Время на прочтение: 9 минут(ы)
О жизни и сочинениях Карамзина
Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
Предпринимая сообщить читателям некоторые известия о жизни и трудах великого писателя, которого потерю оплакивает вся образованная Россия, могу я только повторить с некоторыми пополнениями то, что уже было сказано мною в первые дни по кончине незабвенного. Еще не завяли цветы, которыми друзья и чтители осыпали его священную могилу. Потомство, судья нелицемерный и справедливый, еще не началось для него: мы можем говорить и судить о нем, как современники, можем увлекаться мнениями и суждениями других, неочищенными временем от примеси личной дружбы или недоброжелательства к почившему, но если слова наши будут отголоском истинного нашего убеждения, если они будут служить хотя легким отпечатком того, что мыслили и чувствовали наши современники при сей незаменимой потере, то и они не пропадут в будущем. Потомство, сравнивая труды и заслуги писателя с мнением о нем современников, наблюдая, в какой мере они умели понимать и уважать его, получит верные средства к определению его достоинства в отношении к времени и месту его жизни.
Жизнь Карамзина не богата приключениями: он жил умом, чувствами, воображением, для удовлетворения благородному влечению души своей к содействию славе и общему благу отечества, а не для снискания временных почестей и отличий. Он не посещал шумного торжища, на котором громкий, но скоропреходящий звук славы провозглашает имена своих поклонников, в спокойном наслаждении своим достоинством и талантами, он предвидел себе славу прочнейшую. Потомство, а не директор пишет в послужном списке его: способен и достоин1.
Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской губернии 1 декабря 1766 года {Сие число вырезано на его надгробном камне.}, воспитывался в Москве в доме профессора Шадена, а потом учился в тамошнем университете. В молодости своей служил он в гвардии и с 1789 по 1791 год путешествовал по разным странам Европы. С того времени жил он в Москве, занимаясь литературою. В 1803 году пожалован в императорские историографы, в следующем году награжден чином надворного советника, в 1810 получил орден Св. Владимира 3 степени. В 1812 пожалован в Коллежские советники, а в 1816, по поднесении им государю императору Александру Павловичу первых осьми томов Истории Государства Российского, награжден чином статского советника и орденом Св. Анны I класса. В 1824 году пожалован чином действительного статского советника. — С 1816 года жил он в С. Петербурге, проводя летние месяцы в Царском Селе, где по Высочайшему повелению отведена ему была квартира в дворцовом флигеле. — Здоровье его расстроилось после сильной горячки, претерпенной им в 1823 году. Беспрерывные труды расположили его к изнурительной чахотке, которая открылась простудою в январе 1826 года. Все старания врачей, все попечения родных и друзей, великодушное участие государя, пламенные желания признательных отчичей — были тщетны. При наступлении весны (1826) переехал он в Таврический дворец, где отведена ему была квартира по высочайшему повелению. Чувствуя постепенное изчезание сил своих, пожелал он отправиться в теплый климат Италии2 и надеялся на благословенных берегах Арно восстановить свое здоровье. Государь император, узнав о сем, всемилостивейше пожаловал ему на дорогу 50 тыс. рублей и повелел, для отправления его, снарядить фрегат. Но Карамзин не мог уже сим воспользоваться: болезненные его припадки усиливались беспрерывно. Полученный им в последние дни жизни знак монаршей милости, успокоивший его в рассуждении будущей участи нежно любимого им семейства, возбудил потухавшую в нем искру жизни, но не надолго. В четверток, 20 мая, утром, он еще говорил об Италии, но вскоре впал в совершенное расслабление и беспамятство и тихо скончался 22 Мая 1826 года, во втором часу пополудни, на руках родных и друзей своих. — Тело предано земле 25 мая, в новой ограде кладбища Александро-Невского монастыря, по правую сторону от ворот {В старой ограде, по левую сторону, лежит Ломоносов.}. По желанию, изъявленному им пред кончиною, погребение происходило без всяких церемоний. Почетнейшие особы, пребывающие в здешней столице, вельможи, ученые и литераторы, русские и иностранцы, присутствовали на оном: искренними слезами и душевным воспоминанием добродетелей, талантов и заслуг усопшего, платили они справедливою праху великого Россиянина. — Государь император, принимавший во все продолжение болезни Карамзина нежнейшее в судьбе его участие, чтил накануне погребения последним целованием прах сего подданного, который достоин был жить и действовать в царствование Александра и Николая3.
Карамзин с самых юных лет своих начал упражняться в отечественной словесности, и все время, которое другие употребляют на приобретение чинов или богатства, посвятил благородным занятиям науками и литературою. Но исключительные занятия сии не исключили его наград и выгод, сопряженных с действительною службою. Правосудные и великодушные государи награждали его труды и заслуги самым отличным образом: он был один из первых, получивших орден Св. Владимира 3 степени в чине надворного советника, он один в России имел орден Св. Анны I класса в чине статского советника, и получил оный вместе с сим чином. Всем известна последняя истинно царская награда, которой он удостоился, известно и то, какую сугубую цену получила, в глазах его и всех благомыслящих людей, сия награда, от выражений, коими влаголюбивый монарх известил об оной самого Карамзина (см. прил.).
Первые переводы Карамзина помещены были в журнале: Детское чтение. Он издал в Москве: 1) Московский журнал, 8 томов, 1792 и 1793. 2) Аглая, две книжки, 1794. 3) Аониды, или собрание разных стихотворений, три части, 1797, 1798 и 1799 г. 4) Пантеон иностранной словесности, 3 книжки, 1798 г. 5) Вестник Европы, журнал политический и литературный, 12 частей, 1802 и 1803 годов. — Сочинения свои, напечатанные в Московском журнале, издал он особо, в 1794 году, под названием: Мои безделки. — В 1804 году напечатано было в Москве полное собрание его сочинений (в 1815 г. вторым, в 1820 третьим тиснением, в девяти томах). В оном заключаются: 1) Стихотворения, большею частию лирические, 2) Письма русского путешественника, 4 тома, Повести: Бедная Лиза, Прекрасная Царевна и счастливый карла, Юлия, Дремучий лес, Наталья боярская дочь, Сиерра-Морена, Остров Борнголъм и Марфа Посадница. 4) Историческое похвальное слово Екатерине II. 5) Разговор о счастии. 6) О Богдановиче и его сочинениях. 7) Исторические отрывки: О московском мятеже в царствование Алексея Михайловича, Пантеон российских авторов, Русская старина, Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице. 
Речь, произнесенная в собрании Российской Академии, и проч. Сверх того напечатаны в сем собрании легкие прозаические статьи разного содержания, помещенные в изданных им журналах. Из переводов напечатаны (в тех же журналах и особо): Повести Мармонтеля (М., 1794 и 1815), Повести госпожи Жанлис (М., 1816) и еще Повести разных сочинителей (М., 1816). Но важнейшее творение, коему он посвящал с 1803 года до кончины своей, в течение 22 лет, все труды свои, есть История государства Российского, 8 томов, напечатанная в Санктпетербурге 1816—1818 годов, вторым тиснением там же, 1819—1820 годов. Девятый том 1821, десятый и одиннадцатый 1823 года. Карамзин занимался, в течение двух лет, сочинением 12 тома, который должен был заключиться восшествием на престол царя Михаила Федоровича. Сей неоконченный том вскоре будет напечатан в том самом виде, в коем оставлен автором.
История государства Российского есть одно из важнейших творений на русском языке, по предмету, изложению и слогу. Карамзин воздвиг оным незыблемый памятник героям и подвигам древности русской и своему трудолюбию, уму и талантам. Но если он в звании историка достоин хвалы и благодарности ученого света, то не менее, по нашему мнению, заслуживает славы в качестве литератора и прозаика. В Истории имел он предшественниками и образцами знаменитых писателей древности и новых времен: новую же русскую прозу, чистую, легкую, благородную, сотворил он сам, силою своего таланта и вкуса. Произведения его, казавшиеся легкими, потому что нашли многих подражателей, в том числе мало удачных, сначала возбудили противоречие в литераторах, привыкших к прозе Ломоносова и его современников, но в последствие времени общий голос истинно-просвещенной публики признал, что слог Карамзина не есть прихотливое подражание иностранным примерам, а основан на глубоком познании свойств русского языка, очищен благородным вкусом и утвержден на правилах всеобщей грамматики. В первых его сочинениях, особенно в Письмах русского путешественника, встречались иностранные слова, но слог последовавших его творений, преимущественно Российской истории, может называться образцовым. Не смеем утверждать, что Карамзин достиг уже последней степени совершенства: язык наш еще может обогатиться оборотами, выражениями и формами, приобресть большую правильность, возвыситься над нынешнею своею степенью, но имя Карамзина будет сиять в потомстве подле имен Кантемира и Ломоносова. Сочинения Карамзина действовали приметно на его современников: приохотив и женский пол в России к занятиям отечественною словесностию, они предуготовили образование вкуса в возрастающем поколении. Решительно можем сказать, что легкостию, ясностию и правильностию русской прозы в нынешнее время обязаны мы трудам Карамзина. Нельзя исчислить благодетельных последствий, проистекающих в общежитии и в литературе от трудов одного образцового писателя. Ум и вкус его проникают повсюду: и в кабинет ученого, и в будуар модной женщины, и в палатку воина, в палату судейскую: читая произведения хорошего писателя, иногда внутренно досадуя на непривычную новизну, иногда и явно восставая на то, чего не было прежде, люди мало-помалу привыкают к лучшему, нечувствительно увлекаются силою ума и изящества и невольно становятся его последователями и подражателями, сами того не примечая. — Стихотворения Карамзина суть выражение мыслей умного человека, облеченное в форму поэзии нежной и привлекательной.
Творения Карамзина, в которых отсвечивались необыкновенный ум, чистый вкус, ясная душа и доброе сердце, доставили ему множество друзей и читателей во всей русской публике. Нет уголка в России, где бы в течение тридцати с лишком лет не читали Карамзина, не восхищались его трудами, не любили заочно автора. Некоторые писатели, издали восхищавшие публику, в личном обхождении разочаровывают своих чтителей, с Карамзиным было противное: личное с ним знакомство увеличивало и укрепляло почтение и любовь, внушаемые его произведениями. Le stile est tout l’homme {Стиль — это человек (фр.).}, говорит Бюффон4. Это в точности можно было отнести к Карамзину. Основательность, спокойствие, ясность, чистота, правильность, благоразумная бережливость, гармония его слога — видны были в его делах и обращении, но качества сии получали новый блеск и неотъемлемую прелесть от нежности сердца, от теплоты душевной, кроткой сострадательности и трогательного человеколюбия, коими оживлялись все помышления, слова и поступки. Он был верный друг, нежный супруг, чадолюбивый отец, находил услаждение в пособии и благотворении ближним, чувствуя свое достоинство, был скромен и невзыскателен, не знал недоброжелательства, зависти и мщения, был благочестив и прибежен к Богу, пламенно любил Россию и добрых своих государей — был человек великий и добродетельный во всем значении этих слов!
Высочайший рескрипт, данный на имя Действительного Ст<атского> Сов<етника> Карамзина: ‘Николай Михайлович! Расстроенное здоровье ваше принуждает вас покинуть на время отечество и искать благоприятнейшего для вас климата. Почитаю за удовольствие изъяснить мое искреннее желание, чтоб вы скоро к нам возвратились с обновленными силами и могли снова действовать для пользы и славы отечества, как действовали доныне. В то же время, и за покойного Государя, знавшего на опыте вашу благородную, бескорыстную к нему привязанность, и за себя самого, и за Россию, изъявляю вам признательность, которую вы заслуживаете и своею жизнию как гражданин, и своими трудами как писатель. Император Александр сказал вам: Русский народ достоин знать свою Историю. История, вами написанная, достойна русского народа. Исполняю то, что желал, чего не успел исполнить брат мой.
Впервые: Северные цветы на 1828 г. СПб., 1827. С. 186—203. Печатается по первой публикации.
Русские писатели и журналисты откликнулись на кончину Карамзина. Искренне прозвучал некролог, составленный кн. П. И. Шаликовым. Но ‘на Шаликова уже давно никто не смотрел серьезно, и тон задавал не он, а журналисты опытные и умные, улавливавшие конъюнктуру, — такие, например, как издатель ‘Северной пчелы’ (Н. И. Греч. — Сост.)’ (Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь ‘умственные плотины’. С. 82).
Статья Греча в ‘Северной пчеле’ начиналась с изложения биографии Карамзина, где перечислялись чины и награды историографа: ‘В 1803 г. пожалован в императорские историографы, в следующем году награжден чином надворного советника, в 1810 получил орден Св. Владимира 3-й степени. В 1812 пожалован в коллежские советники, а в 1816, по поднесении им государю императору Александру Павловичу первых осьми томов ‘Истории государства Российского’, награжден чином статского советника и орденом св. Анны 1-го класса. С того времени поселился он в Санктпетербурге. В 1824 году награжден чином действительного статского советника. Кончина государя благодетеля поразила благодарного Карамзина жестоким ударом: он впал в изнурительную чахотку’.
‘Чахотка была плодом поэтического воображения издателя ‘Северной пчелы’ и как нельзя лучше согласовывалась с политикой’,— пишут В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсон (С. 83).
Оканчивая биографию Карамзина, Греч сообщал, что полученный в последние дни знак милости Николая I ‘возбудил потухавшую в нем искру жизни, но ненадолго’, что, хотя Карамзин и употребил всю свою жизнь на ‘благородные занятия науками и литературою’, ‘исключительные занятия сии не лишили его наград и выгод, сопряженных с действительною службою’, что ‘правосудные и великодушные государи награждали его труды и заслуги самым отличным образом: …он один в России имел орден Св. Анны 1-го класса в чине статского советника и получил оный вместе с сим чином’ и затем вновь говорилось о последней ‘истинно царской награде, которой он удостоился’ (Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь ‘умственные плотины’. С. 83).
В публикуемой статье акценты расставлены несколько иначе: ‘…он жил умом, чувствами, воображением, для удовлетворения благородному влечению души своей к содействию славе и общему благу отечества, а не для снискания временных почестей и отличий. <...> Потомство, а не директор пишет в послужном списке его: способен и достоин’.
И. И. Дмитриев писал: ‘Я полюбил Греча за ‘Некрологию’: хорошо и справедливо’ (цит. по: Иванчин-Писарев Н. Д. Поэту говорить о смерти поэта // Москвитянин. 1844. No 7. С. 50).
1 Сам Карамзин итог своей жизни выразил в письмах и в рукописи’ ‘Бумаги для моих сыновей, когда они выростут’ (так!), куда входят ‘Мнение Русского гражданина’ (1819) и ‘Для потомства’ (1819). В 1825 г. было прибавлено ‘Для сведения моих сыновей и потомства’.
Ю. М. Лотман писал о том, что Карамзин завещал русской культуре не только свои произведения и не только созданный им новый литературный язык — он завещал ей свой образ, свой человеческий облик, без которого в литературе пушкинской эпохи зияла бы ничем не заполнимая пустота, ‘Он часто думал о потомстве. <...> Одна из последних, написанных его рукою бумаг кончается: ‘Потомству приветствие из гроба!» (Лотман Ю. М., Колумб русской истории // Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997. С. 587).
В письме к И. И. Дмитриеву Карамзин говорит об ‘Истории…’ как о своем даре потомству (‘если оно его примет, если же нет, то нет’) (Атеней. 1858. No 28. С. 117).
В ‘Бумагах для … сыновей…’ он обратился к потомству со своим символом веры: ‘Потомство! достоин ли я был имени гражданина Российского? любил ли отечество? верил ли добродетели? верил ли Богу?..’ (Карамзин Н. М. Неизданные соч. и переписка. СПб., 1862. Ч. 1. С. 9).
В ‘Предисловии’ к ‘Истории государства Российского’ Карамзин определяет историю как ‘завет предков к потомству’.
2 Примерно за месяц до своей кончины, смертельно больной, он пишет кн. Вяземскому (20 апреля 1826 г.) о своем страстном желании отправиться в далекое путешествие: ‘С этого места сорвала меня буря или болезнь, и я имею неописанную жажду к разительно новому, к другим видам природы, горам, лазури италианской etc. Никак не мог бы я возвратиться к моим прежним занятиям, если бы здесь и выздоровел’ (Письма Карамзина к князю Вяземскому (1810—1826) // Старина и новизна. Исторический сб. СПб., 1897. Кн. 1. С. 173).
3 От встречи с семьей Н. М. Карамзина Николай I отказался.
4 См. прим. 21 на с. 870.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
