По случаю десятилетия литературной деятельности Леонида Андреева популярному писателю предъявлен… обвинительный акт.
Объекты обвинения: во-первых — нарочитая злободневность трагичности в выборе тем, во-вторых — репортерная восприимчивость к событиям дня и в-третьих — подлаживание под вкусы публики.
Обвинителем является известный критик К. Чуковский.
В формальном обвинительном акте, занимающем вторую главу только что вышедшей книги ‘Андреев, большой и маленький’ (К. Чуковский. Леонид Андреев большой и маленький, СПБ, 1908), прокурор-обвинитель снисходительно признает за Леонидом Андреевым право именоваться великим художником, но… отнюдь не на основании ‘Красного Смеха’, ‘Губернатора’, ‘Так было’ или ‘Царь-голода’, а на основании ‘тех вещей, которые прошли совершенно незаметно’ (??!) и тех идей, ‘которые, может быть, Андреев и сам не замечает в себе’ (??!).
Строгий обвинитель, указывая на даты появления ‘Красного Смеха’, ‘Губернатора’, ‘Так было’ и сопоставляя эти даты событиями данного времени, с ужасом отмечает, что ‘Андреев изготовляет свои мировые трагедии ‘по заказу’ и соответственно ‘спросу’. Когда была война — появился ‘Красный смех’, когда пришла свобода, — появился ‘Губернатор’, когда началась революция, — появилось ‘Так было’, когда революция кончилась — появился ‘Царь-голод’. В этом прокурор-обвинитель Чуковский усматривает… нарушение основных законов изящной литературы, ‘лихую ремесленность в современном изготовлении заказанных публикой трагедий’.
По Чуковскому выходит, что Андреев не имел права касаться таких тем, которые волнуют общество. Очевидно, во время войны он бы должен писать, например, о прелести неаполитанских огурцов, а во время революции — о синих миндалях, ибо публика, которая во время войны интересуется войною, а во время революции — революцией, это… обезьяна. И Андреев обвиняется г. Чуковским в том, что он ‘дрожит перед этой обезьяной и всячески старается ей угодить, и во всем ее слушается, и все свои трагедии изготовляет для нее’…
Странное обвинение!
Можно указывать на недостатки ‘Красного Смеха’, ‘Губернатора’, ‘Царь-голода’, можно доказывать, что эти произведения стоят ниже других произведений Андреева, что они даже совсем слабы, но обвинять Андреева в том, что он является о т з ы в ч и в ы м писателем, что он старается отразить в художественном произведении, в своих рассказах, современную русскую действительность — это, по меньшей мере, неосторожно. Это могли делать в свое время цензора, усердно предлагавшие ‘не касаться современных тем’, но этого не должны бы делать критики и те, которые, так или иначе, причастны к критике…
Г. Чуковский, — как я уже отметил при оценке его книги ‘От Чехова до наших дней’, — писатель безусловно талантливый и оригинальный. Талант и оригинальность он проявил и в своем обвинительном акте. Но насколько основательны обвинения Чуковского — другое дело. Русская изящная литература тем и сильна, что она всегда отражала интересы современного общества. Великим русским писателям именно ставят в заслугу то, что они чутко всегда прислушивались к общественному мнению, писали о том, что волновало общество. А г. Чуковский требует от Андреева, чтобы он заткнул уши и закрыл глаза на то, что творится вокруг. Чуковскому хотелось бы, чтобы Андреев, став писателем в футляре, чуждался бы всего, что современно, — иначе он обратится-де в… репортера и при том репортера для… обезьян.
Не знаю как на чей вкус, но мне кажется, что если читающая публика, восторгающаяся Андреевым, обезьяна, то приятнее писать для такой обезьяны, нежели для… десятка или даже сотни хрюкающих поросят.