Квартирная страда, Лейкин Николай Александрович, Год: 1908

Время на прочтение: 21 минут(ы)

Н. А. Лейкинъ

Въ деревн и въ город.
Разсказы.

Изданіе пятое.

Типографія П. П. Сойкина, Стремянная, собств. д., No 12.

1908.

КВАРТИРНАЯ СТРАДА.

— Баринъ! Вставайте! Семь часовъ…— стучалась въ полуотворенную дверь кабинета горничная и будила спавшаго тамъ дачника.
— М-м-мъ…— послышалось въ кабинет.
Произошла пауза, горничная мела полъ въ столовой и умышленно стучала счеткой и громко передвигала стулья. Минутъ черезъ пять она снова подошла къ двери кабинета и заговорила:
— Баринъ! А баринъ! На службу пора. Скоро семь часовъ.
Изъ кабинета послышалось:
— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Покажи… Показывай…
— Что вамъ показать?— улыбнулась горничная.— Вотъ тоже странные-то… Какъ заспались! Вставайте.
— А во сколько комнатъ?— раздалось изъ кабинета.
— Ахъ, какъ заспались-то! Это просто удивительно. Неизвстно, что говоритъ. Вставайте, баринъ!
— Покажи, покажи… У тебя съ дровами?
— Ну, вотъ, еще того лучше! Баринъ, да вдь вы опоздаете службу и потомъ сами будете сердиться, — проговорила горничная. — Вставайте!
— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Встаю.
Горничная опять отошла отъ двери кабинета и начала прибирать комнаты. Въ кабинет было попрежнему тихо.
Изъ спальной выплыла барыня. Она была съ заспанными глазами, съ папильотками на лбу, въ юбк и кофт.
— Самоваръ подала?— спросила она горничную.
— Сейчасъ подамъ-съ. Кипитъ и слегка крышкой прикрыть, — засуетилась горничная, бросая щетку и тряпку.
— Баринъ встаетъ?— задала вопросъ барыня.
— Три раза будила. Говорятъ: ‘хорошо, хорошо’, а сами не встаютъ.
— Боже мой! Вдь онъ хотлъ сегодня до службы създить на Пески и квартиру Ломатовыхъ посмотрть, а въ двнадцать часовъ у него докладъ, — воскликнула барыня и бросилась въ кабинетъ. — Максимъ Семенычъ! Что-же ты до сихъ поръ дрыхнешь!
— Сейчасъ, сейчасъ… Ты говоришь, что швейцару надо отдльно платить?
— Вставай. Какой тутъ швейцаръ!
— Постой… Погоди… Вдь въ четвертомъ этаж?
— Экъ, тебя! Вставай-же, Максимъ Семенычъ!
Жена схватила его за руку и стала трясти.
— Постой… Дай кухню посмотрть…— бормоталъ онъ.
— Боже милостивый! Можно-же такъ заспаться! А все винтъ, проклятый винтъ! Зачмъ вчера до благо свта просидлъ у Колотушкина? Вставай!
Супругъ поднялся, спустилъ ноги съ дивана, смотрлъ на жену посоловлыми отъ сна глазами и бормоталъ:
— Кухня только мала. Кухарк отгородиться будетъ негд.
— Вставай, вставай! Какая тутъ кухня! Очнись. Одвайся. Кухня какая-то…
— А въ этомъ дом.
— Въ какомъ дом? Вотъ тоже…
— А въ угловомъ.
— Да ты прежде очнись. Вотъ мокрое полотенце… Протри глаза.
Жена шлепнула ему въ лицо намоченнымъ въ вод полотенцемъ.
— Шестьдесятъ рублей съ дровами…— продолжалъ онъ бормотать.
— Фу ты, пропасть! Утирайся, утирайся полотенцемъ-то. И много водки на ночь пьешь. Это тоже нехорошо.
— Швейцару только отдльно платить, а полотеры хозяйскіе.
— Трись, трись мокренькимъ-то, такъ полотеры грезиться и перестанутъ.
Жена сама начала отирать ему лицо мокрымъ полотенцемъ.
— Фу-у-у! — послышался протяжный вздохъ.— Въ четвертомъ этаж, но всего шестьдесятъ семъ ступеней.
— Ужъ и ступени сосчиталъ! — улыбнулась жена.— Можно-же такъ спать!
Мужъ пришелъ въ себя отъ сна и умолкъ, начавъ одваться. Жена вышила въ столовую заваривать чай. Онъ шлепалъ въ кабинет стоптанными туфлями и говорилъ:
— Вдь, вотъ, во сн сейчасъ найдешь подходящую квартиру, а наяву вторую недлю по Петербургу бгаю и ничего подходящаго найти не могу. Ахъ, Танечка! Если-бы ты видла, какой хорошенькій кабинетикъ съ каминомъ! и прямо изъ прихожей…
— Да вдь во сн…— откликулась жена.
— Во сн, во сн. Гд-же наяву такое удобство найти! Спальная тоже въ два окна, и изъ спальной…
— Да будетъ теб. Что тутъ разсказывать! Разсказываетъ, какъ будто онъ и въ самомъ дл нашелъ подходящую квартиру!
— Но, вдь, какъ я явственно все это: видлъ во сн… Ахъ, кабы удалось сегодня что-нибудь наяву! Не смотрлъ я еще въ Чернышевомъ переулк, не ходилъ и по: Лештукову…
— Ты, вотъ, на Пески-то създи, Ломатову квартиру посмотрть, — сказала жена.
— Не поду я туда.
— Отчего?
— Да что-жъ зря здить! Наврное квартира — дрянь. Вдь изъ-за чего-нибудь эти Ломатовы передаютъ ее другому.
— Вотъ дуракъ-то! Понимаешь, Ломатова, говоритъ, что они оттого ищутъ случая сдать ее, что она мала имъ. У нихъ приращеніе семейства, и имъ одной комнаты не хватаетъ.
— Вздоръ!
— Ломатова говоритъ: ‘я чуть не со слезами ршаюсь сдать эту квартиру’.
— Крокодиловы слезы. По ныншнимъ временамъ, матушка, у кого хороша квартира и недорога, тотъ ея держится и не ломаетъ мебель перевозкой.
— Да вотъ мы, напримръ.
— Экъ! хватила! На насъ набавили, десять рублей въ мсяцъ набавили. Кабинетъ мой угловой, и въ немъ зимой волковъ морозитъ. Надъ нами пвунья каждый вечеръ воетъ, рядомъ за стной собаки подпваютъ, снизу сквозь полы кислыми щами воняетъ.
Послышался всплескъ воды. Супругъ умывался.
Супруга продолжала:
— Однако, не убудетъ тебя, если ты въ Пятую улицу Песковъ създишь.
— Съ Песковъ-то мн въ министерство, языкъ выставя, бгать придется. Ты разочти, даль-то какая!!
— Конки есть. Ломатова говоритъ, что у нихъ и при кухн маленькая комнатка для кухарки имется. Създи.
— Да хорошо, хорошо.
Супругъ вышелъ въ столовую одтый и слъ къ чайному столу. Жена налила ему чаю. Онъ макнулъ въ него сухарь и проговорилъ:.
— Ахъ, какъ хороша, эта квартира, которую я видлъ! Игрушечка…
— Да вдь во сн….
— Во сн, во сн. Вотъ это-то и обидно. Строго говоря, ни одной комнаты нтъ проходной… Вс въ корридоръ. Кухня маловата, но…
— Брось. Какая польза говорить о томъ, что видлъ во сн! — остановила его- жена.— Вдь это пустословіе..
— Пустословіе-то пустословіе, но такъ жалко, такъ жалко! Жалю даже, что ты меня разбудила. Ужъ я хотлъ и задатокъ дать.
— Ахъ, какой глупый! Во сн видлъ и разговариваетъ!
— Да ужъ я радъ, что хоть во сн-то меня порадовало. А то наяву ищемъ-ищемъ, и не можемъ ничего подходящаго найти.
Черезъ десять минутъ онъ надлъ пальто, чмокнулъ жену, схватилъ портфель и сталъ уходить изъ дома. Жена вышла проводить его и остановилась на террас.
— Зазжай на Пески-то! — крикнула она ему еще разъ.
— Хорошо, хорлшо! — откликулся онъ на ходу.

