О тайной программ польскаго противодйствія Россіи ‘законными средствами’
О тайной программ польскаго противодйствія Россіи ‘законными средствами’
Москва, 1-го мая 1883 г.
О тайной программе польского противодействия России ‘законными средствами’, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Мы воспроизводимъ ниже, въ перевод съ польскаго, документъ немаловажнаго, на нашъ взглядъ, значенія, доставленный намъ изъ Варшавы. Онъ не носитъ никакого особеннаго заглавія, напечатанъ отличнымъ шрифтомъ и распространяется тайно въ Варшав и вообще въ Привислинскихъ губерніяхъ. Это не боле не мене, какъ программа польскаго противодйствія русской власти ‘законными средствами’, т. е. такими, при которыхъ оно ускользаетъ отъ преслдованія формальнаго закона. Если бы эта программа сопровождалась обычно-дерзкими возгласами польскаго, хвастливыми патріотическими выходками, заносчивою бранью и клеветой на русское правительство,— она бы и не заслуживала вниманія, могла бы быть отнесена къ ‘таковымъ же’ — безчисленномъ произведеніямъ польской слпотствующей злобы, немощной предъ русскимъ государственнымъ могуществомъ. Отъ польскаго гонора до польскаго ‘падамъ до ногъ’ даже не шагъ, а треть шага. Но въ томъ-то и дло, что упомянутый документъ отличается совершеннымъ спокойствіемъ тона, воздержностью въ выраженіяхъ вражды, вообще серьезностью и какою-то вншнею дловитостью.
Онъ не возбуждаетъ ни къ открытому возстанію, ни къ тайному мятежному заговору, даже не ласкаетъ польскую фантазію мечтами о возстановленіи Польши въ предлахъ 1772 года. Но тмъ сильне производимое имъ впечатлніе, тмъ ярче выступаетъ наружу вражда внутренняя, сосредоточенная, та вражда, которая пренебрегаетъ праздными фразами, не пылитъ, не кипятится по пусту, а уже перекипла, охладилась, овладла собою и боле чмъ когда-либо непримирима…. Система противодйствія излагаемая въ этомъ подпольномъ изданіи такова, что съ нею бороться трудне чмъ съ явнымъ вншнимъ сопротивленіемъ. Послднее можетъ быть легко сломлено вншнею же силой, тогда какъ здсь, при томъ способ борьбы, который очерченъ покой программой, требуются съ нашей стороны средства, способы, орудія совсмъ иного рода. Нуженъ умъ, нужно искусство административное, нужна энергія,— энергія убжденная, постоянно питаемая и одушевляемая русскимъ народнымъ чувствомъ, живымъ сознаніемъ національнаго долга, пользы и интересовъ своего народа и государства. А въ арсенал нашей бюрократіи — и это ни для кого не секретъ — именно этихъ-то орудій скудно до скорби, особенно же непосредственнаго русскаго чувства и разумнія интересовъ родной страны, бъ бюрократической теплиц, произращающей у насъ генераловъ для управленія отечествомъ, почва никогда не была особенно плодотворна, и тмъ мене для высшихъ сортовъ этого продукта, а теперь почти уже вся вывтрилась, и если правительство не озаботится освжить ее слоями новой, доброй земли, то и средній сортъ генераловъ на этой бюрократической почв скоро переродится въ сортъ самый слабосильный и малопригодный. Но это мимоходомъ… Съ упомянутой нами польской программой приходится серьезно считаться, и не терять ея изъ виду въ отношеніяхъ русской власти съ Поляками. Она даетъ ключъ въ разгадк многихъ явленій за послднее время и проливаетъ настоящій свтъ,— и какой ироническій свтъ!