Борис Садовской
Борис Садовской
О старой и новой критике
О старой и новой критике
О старой и новой критике, Садовской Борис Александрович, Год: 1905
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Наша старая литература давно вымирает — в этом теперь уже нет сомнения. Что касается старой критики, то ее вымирание началось еще раньше.
Первым Белинский под конец жизни начал проводить в своих статьях чуждые литературе идеи и из вдохновенного провидца-эстетика быстро превратился в узко-либерального публициста. Его дело довершила знаменитая триада — Чернышевский, Добролюбов и Писарев. С этих пор художественная критика пошла об руку с публицистикой и, постепенно падая все ниже и, ниже, задохнулась, наконец, в мертвых объятиях Протопоповых, Бурениных и Скабичевских. Из необъятной массы журналистов, писавших о литературе и искусстве в течение последних пятидесяти лет, выделяется один Аполлон Григорьев, талантливейший и образованнейший русский критик, яркая художественная натура с цельным, вполне оригинальным миросозерцанием.
В пушкинские времена, в блаженную эпоху расцвета словесности и зарождения литературы, непростительными прегрешениями, как для ‘любимца Муз’ так и для ‘прозатора’ считались: ‘дурной тон’, ошибки в правописании, изобилие поэтических вольностей, приверженность к ‘старому слогу’, неуважение к заслугам Карамзина и т. п., делались также ‘мелкие нападки на шрифт, виньетки, опечатки’. Но уже Белинский в начале своей деятельности установил различие между искусством (художеством) и ‘прекрасным языком чувства’. Он первый научил публику сознательно ценить труды художников по законам эстетики, вне посторонних искусству направлений. Аполлон Григорьев был второй и последний русский критик, дерзнувший (и то с оговорками) писать только о литературе и подвергать явления искусства суду ‘исторической критики’. Голос Григорьева скоро замер в хоре враждебных искусству голосов1. Уже Белинский второго периода, а следом за ним и журналисты шестидесятых годов резко свернули с прямого пути и очутились на кричащем рынке. С этого момента наша художественная критика погибла в зародыше. Ее задача стала поразительно проста. Писатель может не иметь ни таланта, ни знаний, ни ума: вполне довольно обладать ‘честными убеждениями’ и писать ‘в либеральномдухе’.
Хотя такой взгляд на литературу господствовал в течение пятидесяти с лишком лет, тем не менее в настоящее время мы можем спокойно приветствовать возрождение критики. Оно началось почти одновременно с торжеством нового искусства, но в то время, как влияние последнего явственно сказалось в поэзии и философии, — в области критики оно еще только зарождалось. Основание положил ‘идеалист’ — Волынский, талантливый писатель со смелыми, хотя несколько туманными приемами мышления.
Главной задачей новой критики должна быть полная беспристрастность. Журналисты отживающего типа чрезвычайно любят вытягивать из разбираемых произведений подкрепление собственным мыслям, искусно подтасовывая для этого нужные фразы, и вообще не прочь от шулерских приемов. Авторы порицаются ими по большей части за свои личные взгляды, подчас ничего общего с литературой не имеющие. Желая высказать свое мнение, таковой критик просто выписывает целиком цитату из Добролюбова или Михайловского и ограничивается присоединением к ней собственных сочувственных восклицаний. Наоборот, представитель новой критики должен прежде всего сознать, что староверческое коснение в журнальных традициях несет верную смерть свободной мысли. Никаких авторитетов в этой области для него не должно существовать. Все, что он читает, он читает один во всем мире, не зная и не желая знать, как читали это другие. Библия, книга новых стихов, романы, философская статья — все это написано только для него и от него первого ждет своей верной оценки. Так должен смотреть на свое призвание современный критик.
Грехи русской публицистической критики неисчислимы. За пятьдесят лет своего существования она ни на волос не способствовала развитию в публике художественно-критического чутья. Мало того, она даже не сумела воспитать в ней должного уважения к великим поэтам, которыми гордилась бы Европа. Она смогла только кое-как закрепить за старыми писателями почетные ярлыки, выданные им еще Белинским, да с грехом пополам установить значительность имен Достоевского, Тургенева и Толстого. Больше она ровно ничего не сумела сделать. Даже публика — русская, полуобразованная публика — сама подчас опережала кое в чем критические приговоры. В общем, вред, принесенный старой критикой русскому обществу, громаден. Слепое доверие читающей массы к журнальным авторитетам повело к полнейшему извращению в глазах публики смысла литературных явлений. Поверив на слово Некрасову, что ‘поэт должен быть не поэтом, а гражданином’ и руководясь этой противоречащей смыслу формулой, старая критика ни одному писателю не дала хотя бы приблизительно верной оценки. Пушкину она ухитрилась-таки через сто лет напялить на глаза филистерский колпак гражданской добродетели, Гоголя поставила немного повыше Диккенса, немного пониже Салтыкова, о Тютчеве не обмолвилась ни словом, в личности Фета учила видеть чуть ли не Собакевича. Тургенева за льстивое искательство перед Писаревым и нигилистами увенчала лаврами, а Достоевского за речь о Пушкине в 1880г. назвала ‘всезайцем’ и надолго оставила под сомнением за отступничество от ‘честных идей’. Относительно Толстого она доныне пребывает в почтительном недоумении, а Чехов уже только в гробу неожиданно удостоился громкой хвалы от тех самых лиц, что при жизни неизменно упрекали его в ‘фотографичности’ и равнодушии к ‘общественным интересам’.
У нас нет критики — пора заявить об этом вслух. Лет семьдесят тому назад Белинский говорил, что у нас нет литературы, — теперь, через пятьдесят лет после Белинского, не оказывается критики. В этом смысле весь необозримый исторический путь от 1850-х до 1900-x годов надо сплошь зачеркнуть, выкинуть как пустое место. Да там ничего и нет. Вместо кипучих дум, смелых, ярких гипотез, орлиных полетов мысли, там, в сумерках тления, лишь слабо раздается умирающее рабское шамканье и бормотанье каких-то убогих старцев. Все их мысли и слова давно превратились в бумажный пепел.
1. Насколько миросозерцание Григорьева было чуждо господствовавшему тогда направлению, лучше всего доказывает забвение его трудов. Издание его сочинений, предпринятое Н. Н. Страховым в 1879 г., остановилось на первом томе. Литературной характеристике Ап. Григорьева мною будет посвящена особая статья. (Примеч. Б. Садовского.)