II.

— Швейцаръ! Послушайте… Это не по этой лстниц квартира въ шесть комнатъ?— окликаетъ толстенькій, коротенькій господинъ широкоплечаго дтину въ фуражк съ позументомъ, дтину, которому по справедливости слдовало-бы не лстницу караулить, а перетаскивать тяжести.
Швейцаръ сидлъ въ подъзд и игралъ въ шашки съ хозяиномъ изъ сосдней табачной лавочки.
— Здсь, здсь… Всякія квартиры у насъ покуда есть, — отвчалъ швейцаръ, не глядя на господина, и говоритъ своему партнеру:— шь, шь, что подставлено, а я трехъ съмъ, да и въ дамки…
— Да мн всякихъ не надо, а есть-ли вотъ въ шесть-то комнатъ?— снова повторяетъ вопросъ толстенькій господинъ, отдуваясь, снимаетъ съ головы шляпу и вытираетъ платкомъ потное лицо и крупную лысину.
— И въ шесть комнатъ есть. Пожалуйте.
— Ну, покажите. Въ которомъ этаж?
А швейцаръ ужъ не обращаетъ вниманія на толстенькаго, коротенькаго господина. Онъ тыкаетъ пальцемъ въ шашечную доску и говоритъ своему партнеру:
— шь, шь… Опять шь. Да нельзя назадъ, нельзя… Сходилъ ужъ… Что схожено, то свято… Посл смерти нтъ покаянія. Сълъ? Ну, вотъ и сиди тутъ взаперти. Заперъ я тебя. И вотъ еще разъ запру.
— Послушайте, швейцаръ! Покажете вы мн квартиру, или нтъ? Вдь это чортъ знаетъ, что такое! — горячится толстенькій господинъ.
— А какъ-же не показать-то? Въ лучшемъ вид… Афимья!.. Принеси сюда ключи отъ квартиры! — кричитъ швейцаръ въ сторожку жен, а самъ все-таки не отрывается отъ игры.— Пожалуйте, господинъ, кверху по лстниц, а я за вами слдомъ…— говоритъ онъ толстенькому господину.
— А ванная при квартир имется?
— Въ трехъ мстахъ теперича ужъ заперъ. Сдаешься?
— Нтъ, ходи, — отвчалъ партнеръ.
— Да чего-жъ тутъ ходить-то, дура съ печи! Вдь ужъ кругомъ вода… Вынимай гривенникъ.
— Нтъ, ходи еще.
— А коли такъ, то садись еще въ четвертое мсто. Слъ? А теперь самъ ходи. Ну, куда сходишь? Ну, вылзай!
— Швейцаръ! Будетъ-ли этому конецъ! Вдь вы здсь приставлены, чтобы квартиры показывать, а не въ шашки играть! — строго говоритъ толстенькій господинъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вдь нельзя-же безъ ключей въ квартиру попасть. Афимья! Вдьма! Скоро-ли ты тамъ?
— Да вотъ не знаю, куда ты ихъ запропастилъ!— слышится изъ сторожки.
— Ищи въ спинжак.
— Да ужъ и то вс карманы обшарила.
— Ну, въ сундук ищи. Сію минуту, господинъ. Она найдетъ. Давеча я съ малярами по квартирамъ ходилъ и принесъ ихъ… Ключи, то-есть. Ну, съ тебя, Иванъ Евстратьевичъ, тридцать копекъ, — произноситъ швейцаръ, обращаясь къ партнеру.
— Это еще откуда? Откуда тридцать-то?
— Давай, давай… Полно куражиться-то. Деньги не щепки.
— Захаръ! Да не забылъ-ли ты ключи-то тамъ наверху въ дверяхъ?— выскакиваетъ изъ сторожки швейцариха.— Вдь нигд нтъ.
— А что ты думаешь? Вдь… пожалуй, что и забылъ. Продвигайтесь, господинъ, наверхъ. Ключи отъ квартиры наверху. А ты, Иванъ Евстратьичъ, тридцать копекь……
— Будетъ съ тебя и двугривеннаго. На, подавись…
Партнеръ швейцара кидаетъ на шашечную доску двугривенный.
— Эхъ, жила! Вотъ жила-то! — произноситъ швейцаръ, взявъ деньги.
— Послушай, швейцаръ! Да ты покажешь, наконецъ, мн квартиру?— горячится толстенькій господинъ.
— А то какъ-же… Вдь иду ужъ съ вами. Пожалуйте впередъ….
— Какіе вы невжи! Олухи! — вырывается у толстенькаго человка.
— Это чмъ-же, господинъ?.. Позвольте… Это что въ шашки-то?… Такъ вдь, сидишь-сидишь одинъ денъ-то деньской, такъ инда одурь возьметъ… Время теперь лтнее. Жильцы на дач.
— Съ ванной эта квартира?— задаетъ вопросъ толстенькій господинъ.
— У насъ вс съ ванной. Домъ на отличку.
— И съ хозяйскими дровами.
— У насъ вс съ дровами.
— Семьдесятъ рублей?
— Нтъ, восемьдесятъ пять, — отвчаетъ швейцаръ.— И швейцару отдльно.
— А какъ-же на воротахъ у васъ вывшено, что семьдесятъ рублей?
— Да та ужъ сдана. И та не въ шесть комнатъ была.
— Отчего-же билетъ не снятъ? Вдь, вотъ, мн восемьдесятъ пять дорого.
— А кто-же ихъ вдаетъ, отчего дворники не сняли! Имъ-бы только по портернымъ…
— Ну, да ужъ вс хороши. Послушайте… Да куда-жъ вы меня ведете? Который это этажъ?
— Пятый.
— А вдь сказано, что въ третьемъ.
— Въ третьемъ маленькая. Всего четыре комнаты! А я вамъ въ семьдесятъ пять подсодобить хочу.
— Сколько комнатъ?
— Пять. Но за то съ балкономъ и съ каминомъ.
— Да я со своимъ семействомъ въ пяти комнатахъ не помщусь. Кром того, для меня это высоко. Зачмъ же вы меня привели? Ахъ, какой вы глупый! Тогда ужь ведите меня въ квартиру, которая о шести комнатахъ въ восемьдесятъ пять рублей.
— Такъ та внизу, во второмъ этаж. Что-жъ вы раньше-то не сказали!
— Да разв съ тобой можно разговаривать, если у тебя башка шашками занята.
Толстенькій господинъ снова переходитъ на ‘ты’.
— Ужъ и шашками! — обидчиво отвчаетъ швейцаръ.— Я вотъ ключей не могу найти. Такъ и есть… Нтъ ихъ въ дверяхъ. Что за оказія! Ахъ, чтобъ теб! Куда-же это ключи-то длись? Словно чортъ ихъ взялъ, — разводитъ онъ руками и кричитъ въ пролетъ лстницы:— Афимья! Ключей здсь нтъ!… Ищи ихъ въ сторожк.
— Да не отдалъ-ли ты ихъ, старшему дворнику, когда въ трактиръ съ полотеромъ ходилъ?— слышится снизу женскій голосъ.
— А и то, можетъ бытъ, отдалъ. Поди спроси у него.
Толстенькій господинъ, взобравшись въ пятый этажъ, обливается потомъ. Онъ отираетъ платкомъ лысину и вопитъ:
— Ну, зачмъ, спрашивается, ты меня въ пятый этажъ втащилъ!
— Ахъ, господинъ! Да вдь кто-же зналъ, гд эти самые ключи… Да вотъ баба сейчасъ принесетъ. Афимья! Ты нашла что-ли?… Пожалуйте, господинъ, внизъ.
— Такъ восемьдесятъ пять рублей, шесть комнатъ, во второмъ этаж? — спрашиваетъ толстенькій господинъ, спускаясь по лстниц.
— То-есть оно, будемъ такъ говорить, что комнатъ-то не шесть, а пять только, но он большія! А за шестую мы корридоръ считаемъ. Теперича зала….
— Ну, такъ мн тогда и квартиры не надо. Мн нужно не больше, не меньше шести комнатъ.
— За то съ балкономъ. Везд паркетъ… Въ паркет звзда по средин.
— Все равно не годится.
— А въ четыре не годится? Только та по другой лстниц.
— Дуракъ!
Толстенькій господинъ быстро сбгаетъ съ лстницы. Въ подъздъ вбгаетъ швейцариха.
— Нтъ у старшаго дворника ключей! — восклицаетъ она, запыхавшись.
— Какъ нтъ? Не можетъ быть! Гд-же они?— задаетъ себ вопросъ швейцаръ, начинаетъ ощупывать свои карманы и восклицаетъ:— Вотъ они! Въ карман! А я-то… Господинъ! Господинъ! Куда-же вы?… Позвольте… Посмотрите квартирку-то! Ключи нашлись! — кричитъ онъ толстенькому господину.
Но тотъ уже выскочилъ изъ подъзда.

III.

— Вдь, вотъ, въ три дня дв улицы обгали, тысячъ десять ступеней измрили…
— Ужъ и десять тысячъ! Скажешь тоже…
— Ну, восемь. Да дло не въ этомъ….
— И пяти тысячъ ступеней не измрили.
— Ну, пять, пять… Пусть будетъ по-твоему.
— Да нтъ пяти тысячъ.
— Ну, четыре. Вчно ты любишь спорить. Ахъ, ужъ эти женщины! — вздохнулъ тучный, небольшого роста мужчина, снявъ шляпу и сталъ вытирать платкомъ потное лицо и лобъ.
Онъ только вшпелъ въ сообществ жены изъ воротъ каменнаго дома на улицу.
— Четыре тысячи ступеней измрили, — продолжалъ онъ.— Квартиръ тридцать осмотрли…
— Да и четырехъ нтъ, — снова возразила она. — Если считать тридцать квартиръ по шестидесяти ступеней…
— Фу, какъ ты любишь, Лизочка, спорить! Это чортъ знаетъ что такое!
— Но зачмъ-же преувеличивать? Три тысячи… Да и того не будетъ.
— Три, три тысячи. Пусть будетъ по-твоему. Мн все равно. Три тысячи ступеней измрили, разъ пять съ тобой поссорились, и все-таки не нашли даже мало-мальски подходящей для себя квартиры. Вотъ ужъ когда можно сказать, что Питеръ-то клиномъ сошелся!
— А все оттого, что мы не такъ ищемъ. Ну, зачмъ намъ непремнно — Владимірская, Пушкинская и Николаевская улицы!
— Чтобы было мн къ мсту службы поближе, къ мсту службы. Понимаешь?— старался пояснить мужъ.
— Да вдь ты все равно на службу на извозчикахъ здишь.
— Ахъ, какъ трудно такъ разговаривать! Тебя, душечка, въ ступ не утолчешь!
— Тебя не утолчешь. А меня-то всегда можно утолочь, — отвчала жена и спросила:— Ну, что-жь, такъ ты и будешь битый часъ стоять за воротами на улиц и отираться платкомъ? Вдь, при такихъ порядкахъ, квартира не найдется.
— Усталъ. Какъ ломовая лошадь усталъ. Ноги подламываются, — проговорилъ мужъ.— Вдь, я все-таки постарше тебя толковъ на шестъ.
— Ужь и на шестъ! Прямо на десять, — замтила жена.
— Ну, на десять, на десять. Не хочу спорить. Господи, хоть-бы приссть гд-нибудь и отдохнуть.
— А вотъ ваше высокоблагородіе, у какъ напротивъ портерная, — проговорилъ стоявшій у воротъ дворникъ, только что сейчасъ показывавшій супругамъ квартиры и слышавшій весь разговоръ.
— Дуракъ! Видишь, я съ дамой…
— У насъ и съ дамскимъ поломъ въ эту портерную ходятъ. Портерная чистая.
Взглядъ презрнія былъ отвтомъ.
— Ну, что-жъ, двигайтесь-же впередъ, а то и не то еще услышите, — сказала мужу жена.
Онъ надлъ на голову шляпу и разбитыми ногами, переваливаясь съ ноги на ногу, пошелъ по тротуару, сильно опираясь на палку. Жена слдовала сзади.
— Господинъ! А господинъ! Ваше высокоблагородіе! А что-же дворнику-то на чай? Все ужъ слдовало-бы дать что-нибудь, — послышалось имъ вслдъ.
— За что? За какія блага?— обернулся съ нему тучный человкъ.
— Да какъ-же… Квартиры я вамъ показывалъ, по тремъ лстницамъ вашу милость водилъ.
— Да вдь мы квартиры у васъ не сняли. Даже подходящей квартиры у васъ въ дом намъ не нашлось.
— Это ужъ не отъ нашей причины. А всегда дворникамъ даютъ. Помилуйте, мы этимъ живемъ. Давеча ужъ на что нмка смотрла квартиру — и та… А вы русскій человкъ.
— Ну, дай… Ну, пусть его подавится. Дай ему пятіалтынный, — сказала мужу жена.
— Вотъ наказаніе! — вздохнулъ мужъ.— Это прямо за грхи какіе-нибудь. И ноги себ ломай, и за это еще на чай дворникамъ давай.
Онъ ползъ въ карманъ и далъ дворнику мелкую монету.
— Не вами, ваша милость, это заведено, не нами и кончится, — проговорилъ дворникъ, принимая монету.— Благодаримъ покорно. Вдь, и наша тоже должность… Эхъ!
Онъ махнулъ рукой.
— Ахъ, русскій мужикъ!— продолжалъ вздыхать мужъ, шествуя по тротуару.— Когда-то онъ сознаетъ…
— Поди-ты… За границей то-же самое. Вдь здили, видли. Тамъ безъ пуръ-буаръ тоже шагу не сдлаешь, — проговорила жена, смотря по сторонамъ и отыскивая объявленія о сдач квартиръ.— Постой, постой. Вонъ въ дом черезъ улицу на окнахъ билетики налплены. Перейдемъ на ту сторону и посмотримъ эту квартиру.
— Ни, ни, ни… Не могу больше… Домой. Не въ силахъ… Меня и то ноги еле носятъ! — замахалъ руками мужъ.— До завтра, — сказалъ онъ.— А теперь подемъ на дачу.
— Но ежели мы такъ будемъ искать, то мы никогда не найдемъ себ квартиры. И съ чего это ты усталъ такъ, я не понимаю!
— Матушка! Да вдь это ежели вербдюла двухгорбаго послать, а не только статскаго совтника, такъ и тотъ…
— Какой вздоръ! Отчего-же я такъ не устала? Ну, устала я, а чтобы измучиться — нисколько.
— Ты это говоришь для того, чтобы противорчить мн. Но, съ другой стороны, твоя корпуленція или моя! А тутъ шесть тысячъ ступеней… Во мн всу вдвое больше, чмъ въ теб.
— шь много, пиво пьешь, водку пьешь… Я теб сколько разъ говорила: ‘брось водку’.
— Довольно, довольно. Пошли наставленія. Такъ ужъ и быть, пойдемъ смотрть квартиру, — перебилъ жену мужъ и сталъ переходить черезъ улицу.— Но только, пожалуйста, чтобы на сегодня это была ужъ послдняя квартира.
— А насчетъ водки — сколько разъ я теб говорила, что при твоей тучности пора теб водку бросить, — снова начала жена.
— Довольно, довольно! Пожалуйста, оставь.
— Два раза ты пьешь водку дома передъ каждой дой. А вн дома? Бгаете вы въ полдень со службы закусывать пирожки — пьете. Прідешь ты на станцію желзной дороги, чтобы хать на дачу, — передъ поздомъ опять въ буфетъ… Это вы называете червячка заморить передъ обдомъ.
— Да вдь ужь я иду смотрть квартиру, послушался тебя, такъ чего-же точить-то меня! Измучился, жарко, дворники и швейцары раздражаютъ, да еще жена точитъ!.. Вдь это муки Тантала!
Мужъ стоялъ около воротъ дома, гд были прилплены билетики объ отдач квартиръ, и остервенительно дернулъ за колокольчикъ, вызывая дворника.
— Да и помимо того, теб надо водку бросить, — не унималась жена.— Ты еще пенсіи не выслужилъ, а у тебя жена, трое дтей. Хватитъ тебя кондрашка, такъ что я съ ребятами буду длать!
Мужъ стиснулъ зубы и дернулъ еще разъ за звонокъ.
— Еще если-бы у тебя. капиталъ былъ, — продолжала жена.— А то сумлъ прикопить только три выигрышные билета трехъ займовъ, да и то они заложены.
— Лизавета Андреевна, пощади!
Мужъ въ третій разъ дернулъ изо всей силы за звонокъ, но дворникъ все еще не показывался. Жена была неумолима и не прекращала словоизверженіе.
— А эта игра въ кегли по вечерамъ на дач, — не унималась она.— Сколько ты тамъ пивища-то выхлещешь!
— Да вдь сама-же ты меня надоумила въ кегли играть, чтобы былъ моціонъ отъ толщины…— стоналъ мужъ, разсердился, крикнулъ: ‘Куда-же это дворникъ запропастился!’ и опять дернулъ за звонокъ.
Выбжала за ворота босая баба съ растрепанными волосами, взглянула на звонившихъ и плюнула.
— Фу, ты пропасть! А я думаю, что околодочный и со всхъ ногъ бгу! — воскликнула она.— Чего-жъ это вы звонки-то рвете! По десяти разъ звонитесь. Чего надо?
— Дворника намъ… Квартиру будемъ смотрть. .
— Нтути его. Старшій дворникъ въ портерной сидитъ, а младшіе дворники у насъ насчетъ квартиръ ничего не знаютъ, да и т теперь по сноваламъ спятъ.
— Такъ сбгай за старшимъ, голубушка, — проговорила дама.
Мужъ замахалъ руками.
— Знаю, знаю я, что значитъ дворника по портернымъ разыскивать! Это битыхъ полчаса пройдетъ, потомъ онъ явится пьяный… Нтъ, не желаю. Довольно! Подемъ домой на дачу. Мочи моей нтъ! — завопилъ онъ и сталъ нанимать извозчика на желзную дорогу.
— Останемся мы безъ квартиры. Зазимовать намъ на дач…— плакалась жена.

IV.

Около печатнаго ярлыка ‘Отдаются квартиры’, вставленнаго въ деревянную рамку подъ стекломъ и вывшеннаго у воротъ дома, сталкиваются два субъекта: полный въ шляп котелкомъ, въ бакенбардахъ, въ пальто-крылатк и въ пенснэ на носу, и тощій, въ свтломъ пиджак, въ срой шляп, съ портфелемъ и съ сложенной клеенчатой накидкой, перекинутой черезъ плечо на ремн, и съ бородкой травками. Оба пожилые.
— Боже мой! Кого я вижу! Иванъ Иванычъ! — восклицаетъ субъектъ въ пальто-крылатк.
— Ахъ, Петръ Иванычъ! — откликается субъектъ съ портфелемъ и спрашиваетъ:— Квартиру?…
— Квартиру, чортъ-бы ее побралъ! Пятый день ищу.
— А я такъ ужъ восьмой… И все безъ толку. Каждый день посл службы два часа времени употребляю. Да кром того у меня жена черезъ день прізжаетъ съ дачи и ходитъ по городу.
— Ну, а моя жена въ послднемъ мсяц гуляетъ, такъ ужъ ей не до квартиры.
Опять?!.
— Что-жъ… Богъ благословляетъ. Пять лтъ ничего не было. Думали, что ужъ совсмъ покончили, анъ нтъ. Вотъ изъ-за этого обстоятельства и перемняю квартиру. Тсно. Мамка-кормилица понадобится. А вы знаете, что такое мамка? Вдь ее кой-куда не положишь.
— Знаю, знаю… Самъ плясалъ подъ мамкину дудку. Захотла разъ, чтобы чай ей отъ стола подавали на серебряномъ поднос, и нарочно для этого мельхіоровый подносъ купилъ. ‘А то, говоритъ, уйду’…
— Ну, вотъ видите. А у меня въ дтской и такъ три кровати, да четвертая нянькина, такъ ужъ будущаго новорожденнаго съ мамкой и некуда двать. Комната большая, при нужд можно-бы… Но мамка…
— Знаю, знаю.. Самъ собственноручно солдата ея въ казармахъ разыскивалъ и дв кумачевыя рубахи ему вручалъ, чтобъ у мамки молоко не пропало.
— А жарища-то! И вдругъ, по этой жарищ квартиру искать!
— Каторга. Я считаю, что отысканіе по этакой жарищ квартиры — это одна изъ казней египетскихъ.
— Хуже-съ. Танталовы муки. Вотъ вамъ жизнь-то! Служишь, получаешь чины, ордена, а тутъ квартира — и… Тьфу! Наказаніе… И если-бы у меня не кончался срокъ старой квартиры пятнадцатаго Августа…
— И у меня пятнадцатаго Августа. Но вамъ что! Вамъ съ полъ-горя, вы человкъ тощій, но намъ, толстякамъ…
— Батенька, я хоть и не толстъ, но у меня ревматизмы въ рукахъ и ногахъ, такъ каково мн по лстницамъ-то! Да еще и съ портфелемъ…
— Поручили-бы портфель-то курьеру привезти. Онъ и привезъ-бы вамъ къ подъзду.
— Отецъ родной, у насъ только два курьера, и ищутъ квартиру для его превосходительства.
— Ахъ, и онъ перемщается?
— Перемщается. Квартиры нтъ подходящей, и черезъ это золъ, какъ цпной песъ. Вдь изъ-за этого-то у меня и портфель. Потребовалъ, чтобъ къ завтра одно дло… А и дло-то не спшное. А меня сегодня вечеромъ, какъ на зло, на винтъ звали. Фу! — отдувается тощій субъектъ, выхватываетъ изъ кармана платокъ и, снявъ шляпу, отираетъ со лба и съ лица потоки пота.
— Фу-у-у! — повторяетъ полный субъектъ и, вытащивъ платокъ, тоже отирается.
Пауза.
— Ну, что-жъ, звоните дворника, — говоритъ тощій субъектъ.
— Да я ужъ и то два раза звонилъ, но никакого толку.
— Звоните въ третій разъ. Надо-же дозвониться, или, наконецъ, обратимся къ швейцару.
— Да вамъ-то собственно что?— спрашиваетъ полный субъектъ.— Я хочу немножко поотдохнуть и поотдышаться. Я только что сейчасъ въ дом рядомъ три лстницы смрилъ.
— Какъ, что мн? Тоже квартиру. Будемъ вмст смотрть.
— Нтъ, Иванъ Иванычъ, это неудобно.
— Отчего неудобно?
— Да какъ-же, помилуйте. Я раньше васъ къ этому дому подошелъ. Здсь для меня окажется подходящая квартира, а вы у меня ее отобьете.
— Вы раньше сюда подошли, а я нарочно къ этому дому пріхалъ, потому что мн нашъ экзекуторъ еще сегодня утромъ га этотъ домъ указалъ. Онъ для своей тещи въ дом квартиру смотрлъ, но тещ его оказалась квартира въ пять комнатъ велика, а мн именно въ пять-то и надо.
— Да и мн въ пять. Нтъ, Иванъ Иванычъ, я ужъ прошу васъ отойти и смотрть гд-нибудь въ другомъ мст. Помилуйте, что-же это такое! Мучился я, мучился, бродилъ, тольео набрелъ на подходящее — и вдругъ вы…
— Позвольте… Да, вдь, это вашъ экзекуторъ набрелъ вчера, а вовсе не вы… Вы даже не нашего вдомства.
— Плевать мн на вашего экзекутора! Что мн вдомство! Никакого я экзекутора не знаю и знать не хочу!
Полный субъектъ уже начиналъ горячиться. Тощій субъектъ схватился за ручку колокольчика и изо всей силы сталъ звонить дворника, тоже раздраженно приговаривая:
— Экзекутора можете и не знать, на экзекутора можете плевать, но ежели онъ указалъ на подходящую мн съ дровами квартиру въ пять комнатъ, то я до тхъ поръ не успокоюсь, покуда не осмотрю ее! Да-съ…
— Вы можете посл меня смотрть.
— Съ какой-же это стати? Лучше ужъ вы посл меня ее осмотрите, ежели ужъ на то пошло.
— Но, вдь, это-же съ вашей стороны не благородно. Я ужъ стоялъ у дома, когда вы подъхали къ нему! — кричалъ полный субъектъ и въ свою очередь сталъ звонить дворника.
— Какое имете право, милостивый государь, говорить мн, что я неблагородно поступаю! — тоже возвысилъ голосъ тощій субъектъ. — Мн указали квартиру, а вы сами набрели.
— Скажу больше: свинство!
— А вы нахалъ посл этого!
— Что? Что? Повторите!
— На-халъ! Да-съ… Нахалъ! Я ему изъ учтивости предлагаю вмст квартиру посмотрть, а онъ эту-же квартиру мн и запрещаетъ смотрть! Нахалъ!
— А вы? Вы… мерзавецъ, коли такъ…
— Самъ мерзавецъ! Самъ съшь!
У воротъ стоялъ дворникъ безъ шапки съ заспанной рожей и съ всклокоченной головой
— Чего-жъ вы это господа, колокольчики-то рвете? Не стыдно вамъ? Колокольчикъ сейчасъ оборвали, — говорилъ онъ, почесываясь подъ мышками.— Надо чинно, благородно…
— Квартира въ пять комнатъ есть?— быстро спросилъ его полный субъектъ.
— Квартира въ пять комнатъ въ третьемъ этаж не сдана еще? Та, которая восемьсотъ сорокъ стоитъ?— въ свою очередь задалъ вопросъ тощій субъектъ.
— Не сдана, не сдана еще. А все-таки проволоку у колокольчика рвать не слдъ, — наставительно произнесъ.
— Веди меня! Показывай!— крикнулъ полный субъектъ.
— Пожалуйте, пожалуйте. Вотъ, только ключи у бабы возьму.
Оба — и тощій, и полный субъекты ринулись за дворникомъ подъ ворота. Оттуда доносились ихъ возгласы:
— Нтъ, я вамъ не позволю первому смотрть!
— Нтъ, ошибаетесь. Это я вамъ не позволю первому смотрть!
— А вотъ увидимъ чья возьметъ!
— А вотъ поглядимъ! Я себ на ногу никому не позволю становиться!
— И я самъ съ усамъ! Будьте покойны!

V.

Къ подъзду многоэтажнаго каменнаго дома подъхала четырехмстная извозчичья карета, въ окнахъ которой виднлись кардонки со шляпами, узлы и дв клтки съ попутаемъ и канарейкой. На козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, стояла ручная швейная машина. Читавшій на подъзд газету швейцаръ лниво подошелъ къ карет, отворилъ дверцу и сказалъ въ карету:
— Съ пріздомъ честь имю поздравить.
— Спасибо… — откликнулся изъ кареты женскій голосъ. — Вынимайте, швейцаръ, кардонки и узлы, а то намъ не выйти.
Швейцаръ вынулъ дв кардонки и узелъ, и тогда показалась голова кормилицы въ кокошник. На рукахъ кормилицы пищалъ ребенокъ.
— Выходи, мамка, — проговорилъ изъ-за птичьихъ клтокъ тотъ-же женскій голосъ.— Только осторожне выходи. Не урони ребенка. Швейцаръ, помогите ей выйти.
Швейцаръ высадилъ кормилицу и принялъ дв клтки — съ канарейкой и попугаемъ. Показалась фигура молодой дамы, нарядно одтой. Рядомъ съ ней сидлъ мальчикъ лтъ трехъ въ пальто со свтлыми пуговками и въ матросской фуражк, и въ рукахъ у него былъ котенокъ.
— Швейцаръ, выньте изъ кареты ребенка, пожалуйста, — продолжала дама.
Швейцаръ вынулъ ребенка, поставилъ его на тротуаръ и покосился на котенка.
Наконецъ изъ кареты вышла сама дама и за ней выскочилъ прелестный песъ сетеръ, котораго она держала на цпочк. Швейцаръ такъ и впился глазами въ собаку.
— Мой мужъ пріхалъ уже со службы?— спрашивала дама швейцара.— Мы новые жильцы… Мы съ дачи…
— Понимаемъ, сударыня… Я запомнилъ вашу милость, когда квартиру сдавалъ,— отвтилъ швейцаръ, не спуская взора съ собаки.
— Такъ мужъ мой ужъ въ квартир?
— Никакъ нтъ еще. Не пожаловали. А вотъ собачка-то…
— Что такое собачка? Что она сдлала?
— Да ничего-съ… А только…
— Ну, такъ нечего на нее и смотрть такими глазами. Собака, какъ собака. Снимите, пожалуйста, съ козелъ кучера швейную машинку. Только поосторожне.
— Машинку снимемъ. А вотъ насчетъ собаки…
— Иди, мамка… Входи въ подъздъ. А тамъ, въ третій этажъ. Володенька, иди за мамкой, а я возьму клтку съ канареечкой, — распоряжалась дама, продолжая держать на цпочк собаку.— Прислуга наша уже въ квартир?— задала она вопросъ швейцару.
Швейцаръ снялъ швейную машинку и, продолжая смотрть на собаку, проговорилъ:
— Въ квартир-то въ квартир, и кухарка и горничная пріхали, но съ собачкой я не моту допустить.
— То-есть что такое? Въ чемъ дло? Что вы это все: собака, да собака?— недоумвала дама.— Длайте ваше дло: вносите наверхъ въ квартиру наши вещи или покараульте ихъ здсь, а я вышлю сверху прислугу за ними. Да надо съ извозчикомъ разсчитаться. Сейчасъ, извозчикъ… Сейчасъ я вышлю… И за карету, и на чай вышлю… Пойдемъ, Трезоръ.
Дама направилась въ подъздъ и потянула за собой собаку, но швейцаръ ухватился за собачью цпочку.
— Позвольте, сударыня. У насъ съ собаками нельзя.
— Какъ, нельзя? Что это такое? Эта собака наша… Собака мужа…— удивилась дама.
— Все равно-съ… У насъ жильцы не имютъ права собакъ держать. Ни подъ какимъ даже видомъ… Помилуйте… домъ чистый… лстница помпейская… ковры… и все эдакое…— говорилъ швейцаръ.
— Что вы за вздоръ городите! Пустите мою собаку!
Дама дернула за цпочку и направилась въ подъздъ. Швейцаръ загородилъ ей дорогу.
— Не могу впустить-съ по парадной лстниц… У насъ даже жильцамъ приказано внизу калоши снимать. Хозяинъ строжайше запретилъ. У насъ даже съ кошками не дозволяется…
Дама остановилась.
— Отчего-же вы, сдавая квартиру, объ этомъ не предупредили? Если-бы да знали объ этомъ, мы и квартиру не снимали-бы… А теперь деньги за три мсяца впередъ заплочены.
— Не знаю-съ. У насъ объ этомъ даже въ квартирной книжк обозначается.
— Въ книжк? Ну, а мы никакой еще книжки не подписывали. Пустите!
— Не могу пустить, сударыня! У насъ отъ домового хозяина строжайше…
— Плевать, мн на вашего хозяина. Вотъ прідетъ мужъ, тогда съ нимъ и разговаривайте. А мн не стоять-же здсь на улиц съ собакой!
— Въ такомъ раз пожалуйте по черной лстниц. А по парадной я не могу впустить.
— Меня-то? Ко мн-то въ квартиру?
— Точно такъ-съ… За это я буду въ отвт. Пожалуйте по черной лстниц.
На глазахъ дамы показались слезы.
— Ну, хорошо, — сказала она.— Я пойду по черной лстниц, но вотъ за это-то вы и будете въ большомъ отвт, чмъ передъ хозяиномъ. Показывайте, гд черная лстница.
— А вотъ во дворъ пожалуйте. И сейчасъ направо, первая лстница, — проговорилъ швейцаръ.— Вы, сударыня, извините, а по парадной я не имю права…
— И пришлите ко мн сейчасъ-же управляющаго домомъ.
Дама направилась къ воротамъ, но швейцаръ ее окликалъ:
— Да вотъ управляющій… Неугодно-ли?
Передъ дамой выросла борода въ пальто и къ фуражк съ кокардой. Борода приподняла фуражку.
Швейцаръ не пускаеть меня съ собакой по лстниц и говорить, что жильцамъ здшняго дома собакъ держать не дозволяется, — обратилась дама къ управляющему.
— Точно такъ-съ, сударыня. Ни собакъ, ни кошекъ, ни куръ… потому у насъ домъ чистый, — далъ отвта управляющій.— Такія ужъ правила. У насъ лстницы везд помпей. Камины, ковры, статуи… Господинъ Пафнутинъ, жилецъ изъ пятаго номера, ужъ генералъ, а и то…
— Отчего-же вы при сдач квартиры объ этихъ правилахъ не предупредили?
— Да вдь книжки квартирной еще не подписывали, а въ книжкахъ у насъ полностью…
— И не подпишемъ. Деньги съ насъ взяли за три мсяца, и мы теперь знать ничего не хотимъ. А за то, что вы меня по парадной лстниц не пускаете въ мою квартиру, вы отвтите. Мужъ такъ это не оставитъ.
Управляющій нсколько опшилъ.
— Вернитесь. Пожалуйте по парадной… А только съ собаками у насъ жить нельзя, — сказалъ онъ.
— Ну, это мы еще посмотримъ! — воскликнула дама, направляясь къ парадному подъзду.
— Такія правила-съ…— крикнулъ ей вслдъ управляющій. Такой уставъ-съ… А въ чужой монастырь съ своимъ уставомъ не ходятъ.
— Я въ свой монастырь иду, а не въ вашъ. Если я деньги заплатила, то это мой монастырь, — обернулась дама къ управляющему и затмъ вошла въ подъздъ.
Швейцаръ втаскивалъ за ней по лстниц швейную машину и бормоталъ:
— У насъ генеральша Мурлова ужъ какая была собачница, а побилась-побилась да и отдала собакъ. Нмецъ въ восьмой номеръ тоже силой въхалъ въ квартиру съ кошкой и собакой, а гд теперь кошка, гд собака? Всхъ дворники извели, потому — правила.
Дама молчала и не оборачивалась.

VI.

Только что перехали съ дачи на зимнюю квартиру въ новый домъ. Комнаты маленькія. Пахнетъ краской, сыростью, стекла въ двойныхъ рамахъ запотли. Въ комнатахъ безпорядокъ. Въ гостиной на стол стоить желзное ведро и изъ него выглядываетъ фарфоровая лампа, обложенная сномъ. На стульяхъ шторы, обмотанныя шнурками. Изъ свернутаго ковра торчать зонтики, трости, складная удочка, собачій арапникъ. Посреди комнаты стоить кабинетный рояль, прикрытый двумя байковыми одялами. Суетится молодая хозяйка, вынимая изъ корзины посуду, и разставляетъ ее на мебель.
У наружныхъ дверей дребезжащій электрическій звонокъ. Шаговъ прислуги не слышно.
— Даша! Отворите хоть дверь-то! — кричитъ хозяйка горничной.— Вы хоть и отказались отъ мста, но сегодня все-таки еще должны служить.
Отвта никакого.
Звонокъ повторяется. Хозяйка сама идетъ отворять дверь. Показывается въ дверяхъ мужъ, среднихъ лтъ человкъ въ очкахъ, въ пальто въ шляп и съ портфелемъ.
— Здравствуй. Ну, что, благополучно перехали?— спрашиваетъ онъ жену и чмокаетъ ее въ щеку.
Жена длаетъ кислую мину.
— Какъ теб сказать…
— А что? Разв много мебели поломали?
— Нельзя сказать, Но съ прислугой бда…— отвчаетъ жена.
— Что такое?
— Горничная отказывается работать. Не хочетъ служить. Требуетъ разсчета. Зачмъ, видишь-ли ты, ей отдльной комнаты нтъ.
— Какъ отдльной комнаты? Вдь для кухарки съ горничной есть клтушечка, отдленная отъ кухни. Тамъ дв кровати свободно могутъ помститься.
— И помстились. Но вотъ зачмъ она будетъ вмст съ кухаркой.
— Не въ спань дло, — слышится изъ другой комнаты голосъ горничной.— Что мн спанье! А придетъ въ гости человкъ, тамъ его принять некуда, негд кофеемъ напоить.
— Ну, матушка, по ныншнимъ квартирнымъ цнамъ, если отдльную комнату для каждой прислуги имть, такъ больно жирно… Лишняя комната въ одно окно, и сейчасъ ужъ на пятнадцать рублей въ мсяцъ квартира дороже, — отвчаетъ хозяинъ, снимая съ себя пальто.— Да и квартиръ нтъ. Мы ужъ и такъ-то рады радехоньки, что хоть такую-то квартиру нашли.
— А она капризится, фордыбачитъ, — замчаетъ жена.
— Молебенъ благодарственный будемъ служитъ, что хоть такую-то квартиру удалось нанять, — продолжаетъ хозяинъ.— Ты знаешь, Лизочка, эта квартира взята прямо съ боя, — обращается онъ къ жен.— Да, съ боя. А то не видать-бы намъ ее какъ своихъ ушей, и должны были-бы мы остаться на зиму въ дачномъ помщеніи въ Лсномъ. Я пять рублей лишнихъ домохозяину нанесъ. Пять рублей въ мсяцъ. Произошло въ род торговъ.
— Ты разсказывалъ, — вяло бормочетъ жена.
— Такъ вотъ… И когда я вышелъ изъ квартиры домовладльца, давъ ему задатокъ, я перекрестился. Нашъ одинъ столоначальникъ въ Царскомъ Сел на зиму остался. Нтъ квартиръ, нтъ и нтъ. Даша! Да что-жъ ты не идешь? Возьми-же мое пальто.
— Отказывается работать. И двери не пошла отворять. Посуду не хочетъ со мной разбирать, — сообщаетъ жена.
— И все изъ-за комнаты?
— Все изъ-за комнаты. Разсчитай ты ее пожалуйста скорй. Вдь это-же несносно. Сколько она мн грубостей надлала. Пусть ее уходитъ сейчасъ-же. Что толку въ такой прислуг.
— Если такъ, пусть ее убирается.
Мужъ вшаетъ на вшалку свое пальто. Изъ сосдней комнаты доносится:
— Не имете права гнать. По закону я имю право три дня.
— Да… Но тогда ты эти три дня обязана работать.
— А я работать не желаю.
Мужъ и жена пожимаютъ плечами.
— Что ты подлаешь съ нахалкой! — говоритъ мужъ и входить изъ прихожей въ комнаты.
— Осторожне въ дверяхъ-то, — замчаетъ ему жена.— Двери крашены и еще не высохли. Я ужъ и такъ себ плюшевую кофточку замарала.
— Ужасное дло съ этой отдлкой квартиры!— вздыхаетъ мужъ.— Три недли домовладлецъ съ этой отдлкой насъ за носъ водилъ.
— Да и посейчасъ еще не кончено. Въ дтской только завтра полъ будутъ второй разъ красить. Въ столовой на обоихъ бордюра еще нтъ, — сообщаетъ жена.
— Да неужели? А вдь онъ хотлъ еще третьяго дня все кончить. Это чортъ знаетъ что такое! — негодуетъ мужъ, останавливается въ гостиной и говоритъ:— Отчего-же рояль посреди комнаты? Отчего ты не велла ломовымъ извозчикамъ поставить его прямо къ стн?
— Да не устанавливается. Ни къ какой стн рояль не устанавливается.
— Вотъ теб здравствуй! Какъ-же намъ быть-то?
— Надо посреди комнаты поставить. Задомъ мы его чуть-чуть прижмемъ къ стн… А направо и налво по стн мебель.
— Вотъ такъ штука! — скоблитъ затылокъ мужъ.— Конечно, это оригинально, съ одной стороны, но съ другой стороны… Комната-то ужъ очень крохотная.
— И кровати наши въ спальн по стн не устанавливаются, — сообщаетъ жена.
— Ну-у-у…. Вотъ такъ штука!
— Если дверь въ корридоръ наглухо запереть, то пожалуй…
— Нельзя, душечка, быть безъ выхода въ корридоръ.
— Тогда кровати придется доставить посредин комнаты. А посредин комнаты поставить, то алькова нельзя сдлать. Не хватаетъ мста. Въ комнат совсмъ стнъ нтъ.
— Мой письменный столъ влзъ въ кабинетъ?— спрашиваетъ мужъ.
— Влзъ-то влзъ, но къ окну никакъ не устанавливается. Придется бокомъ…
Изъ сосдней комнаты опять раздается голосъ горничной:
— Вотъ въ какую квартиру въхали! Не только для прислуги, а и для самихъ-то удобства нтъ!
— Молчать! Но буфетъ-то, я надюсь, всталъ по стн въ столовой?
— Только тогда можетъ встать, если карнизъ у него спилить съ боку. Ужасъ какая квартира!
На глазахъ жены слезы. Мужъ утшаетъ ее.
— Ну, спилимъ карнизъ… Эва важность! Спилимъ. Карнизъ съ боку и не нуженъ. Онъ и не замтенъ на буфет… Придется онъ къ окну… За то у насъ при этой квартир ужь что хорошо, такъ это лстница! Прелесть что за лстница! Коверъ… Каминъ… Швейцаръ… Статуя… Цвты…
— А швейцаръ нахалъ. Я давеча иду по лстниц, а швейцаръ мн: ‘Калоши извольте снять, сударыня, у насъ коверъ новый’ — и загораживаетъ мн дорогу.
— Ну, и ты все-таки не сняла?
— Конечно-же, не сняла. Что-жъ мн въ рукахъ нести калоши что-ли? А онъ мн вслдъ: ‘такъ у насъ, барыня, не длается. Придется домовладльцу доложитъ’.
— Ну, что тутъ! Онъ и мн сейчасъ сказалъ: ‘потрудитесь, баринъ, калоши у меня оставить’. А я ему: ‘дуракъ’. Онъ не понимаетъ, кому говоритъ. Вщь это относится до постороннихъ постителей, а отнюдь не до квартирантовъ. А онъ дуракъ, прямо дуракъ… Ты не обращай на него вниманія…
Входитъ кухарка.
— Позвольте ужъ и мн, сударыня, отъ васъ уволиться, — говоритъ она.
— Что такое? Ты-то что?— восклицаетъ хозяйка.
— Да гд-же въ такой крохотной комнатк вдвоемъ жить!.. Я про нашу коморку. Конечно, мы прислуга, но тоже люди. Ни комода поставить, ни столика… Я женщина обстоятельная. Ко мн даже чиновникъ одинъ изъ почтана ходитъ… Сегодня я переночую, а завтра пожалуйте разсчетъ.
Кухарка повернулась и вышла изъ комнаты.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека