ОЧЕРКИ СЪ НАТУРЫ.
ОЧЕРКИ СЪ НАТУРЫ.
(М. Н. Островскому).
VII.
НА СЕЛЬСКОМЪ ПРАЗДНИК.
VII.
НА СЕЛЬСКОМЪ ПРАЗДНИК.
II.
III.
Очерки с натуры, Назарьев Валериан Никанорович, Год: 1863
Время на прочтение: 39 минут(ы)
На двор май, но гд же теплота, яркая зелень, гд же весна? Холодно, пусто, сро вокругъ, холодный втеръ шумитъ въ ушахъ, и даже небо безоблачное будто поблло отъ холоду и подальше удалилось отъ земли. Не пылитъ бгущая по необъятнымъ полямъ дорога, далеко виднется она, но не видно на ней ни души прохожей или прозжей: никого нтъ, и на поляхъ необъятныхъ, то зеленющихъ, то чернющихъ, незамтно движенія, нтъ жизни, разв-разв тамъ, вдали, взовьется вихрь, и высокимъ столбомъ побжитъ по раздолью, а за нимъ точно въ погоню другой подымается, спшитъ, догоняетъ, догналъ… Издали глядитъ лсъ, какого-то пыльнаго цвта, тутъ направо, подл самой дороги, какъ-будто на часахъ, стоятъ три березы, а въ сторон отъ нихъ блетъ толстый, сломаный втромъ стволъ дерева, и давно блетъ онъ, одинокій, безполезный, точно отжившій свое время человкъ, и пристать ему некуда… вс забыли, даже смерть и та какъ-будто забыла… Но ближе къ селу больше жизни: пасутся лошади, коровы, подъ самымъ носомъ одной изъ нихъ танцуютъ нсколько галокъ, а тамъ дв вороны, усвшись другъ противъ друга, дутъ на острой спин пгой кобылицы и какъ-будто о чемъ-то важномъ толкуютъ. На пригорк, точно бобы разноцвтные, разсыпались овцы. Еще версту впередъ и выросла, точно изъ земли, вдругъ, неожиданно высокая колокольня, а напротивъ постепенно выступаетъ барскій домъ, каменный блый, съ колоннами, флигелями, вычурными каменными заборами, оранжереями, густымъ, темнымъ какъ ночь, садомъ и свтлыми какъ зеркало прудами.
Гордо смотритъ барскій домъ на тучу крестьянскихъ избъ, со всхъ сторонъ обсыпавшихъ его, и на скромные дома помщиковъ средней руки, красныя крыши которыхъ едва примтны изъ-за высокихъ акацій. Улица направо, улица налво, по гор улица, отъ околицы, никогда незапиравшейся, идетъ еще улица, самая широкая и главная въ деревн. Тсно прижавшись другъ къ другу, стоятъ длинные ряды избъ, одн изъ нихъ имютъ какой-то скучающій видъ, другія — сердитый и солома на нихъ вся взъерошена и поднялась дыбомъ, третьи, напротивъ, какъ-будто улыбаются и прибраны он и приглажены какъ слдуетъ къ празднику.
На главной улиц пусто и безлюдно, дряхлые старики и старушки неподвижно сидятъ на заваленкахъ, тишина нарушается только играющими мальчишками: одинъ изъ нихъ прицпилъ веревку къ старому ситу и бжитъ съ нимъ вдоль улицы, вообразивши себя рысакомъ, за нимъ бгутъ товарищи и безжалостно подгоняютъ.
Весь народъ, разряженный впухъ, столпился около качелей, на широкомъ лугу, служившемъ обыкновенно сборнымъ мстомъ для всхъ желающихъ пріятно провести праздничный день, и съ изумленіемъ взираетъ на двухъ смльчаковъ въ красныхъ рубашкахъ. готовыхъ, для общаго удовольствія, сейчасъ же перелетть черезъ перекладину качелей. Издали веревки не были примтны и, казалось, два красныя пятна летали въ воздух.
Надъ пестрой, шумной толпой, на балкон съ вычурной чугунной ршеткой, сидитъ владтель каменныхъ палатъ, оранжереи и садовъ, Ипполитъ Александровичъ Чемодановъ, молодой еще человхъ, почти нигд неслужившій, никуда почти невызжавшій изъ роднаго села. Онъ иметъ величавый, даже боярскій видъ и, вслдствіе покойной деревенской жизни, расплылся до чудовищныхъ размровъ. На немъ просторный русскій нарядъ, что еще боле придаетъ ему боярскаго, величаваго вида.
Вельможный папенька Ипполита Александровича, никогда, даже въ халат, неразстававшійся со звздой, втайн мечталъ о блестящей карьер, ожидающей его сына. Мечты не сбылись: звздоносецъ совершенно неожиданнымъ образомъ скончался, передавши сыну безмрное честолюбіе и безграничное стремленіе властвовать и быть первымъ, хотя бы въ деревн. Безчисленная, раболпная дворня тсно обступила молодаго барина: перемнныя фаворитки, лесть, придворныя интриги, придворныя сплетни — все это совершенно поглотило его. Быстро добрлъ молодой баринъ и все боле и боле убждался въ своемъ высокомъ значеніи, тмъ боле что все, что только онъ видлъ вокругъ, гнулось и пресмыкалось передъ нимъ въ ожиданіи подачки, даже милостиваго взгляда.
Пресмыкалась безчисленная дворня, падали ницъ уздные чиновники, съ умиленіемъ преклонялись мелкопомстные сосди, гнулся въ кольцо хозяинъ нумеровъ, въ которыхъ онъ останавливался, подличалъ и суетился, какъ угорлый, купецъ, къ которому онъ заходилъ въ лавку, мягко жалъ руку и каждый разъ показывалъ свою лысину градоначальникъ, къ которому халъ онъ съ визитотъ, и вдругъ — о! видъ, достойный вида разрушающейся Помпеи!— въ одно прекрасное февральское утро, съ громомъ и трескомъ рухнула прелестная обстановка молодаго барина. Все, что пресмыкалось вокругъ, зашумло, заговорило громко и потребовало выпрямить свои согнутыя спины. Смутился Ипполитъ Александровичъ, даже, на нкоторое время, лишился сна и пищи, даже похудлъ. Но мало-по-малу опасенія исчезли, унялись восторги, безчисленная дворня съ радостью осталась на прежнихъ условіяхъ, старикъ-управитель постарому исправлялъ роль шута, чиновники стояли на вытяжку какъ встрепанные, и только мужики, до сихъ поръ неслышные и рдко видимые бариномъ, вдругъ какъ-будто выросли и заговорили подл него, да еще нсколько до крайности обозлившихся юношей, которыхъ баринъ называлъ не иначе какъ ‘Жильберами’, позволяли себ возмущаться его покровительнымъ тономъ и даже отворачиваться отъ барски протянутой руки его.
Сметливость, врожденная каждому россіянину, выручила Ипполита Александровича. Онъ сейчасъ же смекнулъ въ чемъ дло, сошелся на ‘ты’ съ помщиками средней руки, въ пот лица искалъ популярности у мужиковъ и ‘Жильберовъ’, и даже начиналъ уповать, что достигъ ее, и даже помышлялъ о роли мудраго и справедливаго землевладльца въ будущемъ земств.
Вокругъ десерта и бутылокъ, поставленныхъ на стол, прилежно занимался одинъ изъ ближайшихъ помщиковъ средней руки, цвтущій здоровьемъ юноша, съ лицомъ честнымъ по въ высшей степени топорной работы, съ полуоткрытымъ и всегда улыбающимся ртомъ, съ мягко и ласково глядвшими глазами…
Юноша пользовался въ окрестности названіемъ ‘добраго-малаго’ и, дйствительно, сколько ни смотри на Михаила Андреевича Шилкина, сколько ты ни изучай его, ничего больше не узнаешь, ничмъ больше не назовешь его, какъ однимъ изъ безчисленнаго множества добрыхъ-малыхъ, населяющихъ наше любезное отечество.
Старики держали юношу въ постоянномъ ужас и рабскомъ повиновеніи и даже, совершенно понапрасну, истратили порядочную сумму денегъ съ благороднымъ намреніемъ дать ему образованіе. Миша терпливо сносилъ неволю, но зато дождавшись наконецъ свободы, воспользовался ею, какъ дикій конь, въ конецъ истомленный злой неволей. Добрый-малый только что воротился изъ-заграницы, въ упоеніи отъ Парижа и въ-особенности отъ его камелій и лоретокъ средней руки. Вотъ уже полгода какъ добрый-малый неутомимо разсказываетъ свои заграничныя похожденія и все еще находитъ слушателей. Ипполитъ Александровичъ, непропускавшій никогда удобнаго случая подтрунить надъ слабйшимъ, называлъ добраго-малаго не иначе какъ: Михалъ Андревъ изъ Парижа.
Рядомъ съ добромъ-малымъ сидлъ безмолвнйшій и солиднйшій господинъ лакейской наружности, не помщикъ и не чиновникъ, а человкъ необходимый богачамъ и вчно занятый ихъ порученіями. Онъ привтливо улыбался двумъ, очень еще молодымъ людямъ, сидвшимъ нсколько поодаль, чинно, даже не перекладывая одной ноги на другую, также точно какъ сиживали они въ дтств, подъ всевидящимъ окомъ великосвтскихъ родителей, съ увлеченіемъ занимавшихся ихъ дрессировкой. Платье столичнаго покроя, гладко выбритые подбородки, высокомрное выраженіе лицъ, все это ясно говорило за состояніе и положеніе въ свт, занимаемое молодыми людьми.
Одинъ изъ нихъ былъ совершенно красный: его кожа, волосы, брови, ногти, все было красное, напротивъ, другой былъ блдный, красивый брюнетъ, но до такой степени сонный, что, кажется, кто ни взгляни на него, сейчасъ же поспшитъ закрыть ротъ свой, чтобы скрыть звоту. Но ни красный цвтъ одного, ни опіумныя свойства другаго не мшали имъ держать себя совершенными джентльменами и быть на счету передовыхъ людей губерніи, тмъ боле, что они получали иностранныя газеты (русскихъ газетъ они не читали), заводили раціональное хозяйство, считали потерянное время потеряннымъ капиталомъ, и постоянно соперничали между собою въ томъ, кто ране вскочитъ съ постели и побжитъ на работу.
— Здорово, старики! здорово, Данило Данилычъ! какъ живешь Кирьянычъ? обратился величавый хозяинъ къ черной толп мужиковъ, подступившей къ балкону.
— Пришли погулять, на вашу милость посмотрть, полюбоваться, отозвался Кирьянычъ, первйшій плутъ и ораторъ на всю волость.
— Спасибо, Кирьянычъ, спасибо, что не забыли.
— Что вы сказали! какъ это только подумать? продолжалъ Кирьянычъ, весьма довольный ласковымъ пріемомъ, но еще боле случаемъ показать себя въ такомъ собраніи различныхъ и короткихъ и длинныхъ, окладистыхъ и жидкихъ бородъ.
— Кто мы и кто вы? спросилъ Кирьянычъ, и снова замолкъ, какъ-бы пораженный величіемъ предмета, о которомъ навелъ рчь:— мы каждый часъ должны помнить, что вы отцы наши, мы ваши дточки, дло извстное, и но писанію даже извстно, одно слово: мы безъ васъ — трава въ пол, былинка, не къ кому прибгнуть.
Мужики глубокомысленно вникали въ умныя рчи Кирьяныча, между ними слышалось: ‘Кирьянычъ умный мужикъ, чего не мужикъ, одно слово мужикъ-башка!’
Между тмъ какъ хозяинъ изощрялся въ разговорахъ съ крестьянами, джентльмены отъ нечего длать разспрашивали добраго-малаго о его путешествіи.
— Изъ Варшавы я махнулъ въ Вну… разсказывалъ тотъ, не подозрвая насмшки.
— А изъ Вны куда махнули… подтрунивалъ красный джентльменъ.
— Изъ Вны махнулъ въ Венецію, по мраморному мосту прикатилъ…
— Что же вы намъ разскажете о Венеціи? спросилъ черный джентльменъ.
— Что вамъ разсказать? куда ни шагни, везд вода, прорва воды, музыка играетъ, поютъ аріи… пропасть музыки, слушайте только… остановились на минуту, ужь онъ тутъ: ‘сеньйоре! эчеленца!’ а самъ сапоги или платье такъ-то вамъ чиститъ и сейчасъ руку протягиваетъ: ‘сеньйоре, мусью!’ Ну, дашь ему цванцигеръ, или тамъ центиссиме, какой нибудь, а онъ все подставляетъ ладонь: ‘сеньйоре! сеньйоре!’ Вечеркомъ уляжешься себ въ гондолу, пошелъ… гребцы въ красныхъ колпакахъ… покачивайся только!… Такъ какая-то дремота возьметъ… вода тихо колышется, ни колесо ни копыто не стукнетъ, ни собака не залаетъ, да впрочемъ, кажется, и нтъ во всей Венеціи ни собакъ, ни лошадей, я по крайней мр не видалъ.
— Полно теб, Михалъ Андревъ, толковать о Венеціи, разсказывай лучше что нибудь о Париж… перебилъ хозяинъ, наскучившій уже ролью добродтельнаго землевладльца.
— Слушай по порядку, отвчалъ добрый-малый, и началъ разсказъ о томъ, какъ онъ пріхалъ въ городъ Сузу и видлъ тамъ какую-то окаменлую женщину: Варвару или Аделаиду, онъ хорошенько не помнилъ.
— Разсказывай о Париж! снова перебилъ хозяинъ:— теб говорятъ, разсказывай намъ о Париж!
— Да я бы по порядку дошелъ.
— Не нужно, разсказывай, что тебя просятъ.
— Разсказывайте, пожалуйста, разсказывайте… нехотя проговорили джентльмены.
— Въ Парижъ я пріхалъ вечеромъ… нтъ, постойте, я не попалъ прямо въ Парижъ, я попалъ вмсто Парижа въ городъ Ліонъ, проспалъ какъ-то, глядь — я въ Ліон… можете себ представить… мое положеніе!
— Опять своротилъ… замтилъ хозяинъ.
— Ну, ну… хорошо, явился я наконецъ въ Парижъ. Газовое освщеніе, бульвары, магазины, знакомыхъ ни души, къ счастью, вспоминаю я, что здсь долженъ быть едоръ Михайловичъ, въ нумерахъ стоитъ. Скачу въ эти самые нумера: ‘здсь едоръ Михайловичъ?’ коридорный глаза вылупилъ, дуракъ ничего не понимаетъ, бился я бился, да какъ крикну: едоръ Михайловичъ, едоръ Михайловичъ, гд вы?— ‘Здсь, здсь, Михалъ Андреевичъ’, бжитъ въ своемъ красномъ халат и желтыхъ ичигахъ… Я такъ и кинулся ему на шею, очень обрадовался. Стали въ одномъ нумеръ, напились чаю, поужинали, легли спать, встали, напились чаю, позавтракали, выпили коньяку, коньякъ добрый, пообдали, легли спать…
— Parbleu! съ чисто-парижской интонаціей восклицаетъ одинъ изъ джентльменовъ:— какое пріятное препровожденіе времени!
— Стойте, дойдетъ и до пріятнаго! Отдохнувши съ дороги, отправляемся мы съ едоромъ Михайловичемъ въ кафе, тутъ же въ дом, и съ этого начинаются наши похожденія. Спросили себ пуншу, сидимъ, подлетаетъ къ намъ какой-то господинъ съ бородкой, рекомендуется. Такъ и такъ, говоритъ, monsieur Ppin… bon-vivant… Aprè,s tout, говоритъ, je suis moi-mme demicosaque’… и какъ онъ только пронюхалъ, что мы русскіе: ‘il faut, говоритъ, se promener, s’amuser — allons donc!’ Да какъ пошли наши ребята, такъ и пропали трое сутокъ, верстъ, я думаю, исходили двсти, и чего мы не видали: Елисейскія, мабиль, разныхъ кафе, театровъ… какія ножки, глазки, ручки… Ай!… Уй!… ршительно чудеса.
— Bravo! bravo! одобрительно произнесъ одинъ изъ джентльменовъ.
— Чудеса, чудеса! восторгался добрый-малый: — пяти минутъ не усидишь ты на мст, не пошь, не выспишься какъ слдуетъ, все бы бжалъ, все бы глазлъ, все бы волочился… О! la petite Nine, la petite Charlotte, Zizi… О!
— Каковъ, каковъ! Ай-да Михалъ Андревъ изъ Парижа… подтрунилъ хозяинъ.
— Monsieur Ppin въ сторону, въ большемъ азарт продолжалъ добрый-малый!— сами не хуже его узнали вс ходы… Съ постели прямо въ кафе… двицы прислуживаютъ и улыбаются вамъ… Но что это за двицы, какъ одты… это… это… это вы себ вообразить не можете… ну, чистйшія аристократки наши.
Джентльмены невольно подняли плечи въ негодованіи.
— Чистйшія наши аристократки, продолжалъ добрый-малый, не замчая движенія джентльменовъ.— Входишь въ кафе, все это кидается, вс такъ полюбили насъ, раскланиваются… bonjour, bonjour… Здравствуйте, подлецы, здравствуйте, подлецы, а они какъ есть ничего не понимаютъ, только ниже раскланиваются, суетятся… Не прикажите ли чего? Какъ провели ночь? Хорошо, мошенники, хорошо, подлецы… Garon… ici!— Monsieur? Чаю скоре, свинья!— Бжитъ какъ угорлый. На бульвар каждый день новая побда — улыбнулась, твоя, или въ первое кафе.— Garon, ici!— Monsieur?— Шампанскаго!— Garon летаетъ кругомъ, все шепчется: ‘русскій, русскій’, а она даже не придумаетъ какъ назвать:
‘Mon petit mari, mon petit chien!…’
Въ эту минуту джентльмены, вроятно испугавшись того, что слишкомъ щедро одарили своимъ вниманіемъ Михалъ Андрева изъ Парижа, попросили у хозяина позволенія осмотрть его молотилку.
Хозяинъ веллъ позвать управляющаго съ ключомъ отъ сарая.
— А у васъ ключи находятся у управляющаго? насмшливо спросилъ красный джентльменъ.
Хозяинъ кивнулъ головой, а черный джентльменъ изумился.
— Вы, господа, посмотрите, что у него за управляющій, вмшался добрый-малый:— это… это… въ своемъ род… это… тутъ онъ заикнулся, и, чтобы выйти изъ затруднительнаго положенія, хватилъ:— это nec plus ultra…
— Нтъ-съ, у насъ съ Базилемъ, ключъ въ карман, вотъ тутъ подл сердца, сказалъ, ни къ кому особенно не относясь, красный джентльменъ.
— А что, господа, я слышалъ, вы записные агрономы? спросилъ хозяинъ.
— Вотъ агрономъ, рекомендую вамъ, Пьеръ, вчера въ четыре часа вскочилъ, да въ поле, вяло проговорилъ Базиль, указывая на своего краснаго друга.
— Пожалуйста, не врьте ему, онъ давно уже былъ въ пол, когда я выхалъ, за нимъ не угоняешься, утверждать Пьеръ.
— А третьяго дня, кто раньше всталъ, Пьеръ, кто раньше? Ну, по совсти, уличалъ Базйль.
— По совсти, вы.
— Нтъ, вы.
— Пьеръ, по совсти.
Такъ любезничали между собою молодые люди, пока не появился наконецъ управляющій, видимо принявшій участіе въ праздник, толстый, красный, въ пестромъ лтнемъ пальто и съ такимъ высокимъ, завивавшимся въ кольцо, хохломъ на голов, съ какимъ обыкновенно изображали намъ въ прежнія времена талантливыхъ и вдохновенныхъ людей.
— Господа, рекомендую, вскричалъ добрый-малый, проворно забгая впередъ управляющаго и торжественно представляя его джентльменамъ.
— Это — нчто въ своемъ род… Ну, Яковъ Иванычъ! экспромтъ…
— Поэтъ, это сейчасъ видно, вяло проговорилъ Базиль.
— Вы пишете стихи? прибавилъ Пьеръ.
— Могу-съ, на какой предметъ пожелаете? произнесъ управляющій, принимая вдохновенный видъ.
— ‘Втеръ’, произнесъ хозяинъ:— кстати, теперь втрено.
— Втеръ! управитель глубоко вздохнулъ: — втеръ, повторилъ онъ, устремляя глаза къ небу…
Втеръ шумитъ всегда
А можетъ быть и никогда.
Общество принялось аплодировать поэту, низко кланявшемуся на вс стороны.
— Однако, не нужно терять золотаго времени, сказали джентльмены, въ одно время поднявшись и направляясь къ дверямъ.
За ними, нсколько пошатываясь, принялся лавировать управляющій.
— А отчего у Якова Иваныча носъ красный? Ну! на вопросъ отвтъ? крикнулъ ему вслдъ добрый-малый.
— На вопросъ отвтъ будетъ, проговорилъ управитель, но отвта не нашлось, и онъ, энергически махнувъ рукою, пошелъ прочь.
— Ушли, слава-богу, ушли, сказалъ хозяинъ, по удаленіи джентльменовъ, вздыхая во всю широкую грудь…
— Слава теб… подтвердилъ добрый-малый.— Право, безъ нихъ другой свтъ въ глазахъ. И точно, удалившись, джентльмены какъ будто унесли съ собой и скуку, которую распространяли вокругъ.
— И чортъ ихъ знаетъ, повадились таскаться, съ досадой сказалъ хозяинъ: — а только и разговору, молотилка да вялка, да кто раньше всталъ, да больше доходу получилъ. А впрочемъ, прибавилъ онъ въ раздумь:— съ другой стороны, славно дйствуютъ, извлекаютъ.
— Что же славнаго — ничего, освирплъ добрый-малый: — и не поймешь: здсь жмутся, надъ каждой соломенкой дрожатъ, а тамъ, за границей, живутъ, говорятъ, вельможами, и не поймешь хорошенько, право, эти джентльмены какъ будто изъ другой глины сдланы, не во гнвъ твоей милости будь сказано.
— Славно дйствуютъ, размышлялъ между тмъ хозяинъ: — извлекаютъ, набьютъ карманъ, да и маршъ въ Парижъ, славно дйствуютъ… Хозяинъ въ тайн завидовалъ джентльменамъ, хорошія средства считалъ онъ высшимъ благополучіемъ, лишь бы давались они безъ труда и заботъ, такъ, хоть бы за древность рода, напримръ.
— Ты вотъ себя возьми въ примръ, горячился добрый-малый: — имешь состояніе, да не скряжничаешь же ты, прізжай къ теб, все это какъ слдуетъ, по старин…
— А какъ вы полагаете, Ипполитъ Александрычъ, заговорилъ наконецъ солидный господинъ:— правду говорятъ: хорошая слава лежитъ, а дурная бжитъ. Я полагаю, сколько одни дворовые за васъ Бога молятъ: скота держи сколько хочешь, тоже мсячина… никто не обиженъ и понын живутъ, какъ жили при вашемъ батюшк, каждый прибгаетъ къ стопамъ ногъ вашихъ.
Вмсто отвта, хозяинъ досталъ изъ огромнаго, стоявшаго подл мшка, горсть пряниковъ и бросилъ ее въ народъ, за ней другую, третью, народъ шумитъ и ловитъ налету пряники. На душ было особенно легко и пріятно: онъ любилъ играть роль благодтеля, и барское ухо его съ самыхъ нжныхъ лтъ привыкло къ рабской лести.
— Что же вы, господа, отстаете, приглашалъ одушевившійся хозяинъ, принимаясь за новый мшокъ съ пряниками.
— Спасибо, это по моему не слдъ, кидать людямъ будто собакамъ, проговорилъ добрый-малый, между тмъ какъ другой гость принялся съ величайшей охотой помогать хозяину.
— Нужно сближеніе, говорилъ хозяинъ, весь мокрый отъ усиленнаго труда:— нужно сближеніе съ народомъ — и пряники градомъ сыпались съ балкона.
— Плюнь ты мн въ портретъ, если ты съ ними сблизишься такимъ образомъ, кричалъ безцеремонный сосдъ — какъ есть въ самый портретъ.
— А по твоему, какъ же нужно сближаться?
— А я-то почему знаю?…
Въ эту минуту вернулись джентльмены, молотилку нашли они неудобной, но бросаніе пряниковъ въ народъ чрезвычайно пріятнымъ занятіемъ, немедленно опустили они свои руки въ мшки съ пряниками, и съ размаху кидали ихъ внизъ, преимущественно нацливаясь въ группу разряженыхъ бабъ, пронзительными визгами привтствовавшихъ знаки такого вниманія. Вслдъ за пряниками посыпались мдныя деньги, еще больше тснится толпа, каждый старается пробраться ближе къ балкону, шумъ и гамъ поднялся неописанный, сотни глазъ жадно глядли на балконъ, сотни рукъ протянулись къ нему — одинъ безпощадно давилъ другаго, послышался пронзительный крикъ придавленной бабы…
— Еще, еще мди, сюда, сюда! командуетъ хозяинъ.
— Тарантасъ! громко объявилъ солидный господинъ съ лакейской наружностью.
Вооруженныя грошами руки быстро опустились, все общество, находившееся на балкон, какъ будто окаменло въ ожиданіи, а между, тмъ тарантасъ такъ скоро подлетлъ къ крыльцу, что сидвшій въ немъ господинъ, съ длинной сдой эспаньолкой и римскимъ носомъ, едва усплъ приподнять свою низенькую фуражку съ несоразмрно длиннымъ козырькомъ.
— А! князь! вскричали стоявшіе на балкон.
— Прискакалъ денегъ кляньчить… добавилъ добрый-малый… Онъ былъ правъ: вся жизнь князя проходила въ тарантас, въ вчной скачк за деньгами, которыхъ безпрестанно требовала жена его, нсколько лтъ уже скитавшаяся, съ дочерьми, за границей.
Въ гостиной послышались шаги быстро идущаго, или скоре, бгущаго человка.
— La bourse ou la vic! минуту спустя кричалъ князь, потрясая могучаго Ипполита Александровича своими худощавыми, жилистыми руками.
— Нтъ, ей-богу нтъ… защищался хозяинъ.
— Какъ хотите, денегъ! денегъ! во что бы то ни стало, денегъ, жена требуетъ… умоляетъ! съ видомъ голоднаго мародёра нападалъ князь…
— Ей-же богу всего 25 цлковыхъ за душой. Ипполитъ Александровичъ говорилъ сущую правду: у него деньги рдко важивались, по его собственному выраженію, вс они уходили въ домъ.
— А выкупъ, пяти-процентные?
— Откудова, батюшка, кто это навралъ?…
— Какъ же меня уврили…
— Вотъ у кого, вотъ у кого деньги, указывалъ хозяинъ на джентльменовъ…
— Messieurs, взмолился-было князь.
— Мы сами на дняхъ беремъ паспорты… вжливо протягивая руку, отвчалъ Базиль, разумется на французскомъ язык…
— Согласитесь, князь, высидть годъ въ этой тюрьм, и не разсяться, это невозможно… добавилъ Пьеръ…
Князь стоялъ опустивши голову.
— Гд же ваше семейство, князь? мгновенно оживляясь спросилъ Базиль.
— Въ Ницц, въ Ницц. Но гд же я возьму денегъ?
— А осень, гд думаютъ провести ваши?… полюбопытствовалъ Пьеръ.
— Въ Неапол, кажется, въ Неапол… не подымая головы отвчалъ князь…
— Такъ мы съ ними встртимся! въ одинъ голосъ весело вскричали джентльмены, потирая руки отъ удовольствія.— Какъ это пріятно!
— Куда мн скакать, куда же мн скакать? терзался князь. Онъ такъ привыкъ вчно скакать въ тарантас, что, казалось, ему въ тягость былъ покой и отдыхъ…
— Скачите на винокуренный заводъ… сказалъ кто-то.
— Скачите на заводъ, на заводъ! хоромъ и съ большимъ участіемъ повторили вс присутствующіе, исключая добраго-малаго.
— На заводъ, въ самомъ дл поскачу на заводъ, запродамъ хлбъ… вскричалъ князь, и какъ будто его и не было на балкон.
— На заводъ! вскричалъ онъ ямщику и исчезъ, точно его втромъ унесло.
Поговоривши съ искреннимъ сочувствіемъ о положеніи несчастнаго князя, одушевившіеся на мгновеніе джентльмены вспомнили, что завтра долженъ быть у нихъ посвъ — проспишь, пожалуй.
Раскланявшись съ хозяиномъ, они спустились внизъ, на крыльцо, подл котораго ожидали ихъ маленькія бговыя дрожки, запряженныя маленькой гндой лошадкой. Съ трудомъ усвшись, джентльмены поджали свои длинныя ноги и рысцой похали со двора, сопровождаемые насмшками добраго-малаго.
Толпа крестьянъ, собравшаяся на лугу, стала рдть, солнце закатывалось, стало тепле, подувалъ тихій втерокъ: гд-то на другомъ конц селенія раздались хороводныя псни.
— Куда бы намъ дваться? въ величайшемъ недоумніи спросилъ Ипполитъ Александровичъ.
— Подемъ къ Комаровымъ… предложилъ добрый-малый.
— Пожалуй, какъ будто нехотя отвчалъ хозяинъ, въ душ весьма довольный сдланымъ предложеніемъ. Въ почтенномъ дом Комаровыхъ, онъ разыгрывалъ роль жениха, или, что то же самое, какого-то рдкаго звря, ловимаго всевозможными способами. Такая роль какъ нельзя боле нравилась Ипполиту Александровичу, и надо отдать справедливость, при всей тучности своей онъ очень ловко перепрыгивалъ чрезъ разставленные на пути его тенеты и капканы.
Комаровы принадлежали къ помщикамъ средней руки. Благодаря экономіи хозяйки и изворотливости хозяина, а еще боле благодаря недорогимъ крпостнымъ рукамъ, домъ Комаровыхъ держался на весьма порядочной ног: полы вчно свтились, точно лакированные, плющи вились вокругъ большихъ оконъ, мёбель, домашняго приготовленія, была покойна и блестла какъ зеркало, дорожки въ саду содержались въ большомъ порядк и были всегда усыпаны пескомъ.
До настоящей минуты Комаровы были совершенно поглощены воспитаніемъ трехъ дочерей своихъ. Возня по этому случаю продолжалась нсколько лтъ, гувернантокъ всевозможныхъ націй приводили, увозили, переманивали у добрыхъ сосдей и даже перехватывали на дорог. Наконецъ трудный подвигъ конченъ, наступила другая забота: слдовало во что бы то ни стало выдать дочерей замужъ, по этому случаю, нетребующему отлагательства, настежъ растворились двери, и домъ Комаровыхъ съ утра до ночи наполнялся сосдними молодыми помщиками, офицерами, чиновниками.
Домъ Комаровыхъ былъ полонъ по обыкновенію, двицы и услужливые каваіеры сидли вокругъ стола съ картами въ рукахъ, въ разныхъ углахъ идетъ оживленный разговоръ.
— Что, сосдъ?
— Да все думаешь, какъ бы поменьше.людей держать.
— Меньше того, сосдъ, нельзя держать, сколько нужно…
— Нтъ, сосдъ, нужно жить по-нмецки, какъ нмцы живутъ.
— Нельзя держать меньше того, сколько нужно…
— Если же хозяйственно разсчитать, такъ и можно…
— Стой, сосдъ… Кучеръ теб нуженъ? разгорячился сосдъ.
— Нуженъ…
— Лакей теб нуженъ? продолжаетъ крикунъ…
— Нуженъ…
— Поваръ теб нуженъ? горячится крикунъ…
— Теперь у предводителя одинъ человкъ, да еще какой? во фрак и при часахъ, изготовитъ ему обдъ, накроетъ, подастъ, а потомъ еще книжку возьметъ… читаетъ…
— Такого не найдешь, ни за что въ свт не найдешь!… горячится крикунъ…
— А Дуняша осталась? черезъ всю гостиную кричитъ одна почтенная дама другой дам, тоже почтенной.
— Нтъ, ушла… поетъ дама изъ своего угла…
— Она, кажется, мастерица?…
— Мастерица… поетъ дама…
— Ахъ, боже мой, боже мой, какъ бы мн ее отыскать… восклицаетъ почтенная дама и поспшно стремится къ собесдниц…
— Ну, какъ вы устроились съ людьми? съ особенной нжностью обращается хозяйка къ юному сосднему помщику…
— Вс разбжались! съ величайшей раздражительностью отвчаетъ юный сосдъ.— Вы только представьте себ, что я боле недли, своими руками мсилъ лошадямъ, даже коровамъ…
— Боже мой, боже мой! сокрушается хозяйка:— Маша, Маша, зоветъ она свою старшую дочь: — Павелъ Петровичъ самъ мсилъ лошадямъ и даже коровамъ.
— Что же длать? нужно покориться судьб, съ глубокимъ вздохомъ отвчаетъ Маша и уходитъ.
— Скотница нужна? пристаетъ крикунъ.
— Если хозяйственно разсчесть, такъ выгодне нахожу все купить… хладнокровно защищается противникъ.
— Нтъ, нужна! воюетъ крикунъ.
— У насъ въ Россіи издревле царствуетъ лность, каждый и размышляетъ такъ: проживу богъ-дастъ какъ-нибудь, а трудиться несогласенъ, точно по книг читаетъ, какой-то блоголовый старецъ.
— Выслушайте меня, выслушайте меня, Неофитъ Иванычъ, во всхъ оборотахъ долженъ быть рискъ, рискъ долженъ быть — пристаетъ къ нему молодой человкъ, съ запечатлнной на лиц страстью къ вольному труду.
— Тоже и баню не хочетъ топить… Я и такъ и этакъ, не хочетъ, у насъ, говоритъ, въ город нтъ этого заведенія, жалуется меланхолическаго вида помщикъ.
— А у меня такъ насмшку сдлали… вс какъ есть ушли наканун праздника… Нечего сказать, съ праздникомъ сдлали… вторитъ другой помщикъ, тоже грустнаго вида.
— Стряпка нужна? снова раздается голосъ крикуна.
— Нтъ, не нужна.
— Врешь, нужна! раздается по всему дому.
— Людмила, Людмила, Людмилочка пріхала, пищатъ двицы и разомъ несутся на крыльцо, передъ которымъ нетерпливо машетъ головой и жидкимъ куцымъ хвостикомъ высокій и чрезвычайно худой конь Джальма.
На высокой спин Джальмы сидитъ Людмилочка. На ней соломенная шляпа съ широчайшими полями и блый бурнусъ, со множествомъ кистей, большихъ и маленькихъ. Вся фигура напоминаетъ любознательную англичанку, путешествующую по Востоку.
— Вы одни, Людмилочка! Какъ это васъ пустили безъ человка?… посыпалось съ крыльца.
— Кто же бы меня не пустилъ…? отзывается сверху амазонка.
— Кто? папа, вашъ папа… съ убжденіемъ говоритъ Маша.
