В.В. Розанов
В.В. Розанов
О судебных приказах
О судебных приказах
О судебных приказах, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Умы русские, не без ожесточающих мотивов сердца, до того вошли в шаблон двоякой оценки каждой мысли и каждого предложения, — оценки либеральной или оценки консервативной, — что решительно теряются в каждом случае, когда приходится судить о деле и не консервативном, и не либеральном, а просто нужном. Эта растерянность и неуменье здраво посмотреть на дело встретили один из не ярких, но жизненно очень важных законопроектов министерства юстиции, внесенный в Г. Думу и ныне рассматриваемый в одной из ее подкомиссий. Это проект о так называемых судебных приказах. Он послужил в Москве предметом особого доклада прис. повер. Шубинского, ныне члена Г. Думы, председательствующего в названной подкомиссии. Г. Шубинский высказался о нем отрицательно, но во время последующих прений ему были сказаны со стороны некоторых лиц судебной практики веские возражения, не нашедшие у него ответа. Дело вкратце заключается в следующем.
В настоящее время мелкие проступки в области общественного благоустройства, дисциплины и подчинения существующим правилам, наконец, в сфере оскорбления личности, публичной нравственности и проч., и проч. проходят через полицейское дознание и составление знаменитого ‘протокола, где следует’, а затем поступают на разбор мирового судьи, причем последний гласно и устно, т.е. якобы ‘право и скоро’, переразбирает и передоследует все дело, уже расследованное полициею, у себя в камере. Для совершенно ‘правой’ юстиции, которая, однако, через это очень много утрачивает в своей ‘скорости’, он вызывает к себе в камеру, ко дню разбирательства, всех свидетелей казуса с обвиняемым, вызывает и в том случае, когда обвиняемый ничуть не отрицает своего проступка, заключающегося часто в простом, халатном всероссийском отношении к правилам обывательского спокойствия и тишины, или прав и уверенности всякой личности по выходе из своего дома не быть ничем оскорбленным или обиженным на улице. Это обыкновенный уличный сор и гам, какого не оберешься по нашим городам, следующим Владимирову завету: ‘Руси есть веселие пити, не можем без того быти’, и еще русскому присловью: ‘Ндраву моему не препятствуй’. Известно, что Россия, с одной стороны, была всегда самою несвободною страною вследствие необыкновенного множества ‘правил’ для ее обывателей, и, с другой стороны, она была самою свободною страною, потому что никакие правила в ней не исполнялись, о чем даже ходит и поговорка по улицам: ‘Для чего же и правило, как не для того, чтобы его обходить’. С этими милыми, но для кое-кого накладистыми нравами и народной мудростью возятся мировые судьи, налагая мелкие штрафы после знаменитого протокола и вот ‘гласного и публичного’ разбирательства. Гласность обеспечивает от взятия взятки, а публичность гарантирует драчуна, пьяницу или дебошира от того, чтобы его невинность не была угнетена. Все это довольно архаично, ибо судьи Гоголя давно лежат в могиле, да и после афоризма великой Екатерины, что ‘лучше простить десять виновных, нежели наказать одного невинного’, прошло довольно много времени, и мы решительно задыхаемся по улицам от ‘невинно угнетаемых’ хулиганов. Мировые судьи завалены невероятным количеством таких дел рублевого содержания, и каждое из этих дел в рубль ценою, совершенно явных и признанных самим обвиненным, подымает на ноги множество свидетелей казуса, обязанных десять раз повторить перед мировым судьею и госпожою публикою одно и то же показание, что такой-то пьяный Иван ползал на четвереньках в такое-то воскресенье по улице и, неистово ругаясь, хватал за подолы проходящих женщин, пока вот не попал в протокол. Десять свидетелей одного и того же показуют истину, довольно несложную и, главное, никем не отрицаемую, и каждый из них теряет половину дня, теряет драгоценное рабочее утро, т.е. что-то гораздо более дорогое, чем иногда тот рубль-три-пять-десять рублей, что представляет собою стоимость и смысл самого дела или, пожалуй, безделья: продукт безделья русского и дебоша уличного. Проект судебных приказов и имеет в виду упростить и ускорить это дело, не тревожить мирных и ни в чем не повинных обывателей, попавших в несчастное положение свидетелей и очевидцев происшествия, и, не боясь более теней ‘мертвых душ’, довериться в мелких делах мировой юстиции беспристрастию, — проверяемому, однако, самим подсудимым, — полицейского засвидетельствования факта, и также беспристрастию, житейскому благоразумию и судебной опытности судьи, который без разбирательства у себя в камере пишет судебный приказ о таком-то взыскании, небольшом штрафе или непродолжительном аресте виновного. Все это — при том непременном условии, чтобы под протоколом стояла подпись самого обвиняемого, что он не отрицает изложенного в нем факта и что не возражает против самого изложения. В противном случае, т.е. если налицо имеется отрицание или хотя бы немотивированный протест обвиняемого, — дело идет на обычное камерное разбирательство с вызовом свидетелей, гласностью и проч. В ожидании такого протеста, конечно, сама полиция будет щепетильнее составлять свои протоколы и постарается избегнуть в изложении всего, о чем виновный даже в понятном раздражении мог бы сказать ‘нет’. Все это дело чрезвычайно просто и ясно, и нет в нем ни либеральной, ни консервативной стороны, только нужда. Нужда наших засоренных и дебоширных улиц и всяческого домового, хозяйского, ремесленного, лавочного и проч. безобразия и непутевости. Эта ускоренная юстиция все же судебно опытных людей, притом поставленных свободно в отношении к полиции и администрации, достаточно гарантирует от угнетения невинности и обещает очень много именно своею простотою и ясностью защите ни в чем не повинных обывателей от угнетающего их хулиганства и безудержа житейских нравов. Нельзя не обратить внимания на то, что введение этих судебных приказов отняло бы один из крупных мотивов ‘продления’ у нас всевозможных усиленных степеней полицейского охранения городов, на необходимость которого ссылаются, указывая на медленность теперешней юстиции, на буйство и зверство нравов, на незащищенность от них мирного гражданства. Те, которые возражают против этого законопроекта, возмущаясь самым словом ‘приказ’, играют в руку вовсе не либерализму, а уличному безобразию, крайне отяготительному для гражданства, и, кроме того, эти оппоненты и критики передают права приказа и наложения наказания без судебного разбирательства из рук мирового судьи, т.е. все-таки гражданина и ‘нашего брата’, в руки полицейского пристава при повышенной охране городов и местностей, который если и ‘брат’ какому-нибудь московскому присяжному поверенному, то ни в каком случае не свой брат остальным русским горожанам. Sapienti sat [Умному достаточно (лат.)]. И все это дело до того простое и арифметически ясное, что хочется ожидать, что Гос. Дума взглянет на него без предрассуждения и даст России кое-какой мелочный покой и — главное — оставит в покое свидетелей, где они совершенно не нужны. Всякий знает, что эта потеря времени на хождение в суд не по своему делу составляет предмет страха для той деловой части населения, у которой ‘время — деньги’, и они бегут от ‘свидетельства’ и ‘очевидности’ с такою поспешностью, как бы от натуральной оспы. Бегут: и часто не помогают на улице, во дворе, в дому в таких случаях обиды и оскорбления одного лица другим, когда их помощь могла бы быть драгоценна и в некоторых случаях даже могла бы предупредить большое несчастие. Законопроект этот истинно рассудителен и, не будучи громким и рекламным, содержит больше обещаний в себе, чем иные громоздкие и яркие фразы, предположения и прожекты, каких много в обществе, в канцеляриях и в самой Думе…
Впервые опубликовано: Новое время. 1908. 20 янв. No 11443.