Д. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ТОМЪ ВОСЬМОЙ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ # ПЕТРОГРАДЪ
1916
ОНА ПРИДЕТЪ.
I.
II.
Она придет, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
Время на прочтение: 8 минут(ы)
— Вотъ сидитъ Полтевъ,— равнодушно проговорила Зинаида Петровна, указывая глазами направо.
— Гд?— съ дтской торопливостью спросила Ольга Ивановна, точно ужаленная этой фамиліей.— Гд Полтевъ?
— Аллея направо, второй столикъ подъ липами…— еще равнодушне отвтила Зинаида Петровна.— Да что ты такъ встрепенулась, Оля? Онъ тебя интересуетъ?
— Нтъ, т.-е. да. Вс говорятъ о немъ: ‘Полтевъ, Полтевъ’…
Зинаида Петровна сбоку взглянула на Ольгу Ивановну, сузила подведенные глаза и улыбнулась одними углами губъ. О, какъ отлично она понимала это торопливое любопытство, напомнившее ей то далекое прошлое, когда и она была такой же тоненькой, какъ Ольга Ивановна, такой же неизвстной, какъ Ольга Ивановна, и такъ же жаждала увидть извстнаго уже тогда театральнаго рецензента Полтева, пользовавшагося большой популярностью въ сред артистовъ маленькихъ загородныхъ театровъ, благотворительныхъ спектаклей и клубныхъ сценъ.
— Хочешь, я познакомлю тебя съ нимъ?— подчеркивая слова, проговорила Зинаида Петровна.— Онъ не кусается, дурочка…
Ольга Ивановна точно испугалась этого предложенія и даже прижалась ближе къ своей театральной подруг. Она такъ ничего и не отвтила, а только вся раскраснлась.
Въ саду игралъ порядочный военный оркестръ. Электрическіе фонари бросали фантастическое освщеніе на переливавшуюся по садовымъ аллеямъ цвтную волпу публики. Гирлянды изъ горвшихъ шкаликовъ, раскрашенныя въ трактирно-русскомъ стил бесдки, кіоски и открытая лтняя сцена, мачты съ флагами, нсколько дрянныхъ статуй въ нишахъ изъ зелени, центральная площадка съ цвточной куртиной, въ глубин дрянной лтній театръ, грубо размазанный въ томъ же трактирно-русскомъ стил, ярко освщенный буфетъ, отдльные столики по укромнымъ уголкамъ — однимъ словомъ, лтнее загородное гулянье по общему шаблону. Не хуже, не лучше другихъ загородныхъ гуляній и съ тмъ же специфическимъ букетомъ ярмарки, средней руки кабака, балагана и сомнительныхъ женщинъ. Ольга Ивановна только еще выступила на театральные подмостки, и ее просто ошеломляла вся эта шаблонная мишура, пестрота и толкотня. Она чувствовала себя въ этой толп такой маленькой-маленькой, такой ничтожной, и сердце охватывало жуткое чувство безпричиннаго молодого страха, какъ у пойманнаго зврка.
Зинаида Петровна, напротивъ, была здсь своимъ, давно обтерпвшимся человкомъ: она всхъ знала и ее вс знали. Швейцаръ у входа раскланивался съ ней на особый манеръ, какъ съ хозяйкой, расторопная прислуга, театральные капельдинеры, продавщицы въ кіоскахъ, акробаты — тоже. Какъ весной открывался садъ, появлялась и Зинаида Петровна, оставляла его послдней, какъ корабельная крыса. Какъ вс ‘свои люди’, она не была ни хороша ни дурна для этой садовой челяди, а просто Зинаида Петровпа, какъ рецензентъ Полтевъ и другіе habitus.
— До репетиціи успемъ еще бутылку пива выпить,— говорила Зинаида Петровна, когда они проходили мимо ресторана.
— При публик совстно…
— Въ уборную велимъ подать. Да и публика такая, что плевать.
Ольга Ивановна не замтила, какъ она подошла къ тому столику, у котораго сидлъ Полтевъ, а Зинаида Петровна взяла ее за руку и отрекомендовала на закулисномъ жаргон:
— Садовая штучка Глумова..
— Очень радъ познакомиться…— хриповатымъ баскомъ отвтилъ Полтевъ, приподымаясь и бглымъ взглядомъ окидывая ‘садовую штучку’.— Очень радъ…
— ‘У! какой онъ большой…’ — подумала Ольга Ивановна подъ первымъ впечатлніемъ.
Полтевъ лъ что-то жирное съ маленькой тарелочки и, прежде чмъ подать свою жирную руку дамамъ, по-домашнему вытеръ жирныя губы салфеткой. Лтняя срая пара сидла на немъ мшковато, какъ носятъ дорогіе московскіе бары, и онъ казался въ ней еще массивне. Круглое, заплывшее лицо съ заплывшими глазками неопредленнаго цвта принадлежало уже къ тому возрасту, когда у мужчины нтъ лтъ, а офиціальная старость еще не наступала. Онъ крпко пожалъ жирной безформенной рукой руку Зинаиды Петровны, придержалъ ее и точно такой же привычный жестъ продлалъ и надъ маленькой холодной ручкой Ольги Ивановны.
— Зиночка, вы для меня составляете несчастіе,— улыбаясь и по-барски шепелявя, говорилъ Полтевъ: — мн носъ никуда нельзя высунуть, чтобы не встртить васъ.
— Это врно и наоборотъ, Леонидъ Павловичъ,— подхватила реплику Зинаида Петровна,— съ той разницей, что я о своихъ несчастіяхъ обыкновенно умалчиваю…
— Признакъ сильной натуры и сильнаго несчастія.
Разговоръ продолжался въ этомъ непонятно-шутливомъ тон, такъ что Ольга Ивановна имла достаточно времени, чтобы разсмотрть Полтева во всхъ подробностяхъ. Она понимала, что этотъ разговоръ иметъ свой смыслъ между строкъ, понятный только разговаривавшимъ, и поэтому особенно не вслушивалась въ него. Какъ это ни странно, но неожиданнымъ результатомъ этой встрча со страшнымъ рецензентомъ для нея было то, что она вдругъ захотла сть, ужасно захотла, какъ хотятъ только дти. У ней сдлались даже спазмы въ желудк, и она едва дождалась, когда Зинаида Петровна кончила свою безконечную болтовню.
— Очень радъ… да…— бормоталъ Полтевъ, опять пожимая холодную ручку Ольги Ивановны.— Посмотримъ на васъ, Ольга Ивановна, и оцнимъ… вполн безпристрастно оцнимъ.
Ольг Ивановн показалось, что при послднихъ словахъ между Полтевымъ и Зинаидой Петровной точно что-то пробжало, что заставило встртиться ихъ глаза и улыбнуться. Это было неуловимо-тонкое ощущеніе, врне — предчувствіе мелькнувшей незримо мысли. Полтевъ точно угадалъ настроеніе двушки и проговорилъ:
— Ольга Ивановна, я смотрю на васъ, какъ на театральную весну…
— А я, въ такомъ случа, что же по-вашему?— вступилась съ непонятнымъ азартомъ Зинаида Петровна.— Театральная зима? Ахъ, вы, грубіянъ…
— Не зима, милая Зиночка, а лто, то лто, когда созрваютъ самые вкусные плоды…
— Нахалъ: плоды поспваютъ осенью, слдовательно…
— Если вы непремнно желаете быть осенью, Зиночка, то я, конечно, не смю спорить… Впрочемъ, вдь я никогда не спорю, какъ вы знаете…
Этотъ финалъ ужасно разсердилъ Зинаиду Петровну, такъ что у ней на лиц выступили даже красныя пятна. Она нсколько времени молчала и только смшно фукала носомъ, какъ это длаютъ очень старыя кошки. Ольга Ивановна шагала съ ней рядомъ и боялась заговорить первой.
— Подлецъ!— разразилась наконецъ Зинаида Петровна, размахивая зонтикомъ.— Нахалъ… Только ты все равно ничего не поймешь, потому что ты еще совсмъ глупая двочка. Это такой… это… однимъ словомъ, мерзавецъ. Мало ли другихъ собакъ рецензентовъ, но тхъ можно, по крайней мр, купить: на каждаго своя такса есть. А этотъ человкъ обезпеченный, плевать ему на деньги, а онъ длаетъ хуже въ тысячу разъ…
— Что же онъ такое длаетъ, Зинаида Петровна?
— Онъ?.. А вотъ что… Была у меня одна хорошая знакомая, очень хорошая и такая же молоденькая и глупенькая, какъ вотъ ты сейчасъ. Не обижайся на меня, если выражаюсь слишкомъ откровенно. Хорошо… Пріхала она въ Петербургъ съ разными мечтами: святое искусство… трудъ… идеи… ну, однимъ словомъ — весь тотъ репертуаръ молодыхъ глупостей, который мы привозимъ сюда вмст съ нашей молодостью. Въ довершеніе несчастія, она была хорошенькая… да. Побилась она тутъ и тамъ, насидлась голодомъ и наконецъ добилась своего: вылзла на подмостки въ выходной грошовой роли. Хорошо… Первое дло, конечно, кусокъ хлба, первый кусокъ. И что же? Въ первой же театральной рецензіи ее отмазали… Затмъ послдовала вторая и третья такого же содержанія. Между тмъ другихъ хвалили, хвалили тхъ, которыя были хуже ея. И все это была полтевская работа…
— Для чего же онъ это длалъ? Вдь это несправедливо?
— Несправедливо? Ха-ха!.. Да разв есть справедливость, глупенькая? Ну, побилась и сдлала такъ, какъ длали вс другія, которыхъ хвалилъ Полтевъ, то-есть отправилась къ нему съ визитомъ.
— Что же тутъ дурного, если она желала объясниться съ нимъ и сказать, что онъ несправедливъ?
Зинаида Петровна громко захохотала и безнадежно махнула на свою слушательницу рукой.
— Что же было потомъ?— тихо спросила Ольга Ивановна.
— Что было потомъ? Ахъ, отстань… Ну, конечно, она стала и талантливая, и красавица, и писаная-немазаная.
Ольга Ивановна, какъ вс знаменитости, начала съ пятаго этажа. Она ютилась гд-то на Гороховой, въ дешевенькихъ меблированныхъ комнатахъ. Питалась она тоже по рецепту будущихъ знаменитостей — въ дешевенькой кухмистерской и то не каждый день. Молодость богата надеждами, а потому нибудь жить, съ одной стороны, а съ другой — живутъ же другіе люди. Достаточно сказать одно то, что въ Петербург ежедневно обдаетъ восемьсотъ тысячъ, слдовательно будетъ день — будетъ и хлбъ. Эта молодая философія извстна всмъ, кто пробивалъ себ дорогу собственнымъ лбомъ. Первый заработокъ на частныхъ сценахъ сдлалъ Ольгу Ивановну счастливой, хотя онъ выражался въ такихъ микроскопическихъ цифрахъ, о которыхъ изъ приличія обыкновенно умалчиваютъ. Она играла на выходныхъ роляхъ, а разъ случилось сыграть и настоящую роль, когда премьерша была больна. И публика и рецензенты встртили начинающую артистку довольно сочувственно. Заработанныя деньги уходили главнымъ образомъ на костюмы, а затмъ наступалъ голодный Великій постъ и такое же лто. Устроила Ольгу Ивановну на. садовой сцен одного изъ загородныхъ гуляній Зинаида Петровна, человкъ въ этихъ длахъ опытный. Она вообще приняла участіе въ судьб начинающей безвстной артистки.
— Ты всегда меня слушай, Оля,— повторяла Зинаида Петровна тономъ старшей сестры:— если бы я была такая же молоденькая, какъ ты,— такъ что бы я сдлала!..
— Что же вы сдлали бы, Зинаида Петровна?
— Во-первыхъ, сдлала бы то, что не длала бы глупостей… Какіе люди мерзавцы, Оля!.. Ни одному человку нельзя врить…
Зинаида Петровна даже вздыхала при воспоминаніи о несовершенствахъ человческаго рода. Это былъ спеціально пессимизмъ старившейся женщины, переживавшей свой критическій возрастъ.
Посл встрчи съ Полтевымъ Ольга Ивановна съ особеннымъ нетерпніемъ ожидала его рецензій. Онъ, видимо, отнесся къ ней съ сочувствіемъ, и она не врила въ его рецензентскую жестокость, о которой разсказывала Зинаида Петровна. Но ей пришлось жестоко разочароваться: первая же полтевская рецензія убила ее наповалъ. Ольга Ивановна со слезами на глазахъ ворвалась къ Зинаид Петровн и молча показала роковыя строки.
— Что же я говорила?..— равнодушно замтила Зинаида Петровна, пожимая плечами.— Очень просто: онъ начинаетъ травить тебя. Это обыкновенная исторія…
Въ рецензіи, между прочимъ, сама Зинаида Петровна была одобрена и даже очень одобрена, что еще больше возмущало Ольгу Ивановну. Вотъ откуда и равнодушный тонъ, а можетъ-быть, въ душ Зинаида Петровна даже подсмивается надъ ней. Въ утшеніе Зинаида Петровна разсказала еще нсколько случаевъ полтевскаго зврства ‘съ одной хорошей знакомой’.
— Что же я теперь буду длать?— шептала Ольга Ивановна, глотая свои дешевыя бабьи слезы.— Онъ меня и во второй разъ обругаетъ, а потомъ глазъ никуда нельзя будетъ показать. Вс антрепренеры прочитаютъ эту рецензію, а поправлять репутацію трудне, чмъ начинать снова. Врно, ужъ я такая несчастная уродилась, что ни въ чемъ нтъ удачи.
— Перестань сентиментальничать: твое все впереди. Да и вс наши бабьи горести, ежели разобрать, яйца выденнаго не стоятъ…
‘Хорошо теб, матушка, такъ говорить про другихъ,— со скрытой злостью подумала Ольга Ивановна: — небось, на стну лзла, когда про самой рецензенты печатали что-нибудь непріятное…’
Когда Ольга Ивановна встртила въ саду Полтева, то хотла пройти мимо него незамтно и нарочно смотрла въ другую сторону, чтобы не раскланиваться. Но онъ самъ первый подошелъ къ ней.
— Мое почтеніе, mademoiselle…— весело проговорилъ Полтевъ своимъ жирнымъ баскомъ, приподнимая шляпу.
Ольга Ивановна поклонилась ему довольно сухо и не знала, куда двать глаза.
О, какъ она ненавидла сейчасъ этого откормленнаго и зажирвшаго нахала!
— Барышня, вы, кажется, сердитесь на меня?— продолжалъ Полтевъ, стараясь итти съ ней въ шагъ.— Напрасно… Моя обязанность ужъ такая, что приходится иногда говорить непріятныя вещи людямъ, которыхъ всхъ меньше всего желаешь обидть. Да… У насъ тоже есть совсть.
— Совсть? у васъ?— переспросила Ольга Ивановна и засмялась.
— Ого! Да вы начинаете третировать меня? Это ваше право, какъ мое право говорить только то, что я чувствую и въ чемъ я убжденъ.
— Не будемте говорить объ этомъ…— уклончиво замтила Ольга Ивановна.— Да и какой интересъ можетъ представлять для убжденнаго рецензента какая-нибудь театральная поденка? Сегодня я есть, завтра меня нтъ, и міръ не перевернется. Вообще, не интересно.
Полтеву очень понравился этотъ молодой задоръ, и онъ немного прищурился. Въ самомъ дл, такая пичуга, а такія ядовитыя слова уметъ говорить… И личико у ней такое маленькое, худенькое, и сама она миніатюрная, какъ фарфоровая куколка, и костюмъ сдланъ изъ какихъ-то обрзковъ, какъ дти шьютъ на куколъ,— маленькая шляпа, маленькій зонтикъ, маленькая кофточка. Ольга Ивановна отъ охватившаго ее волненія плохо помнила, что говорила Полтеву, хотя и сознавала, что отвчала бойко, и была довольна этой маской своего настроенія. Полтевъ говорилъ что-то объ искусств, объ артистахъ, объ упадк сцены — все это были т шаблонныя, избитыя фразы, какими набиты вс театральныя рецензіи. На прощанье онъ пожалъ руку Ольги Ивановны особенно выразительно и точно про себя замтилъ:
— У меня есть что-то въ род предчувствія, Ольга Ивановна, что мы съ вами сдлаемся друзьями…
— Вы думаете? Едва ли…
— Я врю въ предчувствія.
Слдующая рецензія была еще хуже первой, такъ что у Ольги Ивановны даже зарябило въ глазахъ, когда она прочла ее. Что же это такое? Гд же справедливость? Она не была сентиментальной мечтательницей, задававшейся несбыточными фантазіями, жизнь — борьба и т. д., но съ сознательной и упорной несправедливостью ей приходилось встрчаться въ первый разъ. Она еще никогда не чувствовала такъ своего одиночества и беззащитности, какъ сейчасъ. Если бы у нея былъ братъ, женихъ, мужъ — о, тогда Полтеву не прошла бы даромъ его травля! Но онъ знаетъ, что она одинока, и будетъ изводить ее по тому же рецепту, какъ ‘одну хорошую знакомую’ Зинаиды Петровны. Кстати, онъ и въ этой рецензіи опять расхвалилъ эту старую пожарную лошадь… Можетъ-быть, это длается со спеціальной цлью еще сильне досадить именно ей, Ольг Ивановн.
Встрчаясь въ театр съ Зинаидой Петровной, Ольга Ивановна старалась не замчать ея, какъ Полтева. Но старую актрису трудно было провести этой куриной политикой, и она разъ шепнула ей:
— Помните, что я вамъ разсказывала о Полтев…
— Ахъ, оставьте меня! Я не хочу знать о тхъ гадостяхъ, которыя продлывала ваша хорошая знакомая.
Зинаида Петровна только пожала плечами: она всегда желала добра вотъ этой самой несчастной, а въ награду получила оскорбленіе. Полтевъ еще деликатничаетъ съ такими вертихвостками и совершенно напрасно деликатничаетъ.
Третья неблагопріятная рецензія уже не произвела на Ольгу Ивановну такого впечатлнія, какъ дв первыхъ. Она прочитала ее почти равнодушно, потому что впередъ перестрадала ея содержаніе. На нее нашло какое-то апатичное состояніе: не хотлось ни о чемъ думать, ничего было не нужно, а пусть все идетъ само собой. Что будетъ — то будетъ. Не она первая, не она послдняя.
Когда въ Петербург открылся осенній сезонъ, то Ольга Ивановна появилась на одной изъ клубныхъ сценъ. Первая же рецензія Полтева гласила: ‘На-дняхъ въ первый разъ выступила начинающая артистка О. И. Глумова. Это общающее молодое дарованіе… Конечно, есть кое-какіе недочеты по части техники, но все это зависитъ, по нашему мннію, отъ избытка молодыхъ силъ, а это такой недостатокъ, который съ годами проходитъ’ и т. д. Когда Зинаида Петровна прочитала эти строки, то позеленла отъ злости: Полтевъ добился своего…
1891.