В.В. Розанов
В.В. Розанов
Один общественно-педагогический вопрос
(К сегодняшней лекции в Соляном Городке)
Один общественно-педагогический вопрос
(К сегодняшней лекции в Соляном Городке)
Ходит в мире, ходит грех.
Один общественно-педагогический вопрос, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Ко мне обращена просьба со стороны лица, нравственная репутация которого вне всякого сомнения, а общественная деятельность известна во всей России, — ‘рассеять недоумения, возникшие при самом разрешении — на чтение лекции в Соляном Городке педагога-психолога Н.Е. Румянцева на тему: ‘Проблема полового воспитания в семье и школе’, — и предупредить в нескольких словах заподозривание в порнографии ‘этого большого вопроса жизни’. Следует resume лекции и объяснение точки зрения его на вопрос.
Тема эта, как известно, трактуется теперь и в книгах, и в журналах. Гораздо ранее и книг и журналов ко мне, как автору книги ‘Семейный вопрос в России’, обращались с запросами в письмах семейные люди, ища совета, как им уберечь подрастающих сыновей и дочерей от дурного, низменного ознакомления их с этою стороною биологии, жизни и своего будущего…
Тема почти неизмеримо трудная… Если узнают все ‘от товарищей’, а не от родителей, — о чем, по-видимому, тоскуют все родители, то ведь на это есть всемирная причина: не объяснено никем, ‘почему’, но для всякого явно, что эта тема, разговоры на нее, объяснение ее удесятеренно-щекотливы, удесятеренно-трудны, удесятеренно-застенчивы именно для отца и матери, много легче уже для брата или сестры и совершенно легки ‘для товарищей’. Вот бы кто-нибудь ответил, почему это так? Только мы тут осязаем какой-то закон природы, отнюдь не открытый, совершенно неведомый, запрещающий именно родителям касаться заповедной сферы детей. Есть запор какой-то, дверь какая-то, накрепко запертая, говорящая каждому родителю: ‘Не отворяй!’, ‘Не входи!..’ Что это так, это испытает невольно всякий родитель, попробовав ‘объяснять’. Слов не находишь, язык не вяжется. Лично я ни за что и никогда не сделал бы этого. ‘Но как же обойтись?’ Как весь свет всемирно обходился, у всех народов. Почему всех ‘товарищей’ предполагать развратными? Если между ними есть некоторый процент развратных, то ведь и из родителей не все безусловно целомудренны. А, главное, по личному опыту мы знаем, что ‘откуда-то’ узнавание не развратило же сплошь всех нас? А мы все узнали именно без родителей, ‘откуда’-то.
Почему именно перед родителями лежит запор — эта сторона дела уже по самой странности своей метафизически интересна, любопытна. Я нахожу ответ на нее в двух местах:
1) Это — когда Ной ‘раскрылся’ и Хам этому насмеялся, то два ‘благочестивые сына, взяв одежду, понесли ее, чтобы закрыть отца, но шли все время отвернув голову в другую сторону‘. Лежит нестерпимое, если бы открылась нагота отца детям. Но и vice-versa [наоборот (лат.)]: ‘нагота детей’, т.е. особенно вот эта ‘стыдливая нагота’, никогда не должна открываться родителям.
Это — ощущение семитов или прямой глагол Библии.
2) А греческий миф об Эдипе?! Он то же самое говорит: между родителями и детьми в сфере пола лежит такая стена, которая крепче каменной и выше Вавилонской башни. Почему? — Опять никто не понимает, и мы можем только догадаться: ‘Тут какой-то закон Божий‘. Антиутилитарное последствие вырождения ничего не объясняет: потому что его производит и проституция, и болезни, против которых изобретено ‘666’, но к ним никто не питает мистического ужаса, о них не слагается легенд и пугающих рассказов. А здесь испуг, ужас, — как перед бездной, как перед адом.
Скажут: ‘Но тут дело, а там тово‘…
Позвольте: именно в этой области, и жгучей, и незаметно ласковой, слово есть 3/100, ну 3/1000 — но часть дела. Отсюда-то ‘товарищам и легко, а родителям трудно’. Здесь я подхожу к самой трудной стороне дела.
Сказать ли правду: все книги и статьи об этом наполнены пустяками. ‘Как объяснять детям?’ В самом деле, как? Все родители, мнимо ‘объяснявшие’ это сыновьям, дочерям, на самом деле равно ничего не объяснили, — и ‘слова’ у них оттого еще сколько-нибудь и ‘вышли’, что в этих ‘словах’ ровно ничего не содержалось.
