О жалости.
Кн. П. Шаликовъ.
‘Встникъ Европы’, No 17, 1813.
О жалости, Шаликов Петр Иванович, Год: 1813
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Какъ богато сердце человческое чувствами — назову божественными, ибо он возносятъ человка надъ прочими одушевленными тварями, очевидно ихъ неимющими, и приближаютъ его къ Богу, постигаемому разумомъ единственно по ихъ изящности!
Но изо всхъ чувствъ изящныхъ жалость есть самое нжное, самое глубокое, самое сильное, — достойнйшее твари самой превосходной, будучи подобно Творцу, источникомъ всхъ добродтелей, Ему любезнйшихъ.
Великодушіе, сострадательность, милосердіе безъ сомннія обязаны началомъ своимъ жалости, которая несравненно быстре и проницательне ихъ въ своемъ дйствіи, которая возбуждается не только видимымъ предметомъ, но и воображаемымъ, и которая къ тому или другому привязывается независимо отъ общаго нашего характера, но особенно по своему свойству, всегда одинакому, всегда ровному, почти безъ малйшаго различія въ степеняхъ. Милосердіе, великодушіе и сострадательность могутъ быть оказаны боле или мене, ибо он состоятъ не столько въ чувств, сколько въ исполненіи. Но жалость чувствуется всегда въ ровной, всегда въ одинакой мр, оказывается и исполняется всегда удовлетворительно, ибо замтивши ее, несчастный остается утшеннымъ, и ничего уже отъ нее не требуетъ: такъ свято, такъ благодтельно ея присутствіе! оно есть истинный бальзамъ для ранъ мopальныxъ.
Подъ ужасными бурями гражданскими и физическими, свирпствовавшими въ злополучное время нашей древней Столицы, Провиднію угодно было, чтобы я испыталъ чувство жалости не только при всеобщей картин бдствія, но и при особенныхъ чертахъ ея, не блистательныхъ въ описаніи, но трогательныхъ въ сущности.
Таковъ былъ тотъ случай, когда 95-лтняя старуха, почтенная сверхъ того именемъ {Княгиня Марья Бежановна Баратова, которая и теперь живетъ въ добромъ здоровьи — на Прсн. К. Ш.}, а еще боле умомъ и памятью, твердыми и свжими, вопреки цлому вку жизни, просила меня со вздохами и слезами, сидя на тотъ разъ въ чужомъ углу за нищенскою, можно сказать, трапезою, чтобы я выхлопоталъ ей дозволеніе войти въ собственное жилище, изъ котораго въ самую полночь при неожиданномъ ужасномъ шум вбжавшихъ неприятелей вышла она слабыми, дрожащими ногами, сама незная куда, и которое вскор наполнилось многолюднымъ постоемъ Французской гвардіи. Таковъ былъ тотъ случай, когда живущій и нын подл меня бдный церковнослужитель и жена его пришли кр мн съ горькимъ плачемъ и въ совершенномъ отчаяніи, говоря, что Французы отняли у нихъ и послднее средство къ пропитанію — увели и убили корову, не усыпно ими сберегавшуюся, — что они будутъ довольны, если дадутъ имъ хотя одну внутренность (отъ цлой коровы!), и чтобы я объ етомъ постарался, — Таковъ былъ тотъ случай, когда дв женщины моего сосда {Г-на Орлова, который узжалъ изъ Москвы. К. Ш.}, съ младенцами на рукахъ, рыдая и задыхаясь, готовы были броситься къ ногамъ моимъ, чтобы я защитилъ ихъ отъ насилія Польскихъ офицеровъ.
!!!!!!!!!!!!!!!
Къ счастію, во всхъ сихъ мучительныхъ случаяхъ я имлъ утшеніе наслаждаться успхомъ моего ходатайства.
Таковъ еще былъ и тотъ случай, когда баба упомянутаго же сосда, съ изступленнымъ, видомъ кланяясь передо мною въ землю, просила меня перерывающимся голосомъ, чтобы я веллъ людямъ моимъ похоронить умершую дочь ея, для которой они и отправили должность дьячка и гробокопателей.
Таково еще слдствіе сей горестной епохи въ дйствіе ея на здоровье, и прежде очень слабое, родной сестры моей, живущей со мною, которая потомъ вовсе его потеряла — отъ того, что видла, что слышала, чего ожидала и чего страшилась, и которая наконецъ стала для меня всегдашнимъ предметомъ, жалости. — Не могу позабыть и той, которую производили во мн добрые, усердные люди мои {Которымъ именно обязанъ тмъ, что я и семейство мое неумерли съ голоду, и изъ которыхъ одному выстрлили въ лицо изъ пистолета (можетъ быть заряженнаго безъ пули) за то, что, не указывалъ господскаго имущества. Вс сосди видли обезображеннаго мученика врности своей, a начальники французскіе приступали ко мн съ допросами, не зажигателъ ли онъ! К. Ш.}, когда я видлъ ихъ, безполезно обращавшихъ га меня жалостные взоры, въ рукахъ у неприятелей, долго поступавшихъ съ ними какъ хотли.
Чувство жалости до того овладло мною, что я не понималъ, какъ можно слышать съ холоднымъ лицемъ или съ веселою улыбкою, которыя видлъ я, когда случилось говорить о своихъ или о чужихъ бдствіяхъ! не понималъ, какъ можно быть человкомъ и не имть жалости! Отсутствіе сего простаго чувства человческаго представляется мн, посл печальныхъ опытовъ, отсутствіемъ всхъ чувствъ изящныхъ!
Я готовъ произнести слово жалость на язык нашемъ отъ жала, уязвляющаго сердце, ибо жалость точно какъ будто уязвляетъ его. — Сердце неуязвляемое симъ жаломъ — камень.
Вопреки характеристическому остроумію Французскихъ журналистовъ, я люблю читать, нын боле нежели когда-нибудь, Делилеву Поему Жалость, Поему, о которой сіи безжалостные люди, приступая критиковать ее, сказали въ епиграф: нтъ жалости къ жалости, point de piti pour La Piti. Варвары земляки ихъ доказали очень ясно, что не имютъ ее не въ одной только игръ словъ, но и въ вещахъ самыхъ важныхъ!…