Н. Ляшко.
О задачах писателя-рабочего.
Н. Ляшко.
О задачах писателя-рабочего.
(Заметка)
О задачах писателя-рабочего, Ляшко Николай Николаевич, Год: 1920
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В ряду желаний рабочего класса быть сильным, жить всесторонне, чуть ли не первое место занимает желание иметь своих художников, писателей — именно своих, родных, близких не только по идеологии, но и по жизнеощущению. С момента пробуждения в рабочем классе сознания желание это толкало одиночек рабочих к перу. Чем шире развертывалась его борьба, тем больше выходило таких одиночек. Их первые шаги были шагами опьяненного мыслями и жаждой вовлечь окружающих в мир своих идей, переживаний и стремлений.
Писатель-рабочий чаще всего начинал с провозглашения лозунгов, с выявления требований, веры, тоски и ненависти своего класса, трудящихся в целом.
За первыми шагами, если писатель был талантлив, если он развивался, следовали другие, мучительные, полные трагизма. Писатель-рабочий чувствовал, что, провозглашая лозунги, вскрывая настроения родившей его среды, он творил понятиями, общими словами, что последними на людей можно влиять лишь в момент подъема, что наиболее могучим средством воздействия, средством, находящимся в меньшей зависимости от момента, является не понятие, а образ, даваемый не общими, а своими словами.
Так зарождалась в писателе-рабочем потребность не только называть в своих произведениях вещи по именам, не только рассказывать о них пришедшими на ум словами, но и показывать их, выбирать из них те, что имеют значение длительное, общее для всего его класса и примыкающего к нему слоев трудящихся, а попутно и взвешивать слова. Он убеждался, что творить для рабочего класса понятиями, рассказывать о жизни рабочих может всякий опытный литератор, но показывать, приобщать к душе труда, к ощущению гнета, борьбы и явлений, сопутствующих их, дано не всем даже одаренным писателям.
Писатель-рабочий чувствовал, что лишь путем образного художественного творчества он может пробуждать окружающих, войдет в их плоть и кровь, станет для них не смешиваемым с теми, кто пишет для рабочего класса, оставаясь чуждым последнему. Ему становилось ясным, что если полное восприятие лозунгов и понятий требует широкой подготовки, то образы того, как они волнуют и что пробуждают в людях, могут сделать эти лозунги и понятия живыми, требующими меньшей подготовки, незабываемыми, а главное — сопротивляющимися доводами тех, кто им враждебен.
Не многим из писателей-рабочих удалось преодолеть тяжелые условия жизни и выйти на путь художественного творчества. Многие отчаивались и бросали перо, многие всецело уходили в подпольную работу, иные озлоблялись…
Но из масс шли новые и новые…
В последнее время не единицы уже, бывшие разбросанными по тюрьмам и губерниям Севера, Сибири, а целые группы рабочих взялись за перо. Но и их на писательской дороге встретили все те же этапы. Этапы эти неизбежны, так как рабочих толкает к перу нечто противоположное эстетической алчбе, двигавшей к писательству представителей иных слоев общества. Этим объясняется и то, что содержание песен, рассказов писателей-рабочих почти всегда преобладает над формой.
Писатели-рабочие, народившиеся в последние годы, пишут лозунгами, понятиями. А затем, как и одиночки, чувствуют, что их песни понятиями сливаются с песнями тех, кто подделывается под революционность рабочего класса, что их песни и песни этих фальшивопесенников порою неотличимы, что чувства, как бы они ни были глубоки, пройдя мельницу общих слов, разлетаются по земле не яркими цветами, а революционной фразеологией без лица. И они приходят к сознанию необходимости творить образами.
Мы стоим пред совершившимся фактом: часть писателей-рабочих почувствовала себя тесно в пеленках понятий и вступила на путь художественного образного творчества.
С этого момента теряет силу над писателями-рабочими опека тех, кто искренно верил, что они призваны не только учить писателя-рабочего правильно писать, но и избирать темы, и видеть, и чувствовать. Писатель-рабочий из ученика, может-быть, не подозревавшего дремавших в нем сил, на наших глазах превращается в художника. Надо ли говорить, что писатель-рабочий, взрощенный трудом, борьбою, социальной скорбью, и без опеки не продаст своего первородства. Возможно, он будет заблуждаться, но без натаски исживет заблуждения и извлечет необходимый ему опыт заблуждающихся. Сознательного художника-рабочего не совратят лавры части современных беспочвенных поэтов. Он знает, что ему делать, как видеть и по заслугам оценит всякое кривлянье, словоблюдие, в чем бы они ни выражались — в нагромождении и выдумывании образов, в бессодержательном звукоподражании, в увлечении богоругательством, эротикой, раскапывании никому ненужных обломков быта прошлого.
Из масс к перу тянутся все новые силы. Формируются они в наши дни, дышат воздухом шквала над взболомученным бытом теоретических страстей и увлечений, часто принимают последнее за то, чему стоит посвящать все свое внимание, над чем стоит гореть. Задача писателей-рабочих, сравнительно определившихся, эти увлечения, как бы они симметричны ни были, направлять в русло серьезного отношения к ним. Среди писателей-рабочих назрела потребность вглядеться в их отношения к быту и в очки, сквозь которые якобы им надлежит глядеть на этот быт.
