ старикъ, съ вами не такъ то легко поладить, сударыня.

Онъ подписалъ вексель въ пятьдесятъ тысячь франковъ, платимый по предъявленіи въ Банк, и вручилъ оный Графин.

— Теперь, сударыня, сказалъ онъ съ усмшкою, довольно похожею на Волтерову, я дополню условленную между нами сумму, векселями на тридцать тысячь франковъ, которыхъ дйствительность вы конечно не станете отрицать. Ихъ достоинство также неоспоримо, какъ и достоинство чистаго золота.

И онъ отдалъ Графин нсколько векселей, подписанныхъ Виконтомъ, и наканун протестованныхъ, вроятно по требованію того изъ товарищей Ростовщика, который продалъ ему оные за весьма низкую цну.

На лиц молодаго человка выразилось что-то зврское, и онъ съ яростію вскричалъ:

— Старый плутъ!…. Гобсекъ не дрогнулъ ни мало, но вынулъ изъ ящика два пистолета, и обращаясь къ виконту сказалъ съ хладнокровіемъ:

— Такъ какъ я обиженъ, то стрляю первый….

— Вы должны извиниться передъ Г. Гобсекомъ!…. воскликнула трепещущая Графиня.

— Я не имлъ, намренія оскорбить васъ…. проговорилъ молодой человкъ.

— Я ето весьма хорошо знаю, отвчалъ Гобсекъ съ покойнымъ видомъ, вы только имли намреніе не уплатить по вашимъ векселямъ.

Графиня встала, и скрылась волнуемая вроятно сильнымъ ужасомъ. Виконтъ послдовалъ за нею, но выходя, сказалъ, относясь къ Гобсеку и ко мн:

— Если вырвется у васъ хотя одно нескромное слово, то прольется или ваша кровь, или моя.

— Аминь!…. отвчалъ Гобсекъ, укладывая въ ящикъ свои пистолеты.

Лишь только ухали кареты, и ворота были заперты, онъ всталъ, и прыгая отъ радости, повторялъ какъ безумный:

— У меня бриліанты!…. у меня бриліанты…. славные бриліанты!... что за бриліанты!…. и не дорого….. Ага! Вербрустъ и Жигонетъ, вы думали что проведете стараго Гобсека!…. Нтъ! поучитесь у меня!…. Какъ они выпучатъ глаза сегодня вечеромъ, когда за игрою въ домино, я имъ разскажу что случилось утромъ.

Эта мрачная радость, эта лютость дикарей, возбуждаемая обладаніемъ нсколькими блыми камешками, заставили меня содрогнуться. Я безмолствовалъ, и былъ въ изумленіи.

— Ага, ты здсь, пріятель. Мы пообдаемъ вмст, повеселимся…. хоть у тебя, напримръ, ибо я не живу хозяйствомъ, а эти содержатели рестораціи, мн кажется, своими похлбками, соусами и винами, отравили бы самаго чорта.

Выраженіе моего лица, вдругъ возвратило ему привычную холодность безстрастія.

— Вы какъ будтобы, не совсмъ одного мннія со мною! молвилъ онъ мн, садясь возл камина.

Онъ поставилъ жестяную кострульку съ молокомъ на канфорку, и сказалъ:

— Хотитите позавтракать со мною? можетъ быть станетъ и на двоихъ.

— Благодарю васъ, отвчалъ я, я завтракаю всегда въ полдень.

Въ сію минуту, скорые шаги раздались по корридору, и много остановившись у дверей комнаты Гобсека, стучалъ, по видимому, съ большимъ нетерпніемъ. Эти удары отзывались, такъ сказать, какою-то яростію. Ростовщикъ всталъ съ своего мста, подошелъ къ дверному окошечку, и отворилъ двери.

Человкъ, около тридцати пяти лтъ отъ роду, вошелъ въ комнату. Онъ имлъ (простите выраженіе) аристократическую осанку людей, живущихъ въ Сен-Жерменскомъ предмстьи, и занимающихъ почетныя мста. Одежда была на немъ простая, и онъ немного походилъ на покойнаго Герцога Ришель. Привычнымъ выраженіемъ его лица была нкоторая тайная печаль, но теперь, оно свидтельствовало о сильномъ раздраженіи.

— Милостивый государь, сказалъ онъ, обращаясь къ Г. Гобсеку, который принялъ на себя видъ совершеннаго спокойствія, моя жена только что вышла отсюда?

— Быть можетъ.

— Ну! государь мой?

— Ну!

— Или вы не понимаете меня?…

— Я не имю чести знать вашей супруги…. отвчалъ Ростовщикъ. Сегодня утромъ у меня много перебывало женщинъ, мущинъ….. и мн бы весьма было трудно…..

— Обиняки не у мста, сударь, я говорю о той женщин, которая въ сію минуту была у васъ.

— Могу ли я знать что она ваша жена?… спросилъ Ростовщикъ. Я никогда не имлъ удовольствія видть васъ.

— Вы ошибаетесь, Г. Гобсекъ, сказалъ незнакомецъ, съ горькою усмшкою. Мы встртились однажды утромъ, у моей жены. Вы приходили тогда требовать уплаты по обязательству, ею подписанному, хотя долгъ сей не касался до нея.

— Мое-ли было дло развдывать какія обстоятельства побудили вашу супругу подписать вексель?…. возразилъ Гобсекъ, бросивъ на Графа хитрый взглядъ. — Вексель былъ переданъ мн однимъ изъ моихъ товарищей…

Впрочемъ, милостивый государь, сказалъ капиталистъ съ хладнокровіемъ и съ обыкновенною разстановкою, между тмъ какъ наливалъ себ кофе въ чашку съ молокомъ, вы позволите мн замтить вамъ, что не совсмъ доказано, чтобы вы имли право длать мн выговоры у меня въ дома. Я, сударь, совершеннолтенъ.

— Государь мой, вы купили за безцнокъ бриліанты, которые не принадлежали моей жен. — Эти бриліанты — собственность нашего семейства.

— Хотя я и не считаю себя обязаннымъ, Графъ, давать вамъ отчетъ въ моихъ длахъ, но скажу вамъ, что если ваша супруга взяла у васъ бриліанты безъ вашего согласія, то вамъ бы надлежало немедленно увдомить всхъ золотыхъ длъ мастеровъ въ Париж, чтобъ они не покупали ихъ, ибо Графиня могла продать ихъ по одиначк.

— Милостивый государь! вскричалъ Графъ, вы знали мою жену?….

— Справедливо!

— Она зависитъ отъ мужа.

— Быть можетъ!

— Она не имла права располагать сими бриліантами….

— Такъ.

— Ну! государь мой…..

— Ну! государь мой, я знаю вашу жену, она зависитъ отъ мужа, но я не знаю вашихъ бриліантовъ, и, какъ Графиня подписываетъ векселя, то можетъ производить торгъ, и покупать бриліанты…

— Прощайте, сударь! вскрггчалъ Графъ, поблднвъ отъ гнва, есть законы!….

— Справедливо!

— Есть свидтель продажи, прибавилъ онъ, указывая на меня.

— Быть можетъ.

Графъ собирался выйти, когда, чувствуя всю важность этаго дла, я ршился быть посредникомъ между двумя враждующими сторонами.

— Вы правы, сказалъ я, относясь къ Графу, но и Г. Гобсекъ также совершенно правъ. Вы не можете преслдовать законнымъ порядкомъ покупщика, не заводя тяжбы съ вашею женою, и тогда гнусность такого дла, не падетъ на одну только Графиню.

Я адвокатъ, и долженъ объявить вамъ, боле изъ чувства собственнаго своего достоинства, чмъ по обязанности, что бриліанты, о которыхъ вы говорите, были куплены Г. Гобсекомъ при моихъ глазахъ. Но я думаю, что было бы нсколько опрометчиво съ вашей стороны, оспоривать дйствительность сей продажи. Г. Гобсекъ, человкъ слишкомъ честныхъ правилъ, чтобы не согласиться въ томъ, что оная совершилась въ его пользу, совсть и долгъ вынуждаютъ меня упомянуть объ этомъ обстоятельств….. Если же затете тяжбу, Графъ, то успхъ оной весьма сомнителенъ. Но вы можете кончить дло полюбовною сдлкою съ Г. Гобсекомъ, условившись на выкупъ бриліантовъ въ теченіи семи или осьми мсячнаго, или даже годоваго срока, въ продолженіи котораго, вы будете въ состояніи уплатить сумму, занятую вашею супругою.

Ростовщикъ обмакивалъ хлбъ въ кофе, и лъ оный съ совершеннымъ равнодушіемъ, но когда услышалъ слова выкупь и мировая сдлка, то посмотрлъ на меня съ видомъ, какъ бы желалъ сказать:

— Молодецъ! какъ ему идутъ въ прокъ мои уроки.

Я же отвчалъ ему такимъ взглядомъ, который онъ весьма хорошо понялъ. И дйствительно, успхъ этаго безчестнаго дла былъ весьма сомнителенъ, и необходимо было скоре кончить оное полюбовною сдлкою. Еслибы я сказалъ всю правду Г. Гобсеку, то онъ не нашелъ бы опроверженій на мои слова……

Графъ поблагодарилъ меня доброжелательною улыбкою.

Посл продолжительнаго пренія въ которомъ искусство и корыстолюбіе Гобсека могли бы провести опытнйшихъ дипломатовъ, я написалъ договоръ о выкуп бриліантовъ, въ которомъ Графъ свидтельствовалъ, что получилъ девяносто тысячь франковъ, за вычетомъ процентовъ, по уплат же сей суммы, Г. Гобсекъ обязывался возвратить бриліанты Графу, на что былъ назначенъ годовой срокъ, считая со дня совершенія акта. Въ случа просрочки, ящичекъ съ драгоцнными каменьями оставался собственностію ростовщика.

— Какое раззореніе…….. вскричалъ Графъ, подписывая договоръ. И какъ перешагнуть эту бездну?…

— Милостивый государь, спросилъ важнымъ голосомъ Гобсекъ, у васъ много дтей?….

Сей вопросъ заставилъ Графа содрогнуться, сими словами ростовщикъ, подобно искусному врачу, какъ бы прикоснулся вдругъ къ больному мсту.

Мужъ не отвчалъ ни слова.

— И такъ, возразилъ Гобсекъ, угадывая причину горестнаго молчанія Графа, я знаю наизусть все дло. Ваша жена — демонъ, вы ее любите не смотря на ея заблужденія: и этому легко поврить, ибо я самъ былъ тронутъ ея видомъ….. Но вы желаете спасти ваше имущество, и оставить оное одному изъ вашихъ дтей или двумъ….. Бросьтесь въ вихрь свта, играйте въ карты, покажите видъ будто промотали ваше имніе, прізжайте почаще къ Гобсеку, скажутъ что я причиною вашего раззоренія….. наплевать на это….. А между тмъ, если возможно, пріищите себ такого друга, на имя котораго вы бы могли учинить ложную продажу вашего имнія….

— Не называется ли это у васъ тайнымъ завщаніемъ?…. спросилъ онъ, обращаясь ко мн.

Графъ, казалось, быль погруженъ въ. глубокую задумчивость, онъ простился съ нами, и вышелъ.

— Онъ, кажется, глупъ, какъ честный человкъ? хладнокровно сказалъ мн Гобсекъ, когда Графъ удалился.

— Скажите лучше, глупъ какъ человкъ, исполненный страстей…..

Ростовщикъ покачалъ головою.

— Графъ долженъ вамъ за совершеніе договора….. воскликнулъ онъ, когда я собирался уходить.

Спустя нкоторое время посл сей сцены, которая посвятила меня въ ужасныя тайны жизни молодой женщины, однимъ утромъ вошелъ Графъ въ мои кабинетъ. Онъ былъ очень печаленъ, примтнымъ образомъ перемнился и постарлъ.

— Милостивый государь, сказалъ онъ мн, я пришелъ посовтоваться съ вами о весьма важномъ для меня дл, и объявляю, что имю къ вамъ довренность неограниченную, какъ вы увидите сами. Вашъ поступокъ съ Г-жею Гранль (вы видите, сударыня, сказалъ виконтесс стряпчій, что я уже тысячу разъ получилъ отъ васъ возмездіе за самое обыкновенное дло), выше всякой похвалы.

Я почтительно наклонился, и отвчалъ, что исполнилъ только долгъ честнаго человка.

— И такъ, государь мой! Я много развдывалъ объ этомъ странномъ человк, которому вы одолжены вашимъ мстомъ. Изъ всего слышаннаго мною о немъ, я заключаю, что онъ философъ, цинической секты. Но какое вы имете мнніе о его честности?…..

— Г-нъ Гобсекъ, отвчалъ я Графу, мой благодтель — по пятнадцати процентовъ со ста! прибавилъ я улыбнувшись. Но скупость его, не будетъ служить мн предлогомъ описывать его съ точностію, для выгоды незнакомаго мн лица.

— О, говорите, сударь? — Ваша откровенность не можетъ причинитъ вреда ни Г-ну Гобсеку, ни вамъ, ибо я нисколько не воображаю, что могу найти въ заимодавц, ангела.