Как объяснить, что ‘огонь жжет’, не дав почувствовать ожога? Спалишь бумажку перед детьми? Но ребенок ответит: ‘Бумажку жжег, а меня не сожжет’. Да и может сказать еще хуже: ‘Так красиво, когда бумажка горит, — может быть, и приятно?‘ Перенесите этот разговор на сферу пола, и мальчик может поставить родителей в такой тупик и безысходность, из которых родителю не выбраться. Дело в том, что в разговорах, которые, напр., вела г-жа Жаринцова со своим сыном (смотри ее книжки), она анатомировала труп пола, мертвый, холодный пол, т.е., следовательно, и не пол вовсе. Ибо суть-то пола заключается в ‘химическом сродстве’, говоря переносно, противоположных полов и во ‘взрыве’, который при этом замечается. Поэтому вся половая сфера вовсе неописуема, вся половая проблема вовсе не допускает своего объяснения, все ‘описания’ и ‘объяснения’ касались бездыханного тела, бездыханной проблемы: но именно тут-то оно и невозможно, т.е. под описаниями совершенно ничего не было, совершенно ничего не лежало, так как пол, родитель жизни, мертв не бывает, когда он мертв — его нет. Это очень хорошо надо себе уяснить. Когда огонь ‘не жжет’, явно — огня и ‘нет’. Как же объяснять о ‘жгущем огне’, когда его нет и никто ничем не обжигается? Глупая тема, нет темы. На объяснение ‘механики деторождения’ (уроки г-жи Жаринцовой, ‘уроки’ в книгах, статьях и лекциях) дочушка или сын спросят: ‘Да зачем это делают взрослые и почему мне нельзя?’ В ответе и содержится жгучее начало огня, существо жгучести… Дело в том, что сфера пола не есть сфера узнавания, любопытства, даже, наконец, науки: а сфера мирового хочу. Тут скрыта шопенгауэровская ‘воля’, о которой он учил, что это есть ‘лоумен’, т.е. скрытая основа мира. Вот у родителя и у самой г-жи Жаринцовой, так увлеченной темою ‘все объяснить детям’, никогда не вырвалось и не вырвется всеобъясняющего ‘хочется’, ‘не хочется’, ‘страсть объемлет’, ‘страсть не проснулась’. Едва она перешла бы на этот язык, т.е. коснулась бы самой темы, а не ‘обходцев’, — так она и перешла бы на путь уже невольных возбуждений, т.е. вступила бы незаметно и пока еще немножко на эдиповский страшный путь.
Тема эта страшно любопытна. И именно — она метафизически любопытна. А как уберегать детей? Об этом лучше всего доктора знают, да родителям подсказывает и инстинкт. Труд, серьезная атмосфера в семье, повозиться, поиграть перед сном до усталости, — и лучше всего на свежем воздухе. Вообще это дело биологов, а не педагогов. Ах, ‘советы’ давать всякий сумеет: я знавал одного врача, в 35 лет погибшего от алкоголя (в белой горячке он выбросился из первого этажа, оборвал легкое и умер от его гангрены). Он ли не знал о вреде пьянства?! Он был к тому же очень образован и имел чудный характер. Мог проповедывать против алкоголизма, мог бы написать книгу о нем. Только, когда вот начинался ‘приступ’, — не мог удержаться от маленькой серебряной чарочки, которою пил. Около него сидела его мать-старушка. Только она одна от него и не отрекалась в эти гибельные 5—6 дней ‘запоя’. И умер. А разве не знал?! Ах, если бы наше знание было сильно над лоуменами: мы бы перевернули мир. Но ‘хочется’ и ‘не хочется’ всегда властнее ‘знаю’ и ‘не знаю’. Пол же есть не искра, не ожог, я умалил сравнение. Это есть огненный океан, которым горяч мир, все в мире от него рождается: но кто к нему излишне приближается, того он сжигает вовсе.
Все здесь трудно объяснить, не только детям, но иногда, может быть, и педагогам. И, главное, — совершенно не найдено здесь самого языка. Что касается вечного подозрения в ‘порнографии’, то, конечно, оно совершенно безосновательно в отношении педагогов. Ведь это ‘соблазн’: а кто же из педагогов кого-нибудь соблазнил? По всему вероятию, в лекции просто не будет самой темы (стихии огня и жара), — и она будет тою анатомиею ‘трупа’, около которого и взрослым и детям совершенно безопасно.
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 27 марта. No 12586.