В.В. Розанов
В.В. Розанов
Об Атлантиде
Об Атлантиде
* * *
Об Атлантиде, Розанов Василий Васильевич, Год: 1901
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Прочитав в ‘Новом Журнале Иностранной Литературы’ интересную статью ‘Действительно ли существовала Атлантида’ {См. ‘Новый Журнал Ин. Литер.’, No и 7 (‘Из прошлого’).}, я вспомнил тему, давно меня занимавшую, и решаюсь предложить читателям журнала ряд мыслей, уже много лет назад у меня сложившихся на данную тему. От Атлантиды сохранились не известия, а воспоминания. Самое обширное из них принадлежит Платону и изложено им в ‘Тимее’, диалоге, трактующем об устройстве мироздания. Но там слова об Атлантиде отличаются чрезвычайною конкретностью и таким тоном, который заставляет видеть в этом воспоминании относительную свежесть. В средние века и в начале новых в существовании Атлантиды так мало сомневались, что именем ее был назван один политико-утопический трактат. Туда переносили идеалы политико-социального устройства, каких не находили в современности. Но была ли в самом деле Атлантида? Строгие и сухие ученые видят в вопросе этом праздное любопытство, не поддерживающееся никаким серьезным интересом. Была или не была Атлантида, это им представляется менее занимательным, чем точное измерение высоты какого-нибудь пика в Азии или Африке. ‘Наука есть точный и нужный факт’, — говорят они. Но есть другая часть ученых, не худшая, которая требует от науки и некоторой поэзии, не избегает вопросов из чистого любопытства и пользуется методами воображения, соображения, догадки. Эта часть ученых в общей массе их занимает роль фермента, бродила. Наука закисла бы, наука прокисла бы, если бы эти ученые ‘грибки’ своим воображением не приводили в движение массу старых мнений и фактов, всегда имеющих тенденцию пасть на дно и там лежать неподвижно.
Вопрос об Атлантиде вовсе не лишен интереса и с точки зрения понимания точного факта теперешнего устроения земли. Именно в связи с последним у меня и возник некогда вопрос: ‘не была ли Атлантида?’ Вопрос этот вскоре перешел в убеждение, что Атлантида ‘должна была существовать’, и если бы ее не было, в устройстве земных материков была бы ясная недостача, нехватка. Слова Вольтера ‘Si Dieu n’existait pas, il faudrait Finventer’ [‘Если Бог не существовал, то его следовало бы выдумать’ (фр.)] я с улыбкой перефразировал о материке Платона, о котором если бы не сохранилось даже никаких древле-исторических воспоминаний, то его пришлось бы новым географам все равно гипотетически добавить к числу существующих материков.
Преподавая в течение двенадцати лет географию и всегда имея на стене класса карту стенных полушарий, я не мог не заметить очень скоро, что суша среди океанов не имеет характера набросанных комьев, как это должно бы быть, если бы происхождение материков было абсолютно случайно. Земля устроена, а не произошла кое-как. Читатель, который мысленно сравнит поверхность луны, как она видна в сильнейшие телескопы, с землею, поймет, о чем я говорю: в возвышениях Луны есть глубокая разнохарактерность с земными, там плоскогория и горы действительно брошены, и их можно приравнять к тому виду, какой получился бы на белой стене, если бы мы на нее бросили, разбрызгивая, пригоршню жидкой грязи. Луна испещрена возвышенностями. Но земля среди вод не пестрит, она явно сгруппирована, и если мы не смеем говорить о плане, то, во всяком случае, с полным правом употребляем термин, как-то сам собою привившийся у географов, об ее устроении. Однако брезжется нашему уму, что где устроение — там и план. План, может быть, не сознательный, план, может быть, безотчетный, но, во всяком случае, план как порядок, как отрицание непоследовательности и случайности. Этот порядок, очевидный, бьющий в глаза, и заставил географов установить главные точки своей науки — материки.
Их считается три: восточный (Азия, Африка и Европа), западный (Америка) и южный (Австралия). Здесь материком считается непрерывность огромной массы суши. Однако понятие это так искусствено или шатко, что оно не нравилось общему сознанию, и всегда, говоря о земле, распределяют ее в так называемые части света: Европу, Азию, Африку, Америку и Австралию, которые на самом деле и представляют настоящие члены видной из-под вод части нашей планеты. Но каждый сейчас же убедится, что из них Европа есть ‘часть света’ только по нашему самолюбию. Через Кавказ и Урал она так мощно слита с Азией, как слита одна половина туловища с другою через спинной позвоночник и идущие от него ребра. Горная цепь, как утолщение материка, как особенно твердая, каменная его основа. — конечно, сливает. Она разделяет лишь народы, историю, но это гуманитарное деление ни малейше не затрагивает планетное и геологическое. Члены разделяются выемками, впадинами, т.е. морями и, отчасти, низменностями. Но где горб — там слитие. Европа в географическом смысле есть северо-западный, далеко выдвинутый вперед угол Азии, ‘морда Азии’. Настоящих географических, планетных членов четыре: Америка, Азия (с Европой), Африка и Австралия.
Если бы спросить кого-нибудь, который из этих членов полнее развит, то, вероятно, всякий, присмотревшись к полушариям, ответил бы: Америка. В самом деле, — ответим гипотетически, — что такой развитый член есть Азия. Конечно, она велика, извилиста, но достаточно спросить, есть ли у нее что-нибудь, что отвечало бы Южной Америке, этому плотному, сжатому туловищу Америки, или ее нижним конечностям, слившимся, сросшимся, как у рыбы ее задняя половина, — и мы ответим: ‘Нет! Конечно, в Азии ничего подобного и аналогичного нет!’ В Азии — нет, а в Америке — есть, Америка — полнее. Обратно: в Австралии и Африке нет этой широкой головки Америки, где она тянется между Аляскою и Лабрадором, между тем у Америки есть австралийско-африканская часть: это именно Южная Америка. Но мы еще не сравниваем, а только избираем идеально развитый член суши, дабы иметь в нем мерило для других. Это — Америка.
Она — двучленна. Члены необыкновенно тесно связаны, ибо Кордильеры идут через шейку, через Панамский перешеек, и они идут до самых оконечностей как нижнего, так и верхнего члена. Мы имеем перетянутый (как поясом) водами океана полный материк, но совершенно разного устройства в северной половине и в южной. О южной мы уже говорили: она сжата, стеснена, похожа на рыбу в нижней суживающейся ее половине, но на рыбу, которая в этой своей части не имела бы ни одного плавательного пера. Ибо Америка здесь на колоссальном своем протяжении не имеет ни одного полуострова и ни одного залива: факт прямо поразительный, прямо отрицающий, чтобы материки происходили хаотически и случайно по аналогии кома грязи, брошенного на стену. Общий план, как бы покрой этого южного члена, — опрокинутый треугольник, которого одна длинная сторона обращена к западу, а две короткие, сходящиеся в угол, — к востоку. Южная Америка имеет три угла: острый, около Панамского перешейка, острый, около Магелланова пролива и Огненной земли, и тупой — к востоку. Три линии, три угла, ни одного полуострова, западная линия чуть-чуть ломаная, вдавленная внутрь, соответственно огромной выпуклости на восток правой (если смотреть к северу) линии.
План устроения северной половины этого идеального, прототипического материка обратен только что описанному. От шейки (от Панамского перешейка) он все ширится к северу, раздаваясь между Лабрадором и Аляскою на необычайную длину. Но он ширится не сразу: он как будто играет с морем, то побеждая его тягость, то побеждаясь его тягостью. Повсюду выпускаются члены (полуострова). Перья рыбы — все здесь, но голова — не сжата, а как у молота-рыбы раздвинулась в одну и в другую сторону. Калифорния и Юкатан висят, как руки. Вот еще сравнение: заставьте у человека срастись ногам, и его верхняя развитая половина — грудь, плечи, руки, особенно руки растопыренные, — напомнят вам Северную Америку в ее противоположении южной. Мы накидываем сравнения, чтобы ярче у читателя запечатлелся образ. Еще эту Америку, по ее непрерывному расширению кверху (к северу), можно сравнить с чашечкою цветка. А сидит она суженным нижним бугорком на ножке-стебельке — Панамском перешейке.
Азия (с Европой) аналогична Северной Америке. Та же чашечка на стебельке — Малакке. То же сужение к этому стебельку, но еще большая раскинутость по параллели (с востока на запад) в верхних частях. И та же победа или поражение морем, заливы, полуострова, полное отрицание сжатости сторон, слитности форм. Наконец, как Северная Америка явно тянется к северо-западу и имеет западную линию длиннее восточной, так, начиная от Малакки и кончая Пиренейским полуостровом, Азия (с Европой) невероятно далеко забрала к западу, а восточная ее линия круче поднимается к северу более кратким путем. Однако Азия (с Европой) перед Северной Америкой то же, что кит перед моржом. Это — материковый колосс. Однако и центр тяжести, высочайшее плоскогорье с горами, там и здесь расположены одинаково относительно ножки-стебелька: Гималаи с восточно-азиатским плоскогорьем, как и плоскогорье Ута с двойной цепью скалистых и утесистых гор, одинаково лежат: а) неподалеку от Малакии и Панамского перешейка и b) в направлении северо-запада от него. Но главное, что нам нужно запомнить, это — что Азия есть колоссально развитый северный член, подавляющий, чудовищный.
Если земля имеет меры, если она вообще скроена и уравновешена в частях, то мы должны около этого кита-материка искать рыбку ‘без перышек’, небольшую, но которая слитностью, сжатостью ответила бы Южной Америке. Ведь идеально полный материк — двучленен. Азия же явно одночленна, явно есть только северная половина какого-то североюжного сцепления, комплекса, целого. Это — Австралия. Вот рыбка около кита. Она — тот же опрокинутый треугольник, выпуклый к востоку, вдавленный с запада, без полуостровов, без заливов, кроме единственного — с севера. Залив этот большой, яркий, входит в план материка. Обращаясь к Южной Америке, мы и на ней находим именно в соответствующей же точке, на севере, крошечный залив и отделенное от него тонкою пленкою суши значительное озеро: как бы точками и бледно намечено то, что в Австралии проведено толстою, жирною чертою. И в анатомии есть ‘рудиментарные’, ‘зачаточные’ органы, коих физиологическое значение ничтожно, но они важны, как указатели сродства организмов, параллелизма органов. В углублениях пещер есть вечно темные озера, в них — рыбы. Глаз им не нужен, им нечего видеть. И его нет. Но есть точки, пятнышки на месте — глаза, ‘рудиментарные очи’, увидя которые ученый говорит: ‘Узнаю единый план вселенной’. Так, эти небольшие, но совершенно единственные заливы Южной Америки, соответственны заливу Карпентарии в Австралии, также единственному. Далее, по отношению к Азии Австралия так же отброшена на юго-восток, как Южная Америка в отношении к Северной. И весь материк Австралия — Азия (с Европой), как и две Америки, тянется в северо-западном направлении.
Теперь мы имеем Африку, аналогия которой с Австралией и Южной Америкой бросается в глаза. Этот же горб с востока, упирающийся в мыс Гвардафуй, впадина с запада. Как бы живое существо, надломленное посередине, согнувшееся к западу: это есть тип строения всех трех южных членов. То же отсутствие заливов и полуостровов, за исключением единственного с севера: Габеша и Сидры, и между ними моря, что суммой своею напоминает тип и план Карпентарии. До известной степени громадный Нил напоминает собою Амазонку: ведь если точку Южной Америки, примыкающую к Панамскому перешейку, в Африке искать где-то около Гибралтарского пролива, то мы получим, что Нил впадает в море в той же части этого материка, как и Амазонка в Америке: на 1/3 высоты правой линии берега. Во всяком случае, Амазонка и Нил суть две самые огромные реки земного мира и в них есть аналогии, в них больше аналогии, чем между Нилом и Миссисипи, или Нилом и Волгою, или Нилом и Енисеем, или Янь-Тце-Киангом. Едва мы назвали последние невозможные аналогии, как читатель воскликнет: ‘Конечно, только с Амазонкою есть у Нила аналогия’. Но где же северный член этого комплекса? Мы имеем Австралию — и около нее есть Азия, имеем Южную Америку — и около нее есть Северная. Но третий опрокинутый треугольник не имеет над собою распускающегося цветка, или, пожалуй, старое, бесчленное туловище не имеет плеч и головы и раскинутых рук. Это — Атлантида…
Она исчезла. Потому что если бы она не исчезла, ее ‘пришлось бы изобретать’. Чуть-чуть влево от Гибралтарского пролива должна была быть узенькая, длинная шейка, гибкая, не линейная, в северо-западном направлении проложенная, которая должна была оканчиваться небольшим материком, разве немногим побольше Австралии, и в северной своей линии чрезвычайно раскинутым по параллельному кругу. Вполне даже возможно, что ее ‘Лабрадором’ была Ирландия или Великобритания, а ее северо-западный тупичок, аналогичный тому, который в Америке примыкает к Берингову проливу, остался в форме Исландии. Во всяком случае, если в Америке мы имеем почти равенство северного и южного членов, в Австралии имеем крошечный южный член при колоссальном северном, то, раз ‘меры мира соблюдены’, в Африке мы должны видеть огромный южный член, при котором северный был сравнительно невелик, даже мал. Но при изменяющихся величинах тип строения сохраняется. Именно в типе строения всех северных членов и всех южных лежит что-то главное Вот почему строение береговой линии Атлантиды, как и ее общее протяжение, ее, так сказать, уткнутость носом в северо-западный угол (Исландия?), чрезвычайная длина западной линии и кратность восточной, обилие именно у восточной линии заливов, полуостровов, островов, — суть факты, хорошо обеспеченные для географа.
Острова Зондские, Филиппинские и полуостров Малакка суть разорванные ‘рудиментарные органы’ сохранившегося в Америке в цельном виде Панамского перешейка. Между Африкою и Атлантидой также могли лежать или цепи островов, или цельный перешеек: во всяком случае, в Азорских и Канарских островах мы находим несомненные остатки когда-то бывшего здесь более полного целого. Вообще цельность или разрыв такой-то массы суши уже не входит в план планеты. Между тем строение материков и их взаимное соотношение суть непременные очерки плана. В самом деле, решительно невозможно отрицать, что северо-западное устремление всех названных нами земляных групп имеет такое в себе единство, которое исключает мысль о случайности. ‘Случайность’ расположила бы материки — одни вдоль и другие поперек, одни бросила бы к северо-западу носом, другие — к северо-востоку, разветвила бы в одном случае северный член, в другом — южный, или еще лучше: создав Америку так, как она лежит, шлепнула бы восточную сушу круглым пятном. Вот — случай каприза и фантазии. Но если, имея перед собой кучу раскиданных игральных карт, вы к одной подносите большой палец, покрытый клеем, к другой — указательный, к третьей — средний, к четвертой безымянный и к пятой мизинец и, приподняв ладонь, находите, что к ним прилипли шестерка червей, шестерка пик, шестерка треф и шестерка бубен, а к пятому пальцу при всех ваших усилиях более ничего не прилипло как бы за недостачей пятой масти в колоде и пятой шестерки, вы воскликнете: ‘Тут — порядок! Это — закон, план, уговор, подтасовка, хитрость, но во всяком случае это не удача, не случай, не каприз фортуны’.
И вот этот ‘уговор’ или ‘подтасовку’ подземных сил или космического ‘игрока’ и раскрывает существование Атлантиды. В этом-то отношении воспоминания Платона имеют волнующий интерес.
Впервые опубликовано: Новый журнал иностранной литературы. 1901. No. Сентябрь. С. 199—203, под названием ‘Атлантида — была’.