— на новйшую польскую тактику ‘примиренія’, принятую у насъ чуть ли не за новый поворотъ мысли въ отрезвившихся польскихъ умахъ. Не читали ли мы очень недавно, нсколько дней тому назадъ, въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’ (No 102), что теперь наступило ‘полное примиреніе Поляковъ съ русскою государственностью’? Едвали можно признать эти слова, какъ и вообще вс статьи о польскомъ вопрос, личнымъ мнніемъ самой газеты, это очевидно отголосокъ цлой общественной группы, не лишенной значенія и вліянія. Въ Петербург сплошь да рядомъ можно услышать подобные отзывы даже на высшихъ ступеняхъ бюрократической и общественной лстницы. Наивность такихъ увреній всего лучше обличается печатаемою ниже ‘программой’. Никто, конечно, и не приглашаетъ Поляковъ мириться съ недостатками нашего управленія, на которые всего усердне указываемъ всегда мы же сами, Русскіе,— но вовсе не эти ‘недостатки’ смущаютъ польскую готовность къ миру: и смущать-то нечего, потому что такой готовности вовсе и не существуетъ. По смыслу программы — нтъ и не должно быть съ ‘русскою государственностью’, докол (Полякамъ) не будетъ предоставлено свое особое національное правительство и представительство, и свое мстное, т. е. докол не будутъ возвращены т формы политическаго существованія, въ которыхъ пребывала Польша до возстанія 1831 г, и которыя были ей даны злосчастнымъ великодушіемъ Императора Александра I! Къ достиженію этой цли и должны быть направлены вс усилія Поляковъ, на меньшемъ они и не хотятъ мириться. Какія бы послабленія или уступки ни длало намъ русское или ‘московское’ правительство,— говоритъ авторъ или сонмъ авторовъ программы,— мы обязаны принимать ихъ какъ уплату лишь части намъ должнаго, и никакъ не выдавать расписокъ въ полномъ удовлетвореніи. Такъ что, по понятію Поляковъ, Россія состоитъ у нихъ въ долгу, и какъ явствуетъ, въ долгу неоплатномъ! Въ виду такого положенія, пора бы, кажется намъ, перестать самообольщаться вздорными мечтами о возможности замирить Поляковъ способомъ заискиваній, уступокъ и послабленій, которыя, роняя авторитетъ русской власти, въ то же время только поощряютъ Поляковъ къ предъявленію Россіи требованій новой уплаты по безконечному списку русскихъ Польш долговъ! Нужно заботиться только о томъ, чтобъ наши собственныя распоряженія были умны, дльны и прямодушно тверды, такъ чтобы исключали самую возможность мечтанія объ отдльномъ польскомъ правительств, да польскомъ войск…
Что размръ исчисляемыхъ Поляками нашихъ Польш долговъ превышаетъ русскую платежную способность, это доказывается, кром того, и разсужденіемъ программы о поведеніи Поляковъ въ случа войны Россіи съ Германіей и Австріей… ‘Въ борьбу государствъ насъ разобравшихъ’, внушаетъ она,— ‘мы можемъ вмшаться лишь за такую цну: если во 1-хъ (слдуетъ пунктъ о дарованіи возможности организовать свое правительство и армію) и во 2-хъ, если намъ будетъ дана гарантія нашей независимости’. Нсколько ниже встрчается выраженіе объ ‘отстаиваніи историческихъ правъ’. Это значитъ, что въ случа войны Поляки должны продать свои услуги той сторон, которая дастъ имъ наивысшую, ими назначенную цну, т. е. пообщаетъ дать и признать ‘историческое право’ Поляковъ на Блорусскій и Малорусскій народъ… Впрочемъ, не въ этихъ дальновидныхъ польскихъ соображеніяхъ, не въ сущности ихъ главный теперь интересъ, а въ той окраск, которую они придаютъ современной польской ‘готовности къ миру’, приводящей въ такое умиленіе многихъ петербургскихъ ‘либеральныхъ’ бюрократовъ. Выходитъ, что никакими уступками, возможными для Россіи, не могла бы она купить польскую врность. Не лучше ли въ такомъ случа не обманывать другъ друга, а вывести дло на чистоту?