— Г. Гобсекъ, возразилъ я, придерживается всегда одного правила, по которому, располагаетъ вс свои поступки. По его убжденію, деньги суть товаръ, который можно, безъ зазрнія совсти, продавать дорого или дешево, смотря потому, рдокъ ли оный или нтъ. Капиталистъ, въ его глазахъ, есть такой человкъ, который, давая въ заемъ суммы по большимъ процентамъ, участвуетъ въ прибыльныхъ предпріятіяхъ и оборотахъ. За исключеніемъ сихъ правилъ по финансовымъ дламъ и философическихъ наблюденій о естеств человка, которыя дозволяютъ ему поступать какъ ростовщику, я твердо увренъ, что во всхъ другихъ длахъ, онъ самый честный и совстный человкъ въ Париж. Въ немъ, такъ сказать, два различныя лица: онъ скупъ и вмст съ тмъ онъ философъ, онъ малъ и великъ. Еслибы, умирая, я оставлялъ дтей, то его назначилъ бы опекунамъ. Вотъ, милостивый государь, какимъ опытность моя представила мн Гобсека. Я ничего не знаю о его прежней жизни. Онъ, можетъ быть, былъ морскимъ разбойникомъ, можетъ статься объхалъ Азію и Африку торгуя бриліантами и неграми, но клянусь, что онъ испытанной честности.

— И такъ, я ршаюсь, сказалъ мн Графъ. Покорнйше прошу васъ написать вс нужныя бумаги, для обращенія моего имнія въ собственность Г. Гобсека….. Я безусловно полагаюсь на васъ въ разсужденіи совершенія акта, въ которомъ Г. Гобсекь засвидтельствуетъ, что эта продажа есть ложная, и которымъ онъ обяжетъ себя передать мое имущество старшему моему сыну, по наступленіи его совершеннолтія. Теперь, милостивый государь, признаюсь вамъ, что опасаюсь хранить у себя этотъ актъ, а также и отдать оный сыну, по причин нжной его привязанности къ матери. Смю ли просить васъ быть хранителемъ сего акта? Въ случа смерти Г. Гобсека, онъ общалъ мн, переслать вамъ мое имніе, по завщанію. И такъ вы видите что я все предвидлъ,

Графъ вздрогнулъ, и казалось былъ въ сильномъ волненіи:

— Ради Бога, извините меня, милостивый государь, сказалъ онъ мн посл нкотораго молчанія, я очень страдаю, и худое состояніе моего здоровья сильно тревожитъ меня. Недавнія огорченія чрезвычайно разстроили мои силы. Они-то и побуждаютъ меня взять это ршительное намреніе, по совту вашего стараго друга.

— Позвольте, Графъ, прежде всего поблагодарить васъ за вашу довренность ко мн. Но, принимая такія мры, вы совершенно лишаете наслдства вашихъ другихъ…… дтей. Они носятъ вашу фамилію, и хотя бы даже они были только дти женщины, которую вы любили, и въ такомъ случа имютъ нкоторое право на вашу благотворительность. Посему, долженъ объявить вамъ, что я не могу принять предложенія, которымъ вы почтили меня, если будущая участь ихъ не будетъ обезпечена.

Сіи слова сильно потрясли Графа. Слезы навернулись на его глазахъ, онъ пожалъ мн руку, и сказалъ:

— Я не совсмъ еще зналъ васъ!…. Сказанное вами причиняетъ мн столько же удовольствія, сколько и огорченія. Въ акт, который будетъ храниться у васъ, я назначу другимъ дтямъ ихъ часть въ наслдств.

Онъ вышелъ, и я замтилъ, проводивъ его до порога, что лице его прояснилось.

— Вы видите, Камилла! какіе разительные уроки въ семъ, еще неоконченномъ, повствованіи для тхъ молодыхъ женщинъ, которыя такъ легкомысленно, думаютъ переплыть чрезъ пучину, внимая самонадянному голосу тщеславія, гордости, или вря улыбк, иногда же отъ безразсудности или втренности. Стыдъ, Угрызеніе Совсти, Бдствіе, вотъ три Фуріи которыя необходимо, рано или поздно, овладютъ ими. Иногда кадриль, проптая арія, прогулка бываетъ причиною ужаснаго несчастія……

— Сонъ очень нуженъ для моей бдной Камиллы, сказала Виконтесса. Ступай, милая дочь, ступай отдохнуть, твои глазки смыкаются. Для ея сердца не нужны страшныя картины, чтобы оно осталось непорочнымъ и добродтельнымъ, и окончаніе вашего повствованія услышу я одна, старая мать, которой слухъ почти неразборчиве слуха мущины.

Двица Камилла Гранль, поняла намреніе матери, и вышла.

— Вы нсколько преступили границы, любезный Эмиль, молвила Виконтесса.

— Но въ газетахъ въ тысячу разъ боле….

— Бдный Эмиль, сказала виконтесса, перебивая стряпчаго, я узнаю васъ въ въ этомъ!…. Неужели вы думаете, что дочь моя читаетъ журналы?….

— Продолжайте!…. прибавила она посл нкотораго молчанія.

СМЕРТЬ МУЖА.

Уже прошло три мсяца посл утвержденія продажи, произведенной: съ согласія Графа, въ пользу Гобсека……

— Вы можете называть Графа Ресто, потому что дочери моей уже нтъ здсь! сказала Виконтесса, прерывая повствователя.

— Пожалуй! сказалъ стряпчій. И такъ, уже прошло три мсяца, а я не получалъ еще отъ Графа акта, уничтожающаго сію продажу, который долженъ былъ храниться у меня.

Въ одинъ денъ, когда ростовщикъ обдалъ у меня, я спросилъ его, вставая изъ за стола, не знаетъ ли онъ, почему, до сихъ поръ, ничего не слыхать объ Г. Ресто.

— На это есть весьма основательная причина, отвчалъ онъ мн. Графъ при смерти. Онъ иметъ нжную душу. А т, которые не умютъ убить горести, всегда бываютъ убиты ею. Жизнь есть трудъ, ремесло, и изучить оную не такъ-то легко. Когда человкъ позналъ жизнь, испытавъ различныя ея печали, то нервы его пріобртаютъ нкоторую гибкость, и онъ можетъ управлять своею чувствительностію.

Я предоставилъ Гобсеку разсуждать па своему, и извинился тмъ, что имю дло, не терпящее отлагательства. Мы разошлись.

Я поспшно пришелъ въ улицу Гелдеръ. Меня ввели въ гостиную, въ которой Графиня играла съ двумя малютками: мальчикомъ и двочкою. Когда ей доложили обо мн, она встала съ неудовольствіемъ, сдлала нсколько шаговъ мн на встрчу, и сла, не говоря ни слова, и указывая мн рукою на пустое кресло возл камина. Когда я смотрлъ на нее, то лице ея принимало выраженіе совершеннаго равнодушія, подъ непроницаемою личиною коего, свтскія женщины такъ искусно умютъ скрывать свои страсти. Она уже очень перемнилась. Ея лице поблекло отъ горести, и только очаровательныя черты онаго, свидтельствовали о прежней красот ея.

