В. ИЛЬИН <В. И. ЛЕНИН>
В. ИЛЬИН <В. И. ЛЕНИН>
О ‘Вехах’
О ‘Вехах’
I
II
(Новый день. 1909. 13 декабря No 15. Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 19. С. 167—175)
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
О ‘Вехах’, Ленин Владимир Ильич, Год: 1909
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Серия ‘Русский путь’
Вехи: Pro et contra
Антология. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1998
Известный сборник ‘Вехи’, составленный влиятельнейшими к.-д. публицистами, выдержавший в короткое время несколько изданий, встреченный восторгом всей реакционной печати, представляет из себя настоящее знамение времени1. Как бы ни ‘исправляли’ к.-д. газеты слишком бьющие в нос отдельные места ‘Вех’, как бы ни отрекались от них отдельные кадеты, совершенно бессильные повлиять на политику всей к.-д. партии или задающиеся целью обмануть массы насчет истинного значения этой политики, — остается несомненный факт, что ‘Вехи’ выразили несомненную суть современного кадетизма. Партия кадетов есть партия ‘Вех’.
Ценя выше всего развитие политического и классового сознания масс, рабочая демократия должна приветствовать ‘Вехи’ как великолепное разоблачение идейными вождями кадетов сущности их политического направления. ‘Вехи’ написаны господами Бердяевым, Булгаковым, Гершензоном, Кистяковским, Струве, Франком и Изгоевым. Одни уже эти имена известных депутатов, известных ренегатов, известных кадетов говорят достаточно много за себя. Авторы ‘Вех’ выступают как настоящие идейные вожди целого общественного направления, давая в сжатом наброске целую энциклопедию по вопросам философии, религии, политики, публицистики, оценки освободительного движения и всей истории русской демократии. Назвав ‘Вехи’ ‘сборником статей о русской интеллигенции’, авторы сузили этим подзаголовком действительную тему своего выступления, ибо ‘интеллигенция’ выступает у них на деле в качестве духовного вождя, вдохновителя и выразителя всей русской демократии и всего русского освободительного движения. ‘Вехи’ — крупнейшие вехи на пути полнейшего разрыва русского кадетизма и русского либерализма вообще с русским освободительным движением, со всеми его основными задачами, со всеми его коренными традициями.
Энциклопедия либерального ренегатства охватывает три основные темы: 1) борьба с идейными основами всего миросозерцания русской (и международной) демократии, 2) отречение от освободительного движения недавних лет и обливание его помоями, 3) открытое провозглашение своих ‘ливрейных’ чувств (и соответствующей ‘ливрейной’ политики) по отношению к октябристской буржуазии, по отношению к старой власти, по отношению ко всей старой России вообще.
Авторы ‘Вех’ начинают с философских основ ‘интеллигентского’ миросозерцания. Красной нитью проходит через всю книгу решительная борьба с материализмом, который аттестуется не иначе как догматизм, метафизика, ‘самая элементарная и низшая форма философствования’ (с. 4 — ссылки относятся к первому изданию ‘Вех’). Позитивизм осуждается за то, что он был ‘для нас’ (т. е. для уничтоженной ‘Вехами’ русской ‘интеллигенции’) ‘тождествен с материалистической метафизикой’ или истолковывался ‘исключительно в духе материализма’ (с. 15), тогда как — ‘ни один мистик, ни один верующий не может отрицать научного позитивизма и науки’ (с. 11). Не шутите! ‘Вражда к идеалистическим и религиозно-мистическим тенденциям’ (с. 6) — вот за что нападают ‘Вехи’ на ‘интеллигенцию’. ‘Юркевич был, во всяком случае, настоящим философом по сравнению с Чернышевским’ (с. 4).
Вполне естественно, что, стоя на этой точке зрения, ‘Вехи’ неустанно громят атеизм ‘интеллигенции’ и стремятся со всей решительностью и во всей полноте восстановить религиозное миросозерцание. Вполне естественно, что, уничтожив Чернышевского как философа, ‘Вехи’ уничтожают Белинского как публициста. Белинский, Добролюбов, Чернышевский — вожди ‘интеллигентов’ (с. 134, 56, 32, 17 и др.). Чаадаев, Владимир Соловьев, Достоевский— ‘вовсе не интеллигенты’. Первые — вожди направления, с которыми ‘Вехи’ воюют не на живот, а на смерть. Вторые ‘неустанно твердили’ то именно, что твердят и ‘Вехи’, но ‘их не слушали, интеллигенция шла мимо них’, гласит предисловие к ‘Вехам’.
Читатель уже может видеть отсюда, что не на ‘интеллигенцию’ нападают ‘Вехи’, это только искусственный, запутывающий дело способ выражения. Нападение ведется по всей линии против демократии, против демократического миросозерцания. А так как идейным вождям партии, которая рекламирует себя как ‘конституционно-демократическую’, неудобно назвать вещи их настоящими именами, то они позаимствовали терминологию у ‘Московских ведомостей’, они отрекаются не от демократии — (какая недостойная клевета!) — а только от ‘интеллигентщины’.
Письмо Белинского к Гоголю, вещают ‘Вехи’, есть ‘пламенное и классическое выражение интеллигентского настроения’ (с. 56). ‘История нашей публицистики, начиная после Белинского, в смысле жизненного разумения — сплошной кошмар’ (с. 82).
Так, так. Настроение крепостных крестьян против крепостного права, очевидно, есть ‘интеллигентское’ настроение. История протеста и борьбы самых широких масс населения с 1861 по 1905 год против остатков крепостничества во всем строе русской жизни есть, очевидно, ‘сплошной кошмар’. Или, может быть, по мнению наших умных и образованных авторов, настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от настроения крепостных крестьян? История нашей публицистики не зависела от возмущения народных масс остатками крепостнического гнета?
‘Московские ведомости’ всегда доказывали, что русская демократия, начиная хотя с Белинского, отнюдь не выражает интересов самых широких масс населения в борьбе за элементарнейшие права народа, нарушаемые крепостническими учреждениями, а выражает только ‘интеллигентское настроение’.
Программа ‘Вех’ и ‘Московских ведомостей’ одинакова и в философии, и в публицистике. Но в философии либеральные ренегаты решились сказать всю правду, раскрыть всю свою программу (война материализму и материалистически толкуемому позитивизму, восстановление мистики и мистического миросозерцания), а в публицистике они виляют, вертятся, иезуитничают. Они порвали с самыми основными идеями демократии, с самыми элементарными демократическими тенденциями, но делают вид, что рвут только с ‘интеллигентщиной’. Либеральная буржуазия решительно повернула от защиты прав народа к защите учреждений, направленных против народа. Но либеральные политиканы желают сохранить название ‘демократов’.
Тот же самый фокус, который проделали над письмом Белинского к Гоголю и над историей русской публицистики, проделывается над историей недавнего движения.
В действительности нападение ведется в ‘Вехах’ только на такую интеллигенцию, которая была выразителем демократического движения, и только за то, в чем она проявила себя как настоящий участник этого движения. ‘Вехи’ с бешенством нападают на интеллигенцию именно за то, что эта ‘маленькая подпольная секта вышла на свет божий, приобрела множество последователей и на время стала идейно влиятельной и даже реально могущественной’ (с. 176). Либералы сочувствовали ‘интеллигенции’ и тайком поддерживали иногда ее, пока она оставалась только маленькой подпольной сектой, пока она не приобрела множество последователей, пока она не становилась реально могущественной, это значит: либерал сочувствовал демократии, пока демократия не приводила в движение настоящих масс, ибо без вовлечения масс она только служила своекорыстным целям либерализма, она только помогала верхам либеральной буржуазии пододвинуться к власти. Либерал отвернулся от демократии, когда она втянула массы, начавшие осуществлять свои задачи, отстаивать свои интересы. Под прикрытием криков против демократической ‘интеллигенции’ война кадетов ведется на деле против демократического движения масс. Одно из бесчисленных наглядных разоблачений этого в ‘Вехах’ состоит в том, что великое общественное движение конца XVIII века во Франции они объявляют ‘примером достаточно продолженной интеллигентской революции, с обнаружением всех ее духовных потенций’ (с. 57).
Не правда ли, хорошо? Французское движение конца XVIII века представляет из себя, изволите видеть, не образец самого глубокого и широкого демократического движения масс, а образец ‘интеллигентской’ революции! Так как нигде в мире и никогда демократические задачи не осуществлялись без движения однородного типа, то совершенно очевидно, что идейные вожди либерализма порывают именно с демократией.
В русской интеллигенции ‘Вехи’ бранят именно то, что является необходимым спутником и выражением всякого демократического движения. ‘Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов {‘Исстрадавшихся народных масс’ — говорится на той же странице, двумя строками ниже.} совершилась с ошеломляющей быстротой’ (с. 141) — ив этом была ‘не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная’. Там, где нет исстрадавшихся народных масс, не может быть и демократического движения. А демократическое движение отличается от простого ‘бунта’ как раз тем, что оно идет под знаменем известных радикальных политических идей. Демократическое движение и демократические идеи не только политически ошибочны, не только тактически неуместны, но и морально греховны — вот к чему сводится истинная мысль ‘Вех’, ровно ничем не отличающаяся от истиных мыслей Победоносцева. Победоносцев только честнее и прямее говорил то, что говорят Струве, Изгоевы, Франки и Ко.
Когда ‘Вехи’ приступают к более точному определению содержания ненавистных ‘интеллигентских’ идей, они, естественно, говорят о ‘левых’ идеях вообще, о народнических и марксистских в частности. Народники обвиняются ‘в ложной любви к крестьянству’, марксисты — ‘к пролетариату’ (с. 9). И те и другие уничтожаются в пух и прах за ‘народопоклонничество’ (с. 59, 59—60). У ненавистного ‘интеллигента’ ‘бог есть народ, единственная цель есть счастие большинства’ (с. 159). ‘Бурные речи атеистического левого блока’ (с. 29) — вот что всего больше запомнилось во II Думе кадету Булгакову, вот что особенно возмутило его. И нет ни малейшего сомнения, что Булгаков выразил здесь несколько рельефнее, чем иные, общекадетскую психологию, выразил заветные думы всей кадетской партии.
Что для либерала стирается различие между народничеством и марксизмом — это не случайно, а неизбежно, оно не ‘фортель’ литератора (прекрасно знающего эти различия), а закономерное выражение современной сущности либерализма. Ибо в данное время либеральной буржуазии в России страшно и ненавистно не столько социалистическое движение рабочего класса в России, сколько демократическое движение и рабочих и крестьян, т. е. страшно и ненавистно то, что есть общего у народничества и марксизма, их защита демократии путем обращения к массам. Для современной эпохи характерно то, что либерализм в России решительно повернул против демократии, совершенно естественно, что его не интересуют ни различия внутри демократии, ни дальнейшие цели, виды и перспективы, открывающиеся на почве осуществленной демократии.
Словечки вроде ‘народопоклонничество’ так и кишат в ‘Вехах’. Это неудивительно, ибо либеральной буржуазии, испугавшейся народа, ничего не остается, как кричать о ‘народопоклонничестве’ демократов. Отступления нельзя не прикрыть особенно громким барабанным боем. Нельзя же, в самом деле, прямо отрицать, что обе первые Думы выражали именно в лице рабочих и крестьянских депутатов настоящие интересы, требования, взгляды рабочих и крестьянских масс. А между тем именно эти ‘интеллигентные’ депутаты {Извращение ‘Вехами’ обычного смысла слова ‘интеллигент’ прямо-таки забавно. Достаточно перелистать списки депутатов обеих первых Дум, чтобы сразу увидеть подавляющее большинство крестьян у трудовиков, преобладание рабочих у с.-д. и сосредоточение массы буржуазной интеллигенции у к.-д.} и внушили кадетам бездонную ненависть к ‘левым’ за разоблачение вечных кадетских отступлений от демократизма. Нельзя же, в самом деле, прямо отрицать хотя бы и ‘четыреххвостку’, а между тем ни один сколько-нибудь честный политический деятель не усомнился в том, что выборы по ‘четыреххвостке’2, выборы действительно демократические, дали бы в современной России подавляющее большинство депутатам-трудовикам вместе с депутатами рабочей партии.
Ничего не остается повернувшей вспять либеральной буржуазии, как прикрывать свой разрыв с демократией словечками из словаря ‘Московских ведомостей’ и ‘Нового времени’, эти словечки положительно пестрят весь сборник ‘Вех’.
‘Вехи’ — сплошной поток реакционных помоев, вылитых на демократию. Понятно, что публицисты ‘Нового времени’ Розанов, Меньшиков3 и А. Столыпин бросились целовать ‘Вехи’. Понятно, что Антоний Волынский пришел в восторг от этого произведения вождей либерализма.
‘Когда интеллигент, — пишут ‘Вехи’, — размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу’ (с. 139). Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о ‘долге’ высших классов перед народом. Демократ никогда не мог додуматься и никогда не додумается до того, что в дореформенной стране или в стране с ‘конституцией’ 3 июня может зайти речь об ‘ответственности’ народа перед правящими классами. Чтобы ‘додуматься’ до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала.
‘Эгоизм, самоутверждение — великая сила, — читаем мы в ‘Вехах’, — именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием Божьего дела на земле’ (с. 95). Это не что иное, как приправленный лампадным маслом пересказ знаменитого ‘обогащайтесь!’4 или нашего российского: ‘Мы ставим ставку на сильных’5. Когда буржуазия испугалась народа и повернула к поддержке всякого рода средневековья против народа — она объявила божьим делом ‘эгоизм’, обогащение, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повторяется и в России.
