О Свойств Греческихъ историковъ.
М.
——
О свойстве греческих историков, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1810
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Деписатели древнихъ временъ долго имли объ исторіи понятіе, совершенно отличное отъ того, какое теперь мы объ ней имемъ. Греки сперва почитали исторію прозаическимъ пснопніемъ, предназначеннымъ хранить знаменитыя дянія предковъ и питать народную гордость, увлекаемые склонностію сердца и стремленіемъ разума, пріученные Гомеромъ и другими пснопвцами находить въ стихотворныхъ изображеніяхъ прошедшаго времени только хвалы въ честь Героевъ, или видть въ нихъ принадлежность общественныхъ празднествъ, или дочитать ихъ поводамъ въ веселому воспоминанію о доблестяхъ отечественнымъ и средствами къ удовлетворенію желанія своего восхищаться музыкою, они искали въ исторіи тхъ же выгодъ, тхъ же удовольствій. Геродотъ, какъ думать должно, былъ по мннію ихъ счастливый послдователь Гомера, ибо самъ онъ объявилъ о себ, что намренъ только предохранить подвиги людей отъ забвенія и прославить великія и чудесныя дла Грековъ и варваровъ {Herod, I, Proem.}. Исторію о сихъ подвигахъ и дяніяхъ читалъ онъ передъ цлою Греціею, онійская проза въ устахъ его была не иное что какъ свободная поезія, ‘Онъ явился на играхъ Олимпійскихъ, говоритъ Лукіанъ, явился на зрителемъ, но атлетомъ, воспвая свои повсти, такъ плнилъ онъ слушателей, что девять книгъ его исторіи набраны именами двъ Парнасскихъ {Lus. Herod., siv, act. 1.}.’ Скоро потомъ Геродотъ прославился въ Греціи боле всхъ Побдителей игр Олимпійскихъ. Везд указывали на него перстами, говоря: ‘Се Геродотъ, онійскимъ нарчіемъ возвстившій о браняхъ. Персовъ, и воспвшій побды наши {Ibid.}.’
Патріотическій восторг, коимъ Греція одушевлялись при повствованіи объ отеческихъ подвигахъ, былъ основою мннія ихъ о свойств, достоинств и цли сочиненій историческихъ: они не искали ни точности, ни поучительныхъ правилъ, а только примровъ. Историкъ, желая боле разгорячить воображеніе, нежели образовать разсудокъ слушателей своихъ и читателей, старался предлагать имъ не столько основательныхъ сужденій, сколько живыхъ картинъ и піитическихъ вымысловъ. Онъ врилъ современникамъ своимъ, готовымъ внимать повствованію об истинной или мнимой слав предковъ, а не отдаленному потомству, требующему строгой точности, Самые даже лтописцы, собиравшіе родословныя сказанія и извстія о древнихъ памятникахъ, водимы были единственно желаніемъ польстить своимъ согражданамъ, и ни на часъ не теряли изъ виду намренія имъ понравиться. Геродотъ, описывая преданія Аргоса, Спарты и Аин, употребляетъ вводныя повсти для забавы своихъ слушателей, многіе ученые мужи думаютъ, что именно для сей причины Историкъ помстилъ нсколько такихъ повстей въ начал первой своей книги {Marcell., vit. Thucyd., р. 8. Ed. Ducar.}.
Гекатей Милетскій, и кажется первый онъ, догадался, что исторія иметъ иную цль, иныя обязанности. Недовряя всмъ народнымъ преданіямъ, онъ началъ приближаться къ здравой критик, но укидиду предоставлено было назначить предлъ между поезіею и деписаніемъ, и показать, какими правилами должна руководствоваться исторія. ‘Не обманутся т, пишетъ укидидъ, которые поврятъ описанію произшествій, мною тщательно изслдованныхъ, не полагаясь ни на пснопнія поетовъ, представлявшихъ все въ увеличенномъ вид и съ прикрасами вымысловъ, ни на повсти деписателей, боле старавшихся угождать уху, нежели наблюдать точность, описывавшихъ приключенія безъ доказательств, и предлагавшихъ повсти, испорченныя временемъ, неправдоподобныя и заслуживающія быть въ числ басенъ… можетъ быть моя исторія будетъ мене пріятна, ибо я отвергъ таковыя повсти, но я почту себя довольнымъ, когда труд мой окажется полезнымъ для тхъ людей, которые захотятъ имть свдніе объ истинныхъ произшествіяхъ, по неизмняемому ходу естества долженствующихъ нкогда возобновиться. Исторія моя есть памятникъ, завщенный грядущимъ вкамъ, а не такое сочиненіе, которое предназначается къ полученію награды или для минутнаго удовольствія слушателей.
Такія мысли имлъ укидидъ объ исторической точности и о должностяхъ историка, но онъ долгое время оставался безъ подражателей. Пока Греки наслаждались вольностію, и помнили, что ею обязаны были своимъ предкамъ, пока чуждое господство непотемнило между нами тхъ прелестныхъ вымысловъ, тхъ воспоминаній о сообществ боговъ съ земнородными, тхъ патріотическихъ чувствованій, кои привязывали ихъ и къ стариннымъ преданіямъ и къ мсту рожденія, до тхъ поръ не старались они подвергнуть исторію свою строгой точности и удалить прелесть заблужденія. Единственно помышляя о бытіи своемъ и о слав народной, они мало заботились объ истин и о будущемъ времени. Въ упоеніи гордости и счастія, они непростирали взоровъ своихъ за предлы Греціи. Будучи побдоносны и свободны, невоображали себ, что потомки ихъ станутъ въ книгахъ искать способовъ одерживать побды и пріобртать вольность. Имъ казалось, что исторія пригодна боле для награды умершихъ, нежели для наставленія потомства. И самъ Аристотель о польз, законахъ и цли исторіи, по видимому, былъ однхъ мыслей съ прочими своими одноземцлми. Онъ отдляетъ ее отъ поезіи, чтобы съ большею точностію назначить правила для трагедіи и епопеи, но въ раздленіи его вовсе невидно, чтобы разсуждая о естеств исторіи, онъ избралъ для себя путь укидидовъ. Когда же Александровы побды и Римскія завоеванія отняли у Грековъ выгоды, коими они столь долго наслаждались, тогда начали они жалть о своей потер, и скорбя сія послужила для нихъ урокомъ, уже народная слава умолкла, уже не могли они оставлять дтямъ наслдіе славы своей и свободы, и такъ они захотли по крайней мр оставить полезныя правила, и добрыми совтами замнить для дтей и внуковъ потерю отеческаго достоянія. И мы не тогда, намъ готовимся завщать несчетное богатство дтямъ, и мы не тогда, наиболе стараемся образовать ихъ сердце, просвтить ихъ разумъ, пріучить ихъ къ твердости и постоянству. Греки, немогши дтямъ своимъ передать свободы, захотли сдлать ихъ благоразумными. Могло также статься, что не имя уже политической власти надъ современниками, они захотли утшить себя пріобртеніемъ господства надъ умами потомковъ. Человкъ, ничего не имя въ настоящемъ, бросается въ будущее, и въ сей пространной области невстрчаетъ препонъ своимъ дйствіямъ. Что было отдыхомъ и увеселеніемъ для Грековъ, всегда занятыхъ длами общественными, то уже сдлалось важною должностію, средствомъ оказать великія услуги человческому роду, для Грековъ, свободныхъ мыслить, а не дйствовать.
Полибій прежде всхъ принялъ укидидовы правила, он тщательно доказывалъ, что исторія должна содержать въ себ полезныя наставленія для всякаго человка, и что въ ней необходимо нужно изслдованіе причин и дйствій. ‘Ежели, повствуя о произшествіяхъ, пишетъ Полибій, умолчишь, отъ какихъ причинъ оныя проистекаютъ, какими средствами произведены въ дйство, хорошія или худыя оставили по себ слдствія, то сочиненіе твое можетъ удостоиться награды, но небудетъ въ немъ наставленій, оно доставитъ минутное удовольствіе, но не найдутъ въ немъ пользы для будущаго времени {Polyb., L. 3, c. 7.}…. Исторія и трагедія клонятся не къ одной цли: послдняя должна растрогать и поразишь на.время зрителей рчами и картинами правдоподобнйшими: а первая, предлагая слова и дянія подлинныя, должна научить и оставить навсегда убжденіе въ читател {Polyb. L. 2, с. 5б.}. Потому-то и назвалъ он сочиненіе свое-двумя Греческими словами, содержащими въ себ смысл: исторія доказывающая, или примрами объясняющая правила. Ни одного случая непропускаетъ онъ направлять свой трудъ къ сей практической цли, и безпрестанно повторяетъ, что для достиженія въ ней необходимо нужно быть врнымъ истин, какъ всякое живое существо, лишась зрнія, становится вовсе безполезнымъ, такъ исторія, когда нтъ въ ней истины, длается ни къ чему годнымъ сочиненіемъ {Polyb. L. 1. с. 14.}.’
Многіе историки Греческіе слдовали Полибію, нкоторые изъ нихъ занимались единственно истолкованіемъ и приноровкою правил сего славнаго деписателя. Впрочемъ они немогли совершенно предохранить себя отъ вліянія свойства народнаго и старинныхъ привычекъ. Свободные Греки отличались піитическимъ cлухомъ, которой не погасъ и въ Грекахъ порабощенныхъ, онъ былъ любезенъ для нихъ, какъ остатокъ свободы и памятникъ славы ихъ предковъ. Діонисій Галикарнасскій полагаетъ, что исторія должна быть училищемъ людей государственныхъ, и называешь ее философіею въ примрахъ, однакожъ изо всего видно, что исторію почитаетъ онъ боле народнымъ памятникомъ, предназначаемымъ для удовольствія, нежели собраніемъ полезныхъ уроковъ. Геродоту отдаетъ онъ преимущество перед укидидомъ. ‘Я думаю, пишетъ Діонисій къ Кн. Помпею, что для всякаго желающаго сохранить въ писаніяхъ своихъ человческія дйствія, первая должность въ том состоитъ, чтобы выбрать содержаніе, хорошее само по себ и удобное понравишься читателямъ. Геродотъ поступилъ въ семъ дл лучше укидида. Онъ написалъ всеобщую исторію Грековъ и варваровъ, для того чтобы знаменитыя дянія и подвиги предковъ нашихъ въ забвеніи не остались… Напротивъ того укидидъ повствуетъ об одной только войн, которая не была ни славною, ни счастливою, которой никогда бы начинать ненадлежало, и которую должно бы оставишь неизвстною для потомства, покрывъ ее завсою молчанія. Самъ онъ въ начал сочиненія объявляетъ о недостаткахъ своего предмета, самъ онъ говоритъ, что въ сіе время многіе города были расхищены или разрушены то Варварами, то собственными своими согражданами, что никогда чаще неслучались ссылки, изгнанія, убійства, что землетрясенія, засухи, болзни и вс бдствія совокупно истребляли родъ человческій. Можно ли статься, чтобы читатели, которымъ общаютъ представить вс бдствія Греціи, неиспугались самаго начала? Сколько сочиненіе хранящее въ себ великія и чудесныя дянія Грековъ и Варваровъ превосходне исторіи объ ошибкахъ и несчастіи Греціи, столько Геродотъ иметъ преимущества перед укидидомъ въ выбор предмета….
Во вторыхъ требуется отъ историка, чтобы он зналъ, чмъ начать должно свое сочиненіе и чмъ окончить. И въ семъ отношеніи Геродотъ выше своего соперника, онъ сперва предлагаетъ, по какимъ причинамъ варвары напали на Грековъ потомъ дале ведетъ повствованіе, и оканчиваетъ его постигшимъ варваровъ наказаніемъ. Напротивъ того укидидъ съ начала описываетъ невыгодное состояніе Греціи, чего ему, какъ Греку и Аинянину, совсмъ ненадлежало бы длать… вмсто того чтобъ говорить о Коринфянахъ, онъ долженъ бы при самомъ начал напомнить о знаменитыхъ подвигахъ, которыми соотечественники его прославились посл войны Персидской… потомъ долженъ бы онъ, какъ истинный другъ отечества, показать, что Лакедемонцы начали войну единственно по ненависти и зависти, а не по тмъ причинамъ, какія были отъ нихъ объявлены… Напослдокъ, разсказавши вс произшествія, онъ долженъ бы окончить сочиненіе свое удивительнымъ и счастливымъ возвращеніемъ Филейскихъ изгнанниковъ: возвращеніемъ симъ возстановлена свобода Аинянъ.
Не боле ли походитъ это на планъ исторической поэмы, служащей къ увеселенію дтей, которымъ хотятъ разсказывать о дяніяхъ, благоденствіи отцовъ ихъ, нежели на подлинную исторію, сочиняемую для потомства? Критикъ продолжаетъ:
‘Третія должность деписателя состоитъ въ разсмотрніи, что надобно помстить въ сочиненіи историческомъ, и что изъ него выключить. Здсь опять укидидъ уступить долженъ первенство. Геродотъ хорошо зналъ, что въ продолжительномъ повствованіи отдыхи и промежутки очень пріятны для слушателей, и что непрерываемый ходъ произшествій, какъ бы удачно ни были он предлагаемы, скоро утомляетъ, становится скучнымъ, вотъ для чего ршился онъ, подражая Гомеру, составить исторію, вмщающую въ себ предметы многіе и разнообразные… Напротивъ того уеидидъ безпрерывно повствуетъ об одной и той же войн, за сраженіями слдуютъ у него опять сраженія, за военными приготовленіями такія же приготовленія, за рчами опять рчи, и все сіе до крайности утомительно {Dionys. Hal. Epist. ad Cn. Pomp. c. 6.}.’
