Объясненіе въ любви Жоржъ Зандъ.
Объясненіе въ любви Жоржъ Зандъ.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 11, 1896
Объяснение в любви Жорж Занд, Санд Жорж, Год: 1896
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Старая и для обихъ сторонъ нелестная исторія любовной связи между Жоржъ Зандъ и Альфредомъ де-Мюссе въ послднее время сдлалась предметомъ рьянаго изученія новыхъ документовъ, разоблачающихъ эти отношенія. Верхъ обличительности въ данномъ случа представляетъ статья д-ра Кабанеса въ ‘Revue hbdomadaire’. Этотъ докторъ, съ изысканіемъ котораго о цвт волосъ Шарлотты Кордэ знакомы читатели ‘Встника’ по рубрик ‘Новое о старомъ’, имлъ свиданіе съ докторомъ Паджелло, который 62 года назадъ въ Венеціи пользовался благосклонностью Жоржъ Зандъ, познакомившись съ ней у одра болзни Альфреда де-Мюссе. Дло было такъ:
Жоржъ Зандъ отправилась въ Венецію въ 1834 году съ Альфредомъ де-Мюссе. Нсколько времени спустя поэтъ заболлъ. У него сдлалась горячка, съ бредомъ. Пригласили доктора Паджелло. Онъ былъ хорошъ собой. Жоржъ Зандъ была молодая женщина, пылкая и довольно вроломная, Мюссе, какъ уже сказано былъ боленъ. Чего же еще надо, чтобы врачъ, не манкируя Мюссе, отнесся съ полнымъ вниманіемъ и къ Жоржъ Зандъ?
Итакъ, Паджелло далъ себя полюбить. Мюссе, уступивъ ему свое мсто, вернулся во Францію, куда, нсколько позже, пріхала и Жоржъ Зандъ вмст съ новымъ своимъ другомъ. Само собой разумется, что эта новая связь Жоржъ Зандъ также не оказалась вчной.
Докторъ Паджелло живъ до сихъ поръ. Собратъ его Кабанесъ видлся съ нимъ въ Италіи и интервьюировалъ его. Въ результат появилась статья въ послднемъ выпуск ‘Revue hbdomadaire’, гд приводится любопытная бесда Кабанеса съ докторомъ Паджелло.
‘Разсказывали,— говоритъ счастливый Паджелло,— будто бы я посовтовалъ Альфреду де-Мюссе вернуться во Францію, чтобы остаться одному съ Зандъ (докторъ не называетъ Жоржъ Зандъ иначе, какъ ‘la Sand’, хотя надо оговориться, что это выраженіе въ устахъ его не иметъ никакого оскорбительнаго характера). Это положительное заблужденіе. Самъ Альфредъ де-Мюссе, несмотря на мои совты и присоединенныя къ нимъ мольбы Жоржъ Зандъ, желалъ ухать во Францію, не дождавшись полнаго выздоровленія и едва оправившись отъ болзни, отъ которой онъ чуть не умеръ. Болзнь его была одной изъ серьезнйшихъ, вы поймете это, когда узнаете, что это былъ тификъ, усложненный алкоголическимъ бредомъ. По моему, Альфредъ де-Мюссе не былъ эпилептикомъ, какъ нкоторые на него клепали, случавшіеся съ нимъ припадки были припадками остраго алкоголизма. Это былъ большой пьяница, а такъ какъ нервная система у него была сильно надорвана, то употребленіе спиртныхъ напитковъ доканало его въ конецъ…’
Затмъ слдуютъ интимныя подробности о совмстной жизни Паджелло съ Жоржъ Зандъ по отъзд Мюссе:
‘Какова была наша совмстная жизнь, Зандъ и моя, по отъзд Мюссе, попытаюсь разсказать вамъ это. Мы почти немедленно покинули отель Даніели и взяли квартиру въ San-Frantino, въ центр Венеціи, гд устроили свое хозяйство. Братъ мой Робертъ, умершій шесть лтъ тому назадъ, въ 1890 году, жилъ подъ одной крышей съ нами. Онъ не легко поддавался увлеченіямъ страстью, и потому не понималъ, какъ это я могъ влюбиться въ Зандъ, не особенно обольстительную, на его взглядъ. Надо вамъ сказать, что Зандъ была очень похудвши въ это время. Какъ только дядя узналъ о моей связи, онъ запретилъ брату оставаться съ нами. И, однако, жизнь наша проходила не въ однихъ удовольствіяхъ. Жоржъ Зандъ работала и много работала. Единственное развлеченіе, какое она себ позволяла — это была папироска, она и писала, куря. Она курила восточный табакъ и любила сама крутить папиросы себ и мн. Быть можетъ, это было для нея источникомъ вдохновенія, такъ какъ она останавливалась, погруженная въ свою мечту, слдя за спиралями дыма’.
Во время этого сожительства Жоржъ Зандъ писала свои ‘Lettres d’un voyageur’ и романъ ‘Jacques’. Паджелло могъ ей доставить нкоторыя свднія о нравахъ и исторіи страны. ‘Она работала отъ 6 до 8 часовъ сряду, преимущественно по вечерамъ. Чаще всего работа продолжалась довольно долго за полночь. Она писала безостановочно и безъ помарокъ. Главными чертами характера Жоржъ Зандъ были: терпніе и кротость, кротость неизсякаемая. Она никогда не сердилась и всегда представлялась доволіной своей судьбой…
‘Когда мы не обдали вн дома, она сама стряпала обды. Кстати, это была настоящая повариха, славившаяся особенно приготовленіемъ соусовъ. Она очень любила рыбу, и потому это блюдо часто фигурировало на нашемъ стол. Впрочемъ, она отлично переваривала всякую пищу, никогда не хворала, за исключеніемъ неопасныхъ коликъ въ желудк. Мн не приходилось прописывать ей лекарства.
‘Долженъ непремнно познакомить васъ съ особеннымъ талантомъ Жоржъ Зандъ. Она чудесно рисовала, въ особенности же увлекалась шаржемъ. Каррикатуры ея были до крайности забавны, двумя штрихами карандаша набрасывала она вамъ человка, котораго видла всего одинъ разъ. Старшая моя дочь сберегла нсколько такихъ рисунковъ, которые она можетъ вамъ показать…
‘Жоржъ Зандъ много пила чаю для возбужденія къ работ…’ Съ Паджелло Жоржъ Зандъ постила Верону, Миланъ, Гардское озеро, Женеву. Оба пріхали въ Парижъ въ первыхъ числахъ августа 1834 года.
‘Я мало посщалъ литературный міръ, — говорилъ онъ, — во время пребыванія моего въ Париж. Изъ литераторовъ помню только, что видлъ Густава Планшъ и Бюлоза…
‘Что касается Мюссе, то я былъ у него много разъ, онъ всегда приглашалъ меня съ отмнной вжливостью, но безъ всякой задушевной откровенности (ну, еще бы!). У меня сохранились отношенія только съ однимъ французомъ, другомъ Мюссе, Альфредомъ Ватте, большимъ оригиналомъ, любителемъ кипрскаго вина, котораго онъ ежегодно выписывалъ себ по боченку, словомъ, ‘бонвиваномъ’, какъ у васъ говорится во Франціи. Мы не мало переписывались съ нимъ, но не знаю, гд теперь могутъ быть запрятаны его письма, не знаю даже, сохранилъ-ли я ихъ.
‘Я жилъ въ Париж, въ улиц des Petits-Augustins, въ отел Орлеанъ, и не видлъ Жоржъ Зандъ. Она пригласила меня черезъ преподавателя своихъ дтей, г. Букуарана пріхать провести нсколько дней въ Ноган. Я отказался отъ приглашенія и предпочелъ вернуться въ Италію.
‘Со времени моего возвращенія въ эту страну я не получалъ ни малйшаго извстія о Зандъ. Я зналъ по газетамъ о литературныхъ ея успхахъ,— вотъ и все.
‘О смерти ея я узналъ случайно, но не получилъ прямого извщенія…’
Докторъ Паджелло, сынъ, въ свою очередь, добавилъ:
‘Я былъ юношей, когда газеты извстили о смерти Зандъ. Я отлично помню, что отецъ, какъ обыкновенно, исполнялъ профессіональныя свои обязанности и принялъ это извстіе съ полнйшимъ равнодушіемъ. Въ семь онъ говорилъ объ этой женщин, какъ о мало знакомой ему личности. Цлые полвка прошло безъ единой строки, безъ единаго привта. То было простое констатированіе факта смерти цыганки, о которой отецъ вспоминалъ въ семь. Прошлое умерло гораздо ране смерти самой Зандъ’.
Паджелло-сынъ указываетъ, что отецъ его потерплъ матеріально изъ-за своего приключенія съ Зандъ во Франціи:
‘Отецъ вернулся раззореннымъ, его паціенты отошли отъ него, пришлось снова устроиваться, довольно таки много непріятностей пришлось ему пережить!…’
Однако, дальнйшія показанія сына Паджелло нсколько противорчатъ этому.
‘Знайте, — говоритъ онъ,— что отношенія моего отца съ Жоржъ Зандъ были простымъ эпизодомъ въ его жизни и ничего боле. Утомленная странностями Альфреда де-Мюссе, Жоржъ Зандъ безъ оглядки отдалась моему отцу, который былъ молодъ, плечистъ, образованъ, настоящій красавецъ, бравый и добрый малый. Отецъ полюбилъ хорошенькую иностранку за ея геній, за ея доброту и, не теряя головы, былъ очень въ нее влюбленъ. Но все это быстро забылось. Какъ только отецъ вернулся въ Италію, онъ немедленно принялся за профессіональныя свои занятія. Ему не стоило особаго труда скоро вернуть къ себ свою кліентуру’.
У Паджелло-отца сохранилось всего три письма Жоржъ Зандъ, не считая ‘любовнаго объясненія’. Остальное было сожжено. Три письма будутъ напечатаны только по смерти счастливаго ихъ обладателя. Что касается ‘любовнаго объясненія’, то оно было написано во время болзни Мюссе, у постели поэта, хрипвшаго въ горячк, и передано тутъ же Паджелло. Кабанесъ получилъ копію съ этого любопытнаго документа. Никогда не вкладывала Жоржъ Зандъ въ уста своихъ героевъ боле прочувствованныхъ словъ. Въ заголовк рукописи находятся слдующія загадочныя слова: ‘En More’. Кабанесъ предполагаетъ, что Жоржъ Зандъ. хотла написать ‘En Amore’ и вслдствіе ея смущенія перо написало не то, чего она желала. Вотъ это письмо:
‘Мы родились,— пишетъ Жоржъ Зандъ,— подъ разными небесами, и у насъ разныя мысли и разный языкъ, схожи-ли между собой, по крайней мр, наши сердца? Тепловатый и пасмурный климатъ моей родины вложилъ въ меня сладкія и меланхолическія впечатлнія. Какими-то страстями наградило тебя благодатное солнце, подъ которымъ загорло твое чело! Я умю любить и страдать, а ты же, какъ любишь?
‘Пылкость твоихъ взоровъ, сильныя объятія твоихъ рукъ, смлость твоихъ желаній пугаютъ меня. Не умю ни бороться съ твоей страстью, ни раздлить ее. На моей родин любятъ не такъ, я стою около тебя на подобіе блдной стату, гляжу на тебя съ изумленіемъ, съ желаніемъ, съ тревогой.
‘Не знаю, дйствительно-ли ты любишь меня. Я никогда этого не узнаю. Ты едва произносишь нсколько словъ на моемъ язык, а я недостаточно знакома съ твоимъ языкомъ, чтобы задавать теб столь тонкіе вопросы. Быть можетъ, даже и при условіи глубокаго знанія языка, на которомъ ты говоришь, я не съумла. бы сдлать себя понятной для тебя.
‘Мстности, гд мы жили, люди, у которыхъ мы учились, виноваты въ томъ, что у насъ, конечно, мысли, чувства и потребности, непонятныя другъ для друга. Моя тщедушная натура и твой огненный темпераментъ должны порождать совершенно различныя мысли. Для тебя должны быть незнакомы или ничтожны тысячи легкихъ терзаній, которымъ я подвергаюсь, ты наврное смешься тому, что меня заставляетъ плакать.
‘Быть можетъ, ты даже не знаешь, что такое слезы. Будешь-ли ты моей поддержкой или повелителемъ? Утшишь-ли ты меня въ. страданіяхъ, перенесенныхъ мною до моей встрчи съ тобой? Будешь-ли ты знать, почему я грущу? Знакомы-ли теб состраданіе, терпніе, дружба? Быть можетъ, тебя воспитывали въ убжденіи, что женщины бездушны? Знаешь-ли ты, что у нихъ есть душа? Пускай ты ни христіанинъ, ни мусульманинъ, ни просвщенный, ни варваръ, но человкъ-ли ты? Что таится въ этой мужественной груди, въ этомъ львиномъ взор, въ этомъ прекрасномъ лиц? Есть-ли въ теб благородная и чистая мысль, братское и благочестивое чувство? Грезишь-ли ты во сн о томъ, будто ты возносишься къ небесамъ? Уповаешь-ли на Бога, когда люди причиняютъ теб зло?
‘Буду-ли я твоей подругой или рабой? Желаешь-ли ты меня или любишь? Съумешь-ли высказать мн свою признательность, когда страсть твоя будетъ удовлетворена? Если я сдлаю тебя счастливымъ, съумешь-ли ты мн это выразить?
‘Знаешь-ли ты, что я такое, и безпокоитъ-ли тебя это незнаніе? Представляю-ли я для тебя нчто невдомое, порождающее въ теб исканіе и раздумье, или же въ твоихъ глазахъ я не боле, какъ женщина, подобная тмъ, которыя откармливаются въ гаремахъ? Взоръ твой, въ которомъ, на мой взглядъ, сверкаетъ божественный блескъ, не выражаетъ-ли онъ простое вожделніе, подобное тому, которымъ удовлетворяются эти женщины? Знакомо-ли теб желаніе души, неутолимое временемъ,— желаніе, котораго ни усыпить, ни утомить никакая человческая ласка не въ силахъ? Продолжаешь-ли ты бодрствовать, любуясь на свою любовницу съ мольбой къ Богу и со слезами, когда она заснетъ въ твоихъ объятіяхъ? Приводятъ-ли тебя любовныя наслажденія въ состояніе задыханія и одуренія или же они повергаютъ тебя въ божественный экстазъ? Переживаетъ-ли душа твоя твое тло, когда ты отрываешься отъ персей той, которую любишь?
‘О! увидвъ тебя спокойнымъ, распознаю-ли я, въ раздумьли ты или же отдыхаешь? Когда взоръ твой станетъ томнымъ, вызовется-ли это нжностью или истомой?
‘Быть можетъ, ты думаешь, что теб незнакомо… {Тутъ подлинникъ прерывается.}, что я тебя не знаю. Мн не извстны ни твоя прошлая жизнь, ни твой характеръ, ни то, что думаютъ о теб т, которые знаютъ тебя. Быть можетъ, ты первый изъ нихъ, быть можетъ, послдній человкъ. Я люблю тебя, не зная, могу-ли я тебя уважать, я люблю тебя потому, что ты мн нравишься, быть можетъ, вскор буду принуждена тебя ненавидть.
‘Если бы ты былъ мой соотечественникъ, я задала бы теб вопросы, и ты понялъ бы меня. Но я была бы, можетъ быть, еще несчастне, ибо ты обманулъ бы меня.
‘Но ты, по крайней мр, не станешь меня обманывать, не станешь давать тщетныхъ общаній и ложныхъ клятвъ. Ты будешь любить меня, какъ умешь и какъ можешь любить. Того, чего я напрасно искала въ другихъ, быть можетъ, я не найду и въ теб, но я всегда могу думать, что ты этимъ обладаешь Любовные взоры и ласки, которые мн всегда лгали, ты позволишь мн толковать по своему, не прибавляя къ нимъ лживыхъ словъ. Я могу объяснять твою задумчивость и заставлять краснорчиво говорить твое молчаніе. Я буду приписывать твоимъ поступкамъ желательный для меня умыселъ. При нжномъ твоемъ взгляд на меня я буду думать, что душа твоя обращается къ моей. Когда ты будешь глядть на небеса, я буду считать, что умъ твой возносится къ предвчной обители, откуда онъ исходитъ.
‘Такъ и останемся, не изучай моего языка, я не хочу подыскивать въ твоемъ язык слова, которыя передали бы теб о моихъ сомнніямъ и опасеніяхъ. Я хочу остаться въ невдніи о томъ, на что ты употребляешь свою жизнь и какую роль играешь среди людей. Я не хотла бы знать твое имя. Скрывай отъ меня свою душу, чтобы я всегда могла считать ее прекрасной’.
Написавъ эти строки, Жоржъ За7дъ вручила ихъ Паджелло, который, повидимому, не понялъ, что он предназначались именно ему. Тогда Жоржъ Зандъ взяла отъ него пакетъ и надписала на конверт: ‘Глупому Паджелло’, чтобы ужь не было никакихъ сомнній.
— Не такъ глупъ, — замчаетъ по поводу этой подробности Паджелло-сынъ.— Отецъ разыгралъ эту роль.
Паджелло, очевидно, очень хитры, они не компрометируютъ себя и не теряютъ своего времени на пустые притворные сантименты.
Паджелло-отецъ, повидимому, сохранилъ изъ своей связи съ Жоржъ Зандъ воспоминаніе врод того, какое карабинеръ сохранилъ бы о своихъ ‘амурахъ съ гризеткой’ Латинскаго квартала.