Н. ОГНЕВ
О русской интеллигенции
(В Религиозно-философском обществе)
Н. ОГНЕВ
О русской интеллигенции
(В Религиозно-философском обществе)
(Речь. 1909. No 109. 23 апреля (6 мая). С. 4—5)
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
О русской интеллигенции, Огнёв Николай, Год: 1909
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Серия ‘Русский путь’
Вехи: Pro et contra
Антология. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1998
Заседание Религиозно-философского общества 21 апреля опять было очень многолюдным.
Темой заседания был сборник ‘Вехи’ (Булгаков, Струве и др.).
Докладчиками выступили: Д. В. Философов и Д. С. Мережковский. Первым читал свой доклад — ‘Национализм и религия’ — г. Философов.
— Об умерших говорят или одно хорошее или ничего не говорят, — начал свой доклад Д. В. — Теперь заговорили о русской интеллигенции, заговорили страстно. Обвиняют ее во всех грехах, какие только значатся в церковных требниках. Но главный грех, в котором обвиняет русскую интеллигенцию сборник, это — государственное отщепенство. Допустим, говорит докладчик, авторы ‘Вех’ правы. Допустим, что интеллигенция прочла сборник и на общем всеинтеллигентском, всероссийском митинге постановила резолюцию: покаяться и просить у П. Б. Струве и товарищей указать действительные вехи дальнейшего пути. Не отвлеченные построения досужей философствующей мысли, а самый жизненно-практический лозунг: ‘что делать?’ именно в текущем 1909 году.
Такого лозунга авторы ‘Вех’ ни в самом сборнике, ни в других своих статьях совершенно не указывают.
Худо ли, хорошо ли, но Россия до сих пор жила своим лозунгом, держалась на своих ‘китах’: православии, самодержавии и народности1. Ныне эти столпы российской государственности поколеблены. Это понимает всякий, даже — поклонники этих столпов. Что же теперь делать и как быть?
Докладчик последовательно разбирает в применении к русской действительности все три проблемы: национализм, самодержавие и религию.
Насчет национализма, говорит Д. В., ‘трезвый’ Меньшиков2, из ‘Нов<,ого>, вр<,емени>,’, решает дело прямо. На примере Турции.
Турция была сильна, когда представляла однородный состав нации. Ныне она пала вследствие разноплеменности, пала под тяжестью ‘чужого’. Участь перегруженного корабля должна постичь и Австрию, и Англию. Та же опасность и для России.
— И мы были сильны, — говорит Меньшиков, — пока не набрали ‘чужого’, пока не было завоеваний. Государство, потерявшее этнографическое единство, неминуемо должно погибнуть.
Для спасения России Меньшиков и предлагает ‘сосредоточение’: отдать, напр<,имер>,, Польшу Германии за 8 миллиардов и т. д.
‘Романтик’ Струве не согласен с Меньшиковым. Он хочет примирить национализм с разноплеменной государственностью под доминирующей шапкой русской национальности. Но, говорит докладчик, если государство хочет быть национальным, оно должно быть тираническим. Другого способа история не знает.
Самодержавие. В истории был факт обожествления власти государственной. Это — Древний Рим. Он держался и при разноплеменности — именно идеей государственного единства. Но римляне были народ исключительный. У них были чрезвычайно сильны инстинкты права и государственности. Однако с завоеванием Востока явился национальный дуализм. И его Рим не выдержал. Россия же ни в какое сравнение не может идти с Римом. Русская государственная машина держится лишь материальной силой и ничем более. Даже поляки, и финляндцы, и прибалтийские немцы при доминирующем положении их в российском государстве с большим успехом реализовали бы в жизни начала правового государства.
Православие. Да, оно прежде было силой, оно было и средством русификации. ‘Русский’ и ‘православный’ были синонимы. Но с Петра I уже начинается трагедия распада. Православие перестает быть основой русской государственности. Петр — первый выдвинул иное начало. И православие сохнет и вянет, как отмирающий корень. Западная церковь тоже столкнулась с этим ‘иным’ началом. И она упорно боролась за свое влияние (Тридентский собор3, орден иезуитов). Но наша господствующая церковь не идет в сравнение с мощной организацией католической церкви. Как ‘Союз русского народа’, взявший на себя роль ордена иезуитов, не идет с последним ни в какое сравнение. Наши ‘неоправославные’ (Булгаков, Бердяев) поневоле должны закрывать глаза на то, что творится нашей церковью кругом. ‘Вехи’ указывают поворот к означенным ‘китам’, но обновленным и прикрашенным. Но в тысячу раз прав Меньшиков! Или реакция и черносотенство Дубровина с его ‘Союзом’ — или интеллигенция… Иного пути нет.
После перерыва прочел свой доклад Д. С. Мережковский: ‘Опять о интеллигенции и народе’. Д. С. начинает сном Рас-кольникова. Толпа ‘огромных’ мужиков запрягла в громадную телегу маленькую лошаденку, потом навалились грудой мужики в телегу и заставляют лошаденку бежать вскачь. На бедную тварь сыплются удары… Сперва по ней гуляет кнут, потом оглобля. Пока наконец выбившееся из сил животное не падает с предсмертным хрипом. Телега, говорит Д. С, — это Россия, лошаденка — наша русская интеллигенция. Авторы ‘Вех’ бьют ее не на живот, а на смерть… Сборник этот — акт своего рода отлучения, анафемствования интеллигенции, как некогда Синод создал акт отлучения Л. Толстого. При этом знаменательно и совпадение. Под отлучением Толстого подписалось семь ‘смиренных’ иерархов. Так и под ‘Вехами’ мы видим подписи семи ‘смиренных литераторов’. Как семь различных цветов радуги сливаются в один белый цвет — так и эти литераторы, несмотря на все их разногласия во взглядах на религию и пр., слились в одном, им общем, чувстве нелюбви к интеллигенции… Но авторы ‘Вех’ прежде всего сами себе подписали осуждение: ‘Внутренняя жизнь личности, — говорится в предисловии к сборнику, — есть единственная творческая сила’. Этим все сказано. Этим раскрыта бездонная пропасть, куда проваливаются все ‘вехи’ авторов. Государственность, общественность, церковность (‘да все едино будет’4) — все рушится. Д. С. развивает далее свой взгляд на исторический процесс. Не эволюция, а революция в основе этого процесса. Процесс проникнут религиозным смыслом и его духом. Так как и само христианство глубоко революционно (эсхатологическая перспектива апокалипсиса5). Стремлением к новой земле, новому небу, к ‘граду Божию’ и проникнута наша интеллигенция. И это — ее миссия, ее заслуга. И пусть она не поминает имени Божия — она гораздо ближе к Богу тех, у кого это имя не сходит с языка. Авторы ‘Вех’ в чувстве ненависти к интеллигенции сходятся с наиболее реакционными из наших иерархов. Гершензон подает руку Антонию Волынскому. Оба начинают свое осуждение с Петра, первого русского интеллигента и отщепенца, и революционера. Но этот Петр — в каждом из нас… После перерыва были прения. Говорили П. Б. Струве, свящ. Аггеев, Франк, Неведомскии, Столпнер. Прения отличались оживленностью и страстностью… Авторы ‘Вех’ защищались. На них нападали Неведомскии и Столпнер…
Н. Огнев — псевдоним Михаила Григорьевича Розанова (1888—1938) впоследствии детского советского писателя, автора популярной книжки ‘Дневник Кости Рябцева’.
1 ‘Православие, самодержавие, народность’ — формула, выдвинутая С. С. Уваровым, министром народного просвещения в 1833—1849 гг., и ставшая официальной идеологической ‘платформой’ царствования Николая I.
2 Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) — публицист, один из ведущих сотрудников газеты ‘Новое время’, расстрелянный большевиками.
3 Тридентский собор (1545—1563) был собран для борьбы с Реформацией и укрепления позиций католицизма. Собор догматизировал учения о первородном грехе, чистилище и приоритете папской власти перед авторитетом Вселенского Собора, в его решениях были кратко перечислены и преданы анафеме главные положения протестантизма.
4 Евангельское выражение: ‘Соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы’ (Ин. 17, 11).
5 Эсхатология — религиозное учение о ‘конце света’, христианское эсхатологическое учение включает в себя представления о втором пришествии, антихристе, воскресении мертвых, Страшном суде. Изложено в ‘Откровении Иоанна’ (Апокалипсисе), Евангелии от Матфея (24), Евангелии от Марка (13).