Очерки быта населенія Восточной Сибири.
Очерки быта населенія Восточной Сибири.
I.
Райскій уголокъ Иркутской губерніи.
I.
Райскій уголокъ Иркутской губерніи.
Н. Астыревъ.
(Продолженіе слдуетъ).
‘Русская Мысль’, кн.VII, 1890
Очерки быта населения Восточной Сибири, Астырев Николай Михайлович, Год: 1890
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Два года съ небольшимъ, проведенные въ разъздахъ по Иркутской губерніи, и встрчи тамъ съ людьми, побывавшими въ отдаленнйшихъ уголкахъ Сибири и любезно длившимися со мною своими наблюденіями, дали мн кое-какія свднія о быт мстнаго населенія. Въ настоящихъ очеркахъ я постараюсь изобразить нкоторые моменты этой богатой всякими осложненіями жизни людей, принадлежащихъ къ разнымъ національностямъ, пользующихся различными гражданскими правами, стоящихъ на весьма различныхъ ступеняхъ экономическаго благосостоянія и еще до сихъ поръ не разобравшихся въ своихъ взаимныхъ отношеніяхъ. Мое вниманіе будетъ, главнымъ образомъ, обращено на освщеніе вопросовъ чисто-бытоваго характера, причемъ экономическихъ условій жизни населенія придется касаться лишь въ незначительной мр, именно постольку, поскольку это необходимо для освщенія среды, обстановки и проч., не стану же я пытаться ршать вопросы экономическаго характера потому, что они весьма сложны и требуютъ для своего разршенія особыхъ пріемовъ изслдованія и изложенія.
Прошу читателя имть въ виду, что я буду говорить, главнымъ образомъ, объ Иркутской губ. (безъ сверной ея части, мало мн знакомой), хотя бы и не указывалъ этого каждый разъ въ текст: Сибирь — такая огромная страна, съ такимъ разнообразіемъ условій жизни, что распространять мои выводы по нкоторымъ вопросамъ и на другія области сибирскія — весьма рискованно. Затмъ, каждый разъ, когда этого настоятельно потребуетъ сущность излагаемаго предмета, я буду называть мста и лица ихъ именами, но, касаясь явленій, которыя могутъ быть разсматриваемы какъ типичныя для даннаго времени, я буду держаться правила — не называть собственныхъ именъ и не длать какихъ-либо другихъ указаній, могущихъ послужить раскрытію псевдонимовъ (наприм., не указывать въ точности мста и времени дйствія), ибо я пишу не обличенія ради.
‘Такъ вы еще въ Тунк не были?’… ‘Вотъ, будете въ Тунк, увидите’… ‘Когда же вы въ Тунку?…’
Такими вопросами стали меня преслдовать мстные ‘знатоки края’ чуть ли не со втораго мсяца моего пребыванія въ Иркутской губерніи, каждый иркутскій интеллигентъ, не безнадежно, на вки нерушимо, привинченный къ стулу своей канцеляріи и сколько-нибудь интересующійся или старающійся казаться заинтересованнымъ картинами своеобразной сибирской природы и столь же своеобразнымъ укладомъ жизни населенія, считаетъ чуть-чуть не нравственною своею обязанностью побывать въ Тунк, куда здятъ вс губернаторы, генералъ-губернаторы, ученые, поэты,— словомъ, самыя густыя сливки иркутскія. Понятно, что и я не захотлъ отстать отъ ‘всхъ’ и ршилъ непремнно похать въ Тунку, но посл посщенія другихъ, боле ординарныхъ мстностей, чтобы он не оказались, по отношенію къ Тунк, въ роли горчицы посл ужина,— похалъ и, къ глубокому удивленію своему, убдился, что ‘перлъ’ Иркутской губерніи, дйствительно, достойн своей славы и что отзывы ‘знатоковъ края’ не были въ этомъ случа отголоскомъ модныхъ увлеченій или патріотическихъ восторговъ… Да, въ Тунку стоитъ създить, господа иркутяне, особенно если вы дальше Байской горы (излюбленное мсто вашихъ гуляній и пикниковъ) нигд не бывали!…
Озеро Байкалъ со всхъ сторонъ окружено горными кряжами, составляющими отроги Саянскаго хребта, эти же отроги, развтвляясь, заполняютъ собою почти весь южный уголъ, образуемый р. Ангарой, при исток ея изъ озера. Недаромъ называютъ эту рку иркутяне ‘красавицей’, — она, дйствительно, хороша мстами, но большинство патріотовъ-иркутянъ восхищается ею съ чужихъ словъ, ибо Ангара подъ Иркутскомъ не представляетъ собой чего-нибудь особеннаго, а величаво-хороша она именно тамъ, гд и десятой доли ея восхвалителей никогда не бывало. Роскошные виды представляетъ собой Ангара далеко отъ Иркутска, не ближе десятковъ и сотенъ верстъ, тамъ, гд горные кряжи, одтые густыни лсами, близко надвигаются съ обихъ сторонъ къ быстро несущимся водамъ, раскидывая имъ, къ тому же, препятствія изъ каменныхъ острововъ съ отвсно обсченными боками, на подобіе крпостныхъ стнъ, или гд она, уже принявъ въ себя съ десятокъ также довольно крупныхъ ркъ, отвоевываетъ себ у каменныхъ громадъ русло въ версту ширины и разливается тихимъ, прямымъ, какъ каналъ, плесомъ въ нсколько верстъ длиною. Хороша она также у самаго истока, гд грозный Байкалъ какъ бы прорвалъ обступившую его со всхъ сторонъ каменную стну и въ образовавшееся ущелье спшить вылить избытокъ своихъ водъ… А ихъ много, этихъ водъ — чистыхъ, какъ кристаллъ, и холодныхъ, какъ весенніе потоки, образованные тающими снгами: цлая масса ркъ, рчекъ и ручьевъ ввергаются въ Байкалъ съ горныхъ высотъ, а изъ него вытекаетъ одна только Ангара. У бурятъ существуетъ относительно этого остроумная аллегорія: ‘Разоряетъ дочка старика Байкала,— говорятъ они.— Сколько ни стараются сыновья его сносить ему со всхъ сторонъ добытыя ими богатства, а все растрачиваетъ мотовка Ангара, и не можетъ дальше богатть старикъ’. При самомъ исток Ангары изъ Байкала, среди шумящихъ ея водъ, стоитъ слишкомъ возвеличенный молвою легковрныхъ и любящихъ восторгаться людей ‘Шаманскій камень’, въ населеніи существуетъ поврье, что онъ, этотъ малюсенькій блый утесикъ, едва-едва виднющійся изъ омывающихъ его водъ, сдерживаетъ напоръ всхъ водъ байкальскихъ, и что придетъ время, когда онъ сдается и тогда горе Иркутску: страшная водяная лавина ринется на городъ {Иркутскъ отстоитъ отъ Байкала въ 60 верстахъ и расположивъ на низменнномъ нашивокъ берегу Ангары, которая въ этомъ мст длаетъ крутой изгибъ къ сверу.} и смоетъ его, не оставивъ камня на камн. Конечно, подводная гряда утесовъ, образующихъ ложе рки при ея исток, служить краемъ чашки въ 700 верстъ длиною, которую представляетъ собой Байкалъ, но край этотъ является не хрупкою стнкой, а сплошною каменною массой, почвеннымъ материкомъ всей этой мстности, и маленькій утесикъ, интересный только тмъ, что вокругъ него, вслдствіе массы подводныхъ камней, оглушительно шумятъ и бурлятъ ангаро-байкальскія воды, слишкомъ жалокъ для того, чтобы играть роль врнаго стража и спасителя всхъ прибрежныхъ селеній внизъ по Ангар, а въ томъ числ и гор. Иркутска, тмъ не мене, бурятская фантазія снабдила этотъ камешекъ какими-то особенными таинственными силами и считаетъ его за самое священное мсто въ предлахъ района, обитаемаго бурятами: клятва, данная бурятомъ на Шаманскомъ камн (или хотя бы только въ виду его), считается самою торжественною клятвой, шутить которою никто изъ шаманистовъ не ршится, поэтому обвиняемый въ чемъ-нибудь важномъ, ршившійся совершить этотъ обрядъ, освобождается отъ какихъ бы то ни было подозрній и обвиненій, и его невинность съ этихъ поръ вн: всякихъ сомнній. Отъ бурятъ и русскіе переняли нкоторое суеврное уваженіе къ этому камешку, многіе даже крестятся, прозжая мимо него въ лодкахъ.
Однако, я заговорилъ о предметахъ, не имющихъ почти никакого касательства къ Тунк, къ этому райскому уголку Сибири: отправляясь туда изъ Иркутска, мы пересчемъ Ангару только разъ на плашкот подъ самымъ городомъ и больше съ нею не встртимся, а отъ оз. Байкала увидимъ только самый южный заливъ его, у села Култукскаго. Но съ тми горными отрогами Саяна, которые обступаютъ Байкалъ и стсняютъ бгъ Ангары, мы начнемъ имть дло со второй же станціи отъ Иркутска: мы будемъ, безъ передышки, то спускаться въ глубокія пади, отдляющія одну гору отъ другой, то карабкаться по длиннымъ и крутымъ подъемамъ по грядамъ этихъ хребтовъ. Тяжела эта дорога, но она вознаграждается тми чудными видами, которые раскидываются каждый разъ передъ вашими глазами, когда запыхавшаяся тройка почтовыхъ коней преодолетъ одинъ изъ этихъ подъемовъ. Далеко, куда только взоръ хватитъ, волнообразно высятся одна надъ другою то острыя, то округленныя вершины горъ и холмовъ, съ ногъ до головы одтыхъ таежною растительностью, хмурою, угрюмою, но величавою въ своей несокрушимой мощи. На боле свтлыхъ фонахъ лиственницъ я березъ мрачными пятнами выдляются пушистыя пихты, высоко вздымаетъ къ небесамъ свои мощныя втви царь сибирскихъ лсовъ, роскошный кедръ, почти на одномъ уровн съ нимъ красуются золотисто-зеленыя короны его неразлучныхъ подругъ — гигантскихъ сосенъ, пониже, къ подножію горъ, тсно толпятся скромно одтыя чернички — короткоиглыя ели съ мшистыми стволами, и все это тянется изъ всхъ своихъ силъ въ высь, поближе къ источнику свта, блещущему въ лазурной вышин солнцу, лучи котораго, однако, оказываются мстами безсильны пробить этотъ толстый покровъ хвои и листьевъ и теряются въ немъ, не достигая земли. Тихо кругомъ, какъ можетъ быть тихо только въ совершенно безлюдномъ мст, вдали отъ всякаго мірскаго гомона и суеты, безмолвно стоятъ лсные гиганты, какъ бы удивляясь вашему дерзкому появленію среди нихъ,— разв изрдка прошумитъ порывъ полуденнаго втра въ вершинахъ кедровъ и сосенъ, но здсь, внизу, въ вашемъ ничтожеств, вы не чувствуете ни малйшаго движенія воздуха: только такая буря, которая сокрушаетъ сотнями одряхлвшіе отъ старости лсные гиганты, иметъ достаточно силъ, чтобы пробиться сквозь чащу до нижнихъ втвей деревьевъ и привести ихъ въ легкое колебаніе.