— Мн, сударыня, необходимо переговорить съ Графомъ….

— Если вы въ томъ успете, то къ вамъ будутъ благосклонне, нежели ко мн…. отвчала она, перебивая меня. Г. Ресто никого не принимаетъ. Онъ едва позволяетъ своему доктору навщать себя. — Онъ даже отвергаетъ мои попеченія…. У больныхъ всегда такія странныя причуды!…. Они, подобно дтямъ, сами не знаютъ, чего хотятъ….

— Можетъ быть они, подобно дтямъ, очень хорошо знаютъ, чего хотятъ….

Графиня покраснла.

Я почти раскаевался, что отвтъ сей, достойный Гобсека, вырвался у меня.

— Но, сударыня, продолжалъ я дабы перемнить разговоръ, не возможно, чтобы Г. Ресто былъ вчно одинъ.

— Старшій сынъ при немъ, и только его услуги онъ принимаетъ съ удовольствіемъ.

На сей разъ, сколько я ни смотрлъ на Графнию, она не покраснла боле, и мн казалось, что она приняла твердое намреніе не допустить меня проникнуть въ ея тайны. — Я надюсь, сударыня, возразилъ я, что вы не сочтете поступка моего нескромнымъ…. Весьма важныя выгоды для вашего мужа побудили меня къ оному….

Я закусилъ себ губы, ибо чувствовалъ что попалъ на ложную стезю. Да и Графиня, въ ту же минуту, воспользовалась моею опрометчивостью.

— Мои выгоды нераздльны съ выгодами моего мужа, милостивый государь, сказала она, и ничто не препятствуетъ вамъ обратиться ко мн….

— Дло, которое привело меня сюда, касается одного Графа!… отвчалъ я съ твердостію.

— Я прикажу увдомить мужа, возразила она, о вашемъ желаніи видть его.

Учтивый тонъ, и видъ съ которымъ она произнесла сіи слова, не обманули меня. Я угадалъ, что она никогда не допуститъ меня къ своему мужу. Нсколько времени я разговаривалъ съ нею о длахъ постороннихъ, чтобы имть возможность наблюдать за нею.

Мн казалось, что съ того дня, въ который она прізжала къ Гобсеку продавать бриліанты, ея злой геній совершенно низринулъ ее въ бездну. Она умла притворствовать съ тмъ рдкимъ совершенствомъ, которое изобличаетъ въ женщинахъ высшую степень вроломства. Дерзну ли сказать, что я считалъ ее способною ко всему, и сіе опасеніе я основывалъ только на ея тлодвиженіяхъ, взорахъ, пріемахъ и звук ея голоса. Я оставилъ ее.

Теперь я опишу вамъ окончаніе сего приключенія, присовокупя къ оному и т обстоятельства, которыя я узналъ посл и подробности, открытыя проницательностію Гобсека и моею.

Съ той минуты, въ которую Графъ, казалось, принялъ намреніе броситься въ вихрь удовольствій и показывалъ видъ, будто расточаетъ свое имніе, между двумя супругами происходили ссоры, тайна коихъ непроницаема, но он подали поводъ Графу еще неблагопріятне, чмъ до тхъ поръ, судить о своей жен. Когда онъ сдлался боленъ и принужденъ былъ слечь въ постель, то обнаружилъ сильное отвращеніе къ Графин и къ своимъ двумъ послднимъ дтямъ. Онъ запретилъ имъ входъ въ свою комнату, и когда они пытались преступить сіе запрещеніе, то непослушаніе ихъ причиняло Г. Ресто столь опасные припадки, что докторъ умолялъ Графиню, не нарушать приказаній ея мужа.

Г-жа Ресто, видя, что земли, родовыя помстья и даже домъ, въ которомъ она жила, постепенно переходятъ въ руки ужаснаго Гобсека, который, казалось, осуществлялъ, въ отношеніи къ ихъ состоянію, вымышленное лице всепожирающаго чудовища, поняла безъ сомннія намренія своего мужа.

Хотя виконтъ былъ человкъ хитрый, но несмотря на сіе, ему невозможно было увдомить Графиню о тайныхъ предосторожностяхъ, которыя, я присовтовалъ Г. Ресто, такъ что предположенія двухъ соумышленниковъ, не могли не быть ошибочными. Графиня думала, что мужъ ея обратилъ въ наличныя деньги все свое имніе, и что сумма, вырученная за оное, хранилась или у какого нибудь нотаріуса, или въ Банк. Основываясь на сихъ догадкахъ, Г. Ресто необходимо долженствовалъ имть какой нибудь актъ, дабы сынъ могъ со временемъ пользоваться его состояніемъ. А посему, она и ршилась окружить комнату своего мужа строгимъ надзоромъ. Она деспотически властвовала въ своемъ дом, который, однимъ словомъ, подвергся шпіонству женщины. Она цлый день сидла въ гостиной, въ которой приняла меня, и которая примыкала къ комнат ея мужа. Тутъ, она могла слышать малйшее слово и даже самыя легкія движенія. На ночь она приказывала раскидывать кровать въ сей горниц, и большую часть времени не спала. Докторъ былъ совершенно разположенъ въ ея пользу. Привязанность сія къ мужу казалась выше всякой похвалы. Она съ тонкостію, свойственною вроломнымъ женщинамъ, умла перетолковать причину отвращенія, которое Г. Ресто обнаруживалъ къ ней, и съ совершенствомъ представляла поддльную горесть. Она пріобрла нкоторую знаменитость. Нкоторыя смиренницы находили даже, что она такимъ примрнымъ поведеніемъ заглаживаетъ прежніе свои проступки. Но она всегда имла предъ глазами нищету, которая ожидала ее по смерти мужа, если она хоть на минуту потеряетъ присутствіе духа. Такимъ образомъ, женщина сія, отстраненная отъ болзненнаго ложа, на которомъ страдалъ ея мужъ, обвела около него магическій кругъ. Тутъ — удаленная имъ, но близкая къ нему, отверженная, но могущественная, она являла собою примръ супруги, приверженной по наружности, но выжидающей смерти и наслдства мужа, подобно тмъ полевымъ наскомымъ, которыя, въ глубин песчаной, улиткообразной пропасти, стерегутъ неизбжную жертву, прислушиваясь къ шороху каждой падающей пылинки.