Частью писателей-рабочих изображается промышленные города, заводы, их работа, их жизнь и сон. Они ищут новые ритмы и краски, пишут о том, что пережили в заводах. В этом много радующего, волнующего. Но их песни у нас начинают играть роль камертона: заражают тех, кто о жизни железа, вагранок, кранов лишь слышал, кому мнится, что лишь металлическая тема изобличит в них подлинных писателей-рабочих. Не общающиеся и не общавшиеся с железом писатели-рабочие начинают петь о том, что они в железе, из железа, из стали. От этого шаг к фальши, нарочитости, ко всему тому, что отталкивает от поэтов с пустыми душами и проворными руками. Заводы, их жизнь, сцепка с ними масс — явления не настолько простые, чтоб о них можно было писать по наслышке.
Насколько законна в наши дни металлическая тема — можно спорить. Но вот то, что мы болеем за полуостановившиеся заводы — это бесспорно… А между тем полумолчание и молчание наших заводов почти не использовано в литературе. Художественное изображение их, принято думать, будет заражать унынием. Это не верно. Молчание о характерном для нашей переходной эпохи застое и распылении масс — дань времени слишком дорогая. Писателям-рабочим пора перестать платить ее: последствия молчания о тех или иных сторонах жизни не могут быть признаны незначительными. Соображения, будто у нас нет быта, бессильны оправдать молчание: стоит лишь явления жизни отождествить с бытом, как указания на отсутствие у нас такового покажутся пустыми словами. Замена всей гаммы жизни одним или двумя аккордами, во-первых, грозит частичной атрофией восприятия, излечить которое впоследствии будет не легко, во-вторых, она грозит писателям тем, что они будут сдавать занятые и занимать новые позиции не по своей воле.
Чувствуется преувеличение и в отношениях части писателей-рабочих к быту будущего. Где, когда и кем установлено, что рабочий класс, получив всю полноту власти, пойдет по пути создания промышленных Манчестеров, Чикаго, т.-е. городов, утопающих в скрежете железа, вечно покрытых дымом, опутанных сетями висячих дорог и т. п.?
До революции полагали, что рабочий класс получит в наследство города — промышленные котлы. В Европе это так и будет. Буржуазия стремилась и стремится использовать каждый клочок земли, громоздит предприятия на предприятия. Ее природа толкает к созданию ада для трудящихся. Но склонен ли подражать ей рабочий класс? Добровольно замазать копотью небо, заплести его стальными транспарантами, оглушить себя ревом сотен сирен?.. По доброй воле чахнуть в Манчестерах, как бы могучи они ни были?..
Правы ли, т.-е. отражают ли сокровенные чаяния рабочего класса писатели-рабочие, рисующие наше будущее Манчестерами?..
Не назрела ли среди писателей-рабочих потребность обменяться по этим вопросам мнениями, подсказываемыми им не одним только естественным желанием отгородиться от писателей не рабочих?..
Утверждать, что наше будущее это Манчестеры, рискованно. А если города — сады, фабрики — рощи, заводы — леса?.. Неужели обязательны Вавилоны, где асфальтом и камнями залита и забита земля, чтоб не дышала, чтоб на ней не росли цветы и травы?.. Любовь рабочего класса к природе, его миссия говорят в пользу городов-садов, фабрик-рощ, заводов-лесов. Я не касаюсь того, что сосредоточение промышленных предприятий в центрах изолирует рабочий класс от духовно отсталого крестьянства.
Писатели-рабочие, предвосхищяющие то, чего у нас нет, чего, может-быть, и не будет, порою кажутся иностранцами. Их произведения нередко вызывают горечь. Похоже, будто у нас уже есть художественные образы токарей, слесарей, литейщиков, шпалер-станков, заводов и много др. Но ведь это не так… У нас очень многого нет… Правда, рядом с искрами, горнами, молотками, молотами у нас есть незабываемые образы, созданные писателями-рабочими. В этом — наша радость. Это и дает право ставить перед писателями-рабочими вопросы ребром, — чтоб скорее слетел с их сознания налет преувеличений…
Наше будущее, возможно, будет значительно отличаться от промышленных адов и адиков. Ритм жизни будет менее требующим стальных и железных нервов, более здоровым и отвечающим чаяниям рабочего класса. Ненависть к косным полям и непреодолимая любовь к ним, вражда к машине, выматывающей силы, и нежность к ней в душе рабочего живут рядом. Перед писателями-рабочими широчайший простор — все многообразие жизни, ее свет и ее тени. Их семья слишком молода, чтоб ей стоило засорять сознание тем, что чаще всего рождается в голове. У писателя-рабочего слишком много лежит на сердце.
Труд, борьба и связанный с ними героизм, тяжба с полями, тоска по полям, где все родное, общее, тоска по организованному труду — справедливости, печаль и боль над настоящими заводами и жажда пустить, во что бы то ни стало пустить их, жажда все тяготы изжить, спалить трудом и верой, — ведь это целый океан содержания…
До головных ли Манчестеров писателям-рабочим?..
Источник текста: журнал ‘Кузница’. 1920. Nо 3. С.26-29.