Есть петербургское глубокомысленное мнніе, будто польское общество, особенно аристократическое, представляетъ оплотъ противъ нигилизма и соціалистическихъ разрушительныхъ теорій,— такъ что, консерватизма ради, слдуетъ русскому правительству создать себ опору въ польскихъ магнатахъ и въ остзейскихъ баронахъ. О послднихъ было въ ‘Руси’ говорено довольно, что же касается до первыхъ, то разбираемая нами программа прямо указываетъ, что Полякамъ слдуетъ выжидать и обращать въ свою пользу всякій ‘переворотъ въ царизм при помощи революціи’. Стало-быть, и не сочувствуя революціи въ принцип, они нисколько не расположены ей противодйствовать. Заграничныя же польскія газеты ни мало даже и не скрываютъ своего сочувствія русскимъ элементамъ крамолы,— опять не крамол самой по себ, а тому вреду и безславію, которые наносятся русской государственной сил русскими ‘ворами к измнниками’, по выраженію древней Руси… Не подлежитъ и спору, что на почв польскаго, насквозь пропитаннаго католическимъ клерикализмомъ ‘отчизнолюбія’ нтъ еще мста пока такъ-называемому нигилизму и анархическимъ ученіямъ, однакоже въ послднее время начали проявляться и тамъ симптомы нигилистической или по крайней мр революціонно соціалистической заразы, чему доказательствомъ служитъ напечатанная у насъ прокламація къ рабочимъ ‘секретнаго комитета’ (см. Д, 5). Но вдь русское правительство можетъ подвергать законному преслдованію эти преступныя проявленія и безъ покупки дорогою цною поддержки польской консервативной знати…
Упомянутая программа не есть какой-либо поддльный апокрифъ или же манифестъ очень небольшаго разряда единомышленниковъ. Всматриваясь въ образъ дйствій Поляковъ въ Варшав и у насъ по отношенію къ Россіи и русскому обществу, мы не можемъ не придти къ убжденію, что въ этомъ образ дйствій уже имется нчто систематическое, условное, соглашенное, весьма и весьма схожее съ предначертаніями программы. Могутъ замтить, что не мало имется и несхожаго, преступающаго предлы той вншней ‘умренности и аккуратности’ противодйствія, которая рекомендуется нашимъ документомъ. Таковы, напримръ, безпорядки въ Новоалександрійскомъ институт и Варшавскомъ университет. Но противорчія тутъ никакого нтъ. Нтъ сомннія, что причину этихъ безпорядковъ слдуетъ искать не въ стнахъ названныхъ учебныхъ учрежденій, а вн ихъ: это раскрывается и помщенными ниже, въ настоящемъ No, корреспонденціями. Не случайно, конечно, выдвинуты впередъ главными зачинщиками не Поляки, а Русскій Неловъ въ Новоалександрійскомъ институт, и Русскій же Жуковичъ въ Варшав: благо, въ русской молодежи, пуще смертнаго грха боящейся подозрнія въ недостатк либерализма, легко найти козловъ отпущенія чужихъ грховъ и слпыя Орудія для чужихъ замысловъ. По словамъ самихъ польскихъ газетъ, Жуковичъ объявилъ, что онъ лично никакой обиды отъ оскорбленнаго имъ достопочтеннаго попечителя Варшавскаго округа не подвергался, а объясненіе данное имъ при слдствіи, будто онъ мстилъ за покровительство, оказываемое попечителемъ округа директору Люблинской гимназіи Сенгалевичу (Русскому изъ Галиціи), тоже лишено личной основы, такъ какъ Жуковичъ уже съ годъ какъ оставилъ эту гимназію и поступилъ въ студенты университета. Очевидно, что безпорядки возбуждены извн съ тмъ прежде всего расчетомъ, чтобы удалить изъ Варшавы того изъ немногихъ представителей русской власти, который осмливается твердо и не заботясь о польскомъ благоволеніи оставаться вполн Русскимъ въ Варшав и неуклонно исполнять во всей точности требованіе закона. Затмъ, всякіе подобные, сравнительно ничтожные безпорядки (изъ-за которыхъ вдь не введутъ же осаднаго положенія) способны лишь выгодно оттнять въ глазахъ русскаго высшаго правительства ‘партію нихъ’ и усиливать ея значеніе,— чмъ она, разумется, и не упускаетъ пользоваться, почтительно представляя кому слдуетъ, что присутствіе такого -то изъ Русскихъ вредно, ибо производитъ и поддерживаетъ въ польскомъ обществ нежелательное ‘раздраженіе’. А какъ у насъ вообще ничего такъ не боятся какъ ‘раздраженія’, и въ устраненіи этого раздраженія и состоитъ, или по крайней мр состояла еще недавно, политика мстной русской власти и въ Варшав и въ сверо-западной, окраин, то инсинуаціи ‘умренныхъ’ и достигали успха, а русскіе люди, исполнители закона и сберегатели русскихъ государственныхъ интересовъ, оставались безъ поддержки и даже подвергались гоненію отъ своихъ же русскихъ мстныхъ начальствъ. Конечно, нисколько не желательно да и не разумно вызывать напрасное раздраженіе, но не легкое дло, въ польской сред, проводить точную грань между напраснымъ и ненапраснымъ, а еще неразумне раздражатъ аппетитъ, особенно польскій, который все сильне и сильне возбуждается по мр даруемыхъ съ русской стороны уступокъ. Намъ, Русскимъ, исторически вдомо, что раздражимости польскихъ вожделній нтъ хры. Вотъ и теперь, судя по программ, Поляки домогаются возвращенія къ конституціи Александра I, которою они пользовались въ теченіи цлыхъ пятнадцати лтъ и которую погубили мятежомъ 1831 г, но программа не поясняетъ, почему неудовлетворившіеся ею во время оно Поляки готовы будто бы теперь ею окончательно удовлетвориться. Гд гарантія въ томъ, что даже и эта, немыслимая уже въ наши дни форма бытія положитъ ршительный предлъ всмъ дальнйшимъ ихъ притязаніямъ? Очень можетъ быть, что въ виду могущественной Германіи Поляки, т. е. благоразумнйшіе изъ нихъ, искренно махнули рукой на Познань и отказались отъ надежды возстановить когда-либо Польшу въ границахъ 1772 года, посредствомъ урзки настоящихъ прусскихъ и австрійскихъ владній. Но отказались ли они отъ такой мечты по отношенію къ Россіи, т. е. къ Литв, Блорусской и Малорусской Украйн? Программа объ этомъ скромно умалчиваетъ, но извстно, что конституціонное Царство Польское временъ Александра -то отъ этой мечты не отказывалось, да отчасти даже и осуществляло ее практически. Такъ какъ отреченія отъ этихъ притязаній въ программ не содержится, а напротивъ говорится, хотя и вскользь, о какихъ-то ‘историческихъ правахъ’, то и мы не должны никакъ упускать изъ виду этихъ безумныхъ притязаній при сужденіи объ упомянутомъ документ, рекомендующемъ, повидимому такъ умренно и для многихъ у насъ пожалуй такъ симпатично, лишь одну систему мирнаго противодйствія, и только законными средствами!