Самый строгій судія не могъ не сознаться, что Графиня въ высшей степени обладала чувствомъ материнской нжности. Она обожала своихъ дтей и воспитывала ихъ съ большимъ тщаніемъ. Она умла совершенно скрыть отъ нихъ картину своей безпорядочной жизни, и малолтство ихъ чрезвычайно способствовало ея въ семъ отношеніи. Она была ими любима такъ, какъ только могла желать сего. Признаюсь, что даже я самъ не могу отказать ей въ нкоторомъ уваженіи, надъ коимъ Гобсекъ шутитъ до сихъ поръ. Я твердо увренъ, что въ это время Графиня познала всю подлость Виконта, уже кровавыми слезами выкупила заблужденія своей прошедшей жизни.

Несмотря на гнусность мръ, принятыхъ ею для того, чтобы завладть имуществомъ ея мужа, он могли быть извинены ея материнскою любовію и желаніемъ загладить вины свои передъ дтьми. Подобно всмъ женщинамъ, испытавшимъ бури страстей, она чувствовала влеченіе возвратиться къ добродтели, и можетъ быть она никогда не знала такъ хорошо цны непорочности, какъ въ ту минуту, въ которую начинала пожинать печальные плоды преступной жизни. Каждый разъ, какъ молодой Эрнестъ выходилъ отъ отца, онъ подвергался самымъ строгимъ разспросамъ обо всемъ сказанномъ и сдланномъ Графомъ. Ребенокъ охотно удовлетворялъ желаніямъ матери, съ откровенностію юности, и, приписывая ихъ нжному соучастію, предупреждалъ вс ея вопросы.

Посщеніе мое озарило новымъ свтомъ Графиню. Она видла во мн исполнителя мести ея мужа. Она твердо ршилась не допускать меня къ умирающему.

Признаюсь, что, волнуемый злымъ предчувствіемъ, я сильно желалъ найти случай поговорить съ Графомъ. Я безпокоился на счетъ актовъ, уничтожающихъ продажу. Еслибы они попались въ руки Графини, и она захотла бы требовать исполненія оныхъ, то между ею и Гобсекомъ завязалась бы продолжительная тяжба, ибо я довольно зналъ ростовщика, чтобы предвидть, что онъ никогда не уступитъ Графин имнія, сверхъ того, къ содержанію сихъ актовъ можно было сдлать множество придирокъ, а оборотъ дла завислъ отъ одного меня.

И такъ, чтобы предупредить столько несчастій, я во второй разъ отправился къ Графин.

— Я замтилъ, сударыня, сказалъ стряпчій Виконтесс Гранль, принимая на себя самодовольный видъ человка, повряющаго другому тайну, что въ свт существуютъ нкоторые нравственные феномены, на которые мы не довольно обращаемъ вниманія. Одаренный отъ природы охотою наблюдать, я во всхъ важныхъ длахъ, коими занимался, и въ которыхъ игра страстей такъ сильно обнаруживается, невольно былъ руководствуемъ духомъ психологическаго разбора. И я, всякій разъ, съ изумленіемъ взиралъ на то, что два противника почти всегда угадываютъ взаимныя, тайныя намренія и мысль. Иногда, между двумя врагами, существуетъ та же ясность въ сужденіяхъ, то же душевное сочувствіе, какъ между двумя любовниками, которые читаютъ одинъ въ душ другаго.

Такимъ образомъ, когда Графиня и я находились другъ передъ другомъ, и мгновенно поняли причину ея отвращенія ко мн, несмотря на то, что она скрывала свои чувства подъ пріятною личиною учтивости и расположенія. Что касается до нея, она внезапно угадала, что я повренный ея мужа, и что онъ еще не передалъ въ мои руки своего имущества. Разговоръ нашъ, отъ, выслушанія коего я васъ увольняю, остался въ моей памяти, какъ самое опасное бореніе, которому я когда либо подвергался. Графиня обладала умомъ чрезвычайно пылкимъ. Природа надлила ее всми качествами, необходимыми для того, чтобы прельщать. Она старалась смшать, запутать меня, принимая на себя поперемнно то снисходительный, то гордый, ласкательный, доврчивый видъ, она даже пыталась возбудить во мн желанія, возжечь въ моемъ сердц любовь. Старанія ея не имли успха, но это было жестокое испытаніе для меня. Когда я прощался съ нею, то замтилъ въ глазахъ ея выраженіе ненависти и злобы, которыя привели меня въ трепетъ. Мы разстались врагами. Я думаю, что она съ живйшимъ удовольствіемъ смотрла бы, какъ меня разрзывали на части или четвертовали, между тмъ какъ я чувствовалъ къ ней одно состраданіе. Чувство сіе видно было въ послднихъ предложеніяхъ, которыя я ей сдлалъ, и я думаю, что оставилъ въ ея душ глубокій ужасъ, ибо объявилъ ей, что какъ бы она ни поступала, но неизбжно должна потерять состояніе мужа.

— Еслибы я увидлъ Графа, то по крайней мр благо дтей вашихъ…..

— Я буду зависть отъ вашихъ распоряженій!…. сказала она съ видомъ отвращенія.

Объяснившись такъ откровенно съ Графинею, я ршился, безъ всякаго посторонняго содйствія, спасти сіе семейство отъ нищеты, его ожидавшей. Вотъ каковы были мои пріуготовительныя мры, когда я былъ готовъ поступить даже противузаконнымъ порядкомъ, ежели это будетъ нужно для достиженія моей цли. Я подалъ на Графа Ресто прошеніе въ судъ, о взысканіи съ него суммы, будто бы должной имъ Гобсеку, и получилъ указъ о задержаніи его.

Графиня, разумется, скрыла сіе опредленіе суда, но я, въ слдствіе онаго, имлъ право опечатать все по смерти Графа. Потомъ я подкупилъ одного изъ слугъ, и онъ общалъ мн, увдомить меня, хотя бы ночью, когда Графъ будетъ при послднемъ издыханіи. Я имлъ намреніе явиться вдругъ, испугать Графнию, угрожая ей немедленнымъ наложеніемъ печатей, и спасти такимъ образомъ акты, уничтожающіе продажу. Я узналъ позже, что женщина сія занималась изученіемъ законовъ, слушая стенанія ея умирающаго мужа!….. Еслибы возможно было уловитъ мысли душъ, окружающихъ ложе смерти, какія бы ужасныя картины представили он намъ! И всегда страсть къ богатствамъ есть пружина выдумываемыхъ козней, составляемыхъ плановъ, умышляемыхъ заговоровъ.

Оставимъ теперь довольно незанимательныя сами по себ подробности, которыя могли впрочемъ объяснить вамъ причину многихъ мученій.

Уже два мсяца Графъ Ресто, покорившійся своему жребію, лежалъ въ постел, одинъ, въ своей комнат. Смертельная болзнь медленно ослабила его тло и даже разсудокъ. Онъ былъ погруженъ въ мрачную меланхолію. Будучи жертвою болзненныхъ причудъ, странность коихъ кажется непонятною, онъ противился тому, чтобы убирали ею комнату, не позволялъ даже перестилать свою постель. Сіе чрезвычайное отвращеніе по прошествіи нкотораго времени, видимо было на всемъ, окружающемъ его, мебель его комнаты была въ безпорядк, все въ ней было покрыто пылью и паутиною. Бывъ богатъ и разборчивъ во вкус, онъ теперь полюбилъ печальное зрлище, представляемое симъ покоемъ. Столъ, комодъ, бюро, кресла были завалены предметами, необходимыми во время болзни. Вокругъ него стояли склянки, пустыя или полныя, почти вс запачканныя, лежало разбросанное блье, валялись разбитыя тарелки, раскрытый нагрвальникъ былъ передъ огнемъ, ванна стояла у стны. Все представляло непріятный для глазъ хаосъ. Признаки разрушенія видимы были на всемъ. Смерть завладла вещами, не похитивъ еще страдальца, и комната сія походила на кладбище, устланное костями. Графъ имлъ отвращеніе отъ свта: сквозные ставни были заперты, и темнота еще боле придавала мрачности сему печальному мсту. Больной чрезвычайно похудлъ. Глаза его еще блистали, и казалось жизнь искала въ нихъ убжища. Синеватая блдность его лица имла что-то ужасное для глазъ, въ особенности отъ необыкновенной длины его волосъ, которые онъ никогда не позволялъ стричь. Они длинными, плоскими клочками висли вдоль его щекъ и придавали ему сходство съ изуврами, нкогда обитателями степей. Онъ имлъ только тридцать семь лтъ отъ роду, и недавно еще былъ молодъ, живъ, счастливъ, любилъ блеснуть. Печаль убила въ немъ вс чувства человческія.

Въ начал Декабря мсяца 1819 года, въ одно утро, онъ горестно смотрлъ на своего сына Эрнеста, который сидлъ въ ногахъ, на его постели.

— Не усилилась ли боль ваша?… спросилъ его ребенокъ.

— Нтъ! сказалъ онъ съ ужасною улыбкою, вс здсь и около сердца!

И показавъ на свою голову, онъ съ такою силою прижалъ свои сухіе пальцы къ пустой груди, что заставилъ Эрнеста заплакать.

— Почему М. до сихъ поръ не пришелъ ко мн?…. (онъ говорилъ обо мн) спросилъ онъ у своего вошедшаго камердинера.

Слуга сей, котораго онъ считалъ приверженнымъ къ себ, былъ совершенно на сторон Графини.

— Какъ, Іосифъ! вскричалъ умирающій, поднявшись въ постел, и какъ бы стараясь собрать все свое присутствіе духа, вотъ уже семь или восемь разъ, какъ, въ продолженіи двухъ недль, я посылаю тебя къ моему стряпчему, и онъ не приходить! Не думаешь ли ты, что со мною можно шутить? Поди къ нему сей часъ, сію минуту, и приведи его….. Ежели ты не исполнишь моихъ приказаній, то я встану самъ, и пойду….

— Сударыня, сказалъ слуга, выйдя изъ комнаты, вы слышали что приказалъ Графъ? что мн длать?

— Притворись будто пошелъ къ стряпчему, и, возвратившись, скажи Графу, что его повренный ухалъ за сорокъ миль по процессу, не терпящему отлагательства. Ты прибавишь, что его ожидаютъ въ конц недли……

— Такъ какъ больные обыкновенно обманываются на счетъ своего положенія, сказала про себя Графиня, то онъ будетъ думать, что успетъ переговорить съ симъ человкомъ по его возвращенія.

Докторъ объявилъ наканун, что весьма сомнительно, чтобы Графъ прожилъ еще сутки.

Когда, по прошествіи двухъ часовъ, слуга явился къ Графу съ симъ огорчительнымъ для него отвтомъ, умирающій казалось былъ въ сильномъ волненіи.

— Боже мой! Боже мой! повторялъ онъ неоднократно, на тебя одного возлагаю мое упованіе!…..

Онъ долго смотрлъ на своего сына, и сказалъ ему ш)конецъ слабымъ голосомъ:

— Эрнестъ, дитя мое, ты еще очень молодъ, но имешь доброе сердце, и понимаешь безъ сомннія всю святость общанія, сдланнаго умирающему отцу….. Чувствуешь ли ты себя способнымъ сохранить тайну, скрыть оную въ глубин души, дабы самая мать твоя не могла и подозрвать оной?…. Нын, сынъ мой, я не могу положиться въ этомъ дом ни на кого, кром тебя. Ты не употребишь во зло моей кь теб довренности?…..

— Нтъ, батюшка.

— И такъ, Эрнестъ, я сей часъ вручу теб запечатанный пакетъ. Онъ принадлежитъ Г. M…… Храни оный такъ, чтобы никто не зналъ, что онъ у тебя, постарайся выйти изъ дома, и отнеси пакетъ на малую почту (petite poste), которая въ угловомъ дом на нашей улиц.

— Хорошо, батюшка.

— Могу ли положиться на тебя?….

— Можете, батюшка.

— Обними меня? Ты, симъ общаніемъ, облегчаешь мои послднія минуты, любезное дитя, и, по прошествіи десяти или двнадцати лтъ, ты поймешь всю важность этой тайны, тогда ты получишь награду за твою расторопность и послушаніе, тогда ты узнаешь, сколько я тебя люблю….. Оставь меня на минуту, и постарайся, чтобы совершенно никто не входилъ сюда.

Эрнестъ вышелъ, и увидлъ что мать его стояла въ гостиной.

— Эрнестъ, сказала она ему, поди ко мн!

Она сла у камина, посадила сына на колни, и крпко прижавъ его къ груди, поцловала.

— Эрнестъ, отецъ твои только что говорилъ съ тобою?….

— Да, матушка.

— Что онъ сказалъ теб?

— Я не смю повторить того, матушка.

— O! любезное дитя мое, вскричала Графиня, съ восторгомъ цлуя его, какъ твоя скромность похвальна!…. Не лгать никогда и быть врнымъ слову, вотъ два правила, которыя должно всегда помнить.

— О какъ ты хороша, матушка! Ты никогда не лгала!…. я уврень въ томъ!….

— Нтъ! Любезный Эрнестъ, я лгала, я не сдержала даннаго слова, но бываютъ обстоятельства, при которыхъ должно измнить симъ правиламъ.

— Послушай, милый Эрнестъ, ты уже довольно великъ, довольно уменъ, чтобы замтить, что отецъ твой отвергаетъ меня, отказывается отъ моихъ попеченій……. а ты знаешь, какъ я его люблю. Это неестественно…..

— Нтъ, матушка.

— И такъ, милое дитя мое, сказала Графиня со слезами, несчастіе сіе есть слдствіе вроломныхъ козней. Злые люди, имя въ виду удовлетворить своему корыстолюбію, успли поссорить меня съ твоимъ отцомъ. Они намрены лишить насъ нашего состоянія, и завладть онымъ. Если бы твои отецъ не былъ болнъ, то наше несогласіе тотчасъ бы прекратилось, ибо онъ выслушалъ бы меня, и какъ онъ весьма добръ и чувствителенъ, то призналъ бы мою невинность…. Но разсудокъ его немного пострадалъ отъ болзни, и предубжденія противъ меня, поселившіяся въ его ум, доказываютъ, что онъ нсколько помшался. Болзнь тому причиною….. Пристрастіе отца твоего къ теб, служитъ новымъ доказательствомъ разстройства его разсудка, ибо ты самъ никогда не замтилъ, чтобы, до болзни, онъ любилъ Паулину и Георга мене, чмъ тебя. Онъ чрезвычайно причудливъ. И такъ, руководствуясь своею нжностію къ теб, онъ можетъ сдлать теб тайныя порученія, возложить на тебя исполненіе какихъ нибудь приказаній…. Если ты не хочешь раззорить своего семейства, ангелъ мой, если не хочешь увидть со временемъ мать твою просящею милостыню, подобно нищимъ, встрчаемымъ тобою на улиц, то не долженъ ничего скрывать отъ нея….

— А! а!….. вскричалъ Графъ, который, отворивъ двери, явился вдругъ почти нагій, и былъ такъ сухъ, такъ изможденъ, что походилъ на скелета.

Его глухой голосъ произвелъ на Графиню страшное дйствіе.

Она пребыла неподвижною, какъ бы оцпенвъ отъ ужаса, ибо мужъ ея былъ такъ хилъ, такъ блденъ, что казалось вышелъ изъ гроба, и нечаянный приходъ его походилъ на сверхъестественное явлевіе.

— Ты преисполнила жизнь мою горестями….. Желаешь ли возмутмть покой и послднихъ минутъ моихъ?….. закричалъ онъ хриплымъ голосомъ.

Графиня встала, и бросилась къ ногамъ своего умирающаго мужа, котораго послднія ощущенія угасающей жизни, сдлали почти отвратительнымъ. Слезы ручьями текли изъ глазъ ея.

— Прости, прости меня!…. вскричала она.

— Имла ли ты состраданіе ко мн?… спросилъ онъ.

— Пусть такъ, хорошо, не имй состраданія ко мн!…. Будь непреклоненъ!…. сказала она, но дти!……Осуди меня на монастырскую жизнь, я буду повиноваться, я сдлаю, чтобы загладить проступки мои противу тебя все, что теб угодно будетъ приказать мн, но устрой счастіе дтей!…. О! незабудь дтей!….. дтей!…..

— У меня одно дитя!… отвчалъ Графъ, протягивая съ судорожнымъ движеніемъ изможденную руку къ своему сыну.

— Боже мой!…. умидосердись!… раскаяніе…. раскаяніе!….. кричала Графиня, обнимая влажныя ноги своего мужа, ибо всхлипыванія препятствовали ей продолжать, и несвязныя, отрывистыя слова вырывались изъ сильно-волнующейся груди ея.

— Что говорила ты Эрнесту?…. Хорошо раскаяніе!….

При сихъ словахъ умирающій оттолкнулъ ногою отъ себя Графиню.

— Дрожь беретъ меня отъ твоихъ объятій!…. сказалъ онъ съ равнодушіемъ, имвшимъ что-то ужасное.

Несчастная упала въ обморокъ.

Больной возвратился въ свою комнату, легъ въ постель, и нсколько часовъ спустя впалъ въ безпамятство. Духовникъ пришелъ причастить умирающаго Святыхъ Таинъ. Въ полночь онъ скончался. Происходящая по утру сцена, истощила остальныя жизненныя силы его.

Ровно въ полночь я пріхалъ съ Гобсекомъ.

Пользуясь царствовавшимъ въ дом безпорядкомъ, мы безпрепятственно вошли прямо въ небольшую гостиную, находящуюся возл комнаты усопшаго.

Тамъ застали мы трехъ дтей въ слезахъ, и двухъ священниковъ, долженствовавшихъ провести ночь у тла Графа,

Эрнестъ подошелъ ко мн, и сказалъ что матушка его желаетъ быть одна въ комнат покойника.

— Не входите туда, сказалъ онъ трогательнымъ голосомъ, указывая на дверь, маменька молится!…..

Гобсекъ засмялся, издавая изъ груди привычный глухой звукъ, но я былъ слишкомъ тронутъ чувствомъ, выражавшимся на юномъ лиц Эрнеста, чтобы раздлить сію неумстную насмшку.

Когда ребенокъ увидлъ, что мы идемъ къ двери, онъ бросился къ ней, и закричалъ:

— Маменька, идутъ двое въ черныхъ платьяхъ спрашиваютъ тебя!……

Гобсекъ отнесъ Эрнеста отъ дверей, какъ бы перышко, и отперъ оныя.

Какое зрлище представилось нашимъ взорамъ!

За десять только минутъ скончался Графъ, а жена его успла уже отбить замки у всхъ комодовъ и у бюро, ящики у столовъ были выдвинуты, и повсюду въ комнат царствовалъ ужасный безпорядокъ. Графиня, съ распущенными волосами, съ сверкающими глазами, рылась въ бумагахъ, лоскутьяхъ, однимъ словомъ, перебирала вс вещи покойника. На ковр были навалены груды всякой всячины. Сломанная мебель, разорванные портфели валялись по полу. На всемъ видны были слды ея дерзкихъ и святотатственныхъ рукъ. Отвратительно было смотрть на сіе неустройство въ комнат усопшаго.

По видимому, обыскъ Графини сначала былъ неуспшенъ, но видъ ея и волненіе въ которомъ она находилась, удостоврили меня, что она уже отыскала таинственныя бумаги.

Я взглянудъ на постель, и, съ свойственною дловымъ людямъ проницательностію, угадалъ все, что происходило.

Тло покойника находилось за кроватью, лицемъ къ тюфяку, и было брошено тутъ съ такою же небрежностію, какъ и пакеты, лежавшіе на полу. Окостенлые члены его придавали ему какой-то чудный, ужасный видъ. Невольно сіе зрлище приводило въ трепетъ.

Вроятно умирающій Графъ спряталъ подъ подушку, актъ, уничтожающій продажу, дабы тмъ спасти оный отъ Графини до минуты своей кончины, его жена, можетъ быть, въ порыв ярости, угадала мысль своего мужа. Впрочемъ, сіе неистовое чувство изобличалось ея послднимъ тлодвиженіемъ, судорожною окостенлостію загнутыхъ ея пальцевъ. Брошенная подушка лежала у кровати, и нога Графини оставила на ней несомннный признакъ ея бшенства. Она смотрла на насъ съ какимъ-то дикимъ выраженіемъ, и, неподвижная, съ трудомъ переводя дыханіе, ожидала, чтобы мы произнесли первое слово.

