ОЧЕРКИ СИБИРИ
ОЧЕРКИ СИБИРИ
Семирченская область *).
Семирченская область *).
I.
Кастекское ущелье и станція Сары-Джасъ.
I.
Кастекское ущелье и станція Сары-Джасъ.
——
Н. Каразинъ.
‘Нива’, No 16, 1875
Очерки Сибири, Каразин Николай Николаевич, Год: 1875
Время на прочтение: 6 минут(ы)
*) Сотрудникъ ‘Нивы’ H. Н. Каразинъ около 6-ти лтъ провелъ въ Средней Азіи, собирая художественные и литературные матерьялы, могущіе дать понятіе о жизни, нравахъ, обычаяхъ и природ посщенныхъ имъ странъ.— Матерьялами этими онъ уже не разъ длился съ публикою, помщая ихъ въ различныхъ журналахъ, нашихъ отечественныхъ и иностранныхъ. На страницахъ ‘Нивы’ тоже не разъ появлялись какъ рисунки, такъ и литературныя произведенія этого автора. Въ настоящее время онъ готовитъ къ изданію большое сочиненіе ‘Картины быта и природы Центральной Азіи’, сочиненіе, которое общаетъ быть въ высшей степени интереснымъ, если принять во вниманіе извстную читателямъ ‘Нивы’ наблюдательность, литературный и живописный талантъ почтеннаго автора. Книга эта — большое богато-иллюстрированное изданіе — иметъ выйти въ свтъ не ране половины 1875 года,— а пока редакція предлагаетъ нсколько художественныхъ и литературныхъ отрывковъ изъ этой книги,— которые и помститъ на страницахъ своихъ ближайшихъ нумеровъ.
Если читатель развернетъ передъ собой карту Центральной Азіи и отыщетъ большое озеро Иссыкъ-Куль, лежащее въ глубокой котловин въ вид растянутаго овала и окруженное громадными горами Ала-тау, Кунгей-Алатау и другими, изъ группы Тіанъ-Шанъ, одной изъ самыхъ великихъ міровыхъ горныхъ группъ,— то прямо на сверо-западъ отъ озера Иссыкъ-куль, праве Александровскаго хребта, тянется длинный горный отрогъ Безъименный — и, постепенно уменьшаясь, сливается съ песками Караманъ-Кумъ, втвями песчаныхъ холмовъ, спускающихся къ сверу, до самаго озера Балхашъ. Эти горы совершенно отдляютъ Токмакскій раіонъ отъ Врнинскаго и ставятъ человку одно изъ самыхъ непреодолимыхъ препятствіи къ сообщенію.— препятствій, которыя едва только въ продолженіе пятнадцати дть удалось одолть, и то посл громадныхъ усилій и матеріальныхъ затратъ по обработк путей сообщенія.
Природа подготовила только два удобныхъ прохода: ущелье Кастека и Боама, которыя были изслдованы въ 1860—61 годахъ, и съ тхъ поръ — до самаго настоящаго времени, второе изъ этихъ ущелій, именно Боамское, все еще находится въ первобытномъ состояніи, первое же, только въ послдніе два года, обработано настолько, что по немъ можно прохать даже въ экипажахъ, но съ большою осторожностью, съ цлымъ рядомъ предупредительныхъ мръ, не всегда впрочемъ гарантирующихъ путешественникамъ полную безопасность.
Дорога изъ Токмака до самой станціи Кара-Булакъ,— которую прежде называли ‘вьючный Кастекъ’, вроятно потому, что здсь приходилось бросать экипажи и продолжать путь верхомъ, вьючнымъ способомъ,— тянется параллельно горнаго хребта, перебираясь съ холма на холмъ и потомъ уже, пройдя восемь верстъ за станцію Кара-булакъ, круто поворачиваетъ на лво и поднимается на гору, на высоту слишкомъ двухъ тысячъ футовъ,— а оттуда уже, короткимъ, страшнымъ но своей крутизн и неожиданнымъ поворотамъ спускомъ, сходить въ узкую щель — ‘Кастекское ущелье’.
Въ одномъ изъ нумеровъ журнала ‘Нивы’ за 1873 годъ, мы помстили разсказъ и рисунокъ ‘катастрофы на Кастекскомъ перевал’ — который слишкомъ ярко и картинно изображалъ всю трудность пути черезъ этотъ перевалъ, всю величавую грандіозность этой дикой, необработанной природы. Итакъ, теперь, поднявшись на эту страшную высоту, начинаемъ спускаться внизъ.
Кортежъ нашъ состоялъ всего только изъ шести всадниковъ: я самъ, товарищъ мой топографъ К., двое прикащиковъ торговой фирмы Хлудова, нашъ общій слуга Шарипъ туземецъ и киргизъ-проводникъ. Вс мы хали верхомъ на маленькихъ горныхъ лошадкахъ, совершенно изнуренныхъ и обезсиленныхъ отъ путевыхъ трудовъ и продолжительной безкормицы. Зима въ этотъ годъ стояла суровая, и въ долинахъ лежалъ такой толстый слой снга, что скотъ горныхъ кара-киргизовъ,— единственныхъ и весьма немногочисленнымъ обитателей этой дикой страны,— не могли добывать себ изъ-подъ снга подножный кормъ, а запасовъ сдлано не было, такъ какъ это не въ обыкновеніи безпечныхъ дикарей, кочующихъ по всей горной области.
Крутые спуски заставляли принимать насъ на сдлахъ самыя неудобныя позы,— а маленькій ростъ лошадей заставлялъ держать колна постоянно въ согнутомъ положеніи… Это до такой степени утомляло насъ, что мы вынуждены были большую часть дороги идти пшкомъ, ведя лошадей въ поводу,— расправляя на ходу свои затекшія, онмвшія ноги…
Далеко открытый горизонтъ съ ослпительно-сверкавшею на солнц панорамою горныхъ кряжей мало по малу съуживался, по мр того какъ мы спускались все ниже и ниже. Справа и слва выростали крутые скаты горъ и пестрли своими скалистыми выступами и обвалами… Въ трещинахъ и впадинахъ держался еще снгъ, и эти ярко-блыя пятна удивительно эфектно рисовались на черномъ фон аспидника или темно-красномъ фон обильнаго желзомъ глинистаго сланца… Тамъ, гд отъ времени, или же подмытыя водою, отвалились громадныя скалы и загромоздили ущелья,— тамъ, на мст отлома, тянулись оригинальные слои горныхъ формацій, представляя живописную пестроту для глаза любителя природы,— неисчерпаемый источникъ изученія для геолога.
Кое-гд виднлись жидкіе красноватые прутики горькаго терновника,— сухіе стебли полыни и еще нсколько родовъ колючихъ кустарниковъ, дающихъ пріютъ цлымъ стаямъ красивыхъ горныхъ куропатокъ, которыхъ называютъ ‘кеклухъ’, по ихъ оригинальному крику, когда он начинаютъ перекликаться между собою.. Этотъ крикъ,— эта воркотня, подхваченная горнымъ эхомъ, чрезвычайно странно поражала нашъ слухъ, нарушая таинственную тишину грандіознаго ущелья.
Товарищу моему захотлось попробовать свою охотничью двустволку, дня два тому назадъ вынутую изъ строгаго заточенія въ чемодан,— и онъ, передавъ мн поводья своей лошади, началъ взбираться по камнямъ и выступамъ, подбираясь къ тому мсту, гд громче всего слышалось кеклуканье куропатокъ. Немного спустя, мы слышали, какъ зарокоталъ по горамъ звукъ выстрловъ,— оказавшихся совершенно безплодною тратою пороха, не потому что они были неврно направлены, а потому что положительно невозможно было воспользоваться ихъ результатами, такъ какъ птицы упали на выступъ, недоступный по своей покатости, и намъ оставалось только издали полюбоваться одною изъ жертвъ, сренькимъ пятнышкомъ виднвшейся на самомъ краю выступа.
Охота нашего проводника-киргиза оказалась несравненно удачне, онъ изъ своего фитильнаго мултука съ подсошкою добылъ-таки намъ обдъ, воспользовавшись нашимъ получасовымъ отдыхомъ на половин спуска.
Долго мы шли такимъ образомъ, наконецъ утомленіе наше достигло крайнихъ размровъ. Сами лошади едва волочили ноги и тяжело тянулись на поводьяхъ… Колна тряслись и подгибались. Головы наши начинали кружиться отъ этого вида безконечно поднимающихся съ обихъ сторонъ горныхъ утесовъ… отъ этихъ обрывистыхъ, клочковатыхъ облачковъ, быстро бгущихъ мимо насъ справа, слва, въ недосягаемой высот, скользя по темно-синему небу…
— Если еще прійдется хотя четверть часа такъ идти… началъ было одинъ изъ хлудовскихъ прикащиковъ и не кончилъ, потому что чуть-чуть не полетлъ внизъ,— соскользнувшись одною ногою съ обледенлой поверхности.
— Подъ ноги смотри! предостерегъ его, да и всхъ насъ, голосъ проводника.
— Фу ты, чортъ возьми! скоро ли эта проклятая станція?— спрашивалъ кто-нибудь изъ насъ.
— Ике-чакрымъ (дв версты), хладнокровно объявлялъ проводникъ.
Опять шли мы… шли долго… По нашему разсчету давно уже была пора, пройти эти ‘ике-чакрымъ’ — но ничего похожаго на станцію мы не видали впереди… Т же скалы, т же обрывы, т же утесы, сдвинувшіеся со всхъ сторонъ, словно намревающіеся стиснутъ насъ и раздавить въ этомъ тсномъ ущельи.
— Да скоро-ли наконецъ?!. опять раздавалось нетерпливое восклицаніе.
— Ике-чакрымъ — раздавался невозмутимый голосъ нашего Балая каракиргиза.
Нечего было и приставать съ распросами, только напрасно компрометирующими наши физическія силы въ глазахъ дикаря, и мы ршились стоически подвигаться впередъ и впередъ, терпливо ожидая, когда собственныя наши глаза откроютъ какіе либо признаки, указывающіе на близость желанной станціи.
— Вотъ она! совершенно неожиданно произнесъ проводникъ.
— Что… Кто?.. посыпались вопросы.
— Сары-Джасъ!… станція, пояснилъ Балай.
Мы положительно недоумвали. Мы ничего не видали кром того, что уже слишкомъ сутки было передъ нашими глазами… Т же скалы… т же… А! вотъ что-то бурое, коническое виднется внизу… немного праве лощины… Вотъ еще… Точно два улья, или какія-то дв муравейныя кучи (послднее сравненіе удачне) — торчатъ у самой дороги. Ни людей, ни лошадей — ничего живаго… никакого признака жизни… Мы подъхали и слзли съ лошадей.
Дв войлочныя желомейки, растрепанныя, покривившіяся на бокъ — составляли все строеніе станціи Сары-Джасъ. Въ одной кибитк еще можно было найдти хотя относительный пріютъ отъ горнаго, холоднаго втра. Другая же положительно не годилась никуда — такъ изорваны были эти кошмы, грязными, закопченными лоскутами висящія на поломанныхъ, погнутыхъ ршеткахъ и ребрахъ. Въ первой мы нашли — остатки давнишняго должно быть костра, кучку бловатой, холодной золы, полуразнесенную втромъ. Топлива запасено не было, корму для лошадей тоже.
Мы разсчитывали здсь смнить нашихъ измученныхъ лошадей и жестоко ошиблись въ своемъ разсчет… Пришлось здсь дать отдыхъ несчастнымъ животнымъ и покормить ихъ хотя чмъ-нибудь… а чмъ?..
Сартъ-слуга и киргизъ-проводникъ пошли рвать полынь и разную сушь для лошадей,— одинъ изъ прикащиковъ принялся собирать высохшіе куски конскаго и верблюжьяго помета, чтобы развести огонь, К. занялся ощипываніемъ перьевъ съ убитыхъ куропатокъ и приготовленіемъ нашего походнаго чайнаго прибора.
Кое-какъ, съ большими усиліями, удалось развести маленькій огонекъ, общипанныхъ птицъ насадили на шомполъ и обожгли ихъ со всхъ сторонъ (я не ршаюсь назвать это жареньемъ). Чай сварили на спирту. Прибавивъ ко всему этому горсти дв сухарей и стаканъ хорошаго рому, можно было достаточно подкрпиться и даже чувствовать себя сытымъ. Но наши лошади оказались мене счастливыми чмъ ихъ господа:— то, что было собрано для ихъ корма, едва бы хватило на одного осла — а не на восемь проголодавшихся лошадей, считая въ то число и двухъ вьючныхъ, везшихъ наши чемоданы.
За то воды было вдоволь!.. Маленькій, быстро бгущій горный ручей протекалъ у самыхъ кибитокъ и сверкалъ своею прозрачною, холодною, необыкновенно вкусною водою.
Солнце стало садиться и въ ущельяхъ быстро стемнло, но не надолго. Яркій фосфорическій свтъ луны разлился по скаламъ, придавая имъ самыя причудливыя фантастическія формы. Видъ этихъ горъ, этихъ снжныхъ массъ въ вышин, при лунномъ свт былъ удивителенъ.
Пока мы отдыхали и снаряжались въ дальнйшій путь, мимо насъ прошелъ небольшой легкій караванъ — и долго еще въ нашихъ ушахъ слышался мелодическій звукъ бубенчиковъ, подвязанныхъ подъ косматыми шеями верблюдовъ.
Вслдъ за караваномъ тронулись и мы, обогнали его и снова погрузились въ непроницаемый мракъ, когда ущелье съузилось до такой степени, что на дно его не проникалъ даже лунный свтъ, освщая только далекіе зубчатые гребни.
Опять та же поза на высоко-навьюченномъ неудобномъ сдл, опять та же тоскливая, невыносимая боль въ согнутыхъ колняхъ, опять то же безконечное путешествіе — еще боле скучное чмъ первое, благодаря темнот, отнимавшей у насъ возможность видть что-нибудь но сторонамъ и впереди дороги.
Но вотъ ущелье мало по малу становится шире… впереди виднется вертикальный просвтъ, словно въ дремучемъ лсу далекая проска… Что-то свтлое, бловатое видно за этимъ просвтомъ… Это уже ровное пространство, покрытое снгомъ, по ту сторону Безъимяннаго хребта, по которому мы и погнали нашихъ лошадей, обрадовавшихся, что тяжелые подъемы и спуски остались уже позади, за ихъ хвостами.
Девять верстъ отъ выхода изъ ущелья до пикета Кастекъ показались намъ девятью шагами, такъ пріятно было хать по равнин, выпустивъ стремена и свободно, по-англійски, протянувъ впередъ свои ноги. Красный огонекъ замигалъ впереди… что-то приземистое, черное виднлось вдали — это были землянки, въ которыхъ жило человкъ шесть сибирскихъ козаковъ, поставленныхъ здсь въ вид сторожеваго пикета. Мы пріхали.