Система противодйствія Россіи! А не лучше ли было бы направить польскія общественныя силы на противодйствіе германизаціи чисто-польскихъ земель — Познани и западной части самой такъ-называемой ‘ Конгрессувки’? Только несчастному польскому безумію и слпой польской ненависти къ ‘москалю’ невдомекъ — какимъ благодяніемъ является для польской народности это проклинаемое владычество Россіи, сравнительно не только съ владычествомъ, но даже и съ сосдствомъ прусскимъ. Разв не видятъ Поляки какъ губительно для нихъ вяніе германскаго духа, какъ быстро вытравляетъ онъ самый духовный корень польской народности, вмст съ языкомъ, патріотизмомъ и историческими преданіями! Кому въ голову теперь, не только въ Европ вообще, но даже и въ самой Польш придетъ вспомнить напримръ, что Данцигъ былъ еще недавно, нтъ и ста лтъ, городомъ польскимъ и назывался Гданскомъ? Къ такомъ точно положеніи очутилась бы и ‘Конгрессувка’, если бы она съ 1815 г. находилась подъ властью Пруссіи: отъ польскаго имени осталось бы къ настоящему дню лишь одно воспоминаніе, да разв кое-какой этнографическій слдъ,— а въ такомъ ли она положеніи теперь подъ властью Россіи? Не говоримъ уже о цвтущемъ экономическомъ положеніи, какого никогда Польша не знавала, которому завидуютъ сосди и которымъ Польша обязана исключительно соединенію своему съ Россіей,— разв Россія посягаетъ на искорененіе польской народности и предполагаетъ претворить Поляковъ въ Русскихъ, какъ претворяетъ ихъ Пруссія въ Нмцевъ? Россія требуетъ отъ нихъ лишь искренняго, безусловнаго признанія польскихъ провинцій Царства Польскаго нераздльною частью Имперіи, искренняго, безусловнаго признанія русской государственной власти со всми ея атрибутами и съ русскимъ языкомъ какъ языкомъ государственнымъ,— и лицемрятъ Поляки, когда твердятъ, будто признаніе таковаго значенія за русскимъ языкомъ представляетъ какую-либо опасность для польскаго языка и литературы! А между тмъ, истощаясь въ борьб противъ употребленія русскаго языка въ суд и школ, измышляя разные хитрые ковы какъ бы упразднить или ослабить это употребленіе, они съ преступною безпечностью допускаютъ замну роднаго языка нмецкимъ у себя же подъ бокомъ, чуть ли не въ цломъ Лодзинскомъ округ, продаютъ свои пограничныя земли Прусакамъ, предоставляютъ имъ безпрепятственно и мирно завоевывать и нмечить всю западную свою окраину!
Если бы Поляки не ‘противодйствовали’ и способны были внушить Россіи хоть какое-либо довріе, конечно и взаимныя отношенія Россіи и Польскаго края представляли бы мене напряженности Но можетъ ли эта напряженность быть ослаблена, имемъ ли мы на это право въ виду подобныхъ ‘программъ’, въ виду откровенныхъ признаній заграничныхъ польскихъ газетъ и образа дйствій Поляковъ въ Галиціи?.. Нтъ народа столь обдленнаго политическимъ здравомысліемъ, какъ Польскій, при всей его талантливости и многихъ хорошихъ качествахъ. Этотъ органическій недостатокъ давно еще, съ XVII вка, подмченъ Русскимъ народомъ и заслужилъ отъ него Полякамъ прозвище, которое и понын живетъ… Какъ ни достойны сочувствія любовь къ своему отечеству, своей народности и врность старымъ преданіямъ, но если это ‘отечество’ зиждется на неправд, на угнетеніи и порабощеніи другихъ племенъ, если эта ‘любовь’ и ‘врность’ синонимы — ненависти и вроломства относительно равноправныхъ племенъ, если патріотическое знамя Поляковъ есть знамя неволи и плна для милліоновъ Русскаго народа, то никто какъ сами Поляки вынуждаютъ насъ, даже съ насиліемъ нашей нравственной природ, держать ихъ въ узд и исполнять относительно ихъ тяжкую обязанность бдительнаго жандарма. Напрасно искали мы въ программ хоть бы слдъ признанія правъ русской народности въ нашемъ Сверозападномъ и Югозападномъ кра, хоть бы намекъ за отреченіе отъ этихъ беззаконныхъ притязаній, хоть бы попытку новой постановки польскаго вопроса, именно въ этнографическихъ предлахъ польскаго племени… Ничего подобнаго и тни,— ни въ программ, ни въ жизни. Правда, не столько сами Поляки, сколько наши же ‘федералисты’ сочиняютъ за Поляковъ проекты участія Польши въ состав ‘Славянской федераціи’ и даже рекомендуютъ намъ взять себ въ образецъ современную Австрію,— но именно живой примръ того, что творятъ Поляки надъ несчастнымъ Русскимъ племенемъ въ Галиціи, можетъ повдать намъ — чего имли бы ожидать отъ нихъ наши крестьяне Блорусы и Малорусы, если бы не ограждались сильною рукой русской власти! Могутъ ли поэтому польскія ‘патріотическія’ вожделнія внушать намъ симпатію и довріе, и не представляется ли прискорбно-необходимымъ, уже для одной безопасности нашихъ цлыхъ девяти западныхъ губерній, держать въ осадномъ положеніи гнздо польскихъ интригъ въ такъ-называемой ‘Конгрессувк’?
Повторяемъ: не строгость и энергія русской политики на берегахъ Вислы повинна въ раздраженномъ состояніи польскаго общества, а скоре та ея слабость, которая лишь дразнитъ и возбуждаетъ польскую властолюбивую похоть, не только въ Царств Польскомъ, но даже и на нашей окраин, преимущественно сверозападной. И въ этой слабости, надобно признаться, виновата не столько наша администрація сама по себ, сколько поразительная бдность національнаго русскаго чувства и самосознанія въ значительной части самой русской ‘интеллигенціи’, сколько то фальшиво-либеральное и еще боле фальшиво-гуманное ея направленіе, отъ воздйствія котораго не свободны бываютъ и сами правительственныя наши сферы. Впрочемъ, нтъ сомннія, еслибы на высшихъ ступеняхъ власти было живе разумніе русской національной политики, настойчиве и послдовательне ея проведеніе, препобдилась бы безъ труда и ложь антинаціональнаго общественнаго либерализма… Нельзя безъ отвращенія читать и слышать, напримръ, этотъ злобный хоръ ругательствъ надъ памятью Муравьева, недавно раздавшійся въ нашей печати по поводу его записокъ помщенныхъ въ ‘Русской Старин’. Сколько лицемрія въ этой гнвной хул! Обильнйшими потоками, клокоча, льется кипящее благородное негодованіе на человка сокрушившаго польскую крамолу, подавившаго польскій мятежъ въ исконномъ Русскомъ кра, и не находится ни одного словечка сердитаго по адресу самихъ крамольниковъ и мятежниковъ! Ставятъ Муравьеву въ вину нсколько вислицъ, устрашившихъ и укротившихъ злобной, кровавый бунтъ, а что польскіе бунтующіе паны повсили православныхъ священниковъ Конопасевича (въ Минской губерніи) и Прокоповича (въ Гродненской), не считая ужъ блорусскихъ крестьянъ и захваченныхъ въ плнъ солдатъ,— это польскимъ панамъ въ вину не ставится, не вызываетъ ни гнва, ни раздраженія, объ этомъ заминаютъ рчь или великодушно не помнятъ!… Однимъ словомъ, какъ противодйствуя Муравьеву во время его управленія Сверозападнымъ краемъ, такъ и теперь осыпая его память градомъ всяческихъ поношеній, наши мнимые гуманисты и либералы, начиная съ лицъ занимавшихъ или еще занимающихъ высокіе административные посты, до фельетонистовъ включительно, держали и держатъ сторону польскаго пана противъ русскаго хлопа, польскаго ксендза противъ служителя хлопской вры, т. е. православной,— польской національности съ ея деспотическимъ гнетомъ противъ народности русской, противъ духовной и соціальной свободы русскаго крестьянскаго населенія! Обвиняютъ Муравьева въ томъ, что онъ умлъ только устрашать и рушить, но не созидать мрами мирными и органическими. Но о мир думать было еще рано, надо было позаботиться прежде всего объ усмиреніи мятежа, который и разбушевался-то такъ чудовищно только благодаря фальшиво-гуманной поблажк высшихъ властей. И онъ исполнилъ эту трудную задачу блистательно, и не одну лишь эту задачу: онъ поднялъ духъ во всемъ русскомъ населеніи,— при немъ вперине вздохнулъ свободно и съ радостнымъ упованіемъ, забитый польскимъ паномъ въ теченіи вковъ, блорусскій мужикъ. Къ тому же Муравьевъ и пробылъ-то въ кра съ небольшимъ два года… Почему же никто изъ господъ хулителей не обрушивается негодованіемъ на систему печальной и позорной памяти управленія генерала Потапова, который распоряжался въ кра въ срокъ три раза длиннйшій и не только ничего не организовалъ, а лишь дезорганизовалъ даже и то. что уже было организовано? Въ чемъ состояли органическія мры Потапова, противъ котораго никто изъ хулителей Муравьевской системы и не заикнулся протестомъ? Онъ уронилъ духъ русскаго населенія, лишивъ его упованія на заступничество русской власти, за то поднялъ духъ польскихъ пановъ, особенно знатныхъ, уронилъ дло русской школы, уже блистательно и плодотворно поставленное,— разогналъ лучшихъ русскихъ дятелей и подобралъ себ дятелей по своему вкусу, которые, къ несчастію, и до сихъ поръ пребываютъ въ кра, нося достойное прозвище ‘Нотаповцевъ’. Преемникъ его, хотя не столько дятельно, сколько пассивно, продолжалъ держаться той же политики, т. е. ровно ничего не сотворилъ для русскаго дла и заботился лишь о сохраненіи ‘мира’ съ Поляками и наружно-спокойнаго status quo. И онъ также не навлекъ на себя ни одной стрлы нашихъ мнимыхъ гуманистовъ и либераловъ, позорящихъ теперь память. Муравьева: ни единый изъ нихъ не поднялъ голоса въ защиту блорусскаго хлопа!
И до сихъ поръ продолжается то же. Не возможно правительству оставлять доле Сверозападный край въ его настоящемъ положеніи. Здсь постъ генералъ-губернатора — постъ политическій, высокаго’ значенія и немалой трудности, требующій и искусства административнаго, и энергіи, и пуще всего православнаго живаго русскаго чувства и русскаго образа мыслей въ правител. Этотъ порубежный край, заселенный искони Русскимъ народомъ, какъ будто преданъ на жертву піонерамъ германизаціи, польскимъ панамъ и Евреямъ. Русскій народъ — Блорусы — занимаетъ самую низшую степень общественной лстницы,— тснимый и обижаемый то панами, то ксендзами, то жидовствомъ, котораго соціальное положеніе неизмримо сильне и выше. Только православные русскіе священники подъемлются тамъ надъ униженнымъ русскимъ крестьянствомъ,— но можно себ представить, какъ эта, и безъ того вынужденно-скромная дятельность нашего православнаго сельскаго духовенства становится робкою и пугливою въ кра, гд высшее русское начальство пуще всего опасается, изъ мнимыхъ политическихъ соображеній, раздражить польскихъ ксендзовъ и пановъ, слдовательно противится всякому проявленію живой русской стихіи. А положеніе сельскихъ училищъ? Не могутъ же они продолжать быть руководимы людьми, прошедшими долгій искусъ потаповской школы?…. Много, много дла предстоитъ тамъ правителю, одушевленному сознаніемъ русскаго долга, да и много длателей на это доброе дло найдется — только дохни съ высотъ власти духъ жизни плодотворящій и воли незыблемой, только засвтись вверху русская свтлая мысль…
Этого мы и чаемъ…