Опальный миллионер, Рабинович Рафаил Иосифович, Год: 1990

Биографическая проза
Время на прочтение: 90 минут(ы)
Скачать в PDF
Рафаил Иосифович Рабинович

ОПАЛЬНЫЙ МИЛЛИОНЕР

(c) Р. И. Рабинович, 1990.
OCR В. Г. Есаулов, сентябрь 2009 г.
В фигурные {} скобки заключены номера страниц. Сноски перенесены в конец комментируемого абзаца.

Публикуется с разрешения наследников автора.

Аннотация

Когда мы говорим о жизни и деяниях выдающихся людей Прикамья, то невольно вспоминаем Николая Васильевича Мешкова {1851— 1933), так много сделавшего для всестороннего экономического и культурного развития Урала. После смерти этого человека прошло почти 60 лет, но имя его не нашло еще достойного места в истории края и в ряду прогрессивных торгово-промышленных деятелей России. Развеять мифы и легенды о Мешкове, показать его таким, каким он был в действительности, пытался автор этой книги.
ББК 26.891 . Р 12

Краеведческое издание

Рафаил Иосифович Рабинович ОПАЛЬНЫЙ МИЛЛИОНЕР

Рецензент Н. А. Аликина

Редактор С. Осипова

Художник Е. Нестеров

Художественный редактор С. Можаева

Технический редактор Г. Пантелеева

Корректор 3. Селюк

Рабинович Р. И.
Р 12 Опальный миллионер. — Пермь: Кн. изд-во, 1990.— 159 с.— (Замечательные люди Прикамья).
ISBN 5-7625-0194-9
Книга посвящена Николаю Васильевичу Мешкову — личности незаурядной и противоречивой, внесшей огромный вклад в экономическое и культурное развитие Прикамья. Имя его не нашло еще достойного места в истории края и в ряду прогрессивных торгово-промышленных деятелей России. Развеять мифы и легенды о Мешкове, показать его таким, каким он был в действительности, и попытался автор этой книги.
1805080000-51 27— 91 ББК 26.891
М 152 (03)—90
ISBN 5-7625-0194-9
(c) Р. И. Рабинович, 1990
Рафаил Иосифович Рабинович

ОПАЛЬНЫЙ МИЛЛИОНЕР

Погружение в искусство,
в филантропию
не всякого купца удовлетворяло:
Савва Морозов,
калужанин Горбунов,
пермяк Мешков и многие другие
искренне и не без риска для себя
помогали революционерам.

А. М. Г о р ь к и й

Введение

На высоком берегу Камы, там, где улица Набережная (ныне ул. Серго Орджоникидзе) круто сбегает к воде, стоит старинный особняк. Нижний его этаж выложен из тесаного камня и как бы вырастает из берегового уступа. Белоснежное здание, капители четырех его коринфских колонн, фронтон и оконные наличники украшены декоративной лепкой: венками, раковинами, иониками.
Пышное великолепие стиля барокко переплелось во внешнем оформлении здания со стилем рококо, отражая, (видимо, вкусы его строителей и владельцев.
По предположению пермского архитектора А. С. Терехина *, это здание построено по проекту архитектора И. И. Свиязева в 1820 году для заводчиков Яковлевых. Во время большого пожара в 1842 году здание сгорело, но в 1886 году по заказу пароходовладельца Николая Васильевича Мешкова, купившего у города уцелевшие руины дома, его восстановил и частично перестроил архитектор А. Б. Турчевич.
* Терехин А. С. Жизнь и творчество архитектора И. И. Свиязева.— Пермь, 1970. — С. 36—37.
Иное мнение оставил летописец Перми А. А. Дмитриев, который был очевидцем восстановления особняка. ‘Здание это, — пишет он, — капитально ремонтируется и перестраивается в изящном стиле по проекту архитектора {4} Глумова. По окончании работ это будет самое замечательное в архитектурном отношении здание во всей Перми…’* Таким оно действительно и стало.
* Дмитриев А. А. Очерки из истории губернского города Перми с основания поселения до 1845 года с приложением летописи города Перми с 1845 до 1890 года. —Пермь, 1889. — С. 301.
До Октябрьской революции принадлежал этот особняк Мешкову. Но и сейчас еще пермяки-старожилы в разговоре нет-нет да и назовут его по старой привычке ‘мешковским’.
Из окон особняка открывается чудесный вид на голубые камские просторы. . Знали, где строить свой жилой дом бывшие его владельцы!
Несколько лет назад после долгой разлуки с Пермью я стоял на новом городском мосту, связывающем оба камских берега, и любовался широчайшими просторами Закамья и панорамой городской набережной. Неподалеку от меня остановилась шумная компания молодежи. Один из ребят, показывая на белеющий вдали большой красивый дом и, видимо, продолжая свой рассказ, говорил:
— Это как раз и есть бывший мешковский дом. В нем до революции он сам жил. А теперь здесь управление Камского пароходства.
Посыпались вопросы:
— Какой это Мешков? Пароходчик? Миллионер?
— Это он был революционером и после Октября работал в Москве?
— А верно ли, что Мешков до своих {5} миллионов плоты гонял по Каме, работал матросом?
Вряд ли стоит приводить сбивчивые и неуверенные ответы молодого экскурсовода. Он явно не был в курсе.
Но, мысленно поставив себя на его место, я сделал неутешительный вывод: я, старый пермяк, и сам ничего толковее не рассказал бы о Мешкове, о его жизни и деятельности, хотя и помнил эту фамилию с детских лет.
Подлинные события из жизни этого человека со сложной и противоречивой биографией порой так переплелись с небылицами, что выяснить, где правда, а где чистейший вымысел, было очень трудно. Разговор, случайно услышанный на камском мосту, послужил мне на пользу, заставил задуматься, толкнул на серьезный поиск. Но начинать пришлось почти с нулевой отметки, собирать по крупицам.
Небольшой личный архив Мешкова оказался распыленным, и много документов, даже с личными автографами Николая Васильевича, удалось найти совсем случайно у людей, которые и сами сохранили их столь же случайно. А сколько таких документов безвозвратно утеряно!
Прежде всего, мне хотелось найти еще живых людей, работавших на пароходах и предприятиях Мешкова, знавших его. Это мне удалось. Правда, их оценки носили сугубо личный характер, были субъективными, но в сумме при анализе и сопоставлении таких словесных документов складывалась и общая, объективная оценка, особенно когда удавалось {6} найти документальные подтверждения сообщенным фактам в государственных, партийных и частных архивах Москвы, Ленинграда, Куйбышева, Казани и, конечно же, Перми и Свердловска.
Большую помощь мне оказали Наталья Павловна Орлова, вдова одного из первых преподавателей Пермского университета, дочь Николая Васильевича Мешкова Елена Николаевна и его внучка Ирина Васильевна Батюшковы, а также вдова известного революционного деятеля-большевика пермяка П. Н. Мостовенко — Зоя Семеновна Бажина. Очень ценной была помощь Лидии Александровны Фотиевой — Героя Социалистического Труда, секретаря Совета Труда и Обороны и Совета Народных Комиссаров и личного секретаря В. И. Ленина. Лидия Александровна знала Мешкова много лет в дореволюционные годы и после Октябрьской революции, дружила с его сестрой Таисией Васильевной Розановой-Мешковой и была хорошо осведомлена о контактах Мешкова с революционными организациями.
Активно содействовали обнаружению многих архивных документов известные пермские журналисты Борис Никандрович Назаровский и Михаил Савельевич Альперович. И, наконец, особая благодарность автора — рецензенту рукописи краеведу Надежде Алексеевне Аликиной.
Все даты до февраля 1918 года, встречающиеся в книге, приведены по старому стилю. {7}

Миф о водоливе

Фамилия Мешкова была известна до революции по всей Каме, Волге, Вятке и Белой от истоков до устья. Знали хорошо Мешкова и в Москве, и в Петербурге, и в Сибири.
Фирма Мешкова пользовалась полным доверием в финансовом мире России и за границей. Векселя, подписанные для платежей Николаем Васильевичем Мешковым, принимались любым банком.
Перед революцией состояние Мешкова достигало 16 млн. рублей. Грузооборот флота, принадлежавшего ему на Каме и Волге, в навигацию 1916 года превысил 50 млн. пудов при общей единовременной грузоподъемности в 17 млн. пудов. Огромная по тем временам цифра! Об этом свидетельствует объяснительная записка, составленная самим Мешковым в мае 1918 года.
На реках Волжско-Камского бассейна ежедневно принимали пассажиров и грузы 27 почтово-пассажирских и 19 грузовых современных пароходов, принадлежавших Мешкову. Гордость Мешкова — буксиры ‘Батюшков’, ‘Медвежонок’ и ‘Киев’ — были едва ли не самыми мощными на Каме.
Сотня барж, почти шестьдесят больших дебаркадеров, многочисленные пакгаузы-склады, земельные участки у пристаней и железнодорожных вокзалов — это далеко не полный перечень принадлежавшего Мешкову движимого и недвижимого имущества. Огромное речное {8} хозяйство и прочие предприятия Мешкова (затон, механический завод и др.) обслуживали несколько тысяч рабочих.
К концу своей предпринимательской деятельности Мешков стал известнейшим представителем торгово-промышленных кругов Прикамья. По отзывам современников, за границей его называли уральским Саввой Морозовым, финансовым королем Урала, сравнивали с выдающимися прогрессивными торгово-промышленными деятелями Сибири: организатором экспедиций на Север М. К. Сидоровым, золотопромышленником А. М. Сибиряковым, книготорговцем П. И. Макушиным.
Характеристики ему давались самые различные и противоречивые. Вот, например, одна из них: ‘В условиях царской России великая русская река использовалась плохо. Пароходчики: братья Каменские, Мешков, Любимов, Стахеев, ‘Курбатов и др., которые хозяйничали на Каме, подчинили всю свою деятельность целям наживы и не брезговали ничем, чтобы получать побольше прибылей. Между ними шла постоянная конкурентная борьба. О поддержании реки, о развитии транспортного хозяйства они мало думали’ *.
* Дубилет Н. Н., Соколов В. С. Кама сегодня и завтра. — Молотов, 1956. — С. 13.
По этой характеристике Мешков предстает типичным рядовым стяжателем, который не брезговал ничем, чтобы получить побольше прибыли. Таким ли был Николай Васильевич в действительности?
Многочисленные подлинные факты, {9} подтверждаемые документами, хранящимися в Пермском, Куйбышевском и других хозяйственных и частных архивах, говорят о том, что нельзя так упрощенно подходить к оценке личности и деятельности Н. В. Мешкова. Деятельность его полна самых .неожиданных .решений и поступков для многих современников, особенно для людей его круга, даже непонятных.
Покойный ныне академик Юрий Александрович Орлов, один из первых преподавателей Пермского университета, передал Пермскому государственному архиву письмо Лидии Александровны Фотиевой о деятельности Мешкова. Лидия Александровна, член партии с 1904 года, один из секретарей В. И. Ленина, хорошо знала Мешкова в дореволюционные годы и особенно ту сторону его деятельности, которая была известна лишь самому узкому кругу лиц. В своем письме Орлову Лидия Александровна пишет, что Мешков ‘был меньше всего купцом-толстосумом, как Вам его несколько презрительно охарактеризовали. Он был умный, остроумный, обаятельный человек, самородок… как делец — честный, с широким размахом. Промышленность и экономику он наверняка знал…’ *.
* ГАПО. Из коллекции документов по фонду Н. В. Мешкова.
О жизни и деятельности Николая Васильевича Мешкова ходит до сих пор много легенд. Наиболее распространено, например, предположение, что Мешков, подобно Шаляпину и Горькому, — выходец из самых низов народных. Был-де он плотогоном на Каме и Волге, {10} служил водоливом и матросом на баржах и пароходах. Но каким путем вдруг этот плотогон и водолив стал крупнейшим пароходовладельцем Волжско-Камского бассейна и видным общественным деятелем Перми, да еще в сравнительно короткий срок, тут мнения самые фантастичные и от истины далекие. Обратимся же к свидетельству самому надежному— родных и близких.
Вот что рассказала мне его дочь Елена Николаевна Батюшкова:
‘Все эти разговоры о водоливе и плотогоне — выдумки, ни на чем не основанные. Никогда отец не был ни тем, ни другим. Он происходит из мещан маленького городка Тверской губернии Весьегонска на реке Мологе. Дед мой по отцовской линии Василий Николаевич Мешков служил в какой-то петербургской торговой фирме. Он заготовлял на Волге и отправлял в столицу продовольственные товары и кожевенное сырье. Хозяева фирмы жили в Петербурге, где деду приходилось поэтому довольно часто бывать. По характеру он был человек неугомонный, беспокойный, непоседа. Однажды Василии Николаевич уехал по делам фирмы за границу и ‘задержался’ там на несколько лет!
Бабушка Елена Ивановна осталась в Весьегонске с двумя детьми: Николаем и Надеждой. Отец родился в 1851 году 30 мая и был старше сестры на четыре года.
Жить без отца им пришлось по-всякому. А когда глава семьи наконец вернулся, то решил, что четыре класса уездного училища — образование для сына достаточное и пора {11} мальцу самому добывать деньги на жизнь и помогать семье. На этом мой отец завершил свое образование в Весьегонском уездном училище и начал жизнь делового человека’.
Поначалу она шла под руководством отца. Василий Николаевич неоднократно брал сына в поездки по Волге, по Мариинской водной системе, возил его на местные ярмарки. Молодой Мешков знакомился с новыми людьми, с условиями покупки и, особенно, .перевозки заготовляемых продуктов. Так гужевой и водный транспорт стал для него основным объектом деятельности.
Сохранилась копия трудового списка Николая Васильевича Мешкова от августа 1920 года. В этом документе, написанном им при поступлении на работу в Наркомпуть, сделаны интересные биографические записи.
‘В октябре 1866 года, — читаем в трудовом списке, — мы с отцом обосновались в селе Новодевичьем Симбирской губернии, работая по заданию той же экспортной фирмы, в которой ранее служил отец.
Он поручал все более сложные дела. Попутно отец научил меня вести счетоводство и кассовые операции. Я вполне заменял его во всех делах, когда отцу одному приходилось уезжать из Новодевичьего.
Через год я поехал в Весьегонск и привез мать и двух сестер: Надежду и маленькую Таисию’.
Семья Мешковых снова начала совместную жизнь.
Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба Мешкова, не свались на семью {12} внезапная беда. В начале 1870 года Василий Николаевич тяжело заболел, простудившись при спасении тонувшего в Волге человека, вынужден был оставить службу и вскоре умер.
Все заботы о матери и сестрах легли на молодого Мешкова. Николай решил попытать счастья в большом городе. Он едет в Казань и поступает там в главную контору купца Соболева, имевшего буксирные пароходы, баржи, доходные дела в Казани, Рыбинске, Нижнем Новгороде и большую лесную дачу в Макарьевском уезде Нижегородской губернии.
‘В главной конторе я оставался не более четырех месяцев, — записывает Мешков. — Ко мне присмотрелись, проверили мою работоспособность и неожиданно назначили полным доверенным макарьевской лесной дачи и по лесным заготовкам. Но уже в сентябре 1873 года дачу эту Соболев продал, и я передал ее в полном порядке новому владельцу’.
Однако службу у Соболева Мешков не оставил. К началу навигации 1874 года он был занят на водных перевозках соболевских и других грузов, ‘чему я был очень рад, — пишет Мешков, — так как меня интересовала деятельность на путях сообщения как самая необходимая в нашей огромной, малокультурной стране’.
Январь 1875 года знаменуется значительным событием в жизни молодого транспортника. Он перешел на службу в большую пароходную фирму ‘Товарищество Волго-Камского пароходства’, чтобы специально изучить большое транспортное дело на реках Волжского бассейна.
{13}
Владельцы ‘Товарищества’ быстро заметили организационные способности, энергию и сметливость молодого Мешкова, и в июле 1876 года его назначили ‘полным доверенным в бассейне .реки Камы’. Ему было в то время 25 лет.
В Пермь Мешков едет уже женатым человеком. Его женой стала Вера Никаноровна Болгарская, дочь генерала Никанора Алексеевича Болгарского, жившего в те годы в Казани. Женитьба была полной неожиданностью для родителей невесты, и они долго не могли примириться с этим неравным браком.
Появление Мешкова в Прикамье совпало с разгаром строительства Уральской горнозаводской железной дороги, соединившей Пермь с Екатеринбургом через Чусовской и Н.-Тагильский железоделательные заводы и центр Нижне-Тагильского горного округа. Строительство этой дороги завершилось в 1878 году, имело огромное значение для экономики Урала и вызвало большое оживление всей хозяйственной жизни края.
Новая дорога стала первым этапом в ликвидации оторванности и замкнутости и вызвала подъем в работе уральских горнозаводских предприятий и форсированное строительство’ новых железных дорог как на Урале, так и в других районах, связанных с ним. Так, в 1889 году завершилось строительство железнодорожной магистрали от Екатеринбурга до Тюмени, а почти одновременно с нею — и Самаро-Уральской железной дороги. К 1892 году железнодорожная колея связала Челябинск в северном направлении с Екатеринбургом и {14} на западе — с Самарой (ныне Куйбышев). В 1899 году вступила в строй действующих железная дорога Пермь — Вятка — Котлас.
Появление этих транспортных путей включило в экономический оборот много новых районов и городов. Повысился спрос на чугун, сталь и другую продукцию черной металлургии. Это повлекло за собой строительство новых заводов и техническое перевооружение старых предприятий. Правда, на Урале этот подъем (после экономического кризиса 1882— 1886 гг.) протекал медленнее и отставал по темпу роста от молодых предприятий юга России. Но, тем не менее, он был значителен.
Если к началу первого периода деятельности Мешкова на Каме (1875—1885) пароходы уже полностью вытеснили на Волге и Каме и бурлаков, и конную тягу, то новые железные дороги потеснили в грузоперевозках водный транспорт. Хотя грузооборот на Каме за этот период значительно вырос, железные дороги оказали ему большую конкуренцию. Только сплав по Чусовой полностью не сдал своих позиций из-за отсутствия железной дороги, связывающей горнозаводские предприятия с центром России.
В тихий, устоявшийся быт далекой провинциальной Перми ворвался вихрь огромной промышленной стройки. Здесь царила жесточайшая эксплуатация. На строительство устремились за заработком гонимые нуждой крестьяне не только Пермской, но и соседних губерний. Сама обстановка строительного ажиотажа способствовала поставщикам, подрядчикам и другим предпринимателям. Они {15} ‘зашибали’ здесь шальные деньги. Используя избыток дешевых рабочих рук, подрядчики платили рабочим за тяжелый труд мизерную плату.
Не проглядели благоприятную ситуацию, сложившуюся в Прикамье в связи со ‘строительством железной дороги Пермь — Екатеринбург, и руководители Волго-Камского пароходства. Они выделили в распоряжение своего полного доверенного шесть грузовых пароходов-буксиров и 25 больших барж. По тем временам — целую флотилию!
На плечи молодого транспортника легла большая ответственность. Он впервые столкнулся с новыми для него клиентами, сложными для транспортировки промышленными грузами. Строительство железной дороги поглощало огромное количество различных материалов и всевозможного оборудования.
Из Петербурга, Коломны и других городов доставлялись по Каме в Пермь рельсы, поступали английские паровозы, из Германии и Англии — телеграфная и другая аппаратура. Отечественные промышленники слали в Пермь вагоны и крепления рельс. Железная дорога требовала много леса, цемента и других строительных материалов. Предприниматели-поставщики и строители стремились использовать период навигации для максимальной переброски грузов к местам стройки. Эту задачу — доставку и перевалку грузов — выполнял и Мешков.
Уже упомянутый выше историк и летописец Перми А. А. Дмитриев указывает по этому поводу, что строительство вызвало большой {16} приток людей. Он отмечает огромные оклады строителей — администрации, инженеров и техников, резкий рост цен на квартиры и продукты питания в Перми. Дмитриев пишет: ‘Один подрядчик Драгунов, сделавшись в два-три года капиталистом, построил в разных улицах города более десяти каменных домов… У одних кружились головы от избытков и небывалых и неслыханных доходов, другие, особенно мелкие чиновники, оставшиеся при прежних ничтожных окладах содержания, испытывали нужду, как никогда’ *.
* Дмитриев А. А. Очерки из истории губернского города Перми… — С. 301.
Это о мелких чиновниках, городских обывателях! Что же говорить о пришлом рабочем люде, о тех, кто ломами, киркой, лопатой делал насыпи, рыл котлованы?
В этой обстановке наживы, стяжательства и эксплуатации начал свою деятельность в Перми Н. В. Мешков. Имевшиеся в его распоряжении транспортные средства он использовал столь успешно и рационально, что правление ‘Товарищества’ нашло возможным выплатить своему пермскому доверенному вместо 600 рублей, .полагавшихся по договору за первый год службы, 1200 рублей!
Личные записи Мешкова о своей биографии и свидетельство его дочери Елены Николаевны полностью рассеивают миф о Мешкове-водоливе, о Мешкове-матросе и плотогоне.
Сохранились и фотографии 60—80-х годов прошлого столетия молодого Мешкова и его жены, родителей и сестер. Весь их внешний {33} облик полностью исключает легенду о том, кем был и чем занимался Мешков в первые годы его становления в Перми.

