М.Н. Катков
М.Н. Катков
Общественное мнение и петербургские журналы
Общественное мнение и петербургские журналы
Общественное мнение и петербургские журналы, Катков Михаил Никифорович, Год: 1863
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Не говорите мне об общественном мнении в России’, — с иронией сказал, если верить газетным слухам, император Наполеон, полагающий, по-видимому, что в такой варварской стране, как наша матушка-Русь, общественное мнение — вещь невозможная. Если бы не было достоверно известно, что повелитель французов не настолько знает по-русски, чтобы читать русские журналы, то можно было бы подумать, что он составил свое нелестное мнение о нас, читая поучительные столбцы некоторых петербургских газет, так усердно старающихся отрекомендоваться публике в качестве органов и даже поверенных, confidents obliges, общественного мнения, которое каким-то секретным способом нашептывает им на ухо свои приговоры. Эти газеты нередко доказывают, что у нас можно выдать за общественное мнение все что угодно. О таком самозванном общественном мнении, конечно, всякий разумный человек должен высказать именно то суждение, которое приписывается императору Наполеону.
Мы не можем, разумеется, согласиться с тем, чтоб у нас общественного мнения не было или чтоб оно не стоило внимания не только русских, но и иностранных политических людей. Но каждый день все более и более убеждает нас, что нет менее правдивого указателя русского общественного мнения, чем петербургская журналистика. Мы, впрочем, говорим это не просто в укор своим собратам по ремеслу, мы хотим указать и вообще на мучительную ненормальность положения, в котором находятся редакции русских газет. Где общественное мнение имеет правильное и полное выражение, там всякая газета естественным образом примыкает к определенному кругу мнений и служит ему органом. У нас в этом отношении дела идут совсем навыворот. Газете примкнуть не к чему, опереться не на что, а газетам очень хочется быть хотя бы с виду настоящими газетами. С виду они должны разве чем-нибудь немногим уступать тому, что принято в Англии, непременно оставляя назади Францию, а о немецких газетах и говорить нечего. С тех пор как передовые статьи (leading articles, что наши знатоки английского языка стали переводить выражением ‘руководящие статьи’) сделались необходимою принадлежностию наших журналов, и нельзя уже ограничиваться пересказыванием и переиначиванием прений иностранных палат и журналов, хотя бы даже это пересказывание и переиначивание сопровождались увлекательным сочувствием ко всему прогрессивному и значительною дозою негодования против всего имеющего запах отсталости, — наши журналы возгорелись желанием иметь мнения, цвет, характер. Но откуда достать эти непокорные элементы? Откуда достать их, если не поддаться чьему-либо влиянию? Но чьему же? опять-таки если б общественное мнение высказывалось в какой-нибудь осязательной и достоверно подлинной форме, то было бы непростительно пренебрегать им и становиться покорным орудием какого-нибудь шутника или интригана. А что прикажете делать, когда голоса общественного мнения никак не расслышишь, своего мнения нет как нет, а журнальная программа требует, чтобы мнение было, что называется вынь да положь? ‘Общество просыпается, — голосит газета X, — и горе тому, кто еще не пробудился’. Как же после того газета X сознается, что она сама еще не пробуждалась? Как ей не обрадоваться, если какой-нибудь deus ex machina [бог из машины (лат.)] явится к ней на выручку и начнет диктовать мнение за мнением? В прошедшем столетии в Англии был, говорят, обычай ставить на окна род арфы из одинаковых струн, ветер извлекал мелодические и, к немалому изумлению ученых, разнообразные звуки из однообразных струн инструмента, названного Эоловою арфой. Этим сравнением всего лучше объясняются те звуки, которые льются теперь из Петербурга, изумляя матушку-Русь и своею оригинальностью, и своим разнообразием, и нередко единством в этом разнообразии. Если бы нашелся охотник изучить тех Эолов, которые извлекают разнообразные звуки из наших газетных Эоловых арф, то перед ним, конечно, открылась бы интересная коллекция деятелей всякого вида, чина и звания, деятелей, имеющих общего только одно: что между ними и русским общественным мнением нет ничего общего. В последнее время эти Эолы или некоторые из этих Эолов (а может быть, и вовсе не один из них) весьма усердно занялись, между прочим, правилами, которые, согласно новому уставу, но еще более согласно министерским инструкциям, были составлены различными университетами для студентов и слушателей. Теперь, когда полемика и суждения по этому вопросу, по-видимому, оканчиваются, считаем нелишним сказать несколько слов о любопытных вариациях петербургской журналистики на эту пикантную тему. Университеты вступают в новую фазу своей жизни. Новый устав приводится в действие. Организуются как внутренние, так и внешние отношения университетов под влиянием несколько расширенного самоуправления. Слагаются новые отношения к попечителям, которых права относительно университетских советов неясно обозначены в уставе, так что многое будет зависеть от обычаев, какие установятся именно в настоящее время. И вот в то время когда университеты делают первый шаг на новом пути и когда некоторыми из них составлены правила для студентов и слушателей, газеты, может быть, несколько преувеличивая значение этого скромного дела, считают своим долгом помочь ему своим мудрым советом. Чинятся перья, или, лучше, настраиваются арфы. Прислушаемся же к этим звукам, под которые должно строиться у нас новое здание… Увы! При всем желании никак нельзя сказать, чтоб это были зиждительные Амфионовы звуки. Словно по одному волшебному мановению, в нашей прогрессивной журналистике со всех сторон поднялись крики, что университеты будто бы хотят оживить отживающую рутину. И это именно в то время, когда одна из главнейших забот внутренней жизни университетов состоит в том, чтоб установились правильные отношения между профессорами и студентами и исчезли наконец посторонние влияния, стремившиеся и стремящиеся разорвать естественную связь учителей с учениками. Давно ли иной либеральный начальник, ставивший свою волю выше закона для профессоров и пасовавший пред всяким коллективным действием молодежи, играл роль двулицего Януса, обращая смеющуюся сторону к студентам и суровую к профессорам? Теперь подобную благородную роль стараются взять на себя газеты, защищающие все юное против рутины зрелого возраста и не упускающие вместе с тем воздать должную хвалу либеральным действиям или проектам разных администраций, вероятно, вследствие их незрелости. Эти газеты уверяют, что такой образ действий внушен им общественным мнением.
Вот выступает газета No 1. Немыслимо, возглашает она, общество студентов без читален, сборищ, коллективных прошений и депутатов, в особенности же без курительных комнат, содержимых на податные деньги в зданиях университета. Могут ли, говорит эта защитница студенческих интересов, отдельные жалобы студентов на инспектора иметь ту убедительность и внутреннюю силу, ‘какую могла бы иметь общая жалоба, принесенная письменно или чрез депутатов? Первыми обнаруживаются только отдельные случаи, из которых трудно вывести общее заключение, посредством второй может быть раскрыта целая система, может быть указана необходимость сменить инспектора’. Целью правил должно быть, чтобы студенты могли сменять инспектора. Этого требует общественное мнение. Такова первая вариация, разыгранная от имени общественного мнения. Но это немного резко, а Эол разнообразен, и вот с другой арфы несутся иные звуки.
Газета No 2 нападает на газету No 1 и защищает правила, но защищает так прогрессивно, что университетам далеко не так жутко приходилось от врага, как пришлось от защитника. Подобно газете No 1, газета No 2 убеждена в пользе различных учреждений, в которых, по мнению этих двух журналов, высказывается корпоративная жизнь студентов, но только то, что газета No 1 отстаивает в стенах университета, газета No 2 рекомендует вне его. Находясь, по-видимому, в противоречии между собою, противники сходятся в одном самом существенном пункте: в пользе особых студенческих собраний с различными целями, и в этом отношении газета No 2, защищая правила, идет даже далее своего более откровенного противника и старается показать, что университетские правила вовсе будто бы и не воспрещают этих собраний, а только требуют, чтоб они были не в стенах университета, а вне его, в городе, где борьба будет происходить не с инспектором студентов, а с полицией, что во всяком случае эффектнее.
В обоих вариациях явственно слышится общий темп, дуновение одного ветра. Гораздо разнообразнее вариации газеты No 3. Это газета очень оригинальная. Для гимназий она предлагает проект, который, по ее же выражению, требует совершенной перестройки всех существующих курсов, переделки всех принятых руководств, и в числе прочих диковинок указывает преподавать историю ‘вплоть до того дня, в который оканчивается каждый курс’ с целью ‘сделать учащегося юношу современным человеком, а не выпустить его в виде умственного анахронизма’. Покончив с гимназиями и объявив учителям, что им надо или доучиться, или выходить в отставку, газета No 3 принимается за университеты. Она картинно описывает, как при возникшем всеобщем спросе на просвещение кому-то вздумалось заглянуть в святилище нашей науки. ‘И мы ужаснулись, — говорит правдивая газета, — в нем не оказалось ни науки, ни знания… Только ограниченность и ничтожность царствовала в тех местах, откуда обыкновенно выходят люди‘. Обновление университетов в возможно скорейшем времени кажется этой заботливой газете делом вопиющей важности. Она воздает хвалу посылке целого сонма будущих профессоров за границу и по этому поводу с яростью нападает на нас, настоящих или бывших профессоров, самым очевидным образом доказывая, что мы просто-напросто ненавистники молодого поколения и даже что от нас пошел и нигилизм, и материализм, и вся смута юных умов. Но молодежь вообще и юные ученые в особенности горько ошибутся, рассчитывая на поддержку газеты No 3. Молодежь оказывается тут только орудием для поражения ‘Московских Ведомостей’. Когда в свое время мы указали на верхоглядство и заносчивые отзывы некоторых из молодых филологов, с первых шагов явившихся неумолимыми судьями знаменитых ученых, эта газета выступила в их защиту, находя их детские выходочки вполне естественными проявлениями критического направления мысли, свободной от предрассудков. А теперь те же юные ученые оказываются у ней легкомысленными верхоглядами, заразившимися этою проказой от нас, и симпатия газеты сосредоточивается уже исключительно на той молодежи, которая нарушала порядок не в Гейдельберге, а на московских и петербургских улицах. В 1859 году, изволите видеть, университеты были полны студентами, число которых во всей России возросло до пяти с половиною тысяч. ‘Так вот, в этой молодежи, — говорит газета, — как и всегда и везде, обнаружилось требование порядка, а порядка не мог дать обессиленный университетский совет, начались столкновения с внешней полицией, начались брожения… Последовало закрытие Петербургского университета’. Вы не верите, читатель, а между тем это действительно напечатано. Но этого мало. Теперь, когда ‘обессиленные университетские советы’ вновь приобретают силу и начинают действовать, газета, так охотно ратующая за русское народное просвещение, дает следующее наставление университетским советам: ‘Главное, вопрос вот в чем: что за дело университету до нравственности студентов? Если университет есть заведение воспитательное, то прекрасно: пусть наблюдает, пусть даже заставляет своих мальчиков, поутру вставши, умыться, Богу помолиться, поцеловать ручку у папеньки, маменьки и т.д. Но университету никакого нет дела до воспитания. Он служит только для образования. Молодые люди сходятся туда, как в публичную библиотеку, где им читают вслух более или менее прекрасные лекции’. После этого наставления, которого цель не укроется, конечно, ни от одного умного студента, газета находит, разумеется, не нужным принимать серьезные меры в случае беспорядка в аудитории и прибавляет: ‘Россия теперь не в таком положении, чтобы формализоваться всякими пустяками’.
И все это говорится от имени русского общественного мнения! Когда же оно крикнет свое давно ожидаемое: quos ego? [я вас (лат.)] Есть, впрочем, признаки, что иные ветры теперь дуют слабее прежнего. По крайней мере, ‘Сын Отечества’, нападавший прежде на ‘Северную Почту’ за ее разумные суждения об университетских правилах, теперь сам напечатал об этих правилах разумную статью.
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1863. 10 декабря. No 268.