‘Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завершиться’ (с. 136). Это и есть альфа и омега октябризма, т. е. программы контрреволюционной буржуазии. Октябристы всегда это говорили и сообразно с этим открыто действовали. Кадеты действовали тайком так же (начиная с 17 октября), но желали прикидываться при этом демократами. Для успеха дела демократии полная, ясная, открытая размежовка между демократами и ренегатами — самая полезная, самая необходимая вещь. Надо использовать ‘Вехи’ для этого нужного дела. ‘Надо иметь, наконец, смелость сознаться, — пишет ренегат Изгоев, — что в наших Государственных Думах огромное большинство депутатов, за исключением трех-четырех десятков к.-д. и октябристов, не обнаружило знаний, с которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству России’ (с. 208). Ну, разумеется, где же мужицким депутатам-трудовикам или каким-то рабочим браться за такое дело. Для этого нужно большинство к.-д. и октябристов, а для такого большинства нужна III Дума…
А чтобы народ и народопоклонники понимали свою ‘ответственность’ перед вершителями дел в III Думе и в третьедумской России, для этого нужно проповедовать народу — вместе с Антонием Волынским — ‘покаяние’ (Вехи, с. 26), ‘смирение’ (с. 49), борьбу с ‘гордыней интеллигента’ (с. 52), ‘послушание’ (с. 55), ‘простую, грубую пищу старого Моисеева десятословия’ (с. 51), борьбу с ‘легионом бесов, вошедших в гигантское тело России’ (с. 68). Если крестьяне выбирают трудовиков, а рабочие — социал-демократов, это, разумеется, — именно такое бесовское наваждение, ибо, собственно говоря, по натуре своей, как давно уже открыли Катков и Победоносцев, народ питает ‘ненависть к интеллигенции’ (с. 87, читай: к демократии).
Русские граждане должны поэтому — научают нас ‘Вехи’ — ‘благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас (‘интеллигентов’) от ярости народной’ (с. 88).
Эта тирада хороша тем, что откровенна, — полезна тем, что вскрывает правду относительно действительной сущности политики всей к.-д. партии за всю полосу 1905—1909 годов. Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух ‘Вех’. А ‘Вехи’ хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов, и русских кадетов в том числе. Вот почему кадетская полемика с ‘Вехами’, кадетское отречение от ‘Вех’ — одно сплошное лицемерие, одно безысходное празднословие. Ибо на деле кадеты, как коллектив, как партия, как общественная сила, вели и ведут именно политику ‘Вех’. Призывы идти в булыгинскую Думу в августе и сентябре 1905 года, измена делу демократии в конце того же года, систематическая боязнь народа и народного движения и систематическая борьба с депутатами рабочих и крестьян в обеих первых Думах, голосование за бюджет, речи Караулова о религии и Березовского об аграрном вопросе в III Думе7, поездка в Лондон — все эти бесчисленные вехи именно той, именно такой политики, которая идейно провозглашена в ‘Вехах’.
Русская демократия не может сделать ни шага вперед, пока не поймет сути этой политики, не поймет ее классовых корней.
По поводу ‘Вех’ В. И. Ленин прочитал в Льеже 29 октября (н. ст.) 1909 г. публичный реферат ‘Идеология контрреволюционной буржуазии’, 26 ноября он выступил в Париже с рефератом ‘Идеология контрреволюционного либерализма. (Успех ‘Вех’ и его общественное значение)’. План реферата см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 19. С. 427.
1 Ленин использует название эсеровского сборника »Вехи’ как знамение времени’ (М., 1910).
2 ‘Четыреххвостка’ — ироничное название демократической избирательной системы, включающей в себя четыре требования: всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право.
3 Статья М. О. Меньшикова о ‘Вехах’ неизвестна.
4 Фразой ‘Обогащайтесь, господа, и вы будете избирателями’ отвечал на требование снижения высокого избирательного имущественного ценза Ф. Гизо, глава французского правительства в 1840—1848 гг.
5 Имеются в виду слова П. А. Столыпина, произнесенные им на заседании III Государственной Думы 5 декабря 1908 г.: ‘Главное, что необходимо, это, когда мы пишем закон для всей страны, иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых’ (Столыпин П. А. Нам нужна великая Россия… // Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете. 1906—1911. М., 1991. С. 178).
6 ‘Булыгинская дума’ — название неосуществившегося проекта создания представительного законосовещательного органа в России на основании царского манифеста от 6 августа 1905 г. Проект был разработан в Министерстве внутренних дел, которое в то время возглавлял А. Г. Булыгин. Большинство населения России, согласно этому проекту, не имело избирательных прав (рабочие, женщины, военнослужащие, учащиеся и т.д.).
7 Василий Андреевич Караулов (1854—1910) — в 90-х гг. народоволец, с 1905 г. кадет, депутат III Государственной Думы от Енисейской губернии.
A. E. Березовский (1-й) (1868—?) — земский деятель, агроном по профессии, кадет, депутат III Государственной Думы от Симбирской губернии.