О жизни и кончин Авдотьи Павловны Глинки.
О жизни и кончин Авдотьи Павловны Глинки.
О жизни и кончине Авдотьи Павловны Глинки, Глинка Авдотья Павловна, Год: 1869
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Авдотья Павловна Глинка, урожденная Голенищева-Кутузова, родилась въ С. Петербург іюля 19-го 1795 года, и крещена въ церкви Андрея Первозваннаго, на Васильевскомъ Острову. Воспріемниками, при святомъ крещеніи, были: ддъ ея, президентъ Адмиралтействъ-Коллегіи, адмиралъ Иванъ Логиновичъ Голенищевъ-Кутузовъ, и Евдокія Ильинична, супруга Михаила Иларіоновича, князя Смоленскаго.
Авдотья Павловна, въ младенчеств, оставалась въ дом дда своего, Ивана Логиновича, человка науки и дла. Домъ Кутузовыхъ, въ то время, былъ однимъ изъ первыхъ въ столиц, и отличался въ особенности радушнымъ пріемомъ ученыхъ, литераторовъ и художниковъ. Въ такомъ-то обществ развивалось дтство покойной вмст съ ея способностями не по лтамъ, что и сдлало ее любимицею дда. Минулъ вкъ Екатерины. Въ царствованіе Павла I Иванъ Логиновичъ, обнаружившій во многихъ случаяхъ энергію непоколебинаго характера, устоялъ на своемъ мст, и, за шестидесятилтнюю отличную службу, пожалованъ былъ знатными вотчинами. Изъ этихъ данныхъ можно заключить, что любимая внука одного изъ первыхъ сановниковъ, состоявшая также во внучатномъ родств и съ Михаиломъ Иларіоновичемъ, имла вс права на счастіе земное. Но счастье такъ непостоянно! — Новыя времена возвели на первый планъ новыхъ людей, обстоятельства и обстановка прежнихъ знатныхъ домовъ измнились. Иванъ Логиновичъ Голенищевъ-Кутузовъ скончался въ первый годъ царствованія Императора Александра I. По доклад о семъ, Государь приказалъ хоронить его по рангу генералъ-адмирала, что и было исполнено. — Посл покойнаго остались три сына. Въ числ ихъ Павелъ Ивановичъ, — отецъ Авдотьи Павловны, — отличался обширными познаніями: онъ писалъ на пяти языкахъ, переводилъ классиковъ Греціи и Рима, былъ два раза попечителемъ Московскаго Университета, и кончилъ жизнь въ чин тайнаго совтника, въ званіи сенатора. — Мать же покойной, изъ рода князей Долгоруковыхъ, была въ свойств съ одною изъ историческихъ личностей этой фамиліи, съ княжною Долгоруковою, бывшею невстою Императора Петра II. — По смерти дда, Авдотья Павловна не разставалась съ своими родителями, и, подъ руководствомъ отца и профессоровъ Московскаго Университета, успвала въ наукахъ и особенно въ изученіи языковъ французскаго, нмецкаго и итальянскаго. Рано открылась въ ней неодолимая любовь къ поэзіи и музык, которую она изучила основательно. Кром фортепіано, арфа была ея любиницею. Дядя ея, графъ Остерманъ-Толстой (герой Кульма), подарилъ ей богатую арфу, которая много лтъ услаждала ее въ печаляхъ житейскихъ. Смерть отца облекла печальную дочь въ глубокій трауръ, котораго она не снимала нсколько лтъ. Этотъ ударъ былъ предвстникомъ многихъ другихъ. Люди прежняго вка жили нараспашку, мало заботясь о будущности. Такъ случилось и съ семействомъ Кутузовыхъ. Со всхъ сторонъ предъявлены были векселя, и все значительное имніе подверглось описи. — Вдова покойнаго и неутшная дочь должны были оставить Москву, и заключиться въ сельскомъ уединеніи. Но друзья московскіе (а ихъ было много!) не оставляли своей любимицы, которая, въ свою очередь, писала къ нимъ часто и много. Въ этихъ письмахъ, если только можно назвать ихъ письмами, проявился впервые талантъ покойной. Письма ея были трактаты, разсужденія, оживленныя прекраснымъ слогомъ, на французскомъ и на отечественномъ языкахъ, и всегда пропитанныя глубокимъ чувствомъ.
Въ это время, въ тридцатыхъ годахъ, семейство Кутузовыхъ посщало Тверь, куда переведенъ былъ на службу (бывшій полковникъ гвардіи) едоръ Николаевичъ Глинка. Тамъ встртились дв личности: одна — въ своемъ траурномъ костюм, другая — съ трауромъ въ душ. Не много надобно было времени, чтобъ сердце подало всть сердцу, и взаимный обмнъ колецъ соединилъ ихъ навки. Обрядъ внчанія совершенъ былъ во Владимірской церкви. Тамъ началось счастіе обоихъ, тамъ и кончилось оно для одного: внчаніе невсты и отпваніе тла ея происходило предъ однимъ и тмъ же алтаремъ.
Изъ Твери . Н. Глинка переведенъ былъ старшимъ совтникомъ въ Орловское Губернское Правленіе. Тамъ боле нежели познакомилась Авдотья Павловна съ симпатическимъ семействомъ бывшаго губернатора, Аркадія Васильевича Кочубея, и душею прилпилась къ сестр и незабвенной супруг его. Наконецъ . Н. Глинка вышелъ въ отставку, и оба супруга (съ 1835 года) поселились въ Москв. Тамъ пріобрли они маленькій домикъ, который часто посщаемъ былъ людьми великаго ума и дарованій. Въ каждый понедльникъ съзжались на вечеръ вс, того времени, писатели, мыслители, артисты. Нердко сбиралось до сорока человкъ, и, несмотря на тснбту помщенія, гости оставались до двухъ и трехъ часовъ за полночь. Разумется, что Авдотья Павловна, съ ея музыкальнымъ и литературнымъ талантомъ, была душею этихъ московскихъ понедльниковъ, повторявшихся въ послдствіи въ С. Петербург. Съ сороковаго года Глинки (мужъ и жена) проводили лто въ Тверской Губерніи, въ деревн престарлой ея родительницы. Тамъ, у постели больной матери, Авдотья Павловна обдумывала и написала много сочиненій въ проз, отличавшихся простымъ, доступнымъ и, такъ сказать, задушевнымъ слогомъ. Поэтическія же произведенія ея всегда полны были мысли и чувства глубокаго, большею частью религіознаго. Первымъ опытомъ ея, появившимся въ печати, былъ изящный переводъ Шиллеровой Псни о Колокол. Жуковскій, прочтя его, поздравилъ переводчицу письмомъ, а потомъ лично сказалъ ей: ‘Я нсколько разъ принимался за Колоколъ, но никогда не былъ доволенъ собою и оставлялъ, вашъ же переводъ такъ отчетистъ и красивъ, что самъ Шиллеръ полюбовался бы имъ!’ По случаю этого перевода Ея Императорское Высочество Великая Герцогиня Веймарская, наша Марія Павловна, почтила переводчицу, отъ 27 іюля 1844 года, изъ Веймара, лестнымъ собственноручнымъ рескриптомъ. Затмъ Авдотья Павловна издала ‘Жизнь Богородицы‘, которую и по сей день охотно читаютъ уже въ пятомъ изданіи. Эта книга сблизила ее со многими духовными особами. Въ эту же эпоху, кром отличныхъ переводовъ изъ Гте и Шиллера и своихъ собственныхъ стихотвореній, напечатала она, въ журналахъ и отдльно, нсколько повстей, между которыми, по доступности и завлекательности слога и пригодности для народнаго чтенія, отличались: ‘Гибель отъ пустаго чванства‘, и ‘Катя‘ — граціозное и трогательное произведеніе. С. Петербургскій Совтъ Дтскихъ Пріютовъ тогда же одобрилъ и призналъ ‘Гибель отъ пустаго чванства’ книгою, достойною принятія въ его заведеніяхъ. Вслдъ за этими, вышли въ свтъ два замчательные романа: ‘Графиня Полина‘, и ‘Леонидъ‘. Вс эти изданія разошлись очень скоро, и теперь нельзя ихъ найти въ лавкахъ книгопродавцевъ. Этимъ не ограничилась литературная дятельность покойной. Посл ея остались въ рукописи нсколько увлекательныхъ повстей и одинъ большой романъ. Душевныя качества и литературный талантъ Авдотьи Павловны были оцнены и въ кругу лицъ, дружныхъ съ нею, и въ литературномъ свт. Въ 1856 году, предъ отъздомъ ея изъ Петербурга въ Тверь, общество дамъ избраннаго круга, всегдашнихъ ея постительницъ, поднесло ей драгоцнный альбомъ, въ изящной артистической отдлк, съ ея вензелемъ. Поэты и художники придали еще большую цну этому прекрасному подарку, украсивъ его рисунками и стихами. — Общество любителей Русской Словесности при Императорскомъ Московскомъ Университет избрало ее въ число своихъ почетныхъ членовъ, и прислало ей патентъ за подписью А. Ст. Хомякова, въ которомъ сказано: ‘Общество любителей Русской Словесности, въ засданіи своеимъ 6 мая (1859 г.), въ засвидтельствованіе уваженія своего къ отличнымъ дарованіямъ вашимъ и трудамъ на поприщ отечественной литературы, избрало васъ въ свои почетные члены единогласно’. Покойная, уважая достоинство литературное, чрезвычайно дорожила этимъ вниманіемъ почтеннаго Общества. Такой дятельности, казалось достаточно бъ было для личности, занятой въ то же время всми мелочами хозяйства, при небольшихъ матеріяльныхъ средствахъ, но у нея, кром того, что она слдила, шагъ за шагомъ, за движеніемъ современности, была еще обширная и многосторонняя дятельность. Избранная въ попечительницы одной изъ частей Москвы голосами почетнйшихъ дамъ ‘Московскаго Благотворительнаго Общества’, подъ предсдательствомъ княгини Щербатовой, она получила въ завдываніе Яузскую часть, гд насчитывалось девяносто семействъ бдныхъ, стыдившихся просить милостыни. Тамъ познакомилась она на дл съ чердаками, подвалами и темными углами бдныхъ. И чего не длала она для пособія имъ?! Вс дни ея наполнились перепискою за бдныхъ и для бдныхъ. Она писала, просила, рекомендовала, часто заступалась и отстаивала! И этого было еще недостаточно. Бдный людъ прослышалъ, что съ ея легкой руки удаются вс просительныя письма. И вотъ, часто, и очень часто, она сочиняла и (прекраснымъ своимъ почеркомъ) переписывала для бдныхъ письма и прошенія въ разнымъ государственнымъ лицамъ и на Высочайшее Имя. Мысль и чувство, вложеныя въ эти бумаги, почти всегда, какимъ-то магическимъ вліяніемъ, имли счастливый исходъ для просителей. Въ этотъ періодъ ея неусыпной дятельности, зародилась въ ней мысль о составленіи ‘Товарищества доброхотной копейки‘. Составленный ею проэктъ понравился многимъ. П. Я. Чаадаевъ мастерски перевелъ этотъ проектъ для напечатанія, на французскомъ язык, въ заграничныхъ вдомостяхъ. Нсколько почетныхъ дамъ присоединились къ товариществу, но обстоятельства, предшествовавшія Севастопольской войн, остановили ходъ дла, которому суждено было осуществиться въ послдствіи въ благородномъ обществ тверскихъ дамъ и мужчинъ, принявшихъ въ товариществ живое и дятельное участіе. Тогда же Авдотья Павловна была избрана въ попечительницы женскаго училища, учрежденнаго въ город Кашин, и сдлала, для этого заведенія пожертвованіе деньгами и большимъ числомъ книгъ на разныхъ языкахъ.
Между тмъ, состояніе Авдотьи Павловны, со стороны матеріяльной, улучшилось: ей досталось по наслдству имніе, обремененное, правда, долгами, но все-таки не совсмъ бездоходное. Тогда началась ея новая дятельность. Прежде всего обратила она вниманіе на бытъ и положеніе крестьянъ. Оброкъ былъ ослабленъ значительно, хлбныя и прочія дани уменьшены на половину. Дале, она такъ обходилась съ крестьянами, что, незамтно для нихъ и для себя, вошла въ полное сліяніе съ ними. Старики и старушки приходили безъ робости, садились, просто безъ чиновъ, на ступеняхъ крыльца у прозжей дороги, и простодушно разговаривали съ барынею, которая ихъ слушала, лчила — и очень удачно (гомеопатіею), и входила во вс ихъ нужды. Замтивъ, что крестьянскихъ дтей-малютокъ приносятъ въ церковь съ голыми головками и по сырой погод, она принялась сама кроить и шить дтскія шапочки изъ остатковъ разныхъ цвтныхъ матерій. Это составляло ея постоянное занятіе по вечерамъ, въ деревн и въ Москв. Чрезъ нсколько времени, въ деревенской церкви, въ праздничный день, запестрлъ цлый цвтникъ дтскихъ головокъ: наканун раздано было матерямъ нсколько сотъ разноцвтныхъ шапочекъ. Такому патріархальному быту отъ души радовался и Л. И. Ростовцевъ, прізжавшій нарочно изъ Петербурга съ супругою своею на нсколько дней погостить къ Авдоть Павловн, которую онъ и она искренно любили, и для которой, переставъ быть на минуту государственнымъ человкомъ, Ростовцевъ сталъ поэтомъ, написавъ къ ней прекрасное посланіе въ стихахъ. Нсколько зимъ сряду, въ послднее десятилтіе, Авдотья Павловна, съ мужемъ, проживала въ С. Петербург. Тамъ, въ квартир ея повторялись московскіе понедльники съ боле изящною обстановкою. Въ восемь часовъ вечера съзжались дамы, поэты, писатели, артисты, иностранцы и русскіе. Разговоръ, чтеніе стиховъ и прозы, и музыка задерживали гостей далеко за полночь, иногда до трехъ часовъ. Но въ текущемъ, роковомъ для нея году она не могла уже быть въ С. Петербург, куда звали ее столько голосовъ друзей, поэтовъ и людей, душею ей преданныхъ. Оставаясь въ Твери, она все еще сбиралась то въ Москву, то въ Петербургъ, не предчувствуя, что ей готовилась иная невозвратная дорога!
Задержанная обстоятельствами въ Твери, она задумала осуществить свою задушевную мысль — учрежденіе ‘Товарищества доброхотной копейки‘. Мысль эта пришлась по сердцу благороднымъ тверскимъ дамамъ. Князь Багратіонъ — (военный губернаторъ) и достойная супруга его поняли ее умомъ и сердцемъ, и дло скоро сладилось. Мужчины не захотли отстать отъ дамъ, и заявили себя участниками. Въ первомъ же засданіи, голосами двадцати дамъ и десяти мужчинъ, Авдотья Павловна избрана была предсдательницею. Но это былъ уже послдній предлъ ея земной дятельности!
Съ началомъ іюня начались дни печали. За двое сутокъ до своей болзни, покойница была еше свжа, бодра, и даже удивляла своею скорою походкою по улицамъ города. Вслдъ за тмъ почувствовала она какъ будто легкую простуду, и затмъ слегла въ постель, съ которой уже не вставала!
Чего не было сдлано?! — Друзья петербургскіе, московскіе и общее сочувствіе всхъ сословій города Твери употребляли все, что только можно было придумать.
Пять тверскихъ врачей съзжались часто на общія совщанія, и посщали больную поодиночк. Постояннымъ былъ молодой докторъ Андреевъ, который ухаживалъ за своею паціенткою съ какою-то родственною заботливостью. Жены чиновниковъ, которымъ покойная помогала, выпросивъ дозволеніе ходить за больною, дни и ночи напролетъ сидли у постели ея. И это не ограничилось только здшними. Три особы, безъ зова, по одному слуху, пріхали изъ Петербурга, и одна изъ нихъ (Е. А. Л….я), покинувъ блестящее общество, собиравшееся у нея въ дом, поспшила въ Тверь, и провела дв недли, въ сумеркахъ закрытой комнаты, при блдной лампад, не отходя отъ одра болзни. Она привезла съ собою много писемъ отъ другихъ особъ, желавшихъ сдлать то же, но удержанныхъ непреодолимыми обстоятельствами. Это вниманіе заботливой дружбы отразилось, поздне, и на муж покойной. Самое полное участіе въ судьб глубокоогорченнаго выражалось въ письмахъ и на самомъ дл. Отъ лица многихъ, задержанныхъ обстоятельствами, прізжалъ изъ Петербурга въ Тверь, одинъ, съ единственною цлью: утшить, по возможности, глубоко опечаленнаго хозяина въ сиротствующемъ его дом. Этотъ благородный поститель былъ тайный совтникъ В. Н. Ж., недавно еще объхавшій Сирію, Египетъ и Палестину.
Кром почтенныхъ тверскихъ врачей, сношенія происходили съ именитйшими врачами обихъ столицъ. Такъ, изъ Петербурга, пользовались совтами профессора Боткина, изъ Москвы — вниманіемъ, близкаго по давней дружб къ покойной, Аркадія Алексевича Альфонскаго. Извстный профессоръ Разсвтовъ и наконецъ, пользующійся обширною извстностью докторъ Захарьинъ лично постили и свидтельствовали больную. И, странно! при всхъ изслдованіяхъ находили, что весь организмъ больной цлъ и здоровъ, почему и болзнь ея сначала оставалась безъимянною, въ послдствіи уже опредлили, что это былъ ‘катаръ на желудк’. Все, что могли придумать и сдлать дружба, любовь и преданность, было сдлано. Болзнь слабла, но силы испарялись!! Насталъ день рожденія усопшей — 19-е іюля. На стол, подл ея постели, между множествомъ вынутыхъ просфоръ, принесенныхъ бдными, лежалъ цлый рядъ писемъ изъ обихъ столицъ, изъ разныхъ губерній и даже изъ Забайкальскаго края, и писемъ заграничныхъ: дружба и признательность везд помнили день 19 іюля. Нельзя не подивиться той кипучей, часто почти лихорадочной дятельности, которая проявлялась въ послдніе годы покойной. Записывая все по хозяйству, она, въ то же время, писала свой романъ, переводила Лобштейна (Христіанскія Размышленія), изготовляла къ изданію большое собраніе своихъ стихотвореній, и вела обширную переписку по Россіи и за границею. За всмъ тмъ успвала она еще, большею частью пшкомъ и схороходью, всякій день обойти часть города, навстить больныхъ и знакомыхъ, принять сердечное участіе въ чужомъ гор и, прійдя домой, хлопотать о бдныхъ. И эта кипучая дятельность, эта переполненная жизнь угасла, безъ стона, безъ восклицанія, тихо, незамтно, въ половин втораго часа ночи на 26-е іюля. За минуту до кончины она дышала ровно, свободно, и вдругъ перестала! Между жизнію и смертыо была одна секунда! Плачъ и рыданія раздались въ дом. Какъ во все время болзни экипажи почти не отъзжали, и добрые люди не отходили отъ крыльца, такъ и по кончин ея домъ былъ наполненъ постителями. Люди всхъ сословій приносили въ домъ печали молитву, слезы и цвты, въ которыхъ, во вс трое сутокъ, почивала покойная безъ малйшаго признака тлнія. Панихиды заказныя назначены были два раза въ день, но он не прекращались съ утра довечера. Священники съ причтами четырехъ ближайшихъ церквей (Иліи Пророка, Вознесенской, Всхъ Скорбящихъ и Космы и Даміана), просили позволенія служить панихиды, и одинъ посл другаго служили во вс три дня безвовмездно — изъ дружбы и уваженія къ покойной. Такъ напутствовала Св. Церковь земную дочь свою, сподобившуюся святаго елеосвященія и дважды удостоенную святаго причастія. Но выше всякой благодарности останется въ памяти сердечное и дятельное участіе всми глубокоуважаемаго тверскаго и кашинскаго Архіепископа Филоея. При первомъ извстіи о кончин, онъ пріхалъ въ домъ опечаленнаго мужа, почтилъ молитвою и благословеніемъ почившую, и сказавъ: ‘я хочу исполнить долгъ моего сердца!’ самъ вызвался совершить лично весь обрядъ погребенія. Такъ и сталось! 29-го числа іюля, въ десять часовъ утра, Преосвященный, сопровождаемый духовенствомъ и полнымъ хоромъ пвчихъ, прибылъ въ домъ печали, и выносъ послдовалъ по чину церковному. Улицы, отъ недавнаго дождя, были сыры, подвезли экипажъ, но Преосвященный пожелалъ итти пшкомъ до церкви Пресвятыя Богородицы Владимірской. Тамъ совершилось торжественное служеніе литургіи, а за онымъ отпваніе. Казалось, достаточно бъ было утружденія для архипастыря, — мужа молитвы и строгаго поста, но онъ изъявилъ желаніе проводить покойницу, и не садился опять въ экипажъ. Гробъ также не былъ поставленъ на колесницу. Военный губернаторъ города Твери и другіе высшіе чиновники почтили покойную несеніемъ ея гроба. Погребальная процессія должна была итти по одной изъ самыхъ длинныхъ улицъ города (Милліонной), ведущей на дорогу въ Желтиковъ монастырь. Прояснившійся день, перезвонъ по церквамъ, шествіе двнадцати священниковъ и присутствіе самого архипастыря, сопровождаемаго архимандритомъ Отрочъ-монастыря Серафимомъ, а равно и личное участіе высшихъ гражданскихъ чиновъ, привлекло огромныя толпы народа. По всей длин Милліонной, изъ разныхъ, вовсе незнакомыхъ домовъ, высылали букеты цвтовъ, которыми густо устлали гробъ, а кто-то, незамтно, положилъ на него и внокъ. Между тмъ высокопреосвященный все шелъ впереди до собора, за рчку Тьмаку и дале. Только на убдительныя просьбы согласился онъ ссть въ экипажъ, сказавъ: ‘я встрчу ее въ Желтиков!’ И въ самомъ дл, когда траурная колесница приближалась, величавый архипастырь уже стоялъ въ живописныхъ вратахъ историческаго монастыря, и привтствовалъ молитвою и осненіемъ новую жилицу древнихъ стнъ Желтиковской обители. Здсь участвовалъ въ общемъ служеніи и хозяинъ Желтикова, досточтимый Архимандритъ Платонъ.
Литію, послднее отпваніе и вс священнодйствія, при которыхъ Церковь ввряетъ гробъ могил, совершалъ самъ архипастырь. Въ эти торжественныя минуты воображеніе, переносясь за осьмнадцать вковъ христіанства, видло въ особ его одного изъ двнадцати мужей палестинскихъ, слдовавшихъ за Божественнымъ Воскресителемъ Лазаря. Благодушный архипастырь не могъ сказать усопшей: ‘возстани и живи!’ но изъ жизни призрачной проводилъ ее въ жизнь дйствительную, изъ условной временности — въ безусловную вчность. Съ высокою любовью и умиленіемъ прочелъ онъ самъ разршительную грамоту и, отъ имени Церкви, силою пріемственной власти отъ Христа, простилъ усопшей грхи ея!
Лишь только разнеслась всть о кончин Авдотьи Павловны, старшій священникъ села Прудова и волостной старшина, по порученію мірскаго схода, отъ всхъ крестьянъ волости, съ дозволенія посредника, пріхали, за пятьдесятъ верстъ, поклониться праху усопшей и отслужить соборную панихиду надъ ея могилою. Добрые люди, по чувству благодарности, и по сей день украшаютъ могилу цвтами, а друзья петербургскіе прислали для нея два огромные внка изъ цвтовъ и растеній неувядаемыхъ.
Между двухъ надгробныхъ камней особъ, любезныхъ почившей, явилась ея свжая могила: съ одной стороны отецъ — Павелъ Голенищевъ-Кутузовъ, съ другой — знаменитый витія, архіепископъ Амвросій, ея второй отецъ по любви въ ней духовной. Избравъ это мсто, мужъ покойной, съ невыразимою скорбью, изъ объятій супружескихъ, сдалъ дочь въ объятія отца.
Источникъ: Задушевныя думы Авдотьи Павловны Глинки. — М.: Въ Типографіи . Б. Миллера, 1869. — С. 1-11. [2-я паг.]
Оригинал здесь.