Любопытное зрлище представляетъ собою участокъ тайги, по которому пронесся разрушительный ураганъ: огромные стволы вковыхъ деревьевъ, аршина по два въ діаметр, лежатъ рядами, вырванные съ корнемъ, вс — верхушками въ одну сторону, какъ подкошенный бурьянъ, лсная дорожка вьется ужомъ между этими преградами, но не стсняется перекидываться черезъ мене крупные стволы, въ 10—12 вершк. толщины, не огибая ихъ: такую лсину легко перешагнетъ привычная къ таежнымъ тропамъ верховая лошадь, да и легкія сани, при помощи ямщика, перевалять кое-какъ черезъ преграду, сначала поднявшись передкомъ къ небу, а потомъ ринувшись внизъ и тряхнувъ вс внутренности злосчастнаго путника, о колесныхъ же путяхъ сообщенія въ этихъ медвжьихъ участкахъ нечего пока и думать. Не легко также хать слабонервнымъ господамъ даже по культурнымъ трактамъ, врод Круго-байкальскаго, по которому надо сдлать четыре станка до поворота на Тункинскій трактъ: высоко, высоко надъ головою вашей, когда вы дете по узкимъ и глубокимъ падямъ, виднются облпившіе скаты горъ огромныя деревья, снизу они кажутся небольшими вточками, воткнутыми шалунами ребятишками, игры ради, въ рыхлую землю, масса такихъ же ‘вточекъ’, сломанныхъ бурей или не удержавшихся, по своей тяжести, на каменистой почв, не дающей ихъ корнямъ уходить въ глубь и укрпляться, — лежитъ на самыхъ скатахъ пади, задержанная въ своемъ паденіи стоящими еще деревьями. А втеръ шумитъ гд-то тамъ, наверху… Вы смотрите туда, закинувъ голову назадъ, и невольно соображаете, что останется отъ васъ и отъ всей вашей тройки, если такая пятнадцати-саженная вточка слетитъ съ этой стосаженной вышины, въ то время, какъ вы здсь шагомъ карабкаетесь по подъему?
— А что, если такая вотъ штука да упадетъ на насъ?— спрашиваемъ своего спутника, уже видавшаго виды на своемъ вку.
— Гм… да если еще въ самый глазъ угодитъ — плохо придется!…— отвчаетъ невозмутимо философъ и аппетитно укладывается спать, отвернувшись въ уголъ повозки.
Но постепенно и вы привыкаете къ этому роду сильныхъ ощущеній я хладнокровно смотрите на повисшіе надъ вами стволы, и на узенькую полоску тракта, отдленную отъ глубокаго обрыва нсколькими жиденькими столбиками, изрдка разставленными, и на крутые спуски съ высокихъ горъ, по которымъ вы мчитесь сломя голову, чтобы нагнать время, потерянное на медленный подъемъ шагомъ въ эту же гору. Въ Сибири ямщики возятъ, вообще, совсмъ не такъ, какъ это длаютъ ихъ далекіе собратья по профессіи на захолустныхъ почтовыхъ трактахъ Европейской Россіи: русскій ямщикъ любить здить ровненькою трусцой, верстъ по 8 въ часъ, рдко боле, устанутъ слабыя лошаденки, онъ детъ шагомъ, а потомъ опять трусцой, выматывая душу у нетерпливаго сдока. Сибирскій средній ямщикъ иметъ крпкихъ коней и длаетъ на нихъ по 11—12 верстъ въ часъ (попадаются и такіе, которые едва-едва натягиваютъ узаконенныя 10 верстъ, но есть за то лихачи, отмахивающіе по 15-ти и 18-ти, но т и другіе представляютъ собой исключеніе), никогда не пуская лошадей шагомъ, кром какъ на длинныхъ и крутыхъ подъемахъ,— маленькіе же онъ ‘беретъ’ однимъ духомъ, пуская всю тройку въ скокъ, онъ детъ все время крупною рысью и пользуется спусками, чтобы превратить эту рысь въ бшенную скачку, лишь бы кони поспли за раскатившеюся телгой, а чтобы дать вздохнуть лошадямъ, онъ одинъ или два раза на протяженіи станка, смотря по длин его (обыкновенный станокъ — верстъ 18—22, но есть въ 30—32 версты), останавливаетъ ихъ, слзаетъ съ козелъ, поправляетъ упряжь, выкуриваетъ трубочку и по прошествіи 3—5 минутъ отдыха вскакиваетъ вновь на свое мсто и съ какимъ-нибудь возгласомъ, врод: охъ, милыя, царапайся!’ — летятъ въ атаку на новый горный подъемъ. Такая зда гораздо веселе и удобне и для самихъ пассажировъ, также пользующихся этими остановками, чтобы поправить безчисленное количество своихъ подушекъ, перемнить положеніе тла, или закурить папироску. Эти пріемы ямщиковъ до нкоторой степени характеризуютъ самый нравъ населенія, какъ россійскаго, уже привыкшаго къ умренности и бережливости, такъ и сибирскаго, еще имющаго много случаевъ для показа своей удали, мене дорожащаго ‘животиной’, которую ему, богачу по сравненію съ русакомъ, гораздо легче и нажить, и прожить. Много вліяетъ, въ этомъ отношеніи, и самая огромность разстояній сибирскихъ: съ русскою здой (ныншней) тамъ далеко не удешь.
Но вотъ и Кудтукъ — селеніе десятковъ изъ семи дворовъ, притиснутое горными кряжами къ самому Байкалу. Отсюда представляется роскошный видъ на это сибирское ‘море’: опоясывающіе его хребты тянутся по об стороны вдаль, сначала темные, потомъ постепенно становясь фіолетовыми и, наконецъ, сливаясь съ голубою далью, только слегка вырзываясь изъ нея на правомъ берегу нжно-серебристою полосой своихъ оголенныхъ вертишь, поэтому называемыхъ ‘гольцами’. Какъ зеркало, спокойно озеро, легкою дымкой затянутъ горизонтъ, спокойно все кругомъ,— мертвенно спокойно: ни одной лодочки не видно на дремлющихъ водахъ Байкала, покуда главъ хватаетъ, вся эта величавая тишь свидтельствуетъ о томъ, что человкъ здсь — еще только гость, что онъ далеко не полный хозяинъ этихъ огромныхъ пространствъ, побдоносно отстаивающихъ до сихъ поръ свою независимость.