Такъ одинъ изъ лучшихъ Критиковъ древности, увлеченный патріотическимъ чувствомъ, упрекаетъ укидида въ том, за что благодарить его должно. Не смотря на то однакожь Діонисій Галикарнасскій требуетъ, чтобы исторія была полезнымъ сочиненіемъ, содержащимъ въ себ наставленія для Государей и законодателей.
Діодоръ Сицилійскій съ большею точностію держался мннія Полибіева. Въ первыхъ двухъ главахъ предложены мысли сего послдняго, только гораздо пространне. Діодоръ называетъ исторію хранилищемъ опытовъ. ‘Она молодымъ людямъ даетъ опытность стариковъ, въ старикахъ она увеличиваетъ сію опытность, научаетъ простаго гражданина искусству начальствовать, возбуждая въ Государяхъ чаяніе безсмертной славы, заставляетъ ихъ предпринимать полезныя дянія, похвалами производить въ воинахъ готовность ршиться на вс опасности для блага отечества, справедливыми укоризнами отвращаетъ злыхъ людей отъ преступленія {Diod. Sic. L. 1. с. 1.}.’
Равнымъ образомъ и Плутархъ желалъ датъ исторіи направленіе въ нравоучительной цли, стараніе изыскивать причины, чтобы одобрять или порочить дйствія, почиталъ онъ знакомъ благородно-мыслящей души и достохвальнаго уваженія къ добродтели {Plut. de genio Socratоs.}. Однакожь не думалъ он, что историк сочиненію своему долженъ дать форму дидактическую, напротивъ того требуетъ, чтобы онъ взялъ себ въ образецъ живописца, и старался бы живымъ изображеніемъ страстей, врнымъ описаніемъ характеровъ сдлать повствованія свои настоящими картинами {Plut. de gloria Atheniens.}. Для примра Плутархъ выписываетъ изъ Фукидида многіе отрывки, длающіе такое впечатлніе въ читател, какое произвело бы въ немъ самое произшествіе.
Но изъ всхъ древнихъ наиболе Лукіанъ держался укидидовыхъ правилъ, которыя послужили ему основою для извстнаго сочиненія: О способ писать исторію — это лучшее произведеніе пера его. Тутъ Лукіанъ отдаетъ укидиду такое же преимущество, какое Діонисій Геродоту, я мнніе свое предлагаетъ гораздо основательне Галикарнасскаго критика. ‘Единственное правило и лучшій способ написать исторію, говоритъ Лукіанъ, состоятъ въ томъ, что надобно забыть о современникахъ, которые насъ слушаютъ, и только думать о читателяхъ, которыхъ посл имть будемъ {Luc. De conscrib. Hist. с. 39.}.’ Въ прочемъ Лукіанъ не былъ врагомъ стихотворнаго слога, и отнюдь непочиталъ его несовмстнымъ съ точностію, первымъ закономъ, и съ пользою, главною должностію историка.
Почти таковъ былъ ходъ мнній у древнихъ Грековъ о свойств, цли и достоинств историческихъ сочиненій. Полибій произвелъ перемну, о которой укидидъ имлъ только понятіе, но укидидъ былъ человкъ съ истиннымъ дарованіемъ, остерегаясь отъ піитическихъ вымысловъ предшественниковъ своихъ, онъ умлъ быть живописцемъ, умлъ плнять слогомъ живымъ и выразительнымъ. Полибій, неуклонно стремясь къ цли наставленія, показалъ способъ принятый большею частію новыхъ историковъ, они перестали быть художниками, и сдлались философами, они живутъ въ мір умозрительныхъ отвлеченій, древніе жили въ мір вещественномъ, сіи размышляли, т дйствовали. Ты хочешь разсказывать: имлъ ли ты въ какихъ-либо дйствіяхъ участіе, или по крайней мр былъ ли когда-либо очевиднымъ свидтелемъ дйствій? Ибо иначе невозможно сдлаться живописцомъ историкомъ еще требуется къ тому способность разсуждать, а по несчастію въ немногихъ людяхъ соединяются два сіи необходимыя преимущества’
[Каченовский М.Т.] О свойстве греческих историков / М. // Вестн. Европы. — 1810. — Ч.50, N 8. — С.283-297.