Павел Муратов
Павел Муратов
Оксер1
Оксер1
Комментарии
Комментарии
Оксер, Муратов Павел Павлович, Год: 1927
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Моей первой книгой был перевод ‘Воображаемых Портретов’ Уолтера Патера2, вышедший двадцать лет тому назад в Москве в книгоиздательстве Саблина3. За год перед этим я был в Лондоне, и о существовании Патера узнал впервые от Дионео4. Переводить яркую в отдельных словах и глубокую по мысли, но необыкновенно затейливую по настроению прозу Патера было трудом нелегким. И я с ним плохо тогда справился, потому что мне пришлось сильно переработать перевод, вышедший с добавлением из ‘Мария Эпикурейца’ у К.Ф.Некрасова накануне войны5.
Оксфордский отшельник эпикурейства (эпикурейства в подлинном античном смысле) — произвел на меня большое и длительное впечатление, более, чем какой-либо другой автор он направил меня к Италии, и до сих пор выявляющей в Европе грань двух любезных его сердцу миров — языческого и христианского. У Патера глубокое (и скрыто-мучительное) отношение к великим религиозно-философским борениям европейской истории сочеталось с артистической тонкостью натуры, с чудесной способностью видеть вещи и не столько описывать, сколько ‘приоткрывать’ их другим. В ‘Воображаемых Портретах’ мне навсегда запомнилось сказанное им об Оксере, который был для него ‘прекраснейшим городом Франции’ и характернейшим в смысле чисто французского сочетания города и реки. Этот город избрал он местом действия странной новеллы о Дионисе6, явившемся здесь в средние века, — о боге, принявшем человеческое подобье, чтобы создать безвременный Золотой Век, прошедший, увы, быстро, как хмель, и показавший еще раз, что человечеству даже в вакхической чаше поднесено только страданье…
Я попал в Оксер в один из немногих хороших дней нынешнего дождливого лета. На переброшенном через Ионну мосту мы стояли и глядели на голубоватую тихую речку, казавшуюся мне ‘русской’, после итальянских мутных и быстрых рек. На противоположном берегу поднимался старый французский город с непривычно яркими красными крышами и темными массивами нескольких огромных готических церквей.
Эти церкви мы смотрели как подобает исправным туристам, любовались действительно необычайными цветными стеклами, удивлялись каменной резьбе порталов и тем неожиданным для готики, в самом деле как бы ‘античным’ головам, которые украшают боковые нефы собора и которые, вероятно, и натолкнули Патера на его тему7. Мы много бродили по узким и малолюдным улицам города, покупали ненужные фотографические пленки в приветливых лавочках, проходили зеленым берегом реки, где ютились в фургоне ярмарочные комедианты, обедали в приятной гостинице и пили там розовое острое местное вино. А вечером очутились в быстром парижском поезде, (смотря по наклонностям) дремали или думали под сладко ожесточенный стук колес.
Какой это странный, в общем, обряд ‘столичных’ людей, осматривать старые, спящие города Германии, Италии, Франции — Бамберг, Сан-Джиминьяно или Оксер. Мелькнув в автомобиле, раскрыв рот на высокие суровые башни, или хотя бы вот так, как мы, пробродить несколько часов среди домов, заключающих какие-то непонятные жизни, и потом спешить в поезде с легким сожалением, но и с тайным облегчением, к вульгарным огням и шумам привычного существования. Ни в Бамберге, ни в Сан-Джиминьяно, ни в Оксере никто из нас не прожил бы и двух недель, несмотря на высокий дух, обитающий в их камнях.
Во Франции, как нигде, быть может, пугает та ‘бездна времени’, в которую как будто так бесследно брошены жизни, нравы, волнения, верования и свершения. Здесь можно видеть средневековую луну, встающую над пустынной площадью Санлисского собора8, и спустя два часа читать назойливые светящиеся буквы Клариджа. В слишком близком соседстве этих двух впечатлений9 есть нечто беспокойное. У жизни должна быть какая-то одна ‘правда’, и правда Санлиса и Оксера, может быть, внушает нам только какие-то ненужные сомнения в этой ‘правде’ современного Парижа, которой мы вынуждены жить.
У обитателей старой Европы, вверенных эпохой в американизированный оборот больших городов, Парижа или Берлина, никогда не может быть той ‘верности веку’, которая так естественно дана возглавляющему этот век американцу. Европеец остается существом слишком сложным, ибо за общепринятой видимостью отеля, банка, гаража и трансатлантика, утаивает какие-то связи с домишком, приросшим к готической стене храма или с поместьем эпохи Людовика XIV.
В конце концов не может все-таки быть, чтобы жизни, нравы, волнения, верования и свершения были так бесследно брошены в ‘бездну времени’. Санлис и Оксер, и все эти другие бесчисленные спящие или мертвые старые города, как будто не участвующие в современной жизни, как будто обреченные в ней на жалкую роль, стоят торжественными памятниками, важными свидетельствованиями. Их камни красноречивы для европейца, и он не разучился еще читать в них с гордостью свою историческую судьбу, предсказанную мыслью эллина, нравом римлянина и осуществленную христианством.
В ‘святой бедности’ старых городов есть и великий урок для нашей эпохи безудержного накопления. Механизированная жизнь регулируется ведь чисто количественными категориями, но то, чем пленяет нас Франция, глубокое чистое французское чувство качества — это отстой ее исторических напластований. На косо сбегающей вниз площади перед фасадом собора, в тот час, когда заходящее солнце освещало его единственную достроенную башню и мы, присев на каменную пыльную скамью, готовились оставить Оксер, я испытал редкое ощущение чистоты самого часа, высокой качественности тех минут…
1 Bозрождение. 1927. 13 окт. No 863. С.5. Из цикла ‘Ночные мысли’, VII.
Принятое теперь написание названия города — Осер.
2 Уолтер Патер (1839-1894) — английский писатель и художественный критик, особенно известный своим сочинением об итальянском Возрождении (1873, 1877, 1893), а также той важнейшей ролью, которую он сыграл в английском эстетическом движении 1860-1890 гг., проникнутом идеей ‘искусства для искусства’, культа красоты и создания ‘художественного быта’. Патер, которого Муратов называет ‘оксфордским отшельником’, был душой узкого литературно-художественного кружка оксфордских ‘гедонистов’, ‘эстетов’ и ‘декадентов’.
3 Патер У. Воображаемые портреты. Ребенок в доме // Перевод с англ. и вступ. ст. П.Муратова. М.: Изд. В.И.Саблина, 1908. Интересно, что молодой Муратов выбрал для перевода не классическую работу Патера об итальянском Возрождении и не его критические эссе, излагающие основы английского эстетического движения, которое Муратов считает ‘блестящим и внутренне холодным’ (Вступление. С.3). В прозе Патера он ценит в первую очередь жанр ‘воображаемого портрета’, с его специфическим сочетанием истории и выдумки, психологии и идеи, проблем язычества и христианства.
Он выбирает прозу Патера, примыкающую скорее к традиции ‘чудесного в обыденном’, дорогую не столько английскому, сколько французскому романтизму. Действительно, некоторые персонажи прозы Патера взяты из французской культурной истории (как, например, художник Антуан Ватто), а действие некоторых рассказов развертывается в старинных французских городках, как, например, Осер.
4 Дионео — псевдоним писателя, журналиста и путешественника Исаака Владимировича Шкловского (1865-1935). Сосланный в Сибирь как народоволец, Шкловский изучил и описал нравы, быт и обычаи чукчей, якутов и других сибирских народов, за что и был награжден золотой медалью Русского географического общества. В 1896 г. Шкловский переселяется в Англию, где подвизается как корреспондент русских журналов и газет: ‘Русские ведомости’, ‘Москва сегодня’, ‘Русское богатство’, взяв в качестве псевдонима имя одного из главных героев ‘Декамерона’ Бокаччо — Дионео. Статьи и эссе Дионео являются основными источниками сведений русских либералов начала XX века об английском типе европейской демократии и английском парламентарном строе и оказывают большое влияние на русскую передовую политическую мысль. Они знакомят русского читателя и с новейшими веяниями английской культурной жизни: с движениями прерафаэлитов, Уильяма Морриса, с направлением, ориентированным на слияние искусства и ремесла в целях создания новой концепции взаимопроникновения искусства и быта. Однако П.П.Муратов обязан Дионео далеко не только сведениями о Патере — его влиянию обязан выбор первого заграничного путешествия Муратова именно в Англию, а также его интерес к политической жизни Англии, отразившийся в первой книге П.П.Муратова ‘Борьба за избирательные права в Англии’ (М., 1906).
5 Патер У. Воображаемые портреты // Переводы и вступ. ст. П.Муратова. Изд 2-е, исправленное и значительно дополненное. М.: Изд. К.Ф.Некрасова, 1916. Муратов не только дополнил сборник рассказов Патера повестью ‘Марий Эпикуреец’, но и полностью переработал текст перевода. Разница между двумя вариантами перевода разительна. Их сравнение очень интересно для понимания сложения Муратова как писателя и выдающегося стилиста. Кроме того, оно показывает и несравненно лучшее владение техникой перевода с английского языка и глубокое проникновение в сложнейшую лексику и ритмический стиль патеровской прозы.
6 Речь идет о новелле ‘Deny l’Auxerrois’ (‘Дионисий Осерский’, 1886), посвященной теме возвращения к язычеству в Средние века. Именно эта новелла, действие которой происходит в Осере, и привела Муратова к мысли о посещении Осера при первом удобном случае в начале его жизни в Париже в 1927 г.
7 Осер знаменит в первую очередь своим готическим собором XIII века, изумительная по качесву скульптура фасада которого была сильно повреждена во время гугенотских войн и французской революции. В соборе сохранился один из важнейших в готической Франции циклов витражей XIII века. Под витражами в алтарном обходе стены украшены аркадами, опирающимися на скульптурные головы пророков, сивилл и царей Ветхого Завета, о которых упоминает Муратов в своей статье. Скульптура собора в Осере действительно принадлежит к одному из наиболее антикизирующих течений во французской готической скульптуре XIII века.
8 Собор в Санлисе — один из наиболее ранних готических соборов Франции. Построенный во второй половине XII столетия, сильно поврежденный во времена французской революции и подвергшийся затем драстическим реставрациям XIX века, он сохранил на западном портале знаменитый тимпан с Успением Богоматери, в первый раз изображенным в западноевропейском монументальном искусстве. Южный фасад, упоминаемый Муратовым и выходящий на соборную площадь, относится к XV веку.
9 В тексте газеты — опечатка: ‘этот дух’ вместо ‘этих двух’.
Подготовка текста и комментарии К.М.Муратовой
Исходник здесь: http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/10406.php