Во то, чмъ вы, зазжій человкъ, такъ любуетесь и восхищаетесь, ‘оставляетъ предметъ тихой ненависти култукцевъ: въ окружающихъ ихъ горахъ они находятъ едва-едва по три-четыре десятины на дворъ годной подъ пашню земли {Всей запашки на хворъ, въ среднемъ, приходится въ Култук по 3 десятина (съ паровымъ полемъ), для доказательства ничтожности этой цифра, достаточно замтить, что въ селеніи Адалин, принадлежащемъ къ той же Тункинской вол., но расположенномъ въ тункинской долин, о которой рчь впереди, запашки на крестьянскій дворъ приходится 14,1 дес., въ с. Тункинскомъ 12,1 десят. и т. д.}, тайга высылаетъ на ихъ немногочисленныя стада хищныхъ зврей, Байкалъ годъ отъ году даетъ имъ меньше рыбы, поэтому-то житель култукскій занимается десяткомъ другихъ длъ, кром земледлія, смняя одно на другое, смотря по времени года: онъ ходитъ въ извозъ и содержитъ постоялые дворы весною и осенью, когда черезъ Байкалъ нтъ ни саннаго пути, ни пароходнаго сообщенія, онъ охотникъ позднею осенью и зимою, онъ собираетъ кедровые орхи въ сентябр, онъ рыболовъ лтомъ и онъ… контрабандистъ — круглый годъ. Послднее его занятіе (конечно, не вс култукцы къ нему причастны, но опытные люди увряютъ, что большинство изъ нихъ не совсмъ чисто передъ закономъ) обусловлено слдующимъ обстоятельствомъ: въ Бултук помщается таможня, преграждающая доступъ по Круго-байкальскому трактату въ Иркутскую губернію китайскимъ товарамъ, обращающимся безпошлинно въ Забайкальи, но култукцы знаютъ, кром тракта, еще и горныя тропинки въ своихъ гольцахъ, а таможенныхъ досмотрщиковъ не много, и люди они — пришлые, съ мстностью незнакомые, такъ почему же,— разсуждаютъ култукцы, самою природой, ихъ окружающею, осужденные на промысловый, не-земледльческій образъ жизни,— почему же и не заработать исподволь, въ теченіе года, по нскольку десятковъ рублей на брата, за счетъ казны, которая и такъ богата?… И зарабатываютъ понемногу, пропорціонально ловкости и удали каждаго.
До сихъ поръ, до Бултука, вы хали въ юго-восточномъ направленіи отъ Иркутска, теперь Бруго-байкальскій трактъ остается у васъ въ сторон,— онъ начинаетъ загибать къ сверу, въ обходъ мора, вы же круто сворачиваете къ юго-западу: эти два направленія пути въ Тунку и прямой уголъ, ими образуемый, обусловливаются теченіемъ рки Иркута, описывающей большіе зигзаги, въ то время, когда она пробирается между горными кряжами. Рка эта довольно большая, во совершенно неудобнаго для судоходства, по случаю массы пороговъ и каменистыхъ островковъ, берега ея круты и высоки: въ нкоторыхъ мстахъ она течетъ или, врне, бурлить между двумя совершенно отвсными стнами, образующими подобіе обширнаго корридора. Тункинская долина, въ которую вы теперь направляетесь, составляетъ прирчную низменность именно этой рчки, не могущей, однако, къ большому ущербу для тункинцевъ, служить имъ въ качеств пути сообщенія съ г. Иркутскомъ и другими мстностями губерніи, долина эта, то съуживающаяся до 2—3 верстъ сдвигающимися хребтами гольцевъ, тянущихся по обимъ ея сторонамъ, то расширяющаяся до 15—20 верстъ, чтобы опять съузиться къ южному ея концу,— долина эта какъ бы отрзана цлою массой горныхъ переваловъ отъ сверныхъ, ровныхъ и низменныхъ районовъ Иркутской губерніи, наиболе густо заселенныхъ. Черезъ эти горные перевалы, глубокія пади и шумящія рчки приходится хать еще полтора перегона, т.-е. до станціи Быстринской, первой отъ Култука, и дале до половины перегона къ слдующей станціи, Торской. Каждый разъ, какъ възжаешь на какую-нибудь гору, глядишь и глазъ оторвать не можешь отъ чудеснаго вида на тункинскіе гольцы или ‘блки’, какъ ихъ называютъ по той ихъ особенности, что снгъ на вершинахъ ихъ, въ мстахъ, защищенныхъ отъ солнечныхъ лучей, сохраняется почти круглый годъ и если сходитъ, то только недли на дв, въ конц іюня и въ начал іюля мсяцевъ, такимъ, образомъ, эти блки съ нкоторою натяжкой могутъ быть причислены къ разряду горъ, достигающихъ линіи вчныхъ снговъ. Но еще одна особенность выдляетъ ихъ изъ числа другихъ горныхъ хребтовъ этой мстности, именно: тункинскіе блки не имютъ характерно выраженныхъ предгорій и сразу выростаютъ весьма крупными или даже почти отвсными склонами на ровной низменной долин, не представляющей собой мстами сколько-нибудь замтныхъ повышеній до самаго подножія хребта, это особенно бросается въ глаза въ нкоторыхъ уголкахъ Коймарской долины, болотистой и кочковатой, прорзанной множествомъ рчекъ и ручьевъ: вы можете мстами вплоть подойти къ. самому хребту гольцевъ и, стоя на почти ровномъ мст и не нагибаясь, коснуться руками вздымающейся къ небесамъ передъ самымъ лицомъ вашимъ каменной твердыни. Помню, что однажды вечеромъ, когда уже было темно, я пріхалъ въ одинъ бурятскій улусъ, самый дальній изъ тхъ, которые расположены въ мстности, называемой Боймарами, и, какъ мн говорили, лежащій всего въ 2—3 верстахъ отъ подножія блковъ, переночевавъ, я при первомъ проблеск зари вышелъ изъ избы… и замеръ, пораженный неожиданнымъ зрлищемъ: прямо передо мною, подавляя своею массой, высилась и ширилась, покуда глазъ хваталъ, огромная каменная громада, еще мрачная внизу, гд царствовали предъутренніе сумерки, но уже начинавшая свтлть на высот,— тамъ, гд клубились, свертывались, развертывались и извивались, какъ гигантскія зми, длинныя полосы и мощные слои утренняго тумана. Постепенно полоса мрака спускалась книзу, уступая свту, и каменная громада все ярче окрашивалась въ цвта радости и юности — розовый и голубой, завса тумановъ кое-гд разрывалась на время, давая возможность жадно заглянуть туда, въ манящую высь, гд гордо красовались, ослпительно сіяя подъ лучами утренняго солнца, остроребрыя вершины хребта, синими и темно-фіолетовыми полосами, въ вид геометрическихъ фигуръ, преимущественно треугольниковъ, обращенныхъ однимъ изъ угловъ книзу, вырисовывались ущелья и разслины, составляя эффектные контрасты съ свтлыми бликами вершинъ, и всему этому калейдоскопическому рисунку мрачныхъ и нжныхъ, темныхъ и яркихъ красокъ служило фономъ блдноголубое утреннее небо… Картина была роскошная, способная поразить своими эффектами жителя равнинныхъ, однообразныхъ мстностей Россіи, хотлось бы вчно глядть на эту величавую красоту непризнающихъ человческой власти горныхъ вершинъ, наблюдать переливы красокъ и тней на ихъ выступахъ и въ разслинахъ, хотлось громко восторгаться изяществомъ то волнообразной, то причудливо-изломанной линіи контура вершинъ, какъ, будто рзцомъ проведенной на лазурной тверди небесъ.
