Очерки общественной жизни на окраинах, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

ОЧЕРКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ НА ОКРАИНАХЪ

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Изъ исторіи умственнаго развитія.— Книжныя сокровища и Гончаровъ въ сапожномъ товар.— Первые идеалисты и золотые сны юности.— Встрча съ коробейникомъ.— Дйствительность.— Исторія кондратовщины.— Смерть Кондрата и его наслдство.— Другая смерть.— Елабужцы въ Сибири.— Типографія.— Вотъ откуда идетъ цивилизація.

Во времена моего золотаго дтства на берегахъ Томи, когда проснулась у меня первая потребность къ книг, я отправился въ лавку Павла Ивановича Хлбникова (томичи его помнятъ), тамъ было все, то-есть деготь и чай, срная кислота и бумага, карандаши и кнуты. У Павла Ивановича я, увы! нашелъ только сонникъ, засиженный мухами.

Дале я помню, какъ, во время ярмарки, я встртилъ лавчонку на базар, гд зазжій ирбитянинъ разставлялъ книги, это были книги въ цвтныхъ оберткахъ, новенькія, свжія… Какъ я обрадовался! Хотя то были толкучныя московскія изданія, по здсь я нашелъ томикъ Никитина и Кольцова, денегъ у меня однако не было, а когда я зашелъ въ другой разъ, то къ удивленію увидлъ, что книги съ полокъ убирались, а на мсто ихъ появились чайники и посуда.— А гд же книги? воскликнулъ я.

— Запросу нтъ-съ на этотъ товаръ! Отвчалъ ирбитяиипъ.

Помню еще, что проздомъ въ университетъ въ Тюмени я купилъ Гончаровскаго Обломова въ сапожной лавк, онъ попалъ сюда среди сапожнаго товара.

Когда въ 60-хъ годахъ пробудилась жизнь, въ Россіи зашумла литература, издавалась масса новыхъ книгъ, въ Сибирь они выписывались отдльными личностями, запроса на библіотеки не было. Потребности просыпались, но какъ? Въ одномъ городк бдный учитель, составивъ для себя библіотеку, вздумалъ подлиться и сдлалъ приглашеніе читать у него Шекспира, Гейне, Шиллера, Шлоссера и т. д., онъ прибавилъ даже ‘о неописанномъ наслажденіи, которое можно встртить въ этихъ авторахъ’. Но такого чудака почли вс помшаннымъ. Это былъ городъ, гд были люди образованные, но цль жизни была иная, здсь жили инженеры, шла картежная игра, и преисправно, грабя заводы, важивали сотни тысячъ.

Помню еще нсколько попытокъ основанія библіотекъ. Одинъ изъ чистыхъ и благородныхъ идеалистовъ Александръ Афанасьевичъ Зерчаниновъ открылъ библіотеку для юношества и продержалъ ее нсколько лтъ, она имла чисто воспитательное значеніе и не руководилась никакимъ барышомъ. Одинъ изъ замчательныхъ самородковъ, давшихъ себ образованіе, небогатый торговецъ города Томска, Андрей Пичугинъ принималъ дятельное участіе въ распространеніи просвщенія, даже прикащики выписывали книги, имя въ виду безмездно длиться ими съ окружающими. Это были какіе-то безкорыстные порывы къ общественному служенію и пробужденію сознанія. Помню, какъ мы юношами-идеалистами отдавались мечтамъ, строили воздушные планы. Мы мечтали о типографіяхъ, газетахъ и редакціяхъ, намъ казалось, что вс эти предпріятія будутъ въ рукахъ такихъ же чистыхъ идеалистовъ, отданныхъ беззавтному служенію обществу, какъ и мы. Мы врили въ развитіе и прогрессъ страны молодой, врили, что здсь выдвинутся силы, и не замчали окружающаго. Это былъ золотой сонъ юности!