— Слава-богу, онъ не такой самодуръ, чтобы стснять меня… рзко отвчаетъ Людмилочка и немилосердно дергаетъ Джальму, напрасно усиливаясь подъхать къ крыльцу.
— Да стой же, Джальма… стой! бснуется амазонка, но все напрасно: Джальма ршительно отказывается подойти къ крыльцу.
Является лакей, въ истасканной ливре и въ очень пріятномъ настроеніи духа… онъ усиливается подвести Джальму къ крыльцу. Конь ршительно упирается.
— Пущайтесь, барышня! говоритъ лакей и широко разставляетъ руки.
Людмилочка смло летитъ сверху въ объятія лакея, на крыльц раздается крикъ двицъ… Джальма, воспользовавшись общей суматохой, гордо закидываетъ хвостъ и, не торопясь, убгаетъ въ ближайшую улицу, за нимъ гонится лакей.
— Чортъ съ нимъ! говоритъ Людмилочка, провожая глазами удалявшагося Джальму.
Двицы улыбаются, Людмилочка не замчаетъ этого, и порывистыми шагами направляется въ залъ, вс двицы за ней.
— Читали ‘Князя Серебрянаго’? Не правда ли, c’est charmant… спрашиваетъ Маша, догоняя амазонку.
— Страшная ерунда! говоритъ амазонка, такъ громко, что вс присутствующіе невольно поднимаютъ головы.
— Ну что, какъ вы устроились съ людьми? освдомляется подоспвшая тутъ же хозяйка.
— Право, не знаю… разсянно отвчаетъ амазонка.
— Даша остается?
— Кажется, остается! отвчаетъ амазонка и крпко жметъ руку худощаваго и взъерошеннаго молодаго человка, одтаго съ большой небрежностью.
— Что подлываете, Вавочка? продолжаетъ амазонка еще разъ, пожимая руку молодаго человка.
— Работаю, собираю наскомыхъ… Вдь я перехожу на естественный… говоритъ молодой человкъ, сохраняя чрезвычайно серьёзный видъ.
— Какъ же это вы измняете словесному?
— Такъ нужно.
Амазонка видимо поражена, она глядитъ на Вавочку съ большимъ уваженіемъ.
Съ нкоторыхъ поръ Вавочка совершенно переродился. Еще въ начал вакаціи юноша глядлъ такимъ невиннйшимъ словесникомъ, можно сказать, былъ живымъ примромъ благонравія, но родители его, начитавшись ‘Отцовъ и дтей’ и сейчасъ же смекнувши въ чемъ дло, настроили себя какъ возможно лучше на тотъ ладъ, что въ наше несчастное время дти не уважаютъ боле родителей своихъ и ничего святаго не признаютъ. Они такъ неутомимо твердили объ этомъ сыну, съ такой грустью взирали на погибшее чадо, что невинный Вавочка посл нсколькихъ недль величайшей истомы, дйствительно вообразилъ себя какимъ-то отверженнымъ. Дума легла на гладкомъ чел его, онъ пересталъ заниматься собой, чесаться, помадиться, и даже пересталъ выпускать блоснжные воротнички изъ-подъ галстуха.
Нечесаный, съ какой-то ядовитой улыбкой на устахъ, прохаживался Вавочка, съ утра до ночи осыпаемый трогательными убжденіями родителей.
— Нтъ, вы докажите, докажите мн, тогда я поврю, тогда только поврю, потерявши весь запасъ терпнія, язвитъ Вавочка своихъ нжныхъ родителей.
— Такъ, значитъ, ты дйствительно нигилистъ? дрожащимъ голосомъ спрашиваетъ папаша.
— Да, я нигилистъ, мы вс, первокурсники, мы вс нигилисты! ржетъ Вавочка.
— Сынъ мой, такъ ты ничему не вришь! вопитъ мамаша.
— Ничему… отрзалъ Вавочка и засвисталъ камаринскую.
— ‘И даже?…’ нершительно произноситъ мамаша, ломая себ руки.
— И даже… брякнулъ Вавочка.
Послдовала нмая сцена, родители стоять съ поднятыми къ небу очами. Вавочка смотритъ на нихъ съ язвительной улыбкой.
Много непріятныхъ сценъ и гоненій вынесъ потомъ Вавочка. Одинъ благонамренный помщикъ, съ самымъ обиднымъ жестомъ показалъ ему дверь, за распространеніе вольныхъ мыслей, родная тётушка, пріхавшая погостить со всей дворней, со всми лошадьми своими, собачками и кошками, на другой же день, крестясь, убжала изъ патріархальнаго дома родителей Вавочки, и такъ поспшно, что только на пятой верст была настигнута своими тарантасами.
Въ самомъ непродолжительномъ времени Вавочку ставили въ примръ развращенія нравовъ, Вавочкой пугали, Вавочкой дразнили.
Прошедши вс эти козни, Вавочка выпрямился и твердой ногой сталъ на новую почву. Онъ призналъ себя силой и другіе признали, нашлись даже ученики и послдователи Вавочки. Одной изъ первыхъ была кузина его, Людмилочка, до крайности избалованная, но неглупая двушка.
А между-тмъ, въ залу Комаровыхъ вступаютъ еще новыя лица, еще гости. Идетъ цлый рядъ двицъ, въ свит родителей и двухъ офицеровъ квартировавшей въ деревн роты.
— Вы что-то похудли, Любовь Петровна, относится къ одной изъ вошедшихъ двицъ случившійся тутъ же непремнный членъ.
— Флюсъ замучилъ, щека вотъ какая вздулась, и двица отнесла свою руку на полъ-аршина отъ правой щеки.
— А у васъ, Авдотья Петровна, значитъ, былъ минусъ, потому что вы пополнли, продолжаетъ любезничать непремнный членъ, относясь къ другой изъ вошедшихъ двицъ.
Двушка громко разсмялась, Непремнный тоже, и два офицера замтно толкнули другъ друга, насмшливо улыбаясь и кивая на Непремннаго.
Подоспваетъ хозяйка.
— Какъ вы устроились съ людьми? задыхаясь отъ быстраго движенія, обращается она къ родителямъ вошедшихъ двицъ.
— Ушли кто куда… отвчаетъ пожилая дама, цалуясь съ хозяйкой.
— А садовникъ?
— Ушелъ и жену увелъ…
— Линашу! Неужели и та измнила? и хозяйка всплеснула руками.
— Измнила!…
— Боже мой, Боже мой! есть ли правда на свт…
— Такъ вы согласны, что безъ десяти душъ невозможно? зваетъ крикунъ, такъ какъ будто сосдъ его находился отъ него за версту.
— Согласенъ, согласенъ, согласенъ, повторялъ въ конецъ уходившійся сосдъ.
Хозяйка предложила устроить невинныя игры.
— Спасибо! Эти невинныя игры старше роброновъ и фижмъ, озывается амазонка.
‘Откуда это она хватила, что-то знакомое? ай-да Людмилушка’, думаетъ нигилистъ.
Невинныя игры устроиваются, несмотря на оппозицію амазонки. Составляется тсный кружокъ. Непремнный членъ, съ лукавой улыбкой на устахъ, ходитъ среди круга.
— Еще не пошло, вы отвернитесь, Егоръ Иванычъ, отвернитесь… обращается къ Непремнному одинъ изъ офицеровъ.
— Вотъ когда пошло, пошло, пошло! Пошелъ, пошелъ, пошелъ! повторяетъ все общество. Смхъ усиливается.
— Вотъ онъ, вотъ онъ! Егоръ Иванычъ! вотъ онъ! раздается голосъ крикуна.
— Здсь! здсь! здсь! здсь! хоромъ пищатъ двицы.
— Нтъ, вотъ онъ здсь, Егоръ Иванычъ, здсь! захлебываясь отъ смха, кричитъ офицеръ, а самъ, злодй, постукиваетъ рублемъ по своей мдной пуговиц.
— Назадъ, назадъ, назадъ! вопилъ расходившійся юный помщикъ, весь въ слезахъ отъ излишняго восторга:— вотъ онъ у Михайла Иваныча, у ддушки Михаила Иваныча.
Непремнный хватаетъ руку благо, какъ лунь, старика, но другая рука ддушки вытянулась на половину залы и передала монету.
— Вотъ оно что, и у Михайла Ивановича быстрота въ движеніяхъ оказалась, справедливо замчаетъ кто-то.
— Нтъ, это скучно, лучше въ веревочку, давайте играть въ веревочку, отзывается одна изъ двицъ.
— А въ веревочку, такъ въ веревочку, соглашается Непремнный, всегдашній угодникъ дамскій.
Принесли веревочку, снова составился кругъ, съ середин мечется одинъ изъ офицеровъ.
— Въ настоящее время я читаю Милля: ‘Объ эманципаціи женщинъ’, говоритъ амазонка.
— Нтъ, я вамъ совтую прочесть другое, попикантне, предлагаетъ нигилистъ.
Молодые люди едва выдерживаютъ характеръ, ихъ такъ и тянетъ къ веревочк.
— Любовь Петровна, что же вы изволили бросить… взяли да и бросили веревочку… замчаетъ офицеръ, озирая кружокъ.
— Не попали, ахъ, не попали… радуется Любовь Петровна.
Офицеръ вихремъ повертывается на каблукахъ и потомъ, удивительно изловчившись, звонко бьетъ по рук Любовь Петровну.
— Эхъ… такъ и выложилъ всю пятерню… удивляется крикунъ.
— Въ маломъ количеств отпустишь, такъ и не врятъ, оправдывается офицеръ:— не мухъ же отмахивать.
— Меня-то за что, меня-то за что? вскрикиваетъ въ эту минуту исправникъ, котораго неожиданно задла Любовь Петровна по рук.
— Держись, ддушка, ддушка, держись, пугаетъ исправникъ:— держись, держись же! повторяетъ онъ, все боле одушевляясь, а самъ хлопъ по рук офицера, выложившаго пятерню на рук Любовь Петровны.
— Не по закону поступаете, ропщетъ офицеръ, а самъ засучиваетъ повыше рукавъ свой.
— Ипполитъ Александрычъ детъ! Ипполитъ Александрычъ! восклицаетъ хозяйка и точно на крыльяхъ пролетаетъ по зал.
— Ипполитъ Александрычъ пріхалъ, Ипполитъ Александрычъ пріхалъ! бжитъ между гостями. Веревочка исчезаетъ неизвстно куда, двицы спшатъ къ зеркалу, и только офицеръ съ своими засученными рукавами, въ величайшемъ недоумніи остается среди залы.
Ипполитъ Александровичъ, въ національномъ костюм, въ шелкахъ и бархат торжественно вступаетъ въ залъ, за нимъ его свита.
— Будемте наблюдать, будемте наблюдать! съ необычайною живостью предлагаетъ амазонка.
— Да, это все матеріалы, неоцненные матеріалы для пера, подтверждаетъ нигилистъ.
Въ избытк любопытства они оба на цлый аршинъ вытягиваютъ свои шеи.
Въ то же время, какъ величавый Ипполитъ Александровичъ произвелъ появленіемъ своимъ такую суматоху въ почтенномъ дом Комаровыхъ, сельскій священникъ подходилъ къ маленькому, увязнувшему въ цвтномъ кустарник, домику мелкопомстной барышни Устиньи Андреяновны Гороховой, или Горошихи, какъ называли ее обыкновенно крестьяне.
Во всей будто полинявшей и согнутой подъ какой-то, никому невидимой ношей, фигур Александра Македонскаго (такъ звали пастыря) проглядывало величайшее равнодушіе и полное отсутствіе мысли. Лицо его было изрыто глубокими морщинами, добрые глаза его смотрли мутно и тускло, а исполинскія красныя руки съ кривыми пальцами и мозолями ясно говорили, что имъ хорошо знакомы соха и топоръ.
Устинья Андреяновна ожидала пастыря, еще утромъ, когда тотъ приходилъ съ крестомъ, она просила его на чашку чая.