Частный предприниматель

Вторая половина 70-х годов прошлого столетия, когда Мешков вошел в деловую жизнь Прикамья, характеризовалась незрелостью русского общества, слабостью и малочисленностью пролетариата. Только теплились в стране зачатки будущих революционных бурь. Рабочее движение Урала созревало медленнее, чем в центральных районах России, но и здесь уже отмечались вспышки стачечной борьбы против капиталистической эксплуатации, непосильных условий труда. Немногочисленные выступления крестьян носили неорганизованный, стихийный характер.
Что же касается Мешкова в этот период, то его интересы ограничивались крайне узким кругом вопросов. В политике он совсем не разбирался. Правда, повседневно вращаясь среди многочисленного рабочего люда, обслуживающего транспортное хозяйство на Каме, он видел, как тяжело достается мастеровым, чернорабочим и матросам кусок хлеба. Работа с отцом на Волге и у купца Соболева многому его научила, познакомила всесторонне с жизнью трудового народа.
Работа на транспорте, как никакая другая, ежедневно сталкивала его и со многими людьми, ехавшими на Урал из Москвы и {34} Петербурга, с Волги, с юга России. Они привозили свежие сообщения и новости не только делового характера, но и политического. Таким, путем эти сведения поступали на Урал иногда значительно быстрее, чем по тогдашним каналам связи. Именно так, например, узнал Мешков о волнениях крестьян в Осинском уезде Пермской губернии.
Однажды на пристани он стал свидетелем смелого и взволнованного рассказа приезжего студента группе молодежи о суде над видной участницей народнического движения Верой Засулич, 24 января 1878 года стрелявшей в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова и, неожиданно для организаторов процесса, оправданной приговором присяжных.
Доходили в Пермь и слухи (они оказались вполне достоверными) о судебных расправах царских властей с пропагандистами — участниками так называемого хождения в народ. Мешков не раз видел сам, когда этих ‘государственных преступников’, закованных в кандалы и под усиленной охраной, перегоняли по ночам с барж в пермскую тюрьму для дальнейшего следования в Сибирь. От Камы колонна арестантов медленно передвигалась в гору. Тишину нарушали только резкие окрики конвоиров и приглушенное звяканье цепей. Гнетущее было зрелище!
За что шли эти люди, в основном молодежь, в тюрьмы, на каторжные работы? За какие идеалы отдавали они свои жизни? Мешков не мог сам разобраться в этом, целиком занятый устройством семейной жизни и полностью погруженный в растущие транспортные дела. {35} Эти дела требовали огромных усилий, непрерывной организационной .работы. Зевать было некогда. На Каме шла острая конкурентная борьба пароходовладельцев за наиболее выгодные сделки, в первую очередь на строящейся железной дороге. Работы хватало всем.
Кама стала важнейшей транспортной артерией, связывающей Приуралье с Поволжьем, югом России и ее центральными губерниями. С каждым годом росло число буксирных пароходов, перевозивших вверх и вниз по реке все нарастающее количество всевозможных грузов. Путеводитель ‘Кама’ (составитель П. В. Сюзев), изданный в Перми в 1911 году, отмечал: ‘Число буксирных пароходов по Каме с половины 1860-х годов так увеличилось, что подробно следить за ними в краткой летописи города далее становится невозможным’.
В том же путеводителе мы находим такие сведения: ‘В 1861 году на Каме плавало 43 парохода, из них 12 пассажирских и 6 — буксирно-пассажирских. А в 1890 году флот на Каме состоял уже из 276 пароходов! Из них 73%—буксиры’. Путеводитель приводит очень важную справку: 250 пароходов, плававших по Каме, построены на отечественных предприятиях. В 1874 году начал действовать в устье речки Данилихи у Перми механический и литейный завод братьев Каменских, где строились и ремонтировались пароходы. Строил буксиры и Мотовилихинский завод.
Новое пассажирское пароходство И. И. Любимова в 1877 году тоже включилось в постройку пароходов, откупив у предпринимателя {36} Тета старый заводик на берегу Камы, основанный еще Гуллетом.* в 1858 году. Не в диковинку уже было увидеть на Каме, когда там начал работать Мешков, и железные баржи. Купцы-подрядчики Курбатов, Карповы, Григорьев перевозили в таких баржах не только товары, но и, по договорам с правительством, арестантов. В 1887 году известный нефтепромышленник Нобель применил для перевозки нефти и керосина баржи, у которых в кормовой части находилась машина, а в носовой — большой резервуар вместительностью до 50 000 пудов.
* Гуллет и Тет были представителями иностранного капитала.
Вполне понятно, что на первом этапе деятельности в Перми Мешкову приходилось нелегко в борьбе с опытными частными предпринимателями-транспортниками и ведущими пароходными обществами ‘Самолет’, ‘Кавказ и Меркурий’ и др. Спорить с такими речными ‘китами’ ему было трудно. Он был еще в тени. Но постепенно опыт, приобретенный за годы работы с отцом, самостоятельная деятельность, природная сметливость и исключительные организаторские способности содействовали его успеху. Весной 1877 года Николай Васильевич Мешков круто ломает свою судьбу, делает первый шаг как частный предприниматель.
В Перми он встретился с инспектором по речному страхованию Северного страхового общества Михаилом Ивановичем Шулятиковым, который сыграл в жизни и политическом просвещении Мешкова немаловажную роль. {37} Они были знакомы еще по Казани. В этом городе довольно часто бывал Шулятиков по делам страхования, а Мешков там же .начинал работать в ‘Товариществе Волго-Камского .пароходства’. Михаилу Ивановичу нравился этот молодой, энергичный транспортник, а Николай Васильевич охотно прислушивался к советам старшего по возрасту Шулятикова.
Они подружились. Пожалуй, именно Михаил Иванович стал первым близким Мешкову человеком, который говорил не только о делах — речном транспорте, строящейся железной дороге,— но и на политические темы: о нашумевшем казанском заговоре 1863 года и последовавшем за ним судебном процессе. На этом процессе Михаил Иванович проходил как один из обвиняемых.
Мало кто в наши дни знает об этих событиях. Между тем это был первый политический судебный процесс ,в царствование Александра II. Заговор этот — попытка небольшой группы офицеров-поляков, служивших в царской армии, и студентов Казанского университета поддержать начавшееся на территории бывшего королевства Польского, в Литве и частично в Белоруссии и правобережной Украине национально-освободительное восстание поляков. Восставшие поляки хотели использовать благоприятную революционную ситуацию 1859—1861 гг. в России и добиться коренных социально-политических преобразований и восстановления независимости Польши. Восстание поддержали революционные силы России. Сотни русских сражались на стороне повстанцев. Что же касается казанских {38} ‘заговорщиков’, то не оказалось у них ни опытных вожаков, ни оружия, и этот заговор с самого начала был обречен на провал и жестоко подавлен.
Студенты с наскоро составленными антиправительственными листовками разъехались из Казани в разных направлениях почти без конспирации. Листовки раздавали кому попало, даже неграмотным. Надо ли удивляться, что эти прокламации сразу становились лакомой добычей полицейских и жандармов, а те не зевали и хватали как незадачливых распространителей ‘крамолы’, так и случайных, абсолютно невинных людей.
В числе арестованных в городе Глазове Вятской губернии оказался и 17-летний студент Казанского университета Михаил Шулятиков. После восьмимесячного следствия, проведенного комиссией военно-полевого суда, пятерых обвиняемых казнили, 18 отправили на каторжные работы, шестерых сослали в отдаленные углы империи. Остальных подсудимых отправили на разные сроки под надзор полиции. Михаилу Шулятикову грозила каторга, но, видимо, молодость спасла его от сурового наказания. Каторжные работы Шулятикову заменили трехгодичным пребыванием под надзором полиции в городе Глазове.
Итак, Глазов! Здесь только-только начали действовать земские учреждения. Шулятикову удалось получить должность секретаря мазовской земской управы. Скоро он стал незаменимым человеком. Грамотный и начитанный, он отлично вел всю переписку управы. Правда, подготовленные им бумаги не всегда {39} совпадали с указаниями, поступившими из канцелярии вятского губернатора. Постепенно в Вятке нарастало раздражение против глазовцев. Наступил день, когда Михаил Иванович вынужден был оставить работу, а в начале 70-х годов переехать вместе с женой и сыном в Пермь, где начал работать по речному страхованию.
Сын Шулятикова Владимир Михайлович стал участником социал-демократического движения 90-х годов прошлого столетия. Владимир Ильич Ленин ценил преданность Шулятикова-сына марксизму, его большевистскую позицию в борьбе с оппортунизмом, хотя и критиковал за ряд допущенных ошибок в публицистической деятельности. Сохранились пометки Ленина на книге В. М. Шулятикова ‘Оправдание капитализма в западно-европейской философии’. В большевистской газете ‘Звезда’ был опубликован некролог ‘Памяти В. М. Шулятикова’. Автор некролога — видный деятель большевистской партии дипломат Ф. Ф. Раскольников.
Трагична судьба старшей дочери Михаила Ивановича — Анны Михайловны. Она родилась в Перми в 1874 году. 7 февраля 1908 года Анна Михайловна и шесть ее друзей — членов ‘Северного боевого отряда’ — вышли на перехват экипажа, в котором ехали великий князь Николай Николаевич (дядя царя Николая II) и министр юстиции Щегловитов, — тот, кто в 1887 году был прокурором на процессе Александра Ульянова и присутствовал при его казни. Попытка отважной семерки провалилась. Ее предал провокатор. Всех семерых {40} схватили жандармы. Военно-полевой суд приговорил арестованных к смертной казни через повешение.
Героическая смерть Анны Распутиной-Шулятиковой глубоко взволновала общественность России. Один из самых популярных в те годы русских писателей Леонид Андреев, откликнулся на эту трагедию созданием повести ‘Рассказ о семи повешенных’.
В архиве петроградского градоначальника я обнаружил интересный документ царской охранки, неожиданно связывающий эти драматические события с Н. В. Мешковым! В документе говорилось: ‘Коммерции советник… Николай Васильевич Мешков 7 февраля 1908 года был обыскан, ввиду его сношения с казненным в том же году членом ‘Северного боевого отряда’ партии социалистов-революционеров по делу о покушении на жизнь Великого князя Николая Николаевича, министра юстиции Щегловитова и других высокопоставленных лиц’.
Откликнулась на эти события и газета ‘Пермские губернские ведомости’ (1908, No 37). Ссылаясь на столичную газету ‘Новое время’, она опубликовала заметку ‘К задержанию банды террористов в Санкт-Петербурге’. Газета подтвердила обыск в квартире Мешкова на Бассейной улице и уточнила: обыск ‘…начался в 6 часов вечера и продолжался до поздней ночи. Произведены аресты…
Такой была революционная семья Шулятиковых. Многие годы Мешков находился с нею в дружеских отношениях. После неожиданной {41} смерти в 1893 году Михаила Ивановича Мешков оказывал постоянную материальную поддержку его семье, поставил на Ваганьковском кладбище в Москве памятник Шулятикову.
Но это события последующих лет. Пока же Мешков — служащий ‘Товарищества Волго-Камского пароходства’, полный его доверенный в бассейне Камы. Он попросил у правления ‘Товарищества’ разрешения приобрести или арендовать буксирный пароход. Такое разрешение Мешков получил и предложил Шулятикову войти с ним в компанию. Тот колебался: у него свои планы — работать по организации судостроения на Волге. Все же Шулятиков дал согласие Мешкову на совместную работу. Однако новый тупик: у транспортной фирмы нет денег!
‘Пришлось нам взять в долг 800 рублей’, — записывает Мешков в послужном списке много лет спустя при поступлении на должность консультанта в Наркомпуть. На эти деньги компаньоны арендовали у купца Грана тридцатисильный винтовой пароход ‘Пожва’. За одну навигацию ‘Пожва’ принесла им большой денежный доход.
Несомненно, дела компаньонов и в дальнейшем процветали бы, но Шулятиков решил все-таки покинуть Пермь. В том же послужном списке находим такую запись Мешкова: ‘Еще через год я, уже единолично, за отъездом из Перми навсегда моего компаньона, арендовал тот же пароходик ‘Пожва’, отказался от службы в ‘Товариществе’, несмотря на то, что правление вместо 1200 рублей предложило мне жалование в 3600 рублей’.
{42}
Теперь все зависело от его личных способностей, умения вести дело. Того и другого у Мешкова хватало с избытком.
Надо сказать, что и удача способствовала ему с первых шагов. Деятельность транспортника повседневно связывала Мешкова с местными властями и деловыми кругами Перми на железной дороге. Он очень быстро ориентировался в тогдашней обстановке на Каме и находил в борьбе с конкурирующими предпринимателями наилучшие способы транспортировки грузов и обслуживания пассажиров. Он установил деловые контакты с крупнейшими заводчиками и местным купечеством, постепенно расширял круг и размах своей деятельности, получал наиболее выгодные заказы и постоянную клиентуру. Из года в год Мешков приобретал, модернизировал и заказывал новые пароходы. Расширялись его торговые операции.
Популярности Мешкова в деловых кругах Перми способствовало одно серьезное событие, сразу поднявшее авторитет Николая Васильевича и выдвинувшее его в первые ряды прогрессивных общественных деятелей города. 1891 год был одним из тяжелейших для сельского хозяйства России. Сильная засуха охватила многие районы страны. Поразила она и значительную часть Пермской губернии (Шадринский и Камышловский уезды, часть Екатеринбургского). На Пермское земство легла трудная задача — заготовить и доставить в пострадавшие от неурожая уезды более 400 тыс. пудов семенного зерна. Губернская земская управа в лице ее председателя В. В. Ковалевского {43} поручила закупку зерна Н. В, Мешкову, по сути дела, на честное слово. При заключении контракта Николаю Васильевичу доверили без торгов, без всякого задатка или другого обеспечения почти 1,5 млн. рублей!
Интересная ситуация сложилась в губернском земском собрании при обсуждении доклада комиссии, ревизовавшей всю операцию по закупке зерна *. Некоторые гласные резко критиковали управу за легкомысленные действия при использовании денег, отпущенных на закупку зерна. Но, к чести Мешкова, он выполнил взятые обязательства безукоризненно и доверие, оказанное ему, оправдал.
* Журналы Пермского губернского земского собрания XXIII очередной сессии. — 1893. — С. 297—299.
Вот что сказал об этом в губернском земском собрании Ковалевский: ‘…если губернскому земству удалось выполнить с успехом эту операцию, то исключительно благодаря Н. В. Мешкову. В деле покупки хлеба г. Мешков не преследовал коммерческих целей, действовал не как коммерсант, а исключительно преследовал цель — своими знаниями и опытностью помочь земству в тяжелую для него годину. Весь доставленный г. Мешковым хлеб оказался при всех испытаниях прекрасного качества’.
Один из участников того же собрания Вольский добавил: ‘Господин Ковалевский за все время покупки хлеба нес на себе тяжелую ответственность, вверив Мешкову, не зная его до того времени, до 1,5 млн. рублей’. А вот реплика гласного Бычкова: ‘Хорошо, что мы {44} имеем дело с таким человеком, как г. Мешков, не могло быть иначе…’
Губернское земское собрание вынесло благодарность Мешкову за бескорыстное выполнение им столь ответственной операции. И не случайно, надо полагать, Мешков становится через год гласным губернского земского собрания и состоит в этой должности три избирательных срока. Губернское земское собрание выдвигает его в правление Пермского отделения крестьянского поземельного банка и членом совета кустарно-промышленного банка. Он избирается от земства в губернский училищный совет, получает и другие ответственные поручения. Журналы Пермского губернского земского собрания неоднократно фиксируют его участие в важных мероприятиях.
Мешков активно выступает за создание так называемого учительского фонда, цель которого — помочь плохо оплачиваемому учительству сельских школ. Николай Васильевич оказывает фонду щедрую материальную поддержку. Он энергично ходатайствует перед земским собранием об увеличении пособия Пермской бесплатной библиотеке. ‘Книгами из библиотеки, — говорил Мешков, — пользуется главным образом пришлый люд, работающий на фабриках и пристанях, собирающийся сюда из разных уездов губернии’. На одной из очередных сессий губернского собрания Мешков поддержал ходатайство правлений екатеринбургского и пермского обществ приказчиков об открытии торговой школы низшего типа, внес предложение об ассигновании земством {45} 50 тыс. рублей на строительство в Перми Народного дома.
Активно участвует Мешков и в делах Пермской городской думы, гласным которой он также является.
В журнале чрезвычайного собрания городской думы отмечено событие, долгое время волновавшее пермскую общественность. По инициативе директора мужской гимназии Я. И. Алфионова, 18 февраля 1899 года дума решила отметить 100-летнюю годовщину со дня рождения поэта А. С. Пушкина и утвердила комиссию для разработки программы чествования во главе с гласным Н. В. Мешковым*. Праздничными пушкинскими днями наметили 25, 26 и 27 мая, когда учащиеся всех школ должны быть освобождены от занятии. Предложенную комиссией программу праздника дума одобрила. Но неожиданно один пункт встретил возражения. Текст его был таков: ‘Отслужить по А. С. Пушкину панихиду, причем, если не встретится особых препятствий, было бы желательно совершить таковую на одной из городских площадей против Кафедрального собора или Воскресенской церкви, в противном случае — в доме городского общества’.
* Журналы Пермской городской думы. — С. 205— 206.
Казалось бы, все в порядке. Панихида была в то время обычной и непременной частью аналогичной церемонии. Но именно при обсуждении этого пункта в думе разгорелся сыр-бор. Дело в том, что пермский архиерей {46} усмотрел в нем крамольные чаяния и сделал тонкий ход. В послании местному духовенству он написал: ‘Не воспрещаю, но и не благословляю!’ Это послужило достаточным основанием духовенству отказаться от служения панихиды по поэту.
Какую же позицию занял Мешков в этом конфликте думы с церковниками? Вместе с гласными М. Н. Жаковым и В. В. Ковалевским он резко протестовал против действий духовенства и настаивал на обязательном проведении панихиды на площади. Он говорил: ‘Панихида по А. С. Пушкину непременно должна носить характер народный, и только при невозможности совершить панихиду на площади отслужить ее в церкви. Нас упрекают, что мы мало молимся, но это не могло мешать служить панихиду в учебных заведениях и для воинских низших чинов. В данном случае выражением ‘не воспрещаю, но и не благословляю’, делается увертка, а это недостойно делать духовным учителям’.
Интересно, как возражал ‘крамольникам’ депутат от духовного ведомства протоиерей Остроумов. Он заявил, что Пушкин — лицо частное и нет-де основания требовать служения всенародной панихиды. По этому поводу Остроумов выступил даже со статьей в ‘Епархиальных ведомостях’. ‘Почему, — спрашивал протоиерей, — представители города не возмущались в дни торжеств, посвященных 500-летию со времени блаженной кончины Св. Стефана? И в чем выразилось религиозное чувство представителей города, когда в селах и городах чествовали открытие мощей {47} новоявленного черниговского угодника божия Феодосия? Не большего ли чествования, чем поэт Пушкин, заслуживал святитель божий!’
Опоры в думе вокруг ‘дела о панихиде’ длились еще долго. Но сама панихида по поэту ,в дни праздников так и не была отслужена.
Подготовка к пушкинским дням и их проведение всколыхнули общественность Перми. Группа местной интеллигенции представила в установленном порядке устав ‘Пушкинского общества’ для содействия народному образованию Пермской губернии. Пермский драматический кружок внес предложение в городскую думу о постройке в Перми Народного дворца. Когда комиссия по проведению пушкинских дней предложила создать фонд для строительства дворца, драматический кружок внес в этот фонд 700 рублей.
Городская дума охотно приняла пожертвование, утвердила создание фонда, но дальше этого дело не двигалось до 1913 года, когда, наконец, по ходатайству пермского общества ‘Народный дом’, все же был заложен фундамент ‘Дома просветительных нужд в память поэта А. С. Пушкина’. Однако здание это так и не было построено — помешала начавшаяся первая мировая война.
Активное участие Мешкова в делах губернского земства длилось примерно до 1902 года, когда после крупного его конфликта с властями из-за контактов с революционным подпольем Перми Мешков вынужден был не только прекратить работу в земстве, но и на несколько {48} лет покинуть Пермь. Что же касается быстрого роста его финансового могущества, то оно, как и у других предпринимателей, основано на возможности широко использовать дешевый труд крестьян, работавших грузчиками на пристанях и приречных предприятиях, матросами на пароходах, плотогонами и водоливами.
Специфика рабочей силы в Перми на речном транспорте и на предприятиях, его обслуживающих, состояла в том, как справедливо отмечает Б. А. Сутырин, ‘…что она своими корнями глубоко уходила в крестьянские массы, которые постоянно питали сложное транспортное хозяйство горных заводов Урала. На протяжении двух столетий с основания первых уральских горных заводов и вплоть до начала XX века речной транспорт Урала обеспечивался рабочей силой за счет крестьян Вятской, Пермской и Казанской губерний’*. Эти же крестьяне обслуживали и все подсобные предприятия на берегах Камы, Вятки, Белой, Чусовой.
* Сутырин Б. А. Развитие речного транспорта в Камско-Чусовском бассейне в 1840—1870 гг.: Автореферат.— Свердловск, Пермь, 1965. — С. 1.
Писатель буржуазно-либерального направления Вас. Ив. Немирович-Данченко, побывавший на Каме в 1875 и 1904 годах, отметил, что за прошедшие 30 лет на Урале мало что изменилось**. О тягчайших условиях труда рабочих на солеварнях пароходчика Любимова он пишет: ‘Чем вообще больше {49} всматриваешься в усольский соляной промысел, тем отчетливее он являлся мне истинным рабочим адом’. Писатель также характеризует добывание алебастра на берегу Камы и погрузку его .на баржи: ‘Работа трудная, редкий на ней выстаивает долго. Известковая пыль ест глаза, иные и вовсе слепнут, тем не менее за такую каторгу платят не более 30 копеек в день. Таково здесь положение крестьянства. За эти 30 .копеек мужик должен отработать не временем, а гуртом, снять известную часть известковой площади. Уроки назначаются хозяевами, которых меньше всего можно упрекнуть в снисходительном отношении к своей артели’.
** Немирович-Данченко В. И. Кама и Урал: Очерки и впечатления. — М., 1904. — С. 126, 151.
Не все благополучно обстояло и в ‘вотчине’ Мешкова. Сохранились документы, свидетельствующие о забастовке судовых команд Мешкова весной 1907 года в Заозерском затоне. Вот как описывает это событие журналист Н. Н. Дубилет: ‘Весной 1907 года, перед самым .выходом в плавание, судовые команды объявили забастовку. Организовал ее Леонид Семенович Бажин, который зимой работал на караване у Мешкова кузнецом, а летом плавал на одном из мешковских пароходов масленщиком. Когда в Заозерье примчались стражники и стали хватать активных участников стачки, Бажину удалось скрыться… Не могли напасть на его след, а он все это время скрывался в районе Заозерья и регулярно получал от Мешкова положенное жалование. Это стало известно из доноса’ *.
* Дубилет Н. Н. Слово о Мешкове//Большая Кама.— 1967.— 11 февр.
{50}
Доносчик сообщал полиции, что Леонид Бажин ‘…в Заозерье делал бунт и был в побегах две недели, и получал жалование от господина Мешкова в сумме 40 рублей в месяц…’*. Факт парадоксальный!
* ГАПО, ф. 65, оп. 1, д. 65, л. 2.
Так подошел Николай Васильевич к решению вопроса о руководителе забастовки в его собственном затоне.
По свидетельству Л. А. Фотиевой, Мешков при забастовке почтовых служащих в Перми (1905) вызвал к себе председателя забастовочного комитета и сказал ему: ‘Бастуйте, сколько вам надо. Я буду платить вам ваше жалованье’. За это его судили. Но помог его капитал. Царские судьи не устояли перед соблазном и оправдали его**.
** ГАПО. Из коллекции документов по фонду Н. В. Мешкова.
Очень интересное донесение Пермского уездного исправника обнаружил в государственном архиве Пермской области (ГАПО) ветеран партии М. С. Альперович. В суточном рапорте исправник доносит исполняющему обязанности губернатора А. П. Наумову (август 1905 года), что 9 июля с. г. на Вышке собралось около 3000 бастующих мотовилихинцев, и им раздавали по 10, 20, 30 копеек на поддержание семей бастующих. ‘Ходят упорные слухи, — пишет .исправник, — что пароходчик Мешков дал 5000 рублей на забастовку’.
Нет пока достоверного подтверждения этой материальной поддержки Мешковым забастовки мотовилихинцев. Но сам факт, что в {51} народе ‘ходят упорные слухи’ о причастности Мешкова к этому делу, подтверждает его популярность среди рабочего люда, делает вполне реальной возможность помощи его бастующим мотовиляхинцам.
Краевед Кировской области Василий Георгиевич Пленков рассказывал мне о работе его в Нижегородском отделении пароходной фирмы ‘Ф. и Г. бр. Каменские и Н. Мешков’: ‘Доверенный фирмы Шевырталов принял меня на должность помощника приказчика по приему и отпуску грузов. Платили мне 25 рублей в месяц. Это почти в два раза больше, чем в Вятско-Волжском пароходстве, где я работал до этого.
Во время известной Нижегородской ярмарки (с июня но сентябрь) работы было очень много. В тот период всем служащим и рабочим доплачивали по нескольку рублей в неделю (в зависимости от должности). Кроме того, каждому выдавали по четверти фунта чая и 2—3 фунта сахара на неделю. Вообще отношение к рабочим и служащим в этой фирме было значительно лучше, чем в других пароходствах. Но и порядки были строгие! Мы, молодые, жили в общежитии. К десяти часам вечера все обязаны были находиться уже дома. А опоздавшим крепко доставалось от Шевырталова. Не выносил он гуляк и пьяниц. На работе они не задерживались. Чтобы мы не транжирили заработок на пустяки, деньги нам выдавали только на еду, а с нашего согласия остальные деньги переводили родителям. Следил Шевырталов и за тем, чтобы служащие и рабочие были всегда хорошо одеты.
{52}
Уже при Советской власти, работая в Наркомпути, Мешков неоднократно приезжал в Пермь, Нижний Новгород и другие волжские и камские города и был столь же требователен, как и прежде.
Общаясь ежедневно с командами пароходов, мы знали, что и в других отделениях… фирмы порядок был такой же. Не скажешь никак этого о других пароходствах’ *.
* Архив автора.
Отлично изучив все звенья транспортной работы, Мешков очень ценил инициативных, деятельных людей, требовал от своих управляющих отделениями (доверенных фирмы) представлять ему наиболее толковых и энергичных служащих и рабочих для премирования и продвижения по службе. Особенно выделял Мешков людей, которых мы называем ‘с живинкой в деле’. Сам превосходный организатор, Мешков и у подчиненных ценил умение организовать производство. Равным образом это требовалось и от доверенных, и от капитанов пароходов, и от других служащих фирмы. Не терпел Мешков небрежного выполнения заданий и сурово взыскивал за нерадение.
Расширяя свое пароходство, он внимательно следил за новыми достижениями отечественного и зарубежного пароходостроения. Как указывают Н. Дубилет и А. Пак, ‘Мешков первый перевел свой флот на отопление вместо дров и угля мазутом, начал строить пароходы с машинами новейших по тому времени типов’. **. Ежегодно много средств вкладывал {53} Мешков в модернизацию своих пароходов. Только в 1915—1916 гг. он заново отремонтировал и перестроил, добиваясь лучшего обслуживания пассажиров и доставки грузов, пароходы ‘Вера’, ‘Чермоз’, ‘Полюд’, ‘Тургояк’, ‘Лунегов’, ‘Добрянка’ и ‘Ныроб’.
** Дубилет Н., Пак А. Кама, — Молотов, 1950. — С. 40.
Ботаник П. В. Сюзев в путеводителе ‘Кама’ в 1911 году отмечал большую конкуренцию пароходовладельцев и как следствие конкурентной борьбы — ‘падение тарифных цен, убытки пароходств или даже прекращение их деятельности’ *.
* Примером тому служит решение прекратить (1881) деятельность на Каме (после 22 лет работы) общества ‘Кавказ и Меркурий’, а затем общества ‘Самолет’.
Коммерческая борьба заставила владельцев пароходов к концу первого десятилетия искать спасение во взаимном соглашении. Они создали сферы влияния. На Волге и Каме (от Перми до Нижнего Новгорода) вошли в соглашение фирмы бр. Каменских, Любимовой и Кашиной, на Каме от Перми до Чердыни — пароходовладельцы Ржевин и Беклемишев, на реке Вятке — Булычев, Александров, Тырышкия и Вятско-Волжское пароходство, на реке Белой — Якимов, Тупицин, Сорокин.
Однако сферы влияния помогли не всем. Не выдерживая конкуренции, вынуждены были ‘сложить оружие’ менее крепкие в организационном и финансовом отношении пароходства Ржевина и Кирьянова на Верхней Каме, бр. Тупициных и Сорокина на реке Белой и др. Пароходы, пристани и все транспортное имущество этих фирм откупил Мешков. {54} К 1913 году пришла очередь и ‘Товарищества бр. Ф. и Г. Каменские’. История и судьба этого пароходства весьма интересны и тесно переплелись с деятельностью Мешкова. Записи о нем оставил сам Николай Васильевич, изучивший детально дела пароходства перед тем, как купить его у последних наследников этой старинной транспортной фирмы.
В 1830 году жители Перми с уральских и горных заводов графа Шувалова Федор Кузьмич и Григорий Кузьмич Каменские в поисках заработка занялись гужевой перевозкой товаров на восток и запад от Перми, на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки. Из-за отсутствия железнодорожного транспорта и пароходства конные перевозки были так необходимы, что дело братьев Каменских процветало. Очень скоро район, обслуживаемый их обозами, оказался в пределах между Москвой и Китаем (Кяхта, Кульджа и т. д.), т. е. на протяжении свыше 6 тыс. верст. Такое расстояние конные обозы с извозчиками, идущими обычно пешком, преодолевали не менее чем за пять месяцев. Особенные трудности возникали в период длительных весенних и осенних распутиц и разлива рек. Крестьяне отказывались от сквозных перевозок, которые в оба конца затягивались на целый год. Каменские строили перевалочные базы, нанимали сменных извозчиков, ставили на всем пути своих постоянных доверенных и приказчиков.
В середине прошлого столетия на Каме появляются первые буксирные и пассажирские пароходы. Каменские в числе первых становятся пароходовладельцами.
{55}
К концу 1910 года третье поколение Каменских продолжало дело, начатое Федором и Григорием Каменскими. Вместо ‘Торгового дома бр. Ф. и Г. Каменские’ оно стало называться ‘Товариществом’. Паевой капитал его официально определялся в 5 млн. рублей. Но… лишь на бумаге!
Дело велось по старинке, на ‘карманной’ бухгалтерии, без хорошо налаженного учета. Хозяева фактически уже .не были организаторами и руководителями ‘Товарищества’. Все заботы о нем переложили на второстепенных, подчас случайных людей. Дела ‘Товарищества’ хирели. Росли долги. Назревал крах.
Некоторые организации и фирмы, связанные с делами ‘Товарищества’ и заинтересованные в его сохранении, обратились к Мешкову, транспортное дело которого процветало. Трудно сказать, что руководило Мешковым, когда, ознакомившись с тяжелым финансовым положением ‘Товарищества’, он принял на себя полностью все его громадные долги. Сделавшись по сути дела владельцем пароходства, он не закрыл старинную камскую фирму, а только присоединил к ее наименованию свою фамилию. Правда, он оставил за собой право быть директором-распорядителем нового ‘Товарищества пароходства и транспортирования грузов бр. Ф. и Г. Каменские и Н. Мешков’. Под таким наименованием фирма и существовала до национализации в 1918 году.
Став руководителем и фактически хозяином огромного ‘Товарищества’, Мешков в кратчайший срок с присущей ему энергией ликвидировал {56} царивший там хаос, привел в порядок учет и отчетность. Правой рукой и тут был постоянный помощник Мешкова Григорий Михайлович Чудинов.
Жил Чудинов со своей большой семьей в двухэтажном флигеле на усадьбе мешковского дома в Перми. Григорий Михайлович наделен был от природы изумительной памятью. Он и в бухгалтерии не очень-то нуждался. Когда это требовалось, Чудинов мог сообщить Мешкову любую справку о взаиморасчетах с поставщиками и главными клиентами. Не раз ‘выговаривал’ он хозяину за некоторые слишком щедрые, по его мнению, траты денег. Он обладал большим чутьем и никогда не подводил фирму необдуманными действиями, хотя и имел от Мешкова большие полномочия и пользовался абсолютным доверием Николая Васильевича.
Н. Дубилет и А. Пак * приводят любопытный пример, иллюстрирующий методы, которыми конкурирующие пароходства подрывали позиции соперников. Пароходчик Любимов узнал, что Мешков открыл на Верхней Каме свою пассажирскую линию. Дабы ‘насолить’ конкуренту, Любимов арендовал на Волге два небольших пассажирских судна, сбавил цены на проезд и тоже открыл дополнительные линии в верховьях Камы.
* Дубилет Н., Пак А. Кама…— С. 40.
После закрытия навигации Любимову доложили, что два его арендованных парохода принесли убыток в 55 тыс. рублей. На это он {57} только ответил: ‘Очень хорошо! Мешков потерял 100 тыс.!’
Вероятней всего, это анекдот. Но анекдот, весьма близкий к истине.
Капитуляция ряда конкурирующих пароходств позволила Мешкову значительно расширить свою деятельность, еще более повысить влияние на Каме и Волге. В дополнение к хорошо поставленной почтово-пассажирской линии Пермь — Казань — Нижний Новгород по Каме и Волге (1450 верст) он организовал еще три новых почтово-пассажирских линии: Уфа — Казань — Нижний Новгород (1470 верст) по рекам Белой, Каме и Волге, Пермь — Солеварни (Усолье — Березники — Ленва — Дедюхин) по Каме (230 верст) и Пермь — Солеварни — Чердынь по рекам Каме, Вишере и Колве (390 верст).
В навигацию 1915 года ‘Товарищество’ еще более активизирует свою деятельность. В газете ‘Зауральский край’ (1915.— 11 апр.) оно публикует объявление о дополнительно открываемых товаро-пассажирских линиях от Нижнего Новгорода до Уфы и от Казани до Уфы. В дополнение к существующим почтово-пассажирским рейсам организована и скорая линия между Пермью и Нижним Новгородом.
Кроме того, Мешков организовал специальные маршруты мелкосидящих товаро-пассажирских пароходов между Уфой и Стерлитамаком до спада воды.
В объявлении сообщается, что ‘Транспортирование грузов производится ‘Товариществом’ в своих пассажирских пароходах и в баркасах (железных) и баржах за буксирными {58} пароходами и теплоходами по рекам: Волге, Каме, Белой, Вятке, Оке и Москве, а также сухопутно в сибирские города и в города Царства Польского’,
Так до февральской и Октябрьской революций торгово-транспортная .сеть ‘Товарищества’, возглавляемого Мешковым, включила реки Оку и Москву и достигла западных границ России.

Опальный миллионер

В Перми Николай Васильевич жил в своем доме на Набережной улице почти тридцать лет. Занимая ряд видных постов (представитель деловых кругов, гласный Пермской думы, губернского земского собрания, представитель земства в губернском училищном совете, в обществе бесплатной библиотеки, научно-промышленном музее и т. д.), Мешков был одним из самых известных в Перми горожан. В конце 90-х годов имя Мешкова как щедрого и отзывчивого человека пользовалось большой популярностью. Его знали в городе не только как крупного коммерсанта, но и как активного и энергичного общественного деятеля. Он сблизился с представителями прогрессивных кругов города, но был весьма щепетилен в выборе ‘ближайшего окружения’. В числе его друзей в Перми была семья врачей Павла Николаевича и Евгении Павловны Серебренниковых. С ними он встречался в {59} местном обществе бесплатной библиотеки и в научно-промышленном музее.
Серебренниковы пользовались в Перми как врачи и прогрессивные общественные деятели очень большой популярностью и уважением. Широкий резонанс получило выступление Е. П. Серебренниковой на VI съезде врачей Пермского земства в 1895 году. Евгения Павловна потребовала, чтобы съезд возбудил ходатайство через губернское земское собрание о запрещении в России телесных наказаний. Участники съезда единогласно (кроме председателя) присоединились к выступлению Серебренниковой. Через несколько дней врачи — гласные губернского земского собрания — Ковалевский и Виноградов доложили собранию о решении съезда врачей. Это повлекло за собой бурные прения. Но власти не допустили продвижения ходатайства дальше канцелярии губернатора.
Серебренниковы проводили в своей квартире так называемые ‘среды’. Вот что пишет об этих собраниях В. С. Бабушкин: ‘Многим в Перми были известны ‘среды’, которые устраивались в квартире Серебренниковых. Здесь приветливо встречали каждого нового человека. Присутствовавшие на ‘средах’ были гарантированы от скуки, выпивки, карт. Здесь читали и обсуждали статьи по вопросам литературы, искусства, философии, разговаривали на все современные темы…’*. На этих собраниях бывал .и Николай Васильевич Мешков.
* Бабушкин В. С. Врач Е. П. Серебренникова.— Пермь, 1971. —С. 28.
{60}
У Серебренниковых он постоянно встречался с земским деятелем, статистиком и журналистом, приехавшим после неприятностей с полицией из Вятки, П. А. Голубевым и писателем А. С. Сиговым-Погореловым, известным народническими взглядами и задававшим тон на ‘средах’.
Говоря о людях, с которыми в те годы дружески общался Николай Васильевич Мешков в Перми, нельзя не упомянуть семью народовольцев, бывших политкаторжан С. О. и 3. О. Хлусевичей. Зоя Осиповна Хлусевич (до замужества — Гордон) привлекалась в 1887 году по делу Александра Ульянова о покушении на царя Александра III. В специальном выпуске (‘Материалы’) журнала ‘Голос минувшего’, издававшегося в 1919 году в Петрограде, опубликована статья ‘Второе 1 марта’. В ней перечислены 26 человек, привлекавшихся к дознанию по этому делу. 23-я в этом списке — Гордон, а 24-я — Анна Ильинична Ульянова. 15 человек были преданы суду, а в отношении Гордон и Ульяновой последовало высочайшее повеление ‘разрешить дело в административном порядке’. Их убрали из столицы: Гордон — в Сибирь, а А. И. Ульянову — в Казанскую губернию под надзор полиции.
На одном из этапов Гордон познакомилась со своим будущим мужем, тоже высланным в Сибирь, но по другому политическому процессу. После отбывания срока ссылки и жизни в ряде сибирских городов Хлусевичи получили разрешение поселиться в Перми. Станислав Осипович Хлусевич работал в Пермском отделении Сибирского торгового банка.
{61}
Бывая в этой семье, Мешков познакомился здесь с Анной Дмитриевной Чарушиной * (урожденной Кувшинской). Это была замечательная женщина! Революционерка-семидесятница, она после ареста и тюрьмы много лет до приезда в Пермь .скиталась по Дальнему Востоку. Сюда она приехала добровольно, сопровождая своего мужа Николая Аполлоновича Чарушина. Его сослали на каторгу по ‘процессу 193-х’. А до ареста оба были в народническом кружке чайковцев в Петербурге. Где только не побывали Чарушины… Сам Николай Аполлонович участвовал в должности фотографа даже в одной из экспедиций известного русского .путешественника Г. Н. Потанина в Монголию.
* О Кувшинской пишет в своих воспоминаниях известный прогрессивный судебный деятель Александр Федорович Кони. На процессе Веры Засулич Чарушина (Кувшинская) выступала свидетельницей защиты (См.: Кони А. Ф. Собр. соч. — М., 1966.— Т. 2.— С. 33).
Возвратившись в Россию, Чарушин поселился в Вятке. Здесь после 1905 года организовал ‘Вятский демократический союз’ и до 1917 года был одним из руководителей либерально-народнической газеты ‘Вятская жизнь’, выходившей из-за преследования властями под разными названиями. В числе активных сотрудников газеты была и Анна Дмитриевна Чарушина.
Но как она оказалась в Перми?
Вот что писал об этом сам Николай Аполлонович Чарушин в 1918 году: ‘За короткое существование ‘Вятской жизни’ (с 24 декабря 1905 года до 22 августа 1906 года) она {62} подвергалась ряду судебных преследований редакторов Гурьева и следующих за ним — Голубева и Владиславлева, конфискации номеров… губернаторскому ультиматуму, предъявленному первому издателю газеты Чарушину: оставить службу в земстве или снять свою издательскую подпись под газетой и, наконец, закрытию типографии… где она печаталась, а через месяц по совокупности преступлений газеты, по постановлению суда — закрытию ее навсегда с последующей за этим административной высылкой из пределов губернии редактора Владиславлева и издательницы Чарушиной *.
* Петряев Е. Люди, рукописи, книги: Лит. находки.— Киров, 1970. — С. 185.
Вот и оказалась Анна Дмитриевна осенью 1906 гада в Перми, в семье овдовевшего брата В. Д. Кувшинского, где ей пришлось воспитывать четырех племянников. По этой причине сюда довольно часто приезжал Николай Аполлонович Чарушин.
Есть еще одно интересное обстоятельство, явившееся результатом контактов Мешкова с Чарушиным: Николай Васильевич неоднократно оказывал Чарушину финансовую поддержку для издания газеты в Вятке. Об этом сообщила мне из Томска народная учительница РСФСР, старый член партии, бестужевка Мария Петровна Кувшинская (жена одного из племянников Анны Дмитриевны Чарушиной), стипендиатка Мешкова, встречавшаяся с Чарушиным и Мешковым в Перми у Хлусевичей и Кувшинских.
{63}
Близость Мешкова к этим двум семьям — несомненная дань глубокого уважения, которое Николай Васильевич питал к ветеранам революционного движения. Вращаясь среди передовых представителей местной интеллигенции, Мешков не мог не знать о появившихся в Перми первых социал-демократических кружках и организациях, но имел о них лишь самое поверхностное представление.
Надо оказать, что общественная жизнь России конца 90-х годов и начала XX века была уже не та, что 10—15 лет назад. В Петербурге оформился под руководством В. И. Ленина ‘Союз борьбы за освобождение рабочего класса’, положивший начало марксистской рабочей партии в России.
Энергично начали действовать социал-демократические организации в столице и в центральных промышленных районах страны. Организация ‘Союза борьбы .за освобождение рабочего класса’ имела большое значение в развертывании революционной работы и рабочего движения на Урале.
Известно, что в кругу близких людей Мешков говорил: ‘Самодержавие надо валить. Оно нам мешает’. Однако не будем на основании этих слов делать вывод, что Николай Васильевич Мешков стал революционером. Революционером он не был. Под словом ‘нам’ следует скорее понимать, что самодержавие мешает деловым кругам России, задерживает экономическое развитие страны. Основной же тормоз — отсутствие демократических свобод и политических прав у народа. Он неоднократно убеждался на личном опыте, каким тяжелым {64} грузом давит на деловую и общественную жизнь России самодержавие. С этим он сталкивался не только в Перми, но и в Нижнем Новгороде, Москве, Петербурге, особенно когда дело касалось народного просвещения.
Свой протест против самодержавия Мешков выражает не только активной общественно-просветительской деятельностью. Он охотно материально и организационно поддерживает и отдельных лиц, и организации, чьи действия имеют революционный характер.
Примерно в 1897 году Николай Васильевич Мешков познакомился с управляющим губернским акцизным управлением Александром Афанасьевичем Фотиевым, отцом Лидии Александровны, — человеком широкообразованным и большой личной порядочности. Знакомство быстро перешло во взаимную и искреннюю долголетнюю дружбу и оказало большое влияние на Мешкова.
Этому способствовало и неожиданное событие. В марте 1901 года после демонстрации в Петербурге на площади у Казанского собора из столицы выслали в Пермь группу студентов (П. Н. Мостовенко, Е. А. Рогову, Е. П. Вошеву и др.). Вскоре за поддержку петербургской молодежи такая же участь постигла и киевлян. В Пермь приехали несколько высланных киевских студентов. В их числе был сын Александра Афанасьевича Фотиева Сергей Александрович, впоследствии профессор. Одновременно по той же причине оказалась в Перми его сестра Лидия Александровна Фотиева.
Мешков встречался с молодыми Фотиевыми и их пермскими друзьями. Иногда он и сам {65} присутствовал на дискуссиях и спорах молодежи по политическим вопросам. Здесь Николай Васильевич впервые узнал, что незадолго до описываемых событий в Перми действовала подпольная социал-демократическая группа, именовавшая себя пермской ‘Группой освобождения рабочего класса’. Одним из ведущих участников этой труппы был Иван Павлович Ладыжников, один из первых уральских марксистов. Много лет спустя Мешков будет часто с ним встречаться по издательским и прочим делам.
Был знаком Николай Васильевич и с двумя другими членами ‘Группы освобождения рабочего класса’: В. Н. Трапезниковым и П. А. Матвеевым.
Между тем споры между социал-демократами и сторонниками либеральных народников и появившихся на политической арене их преемников — социалистов-революционеров (эсеров) — становились все острее. Но слабость пермской социал-демократической организации из-за недостаточной теоретической подготовки ее членов долгое время служила препятствием становлению и развитию здесь революционной социал-демократии.
Летом 1901 года в Перми состоялся педагогический съезд, или учительские повторительные курсы народных учителей губерний. Предоставив свой дом для проведения учительского съезда на Набережной улице, Мешков привлек к себе внимание полиции и с этого времени постоянно был под подозрением. Более того, в газете ‘Искра’ от 1 апреля 1902 года была помещена корреспонденция из Перми {66} об аресте большой группы участников революционного движения. Среди перечисленных в газете 18 человек был ‘купец (гласный — земства и думы) пароходовладелец Н. В. Мешков’.
Эта же газета 1 сентября 1902 года сообщала: ‘Купец Мешков, арестованный 6 февраля (см. No 19 ‘Искры’), был через ‘несколько дней, после того как внес 10 тыс. рублей залога, выпущен…’
Для воздействия на местную революционную молодежь и обращения ее ‘в свою веру’ в Пермь во время учительского съезда приезжали наиболее популярные тогда вожди эсеров: Е. К. Брешко-Брешковская и Г. А. Гершуни. Побывал в Перми и идеолог либерального народничества Н. К. Михайловский (1842—1904). Но им не удалось захватить в Перми ключевые позиции в руководстве революционным движением: те и другие не верили в творческие силы масс и преклонялись перед стихийностью революционного движения, выражали интересы мелкой буржуазии. Эта их общность и привела к созданию в 1901 году объединенной организации уральских экономистов и эсеров — ‘Уральского союза социал-демократов и социалистов-революционеров’. ‘Союз’ этот не был долговечным. В июне 1903 года Пермский комитет ‘Уральского союза’, теоретические, тактические и организационные основы которого были подвергнуты сокрушительной критике на страницах ленинских работ и ‘Искры’, потерявший под ударами Пермского комитета РСДРП поддержку рабочего класса, прекратил свое существование.
{67}
Вслед за этим, утратив свое влияние на массы, вынужден был самораспуститься и весь ‘Уральский союз социал-демократов и социалистов-революционеров’. Одновременно под руководством агентов ‘Искры’ в Екатеринбурге был организован Средне-Уральский комитет РСДРП*.
* Очерки истории Пермской областной партийной организации.— Пермь, 1971. — С. 37.
О событиях, связанных с учительскими курсами и Н. В. Мешковым, писала Лидия Александровна Фотиева: ‘Поначалу он плохо разбирался в партиях. Его охаживали эсеры. Я была у него на вечере, где была собрана пермская молодежь, человек пятьдесят. Гвоздем вечера была известная эсерка Брешко-Брешковская… Потом он понял, что эсеры не та партия, которой надо помогать, и одно время давал деньги меньшевикам. Потом разобрался и стал систематически помогать большевикам. С ним были связаны члены ЦК нашей партии. Я лично помню случай, когда надо было срочно найти средства, чтобы переправить за границу бежавшего из ссылки товарища-большевика. Мне поручили обратиться к ‘дяде Коле’, как мы его звали. Не колеблясь ни секунды, он вынул 100 рублей и дал мне. Вообще, когда надо было помочь, он не колебался, даст нужную сумму да еще скажет: ‘Спасибо, что доверились’ **.
** ГАПО. Из коллекции документов по фонду Н. В. Мешкова.
Лидия Александровна писала эти строки в июне 1965 года. Но сейчас имеются документы {68} и свидетельства многих старых подпольщиков о большой организационной и материальной поддержке Мешковым революционеров разных направлений. ‘Неоднократно революционные организации вынуждены были обращаться к помощи Мешкова, когда нужно было внести полиции залог для освобождения арестованных товарищей’, — пишут в сборнике ‘Революционеры Прикамья’ М. С. Альперович * и Г. А. Митрофанова** в очерках о революционной деятельности Алексея Христофоровича Митрофанова, впоследствии члена ВЦИК, и Анны Николаевны Ягодниковой.
* Революционеры Прикамья. — Пермь, 1966.— С. 336.
** Там же. — С. 741.
В конце 1970 года я обратился к Лидии Александровне Фотиевой с просьбой подробнее рассказать о Мешкове. Мы встретились с ней в музее имени В. И. Ленина в Москве. ‘Николая Васильевича знали многие выдающиеся члены нашей партии, — рассказала Лидия Александровна, — и прежде всего, конечно, Леонид Борисович Красин, который и пригласил Мешкова в начале 1920 года работать в Народном комиссариате путей сообщения. Знали о его деятельности Кржижановский, Красиков и Мостовенко. Он щедро помогал революционным организациям. Я сама избежала второго ареста в Перми благодаря Мешкову. Правда, его тогда не было в городе, но его сестра Таисия Васильевна — волевая и энергичная женщина, связанная с нами. — помогла мне деньгами. Переодетая, я скрылась из Перми. Сначала в Самару, затем {69} через Сувалки и Берлин — в Женеву. А сколько людей вызволили его деньги из тюрем!’.
Очень интересный документ хранится в Центральном партийном архиве*. Это воспоминания сестры Николая Васильевича Таисии Васильевны Розановой-Мешковой, переданные архиву Лидией Александровной Фотиевой, с которой Розанову связывала многолетняя дружба. В этих воспоминаниях Таисия Васильевна пишет, что в 1900 году она познакомилась в Уфимской губернии с Владимиром Ильичом Лениным и его матерью Марией Александровной Ульяновой. Здесь же она была невольной свидетельницей встречи Владимира Ильича с тремя социал-демократами — представителями ‘Северного рабочего союза’, объединяющего социал-демократов Владимирской, Костромской и Ярославской губерний. Один из приезжих — Владимир Александрович Носков — откровенно поделился с Розановой целями создаваемого ‘Северного рабочего союза’ и заручился ее согласием о финансовой поддержке деятельности ‘Союза’.
* ЦПА ИМЛ, ф. 4, оп. 2, д. 2180, Розанова Т.
Выполнила ли Таисия Васильевна свое обещание? В 1949 году Ивановское областное книжное издательство выпустило в свет книгу ‘Моя жизнь’ М. А. Багаева, соратника В. А. Пескова по ‘Северному рабочему союзу’. В ней Багаев подробно рассказывает об уфимской встрече Носкова с Розановой, ‘В Новгороде, — пишет Багаев, — меня ждало предложение выехать немедленно в Уфу и Пермь для связи с уральскими организациями {70} и получить деньги для ‘Союза’. Из Уфы я отправился в Пермь, где от сестры пароходчика Н. В. Мешкова должен был получить крупную сумму для ‘Северного рабочего союза’.
Однако под разными предлогами Мешкова выдачу денег затягивала. Я понял, что она не доверяет мне крупной суммы, и я дал ей условленный на подобный случай адрес в Воронеже, куда она и перевела деньги’*.
* Багаев М А. Моя жизнь. — Иванов, 1949. — С 140.
Воспоминания Розановой-Мешковой и рассказ Багаева — важное подтверждение финансовой поддержки Н. В. Мешковым (деньги-то были его) социал-демократической организации уже в 1900—1901 гг. Кроме ‘Северного рабочего союза’, аналогичную помощь получили Перми у Мешкова (1904) и сибирские социал-демократы. Об этом пишет в своих воспоминаниях, изданных в Томске (1961), старый коммунист Н. Н. Баранский **.
** Баранский Н. Н. В рядах сибирского социал-демократического союза. — Томск, 1961. — С. 40.
Очень сложным оказалось положение Мешкова в период революционных событий 1905 года в Перми. Черносотенцы разбрасывали по городу листовки, призывающие к погромам и избиению бастующих рабочих и интеллигенции: Основным подстрекателем к забастовкам черносотенцы называли в листовках Мешкова, клеймя его кличкой ‘предателя и изменника’.
Текст листовок огласил на одном из заседаний губернского земского собрания 5 декабря гласный из Ирбитского уезда горный {71} инженер П. Е. Яргин. Он потребовал обсуждения мер, которые следует предпринять собранию для защиты пермских граждан от угроз погромщиков. Председатель собрания запретил обсуждение этого вопроса.
Но не только финансовой поддержкой отмечается помощь Мешкова ‘революционным организациям. А. В. Семченко в биографическом очерке о П. А. Матвееве пишет, что он (Матвеев) ‘…посещает нелегальные собрания, устраиваемые под видом увеселительных вечеров на квартире зубного врача М. И. Эмдина, в доме купца Н. В. Мешкова, в бесплатной библиотеке смышляевского общества’ *. Из этого очерка мы узнаем, что барский особняк на Набережной улице служил его владельцу не только личной квартирой, не только был конторским помещением для управления делами пароходства (верхний этаж), но нередко принимал и иных гостей — и повторительные курсы учителей, и участников ряда нелегальных собраний, и товарищей из Москвы и Петербурга. Служил он и явочной квартирой.
* Пермь: Путеводитель-справочник. — Пермь, 1970.— С. 80.
Именно на эту сторону деятельности Мешкова и его сестры содержится намек в одном и очерков, опубликованных в ‘Пермской земской неделе’ в 1916 году. Очерк начинается так: ‘Этот красивый дом уже не раз видел в своих стенах юную молодежь, слышал ее горячие речи и заветные мечты’.
О доме Мешкова пишет и старый большевик-пермяк М. П. Туркин (октябрь — ноябрь {72} 1905 года): ‘Решили создать, чтобы не дробить силы, объединенный комитет социал-демократов. Выборы на общем собрании членов организации (Мотовилиха и Пермь вместе) состоялись в доме Мешкова’ *.
* Под Красным знаменем. — Пермь, 1957. — С. 59.
О предоставлении дома Мешкова курсам для проведения собрания пишет и И. С. Капцугович **.
** Капцугович И. С. История политической гибели эсеров на Урале. — Пермь, 1975. — С. 7.
К этому времени агенты пермской охранки уже не раз ‘засекают’ Мешкова по подозрению в помощи революционно настроенным лицам и организациям. В донесениях филеров все чаще упоминается его имя. Охранка получает все более точную информацию и о помощи Мешкова учительским курсам. Она узнает о сходках, которые устраивались под видом увеселительных прогулок. Для одной из таких прогулок Мешков предоставил пароход. Одновременно шло распространение ‘преступных воззваний’ в Мотовилихннском, Добрянском и в ряде пермских заводов. Это тоже связывали с именем Мешкова.
Жандармы приступили к активным действиям ***. Привожу текст из донесения Пермского губернского жандармского управления от 12 мая 1911 года на запрос департамента полиции. Департамент запрашивал пермских жандармов, ‘Не оказывает ли Мешков денежное воспомоществование издающейся в Петербурге газете ‘Звезда’—легальному органу социал-демократической рабочей партии’ {73}. А вот и ответный текст, полученный департаментом полиции из Перми: ‘…Ввиду того, что при дознании было установлено, что Мешков пожертвовал значительную сумму на устройство названного съезда, предоставил свою квартиру для устройства одной из сходок, руководителем которой был известный Гершуни, и для помянутых выше загородных прогулок предоставлял один из своих пароходов, 7 марта 1902 года он был обыскан, арестован и по ходу такового был 11 того же марта из-под стражи освобожден под денежный залог в 10 тыс. рублей, а затем, согласно последовавшего в 23 день июня месяца 1903 года высочайшего повеления, дознание о Мешкове разрешено административным порядком, и он был подчинен гласному надзору полиции по месту его жительства в Самаре на один год’.
*** ГАПО, ф. 90/161, оп. 1, ад. хр. 80, л. 44.
Немного ранее Мешкова были обысканы и арестованы В. А. Владимирский, член Пермского комитета РСДРП, В. М. Лихачев. Е. А. Рогова, А. П. Глушков, Ф. Н. и А. Н. Ягодниковы, В. Н. Трапезников, Е. Н. Вошева, М. И. Эмдин и др., кто в какой-то степени был связан с организацией курсов и ‘Союзом’.
Из этого донесения мы узнаем, что пермские жандармы накопили большое досье о противоправительственной деятельности Мешкова. В заключение они доносят: ‘Известный в городе как ‘филантроп’, принимавший близкое участие в делах местных благотворительных и просветительных учреждений. Мешков впоследствии занял положение ‘патрона’ {74} местной революционной публики и оказывал материальную поддержку ‘пострадавшим’, субсидируя некоторых при поездках за границу и даже не отказывая в средствах на дела организации. Последнее известно исключительно по агентурным сведениям и определенными фактами не установлено. В Пермском районном отделении есть указание на обращение редакции издающейся в Перми газеты левого направления ‘Пермский край’ к Мешкову о субсидировании средств для этой газеты. Вполне возможно, что Мешков оказывает денежное воспомоществованне и газете ‘Звезда’*.
* ГАПО, ф. 90/161, оп. 1, ед. хр. 80, л. 44.
Добавим, что это донесение пермских жандармов явится серьезным препятствием в общественной деятельности Мешкова, но это произойдет значительно позже.
В одном отношении мы можем ‘поблагодарить’ пермских жандармов. После ареста Мешкова всесторонне обмерили. Рост его оказался, согласно протоколу, ‘два аршина семь вершков’, а телосложения ‘крепкого’. Цвет волос темно-русый с сильной проседью на голове, усах и бакенбардах. Гладко острижен. Глаза обыкновенной величины. Дальнозоркий. ‘Носит пенсне для чтения и письма’, — записал следователь. Очертание лба — узкий, высокий, прямой. Во всяком случае, благодаря ‘обследованию’ мы можем представить, как выглядел Николай Васильевич Мешков в свои 53 года.
В документах Нижегородского губернского {75} жандармского управления, хранящихся в государственном архиве Горьковской области, говорится о том, что ‘состоящий под гласным надзором пермский первой гильдии купец, Мешков Н. В. 25 апреля 1904 года прибыл в Н. Новгород для служебных дел, а 23 мая 1904 года выбыл в г. Вятку’ *.
* ГАПО, ф. 5, д. 23, л. 26, 39.
К жандармскому донесению от 12 мая 1911 года, о котором мы выше говорили, приложена оправка Пермского адресного стола от 4 мая 1911 года: ‘Мешков Н. В., пермский купец, по адресному столу значится выбывшим 19 февраля с. г. в г. С.-Петербург’.
12 мая 1911 года жандармское управление сообщает своему столичному начальству: ‘Сам Мешков в г. Перми бывает крайне редко и по большей части в г. Самаре, в конце сего мая предполагает приехать в Пермь’**. Там же говорится, что Мешков в 1896 году выезжал за границу с лечебной целью, через Вену и Константинополь в Каир, был в Иерусалиме и возвратился в империю через Неаполь и Париж.
** ГАПО, ф. 90/16), оп. 1, ед. хр. 80, л. 45.
Еще один вывод можно сделать из приведенного выше жандармского донесения. Написано оно в 1911 году, в период ожесточенного наступления реакции. Однако и в это тяжелое для революционных организаций время жандармы не относят Мешкова к числу покаявшихся ‘либералов’, что в то время было обычным явлением. Наоборот, несмотря на внешнюю благопорядочность купца Мешкова, {76} они .именуют его ‘патроном местной революционной публики’, считают, :что он не отказывает в средствах ‘на дела организации’ (т. е. на дела революционной организации. — Р. Р.), и вполне допускают, ‘что Мешков оказывает денежное воспомоществование и газете ‘Звезда’. О том, что жандармы считают Мешкова весьма неблагонадежным человеком, говорит и обнаруженный -мною в государственном архиве Куйбышевской области (ГАКО) циркуляр No 111669 департамента полиции всем начальникам губернских жандармских управлений и охранным отделениям *.
* ГАКО, ф. 463, оп. 1, д. 1591, л. 3, 3 об.
Оказывается, получив в мае 1911 года информацию от пермских жандармов о деятельности Мешкова, департамент полиции не подшил бумагу к делу, а посчитал необходимым и в начале 1912 года напомнить этим циркуляром всем своим управлениям и охранке о 14 лицах, обвиняемых как участников учительских повторительных курсов и ‘Прикамского союза социал-демократов и социалистов-революционеров’ **.
** Жандармы именно так именуют в циркуляре ‘Уральский союз СД и СР’.
В этом списке, наряду с ‘гостями’ — Н. К. Михайловским, Е. К. Брешко-Брешковской и Г. А. Гершуни, — находятся и известные уральцы: П. А. Матвеев, А. Н. Ягодникова, Н. В. Мешков и др.
Есть в Куйбышевском архиве жандармская справка о чиновнике Куйбышевского акцизного управления Н. Д. Батюшкове. {77} Начальник губернского управления полковник Критский 17 марта 1911 года доносит директору департамента полиции, а в копии начальникам Саратовского и Пермского жандармских управлений, о Надежде Васильевне Батюшковой, ‘жене дворянина г. Твери Николая Дмитриевича Батюшкова, оба левого направления, 200 рублей, которые возвращаются Батюшковой, несомненно, заимствованы временно на партийные нужды’ (речь идет о деньгах, которые Н. В. Батюшкова передала через одну женщину, подозреваемую в революционной деятельности).
А Надежда Васильевна Батюшкова — родная сестра Н. В. Мешкова!

Неосуществленный проект

Обладая уже большим состоянием и отлично налаженным пароходством, Мешков- не ограничивал свою деятельность только водным транспортом. Он много ездил по России, изучал реки Волжско-Камского бассейна, особенно Волгу и Каму. Бывал неоднократно и на севере Урала — на Вишере и Колве, в Чердыни и севернее этого старинного уральского города. Поездки не были бездумным времяпрепровождением богатого человека. Он вынашивал новые планы деятельности.
Много лет Мешков — в центре всей экономической жизни края, всегда осведомлен о важнейших интересах местного купечества и промышленников. Этому способствует и то, что {78} в начале 90-х годов его избрали старостой, а затем и председателем Пермского биржевого комитета—организации очень предприимчивой и деятельной.
Внимание влиятельных представителей местных деловых кругов, объединенных биржевым комитетом, и чердынских купцов привлекает северо-восток европейской части России. Примыкая к районам Северного Урала, он представлял подлинную сокровищницу сырьевых ресурсов. Давно уже было известно о наличии в бассейне реки Печоры и других районах этого обширнейшего края каменного угля, медных руд, нефти и других ценнейших ископаемых. А лес, пушнина, рыба! Но как добраться к ним? Как взять?
Все чаще и чаще заставляет возвращаться к этим заманчивым далям и обостряющийся с каждым годом в Прикамье и на предприятиях горнозаводского Урала топливный вопрос. Дорожают дрова и древесный уголь, нефть. Цены на них диктуют бакинские монополисты.
Впрочем, не одни пермяки стремились пробиться к сырьевым богатствам Печоры. Издавна туда же искали пути и с запада — из Вологды и Архангельска. Конечно, знали о богатствах края и в царских правительственных кругах. Не раз торили дорогу на Печору и Северную Двину и устанавливали деловые связи с местным населением частные предприниматели. Не раз бывали там и представители уральского купечества.
Все, кто ознакомился с этим малозаселенным, но бесконечно богатым краем — будь то {79} частные предприниматели авантюристического толка или хорошо оснащенные (по тем временам) экспедиции крупных промышленников,— все понимали, какие перспективы имеет этот район, какие возможности он представляет для приложения капитала промышленников и купечества. Но все упиралось в дикое бездорожье. Свои весельные суда, так называемые городецкие лодки, с грузом хлеба, мануфактуры и других ходовых товаров для местного охотничьего и рыбопромыслового населения ‘печорские хожальцы’ исстари доставляли с невероятным трудом.
Этот путь пролегал* по рекам Колве, Вишерке, по Чусовскому озеру, далее по речке Березовке, на шестах по реке Вогулке достигали того пункта восточной области Камско-Печорского водораздела, где полоса земли, отделяющая бассейн Камы от бассейна Печоры, представляет перешеек только в четыре версты. По этому перешейку городецкие лодки перевозили на медведках (громадных телегах для тяжестей). Так достигали верховья реки Волосницы, притока Печоры. Отсюда чердынцы шли на север по Печоре и на запад в Зырянский край.
* Докладная записка Чердынского уездного земства о проведении Камско-Печорской железной дороги ‘Печорский край и его будущность’ // Известия краеведческого общества изучения русского Севера.— 1915.— No 5. — 15 мая.
Сколько же сил и средств требовалось для преодоления этого тягчайшего пути! А по какой цене приходилось потом расплачиваться с купцами местному населению! Разве о {80} таких доходах мечтали купцы?! Архивы сохранили документы чуть ли не двухсотлетней давности о попытках наиболее предприимчивых деятелей найти лучшее решение транспортной связи с северо-востоком Европейской России. В первую очередь, внимание их сосредоточилось на изыскании непрерывного водного пути, который бы связал Каму с Печорой и Северной Двиной.
В 1785 году начал строиться Северо-Екатерининский канал. Проект канала плохо предусмотрел трудности строительных работ, и судоходство по нему, начатое в 1822 году, уже к 1838 году прекратилось. Канал забросили.
Параллельно возник ряд проектов соединения каналами и трактовыми дорогами Камы с Печорой. Однако дело с места не двигалось.
Наибольшего накала достигла эта деятельность к концу XIX века, когда стало вполне очевидным промышленное значение ухтинской нефти. Наличие нефти в зоне реки Ухты было известно еще в начале XVII столетия. Истоки Ухты находятся на обширном плато, где и была найдена нефть. Но прошло много лет, и лишь при Советской власти ухтинская нефть стала одним из важнейших элементов экономического развития края.
Нерешительность проявили царское Министерство финансов и Министерство путей сообщения, то разрешая, то запрещая изыскательские работы в районе Ухты. Сказывались и ведомственные противоречия, и противодействие каждому вносимому проекту по эксплуатации ухтинской нефти бакинских нефтяных магнатов, которым явно ‘не улыбалась’ {81} перспектива потери своей монополии на (нефтяном рынке страны и, в первую очередь, на Волге и Каме.
О значении ухтинской нефти для экономики страны писал исследователь Ухтинского района инженер Н. Попов: ‘Эта конкуренция возможна лишь при условии, если только ухтинская нефть не попадет в руки тех же господ, в руках которых находится бакинская нефть’*. Ухтинская нефть так взволновала воображение самых высоких промышленных кругов России, что даже правительство не выдержало и послало на Ухту вологодского губернатора Хвостова, чтобы узнать уже от ‘своего человека’ о том, что делается на Ухте. Побывал на Ухте со свитой в 1907 году и пермский губернатор Болотов. А дела там были таковы, что тот же инженер Н. Попов, сопровождавший Болотова, иишет: ‘Спекуляция уже пустила глубокие корни, идет усиленный захват земель, большинство предпринимателей старается захватить побольше вширь и не думает о работе вглубь’ **.
* Попов Н. Печорский, С.-Двинский, Камский водоразделы и его пути сообщения. — Пермь, 1907. — С. 7.
** П и н х е н с о н Д. М. Пермский биржевой комитет и ухтинская нефть // На Западном Урале. — Молотов. 1956.
Но какие бы итоги ни приносили поездки этих высокопоставленных лиц и авторитетных специалистов, общий их вывод один: никакие насосы и компрессоры не помогут делу, пока Ухта не будет соединена с мировым рынком сносным путем сообщения***.
*** Известия Архангельского общества изучения русского Севера.— 1915. — No 13.
{82}
Наконец, царское правительство сделало первый шаг — утвердило строительство железной дороги Пермь — Котлас за счет казны, через Глазов и Вятку. Строительство дороги было завершено в 1899 году.
Но способствовала ли постройка этой железной дороги решению задач, выдвигаемых деловыми кругами Прикамья? Соответствовала ли их планам и чаяниям? В очень малой степени. Ухтинская нефть так и не получила прямой выход ни на широкую дорогу в запал-ном направлении, ни на восток — к Каме. Весь огромный район Печоры по-прежнему с трудом снабжался промышленными товарами дорогим путем через Котлас по Северной Двине до Архангельска и оттуда морским путем — на Печору!
Неисчерпаемые сырьевые богатства Печорского края так и остались не включенными в товарный оборот.
Правда, во второй половине прошлого столетия чердынцам удалось с помощью земства проложить трактовую дорогу от Чердыни до Якшинской пристани на Печоре. Но эта дорога явилась лишь полумерой, т. к. практически использовалась только зимой.
К тому времени, когда железная дорога Пермь — Котлас уже строилась, чердынские уездное собрание и городская дума, действующие то самостоятельно, то при поддержке Пермского биржевого комитета (председатель комитета Н. В. Мешков), предпринимают энергичные шаги, чтобы добиться хорошей транспортной связи с Печорским краем.
{83}
Почти ежегодно в адрес Совета Министров и Министерства .путей сообщения поступают докладные записки то чердынцев, то Пермского биржевого комитета. В них—настойчивые просьбы о разрешении разведок нефти и разрешении (Строительства и о финансировании железной дороги от Чердыни на Ухту. Именно от Чердыни на Ухту по той причине, что архангельские организации выдвигали свой проект — строительство дороги, соединяющей Архангельск с Ухтой, но с дальнейшим направлением не на Чердынь, а на Надеждинский завод (ныне город Серов Свердловской области) , что полностью изолировало Чердынь.
На ряде документов, направленных в Петербург от Пермского биржевого комитета, находим и подпись Н. В. Мешкова. Примерно в 1910 году Мешков предпринимает самостоятельные активные действия. Он задумывает новый проект, который значительно шире и глубже чердынского. В чем же суть этого проекта?
Уже несколько лет Мешков вел переговоры с деловыми кругами Поволжья, Москвы, Петербурга, пытаясь создать акционерный капитал для ускорения строительства железной дороги на Ухту. Но большой поддержки, несмотря на всю заманчивость предприятия, он не находил. Для вложения свободных капиталов есть лучшие перспективы. А тут? Будет ли толк из этой затеи?
Неожиданно положительный отклик предложение Мешкова встретило у торгово-промышленных кругов Уфы и Оренбурга, где давно вынашивался проект строительства железной {84} дороги между этими городами. Мешков предложил полностью взять на себя всю организационную и изыскательскую работу по прокладке железной дороги. ‘Дорога Оренбург — Уфа нужна как первый этап строительства железной дороги огромной протяженности. Я обязуюсь,— докладывал он оренбургским и уфимским властям, — провести изыскания в сторону Перми или Кунгура, чтобы соединить Оренбург, Уфу, Пермь через Усолье с Чердынью, в Печорский край, к берегу Северного Ледовитого океана, где в бухте Индига будет строиться новый порт’.
27 апреля 1912 года, заручившись поддержкой оренбуржцев и продолжая переговоры с Уфой, Мешков ходатайствует перед Министерством путей сообщения о получении ‘высочайшего разрешения’ на проведение изыскательских работ для строительства железной дороги от Оренбурга до Уфы, а затем об организации акционерного общества для строительства и эксплуатации этой дороги *.
* ЦГИА СССР в Ленинграде, ф. 274, оп. 2, ед. хр., 1319, л. 1, 74, 75.
В своем прошении министру путей сообщения Рухлову Мешков обосновывает значение проектируемой дороги Оренбург — Уфа и дальше на север. Он указывает, что основной местный продукт — хлеб — совершенно обесценивается, т. к. очень дорого обходятся гужевые перевозки.
В другой объяснительной записке уже ко всему проекту железной дорога на Печору {85} Мешков прозорливо доказывает целесообразность намеченного строительства. Он предполагал, что -проектируемая дорога даст возможность направить на Печору излишки хлеба Оренбургской, Пермской и Вятской губерний. Излишки хлеба пойдут по новой дороге и ‘а юго-восток, в Среднюю Азию, где с расширением культуры хлопка ощущается (большой недостаток в местном хлебе, и этот недостач ток будет возрастать по мере дальнейшего развития хлопководства и притока населения в Туркестан.
Конечно, когда Мешков готовил свою объяснительную записку, он не .мог предвидеть хода исторических событий, революционных социальных изменений, которые произошли после Октябрьской революции. Не мог он тогда предположить и возможность переброски ухтинской нефти нефтепроводом, а не водным путем или по железной дороге. Но очень многое в условиях современной ему российской действительности Мешков видел значительно дальше, чем чиновники царских министерств и предприниматели, с которыми ему приходилось иметь дело.
Мешков пишет: ‘Новая дорога окажет влияние на возрождение и расширение камских соляных промыслов, открыв для камской соли скорый и дешевый выход на ‘север, где в ней население ‘сильно нуждается, и позволит резко увеличить добычу рыбы и сбыт ее в центрах потребления’.
Исключительный интерес представляет и следующий текст в его записке: ‘В Соликамском и Чердынском уездах, в районе промыслов {86} поваренной соли, давно обнаружено присутствие калийных солей. Проходя как раз вдоль всех существующих соляных промыслов, железная дорога при технических изысканиях ее трассы и бурении колодцев для водоснабжения… может попутно принять участие и в бурении для выяснения мощности пластов калийных солей. Для нашей земледельческой страны более чем важно иметь свое, а не заграничное калийное удобрение. И несомненно, что железная дорога, идущая с юга из хлебных, сахарных, хлопковых и других урожайных районов к ближайшему новому северному океанскому порту, может дать жизнь, может быть очень нужна калийной промышленности’.
Как видим, Мешков правильно оценил будущее севера Пермской губернии. Интересно и то, что Павел Иванович Преображенский (1874—1944) — профессор и выдающийся геолог, под руководством которого в 1925 году разведаны колоссальные Верхнекамские месторождения калийных и магниевых солен и каменной соли, а в последующие годы (1929) открыто нефтяное месторождение в районе Верхнечусовских городков — был близко знаком с Мешковым.
Говоря о значении железной дороги Оренбург — Печора, Мешков особо подчеркивает большое ее влияние на культуру северного края. Изыскания трассы проектируемой дороги он финансирует вплоть до 1918 года, т.е. более семи лет.
В этих работах на первых этапах принимали участие тогда еще молодые специалисты {87} А. А. Чернов (1877 — 1963) и В. А. Варсонофьева (р. в 1890), в дальнейшем видные советские ученые. А. А. Чернов стал Героем Социалистического Труда, заслуженным деятелем науки и профессором, а В. А. Варсонофьева—первая женщина в СССР, ставшая доктором геолого-минералогических наук и профессором.
Во всех подготовительных мероприятиях по строительству железной дороги участвовал ближайший помощник Н. В. Мешкова Константин Дмитриевич Ростовцев — городской голова небольшого городка Уфимской губернии — Стерлитамака.
Утверждение акционерного общества, задуманного Мешковым, было получено накануне первой мировой войны. Война осложнила всю деятельность этого общества, а быстрый общий упадок экономики в стране в годы войны полностью парализовал строительство дороги з самом зародыше. Новенький устав и акции созданного акционерного общества ‘Оренбург’ Уфимской железной дороги уже никому не были нужны.
Работая в НКПС, Мешков в 1930 году сделал пометку в своей объяснительной записке о проекте железной дороги: ‘Война создала в России такие условия для целого ряда строительных и промышленных начинаний, что, несмотря на большую популярность и необходимость нашей дороги и на обещания богатых людей и учреждений, не нашлось охотников участвовать в акционерном капитале, и потому, соблюдая сроки и условия Устава, я должен был внести и единолично внес весь {88} акционерный капитал (более 2 млн. рублей! — Р. Р.) и в то же время продолжал, согласно данному слову, дальнейшие изыскания до Перми’.
Вся деятельность. Мешкова, направленная на строительство этой большой железнодорожной трассы, — не причуда богача или вложение капитала в выгодное предприятие. Это было тщательно продуманное решение человека, отчетливо понимавшего значение транспорта для бездорожной, отсталой России и особенно для глухого уральского севера. Объяснительная записка, составленная Мешковым в обоснование проектируемой дороги, по своему содержанию и аргументации сделала бы честь ее автору и в наши дни.
Расширяя свое пароходство, Мешков много времени уделяет организации предприятий, поставляющих всевозможные материалы для строительства и ремонта подъездных путей. Когда началась подготовка к строительству, возникла острая проблема: где взять цемент? Его требовалось огромное количество. В России цементная промышленность находилась, по сути дела, в зачаточном состоянии. На весь Урал, например, было всего лишь два цементных завода с общей годовой производительностью 700 тыс. бочек, на всю Сибирь и Туркестан — четыре завода. Общая их производительность — 800 тыс. бочек цемента. Рынок сбыта этого ценного строительного материала не имел предела.
Мешков действовал с присущим ему размахом. Не везти же цемент из-за границы! Уже в 1912 году он стал инициатором {89} создания акционерного общества для строительства Вольского цементного завода на Волге и арендовал с этой целью большом участок земли.
Несколько позже мы видим Мешкова и членом правления ‘Товарищества Глухозерских цементных заводов’. Кстати, одной из строек, начатых этим ‘Товариществом’, стал Сухоложский цементный завод в Зауралье (теперь Свердловская область). К 1917 году там построены главный заводской корпус силосами для цемента, силовая станция, 14 жилых домов и ряд хозяйственных построек. Но значительная часть оборудования, закупленного Мешковым для этого завода в Германии у известной фирмы ‘Симменс-Шуккерт’, хотя и была оплачена, осталась за границей — началась война.
Большой интерес для понимания деятельности Мешкова после Октябрьской революции представляет тот факт, что фирму ‘Симменс-Шуккерт’ в России представлял высокообразованный русский инженер, большевик Леонид Борисович Красин, будущий первый народный комиссар путей сообщения Советской России и дипломат.
Красин и Мешков встречались достаточно часто и отлично знали друг друга, а после Октября их пути снова сошлись, но уже совсем при иных обстоятельствах и в иной обстановке.
Об этом вы прочтете в главе ‘Национализация’ и узнаете, почему Л. Б. Красин поверил Николаю Васильевичу.
{90}

‘Заря высшего просвещения на Урале’

В научной библиотеке ‘Пермского государственного университета хранится редкостная брошюра. Имеет она прямое отношение к университету, о чем говорит ее заглавие: ‘Заря высшего просвещения на Урале — университет в Перми’. Издана брошюра в 1916 году, как раз в .год,- когда решался вопрос: быть или не быть университету в Перми?
В брошюре нашли отражение отголоски страстной борьбы, которая решала судьбу высшего учебного заведения на Урале, борьбы, за вершившейся победой прогрессивных сил. Кто же автор брошюры? Все тот же Константин Дмитриевич Ростовцев — гласный Уфимского губернского земства и почетный гражданин города Стерлитамака, представитель и особоуполномоченный Н. В. Мешкова на строительстве железной дороги Оренбург — Уфа. Написал Ростовцев свою работу как памятку, всесторонне и весьма убедительно обосновавшую необходимость создания университета в Перми. На титульном листе брошюры читаем, что адресована она ‘благосклонному вниманию гг. министров и членов Государственной думы и Государственного Совета’.
В связи с этим необходимо напомнить о событиях, которые предшествовали организации университета в Перми, и о большой роли, которую играл в них Мешков.
{91}
Октябрь 1915 года. Более года идет тяжелая и неудачная для русских войск война с Германией. Кайзеровские армии далеко проникли в пределы России, угрожают Двинску, Риге, Юрьеву (Тарту) с его старейшим и богатым университетом. Стала неизбежной срочная эвакуация Юрьевского университета на восток. Но куда? В какой город? В числе их названы: Уфа, Екатеринбург, Пермь.
20 октября в Пермь приехал после ознакомления с Уфой и Екатеринбургом представитель Юрьевского университета, профессор Константин Доримедонтович Покровский (1868—1945). Осмотрев город и все здания, где представлялась возможность разместить большое хозяйство Юрьевского университета Покровский заявил с удовлетворением, что ‘Пермь, несомненно, представляет большие преимущества в сравнении с Уфой и Екатеринбургом’ *. В первую очередь он назвал новый дом губернского земства (в нем ныне главный корпус педагогического института)- и три огромных корпуса Дома просветительных учреждений (в них ныне корпуса Пермского университета), только что построенных Мешковым у вокзала Пермь II для неимущих камских водников. Об этом Доме просветительных учреждений, или мешковском ночлежном доме, как его иногда называли пермяки, следует сказать особо.
* Отчет об открытии Пермского отделения Петроградского университета и деятельность его в 1916/1917 уч. году. — Пермь, 1918.
В конце 1899 года в Перми умерла мать {92} Мешкова Елена Ивановна, которую Николай Васильевич очень любил и уважал. По отзыву его дочери Елены Николаевны, ‘бабушка была очень умная женщина. Домом управляла строго и тактично. Была требовательна и непреклонна, и очень добра’.
В одном из писем Мешкова (от 8.03.1915) к близким, он пишет, что строит в Перми дом для неимущих водников памяти Елены Ивановны. Вот отрывок из этого письма: ‘В память и признательность моей матери, в честь ее светлого имени придумал я построить дом приюта, питания и предупреждения заболевании для неимущих водников со всеми приспособлениями, долго и строго обдуманными, бесплатной библиотекой, школой, с пекарней и квасоварней для половины населения города, с разными мастерскими для заработков и т. д.’. С присущим ему размахом, несмотря на трудности военных лет и занятость, Мешков ведет это строительство. Одновременно он думает о том, как благоустроить и окружающую новые здания территорию, приглашает для разбивки Народного сада (с площадками для детей) главного садовника Московского сельскохозяйственного института Э. А. Майера*, который и выполняет это задание Мешкова. Проект территории Народного сада сохранился.
* Майер Э. А. Проект устройства Народного сада при ночлежном доме имени Е. И. Мешковой в Перми. — М., 1916.
Уже в 1914 году, т. е. перед началом первой империалистической войны, из намеченного {93} комплекса зданий был готов огромный корпус ночлежного дома со столовыми, библиотекой, помещением для бюро труда, амбулаторией, приемными покоями, функционировали общественные бани (платные и бесплатные), а при них — прачечная и дезинфекционная камера для платья и белья .ночлежников и других желающих. Полностью завершено строительство складов, погребов и, что особенно важно, электрической станции. Началось асфальтирование дороги в центр города и к железнодорожному вокзалу Пермь II.
Вторая очередь предусматривала, по плану Мешкова, строительство гаражей для грузовых и пассажирских автомобилей, электрифицированной мельницы, большой механической хлебопекарни со складами для снабжения хлебными изделиями всех рынков и учреждений города и завода Мотовилихи. Предполагалось при Доме просветительных учреждений развернуть ряд промышленных предприятий, которые должны были обеспечить полную самоокупаемость содержания Дома и других его просветительных и оздоровительных учреждений. Все сооружаемые постройки Мешков полностью передавал городу. Но этот замысел был выполнен лишь наполовину из-за начавшейся войны.
Именно наличие этих огромных зданий в Перми и прилегающего к ним большого земельного участка позволило военным и городским властям в годы войны размещать здесь одновременно более 7 тыс. солдат, а затем это стало решающим фактором при организации в городе первого уральского высшего {94} учебного заведения — Пермского государственного университета.
В ознаменование этого щедрого дара Мешкова городу городская дума избрала Николая Васильевича почетным гражданином Перми, а в 1988 году Пермский городской Совет решил увековечить память о деятельности Н. В. Мешкова как видного общественного деятеля и одного из инициаторов и организаторов Пермского университета мемориальной доской.
К чести тогдашних хозяев города, они почти без оговорок единогласно взяли обязательство принять и разместить в Перми Юрьевский университет. Но… обязательство обязательством, а где же все-таки разместить лаборатории, библиотеку, аудитории и другие учреждения университета?
Загвоздка состояла в том, что выбранные для этого здания занимала запасная воинская часть, а менее чем через год Юрьевский университет должен был не только переехать на Урал, но и начать новый учебный год. Правда, можно было вместо этих зданий занять городские школы или срочно построить специальные бараки для размещения солдат. Это предполагалось делать, но согласится ли на перевод солдат в бараки высшее воинское начальство? Вот тупик, перед которым оказались городские власти.
Неожиданно 2 ноября 1915 года в Пермь пришла телеграмма из Нижнего Новгорода, адресованная городскому голове: ‘Прочитал в столичной газете о возможности перевода Юрьевского университета. Польза для всего {95} края очевидна и неоспорима, поэтому всей душой приветствую усиленные хлопоты городского управления. Если городская дума найдет нужным, кроме отвода места и временного помещения, гарантировать еще хотя бы по 50 000 рублей в год приплаты на постройки или содержание университета, то -прошу доложить думе и прошу оказать мне честь позволить, совместно с городом, из своих средств в течение десяти лет вносить по 50 000 рублей ежегодно. Мешков’*.
* Докладная записка земской управы. — Пермь, 1915. —С. 6.
Щедрая помощь Мешкова круто изменила обстановку, сняла финансовое напряжение и повернула хлопоты о создании университета в новое русло: не только временно принять Юрьевский ‘университет, но, пользуясь этим, получить уже не временный, а постоянный Пермский университет. ‘…Это краткое известие,— записывает Николай Васильевич, — не только взволновало, но и обрадовало меня. Оно совершенно ясно подсказало, что если наш забытый, богатый край и может скоро получить свой Пермский университет, то только в военное время и только скорыми, усиленными и решительными общественными хлопотами и средствами. Главное — скорыми и общественными… Строго обдумывая такой ‘призыв к самопомощи’, я не решился указать в телеграмме долю своего участия более как по 50 000 рублей в год, опасаясь, что городская дума может затрудниться большими ассигнованиями и не так скоро вынесет решение, {96} как это нужно. Очень боялся того, что в министерство могут явиться ходатайства других городов…
При том я не ставил главным условием именно постройку зданий или на содержание университета, рассчитывая только бы привлечь, а потом в течение десяти лет профессура привыкнет и полюбит наш интересный край, да и студенчество будет уже наше, краевое…’.
Начались хлопоты и ходатайства: Мешков с представителем Пермской губернской земской управы едет в Юрьев и Петроград, и в университете и у министра народного просвещения графа Игнатьева они получили согласие на перевод Юрьевского университета в Пермь.
Казалось бы, все обстояло благополучно, но получилось иначе. Изменилось к лучшему положение на фронте, усилились и противоборствующие настроения значительной части консервативной юрьевской профессуры, никак не желавшей ехать на далекий Урал.
В Юрьевском университете преподавание велось более 100 лет на немецком языке, и только во время начавшейся войны его перевели на русский. Переезд на Урал, понятно, закрепил бы эту перемену, чего совсем не хотели юрьевцы. В конце марта 1916 года Мешков узнал о том, что юрьевская профессура якобы выразила пожелание организовать экскурсию на Урал для предварительного ознакомления с Пермью и Прикамьем. Реакция Мешкова, как всегда, была энергичной и быстрой. Сохранились копии его письма ректору {97} Юрьевского университета* и министру народного просвещения **.
* От 29.03. 1916 года.
** От 30.04. 1916 года.
Мешков пишет ректору профессору Пусторослеву: ‘…По прилагаемому переводному билету покорнейше прошу Вас получить 5000 рублей и устроить, по Вашему усмотрению, а еще лучше по решению совета университета, с начала или с половины мая этого года до осени экскурсию гг. профессоров с избранными по их усмотрению студентами и специалистами для обследования Урала и Приуралья… что интересует, какие стороны жизни, природы, богатств наших угодно будет вашему совету посмотреть, исследовать или изучить — это дело ваше — совета. Я не могу сказать, что важнее или интереснее. Нам все нужно!!!’.
С таким же письмом-предложением организовать экскурсию на Урал Мешков обратился и к попечителю Рижского учебного округа, в который входил Юрьевский университет. Вскоре пермяки получили сообщение не только об отказе юрьевцев ехать на экскурсию, но и вообще от перевода университета в Пермь.
Получив это известие, Мешков пишет графу Игнатьеву и горячо убеждает министра о недопустимости распыления университета по разным городам, настаивает, что университет в целом должен быть эвакуирован в Пермский край, где нет ни одного высшего учебного заведения. ‘Этот район, — пишет Мешков, — не только богат, но своеобразен, совершенно не изучен, потому что у него нет {98} университета, он весь в будущем, он сулит широкие перспективы для всякого исследователя, который прикоснется к нему. И немудрено поэтому, если к нему направляются паломничества иностранцев, пытливо его изучающих, предсказывающих ему огромную будущность и поражающихся тем, что здесь ничего не изучено, не испытано…’
В конце письма Мешков просит министра: если тот в принципе согласен с мыслью о переводе Юрьевского университета в Пермь, о необходимости его для края, не создавать половинчатого здания, а приступать к обновлению края сразу. ‘Охватывайте все его нужды, и не пройдет десятка лет, как расцвет всех сил его оправдает Ваше мудрое государственное решение’. Одновременно с этими действиями Мешкова в Петроград направляется уже по официальным каналам ходатайство губернского земства и Пермской городской управы, поддержанное пермской прогрессивной общественностью.
В университет стекаются денежные пожертвования, собранные по подписке от частных лиц и организаций. В числе жертвователей — служащие и рабочие Березниковского содового завода, главных мастерских Пермской железной дороги, нескольких потребительских обществ и др. *. Многие из этих пожертвований были очень малы, носили скорее символическое значение, но свидетельствовали о том, как горячо общественность Перми и ряда уездов Пермской губернии желала открытия
7*
99
университета в Перми. Хотели организовать сбор денег в пользу университета и рабочие Мотовилихинского завода, но пермский губернатор запретил этот обор. На прошении мотовилихинцев он начертал лаконичное вето: ‘Нельзя проводить, не положено!’ **.
* Пермская земская неделя.— 1916. — No 39, 40.
** ГАПО, ф. 180, оп. 1, д. 1164, л. 80—92.
Значительные денежные ассигнования на расходы по строительству университета предусмотрела Пермская городская управа ‘ пять уездных земств: Пермское, Оханское, Осинское, Красноуфимское и Чердынское.
Хотя первый этап этой борьбы пермяков за университет был проигран (Юрьевский университет перевели в Воронеж), дело об организации университета приняло столь широкий размах, что игнорировать его в ‘верхах’ уже не могли. Совет Министров 12 июля 1916 года, по представлению министра народного просвещения Игнатьева, постановил в качестве подготовительной меры к созданию самостоятельного Пермского университета открыть с осени того же 1916 года в Перми отделение Петроградского университета*. Именно к этому заседанию Совета Министров и готовилась спешно К. Д. Ростовцевым, по заданию Мешкова, брошюра, о которой мы говорили в начале главы.
* Отчет об открытии Пермского отделения Петроградского университета… — Пермь, 1918. — С. 2.
Итак — победа?! Нет, ликовать было рано.
Уже начат был прием студентов, в Пермь съезжались профессора и преподаватели, спешно шла подготовка лабораторий, кабинетов, {100} аудиторий в приспособляемых помещениях, а основные здания — Дом просветительных учреждений Мешкова и новое здание губернского земства—все еще занимали солдаты.
Военная администрация Перми ответила категорическим отказом, что, впрочем, и ожидалось, и Мешков едет в Казань к командующему Казанским военным округом генералу Сандецкому, на Кавказ к великому князю Николаю Николаевичу и генералу Рузскому. Везде он просит высокопоставленных военных об освобождении помещений Дома просветительных учреждений, говорит о высокой цели, которую преследует организация университета в Перми, для всего Урала. В докладной записке генералу Сандецкому он пишет: ‘…Я отлично понимаю, что все должно быть сделано для нашей доблестной армии и в ее интересах, исходя из этих соображений… я предоставил бесплатное помещение (Дом просветительных учреждений — Р. Р.), насколько возможно, приспособил его, а теперь беру на свой счет очистку и ремонт зданий и помещений, каковой после того, как прошли десятки тысяч войск, обойдется в большую сумму… Теперь, когда войска находятся в лагерях и когда открыта навигация, сделать это, если Вы прикажете, вполне возможно, между тем как нам дорог каждый день, чтобы приступить к ремонту, времени до начала лекций остается всего два месяца’ *.
* Письмо от 25.06. 1916 года. Из архива Н. В. Мешкова.
Но великого князя и генералов Сандецкого {101} и Рузского эти доводы мало трогали. Они совсем не разделяли взглядов Мешкова на народное просвещение и организацию университета в Перми. С горечью Мешков записывает позднее на копии докладной, что удалось добиться освобождения его Дома почти после годичных хлопот, а здания губернского земства —и того позднее.
Для понимания сложившейся обстановки интересно и другое письмо Мешкова, относящееся к тому же времени (12 июля 1916 года) и адресованное графу Игнатьеву: ‘…опасаясь, чтобы полное освобождение моих имуществ от войск и их вещей не затянулось вплоть до начала лекций, я считаю долгом доложить Вам, что на всякий случай вполне очищаю и готов отдать свой дом на Набережной, где, между прочим, и сам живу, и другие имеющиеся здания, которые уже приспособляются под руководством Вашего министерского архитектора А. А. Бернардацци’ *.
* От 12.07.1916 года. Из архива Н. В. Мешкова.
Николай Васильевич выполнил свое обещание: в его доме на Набережной улице действительно разместилась канцелярия университета (позднее ее перевели в одно из купеческих зданий на рыночной площади).
Пока шли эти долгие и трудные хлопоты о помещениях для университета, 1 октября 1916 года в Перми состоялось торжественное открытие Пермского отделения Петроградского университета. Для участия в работе комиссии по организации университета и торжественном его открытии в Пермь приехали {102} заместитель министра народного просвещения П. Т. Шевяков (1859—1930), профессор зоологии и ректор Петроградского университета профессор Э. Д. Гримм (1870—1940).
Семь месяцев спустя, 5 мая 1917 года, Временное правительство издало постановление учредить на базе Пермского отделения Петроградского университета Пермский университет в составе четырех факультетов: историко-филологического, физико-математического, юридического и медицинского. Один из пунктов этого постановления предусматривал создание комитета по устройству университета и включение в его состав почетного, гражданина Перми Н. В. Мешкова или лица, ‘для сего им уполномоченного’.
Интересно, что на сохранившемся экземпляре ‘Собрания узаконений и распоряжений правительства’ рукой Н. В. Мешкова сделана такая пометка: ‘Моим уполномоченным со -всеми правами, мне предоставляющимися, назначался по обоюдному с ним соглашению Сергей Алексеевич Чаплыгин — доктор математики, знаменитый строитель Высших женских курсов в Москве и директор оных курсов’. Сергей Алексеевич Чаплыгин (1869— 1942) стал в Москве, когда туда переехал Мешков, одним из ближайших друзей Николая Васильевича и часто бывал у него со своим братом (по матери) врачом Михаилом Сергеевичем Давыдовым. Как и в Перми, Мешков сохранил самые дружеские отношения с Александром Афанасьевичем Фотиевым и его дочерью Лидией Александровной. Часто встречался он и с семьей известного русского {103} металлурга Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло. С постоянным радушием Мешков всегда принимал у себя профессоров А. А. Заварзина, Ю. А. Орлова и других соратников по организации Пермского университета.
Другие деятели, например, академик Д. И. Менделеев (1834—1907), изобретатель радио А. С. Попов (1859—1906), художник А. К. Денисов-Уральский (1863/64—1926), писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк (1852—1912), такие организации, как Уральское общество любителей естествознания (УОЛЕ)* в Екатеринбурге, выступали за создание высшего учебного заведения на Урале. Но именно Мешков первый поставил вопрос о постоянном Пермском университете. И дело не только в том, что он выделил для этого большие денежные средства, предоставил университету безвозмездно на десять лет свои дома и на свои средства привел их в порядок после постоя солдат. Несомненно, очень важным было его личное участие как человека с огромным хозяйственным опытом, знанием людей и большими деловыми связями в решении важнейших вопросов, связанных с организацией университета.
* Еще в 1897 году Мешков был избран почетным, пожизненным членом этого общества.
Официальные документы того времени, опубликованные в печати, выступления общественных деятелей Перми и многочисленные письма к Мешкову показывают, как высоко оценивался его вклад в дело создания {104} Пермского университета*. 27 сентября 1917 года совет университета единогласно избрал Н. В. Мешкова первым своим почетным членом. Звание это он считал самой высшей наградой в своей жизни и очень гордился им.
* Отчет об открытии Пермского отделения Петроградского университета. — Пермь, 1918. — С. 2, Пермская земская неделя, — 1916. — No 39, 40.
Когда Пермская городская управа предложила в знак заслуг Мешкова по организации университета в Перми назвать его именем Набережную улицу, он решительно это отверг. ‘Мне будет стыдно,—сказал он, — за эту незаслуженную честь’**.
** Пермская земская неделя.— 1916. — No 40. — С. 27.
В течение двух лет, пока шла упорная борьба за создание Пермского университета, и в последующей деятельности Мешков, еще как частный предприниматель, продолжает постоянно думать об университете и деятельно помогает ему. Так, в 1916 году он приобретает озеро Аккуль в районе города Стерлитамака и записывает по этому поводу: ‘…я купил… все Большое Светлое озеро (по-башкирски Аккуль) с целью подарить Пермскому университету или управлению ‘Оренбург’ Уфимской железной дороги, дабы на мои средства основать здесь же южно-уральскую рыбоводную школу и тем самым приблизить профессоров к населению, жизни и быту интересного края, т. к. школа должна состоять под эгидой именно Пермского университета… я вполне надеялся приобрести вблизи того же озера достаточный участок земли с растущим лесом для устройства под эгидой Пермского университета {105} благоустроенного значительного кумысолечебного курорта…’ *.
* О покупке озера Аккуль. Из архива Н. В. Мешкова.
В своих планах строительства железной дороги Оренбург — Печора он неоднократно упоминает университет, который явится центром, откуда пойдет обследование всего Урала и Предуралья. Он пишет: ‘Пермскому университету, находящемуся в самом центре между северными и южными губерниями Урала и центре слияния железнодорожных и речных путей, именно в Перми, предстоит .большая и почетная работа создания активных местных деятелей во всех областях жизни’.
В 1917 году Мешков участвовал в организации и финансировании первой экспедиции профессора П. С. Богословского на север Пермской губернии для сбора материалов по древнерусской письменности, этнографии, фольклористике и диалектологии. Большую сумму денег он дополнительно выделил на расширение университетской библиотеки.
Очень хорошо знал Н. В. Мешкова и всю его многостороннюю деятельность, направленную на организацию Пермского университета, один из первых преподавателей университета, в последующем директор Палеонтологического института Академии наук СССР, академик Юрий Александрович Орлов. В 1955 году он пишет Лидии Александровне Фотиевой: ‘Николай Васильевич планировал создание высшей школы на перекрестке железнодорожного пути и большого водного: Кама — Волга.
{106}
В планах Мешкова была организация высшей школы со всем тем, что надо бы иметь для студентов: библиотекой, общежитием, лыжным и другим спортом и т. д.
События и история сложились таким образом, что все это стало реализовываться позднее, при Советской власти. Тем не менее, историческая справедливость говорит о желательности вспомнить Н. В. Мешкова и не забыть все то положительное и в то же время сыгравшее большую роль, что было сделано Мешковым для открытия университета в Перми’ *.
* ГАПО. Из коллекции документов по фонду Н. В. Мешкова.
Деятельность Мешкова в создании университета нашла оценку и в книге ‘Алексей Алексеевич Заварзин’, автор которой — ученик Заварзина профессор Г. А. Невмывака —пишет: ‘В 1921 году для Пермского университета настали тревожные дни. Административный центр Урала был перенесен в Свердловск, где был открыт университет. Страна испытывала огромные экономические трудности, и существование двух университетов на Урале казалось в то время нецелесообразным. Встал вопрос об упразднении Пермского университета, хотя он имел сильный научно-педагогический коллектив, хорошо налаженный учебный процесс, много студентов и вел интенсивную научную работу’**. После больших хлопот и волнений университет в Перми удалось отстоять. Правда, нет прямых доказательств, что Николай {107} Васильевич участвовал в этих хлопотах. Но вряд ли приходится сомневаться, что он, как и всегда в отношении университета, был бы их активным участником.
** Невмывака Г. А. Алексей Алексеевич Заварзин,—Л., 1971, —С. 76—77.
В октябре 1921 года исполнилось пять лет со дня организации университета. По этому случаю Н. В. Мешкову, почетному члену совета Пермского университета, было направлено письмо следующего содержания: ‘Глубокоуважаемый и дорогой Николай Васильевич!
Первые преподаватели и первые студенты Пермского университета поручили нам приветствовать Вас как основателя нашего дорогого университета, до случаю пятилетней его годовщины. В этот знаменательный день мы с чувством глубокой радости праздновали победу тех надежд, которыми были проникнуты Вы, его основатель, и которые живут в нас, его создателях. Пермский университет не умер. Пройдя через пути революции и гражданской войны, израненный, но бодрый духом, 1 октября 1921 года он праздновал свою победу и показал, что он есть и будет научным центром обширного Прикамья и Приуралья и что никакие силы не вырвут его из Перми. Полные бодрости и надежд на великое будущее пашен almde matris, мы горячо надеемся, что Вы скоро присоединитесь к нам в нашей радостной работе по созданию великого и вечного культурного дела.
По поручению профессоров и преподавателей

профессор А. 3 а в а р з и н.

По поручению студентов приема 1916 года

студент П. У с т ю ж а н и н’.

{108}
Достойно удивления, что в книге ‘Пермский государственный университет им. А. М. Горького’, изданной как исторический очерк в 1966 году в Перми под Общей редакцией доктора исторических наук профессора Ф. С. Горового, лишь мимоходом упоминается Мешков, сделавший так много для создания университета.
Совсем другая оценка деятельности Николая Васильевича дана в книге, посвященной 70-летию Пермского университета*. Ее авторы объективно характеризуют роль Мешкова в создании первого на Урале высшего учебного заведения.
* Первый на Урале/Л. Е. Кертман, Н. Е. Васильева, С. Г. Шустов. — Пермь, 1987.
У меня сохранился подлинник краткого пояснения, написанного Николаем Васильевичем накануне десятилетнего юбилея Пермского университета (1926 год). В конце этого документа Мешков сделал полную горечи приписку: ‘Но ни пояснение это, ни приветствие университету-юбиляру я не мог отправить, потому что не только приглашения, но даже просто извещения о праздновании первого юбилея я не получил’.
И еще одна интересная деталь! Среди многочисленных гостей, приехавших на празднование открытия Пермского отделения Петроградского университета, находились две школьницы: Катя и Наташа Распутины — дочери казненной в 1908 году Анны Михайловны Распутиной-Шулятиковой. Их пригласил на университетский праздник Николай {109} Васильевич Мешков в знак уважения к памяти своего покойного друга. В семье Шулятиковых хранят как реликвию две открытки, посланные из Перми в октябре 1916 года школьницами Распутиными.
В 1926 году университет пережил большую беду. Пожар, вспыхнувший в главном корпусе, нанес большой ущерб зданию. Полностью сгорели украшавшая его башня, перекрытия, чердачные помещения и часть, крыши. При ремонте не была восстановлена объемная надпись на фронтоне, посвященная матери Николая Васильевича: ‘Имени Е. И. Мешковой’ и изречение на латинском языке ‘Mens sana in corpore sano!’ *
* Здоровый дух в здоровом теле!
Последние месяцы 1916 года отмечены важным событием, раскрывшим новую грань в общественной деятельности Николая Васильевича в связи с университетом. В его бумагах сохранилось интересное письмо. Вот его текст:
‘Дорогой Николай Васильевич!
По возвращении наших депутаток мы узнали, что, пожертвовав нам деньги, Вы пожелали остаться неизвестным. Но тем не менее мы не можем не выразить Вам своей искренней и глубокой благодарности за то большое и доброе дело, которое Вы сделали, за то, что своим пожертвованием спасли наши курсы и дали возможность пережить этот тяжелый год.
Биологическая лаборатория**, получив {110} телеграмму от наших депутаток, прервала все переговоры с Психоневрологическим институтом, передала здание педагогическому совету Высших курсов им. П. Ф. Лесгафта*. Таким образом, наша цель была достигнута: благодаря Вам, мы отстояли наши курсы в том неприкосновенном виде, в каком они были раньше.
** Биологическая лаборатория и курсы им. П. Ф. Лесгафта — юридически два учреждения. Но курсы находились в здании биологической лаборатории, очень хорошо оснащенной.
* Лесгафт Петр Францевич (1837—1909) — выдающийся русский педагог, анатом и врач, автор научной системы физического образования.
Мы, все курсистки, испытываем большую радость, и последняя еще усиливается от сознания того, что нашелся человек, который так хорошо понял нас и отозвался на нашу просьбу…

Слушательницы Высших курсов им. П. Ф. Лесгафта’.

Из этого письма мы узнаем, что Мешков оказал Высшим женским курсам имени П. Ф. Лесгафта финансовую поддержку, пожелав остаться неизвестным.
Но почему этот год был тяжелым для курсов? Какие переговоры вели курсы с Психоневрологическим институтом? Почему именно к Мешкову обратились слушательницы курсов за помощью? Все это было ‘за кадром’ письма, и ответы на эти вопросы я получил только в итоге длительных поисков.
По делам своего пароходства и других предприятий Мешков неоднократно бывал в Петербурге, где подолгу жил. Он имел там постоянную квартиру, и, конечно, о его щедрой помощи молодежи, ищущей знаний, хорошо {111} было известно столичному студенчеству. Таким образом, понятно, почему именно к Николаю Васильевичу обратились слушательницы Высших женских курсов. Впрочем, можно предположить и другую причину обращения к Мешкову. В то время новый университет в Перми уже функционировал как отделение Петроградского. В числе его профессоров были и те. кто до Перми работал в Петрограде на курсах им. П. Ф. Лесгафта. Например, профессор А. А. Рихтер. Поэтому вполне вероятно, что кто-то из бывших лесгафтовцев и посоветовал обратиться к Мешкову.
Но что же случилось с этими популярными курсами?
Петр Францевич Лесгафт, выдающийся педагог России, организовал в 1896 году курсы воспитательниц и руководительниц физического образования. Курсы ‘были прообразом высших учебных заведений физического воспитания, созданных впоследствии в СССР и во многих других странах’*. Лесгафт организовал вольную высшую школу, при которой открыл вечерние курсы для рабочих, ставшие одним из центров рабочего просвещения в Петербурге, много сделал для роста женского образования. За свободомыслие и прогрессивную общественную деятельность Лесгафт неоднократно подвергался репрессиям со стороны властей. Система подготовки педагогических кадров по физическому воcпитанию на курсах была самой передовой. Преподавали здесь выдающиеся ученые России. Среди них {112} И. П. Павлов, В. Л. Комаров, М. М. Ковалевская, А. А. Ухтомский, А. А. Рихтер, П. И. Преображенский и многие другие.
* БСЭ. — Т. 24.
Идеи Лесгафта были по духу и методам близки и понятны Мешкову. Об этом говорит и надпись на фронтоне его Дома просветительных учреждений в Перми, приведенная выше.
Годы были военные. Все острее в стране ощущалась нехватка продовольствия. Разруха охватывала транспорт, все отрасли промышленности. Назревали бурные революционные события 1917 года. В этих условиях очень трудно приходилось и учебным заведениям. Многие их здания превращались в казармы и лазареты.
Не избежал этой участи и столичный Психоневрологический институт. ‘Вечерняя биржевая газета’ от 7 октября 1916 года сообщала о тяжелом положении института, помещения которого заняты лазаретом, и о том, что институт предъявил администрации биологической лаборатории им. Лесгафта иск в сумме 5000 рублей в возмещение долга лаборатории институту. Факт беспрецедентный! Иск одного высшего учебного заведения другому! Но так как у курсов финансовое положение было крайне тяжелое, их администрация не могла сделать иного, как передать помещение биологической лаборатории институту в погашение долга. ‘Но в последний момент, — сообщает та же газета, — совершенно неожиданно курсы Лесгафта получили значительную денежную субсидию, ввиду чего администрация курсов отказалась уступить Психоневрологическому институту биологическую {113} лабораторию курсов. Мотив отказа: курсы в настоящий момент не нуждаются в средствах и не только предполагают открыть занятия в нынешнем учебном году, но и .расширить деятельность…’
Вне всякою сомнения, эта денежная субсидия, спасшая курсы им. П. Ф. Лесгафта от краха, — дело Мешкова. Нашелся и прямой свидетель этой помощи Мешкова — преподаватель курсов (в последующем — профессор) Иван Дмитриевич Стрельников. Он рассказывал, что по этому делу поехали к Мешкову три курсистки: Пермякова, Бойно-Радзевич и Самодалова. Тот спросил: ‘Сколько же Вам надо? Хватит 15 тысяч?’ Делегатки курсов даже оторопели от такого ответа-предложения. А Мешков выписал чек на какой-то Петроградский банк, и курсы были спасены.
Но сам Мешков не был уверен, что в трудное военное время курсы действительно уцелеют. У него уже новые планы. И один из них, как крайняя мера, — нельзя ли, если курсы все же закроются, передать их со всем имуществом Пермскому университету?!
В конце октября 1917 года он пишет из Нижнего Новгорода профессору .4. А. Рихтеру:
‘Глубокоуважаемый Андрей Александрович!
Из учреждений, лаборатории и курсов им. П. Ф. Лесгафта ушли и уходят самые близкие люди, отдавшие им душу…
Душа лаборатории и курсов уже улетела, а дома (Английский просп., 32 и Торговая) заложены в банках, имущество упаковывается и {114} складывается в подвалы на гниение и расхищение.
Я очень прошу Вас, соберитесь, живущие в Перми, принявшие такое участие в курсах: Вы, Борис Леонидович Богаевский, Евгения Владимировна Самодалова и Екатерина Васильевна Пермякова, да вместо меня позовите Алексея Алексеевича Заварзина и сначала своим кружком, а потом и с другими профессорами, как найдете целесообразным, решите: нужно ли спасать учреждения и память П. Ф. Лесгафта (подчеркнуто Мешковым.— Р. Р.). Возможно это только нам, только посредством немедленной эвакуации и только в Пермь, и навсегда’ *.
* ГАПО. Из коллекции документов по фонду Н. В. Мешкова.
Он предлагает Рихтеру и Пермяковой за его счет поехать в Петроград: ‘Если сочтете нужным, то расходы по поездке и проч. позвольте мне принять на мой счет’. Далее он пишет Рихтеру, что хлопочет о передаче Пермскому университету городского винного завода: ‘На земство нельзя надеяться… нет покуда творческого сознательного настроения в земских деятелях, а главное — нет средств и неоткуда скоро взять, ибо в казне — также только бумажки… А время не терпит. Нужно сейчас спасать университет… Благословляю судьбу за то, что имею случай работать со всеми вами в таком благодарном, необходимом деле создания источника свободы, света и разума, как университет.
Сердечное спасибо совету за избрание меня {115} членом университета: при равноправии приятнее и легче работать. Были разговоры с земским союзом о том, чтобы Высшие курсы П. Ф. Лесгафта превратить в земский университет для севера России, но теперь говорить пока не с кем и делать это некому. Ну и что же? Ну будем мы, покуда что можно, делать!

Глубокоуважающий Вас Н. Мешков’.

Это письмо Рихтеру нельзя читать без волнения. В нем — весь Мешков, всегда деятельный, щедрый, энергичный, всегда и во всем готовый помочь университету.
Высшие женские курсы им. П. Ф. Лесгафта, которые Мешков поддержал в столь трудное для них время, ведя энергичные поиски решения их дальнейшей судьбы, действовали до 1918 года, когда, уже при Советской власти, были преобразованы в институт физического воспитания, а затем — физической культуры, носящий имя Петра Францевича Лесгафта, о сохранении дел которого так заботился Мешков.
Неоднократно и щедро помогал Николай Васильевич Мешков и другим учебным заведениям. Так, Пермский областной краеведческий музей получил письмо от А. Э. Дрекслера — уроженца Перми, о том, что его мать — педагог А. И. Дрекслер-Голынец — обратилась в 1909 году к Николаю Васильевичу с просьбой помочь ей в финансировании задуманной ею к открытию женской гимназии, т. к. денежная поддержка от земства, очень мала. Она получила у Мешкова все, что просила, и год спустя такое учебное заведение в Перми было открыто, сперва как частная прогимназия {116} им. И. С. Тургенева, затем реорганизованная в гимназию.
В ознаменование заслуг Н. В. Мешкова по созданию университета в Перми Пермское уездное земское собрание учредило в ноябре 1916 года одну стипендию имени Н. В. Мешкова для детей крестьян Пермского уезда, с преимуществом для детей солдат, в размере 300 рублей в год с предоставлением права назначения ее самому Мешкову.
Не обошлось и без критических замечаний в прессе по адресу земства и Министерства народного просвещения. ‘Земская неделя’ от 23 ноября 1916 года опубликовала письмо крестьянина М. Ф. Топыкова из Усть-Кишерти Кунгурского уезда: ‘Население Пермской губернии очень интересуется открытием университета в Перми. Теперь пермяки счастливы, будут учиться в своем Пермском университете. Но счастье не для всех, а для одних только состоятельных лиц. Среднее и бедное крестьянское население не в состоянии учить детей в университете. А потому желательно, чтобы земство и Министерство народного просвещения поболее открывали для крестьян в селах высших начальных училищ и низших сельскохозяйственных школ’.

Двести стипендий Мешкова

Широко известна отзывчивость Мешкова и желание помочь людям, обратившимся к нему за поддержкой. Особенно внимателен он был {117} к просьбам молодежи. В архиве Николая Васильевича сохранились многочисленные письма со штемпелями на конвертах из многих городов: Троицка, Шенкурска, Казани, Москвы, Петербурга и др. В этих письмах — различные ходатайства о материальной помощи, но главным образом об одном: ‘Помогите получить образование!’.
Лев Павлович Штейнфельд из Читы в 1912 году просил Мешкова помочь в поступлении в институт, т. к. у него было не все в порядке в отношениях с властями. Впоследствии мне удалось установить, что Л. П. Штейнфельда, сотрудника газеты ‘Камский край’, арестовали в 1906 году и приговорили к шести годам каторжных работ за антиправительственную деятельность.
Пермячка М. Караваева 31 июня 1915 года обратилась к Николаю Васильевичу с письмом, которым благодарит его за материальную поддержку, позволившую ей получить среднее образование в Пермской мариинскои женской гимназии, и просит поддержать ее и дальше, чтобы могла получить высшее образование.
‘Вы очень добрый человек и наш спаситель, и я от всего сердца благодарю Вас, Николай Васильевич, за помощь’, — пишет Мешкову некая Раунер из Троицка. Аналогичное письмо — от стипендиатки Мешкова Веры Павловой-Механошиной — слушательницы Бестужевских курсов.
Некоторые просители добавляли, что они, конечно же, вернут эти деньги. На такие приписки Мешков обычно отвечал: ‘Вы не {118} возвращайте то, что я Вам посылаю, а лучше потом отдайте другим, кто будет в таком же положении, как Вы сейчас’. Письма или заявления просителей он передавал в свою контору с кратким распоряжением высылать назначенную стипендию по адресу, указанному просителем. Такие распоряжения бухгалтерия пароходства выполняла неукоснительно.
Имел Мешков до двухсот стипендиатов! Лидия Александровна Фотиева, много лет дружившая с ним и хорошо осведомленная о его делах, в одном из своих писем ко мне особо подчеркнула помощь Мешкова студентам и курсисткам, исключенным из высших учебных заведений за участие в беспорядках *. Он помогал им выехать за границу и посылал стипендии в течение всего курса обучения.
* От 2 октября 1972 года.
Любопытную подробность о беседе с Мешковым рассказал стипендиат Николая Васильевича, будущий профессор Пермского университета Б. Н. Вишневский. Когда Николай Васильевич узнал, что проситель хочет стать учителем географии, он поставил Вишневскому непременное условие: ‘Охотно помогу Вам, молодой человек, если обещаете после окончания университета работать в Перми или Пермской губернии’. Такое требование он предъявлял большинству просителей стипендий, и, кажется, не было случая, чтобы принятые обязательства не выполнялись.
Хочется подробно остановиться на одном из писем, присланном Мешкову из Цюриха:
‘Дорогой Николай Васильевич! Случайно {119} из газет узнала, что при Вашем содействии открылся в Перми университет. Я рассказала о Вас кое-что заинтересовавшейся Вашим именем цюрихской молодежи. И вот пишу от ее имени и своего собственного. Мы шлем Вам издалека восторженный привет за Вашу неугомонную, неугасимую страсть творить доброе и прекрасное.

Ваша Валя Касаткина,

доктор наук Миланского университета.

Цюрих. 21. II. 1916 года’.

Сколько же вопросов возникло у меня по прочтении этого письма! Прежде всего, кто такая ‘Касаткина? Почему из Швейцарии? Какие дела связывали доктора наук из Милана с Николаем Васильевичем Мешковым и т. д.? Одну из этих загадок раскрыл сам Мешков. Его рукой на письме сделана пометка: ‘Валентина Леонидовна Касаткина — моя стипендиатка. Окончила с блестящей оценкой диссертацию’.
Такой была первая информация об этой замечательной женщине, а дальнейший поиск дал интереснейшие и неожиданные результаты.
В книге Л. А. Фотиевой ‘Из жизни В.И.Ленина’ я прочитал об организации в Женеве кружка молодых пропагандистов социал-демократов — эмигрантов из России. Руководил кружком П. А. Красиков, один из ближайших соратников В. И. Ленина в эмиграции, а после Октября — и в Москве. ‘В этот кружок, — пишет Фотиева, — кроме меня, вошли Соня Афанасьева — моя соседка по Киевской тюрьме, {120} Валя Касаткина, которая в то время (1904 год. — Р. Р.) была студенткой медицинского факультета Женевского университета, а позже, в 1905 году, стала секретарем Совета рабочих депутатов в Питере…’
Опять Валя Касаткина! Но та ли эта Валя Касаткина — ‘цюрихская стипендиатка Мешкова’? Быть может, простые совпадения? Нет! Это оказалось не совпадением!
Работа в библиотеках привела меня к книге М. П. Бондаревской ‘Петербургский комитет РСДРП в революции 1905—1907 гг.’ В книге дана краткая справка о работе Валентины Леонидовны Богровой-Касаткиной (1881—1923) в исполкоме Петербургского Совета рабочих депутатов, а впоследствии — активного члена Цюрихской группы содействия РСДРП.
13 ноября 1905 года — день исторический, В Петербург приехал В. И. Ленин и произнес в Совете рабочих депутатов речь. Валентина Леонидовна стенографировала выступление вождя. В жандармских донесениях она числится среди наиболее активных и опасных членов исполкома.
Реакция все более усиливала свое давление на революционные организации. Буржуазия прибегала к локаутам. На улицы выбрасывались многие тысячи рабочих-забастовщиков. Развязка наступила 3 декабря 1905 года. Полиция арестовала всех членов Петербургского Совета. В числе арестованных — В. Л. Касаткина. Через шесть месяцев ей удалось по болезни и под большой денежный залог вырваться из тюрьмы и уехать в Женеву.
{121}
Удивительно разносторонне одаренная, Касаткина не только участвовала в революционной работе, а стала доктором наук, профессором медицины. В Швейцарии раскрылась еще одна грань ее природного дарования. Обладая чудесным драматическим сопрано, она неоднократно пела в присутствии В. И. Ленина, Н. К. Крупской, П. Н. Лепешинского, П. А. Красикова, Л. А. Фотиевой и других соратников Владимира Ильича в эмиграции. По настоянию Ленина, Касаткина получила консерваторское образование во Флоренции и стала певицей.
26 декабря 1970 года в газете ‘Правда’ была опубликована статья ‘Открытка из Берна’ (авторы А. Дружков и В. Молчанов). В ней речь идет об открытке В. И. Ленина… Валентине Леонидовне Богровой из Берна в Милан 28 декабря 1914 года. Открытка отражает глубокое беспокойство Владимира Ильича, узнавшего из письма к нему о болезни Валентины Леонидовны. ‘Дорогой друг! — пишет из Берна Владимир Ильич. — Очень рад был вести о Вас. Что это Вы хвораете слишком часто? С чьего это разрешения? И как же пойдет у Вас серьезная музыкальная наука, если Вы будете вести себя так плохо? Надеюсь, вы поправились основательно — скоро у Вас появится страсть к поездкам, — мы где-нибудь встретимся и удастся послушать Ваше пение. Все же концерт Вы когда-нибудь и на пользу революции устроите, наверное, не так ли? Лучшие приветы. Ваш В. У.’.
В 1912 году Касаткина под именем Терезы Баньоли оказывается в Москве, в Художественном {122} театре, где изучает школу К. С. Станиславского. Здесь же в музее театра хранится ее письмо с благодарностью великому артисту и фотография. Но вряд ли в Художественном театре знали, кто действительно был в лице Терезы Баньоли и вряд ли конспиративный приезд В. Л. Богровой-‘Касаткиной в Россию был продиктован только желанием побывать а Художественном театре. Скорее всего, она выполняла очередное задание ЦК партии и использовала итальянский паспорт певицы как прикрытие от вездесущих полицейских ищеек.
В апреле 1918 года В. И. Ленин послал записки Я. М. Свердлову, Г. В. Чичерину, Р. А. Иоффе, полпреду в Германии, и Т. И. Попову, управляющему народным банком. Все четыре записки об одном — о необходимости быстро организовать помощь В. Л. Богровой, нуждающейся в срочной операции. Вот что писал Владимир Ильич Г. В. Чичерину: ‘Подательница т. Богрова была в 1905 году членом Совета рабочих депутатов (в Петербурге— Р. Р.), лично мне хорошо знакома. Ей крайне необходимо выехать как можно скорее в Швейцарию для операции… Нельзя ли включить ее в состав швейцарского посольства? Обдумайте это, пожалуйста, или позвоните мне, или переговорим при свидании. Ленин’.
Эти записки Владимира Ильича — еще один пример его высокой гуманности, человечности. Загруженный до предела заботами о строительстве и обороне молодой Советской республики, В. И. Ленин нашел, однако, время и для поддержки товарища, попавшего в беду.
{123}
Тяжелая болезнь рано оборвала жизнь этого талантливого, разносторонне образованного человека. Можно лишь надеяться, что дальнейшее изучение архивных документов даст новые сведения о нашей землячке стипендиатке Мешкова — Валентине Леонидовне Богровой-Касаткиной-Баньоли.
Большое взволнованное письмо прислала 15 сентября 1962 года близким Н. В. Мешкова одна из таких же его стипендиаток, старый член партии, бывшая бестужевка, заслуженная учительница школ РСФСР Мария Петровна Кувшинская (1891 —1983). ‘…Нередко можно было слышать, — пишет Кувшинская, — как кончающий среднюю школу ученик, не имеющий средств для продолжения образования, идя мимо дома Мешкова, мечтательно говорил товарищам: ‘Эх, если бы получить от него стипендию!’ Вот и. я, дочь народной учительницы, тоже мечтала о стипендии от Николая Васильевича на Бестужевские курсы. И я получила эту стипендию! Шесть лет училась, и все на его деньги. Сама просила у Мешкова о двух подругах, и он не отказал. Я сорок лет работаю на педагогическом поприще в Сибири. И если я смогла принести пользу на педагогическом фронте, то обязана этим Николаю Васильевичу Мешкову, которого я вспоминаю всю жизнь с великой благодарностью…’
В 1965 году Пермское книжное издательство выпустило книгу А. Г. Никитина ‘Директор народных училищ А. Раменский’. Книга эта рассказывает о современнике Ильи Николаевича Ульянова — Алексее Пахомовиче {124} Раменском, четверть века учительствовавшем в Пермской губернии, где он был и директором народных училищ. Из этой работы мы узнаем о событии, имеющем прямое отношение к Николаю Васильевичу Мешкову.
Автор говорит об открытии в Пермской губернии в 1903 году нескольких сельских народных библиотек на средства, завещанные книгоиздателем Ф. Ф. Павленковым: ‘Были и другие люди, жертвовавшие деньги на нужды народного образования, на библиотеки. Среди них видное место занимал демократически настроенный пермский купец-пароходчик Николай Васильевич Мешков, впоследствии работник Народного комиссариата речного флота *. Он не только оказывал материальную помощь дирекция народных училищ, но и являлся активным членом коллегиального учебного органа — Пермского губернского училищного совета. Но власти предержащие сочли Мешкова ‘неблагонадежным’ и в августе 1902 года без объяснения причин отстранили от совета.
* Н. В. Мешков с 1920 по 1931 год работал в НКПС, а не в Народном комиссариате речного флота.
В предписании пермского губернатора на имя Раменского сообщалось: ‘Министерством внутренних дел по соглашению с управляющим Министерства народного просвещения пермский купец Николай Васильевич Мешков уволен от занимаемой должности члена губернского училищного совета’.
Могли ли царские чиновники допустить Мешкова к воспитанию молодежи, когда в их руках находился протокол, составленный {125} Пермским жандармским управлением четыре месяца назад — 9 марта 1902 года? В нем говорилось, что пермский купец первой гильдии Н. В. Мешков ‘…привлечен в качестве обвиняемого по делу о распространении среди рабочих пермских, Мотовилихинского и Добрянского заводов воззваний преступного содержания’ *.
* ГАПО, ф. 162, оп. 2, д. 112, л. 3.

Мешков — издатель

Сохранилась интереснейшая фотография. На ней нижегородский фотограф Дмитриев запечатлел двух великих сынов русского народа: писателя ‘Алексея Максимовича Горького и народного артиста — певца Федора Ивановича Шаляпина. На фотографии автографы: ‘Добрейшему Николаю Васильевичу Мешкову на добрую память. Федор Шаляпин, М. Горький. 4 октября 1901 года, Нижний Новгород’**. Уже сама по себе эта подпись на фотографии представляет большой интерес. Она подтверждает очень важную версию о близком знакомстве Горького с Мешковым.
** Рабинович Р. И. Его ценили многие//Уральский следопыт. — 1971. — No 7.
Есть и другая фотография. На ней Н. В. Мешков и Ф. И. Шаляпин с двумя известными музыкальными деятелями профессором Ф. Ф. Кенеманом и Н. К. Аверьино в гостях у Мешкова в Самаре, где Мешков жил {126} у своей сестры Надежды Васильевны Батюшковой после вынужденного отъезда из Перми.
Но вернемся к первой фотографии. На какой же почве могло состояться это знакомство великого писателя с богатым пароходовладельцем Мешковым? Что сблизило их?
Известно, что Горький неоднократно упоминал Мешкова в своих произведениях и письмах. Так, 21 декабря 1932 года Алексей Максимович писал К. А. Федину из Сорренто: ‘Погружение в искусство, в филантропию не всякого купца удовлетворяло. Савва Морозов, калужанин Горбунов, пермяк Мешков и многие другие искренне и не без риска для себя помогали революционерам’*.
* Горький А. М. Собр. соч.: В 30 т. — Т. 30.— С. 267.
Второе упоминание о Мешкове сделано, когда Горький рассказывает своим читателям о том, как учился писать: ‘Из таких, как Фома (Фома Гордеев. — Р. Р.), осужденных на скучную жизнь и оскорбленных скукой, задумавшихся людей, в одну сторону выходили пьяницы, ‘прожигатели жизни’, хулиганы, а в другую отлетали ‘белые вороны’, как Савва Морозов, на средства которого издавалась ленинская ‘Искра’, как пермский пароходчик Н. В. Мешков, снабжавший средствами партию эсеров, калужский заводчик Горбунов, москвич Н. Шмит и еще многие’**.
** Горький А. М. О том, как я учился писать// Т. 24. — С. 495.
Мешков не сразу понял, каким революционным группам надо помогать. Помогал народникам, и эсерам, и меньшевикам, но потом {127} разобрался, по словам Л. А. Фотиевой, стал систематически помогать большевикам. О широкой его финансовой и организационной помощи говорили Н. Н. Баранский, М. А. Багаев и др. Указывают на эту сторону деятельности Мешкова и литературные персонажи Горького. Вспоминает о нем при встрече с писателем нижегородский купец-миллионер Бугров в очерке ‘Бугров’: ‘..Лот Зарубин тоже, Савва Морозов, большого ума человек, Николай Мешков — пермяк, с вами, революционерами, якшаются’*.
* Горький А. М. Заметки из дневника//Т. 15.— С. 230
Прямо намекает на Мешкова Горький и в повести ‘Жизнь Клима Самгина’, говоря о том, что ‘еще какой-то пермский пароходовладелец щедро помогает революционерам деньгами…’ **.
** Горький А. М. Собр. соч.: В 18 т.— Т. 13.— С. 307.
Вряд ли можно сомневаться, о ком речь. Безусловно, это прямой намек и а Мешкова. Как-то писатель С. Т. Григорьев-Петрашкин (1875—1953) обратился к Алексею Максимовичу с просьбой написать очерк о Савве Морозове. Тот ответил ему: ‘Но таких было у нас немало. К ним принадлежит пермский пароходовладелец Ник. Мешков… кутаисский губернатор Старосельский, кажется, затем большевик князь Кугушев и много иных. Отнесите сюда же и Рюриковича Петра Кропоткина, да и Михаила Бакунина место тут же… но для меня это настоящие красавцы и праведники, несмотря на все их недостатки и прегрешения, {128} продукты неисчерпаемой равнинной русской тоски о чем-то, о каких-то высотах’*.
* Архив А. М. Горького.
Понятно, что помощь Мешкова революционным организациям, а делал он это многократно, была известна из конспиративных соображений немногим лицам, связанным с ним по поручению революционных организаций в Перми, Нижнем Новгороде, Самаре, Петербурге. Но ‘шило в мешке утаить трудно’, и полиция все чаще получала агентурные сведения о помощи Мешкова подпольщикам. Как приходилось иногда действовать революционным организациям, чтобы отвести подозрения жандармов от лиц, подобных Мешкову, щедро помогавшим революционерам, показывает письмо Г. М. и 3. П. Кржижановских из Самары редакции газеты ‘Искра’ 24 (11) марта 1903 года. ‘Обругайте, — пишут Кржижановские, — как можно ядовитее и сильнее и как можно скорее Савву Морозова, это необходимо и очень важно для отвода глаз… подробности и объяснения откладываем пока. Но это, повторяю, необходимо сделать’ **.
** Переписка В. И. Ленина и редакции газеты ‘Искра’ с социалистическими организациями в России (1900—1903). —Т. 3. — С. 240.
Я не случайно привожу эту цитату из письма Кржижановских. Дело в том, что Зинаида Павловна и Глеб Максимилианович Кржижановские хорошо знали Н. В. Мешкова и высоко ценили его помощь революционным организациям. Пока еще не выяснены обстоятельства, при которых состоялось их знакомство. Наиболее вероятно, что оно произошло {129} в Самаре. Именно здесь с 1902 года жил Мешков после вынужденного отъезда из Перми, и там же был в этот период Г. М. Кржижановский, возглавлявший русский центр газеты ‘Искра’, находившийся в Самаре.
Знакомство Горького с Мешковым имело место, судя по переписке писателя со многими современниками, по издательским делам. В 1911 году Горький задумал организацию книжного издательства. В сентябре этого же года он написал своему другу, горному инженеру А. Н. Тихонову: ‘Много обсуждали мы здесь вопрос об основании нового ‘Товарищества’. Для этого, по моему мнению, необходимо, чтобы здесь за организацию и привлечение товарищей взялось лицо, известное в литературном мире, но не коммерсант и не капиталист. Мне кажется, Иван Алексеевич Бунин был бы очень подходящим человеком для такого дела. Из товарищей, кого бы можно пригласить, мы имеем в виду И. Д. Сытина, И. В. Мешкова, И. Л. Ладыжникова и рассчитываем, что найдутся еще другие, что Вы привлечете кого-нибудь. Я могу участвовать маленькой цифрой и мог бы с Мешковым переговорить об этом деле во всякое время’ *. Подчеркнем эти слова — ‘во всякое время’. Они подтверждают дружеские отношения писателя с Николаем Васильевичем.
* Архив А. М. Горького.
В связи с организацией этого ‘Товарищества’ имя Мешкова упоминается и в письме к Горькому И. П. Ладыжникова в июне 1912 {130} года*, в письме** актрисы М. Ф. Андреевой пароходовладельцу В. М. Каменскому и т. д.
* Архив А. М. Горького.
** Там же.
Позднее, в 1913 году, когда Горький намеревался купить журнал ‘Современный мир’, издаваемый и редактируемый Н. И. Иорданским, мы опять находим в переписке по этому поводу имя Мешкова. Один из создателей ‘Искры’ А. Н. Потресов пишет книгоиздателю Н. К. Муравьеву, что ‘Современный мир’ пока что тянет, ибо весной получил денежную поддержку от Мешкова’ ***.
Подтверждает получение денежной поддержки от Мешкова и сам Иорданский в письмах к Горькому**** и к Мешкову.
*** Там же.
**** Там же.
Отзывчивость Мешкова на многочисленные к нему обращения о материальной поддержке была столь широко известна, что дело доходило до курьезов. Об одном из таких случаев мне удалось узнать в архиве А. М. Горького. Здесь хранится рукопись воспоминаний А. Д. Гриневицкой ‘Горький и Шаляпин’, относящихся к 1901 —1903 гг. *****. Гриневицкая, в частности, описывает ужин, организованный в Нижнем Новгороде 5 сентября 1903 года после концерта Шаляпина в Народном доме. На этот ужин был приглашен и Н. В. Мешков, находившийся в это время в Нижнем.
***** Там же.
Целью устроителей было использовать ужин для получения от приглашенных гостей по {131} подписному листу большой суммы в пользу нижегородского Народного дома: ‘Большие надежды возлагались на богатого пермского пароходчика и фабриканта Мешкова, известного своими либеральными убеждениями и охотно всегда шедшего на .пожертвования с просветительными и даже революционными целями.
Знавшие Мешкова заявили, что он даст не менее тысячи рублей, другие возражали и утверждали, что этого мало — надо рассчитывать на сумму не менее 3 тыс., а уж если пермяк даст для Нижнего такую сумму, то патриотическое самолюбие нижегородских ‘сумачей’ не позволит им подписать меньшую цифру…’ Итак, на ужин устроители концерта смотрели как на источник дохода, еще более крупный, чем сам концерт. Ближайшей задачей было привлечь на него Мешкова.
На ужин в основном собрались интеллигенция, адвокаты, врачи, земцы, литераторы.
‘Наконец, — продолжает Гриневицкая, — было предложено занять места. Шаляпина усадили в центре стола, Горький поместился недалеко от него. Прибывший с некоторым опозданием Мешков скромно занял место в углу, вдали от центра… В разгар ужина кто-то вспомнил о подписном листе. После нескольких вступительных слов пустили его вокруг стола. Все посвященные в ‘заговор’, направленный на Мешкова, с интересом следили за ходом подписки. На листе пестрели самые разнообразные и весьма скромные цифры, когда он попал в руки Мешкова. Последний, пробежав глазами лист, остановился на самой {132} крупной сумме, подписанной, кажется, одним из адвокатов, в 100 рублей, и… написал ее против своей фамилии, повергнув в разочарование инициаторов вечера…’
Можно трактовать этот ход Мешкова как скупость, но это никак не совпадало с его обычной щедростью.
Вот что пишет об этом Е. П. Пешкова, отзыв которой о воспоминаниях Гриневицкой также хранится в архиве А. М. Горького: ‘Как-то чуждо звучит (в воспоминаниях Гриневицкой.— Р. Р.) слово ‘использовать’, неоднократно повторяемое то по отношению к Ф. И. Шаляпину, то по отношению к Н. В. Мешкову, который и так очень охотно откликался на революционные и просветительные нужды. Не надо было устраивать банкет в дорогой гостинице для того, чтобы заполучить от Мешкова желаемое количество денег’ *.
* Архив А. М. Горького.
Неоднократные упоминания Горького о Мешкове в столь интересных сравнениях и сопоставлениях, надпись писателя на фотографии, о которой говорилось выше, наконец, выдержка из письма Алексея Максимовича Тихонову о том, что он может поговорить с Мешковым ‘во всякое время’, — все это, конечно же, — не случайные высказывания писателя, а свидетельство достаточно близкого знакомства Горького с Мешковым.
В 1906—1907 гг. в Петербурге издавался под редакцией В. Я. Богучарского и П. Е. Щеголева журнал ‘Былое’. В нем сотрудничали {133} в основном представители интеллигенции народнических взглядов. Ведущее место занимали в журнале статьи, посвященные народничеству и террористической борьбе, но мало места уделялось социал-демократическому движению в России. В 1907 году царское правительство запретило дальнейший выпуск журнала, но в следующем году он начал издаваться снова уже под новым названием: ‘Минувшие годы’. Издателем его оказался… Николай Васильевич Мешков!
Как он им стал, кто предложил ему этот не очень-то завидный по тем временам пост, не выяснено. Впрочем, можно предположить, что и здесь ‘руку приложил’ Горький.
В декабре 1907 года Мешков подал петербургскому градоначальнику заявление о желании издавать журнал ‘Минувшие годы’. Вот текст этого заявления:
‘На основании ст. 1 отд. VII Временных правил о повременной печати от 24 ноября 1905 года имею честь заявить Вашему превосходительству, что желаю издавать в г. С.-Петербурге журнал, посвященный русской истории и литературе по программе:
1. Беллетристика, оригинальная и переводная,
2. Исследования и статьи по русской истории, литературе и искусству,
3. Материалы, документы, мемуары, письма из области истории, литературы, искусства,
4. Биографические статьи,
5. Критика, историческая и литературная,
библиография,
6. Автографы, рисунки и портреты, {134}
134
7. Объявления,
8. Отдельные предложения по вопросам, входящим в программу журнала…
Обязанности ответственного редактора по этому изданию в полном объеме примет на себя Николай Яковлевич Селюк…’*.
* Институт русской литературы, рукописный отдел, фонд Богучарского, р. 111, оп. 1, д. 1479. ** ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 9, ед. хр. 1349, л. 3.
Разрешение было получено, но первый год издания журнала оказался и последним. Уже с самого начала выхода в свет царская цензура свирепо обрушилась на редакцию. Особенно досталось четвертой и восьмой книжкам журнала. За публикацию в No 4 статьи Саратовца ‘Саратовский семидесятник’, в которой автор, по заключению цензора, настаивает на необходимости вооруженного восстания, на журнал был наложен арест. Редактора тоже арестовали и отдали под суд**. Ярость цензоров вызвала и статья А. А. Корнилова ‘Общественное движение при Александре II’ в No 8, где говорилось о революционере 60-х годов XIX столетия П. Г. Зайчневском. Один из членов С.-Петербургского комитета по делам печати Андрияшев с возмущением доносит начальству на Корнилова и требует изъять номер журнала, а лиц, виновных в публикации, привлечь к судебной ответственности.
Травля журнала привела к логическому концу — его закрыли, чего и добивалась цензура. В 12-й книжке журнала (декабрь 1908 года) в этой связи опубликовано любопытное обращение издателя и редактора к читателям. {135} Изложив кратко историю издания журнала ‘Минувшие годы’, они пишут: ‘До настоящей минуты журнал дожил, но при каких условиях? Из десяти вышедших до декабря месяца книжек было конфисковано с возбуждением против редактора судебного преследования три. По причинам, к изданию ‘Минувших годов’ никакого отношения не имевшим, типография, а вместе с нею и все рукописи для очередной книжки журнала, в мае месяце были опечатаны, и снять печать явилось возможным лишь через три недели. Понятно, что майская книжка выйти не только вовремя, но как майская совсем уже не могла, вследствие чего она появилась в свет только вместе с июньской, под одной общей обложкой. Из конфискованных номеров журнала судебным приговором апрельская книжка была от ареста освобождена, но это произошло уже в октябре месяце.
Эти и разные другие причины привели нас к убеждению в невозможности продолжать журнал, вследствие чего на настоящей (декабрьской) книжке издание ‘Минувших годов’ мы прекращаем, надеемся, до лучших времен.
Редактор Н. Я. Селюк. Издатель Н. В. Мешков’.
При изучении деятельности Мешкова в связи с изданием ‘Минувших годов’ я неожиданно обнаружил в его архиве оригинал письма, полученного от Льва Николаевича Толстого. Содержание его таково:
‘Н. Мешкову.
Николай Васильевич!
Очень благодарен Вам за присылку книг. Получил их и пользуюсь ими. {136} Как бы рад был, если бы достало сил и умения воспользоваться ими, как хотелось бы.

Уважающий Вас Лев Толстой’.

Дата письма: 25 февраля 1909 года.
О каких же книгах упоминает в своем письме великий русский писатель? Ответ на этот вопрос дал Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве. Письмо это опубликовано под No 91 в томе 79 Полного собрания сочинений писателя. По найденному оригиналу обнаружили в музее и письмо Мешкова Толстому. 5 февраля 1909 года Мешков писал в Ясную Поляну из Петербурга: ‘Дорогой учитель Лев Николаевич!
Вас. Я. Яковлев-Богучарский передал мне, что в письме к А. М. Хирьякову * Вы выражали желание получить ‘Былое’ и ‘Минувшие годы’. Прочел газетное известие, что Вы, Вы! — знаменитый современник, хотите, наконец, сказать свое большое слово об исторической эпохе нашей и ее деятелях. Вы понимаете, с какой радостью я посылаю Вам все книжки ‘Былого’ и ‘Мин. годов’ и, если скоро добуду, то высылаю еще комплект ‘Исторической библиотеки’. И как я желаю Вам здоровья и бодрости и как надеюсь, что Вы поможете еще раз нам, гражданам нашей измученной, казнимой родины, вновь найти веру в свои силы, которые еще так недавно казались чем-то!
P. S. По особым соображениям две книжки к ‘Былому’ посылаются отдельно по почте’.
* Хирьяков Александр Модестович (1863—1940) — литератор (литературный псевдоним А. Сакмаров). Состоял в переписке с Л. Н. Толстым.
{137}
Секретарь писателя Гусев не отметил получение комплекта ‘Минувших годов’. Между тем журналы ‘Былое’ и ‘Минувшие годы’ и сейчас хранятся в Яснополянской библиотеке.
Лечащий врач писателя Душан Петрович Маковицкий, серб по национальности [*], делал ежедневно записи о жизни Льва Николаевича. 28 мая 1906 года он записал: ‘Любитель русской бытовой старины и истории, Л. Н. из всех получаемых журналов читал более или менее правильно (очевидно, регулярно. — Р. Р.) только ‘Русский архив’, а потом ‘Былое’. Разбирая почту, он оставлял эти журналы у себя и читал почти каждую книгу и опять перечитывал’.
[*] — Ошибка автора — Д. П. Маковицкий был по происхождению словаком — В. Е.
В годы первой русской революции и в последующий период реакции Толстой выступил с рядом разоблачительных статей по земельному вопросу, опубликовал после кровавых событий 9 января статью ‘Об общественном движении в России’ и прогремевшую на весь мир статью-памфлет ‘Не могу молчать’. Для всех этих выступлений, направленных против преступлений царизма, писателю нужна была обширная информация, которую он черпал из газет и журналов левого направления. Отсюда и просьба его к Хирьякову о присылке журналов. Именно на эту сторону деятельности писателя и на события первой русской революции, очевидно, и намекал в своем письме Н. В. Мешков, когда писал о своей надежде, что Толстой поможет ‘еще раз нам, гражданам нашей измученной, казнимой родины, вновь найти веру в свои силы, которые еще так недавно казались чем-то’.
{138}
Еще одно важное событие связано с издательской деятельностью Николая Васильевича Мешкова. В русской периодической печати 1909 — 1910 гг. опубликован ряд статей о судьбе павленковского наследия. В 1900 году скончался Флорентий Федорович Павленков (р. в 1839) —видный прогрессивный книгоиздатель. Десять лет он находился в ссылках и тюрьмах, был узником Петропавловской крепости. Павленков издал более 600 книг. В их числе ‘Происхождение семьи, частной собственности и государства’ Ф. Энгельса, сочинения Белинского, Писарева, первое в России издание сочинений Герцена. Павленковский энциклопедический словарь выдержал пять изданий. Первым он доставил возможность читателю приобретать дешевые издания Пушкина, Лермонтова.
Перед смертью этот замечательный человек оставил завещание, по которому свое наследство распределил так: 100 тыс. рублей (две трети того, что имел) — на создание 2 тыс. библиотек при народных школах, 30 тыс. — литературному фонду, 5 тыс. — Союзу писателей. Все книги, находившиеся в продаже и готовящиеся к выходу в свет, Павленков завещал постепенно ликвидировать, а деньги, оставшиеся после продажи книг, употребить на устройство училищных библиотек.
К 1910 году, т. е. за 10 лет, прошедших после смерти Павленкова, было создано, согласно его завещанию, много народных школьных библиотек, разбросанных по всей России, но из-за разногласий среди душеприказчиков (Яковенко, Розенталь и Черкасов) дальнейшая {139} организация библиотек начала ослабевать, хотя польза дела, начатого Павленковым, была очевидна для всех прогрессивно мыслящих людей. Мешков был хорошо осведомлен о делах, связанных с дальнейшей судьбой павленковского наследия. Он предложил душеприказчикам самый радикальный выход. Душеприказчики должны были назначить, по их усмотрению, сумму стоимости оставшегося литературного наследия Павленкова, после чего Мешков обязался внести всю сумму в распоряжение павленковского издательства и, разумеется, без начисления каких-либо процентов.
После длительных дискуссий (в том числе и в газетных статьях) душеприказчики приняли предложение Мешкова, и издательство самостоятельно продолжало работу, которую ему наметил сам Павленков, еще до 1917 года, хотя, по сути дела, издательство уже принадлежало Николаю Васильевичу Мешкову.
В 1971 году в архиве петроградского градоначальника * удалось неожиданно обнаружить прошение, поданное Мешковым градоначальнику князю А. Н. Оболенскому. ‘Имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство, — пишет Мешков, — выдать мне разрешение на продолжение книжной торговли из книжного склада, приобретенного мной от петроградской мещанки Марии Ивановны Морозовой, и содержать таковой склад под ответственностью прежнего лица, дворянина Николая Поликарповича Ложкина’.
* ЛГИА, ф. 706, оп. 1, ед. хр. 2040. 140
{140}
Наличие книжного склада являлось частью плана организации задуманного Мешковым издательства.
Он подписал свое прошение как почетный гражданин Перми и коммерции советник. Казалось бы, никаких осложнений столь скромная просьба не могла вызвать, но события развернулись иначе.
Старший инспектор типографии и книжной торговли в Петрограде (был такой чиновник в столице), которому передали прошение из канцелярии градоначальника, дал бумаге быстрый ход. Он запросил… пристава Литейной части столицы, где жил Мешков, ‘о личности вышеозначенного лица, а также русский ли подданный, сколько лет, обладает ли общей гражданской правоспособностью’. Одновременно инспектор послал запрос с грифом ‘секретно’ управлению Петроградской сыскной полиции и Петроградскому отделению по охране общественной безопасности и порядка в столице.
Ответы поступили быстро. Наиболее важным для судьбы прошения оказалось сообщение охранки. В нем, в частности, говорилось: ‘Коммерции советник, почетный гражданин гор. Перми Николай Васильевич Мешков 7 февраля 1908 года был обыскан ввиду его сношения с казненными в том же году членами ‘Северного боевого летучего отряда партии социалистов-революционеров’ по делу о покушении на жизнь великого князя Николая Николаевича, министра юстиции Щегловитова и других высокопоставленных лиц…’ И далее: ‘По совершенно секретным сведениям отделения… {141} относящимся к 1911 году, от Мешкова РСДРП ожидала получить 300 рублей в виде пожертвования на издание партийной газеты’. Охранка изложила и содержание донесения пермских жандармов от 12 мая 11911 года на запрос столичного начальства о благонадежности Мешкова, и дала характеристику Николаю Поликарповичу Ложкину, которому Мешков поручал быть ответственным лицом по книжному складу. Вот текст этой характеристики: ‘Дворянин Николай Поликарпович Ложкин упоминается в циркуляре департамента полиции от 20 декабря 1890 года за No 5542 как освобожденный от негласного надзора полиции.
В 1891 году Ложкину за вредное его направление было воспрещено жительство в г. Москве и Московской губернии. В 1909 году он привлекался при Петербургском жандармском управлении к дознанию по делу о распространении нелегальной литературы книжным магазином ‘Труд’, но чем таковое окончено, сведений в отделение не поступало. 31 июля 1911 года Ложкин был обыскан ввиду обнаружения его адреса у лица, арестованного в г. Самаре и разыскивавшегося циркуляром департамента полиции от 10 марта 1910 года за No 126020/91. За безрезультатностью обыска Ложкин был оставлен на свободе…’
Через месяц после получения этих документов, т. е. 12 января 1917 года, дело No 276, начатое по ходатайству Мешкова о разрешении на открытие книжного оклада, завершилось категорическим отказом. Градоначальник {142} князь Оболенский начертал на прошении синим карандашом по всей странице резолюцию: ‘Отклонить!’ Так, буквально за несколько дней до февральской революции, не помогли опальному миллионеру ни его деньги, ни его титулы.

Национализация

Бурные революционные события 1917— 1918 гг. застали Мешкова в Москве, где он жил в это время почти постоянно, наездами бывал в Нижнем Новгороде и реже — в Перми.
В январе 1918 года в Москву съехались делегаты 1 чрезвычайного съезда представителей рабочих и служащих ‘Товарищества Ф. и Г. бр. Каменские и Н. Мешков’. 20 января состоялось первое заседание съезда, который должен был решить, как работать в новой обстановке в связи с готовящейся национализацией флота.
Как воспринимал Мешков происходящие в стране события?
Ему было уже почти 70 лет. Вероятнее всего, он без особого энтузиазма относился к потере своего огромного состояния, но, по словам Лидии Александровны Фотиевой, сказал ее отцу А. А. Фотиеву, когда пароходство было национализировано: ‘Что конфисковали — правильно, но почему без описи?’
Мешков — человек дела, организатор, понимавший, как нужны Советской власти такие {143} люди, как он. Поэтому, живя в Москве, он внимательно следил за тем, что происходило на съезде его бывших рабочих и служащих. Следил не только со стороны. Он и сам принимал в нем участие.
Вот что пишет об этом в статье ‘Пермский Савва Морозов’ журналист Н. Н. Дубилет: ‘…делегаты-большевики внесли предложение просить Советское правительство отобрать флот у пароходовладельцев и сделать его достоянием народа… представители Пермского судомеханического завода и Заозерского затона сразу привезли на съезд наказы своих коллективов добиваться национализации флота’*.
* Веч. Пермь.— 1971. — 7 янв.
Съезд получал много телеграмм и писем, в которых сообщалось об устранении от руководства доверенных ‘Товарищества’ и о том, что речники берут на себя управление хозяйством.
Несмотря на такое течение событий, некоторые делегаты съезда внесли предложение выдвинуть кандидатуру Мешкова на пост комиссара национализируемого пароходства. В его лице многие видели того делового руководителя, который в создавшихся трудных условиях сможет быстро наладить расстроенное хозяйство. Большинством голосов участники съезда приняли решение избрать Н. В. Мешкова комиссаром пароходства.
Как отнесся сам Мешков к такому решению съезда? Он мог, конечно, и отклонить его. Но в таком случае это могло быть воспринято всеми как саботаж, который был массовым в {144} то время, как нежелание включиться в строительство нового Советского государства. Он искренне хотел помочь, хотел работать.
Мешков поблагодарил съезд за доверие и сказал: ‘Это первый случай, когда служащие избирают предпринимателя своим комиссаром … если только в Петрограде допустят, чтобы меня утвердили’ *.
* Веч. Пермь.— 1971.— 1 янв.
Он отлично понимал, что это абсолютно невозможно. Бывший пароходовладелец, миллионер и… комиссар пароходства?!
В этой связи мне хочется напомнить о небольшой статье Владимира Ильича Ленина, названной им ‘Маленькая картинка для выяснения больших вопросов’ **. Поводом для написания этой статьи послужила книга генерал-лейтенанта А. И. Тодорского ‘Год с винтовкой и плугом’, изданная в 1918 году Весьегоноким уездным исполкомом Тверской губернии. Ленин охарактеризовал работу Тодорского как ‘замечательную книгу’! Его внимание привлекли методы, которые Весьегонский исполком применял, чтобы, по словам Тодорского, ‘не оставить безработными купеческие руки’, а побудить их ‘взяться за работу*. Весьегонский исполком в 1918 году пригласил трех местных молодых и особенно дельных промышленников — Е. Е. Ефремова, А. К. Логинова и Н. М. Козлова — и привлек их к созданию лесопильного и хромового (кожевенного) заводов. Задание было выполнено.
** Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 37. — С. 407.
Тодорский по этому поводу писал: {145} ‘Оборудование двух советских заводов ‘несоветскими’ руками служит хорошим примером в том, как надо бороться с классом, нам враждебным. Это еще полдела, если мы ударим эксплуататоров по рукам, обезвредим их или ‘доконаем’. Дело успешно будет выполнено тогда, когда мы заставим их работать, и делом, выполненным их руками, поможем улучшить новую жизнь и укрепить Советскую власть’.
Вот слова Ленина, когда он прочитал книгу Тодорского: ‘Это превосходное и глубоко правильное рассуждение следовало бы вырезать на досках и выставить в каждом совнархозе, продоргане, в любом заводе, и земотделе, и т. д., ибо то, что поняли товарищи в захолустном Весьегонске, сплошь да рядом не понимают советские работники столиц’.
Что же получилось из предложения съезда транспортников об избрании Мешкова комиссаром Волго-Камского пароходства? Мешкова комиссаром не утвердили! Иного решения и быть не могло. Но подключить огромный его хозяйственный опыт и знание транспортного дела на строительство молодого пролетарского государства было необходимо. Исчерпывающий ответ на этот вопрос дают приведенные выдержки из статьи В. И. Ленина.
5 февраля 1918 года по Декрету о национализации торгового флота все движимое и недвижимое имущество ‘Товарищества Ф. и Г. бр. Каменские и Н. Мешков’ полностью перешло в собственность государства. Что же касается самого Николая Васильевича, то вскоре после Октябрьского переворота его как крупного капиталиста арестовали в Москве, и {146} он три месяца просидел в Бутырской тюрьме, но по ходатайству Л. А. Фотиевой, Л. Б. Красина и Г. М. Кржижановского был освобожден.
В начале 1920 года Николая Васильевича, перенесшего после заключения тяжелую болезнь, вызвал к себе Леонид Борисович Красин, в то время народный комиссар путей сообщения, и предложил ‘старому знакомому’ работать в комиссариате консультантом. Это предложение глубоко взволновало Мешкова. Тюрьма тюрьмой, но его не забыли! Ему доверяют! Он, конечно же, принял предложение. С гордостью впоследствии показывал Мешков своим друзьям первое удостоверение, полученное им в НКПС 4 марта 1920 года. Выдал его отдел личного состава общеадминистративного управления наркомата.
Назначение Мешкова в НКПС было не случайным. Оно сделано с полного согласия В. И. Ленина, который хотя и не знал его лично, но был прекрасно осведомлен о его дореволюционной деятельности. Об этом свидетельствуют Л. А. Фотиева и партийные документы. Так, в третьем томе издания Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС ‘Переписка В. И. Ленина и руководимых им учреждений РСДРП с партийными организациями 1903— 1905 гг.’, вышедшем в 1977 году, опубликовано письмо В. И. Ленина М. М. Литвинову от 10 декабря 1904 года. В нем находим такую фразу: ‘…Рядовой работает вовсю, привлек участников, отдается целиком сам и всеми силами ищет миллионера с немалыми шансами на успех’.
{147}
В ‘Переписке’ даны примечания к этому письму В. И. Ленина. Из них узнаем, что Рядовой — партийная кличка А. А. Богданова (1873—1928), видного партийного работника, а миллионер — это Николай Васильевич Мешков, который… ‘оказывал помощь социал-демократам и другим революционным организациям деньгами, связями, предоставлением своего дома, вносил залоги за выпускаемых из тюрьмы. В годы Советской власти работал в Наркомате водного транспорта’. Таким образом, это письмо Ленина и примечания к нему— прямое доказательство того, что уже в 1904 году Ленин был осведомлен о прогрессивной деятельности Мешкова.
В этом же томе ‘Переписки’ нашлось еще одно подтверждение постоянных контактов Мешкова и его сестры Таисьи Васильевны Розановой-Менжовой с социал-демократическими организациями. 7 октября 1904 года Н. К. Крупская пишет А. А. Богданову: ‘Приезжайте скорее. Пермская дама вышла замуж за акцизного ревизора и уехала в Ставрополь, но от этого дело не меняется…’ К письму тоже дано примечание: ‘Розанова Т. В. (пермская дама) — сестра крупного камского судовладельца Н. В Мешкова, в 1904 году жила в Перми, была связана с местной с.-д. организацией. Осенью 1904 года уехала в Ставрополь к мужу И. В. Розанову’. Указание Крупской о том, что ‘от этого дело не меняется’ — очевидное подтверждение дальнейшего сотрудничества Розановой с социал-демократами.
{148}
Находясь на должности консультанта организационно-инструкторского отдела НКПС, Мешков по приглашению видного партийного деятеля П. Н. Мостовенко, его бывшего стипендиата, руководившего в том же министерстве Волжско-Камским пароходством, работал консультантом и в этом пароходстве.
За время своей работы в НКПС Мешков неоднократно бывал один и вместе с П. Н. Мостовенко на Волге и Каме. Несколько раз приезжал в Пермь. Посетил свою родину — Весьегонск.
В марте 1931 года Николай Васильевич Мешков из-за преклонного возраста (ему было уже 80 лет), но еще бодрый и подвижный, получил персональную пенсию, оставил службу в НКПС, которым руководили после Л. Б. Красина такие деятели партии и государства, как Ф.Э.Дзержинский (1877—1926), Я. Э. Рудзутак (1887—1938) и Д. Е. Сулимов (1888—1938).
19 июня 1933 года Николай Васильевич после тяжелой болезни скончался в Москве, о чем сообщила газета ‘Известия’ в траурном объявлении.
Большой жизненный путь прошел Николай Васильевич Мешков. Необычайно широка была его натура. Его деятельность не замыкалась торговлей, а охватывала многие отрасли народного хозяйства.
Любознательный и остроумный, Николай Васильевич и сам очень любил знающих людей, умел хорошо слушать — качество, {149} присущее далеко не каждому человеку. Любил Мешков шутку, и сам за острым словом в карман не лез. Его выступления в общественных местах — в биржевом комитете, Пермской городской управе, губернском земском собрании и в других общественных местах — отличались краткостью, но всегда были содержательны, конкретны.
Всем была известна его щедрость, неумение отказывать. Он был одинаково прост в обращении со всеми, кто приходил к нему по делам или просто за помощью.
Отличительная черта его характера — постоянная заинтересованность в отличной постановке дела, которым он занимался. Это было, можно сказать, его ‘школой’, его деловым девизом. Такого отношения к работе он требовал и от подчиненных, от всех, с кем ему приходилось решать ту или иную задачу, большую или малозначительную.
Вместе с тем высокая требовательность сочеталась у Мешкова с доверием к людям. Все, кто его близко знал, отмечали необычайное умение Николая Васильевича подбирать толковых помощников, быстро разбираться в деловых качествах своих сотрудников. Очень метко характеризует его в этом отношении академик Ю. А. Орлов в период организации Пермского университета: ‘Он… отличает патриотов Пермского университета среди профессоров, самоотверженно взявшихся за дело создания университета, от гастролеров или апатичных в этом ответственном деле’.
Создание университета в Перми было кульминационным достижением в биографии {150} Мешкова. Университету он отдавал всю свою кипучую энергию.
Как близок этот уральский патриотизм Мешкова чаяниям и мыслям его современника — художника Денисова-Уральского! Разными путями шли они. Но к единой цели. Одну из первых своих выставок художник организовал в Перми. Помещением для многочисленных его экспонатов стал дом Мешкова на Набережной улице, предоставленный художнику.
Несколько лет назад в издательстве ‘Искусство’ вышла очень интересная книга М. Копщицера о Савве Ивановиче Мамонтове. Много душевных и физических сил отдал Мамонтов созданию частной оперы в Москве. Стасов сравнивает Мамонтова с Павлом Михайловичем Третьяковым (1832 — 1898). Казалось бы, что общего у московского фабриканта и купца Третьякова с миром искусств?! Этот замечательный человек целое состояние потратил на покупку картин русской художественной школы, дал возможность этой школе развиться, а затем подарил все собрание картин, свою бесценную галерею Москве, а фактически — всей России!
Когда мы говорим о жизни и деяниях выдающихся людей, то невольно вспоминаем Николая Васильевича Мешкова. Также, как Мамонтов, Третьяков, Дягилев, Денисов-Уральский в области театрального искусства, музыки и живописи, столь же пламенно Мешков стремился к созданию на Урале высшего учебного заведения, и вкладывал в это благородное дело крупные денежные средства и всю свою предприимчивость и жизненный опыт. Деньги {151} когда не были самоцелью в деятельности Мешкова. Отсюда его щедрость, желание помочь нуждающимся.
Мешков не был революционером, но не был и ретроградом, хотя черносотенцы и клеймили его кличкой предателя и изменника. Революционеры доверяли ему. Он многократно оправдал это доверие.
В критические для России дни, когда рухнул царизм и пало Временное правительство, Мешков не оказался по ту сторону баррикады, подобно многим представителям крупной буржуазии. Не оказался в стане Колчака или Деникина. Не раз он получал выгодные предложения продать свое пароходство иностранной кампании. В 1917 году ему предлагали перевести свой капитал в Швейцарский банк и самому уехать из России. Он решительно отверг эти предложения и остался до конца со своим народом.
Прошло уже почти 60 лет после смерти этого человека, так много сделавшего для всестороннего экономического и культурного развития Урала. Но имя Мешкова не нашло еще достойного места в истории края и в ряду таких прогрессивных торгово-промышленных деятелей России, как А. М. Сибиряков, М. К. Сидоров, П. И. Макушин, И. Д. Сытин, П. М. Третьяков и С. И. Мамонтов, о делах которых вспоминают всегда с уважением и благодарностью. Правильно и точно характеризует людей, подобных Николаю Васильевичу, писательница В. Кетлинская: ‘…душевный мир человека не однозначен, а бесконечно сложен. Кроме впитавшихся с детства интересов {152} и традиций класса (и часто вопреки им), существуют такие чувства, как любовь к родине, честь, благородство, презрение к измене и корысти, наконец, способность увлечься великими идеалами. И есть у человека мысль, позволяющая ему, осознать ход истории, подняться над классовыми перегородками, сделать свой личный выбор’ *.
* Кетлинская В. Вечер, окна, люди//Новый мир. — 1972. — No 5. — С. 45.

Основные даты жизни и деятельности Н. В. Мешкова

1851, 30 мая — в городе Весьегонске Тверской гу бернии родился Николай Васильевич Мешков
1866, октябрь — переехал с отцом на жительство в село Новодевичье Симбирской губернии
1870 — умер отец. Начало работы в Казани у купца Соболева
1875 — поступил на службу в ‘Товарищество Волго-Камского пароходства’
1876 — назначен на должность полного доверенного в бассейне Камы
1878 — начало деятельности как частного предпринимателя
1888 — избран членом податного присутствия от земства
1892 — избран гласным Пермского губернского земского собрания
1893 — избран гласным Пермской городской думы
1894 — избран членом Пермского отделения крестьянского поземельного банка и губернского училищного совета
1905 — материально поддержал забастовавших в Перми почтовых работников
1907, декабрь — начал издавать журнал ‘Минувшие годы’
1908, декабрь — цензура закрыла журнал
1911 — стал директором-распорядителем и владельцем объединенного пароходства Н. В. Мешкова с ‘Товариществом пароходства и транспортирования грузов бр. Ф. и Г. Каменские’
1912 — участвовал в создании акционерного общества для строительства Вольского цементного завода — построил в Перми комплекс зданий для неимущих водников 154
1914 — избран почетным гражданином Перми
1916 — выделил 500 тыс. рублей для размещения университета, эвакуируемого из Юрьева
1917 — избран первым почетным членом Пермского университета
1918, 5 февраля — национализация движимого и недвижимого имущества ‘Товарищества бр. Ф. и Г. Каменские и Н. Мешков’
1920 — приглашен в НКПС на должность консультанта
1931, март — Н. В. Мешкову назначили персональную пенсию. Он оставил службу в НКПС
1933, 19 июня — скончался после тяжелой болезни

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Андреева (Юрковская) Мария Федоровна (1868—1953)—актриса и общественный деятель, с 1904 года — в большевистской партии, вторая жена, помощник и секретарь А. М. Горького. С. 131.
Богучарский (Яковлев) Василий Яковлевич (1861—1915) — редактор журнала ‘Былое’, либерально-буржуазный политический деятель и историк народнического движения в России. С. 133.
Вишневский Борис Николаевич (умер в 1968) — профессор Пермского государственного университета, географ. С. 119.
Владимирский Всеволод Александрович (1863—1913) — член ‘Уральского союза СД и СР’, а затем — Пермского комитета РСДРП. Много раз арестован и выслан. С. 74.
Гримм Эдуард Давидович (1870—1940) — ректор Петроградского университета, профессор-историк. С. 103.
Денисов-Уральский Алексей Козьмич (1863/64 — 1926) — известный русский художник, уроженец Екатеринбурга. С. 104.
Засулич Вера Ивановна (1849 — 1919) — видная участница народнического и социал-демократического движения. С. 35.
Комаров Владимир Леонтьевич (1869 — 1945) — выдающийся русский ученый-ботаник, географ и путешественник, академик, вице-президент (1930— 1936) и президент (1936—1945) Академии наук СССР. С. 113.
Кони Анатолий Федорович (1844—1927) — видный русский юрист, судебный и общественный деятель. С. 62.
Кугушев Вячеслав Александрович (1863— 1944) — помещик, князь по происхождению, участник революционного движения с 80-х годов. Близок к большевикам. В 1919 году возглавлял отдел заготовок в {156} Уфимской губернии. Затем работал в Наркомпроде и финансовых органах. С. 128.
Ладыжников Иван Павлович (1874 — 1945) — русский советский издательский работник, один из первых уральских марксистов, близкий друг и помощник А. М. Горького в литературно-издательской деятельности. С. 66.
Лихачев Василий Матвеевич (1882—1924) — один из первых революционных деятелей на Урале, участник Московского восстания в октябре 1917 года. С. 74.
Макушин Петр Иванович (1844—1926) — уроженец Пермской губернии, книготорговец, общественный деятель, один из пионеров книжного дела и просвещения в Сибири. Основал в Томске Дом науки. Содействовал организации до 600 бесплатных библиотек и читален. С. 9.
Матвеев Павел Александрович (1868 — 1927) — пермяк, участник марксистского кружка, ставшего пермской ‘Группой освобождения рабочего класса’. Неоднократно арестован и выслан. С. 66.
Пешкова (Волжина) Екатерина Павловна (1876—1965) — русская советская общественная деятельница, литератор, первая жена и помощник А. М. Горького. С. 133.
Раменский Алексей Пахомович (1845 — 1928) — педагог, директор народных училищ в Пермской губернии с 1890 по 1913 год. С. 124.
Свиязев Иван Иванович (1797 — 1875) — русский зодчий, изобретатель. На Урале работал архитектором горного управления. С.
Семченко Анатолий Васильевич (1887— 1942)—видный партийный работник, председатель Пермского губсовнархоза и горисполкома. С. 72.
Серебренников Павел Николаевич (1849 — 1917) — доктор медицины, видный общественный деятель Перми. С. 59.
Серебренникова Евгения Павловна (1854 — {157} 1897) — врач-окулист, видная общественная деятельница. С. 60.
Сибиряков Александр Михайлович (1849 — 1883) — русский золотопромышленник. Активно участвовал в организации и финансировании ряда полярных экспедиций. С. 9.
Сигов-Погорелов Алексей Сергеевич (1860 — 1920) — уральский писатель-демократ и общественный деятель. С. 61.
Старосельский Владимир Александрович (1861 — 1916) — кутаисский губернатор (1905), встал на сторону народа, уволен и арестован, после освобождения вступил в РСДРП. В эмиграции встречался с Лениным. С. 128.
Сытин Иван Дмитриевич (1851—1934)—крупный русский предприниматель в области издательского дела, полиграфического производства и книжной торговли. С. 130.
Сюзев Павел Васильевич (1867 — 1928) — ботаник, исследователь флоры Урала. С. 36.
Тодорский Александр Иванович (1894— 1965)—член исполкома Весьегонского уезда Тверской губернии (1918—1919), активный участник гражданской войны. С 1955 года — генерал-лейтенант Советской Армии в отставке. С. 145.
Трапезников Владимир Николаевич (1874 — 1938) — пермяк, один из руководителей пермской ‘Группы освобождения рабочего класса’. С. 66.
Туркин Михаил Павлович (1887 — 1947) — член РСДРП с 1903 года, организатор подпольной типографии в Перми, участник вооруженного восстания в Мотовилихе. С. 72.
Фотиев Сергей Александрович (1878 — 1947) — брат Лидии Александровны Фотиевой, крупный ученый по производству бумаги, профессор. С. 65.
Хирьяков Александр Модестович (1863 — 1940) —литератор, состоял в переписке с Л. Н. Толстым, написал ряд работ о великом писателе. С. 137. {158}
Чаплыгин Сергей Алексеевич (1869 — 1942) — Герой Социалистического Труда, выдающийся советский ученый в области теоретической механики, гидро- и аэромеханики. С. 103.
Чернов Александр Александрович (1877 — 1963) — Герой Социалистического Труда, советский географ и палеонтолог. С. 88.
Шмит Николай Павлович (1883 — 1907) — племянник С. Т. Морозова, фабрикант, революционер. С. 127.
Щеголев Павел Елисеевич (1877—1931) — русский советский историк, литературовед, редактор журнала ‘Былое’. С. 133.

Содержание

ВВЕДЕНИЕ…………4
МИФ О ВОДОЛИВЕ……….8
ЧАСТНЫЙ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ……….34
ОПАЛЬНЫЙ МИЛЛИОНЕР ……….59
НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЙ ПРОЕКТ……….78
‘ЗАРЯ ВЫСШЕГО ПРОСВЕЩЕНИЯ НА УРАЛЕ’………91
ДВЕСТИ СТИПЕНДИИ МЕШКОВА……….117
МЕШКОВ — ИЗДАТЕЛЬ………..126
НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ……….143
Основные даты жизни и деятельности Н. В. Мешкова……….154
Именной указатель………156

ИБ No 2032

Сдано в набор 02.02. 90. Подписано в печать 06.06.90 г. ЛБ07507. Формат 70Х90У23. Бум. офс. кн.-журн. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 5,85. Усл. кр.-отт. 6,22. Уч.-изд. л. 5,597. Тираж 10 000 экз. Заказ 152. Цежа 30 к. Пермское книжное издательство. 614000, г. Пермь, ул. К. Маркса, 30. Книжная типография No 2 управления издательств, полиграфии и книжной торговли, 614001, г. Пермь, ул. Коммунистическая, 57.

Рабинович Рафаил Иосифович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Н. Богословский. Николай Гаврилович Чернышевский, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1955
  2. Аристократ, друг демократов, Беляков Юрий, Год: 2008
  3. Бердников Г. П. Чехов, Чехов Антон Павлович, Год: 1978
  4. В. Ермилов. Чехов, Чехов Антон Павлович, Год: 1946
  5. Лев Толстой и его жена. История одной любви, Полнер Тихон Иванович, Год: 1928
  6. Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова, Висковатов Павел Александрович, Год: 1891
  7. Е. Лебедев. Ломоносов, Ломоносов Михаил Васильевич, Год: 1990
  8. Сказка о Гайдаре, Гвелесиани Наталья, Год: 2018
Электронная библиотека