Я увидлъ передъ нею, у самыхъ ногъ ея, пакетъ, который по видимому. былъ прежде запечатанъ въ нсколькихъ мстахъ. Узнавъ печать Графа, я съ поспшностію поднялъ оный, и по надписи заключилъ, что содержавшіяся въ немъ бумаги долженствовали быть переданы мн. Я пристально посмотрлъ на Графиніо, и взглядъ мой выражалъ прозорливость строгаго судьи, допрашивающаго подсудимаго.

Пламень въ камин пожиралъ бумаги. Вроятно что Графиня, найдя оныя, и услышавъ наше приближеніе, бросила ихъ въ огонь. Актъ, уничтожающій продажу, должно полагать, былъ сложенъ такимъ образомъ, что она, въ торопяхъ, успла только прочитать распоряженія Графа касательно двухъ послднихъ ея дтей, и посему, она въ свосмъ заблужденіи, ршилась уничтожить духовную, лишающую ихъ наслдства. Терзаемая угрызеніями совсти, и невольно объятая ужасомъ при мысли о своемъ преступленіи, она совершенно потерялась. Она видла себя открытою, и взорамъ ея, можетъ быть, уже представлялись эшафотъ и ожидающія ее истязанія.

— Ахъ, сударыня! воскликнулъ я, вынимая изъ огня не совсмъ еще сгорвшій лоскутокъ. Вы раззорили вашихъ дтей!….. Эти бумаги были документы, утверждающіе ихъ во владніи имніемъ отца…..

Губы ея затряслись, какъ бы предвщая ударъ паралича, она задрожала, и взглянула на меня съ какимъ-то безуміемъ.

— Ге, ге! вскричалъ Гобсекъ.

Сіе восклицаніе ростовщика произвело на насъ то непріятное ощущеніе, которое возбуждаетъ произительный звукъ скользящаго по мрамору мднаго подсвчника!

Посл краткаго молчанія, старикъ сказалъ мн спокойнымъ голосомъ,

— Не вздумали ли вы уврять Графиню, что я незаконно вступаю во владніе имніемъ, проданнымъ мн Графомъ? Но и самый домъ этотъ уже часъ тому назадъ принадлежитъ мн!……

Ударъ булавою по голов, мене бы сихъ словъ изумилъ меня и причинилъ мн боли.

Графиня замтила мой испугъ и взоръ негодованія, брошенный мною на ростовщика.

— Государь мой, сказала она ему, государь мой?….

Она не въ состояніи была продолжать.

— У васъ есть тайное завщаніе?…. спросилъ я его.

— Быть можетъ.

— Уже ли вы употребите во зло преступленіе Графини?

— Справедливо.

Я вышелъ, оставивъ Графиню сидящею возл постели своего мужа, и проливающею горькія слезы.

Гобсекъ послдовалъ за мною. Когда мы были на улиц, я разстался съ нимъ, но онъ подошелъ ко мн, и бросивъ на меня глубокій, испытующій взоръ, сказалъ:

— Ты вздумалъ быть судьею твоего благодтеля!…..

Съ сего времени мы видались рдко. Гобсекъ живетъ въ дом Графа, проводитъ лтнее время въ помстьяхъ, живетъ бариномъ, строитъ мызы, починяетъ мльницы, дороги, и разсаживаетъ деревья. Онъ оставилъ ремесло ростовщика, и былъ избранъ въ Депутаты, желаетъ теперь получить званіе Барона и знакъ отличія. Онъ не здитъ иначе какъ въ карет. Однажды я встртился съ нимъ въ Тюллерійскомъ саду.

— Графиня живетъ съ достойнымъ самотверженіемъ, сказалъ я ему, она посвятила себя воспитанію своихъ дтей. Она образовала ихъ отлично. Старшій сынъ прекрасный молодой человкъ…..

— Ага! сказалъ онъ, по этому она, бдняжка, выпуталась изъ бды……… Очень радъ. — Тутъ онъ съ бранью воскликнулъ: — Она была хороша!

— Но, возразилъ я, вы бы должны помочь…

— Помочь Эрнесту!…… вскричалъ Гобсекъ. Нтъ, нтъ, пускай ка онъ узнаетъ нужду, и цною бдствія купитъ опытность…… Злосчастіе есть лучшій нашъ учитель. Доброт того, кто не испыталъ горя, всегда чего-то недостаетъ……

Я оставилъ его, лишась надежды.

Наконецъ, съ недлю тому назадъ, я былъ у Гобсека. Увдомивъ его о любви Эрнеста къ двиц Камилл, я упрашивалъ его привести въ исполненіе волю покойнаго, и возвратить сыну его имніе, потому что молодой Графъ достигъ совершеннолтія……

Черезъ дв недли онъ общалъ мн датъ отвтъ. Вчера онъ объявилъ мн, что союзъ сей считаетъ благоразумнымъ, и что въ день брака утвердитъ Эрнесту маіоратъ во сто тысячь ливровъ годоваго дохода……

Но сколько странностей узналъ я объ Гобеск!….. Этому человку вспало на умъ играть ролю добродтельнаго, съ тою же необычайною прозорливостію, искусствомъ и спокойствіемъ духа, которыя отличали его въ тхъ оборотахъ, коими онъ занимался, бывъ ростовщикомъ. Онъ презираетъ людей, потому что читаетъ въ душ ихъ, какъ въ книг, и находитъ удовольствіе, поперемнно, изливать на нихъ благодянія, и осыпать ихъ бдствіями. Онъ ангелъ, онъ демонъ, но чаще демонъ, чмъ ангелъ.

Прежде, я видлъ въ немъ могущество олицетвореннаго золота……

Теперь же онъ, въ глазахъ моихъ, принялъ мечтательный образъ СУДЬБЫ.

— Почему вы принимали такое участіе во мн и Эрнест? сказалъ я ему вчера.

— Потому что вы, и его отецъ были единственными людьми, совершенно положивншимися на меня.

— И такъ, сказала виконтесса, мы выхлопочемъ Гобсеку званіе Барона, и посмотримъ!…..

— Дльно! вскричалъ старый Mapкизъ, прерывая свою сестру, чтобы неотгадали что онъ спалъ, и не слыхалъ повсти, разсказанной стряпчимъ. Дльно!…..

Конецъ второй сцены.

ОПАСНОСТИ ПОРОЧНОЙ ЖИЗНИ.

СЦЕНА II.

ОПАСНОСТИ ПОРОЧНОЙ ЖИЗНИ.

РОСТОВЩИКЪ.

СТРЯПЧІЙ.

СМЕРТЬ МУЖА.

Читайте также: