Н. А. Лейкинъ
Въ деревн и въ город.
Разсказы.
Изданіе пятое.
Типографія П. П. Сойкина, Стремянная, собств. д., No 12.
1908.
ОКОЛО ЖЕНИХОВЪ.
II.
Около женихов, Лейкин Николай Александрович, Год: 1908
Время на прочтение: 8 минут(ы)
По галлере рынка, около палатокъ выступаетъ маленькими шажками пожилая, но еще красивая женщина въ ковровомъ платк на голов и въ черномъ суконномъ пальто съ собольимъ воротникомъ. Стоящіе на порогахъ лавокъ приказчики всхъ торговъ и хозяйскіе сынки такъ и козыряютъ ей, раскланиваясь и выкрикивая на вс лады ея имя:
— Арина Тимофеевна, здравствуй! Арин Тимофеевн почтеніе! Здорова-ли сердцемъ, Арина Тимофеевна?
А она важно идетъ впередъ, головой киваетъ и улыбается.
Кто-то изъ приказчиковъ бакалейнаго торга остановилъ ее и спрашиваетъ:
— Какіе товары есть? Хвастай… Красная горка не за горами…
— Да для тебя никакихъ товаровъ нтъ. Какіе такіе теб товары, коли у тебя двое ребятишекъ отъ папиросницы на сторон имются, — отвчаетъ Арина Тимофеевна.— Я женщина честная. Съ какой-же мн стати двушку-то загубить!
Приказчикъ нсколько смущается.
— О? А теб ворона на хвост эти извстія-то принесла, что-ли?— говоритъ онъ.
— Зачмъ ворона? Я, милый мой, весь вашъ рынокъ насквозь знаю. Вс здшніе приказчики и хозяйскіе сынки у меня вотъ какъ на ладони и вся мн ихъ подноготная извстна. Такъ и про тебя, непутеваго.
— Будто? Ужъ и непутеваго!
— Да ужъ правильно. Ты свой товаръ знаешь въ лавк, а вы, приказчики, для меня такой-же товаръ, потому я этимъ дломъ занимаюсь. Ты лучше свой грхъ съ папиросницей-то прикрой на Красную горку.
— О? А теб какая забота? А я вотъ хочу съ папиросницей прикончить и тыщенку-другую за настоящей невстой клюнуть, чтобы въ люди выйти. Сватай.
— Полно теб. Не прикончишь. Далеко зашло. Да и что я за ворогъ лютый, что буду женщину съ дтьми обижать! За что? Да и передъ моимъ товаромъ совстно… Я про женскій товаръ… Я за тебя товаръ высватаю, а папиросница твоя въ церковь придетъ, да скандалъ надлаетъ, а то и внчанье остановитъ. Нтъ, ужъ ты веди себя безъ сватовства хорошенько. Повадился кувшинъ по воду ходить, тамъ ему и голову сломить. Прощай.
Женщина протянула ему руку, улыбнулась и пошла дальше.
Вотъ молодой франтикъ изъ хозяйскихъ сынковъ съ закрученными усиками, въ бобровой шапк и въ пальто съ бобровымъ воротникомъ.
— Арин Тимофеевн… — раскланивается онъ, улыбаясь и приподнимая шапку.
Женщина останавливается.
— Ну, что? Все еще холостымъ бгаешь? Не пріялъ кончину праведную?— спрашиваетъ она и сама отвчаетъ:— Больно разборчивъ, милый.
— Давай двадцать пять тысячъ чистогану — на Красную горку и кончину приму, — отвчаетъ франтикъ.
— Да вдь теб двадцать дв давали.
— Давали, да съ тряпками. А мн тряпки тряпками, а двадцать пять на бочку — вотъ какъ я хочу.
— Дорого берешь, домой не донесешь.
— Отчего?
— Оттого, что купцу по ныншнимъ временамъ такихъ денегъ не дадутъ. Такія деньги за невстой разв доктору съ хорошей практикой взять, или инженеру при постройкахъ — вотъ это такъ.
— Доктору… Инженеру… А чмъ-же купецъ-то хуже? Ты мн невсту изъ купеческаго быта и подавай.
— Я про купеческій быть и говорю. По ныншнимъ временамъ невсты изъ купеческаго быта раскусили, что купецъ, хоть и богатый, хуже доктора или инженера.
— Да почему?
— Будто ты не знаешь! У тебя своя купеческая родня есть. Купецъ на рискъ свое дло ведетъ, онъ обанкрутиться можетъ и въ праздношатающуюся команду подастъ, потому его посл хозяйствованія даже и въ приказчики не возьмутъ, а докторъ или инженеръ — никогда.
— Вотъ какой анахронизмъ! Такъ….
— Кром того, докторъ или инженеръ благородные. Они въ большіе чины могутъ выйти, а при нихъ и супруга будетъ вашимъ превосходительствомъ. Купеческія невсты все это очень чудесно понимаютъ, а ихъ папеньки съ маменьками еще того лучше.
— Анахронизмъ, совсмъ анахронизмъ… А не считаютъ они, что инженеръ за хапанцы подъ судъ можетъ попасть?
— Ну, инженеръ еще туда-сюда. А доктору съ практикой по ныншнимъ временамъ большая цна.
— Если не врешь, то правду говоришь.
— Да что ты притворяешься-то, молодецъ! Ты вдь самъ знаешь, что доктора да архитектора вашему брату, купцу, дорогу загораживаютъ. Еще недавно я одному доктору сироту-трактирщику съ пятьюдесятью тысячами высватала. Теперь трактирщица-то ваше превосходительство. Женился онъ — былъ полугенераломъ, а теперь въ настоящіе генералы вышелъ. Да… Хорошіе архитекторы теперь у купцовъ тоже въ цн…— продолжала женщина.— Здорово также можетъ клюнуть при женитьб и желзнодорожный человкъ, ежели онъ при участк состоитъ.
— Ну, желзнодорожные-то нынче тоже, ой-ой, какъ верхнимъ концомъ да внизъ летятъ!
— Врешь. Желзнодорожный человкъ хоть и полетитъ кверху тормашками съ хорошаго мста — все-таки онъ при капитал останется. Понятное дло, я не о начальникахъ станцій говорю и не о контролерахъ — этимъ цна небольшая, но и на этихъ у меня невсты больше зарятся, чмъ на купцовъ. Некрупнымъ кускамъ, двочкамъ въ пять, шесть, семь тысячъ, только подавай такихъ. А купеческая двочка съ тридцатью, сорока тысячами, такъ она на купца-то и не взглянетъ. Ты ей о купц-то и не заикайся, — фыркаетъ. Трактирщицы фыркаютъ — вотъ какіе времена пришли.
— Кажется, врешь, баба…— покачалъ головой франтикъ.
— Погоди…— тронула его за плечо женщина.— Вдь у тебя сестры есть?
— Есть пара. Одна-то еще махонькая, а другая…
— Знаю, знаю. Я вдь ей купцовъ предлагала.
— Ну, какихъ ты предлагала!
— Глядя по куску. Вдь и кусокъ она не великъ: при десяти тысячахъ съ тряпками. А вотъ спроси ее, на кого она охотится? Также спроси и папеньку съ маменькой.
— Да мн это извстно. Я вижу, что у насъ студента-технолога прикармливаютъ.
— Такъ вотъ видишь.
— Позволь. На десять тысячъ куща хорошаго трудно поймать, но я другой коленкоръ. Я одинъ сынъ у отца и при фирм. …
— Ну, и что-жъ изъ этого? Только что при фирм, а у самого у тебя на рукахъ ничего нтъ. Изъ отцовскихъ рукъ глядишь. Нтъ, купцы нын не въ цн, купцамъ нынче та-же цна, что и чиновникамъ. Нынче конторщикъ изъ страхового общества или изъ банка больше цнится, чмъ чиновникъ и мелкій купецъ. А офицеръ — ни по чемъ не идетъ. Я ужъ не берусь сватать.
— Ну, что офицеръ!
— А я вотъ что теб про тебя скажу. Только ты не обидься на мои слова. Ты дуракъ былъ, что двадцать-то дв тысячи не взялъ.
— Да вдь съ тряпками и мховыми вещами. Какая ты чудачка!
— Все равно, дуракъ.
— Погожу. Авось, побольше наклюнется. Куда торопиться! Надъ нами не каплетъ.
— Нтъ, каплетъ. Теперь такъ пошло, что чмъ дальше, тмъ хуже. Твой-то двадцатидвухтысячный кусокъ за гражданскаго инженера вылетлъ, а тотъ при хорошемъ казенномъ мст, да постройки на сторон иметъ. А теб… Теб теперь и въ пятнадцать тысячъ куска не найти.
— Ну, ты говорить говори, да не заговаривайся!
— Врно я… Чмъ дальше, тмъ для купца хуже. Вс ужъ раскусили и понимаютъ. Скажу прямо, и въ двнадцать тысячъ теб трудно кусокъ выклюнуть.
Франтикъ улыбнулся и отвчалъ:
— Поживемъ — увидимъ. Питеръ не клиномъ сошелся. Да, наконецъ, можно и въ окрестностяхъ пошарить. Тамъ народъ еще не очень умудрился.
— Ну, прощай! Дай Богъ теб счастливо по окрестностямъ пошарить! — насмшливо сказала женщина, протянула ему руку и пошла маленькими шажками дальше.
Около рыбной лавки свах кланяется другой молодой приказчикъ въ передник поверхъ бараньей чуйки и въ картуз.
— Арина Тимофевна! Салфетъ вашей милости! Красота вашей чести…— говоритъ онъ.
— Ты кто такой? Что-то не припомню я тебя, — отвчаетъ она, щурясь.
— Что вы, что вы… А у Ивана Назарыча Муходавлева на свадьб-то… Вдь вы ему невсту сватали… Неужто не припомните?
— Какъ не помнить Муходавлева! Очень чудесно помню Муходавлева. Общалъ мн кунью муфту подарить, а вмсто оной бличью всучилъ, да и насчетъ денежной милости, когда до разсчета дло дошло, такъ сунулъ мн красненькую и на порогъ указалъ, а допрежъ того за сватовство горы сулилъ.
Приказчикъ нсколько смутился.
— Не знаю-съ…— пробормоталъ онъ.— А между прочимъ, Муходавлевъ мн такія слова оказалъ: ‘посл всего онаго происшествія я ей сотенную бумажку вынулъ’. Это вамъ, то-есть…
— Плюнь ему отъ меня въ глаза его безстыжіе, милый человкъ, — вотъ что я теб скажу. Такъ-таки и плюнь.
— Позвольте, тетенька… Онъ мн братанъ двоюродный приходится.
— Тмъ лучше. По крайности, по-родственному плюнешь.
— Ахъ, какой пассажъ неожиданный! А вдь я у него былъ дружкой. Да неужто вы меня-то не припомните? Когда я прізжалъ за невстиной периной и вся ваша дамская команда подгулявши была, вы мн изъ-за моей трезвости бокалъ донского за шиворотъ вылили.
— Мало-ли что, другъ мой, не въ своемъ вид длаешь.. Самъ знаешь, что баба на грошъ выпьетъ, такъ на рубль веревокъ потребуется, чтобъ угомонить ее.
— Зачмъ-же такъ? Это были шутки съ вашей стороны, и намъ было очень пріятно.
— Не помню тебя, не помню. Такъ что-жъ теб надо, молодецъ?— спросила сваха.
Юный приказчикъ снова поклонился и отвчалъ:
— Къ великой искусниц всхъ свадебныхъ длъ обращаемся, такъ ужъ, знамо дло, пятидюймовыхъ гвоздей просить не будемъ, а будемъ просить того, чему вы самая лучшая специвалистка. Жребія солдатскаго я не вынулъ, свободный человкъ, такъ примите меня подъ свое покровительство, Арина Тимофеевна. Я хоть двоюродный братъ Муходавлева, а по его поступкамъ поступать не буду. Мы даже впередъ хорошимъ шелковымъ платкомъ поклонимся и будетъ оное происшествіе какъ-бы въ задатокъ вамъ.
— Невсту, стало быть, просишь посватать?
— Точно такъ-съ. Оное руководство и есть. Явите божескую милость и поруководствуйте въ ономъ происшествіи. А что до братана, то я ему скажу, что это даже очень низко такъ почтенную даму обижать, что вдругъ вмсто куницы блку…
— У насъ, братъ, такъ всегда: тонешь, такъ топоръ сулишь, а вытянутъ, такъ топорища жаль. Только на посул, какъ на стул..
— А вотъ ужь въ нашихъ мысляхъ воображеніе совсмъ другое. Да я-бы, кажется, такую даму, какъ вы….
— Ну, ну, ну… Оставь… Вс вы передъ свадьбой какъ разглагольствуете, — перебила его сваха.— Вс. И ты не святой…
— Кланяюсь еще разъ. Человкъ я теперь свободный, какъ птица. Солдатомъ не буду.. Такіе люди, Арина Тимофеевна, теперь въ цн.
— Въ цн-то въ цн, да только не изъ приказчиковъ, а изъ хозяйскихъ дтей. Вдь ты въ приказчикахъ служишь?
— То-есть, я больше у моего дяденьки въ племянникахъ, такъ какъ хозяинъ нашъ двоюроднымъ дядей мн приходится, но имю уже сдающуюся лавку на примт, и ежели при вашемъ руководств доброму длу быть, при хорошей невст съ приданымъ, то сейчасъ-же хозяиномъ сдлаться можно.
— Такъ, вдь, это на женины деньги.
— Точно такъ-съ… Но вдь и братанъ мой, Муходавлевъ, такимъ-же порядкомъ съ вашего руководства… Хозяевами, Арина Тимофеевна, никто не родится. И Муходавлевъ точно также…
— Не говори ты мн о Муходавлев! Слышать я о немъ, подлец, не могу! — перебила его сваха.
— Пардонъ-съ. Какъ учтивый кавалеръ, передъ дамой молчу. Теперь мн остается только кланяться. Помогите, Арина Тимофеевна. Заставьте за васъ вкъ Бога молить. Немногаго прошу. Намъ ежели-бы пятокъ тысячъ чистогану, да на три тряпокъ, такъ съ насъ и довольно. Люди маленькіе.
— Вишь, у тебя губа-то не дура! А у тебя у самого-то много-ли?— вотъ что ты мн скажи. Много у тебя спереди, сзади и съ боковъ?
— Тетенька есть съ домомъ на Лиговк, и какъ только имъ ихъ смертность придетъ…
— Ну, это пока капиталъ не великъ и, по нашему, буки называется.
— Общали подмогу въ тысячу рублей. ‘Ты, говоритъ, мн вексель на двойную сумму дашь, а какъ женишься, то и отдай тысячу съ законными процентами. Да и такъ-съ… Неужто ужъ мн самому никакой цны нтъ?
— Какая-же цна щелкоперу!
— Позвольте-съ… Во-первыхъ я лютюсть не пьянственная, у хозяина съ мальчиковъ живу, четвертый годъ при жаловань, всегда чисто одмшись и за хозяиномъ триста рублей имю… То есть, за дяденькой… Вотъ, извольте посмотрть, какіе часы съ цпочкой себ скопировалъ отъ трудовъ моихъ праведныхъ. На тринадцати камняхъ ходятъ. Опять-же и физіоніомія личности у насъ не богопротивная. Явите, Арина Тимофеевна, божескую милость!
Юный приказчикъ снялъ шапку и снова поклонился.
— Да ладно, ладно…— сказала сваха.
— Такъ позвольте къ вамъ зайти въ воскресенье во время обдни и узнать, какой каталогъ у васъ есть на оные предметы. А посл Пасхи, если пожелаете меня облагодтельствовать, то можно и свадьбу сыграть.
— Заходи, заходи. Можетъ быть, что-нибудь и найдется на твою руку. Только ужъ теперь я ле буду такъ глупа, какъ тогда съ Мухадавлевымъ.
— И я не хочу васъ съ сумнніе вводить. Какъ только Богу помолимся съ невстой — сейчасъ вамъ отъ меня платокъ шелковый и пятьдесятъ рублей въ руки. Къ внцу подемъ — истинникъ отъ родителей невсты въ кармамъ, а вамъ второе происшествіе въ пятьдесятъ рублей въ руки. А на свадебномъ пиру ваше здоровье будемъ пить наравн съ родственниками. На другой-же день — кунью муфту, которую Муходавлевъ не додалъ. Не ко времени мховые-то дары, — ну, да ужь надо вашу обиду утшить.
— Ой, надуешь! Никому я нынче не буду врить въ посулы посл свадьбы! — воскликнула сваха.
— Тогда возьмите съ меня росписку, что вотъ, такъ и такъ, обязуюсь посл свадьбы съ двицей такой-то кунью муфту…— предложилъ приказчикъ.
— Ну, пожалуй. А только въ это воскресенье ко мн лучше не заходи. Я вотъ теперь сообразила, и оказывается, что невсты-то пока на твою цну нтъ.
— Поразнюхайте тогда къ слдующему воскресенью.
— А мн къ теб на квартиру прійти нельзя?
— Неловко-съ. Хозяинъ этого не любитъ. Да и здсь въ рынк будетъ неудобно разговоры съ вами разсыпать, потому, хорошо, что теперь въ лавк дяденьки нтъ, а случись онъ тутъ — я и разговаривать съ вами не могу. Можетъ выйти большое междоміетіе. Человкъ онъ подчасъ дикій…
— Ну, тогда черезъ воскресенье ко мн… Квартиру мою, вдь, знаешь.
— Да какъ-же не знать-то! Вдь я по длу Муходавлева два раза къ вамъ бгалъ.
— Только къ пустыми руками я на этотъ разъ не приходи. Я не люблю пустыхъ рукъ. Приходи съ гостинцемъ. Ну, пастилы, пряниковъ, апельсиновъ…
— Насчетъ этого дла будьте покойны. Я не сквалыжникъ.
— Ну, вотъ. А я тебя кофейкомъ попою. Да теб, можетъ, и трехтысячную нсвету довольно?
— Маловато, Арина Тимофеевна.
— Сирота есть съ тремя тысячами. Другіе любятъ сиротъ.
— Сирота хуже, Арина Тимофеевна. У сироты напредки ничего быть не можетъ, а намъ такъ, чтобы и посл родительской смерти имть упованіе.
— Вишь, какъ разсуждаешь! Ну, прощай.
— Нельзя иначе, Арина Тимофеевна, человкъ я торговый. Желаю вамъ всего хорошаго.
Эти слова молодой приказчикъ крикнулъ ужъ вслдъ свах.