О русских глаголах, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

О русских глаголах

О Русских глаголах было писано много, но вопрос доселе остается нерешенным, доселе понимание еще не уравнялось с предметом, — и глаголы нашего языка остаются во всей своей непокорной самостоятельности, не поддающейся теоретическим объяснениям.

Между замечательными сочинениями, по этой части, мы можем назвать рассуждение г. Шафранова, не так давно вышедшее: ‘О видах Русских глаголов в синтаксическом отношении’. Сочинение г. Шафранова разделено на две части, в первой рассматривает он разные мнения о Русских глаголах, во второй — излагает свои. Нисколько не соглашаясь с рассуждением автора, мы весьма ему благодарны за свод мнений о Русских глаголах, мнений, из которых некоторые уже и позабыты. Сам же автор придерживается, в общем смысле по крайней мере, теорий Ломоносова и Востокова.

И Русские, и Немцы пытались объяснить Русский глагол, но доселе безуспешно. Нет сомнения, что иностранцам трудно постигнуть язык, им чуждый, особенно Немцам трудно постигнуть язык Русский: но едва ли легче понять его и Русскому, руководимому иностранными воззрениями вообще, хотя бы он и не был последователем именно того или другого иностранца. Не в том главное дело, иностранец ли по происхождению сочинитель, но в том, иностранец ли он по воззрению. Порода значит все в мире природы, но в мире человека есть нечто выше породы: это дух. Если иностранец приобщится Русскому духу, я, не обинуясь, назову его Русским, а Русского, приобщившегося духу иностранному, — иностранцем. Не лишним считаем сказать здесь эти слова, хотя они имеют лишь отдаленное применение к теориям Фатера и Таппе. — Великий Ломоносов, а также и известный наш ученый Востоков наложили на наш язык готовую рамку времен, взятую из иностранных языков, Греческого и Латинского, и только видоизменили ее, применяя к языку родному. Между тем Фатер и Таппе чувствовали, что для языка Русского иностранное воззрение не годится, что для него нужно особое объяснение, особая точка зрения, и старались ее отыскать, конечно, они не нашли ее, но и то уже, что почувствовали ее потребность, что искали ее, составляет в глазах наших не маловажную услугу. Слова наши относятся и к Русским, их последователям, также и к известному филологу протоиерею Павскому, до сих пор не оцененному вполне по заслугам. Все они, как думаем мы, близко проходили мимо истины, и справедливость требует признать это [10].

Таким образом, теории о Русских глаголах разделяются на две противоположности: Ломоносов и вслед за ним Востоков строят целую обширную систему времен из нашего глагола, причем, для означения времен, пользуются и сложными глаголами. Фатер и Таппе напротив разделяют спряжение, так что, по их мнению, глагольные формы, напр. двигну, двигаю, двигивал, — суть особые глаголы. Эта мысль и есть, как думаем мы, предчувствие истины, за которое должно сказать спасибо ученым Немцам. Некоторые теоретики, сливая эти глагольные формы, с присоединением даже иных предложных, в одно спряжение, богатое временами, — быть может думают, что это служит к чести Русского языка, что де не только в языках чуждых, но и у нас есть полное спряжение, что наш язык в этом им не уступает, что у нас, у одного и того же глагола, есть все времена. — Но здесь, по нашему мнению, видны ошибочное чувство и ошибочная мысль. Разве только в том состоит честь и слава, чтобы повторить у себя чужое, чтобы пройти по чужой дороге не хуже других? Разве нельзя идти по своей дороге, разве нельзя, не имея чужого, иметь вместо него свое, совершенно особенное, отличное от всех? Разве это свое не может быть еще лучше, еще достойнее, и разве тогда не больше славы? Но как бы то ни было, мы должны руководиться, при наших исследованиях, не тем, чтобы стараться отыскать у нас все чужие особенности, как бы по-видимому они ни были хороши — в этом случае мы впадем в ошибку, чему пример все наши грамматики, — а тем, чтобы беспристрастно отыскать и узнать свое, какое бы оно ни было — тогда мы придем к истинному взгляду. А это свое сверх того может быть еще несравненно выше чужого. В первом стремлении видна зависимость, видно невольное сознание чужого превосходства над собою, сознание, которое спешит сказать иностранцам: ‘и мы такие же, как вы’. Но во втором воззрении именно есть независимость, есть сознание самостоятельности, которая не боится сказать иностранцам: ‘нет мы совсем другие, чем вы’. Высказать здесь наше мнение, также, думаем мы, не мешает. Это желание, это странное, жалкое самолюбие найти все чужое у себя, это недоверие к собственной самостоятельной Русской жизни, сбивало доселе все воззрения науки у нас, но теперь пришла иная пора. Мы не боимся быть непохожими на наших западных соседей, мы не боимся быть собою, — и поэтому настало время для науки обратиться к самому Русскому языку, к самой Русской истории и прочим областям знания, — и обратиться со взглядом ясным, без иностранных очков, с вопросом искренним, без приготовленного заранее ответа, — и выслушать открытым слухом ответ, какой дают Русский язык, Русская история и пр.

И так постараемся обратиться теперь к самому языку нашему и именно к глаголу и посмотрим, какой получим ответ.

При первом взгляде мы замечаем, что Русский глагол управляется с категориею времени совершенно самостоятельно и вовсе не похоже на глаголы других языков. — Если мы вздумаем искать времен, известных нам из иностранных грамматик, — мы останемся неудовлетворенными. В самом деле, прежде всего поражает нас то, что прошедшего времени в нашем языке нет вовсе. Русский язык не считает действия прошедшего за действие. Вместо формы глагола в прошедшем времени, встречается у нас отглагольное прилагательное или причастие прошедшее, переходящее, как это известно, в чистое прилагательное: был — былой, служил — служилый. Это подтверждается и древнею формою: былъ есмь. Я служил значит собственно: я есмь служилый, также как: я добр, значит: я есмь добрый. Нам скажут, что здесь есть оттенок: так, но одно употребление придает оттенок, напр. он уныл, выражение это может иметь оба оттенка: он уныл покуда, т. е. он унылый, или: он от неудачи не уныл, т. е. не стал унывать. Выражение совершенно одно и то же, и вся небольшая разница зависит от употребления, перед нами же, на самом деле, — отглагольное прилагательное, и только, а формы прошедшего времени у нас нет.

Остается настоящее и будущее, но и здесь мы беспрестанно затруднены употреблением времен. — Будущее принимает такой вид, что будущим назвать его нельзя. Для примера возьмем здесь следующую речь [11]: ‘Всякий день проходил у нас однообразно: я подойду к его двери, стукну раза два, он отворит, скажет мне: здравствуй, и потом пойдет со мною вместе’ и проч. В этом примере будущее употребляется, как прошедшее: я рассказываю о том, что было. Странное же будущее! Мало того: я могу переменить время рассказа, вместо: всякий день проходил, я могу сказать: проходит, будет проходить, — и то же будущее, та же речь вполне возможна. Иногда времена еще более перемешаны, например: ‘он не много теряет часов на разговоры, каждое утро он скажет мне: здравствуй, и пошел себе заниматься’, и так далее. Где же здесь определение времени? Оно ускользает и, как видно, здесь в глаголе определяется что-то другое. Такое употребление часто встречается в нашем языке: в народных наших песнях оно выступает еще ощутительнее, например:

И поехал Дунай ко князю Владимиру,

И будет у князя на широком дворе,

И скочили с добрых коней с молодой женой.

Здесь будет не означает будущего. Здесь нет того смысла, что Дунай еще будет у князя на дворе, как понял бы иностранец, здесь тот смысл, что он уже середи двора. Но где же тут будущее? Очевидно, здесь нет будущего времени. Но вот пример употребления т. н. будущего в настоящем: ‘посмотрите, что делает заяц: прыгнет и приляжет, прыгнет и приляжет’. — Но к чему приводить много примеров, стоит только обратить внимание на нашу собственную речь, и подобные примеры будут встречаться беспрестанно: ‘как кинется, как побежит’, или: ‘все тихо: волна не подымится, листок не шелохнет’. После такого, чисто Русского, свойства языка мы необходимо должны прийти к заключению, что формы глагола, часто употребляемые для выражения будущего, не могут назваться формами будущего времени, ибо часто употребляются и в прошедшем и в настоящем. Вернее будет, если мы скажем, что эти т. н. будущие формы глагола — независимы от времени. Следовательно, в Русском глаголе нет формы будущего времени. Какое же время есть в Русском глаголе? Одно настоящее? Но настоящее одно, без понятия прошедшего и будущего, не есть уже время: это бесконечность. Бесконечности опять не могут выражать Русские глаголы, выражая действия, непременно являющиеся под конечными условиями мира. Следовательно и т. н. настоящее Русского глагола — независимо от времени, высказывает не время, а нечто другое. И так, мы должны прийти к заключению, что ни одна глагольная форма, в нашем языке, времени не означает. Очевидно, что самая категория времени теряется. Но, между тем, что-нибудь да выражает же Русский глагол своими формами и, как-нибудь, да дает же знать о времени. Что же он выражает?

Откинув несвойственную Русскому глаголу категорию времени, которая может сбивать и постоянно сбивает наших грамматиков, обратимся к самому языку нашему. Всего лучше в этом случае взять все формы нашего глагола в том виде, в котором все они могут употребляться, т. е. в виде отглагольного имени или иначе неопределенного наклонения. Приведем для первого примера глагол: двигать, двигнуть, двигивать. Сейчас видим, что эти формы выражают не время, но качество действия. Вникнем ближе, и мы увидим, что здесь определяется самое действие в его существенных проявлениях, в его моментах, если употребить на сей раз это слово в философском смысле. Постараемся рассмотреть их. Действие, в первом своем виде, является общим, неопределенным, такая степень действия выражается общею формою: двигать [12]. Переходя в действительность, проявляясь и определяясь с тем вместе, действие является как один момент, живой момент его перехождения в действительность (за пределами этого мгновения, оно является, в понимании, или действием общим, неопределенным, или уже совершившимся, и потому не действием). Эта степень действия, степень его осуществления, схваченного в самый миг его проявления, выражается формою: двигнуть. — Но один такой момент, повторяясь, образует целый ряд уже проявившихся, отдельных, определенных моментов, где действие перестает быть действием, где оно является совершившимся. Этот ряд отдельных моментов в свою очередь бесконечен и является, как неопределенное множество. Он выражается особою формою: двигивать.

И так, при первом взгляде, в Русском глаголе видим: 1) действие, как общее, действие не определенное, 2) действие, как момент, действие в минуту своего осуществления, и наконец отсюда 3) действие, как моменты, как неопределенный ряд определенных осуществлений или моментов. Вот три степени действия, которыми обозначается весь общий ход его проявления!

Глагол в Русском языке выражает самое действие, его сущность. От качества действия делается уже заключение о времени. Поэтому и формами глагола обозначается самое действие, время же в нем есть дело употребления, это употребление основано на соответствии глагольных форм с временами. Неопределенное действие, с точки зрения времени, естественно является неопределенно продолжающимся, поэтому двигать образует время настоящее. Действие, как мгновение, напротив длиться не может, следовательно не может быть настоящим, понятое в минуту своего проявления, оно является мгновенно наступающим, и потому, относительно времени, принимается и употребляется, как будущее время, напр.: двигну. — Это понятно: если действие, как мгновение, не может проявиться в настоящем, то, само собою разумеется, оно может проявиться только в будущем или прошедшем, но прошедшее (о чем надеемся опять сказать ниже) уже не есть действие, не есть глагол, — стало быть, остается одно будущее. Так как в Русском глаголе (что уже было замечено выше) главное дело — определение самого действия, а время есть только вывод, заключение, то поэтому действие, и неопределенное, и мгновенное, выражается независимо от времени (примеры см. выше), придавая такую жизнь и силу Русской речи, и ставя в недоумение наших филологов. — Что касается до прошедшего действия, то оно не есть действие по понятию Русского языка, и это очень верно. В самом деле, как скоро действие прошло, где же действие? его нет, — остается тот, кто совершил действие, предмет, из которого проистекло оно и в котором пребывало, в таком случае все значение действия переходит на предмет, действительно или отвлеченно представляемый, и становится уже качеством предмета или прилагательным. Поэтому прошедшее время в нашем языке не имеет соответственной глагольной формы, но форму отглагольного прилагательного или причастия. — Все степени или моменты действия имеют, как и следует, свое прошедшее, ибо всякое действие может перестать, поэтому все формы глагола, выражающие эти степени, имеют от себя форму прошедшего, — отглагольное прилагательное (двигал, двигнул, двигивал). Действие же, как ряд моментов (двигивать) необходимо является только в прошедшем (двигивал). В настоящем оно не может быть представлено, ибо действие определенное, действие, как осуществленные моменты, не может длиться, не может быть в настоящем, которое, как скоро оно понято не отвлеченно, а действительно, — не существует, оно есть только невидимый резец, делящий действие на прошедшее и будущее [13]. В будущем действие, как ряд моментов, также представлено быть не может, ибо действие грядущее или наступающее, выходящее из неопределенности, является при выражении всегда, как один момент: о не выразившемся следующем моменте мы говорить еще не можем, ибо его еще нет, он таится в безразличной отвлеченной силе действия. Ряд моментов может образоваться тогда, когда является ряд выраженных, следовательно совершившихся, бывших, прошлых моментов. Поэтому действие, как ряд моментов, понимается и употребляется, относительно времени, только как прошедшее, и следовательно в глаголе, не имея собственно глагольной формы, имеет только форму прошедшего, т. е. форму отглагольного прилагательного, напр. двигивал.

И так, уже с первого взгляда видно, что Русский язык совершенно особенно и самостоятельно образовал глагол. Язык наш обратил внимание на внутреннюю сторону или качество действия, и от качества уже вывел, по соответствию, заключение о времени. — Такой взгляд несравненно глубже взгляда других языков [14]. Вопрос качества, вопрос: как? есть вопрос внутренний и обличает взгляд на сущность самого действия, вопрос времени, вопрос: когда? есть вопрос поверхностный и обличает взгляд на внешнее проявление действия. Я нисколько не завидую другим языкам и не стану натягивать их поверхностных форм на Русский глагол [15].

И так, времен в Русском глаголе вовсе нет. Каждая форма глагола, выражая определение самого существа действия, имеет только отношение к соответствующему, приличному ей, времени. Форма глагола неопределенная относится ко времени настоящему, форма мгновенная — к будущему, форма многомгновенная — только к прошедшему. Прошедшее, как прекратившееся действие и потому уже не как глагольная форма, а отглагольное прилагательное, идет ко всем формам глагола, но при последней оно исключительно.

Вот наша общая мысль о Русском глаголе. Вопрос о временах устраняется. Поэтому, с одной стороны, мнение наше противоположно мнению последователей Ломоносова, принявших столько времен в Русском глаголе, и от того смешавших в нем определения самого действия. С другой — опровергается мнение Фатера, Таппе и их последователей, разделявших спряжение на отдельные глаголы и сохранявших категорию времени. — Нет, все эти формы, — формы одного и того же глагола, но формы не времени, а качества действия, понятие же времени, как сказано, есть выводное из качества действия.

Мы выразили нашу мысль, но нам предстоит изложить ее последовательнее и подробнее и, хотя в общих чертах, указать на самые формы глагола и на употребление этих форм.

В Русском языке имя удивляет своею, даже внешнею, правильностию, своим стройным порядком, простотою и ясностию. Глагол напротив отличается своим разнообразием, своим, по-видимому, произволом и прихотью. — Не можем не видеть здесь логической основы.

Мир действия представляет иное начало, чем мир предмета, где все получило внешний, определенный образ. Действие есть сила внутренняя, движущая. Здесь возникает личное, так сказать, психическое начало: оно производит столько разновидных, изменяющихся проявлений, оно не подчиняется общим условиям, не сводится к одному спокойному знаменателю, но постоянно живет и волнуется. Чтобы найти основу изменчивых явлений действия, нужно погрузиться во внутрь самого действия, нужно психологическое, так сказать, исследование, чтобы понять внутреннее единство сего,во внешности волнующегося, мира. Русский язык вполне понимает и выражает это в своем глаголе, он не подчиняет отдельных глаголов общим внешним рамкам. — С первого взгляда, Русские глаголы представляют совершенный произвол, нестройную путаницу, бесконечные противоречия, невозможность порядка. Всякий, или почти всякий, глагол имеет свой обычай, управляется и действует по-своему, и отсюда как будто происходит общая разница. Для того, чтобы понять смысл этой области Русского слова, нужно обратиться к каждому глаголу, к его личности, так сказать, найти законное объяснение употреблению каждого, — и тогда возникнет стройность и порядок. Часто какой-нибудь глагол составляет единственный пример употребления, которое для близорукого взгляда покажется исключением из правила, но которое, при объяснении действия, глаголом выражаемого, при понимании личного значения глагола, является вполне законным, и в своей глубокой правильности. Таков Русский глагол. — Поэтому так затруднителен он для иностранцев. Грамматика ставит только общие законы, разнообразная жизнь глаголов узнается из живого употребления. Если же эту жизнь подвергнуть теоретическому воззрению: то для этого необходимо, перебрав все глаголы, написать теорию их всех, многие из них имеют каждый свою теорию и должны быть рассмотрены по одиночке. Такой труд возможен и полезен, но он уже не входит в область грамматики, как науки, он составит или род словаря, или отдельное рассуждение о действии, в его частных проявлениях, на сколько оно выражается в языке.

Постараемся изложить глубже и точнее тот общий закон определения самого действия, который видим мы в Русском глаголе и который выражается в изменении его форм. Вместе с этим обратимся к самым формам глагола, но наперед считаем нужным утвердить терминологию, хотя мы не придаем ей большой важности. Мы не прочь оставить и прежнюю терминологию, получающую, конечно, теперь, при нашем объяснении, новый смысл. Но мы находим лучше, слово: вид заменить словом: степень, заимствуя этот термин у славного нашего филолога протоиерея Павского, мысль которого о глаголах, хотя, по нашему мнению, и ошибочная, быть может более всех подходит к истине, как мы ее понимаем. Мы употребили сперва выражения: мгновенный, многомгновенный, неопределенный, но, для утверждения терминологии, думаем лучше оставить, вместо первых двух, прежние: однократный, многократный, как довольно подходящие к мысли. Выражение: неопределенный — удерживаем. Таким образом, Русский глагол имеет три степени, выражающие различные определения (моменты) самого действия, в его существенном значении: степень неопределенная, степень однократная, степень многократная. Изменение глагола по этим трем степеням в лице и числе — есть спряжение. Времена же: настоящее, будущее и прошедшее, понятия выводные, не имеют для себя своих форм в Русском языке, суть дело употребления, и являются по соответствию их с формами глагола и с смыслом речи.

Формы степеней могут иногда употребляться, не теряя своего основного значения, и в другой степени, а поэтому, и в другом времени. — Но время здесь есть вещь второстепенная, и самая возможность такого изменения в употреблении — опять таки доказывает, что при глаголе не время взято в основание, будь оно взято в основание, формы были бы верны времени — общему для всех, отвлеченному, внешнему определению: и тогда могли бы употребляться в другом времени, — не они, но самое время, оставаясь собою, могло бы, вследствие метафорического представления, употребляться вместо другого времени, для примера указываем на Латинское выражение: Brutus si conservatus erit, vicimus (Если Брут уцелеет, мы победили). Здесь форма: vicimus не есть форма будущего, она всегда и непременно прошедшее, и, как прошедшее, употребляется вместо будущего, придавая речи полную уверенность. Такое употребление, будучи чисто метафорическим, возможно и для всех языков. — Но изменение в употреблении, о котором мы говорим, совсем не то, это изменение не метафорическое, а имеющее логическое, необходимое основание, это изменение в употреблении, и вместе переход в значении самых форм, так напр. тематические формы: паду, буду, принимаются вообще в однократном значении, а потому употребляются и в будущем времени, а другие такие же формы: расту, теку — в значении неопределенном, а потому и в настоящем. Такая изменчивость доказывает нашу мысль, во всей ее полноте (см. выше), ибо при качественном основании берется в расчет самое качество действия, и уважается личность каждого глагола. Значение же самого действия, самого глагола отражается на значении самых форм. От этого, как уже сказали мы, происходят разные особенности в спряжении, где общий закон видоизменяется, где круг явлений его сдвигается теснее, даже иногда до единичного явления.

Мы дошли до нашей мысли о спряжении путем осязательного наблюдения. Постараемся теперь представить в более полном и последовательном виде спряжение нашего глагола, при этом изложении нам нельзя избежать повторений.

Действие, вне своего выражения, существует, как общее понятие, и, как общее понятие, действие предшествует его выражению и является неопределенным. Такое действие называем мы: действием неопределенной степени. Время, соответствующее этой неопределенной степени, есть время настоящее, которое, по внутреннему смыслу своему, есть время понятое неопределенно или отвлеченно.

I. Действие неопределенной степени есть:

1. Действие, понимаемое вообще, но тем не менее и здесь явление составляет его условие, как существенная принадлежность действия. Такое неопределенное действие, но понятое стороной к явлению, или неопределенное действие в явлении, составляет первую ступень действия, первый его вид, в таком первом виде представляется всякое действие и выражается тогда (что и понятно) тематической формой с глагольным окончанием, напр. раст-у, тек-у и проч. — Неопределенную степень в этом ее виде называем мы: степенью неопределенною сущею или лучше, существенною. Сюда собственно относятся действия непроизвольные, необходимо вытекающие из своей причины, действия естественные, действия природы, напр. вода течет, огонь горит, птица летит, рыба плывет. Здесь действие схвачено, как состояние, вытекающее из существа предмета. — Сюда относятся также действия, хотя не выражающие состояния, хотя и произвольные, но длительные или общие по смыслу своему, напр. люблю, верю и проч. Мы сказали, что всякое действие первоначально представляется в этом виде и выражается в языке тематическою формою: это справедливо, но действие, как понятие, производное из других понятий, не имеющее в себе первоначального действительного характера, — производное в то же время и в языке, как слово, — может вовсе не иметь в глаголе этой тематической формы, напр. дум-а-ю, мечт-а-ю.

Мы должны присоединить еще нужное замечание. Всякое естественное действие является в этом первом виде, т. е. как неопределенно-сущее, и всякий глагол получает в языке форму тематическую, но значение самого действия изменяет самое значение формы. Как скоро действие не вытекает из свойства предмета, не есть его состояние, как скоро оно случайно или произвольно, как скоро также не имеет оно в себе длительности, и в то же время не отвлеченно, а живо, то понятое в явлении и выраженное через тему, как напр. паду, сяду, — действие уже не может быть неопределенным по смыслу своему, и переходя в действительность, сейчас определяется как момент и получает значение действия однократного, а вследствие того употребляется в будущем. В значении этих глаголов является действие, не как состояние, или как действие постоянное, длительное, но как переход из одного состояния в другое. Это особенно ощутительно в слове: паду, которое употребляется и не как однократное (не как момент) и не в будущем, — а как бы такое действие, которое наша мысль успевает схватить в его неопределенном значении, в его мгновенной длительности, и которое поэтому употребляется и в настоящем, напр. стих Озерова в трагедии Фингал: ‘мелькают, сеются, падут’, и т. д. Но самая эта ощущаемая мгновенность, эта трудность уловить ее — уполномочивает и объясняет употребление: паду, в однократном и в будущем. Сяду не столь ощутительно для нашего понимания, как паду. Сяду высказывает момент перехода в это состояние и объясняется, но не уравновешивается, словом: сажусь.

2. Действие неопределенное, при дальнейшем ходе мысли, понимается отвлеченно, как сила, как возможность, как понятие. Такое неопределенное действие, понятое стороною к самому себе, или лучше: неопределенное действие в самом себе, есть уже новое представление действия, еще в неопределенной сфере, новый его вид. Такой вид действия выражается в языке чрез приставку гласной: а к тематической форме, за которой следует глагольное окончание, напр. плав-а-ю, лет-а-ю и проч. Примеры уясняют еще более нашу мысль: птица летит, потому что летает, рыба плывет, потому что плавает. Здесь действие является, как сила, как возможность. — Такое отвлеченное действие может быть понято и в явлении (ибо таково стремление глагола обнаружиться, таково общее условие всего бытия), но на явление переносит оно свой отвлеченный характер, и тогда часто действие, выражаемое глаголом на аю, получает или значение воображаемое, напр. ‘я плаваю часто по этой реке’ (т. е. имею обыкновение плавать, а не теперь плыву), или же значение действия произвольного, без цели совершающегося, напр. ‘птица летает над нами’ (туда и сюда). Неопределенная степень получает здесь особый оттенок, мы называем ее в этом ее виде степенью неопределенною отвлеченною. Не всякий глагол (понятно) образует отвлеченную форму на аю, зато иные глаголы, как было замечено, имеют только эту отвлеченную форму. Вообще же смысл самих глаголов и историческая их судьба имеют влияние на исключительное или особенное употребление их форм, так напр. глагол читаю (lego) употребляется теперь только в этой отвлеченной форме на аю, между тем как имеется его существенная форма: чту, которая и употреблялась некогда, но чтение есть новое позднейшее действие и притом действие отвлеченное, умственное, внешняя сторона его есть сложение букв, что, думаем мы, и означается словом: чту, т. е. сочетаю (чета). В предложных глаголах ясна форма: чту (сочту деньги) [16]. Так как в чтении превозмогает внутренняя умственная сторона чтения, — то и форма отвлеченная читаю превозмогла над формою существенной, постоянно употребляется первая, тогда как вторая оставлена. — Здесь надобно отличать а, вставленное для означения неопределенной отвлеченной степени, от того а, которое есть часть темы, напр.: зна-ю (многократное: зна-вал, а не знывал). В глаголах: таю, маю, — употребительнее маюсь, — а есть также часть темы, с тою разницею, что здесь глагольное окончание: ю, не есть только смягчение у, после гласной, но скрывает еще в себе звук и (или й), слившийся с ним и принадлежащий к теме, это обнаруживается в прошедшей отглагольной форме: мая-л, тая-л (тогда как другие глаголы имеют, напр., игр-ал, зна-л, а не зная-л), впрочем, говорят и: талый, но вероятно здесь это сокращение. В многократной форме, мало употребительной, обнаруживается опять это и, и говорят: не маивался, не таивал. Впрочем, здесь пойдут частные замечания и объяснения, от которых мы на сей раз удерживаемся.

К глаголам неопределенной степени относятся глаголы, образующиеся из имен, глаголы отыменные. Глагольное окончание здесь не прямо присоединяется к имени, но между ним и именем стоит то же глагольное окончание: у, заменяющее окончание имени: ъ, а или о, глаголы эти, таким образом, оканчиваются на ую, напр. пир-ъ — пир-у-ю, тоск-а — тоск-у-ю, царств-о — царств-у-ю. Такое образование ощутительно показывает, что это глагол производный. Отыменные глаголы различаются своим значением от глаголов неопределенной степени, как существенных, так и отвлеченных, именно в том, что глаголы отыменные выражают произвол, действие является в них не необходимым следствием жизни, а как бы произвольным, оно не отвлеченно, как в глаголах на аю, но и не имеет видимой осязательности. Это как бы что-то среднее между глаголами неопределенной степени существенными и отвлеченными. Но так как это глаголы позднейшие, образованные уже выразившеюся сознательною мыслию, глаголы по преимуществу человеческие, так сказать: то мы и относим их к глаголам отвлеченным неопределенной степени. Само собою разумеется, что и здесь у, образовательное, в окончании ую, должно отличать от у принадлежащего к теме глагола, напр. ду-ю, ду-л, ду-ва-л, или: ую, — употребляется лишь в сложном виде: об-у-л, об-у-вал, — такие глаголы сюда не относятся. Слово: кую имеет ковал, но это ковал есть уже другая форма неопределенной степени, — отвлеченная: ковать, она употребительна лишь в отглагольных прилагательных, ков-а-ю (из ку-а-ю) не употребляется. В древности встречается и существенная форма: куть. Почему этот глагол, а также и другие, клюю, плюю, жую, сную (в глаголе сую, как в кую, кроме совать, — нам еще слышна форма су-ть в малоупотребительном: сул, оттуда: сулица) представляют такую особенность, — этого мы здесь подробно не рассматриваем, скажем только, что вероятно в, выступившее здесь в отглагольных формах неопределенной отвлеченной степени (ковать, клевать, ковал, клевал и т. д.) есть эвфоническое, оно выступило даже и в глагольной форме, неопределенной существенной степени, в слове: плыву, первоначальный вид которой есть конечно: плы-ю, — плыть.

Теперь пойдем далее.

Действие, по существу своему, необходимо выходит из неопределенности и выражается, как живое осязательное явление, осуществляется вполне. Действие становится определенным. Здесь собственно предъявляет свои права время, которое, понятое действительно, является только будущим и прошедшим.

II. Действие определенное, перешедшее в мир явлений, в мир преходящего, предстает как живой, конкретный момент, который во времени может быть схвачен, только как наступающий. Длиться момент не может: настоящее время здесь несообразность, время же прошедшее не есть действие. — Наступающий момент, относительно времени, соответствует будущему, как грядущему. Действие определенное, как момент, есть самое живое конкретное проявление, до которого действие достигает, но которое за то является только как наступающее мгновение и длится, как мгновение. — Этот новый вид действия на пути его осуществления есть действие определенное, однократное. На этой степени глагол к тематической форме присоединяет окончание ну, или лучше букву н, за которой следует глагольное окончание, напр. стук-н-у, крик-н-у и проч. И здесь, личный смысл глаголов условливает образование форм, поэтому, иные глаголы не имеют однократной формы, точно то же встречается и в отношении других форм. Мы сказали уже, что, с своей стороны, иные из глаголов существенной неопределенной степени, по смыслу своему, принимают значение степени однократной.

III. Один момент естественно предполагает неограниченное множество моментов, — и действие определенное принимает новый вид, необходимый в области определенного явления. Момент наступающий, совершившись, дает возможность выступить другому такому же, который, в свою очередь, открывает место следующему, и т. д. Действие вступает здесь в новое определение, окончательно исчерпывающее весь ход его осуществления. Ибо раз явившись, как момент, действие далее является, как моменты в неопределенном множестве, следовательно, как моменты совершившиеся (следующий момент может явиться тогда лишь, когда совершился предыдущий), и перестает быть действием. В этом новом виде действие есть неограниченный ряд, или цепь отдельных моментов. Такая цепь, возможная лишь при определившихся моментах, есть уже действие прекратившееся. Таким образом действие, в своем логическом ходе, доходит само до момента своего прекращения. На этой степени действие, само собою разумеется, соответствует только прошедшему времени, в котором уже нет действия, в котором уже является, в языке, не глагольная форма, а отглагольное прилагательное. Всякое действие может перестать, и потому прошедшее, и вместе отглагольное прилагательное, относится к каждой степени, к каждой форме глагола, но здесь само действие, как понятие, достигает до такого определения, при котором прошедшее время необходимо, действие становится переставшим, как действие, и следовательно является необходимо только в прошедшем. Действие в этом своем виде есть действие определенное многократное. На этой степени глагол к тематической форме присоединяет окончание: ыв или ив, или даже просто в, если тема оканчивается на гласную букву, за этою приставкою следует окончание отглагольного прилагательного: ал. — Иногда изменение совершается внутри самого слова чрез вставку или усиление гласной. Здесь также на употребление имеет сильное влияние личный смысл глагола, напр. отглагольное от аю употребляется иногда, как многократное.

И так действие, проходя путь своего осуществления, является наперед 1) неопределенным, причем оно обозначается прежде всего, как неопределенное сущее или существенное, и потом уже отвлекается, как общее понятие, и становится неопределенным отвлеченным. В сущности это одна степень, второй вид ее есть только ее отвлечение. Далее 2) действие определяется, — и является, как момент, в самом живом своем виде, со всей силой живого мгновения. Наконец 3) действие, принявши определение момента, открывает возможность безграничному ряду осуществленных моментов и перестает быть действием. И так, мы видим три степени, проходимые действием: неопределенную (где действие является, прежде всего, как существенное, а потом, как отвлеченное), определенную — однократную и определившуюся — многократную. Чтобы сказать яснее, выразимся так, хотя это будет и не строго в логическом смысле: Действие в первой степени является до своего определения (неопределенное), во второй оно является в определении (как момент), а в третьей после определения (как моменты).

Ясно, что время есть уже логическое заключение, вывод, вытекающий из самоопределения действия.

Вот как понят и, прибавим, глубоко понят глагол Русским языком. — Но мы сказали и должны повторить еще, что этот общий закон спряжения изменяется чрезвычайно разнообразно от личного значения того или другого глагола, так что часто иной глагол, ни мало не составляя исключения, имеет свою особую теорию. Тем не менее, в основании такого разнообразия в спряжении наших глаголов, находятся и общие причины, на которые можно указать. Мы дали выше несколько таких объяснений, говоря о формах глагола, прибавим здесь еще несколько замечаний.

Многие глаголы имеют не все степени и не все формы спряжения, или имеют их не ровно, иногда одна форма находится в отглагольном имени (т. е. неопределенном наклонении), или отглагольном прилагательном (т. е. причастии прошедшем), а сам глагол ее не имеет, а имеет вместо нее другую. Например, отглагольное прилагательное имеет форму: лгал, отглагольное имя: лгать, а сам глагол не имеет: лгаю, а имеет другую форму: лгу, которой, наоборот, не имеет ни отглагольное имя, ни отглагольное прилагательное того же глагола, ибо нельзя сказать: лг-ть, лг-л, здесь трудность произношения не составляет препятствия, если б была только форма, глагол мог бы изворотиться в этом затруднении, например: пр-ть — переть, пр-л — пер (пер-л). Иные глаголы имеют только одну известную степень: собственно об них хотим мы поговорить.

1. Есть глаголы существенные, степени неопределенной, которые не имеют никакой другой степени. Они не имеют и отвлеченного вида той же степени. Это встречается именно тогда, когда действие понято так живо и конкретно, и вместе так необходимо, независимо от произвола, что не допускает отвлечения, действие здесь есть необходимое следствие непроизвольной причины. Таковы действия природы, и глаголы, выражающие их, сюда относятся, напр. расту, теку, цвету, горю и проч. Такие глаголы не могут иметь и однократной степени, ибо действие, ими выражаемое, понято как действие, по существу своему конкретное и длительное. По той же причине они не имеют и многократной степени, хотя, как минувшее, как воспоминание, которое может представить перспективу действия прерываемого, — эта степень доступнее. Чтобы показать, как значение глагола, изменяясь, изменяет его формы, как одни бросаются, а другие возникают, — приведем в пример глагол: живу. Живу — действие природы и поэтому относится к выше объясненным глаголам, но в человеке это действие получило переносное значение, напр.: я здесь живу, значит: я здесь обитаю, следовательно здесь является уже произвол, напр. я хочу жить (обитать) не там, а здесь. Конкретный характер жизни не допускает образоваться степени однократной, ни даже отвлеченному виду степени неопределенной, но зато отглагольное прилагательное от отвлеченной неопределенной степени, употребляемое в смысле многократной, — становится возможным: живал. Сюда же должны быть отнесены глаголы, первоначально средние: варю, курю, дымлю (печка дымит), и пр., получив значение глаголов действительных, они стали выражать уже произвол, и форма многократного: варивал, куривал, — стала возможною.

Здесь надобно сделать два общих важных примечания:

а) Так как личное значение глагола занимает главное место, а личное значение глагола может изменяться в понимании человека, то здесь та или другая форма спряжения может зависеть от лица говорящего, таким образом случается возникнуть и неупотребительной форме. В пример можно привести глагол: курю. Он получил частное значение курения табака. Ставши забавою и сделавшись уже вполне произвольным глаголом, курю образует от себя и неупотребительную дотоле, однократную форму, которая высказывает только частное значение курения (т. е. куренье табака), и особливый вид этого действия, напр. курну немного, дай курнуть. Форма эта, курну, становится в этом известном смысле, общеупотребительною, ибо здесь такое понимание куренья принадлежит не одному лицу произвольно, но многим, всем, кому известно куренье табака. Но если форма возникает чисто вследствие случайного понимания одного лица, то, не обобщаясь, она тут же пропадает и не остается в употреблении, до нового случайного употребления, или до того, когда она получит более или менее общее значение. Напр. есть возможность сказать человеку: живну, хоть один денек, или плывну, хоть разок. Но это — частная, личная, случайная возможность, о которой мы должны были упомянуть, ибо она, как возможность, имеет общий смысл и дает важное указание, — но которую исследовать в ее применениях нам нет никакой надобности.

б) Предлог, присоединяясь к глаголу, изменяет характер его значения и часто освобождает в нем форму, до него не могущую появиться, которая, следовательно, находилась в глаголе в возможности, in abstracto, напр. теку — про-текаю.

О том, что глаголы существенные могут получить значение степени однократной, было сказано.

2. Иные глаголы отвлеченные, неопределенной степени, имеют также только этот отвлеченный вид, не имея вида существенного, самого общего, самого естественного вида всякого конкретного действия. Мы об них уже упоминали выше. Это глаголы позднейшего образования, само понятие действия, ими выражаемого, образовалось отвлеченно, таковы глаголы: думаю, мечтаю, даже, играю. Понятно, что такие, по природе отвлеченные, глаголы не могут иметь и однократной степени. Многократная, самая возможная в том случае, когда глагол исключителен по своему смыслу, а потому и по формам, — является в таких глаголах, смотря по личному их значению, так можно сказать: игрывал, думывал, но не говорится: мечтывал (чем не устраняется личнопроизвольная возможность так выразиться, но такая форма, пока она дело чисто личного произвола, гражданства в языке не имеет). Глагол: гадаю сюда же относится. Хотя существенный его вид есть: гожу, годить, которого значение имеет два оттенка, выражаемые ощутительнее в сложных: погодить и угодить (угодить: попасть во что, потрафить, и угодить — сделать угодное), но происходя от гожу, этимологически и логически, гадаю так далеко отошло от него своим значением, что составляет особый глагол. Такой же пример, как: гадаю, представляет глагол: читаю, которого существенный вид есть чту, о чем было сказано выше.

3. Есть даже глаголы однократной степени, имеющие только одну эту степень. Но они принимают особенное значение и употребляются в настоящем, напр. сохну, вяну (вядну), мокну, льну (льпну), другая форма: липну. Странность употребления однократной степени в настоящем времени объясняется самим значением этих глаголов. Эти глаголы показывают постоянное наращение действия, его увеличение, его движение далее и далее. Таким образом, здесь действие, усиливаясь и беспрестанно прибавляясь, является постоянно, не как такой же, но как новый, с новою силою наступающий момент, все сильнее и сильнее, потому глагол, выражая с одной стороны действие, как наступающий момент, получает форму однократную, но так как он с другой стороны высказывает, что каждый момент сильнее другого, высказывает мысль постоянного перехода, самое наступание, и притом сильнейшего момента, высказывает постепенность, — мысль уже общую, следовательно неопределенное понятие, — то он принимает неопределенное и притом существенное значение и употребляется в настоящем. Эти глаголы — новое доказательство, что Русский язык берет в расчет не время, но сущность, смысл самого действия. Здесь Русский язык прекрасно соединил и понятие непрерывной мгновенности возрастания и, в то же время, понятие этой мгновенности, самой по себе, как общего состояния. — Предлог, присоединяясь, освобождает здесь, замкнутые таким значением глагола, формы, например: мокну, — с предлогом: про-мок-а-ю, и даже промакивал и пр. Отглагольная форма, например: мок (мокл) показывает, поглощенную или не образовавшуюся форму — неопределенную сущую мочу, имеющую в употреблении не средний, а действительный смысл, а сложное: про-мокаю показывает неопределенную отвлеченную: мокаю, получившую действенный и вместе с тем особенный смысл погружения чего-нибудь в жидкое. То же можно найти и в других подобных однократных глаголах, например: липну, лип указывает на липлю, форму, употребляющуюся в нашем языке: липит, прилипаю — указывает не употребительное: липаю. Также: тону, вяну (топ-ну, вяд-ну, п — в тону поглощено, как в вяну поглощено д), топ и вял указывают на неопределенные существенные, теперь неупотребительные, глагольные формы. У-топаю, у-вядаю указывают на неопределенные отвлеченные, неупотребительные: топаю, вядаю. Эти однократные глаголы, выражающие постепенность, соответствуют другим глаголам, происходящим от прилагательных, образованным чрез ею и даже аю (белею, дорожаю), такие глаголы на ею и аю должны быть отнесены к глаголам существенным неопределенной степени и к таким, которые (что объясняется смыслом их) не имеют ни отвлеченного вида той же степени и никакой другой степени, подобно как глаголы отыменные на ую, с которыми они, впрочем, разнятся в значении, здесь е, а, суть только посредствующие, образовательные буквы. Между однократными постепенными и постепенными неопределенными есть ощутительная разница. В однократных на первом плане — наступающий момент, усиление действия, одним словом однократность. В глаголах постепенных неопределенных, на первом плане — состояние действия, неопределенность, отсюда в них самое усиление действия является медленно. Это преобладающее значение состояния дает возможность этим глаголам получать особенный смысл: мы можем сказать, например: что желтеет вдали. Здесь понятие постепенного усиления уже почти поглощено понятием состояния, между тем как соответственный однократный глагол: желкну, всегда имеет значение: становиться желтым. Какие причины внутреннего значения и внешнего благозвучия имели отношение к тому, что один глагол принял форму однократную: ну, а другой — неопределенную ею или аю, — этого мы теперь не рассматриваем.

4. Глаголы многократные, по-видимому, не могут быть собственно названы глаголами, но они имеют право на это название, правда: форма их — отглагольное прилагательное, глагольная форма для них логически невозможна, — но эта глагольная форма тут же находится отвлеченно, in abstracto, она скрыта только, и выступает, как скоро предлог дает ей законную причину явиться: делывал, по-делываю. Собственно глаголов многократных, т. е. таких, которые бы имели одну эту форму (как глаголы неопределенные и однократные), не находится, что и понятно. Всякая многократная форма, как скоро она существует, непременно предполагает или неопределенную, — ту или другую, — или однократную степень. О многократной степени надобно заметить одну особенность. Вместо многократной формы, а иногда и рядом с нею, употребляется форма неопределенная — отвлеченная на ал, причем: или распространяется тема чрез гласную, обыкновенно и или ы: сп-лю — сыпал, вр-у — вирал (иногда заменяется ими вставочное е: беру — бирал, деру — дирал), или переменяется ударение: бегал, — или наконец не бывает никакого изменения: видал. — Неопределенная отвлеченная форма употребляется в смысле многократной тогда, когда глагол сам неопределенной отвлеченной формы не имеет. Употребление формы: видаю, кажется, явилось позднее, впрочем видаю получает особый смысл, различающийся от: видал. — Степень неопределенная — отвлеченная и степень многократная стоят на разных полюсах и таким образом соответствуют друг другу: одна выражает действие отвлеченное, не существующее, потому что оно не перешло в жизнь, не началось, другая выражает также действие не существующее, потому что оно перешло в жизнь, и прекратилось. Поэтому понятно, что неопределенная — отвлеченная степень, в своем отглагольном прилагательном прошедшем, может иметь, при известных условиях, значение многократной.

Есть один только пример, что многократная степень употребляется, даже и без предлога, в форме глагола, в виде степени неопределенной, но это глагол, не имеющий зато вовсе глагольной формы — это глагол: быть. Есмь — совершенно особый глагол, а форма: буду представляет особое образование, поэтому-то многократная выступает здесь и образует неопределенную степень: бываю, при которой, впрочем, удерживается оттенок многократного значения. Как неопределенная, она образует свою многократную: бывывал.

Предлоги, с своей стороны, имеют чрезвычайно важное отношение к глаголам, на что теперь нам и следует обратить наше внимание.

Значение предлогов измеряется обыкновенно падежами: такой-то требует винительного, такой-то родительного, — и довольно: между тем как значение лежит в самых предлогах. Значение это находится в них, как намёк, который становится ясен только при падеже, таким образом, требуемый падеж является здесь не случайно — прирожденною особенностию предлога, но есть следствие его значения. На такое соображение, кажется, должно бы навести уже одно то, что иные, одни и те же, предлоги требуют нескольких падежей. К тому же назначение предлога не только управлять падежами: предлоги слагаются с словами, преимущественно с глаголами, это сложение особого рода, и, сложное с предлогом, слово не похоже на другие сложные слова, в которых оба значения определены и различны в своем соединении (благо-творю, дрово-сек). Предлог слагается иначе. Будучи намеком, не имя определенного значения, он сливается со словом, проникает его все своим смыслом, и таким образом изменяет его внутренне. И так отвлеченное значение предлога, неясное, неоконченное само по себе, — осуществляется тогда, когда он или управляет именами, или прилагается к словам, преимущественно к глаголам. — В нашей статье нам нужно обратить внимание на предлог в соединении с глаголами.

Значение предлога, осуществляясь и утверждаясь на глаголе, приносит ему свое определение, от чего проистекают изменения, смотря по тому, к какой форме глагола присоединяется предлог. Как скоро предлог присоединяется к многократной форме, то, проникая весь глагол новым единым оттенком, он сливает в нем моменты в одно целое и образует в нем новое действие, вместе с тем он освобождает в нем понятие действия вообще, следовательно понятие действия неопределенного, поэтому из многократной степени возводит он глагол в степень неопределенную, из отглагольной формы в глагольную, из прошедшего в настоящее, например: прыгивал — степень многократная, — присоединяется к глаголу предлог: при, — вмиг глагол проникается одним цельным значением, и образует новое понятие действия, именно: действие неопределенное: припрыгиваю. Далее: как скоро предлог присоединяется к форме неопределенной, в которой действие все же есть (не то что в многократной), то, проникая глагол своим известным, частным значением, он обращает действие в момент и возводит глагол из степени неопределенной в однократную, — из времени настоящего в будущее, напр. прыгаю — степень неопределенная, — присоединяется к глаголу предлог: за, глагол вмиг определяется частным значением и обращается в момент: запрыгаю. — Присоединяясь к форме однократной, предлог придает глаголу только новую определенность и ускоренность, напр. прыгну, присоединяется к глаголу с, и образуется: спрыгну. Значение предлога при глаголе, сейчас нами рассмотренное, очень замечательно, и едва ли может быть найдено в другом каком-нибудь языке [17]. Оно ясно и несомненно доказывает, что в Русском глаголе взято в расчет не определение времен, а качество или лучше сущность самого действия.

Отсюда уже легко понять, что не все равно предлоги придаются ко всем трем степеням. Наприм. предлог: по присоединяется к многократной: прыгивал, и делает возможным неопределенную степень: попрыгиваю, присоединяется к неопределенной: прыгаю, и образует однократную степень: попрыгаю, но этот предлог, имея значение последовательности вообще, не может присоединиться к однократной степени: прыгну, нельзя сказать попрыгну. Здесь уже нужен другой предлог, своим значением не противоречащий значению мгновенности, так напр. мы можем сказать: припрыгну, спрыгну и т. д. Этих отношений предлогов к глаголам подробнее мы здесь не рассматриваем. Присоединяем одно замечание. Когда неопределенная отвлеченная форма, будучи неупотребительною в глаголе, занимает место многократной формы, как отглагольное прилагательное, — то предлог, присоединяясь к ней, дает ей вновь значение действия неопределенного, как обыкновенно многократной форме, и восстановляет ее, напр. неопределенное отвлеченное: гараю не употребляется, но говорится: гарал в смысле многократном, предлог, присоединяясь, восстановляет неопределенную форму: с-гараю. Это восстановление бывает даже и тогда, когда неопределенная форма вовсе, даже в многократном смысле, не употребляется или вышла из употребления, напр. росту, вы-ростаю, также: чту, по-читаю (уважаю). При употреблении же: читаю (lego), как неопределенной формы, предлог возводит ее в однократную: почитаю (книгу). — Глагол: люблю, излюбляю (древняя форма) тоже может служить примером. Предлог освобождает, таким образом, отвлеченно предполагаемые, сокровенные формы глагола. Опять повторяем: личное значение глагола, смысл предлога и вообще разум слова является главным основанием в нашем языке, собственно в области глагола, — и этой внутренней стороне покоряется употребление. В пример такого влияния смысла на формы приводим глагол: бегу. Бегу (отвлеченная форма — бегаю) не имеет и не должно иметь однократной формы, в соединении с предлогом: при, глагол этот образует: при-бегу, которое получает значение однократной степени. Но как скоро глаголу: прибегу придается новый отвлеченный смысл, он образует настоящую однократную форму: прибегну.

Мы должны указать здесь на замечательное отношение предлогов к глаголам. Как скоро глагол в неопределенной степени имеет и существенную и отвлеченную формы: то предлог, присоединяясь к форме существенной, образует однократную степень, а присоединяясь к форме отвлеченной, только придает ей как бы действительность, не выводит из неопределенной степени, и таким образом дает ей значение неопределенной существенной степени, напр.: лечу, летаю, прилечу, прилетаю. В иных глаголах такой оттенок сопровождается оттенком ударения, как: бегу, бегаю, прибегу, прибегаю. То же самое видим мы, когда глагол выражает обе неопределенные степени и существенную и отвлеченную — тематическою формою, напр. иду, хожу, несу, ношу, бреду, брожу и т. д. Почему в этих глаголах тематическая форма употреблена для неопределенной существенной и неопределенной отвлеченной степени, — на это ответ конечно есть, он лежит отчасти в смысле самих глаголов, но этот вопрос теперь до нас не касается.

Мы должны еще прибавить, что один и тот же предлог, присоединяясь к одному и тому же глаголу, придает ему разный смысл, напр. сбегаю, и сбегаю. При этом видим мы, что изменяется самое значение глагола, и он в одном случае принимает значение однократного и будущего, в другом — значение неопределенного и настоящего. Здесь мы могли бы указать на ударение и им объяснить эту разницу, могли бы сказать, что первое (сбегаю) образовалось из неопределенной степени: бегаю, а второе (сбегаю) — из многократной: бегал. Но хотя ударение и может иногда, как здесь, обозначать многократную степень, заменяя ыв, ив и в, — что не мешает, впрочем, образоваться и настоящей многократной форме: бегивал, — однако мы видим, что подобная разница (как в сбегаю и сбегаю) бывает вовсе независимо от ударения, она бывает и тогда, когда форма на ал (летал) вовсе не служит заменою многократной степени, например: слетаю (и ворочусь), слетаю (с дерева). И так здесь в основании лежит не ударение, — нам кажется несомненным, что основание такого различия есть самое значение прилагаемого предлога, которое может быть разнообразно. — Возможность этого разнообразия доказывается уже тем, что иной предлог требует нескольких падежей. Разнообразие значения, придаваемого глаголу предлогом, соответствует разнообразию требуемых падежей. Приведем тот же пример: слетаю и слетаю. Слетаю, в однократном смысле, значит: полечу и ворочусь, действие является оконченным и представляется, как мгновение. Здесь предлог с определяет действие, придавая ему понятие возвращения самого на себя и вместе оттенок мгновенности. Слетаю, в неопределенном смысле, значит: лечу с чего-нибудь, действие является длительным и остается в своей неопределенности, здесь предлог с определяет лишь точку, откуда начинается действие. — Значение однократной и неопределенной степени, а также будущего и настоящего времени, здесь вполне понятно. Предлог с в первом значении: слетаю, есть предлог, требующий в речи творительного падежа, где с означает соединение, сомкнутость. С во втором значении: слетаю, есть предлог, требующий в речи родительного падежа, где обозначается точка, от которой идет движение: с дерева. То же самое видим мы в словах: сбегаю и сбегаю и пр., и пр. От значения глагола может видоизменяться значение предлога, так напр. в глаголе скидаю (сброшу) и скидаю (платье) (в скидаю глагол получил специальное применение к одежде, он имеет всю возможность употребляться и в других смыслах, но употребляется редко). В первом: скидаю значение с видоизменяется, и понятно: возвратного значения, как летаю, бегаю, глагол: кидаю иметь не может, но оттенок оконченности, совершения, удержан, и скидаю значит: буду кидать дочиста, пока ничего не останется. — Значение глагола вообще имеет важное отношение к значению предлога и может его ограничить или расширить. Так напр. глагол: сделаю, по своему смыслу принимает предлог с только в одном значении, в творительном. — А в глаголе: сношу, напротив, видны все три значения предлога с. Сношу с горы — с, пад. родител., сношу и вернусь — с, пад. творит., наконец сношу, т. е. будет по силам (это значение виднее в: снесу, которое употребительнее, но смысл уже не совсем тот). Тут, в третьем случае, предлог с в сношу требует в речи винительного падежа: со что, здесь в предлоге: с выражается мера, сравнение, напр.: это будет с аршин. Такое соответствие находим мы между многопадежными предлогами в значении их при глаголах и в управлении падежами, но мы должны прибавить, что разнообразие значения предлога в соединении с глаголом — соблюдается и тогда, когда в речи предлог требует одного падежа, напр. про требует только винительного падежа, между тем значение его при глаголе разнообразно. В глаголе проношу, в значении однократном (проношу платье целый год), про есть предлог, требующий, по нашему мнению, в речи винительного падежа. Про, в проношу, в значении неопределенном (проношу сквозь огонь), не имеет в речи соответствующего падежа. Как это объяснить: предположить ли, что значение это не довольно явственно для требования падежа, или что предлог утратил падеж, — этого вопроса теперь мы не решаем. Прибавим, что разнообразие значения предлогов остается и тогда, когда нет такой ощутительной разницы в самом употреблении, какая в: слетаю и слетаю, — остается даже и в пределах одной степени, так напр. снесу, во всех трех значениях, употребляется в однократной степени. Это разнообразие может даже разделяться между степенями, напр.: спрыгиваю, с чего-нибудь, спрыгаю, куда-нибудь и вернусь. Все дальнейшие подробности оставляем в стороне, им место в полной грамматике или в особом целом рассуждении о глаголах.

Мы видим, что значение самих предлогов, в соединении с значением глаголов, имеет огромное влияние на спряжение глаголов сложных. Из двойного значения предлогов и глаголов объясняется, почему не употребляется та или другая форма глагола, и также, отчего может явиться неупотребительная форма. Личное значение в глаголе, как сказали мы, много значит, вследствие какого-нибудь оттенка, выступающего по причине особых условий, или даже произвольно, — может явиться неупотребительная форма.

В заключение скажем, что значение внутреннее, дух, мысль слова занимают первое место в нашем языке вообще. В области имени, в области предмета, — эта внутренняя сторона выразилась в твердых, постоянных формах, в области глагола, в области действия, эта внутренняя сторона принимает значение личности, и поэтому так подвижны и изменчивы, служащие ей, формы глагола.

Приложения.

No 1.

‘Наш язык обратил особенно зоркое внимание на следующее важное различие в глаголах: действие, ими означаемое, представляется возможным только, или происходящим в данной крате времени. Другими словами: подлежит ли действие мысли (представлению, воспоминанию), или подлежит ощущению. Мысли представляется действие (движение), составляющее природу предмета, или обычай, вторую природу, ощущению дается действие, как особое явление. Обязанность выражать этимологически это различие наш язык возложил на указанные формы глаголов, — и вот как выполняют они его обязанность.

Действие ощутимое (определенное) любит форму краткую, спряжение быстрое, и потому глагол для его означения сокращает свою этимологическую форму, наоборот, для означения действия мысленного (неопределенного), глагол расширяет свою форму и переходит в класс, где образовательный характер сильнее. Этот оригинальный символизм проходит через всю систему глаголов, и пользуется всеми возможными средствами. Гласные, затаенные в сокращенной форме, вдруг выходят наружу, или появляются новые, и вообще осиляется весь вокализм глагола.

Не все глаголы нуждаются во всестороннем развитии своего характера. Одни увольняются от того самою сущностью своего значения, других до того не допускает врожденная негибкость их характера. В сем-то последнем случае появляются различные предлоги и частицы. Но мы, оставляя предлоги в стороне, будем иметь здесь в виду только внутренние различия в образовании глаголов.

К определенному и неопределенному виду действия примыкают представления однократности и многократности, или лучше отдаленности действия. Для означения однократности, глаголы появляются в форме 2-й, 3-й. Для означения отдаленности действия, глаголы расширяют свою форму в классе 5-м.’

[(Из Рассуждения М. Н. Каткова: ‘Об элементах и формах Славяно-Русского языка’.)]

— — —

No 2.

Прекрасно определяет время св. Дмитрий Ростовский в своем розыске о Брынской вере следующими словами: ‘Время есть мера видимаго сего мiра, и жизни нашея, и всехъ деемыхъ въ поднебесной по Божiю устроенiю, меримая деньми, месяцами, летами, веками сотенными и веками тысящными. Делится же время на три части: на мимошедшее, настоящее и будущее. Мимошедшее время вемы, яко бе, но уже прейде и погибе, ниже бо возвратится когда. Будущаго же времене чаемъ, но не вемы, каково то будетъ. Настоящее же мнимся имети, но ни сего имамы, кроме единаго краткаго часца, глаголемаго ныне, ныне есть, и абiе несть, прейде бо. Паки ино настанетъ ныне, паки и то преходитъ: якоже въ делаемыхъ и настрояемыхъ часахъ минуты, едина по друзей идетъ не становяся, и якоже въ текущей колеснице колесо не стоитъ на единомъ месте, но съ места на место течетъ неудержаваемо: сице настоящее жизни нашея ныне, несть стоящо, но непрестанно текущо, и есть то наше ныне аки пределъ между мимошедшимъ и грядущимъ временемъ, мимошедшее окончаваяй, грядущее же начинаяй. И аки въ книзе и строке точка, между реченiями разделяющая, едино реченiе окончавающая, другое же начинающая, но точка на единомъ стоитъ месте, наше же настоящее время, глаголемое ныне, не весть стояти, но выну течетъ, аки капля некая, въ низъ текущая, и черту по себе оставляющая, на предняя же простирающаяся, донележе оскудеетъ и изсхнетъ’.

Примечания

[10] Справедливость требует также указать на рассуждение г. Каткова: ‘Об элементах и формах Славяно-Русского языка’, где он вы^{7}сказал несколько прекрасных соображений о Русском глаголе, к сожалению очень кратких. Мы приводим из него выписку в приложениях, No 1.

[11] Как часто употребляется будущее с выражением: бывало, например: как бывало я сяду. Г. Шафранов (как это видно из его слов: стр. 92, 93) считает, хотя и ошибочно, ‘бывало’ каким-то особенным выражением, дающим право глаголам стать в форме будущего, а так как может быть это станут утверждать и другие, — то мы приводим нарочно другие примеры для доказательства, что такое употребление вовсе не происходит от словечка бывало.

[12] Далее надеемся изложить это яснее.

[13] См. Прибавления No 2.

[14] Говоря о языке Русском, мы не исключаем других Славянских языков. В какой мере встречается в них то же устройство, этого теперь мы не рассматриваем.

[15] Отрицательный оборот повелительного доказывает с своей стороны качественность, так сказать, нашего глагола. При обыкновенном строе речи нельзя сказать: не стукни, ибо само действие еще не явилось, следовательно может быть понято только неопределенно: не стучи, не стукай. Но как скоро выступает мгновенность значения, то однократный вид сейчас становится возможным: не стукни как-нибудь, ты смотри не стукни т. е. не стукни нечаянно, или не вздумай стукнуть.

[16] Как может быть lego от корня лег, лог, лагаю, слагаю. Самое значение lego — собираю, беру, совпадает с этим корнем.

[17] Мы не говорим о языках соплеменных.