— Какъ хорошо!— невольно воскликнулъ я.
Стоявшій со мною бурятъ удивленно посмотрлъ на меня, потомъ радостно улыбнулся,— онъ понялъ, въ чемъ дло, и сочувственно отвтилъ мн на своемъ ломанномъ язык:
— Больша, ухъ! какъ больша гора, но худой гора, зврь мало, промишлять ходить далеко надо, за гора…
Приходилось отложить восторги въ сторону и обратиться къ реальнымъ интересамъ. Однако, не мшаетъ и теперь отложить восторги въ сторону и вести рчь боле обстоятельно. Послдній спускъ съ горнаго хребта, кольцомъ обхватившаго Тунку,— и вотъ вы възжаете въ эту долину, гд протекаютъ рки Иркутъ, Тунка, Талая, Кынгырга и десятки другихъ боле мелкихъ. Вс он имютъ горный характеръ: въ обыкновенное время скромно шумящія въ своихъ каменныхъ руслахъ, он въ сильные дожди или въ періодъ таянія снговъ въ горахъ обращаются въ бшенные горные потоки, которые съ шумомъ и ревомъ ворочаютъ и уносятъ съ собою громадные камни, по аршину въ діаметр и боле, рвутъ прибрежныя деревья съ корнемъ, сносятъ безчисленныя маленькія мельнички, устроенныя на нихъ, и прерываютъ всякое сообщеніе, потому что мостовъ здсь почти нтъ,— безполезно и разорительно было бы ихъ длать тамъ, гд здятъ исключительно верхомъ и гд обычной постройки мосты могутъ продержаться лишь до перваго паводка. Тункинская долина была облюбована, въ качеств удобнаго мста жительства, еще людьми каменнаго вка: весьма нердкія здсь находки каменныхъ орудій и глиняныхъ черепковъ свидтельствуютъ объ этомъ, въ песчаныхъ холмахъ, нын разрушаемыхъ втрами и дождями,— ибо неразумный человкъ уничтожилъ древесную растительность, сохранявшую эти холмы отъ размывовъ и развиванія и тмъ самымъ спасавшую близь лежащія плодоносныя земли отъ заноса ихъ песками,— въ этихъ холмахъ оказываются порой цлыя залежи каменныхъ топориковъ, наконечниковъ стрлъ и копій, дисковъ, съ отверстіями по средин, молотковъ и другихъ орудій и украшеній. Наконечники стрлъ и копій извстны у мстнаго русскаго населенія Подъ именемъ ‘громовыхъ стрлъ’ и пользуются большимъ уваженіемъ, какъ талисманы, способствующіе удач въ каждомъ дл или предпріятіи владльца ихъ, но при томъ непремнномъ условіи, чтобы талисманъ былъ найденъ безъ свидтелей и хранился бы въ полной тайн, такъ чтобы даже домашнія лица обладателя талисмана не знали о существованіи этого послдняго, поэтому масса такихъ находокъ безнадежно скрыта отъ взоровъ постороннихъ, на что очень жалуются археологи, не мало уже удлившіе своего вниманія тункинской долин. Затмъ въ этой мстности и въ другихъ сосднихъ, вроятно, обитали въ разное время различные народы и племена, едва-едва упоминаемые историками, которые имютъ, въ данномъ случа, только одну точку опоры для своихъ догадокъ — китайскіе историческіе источники, когда и при какихъ обстоятельствахъ сошли со сцены эти народы (Го-Эй, Кику, Шивэй и друг.) — почти неизвстно, предполагаютъ, что буряты, которыхъ застали русскіе въ предлахъ Иркутской губерніи въ начал XVII вка, прибыли въ эти мста не ране начала текущаго тысячелтія, вытснивъ къ сверу жившихъ здсь тунгусовъ. Подвиги знаменитаго, въ своемъ род, Ивана Похабова и другихъ сродныхъ ему по жестокости и зврству завоевателей заставили балаганскихъ бурятъ, жившихъ въ Ангарской долин, возмутиться, перебить Козаковъ, собиравшихъ ясакъ, и съ женами и съ дтьми бжать черезъ Тунку въ Монголію (1658 г.), устрашенные ихъ разсказами, и тункмискіе буряты двинулись туда же, покинувъ свои роскошныя пастбища. Балаганскіе бурята вскор вернулись, услыхавъ про воцареніе въ Москв новаго ‘благо царя’ (Петра I) и о томъ, что Похабова уже нтъ на Ангар, они осли на своихъ прежнихъ мстахъ, не утративъ, какъ кажется, за время пребыванія въ Монголіи характерныхъ чертъ своего быта и типа, равно и особенностей языка, дальше ли оставались въ предлахъ Монголіи тункинцы, или они и прежде входили, благодаря близкому — сравнительно — сосдству, въ тсныя, кровныя связи съ монголами, многое у нихъ перенимая, но они оказались, по возвращеніи своемъ, т.-е. когда съ ними впервые столкнулись русскіе, уже значительно отличными по типу, нарчію и образу жизни отъ другихъ при-ангарскихъ бурятъ, и это различіе весьма отчетливо сохранилось и до нашихъ дней. Въ начал XVIII столтія Тункинскій край сталъ заселяться русскими пришельцами: съ стратегическими цлями былъ заложенъ въ 1709 г. тункинскій острожекъ, въ которомъ поставленъ былъ гарнизонъ въ 150 козаковъ, а вокругъ него стали селиться черносошные крестьяне’ не служилые люди. Буряты принуждены были, поэтому, нсколько податься въ стороны, очистивъ центральную, лучшую часть долины подъ селенія и заимки побдителей.
Удобныхъ для распашки мстъ было вначал весьма много, а охотниками до нихъ оказывались одни крестьяне, ибо аборигены земледліемъ не занимались, а козаки считали за боле выгодное для себя занятіе собирать ясакъ съ бурятъ и ‘промышлять звря’ (а иногда и инородца), но постепенно населеніе Тункинскаго края разросталось, отчасти благодаря продолжавшейся иммиграціи, отчасти же благодаря естественному своему приросту, близъ первоначально заложенныхъ поселеній не оказывалось уже больше годныхъ для распашки мстъ, приходилось молодому поколнію и пришельцамъ забираться въ глубь бурятскихъ земель, для выбора наиболе удобныхъ участковъ, равнымъ образомъ, и козаки, посл боле прочнаго установленія основъ мирной гражданской жизни, лишились многихъ источниковъ своего дохода и постепенно, хотя и очень неохотно, должны были приняться за земледліе и скотоводство, наконецъ, приблизительно съ начала ныншняго столтія наиболе близкіе къ русскимъ поселеніямъ бурятскіе роды, видя успшность опытовъ распашки земель, чувствуя все большій недостатокъ въ пастбищахъ для скота, а также замчая уменьшеніе числа пушныхъ зврей въ тайг, стали мене заниматься скотоводствомъ и охотой и, по примру русскихъ, построили себ дома и принялись за хлбопашество.,
Впослдствіи, въ начал 60-хъ годовъ, въ Тунку (равно и въ нкоторые другіе пункты Иркутской губ.) были приселены штрафные солдаты изъ войскъ Европейской Россіи, перечисленные въ козачье сословіе, этотъ опытъ массовой колонизаціи земель и нравственнаго исправленія путемъ ссылки, съ переводомъ въ другое сословіе, десяти тысячъ нижнихъ чиновъ ршительно не удался, какъ и многіе подобные ему предшествовавшіе опыты: новые колонизаторы, какъ таковые, оказались никуда негодными, а, вмст съ тмъ, и польза отъ нихъ, какъ отъ служилыхъ козаковъ, была боле чмъ сомнительна, поэтому въ 1871 г. козачьи полки были расформированы, и оказавшіеся къ тому времени налицо козаки изъ штрафныхъ солдатъ обращены въ ‘крестьянъ изъ козаковъ’, или, какъ ихъ принято называть въ нкоторыхъ оффиціальныхъ документахъ, въ отличіе отъ бывшихъ государственныхъ крестьянъ, въ ‘крестьянъ-собственниковъ’.
Такимъ образомъ, въ тункинской долин должны были встртиться интересы четырехъ различныхъ группъ населенія: туземцевъ-бурятъ, старожиловъ-козаковъ (и понын остающихся въ этомъ званіи), бывшихъ государственныхъ крестьянъ и крестьянъ-собственниковъ, каждая изъ этихъ группъ надлена особыми юридическими правами на землю, каждая должна бы поэтому владть отрубными земельными дачами, а, между тмъ, участки земель, находящихся въ фактическомъ пользованіи отдльныхъ членовъ этихъ группъ, такъ разбросаны и представляютъ такую черезполосицу, а самыя права, на которыхъ основывается та или другая группа по отношенію къ факту владнія извстнымъ участкомъ, такъ темны и запутаны (три главныя группы населенія въ своихъ земельныхъ спорахъ постоянно ссылаются на право захвата, которымъ руководствовались ихъ прапрадды), что разобраться во всей этой неурядиц поземельныхъ отношеній теперь, когда каждый участокъ пахотной земли начинаетъ пріобртать особое значеніе, почти невозможно иначе, какъ путемъ разрубки этихъ Гордіевыхъ узловъ. Ежегодно вызжаютъ цлыя партіи землемровъ въ Тунку, чтобы какъ-нибудь уладить споры между сторонами, но все напрасно: каждымъ межеваніемъ остается недовольна которая-нибудь изъ сторонъ, а иногда и вс три стороны, затмъ летятъ прошенія во всевозможныя инстанціи и на будущій годъ межеваніе начинается вновь. Есть еще одинъ поводъ, кром земельнаго, къ неудовольствіямъ между крестьянами и козаками. Эти послдніе, оставаясь полувоенными людьми, обязанными выходить при кон и съ мундиромъ на службу въ городъ Иркутскъ или на разные кордоны, куда прикажетъ начальство {Каждый здоровый мужчина-козахъ обязавъ прослужить въ періодъ съ 20-ти лтняго до 85-ти лтняго возраста, всего около семи лтъ, чередуя годъ службы съ годомъ отпуска домой.}, въ послднее время лишились своего военнаго управленія и были подчинены власти и вднію мстнаго крестьянскаго волостнаго правленія, отсюда длинный рядъ протестовъ со стороны козаковъ, уклоняющихся отъ нкоторыхъ повинностей и отъ уплаты волостныхъ сборовъ, которые наложены на нихъ крестьянскимъ сходожъ, не желающихъ подчиняться волостному суду, не слушающихъ выборнаго начальства изъ среды крестьянъ и т. п. Само собою разумется, что, при наличности подобныхъ условій, общественная жизнь мстнаго населенія не представляетъ собою подобія земнаго рая, а скоре похожа на жизнь враждебныхъ другъ другу племенъ, живущихъ бокъ-о-бокъ и всегда готовыхъ произвести нападеніе на сосда или же отразить таковое, нужно, впрочемъ, замтить, что до кровавыхъ развязокъ тункинскія поземельныя отношенія, какъ кажется, еще не доходили, хотя единичные и даже массовые конфликты отнюдь не составляютъ рдкости {Численность группъ, населяющихъ центръ долины, с. Тунку, съ ближайшими къ нему деревнями, такова: крестьянъ бывшихъ государственныхъ — 191 хозяйство, крестьянъ изъ Козаковъ — 15 хоз., казаковъ — 280 хоз. и еще поселенцевъ — 6 хоз., но послдніе, по своей малочисленности, несостоятельности и безправію, никакой ролы въ спорахъ не играютъ.}.
Почва въ нкоторыхъ частяхъ долины чрезвычайно плодородная, въ хорошій, незасушливый годъ свжая, хотя и неудобренная земля (объ удобреніи полей здсь и не слыхали) даетъ 200 пудовъ урожая съ десятины ярицы или овса и нсколько мене пшеницы, озимыхъ же хлбовъ не сять, ибо снга здсь выпадаютъ весьма неглубокіе и сходятъ они рано, а рыхлая, неглинистая почва не можетъ противиться сильнымъ весеннимъ втрамъ, такъ что озимые всходы ‘выдуваетъ’, т.-е. они вырываются втромъ съ корнемъ.
Главный бичъ здшняго земледлія — засухи, съ которыми земледльцы не научились еще бороться искусственнымъ орошеніемъ. Пашутъ землю такъ же, какъ пахали предки полтораста лтъ назадъ, и, тмъ не мене, живутъ сыто и довольно. Это довольство ярко сказывается на всемъ склад жизни зажиточныхъ тункинскихъ крестьянъ, а эти послдніе составляютъ здсь большинство. Такой крестьянинъ стъ хорошо и часто, пьетъ чай — дешевый, не оплаченный пошлиной — не мене двухъ разъ въ день (а въ праздникъ разъ пять), идетъ на работу утромъ не ране, какъ выпивъ съ пятокъ чашекъ, непремнно съ ‘подблкою’ (т.-е. съ топленымъ молокомъ) и съ лепешками или шанежками, нердко изъ пшеничной муки, лошадей у него много (въ среднемъ, на тункинскій дворъ приходится 5 рабоч. лош., 6 гол. крупнаго рогатаго скота и до 20 гол. мелкаго), пшкомъ онъ и на край селенія не пойдетъ, а сдлаетъ себ коня, бабы и двки отправляются на поле и возвращаются домой съ поля не иначе, какъ на телгахъ же или верхами, если телжныхъ дорогъ къ полю нтъ и оно отстоитъ отъ жилья дале, чмъ на 1—2 версты, третья или четвертая часть хозяевъ нанимаетъ работниковъ, годовыхъ или лтнихъ, многіе занимаются еще торговлей съ бурятами и монголами или охотой,— словомъ, русскій крестьянинъ изъ какой-нибудь суглинистой губерніи ахнулъ бы и замеръ отъ удивленія, увидвъ это житье-бытье, о которомъ ему только бабка въ сказкахъ сказывала, когда онъ мальчонкой еще бгалъ. Козаки живутъ значительно бдне крестьянъ, т.-е. производятъ меньшую запашку и держатъ мене лошадей (но скота почти столько же), причиной этого — ихъ обязательная кордонная и встовая (въ городахъ) служба, но, какъ слышно, въ денежномъ отношеніи эта козачья повинность не безвыгодна, такъ какъ и на кордонахъ, и на пріискахъ, и даже въ встовыхъ оказывается возможнымъ извлекать кое-какіе доходы, поэтому, несмотря на меньшіе размры своего земледльческаго хозяйства, козачье населеніе живетъ не мене сыто, нежели крестьянское.
И, тмъ не мене, интеллигентъ, попавшій въ Тункинскій край, чувствуетъ себя очень скверно. Правда, идеалъ сытаго довольства крестьянина здсь почти осуществленъ и находится у интеллигента передъ глазами, причемъ общая перспектива сытости не нарушается даже наличяостью десятка или полутора десятковъ дворовъ, опустившихся или разорившихся, благодаря жестокому пьянству главы семьи или отсутствію рабочихъ рукъ въ хозяйств, или по какимъ-нибудь случайнымъ причинамъ, правда, личность стоитъ здсь на незыблемомъ фундамент и каждый крестьянинъ можетъ про себя съ гордостью сказать: ‘я самъ себ хозяинъ, и никому кланяться не имю ни охоты, ни нужды’, правда, что сценъ жестокаго деспотизма общества надъ отдльными своими членами или крайней эксплуатаціи бдняка богачомъ, высасывающимъ кровь изъ своихъ жертвъ, здсь нтъ, и интеллигентъ не увидитъ сценъ унизительнаго рабства голодной округи и ея смиренія передъ мошною кулака, но, тмъ не мене, здсь интеллигенту живется еще скучне, чмъ въ глухой россійской деревушк, испуганно думающей о каждомъ завтрашнемъ дв, бьющейся какъ рыба объ ледъ цлый вкъ изъ-за куска хлба и жаждущей хоть минутнаго отдыха отъ тяжелаго, подкабальнаго труда на ‘благодтеля’, не дающаго ей умереть съ голодухи изъ своихъ личныхъ интересовъ. Интеллигенту скучно здсь, въ итогъ хлбномъ уголк, онъ не видитъ здсь никакой борьбы, онъ не видитъ здсь вопіющихъ нуждъ и страданій, которыя призывали бы его на помощь, и онъ чувствуетъ себя здсь лишнимъ, потому что онъ никому не нуженъ: вс сыты и довольны своею утробною жизнью, а умственныхъ запросовъ налицо еще не имется, здсь нтъ никакой борьбы (если не считать вковчныхъ споровъ изъ-за межъ и граней) ни на почв экономическихъ началъ, ни на почв идейной, кругомъ слышатся только звуки спокойной жвачки и довольной отрыжки. У тункинскаго обывателя нтъ ни прошлаго, которое онъ забылъ, какъ нчто для него ненужное, ни будущаго, котораго онъ себ и представлять не хочетъ, онъ доволенъ настоящимъ, такимъ, какимъ оно есть, и поэтому никуда не стремится, эта-то инертность, хотя и сытая, это полное отсутствіе идеаловъ и стремленія къ нимъ производятъ удручающее впечатлніе на каждаго, предъявляющаго къ жизни другія требованія, кром удовлетворенія животно-растительныхъ потребностей. Кругомъ — мракъ невжества, который не сознается никмъ, потому что въ немъ живется сыто. Куда и зачмъ идти, когда и такъ хорошо здсь, въ этомъ отрзанномъ отъ всего міра уголк?… Какое, дло эгоизму до нуждъ и страданій другихъ, копошащихся гд-то тамъ, чуть ли не на другой планид?… Къ чему какія бы то ни было новшества, когда старый укладъ жизни хорошо удовлетворяетъ потребностямъ желудка?… Попрежнему, красуются ‘блки’ хребтовъ, попрежнему, ждутъ земледльцы только дождя и клянутъ засуху, единственнаго своего врага, проходятъ годы, а все идетъ попрежнему. Вотъ только баринъ, неизвстно по какой причин здсь живущій, сталъ строить какое-то чудное зданіе, придлалъ къ нему крылья, говорить: отъ втра эти крылья будутъ вертться и молоть хлбъ въ муку, но виданное ли дло ловить втеръ крыльями?… Нтъ, это не спроста, онъ будетъ не иначе, какъ заклинать втры, колдовскимъ путемъ привлекать ихъ {Кстати, здсь же существуетъ поврье, къ которому нердко прибгаютъ при вяніи хлба: если втра нтъ, то нужно посвистть и проговорить какое-то заклинаніе,— втеръ явится къ услугамъ вяльщика.}, а втеръ сушитъ землю, и безъ того слишкомъ сухую, хлба будутъ родиться плохо отъ засухъ… И въ результат этихъ соображеній — кличъ: ‘Ломать эту колдовскую стройку, берись за топоры’!… Или вотъ, въ дом одного крестьянина появилась какая-то ‘кукла’, которая сильно пакоститъ: разбиваетъ стекла въ окнахъ, ржетъ платья на куски, бьетъ горшки и т. д., и все село относится съ крайнимъ интересомъ и нкоторымъ страхомъ къ этому явленію: призываются знахари, ворожеи, но ‘кукла’ не унимается, чмъ приводитъ въ ужасъ всхъ жителей этого и сосднихъ домовъ (кром невстки хозяина дома, въ которомъ появилась ‘кукла’). А интеллигентъ глядитъ и не знаетъ, ужъ не радоваться ли этому проявленію духовной жизни сытыхъ обывателей, такъ катъ жизнь ихъ ни въ чемъ другомъ не сказывается, а эти нелпыя проявленія ея служатъ все же таки доказательствомъ того, что ‘еще живъ курилка’…
Таковъ этотъ райскій уголокъ Иркутской губерніи. Чудная декоративная природа служитъ рамкой плодоносной долин, обыватели этой долины {Бурятъ я здсь не касаюсь,— о нихъ будетъ рчь въ особомъ очерк.}. Живутъ сыто, по-своему счастливо, не ддая особаго зла, потому что оно не требуется въ ихъ обиход, но и не длая никому добра, плодятся и множатся въ геометрической прогрессіи, вообще представляютъ собой чуть ли не идеалъ матеріальнаго довольства крестьянина-земледльца. Но Боже меня упаси, чтобы я пожелалъ именно такого эгоистическаго довольства бдной русской деревнюшк, кряхтящей подъ лапой ‘благодтеля’: пусть она по возможности скоре достигнетъ довольства, но пусть не забываетъ своего прошлаго, пусть сознаніе единства ея интересовъ съ интересами всего крестьянскаго міра никогда не исчезаетъ изъ ея памяти.
Слдовало бы представить въ боле яркихъ чертахъ внутренній, духовный міръ тункинца, остановиться на его религіозныхъ воззрніяхъ и міросозерцаніи, на его отношеніяхъ къ просвщенію, на склад его общественной жизни и проч. Но меня останавливаетъ отъ этой попытки слдующее соображеніе: тункинецъ — это вообще сибирякъ, достигшій извстнаго уровня матеріальнаго довольства, у тункинца — въ его врованіяхъ, воззрніяхъ, симпатіяхъ и антипатіяхъ — очень много общаго съ соотвтствующими сторонами духовнаго міра всхъ крестьянъ Восточной Сибири, поэтому гораздо легче и удобне говорить на эту тему вообще, не пріурочивая изложеніе къ извстному географическому пункту. Притомъ, собственно тункинецъ не настолько мн извстенъ, чтобы я могъ въ деталяхъ ярко и правдиво изобразить именно его внутренній міръ, для меня возможно только коллективное изображеніе этого міра,— здсь взять одну подмченную черту, тамъ — изученную другую и изъ всего этого составить боле или мене полную картину духовной жизни и нравственныхъ запросовъ восточно-сибирскаго крестьянина. Это мы и попробуемъ сдлать въ слдующемъ очерк.