——

Когда изъ университета я возвращался на родину и былъ все еще въ мечтательномъ состояніи, мн казалось, что вотъ, вотъ умственная жизнь на моей родин просыпается.

Помню, что, остановившись въ одномъ большомъ сибирскомъ сел, я встртилъ въ это время офеню елабужца съ коробомъ, гд рядомъ съ серьгами, тесемками, бабьими приманками, лежалъ цлый рядъ букварей, святцевъ, псалтырей и самыхъ грубыхъ московскихъ лубочныхъ изданій.— Чмъ вы торгуете? спросилъ я елабужца.

— Душевнымъ товаромъ! отвчалъ онъ, улыбаясь.

Но я не задался тогда вопросомъ, можно-ли торговать ‘душевнымъ товаромъ’, взглянувъ на бойкаго елабужца съ лукавыми глазами и острой рденькой бородкой, я съюноше ской поспшностью, купилъ у него цлую кучу букварей для поощренія. Эта сценка впослдствіи мн напоминала великодушіе пушкинскаго героя въ ‘Капитанской Дочк’, который пожертвовалъ заячьимъ тулупчикомъ будущему Пугачеву.

По мр возмужалости жизнь открывалась предо мною во всемъ разнообразіи, но въ тоже время во всей своей безотрадной и неподдльной дйствительности, иллюзія исчезала. Я увидлъ, какъ нашу жизнь задала ‘Кондратовщина’, и предался анализу, что это за явленіе. Вотъ результаты, къ которымъ я пришелъ.

ИСТОРІЯ КОНДРАТОВЩИНЫ.

Сибирскій Кондратъ есть имя нарицательное — крупный, вымирающій типъ. Создался онъ въ первобытномъ хаос грубыхъ, чисто животныхъ, эгоистическихъ интересовъ буржуазнаго обмана и эксплоатаціи.

Прототипъ давно сошелъ въ могилу, оставивъ слды своего существованія — свою наживу. Кондратовы наслдники, получивъ наслдіе, живутъ припваючи. Откуда капиталъ — ихъ не спрашиваютъ: ибо въ прародительскихъ грхахъ они не повинны. Есть однако въ сибирскомъ язык фигурныя выраженія, ясно характеризующія сущность дла: Иванъ нажилъ гужомъ, Кузьма нажилъ кнутомъ, Вавило — обухомъ.

Гужъ, кнутъ и обухъ составляли едва-ли не единственныя орудія первой сибирской культуры и происхожденія капитала. Пажить деньгу гужомъ — это обогащеніе извозомъ при честномъ труд, исключающемъ грабежи и разбои. Нажива кнутомъ — извозъ съ грабежомъ. Нажива обухомъ — это тоже извозъ, по извозъ съ разбоемъ на большихъ дорогахъ.

Понятно, что способы эти должны были практиковаться именно тамъ, гд пролегаетъ торная дорога, чрезъ всю обширную и богатую сибирскую колонію. Одни пункты на этой дорог считались для этого боле удобными, другіе — мене, поэтому и накопленіе капиталовъ въ однихъ мстахъ шло успшне, въ другихъ—медленне.

Предметами вывоза изъ Сибири были: мха, золото, мамонтовая кость, чай, рыба, ими обогащались столицы и города Россіи. Въ замнъ этого ввозились въ Сибирь бракованные товары, дано пути и бракованные люди, разбойники, казнокрады, воры, погубившіе себя жаждой къ обогащенію. Какъ видите, обмнъ продуктовъ былъ выгодный. Торная дорога, по которой онъ производился, была населена ямскими людьми, родоначальниками Кондратовъ, которые были прикованы къ мстамъ ихъ водворенія. Кондратъ — ямщикъ урывалъ при ввоз и при вывоз. Способы эксплоатаціи ввоза были простые, они не требовали ни ума, ни энергіи, ни знанія. Напоить, отравить или просто прихлопнуть на постояломъ двор прозжаго торговца, срзать съ обоза чаи на большой дорог были занятіями, требующими одного только навыка. Эксплоатація ввоза требовала опытности и изворотливости. Въ массахъ каторжнаго и бродячаго люда нужно было отыскать мастеровъ, нужно было снабдить ихъ красками, штамбами, бумагой, однимъ словомъ всмъ, что необходимо для фабрикаціи такъ называемыхъ кредитокъ. Мало этого: нужно было умть скрывать подозрнія, нужно было во время прекратить жизнь фабриканта, когда услуги его длались не нужными, или когда навертывался боле искусный и опытный соперникъ. На гумнахъ, въ тайгахъ и урманахъ, далеко отъ жилья, влачили свою преступную жизнь эти обдерганные, грязные, подземные гномы, искупая свои пороки новыми преступленіями. Въ сбыт фальшивыхъ ассигнацій въ Сибири никогда не было затрудненій. Капиталы ямскихъ людей созидались въ короткое время, операція разбоя считалась прочною, денежный курсъ, при легкой нажив, стоялъ высоко. Въ этотъ періодъ достаточно обособился типъ сибирскаго волостнаго писаря и такъ называемаго земскаря, которые питались отъ общей трапезы, нердко тми же способами. Отсюда создались особые нравы земской полиціи.

Быстрое обогащеніе вызвало безвкусную роскошь и безобразный разгулъ. Картины уличнаго разврата съ цыганками, карточная игра фальшивыми деньгами, безшабашное пьянство, грубое попираніе всякихъ гражданскихъ и человческихъ правъ, царило въ жизни стараго Кондрата.

Но времена измнялись. Зорко по дорогамъ ограждали себя прозжіе, обозные научились вооружаться отъ грабителей. Сибирь стала люднй, иногда отрубленные пальцы во время отважной экскурсіи въ повозку заставили остановить этотъ родъ промышленности.

Началась новая форма наживы, надо было умудряться на привозномъ товар, Кондратъ завелъ лавку, онъ пустился въ чайную торговлю, пріобрлъ пріиски и замнилъ разбой на дорог разбоемъ кабака. Въ колоссальныхъ храмахъ Бахуса, винокурняхъ, устроенныхъ въ дремучихъ лсахъ, Кондратъ въ качеств верховнаго Халхаса, сталъ варить отраву и ядъ. Широкой волной, какъ море, хлынула эта отрава въ вид пнной дешовки по сибирскимъ селамъ, раскинувъ веселыя и привтливыя пристани и порты. Замутилась крестьянская головушка, ошалла, порша кругомъ, а съ нею исчезла трудовая полушку, и женинъ сарафанъ, и сошникъ пошли за застой ку, гд жадный сидлецъ загребалъ мужичье барахло среди обезумвшаго, одурманеннаго люда, среди дикой оргіи, криковъ, гама, побоевъ, мольбы, стона женщинъ, и какого-то воя, точно древнихъ плакальщицъ матерей-старухъ.

Хороша была нажива, врно угадана! Но не повезло Кондрату. Онъ былъ избалованъ, распущенъ старой наживой, онъ былъ лнивъ и неумлъ въ торговл. Лавку его обкрадывали прикащики и, въ компаніи съ ними, собственные дтеныши.— ‘Михичъ, смотри! тятенька пошли съ Иваномъ Мокеичемъ, ключъ здсь положили!’ сообщалъ сынокъ вору-прикащику и вмст шли выгребать товаръ. Обозные нагрли Кондрата и опустошали его цибики. Москвичи переставали врить. Наконецъ пала и кяхтинская торговля. На золотыхъ промыслахъ надулъ компаніонъ. Храмъ его, винокурня, также была отнята, но мр распространенія дешовки нашелся могучій конкуррентъ.

Это былъ элегантный, чистый и выбритый Павелъ Ивановичъ Чичиковъ, накопившій капиталъ на служб, заведшій подряды, опытный аферистъ, явившійся въ Сибирь на наживу. Съ свойственной осмотрительностью и подходцемъ онъ объхалъ деревни, познакомился съ кулачками, намтилъ склады и выставилъ артиллерію въ вид огромнаго завода. Это былъ настоящій винный генералъ, въ бломъ галстух, стратегъ, Наполеонъ водочнаго дла въ Сибири. Онъ сочинялъ цлые винные конгрессы, заключалъ договоры и одерживалъ винные Ватерлоо. Куда же было до него тягаться неотесанному Кондрату. Когда онъ увидлъ какъ пала цна, какъ затрещалъ его заводь, Кондратъ издалъ дикій крикъ мамонта и опустился въ свое болото. Я въ это время другая бда/ Ловкій москвичъ затянулъ на его горл крпкую долговую веревку. Оставалось приступы горя, угрызенія совсти заливать виномъ и въ припадкахъ бснованія искупать грхи благотворительностію — сплеча, безшабашною. То выбрасываетъ онъ изъ оконъ дождемъ мелкое серебро — лови честной народъ и радуйся, то золотитъ церковные колокола, то отливаетъ ризы, то позлащаетъ ворота, ведущія на задній дворъ и проч. и проч. Благотворительность его безцльна и безсистемна.

О помощи науки Кондратъ тогда еще но мечталъ. Мысль эта явилась, когда подросли дтишки. Животный инстинктъ и широкій опытъ подсказывалъ ему, что деньги и безъ науки добыть можно, тщеславіе говорило другое: если-бы къ деньгамъ-то да почести — хороша штука. Короче сказать, Кондратъ прочилъ дтей своихъ въ чиновники. Однихъ при себ оставилъ, другихъ въ извозъ пустилъ, а что побойче въ ‘пенціонъ’ и въ ‘унерститетъ’ отправилъ. Отправилъ дтишекъ въ пауку и задумался: а что, если-бы пенціоны эти при себ были? но какъ это ненціонъ при себ сдлать, Кондратъ не зналъ, подсказать ршеніе было некому.

Нужно-ли разсказывать, какая судьба постигла ‘пенціонеровъ’ и ‘унерститетскихъ’: (купеческихъ институтокъ тогда еще не было). Ничему не научились и частію спились. Виновата-ли была въ этомъ тогдашняя школа, когда такіе задатки привиты были съ молокомъ матери, когда молодятина послана была въ школу совсмъ не для науки, а для удовлетворенія буржуазнаго тщеславія? Кондратъ раскаялся и проклялъ школу. Не лучшая судьба постигла и тхъ, которыхъ онъ при себ оставилъ. Отцовскую коммерцію усвоить не могли, а вышли какіе-то слабоумные выродки, хотя живали въ Москв и усвоили носовые платки.

СМЕРТЬ КОНДРАТА.

Испытавъ неудачу на откупахъ, проигравъ на золотыхъ промыслахъ, обобранный зазжимъ аферистомъ, подобравшимся къ нему, проигравшійся въ карты, обанкрутившійся на привозномъ товар, опозоренный и оплеванный банкротъ на послдней ярмарк, Кондратъ умираетъ безъ утшенія. Тускло онъ смотритъ на дтей, и на тупаго идіота Іудушку, рожденнаго уродомъ съ эпилепсіей, когда-то неудачно зачатаго среди пьянства и разгула, смотритъ на промотавшагося, безъ силы воли, пропившагося, Вавилушку, начавшаго мелкимъ воровствомъ въ лавк и кончившаго спускомъ цлаго капитала на ярмарк, посл чего Кондратъ его искалчилъ, но капитала не воротилъ, смотритъ онъ на подающаго надежды Спиридонушку, возросшаго уже въ моментъ потери капитала, отданнаго учиться и теперь стоящаго въ вицъ-мундир.

Кондрату вспомнилось, какъ онъ насмхался надъ подъячими, какъ глумился въ своихъ оргіяхъ, какъ презиралъ ихъ, и вдругъ въ устахъ его шевельнулось.— Стрикулистъ, куродъ! А предсмертныя грезы его одолваютъ, встаютъ страшные, забытые образы.

Припоминается морозная ночь и изумленный застывшій взглядъ какого то прозжаго, его крикъ и предсмертный стопъ… потомъ встало молодое съ закрученными усиками лицо поселенца монетчика въ объятіяхъ красавицы любовницы съ разметанными черными косами и опять предсмертный стонъ и хрипота, а тамъ оргія, пьяная, безумная, циничная, насилующая, кощунствующая, а среди этой оргіи раздается крикъ отчаянія, мольбы, крикъ какъ бы беззащитнаго ребенка…

Зачмъ эти образы столпились, мучатъ и напутствуютъ? Такъ умираетъ Кондратъ.

——

Рядомъ съ Кондратомъ я припомнилъ и другую смерть. Это была смерть того мечтателя и идеалиста, который мечталъ И библіотекахъ, о просвщеніи, это засыпала душа глубоко нжная, любившая родину.

Безпомощнымъ бднякомъ, закрывъ свою библіотеку, въ какой-то несчастной землянк на вызд Томска, умиралъ этотъ человкъ. Онъ лежалъ въ жалкой хижин, въ сермяг и грубой рубах, среди ужасной обстановки, посл массы горя, составлявшаго контрастъ мечтамъ юности.

Исхудалое, измозженное лицо носило слдъ думъ и интеллигентной работы, большіе мягкіе, какъ ленъ, львиные волоса откинуты назадъ, большой свтлый и ясный лобъ, на которомъ легла тихая грусть человка, глубоко любившаго и много испытавшаго, на губахъ незлобивая дтская улыбка и въ глазахъ, впалыхъ отъ мукъ, таже доврчивость и какое-то мистическое упованіе. Рука его была свшена и на полу лежала много разъ перечитанная книга… Не была ли это книга жизни? Такъ умиралъ А. А. Зерчапиновъ.

Жизнь несбывшихся ожиданій, жизнь полная честности и благородства, за что же ты погибла? Гд же идолы и дворцы вашей фантазіи? Гд будущность? И когда съ глубокими рыданіями я оторвалъ глаза отъ дорогихъ могилъ, я вдругъ увидлъ ‘новую силу’.

Во время разыгранной старой сибирской драмы неизвстно куда исчезъ одинъ изъ приказчиковъ Кондрата, елабужецъ Михичъ,— оказалось, что онъ запасся въ Москв суконнымъ товаромъ на выгодныхъ условіяхъ и пріхалъ торговать съ братомъ. Это былъ новый типъ, явившійся въ Сибирь на смну Кондрату, бойкій, нахальный, безсовстный, но хитрый и со смкалкой. Девизъ его, какъ зазжаго торговца, было ‘кабалить Сибирь привознымъ товаромъ’. Онъ теперь раскинулъ лавки съ красными парусами въ самомъ центр нашего города. Городъ разросся, когда я увидлъ его нын, улицы похорошли, тутъ были дома первостатейныхъ пермяковъ, елабужцевъ, верховажцевъ, взявшихъ въ свои рукавицы Сибирь. Здсь же къ удивленію своему я увидлъ выросшею мечту нашу — типографію. Кто бы могъ создать ее? Кто сей нашъ просвтитель, кто нашъ Гуттенбергъ?

И вдругъ предо мною мелькнуло знакомое лицо, хитрое, румяное, плутоватое, самодовольное Михичева брата. Господи! да вдь это ‘коробейникъ’, котораго я въ сел встртилъ, и у меня прозвучали слова ‘душевнымъ товаромъ торгуемъ!’ Такъ вонъ она откуда цивилизація то пошла!

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 49, 1883

ОЧЕРКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ НА ОКРАИНАХЪ

ИСТОРІЯ КОНДРАТОВЩИНЫ.

СМЕРТЬ КОНДРАТА.

Читайте также: