‘Обриева собака’. ‘Дипломат’. ‘Новый Парис’. ‘Семик’, Аксаков Сергей Тимофеевич, Год: 1829

Время на прочтение: 3 минут(ы)

Аксаков С. Т.

‘Обриева собака’. ‘Дипломат’. ‘Новый Парис’. ‘Семик’

**************************************
Аксаков С. Т. Собрание сочинений в 5 т.
М., Правда, 1966, (библиотека ‘Огонек’)
Том 4. — 480 с. — с. 3-222.
OCR: sad369 (15.08.2006).
**************************************

‘ОБРИЕВА СОБАКА’
Мелодрама в трех действиях
‘ДИПЛОМАТ’
Комедия-водевиль в двух действиях,
перевод с французского гг. Шевырева и Павлова
‘НОВЫЙ ПАРИС’
Опера-водевиль в одном действии,
переделан с французского Н. И. Хмельницким,

новая музыка гг. Маурера и Верстовского
‘СЕМИК’
Разнохарактерный дивертисман и пр. и пр.
Бенефис г-жи Над. Репиной

21 июня.

Несмотря на лето и пустоту Москвы, Большой Петровский театр почти был полон. Публика убедительно доказала, что уважает талант и ценит всегдашнее усердие бенефициантки, в первый раз еще получившей бенефис, без этой причины ни ‘Собака’, ни два новые водевиля, ни новая музыка не могли бы собрать лучшую публику в то время, когда она решительно в русский театр не ездит. Г-жа Репина была встречена громкими и продолжительными рукоплесканиями, а после водевиля ‘Новый Парис’ вызвана одна, единственно в знак лестного благоволения публики, хотя гг. Щепкин и Сабуров, по достоинству ролей своих, играли гораздо лучше ее. Выбор пьес, кроме первой, которая попала нечаянно и заменила комедию ‘Дворянские выборы’, {Представление этой комедии по особенным обстоятельствам отложено на некоторое время.} делает честь бенефициантке, ее бенефис был прекрасен без всякого содействия театральных машин. Она просто торжествовала благосклонное внимание признательной московской публики.
Ни слова не скажем о ‘Собаке’: что говорить о подобных пиесах, одно только появление, в роли Немого, нашей прелестной танцовщицы г-жи Гюллень заслуживает внимание.
‘Дипломат’, комедия-водевиль, известный давно остроумием и веселостию, который на сцене многие давно желали видеть, заранее обещая ему блестящие успехи, испытал странную участь и непрочность надежд человеческих! Переведенный уже целый год, ходивший по Москве в многочисленных списках, игранный на благородных театрах, осыпаемый похвалами за интригу и острые куплеты — был принят на публичной сцене довольно холодно, даже не последовало обыкновенного знака одобрения, часто незаслуженного и весьма несправедливого, — вызова переводчиков. По нашему мнению, вот решение этой задачи: 1) Большая часть публики не слыхала водевиля, следственно не поняла и скучала. Известно, что наш Большой театр глух, к тому же в этой пиесе нельзя было кричать или вытягивать слова карикатурно, ибо действующие лица в нем принадлежат к лучшему обществу, а потому этот водевиль был слышен менее всех, игранных когда-либо на Большом Петровском театре. 2) Публика наша, как и везде, делится на два разряда, из которых высший (а пиеса именно написана для него), к сожалению, не хлопает и не вызывает. 3) Артисты наши делали все, что могли, {Кроме, однако, г. Бантышева, который, вероятно, мог бы не говорить теперича и держать себя не столь дурно.} но скажем откровенно, не опасаясь оскорбить их самолюбия и отдавая всю справедливость их стараниям, что и в этот раз мы можем похвалить в них — одно усердие. Актеры, которые обыкновенный водевиль разыгрывают превосходно, легко могут в такой пиесе, где действующие лица — владетельные герцоги, посланники, князья и графы, играть дурно, тем более, что такого рода пиес они никогда не играют. Женщины были лучше мужчин, но г. Сабуров несравненно лучше всех: ловок и натурален, более живости — и мы назвали бы его игру прекрасною. Искренно желаем, чтоб такие пиесы игрались часто: это было бы школою для наших артистов, разумеется любящих свое искусство. 4) По замечанию многих зрителей, герцог и его племянник были одеты неприлично, а музыка к некоторым куплетам (не слишком ли их много?) прибрана не весьма удачно. Вот причины, по которым прекрасный водевиль, с прекрасными куплетами, был принят несколько холодно, удивительно, однако, как многие острые куплеты, блестящие не пошлыми насмешками над судьями, докторами и мужьями, но мыслями новыми, не обратили на себя внимания публики? Как бы не похлопать, например, следующим стихам:
Шавиньи
Война — вот наше наслажденье!
В своем мы деле мастера,
И наша шпага на сраженье
Острее колется пера.
И вы ведь так же много бьетесь,
У вас все та же кутерьма,
Но только вы с умом деретесь,
А мы деремся без ума.
Он же
Поверьте мне, почтенный граф,
Что я политикой не занят,
Меня от милых мне забав
Ее дела не переманят.
Я с ней век сладить не умел,
И мне ль она не надоела?
Служил у иностранных дел —
И вечно странствовал без дела.
Герцог
Он вас всех слушается боле,
И ваш совет ему так свят.
Шавиньи
Все, что в его светлейшей воле,
Ему советовать я рад.
Мы то укажем, что прикажут,
Властители, в делах своих,
Всегда нам одобренье скажут,
Когда мы скажем что по них.
Шавиньи
Я какой судьбою чудной
Залетел так высоко:
Хоть попасть в министры трудно,
Но министром быть легко.
Я здесь первый и последний
Выслужился без хлопот:
И не терся я в передней,
Чтобы двигаться вперед.
Мы не выписываем самых лучших куплетов потому, что они были уже напечатаны в ‘Атенее’.
Опера-водевиль ‘Новый Парис’, довольно забавный фарс, написанный легким, разговорным языком, с гладенькими куплетами, был разыгран очень хорошо. Вот тут наши артисты стояли на своих местах. Г-н Сабуров отлично играл нового Париса.
В ‘Семике’ случилась другая странность: прелестные русские песни г. Верстовского не удостоились ни малейшего одобрения! Что сказать в оправдание? Их так проворно спел г. Бантышев, что зрители не успели почувствовать их достоинства, иные ждали этих песен до конца дивертисмана, а к тому же — было слишком поздно.

26 июня.

Сейчас мы, к удивлению нашему, прочли в газетах, что ‘Дипломат’ и ‘Парис’ повторяются в пятницу, 28 июня, опять на Большом театре! Чтобы опять их не слыхали? Кажется, комедии и водевили всегда повторяются на Малом театре, по крайней мере некоторых сочинителей и переводчиков?..
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека