Общество, государство, культура Запада в XVI веке. Часть I, Виппер Роберт Юрьевич, Год: 1897 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 127 минут(ы)

Общество, государство, культура Запада въ XVI вк.

Введеніе.

Понятіе о новомъ времени въ противоположность среднимъ вкамъ и философія исторіи, которой это понятіе служило.— Почему оно не удовлетворяетъ насъ?— Сомннія въ возможности вообще научнаго изученія и построенія всемірной исторіи.— Новыя задачи, внесенныя соціологической постановкой исторической науки.

Минувшая работа научной и философской мысли оставляетъ въ наслдіе позднйшимъ поколніямъ извстную систему представленій и идей, закрпленную своеобразной терминологіей. Такимъ знакомъ научно-исторической работы за послдніе 100—150 лтъ остались привычные намъ со школьной скамьи историческіе заголовки и рубрики — ‘Средніе Вка’, ‘Новое время’, ‘Возрожденіе’, ‘Реформація’ и т. д. Подобные термины, когда-то символы живыхъ комбинацій мысли, потомъ остающіеся лишь въ качеств затвердлыхъ, механически повторяемыхъ рамокъ, надолго переживаютъ общее воззрніе, которое ихъ вызвало, переживаютъ методы и пріемы, посредствомъ которыхъ были сложены покрываемыя ими построенія. Но простыя имена, при своей живучести, способны превращаться въ умахъ какъ бы въ неоспоримые общіе факты. Термины сохраняютъ господство надъ историческимъ матеріаломъ: новыя впечатлнія, новонаблюденные факты продолжаютъ къ нимъ приспособляться, мало того, въ терминахъ стараются открыть новый смыслъ, имъ даютъ новыя истолкованія, вмсто того, чтобы спрашивать, удобно ли обозначенное ими дленіе, подходитъ ли оно къ такимъ-то выясненнымъ нами вновь причиннымъ рядамъ, мы склонны искать, въ какую категорію отнести новооткрытое явленіе или группу явленій, какъ пригнать ихъ къ готовой схем. Такъ бываетъ до тхъ поръ, пока подъ вліяніемъ новыхъ научныхъ задачъ, новаго философскаго взгляда, не наступитъ моментъ кризиса схемы, моментъ ршительнаго пересмотра общей исторической картины.

Въ настоящую пору многихъ не удовлетворяетъ унаслдованное построеніе всемірной исторіи, и въ особенности рубрика ‘Новаго времени’, которое принято начинать съ возрожденія или реформаціи и противополагать ‘Среднимъ вкамъ’. Чтобы опредлить цну для насъ этой періодизаціи, поучительно прежде всего справиться, когда, подъ вліяніемъ какихъ общихъ воззрній и для какой нужды были сложены эти группы и придуманы эти названія? Остаются ли для насъ обязательными прежніе мотивы? Или ихъ мсто заступили другія побужденія, которыя, однако, хорошо мирятся со старыми раздлами? Здсь оказывается прежде всего, что термины возникли гораздо раньше и безъ связи съ содержаніемъ вложенной въ нихъ потомъ формулы, что содержаніе это выработалось сравнительно весьма поздно.

Въ историческихъ обобщеніяхъ всегда боле или мене сказывается потребность выдлять эпоху своего поколнія или ближайшихъ къ нему поколній въ вид особаго новаго или новйшаго времени. Все дло въ томъ, насколько далеко вглубь отодвигаютъ его начало. У людей XVII и XVIII столтій сознаніе, что Европа живетъ въ послдніе вка какою-то особенною жизнью, было весьма интензивно. Между тмъ оно совершенно не сходилось съ традиціоннымъ и общепринятымъ раздленіемъ исторіи человчества на 4 періода по 4 всемірнымъ монархіямъ Даніилова пророчества, къ тому-же не могло не смущать, что послдній по пророчеству періодъ — римской имперіи — затянулся необычайно долго: научный классификаторъ чувствовалъ естественно необходимость провести въ немъ разграничительныя линіи. Подъ вліяніемъ этихъ потребностей и возникъ въ сред ученыхъ филологовъ, подъ вдомствомъ которыхъ скромно состояла исторія, терминъ ‘Средній вкъ’ (у насъ еще Грановскій употреблялъ эту первоначальную, боле яркую форму, обычное теперь выраженіе ‘Средніе вка’ представляетъ дальнйшее видоизмненіе, въ которомъ специфическій смыслъ термина ослабленъ и сведенъ на блдную хронологическую рамку). Созданный такимъ образомъ періодъ долженъ былъ служить къ тому, чтобы на одномъ конц отмтить гибель подлиннаго классицизма, а на другомъ — появленіе новой эры просвщенія, начавшейся со времени литературнаго воскрешенія классицизма. Ученые родоначальники термина руководились при его установленіи очень узкими, спеціальными мотивами г они думали при этомъ о возобновленіи въ эпоху, къ которой причисляли себя, чистой латыни посл господства латыни варварской, или ‘латыни средняго и низшаго вка’. Къ понятію ‘вка’ легко примыкала заимствованнная ими у древнихъ аналогія историческихъ періодовъ и возрастовъ жизни: между современностью, періодомъ зрлости, и античнымъ міромъ, раннимъ возрастомъ человчества, какъ бы естественно помшался промежуточный возрастъ, ‘средній вкъ’. Вншнее раздленіе эпохъ, принятое филологами-гуманистами, почти совпало съ построеніемъ исторіи сообразно церковно-протестантскимъ интересамъ: съ этой точкой зрнія т же самые одиннадцать вковъ (отъ V до XVI) оказывались промежуточными между раннимъ христіанствомъ, не затемненнымъ іерархіей и традиціей, и его ‘возстановленіемъ’.

Но, въ сущности, до конца прошлаго вка такія раздленія эпохъ имли спеціальный интересъ. Крупнйшіе универсалъ-историки (напр., Шлцеръ) не подчинялись имъ и группировали данныя общей и мстной исторіи по другимъ признакамъ. Два крупныхъ направленія мысли придали хронологическимъ терминамъ ‘Средній вкъ’ и ‘Новое время’ ихъ современный смыслъ и фиксировали дожившее до насъ дленіе исторіи человчества на три великихъ періода.

Во-первыхъ, съ XVIII в. стало распространяться своеобразное представленіе о развитіи человческой ‘личности’. Философія индивидуализма, или либерализма (если подъ либерализмомъ разумть не одну политическую программу, но цлую систему общихъ воззрній), выставила свою историческую формулу. Объявивши главной задачей культуры обоснованіе индивидуальной свободы, правъ человка, либерализмъ открывалъ свою историческую эпоху — Новую исторію — съ высвобожденія личности въ явленіяхъ Возрожденія и Реформаціи отъ давленія авторитета, враждебный церкви и аскетической морали, либерализмъ усматривалъ въ господств католичества сокрушающій умственный и нравственный авторитетъ. Въ готовый уже терминъ ‘Средній вкъ’ было вставлено теперь опредленное соціально-этическое содержаніе. Либерализмъ внесъ вмст съ тмъ новое понятіе въ раздленіе эпохъ, заимствованное уже изъ сферы соціально-политическихъ отношеній. Онъ стремился искоренить общественное неравенство, сословныя привилегіи, экономическія стсненія, ставившія преграду личной предпріимчивости, вс эти ненавистныя ему формы были собраны подъ именемъ феодализма. Крушеніе ихъ, правда, относилось только къ концу прошлаго вка и не совпадало съ окончаніемъ ‘Средняго вка’, но для того, чтобы сблизить даты начала обоихъ освободительныхъ теченій, либерализмъ допустилъ въ качеств своего предшественника абсолютную монархію и помстилъ ее въ роли перваго противника феодальнаго порядка въ XVI и XVII вв.

Благодаря либеральной формул, крайне невыгодно раздвинулось представленіе о феодализм: феодализмъ былъ нкоторымъ образомъ оторванъ отъ опредленнаго историческаго мста, и типическія черты его стерты, вмсто того, чтобы разумть подъ винъ своеобразный европейскій строй IX—XII вв., основанный на натуральномъ хозяйств, крпостномъ труд и сеньоріальной власти, въ категорію феодализма было отнесено также все, что потомъ, на почв сословнаго государства съ XV по XVIII в. служило выраженіемъ соціальной іерархіи и соціальныхъ привилегій сепаратизма и аристократическихъ тенденцій въ политик. Вслдствіе такой сплошной характеристики феодализма, растянутаго на десять вковъ, въ общей исторической картин выпала, въ свою очередь, важная эпоха высвобожденія и матеріальнаго подъема низшихъ классовъ, которая какъ разъ приходилась до начала такъ-называемаго ‘Новаго времени’, т. е., приблизительно, на XIII—XV вв. Наоборотъ, было упущено, что ‘Новое время’ принесло весьма существенное матеріальное и отчасти правовое ухудшеніе участи этихъ классовъ. Однако, старая философско-историческая формула шагала черезъ этотъ промежутокъ, не замчая его, и шагала при помощи идеи непрерывнаго общаго прогресса.

Какъ бы то ни было, но, благодаря этимъ натяжкамъ, закрпилась распространенная и досел формула, что средневковая жизнь состоитъ въ преобладаніи феодализма и католицизма, въ качеств началъ авторитета и іерархіи, а новое время заполняется отрицаніемъ этихъ началъ и вытсненіемъ ихъ во имя принциповъ личной свободы и равенства.

Чрезвычайно кстати для этой философіи исторіи пришелся терминъ возрожденіе, который у филологовъ имлъ специфическій смыслъ возвращенія въ стил и литературныхъ формахъ къ древнимъ образцамъ, въ исторіографіи XIX в. подъ этотъ терминъ подставили необыкновенно широкое понятіе о всестороннемъ разцвт личной и общественной жизни. Въ конц концовъ подъ Возрожденіемъ всякій разуметъ все, что угодно: одинъ — жизненный оптимизмъ, другой — мораль, заключенную въ словахъ ‘человкъ есть мра всхъ вещей’, третій — политическій и соціальный демократизмъ, четвертый — раціональную педагогію, пятый — даже появленіе денежнаго хозяйства и т. д. Но всюду въ этихъ представленіяхъ примшивается своеобразное пониманіе древности, которое уже идетъ отъ новой филологіи, отъ второго классицизма XVIII в.: это та мысль, что древній греко-римскій міръ — школа человчества, что личность достигла въ немъ полнаго и всесторонняго развитія, что только съ того момента, когда среднеевропейскіе народы прошли эту школу, они сопрли, или ‘возродились’ для настоящей жизни.

Послднихъ звеномъ въ этой комбинаціонной работ послужила теорія прогресса, въ разныхъ направленіяхъ развитая Гердеромъ, Кондорсэ, Гегелемъ и Контомъ. Какъ ни различно смотрли вс они на общій ходъ и смыслъ историческаго процесса, какъ ни различно опредляли они характеръ эпохъ и законы ихъ смны, но общій результатъ ихъ построеній состоялъ въ томъ, что факты европейской исторіи были подняты на высоту міровыхъ переворотовъ и общечеловческой эволюціи. Надолго закрпилась та идея, что отъ вка пирамидъ или отъ Мараона и до нашихъ дней, отъ египетскихъ работъ въ Нильской долин до современныхъ завоеваній европейской цивилизаціи на земномъ шар развертывается великое непрерывное связное цлое, исторія человчества, что разумемая подъ этимъ именемъ группа, сначала небольшая, мстная, потомъ ставшая всесвтной, проходила по извстному плану, данному заране или раскрывшемуся въ самомъ движеніи, въ опредленныя грани времени, опредленныя ступени прогрессирующаго развитія, что отдльныя народности вносили въ этотъ- процессъ лишь спеціальные вклады, какъ бы исполняли спеціальныя партіи въ большомъ оркестровомъ концерт. Руководясь фактами движенія науки, моральныхъ и философскихъ идей, отчасти промышленной техники, направители всемірно-историческихъ конструкцій втискивали данныя другихъ рядовъ въ большія отвлеченныя рубрики, изъ которыхъ каждая играла роль послдовательной ступени въ развитіи принциповъ. Такъ какъ связывать посредствомъ принципіальныхъ девизовъ, пригонять факты частныхъ прерывающихся эволюцій подъ общую линію прогреса было не легко, то всемірная исторія постоянно трудилась надъ шлифованьемъ и подчисткой непослушнаго матеріала, постоянно вырабатывала и мняла отмтки къ эпохамъ, въ род ‘подготовка движенія’, ‘реакція мысли’ и т. д. Въ развертывающейся исторической картин послднимъ 3, 4 столтіямъ ‘Новой исторіи’ была отведена особая роль: этотъ періодъ получилъ характеристику времени по преимуществу прогрессивнаго, времени лихорадочно быстраго усовершенствованія во всхъ сферахъ жизни.

Современная наука не знаетъ, что длать съ этимъ унаслдованнымъ канономъ. Съ одной стороны, ея вниманіе устремлено на такія явленія, которыя никакъ не укладываются въ старыя рамки, сработанныя для культурныхъ сюжетовъ. Въ самомъ дл какъ, напр., примирить съ общимъ представленіемъ объ освободительномъ вліяніи реформаціи факты новаго прикрпощенія крестьянъ въ Германіи, совпадающіе хронологически съ религіознымъ расколомъ и реформой? Или, наоборотъ, какъ оторвать подъ фирмой ‘освобожденія личности’ развитіе капитализма въ среднеевропейскихъ странахъ въ XVI в. отъ промышленныхъ тендецій XV в.,которыя привели къ торжеству денежныхъ силъ въ слдующемъ столтіи? Съ другой стороны, новая историческая наука изучаетъ движеніе въ предлахъ ясно очерченныхъ группъ, націй, государствъ, сословій и т. д. Самыя явленія духовной культуры, подъ бглымъ впечатлніемъ которыхъ прежде выводились смлыя и красивыя воздушныя линіи надъ земною обыденностью, самыя эти явленія новый изслдователь стремится привести въ тсную связь съ ближайшими соціальными и матеріальными условіями. Поколебалось и представленіе о непрерывномъ прогресс, по восходящей линіи котораго старая философія исторіи располагала общественные и культурные факты. Конецъ культуры древняго міра представляется теперь многимъ вовсе не результатомъ прихода новыхъ народностей. Если здсь была возможна, помимо вншняго давленія, естественная смерть или, лучше сказать, переходъ къ низшему растительному существованію, послдовательная утрата признаковъ облика человческаго, отчего не допустить возможности аналогичнаго явленія для другихъ культуръ? На чемъ, дальше, основана увренность, что ни одна культура не погибаетъ окончательно, а должна служить естественной школой для послдующихъ? Историкъ соціальныхъ отношеній постоянно будетъ спрашивать себя, въ угоду чему, какому принципіальному идолу онъ долженъ включать въ общую категорію прогресса такія явленія, какъ, напр., упомянутую выше перемну въ положеніи нмецкаго крестьянина въ XVI в.?

Понятно то недовріе, съ которымъ многіе относятся, вопервыхъ, ко всякой философіи исторіи, а затмъ къ старой всемірной исторіи, построенной на иде органическаго человчества, на понятіи о самостоятельности духовной жизни, о внутренней необходимости культурныхъ перемнъ и культурныхъ пріобртеній, не только не зависящихъ отъ элементарныхъ условій жизни, во, наоборотъ, способныхъ произвольно организовать всю жизнь. Недовріе доходитъ до отрицанія всемірной или всеобщей исторіи, какъ научнаго цлаго, при этомъ боле или мене явно пробивается та мысль, что закономрность развитія можетъ быть изучаема только въ замкнутыхъ группахъ, только тамъ, гд мы имемъ цльный процессъ, въ судьб же Европы, а еще боле въ судьб всхъ культурныхъ народовъ земного шара, говорятъ сомнвающіеся, мы располагаемъ лишь суммой, случайнымъ сцпленіемъ моментовъ, принадлежащихъ различнымъ рядамъ и живымъ группамъ. Въ неопредленныхъ вншнихъ рамкахъ того, ‘по называется эволюціей человчества, всемірно-историческимъ процессомъ, возможно лишь послдовательное систематическое описаніе или художественное воспроизведеніе картины прошлаго, наук, поскольку она стремится къ открытій общихъ законовъ и общихъ нормъ, съ этимъ цлымъ длать нечего.

Слдовательно, отъ прежней всемірной исторіи могутъ сохраниться лишь обрывки, лишь частныя задачи, которыя охватываютъ нсколько одновременныхъ или послдовательныхъ группъ, соединенныхъ по какому-либо общему интересу: таковы различныя международныя отношенія, промышленныя, дипломатическія, военныя, таково распространеніе національной литературы за предлами ея родины, такова исторія религіозныхъ и церковныхъ отношеній, какъ системы, стоящей надъ многими народностями и т. д.

Не трудно видть однако, что утраченный принципъ единства всеобщей исторіи замнился другимъ, что она сохранила свой научный характеръ, больше того, что сосредоточеніе интереса на эволюціи боле тсныхъ группъ ввело всеобщую исторію въ новую научную фазу. Эту фазу, пришедшую на смну философско-исторической, можно назвать соціологической. Историческая наука становится боле абстрактной, ея тенденція все боле направляется къ тому, чтобы подмчать общія черты въ эволюціи общественныхъ группъ, чтобы изучать роль постоянныхъ факторовъ, чтобы, на основ наблюденія аналогичныхъ моментовъ, выяснять нормальный ходъ развитія этихъ группъ. Такой перемн цлей и пріемовъ историческаго изученія чаще даютъ другую формулировку: именно новые методы, пріемы абстрагированія, общія комбинаціи и аналогіи, добытыя путемъ сравненія эволюціонныхъ моментовъ отдльныхъ группъ, отводятъ въ кругъ особой науки, соціологіи, оставляя исторіи только конкретное описаніе, только классификацію матеріала. Можно возражать, что это раздленіе искусственно, что оно проводится, такъ сказать, только на бумаг: въ дйствительномъ обиход науки не существуетъ и невозможно такое распредленіе труда и такая послдовательность, чтобы лишь по установленіи конкретныхъ рядовъ наступало пользованіе ими для сравненія, для абстракціи, оба пріема постоянно переплетаются и дополняютъ другъ друга. Во всякомъ случа, сущность перемны въ пользованіи историческимъ матеріаломъ, въ построеніи историческаго цлаго остается та же, куда бы ни относить новый методъ: центръ тяжести историческаго интереса лежитъ въ данную минуту не въ изученіи событій, не въ изученіи единичнаго, особеннаго, исключительнаго, а въ изученіи типическаго, въ наблюденіи повторяемости, правильности, въ выдленіе постоянныхъ, возвращающихся элементовъ.

Нельзя не замтить при этомъ, что общество въ его національно политической организаціи, какъ группа наиболе сплоченная, прочная, интензивная въ своей сознательной жизни, можетъ всего удобне служить органической единицей въ сравнительномъ изученіи, можетъ дать матеріалъ для самыхъ разнообразныхъ разрзовъ. На самой терминологіи отражается эта перемна интереса и метода: терминъ ‘Средніе вка’, дискредитированный въ качеств имени великой общечеловческой эпохи, переходитъ съ извстнымъ правомъ въ область изученія исторіи отдльныхъ народностей и становится обозначеніемъ нкотораго типическаго періода въ развитіи народной жизни, въ этомъ смысл терминъ этотъ фиксируется на боле тсной эпох жизни германскихъ и романскихъ народовъ, приблизительно, отъ VIII до ХИ в., въ этомъ смысл говорятъ о греческомъ, египетскомъ средневковь, какъ эпохахъ древней греческой, египетской исторіи, напоминающихъ въ соціальномъ и культурномъ отношеніи упомянутые вка въ исторіи среднеевропейскихъ народовъ. Даже такія составныя и обширныя группы, какъ греко-римскую древность, современный историкъ склоненъ разсматривать въ качеств матеріала для типа своего рода и въ смысл сложной международной культурной системы ставитъ въ параллель новоевропейскому.

Такимъ образомъ, въ наше время всеобщая исторія постепенно обращается въ изученіе историческихъ типовъ и типическихъ соотношеній. Задача ея состоитъ или въ выясненіи общаго пути, общихъ нормъ, въ которыхъ совершается жизнь аналогичныхъ общественныхъ группъ въ ихъ цломъ состав, или въ выясненіи повторяющихся взаимоотношеній, какъ, напр., развитіе государственнаго порядка въ связи съ эволюціей общественныхъ формъ и т. п. При такой постановк научныхъ задачъ матеріалъ можетъ быть привлекаемъ въ очень различныхъ рядахъ и разрзахъ. Типъ новоевропейской націи, новоевропейскаго государства (приблизительно, съ IX—XII вв. начиная) важенъ, какъ наиболе сложный, богатый по содержанію и представленный въ значительномъ числ особей, развивавшихся въ близкихъ, сходныхъ условіяхъ и непрерывныхъ взаимныхъ сношеніяхъ, отсюда совпаденіе въ жизни новоевропейскихъ націй аналогичныхъ моментовъ и періодовъ. Изученіе такихъ моментовъ и періодовъ и представляетъ наилучшій путь къ выясненію общаго типа и общихъ свойствъ его развитія. Съ этой точки зрнія, напр., удобно брать такія эпохи въ исторіи западноевропейскихъ народовъ, какъ XVI в. Будемъ ли мы этотъ вкъ называть эпохой реформаціи или отмтимъ его по другой черт, заимствованной изъ экономической или политической исторіи, задача будетъ заключаться въ томъ, чтобы въ общихъ сцпленіяхъ или въ одновременныхъ, повторяющихся въ разныхъ странахъ явленіяхъ открыть основныя черты европейскаго общественнаго типа и особенности того поворота, который онъ прошелъ въ крупный періодъ своего развитія. Конечно реформація или открытіе океаническихъ путей и всемірная торговля представляютъ собой нкоторый общій результатъ для европейской системы народовъ и государствъ, конечно, сложившіяся въ это время отношенія своеобразно связали отдльныя историческія группы въ новыя, боле общія соединенія, или развили между ними новые антагонизмы, но первый вопросъ, который намъ важно выяснить, состоитъ въ томъ, какимъ образомъ европейскія общества могли придти къ сходнымъ результатамъ въ соціальной, политической и культурной сфер. Именно эти черты аналогичнаго развитія западныхъ обществъ составляютъ, главнымъ образомъ, то цлое, которое мы называемъ исторіей Европы.

Поэтому, возможно такое построеніе общей исторіи Европы въ предлахъ крупныхъ эпохъ, какъ бы мы изучали движеніе одной изъ входящихъ въ ея составъ группъ, пополняя данными развитія другихъ. Преимущество такого своднаго изученія сходныхъ группъ будетъ заключаться въ томъ, что мы будемъ располагать большимъ количествомъ примровъ, большимъ выборомъ моментовъ. которые вс вмст не встрчаются въ каждомъ отдльномъ ряд, въ движеніи отдльной группы, или не всюду отличаются одинаковой яркостью. Такъ мы изучаемъ раннюю колоніальную политику на Испаніи, образованіе новаго общества и развитіе національно-монархической политики на Англіи XVI в., паденіе крестьянской самостоятельности въ XVI в. происходитъ только въ Германіи, но оно играетъ извстную роль въ общей исторіи Западной Европы, какъ наиболе послдовательный и рзкій результатъ экономическихъ перемнъ, одинаковыхъ для большей части Европы.

Въ послдующихъ очеркахъ предполагается выяснить съ этой точки зрнія основные факты развитія западноевропейскихъ народовъ въ періодъ необыкновенно богатаго и разносторонняго разцвта ихъ жизни въ XVI в. Первая задача будетъ состоять въ томъ, чтобы опредлить, каковы были общіе моменты общественнаго, политическаго и умственнаго развитія европейскихъ націй къ началу XVI в.

——

Не указывая здсь многочисленныхъ работъ въ области соціологическаго метода, поскольку явь соціологіи стремятся создать особую абстрактную науку, отмтимъ обширную статью Ламирехта (подъ заглавіемъ ‘Wae ist Kulturgeschichte?’ въ ‘Deutsche Zeitschrift fr Geschichtswissenschaft’, Neue Folge I, 2, 1896), въ которой переходъ къ изученію нормъ, типическихъ явленій разсматривается, какъ характерная черта, какъ новый фазисъ современной исторической науки. Къ сожалнію, Ламирехтъ сводитъ совершенно ясную разницу старой и новой постановки научно-историческихъ saдачъ на боле смутную противоположность индивидуалистической и коллективистской конструкціи и еще дале на противоположность интереса къ политическимъ и интереса къ культурнымъ явленіяхъ. Говорить нечего, что послднія два различія не покрываются первымъ: можно интересоваться состояніями больше, чмъ событіями, массами больше, чмъ личностями, и все-таки видть въ историческомъ ход лишь единственный общій процессъ, фазы котораго не повторяются и который подлежитъ лишь конкретному наученію. Много остроумной критики по адресу разнообравныхъ системъ философско-исторической классификаціи и построенія общей исторіи въ книг Оттокара Лорейна, ‘Die Geschichtswissenschaft in Hauptrichtungen und Aufgaben kritisch errtert’ I, 1886, II, 1891. Но собственная попытка Лоренца открыть въ період жизни поколнія или группы послдовательныхъ поколній ‘естественную’ основу для разграниченія эпохъ и для опредленія существенныхъ смнъ я фазъ въ развитіи историческихъ народовъ, конечно, не можетъ быть признана удачной: періодъ исторической жизни поколнія, который можетъ вовсе не совпадать съ періодомъ его физической жизни, граница между поколніями и т. д., все это остается совершенно неизвстнымъ.

I.
Экономическія условія въ Западной Европ къ 1500 г.

Характеръ экономическихъ отношеній въ XIII—XIV вв.— Расширеніе хозяйственнаго обмна съ XIV в.— Европейская торговля и индустрія.— Возникновеніе промышленнаго предпріятія и подъемъ новыхъ классовъ въ XV в.— Купцы-предприниматели.— Капиталъ, какъ движущая сила въ администраціи.— Выдленіе предпринимателей въ индустріи.— Развитіе крупнаго земельнаго хозяйства.— Развитіе кредита.— Измненіе экономическихъ воззрній, особенно взгляда на процентъ, церковь приспособляется въ новымъ экономическимъ формамъ.— Упадокъ крестьянства и мелкаго дворянства.— Города, руководившіе экономическимъ развитіемъ въ предшествующую эпоху, не способны овладть дальнйшимъ движеніемъ.

Съ XV в. на Запад наблюдается крупный экономическій переворотъ, который можно было бы назвать хозяйственнымъ расширеніемъ Европы. Исканіе новыхъ вневропейскихъ рывковъ, открытіе океаническихъ путей, начало всемірной колонизаціи представляютъ только нкоторые симптомы этого расширенія. Въ еще большей мр оно выражается въ развитіи международной торговли въ Европ, въ подъем индустріи, работающей на вывозъ, въ широкомъ приложеніи капитала къ различнымъ отраслямъ народнаго труда, наконецъ, въ возникновеніи обширной и сложной организаціи государственнаго хозяйства въ отдльныхъ странахъ’ Поворотъ этотъ наступаетъ, конечно, не сразу, онъ подготавливается общимъ ростомъ населенія и культуры, но въ цломъ жизнь предшествовавшихъ 2—3 вковъ (XII—XIV) съ ея рамками, интересами и понятіями отдляется отъ послдующей эпохи весьма рзко.

Два факта особенно характеризирують эту ‘вторую половину среднихъ вковъ’: во-первыхъ, развитіе сти множества небольшихъ торгово-промышленныхъ центровъ, городовъ, которые составляютъ средоточія ремесла и стягиваютъ въ себ экономически некрупныя окрестныя территоріи, служа обмну въ ихъ предлахъ, во-вторыхъ, развитіе самостоятельнаго крестьянскаго класса, по мр нарушенія крупнаго владнія сеньровъ, ушедшихъ отъ земли, и съ установленіемъ опредленныхъ повинностей. Оба явленія связаны съ возникновеніемъ денежнаго хозяйства: только на его основ возможенъ былъ обмнъ въ городахъ, въ то же время переводъ натуральныхъ повинностей съ земли на денежныя, сдлавшій помщика простымъ получателемъ ренты, именно и подйствовалъ главнымъ образомъ открпленію, освобожденію крестьянина, обращенію его въ свободнаго арендатора или мелкаго собственника. Но роль новаго средства обмна пока весьма ограниченная, города съ тянущими къ нимъ областями представляютъ все еще почти замкнутыя хозяйственныя единицы. Международная торговля существуетъ уже и въ эту эпоху, но она какъ бы кружитъ по окраинамъ, внося извстное дополненіе къ мстному производству, особенно въ вид предметовъ роскоши, но не оказывая вліянія на его условія. Съ другой стороны, сильно давали еще себя знать унаслдованныя отъ боле ранней поры коммунистическія формы: принадлежность къ извстному промыслу или поселку держала человка въ нкоторой организаціи, которая одновременно обезпечивала ему опредленный уровень существованія въ предлахъ соотвтствующей группы и налагала на него повинности въ интересахъ группы. Крестьянинъ, при большей личной и хозяйственной независимости отъ сеньра, располагалъ еще запаснымъ капиталомъ въ вид различныхъ общинныхъ угодій и способовъ общаго пользованія землею. Ремесленникъ въ своей корпораціи былъ связанъ рядомъ условій, которыя уравнивали его съ его собратьями и вели къ равномрному распредленію выгодъ между всми. Въ общемъ стро города это направленіе жизни принимало еще боле характерное выраженіе: забота городскихъ властей о поддержаніи дешевизны товара, о достаточномъ и своевременномъ снабженіи обывателя продуктами, словомъ, охрана интересовъ обывателя въ его качеств потребителя показываетъ, что общимъ идеаломъ было извстное экономическое равенство, по крайней мр, въ предлахъ общины. Эти порядки образовали, уже потому, что они долго прожили, крпкую традицію въ общественныхъ понятіяхъ, образовали кругъ идей въ извстной мр освященныхъ церковнымъ ученьемъ, и въ нихъ бралъ свои силы протестъ, поднявшійся потомъ, въ разгаръ экономическаго переворота среди тхъ классовъ, которые были отодвинуты и сбиты со стараго положенія.

Эта до извстной степени нормальная для XIII и XIV в. жизнь приходитъ въ XV в. въ колебаніе. Западная Европа какъ бы достигаетъ къ XIV в. своихъ естественныхъ границъ въ экономическомъ отношеніи. Колонизація французская въ Левант — то, что называютъ обыкновенно крестовыми походами — подверглась разрушенію къ этому времени, колонизація нмецкая на сверовосточной и восточной окраин остановилась. Вслдствіе возрастанія населенія масса старыхъ избыточныхъ земель была захвачена и разработана, были сведены огромные первобытные лса. Уже къ началу XIV столтія населеніе нкоторыхъ странъ, напр., Франціи, было чрезвычайно плотно. Въ теченіе того же столтія, вслдствіе общихъ стихійныхъ бдствій — это вкъ черной смерти — оно могло уменьшиться, но затмъ опять долженъ былъ начаться приростъ. Какъ великъ онъ былъ къ концу XV в., мы не знаемъ, но рядъ косвенныхъ указаній, многочисленныя свидтельства итальянскихъ, французскихъ и нмецкихъ наблюдателей конца XV и начала XVI в. позволяютъ заключать о густот населенія въ средней Европ, о наступленіи момента, когда населеніе могло естественно выталкиваться за пріобртенные хозяйственные и отчасти территоріальные предлы.

Но факты такого рода сознаются обществомъ гораздо поздне, чмъ начинается ихъ стихійное дйствіе. Первымъ симптомомъ хозяйственнаго расширенія Западной Европы служитъ ростъ торговли, развитіе международныхъ промышленныхъ оборотовъ, сношеній и путей, промышленное сближеніе различныхъ концовъ материка и въ связи съ этимъ новая организація производства на большіе и отдаленные рынки. Замтнымъ моментомъ въ начал этого движенія стоитъ проникновеніе около 1300 г. итальянцевъ, уже завоевавшихъ средиземноморскую торговлю, черезъ Гибралтаръ въ океанъ и непосредственное появленіе ихъ кораблей и грузовъ въ нидерландскихъ портахъ, тогда какъ раньше продукты ихъ индустріи и восточные товары направлялись медленно и съ затрудненіями черезъ горы и по дорогамъ средней Европы. Это смлое торговое открытіе итальянцевъ оживило всю западную океаническую окраину.

Въ XIV в. Лиссабонскій портъ по временамъ уже вмщалъ отъ 400 до 600 судовъ. Съ развитіемъ городской и придворной жизни возрастаетъ спросъ на заморскіе товары, напр., тонкія полотна, шелковыя ткани, парчи, лучшія сукна итальянскаго и восточнаго изготовленія, а затмъ на принадлежности хорошаго ‘тола, видное мсто между этими товарами занимаютъ пряности. Это возростаніе спроса на предметы комфорта и обстановки ярко иллюстрируется энергичной проповдью популярныхъ монаховъ и настойчивымъ законодательствомъ противъ роскоши, идущимъ съ XV вка. Что въ данномъ случа передъ нами явленіе главнымъ образомъ городской жизни, это обстоятельство оттняетъ очень ршительно, напр., въ Германіи безсильный протестъ дворянства противъ пышности, протестъ захудавшаго класса, который не можетъ поспть въ украшеніи вншней жизни за бюргерами.

Скоро соперниками итальянцевъ и посредниками въ доставк восточныхъ и средиземноморскихъ товаровъ становятся южные французы, каталонцы, португальцы, дальнйшее распространеніе на сверъ берутъ на себя сверонмецкіе ганзейцы. Въ то же время предпріимчивость Ганзы идетъ на встрчу экономическому развитію сверныхъ и восточныхъ странъ Европы, объединяетъ въ одинъ обширный торговый районъ Балтійскій бассейнъ и вводитъ его товары, мха, кожи, лсъ, пеньку и т. п. въ общеевропейскій обиходъ. Въ общій оборотъ вступаютъ и минеральныя богатства отдльныхъ странъ Европы, съ половины XV в. рудники восточныхъ нмецкихъ земель, а затмъ Богеміи, Венгріи, Англіи, Испаніи привлекаютъ капиталы нмецкихъ предпринимателей, и разработка ихъ получаетъ боле широкіе размры.

Захватывая все большіе предлы, торговля вмст съ тмъ проникаетъ глубже, прорзываетъ боле дробно территоріи, вліяніе ея становится повсемстнымъ, она обращается въ могущественный факторъ, опредляющій условія производства, она всюду начинаетъ перестраивать соціальныя отношенія, и въ этомъ заключается характерная черта экономической жизни пятнадцатаго вка.

Параллельно съ развитіемъ международной торговли и подъ вліяніемъ ея толчковъ образуется новая организація

Между тмъ раньше индустрія работала, главнымъ образомъ, для покрытія мстнаго спроса по небольшимъ округамъ, теперь ея усилія объединяются въ предлахъ большихъ территорій для широкаго иностраннаго сбыта или для покрытія всего національнаго спроса. Необыкновенно сильно обнаруживается этотъ фактъ въ Англіи. До средины XIV в. Англія отдаетъ материку лишь свое сырье, причемъ доставка находится въ рукахъ иностранныхъ купцовъ, въ конц XV в. Англія — центръ разнообразныхъ мануфактуръ, особенно шерстяной, и ея продукты, перевозимые уже частью на своихъ корабляхъ и мстными купцами, распространяются по всей Европ, доходятъ до крайнихъ предловъ Балтики, до Рейкіавика въ Исландіи и до береговъ Чернаго моря. Изъ страны, вывозившей шерсть, она становится страной, вывозящей сукно. Въ конц вка ‘купцы-странствователи’ (merchant adventurers) продавали ежегодно до 60.000 штукъ сукна.

Яркимъ показателемъ распространенія и усиленія международнаго торговаго обмна служитъ развитіе въ XV в. большихъ ярмарокъ, или мессъ. Ярмарка представляетъ собою торговыя связи и соединенія, поднимающіяся надъ мстными интересами, большіе періодическіе торги указываютъ на образованіе экономическихъ областей, значительно боле широкихъ, чмъ территоріи вліянія отдльныхъ городовъ, на образованіе какъ бы экономической надстройки надъ ними. Ярмарочное право являлось поэтому смягченіемъ обычныхъ ограниченій городского рынка, въ особенности относительно положенія чужихъ купцовъ. Постепенно образуются большія мессы, по которымъ направляется теченіе европейской торговли. Первыя крупныя ярмарки въ пограничной земл, въ Шампани, приходятъ въ упадокъ въ XIV в., но самое это разрушеніе и передвиженіе торговыхъ центровъ южне и сверне — результатъ боле широкаго развитія транзита, особенно морского, черезъ Гибралтаръ. Мсто шампанскихъ мессъ заступаютъ въ XV в. ярмарки фландрскихъ городовъ, Женевы, Франкфурта-на-Майн, Лейпцига, Бокэра и Ліона. По линіямъ, соединяющимъ эти пункты, идутъ, главнымъ образомъ, маи у фактуры запада и юга на сверо-востокъ. Привлекая купцовъ съ разныхъ концовъ Европы (напр., на женевскихъ ярмаркахъ встрчались венгерцы, греки, англичане, французы, испанцы, итальянцы, нмцы, фламандцы и т. д.), ярмарки содйствовали измненію въ самыхъ формахъ оборота: обыкновенно он служили сроками уплаты, и въ нихъ естественно концентрировались вс коммерческіе разсчеты, мсто хлопотной расплаты наличными заступаетъ обмнъ векселями, перенесеніе счетовъ по книгамъ банкировъ, которые являются доврителями негоціантовъ, это ведетъ къ возникновенію поздне особыхъ вексельныхъ мессъ. Наконецъ, ярмарки вызываютъ образованіе большихъ торговыхъ компаній и товариществъ, стремящихся монополизировать въ своихъ рукахъ сбытъ и провозъ товара.

Притягательная сила международнаго рынка подняла новыя промышленныя группы въ масс производящаго населенія и выдвинула значеніе движимаго капитала. Возникаетъ та сложная промышленная форма, которую мы называемъ крупнымъ предпріятіемъ. Прежде всего необычайное расширеніе торговли создаетъ новый классъ — купцовъ-предпринимателей. Въ раннемъ средневковомъ город купечество обыкновенно не составляю спеціальной профессіи, на ограниченныхъ мстныхъ рынкахъ продавцы большею частью появлялись съ товарами собственнаго изготовленія для обмна ихъ на товары, опять-таки необходимые въ собственномъ хозяйств, шедшіе въ непосредственное потребленіе. Торговля стояла въ тсной связи съ ремесломъ, была одной изъ его функцій я производилась его представителями. Все городское законодательство было направлено къ охран интересовъ потребителя, который въ то же самое время былъ мелкимъ производителемъ: только по удовлетвореніи мстныхъ потребностей, когда предполагалось, что мстные жители сдлали нужныя покупки, допускались на рынокъ покупатели на вывозъ, т.-е. настоящіе профессіональные купцы, всякое посредничество въ мстной торговл, какъ дло незаконной прибыли, строго преслдовалось, всякое накопленіе продукта свыше личной и домашней потребности было запрещено. На этомъ порядк невозможно было удержаться съ того момента, когда обмниваться стали не производители, а рынки. По мр того, какъ европейскія страны входятъ между собою въ постоянный обмнъ, вырабатывается новый типъ промышленника, объединяющаго результаты разрозненнаго производства. Оптовый торговецъ, отправляющій товаръ на далекій рынокъ, естественно отрывается отъ ремесла, его дло требуетъ значительнаго накопленія продукта, оно связано съ рискомъ, на что выразительно указываетъ названіе первыхъ англійскихъ піонеровъ торговаго сбыта на материкъ — merchant adventurers, т.-е. ‘купцы, идущіе на приключенія’. Рискъ ихъ двойной: онъ вытекаетъ, во-первыхъ, изъ неопредленныхъ, очень измнчивыхъ еще условій рывка, на который отправляется товаръ, а затмъ изъ самыхъ условій провоза, гд къ физическимъ невзгодамъ въ усиленной мр присоединяется еще крайняя небезопасность водныхъ и сухопутныхъ дорогъ. Естественно, что самое предпріятіе на первыхъ порахъ, когда еще вовсе нтъ государственной охраны, носитъ боевой характеръ, иногда приближается къ пиратству. Дло крупнаго торговца на отдаленный сбытъ требуетъ, наконецъ, распоряженія значительнымъ персоналомъ служащихъ и обширныхъ связей въ разныхъ пунктахъ, куда товаръ назначенъ и гд онъ долженъ проходить. Въ нкоторыхъ европейскихъ странахъ, напр., въ Англія, теперь только впервые появляется настоящій торговый флотъ, если прежде думали, что, по старой французской поговорк, морской флотъ держится лишь богомольцами (point de marine sans plrinages), то въ конц XV в. англійскій публицистъ выбираетъ къ своему трактату выразительный эпиграфъ, указывающій на движеніе моремъ продуктовъ страны: Anglia, propter tuas naves et lanas omnia rgna te salutare deberent (Тебя, Англія, вс государства должны были бы привтствовать за твои корабли и шерсть).

Вс указанныя обстоятельства предполагаютъ у купца наличность денежнаго капитала. Съ другой стороны, разъ въ его рукахъ имются свободныя суммы, онъ будетъ стремиться къ выгодному ихъ помщенію. Помимо того, что купецъ бралъ на себя обыкновенно операцію обмна денегъ, крайне важно, при разнообразіи монетныхъ системъ, и посредничество въ передач суммъ въ отдаленные пункты, онъ естественно становился первымъ банкиромъ, принимавшимъ вклады и ссужавшимъ деньги, онъ становился той финансовой силой, безъ которой никто не могъ обойтись, къ которой должны были обращаться частныя лица, города и правители. Въ XIII и XIV вв. въ этой роли банкировъ выступаютъ въ разныхъ странахъ Европы, напр., во Франціи и Англіи, почти исключительно итальянцы, ломбардцы и флорентійцы, но въ XV в., когда монополія итальянцевъ въ средиземноморской торговл была сломлена, рядомъ съ ними появляются мстные капиталисты, кредитъ которыхъ длается основой финансоваго управленія страны и всхъ крупныхъ политическихъ предпріятій. Первые представители этого слоя оставили по себ какую-то легендарную память. Таковъ англійскій купецъ Ричардъ Вайтингтонъ (Whittington) который ссудилъ Генриха IV тысячью фунтовъ въ то время, какъ, по замчанію современника, богатйшіе члены дворянства и духовенства едва могли собрать для этой цли до 500 фунтовъ. Таковъ во Франціи при Карл VII знаменитый Жакъ Кръ (Jacques Coeur). Этотъ бурискій уроженецъ, сынъ мховщика, пріобрлъ огромное состояніе въ торговл съ Левантомъ. Его галеры ходили по Средиземному морю, въ обмнъ за французское сукно, привозили съ востока шелкъ и пряности, главный домъ его находился въ Монпелье съ отдленіями въ крупныхъ французскихъ городахъ и конторами въ приморскихъ пунктахъ. Завязавъ сношенія въ Египт и Сиріи, онъ оспаривалъ торговое вліяніе у каталонцевъ и итальянскихъ купцовъ. Въ качеств владльца серебряныхъ и мдныхъ рудниковъ, онъ сталъ монетныхъ длъ мастеромъ и казначеемъ у короля. Богатство дало ему возможность авансировать правительству въ національной борьб съ Англіей значительныя суммы. Король и знать непрерывно занимали у него, въ свою очередь, Кръ былъ возведенъ въ дворянское званіе и получалъ важныя административныя и дипломатическія порученія.

Вступленіе купцовъ-капиталистовъ въ администрацію было совершенно естественно: система правильныхъ налоговъ не развилась еще, вотчинные доходы, отъ которыхъ государь завислъ, были разсяны по многимъ помстьямъ и все еще въ значительной мр сводились на натуральныя повинности, реализовавшіяся лишь очень медленно, а въ то же время государственныя задачи и съ ними расходы росли и усложнялись, пока существовало такое несоотвтствіе между финансовыми средствами и задачами, до тхъ поръ администраторъ необходимо долженъ былъ пользоваться авансами и займами у немногихъ денежныхъ людей. Еще проще было передать самому капиталисту управленіе государственными финансами и сливавшійся съ нимъ финансовый контроль: дло въ томъ, что для уплаты долговъ королю приходилось предоставлять въ распоряженіе заимодавца т или другія доходныя статьи своего домэна, т или другіе виды сбора съ населенія, такимъ образомъ, фактически администрація ряда отраслей переходила въ умлыя руки дльца, имвшаго довренность отъ государя, и онъ смыкалъ свои операціи въ цльный хозяйственный кругъ и направлялъ административное дло, какъ промышленное предпріятіе. Вмст съ тмъ втягивались въ оборотъ, объединялись разрозненные и мелкіе доходы, утилизировались различныя формы народнаго труда. Во Франціи, приблизительно, съ конца 30 г. XV в., наступаетъ настоящая эра финансово-бюрократическихъ династій въ управленіи. Вслдъ за Жакомъ Кбромъ, одно время ‘управлявшимъ’ страной, въ роли сходной, но мене блестящей, идетъ другой купецъ, родомъ изъ Тура, торговецъ сукномъ, Жанъ де-Бонъ (J. de Beaune), закрпляющій королевскія милости и административныя должности за своей родней. Его сынъ, Жакъ де-Бонъ, награжденный титуломъ барона Самблансэ (Semblanay), занимаетъ послдовательно при Карл VIII, Людовик XII и Франциск I то же двойственное положеніе банкира, ссужавшаго всхъ и каждаго, короля, регентовъ, придворныхъ, сановниковъ, и вмст члена высшей административной и финансовой коллегіи. Во временномъ всемогуществ и трагической судьб Кбра и Самблансэ, осужденныхъ по обвиненію въ незаконныхъ операціяхъ и утайк денегъ, характерно отражается значеніе этой новой силы въ управленіи и рискъ, съ которымъ здсь также связаны были первые шаги людей новаго общественно-экономическаго слоя.

Въ извстныхъ чертахъ съ этою ролью французскихъ купеческихъ домовъ сходно было положеніе аугсбургскихъ милліонеровъ Фуггеровъ при владтельномъ дом Габсбурговъ. Максимиліанъ I, при своихъ разнообразныхъ и фантастическихъ предпріятіяхъ, которыя кончаются планомъ стать папою, вчно нуждавшійся въ деньгахъ, заложилъ Якову Фуггеру одинъ за другимъ богатые серебряные и мдные рудники въ Тирол, которые и перешли въ управленіе аугсбургскаго богача. Торговля этими важными для обращенія металлами и вексельные обороты становятся главною спеціальностью Фуггеровъ. Не разъ они выручаютъ императора, въ поразительно быстрые для того времени сроки переводятъ на него въ Италію большія суммы, но берутъ при этомъ огромный барышъ. Крупнйшей ихъ услугой былъ колоссальный подкупъ курфирстовъ въ 1519 г., благодаря которому только и состоялось избраніе Карла испанскаго въ императоры (изъ общей суммы 850.000 флориновъ, Фуггеры взяли на себя 548.000 фл., вторая по значенію фирма Вельзеровъ 143.000 фл. и генуэзцы съ флорентійцами 165.000).

Очень характерно уже теперь соединеніе крупныхъ купцовъ въ компаніи, ‘круги’, для монополизаціи извстныхъ видовъ товара или извстныхъ путей сбыта и провоза продуктовъ. Мелкаго торговца устраняли отъ прямыхъ сношеній съ отдаленнымъ рынкомъ, и цну на товаръ устанавливали немногіе господа положенія. Въ конц XV в. группа лондонскихъ оптовыхъ торговцевъ пыталась замкнуть общество Merchant adventurers, державшее всю торговлю съ Нидерландами, въ олигархію богачей: отъ вступающаго въ общество требовали непомрно высокаго для того времени залога (20 р.) на страхованіе товаровъ, но общія яіалобы купечества и ремесленниковъ вызвали парламентское вмшательство: монополія была сломлена и торговля открыта всякому ори условіи уплаты умреннаго взноса компаніи. Въ Германіи, съ переходомъ центральнаго рынка въ торговл пряностями изъ Венеціи въ Лиссабонъ, мелкіе торговцы были совершенно оттснены: рискъ и траты на отдаленный морской путь, замнившій альпійскія дороги, былъ имъ не по силамъ. Новизна, такъ сказать, революціонный характеръ этого явленія въ общемъ житейскомъ стро обрисовывается на фон горячаго протеста народныхъ проповдниковъ и религіозныхъ реформаторовъ противъ господства капиталистовъ въ начал XVI в.: Лютеръ сравнивалъ ихъ съ хищными щуками, поглощающими мелкую рыбу, ‘словно,— возмущается онъ,— они считаютъ себя господами надъ Божьей тварью и свободны отъ закона вры и любви’. Но крупный купецъ нердко съ достоинствомъ занимаетъ свое положеніе на верху общества: нюренбергскіе и аугсбургскіе патриціи, ліонскіе типографщики — первые меценаты эпохи, чутко отзывающіеся на новые запросы науки и искусства, сторонники просвтительной пропаганды.

Глубокое измненіе намчается и въ организаціи

Ранняя индустрія находилась въ рукахъ мелкихъ мастеровъ, которыхъ нельзя назвать предпринимателями, потому что они работали на непосредственный заказъ или ограниченный мстный спросъ и не вкладывали капитала въ дло. Грубая техника, узкій характеръ заказа или сбыта длали возможнымъ и желательнымъ для ремесленниковъ соединеніе въ однхъ рукахъ всхъ промежуточныхъ формъ, которыя долженъ пройти продуктъ до полученія имъ окончательнаго вида, слдовательно, соединеніе различныхъ, хотя и весьма несовершенныхъ спеціальныхъ навыковъ. Союзы и корпораціи имли цлью не только защищать мелкаго производителя, обезпечить ему работу и сбытъ продукта, поддержать равномрность заработка, ихъ принудительныя правила, регулировавшія цну продукта и его качество, служили вмст съ тмъ цлямъ городской, а въ Англіи даже государственной политики и дисциплины, которая стремилась охранить интересы потребителя. Въ состав ремесленнаго класса существовали градаціи мастеровъ, подмастерьевъ, учениковъ, но он представляли собой не противоположность капитала и труда, а не боле, какъ ступени старшихъ, высшихъ и младшихъ рабочихъ, при возможности для вторыхъ правильно подниматься въ ряды первыхъ.

Съ появленіемъ большихъ рынковъ, привлекавшихъ массовый ввозъ, съ усложненіемъ техники, вызваннымъ крупной поставкой, устои старой индустріальной организаціи расшатываются. Вниманіе производителя устремляется не на требованія ближайшаго потребителя, а на требованія отдаленнаго рынка. На мсто заботы о качеств продукта выдвигается интересъ къ увеличенію его количества, къ заполненію имъ рынка. Такимъ образомъ становится необходимымъ вложеніе промышленнаго капитала, происходитъ спеціализація отдльныхъ отраслей ремесла, выдленіе различныхъ ступеней обработки продукта въ особыя категоріи труда. И въ индустрію вносятъ пріемы предпріятія. Предпринимателемъ естественно является прежде всего купецъ, ведущій крупную иностранную торговлю. Затмъ, въ сред ремесленниковъ выдляются боле состоятельные, предпріимчивые мастера, которые сосредоточиваютъ въ своихъ рукахъ сбытъ продуктовъ по преимуществу и перестаютъ лично вести ремесло, цлыя корпораціи, и именно т, которыя стоятъ ближе къ сбыту продукта, придавая ему окончательную форму, поднимаются надъ другими. Рядъ новыхъ видовъ производства, связанныхъ съ боле сложной техникой и большей затратой капитала, какъ, напр., приготовленіе бумаги, книгопечатаніе, книготорговля, сразу организуются въ форм крупныхъ предпріятій, съ большимъ подчиненнымъ персоналомъ. Такимъ образомъ, внутри самихъ цеховъ образуется своего рода аристократія. Преуспвающій мастеръ, стремясь увеличить число своихъ помощниковъ, рабочихъ, вообще начинаетъ приближаться къ типу работодателя, хозяина предпріятія, а подмастерья, число которыхъ онъ при возможности увеличиваетъ, нисходятъ на степень наемныхъ, зависимыхъ рабочихъ. Напротивъ, мастеръ захудалый самъ переходитъ въ низшіе спеціальные разряды, часто, напр., обращается въ мелкаго разносчика. Наконецъ цлыя категоріи мастеровъ спускаются на уровень работниковъ, зависящихъ отъ сбытчика. Во Фландріи, стран, очень рано поставленной исключительно на работу для экспорта, уже въ XIII в. слагается система распредленія труда и капитала, представляющая ничто иное, какъ организованное, подчиненное кустарничество: производитель, обднвшій ремесленникъ, продолжая работать на дому, семейнымъ, патріархальнымъ способомъ, ручными инструментами, поступаетъ въ зависимость отъ скупщика, который даетъ ему матеріалъ, сбываетъ въ обширныхъ размрахъ заготовленные продукты и сводитъ, такимъ образомъ, заготовителя, въ сущности, на наемную плату. Очень рано и чрезвычайно рзко намчается здсь и полная зависимость матеріальнаго положенія населенія отъ вывоза, отъ условій иностраннаго рынка. Уже въ 1338 г. фламандцы говорятъ своему сюзерену, королю французскому, что они, правда, получаютъ изъ Франціи хлбъ, но вдь надо же имть средства для покупки его, эти средства даетъ имъ Англія, предоставляя свою шерсть и выгодно открывая имъ свой рынокъ. Отсюда вытекаетъ и ихъ постоянный политическій союзъ съ Англіей.

Та же система начинаетъ намчаться и въ Англіи XV в., въ наиболе развитой области индустріи, въ суконной мануфактур, и въ Германіи, раньше всего въ ганзейскихъ городахъ. Эта ‘городская домашняя индустрія’ съ введеніемъ машинъ (въ XVIII в.) обращается въ фабричную. Но основной фактъ фабричнаго предпріятія уже налицо, и масса*производителей уже не работаетъ на потребителя, появился могущественный промежуточный классъ, двигающій промышленность, но живущій барышомъ отъ той и другой стороны, настоящій работникъ, правда, еще неразлученъ съ домомъ, какъ поздне, но суть въ томъ, что онъ продаетъ уже не свой продуктъ, а свой трудъ.

Самая малоподвижная форма промышленности, сельское хозяйство, начинаетъ также испытывать воздйствіе новыхъ условій обмна. Положеніе землевладльца или арендатора, которому приходилось все больше закупать, все больше пользоваться продуктами городского или иностраннаго рынка, не имя въ то же время достаточнаго сбыта своихъ произведеній, становилось невыгодно, такъ или иначе онъ долженъ былъ принять участіе въ общемъ движеніи. Это имло въ сельскомъ хозяйств т же результаты, что и въ индустріи, но они вступали въ силу не везд равномрно и вообще несравненно медленне: сюда проникали также дли и пріемы предпріятія, работающаго на сбытъ. Первое, что было необходимо для такого веденія дла, это — расширеніе предловъ хозяйства, соединеніе мелкихъ участковъ въ большія имнія съ однородными формами обработки и пользованія. Но такъ какъ пользованіе землею было въ значительной мр связано съ старинными общинными формами, то расширеніе хозяйства вмст съ тмъ равнялось его выдленію, его индивидуализаціи. Нигд эти явленія не сказались такъ рано и такъ ярко, какъ въ Англіи XV в. Возросшіе иноземнаго спроса на англійскую шерсть и англійское сукно при паденіи цнъ на хлбъ, который шелъ лишь въ потребленіе на мст, очень опредленно толкало землевладльца на расширеніе овцеводства. Здсь мы наблюдаемъ то любопытное явленіе, что интересъ къ усиленію сбыта можетъ развивать не усовершенствованіе техники, а напротивъ, паденіе ея, переходъ къ низшимъ формамъ. Новый хозяинъ въ Англіи попадалъ обыкновенно трехпольную систему, чтобы вернуться къ хозяйству, еще боле элементарному: онъ смнялъ посвъ на истощенной хлбомъ земл пастьбой, пріобртая такимъ путемъ перевсъ надъ тми, кто посылалъ скотъ лишь на общій выгонъ. Но это измненіе хозяйства было возможно лишь при условіи полнаго выдленія своего земельнаго участка, освобожденія его отъ общихъ повинностей и отъ формъ общаго пользованія, отсюда въ Англіи начало системы огораживанія помщиками своихъ участковъ (enclosures) съ тмъ, главнымъ образомъ, чтобы не пускать на нихъ по окончаніи лтнихъ работъ скотъ всей деревни, какъ это изстари полагалось. Огородивъ свою землю, владлецъ не связанъ былъ боле хозяйственными формами односельчанъ. Съ другой стороны, наличность на его земл мелкихъ пользователей становилась также неудобной или ненужной. Ихъ трудно было подвести подъ общую хозяйственную систему, они были стснительны и безполезны при расширеніи скотоводства, требующаго самаго ограниченнаго числа работниковъ. Вслдствіе этого система мелкихъ арендъ, развившаяся съ распаденіемъ крупнаго владнія, замняется отдачей земли въ аренду крупную. Множество малыхъ участковъ складываются въ немногіе большіе, дворы мелкихъ держателей сносятся и на мст ихъ либо происходитъ расширеніе господскаго двора, непосредственнаго, господскаго хозяйства, либо водворяется крупный фермеръ. Въ томъ и другомъ случа является крупное хозяйство съ вложеніемъ въ него извстнаго капитала. Мелкій владлецъ не могъ, разумется, поспть за этимъ развитіемъ и его хозяйство разрушалось.

Нчто аналогичное происходитъ и въ Германіи. Переходъ къ новымъ формамъ хозяйства совпадаетъ здсь съ возвращеніемъ дворянина, занятаго въ XII—XIV вв. службой, въ деревню. Процессъ устраненія мелкихъ хозяевъ и пользователей или сведенія ихъ на положеніе зависимыхъ сельскихъ пролетаріевъ происходитъ здсь въ боле болзненной форм, потому что въ Германіи, въ виду замыканія городовъ, большею частью не было исхода для сбитаго съ мста крестьянина, тогда какъ въ Англіи онъ могъ найти занятіе въ развивающейся городской индустріи. Но движущій факторъ тамъ и здсь одинаковый, и онъ можетъ быть характеризованъ въ томъ смысл, что сельскій хозяинъ становится предпринимателемъ.

Разъ устанавливалась такая зависимость различныхъ видовъ промышленности отъ общихъ условій обмна, необходимо должна была возрасти потребность въ средствахъ обмна, въ приданіи имъ возможной подвижности: всюду ощущается нужда въ кредит, въ возможно быстрой реализаціи тхъ тяжелыхъ на подъемъ доходныхъ статей, которыми располагаетъ большинство. Чрезвычайно характерно въ этомъ отношеніи напр., веденіе войны XV и XVI вв. Реальная и личная военная повинность, связанная съ феодальной службой, большею частью рушилась къ этому времени, какъ форма громоздкая, медлительная и технически неудобная. Роль постоянныхъ мстныхъ войскъ, не смотря на ихъ формальное учрежденіе во Франціи въ 30 гг. XV в., была, въ сущности, малозначительна въ теченіе слдующихъ 2 вковъ. Мсто ополченій заступили дисциплинированные, правильно вознаграждаемые наемные отряды, организованные по типу настоящаго крупнаго капиталистическаго предпріятія: капитанъ, начальникъ отряда, за извстную сумму бралъ на себя порученіе собрать и содержать во время похода солдатъ, доставить имъ вооруженіе и вообще средства для веденія войны, особенно возросшія съ появленіемъ артиллеріи. Эту сумму, большею частью, нужно было выплатить впередъ, иначе предпріятіе останавливалось, иногда въ самую критическую минуту, въ род пресловутыхъ, почти вошедшихъ въ поговорку походовъ Максимиліана I. Такимъ образомъ, естественно слагался принципъ, формулированный въ XV в.: pecunia nervus belli (деньги — нервъ войны). Но воюющія стороны, государи, города, территоріальные владльцы, именно и не располагали этимъ ‘нервомъ’, а должны были заключать займы, отдавая въ залогъ денежнымъ людямъ земли, будущіе налоги и т. д. Обыкновенно денежныя средства одного капиталиста оказывались недостаточными для этого, составлялись компаніи, какъ бы соединенія акціонеровъ, которые ссужали воюющаго и затмъ распредляли въ своей сред процентъ займа или прибыль. Впервые такія скопленія вкладовъ для ссуды (montes, ихъ отдльныя акціи — loca montis), первообразы нашихъ кредитныхъ обществъ и общественныхъ банковъ, появляются въ итальянскихъ городахъ, они дйствуютъ въ начал лишь на время нужды, но постепенно обращаются въ постоянныя учрежденія, принимающія на себя, помимо оказанія кредита мстному правительству, различныя операціи денежнаго перевода, обмна, вексельнаго учета и т. п. въ свошевіяхъ между частными лицами. Все больше необходимость пользоваться кредитомъ проникала во вс слои населенія, и сама городская администрація бралась помочь нужд и организовать кредитъ для всхъ. Приблизительно, около 1400 г. посл страшныхъ европейскихъ погромовъ было окончательно сломлено господство еврейскихъ банкировъ, и мсто ихъ въ качеств кредиторовъ стали заступать города и церковь со своими montes pietatis. Такъ, напр., во французскомъ город Salins въ 1350 г. былъ образованъ капиталъ для выдачи мелкихъ займовъ подъ закладъ. Подобное же учрежденіе устроилъ въ Лондон епископъ въ 1361 г. Во Франкфурт городской совтъ организовалъ въ 1402 г. банкъ для мны и вексельной уплаты, перевода денегъ, займовъ подъ залогъ и поздне для депозитовъ. Скоро изъ него выдлились уже 4 аналогичныхъ учрежденія, одинъ собственно городской банкъ и три сдаваемыхъ на концессію. Съ конца XV в. подобныя учрежденія возникаютъ всюду.

При такомъ развитіи кредита экономическія воззрнія должны были существенно измниться. Эпох натуральнаго хозяйства свойственно было отрицать ростъ при ссуд. Заемъ у чужого, какъ и обмнъ съ нимъ, игралъ роль дополненія, подмоги въ собственномъ хозяйств, и служилъ цлямъ непосредственнаго потребленія. Пока въ хозяйств не вкладывался капиталъ, производительный кредитъ не имлъ мста, и процентъ могъ казаться лишь извстной формой грабежа, насилія надъ человкомъ, экономически стсненнымъ, для него было только одно имя — лихвы, и размры его, при рдкости капитала, при рискованности запрещенныхъ сдлокъ, какъ бы подтверждали этотъ взглядъ. Церковь закрпила естественное житейское понятіе своимъ ученіемъ, тмъ боле, что въ ея собственномъ внутреннемъ обиход господствовали коммунистическія формы, устранявшія или ослаблявшія понятія о личной собственности, вознагражденіи, плат я т. д. Такъ сложился принципъ — pecunia pecuniam par&egrave,re non potest (‘деньги не могутъ рождать денегъ’). Только евреямъ, народу, стоящему вн божескаго закона, предоставлялись денежныя операціи, связанныя съ взиманіемъ роста. Городскія постановленія всюду строго формулировали воспрещеніе роста. Съ распространеніемъ денежнаго хозяйства, съ появленіемъ промышленнаго предпріятія, съ разрывомъ традиціонныхъ группъ, опекавшихъ экономически отдльную личность, заемъ съ производительной цлью, или заемъ нуждающагося подъ залогъ становились настолько общимъ, ежедневнымъ явленіемъ, что унаслдованный взглядъ не могъ боле удержаться. Но развитіе шло такимъ образомъ, что сначала допускались формы, по вншности, какъ будто, не противорчившія старому запрещенію, а по существу представлявшія уступку новымъ условіямъ экономической жизни: такъ, напр., займу придавался видъ покупки кредиторомъ, на срокъ ссуды, дохода съ извстной земли, дома или другой статьи, принадлежащей должнику. Интересне всего наблюдать, какъ церковь, хранительница консервативныхъ началъ, поддавалась необходимости уступокъ. Можно сослаться на то, что уже въ XIII в. папскіе коллекторы, т. е. итальянскіе купцы, которые брали на себя сборъ въ разныхъ странахъ и доставку куріи церковныхъ податей, вели свободно разнообразныя банкирскія операціи, въ то время, какъ папа титуловалъ ихъ ‘Romanae ессіеsiae filii spciales’, они сами называли себя открыто во Франціи и Англіи ‘mercatores et escambiatores Рарае’ (негоціанты и банкиры папы). Въ 1420 г. папа формально пригналъ только что упомянутый видъ кредитныхъ сдлокъ. Нищенствующіе ордена, хотя и выдвинули еще разъ съ силою аскетическое и коммунистическое начало жизни, въ то же время представляли собой уже по своей организаціи нкоторое приспособленіе къ новымъ экономическимъ условіямъ. Не обладая, большею частью, землею, не образуя монастырей, закрпленные и разсянные въ городахъ, монахи францисканцы и доминиканцы располагали, въ сущности, только движимымъ имуществомъ, часто ихъ доходы представляли, напр., какъ разъ процентъ съ капитала, положеннаго благочестивымъ вкладчикомъ въ какой-нибудь городской домъ. Монахи выступали нердко, напр., въ итальянскихъ городахъ XV в., въ качеств выразителей протеста простого народа противъ могущественныхъ банкировъ и капиталистовъ, выработавшихъ весьма свободный взглядъ на процентъ, но практическія мры, которыя они проводили или предлагали, ради облегченія мелкаго люда, отражали уже въ себ признаніе экономической необходимости въ широкомъ развитіи кредита. Благодаря настойчивой пропаганд францисканцевъ и подъ ихъ руководствомъ, всюду возникаютъ monte pietаtis, кассы съ капиталомъ, составленнымъ изъ приношеній благотворителей для выдачи ссудъ подъ закладъ вещей, по тому же типу организуетъ во Флоренціи учрежденія для мелкаго кредита радикальная партія въ короткое время своего торжества. Процентъ здсь берется non pro mutrio, sed pro expensis necessаriis, т. е. лишь въ качеств возмщенія убытковъ и тратъ по организаціи, но не за пользованіе ссуженнымъ капиталомъ. Поздне францисканскія montes начинаютъ служить цлямъ сбереженія, принимая вклады и выдавая за нихъ процентъ. Такимъ образомъ, въ этихъ полублаготворительныхъ, полупромышленныхъ учрежденіяхъ церковное ученіе, запрещавшее ростъ, смягчалось и примирялось съ настоятельной практической потребностью. Постепенно къ ней приспособлялось и городское законодательство, узаконяя процентъ и устанавливая для него норму. Въ совершавшемся промышленномъ движеніи, которое сосредоточивало и направляло въ отдаленные концы, вводило въ усиленный и ускоренный оборотъ различные виды человческаго труда, равномрный подъемъ всхъ общественныхъ классовъ былъ невозможенъ. Насколько поднимались классы и группы, стоявшіе ближе къ торговому сбыту, располагавшіе боле значительнымъ капиталомъ и кредитомъ, настолько ухудшалась участь другихъ, которые не могли поспть за общимъ развитіемъ хозяйственнаго предпріятія: они либо разорялись, опускаясь и въ своемъ соціальномъ положеніи, либо подчинялись выше поднявшимся группамъ. Общественные слои и классы, до тхъ поръ однородные и компактные, какъ, напр., классъ ремесленниковъ, разлагались и выдляли группы руководящія, капиталистическія, и рабочія, зависимыя. Въ цломъ отстали вообще классы сельскіе и выиграли городскіе, торговые и индустріальные. Сельскохозяйственные продукты вступали въ широкій оборотъ лишь тамъ, гд для нихъ были особенно выгодныя условія сбыта, какъ, напр., въ Англіи съ ея судоходными рками и морскимъ положеніемъ или въ прибалтійскихъ областяхъ Германіи (Померанія, напр., потребляла на мст лишь ¹/₂₀ производимаго хлба, отправляя остальное въ Шотландію, Голландію, Швецію и Норвегію). Въ другихъ областяхъ при тогдашнемъ состояніи путей хлбъ, мясо и т. д. могли направляться лишь въ ближайшіе городскіе пункты: широкаго сбыта они не имли, такъ какъ большіе города лежали на разстояніи, недостижимомъ для большей части сельскихъ производителей. Они легко приходили въ зависимость отъ городскихъ скупщиковъ, отъ торговыхъ компаній: на послднее обстоятельство особенно жалуются популярные проповдники конца XV в. въ Германіи. Затмъ въ город и деревн появляется пролетарій, человкъ не имющій своего хозяйства и продающій свой трудъ, но въ деревн это явленіе рзче вслдствіе большаго однообразія условій, большей стсненности рабочаго въ выбор занятія и потому можетъ переходить даже въ извстнаго рода принудительную зависимость, вести къ возстановленію крпостныхъ отношеній.

Въ городахъ, съ выдленіемъ въ цех мастеровъ въ качеств промышленной аристократіи, для подмастерьевъ и учениковъ исчезаетъ возможность перехода на слдующую хозяйственную и соціальную ступень, мастерство, связанное съ капиталомъ, переходитъ къ прямому наслднику, помощники остаются въ своемъ положеніи на всю жизнь и обращаются въ своего рода затвердвающій классъ ремесленныхъ рабочихъ. Такъ какъ цехъ имъ ничего не даетъ, они создаютъ свои корпораціи и союзы, до извстной степени по готовому образцу. Ихъ соединенія — братства, конфреріи, ‘компаніи’, сначала они имютъ только религіозный характеръ, ихъ сочлены собираются для крестныхъ ходовъ, чтобы доставить умершимъ товарищамъ достойное погребеніе, постепенно въ эти союзы вносится начало общей матеріальной поддержки, и организація получаетъ значеніе въ борьб за улучшеніе условій работы. Рабочій въ поискахъ за лучшими условіями, не связанный разсчетомъ на мастерство въ данномъ пункт, начинаетъ переходить изъ города въ городъ, и, благодаря этому, компаніи развтвляются по цлой стран, въ составъ каждой входятъ вс рабочіе однородной профессіи, въ новомъ мст переселившійся ‘компаньонъ’ можетъ разсчитывать на дружественный пріемъ и помощь въ начал, вступленіе въ сообщество обставляется таинственными символами, страшными клятвами, принимаетъ характеръ постояннаго заговора противъ хозяевъ. Въ случа рзкихъ столкновеній союзъ налагаетъ запретъ работать у такихъ-то мастеровъ или распространяетъ его на цлый городъ. Стачки рабочихъ ‘компаньоновъ’ обыкновенно направлены къ тому, чтобы прорвать цеховые порядки, чтобы уничтожить таксы рабочей платы, добиться свободнаго договора, права свободнаго ухода отъ мастера. Къ братствамъ и заключающемуся въ нихъ промышленному классу съ его шумными демонстраціями уже примыкаетъ низшій слой городского населенія, который, въ свою очередь, растетъ, составляясь изъ массы поденщиковъ въ нагрузк, перевоз товаровъ и другой черной работ, изъ полусельскаго населенія, работающаго на городъ и живущаго, большею частью, въ предмстьяхъ, наконецъ, изъ разныхъ категорій людей, сбитыхъ со своего соціальнаго положенія и ведущихъ случайное существованіе. Въ эпоху крестьянскаго возстанія въ Германіи этотъ городской пролетаріатъ приходитъ въ сильное возбужденіе, соединяется мстами съ сельскими инсургентами, у него уже задолго до того выработалась своя программа съ сильно выраженныхъ демократическимъ характеромъ: въ его кругахъ (ср. памфлетъ подъ названіемъ ‘Реформація императора Сигизмунда’, написанный въ 1438 г.) требуютъ уничтоженія монополій и предпринимательскихъ соглашеній, радикальной реформы или уничтоженія цеховъ, сверженія олигархіи, заправляющей городами, и уничтоженія замкнутости городовъ и т. д. Всего опредленне и, можно сказать, всего трагичне развернулись эти явленія въ Германіи,— стран, необычайно богатой, плотно населенной и подвижной къ концу среднихъ вковъ, но въ цломъ неорганизованной, какъ бы предоставленное свободной игр экономическихъ силъ.

Особенно тяжело стало здсь положеніе крестьянина. Укажемъ только на нкоторыя типичныя черты. Пріостановка колонизаціи на восточной окраин и замыканіе городовъ сдавливаетъ деревенское населеніе, задержанное на мст, оно бросается на длежъ всего, что только можно раздлить, и въ этомъ захват исчезаютъ часто остатки общинныхъ земель, лса, пастбища и т. д. Крестьянское владніе съ размноженіемъ семей и закрытіемъ эмиграціи въ города и колоніи начинаетъ дробиться до крайности, владльцы слишкомъ мелкихъ участковъ теряютъ всякую экономическую силу и самостоятельность. Съ этимъ неизбжно связано развитіе неравенства, между тмъ какъ одни нисходятъ за степень сельскихъ пролетаріевъ, другіе, успвающіе соединить въ своихъ рукахъ нсколько участковъ людей захудавшихъ, образуютъ сельскую аристократію. Въ конц XV в. замчается ужо извстная задолженность сельскаго населенія. Между тмъ для крестьянина открывались лишь самыя невыгодныя формы кредита. Городской капиталистъ, ссужая его подъ условіемъ уплаты земельнаго ценза (Rentenkauf) въ произвольно высокомъ размр или подъ залогъ хлба на корню и предстоящаго сбора шерсти, могъ въ самый короткій срокъ разрушить крестьянское хозяйство и получить въ свое владніе гипотечный участокъ. По словамъ Лютера, всякій, кто владетъ сотней гульденовъ, можетъ ежегодно ‘сожрать одного мужика, безъ всякаго риска для себя и своего имущества, сидя за печкой съ яблочнымъ пирогомъ’. Для крупнаго хозяина появленіе людей малоземельныхъ или безземельныхъ — фактъ крайне выгодный, и онъ старается закрпить этотъ фактъ и эксплуатировать его. Въ качеств сельскаго предпринимателя дворянинъ, вернувшійся въ деревню, или горожанинъ-капиталистъ, пріобрвшій помстье, начинаютъ зорко всматриваться въ деревенскія условія: выбитаго изъ колеи самостоятельнаго хозяйства стараются обратить въ постояннаго и дешеваго рабочаго, такъ или иначе пріобрсти и связать, задержать его. Крестьянина, особенно на сверо-восток, опять хлопочутъ свести на различные виды барщины, но съ тою разницей противъ прежняго, что помщикъ распоряжается теперь земледльческимъ капиталомъ, а у барщинника, большею частью, нтъ скота, нтъ инвентаря. Благодаря этому, барщина, по старому обычаю сохраненная въ размр нсколькихъ дней въ году, удлиняется и обращается въ нсколько еженедльныхъ дней. Помщикъ вспоминаетъ и привлекаетъ самые различные права и титулы, связанные съ владніемъ. При сильномъ раздробленіи территоріальной власти, особенно на юг, онъ часто могъ сослаться на свои верховныя права, на свое должностное положеніе, и ему выгодно было истолковать эти права въ примненіи къ своимъ хозяйственнымъ притязаніямъ: то онъ подводилъ новыя повинности подъ понятіе вознагражденія за судебную охрану, которую онъ оказываетъ населенію, то новые оброки утверждались подъ видомъ налога на военныя цли. Здсь оказывалось крайне важнымъ то обстоятельство, что матеріальныя выгоды, которыми пользовался земледлецъ съ переходомъ на денежный цензъ, фактическая его независимость отъ владльца земли обыкновенно не были закрплены правовой формой. Поэтому, при перестановк экономическихъ отношеній можно было воспользоваться старыми обычными формами и, растягивая ихъ смыслъ, влагать въ нихъ требованія новыхъ повинностей. Въ этихъ толкованіяхъ важную и невыгодную для крестьянина роль съиграло римское право, входившее въ Германіи въ судебную практику. Оно точно еще заостряло сущность новыхъ порядковъ, утверждало перевсъ новыхъ экономическихъ силъ. Внося всюду понятіе личной полной собственности, римское право не имло подходящихъ опредленій для положенія крестьянина и стародавнихъ опоръ его хозяйства и, напротивъ, везд почти закрпляло положеніе вотчинника, сеньра: общинныя угодья, этотъ запасный капиталъ крестьянскаго хозяйства, новая теорія, не допускавшая коллективныхъ формъ владнія, толковала какъ собственность господина территоріи, предоставляла въ его распоряженіе и пользованіе или подводила подъ понятіе сервитута и тогда выводила изъ него право господина на трудъ пользователя. Крестьянина, отбывавшаго съ давнихъ поръ только чиншъ и фактически владвшаго своимъ земельнымъ участкомъ, оно вдругъ заносило въ разрядъ колоновъ или сервовъ.

Дале помщикъ, опираясь за административное свое положеніе, вмшивался во внутреннюю жизнь крестьянина, опредлялъ порядокъ наслдованія, заключенія браковъ. Сообразно своимъ интересамъ, онъ старался регулировать распредленіе земли среди крестьянъ. Разъ уже создался классъ сельскихъ пролетаріевъ, вслдствіе размельченія земли, помщикъ мшалъ дальнйшему дробленію: младшіе сыновья въ крестьянской семь, не получившіе надла, идутъ къ нему въ работу, становятся его дворовыми людьми. Изъ всего этого создается какъ бы новое крпостное право, во второй разъ въ средней Европ, въ результат экономическаго паденія крестьянства, оно захватываетъ другія области къ востоку, земли австрійскія, Данію, Польшу, прибалтійскія земли.

Подавленный въ безвыходномъ своемъ положеніи, нмецкій крестьянинъ не можетъ принять участія въ общемъ культурномъ движеніи страны: въ то время какъ радикальная литература занята имъ, какъ ‘бднымъ человкомъ:’ по преимуществу, въ глазахъ городскихъ и высшихъ классовъ, на театральной сцен онъ увеселяетъ публику въ качеств комической фигуры ‘дурня’, ‘остолопа’. Правда, что изъ среды крестьянства выходитъ въ эту самую эпоху масса ландскнехтовъ, которые бьются на всхъ европейскихъ поляхъ, но именно эти элементы, физически по крайней мр, самые сильные, конечно, уже были потеряны и для своей земли, и для своего класса, такъ какъ, по возвращеніи съ войны, они играли лишь роль праздныхъ или опасныхъ для общественнаго спокойствія людей.

Условія, въ которыхъ совершалось обезземленіе и прикрпленіе крестьянина, объясняютъ характеръ его протеста: онъ будетъ искать уничтоженія формъ денежнаго хозяйства, возвращенія себ всей земли, возстановленія старой общинной организаціи. Въ данномъ случа, напримръ, англійскіе поселяне, оставшіеся свободными, могли выставлять требованія, сходныя съ германскими: въ возстаній 1549 г. и подобныхъ вспышкахъ, они ломаютъ изгороди и объявляютъ принципъ общаго права на землю. Этотъ классъ въ своихъ революціонныхъ попыткахъ будетъ поднимать реакціонное знамя. Отсюда объясняется и заразительность коммунистическихъ идей, провозглашенныхъ чешскими таборитами и подъ названіемъ ‘богемскаго яда’, бродящихъ въ Германіи въ теченіе столтія до крестьянской войны и взрыва анабаптизма. Въ этихъ ученіяхъ старые общинные порядки, всюду вытсняемые, объединяются въ общую идеальную картину и возводятся на высоту религіознаго освященія ‘Божьяго права’. Тмъ сильне направляется протестъ противъ оффиціальныхъ наличныхъ представителей Божьяго дла на земл, противъ церкви, владющей землей и людьми.

Впрочемъ, въ деревн не одинъ крестьянинъ становится въ худшее положеніе. За новымъ промышленнымъ развитіемъ далеко не послдовалъ весь земледльческій дворянскій классъ. Экономическое различіе между магнатомъ и мелкимъ рыцаремъ становится теперь еще рзче. Мелкій дворянинъ, въ сущности, остается въ проигрыш. У него, большею частью, не хватаетъ средствъ для правильной эксплуатаціи крестьянина, срывая съ него часто насиліемъ, онъ еще не обезпечиваетъ себя. Между тмъ какъ крупный сеньръ, помщикъ, ведущій сложное хозяйство, основанное на капитал, длается важной экономической силой, столпомъ общества, мелкій рыцарь превращается въ самый безпокойный, мстами почти революціонный элементъ общества, онъ съ завистью смотритъ на сосднія богатства, на блескъ городской жизни, особенно на церковныя имущества, которыя, по мр упадка вліянія церкви, все боле утрачиваютъ свое оправданіе въ глазахъ общества, кажутся мертвымъ капиталомъ, даромъ пропадающимъ общественнымъ достояніемъ. Когда возникаетъ вопросъ о ихъ длеж, дворянинъ выступитъ первымъ и самымъ ярымъ его сторонникомъ и потребуетъ себ львиной доли. Часто, особенно, напримръ, въ Германіи, въ XV и XVI вв., это — фигура мало симпатичная, грубая, невжественная личность, съ большими притязаніями и неохотой къ труду, это — матеріалъ для всякаго рода междоусобій и волненій. Выше по моральнымъ качествамъ — французскій дворянинъ: въ немъ, какъ и въ испанскомъ гидальго, больше предпріимчивости, выдержки. Но экономическая непрочность, не самостоятельность этой шляхты всюду сказывается: она ищетъ возможности примкнуть къ королевскому двору, къ крупнымъ сеньрамъ, ищетъ всюду службы, вступая даже въ городскія должности. Отсюда многочисленные ‘ливрейные’ люди при магнатахъ, напр., англійскихъ XV в., отсюда большія свиты въ распоряженіи французскихъ сеньоровъ, строившихъ федералистичеекіе планы въ эпоху религіозныхъ войнъ. Военная пора XVI в., итальянскіе и турецкіе походы, религіозныя усобицы, колоніальныя предпріятія сильно занимаютъ и отвлекаютъ этотъ классъ.

Чмъ дале развивались намченныя до сихъ поръ экономическія и соціальныя явленія, тмъ рзче опредлялись стремленія общественныхъ группъ, интересы отдльныхъ территорій, тмъ сильне выражалось въ разныхъ кругахъ требованіе общей промышленной организаціи страны, требованіе опредленной промышленной политики. Цли и пути вншняго расширенія европейскаго міра, къ восточнымъ рынкамъ и богатствамъ, за океанъ, опредлялись довольно ясно, но они еще не играли первостепенной роли: въ теченіе всего слдующаго вка колоніальное движеніе служитъ не эмиграціи, не сбыту европейскихъ продуктовъ, а привозу спеціальныхъ товаровъ и драгоцнныхъ металловъ. Гораздо настоятельне были вопросы регулированія промышленныхъ отношеній внутри Европы, между отдльными территоріями и центрами. Въ самомъ дл, мстные купцы нуждались въ защит на отдаленныхъ рынкахъ, куда они направляли свой товаръ, съ другой стороны, они и мстные производители искали поддержки противъ конкурренціи чужихъ у себя дома. Всюду сталкивались интересы, возникали неразршимые споры. Какая сила могла на себя взять посредничество, властно установитъ компромиссъ, ввести ту или другую экономическую группу въ извстныя рамки въ интересахъ общаго блага? Такую роль въ эпоху развитія мстнаго обмна въ замкнутыхъ небольшихъ территоріяхъ играли города. Въ городахъ впервые появилась планомрная финансовая политика. Городъ былъ естественнымъ руководителемъ жизни отграниченной области, обмнивавшей въ его стнахъ весь кругъ своихъ продуктовъ. Нигд это обстоятельство не сказывается такъ ярко, какъ въ хлбной политик городовъ. Такъ какъ городъ, населеніе котораго превышаетъ 1.000 человкъ, уже не могъ прокормиться собственнымъ хлбомъ, то необходимымъ условіемъ существованія или роста города становился правильный подвозъ хлба изъ деревень и поддержаніе недорогихъ цнъ на него. Въ виду трудности подвоза, случайностей урожая, соперничества сосднихъ крупныхъ населенныхъ пунктовъ, приходилось вырабатывать очень сложную принудительную систему правилъ продажи хлба въ город, ограничивать строго промежуточную торговлю, навязывать сельскому производителю опредленную цну, задерживать опредленное количество хлба, необходимое для пропитанія, на пути его провоза и т. д. Отсюда возникали неразршимые споры и затрудненія. Совершенно естественно было, что города стремились подчинить себ и въ политическомъ отношеніи ту область, которую они держали въ экономической зависимости отъ себя. Лишь мстами имъ удавалось это въ средней Европ: въ сверной и средней Италіи, на южной и сверной окраин Германіи. Но, въ большинств случаевъ, городъ не въ состояніи былъ стать государствомъ и сохранялъ только независимость въ своихъ стнахъ, оставался изолированнымъ политически оазисомъ, какъ нмецкіе имперскіе города: территоріальныя силы были слишкомъ значительны, чтобы уступить городамъ. Попытки образованія городскихъ союзовъ, за немногими исключеніями, какъ ганзейскій союзъ, рушились въ Германіи и во Франціи еще въ XIV в., вслдствіе неминуемаго соперничества городовъ въ торговыхъ интересахъ. Съ другой стороны, съ тхъ поръ, какъ городское общество установилось, выдлило затвердвшій правящій слой, городъ сталъ замыкаться отъ деревни, старался, по возможности, эксплуатировать окружающее сельское населеніе, воспрепятствовать перенесенію въ деревню индустріи. Будучи промышленными центрами съ характеромъ слишкомъ исключительнымъ, города не могли остаться во глав экономическаго движенія. Лишь боле широкія территоріальныя организаціи^ территоріальныя власти, стоявшія надъ интересами боле разнообразными, могли взять на себя руководство.

Необходимо, поэтому, дать себ отчетъ въ томъ, какія формы и пріемы выработала эта власть къ эпох промышленнаго переворота.

II.
Политическія условія въ Западной Европ въ 1500 г.

Западно-европейскія государства около 1430 г., ихъ составъ, характеръ управленія.— Ивжнені я, происшедшія въ теченіе XV в.: 1) вліяніе войнъ и смутъ, административно-судебное упорядоченіе, 2) вліяніе промышленнаго фактора.— Программа общегосударственной промышленной политики въ Англіи.— Представители капитализма въ управленіи во Франціи.— Начало меркантильной политики.— Развитіе дипломатическихъ сношеній съ конца XV в. и главные ихъ мотивы.— Система европейскихъ государствъ къ началу XVI в.: равновсіе, ‘естественныя границы’, имперіализмъ.— Какъ отражается это расширеніе правительственной дятельности на внутреннихъ политическихъ отношеніяхъ.— Монархія и земскіе чины.— Политическое сознаніе въ переходную эпоху.

Если мы взглянемъ на политическую нарту Западной Европы, приблизительно, около 1430 г., то увидимъ несравненно большую пестроту границъ, чмъ 100 лтъ спустя. Позднйшей Испаніи нтъ: на Пиренейскомъ полуостров пять самостоятельныхъ государствъ. Треть Франціи въ рукахъ англійскаго короля (до этого въ теченіе 2 ¹/₂ вковъ ему принадлежала другая треть), 4 крупныя ея позднйшія области, Бретань, Фландрія, Бургундія, Провансъ, совершенно самостоятельны и номинально лишь причисляются къ ней. Объ Италіи и Германіи нечего и говорить. Единственное національное государство того времени — Англія. Остальныя государства или заключаютъ часть національности, такова Франція, таково ядро будущей Испаніи, Кастилія, или состоятъ изъ владній разноплеменныхъ и разноязычныхъ, нердко разбросанныхъ, какъ, напр., владнія арагонской короны, бургундскія, поздне габсбургскія. Такимъ образомъ, главнаго признака типичнаго современнаго государства нтъ еще. Національная жизнь въ эту эпоху, конечно, существуетъ, но первыя проявленія національной культуры и политика въ Западной Европ выражаются не въ стремленіи замкнуться и централизоваться, они не совпадаютъ съ непосредственными задачами и ходомъ государственнаго развитія. Напротивъ, первое движеніе національныхъ силъ экстенсивное, въ начал он довольно безпорядочно и широко разбрасываются. Франція, передовая страна въ XII и XIII вв., высылаетъ своихъ сыновъ въ Сирію, Византію и Египетъ, въ Англію, Италію и Пиринейскій полуостровъ, нмцы колонизуютъ балтійское побережье, Прикарпатье и дунайскую долину, англичане въ XIV и XV вв. надвигаются на Францію.

Еще въ другомъ отношеніи государство того времени не дастъ намъ впечатлнія цлостности, единства составляющихъ его элементовъ. Ou о лишено постоянной защиты, не располагаетъ войскомъ, не ведетъ правильныхъ дипломатическихъ сношеній, оно не иметъ бюджета: обычныхъ государственныхъ расходовъ нтъ, а чрезвычайные, т. е. военные, покрываются особыми сборами съ населенія, которые выговариваются въ результат особаго соглашенія между королемъ и чинами, общеземскими или провинціальными, король содержитъ своихъ чиновниковъ, если они не посажены на какую-нибудь доходную статью, свою свиту и наемниковъ въ обычное время на счетъ своей вотчины. Центральные народы въ областяхъ немногочисленны, и правильнаго контроля нтъ. Сфера государственнаго законодательства ограничена, потому что сильна мстная корпораціонная жизнь, руководимая обычаемъ, внутренней дисциплиной и своимъ спеціальнымъ закономъ.

Вообще, живыми единицами являются профессіональныя и сословныя груипы и области съ ихъ своеобразнымъ правомъ, своимъ представительствомъ, выборной администраціей, самостоятельнымъ судомъ и финансами. Вслдствіе этого въ самихъ центральныхъ органахъ сказывается федеративный характеръ государства, соединеніе разнородныхъ элементовъ по типу союза на договорномъ начал. Когда собираются общеземскіе чины, напр., во Франціи, то въ нихъ представлена не страна, не совокупность населенія, а конститутивныя части, господствующія группы или единицы въ государственномъ союз, крупные сеньоры, прелаты и монастыри, области, коммуны, корпораціи и учрежденія. Даже въ Англіи, государств, наиболе объединенномъ, эта основа чувствуется въ устройств верхней палаты, служащей непосредственнымъ представительствомъ магнатовъ, лично приглашаемыхъ королемъ въ силу ихъ общественнаго, церковнаго или правительственнаго положенія. Король — вождь этихъ группъ и, вмст съ тмъ, крупнйшій представитель въ ихъ сред, крупнйшая конститутивная сила въ своеобразномъ мір, который пока только суммируетъ результаты дробнаго мстнаго и корпоративнаго развитія. Какъ далека королевская власть этой эпохи отъ своихъ позднйшихъ національно-централизаторскихъ стремленій, видно, напр., на семейной политик французскихъ королей, направленной къ увеличенію вотчины и надленію изъ нея удловъ, апанажей, всмъ родственникамъ. Въ данномъ случа чины оказывались часто боле ревнивыми защитниками единства и недлимости разъ сплоченной территоріи, чмъ правители, особенно въ тхъ странахъ, гд не выработалось строгаго единонаслдія.

Политическое единеніе областей и сословій представляетъ собой такимъ образомъ не постоянный, не прерывающійся фактъ, а скоре какъ бы чрезвычайную форму общенія, особое совокупное усиліе главныхъ общественныхъ элементовъ. Король не можетъ постоянно имть при себ весь свой совтъ, чины не могутъ непрерывно засдать: это — органъ тяжелый на подъемъ, который собирается на ограниченное время для опредленнаго дда съ опредленными полномочіями отъ избирателей.

Въ XIV в. этотъ строй представляетъ собой выработавшуюся норму. Внутренняя политическая исторія этой эпохи вовсе не сводится къ столкновеніямъ, она знаетъ мирную согласную работу государя, его совта и суда, а съ другой стороны, земскаго представительства. Чины не кажутся только непріятнымъ ограниченіемъ для государя: при ихъ содйствіи слагается государственный авторитетъ, ихъ собранія служатъ связующею нитью для разнородныхъ частей, они приносятъ поддержку отдльныхъ территорій, безъ ихъ тетрадей и жалобъ были бы немыслимы ордонансы, законодательное движеніе.

Въ XV в. выдвигаются новыя политическія задачи, которыя вызываютъ измненія во внутренней жизни государствъ и въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ. Эти измненія получаютъ, впрочемъ, законченный видъ лишь въ государствахъ крайняго запада Европы. Прежде всего замчается потребность административно-судебнаго* упорядоченія, усилившаяся въ большей части европейскихъ странъ вслдствіе ряда междоусобій и войнъ со всми ихъ тяжелыми послдствіями для того времени. Это — эпоха наемныхъ отрядовъ на служб короля или магнатовъ, военныхъ бандъ, которыя поокончаніи войны съ врагомъ, ведутъ другую съ мстными жителями, обращаются въ ‘живодеровъ’ (corcheurs въ 80-хъ годахъ XV в. во Франціи) и разбойниковъ. Чтобы отъ нихъ отдлаться, ихъ стараются сбыть сосдямъ или затваютъ новую войну, ради одной необходимости занять опасную военную силу. Франція страдаетъ въ 1415 г. отъ вторженій англичанъ, а потокъ, по мр изгнанія враговъ, со времени организаціи страшной сбродной арміи графа Арманьяка — отъ ея насилій. Два раза, чтобы ‘выпустить изъ королевства дурную кровь’, переправляютъ это крупнйшее въ Европ того времени 40-тысячное войско въ Германію, гд арманьяки безпрепятственно грабятъ, во второй разъ во глав ихъ становится даже дофинъ, чтобы отвлечь ихъ отъ Франціи вмшательствомъ въ борьбу нмецкихъ рыцарей и швейцарскихъ мужиковъ. Нсколько поздне Англія въ эпоху войны Розъ испытываетъ сходныя бдствія: здсь незанятые военные элементы образуютъ большія свиты магнатовъ, превращаются въ ихъ ливрейныхъ людей. То же самое въ Германіи во время и посл гусситскихъ войнъ, и въ Кастиліи въ теченіе всей первой половины XV в., вслдствіе борьбы дворянскихъ партій и городовъ. Въ результат везд получается ослабленіе государственнаго единства, произволъ и независимость плохо контролируемыхъ представителей администраціи, возвращеніе сепаратизма, своеволіе крупныхъ сеньоровъ, обособленіе городовъ.

Общее недовольство въ виду неустойчивости, упадка правоваго обезпеченія, полицейской охраны указывало весьма опредленную задачу реформы: центральная власть, у которой ищутъ защиты, должна положить предлъ всякимъ частнымъ организаціямъ, которыя способны поднимать и питать смуту, давить населеніе и взаимно сталкиваться въ своихъ притязаніяхъ на мстную власть. Въ этой работ она естественно монополизируетъ въ свою пользу цлый рядъ функцій и правъ, принадлежавшихъ вліятельнымъ группамъ и лицамъ. Это составило какъ бы второй крупный шагъ къ полнот государственной власти посл великой эпохи судебныхъ реформъ и установленія единаго судебнаго верховенства при Генрих II Плантагенет и Людовик Святомъ. Важне всего на этомъ пути было уничтоженіе во Франціи права сеньровъ собирать въ свою пользу прямой налогъ на военныя нужды, талію (taille), взамнъ чего была введена единая королевская талія, и запрещеніе въ Англіи магнатамъ держать свиты, ливрейныхъ людей: послдняя мра въ рзкой форм была проведена съ водвореніемъ Тюдоровъ, и въ связи съ нею королю передана была монополія на новый видъ оружія, артиллерію. Съ тою же цлью въ Кастиліи отстранили крупныхъ сеньровъ отъ руководящихъ должностей въ большихъ военныхъ орденахъ, и на мсто ихъ сталъ король во глав массы зависимыхъ людей и надъ огромными богатствами. ‘Католическіе’ государи запретили также сеньорамъ употреблять въ актахъ формулу ‘таково мое желаніе’, потому что она заключала въ себ указаніе на верховныя права. Къ этому же разряду принадлежитъ и мра Людовика XI относительно почты,— мра, которую напрасно изображали въ вид общаго устройства королемъ почтоваго движенія. Курьеры для передачи корреспонденціи, большею частью, на служб частныхъ лицъ, существовали задолго до него, и король своимъ регламентомъ лишь связалъ ихъ движеніе въ интересахъ государства или, лучше сказать, государя. Подъ страхомъ уголовной отвтственности было запрещено содержателямъ почтовыхъ станцій давать лошадей кому бы то ни было безъ спеціальнаго позволенія короля или главнаго начальника своего, на границ чиновникъ отбираетъ и прочитываетъ корреспонденцію и пропускаетъ лишь то, въ чемъ онъ не усмотрлъ ничего предосудительнаго для интересовъ короля, курьеръ, переходящій границу не по большой дорог и не у пограничной конторы, подвергается аресту, ‘конфискаціи тла и имущества’. Лишь для дружественныхъ государей установлено исключеніе: они могутъ свободно посылать гонцовъ согласно ордонансамъ, но принцы королевскаго дома подчинены общему правилу. Въ связи съ этимъ сеньры лишаются и права свободнаго обмна дипломатическими посольствами съ иностранными правителями, еще въ начал XV в. право это принадлежало, въу сущности, всмъ и каждому. Людовикъ XI заявляетъ, что договоръ подъ печатью, подписанный бретонскимъ герцогомъ и переданный бургундскому, не иметъ обязательной силы для перваго, такъ какъ герцогъ не можетъ сноситься съ тмъ, ‘кто объявилъ себя противъ короля, королевства и французской короны’. Фактически и право посольства становится монополіей короля.

Отъ центральной власти требовали боле энергичной, глубже проникающей организаціи суда и расправы. Это требованіе было удовлетворено, можетъ быть, всего сильне и элементарне въ Кастиліи: здсь въ форм св. Германдады, сводной общегородской охранной дружины и ея трибуналовъ, непосредственно настигавшихъ грабителей и мятежниковъ, въ сущности былъ организованъ общенародный судъ Линча надъ остатками и наслдіемъ смутной эпохи. По совершеніи террористической экзекуціи надъ анархіей, этотъ чрезвычайный общественный судъ и полиція сошли со сцены. Во Франціи XV в. эпоха учрежденія нсколькихъ провинціальныхъ парламентовъ, обстоятельной выработки формъ судопроизводства, приступа къ записи мстнаго обычнаго права, кутюмовъ. Людовикъ XI, если врить Комнину, занятъ мыслью о проведеніи по всей Франціи единаго права. Важность судебнаго упорядоченія для этого времени чувствуется въ настоятельныхъ и краснорчивыхъ заявленіяхъ депутатовъ на штатахъ въ Тур, въ 1484 году. Общій наказъ (cahier gnral) требуетъ повсемстнаго введенія правильныхъ ежегодныхъ grands jours, т. е. чрезвычайныхъ передвижныхъ сессій высшаго парламентскаго суда въ областяхъ для ршеній по апелляціямъ и для очищенія провинцій отъ безпокойныхъ элементовъ. Правительство идетъ на встрчу этимъ желаніямъ: его мры имютъ, вмст съ тмъ, цлью положить предлъ злоупотребленіямъ и превышеніямъ власти (abuse et entreprises, выражается очень характерно ордонансъ) со стороны собственныхъ чиновниковъ, подчинить ихъ боле строгой дисциплин. Это усиленіе центральнаго контроля, апелляціонныхъ инстанцій — повторяющееся въ Испаніи при Фердинанд, въ Нидерландскихъ владніяхъ бургундскихъ герцоговъ, которые руководились французскимъ образцомъ, это облеченіе центральной власти боле широкими полномочіями неизбжно и, вмст съ тмъ, незамтно вело къ развитію особаго королевскаго нрава къ выдленію непосредственныхъ орудій монархической власти надъ дйствіемъ обыкновеннаго права и обычныхъ судовъ. Т же штаты 1484 г. предложили утвердить судебныя функціи Большого Совта короля и дали цлый планъ его организаціи въ качеств высшаго административнаго трибунала. Ордонансъ, изданный вскор посл того, заявлялъ уже, что Большой Совтъ всегда былъ выше парламентовъ, и что послдніе учреждены лишь въ помощь ему, судебную компетенцію Совта съ разсчетомъ оставляли неопредленной, такъ какъ власть желала гарантировать себ возможно большій просторъ.

Всего характерне — аналогичныя явленія въ Англіи именно потому, что въ этой стран, рано сплоченной политически, выработалось твердое сознаніе общаго права въ связи съ дятельностью опредленныхъ учрежденій на основ общественнаго участія. Монархія Тюдоровъ, утверждаясь посл междоусобія Розъ, старается возстановить законную охрану для всхъ, но, вмст съ тмъ, нарушаетъ дйствіе старыхъ учрежденій. Во время смуты администрація и судъ фактически перешли въ руки магнатовъ, державшихъ округу при помощи своихъ свитъ: списки присяжныхъ составлялись по ихъ усмотрнію, и они опредляли такимъ образомъ приговоры. Съ цлью преслдовать всякія попытки возмущенія, принудить магнатовъ къ распущенію свитъ и высвободить отъ ихъ давленія мстную администрацію, король установилъ знаменитый впослдствіи судъ звздной палаты. Составляя первоначально судебное отдленіе королевскаго совта, какъ во Франціи, палата эта выдлилась теперь съ боле широкими полномочіями и получила политическій характеръ: подъ растяжимымъ понятіемъ преслдованія измны, судъ этотъ длается рзкимъ карательнымъ орудіемъ короля противъ всхъ враговъ его власти. Въ одной особенности реформа Тюдора также сходится съ французской и судъ звздной палаты преслдовалъ сомнительныхъ по врности или неисполнительныхъ представителей администраціи, въ частности онъ проврялъ составленные шерифомъ списки присяжныхъ. Близка по тенденціи и практически крайне важна былъ другая мра Генриха VII, утвержденная ‘послушнымъ’ парламентомъ 1495 г. Въ виду постоянныхъ, въ смутную эпоху, подкуповъ большого жюри, т. е. присяжныхъ обвинителей, и бездйствія юстиціи вслдствіе этого, судьямъ было предоставлено право возбуждать преслдованіе на основаніи информаціи, т. е. доноса любого частнаго лица, причемъ принявшій жалобу разбиралъ дло у себя и постановлялъ ршеніе, такъ былъ сдланъ важный шагъ къ устраненію присяжныхъ вообще отъ производства слдствія и суда. Новые порядки сказались тотчасъ же въ ряд злоупотребленій, въ свою очередь характерныхъ для развитія ‘королевскаго права’. Современникъ перваго Тюдора разсказываетъ, что король устроилъ цлую систему вымогательствъ у богатыхъ людей подъ предлогомъ разныхъ правонарушеній, которыя всегда можно было пріискать, съ этою цлью были поставлены двое преданныхъ королю фискальныхъ людей, Эмпсонъ и Додлей, набравшіе цлый отрядъ обвинителей. Нердко обвиненіе падало на человка, ничего не подозрвавшаго, если такое лицо не являлось на призывъ суда, часто потому только, что по отдаленности мста жительства не получало извщенія, оно ставилось вн закона, и имущество забиралъ король.

Какъ бы то ни было, но реформы судебно-административныя во второй половин XV в., служа сами могущественнымъ выраженіемъ объединительныхъ стремленій въ сред большихъ народныхъ группъ, въ свою очередь, поднимали сознаніе единства. Съ поразительной силой выражается, напр., это сознаніе въ собраніи Турскихъ штатовъ 1484 г. во Франціи. Депутаты, въ первый разъ созванные со всхъ областей помимо королевской вотчины, выработали одну общую тетрадь изъ наказовъ отдльныхъ сословій, распредлились не по сословнымъ палатамъ, а по большимъ мстнымъ округамъ, соединившимъ нсколько провинцій, выражали требованіе общей торговой политики для всего государства (въ chapitre de marchandise, впервые появившемся въ общей тетради). На почв, главнымъ образомъ, судебной централизаціи создано было бургундскимъ домомъ единство Нидерландскаго государства, просуществовавшаго, приблизительно, 150 лтъ до распаденія его на Голландію и Бельгію въ конц XVI в. На этой же почв пытались скрпить раздробившуюся имперію сторонники германскаго объединенія въ конц XV в.

На ряду съ этимъ факторомъ національно-политическаго сплоченія дйствуетъ другой, лежащій не мене глубоко, съ возрастающимъ вліяніемъ, именно требованія промышленной жизни, о которыхъ уже было упомянуто. Крайне любопытно наблюдать, какъ поднимающіеся классы формулируютъ свои общія желанія и на основ ихъ рекомендуютъ правительству извстную политику, или, какъ они, вводя своихъ представителей въ составъ правительственныхъ органовъ, сами вносятъ въ политику новыя задачи и пріемы. Въ Англіи, въ промышленной сред, существуетъ очень опредленная экономическая программа, которая и предлагается вниманію правительства и общества. Около половины XV в. появился въ стихотворной форм популярный трактатъ подъ заглавіемъ ‘Книжка объ англійской политик’, написанный съ цлью просвтить народную массу относительно истинныхъ промышленныхъ интересовъ страны. Авторъ рисуетъ яркими чертами торговыя сношенія Англіи съ другими державами и приходитъ къ тому основному положенію, что единственный интересъ Англіи въ ея иностранныхъ сношеніяхъ состоитъ въ охран торговли. Исходя изъ этого, онъ утверждаетъ, что, пока Англія будетъ держать въ своихъ рукахъ узкій проливъ между Дувромъ и Калэ, она можетъ господствовать надъ всемірной торговлей. Вся торговля съ свера на югъ и обратно проходитъ черезъ узкія ворота, охраняемыя англійскими стражами по ту и другую сторону. ‘Поэтому до тхъ поръ, пока неумолимая судьба будетъ загонять народы въ свои сти, Англія, скрытая позади своего крпостного вала, образуемаго бурнымъ проливомъ, можетъ быть покойна, если только не перестанетъ заботиться о своихъ корабляхъ и держать ихъ на готов, чтобы хватать добычу и отбрасывать враговъ, которые бы вздумали заглянуть черезъ валъ’. Въ нсколько наивныхъ и откровенныхъ формахъ здсь выраженъ уже основной принципъ позднйшей политики Англіи — идея не вмшательства въ материковыя дла и господства на моряхъ.

Лтъ черезъ тридцать появилась другая подобная книжка, авторъ которой исходилъ отъ тхъ же общихъ идей, рисовалъ т же оптимистическія перспективы, но останавливался преимущественно на вопрос внутренней промышленной организаціи и политики. Англія представляется ему всемірнымъ поставщикомъ г чужестранные купцы поневол должны обращаться въ ней за предметами первой необходимости, шерстью и сукномъ, отсюда авторъ выводитъ, что самъ Богъ восхотлъ, чтобы, по удовлетвореніи собственныхъ потребностей, англичане пользовались господствомъ и правили надъ всми христіанскими королями и подчиняли своей вол всхъ плательщиковъ, боле всхъ народовъ они у обязаны славить Бога. Разъ признавъ эти неоцнимыя блага, англичане поймутъ свою прямую обязанность продавать свои товары возможно дороже, ограничить вывозъ шерсти въ той мр, чтобы простой народъ имлъ достаточный матеріалъ для работы. Вывозить надо, во всякомъ случа, худшую шерсть, выдлка которой можетъ принести лишь одну пятую той выгоды, что даетъ обработка лучшей, ‘оселъ тотъ, кто будетъ надъ ней трудиться’, говорится цинично въ книг. Принимая популярную позу, авторъ требуетъ охраны рабочаго человка въ его труд, чтобы бдность его обратилась въ богатство, и выставляетъ теорію, въ силу которой благо и богатство всей страны возрастаетъ трудами простого народа. ‘Дло короля,— прибавляетъ онъ,— принять во вниманіе, какія богатства Богъ даровалъ его государству и какъ сообразно ихъ природ и свойствамъ народъ можетъ быть устроенъ и распредленъ въ работ’.

Изъ приведенныхъ произведеній видно, что въ индустріальной и торговой сред Англіи сложился очень опредленный кругъ идей и намчалась ясная программа вншней политики. Промышленные городскіе слои Англіи отнеслись, напр., совершенно равнодушно къ потер Бордо въ 1445 г. и переходу отдаленнаго владнія въ руки побдоносныхъ французовъ. Теперь и поздне, въ эпоху войнъ Генриха VIII они были противъ пріобртеній на материк. Торжество на мор, т. е. расширеніе торговли и смлыя предпріятія пиратовъ — вотъ что они привтствовали, отъ правительства они ждали дипломатическихъ актовъ, заключенія выгодныхъ трактатовъ. Задачи національно-промышленной политики Тюдоровъ одинаково, какъ и мечты Томаса Мора въ ‘Утопіи’ о’ счастливомъ остров, наслаждающемся миромъ и богатствомъ среди раздирательной борьбы сосдей — лишь выраженіе того, надъ чмъ думали люди новыхъ общественныхъ слоевъ въ XV в., съ теченіемъ времени они продвигаются и въ администрацію. Томасъ Кромвель, всесильный министръ Генриха VIII, былъ въ молодости купцомъ, потомъ занимался денежными операціями. Купцы играли нердко роль дипломатическихъ агентовъ и заключали трактаты, управляли таможенными сборами и т. д.

Во Франціи представители промышленнаго класса ране сли у власти и ране начали проводить свою политику, но мене крпко удержались. Появленіе торговыхъ капиталистовъ въ администраціи было уже упомянуто: ихъ время наступило съ конца 30-хъ гг. XV а, когда, по настоянію буржуазныхъ слоевъ, были проведены важные ордонансы, организовавшіе военную и финансовую систему, и съ тхъ поръ господство финансовой буржуазіи продолжалось ³/₄ столтія. Лишь при участіи ея могла дйствовать, новая система налоговъ. Рядомъ со старою должностью trsoriers, которые завдывали ‘обыкновенными’, т. е. вотчинными королевскими доходами, теперь появляются управители ‘чрезвычайныхъ’, большею частью новыхъ сборовъ (taille aides, gabelle), gnraux do finances, распредленные по большимъ областямъ. Четыре trsoriers и 4 gnraux составляютъ новый органъ, conseil de finance,который вырабатываетъ каждый годъ бюджетъ, tat gnral, распредляя суммы между 8 мстными смтами, tats particuliers. Этотъ совтъ, въ сущности, банкирская олигархія, длается всесильнымъ административнымъ органомъ, оставляя въ тни королевскій совтъ. Финансовый совтъ и его члены не принимаютъ и не расходуютъ денегъ, отъ нихъ зависитъ соизволеніе на т или другіе штаты и контроль пріема и расходованія суммъ, которые производятся мстными recereurs. Но такъ какъ ни одна издержка не можетъ быть сдлана безъ одобренія финансоваго совта или соотвтствующаго gnral или trsorier, то естественно, что у нихъ заискиваютъ вс, парламенты, города, сеньры: имъ даютъ обды, подносятъ подарки и т. п. Король не длаетъ шага безъ нихъ, его близкіе должны справляться съ ихъ желаніями. Они сильны своимъ перекрестнымъ административно-буржуазнымъ родствомъ и всюду проводятъ своихъ непотовъ въ должности. По отзыву современника, де-Бонъ-Саиблавсэ, gnral de finances 1492—1523, почитался какъ король во Франціи, и все, что онъ длалъ или говорилъ, не встрчало ни въ комъ противорчія, ни даже въ корол. Негоціанты и банкиры внесли въ администрацію выработанный ими въ промышленной сфер духъ системы, сбереженій, экономіи, постоянно сдерживая широкіе порывы и траты придворныхъ, сеньровъ, окружавшихъ короля. Несомннно, что они принесли съ собой я характерныя злоупотребленія, облегчаемыя отсутствіемъ строгой отчетности: люди, которые по словесному приказу короля получали въ распоряженіе огромныя суммы, берутъ себ, напр., въ операціяхъ съ итальянскими банкирами превосходящій всякую мру коммиссіонный процентъ. Во вншней политик они дали также опредленное направленіе, типичный король въ ихъ дух, Людовикъ XI, усвояваеть систему выжиданія, опирается на дипломатическія связи, подвигается путемъ частичныхъ соглашеній, пользуется противъ враговъ своихъ, Карла Смлаго и Эдуарда 1У англійскаго, военной диверсіей союзниковъ. При его преемникахъ, Карл VIII и Людовик ХИ, старые сотрудники Людовика XI противятся открывающейся политик приключеній, далекимъ и рискованнымъ предпріятіямъ, къ которымъ, напротивъ, тянетъ дворянство, въ противоположность планамъ завоеванія Италіи и мечтамъ о новомъ крестовомъ поход на турокъ, они указываютъ на цль, боле близкую и осуществимую — на задачу отвоеванія Нидерландовъ ради округленія французской границы на Сверо-восток и пріобртенія важной промышленной области съ общеевропейскими торговыми центрами.

Представлялись ли задачи промышленной политики вполн точными и простыми и могла ли территоріальная власть взять на себя при наличныхъ средствахъ веденіе ея? Помимо общаго экономическаго антагонизма города и деревни, городовъ и областей между собою, намчались противорчія и столкновенія въ сред тхъ группъ, которыя были выдвинуты промышленнымъ переворотомъ. Производитель шерсти въ Англіи не во всемъ могъ столковаться со сбытчикомъ ея. Могущественныя торговыя комнаты соперничали и подрывали другъ друга, какъ, напр., въ той-же Англіи staplers, сбывавшіе, главнымъ образомъ, сырой товаръ въ складъ въ Калэ, и adventurers, пролегавшіе новые коммерческіе пути обработаннымъ продуктамъ. Наконецъ, интересы мстнаго потребителя вообще сталкивались съ торговыми выгодами широкаго иностраннаго сбыта. Разрозненныя часто попытки заводить -отдаленныя торговыя связи, двинуть мстное производство страдали отъ недостатка вншней охраны, поощренія. Изъ стремленій центральной власти найти въ этихъ различныхъ запросахъ и потребностяхъ нкоторое примиреніе, сосредоточить и укрпить промышленныя усилія населенія и выростаетъ національно-экономическая или территоріально-9конолшческая политика, въ основ которой хозяйство всей страны мыслится какъ одно цлое. Самыми видными представителями этой работы въ конц XV в. были ‘три волхва эпохи’, по выраженію Бэкона: Людовикъ XI, Генрихъ VII и Фердинандъ Католическій (или его жена и соправительница Изабелла, которую въ экономической политик обыкновенно ставятъ выше). Можно остановиться на политик французскаго короля въ виду ея типичности.

Людовикъ XI неотступно занятъ планами и мрами къ поднятію торговли и индустріи: они слагаются у него въ настоящую покровительственную систему, и онъ любитъ теоретизировать поэтому поводу: ‘торговля — дло капитальное для блага и пользы общаго дла, для поддержанія жизни подданныхъ’, говорится въ ордонансахъ. Людовикъ вычисляетъ, что покупка шелковыхъ матерій на иностранныхъ рынкахъ обходится для Франціи потерею въ 4 или 5 тысячъ золотыхъ экю, онъ основываетъ на этомъ дальше разсчеть заработка, который, при условіи устройства національной шелковой мануфактуры въ Ліон, получатъ ‘около 10.000 человкъ мужчинъ и женщинъ всхъ состояній, а между прочимъ клириковъ и дворянъ, нын праздныхъ’. Согласно этимъ взглядамъ Людовикъ навязываетъ недоврчивой буржуазіи Ліона устройство шелковыхъ мастерскихъ, требуя съ нихъ большихъ взносовъ на приглашеніе искусныхъ иностранныхъ мастеровъ и рабочихъ. Упорство ліонскихъ гражданъ побждается только угрозой короля отдать едва установленныя въ Ліон ярмарки опять сосдней савойской Женев. Такъ возникаетъ знаменитое шелковое производство второго центра Франціи. Недовольный, однако, пассивнымъ отношеніемъ ліонцевъ, которые жалуются, что приглашенные мастера голодаютъ, Людовикъ переноситъ мануфактуру въ Туръ, возлагая, впрочемъ, издержки на ліонскихъ буржуа, но въ юнц концовъ понесенныя потери вознаграждаются въ обихъ городахъ разцвтомъ индустріи. То же въ торговой политик. Настойчиво, не смотря на послдовательныя неудачи, Людовикъ XI пытается закрпить правильныя коммерческія связи на Средиземномъ мор, съ Англіей, съ Фландріей, съ южно-германскими областями, привлечь прямое движеніе товара, поднять французскіе порты. Во вновь присоединенномъ Прованс онъ совершенно врна оцниваетъ значеніе и будущность Марсели: незадолго до смерти (1482) передъ собраніемъ нотаблей Людовикъ развиваетъ проектъ, какъ расширить городскія вольности и привлечь сюда ‘боле чмъ когда-либо иностранныя націи’, такъ какъ городъ предназначенъ служить транзиту между Средиземнымъ моремъ и другими портами Францій, затмъ Англіей, Шотландіей, Голландіей. Широкія льготы были предоставлены голландскимъ, брабантскимъ и фламандскимъ купцамъ, съ Португаліей былъ заключенъ договоръ, въ которомъ выговаривались взаимныя гарантіи для торговцевъ обоихъ королевствъ. Съ этого времени въ большинства мирныхъ трактатовъ вносятся важныя коммерческія условія и параграфы. Таковъ былъ послдній трактатъ между Людовикомъ и Карломъ Смлымъ въ 1475 году. Въ слдующемъ году въ переговорахъ между Эдуардомъ IV англійскимъ и Людовикомъ англійскіе дипломаты выразили желаніе, чтобы между Франціей и Англіей торговый обмнъ совершался вполн свободно и безопасно, даже въ періоды враждебныхъ столкновеній купцамъ нейтральныхъ ‘гранъ слдуетъ предоставить свободу торговли въ обихъ странахъ.

Въ то же время Людовикъ XI всми силами старался двинуть предпріимчивость, открыть пути французскимъ негоціантамъ. Его занимаетъ улучшеніе водныхъ путей, онъ думаетъ объ уничтоженіи внутреннихъ таможенъ и перенесеніи сбора пошлинъ за границы государства. При поощреніи короля и подъ его денежной отвтственностью открывались торговыя предпріятія въ дух англійскихъ adventurers, такова, напр., любопытная попытка французскихъ купцовъ обойти фландрскую промежуточную торговлю и устроить прямую доставку товаровъ въ Лондонъ. Король ршилъ воспользоваться временнымъ возстановленіемъ дружественныхъ ему Ланкастеровъ въ 1470 г. и вступилъ въ соглашеніе съ двумя турскими купцами, Жаномъ де-Бономъ, игравшимъ вообще видную роль въ исполненіи его коммерческихъ плановъ, и Брисонве, и они повезли въ Англію пряности, парчу и тонкія матеріи, подъ видомъ посольскаго багажа. Уговоръ состоялъ въ тонъ, что де-Бонъ и Брисонне ничего не будутъ продавать: он должны лишь устроить нчто въ род выставки, ‘выхваливать достоинства товара, чтобы жители Англіи на дл убдились, что французскіе купцы въ силахъ снабжать ихъ наравн съ другими націями’. Попытка не удалась: скоро вернулась іоркская партія, французы поспшили убрать товаръ, но на мор весь грузъ былъ захваченъ, и король уплатилъ большую неустойку. Рядомъ, конечно, обнаруживается и другая сторона промышленнаго воспитанія страны: король ограждаетъ мстную торговлю насиліемъ, чтобы обезпечить ліонскія ярмарки, обороты Руана, онъ запрещаетъ французскимъ купцамъ здить въ Женеву и на фландрскія мессы, иностранцы, провозящіе товары по виднымъ путямъ Франціи, должны входить во ‘французскую компанію’, т. е. уступать половину груза ассоціаціи парижскихъ купцовъ. Отсюда правительство приходитъ уже естественно къ навигаціонной монополіи, запрещая ввозить пряности, шелковыя матеріи и др. изъ Леванта иначе, какъ на французскихъ судахъ. Вредныя послдствія этихъ стсненій скоро обнаружились, отовсюду стали раздаваться жалобы за застой торговаго дла, на разореніе. Тогда король, не опуская основной идеи, вырабатываетъ новый сложный планъ. Онъ созываетъ на совщаніе (1482) видныхъ промышленниковъ Парижа, Ліона, Тулузы, Орлеана, Тура, Монпелье и др. городовъ и предлагаетъ имъ образовать большую обще-французскую торговую компанію при участіи всхъ купцовъ королевства, на капиталъ въ 100.000 ливровъ можно построить множество судовъ для торговли съ Левантомъ ‘такъ, чтобы иностранцы и не узнали объ этомъ’. Депутаты, впрочемъ, смущены планомъ короля: ‘большинство не привыкло къ морскому плаванію, нужной суммы денегъ достать нельзя, народная нужда отъ голода такъ велика, что ее безъ Божьей помощи и не покрыть’, во всякомъ случа, лучше думаютъ они заключить договоръ о свобод торговли съ Генуей, Флоренціей, Каталоніей и Неаполемъ. Самая форма совщанія съ крупными представителями торговли и индустріи, возобновленная потомъ Кольберомъ, очень характерна для Людовика XI. Онъ любитъ слушать этихъ нотаблей буржуазіи. Въ 1470 г., при открытіи войны съ бургундскимъ герцогомъ, Людовикъ предписываетъ большимъ городамъ выслать къ нему по два представителя купечества, и създу ихъ выражаетъ желаніе ‘столковаться о мрахъ обезпеченія безопасности торговли, чтобы наши подданные съ Божьей помощью получали больше выгоды и могли спокойно жить подъ нашей властью’.

Въ экономической политик эпохи не трудно отмтить черту, отвчающую взаимному положенію различныхъ отраслей промышленнаго труда. Сельское хозяйство, сельскіе классы отступили на второй планъ въ общемъ оборот, ими мало интересуются, ихъ невыгодно трактуетъ правительственная политика. Въ вид образчика можно сослаться на мры Изабеллы Кастильской, которыя носятъ характеръ прямо антиаграрный. Въ нихъ нтъ и мысли о томъ, чтобы поднять мстное земледліе и обходиться безъ иностраннаго подвоза хлба. Хлбъ облагается внутри тяжелымъ налогомъ, низкія цны на него искусственно поддерживаются таксами и т. д. Въ экономической программ, которую методично развивалъ передъ парламентомъ 1487 г. Генрихъ Тюдоръ, богатство страны ставилось въ исключительную зависимость отъ успховъ торговли и мануфактуры, о земледліи въ деклараціи не упоминалось. Правительство считало своей главною цлью вытсненіе въ Англіи иностранныхъ продуктовъ мстными фабрикатами, оно было готово принести въ жертву интересы помщиковъ и земледльцевъ, чтобы доставить индустріи дешевые жизненные припасы, дешевое сырье, въ развитіи національной индустріи думали найти разршеніе и соціальнаго кризиса, такъ какъ фабрики, предполагалось, возьмутъ именно вс незанятые, бродячіе, опасные элементы общества.

Послдовательная экономическая политика, охрана интересовъ національной торговли и національнаго производства служила для европейскихъ правительствъ главнымъ толчкомъ къ развитію сложной и правильной организаціи дипломатическихъ а въ общемъ вела къ образованію въ Европ новаго международнаго цлаго, европейской системы государствъ. Для каждаго отдльнаго правительства возникаетъ необходимость постояннаго внимательнаго обозрванія европейскихъ сцпленій, необходимость ознакомленія съ индивидуальными чертами и поворотами политики другихъ державъ, чтобы приспособляться къ нимъ или вырабатывать соотвтствующія боевыя средства. Начинаютъ интересоваться внутренними длами своихъ сосдей, искать сближенія съ. оппозиціонными партіями въ стран соперника. Такую политику ведетъ Франція во время войны Розъ въ Англіи, поддерживая ланкастерскую партію въ виду того, что іоркская династія склонна къ возобновленію войны на французской почв. Очень интересенъ первый приступъ при Карл VII (1444) къ столь обычнымъ впослдствіи и важнымъ для Франціи союзамъ съ германскими князьями, при чемъ французскій король уже заявляетъ притязанія на весь лвый берегъ Рейна: на этотъ разъ четыре курфирста, кельнскій, трирскій, пфальцскій и саксонскій, заключили съ Франціей дружественные трактаты, а уполномоченные саксонскаго владтеля, привтствуя Карла, назвали его ‘своимъ королемъ и господиномъ’. Въ то же царствованіе были сдланы попытка пріобрсти посредствомъ браковъ съ богемскими и венгерскими домами опасные пункты для французскаго вліянія на Восток. ‘Католическіе’ государи въ Испаніи не пренебрегаютъ усложненіями въ отдаленной Шотландіи, чтобы имть лишній ходъ противъ своего мудренаго и требовательнаго въ торговыхъ вопросахъ союзника, короля англійскаго. Еще любопытне ихъ пріемы относительно Перкина Варбека, самозванца, очень опаснаго для династіи Тюдоровъ. Наружно готовые помогать королю противъ мятежника, они ведутъ переговоры и съ Перкиномъ, а главнымъ образомъ, хлопочутъ, такъ же какъ король французскій, о томъ, чтобы получить самозванца въ свои руки и держать всегда на готов угрозу противъ неуступчиваго Генриха VII, съ которымъ у нихъ идутъ непрерывные промышленные счеты.

Образцы дипломатическаго искусства рано даетъ Италія. Цлый рядъ условій въ этой стран — совмстное существованіе нсколькихъ мелкихъ самостоятельныхъ политоческихъ тлъ, постоянная опасность иноземнаго вторженія, смна катастрофъ и вообще непрочность внутренняго порядка — все это заставляетъ итальянскія государства непрерывно слдить другъ за другомъ, выработать извстную систему равновсія, постоянно придумывать новыя комбинаціи союзовъ и противовсовъ. Венеціанцы, связанные своей торговой политикой почти со всею Западною Европой, создали въ этомъ отношеніи настоящую школу, они первыя стали держать постоянныя посольства при всхъ главныхъ европейскихъ дворахъ, за эти должности назначались люди большого опыта и знаній, и реляціи ихъ правительству до сихъ поръ могутъ служить образцами тонкой и добросовстной наблюдательности политиковъ, проникавшихъ во вс стороны внутренняго быта чужой страны, изслдовавшихъ характеръ и цли правителей, средства и рессурсы государства, жизнь народа и настроеніе общества. Новые пріемы сношеній естественно, однако, вызывали недовріе. Долго обходились назначеніемъ чрезвычайныхъ пословъ. Франція не иметъ постоянныхъ резидентовъ до конца XV в. Фердинандъ Католикъ, самъ одинъ изъ типичныхъ дипломатовъ эпохи, противится допущенію у своего двора постоянныхъ иностранныхъ посольствъ: короля стсняетъ англійскій посланникъ, такъ какъ онъ видитъ въ послднемъ лишь профессіональнаго интригана, постоянно пребывающаго въ его стран. Другой артистъ дипломатіи, Людовикъ XI, преимущественно примняетъ тайныхъ агентовъ въ своихъ миссіяхъ. Испанское правительство держитъ съ конца XV в. постоянной) посла въ Лондон, но для особо важныхъ длъ отправляетъ дважды чрезвычайныхъ агентовъ, ведущихъ переговоры безъ вдома перваго и даже въ разрзъ съ его инструкціями. Въ договор между императоромъ Карломъ V и Генрихомъ VIII англійскимъ въ 1520 г. спеціально выговаривается условіе держать другъ у друга пословъ, чтобы имть свднія о всхъ событіяхъ, происходящихъ въ стран союзника. Главнымъ укрпляющимъ средствомъ въ обезпеченіи союзовъ, въ округленіи территорій служитъ установленіе фамильныхъ связей. Черезъ царствованіе Генриха VII, Фердинада Католическаго, Максимиліана Габсбурга проходитъ цлый потокъ матримоніальныхъ проектовъ и комбинацій. Старыя патріархально-династическія понятія встрчаются здсь съ игрой политической фантазіи и промышленнаго разсчота. Генрихъ VII, необыкновенно дорожившій связями съ Испаніей, обручаетъ съ инфантой Екатериной своего малолтняго сына, посл его смерти онъ колеблется между помолвкой оставшейся вдовы со слдующимъ сыномъ и своей собственной женитьбой за ней, въ перемежку съ этимъ чередуются его планы жениться на вдовствующей неаполитанской королев, племянниц испанской четы, затмъ — на другой инфант Іоанн Безумной, но смерти ея мужа, на Маргарит Нидерландской, дочери Максимиліана, наконецъ, на французской принцесс. Позади всхъ этихъ плановъ и колебаній у Генриха надо искать торговополитическихъ комбинацій, если при заключеніи перваго брака онъ скоре добивался отъ будущихъ родственниковъ милостивыхъ уступокъ въ пошлинахъ, въ прав провоза для англичанъ, то во второй разъ, по смерти старшаго сына, зная затрудненія Фердинанда, который долженъ былъ уступить Кастилію нидерландскому купцу, англійскій король соображалъ, гд можно получить боле значительныя торговыя выгоды, въ Испаніи или въ Нидерландахъ и самъ ждалъ важныхъ авансовъ. Нафаита Екатерина Аррагонская служила при этомъ заложницей: не хотлось ее отпускать домой, потому что половина ея приданаго не была еще выплачена, съ другой стороны тянули заключеніе новаго брака, притсняли принцессу дурнымъ обращеніемъ и заставляли ее писать домой отчаянныя письма, чтобы вызвать у обезпокоенныхъ родителей новыя уступки.

Къ концу XV в. начинаютъ устанавливаться традиціи, выясняться боле общія постоянныя цли въ дипломатіи крупныхъ европейскихъ государствъ. Они образуютъ уже цлую систему: Англія, Франція, Испанія, бургундо-австрійскія владнія, соединяющіяся потомъ съ Испаніей, и на юго-восток новое государство османскихъ турокъ. Если не всегда своими территоріями, то кругомъ своихъ интересовъ и вліянія они соприкасаются. Вопросъ роста и усиленія одного получаетъ значеніе для всхъ другихъ. Образуются опредленные, рзко обозначенные антагонизмы, которыми обусловливаются союзы и войны. Дв сильнйшія державы, Испанія и Османское государство, въ соперничеств за обладаніе Средиземнымъ моремъ и его торговымъ райономъ, и борьба опять, какъ въ XII в., принимаетъ религіозный оттнокъ. Испанія захватываетъ въ виду этого Южную Италію и Сицилію и старается укрпиться на св.-зап. берегу Африки. Франція, вновь поднявшаяся матеріально и культурно, ищетъ извстнаго исхода своимъ развивающимся силамъ въ Италіи и Нидерландахъ и встрчается съ двойной опасностью со стороны бургундскаго государства и Испаніи. Въ начал VI в. оба грозные ея противника соединяются — образуется огромная испано-австрійская держава, всюду, какъ въ тискахъ, держащая Францію. Это естественно длаетъ Францію главной поборницей и защитницей европейскаго равновсія и направляетъ ее на почти трехвковой союзъ съ Портою. Англіи выпадаетъ въ этихъ столкновеніяхъ роль посредничества и лавированія между соперниками, и среди такой политики она кладетъ основы своего морского владычества. Узелъ всхъ европейскихъ усложненій лежитъ въ Италіи, важной по торговому положенію, привлекающей своими богатствами, здсь центральный пунктъ политической интриги, гнздящейся всего боле въ папской куріи. Папа уже потому участвуетъ во всхъ политическихъ комбинаціяхъ, что для частыхъ перекрестныхъ браковъ между царствующими домами постоянно нужна его диспенсація. Съ другой стороны условіе папскаго отлученія иногда вставляется въ брачные договоры правителей, какъ гарантія на случай неаккуратности уплаты приданаго, составлявшаго не малый для того времени финансовый рессурсъ. Въ куріи по преимуществу приходится держать постоянныхъ пословъ, и король французскій по этому поводу замчаетъ, что иначе ‘противники могли бы въ этомъ мст подстроить все, что угодно, такъ что и подозрвать не будешь’.

Любопытно, какъ въ эту эпоху возникаетъ представленіе о ‘естественныхъ‘ границахъ государствъ и націй: исходя отъ боле широкаго и цльнаго пониманія интересовъ данной страны, оно примыкаетъ къ географическимъ и этнографическимъ соображеніямъ и приспособляетъ себ подходящіе историческіе аргументы. Со второй половины XV в. во Франціи появляются въ дипломатическомъ язык, въ публицистик, въ политическихъ дебатахъ многозначительные термины Галлія, галлы. Франція должна быть тмъ, чмъ была древняя Галлія. По однимъ это означаетъ рейнскую границу, по другимъ — въ эти рамки входитъ часть Швейцаріи и Италіи. Біографъ Людовика XII считаетъ Ломбардію этнографически галльской землей, т, е. частью Франціи. ‘Соединеніе всхъ Галлій’, въ томъ числ Цизальпинской, подъ властью французскаго короля, представляется дломъ естественнымъ, опирающимся на природу вещей, и въ этомъ смысл идеи принимаютъ многіе итальянцы.

Но рядомъ съ реальной политикой, внушенной, главнымъ образомъ, экономическимъ ростомъ государствъ, дйствуютъ еще сохранившіеся имперіалистическія стремленія: въ XVI вк переходятъ идеи всемірной христіанской монархіи, крестоваго похода противъ мусульманскаго Востока. Особенно держатся он въ Испаніи, какъ держав самой сильной въ Европ, съ наиболе разбросанными владніями, если считать вс габсбургскія земли, въ народ, занимавшемъ передовой постъ противъ мусульманъ и сохранившемъ религіозную ревность. Впрочемъ, религіозная идея эксплуатируется часто въ дипломатіи для прикрытія совершенно постороннихъ цлей, формула materia Christiana, res Christiana (‘христіанскій интересъ, христіанскій вопросъ’) становится общимъ мстомъ въ актахъ, и борьба съ вчнымъ врагомъ, съ турками, выставляется, какъ мотивъ, всюду, гд надо заключить или разорвать союзъ, вмшаться въ чужія дла, маскировать проектъ, завязать отношенія и т. д. Въ странахъ, не имющихъ національной организаціи, въ Германіи, Италіи, имперіализмъ дйствуетъ какъ сила враждебная объединенію: онъ мняетъ здсь своихъ случайныхъ союзниковъ и поддерживаетъ центробжныя стремленія. Главнымъ борцомъ за національную и мстную независимость въ силу самаго положенія вещей выступаетъ опять-таки Франція. Въ ея политику, всюду враждебную Испаніи, входитъ поддержка небольшихъ самостоятельныхъ государствъ, каковы нмецкія княжества, швейцарскій союзъ, Франція, поздне Голландія, въ интересахъ самосохраненія Франція должна не допускать поглощенія ихъ огромной державой, укрпившейся на южныхъ полуостровахъ, на Шельд, у Нмецкаго моря, на Рейн, на Дуна и на По. Потребность національной консолидаціи сказывается во всей Западной Европ. Своеобразную роль въ данномъ случа играетъ понятіе монархіи, и эта роль выступаетъ, можетъ быть, особенно ясна тамъ, гд, въ силу сложившихся условій, національное объединеніе не могло быть доступно. Въ Германіи проекты реформы съ цлью введенія финансоваго и военнаго единства въ имперіи, оптимистическія надежды патріотовъ, наконецъ, революціонная программа 20-хъ годовъ XVI в. прибгаютъ къ иде власти монарха, какъ силы, стоящей надъ партіями, олицетворяющей общую справедливость и миръ, и народъ символизируетъ эту власть въ мистическомъ имени Фридриха (Friedrich — царь мира). Въ полемик флорентійцевъ Гвиччардини и Макіавелли, первый отстраняетъ мечту о великой общеиталійской республики возраженіемъ, что республика неизбжно сводится на господство одного города и подчиненіе другихъ, что монархія, напротивъ, призвана удовлетворить интересы всхъ.

Эта идеализація монархіи выводитъ насъ къ вопросу о внутреннихъ политическихъ результатахъ того усложненія государственныхъ задачъ, которое было представлено выше. Въ виду быстраго развитія совершенно новыхъ сферъ правительственной дятельности въ эту эпоху естественно будетъ искать важныхъ перемнъ въ административномъ механизм въ общихъ отношеніяхъ между существующими властями и крупными органами. Нечего и говорить, что въ старомъ сословно-земскомъ стро весь перевсъ оказывался на сторон монархіи, вступавшей теперь въ періодъ своей гегемоніи надъ обществомъ, въ періодъ своей наибольшей дятельности и наибольшаго развитія своего фактическаго и правоваго авторитета. Въ области промышленной политики движеніе совершалось не столько путемъ крупныхъ общихъ ршеній и законовъ, сколько посредствомъ спеціальныхъ и детальныхъ распоряженій, патентовъ и поощрительныхъ мръ, а затмъ въ результат дипломатическихъ разговоровъ и соглашеній. Все это могло не выходить изъ сферы администраціи и личныхъ вншнихъ сношеній государей и не давать повода обращаться къ земскому представительству. Съ другой стороны, чины по составу и организаціи не могли принимать прямого участія въ этой дятельности, которая важна была именно ежедневнымъ своимъ воздйствіемъ: они собирались слишкомъ рдко, на короткіе сроки, съ ограниченными полномочіями и могли оцнивать лишь общіе результаты ряда мръ, въ своихъ сословныхъ и корпоративныхъ группахъ, далеко не будучи представительствомъ страны, они способны были нердко воспроизводить въ особенно острой форм несогласіе классовыхъ и мстныхъ интересовъ.

Весьма понятно приближеніе періода упадка сословнаго представительства Оно выступитъ опять, лишь когда въ общество брошенъ будетъ новый разъединяющій интересъ — религіозный. Равновсіе, сотрудничество учрежденій и органовъ, поскольку оно возможно было въ XIV в., начинаетъ нарушаться. Чины становятся неудобны своей скупостью, осторожностью, задерживающей ходы вншней политики, которые теперь по необходимости должны развертываться быстре, чмъ раньше. Не имя постоянной практики, непрерывной нити управленія въ рукахъ, они часто оказываются непослдовательными. Правительство начинаетъ созывать ихъ рже, оттягивать сессіи. Иногда само населеніе тяготится частыми призывами, въ собраніяхъ слышатся ссылки на большія траты, съ которыми сопряжено отправленіе депутатовъ. Во Франціи и Испаніи моментъ прекращенія частыхъ сессій и широкой вліятельной роли чиновъ наступаетъ съ ослабленіемъ вншней опасности и внутренней смуты во второй половин XV в. Генеральные штаты въ Орлеан 1439 г. представляютъ любопытное столкновеніе интересовъ: необходимость устроить постоянное войско заставляетъ сословныхъ представителей обратить въ постоянную подать прежній чрезвычайный сборъ, талію, взимавшуюся, какъ сказано въ акт, ‘съ согласія трехъ чиновъ королемъ’, это значитъ, что отнын признавался достаточнымъ одинъ королевскій приказъ на основаніи разъ принятаго ршенія штатовъ, но въ то же время считали необходимымъ оградить населеніе отъ произвольнаго обложенія, и съ этою цлью цифра таліи была фиксирована: по мысли штатовъ король долженъ остаться связаннымъ разъ навсегда ихъ вотумомъ. Такое ограниченіе оказалось вполн непрактичнымъ, талія, разъ переданная королю, стала быстро возвышаться, протесты позднйшихъ штатовъ и требованіе ихъ вернуться къ старой Caroline, т. е. размру прямого налога при его установленіи въ эпоху Карла УII, встрчали со стороны правительства лишь указаніе на возрастающія нужды, принципіальной основы для своихъ притязаній штаты не могли найти, а обсужденіе бюджета было потеряно. Помимо важной сессіи штатовъ въ Тур 1484 г., созванныхъ неупроченнымъ регентствомъ, остальные, въ промежутокъ отъ 1489 до 1560 г., были лишь короткими собраніями, призванными съ опредленной цлью, скоре ради торжественной санкціи правительственныхъ мръ, ради общенаціональной манифестаціи въ моменты вншнихъ усложненій. Собраніе 1484 г. формулируетъ рядъ общихъ требованій, сложившихся въ результат старой практики, участіе штатовъ въ составленіи регентства при малолтнемъ корол, право штатовъ вотировать налогъ, періодичность ихъ сессій, но вс эти требованія остаются позднйшей эпох лишь въ качеств платонической традиціи. Исторія чиновъ, кортесъ, въ главномъ пиринейскомъ королевств, Кастиліи, при Изабелл и Фердинанд, представляетъ рзкія черты вншняго стсненія, королевская власть подчиняетъ ихъ крайне существенному контролю, ставя во глав ихъ президента новоустроеннаго своего верховнаго судебнаго совта, въ силу своего предсдательскаго положенія въ кортесъ, послдній, съ принадлежащимъ къ нему персоналомъ, провряетъ депутатскія полномочія, разсматриваетъ ихъ петиціи и жалобы. Король заводитъ обычай вознаграждать депутатовъ подарками, наконецъ, онъ нарушаетъ свободу засданій, требуя себ свдній о ихъ ход.

Монархія вырабатываетъ себ боле численный, боле послушный и подвижной составъ исполнителей. На мсто должностныхъ лицъ, которыхъ выдвигало впередъ ихъ общественное положеніе, появляются люди, большею частью низкородные, исключительно поставленные на службу и въ ней почерпающіе основу общественнаго своего возвышенія, появляются дятели съ широкимъ кругомъ практическихъ познаній, съ профессіональной административной подготовкой и выдержкой, чертами, которыя въ дипломатической карьер бросались въ глаза современникамъ, люди, которые въ испанской администраціи получили характерную отмтку letrados, ‘научно-подготовленныхъ’. Наблюдатели конца XV в. во Франціи замчали необычайный приливъ, особенно въ сред буржуазіи, къ оффиціальнымъ должностямъ, жажду службы, въ виду установленія обычая продажи должностей, владльцы ихъ говоритъ де-Комминъ ‘спрашиваютъ не то, что он стоютъ, а что можно спросить, есть должности безъ жалованья, которыя продаются за 800 экю, другія, мело оплачиваемыя, продаются за дву, которую не можетъ покрыть жалованье за 15 лтъ’.

Въ начал XVI в. не видно было условій, которыя бы могли противодйствовать политическому развитію въ этомъ направленіи. Лучшія интеллектуальныя силы начинали группироваться около монархіи. Ко всему надо прибавить еще энергическое и послдовательное движеніе монархіи къ церковному верховенству,— движеніе, въ которомъ увеличивались ея рессурсы и повышалось сознаніе власти у ея носителей. Слдуетъ, однако, замтить, что эти перемны еще не сложились въ общественномъ сознаніи въ систему, не отлились въ ясную теорію. Нормальная государственная жизнь все еще представляется уму въ тхъ формахъ, которыя установились въ предшествующую эпоху. Особенно любопытно наблюдать выраженія общественной мысли въ стран, гд монархія всего боле успла окружить себя священнымъ авторитетомъ, во Франціи. Историкъ и дипломатъ конца XV в. Филиппъ де-Комнинъ, поклонникъ Людовика XI, которому онъ служилъ, въ своихъ разсужденіяхъ о политическомъ стро Франціи, исходитъ т его сходства съ англійскимъ. Онъ заявляетъ, что нтъ на земл короля или сеньра, который бы имлъ власть, помимо своей вотчины, наложить хотя бы грошъ на своихъ подданныхъ безъ согласія самихъ плательщиковъ иначе, какъ тираннически и насильственно, по его мннію, справедливе передъ Богомъ и людьми взимать налоги съ утвержденія чиновъ, чмъ по капризному усмотрнію. Страхъ передъ тиранніей, которую Комнинъ рисуетъ рзкими красками, заставляетъ его обратиться къ боле послдовательной и настойчивой англійской практик: ‘я не знаю ни одного государства въ мір, гд бы общественный интересъ соблюдался въ такой степени, гд бы народъ мене терплъ отъ произвола, чмъ въ Англіи’. Ему нравится и то, что ‘король не можетъ въ Англіи объявлять войны безъ созванія парламента, что равняется (нашимъ) тремъ чинамъ, а это дло справедливое и святое, служащее за пользу и укрпленіе королей’. На собраніи штатовъ въ Тур однимъ изъ ораторовъ, бургундскимъ дворяниномъ Philippe Par, sieur de la Roche, развита была цлая теорія, формулировавшая нормальныя отношенія между властью и чинами: въ области управленія, изданія ордонансовъ и утвержденія налоговъ, говорилъ онъ, ‘не можетъ получить санкціи и прочности ршеніе, которое принято противъ воли чиновъ или безъ совщанія съ ними, или въ силу неврнаго истолкованія ихъ воли’. Настаивая на прав штатовъ устанавливать регентство, ораторъ выводилъ это право изъ понятія народнаго верховенства и изъ факта первоначальнаго избранія королей народомъ, ‘слдуетъ, чтобы высшая власть возвращалась къ народу, дарователю полномочій’ (народъ все время отожествляется у него съ тремя чинами). Королевская власть при этомъ разсматривается какъ должность, а не какъ наслдственное владніе. Все это говорилъ человкъ, который, въ сущности состоялъ на служб у Анны Баж, державшей въ то время регентство.

Не новыя революціонныя идеи высказываются въ подобныхъ заявленіяхъ, а напротивъ, консервативныя, закрпленныя традиціей. Въ новой монархической сред он стали уже казаться выраженіемъ оппозиціи, ихъ старались отстранить, какъ вредный предразсудокъ. Но он множествомъ нитей держались въ общественномъ сознаніи, и оттого возможно было оживленіе ихъ не второй половин XVI в. Аналогія французскаго строя съ англійскимъ, гд парламентская система осталась въ полномъ дйствія, съ германской имперіей, гд государь ограниченъ курфирстами, кажется всмъ естественной въ XVI в. и показываетъ, что ежедневная монархическая практика укладывается въ понятіяхъ у многихъ въ старыя рамки. Поэтому и монархія на первыхъ порахъ выступаетъ, такъ сказать, эмпирически, не парадируя системой, не гремя, по возможности, теоріей. Макіавелли, пытавшійся впервые оправдать неограниченную власть исключительно реальными мотивами, торжествомъ сильнйшаго и заботой государя, хотя бы и узурпатора, о субъективно-понятомъ благ государства, долго не находилъ себ сочувствія за Альпами. Когда онъ проникъ здсь въ монархическую публицистику, противъ него поднялись и консервативныя, и новаторскія направленія: еще разъ обнаружилось, что и въ сред защитниковъ безусловной монархической гегемоніи надъ обществомъ жило уваженіе къ старому праву. Но монархія скоро нашла себ санкцію и крупную опору въ церковной своей роли: пріобртала ли она верховенство надъ національной церковью, какъ это произошло въ протестантскихъ земляхъ, или только брала на себя защиту церкви и получала въ свое распоряженіе ея рессурсы, какъ это было въ католическихъ, монархія находила новую основу для своего авторитета. Но подъ знаменемъ божественнаго права выступили и ея враги, эта формула вообще покрывала новыя самостоятельныя организаціи, въ которыя слагалось возродившееся религіозное общеніе.

III.
Религіозное движеніе въ Западной Европ въ послдніе два вка передъ реформаціей.

Реформаціонныя идеи до реформаціи.— ‘Бдная церковь’ въ лиц низшаго клира и нищенствующихъ монаховъ.— Развитіе идеи всеобщаго священства и религіозная эмансипація свтскихъ круговъ общества.— Благотворительная и просвтительная дятельность свтскихъ религіозныхъ союзовъ.— Элементы протеста въ бдной церкви и въ церкви мірянъ.— Организація тайныхъ общинъ, ‘апостолы’.— Мистика и соціальный протестъ въ сред этихъ общинъ.— Наростаніе религіознаго возбужденія къ концу XV вка.

Въ теченіе всего XV вка за Запад въ ходу формула: reformatio ecclesiae in capite et in membris (преобразованіе церкви съ головы и во всхъ ея членахъ). Задача всесторонней реформы глубоко занимаетъ различные слои общества, занимаетъ свтскую власть и самихъ представителей церковной іерархіи. Формула повторяется на церковныхъ собраніяхъ, на политическихъ сеймахъ, въ дипломатической переписк, въ публицистик и проповди. Ее провозглашаетъ, правда, не всегда добровольно, самъ глава церкви, и въ то же время она раздается въ кругахъ нападающей на его авторитетъ оппозиціи. Ее облекаютъ въ научную форму, обставляютъ философскими аргументами и историческими ссылками, длаютъ предметомъ сложныхъ диспутацій, и въ то же время ею апеллируютъ къ толп, ее поднимаютъ какъ революціонное знамя. Съ нею связаны самыя широкія и самыя горячія надежды. Нтъ сомннія, здсь на лицо центральная духовная забота вка. Общество, которое такъ жаждало реформаціи церкви, исходило не изъ желанія сбросить общую опеку церкви, освободиться отъ заключавшагося въ ней руководящаго начала,— оно направлялось мыслью о подъем церковной жизни, о большей строгости и совершенств ея формъ.

Религіозная и церковная революція XVI в. изображается часто, какъ провозглашеніе новыхъ началъ жизни, намчавшихся до тхъ поръ разрозненно и робко, какъ сильный порывъ, захватившій впервые массы, открывшій имъ глаза. Чмъ боле, однако, мы станемъ всматриваться въ предшествующую эпоху, тмъ боле будемъ мы чувствовать, что реформація уже была готова задолго до вызова Риму, брошеннаго саксонскимъ монахомъ, что первый революціонеръ въ этомъ дл былъ, такъ сказать, послднимъ новообращеннымъ, что давно уже закрпились въ умахъ и на практик идеи, формулы, символы, аналогіи, ^авторитеты, ссылки и полемическіе пункты, учрежденія и органы, которые потомъ въ эпоху переворота, разрыва выступили на программ, въ сочиненіяхъ, въ организаціяхъ людей, называвшихся реформаторами.

Одна изъ любимыхъ идей реформы — водвореніе на земл е бдной’, безкорыстной, братской церкви, по образу раннихъ христіанскихъ общинъ, составленныхъ рыбаками и промышленниками по завту Христа, странствующаго учителя и благодтеля простыхъ бдныхъ людей. Позднйшая литературно-общественная полемика и свтская политика сдлали изъ этой идеи самую дкую статью въ своемъ обвинительномъ акт противъ властной, богатой и праздной оффиціальной церкви, самый острый аргументъ въ своемъ матеріальномъ иск къ ней. Но въ возбужденномъ процесс, который велся противъ церкви на европейскомъ суд XVI в., было почти забыто, что ‘бдная’ церковь уже давно существовала, что она жила задолго раньше въ сотн видовъ среди старыхъ условій и формъ, мирясь съ ними наполовину или поднимая протестъ и выходя боле или мене рзко изъ ихъ границъ.

Въ церкви давно уже успли разобщиться власть и попеченіе о душахъ, доходъ и работа, давно уже выдлился владльческій слой, пользовавшійся титулами, почетомъ и рентой и сдававшій нанятымъ викаріямъ весь реальный трудъ, отправленіе службъ и требъ, проповдь и управленіе. Темные арендаторы, большею частью настоящіе пролетаріи, обыкновенно безъ образованія, послдніе несли на себ вс тягости, были единственными посредниками церковнаго поученія и утшенія. Когда въ XIV в. въ Англіи регулировалась законодательствомъ заработная плата, эти священники были приравнены къ сельскохозяйственнымъ рабочимъ, за попытку съ ихъ стороны требовать увеличенія платы имъ грозила потеря правъ и отлученіе. Они стояли въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ народной масс, съ которой жили одинаковой жизнью, и естественно, что въ народныхъ движеніяхъ какъ, напр., въ возстаніи Уата Тайлера въ Англіи (1381) или въ крестьянской войн въ Германіи (1525) они принимали дятельное участіе, становились истолкователями народныхъ нуждъ и требованій. Съ другой стороны, въ кругахъ этихъ священниковъ-батраковъ и въ общественной сред, къ которой они принадлежали, естественно могла возникнуть идеализація дйствительности: стсненное матеріальное положеніе обращалось въ мысляхъ людей въ знакъ религіознаго смиренія и безкорыстнаго служенія длу Божію, и передъ нами готово настроеніе лоллардовъ.

Злая необходимость создавала ‘бдныхъ’ священниковъ. Но въ то же время сложилось религіозное общество, которое въ добровольной бдности видло условіе нравственнаго совершенства. Нищенствующіе монахи-францисканцы, послдователи ‘второго Христа’ на земл, пріобрли необычайную популярность: всякій хотлъ у нихъ исповдаться, получить отъ нихъ прощеніе грховъ, изъ ихъ рукъ послднее напутствіе, обезпечить себ мсто на ихъ кладбищ или быть погребеннымъ въ ихъ ряс, чтобы со святыми людьми врне спастись. Къ нимъ устремлялись богатые и многочисленные вклады, ихъ мощи привлекали всего боле богомольцевъ. Соизволяя имъ самыя широкія привилегіи, раздачу индульгенцій, право совершать въ своихъ церквахъ службы во время интердикта, папы лишь уступали общему настроенію. Подвижной, нигд не фиксированный орденъ какъ бы удовлетворялъ возраставшему всюду требованію дать людямъ возможность спасаться въ своей, ближайшей къ Богу общин или групп, дать имъ въ руки непосредственное орудіе, талисманъ прощенія грховъ и загробнаго блаженства. Во то же время въ своей практик они отвчали двумъ сторонамъ новой общественной жизни, развившихся главнымъ образомъ въ городскихъ центрахъ.

Между тмъ какъ благочестивые дарители прежнихъ временъ, короли, магнаты, надляли монастыри землей, и монахи содержались на счетъ натуральныхъ повинностей своихъ подданныхъ и крпостныхъ и вели сложное помщичье хозяйство, новая общественная среда, гд главнымъ образомъ жили и вращались нищенствующіе монахи, т. е. горожане, располагала другими вещественными знаками для выраженія своего благочестія, да и новыя монашескія корпораціи избгали собственнаго хозяйства, прочнаго и замкнутаго общежитія. Вклады въ ихъ пользу составлялись изъ движимаго капитала, изъ процента съ городскихъ статей, богатый человкъ, договариваясь съ ‘братьями’ и обязуясь имъ платить ренту съ купленнаго владнія, взамнъ пользовался анниверзаріемъ, т. е. ежегоднымъ поминаніемъ въ церкви ордена умершихъ членовъ семьи своей. Въ числ грамотъ и договоровъ города Гальберштата есть, напр., слдующее условіе: одинокій бюргеръ и его служанка, очевидно состоятельная женщина, уплачиваютъ 5 марокъ вклада, входящаго въ стоимость дома на такой-то улиц. Изъ 10% дохода съ этой суммы часть идетъ на поминальную мессу монахамъ, остатокъ на покупку бочки пива, которую выпиваютъ сосди, мужъ и жена, чтобы ‘возвеселиться и усердне помолиться за бдныя души усопшихъ’, помимо того присутствующіе на обдн приносятъ еще дары на алтарь.

Конечно, такія жертвованія не всякому были доступны, но разъ хозяйство монаховъ перешло на денежную систему, стало возможно и соединеніе размельченныхъ даровъ, устроилась, если такъ можно выразиться, акціонерная, коллективно-демократическая организація культа. Здсь заключается другая важная черта францисканской практики: она идетъ на встрчу сплочивающимся низшимъ слоямъ общества. Мелкіе ремесленники, подмастерья, рабочіе складываются вмст, составляя братство и покупаютъ себ коллективный анниверзарій. Каждая гильдія, корпорація пріобртаетъ для себя право справлять въ церкви у францисканцевъ свой особый праздникъ, гарантируетъ своему святому — патрону особое мсто въ церкви и, обставляя погребеніе своихъ сочленовъ, обезпечиваетъ имъ наилучшій путь къ спасенію.

Въ идеал ‘бдной церкви’ заключался еще одинъ новый элементъ, который выдвигается съ теченіемъ времени все боле. Слдованіе Христу — подвигъ, возвышенная обязанность, которая не нуждается въ особомъ уполномоченіи, не дается въ силу привилегіи, а напротивъ, сама поднимаетъ человка на высшую ступень авторитета. Свтскія лица уравниваются здсь съ духовными. Тотъ — истинный священникъ, тотъ — святъ, кто служитъ Богу дломъ, служеніе это не связано не только монашеской жизнью, формальнымъ посвященіемъ, но и вообще какими-либо точными и спеціальными обтами. Отсюда еще шагъ дальше — и мы на почв своего рода ‘деклараціи правъ человка’ въ религіозной сфер. Если поставленные руководители недостойны или невжественны,— община, жаждущая вры и поученія, можетъ отвернуться отъ нихъ, избрать новыхъ изъ своей среды, ея члены могутъ доврить души свои истинному встнику Божьей воли, хотя бы и не отмченному никакими вншними знаками власти. Въ очень рзкой, чрезвычайной, экстатической форм мы встрчаемъ это явленіе у ‘бичевальщиковъ’ (гейсслеровъ, флагеллантовъ), ходившихъ процессіями по городамъ еще съ XIII в., а главнымъ образомъ въ эпоху черной смерти въ половин XIV в., когда движеніе приняло характеръ эпидемическій. Братства флагеллантовъ выработали особый ритуалъ и имли своихъ вождей и наставниковъ. Возвщая близкій конецъ міра и подвергая себя жестокимъ истязаніямъ въ искупленіе общихъ грховъ и въ подражаніе Христовымъ мученіямъ, бичевальщики отворачивались отъ дйствительной церкви: соборы въ ихъ глазахъ — каменныя пещеры разбойниковъ, пніе мессы — собачій лай, клиръ — царство антихриста, крещеніе кровью заступаетъ мсто крещенія водой, и вообще бичеваніе замняетъ вс церковныя установленія и средства къ спасенію. Какъ Ветхій Завтъ разрушился, когда Христосъ биченъ очистилъ храмъ, такъ точно священство Новаго Завта устраняется обрядомъ бичеванія. Поэтому передъ бичеваніемъ они всенародно исповдывались другъ передъ другомъ, отказываясь обращаться къ недостойнымъ, преданнымъ плоти священникамъ. Среди отчаянія и страха, порожденнаго злой заразой, здсь явно пробивается мысль о всеобщемъ священств людей, о доступности Божьей благодати просвтленія благочестивому мірянину. Въ боле спокойныя времена та же мысль развивается боле мягко, но и боле методично. Знаменитый антипапскій трактатъ Марсилія Бадуанскаго ‘Защитникъ міра’ (1324) исходитъ изъ положенія, что міряне — такіе же церковные люди (riri eclesiastici), какъ и клирики. Въ популярной литератур XIV в. мірянинъ противополагается, какъ человкъ непосредственнаго вдохновенія, схватывающій въ простот души истинную мудрость, священнику-фарисею, ослпленному сотней формальностей и условностей, подавленному буквой ученія и ложью вншняго благочестія.

Небольшая анонимная нмецкая книжка второй половины XIV в., такъ наз. Meisterbuch, завоевавшая огромную извстность, раскрываетъ намъ въ привлекательной простот реформаціонныя идеи свтскихъ кружковъ, которые стали эмансипироваться отъ традиціонныхъ формъ религіознаго общенія. Въ ней глубоко знаменательна и вншняя фабула, и поученія, вложенныя въ уста просвтленному мірянину-простецу. Нкій ‘другъ Боясій’, свтскій человкъ, изъ альпійскихъ странъ, привлеченъ славою великаго проповдника и знатока Писанія въ Страсбург, и отправляется въ путь, чтобы узнать его лично. Нсколько разъ слушаетъ онъ проповдь ‘наставника’ (Meister), исповдуется у него, вступаетъ съ нимъ въ дружбу. Съ наступленіемъ разлуки, священникъ проситъ мірянина побыть съ нимъ еще я общаетъ ему рядъ новыхъ своихъ проповдей. ‘Другъ Божій’ отвчаетъ, что не ради слушанія проповдей онъ тутъ, а для того, чтобы съ Божье’ помощью подать добрый совтъ самому наставнику. ‘Что же ты можешь посовтовать, когда ты — мірянинъ, не понимаешь Писанія и теб даже и не подобаетъ проповдывать?’ Отвтъ: ‘Господинъ наставникъ, вы велики, какъ духовное лицо, и даете въ проповди доброе ученіе, но вы не живете сообразно этому ученію. Когда приближается величайшій наставникъ (Христосъ), нужно отказаться отъ всхъ преходящихъ интересовъ. Знайте, что Онъ, посщая меня, открываетъ мн въ одинъ часъ больше, чмъ вы и вс учителя могутъ научить до скончанія міра’. Слова эти глубоко поражаютъ совстливаго священника: онъ хочетъ знать, какъ стать причастнымъ св. Духа. Тогда мірянинъ беретъ роль учителя: ‘надо имть чистое сердце, готовое къ жертв, и не мшать добраго вина въ грязный сосудъ. Васъ мертвитъ буква, и вы во мрак ночи. Вы ищете своего прославленія и гордитесь своимъ знаніемъ, а между тмъ единой заботой должна быть слава Божія. Оттого вы — фарисеи, хотя и не злостные, и оттого такъ мало пользы и просвтлнія отъ вашихъ проповдей’. Священникъ, охваченный волненіемъ, цлуетъ своего просвтителя: ‘ты мн открылъ мои пороки, какъ Христосъ самарянк у колодца. Будь же, дорогой сынъ, моимъ духовнымъ отцомъ, а я стану твоимъ бднымъ гршнымъ сыномъ’. Мірянинъ соглашается и начинаетъ наставлять знаменитаго ученаго, успвшаго посдть на своемъ посту. Первою добродтелью должно быть смиреніе, но для этого вовсе не нужно истязанія плоти, какъ длаютъ монахи, напротивъ, лишь гордыню вызываютъ въ человк эти упражненія. Дале онъ подробно чертитъ весь путь, который долженъ быть пройденъ прозелитомъ для того, чтобы достигнуть ‘новаго рожденія въ Бог’. Передъ читателемъ развертывается духовно-воспитательная система и изображается смна ступеней настроенія и назиданія, близко напоминающія позднйшій методизмъ. Суть этого перевоспитанія — слдованіе Христу въ Его земной жизни, а для этого должно постоянно сравнивать Его жизнь со своею. Священникъ торжественно общаетъ исправиться, и ‘другъ Божій’ узжаетъ. По прошествіи года, священникъ, отдавшійся выполненію завтовъ, теряетъ всхъ друзей, какъ и предвидлъ его просвтитель, и разрушаетъ свою репутацію. Нравственно убитый и физически измученный, онъ зоветъ друга. Тотъ прізжаетъ и убждается, что его ученикъ впалъ въ обычное аскетическое увлеченіе, отстранился отъ людей, мучитъ тло свое и ушелъ отъ науки, отъ книгъ. Просвтитель ободряетъ его и горячо настаиваетъ на великомъ значеніи Писанія и пауки. ‘Не продавайте книгъ, он пригодятся вамъ. Та самая буква, которая мертвила васъ, потому что вы ея не понимали, теперь, когда вы врно поняли ее, оживитъ, возродитъ васъ. Никто не можетъ истинно уразумть этого ученія, даннаго св. Духомъ, если самого его не коснется св. Духъ. Вы опять должны принадлежать людямъ и руководить ими’. Еще годъ, и священникъ дйствительно ‘возрождается’ къ новой жизни. Онъ опять обращается къ народу — съ проповдью, но уже не на латинскомъ язык и не по ухищреннымъ и гнетущимъ правиламъ богословскаго искусства, а на родномъ язык и такъ, какъ ему внушаетъ сердце. Онъ говоритъ только о подражаніи Христу и учитъ, что, въ комъ жива добродтель, въ томъ живетъ Христосъ. Горячую любовь и уваженіе пріобртаетъ онъ въ город и окрестной земл, и отовсюду обращаются къ его совту и мудрости. Когда исполнились дни его — такъ заканчивается книга-Богъ отозвалъ его къ Себ и помимо чистилища перенесъ въ свое царство.

Боле, чмъ за полтораста лтъ до реформаціи здсь высказаны ея основныя интимныя идеи. ‘Истинно добрый человкъ,— такъ резонируетъ свтскій богословъ XIV в.,— самъ иметъ ключъ къ благости Божіей и самъ принимаетъ таинство, потому что онъ слился съ Богомъ воедино’. Все боле недоврія къ монашескому истязанію тла: въ немъ видятъ выраженіе эгоистическихъ помысловъ, вмсто того должно проливать ‘внутреннюю кровь’ въ истинномъ смиреніи, какъ это длалъ Христосъ, т.-е. жертвовать собою для другихъ. Одинъ проповдникъ начала XIV в. говорить на своемъ образномъ и наивномъ язык: ‘люди, чего ищете вы въ мертвыхъ костяхъ? Отчего не ищете вы живой цлебной силы’ которая можетъ вамъ даровать вчную жизнь? Вдь, мертвецъ не можетъ ничего ни дать, ни принять?’ Или еще: ‘будь ты даже охваченъ божественнымъ видніемъ, какъ апостолъ Павелъ, и знай, что рядомъ больной бднякъ проситъ у тебя похлебки, я бы предпочелъ, конечно, чтобы изъ любви ты бросилъ свое моленіе и сталъ служить нуждающемуся съ большею еще любовью’.

Стараясь приложить эти начала на дл, организовать общежитія, свтскіе ‘друзья Божіи’ сохраняютъ лишь нкоторыя вншнія формы духовныхъ учрежденій. Богатый страсбургскій ‘купецъ во второй половин XIV в., Рульманъ Мерсвинъ, на склон дней своихъ сближается съ однимъ изъ свтскихъ ‘апостоловъ’ и ршаетъ отдать свое состояніе на устройство братской общины. Оба приходятъ къ убжденію, что ‘монастырей довольно и что лучше оказывать помощь бднымъ’, въ новоустроенномъ ‘Божьемъ дом’ они открываютъ убжище для ‘честныхъ, добросердыхъ’ людей, безразлично мірянъ и клириковъ, рыцарей и слугъ, разъ кто ищетъ совершенствованія. Братья получаютъ помщеніе, отопленіе и освщеніе, но продовольствуются на свой счетъ, учредитель руководитъ ихъ духовной жизнью, міряне-надзиратели управляютъ пріютомъ и ршаютъ, кого принимать въ составъ общины, но правилъ и обтовъ, стсняющихъ свободу, почти нтъ. Другой богатый жертвователь раздаетъ на устройство общежитій все имущество, сохраняя надъ нимъ лишь временно управленіе въ качеств ‘ленника Божія’. Въ своемъ исканіи истинныхъ Христовыхъ путей, новые наставники осуждаютъ блескъ и символистику господствующаго культа, постройку великолпныхъ каменныхъ соборовъ. Мы видимъ, какъ постоянно возвращается эта черта. Богослуженіе въ ‘Божьихъ домахъ’ происходитъ не въ церкви, а въ часовн, въ зал.

Широкое развитіе филантропической дятельности, устройство пріютовъ, госпиталей и т. п. свтскими кружками и липами стоитъ въ тсной связи съ религіознымъ движеніемъ въ XIV* в. Въ слдующемъ вк религіозные союзы свтскихъ людей направляютъ свое главное вниманіе на просвтительную пропаганду. Ту же основную тенденцію — сломить привилегіи класса, обратить профессіональное преимущество въ общее достояніе, то же соперничество съ людьми касты, которое сказалось въ литературной борьб и учредительств ‘друзей Божіихъ’, когда они оспаривали у духовенства право на исключительное веденіе паствы къ спасенію, то же самое наблюдаемъ мы теперь и въ сфер образованія. Въ XT в. обнаруживается, особенно въ Германіи и Нидерландахъ, сильное движеніе къ демократизапіи просвщенія, къ разрушенію ученой монополіи университетовъ, находившихся въ вдніи церкви, къ упрощенію и распространенію высшаго образованія, движеніе, которое до извстной степени допустимо сравнивать съ современнымъ намъ ‘расширеніемъ университета’. На этой почв возникаетъ, въ сущности, то, что мы называемъ среднимъ образованіемъ, а его зачатковъ можно искать въ скромныхъ учрежденіяхъ ‘братьевъ общей жизни’, обширнаго религіознаго союза, преимущественно изъ свтскихъ людей, раскинувшаго съ начала XV в. широкую сть общинъ отъ Нидерландовъ къ сверной Франціи по Рейну и черезъ всю Германію къ востоку. Ихъ многочисленныя, хорошо посщаемыя, большею частью даровыя школы ставили главною цлью религіозное просвщеніе, но въ основу при этомъ клались научные методы и литературныя познанія. Такимъ путемъ братья общей жизни первые внесли изученіе классическихъ авторовъ въ общій курсъ преподаванія, а гуманистическая школа въ Германіи прямо примыкала къ нимъ. Сильно двинули они и городскія школы: тамъ, гд у нихъ не было своего заведенія, они ставили городу учителей, вносили плату за бдныхъ учениковъ, снабжали ихъ книгами и припасами. Основатель братства, Гергардтъ де Гротъ завщалъ свою библіотеку для выдачи книгъ школьникамъ. Въ книгохранилищахъ братьевъ возникли первые библіотечные регламенты, были устроены совщательные часы для учащихся и т. п.

Распространеніе въ обществ дешевой доступной назидательной книги, книги преимущественно на народномъ язык, было важнйшей задачей ‘братьевъ,. Первое мсто здсь занимала Библія, и они взяли на себя пропаганду ея переводовъ и обработку въ дломъ и въ отдльныхъ частяхъ. Они шли на встрчу горячей потребности. Одинъ нмецкій инквизиторъ разсказываетъ, что ‘народъ отъ мала до велика, женщины и мужчины, днемъ и ночью не переставали учиться и учить, мастеровой, которому приходится днемъ зарабатывать хлбъ, учится или обучаетъ ночью и, вслдствіе этого ученія, они такъ мало молятся въ церквахъ’, Но до книгопечатанія средствомъ къ распространенію книги было переписываніе, и вотъ ‘братья общей жизни’ становятся переписчиками по ремеслу, мстами ихъ прозываютъ ‘братьями пера’. Ихъ отличіе отъ обыкновенныхъ переписчиковъ бросалось въ глаза: они вели дло по опредленному плану, при распредленіи труда, заботясь о точномъ и быстромъ воспроизведеніи текста, принципіально избгая и осуждая изукрашеніе книгъ, изощренную калліографію, завитушки и разрисовку, богатые переплеты и т. д.

Въ виду этой дятельности ‘братьевъ’ очень вроятно, что въ ихъ сред возникло или, по крайней мр, получило свое первое примненіе и само великое изобртеніе XV в. Въ конц вка въ ихъ рукахъ цлый рядъ типографій, изъ которыхъ выходятъ такъ-называемая Библія для бдныхъ, Зеркало спасенія и др. популярныя изданія. Надо замтить, вмст съ тмъ, что представители тхъ ремеслъ, изъ которыхъ вышло типографское искусство, граверы, литейщики, миніатюристы, переписчики, книгопродавцы, печатники (Briefdrucker, которые вырзывали изъ дерева цлыя страницы для стереотипнаго воспроизведенія коротенькихъ назидательныхъ листковъ), были по большей части членами религіозныхъ братствъ новаго типа. Но и то общее впечатлніе, которое производятъ на насъ первые руководители типографій я первыя большія оффицины, ведетъ къ заключенію, что новое искусство было выдвинуто сильнымъ просвтительнымъ движеніемъ. Владтели ихъ, напр., въ Базел, Нюриберг, Ліон были далеко не простые техники и коммерческіе предприниматели,— это были люди широкихъ знаній, нердко замчательные ученые или ученые организаторы. Большая типографія представляла своего рода ученую академію: корректоры, помощники были обыкновенно молодые ученые, гуманисты, и владлецъ подбиралъ ихъ и направлялъ въ духъ извстной крупной программы. Типографія становилась тогда чмъ-то въ род центральнаго комитета просвщенія: участники печатнаго предпріятія, можно бы сказать, члены редакціи сходились, обсуждали теоретическіе вопросы, выбирали то или другое изданіе согласно общему плану, готовили важныя литературныя работы. При взгляд на дятельность нмецкихъ типографій въ первыя 50 лтъ ихъ существованія, можно подумать, что он служили филіальными отдленіями братствъ. Ихъ программа состояла главнымъ образомъ въ распространеніи народной Библіи, Евангелія и тхъ средствъ, которыя вели къ пониманію чистаго текста Писанія, т.-е. греческихъ пособій, грамматикъ и словарей. Печатная нмецкая Библія, несмотря на запрещеніе, расходилась въ изумительномъ количеств. Въ теченіе 50 лтъ (1466—1518) она выдержала 20 полныхъ изданій — цифра необычайная для того времени. Поколеніе, которое выростало къ эпох реформаціи, основательно знало Библію: будущій противникъ Лютера, Эккъ, разсказывалъ, что его въ шести лтнемъ возраст заставили прочесть чуть не все Писаніе.

Если можно было сказать, что ‘бдная’ церковь и церковь мірянъ задолго уже существовали до разрыва, существовали въ вид частныхъ организацій, дружескихъ кружковъ, многообразныхъ формъ духовнаго обмна и настроенія среди расшатавшихся стнъ оффиціальной церкви, то надо признать также, что между ними издавна шла явная или глухая война. Полуерстическое происхожденіе францисканскаго ордена, который воспроизводилъ на католической почв идеи вальденцевъ, не изглаживалось. Какъ ни старалась курія ввести его организацію, его проповдь въ нормальное спокойное русло церковной обыденности, среда эта оставалась благопріятной для постояннаго возобновленія протеста. Не говоря уже о групп ревнителей, обсервантовъ, которые въ сознаніи своего моральнаго совершенства, видли въ остальной церкви одну порчу, весь орденъ по временамъ поднимался противъ папства и іерархіи и громилъ въ ихъ лиц антихриста и новый Вавилонъ, требуя реформы въ дух принциповъ бдной церкви. И народъ въ своемъ довріи къ безкорыстію и чистот миноритовъ, ‘меньшой братіи’, ждалъ момента, когда на папскій престолъ сядетъ францисканецъ и истребитъ въ церкви все зло, вернетъ ее къ апостольскимъ временамъ. Среди крайняго возбужденія въ возстаніи 1381 г. англійское простонародье грозило устранить все духовенство и требовало оставить однихъ нищенствующихъ монаховъ, которыхъ достаточно для совершенія службъ и которые замнятъ всюду іерархію.

Между тмъ какъ церковь еще могла сохранятъ нкоторую власть и контроль надъ демократическими орденами, рядомъ возникали общественныя организаціи, которыя не шли ни на какіе компромиссы и сознательно выдлялись въ сектантскія общины, ихъ члены чувствовали себя строителями церкви будущаго, хранителями безпримсныхъ христіанскихъ традицій и во имя ихъ вели явно или скрыто борьбу противъ церковнаго государства на земл съ его чинами, его сложнымъ законодательствомъ и ученоюридической традиціей. Съ XII в. въ разныхъ концахъ Европы, въ горахъ Пьемонта, около Ліона, на Рейн, въ Нидерландахъ, въ Южной Англіи, въ Чехіи поднимаются и исчезаютъ съ поверхности сектантскія группы подъ разными именами — вальденцевъ, винкелеровъ, бегардовъ, лоллардовъ, спиритуаловъ, чешскихъ и моравскихъ братьевъ и т. д. Современники отмчаютъ то одну, то другую характерную черту ихъ, иногда останавливаются на сходств ближней секты съ какой-нибудь другой, отдаленной или боле ранней, народное мнніе часто выдляло при этомъ случайный признакъ, иногда крайность, или подхватывало злой слухъ и нелпую легенду. Изъ этихъ данныхъ у насъ получается впечатлніе разбросаныхъ общинъ, нападавшихъ на различные догматы и установленія церкви и склонныхъ къ рискованнымъ положеніямъ, къ блужданію мысли. Ученая инквизиція, отыскивая черты сходства въ преслдуемыхъ вроученіяхъ съ ересями ранняго христіанства, старалась занести въ свои протоколы и классифицировать вс имена сектъ, ходившія въ устахъ народа, причемъ перемшивала ихъ съ книжными терминами, благодаря этому, путаница еще увеличивалась. Современная наука, присматриваясь къ извстіямъ о сектахъ, изучая точки ихъ соприкосновенія, слды ихъ сношеній, распространеніе ихъ литературы, приходитъ все боле къ тому заключенію, что он принадлежали одному движенію, что сущность ихъ ученія одна и та же всюду. Этого мало. Можно думать, что отъ насъ скрыты настоящіе размры движенія, обширная паства его сторонниковъ: то, что средневковая традиція отмтила намъ въ качеств сектъ, общинъ, преслдовавшихся католическою церковью, можно считать лишь боле яркими манифестаціями, боле концентрированными группами, которыя поднимались на общемъ фон религіознаго направленія въ связи съ какимъ-либо общественнымъ протестомъ, какъ, напр., это было въ Чехіи въ первой трети XV в. Въ моментъ такого протеста религіозныя общины выступали изъ своей замкнутости, приходили въ возбужденіе въ ожиданіи общей катастрофы, тогда они брали на себя религіозное истолкованіе общественнаго недовольства, тогда они отыскивали въ себ грозные звуки и требовали, чтобы ‘христіанскія власти вырвали у поповъ, этихъ нмыхъ собакъ, кость свтскаго владнія и заставили ихъ лаять’: тогда у нихъ появляется вождь, пророкъ, иногда человкъ, приходившій со стороны, позже другихъ посвященный въ ученіе, появлялись союзники въ лиц того или другого общественнаго класса.

Если не смущаться пестротой названій, передъ наблюдателенъ постепенно вырисовывается картина обширной и цльной религіозной пропаганды, охватывающей почти всю Западную Европу. Во множеств тайныхъ общинъ дйствовали одинаковыя формы культа, господствовалъ однородный типъ управленія. Все, что потомъ съ жаромъ будутъ провозглашать реформаторы XVI в., здсь уже работаетъ въ тиши: безъ блеска и обстановки, очаровывающей чувства, въ зал частнаго дома, собираются врующіе на простую молитву, чтеніе и толкованіе Писанія, вся ихъ религіозная бесда происходитъ на народномъ язык. Они принимаютъ причащеніе подъ обоими видами и видятъ въ немъ не чудотворное пресуществленіе, а лишь знакъ Христовой жертвы, многіе требуютъ крещенія, какъ сознательнаго акта со стороны воспринимающаго, а потому подвергаютъ этому таинству взрослыхъ или даютъ второе крещеніе. Божья воля, по ихъ представленію, покоится не въ особой іерархіи, а въ самой общин, ихъ священники поэтому выборные, но апостольское призваніе передается имъ отъ предшественниковъ посредствомъ наложенія рукъ. Проповдники и толкователи Писанія носятъ характерное названіе ‘служителей’ (ministri). Старшіе между ними называются епископами, иногда съ добавленіемъ ‘епископъ божьею милостью врующихъ въ римской церкви, которая отвергаетъ Константиновъ даръ (т. е. свтскую власть и владніе)’. Всюду дйствуютъ учрежденія, вдающія нравственную дисциплину, призрніе бдныхъ, совты старйшинъ, діаконы, крупные общіе вопросы разршаются на синодахъ представителей. Кальвинизмъ потомъ съ полной отчетливостью воспроизводитъ всю эту организацію. Извстная общественная мораль является въ соединеніи съ религіозными положеніями: вальденскимъ и другимъ общинамъ свойственно отрицаніе клятвы и борьбы, отрицаніе смертной казни и всякаго кровопролитія, иногда он идутъ дальше и отрицаютъ судъ и вообще принудительную власть.

Если принять во вниманіе скудныя средства умственнаго обмна въ XIV и XV вв., затрудненія въ сношеніяхъ между населенными пунктами, невольно поражаешься обширностью и прочностью нитей, которыя связывали общины разныхъ странъ и языковъ. Тсное сближеніе ихъ, передача ученія, распространеніе писанныхъ текстовъ Библіи въ переводахъ осуществлялись посредствомъ крайне любопытнаго органа, очень активнаго и выработаннаго. Это — странствующіе проповдники-‘апостолы’. Въ литератур XIV в. съ любовью разрисовывается фигура ‘тайнаго’ утшителя и наставника, къ которому обращаются нравственно измученные, жаждущіе покаянія люди, вмсто того, чтобы идти къ своему обычному оффиціальному исповднику. Есть разсказъ о томъ, какъ обратился на путь истины знаменитый своимъ разумомъ и приключеніями рыцарь. Его старый товарищъ дтства, ставшій однимъ изъ ‘друзей божіихъ’, узнаетъ о жизни рыцаря, онъ прізжаетъ издалека и убждаетъ рыцаря прекратить преступную связь съ женою своего патрона. Рыцарь проситъ своего просвтителя стать его ‘тайнымъ’ другомъ ‘чрезъ посредство Божіе’ и почаще навщать его тайкомъ. Перебирая въ ту же ночь всю свою жизнь, новообращенный впадаетъ въ тяжелыя мученія совсти, онъ хочетъ покаяться, но только не передъ своимъ духовникомъ, потому что это — ‘человкъ легкій’. Жена рыцаря, испуганная настроеніемъ мужа, бжитъ ночью же въ гостинницу, гд остановился тайный апостолъ, и зоветъ его придти въ замокъ. Тотъ приходитъ потайнымъ ходомъ, произноситъ слова утшенія, исповдуетъ рыцаря и причащаетъ его. Ободренные рыцарь и жена просятъ его остаться еще ненадолго. Но ‘апостолъ’ указываетъ на милость Божію, ниспосланную чрезъ него, и хочетъ уйти. Тогда супруги выпрашиваютъ у него ‘правила жизни, подробное письменное наставленіе, какъ вести себя, къ чему стремиться, чего избгать’.

Въ этомъ разсказ характерно отразились условія, при которыхъ начиналась нердко работа ‘апостоловъ’. Изъ другихъ давнихъ можно заключить, что ихъ было много, что дло было организовано и что они пользовались большимъ вліяніемъ. Подъ именемъ ‘ліонскихъ бдняковъ’ и винкелеровъ во Франціи и Германіи, они путешествовали изъ города въ городъ, обыкновенно по-двое, старикъ и молодой, въ костюм купцовъ, нердко съ какимъ-нибудь легко перевозимымъ товаромъ, въ домахъ, гд ихъ радушно принимали, они отдавали товаръ въ качеств подарка, но нигд не брали за него денегъ. Они получали извстную подготовку, многіе между ними отказывались отъ собственности и семьи. Члены общинъ, которыя посщались ими, доставляли имъ все необходимое для жизни, ихъ пріздъ тайно оповщался, и тогда многіе приверженцы собирались къ нимъ на поученіе въ какомъ-нибудь скрытомъ углу. Нельзя удержаться отъ мысли, что понятіе о ‘невидимой’, сокровенной для глаза церкви избранниковъ милости Божіей, которое развивали, напр., Уиклефъ и Гуссъ, въ противоположность властной и матеріальной видимой церкви, включающей принудительно всхъ христіанъ, что это понятіе находило себ реальную опору во вншней скрытости, таинственности евангельскихъ общинъ.

Только эта неустанная пропаганда, эти незамтныя, но глубоко проникавшія въ общество сношенія на почв религіозныхъ идей длаютъ понятными силу и распространенность позднйшаго реформаціоннаго движенія. Но нечего и говорить, въ какой мр среди тайныхъ общинъ съ ея опасностями и страхами, внезапными озареніями и таинственными встрчами, возбужденными ожиданіями и насильственно сдавленной энергіей, была благопріятна для мистическаго увлеченія, для крайностей религіозной фантазіи и соціальнаго протеста. Въ этомъ отношеніи прямая линія идетъ отъ сторонниковъ ‘Вчнаго Евангелія’ въ XIII в. къ либертинамъ и спиритуаламъ XVI в., которыхъ громилъ Кальвинъ. Еще въ XIII в., особенно въ сред францисканцевъ, ходило ученіе о прогрессивномъ откровеніи въ христіанств, на высшей ступени котораго, въ періодъ царства св. Духа, должно осуществиться торжество въ мір нищихъ монаховъ, достигшихъ моральнаго совершенства, должна водвориться полная свобода духа надъ плотью. Послдователи ‘Вчнаго Евангелія’ примняли къ Писанію аллегорическое истолкованіе, предполагая въ немъ сокровенный смыслъ, доступный лишь посвященнымъ, и признавали себя свободными въ моральномъ отношеніи отъ вншняго закона, выше всякихъ формальныхъ правилъ. Еще дальше шли иные сектанты въ вр, что религіозное просвтлніе, совершающееся таинственнымъ образомъ въ глубин души человка, прямо вводитъ его въ божественный міръ, соединяетъ съ божествомъ, длаетъ самого человка Богомъ. У этихъ пантеистовъ, сектантовъ ‘свободнаго духа’, адамитовъ и т. п. манія нравственнаго величія и безгршности выражалась иногда весьма наивно. Они говорили, что каждый человкъ долженъ быть почитаемъ подобно тлу Господню, что никакого нравственнаго закона нтъ. Одинъ изъ нихъ заявилъ передъ судомъ, что считаетъ себя въ прав длать все, что только ему понравится, убивать всякаго, кто только вздумаетъ ему въ томъ помшать, святость апостола Павла относится къ его святости, какъ капля къ морю, онъ — второй Адамъ, и въ качеств антихриста, пройдетъ по всему свту и будетъ держать надъ людьми послдній страшный судъ. Другой мечтатель, сожженный отцами Базельскаго собора, называлъ себя ангельскимъ папой, которому предстоитъ истребить всхъ злыхъ въ мір семъ, заковать сатану и стать главою и правителемъ вселенной во вки. Подобныя идеи скажутся потомъ у пророковъ анабаптизма въ XVI в.

Понятіе о невидимой церкви ‘избранниковъ’, которая составляетъ настоящій ‘народъ Божій’ и несетъ съ собою водвореніе на земл ‘Божьей Правды’, это понятіе легко соединяется и съ соціальнымъ радикализмомъ. У вальденцевъ, послдователей Уиклефа, у гусситовъ можно встртить ту мысль, что право владнія, собственности опирается исключительно на милость Божію. Божій народъ или Богомъ уполномоченныя власти распредляютъ владнія, лишь праведникъ правильно владетъ имуществомъ, смертный грхъ лишаетъ этого права. На этомъ основаніи и строились нападки на свтское владніе клира, забывшаго свои обязанности. Но рядомъ пробивается мысль боле крайняя, отчасти воспитанная бытомъ орденскихъ корпорацій и тайныхъ религіозныхъ союзовъ: въ идеальномъ обществ нтъ частной собственности, оно должно быть, какъ выражается Уиклефъ,— respublica habens omnia in commun!. Понятно, что подобная формула легко усвоивалась недовольными слоями низшихъ классовъ, что, обратно, весьма реальныя требованія деревни, цплявшіяся за разрушаемыя общинныя формы, требованія городскихъ пролетаріевъ, которые складывались въ ассоціаціи и братства, перетолковывались на отвлеченный языкъ, въ вид возвышенныхъ общеловческихъ принциповъ, въ образ водворенія на земл Божьей правды. Нигд, можетъ быть, такъ ярко не выразился теократическій соціализмъ, какъ въ чешскомъ таборитств, окрещенныя въ зажиточныхъ слояхъ именемъ ‘богемскаго яда’, религіозно-коммунистическія идеи перешли въ Германію и долго бродили въ ней. Одна изъ интереснйшихъ сторонъ этого движенія — его международныя связи, его космополитическая пропаганда. ‘Еретическія письма’, манифесты чешскихъ инсургентовъ доходили до Испаніи и Англіи, въ Дофинэ народъ собиралъ денежные взносы въ пользу таборитовъ и по ихъ примру началъ избивать господъ.

Вс эти энаки религіозно-общественнаго возбужденія возростаютъ въ средней Европ къ концу XV в. Чувство отчаянія, расшатанности всхъ порядковъ, близости катастрофы, кары Божіей охватываетъ широкіе круги. Популярный проповдникъ въ Страсбург, Гейлеръ, въ конц XV в. говоритъ съ каедры: ‘Христіанскій міръ разрушился сверху до низу, отъ папы до послдняго пономаря, отъ императора до пастуха’. Подъ вліяніемъ апокалипсической горячки растетъ жажда чуда и знаменія. Многое въ этомъ движеніи напоминаетъ время крестовыхъ походовъ. Въ конц вка, подъ впечатлніемъ чумы и страшныхъ войнъ вдругъ подымается множество итальянскаго простонародья, чтобы идти и вымолитъ себ прощеніе въ святыхъ мстахъ за Альпами, особенно въ Кльн и Ахен. Пилигримы принимаютъ строжайшіе обты на 7 лтъ, небольшими группами по 30—40 человкъ появляются они въ Южной Германіи, въ грубыхъ срыхъ власяницахъ, подпоясанные веревками, съ деревяннымъ крестомъ въ рук. Они соблюдали строгій постъ и кормились за скудныя подаянія крестьянъ по дорог. Встрчая церкви, они входили и простирались на полу въ крестообразномъ положеніи, многіе приставали къ нимъ и она принимали всхъ, кром женщинъ и монаховъ. Легенда создаетъ всюду похищенныя и вновь открытыя гостіи, вырванныя, будто бы. у враговъ Христа, облитыя кровью. Стремленіе подражать жизни и страданіямъ Христа получаетъ грубо-экстатическую форму. Жадно слушаются разсказы о стигматизированныхъ людяхъ, съ кровавыми ранами или знаками на тхъ частяхъ тла, которыя были поражены у Спасителя при бичеваніи Его и пригвожденіи ко Кресту. Крестное чудо, появленіе золотистыхъ или красныхъ крестовъ на тл и на одежд, особенно у женщинъ, скоро становится повсемстнымъ, пріобртаетъ какой-то эпидемическій характеръ. Сотни летучихъ листковъ и картинокъ распространяютъ въ народ представленія о крестахъ и бичахъ, падающихъ съ неба. На одномъ изъ этихъ листковъ изображенъ среди тучи какъ бы слетающихъ сверху символическихъ знаковъ проповдникъ съ крестомъ въ рук, кругомъ распростерты богомольцы, подавленные покаяніемъ, одинъ изъ нихъ въ экстаз закалываетъ себя.

Темные пророки приводятъ по временамъ въ волненіе цлые округи. Одинъ изъ характерныхъ случаевъ такого рода разыгрался въ Тюрингіи въ 70-хъ гг. XV в. Простой, безграмотный пастухъ, деревенскій музыкантъ Гансъ Богаймъ, вдругъ сжегъ свою дудку и барабанъ и сталъ проповдывать именемъ Матери Божіей, открывшейся ему въ видніяхъ. Онъ требовалъ всеобщаго покаянія, онъ говорилъ, что отнын не должно быть ни императора, ни папы, ни князей, помщичьи и церковныя земли надо раздать, поповъ избить, господа и князья будутъ жить поденной работой, вс повинности и оброки уничтожаются, вс люди станутъ братьями и будутъ добывать свой хлбъ въ пот лица, пользуясь свободно и наравн землей, лсомъ, водой и выгономъ. Цлые караваны взрослыхъ и малыхъ, здоровыхъ и больныхъ потянулись къ пророку издалека, на дорог ихъ кормили и укрывали т, кто уже усплъ принять новое царство Божіе. Къ пастуху присталъ мстный священникъ и, можетъ быть, руководилъ его своими совтами. Волна народнаго возбужденія все наростала. Ори вид человка Божія, толпа падала передъ нимъ ницъ и молила сжалиться и спасти ихъ. Посл ряда проповдей Богаймъ позвалъ, наконецъ, увровавшихъ собраться въ опредленный день съ оружіемъ въ рукахъ и ждать его знака. Ближній вюрцбургскій епископъ, испугавшись мятежа, веллъ слугамъ схватить ночью пастуха и увезти его въ свой замокъ. Въ это время около 30.000 человкъ крестьянъ собрались въ ожиданіи рокового момента, возвщеннаго проповдникомъ. Когда они узнали о его судьб, одинъ заявилъ, что св. Троица предстала передъ нимъ и приказала имъ идти съ зажженными свчами къ замку, ворота и двери сами откроются передъ ними, и ихъ пророкъ выйдетъ къ нимъ на встрчу невредимымъ. Цлую ночь шла пестрая толпа къ мсту заключенія подъ начальствомъ двухъ бездомныхъ рыцарей и грозно потребовала она выдачи ‘святого’. Только ловкими общаніями удалось епископу отклонить бду, массы разсялись, и посл этого коноводы были схвачены, а Богайма сожгли.

Среди такого настроенія въ народ наступала реформа церкви. Вышеприведенными замчаніями мы имли въ виду только намтить общія тенденціи, которыми направлялось религіозное сознаніе къ началу XVI в. Реформаторы этого вка, протестантскіе и католическіе, отливали въ твердую форму, обрубали, систематизировали, урзывали и сжимали въ догматы, въ параграфы исповданій и церковныхъ регламентовъ неопредленныя въ очертаніяхъ, но ясныя и сильныя по существеннымъ мотивамъ религіозныя требованія. Мы видли эти мотивы: демократизація церкви, ея ‘отрицаніе’, общедоступность источника религіознаго поученія и спасенія, боле интимный характеръ вры. Но движеніе разнообразилось въ связи съ особенностями классовыхъ интересовъ и понятій, культурно-національныхъ традицій и привычекъ. Обращаясь къ этой сторон, мы должны будемъ уяснить т направленія мысли, которыя господствовали въ это время въ руководящихъ слояхъ общества.

IV.
Просвщеніе въ Западной Европ около 1500 г.

Появленіе интеллигенціи, какъ опредленнаго, безсословнаго слоя.— Ея составные элементы въ городской и придворной сред.— Новыя потребности службы, значеніе, ‘краснорчія’.— Сфера салонныхъ и литературныхъ интересовъ.— ‘Поэтическое’ образованіе.— Литература въ политической роли.— Научныя и педагогическія задачи эпохи, характеръ столкновенія гуманистовъ и ‘схоластиковъ’.— Возникновеніе средней школы.— Новые моральные запросы воспитанія.— Женщина въ новомъ обществ и отношеніе въ ней литературы.— Религіозная программа интеллигентнаго міра.

Мы видли, какъ наростало въ XIV и XV вв. религіозное возбужденіе, какъ слагались формы новой церкви, отвчавшей потребностямъ вновь поднимающихся классовъ общества и какъ намчались понятія и требованія религіи боле личной, боле обращенной къ внутреннему созерцанію, чмъ къ вншнимъ чувствамъ, боле склонной резонировать, чмъ сгибаться передъ видимымъ авторитетомъ. Рядомъ съ этимъ движеніемъ происходитъ крупная и важная перемна въ педагогическихъ, научныхъ и литературныхъ задачахъ и идеалахъ, перемна, носящая у насъ названіе Возрожденія или гуманизма.

Но если первое движеніе захватываетъ широко разные слои общества, то во второмъ мы имемъ передъ собой явленія, развертывающіяся въ боле тсной умственной сред. Къ этой сред подходятъ наши названія ‘интеллигенціи’ и ‘публики’. Она не совпадаетъ съ какимъ-либо опредленнымъ общественнымъ классомъ и набирается изъ разныхъ группъ владльческаго и служебно-профессіональнаго характера, но она сама образуетъ новый слой, который вращается въ особомъ кругу интересовъ и идей, въ живомъ взаимномъ обмн взглядовъ и потому начинаетъ выступать, какъ самостоятельная активная сила въ общественной жизни.

Въ сущности выдленіе смшанной по общественному составу интеллигенціи и есть главное содержаніе, главная новизна такъ называемаго гуманистическаго движенія. Въ эпоху предшествующую интеллектуальные интересы такъ или иначе замыкались въ опредленной сословной, корпоративной или профессіональной сред университетской, рыцарской, въ сред богослововъ, легистовъ и,т. д., изученіе и преподаваніе науки, напримръ, права, носило слишкомъ исключительно доктринерскій, каедральный характеръ, было далеко отъ популяризаціи. Съ XIV в. въ итальянскихъ городскихъ республикахъ и при дворахъ тиранновъ, а съ конца XV в. и въ другихъ странахъ Европы образуется какъ бы общедоступный образовательный матеріалъ и новая система умственныхъ интересовъ въ общихъ рамкахъ ‘литературы’, вмст съ тмъ слагается и новое общество, боле пестрое и въ то же время боле умственно объединенное, боле подвижное и чуткое.

Интеллигентная среда XV в. однако по составу и по характеру разнится отъ нашей современной. Необходимо имть въ виду, что она развивается въ двухъ главныхъ административныхъ и культурныхъ центрахъ эпохи: она принадлежитъ либо городской, либо придворной сфер. Крупный промышленный пунктъ, нердко купеческая республика, а съ другой стороны, столица правителя, еще странствующая, еще не утвердившаяся въ узл производительной дятельности страны (во Франціи XV и еще XVI в. дворъ перезжаетъ и помщается то въ Блуа, то въ Амбуаз, то въ Тур и т. д.), оба эти центра создаютъ нкоторыя одинаковыя условія для соціальныхъ отношеній и для умственнаго развитія, выдвигаютъ одинаково опредленныя требованія служебной дятельности и общественной дисциплины, а вмст съ тмъ формируютъ своеобразные интересы и вкусы салонной жизни.

Прежде всего люди, живущіе въ этихъ условіяхъ, подвергаются постоянной и сильной естественной нивеллировк: въ город и при двор, подъ вліяніемъ служебной или промышленной конкурренціи, отъ милостей ли правителя или благодаря удачному коммерческому обороту, силой ли упорнаго труда или воздйствіемъ на боле воспріимчивое общество крупнаго таланта, такъ или иначе, не тамъ и здсь постоянно выдвигаются впередъ и перемшиваются личности самаго различнаго происхожденія. Въ той и другой сред становится трудно сохранить сословную замкнутость, человкъ привыкаетъ стоять на собственныхъ ногахъ, на своей заслуг, на богатств, на своемъ дарованіи, общество, въ свою очередь, цнитъ его въ мру этихъ свойствъ.

Въ то же время въ город и при двор требуются люди, профессіонально подготовленные, съ извстной спеціальной служебной или технической выучкой. Мы уже видли своеобразную роль банкировъ во французской королевской администраціи: ихъ значеніе указываетъ на то, что явилась настоятельная потребность въ опытныхъ и обученныхъ финансистахъ. Еще раньше короли окружаютъ себя начитанными и бойкими на перо юристами, которые образуютъ какъ бы главный штабъ ихъ административной арміи. Для веденія сложныхъ дипломатическихъ отношеній, возникающихъ съ XV в., требовалась также школа: чтобы съ успхомъ двигаться въ этой карьер, надо было знать римское и каноническое право, надо было располагать красивой и свободной рчью (въ оффиціальной бумаг проставляется тогда рубрика — eloquentissimus orator), надо было знать языки, владть свободно языкомъ par excellence, латынью, наконецъ, быть начитаннымъ въ исторіи, ‘этой великой наставниц всякаго рода обмана, увертокъ и клятвопреступленій’, какъ поясняетъ намъ откровенно Комминъ. Интересно, какъ Альфонсъ Неаполитанскій не забываетъ прибавить по поводу необходимыхъ качествъ хорошаго посланника, что ему ‘некрасиво кичиться знатностью или силой, а напротивъ, слдуетъ выдвигать ученость, школу и приверженность къ принципу’.

Въ город — аналогичное явленіе. Здсь съ возрастаніемъ индустріальной техники требуются мастера — почти художники для боле тонкихъ отраслей производства, съ развитіемъ коммерческаго дла и оживленіемъ торговыхъ путей становятся нужны агенты, знакомые съ чужими странами, ихъ правомъ и языкомъ, свдущіе директора и приказчики въ крупныхъ предпріятіяхъ, систематически прошедшіе бухгалтерію и товаровдніе, способные вести корреспонденцію и т. п. Одинъ нмецкій писатель начала XVI в. говоритъ, что развитіе оборотовъ заставляетъ теперь такъ же систематически изучать торговое дло, какъ раньше изучали лишь свободныя искусства. Наконецъ, съ усложненіемъ муниципальной администраціи требуются знатоки финансоваго дла искусные канцеляристы и наметавшіеся правовды.

Флоренція, очагъ гуманизма въ XIV и XV вв., еще раньше слыла школой нотаріата для всего западнаго христіанскаго міра. Ея ‘судьи и нотаріусы’ составляли первый, самый вліятельный и уважаемый цехъ въ город, и это обстоятельство, конечно, стояло въ тсной связи съ его коммерческимъ положеніемъ, съ его обширными банкирскими операціями, которыя требовали развитія адвокатуры и письмоводства. Естественный глава цеха былъ ‘писецъ господъ пріоровъ’, т. е. магистрата, или канцлеръ республики, какъ его вскор стали называть. Къ этому крупнйшему въ город мастеру секретарскаго и консультаціоннаго дла переходитъ вся дловая и дипломатическая переписка сеньріи. Вотъ почему его уже не отправляютъ въ качеств посла вн города: онъ устраивается какъ бы въ постоянной резиденціи въ особой писцовой комнат городского дворца, вліяніе его на дла растетъ, и скоро слышится жалоба, что Флоренціей управляетъ не дума, а канцелярія. Одно изъ важнйшихъ требованій, которыя предъявляютъ къ этому секретарю, министру иностранныхъ длъ, юрисконсульту и до извстной степени оффиціальному публицисту города, заключается въ томъ, чтобы онъ располагалъ живымъ, изящнымъ перомъ и совершеннымъ знаніемъ международнаго языка, т. е. латыни.

Вотъ почему, начиная отъ Брунетто Латини въ конц XIII в., утверждается традиція ставить на канцлерство выдающихся стилистовъ и литературно-образованныхъ людей. Крупнйшія имена гуманизма, Салютати, Бруни, Марсуппини, Поджіо, занимаютъ потомъ эту должность. Литературная репутація открываетъ путь къ этому важному посту, съ другой стороны, гуманизмъ является здсь въ вид прямого продолженія профессіонально-служебныхъ задачъ. Салютати за долгое время своего канцлерства вырабатываетъ своеобразную форму оффиціальныхъ посланій въ возвышенномъ стил, пышныхъ и многорчивыхъ, полныхъ цитатъ, философскихъ сентенцій, метафоръ и украшеній, посланія эти имли огромный дловой и литературный успхъ, читались, заучивались и переписывались, какъ образцы тонкой и искусной рчи.

Не меньшій спросъ появился и на устное слово: послы произносили длинныя рчи, на которыя мстные ораторы должны были отвчать своими, въ многочисленныхъ публичныхъ собраніяхъ городскихъ властей или придворныхъ чиновъ, особенно въ торжественные моменты, чувствовалась потребность въ изложеніи руководящихъ принциповъ той или другой политики, въ защит или рекомендаціи оффиціальной программы. Публика вообще привыкла слушать, требовала рчи, какъ необходимой декорацій, и ея способность слушать становилась по истин замчательной: въ Вн въ 1515 г. передъ лицомъ 22 государей и владтельныхъ князей 17 ученыхъ университета въ теченіе одного засданія произнесли 22 рчи.

Разъ письмо, статья и рчь становились важнымъ подспорьемъ общественно-политическаго вліянія, могущественнымъ орудіемъ длового обмна, разъ литературный навыкъ становился столь необходимымъ качествомъ для дятелей извстной служебной среды, понятно, что долженъ былъ образоваться и опредленный этикетъ, система правилъ и пріемовъ разговора и общенія: создавался своего рода тонъ и языкъ ‘хорошаго общества’, вырабатывались формулы условной вжливости, общепринятыхъ комплиментовъ. Для пріобртенія такихъ навыковъ мало было рекомендовать копированіе Цицерона, построеніе посланій и рчей по точнымъ указаніямъ реторики Квинтиліана, появился огромный спросъ на настоящіе письмовники, formulae epistolarum, номера которыхъ были сообразованы не только съ различными житейскими, дловыми, политическими моментами, но и съ требованіями опредленной среды, таково было, напримръ, изданіе образцовыхъ писемъ, составленное для папской куріи, которая располагала сложной и тонкой по дипломатическимъ задачамъ перепиской. Вотъ почему многочисленныя посланія и обращенія, отличаясь литературной обработкой, производятъ такое впечатлніе, какъ будто они писаны однимъ лицомъ. Вс эти усилія сходились въ культивированіи стараго, въ сущности, международнаго органа, общеевропейской латыни, единственнаго въ то время языка церкви, юриспруденціи, преподаванія и дипломатіи, языка размренной рчи, языка систематическаго, отвлеченнаго изложенія. Такимъ образомъ, какъ бы открывалась эра по преимуществу космополитической культуры.

Еще другая черта намчается въ новомъ обществ: постоянное столкновеніе въ тсной городской или придворной сред множества лицъ, разнообразно занятыхъ, съ разностороннимъ опытомъ и свдніями создавало естественно большую умственную подвижность, большую широту интересовъ, боле требовательный вкусъ — въ людяхъ. Но, съ другой стороны, та же среда отодвигалась во многомъ отъ непосредственныхъ впечатлній жизни, складывала себ систему воззрній, опредленій, условныхъ знаковъ и символовъ, которые помогали классифицировать реальныя явленія жизни, давать имъ боле устойчивую оцнку, но въ то же время могли и закрывать собою эти явленія отъ резонирующей публики. Интеллектуальная среда, о которой идетъ рчь, уже начинаетъ окружать себя нкоторой искусственной атмосферой, стоящей надъ дйствительностью, въ ней именно развивается интересъ, помимо самихъ вещей, къ ихъ знакамъ, символамъ, къ комбинаціямъ этихъ знаковъ.

Особенно яркимъ признакомъ образованія такой искусственной атмосферы можетъ служить возникающая въ гуманистическую эпоху идеализація сельской жизни и природы. Этотъ видъ романтизма въ сущности такъ же, какъ потомъ въ XVIII в.,— настоящій продуктъ городской и салонной культуры, представители которой нердко больше любятъ мечтать о деревн, тихой глуши и нетро-. нутой природ, мечтать, если возможно, на фиксированныя поэтическія темы, чмъ уходить непосредственно въ эту жизнь. Крупнйшій современный нашъ историкъ гуманизма считаетъ ‘открытіе природы’ у писателей этого періода однимъ изъ пріобртеній пробудившагося сознанья ‘новаго человка’, можетъ быть, будетъ скромне и точне сказать, что это открытіе — рефлексія горожанина, оторвавшагося отъ природы и возвращающагося къ ней въ качеств, такъ сказать, иностранца.

Другимъ признакомъ наличности той же искусственной атмосферы служитъ появленіе своеобразной идеи, что литература иметъ свои особые законы и свою мрку пристойности и красоты, что, слдовательно, оцнка съ точки зрнія поэзіи можетъ рзко расходиться съ оцнкой реальной. Когда въ начал XV в. вышло необыкновенно циничное собраніе эпиграммъ Беккаделли, подъ характернымъ заглавіемъ ‘Гермафродитъ’, автора хвалили за то, что онъ съумлъ передать столь безнравственныя вещи въ такой пріятной, нжной форм. Старикъ гуманистъ-педагогъ Гуарино, почтенный отецъ семейства, выражалъ вмст съ другими восторгъ передъ удивительно легкой и изящной стихотворной обработкой неприличныхъ сюжетовъ, онъ съ презрніемъ отзывался о шум, поднятомъ ‘невжественными’ людьми, которые находятъ удовлетвореніе лишь въ слезахъ, пост и псалмахъ и не знаютъ, что жизнь иметъ одну цль, а поэзія другую.

Такъ вырабатывалась изъ потребностей высшей службы, изъ характера общенія новыхъ соціальныхъ слоевъ въ большихъ центрахъ салонная культура. Отражая въ себ приподнятые, утонченные интересы городской и придворной среды, литература длается принадлежностью хорошаго тона, предметомъ избраннаго наслажденія. Новые вкусы выражаются весьма ярко въ появленіи кружковъ для взаимнаго просвщенія и умственнаго развлеченія, въ учено-литературныхъ клубахъ. Въ Италіи роль этихъ образовательно-дружескихъ кружковъ, этихъ частныхъ академій замтна уже въ XIV в. Они принимаютъ разнообразныя формы: то они группируются около магната, живущаго широко и гостепріимно, среди великолпія и удовольствій ‘райской’ виллы (таково общество въ Paradiso degli Alberti), то въ тиши и уединеніи монастырской обстановки (S. Spirito во Флоренціи), то въ библіотек ученаго коллекціонера книгъ и рукописей (Пикколо Никколи во Флоренціи). Но характеръ общенія всюду сходный: предметы лекцій, диспутовъ, обмна мнній — литературно-философскіе, говорятъ о Ливіи и Овидіи, объ Августин и Божественной Комедіи, объ Одиссе и Катилин, о времени основанія Флоренціи, объ историческихъ личностяхъ и т. п. Иногда занятія ведутся по программ съ обозначеніемъ напередъ положеній, которыя ршено обсуждать на слдующій день: но члены принципіально избгаютъ церемоніальныхъ формъ, длиннотъ и фокусовъ, свойственныхъ университетскимъ диспутаціямъ. Бесда ихъ носитъ боле непринужденный, свтскій характеръ, приближаясь къ цицероновскому діалогу.

Поздне литературныя общества (sodalitates literariae) начинаютъ распространяться въ другихъ странахъ, особенно въ Германіи. Хотя здсь они возникали при университетахъ въ сред младшихъ преподавателей, но учредители ихъ покидали ‘старые пути’. Члены обществъ были разсяны въ разныхъ пунктахъ и поддерживали связи оживленной перепиской. Составъ внскаго литературнаго общества въ конц XV в. обнаруживаетъ значительное участіе двора: тутъ встрчаются титулы ‘императорскаго секретаря, королевскаго врача, доктора правъ’, тутъ есть математики и богословы, но соединяетъ ихъ интересъ къ ‘поэзіи’. Коронованный покровител общества, Максимиліанъ, образуетъ въ его сред ученый комитетъ (collegium poetarum et matematicorum), подъ предсдательствомъ университетскаго преподавателя поэзіи, съ программою ‘возстановленія краснорчія прежнихъ временъ’ и съ правомъ присуждать студентамъ поэзіи и элоквенціи въ Вн, по выдержаніи испытанія, лавроваго внка.

Существованіе такихъ обществъ пробуждало энергію, поддерживало интересъ людей, поставленныхъ иногда далеко отъ умственныхъ центровъ, постепенно возникало боле широкое духовное общеніе, какъ бы невидимый союзъ интеллигенціи. Одинъ монахъ провинціальной южно-нмецкой общины, желая распространить полезныя знанія, устроилъ у себя въ монастыр типографію и высшую школу и поставилъ себ цлью сдлать ея постителей ‘трехъязычными людьми’ (homines trilingues) т. е. обучить ихъ латыни, греческому и еврейскому и посвятить въ литературно-филологическія тонкости гуманистическаго образованія. Нкій таможенный чиновникъ на Рейн, примкнувшій къ литературному движенію и въ знакъ того передлавшій на латинскій ладъ свою фамилію, удостоивается однажды принять въ своемъ дом прозжающаго Эразма, вокругъ ученаго свтила собираются родственники и друзья чиновника, корабельщиковъ, которые выразили-было неудовольствіе по поводу задержки, поятъ виномъ и задабриваютъ общаніемъ не брать съ нихъ обратной пошлины. Эразмъ, разсказывая объ этомъ, возвращается къ своему обычному припву: ‘монахи у насъ такъ плохи, что даже мытари занимаются изящными науками’.

Для того, чтобы съ успхомъ вращаться въ литературно-просвщенномъ обществ, человку службы и салона необходимо пріобрсти извстный стиль рчи и письма, легкость выраженія для разнообразныхъ оттнковъ мысли, извстный діалектическій блескъ, навыкъ стихосложенія, запасъ интересныхъ и красивыхъ словесныхъ формулъ. Такъ начинаетъ слагаться типъ свтскаго ‘дилетанта’, а путемъ къ свтскости длается ‘поэтическое’ образованіе. Понятіе о поэзіи весьма своеобразно у этихъ поколній: поэзія и реторика почти совпадаютъ. По мннію Боккаччіо,вся работа поэта состоитъ въ томъ, чтобы изобртать новые неслыханные сюжеты, приводить ихъ въ порядокъ, разукрашивать необыкновенными словами и сентенціями, разрисовывать ситуацію, въ томъ, чтобы хвалить людей, одушевлять ихъ, возбуждать къ длу и обуздывать порывы. Отъ реторики поэзія отличается лишь тмъ, что примняетъ аллегорическую форму, вводитъ фабулу, миъ. Великій педагогъ и ученый систематизаторъ эпохи Эразмъ собралъ въ вид настольной книжки для человка литературно развитаго въ своихъ ‘Adagia’ букетъ мудрыхъ и красивыхъ изреченій древности. Въ основ новыхъ просвтительныхъ стремленій какъ бы водворяется мысль, что легкая, удачно выбранная форма облагороживаетъ любой предметъ.

Литература въ эту эпоху начинаетъ служить еще другой цли. Она длается необходимымъ дополненіемъ, украшеніемъ и до извстной степени двигающимъ факторомъ политической жизни, дипломатіи и администраціи. Сосредоточенное, находящееся въ постоянномъ взаимномъ обмн общество живетъ боле нервно, быстре переживаетъ впечатлнія, становится боле чуткимъ и требовательнымъ, оно хочетъ быть хорошо освдомленнымъ, ищетъ не только искуснаго освщенія и группировки занимающихъ его фактовъ, но и комментарія къ нимъ, обстоятельной мотивировки со стороны дйствующихъ лицъ, разъясненія всхъ условій. Особенно рано обнаруживается эта потребность въ Италіи, гд внутренне-политическія и международныя условія были крайне неустойчивы, здсь, чтобы заручиться сочувствіемъ общества, правительство, въ особенности новое, еще больше того узурпаторское — а въ XIV и XV вв. боле половины ихъ выходятъ изъ революцій, заговоровъ и coups d’tat — правительство вынуждено прибгать къ литературной поддержк и публицистическому оправданію: этой цли и служатъ краснорчивыя дипломатическія ноты, открытыя письма вліятельныхъ писателей, назначенныя для циркулированія въ широкихъ кругахъ—нчто по задачамъ, отчасти но пріемамъ аналогичное нашимъ газетнымъ статьямъ — рчи ученыхъ ораторовъ, политическіе памфлеты и инвективы. Въ свою очередь, литература являлась важнымъ орудіемъ нападенія, разрушенія репутаціи того или другого вліятельнаго лица. Тираннъ Миланскій говорилъ, что Салютато своими сочиненіями больше ему повредилъ, чмъ 1.000 флорентійскихъ всадниковъ. А самъ Салютато опредлялъ такъ воздйствіе литературы на общественное настроеніе: ‘Что больше искуснаго, разукрашеннаго сладкорчія способно создавать обманъ? Что можетъ быть пріятне и вкрадчиве обдуманной, отвчающей на вс запросы рчи? Что боле притягиваетъ духъ человческій, боле волнуетъ и побждаетъ, какъ не мягкое, художественное изображеніе?’ Гуманистъ Эней Сильвій, будущій папа Пій II, говоритъ: ‘краснорчіе — нчто великое, и, если признаться по правд, ничто такъ не управляетъ міромъ, какъ краснорчіе’. Съ особенной силой подчеркиваетъ политическое значеніе рчи женщина-гуманистка Изотта Ногарола: краснорчіе… во всякомъ развитомъ государств всегда пользовалось величайшимъ почетомъ… отъ него проистекали почести, популярность государей, отъ него зависитъ положеніе общественныхъ длъ’. Понятно въ виду этого, почему ‘ораторъ’ становится необходимымъ лицомъ при двор всякаго правительства и даже въ свит многихъ магнатовъ.

Боле всего нуждались въ этой поддержк литературы папы и тиранны. Папство XIV и XV вв., стоявшее передъ фактами раскола, національной оппозиціи и соборнаго движенія, искало защиты въ публицистик и полемик, въ діалектик и инвективахъ противъ своихъ главныхъ ученыхъ враговъ, докторовъ Сорбонны, перваго университета Европы, противъ нападеній политическихъ и церковныхъ писателей, принадлежавшихъ къ преобразовательной партіи соборовъ. Въ виду поднимающейся критики папамъ нужны были искусные апологеты пошатнувшейся традиціи, которые бы вмст съ тмъ владли въ совершенств и чистот языкомъ церкви, т. е. ученой латынью.

Тиранны, представляя, напротивъ, власть безъ традицій, возникавшую въ результат ловкаго политическаго или военнаго захвата, во многомъ зависли также отъ блестящаго оправданія своего насилія, отъ умнья окружить новый дворъ талантами, создать въ немъ умственный или художественный центръ, эксплуатировать въ свою пользу острые и краснорчивые языки. На такой политик строитъ династію пришлецъ и авантюристъ въ Италіи, аррагонскій король Альфонсъ, завоевывая въ половин XV в. Неаполь. Къ тому же средству прибгаетъ практически-разсудительный банкиръ Козьма Медичи вербуя партію, чтобы установить во флорентійской республик господство своей фамиліи. Грубе тоже самое длаетъ солдатъ Франческо Сфорца въ Милан, нанимающій нсколькихъ литераторовъ, чтобы сшить себ изъ поэтическихъ и реторическихъ лоскутовъ геройскій плащъ и укрпить такимъ образомъ свою власть, не опирающуюся на законное наслдованіе.

Къ неаполитанскому двору приглашаютъ молодого писателя Фаціо и даютъ ему порученіе за хорошую плату е прославить короля во вки’ стилемъ Юлія Цезаря. Въ перечисленіи ‘знаменитыхъ мужей’ Фаціо ставитъ короля подъ конецъ, потому что, ‘назвавъ такого человка, который по добродтели, превосходитъ всхъ государей, взятыхъ вмст и затемняетъ ихъ своею мудростью, счастьемъ и славой, невозможно уже говорить о комъ-либо другомъ’. Тотъ же король создаетъ себ нчто въ род репортера въ лиц Порчелло, котораго онъ отправляетъ въ лагерь своихъ союзниковъ, венеціанцевъ для наблюденія войны ихъ съ Миланомъ. Литераторъ, сознавая въ себ новаго Ливія, облекаетъ все, что видитъ, въ классическія формы, превращаетъ воюющихъ кондотьеровъ въ Сципіона и Аннибала, претворяетъ офицерскіе рапорты въ античныя рчи, подъ конецъ ‘Ливій’ изъ лагеря Сципіона мирно перезжаетъ въ лагерь Аннибала и за любезность послдняго, показавшаго ему войско, благодаритъ его эпитетами ‘могущественнйшаго императора’ и т. п.

Не трудно догадаться, какой идеалъ общаго образованія поставитъ себ общество, живущее представленными выше интересами. Разъ оно такъ цнило слово и стиль, для него было существенно необходимо имть въ распоряженіи постоянные образцы, утвержденный канонъ литературной рчи. Съ этимъ требованіемъ своеобразно сплетаются задачи, боле теоретическія, обращеніе науки къ непосредственнымъ источникамъ, къ fontes, т. е. стремленіе возстановить чистые, неиспорченные тексты античныхъ и раннихъ христіанскихъ писателей.

Много разъ описано было жадное исканіе рукописей, увлеченіе коллекціонерствомъ, успхъ странствующихъ учителей, толковавшихъ произведенія древнихъ писателей, самоотверженіе ученыхъ любителей въ род Никколи, которые готовы были всю жизнь отдать на пропаганду чудесъ, заключенныхъ въ древнихъ текстахъ. Многіе въ наше время стараются рзкой чертой отдлить эту работу надъ ‘безпримсной’ древностью, это преклоненіе передъ всмъ античнымъ отъ научныхъ задачъ и пріемовъ средневковья, дло гуманистовъ обозначаютъ именемъ секуляризаціи просвщенія и считаютъ началомъ свободнаго полета мысли, освободившейся отъ гнета религіознаго авторитета. Подобныя попытки всегда будутъ гршить насилованіемъ фактовъ. ‘Возрожденіе’ наслдуетъ отъ ‘Среднихъ Вковъ’ культъ древняго міра и продолжаетъ его нердко въ самыхъ суеврныхъ формахъ. Въ начал XV в. всю Падую, ея духовенство, ученыхъ и простой народъ охватываетъ горячее волненіе при открытіи мнимыхъ останковъ историка Ливія, ихъ встрчаютъ и чествуютъ, какъ мощи новоявленнаго святаго, венеціанцы пересылаютъ потомъ его руку неаполитанскому королю въ качеств неоцнимой реликвіи. Для Поджіо Цицеронъ — великій святой безъ малйшаго упрека. Возрожденіе наслдуетъ отъ ‘Среднихъ Вковъ’ также представленіе о древности, какъ мір фиксированномъ и единомъ, безъ развитія и безъ оттнковъ. Это, собственно говоря, представленіе объ императорскомъ эллинистически-христіанскомъ Рим. Медленное возстановленіе въ умахъ древняго міра начинается съ конца, наиболе близкаго по времени къ новоевропейскому обществу. Отцы церкви стоятъ въ глазахъ людей этой эпохи наравн съ классиками золотого вка, тхъ и другихъ сливаютъ вмст въ одинъ рядъ великихъ образцовъ. Поджіо, одинъ изъ самыхъ фривольныхъ умовъ эпохи, смотритъ однако на исторію древности именно такъ, какъ смотрли отцы церкви: для него, какъ для Августина, эта исторія — цпь несчастій и злодйствъ. Греки, думаетъ онъ, выказали неблагодарность къ своимъ лучшимъ людямъ, Александръ Македонскій былъ худшимъ разбойникомъ на земл, для римлянъ не было ничего святого, они были бичемъ вселенной: отъ братоубійцы Ромула до вроломнаго Цезаря тянутся губительныя войны, опустошеніе областей, обращеніе народа въ рабство, раздирательныя междоусобія. Крупнйшіе педагоги эпохи, Витторино да Фельтре, Веджіо, Энеа Сильвіо, не отдляютъ христіанскихъ элементовъ отъ языческихъ.

Отожествленіе науки съ изученіемъ древней мудрости не есть новая черта Возрожденія. Даже исканіе точныхъ и подлинныхъ текстовъ, завщанныхъ древними, намтилось задолго до этой эпохи въ работ юристовъ, изучавшихъ римское право. Движеніе это расширялось по мр того, какъ переходили къ новымъ запросамъ, которые могли покрываться античными формулами: чмъ дальше, тмъ боле начинали цнить прямое выраженіе тхъ культурныхъ понятій, которыми жилъ однажды міръ и съ которымъ стало чувствовать свое родство общество средневковой Европы. Но тмъ мене казалось возможнымъ довольствоваться передачей неполныхъ произведеній древнихъ авторовъ изъ вторыхъ и третьихъ рукъ, и мы видимъ, какъ быстро растетъ кругъ доступныхъ литературныхъ памятниковъ древности. Чмъ ближе искавшіе подвигались къ источнику, тмъ боле передъ ними стала раздвигаться историческая перспектива, возникло боле сложное представленіе о древности: позади римскаго міра открыли греческій, и въ этомъ заключается дйствительно новизна научныхъ воззрній эпохи. Еще въ начал XVI в. идею первенства греческой культуры формулируютъ, какъ нчто оригинальное и смлое. Въ указ короля Франциска I объ учрежденіи королевской типографіи въ Париж сказано: ‘выдающіеся въ наук люди представили намъ, что искусства, исторія, нравственное ученіе, философія и почти вс наши другія знанія, исходятъ изъ греческихъ сочиненій, какъ ручьи изъ одного источника’.

Другая важная черта состоитъ въ увеличеніи круга читателей, и мы видли причины этого явленія. Наука становится боле общимъ достояніемъ. Ея новые методы, ея боле широкія рамки школа скоро постаралась примнить къ вкусамъ и потребностямъ общества, о которыхъ уже говорилось выше.

Многочисленные педагогическіе трактаты XV и начала XVI вв., подъ заглавіями de formando studio, de ratione studii и т. д. ясно намчаютъ главную цль школы. Одинъ изъ раннихъ нмецкихъ гуманистовъ, Агрикола (1484) ставитъ впереди изученіе философіи, ‘потому что она учитъ правильно думать, а въ своемъ этическомъ отдл — правильно поступать. Знаніе вншней природы скоре доставляетъ украшеніе и удовольствіе, чмъ пользу. Всему, что нужно человку, можно научиться у писателей, которые освтили достопримчательныя вещи яркимъ свточемъ краснорчія, они даютъ возможность однимъ усиліемъ усвоить пониманіе вещей и — что съ нимъ связано тсно — правильное изложеніе понятій’. Въ этой программ первая половина, упоминаніе о философіи — ничто иное, какъ повтореніе старой задачи средневковой школы. Чмъ дальше однако, тмъ боле налегаютъ на вторую половину программы. Поджіо говоритъ, что т, кто занимается новой гуманистической наукой, т. е. изученіемъ элоквенціи и поэзіи, должны лишь столько времени употреблять на философію, чтобы не прерывать этимъ изученіе краснорчія. Крайне характерно возраженіе, которое длаютъ люди стараго ‘схоластическаго’ направленія гуманистамъ новаторамъ: по поводу ожидаемой гуманистической реформы лейпцигскаго университета въ начал XVI в., они настаиваютъ на томъ, что ‘науки посвящены вещамъ, а не словамъ’ (scientiae sunt de rebus et non de vocabulis) и напоминаютъ такимъ образомъ нчто, начинающее приходитъ въ забвеніе. Интересно также, какъ любятъ гуманисты развивать мысль о двойномъ смысл слова (разумъ и слово), объ однозвучности ratio и oratio (т же понятія), или напримръ, разсуждать такъ: ‘Богъ знаетъ вс языки, мы приближаемся къ нему, разъ не ограничиваемся знаніемъ одного родного языка’ (т. е. изучаемъ древніе). Эразмъ въ своемъ ‘разум науки’ (1512) опредляетъ смыслъ и сущность науки, какъ обладаніе и тактичное примненіе обильнаго количества словъ, выраженій и примровъ (copia verborum et rerum). Въ вид иллюстраціи онъ беретъ дв фразы: ‘твое письмо меня очень обрадовало’ и ‘пока я живъ, буду всегда помнить о теб’, поворачиваетъ и видоизмняетъ ихъ на 150 ладовъ. Краснорчіе представляется чмъ-то универсальнымъ и его изученіе должно исцлить отъ всхъ золъ. Вимфелингъ объясняетъ варварство нмцевъ тмъ, что они до сихъ поръ изучали грамматическій комментарій, а не самихъ поэтовъ и ‘ораторовъ. Умственный и нравственный упадокъ духовенства стараются объяснить тмъ, что оно чуждо элоквенціи: не занимаясь чтеніемъ литературныхъ образцовъ, клирики предаются праздности и конкубинату.

Поздне религіозные реформаторы глубоко убждены въ развивающей сил преподаванія словесной науки. Можно сказать, что реформація, поднимая значеніе религіознаго состязанія и словеснаго доказательства, еще усилила филологическія и стилистическія стремленія школы. Лютеръ говоритъ, что ‘при посредств языковъ (греческаго, латинскаго и еврейскаго) пришло Евангеліе, ихъ силою укрпилось и ими должно быть охраняемо: языки, это — ножны, въ которыхъ лежитъ мечъ разума, они — сокровищница, въ которой носятъ эту драгоцнность, они — сосудъ, гд держится этотъ напитокъ, и кладовая, гд лежитъ эта пища’. Меланхтонъ находитъ, что, направляя нашъ разумъ на источники, мы начнемъ истинно познавать Христа, поэтому главная задача ликолы — развитіе элоквенціи.

Вотъ эта сторона развитія, а не какая-нибудь другая, получила у современниковъ названіе гуманизма, humanitas, а люди образованные въ этомъ смысл стали именоваться humanissimi, perhnmani и т. д. и нтъ нужды намъ теперь расширять содержаніе столь опредленнаго для той эпохи понятія.

Но вступленіе новой науки разыгралось въ шумной обстановк. Ея приверженцы и пропагандисты, ея вольные преподаватели и, такъ сказать, журналисты, не занимая обыкновенно мста въ университет, нердко будучи въ зависимости отъ случайныхъ милостей магната или владтельнаго князя, почти сплошь дятели свтскіе по своему званію, вышедшіе изъ среднихъ классовъ, естественно повели весьма острую борьбу противъ ‘школьныхъ’ людей, схоластиковъ: они не могли ограничиться вопросами метода, умственной дисциплины, круга преподаванія, неизбжна въ ихъ споръ вступали мотивы соціальнаго характера: при общемъ недовріи къ духовенству, при раздраженіи, которое вызывали его привилегіи и бенефиціи, бывшія въ глазахъ большинства лишь преміей за праздность, нападенія ‘поэтовъ’ и риторовъ противъ университетскихъ ученыхъ-клириковъ все боле сбивались на общій походъ противъ невжества и недобросовстности представителей церкви. Принадлежность старыхъ университетскихъ преподавателей къ духовному званію вносила еще одну особенность въ споръ. Они должны были отвчать извстному идеалу религіознаго и моральнаго поведенія, особенно выражавшагося въ целибат, идеалу, который для этой эпохи уже пережилъ себя. Отсюда двойная насмшка надъ ними, какъ надъ людьми, преданными соблазну и въ тоже время поставленными оффиціально защищать устарлую мораль. Въ свою очередь поэты, противополагая патентованному, оплачиваемому букводству штатныхъ ученыхъ и учителей непосредственное вдохновеніе, свободное творчество, связывали съ нимъ и свободу нравовъ, бравировали безпорядочнымъ образомъ жизни, непринужденностью рчи и манеръ, возводя эти въ сущности постороннія черты въ принципъ. Вотъ эти второстепенныя условія литературно-ученаго спора и придали ему видъ столкновенія двухъ моралей, двухъ міровоззрній, характеръ какъ бы борьбы за эмансипацію человческой личности.

Говоря вообще, гуманизмъ не представляетъ собой цльнаго міровоззрнія, опредленной культурной полосы: стараться опредлить мораль, политику, религіозныя воззрнія гуманистовъ значило бы составить случайный и пестрый подборъ мнній. Гуманизмъ — главнымъ образомъ новая техника въ наук, литератур и педагогіи, стоящая въ связи сначала съ запросами службы и салона, а потомъ съ потребностями учено-церковной реформы, техника, которая естественно примыкала къ разнымъ новымъ направленіямъ мысли, напримръ, къ платонизму въ философіи или къ эпикурейской морали, къ идеализаціи монархіи или пропаганд ‘чистаго’ Евангелія. Вотъ почему, забгая нсколько впередъ, мы можемъ сказать, что неправильно думать, будто гуманизмъ, какъ нжный цвтъ пробудившагося свободнаго сознанія личности, какъ свтлую попытку построенія общества на основ полнаго простора разумныхъ влеченій человка, будто гуманизмъ, едва развернувшій именно вотъ эти задачи, постигла потомъ въ эпоху религіозной реформаціи и реакціи злая катастрофа. Позднйшія религіозныя партіи, протестантизмъ и католицизмъ, не исказили гуманистической программы, он лишь воспользовались практически школой гуманизма, примнили къ спеціальному длу его общіе научные, литературные и педагогическіе пріемы. То, что при этомъ погибло, былъ не гуманизмъ, а та относительная свобода и широта мнній, которая возможна была до начала реформаціи въ виду анархіи въ церкви.

Сообразно новой иде науки съ XV в. пытаются создать рядомъ со старыми университетами новыя высшія училища, они носятъ всюду характерное названіе ‘трехъязычной’ коллегіи (Collegium trilingue, напримръ, будущій Coll&egrave,ge de France). Но главнымъ наслдіемъ гуманизма все-таки осталась созданная имъ впервые средняя школа. Въ старомъ университет общее образованіе, если можно такъ выразиться, было отведено на факультетъ ‘искусствъ’, игравшій главнымъ образомъ подготовительную роль. Но здсь элементарное преподаваніе не было отдлено отъ высшаго. По мр того, какъ новые интеллектуальные запросы распространялись въ обществ, возникала потребность въ особой школ, которая бы систематически прививала общіе элементы образованія. Характерно, что города и городскіе магистраты боле всего хлопочутъ объ устройств у себя новаго типа ‘латинскихъ школъ’ или гимназій. Если старая школа главнымъ образомъ заботилась о философской аргументаціи, о діалектическомъ выведеніи понятій, возможно точно выраженныхъ, то новая ставитъ себ цлью пріобртеніе красивой легкой формы, способной облагородить любой предметъ. Главный путь къ этому искусству — подражаніе (imitatio), т. е. сначала ученіе наизусть, буквальное воспроизведеніе образцовъ, а потомъ свободное повтореніе и комбинированіе въ устной и письменной форм усвоенныхъ элементовъ рчи.

Чтобы судить о значеніи имитаціи въ этой школ, возьмемъ знаменитую 9-ти-классную гимназію, основанную. въ Страсбург въ 30-хъ годахъ XVI в. по порученію магистрата крупнйшимъ педагогомъ эпохи. Іоганномъ Стурмомъ. Она можетъ служить вообще прототипомъ гуманистической гимназіи, такъ какъ не только послужила образцомъ для аналогичныхъ протестантскихъ заведеній, но и іезуиты воспроизвели ея формы. Основатель гимназіи Стурмъ, опредлилъ цль образованія такъ: ‘выработка ученаго и краснорчиваго благочестія’ (sapientem atque eloquentem ріеtatem finem esse studiorum). Но приготовленіе ‘краснорчивыхъ’ учениковъ закрываетъ все другое и выдвигается тотчасъ же за первоначальнымъ обученіемъ чтенію и письму. Само собою, дло идетъ о краснорчивой латыни, и родной языкъ совершенно отступаетъ. Стурмъ признавалъ ‘общераспространеннымъ публичнымъ зломъ, что дти не лепечутъ съ первыхъ лтъ по латыни и считалъ дломъ школы ‘исправить этотъ недостатокъ трудомъ’. ‘Въ писаніи сочиненій, въ комментированіи, въ декламаціи мы не только должны слдовать за нашими классическими образцами, но мы должны сравняться съ лучшими временами Аинъ и Рима’. Поэтому всякіе разговоры на родномъ язык и въ школ и вн школы были строго воспрещены. Головы дтей наполняютъ массой словеснаго матеріала, и уже въ первыхъ 6-ти классахъ они должны заучить боле 20.000 словъ и выраженій. Античная литература — съ IV класса къ латинской присоединяется греческая — фигурируетъ въ очень опредленномъ подбор: историки, Цезарь, Тацитъ, Ливій, которые могли бы внести, по крайней мр, реальное содержаніе, знакомство съ учрежденіями и ходомъ политическаго развитія въ античномъ мір, отсутствуютъ. Преобладаютъ ораторы, поэты и Новый Завтъ, Гомеръ читается собственно ради стиля и формы. Все усвоеніе матеріала служитъ къ тому, чтобы сдлать молодыхъ людей искусными и бойкими подражателями Цицерона, къ этому и направлены безконечныя практическія занятія. Выраженія Стурма въ данномъ случа поразительны: ‘надо быть подражателемъ, жаднымъ до воровства, надо воровать (выраженіе это для вразумительности повторено по латыни и гречески), быть воромъ въ подражаніи, но такъ, чтобы воровство не было замтно’. Если вс усилія были направлены на первое, т. е. на безустанное воровство, то едва-ли достигалось послднее, т. е. скрытость воровства. Молодой профессоръ, вышедшій изъ школы Стурма, писалъ потомъ бывшему наставнику о своихъ практическихъ занятіяхъ со студентами: ‘мы начинили ораторскую рчь покражей и пестрыми заимствованіями, совсмъ какъ Эзопова ворона, которая щеголяла, одвшись въ перья красивыхъ птицъ’. Изученіе природы въ этой школ совершенно отсутствовало, хотя на бумаг здсь полагалось знакомство по древнимъ авторитетамъ съ географіей и астрономіей. Имлась въ виду и ариметика, но считать къ концу курса ученики образцовой школы плохо научались.

Конечно, были и возраженія противъ такой постановки школы, и одинъ изъ самыхъ тонкихъ и просвщенныхъ умовъ вка, Томасъ Моръ, въ своемъ изображеніи идеальнаго общества прямо протестовалъ противъ словесно-діалектическаго обученія. Жители его Утопіи сильны, во-первыхъ, въ наблюденіи неба и движеніи свтилъ, въ знаніи явленій атмосферы и земной поверхности, вовторыхъ, въ вопросахъ моральныхъ, въ изслдованіи проблемъ о счастіи и добр, Моръ очень подчеркиваетъ при этомъ утилитарный, прикладной характеръ науки у гражданъ идеальнаго общежитія, съ нкоторой ироніей отзываясь о тонкостяхъ въ комбинацію и игр словесныхъ опредленій, которымъ обучаются въ европейскихъ аудиторіяхъ молодые люди. Возраженія такого рода однако не измняли общаго направленія школы XVI в., и лишь въ слдующемъ вк на нее обрушилась уничтожающая критика.

Если въ указанныхъ чертахъ возникающей средней школы отразились техническія задачи и салонные вкусы новаго интеллигентнаго слоя, то вмст съ тмъ среда эта заявляла и новые моральные запросы. Жестокая дисциплина, система обученія, основанная за страх, механическое вдалбливаніе, присущія старой школ, которая сложилась при монастыряхъ и возрасла въ рукахъ клириковъ, ‘сажавшихъ молодежь, какъ птицъ въ клтку’, по выраженію Лютера,— вс эти черты не отвчали понятіямъ и привычкамъ общества, усвоившаго боле тонкія формы обращенія, цнившаго личную предпріимчивость, находчивость и характеръ. На этой основ и слагается новый педагогическій идеалъ. Уже осторожный Агрикола (въ Германіи во второй половин XV в.) отказывается работать въ школ, потому что она — ‘нчто жестокое, тяжкое, скучное, противное на взглядъ, съ ея вчными розгами, вытьемъ и слезами до поразительности похожее на тюрьму’. Еще раньше въ Италіи въ частныхъ школахъ новаго типа, напримръ, въ casa giojosa (‘веселый домъ’) Витторино да Фельтре, былъ выставленъ принципъ дйствовать на учащихся посредствомъ возбужденія въ нихъ интереса и взаимнаго соревнованія, опираться на прирожденное человку чувство чести. Эту мысль, связанную съ представленіемъ о наклонности человческой природы къ добру, къ совершенствованію, развиваютъ на разные лады Эразмъ, Моръ, Раблэ въ своихъ картинахъ идеальнаго воспитанія и общежитія. Они предполагаютъ въ человк врожденную любовь къ труду, интересъ къ знанію, благожелательность, если поставить его въ условія, благопріятныя для свободнаго удовлетворенія желаній, не давить, не пугать его чрезмрными требованіями, онъ становится благородной дятельной личностью. Раблэ, создавая свое фантастическое ‘аббатство Телема’, гд нтъ ни стнъ, ни обтовъ, гд входъ воспрещенъ только лицемрамъ, гд единственное правило — ‘длай, что хочешь’ и гд всего есть въ изобиліи, Раблэ прибавляетъ о характер обитателей этой модернизированной монастырской коммуны, а въ сущности увеселительнаго замка, соединяющаго въ себ ученую академію и литературно-художественный клубъ подъ фирмой братской общины: ‘свободный, хорошо воспитанный, выросшій въ благородной сред человкъ уже отъ природы иметъ побужденіе къ правд и праву и отвращеніе къ пороку, это побужденіе новые люди называютъ честью, изъ свободы вытекаетъ похвальное соревнованіе въ совершенствованіи’.

Въ новой гуманистической школ къ этимъ общимъ моральнымъ принципамъ примыкали извстные методы воспитанія, которые потомъ съ особеннымъ искусствомъ были развиты іезуитами. Въ школ Стурма уже мы встрчаемъ педагогическую обстановку, прославленную потомъ ихъ коллегіями: въ ученикахъ стараются развить честолюбіе, жажду соревнованія, посредствомъ наградъ, нердко денежныхъ, умственную аристократію въ ихъ сред выдляютъ пересадкой. Особенно важную роль играли въ школ драматическія представленія въ качеств образовательнаго развлеченія, дйствующаго на фантазію, въ качеств средства къ тому, чтобы дать возможность ученику развернуть находчивость, умнье держаться передъ публикой. Но и здсь присоединяется общая реторическая задача: ученикъ, играя въ драм, долженъ пріучиться къ латинской рчи, актеръ въ немъ долженъ развязать языкъ оратору.

Въ педагогическихъ идеяхъ эпохи видное мсто занимаетъ женскій вопросъ. Мысль о равенств женской и мужской природы по ихъ способности къ умственному развитію, требованіе равноправности женщины съ мужчиной въ интеллектуальной сфер выражается съ большою ршительностью, быть можетъ, съ большею, чмъ въ наше время. Эразмъ посвящаетъ этому вопросу одинъ изъ лучшихъ своихъ діалоговъ (abbatis et eruditae): аббатъ, представитель стараго взгляда, замтивъ въ комнат молодой женщины латинскія книги, выражаетъ свое удивленіе: ‘еще если бы это были забавныя книжки на французскомъ язык! вдь женщины созданы для удовольствій. Бда мужу съ ученой женой, какъ настоятелю съ начитанными монахами: они плохо слушаются, чрезмрная развитость убиваетъ стыдъ. Наконецъ, женщина существуетъ для служебной роли въ семь, ея дло — хозяйство’. Собесдница аббата опровергаетъ его банальные аргументы умно и настойчиво и въ то же время тактично, безъ претензій синяго чулка. Если дло женщины вести домъ, то не лучше ли она воспитаетъ дтей, располагая сама серьзнымъ знаніемъ? ‘Моя развитость сближаетъ меня еще тсне съ моимъ мужемъ’. ‘Если мы изучаемъ чужіе живые языки, чтобы бесдовать легко съ иностранцами, то какъ же не изучить латыни, чтобы каждый день вступать въ общеніе съ авторами столь учеными, краснорчивыми, мудрыми, которые являются важнйшими нашими совтниками во всемъ?’ Свою защиту молодая дама заканчиваетъ любопытной исторической справкой и полушутливой программой будущаго, въ которой однако чувствуется большая увренность. ‘Прежде рдкостью былъ невжественный аббатъ, теперь нтъ ничего обыкновенне, прежде государи и князья выдавались не меньше своимъ образованіемъ, чмъ властью. Въ настоящее время образованныхъ женщинъ уже много: въ Испаніи, въ Италіи можно встртить особенно среди знати такихъ, которыя съ любымъ мужчиной поспорятъ. Въ Англіи есть послдовательницы Мора, въ Германіи Блаурера и др. Смотрите, если вы не поостережетесь, дло дойдетъ до того, что мы сядемъ на первыя мста въ богословскихъ школахъ, начнемъ проповдывать въ храмахъ и захватимъ ваши митры’.

Моръ помщаетъ въ университеты своего идеальнаго острова, Утопіи, женщинъ въ качеств студентокъ и преподавательницъ, нтъ того отвтственнаго поста, того сложнаго дла, требующаго знаній и умственнаго напряженія, которыхъ бы онъ не считалъ доступными женщин. И любопытно, что здсь рчь идетъ не о томъ, чтобы найти исходъ для незамужнихъ: исполненіе материнскихъ обязанностей, за исключеніемъ ограниченныхъ періодовъ и положеній жизни женщины, онъ считаетъ вполн совмстимымъ съ очень трудными занятіями научнаго, художественнаго или политико-административнаго характера.

Для насъ теперь еще не вполн выяснены глубокія соціальныя причины этого возвышенія женщины. Несомннно, что въ подвижной городской сред, гд смшивались классы и скоре ослаблялись патріархальныя традиціи, женщина легче пріобртала самостоятельное положеніе. Въ промышленномъ дл, въ индустріи средневковыхъ городовъ, женщины не только являются въ качеств приказчицъ и искусныхъ работницъ, стоящихъ нердко наравн съ мужчинами-подмастерьями, но он могутъ быть и во глав предпріятія, такъ, напримръ, вдовы до новаго замужества. Что касается высшихъ слоевъ общества, то многочисленные случаи самостоятельнаго управленія, регентства и политическаго сотрудничества женщинъ въ XV и XVI вв. указываютъ на ростъ ихъ вліянія. Съ другой стороны, литературное развитіе само благопріятствовало улучшенію общественнаго положенія женщины. Подъ вліяніемъ успха литературы устанавливалось представленіе, что литературное воспитаніе облагораживаетъ человка, возвышаетъ его надъ вульгарнымъ: разъ женщина усвоиваетъ это воспитаніе, поднимается такимъ образомъ на ступень высшихъ культурныхъ пріобртеній, она становится равной мужчин по достоинству. Уже въ литературныхъ кружкахъ конца XIV в. въ Италіи женщины принимали живое участіе, съ успхомъ спорили и развертывали морально-философскія идеи въ длинныхъ рчахъ. Въ XVI в. число женщинъ, которыя проходили курсъ ‘поэтическаго’ образованія, которыя читали классиковъ и подражали имъ, было весьма значительно. Одна изъ симпатичнйшихъ фигуръ XVI вка, сестра короля Франциска I, Маргарита Ангулемская, настоящій добрый геній людей литературы и науки, то вдохновлявшій ихъ въ работ, то спасавшій отъ инквизиціи, тонко чувствующая, высоко развитая натура, чуткая и внимательная къ лучшимъ вяніямъ эстетическимъ, философскимъ и религіознымъ своего вка, сама писательница — можетъ служить лучшимъ типомъ женскаго образованія эпохи.

Много разъ обсуждалось отношеніе гуманистическаго просвщенія къ послдующей религіозной реформ. Чаще всего оба движенія разсматривались, какъ противорчивыя въ принципахъ и связанныя только нитью одинаковыхъ вншнихъ методовъ, которые выражались въ критик текстовъ, филологическомъ истолкованіи Писанія и т. д., въ нихъ наводили противоположность языческаго и христіанскаго, вротерпимаго и фанатичнаго, свтскаго, реабилитирующаго плоть и религіознаго, полуаскетическаго взгляда, но гуманисты въ отношеніи религіозной реформы не составляютъ однородной группы, гуманистическое образованіе не является опредленнымъ признакомъ, за которымъ бы крылась одна цльная религіозно-моральная программа. Гуманистовъ въ эпоху религіознаго разрыва мы встрчаемъ въ обоихъ лагеряхъ. Это обстоятельство не даетъ однако и основанія говорить о безразличіи людей гуманистическаго просвщенія къ религіознымъ вопросамъ.

Можно намтить нкоторыя общія черты и идеи религіозной реформы у представителей учено-литературнаго міра въ начал XVI в., раздлявшихся и тми общественными сферами, къ которымъ они примыкали. Самые яркіе выразители этихъ идей,— Эразмъ и Моръ, оба, каждый въ своемъ род,— жертвы религіознаго раздраженія послдующей эпохи. Такъ или иначе связанные съ придворной средой, съ могущественными покровителями ‘добрыхъ знаній’ въ лиц правителей, ученые большею частью ждали и желали иниціативы послднихъ въ дл религіознаго просвтительства, совпадавшаго въ ихъ глазахъ съ задачами науки и школы, съ торжествомъ истиннаго просвщенія. Именно подъ эгидой государей, въ томъ числ папы и просвщенныхъ прелатовъ, представлялъ себ Эразмъ наступленіе мирной эры, золотого вка наукъ, когда вмст съ невжествомъ отсталой части клира исчезнетъ его нравственная испорченность, когда чистое Евангеліе ‘проповдь Христа въ источник’ войдетъ въ жизнь и сознаніе вмст съ правильными научными методами. Религіозная реформа рисовалась ему безъ ломки строя, безъ соціальнаго и политическаго переворота, проводимая руками самихъ правящихъ классовъ.

На практик люди эразмовскаго направленія желали очищенія церковной жизни отъ излишней обрядности, отъ грубой символики, отъ формализма и сухой методичности, отъ фарисейства вншняго благочестія, отъ того, что они называли ‘іудаизмомъ’ и ‘паганизмомъ’. На первомъ мст должна стоять мораль, а не догматъ. Моръ идетъ въ этомъ отношеніи такъ далеко, что жители его Утопіи представлены даже не христіанами, а лишь воспріимчивыми къ христіанству людьми, уже достигшими высшей степени культуры, а именно потому, что разумная общественная организація устранила въ ихъ сред безполезный и возбуждающій споръ догматическихъ системъ и воспитала въ нихъ здоровыя религіозно-моральныя начала. Эраэмъ, углубляясь въ поиски чистаго источника христіанства, въ то же время расширяетъ его понятіе, его формула — ‘гд истина, тамъ христіанство’. Почитавши Цицерона, онъ не можетъ удержаться, чтобы не поцловать отъ умиленія книги, столь полной въ его глазахъ истиннаго благочестія, и по привычк призывать имя святого, онъ чувствуетъ потребность произнести: ‘святой Сократъ, молись за насъ’. Все выше вглубь стараются эти, преимущественно нмецкіе и англійскіе ученые, отнести начало истиннаго Богопознанія, большинство останавливается на Платон, но иные идутъ еще дальше, къ Пиагору, или ищутъ въ тайнахъ еврейской Каббалы, какъ Рейхлинъ. Въ предлахъ самого христіанства они совершаютъ какъ бы новыя открытія: они обращаются къ богословію Августина, раскрываютъ съ интересомъ новизны апостола Павла, какъ будто впервые найденнаго или впервые понятаго вмст съ Цицерономъ и Платономъ. Трудясь надъ изданіемъ отцовъ церкви, комментаріевъ къ Новому Завту, надъ изданіемъ Новаго Завта съ латинскимъ переводомъ, совершенно опрокинувшимъ средневковую Вульгату, Эразмъ не только хочетъ, чтобы Писаніе стало общимъ достояніемъ, онъ думаетъ, что въ свободномъ изученіи — лучшій путь къ истин, самъ онъ примняетъ здсь общіе пріемы филологической и философской критики. Онъ находитъ, что ‘разсказы Библіи часто боле смшны, чмъ миы’, и нердко склоняется къ аллегорическому истолкованію ихъ, приближаясь такимъ образомъ уже къ раціонализму.

Рядомъ съ этимъ преимущественно свернымъ и среднеевропейскимъ направленіемъ въ Испаніи учено-религіозное возрожденіе принимаетъ другой характеръ. Въ теченіе первыхъ двухъ десятилтій XVI в. здсь, правда, въ большомъ почет Эразмъ и его мстные ученики. Король и просвщенные прелаты думаютъ провести церковную реформу при его содйствіи. Но сама реформа по своей главной тенденціи представляетъ возвращеніе въ монастырской строгости. Преобразованіе школы понимается въ Испаніи, какъ возвращеніе къ ближайшимъ по времени схоластическимъ авторитетамъ, главнымъ образомъ къ ом Аквинскому. Испанское просвщеніе черпаетъ свои силы и задачи въ самомъ себ, въ своемъ прошломъ, исполненномъ традицій религіозной борьбы съ неврными и еретиками, и ясно, что результаты его должны будутъ черезъ два, три десятилтія, въ лиц Лойолы и другихъ ревнителей, столкнуться враждебно съ сверной реформой.

Съ другой стороны, критическое направленіе свера, какъ ни консервативны были его носители въ политическомъ и соціальномъ отношеніи, сковало оружіе для слдующей за нимъ группы, для поколнія, которое открывало революцію. Эразмъ, врагъ всякой ‘сумятицы’, всегда стоявшій за ‘святое лукавство’, бросилъ массу дкихъ обвиненій и насмшекъ въ ряды клира и людей стараго просвщенія. Они были подхвачены Гуттеномъ и авторами ‘Писемъ темныхъ людей’, но у ‘молодыхъ’ не только сгущены краски, тутъ открывается или сплошное нападеніе на церковь или индифферентизмъ, съ ироніей отворачивающійся отъ религіозныхъ вопросовъ.

Наконецъ, должна быть отмчена еще одна черта. Дятели просвщенія, сторонники реформы, какъ ни различны были ихъ направленія, сходились въ ожиданіи почина со стороны свтскихъ правительствъ, т. е. главнымъ образомъ, монархіи. Съ паденіемъ авторитета церкви, на свтскую власть, на ‘христіанскій магистратъ’ какъ бы естественно переходили сложныя и отвтственныя обязанности охраны чистоты вры, проповди и богослуженія, защиты религіи отъ нападенія и т. д. Если одинъ мечъ — власть духовная — не можетъ служить церкви, то его мсто заступаетъ другой, внося миръ и порядокъ. Согласно этому представленію, французскій теоретикъ начала XVI в. могъ сказать уже, что король Франціи у себя въ государств какъ бы нкій воплощенный Богъ (tanquam quidam corporalis Deus), а боле наивный нмецкій каязь на своей легко обозримой территоріи считалъ себя ‘верховнымъ руководителемъ во всхъ добрыхъ длахъ’ или выражалъ желаніе быть у себя ‘папой, епископомъ, архидіакономъ и главою капитула’. Городскіе совты самостоятельныхъ коммунъ совершенно также понимали свои прерогативы. Въ могущественной бернской республик магистратъ находилъ, что ‘начальству подобаетъ не только вести порученную ему общину по пути справедливости въ свтскихъ длахъ, но также наставлять ее въ истинной христіанской вр и являть собой въ этомъ отношеніи высокій образецъ’.

Экономическій подъемъ и экономическій кризисъ въ XVI вк.

Возростаніе спроса на капиталъ къ XVI в. и препятствія къ его сосредоточенію и обороту.— Финансовыя силы XVI в. и ихъ централизація на всемірныхъ биржахъ.— Антверпенъ и. Ліонъ, ихъ значеніе для европейской политики и торговли.— Финансовая спекуляція и зпоха кризисовъ.— Паденіе финансоваго міра XVI вка.— Революція цнъ, ея значеніе для различныхъ общественныхъ классовъ.— Антикапиталистическое движеніе въ XVI вк.

Въ нашихъ изображеніяхъ хода историческаго развитія обыкновенно чередуются группы ‘событій’ и ‘состояній’. Когда идетъ рчь о первыхъ, то прежде всего возникаетъ представленіе о сцпленіяхъ и актахъ политической или религіозной жизни, такъ какъ мы привыкли въ этой области встрчать боле яркіе моменты, находить большую измнчивость, большій драматизмъ. Явленія соціально-экономическія представляются намъ скоре въ вид длительныхъ состояній, видоизмняющихся мало замтными полосами.

Историкъ, изучающій шестнадцатый вкъ, невольно чувствуетъ охоту нарисовать экономическое движеніе этой эпохи по тому же пріему, какъ обыкновенно изображаются культурные и политическіе ея перевороты, т. е. въ вид ряда рзкихъ, пожалуй, даже драматически захватывающихъ событій: онъ можетъ въ самомъ дл намтить быстро смняющіеся этапы въ развитіи совершенно новаго экономическаго міра въ Европ, впервые образующаго въ ней одно связное цлое, выдвинуть крупныя и сильно очерченныя предпріятія, развертывающіяся въ предлахъ этого міра, указать яркія черты постигающихъ его катастрофъ и революцій, схватить моменты настроенія общества, нервно и чутко отзывающагося на перипетіи экономическаго движенія. Если угодно, здсь можно найти своихъ крупныхъ дятелей, своихъ ‘героевъ’, и со своей точки зрнія современный изслдователь финансовой исторіи XVI в. имлъ право подвести эпоху Лютера, Карла V и Филиппа II подъ новый заголовокъ ‘вка Фуггеровъ’ {В. Ehrenberg, ‘Das Zeitalter der Fugger, Geldcapital und Creditterkehr, im XVI Jh.’. 1896, 2 Bde.}. Да мы и не можемъ боле выдлять отъ великихъ колебаній религіозной и политической борьбы эпохи реформація одновременнаго имъ развитія матеріальныхъ условій общественной жизни. Это развитіе не представляетъ только теченія, параллельнаго ходу идей или комбинаціямъ и сцпленіямъ политики, теченія, лишь по временамъ врывающагося въ сферу, гд, повидимому, дйствуютъ логическіе аргументы и психическія настроенія. Крупныя столкновенія политическихъ силъ, напр., Габсбурговъ и Валуа, Голландіи и Испаніи, гугенотскихъ дворянъ и католическихъ горожанъ во Франціи, не могли бы разыграться безъ скопленія и борьбы массъ капитала, характерныя черты самихъ религіозныхъ программъ, ихъ широта и распространенность, ихъ соціальный оттнокъ останутся намъ непонятны, если мы не схватимъ тхъ могущественныхъ пружинъ матеріальной жизни, вліяніе которыхъ объединило въ XVI вк Европу, подняло или разрушило различныя общественныя группы въ сред европейскихъ націй.

Шестнадцатый вкъ — эпоха первыхъ шаговъ въ сосредоточеніи и мобилизаціи капитала въ Европ, эпоха возникновенія крушенія, если можно такъ выразиться, первой его европейской организаціи.

Все боле и боле широкіе слои населенія вступаютъ къ концу среднихъ вковъ въ общій экономическій обмнъ, въ условія денежнаго хозяйства. Это явленіе можно иллюстрировать такихъ характернымъ примромъ. Въ XIV вк въ крупнйшемъ город Германіи, Кельн, самой мелкой Деньгой была монета, равная 8 пфеннигамъ (3 ¹/₂ копйки), если мы примемъ въ разсчетъ гораздо боле значительную покупательную цну денегъ того времени, то этотъ фактъ означаетъ, что для большой части городского населенія въ одномъ изъ оживленнйшихъ пунктовъ рынокъ быль недоступенъ, или что эта часть населенія не нуждалась въ немъ для покрытія своихъ жизненныхъ потребностей, что множество предметовъ не имло цны, не подлежало обмну. Въ томъ Кельн черезъ два вка уже чеканится монета, равная 1 пфеннигу (мене ¹/₂ коп.), т. е. мельчайшей современной размнной денежк. Въ промежутк лежитъ огромный шагъ.

Съ развитіемъ денежнаго хозяйства выростала быстро и въ частныхъ отношеніяхъ, и въ государственной жизни потребность въ свободномъ распоряженіи все большими и большими массами движимаго капитала. Со времени крестовыхъ походовъ и кончая великими открытіями португальцевъ и испанцевъ развертывается купеческая предпріимчивость объ руку со смлымъ полетомъ географическихъ изысканій. Слдомъ за фантазіей купцовъ и конквистадоровъ разростается игра политическаго воображенія у европейскихъ властителей. Французскій король, соря деньгами, добивается чести называться германскимъ императоромъ, государь, носящій провиденціальное имя Карла, считаетъ себя призваннымъ къ борьб съ мусульманскимъ міромъ на Дуна, въ Африк, на Средиземномъ мор и въ то же время, преслдуя великую программу религіознаго замиренія Европы, воюетъ и съ религіозными отщепенцами, а съ ‘христіаннйшимъ’ королемъ, и съ самимъ главою непогршимой церкви, испанцы и французы истощаютъ силы въ спор за богатства Италіи, англійскіе короли, въ цпкой и терпливой коммерческой борьб съ обладателями сверныхъ морей и проливовъ, кладутъ основы морского владычества своей націи.

Нечего и говорить объ осуществленіи этихъ грандіозныхъ проектовъ и усилій, когда ежедневная государственная практика, которая все боле должна была опираться на обширныя кадры чиновниковъ и требовать правильнаго оборота крупныхъ суммъ, не могла подвигаться впередъ безъ широкаго кредита. Государственный бюджетъ въ эту эпоху такъ же отсутствовалъ, какъ не было правительственныхъ, національныхъ войскъ. Попытки бережливыхъ правителей скопить казну, запрятать на первый день сокровище создавали слишкомъ ничтожные рессурсы. Въ военной и финансовой сфер приходилось прибгать къ частному предпринимателю, въ первомъ случа къ профессіональному ‘военному спекулянту’, кондотьеру, во второмъ — къ финансовыхъ длъ мастеру, который еще не носилъ тогда названія банкира, а именовался traitant, partisan, asentista и т. д. Въ этомъ положеніи дло и оставалось въ Европ, приблизительно, до эпохи Людовика XIV.

Государи Европы въ XVI и ХУЦ вв. были хроническими и притомъ далеко не всегда надежными должниками, въ тоже время они были безпокойными и неутомимыми прожектерами. Отвчая на запросы съ ихъ стороны, увлекаясьвъ свою очередь, грандіозными планами мобилизаціи и оживленія спящихъ натуральныхъ богатствъ, финансисты XVI в. должны были развивать качества, аналогичныя заокеаническимъ смльчакамъ плавателямъ и завоевателямъ: они должны были пробивать новые пути, изощряться въ привлеченіи боязливаго капитала, подвергаться опасности, поджимая и пуская въ оборотъ сырыя доходныя статьи. Сосредоточеніе капиталовъ въ первой половин XVI в. въ значительной мр — дло ихъ личныхъ усилій, личной изворотливости, таланта и риска, и потому эпоха можетъ быть съ извстнымъ правомъ названа ‘героическимъ’ вкомъ западно-европейскаго капитализма.

Затрудненія, съ которыми приходилось въ данномъ случа бороться, были въ самомъ дл велики. Прежде всего сказывалась крайняя необезпеченность въ длахъ и сношеніяхъ. Страхъ передъ разбойничьими и солдатскими бандами заставлялъ многихъ прибгать къ допотопному способу сбереженія, закапывать въ землю клады. Деревня все еще держалась на старомъ натуральномъ хозяйств, и города со своимъ денежнымъ обмномъ представляли оазисы. Но и въ город экономическая жизнь била неровнымъ пульсомъ, деньги приливали въ ярмарочные сроки и отливали опять. Отсюда объясняются крупныя измненія въ цн монетъ, которая колебалась, какъ у всякаго другого товара, зависящаго отъ подвоза, урожая и т. п. Въ видномъ торговомъ центр, въ г. Барселон въ первой половин XV в. во время лта монеты становилось мало и она дорожала вслдствіе покупки шерсти въ Араговіи и Валенсіи, цна ея посл этого падала и подымалась опять въ январ вслдствіе покупки шафрана, потомъ опять падала. Благодаря недостатку звонкой монеты и трудности ея пересылки, обмнъ серебра на золото и обратно неизбжно былъ связанъ съ значительной потерей, и комиссіонная плата равнялась 6 или 8%, иногда доходила до 12%. Бдная и безъ того драгоцнными металлами, Европа должна была отдавать свое серебро и золото Азіи въ обмнъ за ея продукты. Рдкость металлическихъ денегъ и огромная ихъ покупательная цна въ XV в. объясняютъ ту жадность до золота, которую обнаруживали первые завоеватели и колонизаторы Америки, ‘пьянвшіе’, по выраженію Пизарро, отъ обилія предлагаемаго имъ здсь драгоцннаго металла.

Трудно найти эпоху, когда бы недостатокъ средствъ оборота въ сравненіи съ потребностью въ капитал въ такой мр чувствовался, какъ въ конц среднихъ вковъ. Любопытно, что уже въ XIV в. появляются различные пріемы дробленія доходовъ и мобилизаціи мелкихъ ихъ частицъ: такъ, напр., разбивается рента съ земельныхъ участковъ, и минимальные ея паи, пною въ нсколько су, переходятъ изъ рукъ въ руки сотнями и тысячами. Но въ то же время слабо развиты были средства къ сосредоточенію капиталовъ, ихъ сбереженію, средства къ тому, чтобы узнавать ихъ мстонахожденіе, притягивать ихъ, поощрять къ обороту. Представители власти, чтобы получить кредитъ, вынуждены были обращаться къ купеческимъ операціямъ, ворочать товаромъ, бгать на рынокъ. Казначей герцога бургундскаго Іоанна Безстрашнаго долженъ былъ, чтобы добыть въ короткій срокъ значительную сумму, купить въ Куртрэ 137 штукъ сукна въ долгъ за 2.764 экю и тотчасъ же продать ихъ на наличныя съ потерею 564 экю. Или, напр., правительство получало при займ запасы ртути и киновари, которые оно съ большою потерею реализовало на деньги. Задача финансовыхъ магнатовъ XVI в., разныхъ Фуггеровъ, Отроцци, Дуччи, Грешэмовъ, заключалась въ томъ, чтобы установить связь, ускорить сношенія между производителями, владльцами мелкихъ сбереженій и капиталовъ и, такъ сказать, крупными потребителями ихъ, главнымъ образомъ, государями, а затмъ и купцами — организаторами крупныхъ предпріятій.

Въ XVI в. выполненіе этой задачи приняло своеобразныя формы. Цлое столтіе по открытіи Новаго Свта длится странное явленіе: Америка служитъ какъ будто только въ вид дополненія къ европейскимъ источникамъ руды. Для того, чтобы отдать это голое средство къ богатству, роскошная по своей природ страна заставляетъ работать скудную Европу: и не только предметами своей индустріи снабжаетъ Европа колоніи, но также сырьемъ, пищевыми продуктами, хлбомъ, масломъ, виномъ. Къ половин XVI в., особенно со времени открытія потозійскихъ рудниковъ, американское золото и серебро наводняетъ Европу и начинаетъ, быстро падать въ цн. Непосредственная нужда въ немъ прекратилась. Но какимъ образомъ Европа воспользовалась имъ, какъ эти мертвыя сокровища претворились въ двигающую силу? Превращеніе стало возможно лишь благодаря культур и индустріи Европы, а направителями движенія, посредниками въ данномъ случа стали финансовыя силы Стараго Свта.

Особенно любопытны отношенія ихъ къ непосредственному владтелю американскихъ сокровищъ, королю Испаніи, который безъ ихъ кредита не могъ реализовать своихъ богатствъ. Мы видли, что Яковъ Фуггеръ возвелъ на императорскій престолъ Карла V своими деньгами. Четыре года спустя, когда въ Германіи поднялось гоненіе на большія торговыя компаніи, онъ писалъ императору наполовину иронически, наполовину угрожающе: ‘Извстно и очевидно, что ваше величество не могли бы безъ меня добиться короны, и я могъ бы это доказать подписями всхъ Вашихъ Императорскихъ коммиссаровъ’. Карлъ V не могъ не защитить купцовъ противъ князей. Союзъ между аугсбургскимъ торговымъ домомъ и династіей Габсбурговъ скрпился еще тсне при племянник Якова, знаменитомъ Антон Фуггер (1525—1560). Это былъ несомннно перый капиталистъ своего времени, и возростаніе денежной силы въ XVI в. видно уже изъ того, что его имущество относилось къ капиталу Перваго богача XV в., Медичи, какъ 5:1.

Въ 1580 г. Фуггеръ посредствомъ крупной ссуды устроилъ избраніе въ римскіе короли брата Карла V, Фердинанда. На его средства была ведена война съ Франціей въ 1536 г. Передъ ршительнымъ столкновеніемъ императора съ протестантами Фуггеры ссудили Карлу крупную сумму, будто бы для придворныхъ тратъ. Протестантскій союзъ узналъ об этомъ, и такъ какъ, по его мннію, ‘императоръ безъ помощи аугсбургскихъ банкировъ не могъ бы съ мста сдвинуться’, он потребовалъ, чтобы великая финансовая сила теперь помогла и протестантамъ и задержала ссуды императору. Союзъ въ то же время вынуждалъ враждебное Карлу V управленіе города Аугсбурга отобрать у богатыхъ гражданъ вс наличныя деньги, вс драгоцнности да содержаніе союзныхъ войскъ. Тогда аугсбургскіе демократы, только что заставившіе удаляться католическихъ патриціевъ И въ томъ числ Фуггера, обратились къ заступничеству послдняго передъ императоромъ и чрезъ посредство банкира помирились съ Карломъ.

Уже теперь аугсбургскій банкиръ заявлялъ, что ‘онъ усталъ ссужать императора’. Однако, ихъ отношенія не прекратились. Въ 1552 г., въ самый критическій моментъ для¹ старющаго императора, когда протестантскіе князья, во глав даровитый Морицъ Саксонскій, соединились съ французскимъ королемъ и Карлу, при полномъ отсутствія войска, грозилъ плнъ, Фуггеръ буквально спас его. Упавшій духомъ императоръ въ отчаянія заявлялъ, что ‘купцы точно сговорились не служить ему больше, ни въ Аугсбург, ни въ другихъ мстахъ никто не хочетъ мн давать взаймы, какія ни общай выгоды’. Наконецъ, онъ отправилъ собственноручное письмо къ великому банкиру и молилъ пріхать въ Инсбруккъ ‘ради самого неба’, увряя, что въ ‘данную минуту онъ ничего такъ не желаетъ, какъ этого прізда’. Фуггеръ явился, и съ этимъ драгоцннымъ человкомъ, представлявшимъ собою цлую державу, императоръ бжалъ дальше въ горы: Здсь въ Виллах состоялась сдлка: Фуггеръ ссудилъ Карла огромной суммой въ 400.000 дукатовъ, и тонъ императора, въ переговорахъ съ мятежными князьями въ Лассау сразу рзко перемнился.

Торговое имя этого дона пользовалось удивительнымъ авторитетомъ въ ‘христіанскомъ мір’. Анекдотъ о великомъ Фуггер, сжигающемъ въ присутствіи Карла его векселя, чтобы отблагодарить за честь высокаго посщенія, конечно, — легенда, но зато вполн достоверенъ слдующій фангъ: корда въ самый тяжелый моментъ нидерландскаго возстанія въ 1576 г. поднялся бунтъ солдатъ, не получавшихъ жалованья, испанскій министръ два раза ночью посылалъ за факторомъ Футгера, умоляя его асссигновать на Антверпенъ крутую сумму: ‘солдаты, увидавши векселя Футгера, тотчасъ смирятся и терпливо будутъ ждать денегъ’. Факторъ еще колебался, тогда испанецъ поцловалъ св. крестъ и поклялся имъ, что ‘если Нидерланды будутъ потеряны изъ-за недостатка денегъ, это будетъ виною Фуггера’.

Услуги Фуггеровъ любопытны въ двухъ отношеніяхъ: во-первыхъ, они обязывались не просто добыть извстную крупную сумму, опираясь на свой кредитъ, имъ приходилось затмъ выплатить, и притомъ въ быстрые сроки, по особымъ ассигновкамъ отдльныя суммы въ разныхъ концахъ Европы, переслать одну на театръ войны, другую вручить старому кредитору государя, третью уплачивать нужному человку въ вид ежегодной ренты и т. д. Во-вторыхъ, помимо процентовъ, которые вычитались пряно изъ условленной суммы, ссужавшій банкиръ не могъ разсчитывать на возвратъ долга деньгами, вмсто того онъ получалъ въ вид векселя право пользоваться опредленной доходной статьей, ртутными рудниками, грузомъ серебра изъ ‘Индіи’, т. е. Америки, частью домена, пошлиной и т. д. Правительство уступаю ему къ данномъ случа свое мсто и предоставляло устройство эксплуатаціи дохода..

Хотя банкира XVI в. уже не ждала вислица посл сказочнаго владычества, какъ финансовыхъ гигантовъ XV в., въ род Жана Кэра, но отношенія между финансовымъ міромъ и политическимъ была долго еще неправильны я подлежали большимъ колебаніямъ. Для купца было крайне рисковано связывать свои операціи съ предпринимателями и фантазерами дипломатическаго и военнаго дла, и денежные люди стараюсь вознаградить себя огромнымъ процентомъ. Вотъ примръ такихъ сдлокъ. Весной 1522 г., когда возстаніе испанскаго коммунъ еще не было окончательно сломлено, императору дли обузданія ихъ и для поздки въ Англію немедленно нужна была значительная сумма. При посредничеств города Антверпена удалось занять у группы купцовъ, взамнъ трехлтней аренды таможеннаго сбора въ самомъ Антверпен и въ провинціи Зеландіи, каковая аренда равнялась 117.000 ливровъ, такую же сумму, прячемъ они фактически дали только 70.000 ливровъ, такъ какъ 47.000 были вычтены тотчасъ же въ вид процента. Любопытна въ этой сдлк еще одна особенность. Городъ Антверпенъ, играя здсь роль имперскаго финансоваго агента, долженъ былъ гарантировать купцамъ врность сдлки и зато былъ освобожденъ отъ обязательства взносить двумъ нмецкимъ курфирстамъ отъ имени императора ежегодную плату, условленную подъ залогъ тлъ же самыхъ таможенныхъ сборовъ. Такимъ образомъ, ростовщическая сдлка осложнялась еще рзкимъ правонарушеніемъ. Нсколько мсяцевъ поздне, когда долгъ императора разнымъ купцамъ дошелъ уже до 400.000 ливровъ, онъ былъ въ почти безвыходномъ положеніи: не на что было снарядить корабли для переправы его въ Испанію и нечего было заплатить сопровождавшимъ его ландкнехтамъ. Купцы ссылались на безпокой мое военное время и говорили, что деньги скрылись съ биржи. Посл многихъ усилій, приближеннымъ Карла удалось достать подъ залогъ императорскаго кубка и нсколькихъ золотыхъ цпей нкоторую сумму за б2%.

Постепенно для сношеній финансоваго и политическаго міра возникли опредленные центры, выработались боле опредленныя формы. Присмотримся ближе, какимъ образомъ, могли финансовые владыки сосредоточивать въ своихъ рукахъ въ короткіе сроки столь значительныя суммы и какъ могли они ворочать этими суммами?

Съ конца XV в. въ характер и направленіи путей европейской торговли происходитъ ршительный переворотъ. Ея главной артеріей до тхъ поръ, начиная отъ крестовыхъ походовъ, была дорога отъ портовъ Италіи черезъ Альпы и Германію къ гаванямъ Свернаго и Балтійскаго моря, а главными средоточіями — Венеція и Генуя на юг, Аугсбургъ и Нюрнбергъ въ средин, Брюгге, Кльнъ, Любекъ, Бременъ, Гамбургъ на сверномъ краю, по этому пути съ юга шли пряности, тонкія матеріи, предметы роскоши, съ свера — сырье, шерсть, кожи, хлбъ и т. д. Теперь торговый циклъ этотъ разрывается всюду. Сверъ эмансипируется въ промышленномъ отношеніи, и Англія, напр., начинаетъ наводнятъ обратно материкъ своими шерстяными матеріями. Крупныя національныя территоріи, Данія, Швеція, Англія осиливаютъ слабую федерацію городскихъ республикъ Ганзы. Съ другой стороны, гордыя итальянскія коммуны утрачиваютъ свою гегемонію на Левант. Націи на океанической окраин, особенно португальцы, продолжая поиски генуэзцевъ вдоль береговъ Африки, добираются до прямого источника сказочныхъ восточныхъ богатствъ, до Индіи. Дорогая доставка ихъ старымъ путемъ чрезъ Египетъ, съ которымъ торговала Венеція, стала ненужна. Въ начал XVI в. завоеваніе Египта турками почти заперло этотъ путь. Средневковыя торговыя державы на сверномъ и южномъ краю Средней Европы, нмецкіе и итальянскіе города, были подорваны, съ ними вмст должно было высохнуть и то торговое русло, которое проложили медленно подвигавшіеся торговые караваны XII—XV вв. черезъ альпійскіе проходы и по притокамъ верхняго Дуная и Рейна.

Но не все погибло въ старомъ торговомъ мір. Традиціи, опытъ, своего рода наслдственные вкусы и сноровка торжествовали и здсь надъ измнившимися матеріальными условіями, какъ нердко въ политической жизни старая аристократія, подорванная экономически, остается еще во глав длъ, служитъ своими талантами и моральнымъ авторитетомъ новымъ соціальнымъ слоямъ, явившимся ей на смну. Въ то время, какъ Венеція и Ганзейскіе города въ гордой патриціанской неподвижности сохранили свои прежніе торговыя задачи и пріемы и такимъ образомъ шли навстрчу своему разоренію, генуэзскіе, флорентійскіе и южнонмецкіе купцы цпко схватились за новыя коммерческія условія и бросились за торговыми стихіями. Говоря коротко, они передвинулись на большіе новые биржевые пункты на Запад и стали, вмсто оборота товаровъ, торговать деньгами.

Этотъ переходъ былъ подготовленъ измненіемъ въ самой торговой техник. Купецъ стараго времени ‘гостилъ’, путешествовалъ со своимъ товаромъ, поздне негоціантъ сталъ держать своихъ агентовъ въ разныхъ пунктахъ, важныхъ для пріема или сбыта, завелъ ‘факторіи’. Такъ перешли къ коммиссіонной торговл: одинъ агентъ представлялъ собою нсколько торговыхъ домовъ, въ важномъ торговомъ узл садился иностранный купецъ, который поддерживалъ дловыя сношенія съ цлымъ кругомъ своихъ земляковъ. Рядъ крупныхъ торговыхъ условій привелъ къ тому, что агенты главныхъ фирмъ Германіи, Франціи, Италіи, Англіи и другихъ странъ стали сосредоточиваться съ конца XV в. въ Антверпен.

Въ этомъ фламандскомъ город, удивительномъ по своему положенію у моря, недалеко отъ устья Рейна, близъ Англіи и у границъ Франціи и Германіи, сходилось нсколько важныхъ товаровъ, которые направлялись отсюда въ разные концы Европы: англійское сукно, индійскія пряности, которыя шли однимъ большимъ русломъ черезъ Лиссабонъ, мдь, бархатъ, очень распространенный тогда, и т. д. Это соединеніе крупныхъ товаровъ привлекало сюда и другія торговыя отрасли. Въ одномъ англійскомъ мемуар половины XVI столтія говорится, что Антверпенъ ‘поглотилъ торговлю другихъ городовъ’. Высчитывали, что ежедневно Антверпенъ видлъ въ своихъ стнахъ около 5.000 негоціантовъ, корреспондировавшихъ со всми концами материка. Въ мсяцъ здсь совершалось больше длъ, чмъ въ прежнее время въ два года въ Венеціи. Коммерческій оборотъ Антверпена, не считая операцій вексельныхъ, оцнивался въ 1 ¹/₂ милліарда флориновъ въ годъ.

Вотъ здсь-то торговля и приняла совершенно новыя формы. Хотя по старому еще открывались 4 ежегодныя ярмарки, въ Рождество, Пасху, Троицынъ день и осенью, но он служили лишь сроками уплаты по счетамъ. Торговый рынокъ не расширялся во время ихъ открытія и не ограничивался мстнымъ обмномъ въ промежутки между ними. Онъ былъ открытъ круглый годъ, такъ какъ въ Антверпен не существовало характерныхъ для средневкового центра спеціальныхъ купеческихъ привилегій, дло облегчалось еще тмъ, что для многихъ продуктовъ выработались опредленные типы или появились образцы, и осмотръ самихъ товаровъ передъ заключеніемъ сдлки становился ненуженъ. Растущій обмнъ совершался такимъ образомъ при полной торговой свобод, значеніе ея для промышленнаго міра XVI в., приблизительно, можно сравнить съ ролью желзныхъ дорогъ и пароходства для торговли XIX в.

Благодаря всмъ этимъ условіямъ, Антверпенъ сталъ непрерывной ярмаркой или изъ ярмарочнаго центра обратился въ купеческую биржу. Но значеніе ярмарочныхъ сроковъ осталось: это были моменты стеченія капиталовъ, открывавшіе просторъ различнымъ промышленнымъ и денежнымъ комбинаціямъ, въ этомъ смысл они имли существенное значеніе для правительствъ, искавшихъ займа: вотъ почему французскіе короли такъ хлопотали о развитіи Ліона, центра аналогичнаго Антверпену, а савойскіе герцоги старались оттянуть ліонскія ярмарки въ Женеву. Биржи встрчаются и раньше, напр., въ Брюгге у итальянцевъ — первая биржа, носившая это названіе. Но прежнія биржи имли національный, почти корпоративный характеръ, он служили мстомъ встрчи и переговоровъ для купцовъ-земляковъ. Антверпенская биржа, для которой мстная дума выстроила великолпное зданіе близъ порта, была первой международной биржей. Такъ гласила и надпись, красовавшаяся на ея дом: in usum negotiatorum cujuscunque nationis ac linguae (на пользу купцовъ всхъ націй и языковъ). По словамъ современника, здсь ‘слышался смутный говоръ всхъ нарчій, видлась пестрая смсь всевозможныхъ костюмовъ, словомъ, антверпенская биржа казалась малымъ міромъ. Въ которомъ соединялись вс части большого’.

Въ антверпенской торговл быстро выдвинулся элементъ спекуляціи. Прежде всего спекуляція была результатовъ риска, связаннаго съ оборотомъ многихъ товаровъ. Наибольшимъ рискомъ отличалась торговля перцемъ. Большіе купеческіе синдикаты, выдавая португальскому королю крупные задатки, покупали у него всю партію перца, приходившую съ однимъ флотомъ изъ Индіи, и притомъ обыкновенно еще во время движенія груза моремъ, опасность гибели на мор, опасность захвата его во время войны компанія окупала значительнымъ процентомъ выгоды, вмст съ тмъ она пользовалась, по крайней мр, до прихода новаго флота изъ Остъ-Индіи, фактической монополіей на перецъ и могла опредлять цну его на антверпенскомъ рывк. Но шансы были здсь такъ сложны, до такой степени не поддавались разсчету, колебанія могли быть такъ велики, что спекуляціи открывался неслыханный до того времени просторъ. Надо замтить при этомъ, что цны на перецъ, какъ своего рода барометръ биржеваго настроенія, опредляли значительную часть остальныхъ цнъ рынка. Соблазнъ къ спекулятивной игр вообще создавался тмъ, что первые шаги широкаго общеевропейскаго торговаго разсчета неизбжно должны были прерываться рзкими неровностями: и политическій міръ Европы отличался еще крайнею дробностью и неустойчивостью, и размры спроса и предложенія товаровъ были мало выяснены и регулированы. Крайне характерно, напр., положеніе важной для того времени торговли мдью, въ которой монополія небольшого синдиката могла смняться полной анархіей оборота.

Вслдствіе этого для купца, торговавшаго въ Антверпен, огромное значеніе получало ежедневное посщеніе биржи и внимательное наблюденіе за ея новостями и поворотами. Агенты торговыхъ домовъ составляли листки товарныхъ цнъ и вексельныхъ курсовъ и посылали ихъ своимъ патронамъ. Важность политическихъ измненій для оборота товаровъ и настроенія биржи заставила купцовъ весьма рано организовать въ такихъ центрахъ, какъ Антверпенъ и Ліонъ, политическую корреспонденцію. Изъ купеческихъ отчетовъ, очень обстоятельныхъ, полныхъ наблюденій, характеристикъ, описаній, и возникли первыя газеты. Нигд нельзя было получить столь свжихъ, точныхъ политическихъ извстій, какъ на бирж, и политическія депеши, отправляемыя ко дворамъ государей, заимствовали у нея главный свой матеріалъ. Надвигающуюся грозу войны Карла V съ протестантами рано почуяли въ финансовомъ мір: Антонъ Фуггеръ порицалъ своего антверпенскаго фактора въ іюл 1546 г. за принятіе векселя къ уплат въ осеннюю мессу: ‘вдь въ эту мессу будутъ платить длинными копьями’.

Для исторіи культуры очень любопытно отмтить, какъ трезвый ддовой разсчетъ спекулянтовъ переплетался съ астрологическими выкладками и фантазіями, какую роль у биржевиковъ XVI в. играли ‘предсказанія’ и пророчества. Большой мастеръ этого дла, Христофъ Курцъ, торговый агентъ крупнаго нюренбергскаго дома, писалъ своему принципалу, внимательно просматривавшему en отчеты и соображенія, что ‘онъ встаетъ ежедневно раньше 4 часовъ и что онъ окруженъ работой, какъ водой въ мор’, ‘прежніе наши астрологи писали много, но безосновательно, и я мало имъ врю, вотъ почему я самъ добираюсь до своихъ законовъ и правилъ, а потомъ ищу подтвержденія въ исторіяхъ’. Курцъ углубляется и въ политическія предсказанія: онъ вычерчиваетъ гороскопъ имперскаго принца, будущаго Филиппа II, намчаетъ его судьбу и затмъ приписываетъ прямо безъ красной строки, ‘на гвоздик можетъ выйти хорошій барышъ, не вредно попробовать съ 8 или 10 мшковъ’.

Спекулятивный характеръ антверпенскихъ оборотовъ быстро сводитъ купцовъ за чисто денежныя и вексельныя операціи. Интересный документъ отъ 1530 г., содержащій мнніе авторитетныхъ парижскихъ юристовъ о допустимости съ канонической точки зрнія дловыхъ формъ, которыя примнялись въ Антверпен, ярко отмчаетъ этотъ поворотъ и его мотивы: большинству негоціантовъ торговля товарами казалась слишкомъ хлопотливой, они не желали связывать свой капиталъ опредленнымъ дломъ на долгій срокъ, они искали боле врной и скорой выгоды на оборотахъ денежныхъ. Эти обороты были очень разнообразны. Уже раньше были въ ходу денежные пари на избраніе того или другого лица въ папы, на рожденіе мальчика или двочки у государя, на жизнь или смерть человка (начало страхованія жизни). Въ Антверпен теперь широко играли на подъемъ или паденіе цнъ извстнаго товара, на разницу вексельныхъ курсовъ въ различныхъ отдаленныхъ другъ отъ друга торговыхъ пунктахъ (contrats de gajenres et d’assurances des changes). Особенно широкіе размры принимаютъ операціи по отдач суммъ, собранныхъ путемъ депозитовъ, вкладовъ на проценты у финансоваго магната, въ новые займы крупнаго характера, это — обычная форма сдлокъ съ государями.

По поводу этихъ разнообразныхъ формъ спекуляціи даже такой поклонникъ антверпенской торговли, какъ экономически вполн эмансипированный Лодовико Гвиччардини, писалъ съ безпокойствомъ (въ конц 60-хъ г.г. XVI в.): ‘прежде дворяне вкладывали свои капиталы въ землю, купцы въ правильную торговлю, благодаря которой уравнивались обиліе и недостатокъ въ разныхъ странахъ, т и другіе занимали массу людей и увеличивали доходы государей и городовъ. Теперь же часть дворянства и купечества, первые тайно, вторые открыто, стараясь избгнуть трудовъ и опасностей правильной профессіональной работы, вкладываютъ все свободные капиталы въ денежные обороты. Вслдствіе этого земля остается необработанной, торговля въ пренебреженіи, постоянно возникаетъ дороговизна, бдныхъ высасываютъ богачи, а въ конц концовъ и послднихъ настигаетъ банкротство’.

Ненормальность, столь драматично отмченная итальянскимъ наблюдателемъ, въ значительной мр была результатомъ своеобразнаго раздленія функцій въ промышленной жизни Европы того времени. Источники тхъ товаровъ, которыхъ жадно добивалась Европа, и новые торговые пути достались въ руки націй, въ промышленномъ отношеніи слабыхъ, стоявшихъ на низкой ступени капиталистическаго развитія: испанцы и португальцы могли орудовать только чужими капиталами, и они попали въ полную зависимость отъ финансовыхъ силъ Италіи и Южной Германіи. Въ XVI в. территоріи вообще представляли въ промышленномъ отношеніи еще нчто сырое, неорганизованное, и руководителями, вождями капиталовъ остались патриціи старыхъ городовъ, бюргеры-космополиты. Въ свою очередь, эти финансовыя силы, не имя позади себя крупной организованной національной промышленности, передвинувшись въ международный, до извстной степени искусственный дловой узелъ, тмъ легче отрывались отъ реальной почвы, тмъ легче сбивались на высшую денежную игру.

Въ этой игр, конечно, полной опасности, злоупотребленій, несправедливой наживы и незаслуженныхъ паденій, заключался, однако, крайне важный рессурсъ экономическаго развитія: такимъ путемъ входили въ оборотъ, становились производительными разрозненныя единицы и группы капитала. Среди централизующейся экономической жизни Европы, главные пункты обмна пріобртали необыкновенную чувствительность, которая опиралась на своего рода сообщества денежныхъ силъ, ‘биржевую корпорацію’, какъ выразился вышеприведенный документъ парижскихъ юристовъ. Биржа, т. е. наличныя денежныя силы, находившіяся во взаимныхъ сношеніяхъ, вырабатывала себ опредленное мнніе о положеніи товаровъ и оборотовъ, о кредитоспособности лицъ и фирмъ. Въ предшествующіе вка при изолированности торговыхъ пунктовъ, неудобствахъ обмна, боязливости капитала, въ качеств гарантіи при ссудахъ, должны были фигурировать опредленные залоги и непосредственно уступленныя доходныя статьи, займы обставлялись хитроумно сочиненными обезпеченіями и сложными формулами. Теперь подъ вліяніемъ общенія, подъ вліяніемъ постоянной биржевой оцнки кредитующихся и ссужающихъ лицъ, формы сдлокъ чрезвычайно упрощались, передача кредитныхъ обязательствъ, обращавшихся постепенно въ кредитные знаки, крайне облегчалась, а главное, въ денежномъ мір устанавливались сужденія на основаніи общей экономической или финансовой состоятельности лица, учрежденія, правительства, вмсто взвшиванія спеціальныхъ статей.

Такимъ путемъ въ оборотъ вступало множество долговыхъ обязательствъ, облигацій, которыя гарантировались всми ресурсами какого-либо крупнаго цлаго, города, государства, вращаясь подъ именемъ ‘королевскихъ, придворныхъ писемъ’ (съ прибавленіемъ in verbo regio, de bonne foy, en parolle d’empereur), они представляли уже подобіе современныхъ государственныхъ бумагъ, государственныхъ рентъ и займовъ.

Вс описанныя условія давали возможность правительствамъ обращаться уже не къ отдльнымъ купцамъ, какъ раньше, а къ биржамъ. Но переходъ совершался еще въ нкоторыхъ старыхъ, можно сказать, патріархальныхъ формахъ, которыя любопытна отмтить. Во глав кредитныхъ операцій обыкновенно все не становилась крупная фирма. Втягивая въ дловые и спекулятивные обороты массу мелкихъ сбереженій и капиталовъ, какіе-нибудь Фуггеры, Вельзеры, Строцци прежде всего обращались къ своимъ родственникамъ, къ людямъ, такъ или иначе имъ обязаннымъ, которые обыкновенно являлись вкладчиками въ ихъ дл, или составляли небольшія зависимыя фирмы, или служили у нихъ факторами, словомъ, къ своимъ денежнымъ вассаламъ. Въ такомъ ‘финансовомъ план’, по выраженію историка финансовыхъ отношеній XVI в., глава пользовался монархическимъ авторитетомъ и опирался на почтительное довріе другихъ членовъ.

Въ боле выгодномъ финансовомъ положеніи, чмъ владвшій Антверпеномъ король испанскій, находился король Франціи, располагавшій Ліонской биржей, въ которой сосредоточивался обмнъ Южной Европы. Пользуясь боле правильной администраціей, онъ могъ скоре обходиться безъ посредниковъ въ вид большихъ банкирскихъ домовъ. Онъ могъ уже въ 40-хъ гг. въ публичномъ заявленіи общать, что лица, которыя согласятся дать ему взаймы, получатъ большія выгоды, чмъ вообще можно заработать въ Ліон на векселяхъ и депозитахъ. Король перешелъ такимъ образомъ къ систем займовъ по публичной подписк съ уплатой процентовъ въ ярмарочные сроки.

Распространеніе въ обществ государственныхъ рентъ имло важное политическое значеніе. Оно заинтересовывало массу лицъ, въ томъ или другомъ веденіи политики. Во время религіозныхъ войнъ во Франціи, когда долгъ по нимъ возросъ до 2.300.000 ливровъ, было въ обыча награждать рентами переходившихъ на сторону короля гугенотовъ. Сторонники монархіи надялись, что съ развитіемъ этихъ обязательствъ тсне свяжутся интересы буржуазіи и короны. Но средство было обоюдоострое. Бодэнъ не даромъ ссылался на то, что никогда не было столько волненій въ королевств, какъ со времени возникновенія государственной ренты. Когда правительство къ концу 80-хъ гг. перестало платить ренту, раздраженное парижское населеніе приняло сторону враждебной королю Лиги и устроило знаменитый ‘день баррикадъ’ въ 1588 г.

Какъ ни рискованы были операціи съ государями, но они завлекали все дальше воротилъ финансоваго міра, а вмст съ ними и темную публику. При крушеніи одного займа, банкиръ, въ надежд вернуть убытки, заключалъ новый или соглашался на продолженіе стараго и втягивался такимъ образомъ все дальше и дальше. Возможность быстраго обогащенія развивала своего рода| финансовую горячку, вела къ чрезмрному напряженію кредита, которое, въ свою очередь, увлекало людей политики. Въ 50-хъ гг. XVI в. въ связи съ общей войной, захватившей почти вс страны Европы, общество переживаетъ впервые моментъ какого-то общаго кредитнаго опьяненія, весьма напоминающій знаменитую впослдствіи эпоху Джона По и англійской компаніи Южнаго моря въ 1717—1720 гг. Особенно рзко выразилось общее увлеченіе по поводу займа, заключеннаго французскимъ правительствомъ въ 1555 году и извстнаго подъ названіемъ grand parti. Современникъ разсказываетъ намъ, что въ этой операціи, прикрытой благозвучнымъ именемъ don gratuit, всякій желалъ принять участіе ‘вплоть до прислуги, приносившей свои мелкія сбереженія. Женщины продавали украшенія, вдовы отдавали свои ренты и пенсіи, словомъ, народъ бжалъ туда, какъ на пожаръ’. Изъ другого источника мы узнаемъ, что въ grand parti спекулировали не только швейцарскіе богачи и нмецкіе князья, но даже турецкіе купцы и паши (!), что послдніе вложили въ дло не мене 500.000 экю, прикрывшись именами разныхъ факторовъ.

Такъ же быстро, какъ въ эпоху кредитной горячки во второмъ десятилтіи XVIII в., и въ половин XVI в. за очарованіемъ слдовала катастрофа, и финансовый кризисъ носилъ почти такой же общій международный характеръ. Онъ разразился во время войны Испаніи съ Франціей въ 1557 году. Первая объявила себя несостоятельною Испанія.

Банкротство Испаніи было задолго подготовлено ея неспособностью слдовать за обширными планами Карла, несоотвтствіемъ ея хозяйственной силы съ ея притязаніями на гегемонію въ Европ. Въ огромной имперіи Карла V отдльныя страны въ финансовомъ отношеніи функціонировали крайне неравномрно: ея, такъ сказать, декоративныя части, Германія и Италія, поглощали большія суммы для поддержанія императорскаго престижа, не давая ничего въ замнъ, богатыя рессурсами нидерландскіе города и области, опираясь на свои вольности, платили лишь до извстнаго предла, все бремя падало на Испанію, на которой еще съ предшествующаго царствованія, Фердинанда Католика, тяготлъ огромный долгъ. Понятно, что подавленная налогами страна упорно хваталась за послднее средство, стараясь не выпускать за границу своего золота и серебра, это требованіе обратилось въ какой-то фанатическій національный предразсудокъ, и посл страшнаго возстанія коммунъ въ 1520 г. правительство должно было съ нимъ считаться, что создавало новыя финансовыя препятствія. Когда неудачи и годы сломили Карла, его финансовая политика совершенно расшаталась и приняла характеръ насильственной хищнической эксплуатаціи платежныхъ силъ населенія и огромныхъ коронныхъ доменовъ, войны съ половины 30 хъ гг. съ Франціей и протестантами обозначаютъ вмст съ тмъ шаги по пути непомрнаго задолжанія.

Финансовое положеніе при отреченіи Карла въ 1555 году было отчаянное. Только цлымъ рядомъ финансовыхъ фокусовъ протянулъ Филиппъ II еще два года до неминуемаго банкротства. Долгъ одной страны переводился на другую. Чтобы покрыть траты войны, кипвшей на нидерландской границ, нидерландское правительство заключило заемъ у нмецкихъ и итальянскихъ банкировъ, и нидерландская торговая фирма Schetz’а, финансоваго агента испанскаго короля, взяла на себя реализацію занятой суммы въ Испаніи. Но вмсто денегъ Испанія могла дать лишь обязательство на первое серебро, имющее придти изъ ‘Индіи’. Однако, индійскіе серебряные грузы приходили и забирались по другимъ, боле раннимъ обязательствамъ короны, кредиторамъ предлагались упавшія въ цн правительственныя бумаги, поручившаяся передъ банкирами фирма приближалась къ раззоренію, и нидерландское правительство, чтобы спасти эту полуоффиціальвую силу, обращалось съ новымъ требованіемъ къ Испаніи.

Тогда Филиппъ II ршилъ покончить съ безнадежно запутаннымъ положеніемъ однимъ почеркомъ пера и объявить государственное банкротство. Его поддержали придворные богословы, которые указывали на богопротивность ростовщическихъ сдлокъ и ссылались за право короля на основаніи Писанія забрать у купцовъ ихъ неправедное имущество. Король уврялъ антверпенскаго фактора Фуггеровъ, что онъ пошелъ на банкротство крайне неохотно, подъ давленіемъ великой нужды, чтобы е не осрамить войска’. Въ силу декрета, изданнаго въ Вальядолид, въ іюн 1557 года, у всхъ кредиторовъ испанской короны отбирались отданныя въ ихъ пользованіе доходныя статьи въ Испаніи я взамнъ того имъ вручались пятипроцентныя испанскія государственныя бумаги (juros). Въ сущности, это означало принудительную расплату съ огромной потерей для купцовъ, такъ какъ juros пришлось реализовать по низкой цн: кредиторамъ надо было поскоре извлечь изъ Испаніи свои деньги, чтобы спасти поколебленный кредитъ. Цна juros тотчасъ упала на 25%, они дошли потомъ до 43% номинальной стоимости. Кредитъ короны былъ подорванъ еще другой насильственной мрой. Незадолго до банкротства Фуггеры выдали королю большую сумму подъ обычное обезпеченіе ‘ближайшаго индійскаго серебра и золота’, и получили спеціальное позволеніе для вывоза его изъ Испаніи наличными. Богатый серебряный грузъ, пришедшій въ Севилью, далъ Фуггерамъ 570.000 дукатовъ, которые и были ими посланы въ Нидерланды, но тамъ, по повелнію короля, вся сумма была опечатана и обращена на военныя траты въ борьб съ Франціей. Испанскій агентъ Фуггеровъ писалъ въ это время: ‘законы поворачиваются туда, куда хочетъ король, дай намъ Боже исцленіе и пошли миръ!’

Общій размръ долга, ликвидированнаго такимъ насильственнымъ способомъ, доходилъ до 7 милліоновъ дукатовъ. Казалось бы, король, освободивъ теперь множество доходныхъ статей отъ эксплуатаціи постороннихъ денежныхъ силъ, могъ поправить свои финансы. Но дло въ томъ, что несоотвтствіе въ бюджет оставалось: свободные доходы равнялись годовымъ 1 ¹/₃ милліонамъ дукатовъ, расходы достигали 3 милліоновъ. Между тмъ, кредитъ, необходимый для текущаго финансоваго управленія, былъ разрушенъ пріостановкой обязательствъ: никто не хотлъ ссужать испанскаго короля. Даже блестящая побда при С.-Кантен, одержанная имъ надъ французами, не могла ничего измнить. Побдители страннымъ образомъ бездйствовали, а ихъ жалобы на пустоту казны, на выгодное положеніе противника, который такъ легко занимаетъ деньги, краснорчиво объясняли, въ чемъ дло: нмецкіе ландкнехты, не получая жалованья, массами переходили во французскій лагерь, а французскій король, еще располагавшій хорошимъ кредитомъ у нмецкихъ банкировъ, тотчасъ вознаграждалъ ихъ. Правда, нидерландскіе чины ассигновали Филиппу большую субсидію, но соизволенную сумму, которую еще надо было собрать, пришлось тотчасъ записать въ обезпеченіе займа, заключеннаго на самыхъ тяжелыхъ условіяхъ. Въ то же время испанскіе кортесы жаловались, что захватъ американскаго серебра, принадлежавшаго частнымъ лицамъ, остановилъ подвозъ драгоцнныхъ металловъ изъ колоній: серебро Новаго Свта подвозилось контрабандой, выгружалось на Азорскихъ островахъ и шло въ Лиссабонъ вмсто Севильи.

При этихъ условіяхъ продолженіе войны для Филиппа II становилось совершенно невозможнымъ. Но и французское правительство объявило себя банкротомъ, и вотъ об воюющія стороны, совершенно истощенныя, вынуждены были заключить миръ (въ Като-Камбрези). Крайне любопытно въ данномъ случа еще сплетеніе политическихъ и финансовыхъ затрудненій, которыя испытывало испанское правительство. Нидерландскіе чины, вотируя субсидію, выставили знаменитое требованіе, чтобы изъ страны были удалены испанскія войска: это было первое предвстіе революціи. Финансовый кризисъ правительства поднималъ политическую оппозицію. Въ свою очередь, чтобы избгнуть политическихъ счетовъ съ чинами, вмшательства ихъ въ финансовое управленіе, правительство должно было форсировать постороннія финансовыя средства, заключатъ опять невыгодные займы.

Въ конц 50-хъ годовъ финансовый кризисъ пронесся по всей Европ. Австрійское правительство удержалось на волоск и почти потеряло кредитъ. Слдомъ за Испаніей и Франціей банкротировалъ португальскій король. Ему тоже помогла теологія: король заявилъ, что не можетъ платить боле 5%, богословы объяснили ему, что боле высокій процентъ составляетъ грхъ, и онъ хочетъ очистить свою душу.

Грандіозная спекуляція 50-хъ годовъ была погребена среди этого разгрома. Кредиторы правительствъ, которыя объявили себя несостоятельными, въ свою очередь не могли выполнить своихъ обязательствъ, уплаты въ сроки мессъ остановились. Въ теченіе 1561—1565 годовъ рушилось нсколько крупныхъ нмецкихъ фирмъ, общій пассивъ которыхъ доходилъ до 3 милліоновъ гульденовъ. Въ начал 60-хъ годовъ одинъ нюренбергскій купецъ писалъ интимно къ своему родственнику и товарищу по длу: ‘Въ виду долговременныхъ жестокихъ войнъ и огромныхъ займовъ, заключенныхъ великими государями за высокіе проценты съ купцами всхъ націй, во Франціи, Германіи, Италіи и Нидерландахъ, у всякаго, одинаково у большихъ компаній и у людей бдныхъ, явилось желаніе обогатиться крупнымъ барышемъ, и вотъ всякій вступалъ, гд только могъ, со своимъ капиталомъ, принимая залоги или векселя и не помышляя, въ какія затрудненія попадетъ онъ, если правители вздумаютъ не исполнять своихъ общаній, а между тмъ теперь ясно, какъ Божій день, что великіе міра сего слова не держатъ, и одинъ подражаетъ въ этомъ отношеніи другому’.

Банкротства трехъ правительствъ и ихъ послдствія около 1560 г. были такъ значительны, что они, можно сказать, потрясли до основанія экономическую жизнь западноевропейскихъ странъ. Неудовлетворенныя требованія купцовъ различныхъ націй равнялись, по крайней мр, 20 милл. дукатовъ, или 200 милл. марокъ современной нмецкой валюты. Если принять въ разсчетъ, что съ 1520 по 1560 годъ было извлечено изъ рудниковъ Европы и Новаго Свта на 115 милл. марокъ золота и серебра, то окажется, слдовательно, что вся эта масса драгоцнныхъ металловъ, поражавшая современниковъ, и еще значительная масса денегъ погибла въ жестокомъ кризис, фактически она была проглочена войнами Карла V и его противниковъ во Франціи. Какъ страшный расточитель, быстро выбросила Европа доставшіяся ей богатства!

Послднее сорокалтіе XVI вка, полное войнъ и смутъ, эпоха нидерландской революціи и религіозной борьбы во Франціи, довершило разореніе. Финансовая бда идетъ объ руку съ политическими потрясеніями. Когда испанское правительство во второй разъ объявило банкротство въ 1575 г., въ моментъ почти полнаго отпаденія Нидерландовъ, его собственные солдаты взбунтовались, не получая жалованья, въ ярости бросились они на мирныхъ гражданъ и произвели страшную ‘антверпенскую фурію’. Испанія, упрямо державшаяся политики великой державы, не могла уже выйти изъ періодическихъ кризисовъ: она банкротировала, приблизительно, черезъ каждыя 20 лтъ (посл 1557 и 1575 г. еще 1596, 1607, 1627 и т. д.). Но и французское правительство среди религіозныхъ войнъ утратило кредитъ. Въ 1575 г. оно не могло достать денегъ въ Ліон. Его облигаціи пали до 30% цны. Въ сущности и знаменитое финансовое управленіе Сюлли, начавшись посл продолжительнаго кризиса, должно было дебютировать принудительнымъ пониженіемъ платежей по всмъ обязательствамъ, которое по своимъ размрамъ равнялось банкротству.

Вся торговля, тянувшая къ большимъ европейскимъ биржамъ, была расшатана. Оба великихъ центра, Антверпенъ и Ліонъ, особенно первый, жестоко пострадали тмъ боле, что оба они были театрами религіозныхъ столкновеній. Капиталы ушли изъ нихъ, они потеряли господствующее значеніе въ торговл деньгами. Блестящій финансовый міръ XVI вка рушился самымъ буквальнымъ и видимымъ образомъ. Въ Антверпен въ 1572 г. отъ безработицы умирали съ голоду. Большіе запасы товаровъ были брошены безъ надежды на продажу: не было ни денегъ, ни кредита, биржа, центръ города, стояла пустая. Въ Ліон въ половин 70-хъ годовъ знаменитая place des changes походила на деревенскую площадь въ будни, на ней выросла трава. Немногія финансовыя силы пережили эти катастрофы и дожили до слдующаго вка: Фуггеры, затмъ большіе генуэзскіе дома рушились въ эту пору. Но звзда и этихъ немногихъ катилась къ закату. Въ XVII в. выдвинулись дв народности, сильныя своей торговлей и индустріей, Англія и Голландія, которыя создали не только національный капиталъ, но и національно-финансовую солидарность.

Почти одновременно съ катастрофой едва сложившагося финансоваго міра европейское общество переживало болзненно другой кризисъ, который обыкновенно называютъ теперь ‘революціей цнъ’. Въ литератур эпохи всюду замтны рзкіе слды этого явленія. Современники жалуются на невроятное повышеніе цнъ на товары, за которымъ не можетъ поспть ни одинъ доходъ, ни одинъ заработокъ. Бодэнъ, одинъ изъ самыхъ острыхъ наблюдателей во второй половик XVI в., говоритъ о возростаніи цнъ въ 10 разъ выше прежняго.

Люди XVI в. терялись въ догадкахъ и объясненіяхъ по поводу этого явленія, которое они вмст съ тмъ по большей части считали крупнымъ бдствіемъ. Лишь одинокіе голоса допускали вліяніе въ данномъ случа естественныхъ причинъ, напр., возростанія населенія. По убжденію большинства, дороговизна цнъ — явленіе искусственно вызванное, результатъ злоупотребленій. Одни обвиняли правительство, будто бы создавшее дороговизну порчею монеты, другіе настаивали на томъ, что цны повышаются вслдствіе хищническаго барыша купцовъ, составляющихъ компаніи и монополизирующихъ товары, или видли причину въ преувеличенной роскоши одежды, убранства жилищъ, ды и питья и т. д. Въ Англіи ростъ цнъ приписывали вліянію закрытія монастырей и огораживанія помщичьихъ полей, во Франціи думали, что причиной вывозъ хлба и вина. Словомъ, всюду указывали на то, что представлялось экономически или морально наиболе ненавистнымъ. Но всего боле народная молва, раздражаемая фактами, ежедневно бившими въ глаза, ссылалась на развитіе посредническое торговли, которая разъединяла потребителя и производителя, особенно деревню и городъ, и брала себ ‘несправедливую выгоду’. Увлеченный силой народныхъ жалобъ, Лютеръ восклицаетъ: ‘въ короткое время лихва и жадность довели васъ до того, что, кто немного лтъ назадъ могъ пропитаться на 100 гульденовъ, теперь не проживетъ и на 200, ростовщики скребутъ и дерутъ съ насъ кожу’.

Важные для культурной характеристики эпохи взгляды эти не помогаютъ намъ теперь добраться до истинной причины явленія. Размры роста цнъ въ нихъ преувеличены, современники отмчали въ качеств причинъ симптомы широкаго общаго экономическаго процесса, болзненно отзывались на то или другое мстное зло или протестовали противъ естественнаго хода въ развитіи обмна.

Единственный писатель, который уже во второй половин XVI в. врно указывалъ главную причину явленія, былъ тотъ же Бодэнъ. Онъ видлъ ее въ огромномъ возростаніи количества драгоцнныхъ металловъ въ Европ, слд., считалъ вздорожаніе товаровъ равнозначительнымъ удешевленію цны денегъ. Но можно ли на такомъ объясненіи успокоиться? Что значитъ это явленіе? Разъ драгоцнные металлы — не считая ихъ роли, какъ предмета роскоши, доступнаго немногимъ — служатъ лишь въ качеств средства обмна, то не должно ли ихъ удешевленіе, при соотвтственно большемъ ихъ количеств, оказаться простымъ измненіемъ мры оцнки всего, что подлежитъ обмну товаровъ, работы, повинностей? Гд же тогда причины безпокойства и раздраженія? Не были ли страхи людей XVI в. оптическимъ обманомъ, происходившимъ отъ непривычки скоро примняться къ новому счету?

Присмотримся нсколько ближе къ ходу развитія явленія, къ его размрамъ и деталямъ для того, чтобы судить, насколько правы были люди XVI в. въ своихъ впечатлніяхъ, что происходитъ нчто тяжелое, болзненное, хотя бы ихъ объясненія были сплошь неврны.

Надо замтить прежде всего, что эпох вздорожанія товаровъ и удешевленія денегъ въ XVI в. предшествуетъ обратно періодъ приблизительно въ 100—130 лтъ (отъ 1390 г. до 1500 или 1520), когда цны на все стоятъ низкія, а деньги чрезвычайно дороги. Въ 1470 г. во Франціи можно было купить вдвое боле товаровъ, чмъ за 100 лтъ передъ тмъ, на одну и ту же сумму. Вздорожаніе денегъ и удешевленіе товаровъ идетъ, все возростая къ концу вка, а въ то же время усиленно работаютъ европейскіе, особенно серебряные рудники и начинается довольно крупный подвозъ золота съ береговъ западной Африки (количество ежегодно добываемаго золота и серебра увеличилось во второй половин XV вка въ сравненіи съ двумя предшествующими вками въ отношеніи: 11:7). Очевидно необыкновенное развитіе спроса на драгоцнные металлы. Причина уже была указана выше. Съ 1520 г. замчается обратно возростаніе цнъ на нкоторые продукты, съ 1550 оно длается боле общинъ. Въ то же время открывается ввозъ американскаго золота и особенно серебра (общее количество серебра, добытаго европейцами въ періодъ 1545—1560 гг., въ 6 разъ больше, общее количество золота за то же время въ 1 ¹/₂ раза больше, чмъ въ періодъ 1493—1520 гг.). Не шло ли возростаніе цнъ все время параллельно и въ зависимости отъ увеличенія количества драгоцнныхъ металловъ и удешевленія звонкой монеты? Не произошло ли постепенно удовлетвореніе горячаго въ свое время спроса на денежный товаръ?

Вглядываясь ближе, мы замчаемъ, что въ первыя два, три десятилтія XVI вка поднялись цны собственно на пряности, остальныя цны мало измнились. Явленіе это такимъ образокъ частичное, не захватывающее всего рынка. Дло въ томъ, что въ торговл пряностями наступили новыя условія. Съ открытіемъ морского пути въ Индію ихъ подвозъ монополизировали португальцы, которые, какъ мы видли, сбывали ихъ въ Антверпенъ. Старые поставщики этихъ продуктовъ, южно-нмецкіе города и Венеція, чтобы не потерять своихъ покупателей, должны были обращаться теперь въ Лиссабонъ или Антверпенъ. Такимъ образомъ, хотя количество товара увеличилось, но цны его попали въ зависимость отъ извстныхъ торговыхъ усложненій и опредлялись теперь въ еще большей степени, чмъ раньше, немногими торговыми силами. Въ этомъ отношеніи жалобы современниковъ на соглашенія между ‘монополистами’ были близки къ истин, но монополія не имла того общаго характера, какой ей тогда приписывали: она захватила лишь немногіе продукты и измненіе въ ихъ цн затрогивало лишь богатыхъ людей. При этомъ надо замтить еще, что подвозъ американскаго золота и серебра до 20-хъ годовъ былъ вообще не великъ, до половины 30-хъ годовъ онъ ограничивался только предлами Испаніи и мало былъ ощутителенъ для остальной Европы.

Иное дло — возростаніе цнъ съ половины вка приблизительно. Оно захватываетъ боле или мене вс товары и отрасли труда, его характерная черта — крайняя неравномрность для разныхъ предметовъ обмна. Это — именно революція цнъ, по скольку всколебались и переставились вс отношенія между цнами. Самый сильный ростъ обнаруживаютъ цны на хлбъ, на мясо, вообще на пищевые продукты. Гораздо слабе возрасли цны на фабрикаты, на металлическія издлія, ткани и т. д. Наконецъ, еще мене поднялась заработная плата. Во Франціи за время 1525—1560 гг. цны на пищевые продукты возрасли на 30—40%, на индустріальные на 25—35%, заработки въ индустріи поднялись на 20—30%, въ сельскомъ хозяйств едва на 15—20%.

Если сравнить относительное повышеніе цны пищевыхъ продуктовъ и платы за трудъ, то окажется крайне невыгодное движеніе послдней. Перемна, напр., въ положеніи поденщика во Франціи ярко иллюстрируется слдующими цифрами: между тмъ какъ съ 1500 по 1525 г. пища составляетъ 35 или 40% его заработка, съ 1525 по 1560 г. она равняется уже 55% заработка. Отсюда становится понятно общее недовольство, жалобы на трудность жизни. Осложненное волненіями религіознаго характера, обостренное войной, недовольство это выражается въ Париж въ конц 30-хъ гг. вка въ революціонномъ взрыв Лиги.

Замтимъ еще, что возростаніе количества населенія въ разныхъ частяхъ Европы само по себ не могло вызвать явленія всеобщаго вздорожанія. Въ XVI в. приростъ населенія не былъ, повидимому, особенно значителенъ. Мстами роста населенія вовсе нтъ, какъ, напр., въ Англіи и Испаніи, а между тмъ явленія дороговизны на лицо. Именно общность этого явленія объясняется необыкновеннымъ увеличеніемъ въ количеств самого орудія обмна въ вид драгоцнныхъ металловъ. Отчегоже происходитъ неравномрность въ возростаніи различныхъ цнъ, и не могли ли он постепенно сравняться?

Увеличеніе количества звонкой монеты дйствовало на рынокъ, какъ возростаніе спроса на товары. Между тмъ производство однихъ товаровъ могло быть расширено, другіе не могли вовсе увеличиться въ количеств или могли въ меньшей степени. Отсюда неравномрность вздорожанія. Такъ, напр., быстрое сравнительно развитіе индустріальной техники, какъ разъ сдлавшей въ XVI в. большіе успхи, удешевляло производство и ослабляло ростъ цнъ на фабрикаты. Напротивъ, сельское хозяйство слабо двигалось въ техническомъ отношеніи, и приходившіеся на него пищевые продукты росли въ цн быстре, уже въ качеств дополнительнаго фактора, поднимавшаго цны на нихъ, здсь играло роль нкоторое возростаніе населенія въ XVI вк.

Въ этой неравномрности и заключалось опасное и разрушительное до извстной степени вліяніе удешевленія денегъ. Оно во моглр въ одинаковой мр придтись на пользу всмъ, разлиться ровнымъ слоемъ, равномрно впитаться, напротивъ, оно обостряю уже существующія различія. Положеніе, которое занимали т или другіе слои населенія относительно рынка, тхъ или другихъ предметовъ обмна, сказывалось очень рзко. Выигрывали въ общемъ т классы, которые обмнивали товаръ на деньги. Торгово-промышленный классъ естественно получалъ выгоду, выигрывалъ крестьянинъ, жившій своимъ хозяйствомъ, такъ какъ съ пониженіемъ цны денегъ онъ сравнительно меньше платилъ собственнику земли въ вид ценза, а съ другой стороны дороже продавалъ свои продукты. Теряли т классы, которые получали деньги и на нихъ должны были пріобртать продукты. Терялъ сеньръ, дворянинъ, если, какъ обыкновенно, онъ не хозяйничалъ, а жилъ на ренту, фиксированную въ старыя времена. Если онъ хозяйничалъ посредствомъ половниковъ, то онъ, правда, выигрывалъ отъ продажи сельскохозяйственныхъ продуктовъ: но зато ему приходилось теперь гораздо больше платить батракамъ и слугамъ, онъ платилъ значительно больше за предметы первой необходимости, которыхъ не производилъ самъ, и за предметы роскоши, которые ему навязывало его сословное положеніе. Вотъ почему всюду наблюдается задолженность дворянства, почему испанскіе гидальго во множеств идутъ въ чиновники, а въ администраціи при плохомъ содержаніи развивается взяточничество. Терялъ по преимуществу работникъ, особенно сельскій, тмъ боле, что городъ, съ его закрытыми корпораціями, былъ для него недоступенъ. Теряли вообще низшіе классы, поскольку они представляю въ своемъ жизненномъ положеніи среду малоподатливую, трудно приспособляющуюся къ измненіямъ рынка, тогда какъ наоборотъ, т общественные слои, которые привыкли наблюдать малйшія колебанія экономической жизни и пользоваться ими, примнялось весьма быстро.

Такимъ образомъ, въ процесс выступали условія соціальныя, сказывалась сила и слабость различныхъ общественныхъ слоевъ и притомъ въ мру закона, что сильный пріумножаетъ достояніе, а у слабаго отнимается и то, что было. Революція цнъ пришлась въ эпоху важныхъ соціальныхъ измненій въ город и деревн, въ періодъ, когда ростъ крупной индустріи, торговли и крупнаго земельнаго хозяйства сдвигалъ съ мста и пролетаризировалъ paбочія массы, революція цнъ подчеркнула, выставила во всей яркости этотъ переворотъ и обострила его, въ этомъ смысл она была для XVI в. завершеніемъ процесса, который разрушалъ положеніе классовъ, процвтавшихъ въ конц среднихъ вковъ, мелкаго ремесленника и полузависимаго крестьянина, и въ этомъ смысл опять-таки правы были народные проповдники и демократическіе публицисты, когда они жаловались на растущую придавленность мелкаго люда, когда они связывали возростаніе цнъ съ народными бдствіями.

Въ экономическомъ подъем XVI в. много чертъ рзкихъ, насильственныхъ, финансовые властители его выступали, подобно первымъ представителямъ политическаго абсолютизма, съ характеромъ тиранническимъ и вызывающимъ. Слишкомъ понятна оппозиція и самому движенію, и его главнымъ носителямъ. Шестнадцатый вкъ — вкъ перваго разцвта капитализма и въ то же время вкъ горячихъ антикапиталистическихъ протестовъ. Если въ предшествующіе три вка и возникали народныя волненія противъ евреевъ и ломбардовъ, какъ представителей капитала, то они носили мстный характеръ. Въ XVI в. движеніе это одновременно захватываетъ широкіе круги населенія въ разныхъ странахъ. Всюду поднимаются т классы, которые оттснялись экономическимъ переворотомъ: крестьяне, рыцари, ремесленники, мелкіе торговцы.

Поводы и спеціальныя основанія различны: въ Германіи грозятъ ‘монопольнымъ компаніямъ’, во Франціи народъ ставитъ усиленіе налога въ счетъ банкирамъ, въ Испаніи денежныхъ людей считаютъ виновниками ухода изъ страны золота. Но суть везд одна и та же: это — протестъ противъ всмъ видимаго сосредоточенія властнаго капитала, оказывающаго всюду давленіе. Противъ этого неуловимаго, но безпощаднаго врага все кажется дозволеннымъ: представители мелкаго дворянства въ Германія, привыкшіе къ аргументу меча, бросаются на захватъ того, что они считаютъ награбленнымъ, а княжеская олигархія, имющая своя счеты съ капиталистами, объявляетъ разбойничьи банды рыцарей бичемъ Божіимъ за вымогательства купцовъ. Развиваясь дальше, антикапиталистическое движеніе принимало еще боле широкій, антигородской характеръ, и это понятно: въ деревню денежное хозяйство проникало еще въ слабой мр, и притомъ въ форм эксплуатаціи со стороны города, который казался мужику какимъ-то сосущимъ паукомъ. Вотъ почему, напр., въ программ тирольскихъ крестьянъ въ 1525 г., рядомъ съ требованіемъ запретить купечество, ‘чтобы никто не осквернялъ себя грхомъ лихвы’, есть еще желаніе уничтожить заики и городскія стны для того, чтобы не было больше городовъ, а оставались бы одн деревни, и чтобы никто не возвышалъ себя надъ другими.

Въ движеніи есть извстная аналогія современнымъ соціальнымъ протестамъ. Но коммунистическій элементъ въ оппозиціи XVI в.— еще результатъ средневковыхъ традицій, привычки къ общиннымъ порядкамъ въ деревн, къ корпораціоннымъ въ цех и братствахъ. Сдвигаемый силой капитала, мелкій людъ хватается за свой общинный строй и мечтаетъ о возведеніи его спасительныхъ формъ въ общій законъ, о расширеніи его на вс человческія отношенія. Впрочемъ, коммунистическій идеалъ пользуется значительнымъ распространеніемъ и въ интеллигентныхъ слояхъ, какъ можно судить, напр., по изображенію идеальнаго общественнаго строя въ ‘Утопіи’ гуманиста Мора или по характеру вліянія анабаптизма въ бюргерскихъ кругахъ.

Еще другая своеобразная черта примшивается въ XVI вк къ антикапиталистическому движенію: оно находитъ себ оправданіе въ стародавнихъ воззрніяхъ церкви, которыя подновляются теперь реформаціей. Во имя нравственныхъ началъ, въ силу естественнаго консерватизма и отчасти по своему отсталому экономическому положенію, церковь долго сохраняла протестъ противъ процента. Религіозные реформаторы, возвращаясь къ ригористическимъ принципамъ, большею частью поднимали и это ученіе, захватывая такимъ образомъ горячую популярную ноту, они уже увлекались дале на этомъ пути въ роли громителей общественной неправды. По временамъ и католическое духовенство возвышало голосъ противъ явленій капитализма. Хотя духовниковъ Филиппа II можно было подкупать для заключенія съ правительствомъ выгодныхъ займовъ, но въ затруднительныя для государя минуты старые аргументы противъ роста, противъ купцовъ, подкрпляемые каноническими и библейскими цитатами, снова извлекались на свтъ Божій, и во всякомъ случа находили отголосокъ въ общественныхъ настроеніяхъ.

(Продолженіе слдуетъ).

Профессоръ Р. Випперъ.
‘Міръ Божій’, NoNo 2—5, 7, 8 1897

Общество, государство, культура Запада въ XVI вк.

Введеніе.

I.Экономическія условія въ Западной Европ къ 1500 г.

II.Политическія условія въ Западной Европ въ 1500 г.

III.Религіозное движеніе въ Западной Европ въ послдніе два вка передъ реформаціей.

IV.Просвщеніе въ Западной Европ около 1500 г.

Экономическій подъемъ и экономическій кризисъ въ XVI вк.

Читайте также:

I.
Экономическія условія въ Западной Европ къ 1500 г.

II.
Политическія условія въ Западной Европ въ 1500 г.

III.
Религіозное движеніе въ Западной Европ въ послдніе два вка передъ реформаціей.

IV.
Просвщеніе въ Западной Европ около 1500 г.