Корней Чуковский как критик-карикатурист, Либрович Сигизмунд Феликсович, Год: 1910

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Лукиан Сильный

(Либрович Сигизмунд Феликсович)

Корней Чуковский как критик-карикатурист

Зал петербургского литературного собрания битком набит т.н. интеллигентною публикою. Буквально яблоку негде упасть. Сидят и стоят даже на подоконниках, на ступеньках эстрады, на самой эстраде. Духота неимоверная. Повсюду мелькают лица литераторов, — известных и желающих считаться известными, — дам-писательниц, дам, интересующихся литературою, литературных меценатов и пр., и пр.

 []

Через эту толпу с трудом пробивается высокий, худой, молодой брюнет с небольшими черными усами на ехидно улыбающемся, но старающемся казаться серьезным лице. Прокладывая себе дорогу своими длинными, необычайно длинными, руками, он направляется к кафедре.
Публика, самая разношерстная интеллигентная публика, моментально стихает. А высокий, худой брюнет звучным, красивым, ясным и громким, приятно вибрирующим голосом начинает читать свой доклад…
И самый тон речи, и форма изложения — оригинальны, интересны. Публика, несмотря на духоту, не утомляется, не скучает, тем более что докладчик пересыпает свое чтение массою остроумных замечаний и неожиданных заключений, вызывающих то сдержанный смех, то громкий хохот…
 []
‘Такой-то и такой-то писатель, которого вы считаете беллетристом, просто бухгалтер’, — читает докладчик и начинает приводить ряд доказательств, что писатель на самом деле бухгалтер. ‘А вот такие и такие-то — городские поэты, а такой-то — курортный гений и коммивояжер полуобразованной читательской волны, воспитанной газетными передовицами’, а вот этот — ‘травянистый писатель’, а Сологуб — то не кто иной как ‘поэт сквознячка’ и т.д., и т.д.
Но вот докладчик кончил. Одна часть публики неистово хлопает, другая — свистит, третья — недоумевающе пожимает плечами, четвертая — как-то странно озирается кругом, точно не зная, восторгаться ли ей или бранить…
А докладчика окружают уже в это время тесным кольцом его ближайшие литературные друзья и литературные враги и завистники и начинают с ним спорить…
Такова точная картина, снятая во время одного из литературных докладов Корнея Чуковского, — ибо высокий, худой брюнет, звучным голосом только что ‘отчитывавший’ того или другого писателя, — это он, Корней Чуковский, enfant terrible современной русской критики.
— Как вы находите сегодняшнего докладчика? — спрашивают друг друга слушатели.
— Возмутительно! Разве это критика, разбор, доклад! — восклицают одни.
— Превосходно! Остроумно! А главное — ново, живо и интересно! — заявляют другие.
— Во всяком случае, забавно! — добродушно улыбаясь, замечает убеленный сединой известный писатель-ветеран.
Это слово ‘забавно’ — едва ли не самая верная, самая меткая, самая что ни на есть правдивая оценка и критических приемов, и критического вкуса, и критического ценза Чуковского.
Возмущаетесь ли вы разборами автора ‘От Чехова до наших дней’, восторгаетесь ли ими, — вы должны признать, что Чуковский безусловно ‘забавный критик’.

 []
 []

Впрочем, критик ли вообще Корней Чуковский? Ведь он сам неоднократно, в разгаре прений, любит повторять, что он отнюдь не критик, а только фельетонист.

 []

— Я фельетонист, и горжусь этим! — воскликнул Чуковский после доклада о Гаршине, когда Линев бросил ему упрек, что его доклад не критика, а хлесткий фельетон. — Да, я фельетонист, и все вы, которые пришли меня слушать, знали или должны были знать, что идете слушать фельетониста!

 []

Заметьте, Чуковский не решился назвать себя даже ‘фельетонистом-критиком’, а признал себя только ‘фельетонистом’.
 []
Я думаю, однако, что это и слишком скромно, и неверно. Жанр литературных разборов и оценок, который ввел Чуковский, едва ли можно считать одним только ‘фельетоном’. Наряду с теми поверхностными взглядами и суждениями, которые принято называть ‘фельетонными’, у него, как-никак, проглядывают тонкие, остроумные, настоящие критические замечания. И если бы кто-нибудь задал себе труд процедить все то, что написано Чуковским о русских писателях и русской литературе, процедить сквозь научно-литературное сито, то получил бы изрядную порцию настоящей, серьезной оценки, которая у Чуковского тонет в огромном количестве его ‘чуковщины’ — того специфического жанра, который создан нашим ‘неистовым Корнеем’.
Как в хорошей, талантливой карикатуре, несмотря на ряд нарочно набросанных уродливых линий, остается, все-таки, основное сходство изображенного лица, так у Чуковского, в его ‘критиках-карикатурах’, всегда набросан верный портрет писателя или литературного произведения. Нужно только уметь смотреть, уметь читать (или слушать) Чуковского.
К сожалению, сам Чуковский за последнее время как будто начинает тяготиться своею ролью карикатуриста и делает попытки стать серьезным критиком. Я говорю ‘к сожалению’, потому что у Чуковского именно талант карикатуриста, забавного карикатуриста. И он, изменяя этому таланту, может легко превратиться в скучного, заурядного… Кранихфельда. Не мешало бы помнить автору ‘От Чехова до наших дней’, что и в литературе все жанры хороши, кроме… скучного.
Я люблю, ценю, высоко ставлю Чуковского именно как забавного критика-карикатуриста и желаю, чтобы он таким и остался.

 []

Источник текста: Вестник литературы, No 1, 1910.
Оригинал здесь: http://www.chukfamily.ru/Kornei/Biblio/biblio.htm
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека