Демьян Бедный
О революционно-писательском долге
ПРИМЕЧАНИЯ
О революционно-писательском долге, Бедный Демьян, Год: 1933
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Демьян Бедный. Собрание сочинений в пяти томах
М., ГИХЛ, 1954
Том пятый. Стихотворения, басни, поэмы, повести (1941-195)
Статьи. Письма (1912-1945)
Составление и подготовка текста А. А. Волкова
Примечания И. С. Эвентова
Мне предложили написать предисловие к собранным в одну книжечку моим разновременным высказываниям о писательской работе. Я не поклонник предисловий. Хорошая книга и без предисловия хороша, а плохой книге никакое предисловие не поможет.
Перелистывая корректурные листки моей книжки, я вижу, как много можно бы и надо бы было досказать по существу основной ее темы. Удастся ли мне урвать когда-либо время для этого, не знаю. О писательской работе так много пишут, что умножать эти разглагольствования — порой никчемные — у меня нет особой охоты Мне больше нравится тот юбиляр-музыкант, мастер играть на трубе, который в ответ на все юбилейно-музыкальные разговоры о его мастерстве скромно ответил: ‘Что, собственно, ко всему тому, что сказано вами о моей работе, я могу добавить? Лучше я вам сейчас сыграю на моей трубе’. И сыграл. Хорошо сыграл, как мастер своего дела.
Писатель прежде всего должен уметь играть на своей трубе, то есть на своем инструменте. Писательский инструмент — слово. И первый совет начинающему писателю: научись словесным инструментом владеть. Учеба эта трудная и длительная. Основные пособия — жизнь и хорошие книги. Распространяться на эту тему я не стану. В моем ‘вместопредисловии’ я хочу сказать несколько слов об одном: о революционно-писательском долге.
Кто-то из наших критиков — не помню, кто — писал: тематика и язык Д. Бедного настолько близки к жизни, настолько придвинуты к читателю, что из-за этой близости читатель перестает ощущать Д. Бедного как поэта. Критик, надо полагать, имел в виду ту особую разновидность читателей, у которой современная жизнь и ее живой язык не вызывают особо радостных переживаний, и она, эта читательская разновидность, способна ‘ощущать как поэта’ только такого поэта, который уводит ее подальше от этой жизни и от ее живого языка.
Так из-за близости к жизни, к своему читателю не всеми литературными критиками в свое время Некрасов ‘ощущался как поэт’. Предпочтение отдавалось А. Майкову и другим, которые сами говорили о себе:
Мы все, блюстители огня на алтаре,
Вверху стоящие, что город на горе,
Дабы всем виден был: мы — соль земли, мы — свет…
Подальше от жизни… вверху… на горе… у алтаря…
К такому расстоянию от жизни, к такой пышной позиции я никогда не стремился и другим не рекомендую. Там, где ‘алтари’, там и ‘жрецы’, ‘вверху стоящие’ над ‘тупой чернью’, там и поэты, ‘бряцающие рассеянной рукой по вдохновенной лире’ и осаживающие ‘непосвященный, бессмысленно внимающий народ’:
Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Лиры, алтари, жрецы — красивые, завлекательные образы. Так бывают красиво-завлекательны болотные цветы. Но красота болотных цветов завлекает — в трясину. Болотные цветы — слизистые, скользкие. На них однажды поскользнулся сам гениальнейший Пушкин. Не зря породили целую дискуссионную литературу его запальчиво-опрометчивые строки:
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор — полезный труд! —
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Мы, как я сказал, не ‘жрецы’, и если наше революционное служенье того требует, мы ‘метлу’ берем.
Эх, мети, моя метла,
Мусор выметем дотла!—
писал я как-то. И не без умысла я на исходе двадцатилетия моей писательской работы написал большой стихотворный, тщательно оформленный фельетон — ‘Утиль-богатырь’, посвященный доказательству того, как нам необходим сбор… утиль-сырья. Утиль-сырье, отбросы! Вместо жреческого шествия к алтарю я полез, с позволения сказать, в выгребную яму, где обретаются — по выражению К. Маркса — ‘экскременты потребления… вещества, выделяемые человеческим организмом, остатки платья в форме тряпок и т. д.’. Вот тебе и алтарь!
Собирайте рвань-бумагу,
Кости в поле, по оврагу,
Старый войлок и сукно,
Чуни, рваное рядно,
Рог, копыто и рогожу,
Гвоздь, попавший под забор,
Гайку, сломанный топор
и т. д., и т. д.
Все несите Утилю!
Когда я писал эти строки, агитирующие за организованный сбор ‘экскрементов потребления’, тряпок, костей, рваной бумаги и прочего ‘хлама’, я был воодушевлен темой по-настоящему, считая, что я выполняю свой революционно-писательский долг, агитируя за увеличение сырьевой базы нашей советской промышленности.
— Какая ж это поэзия? — скажут литературные чистоплюи из вражеского лагеря.— Это ‘утиль-поэзия’! Утиль-сырье — разве это тема для поэта? Уборка и использование отбросов и нечистот — разве это подвиг?
Однако, когда дело касается интересов буржуазии, она и в уборке нечистот способна видеть подвиг. Разве буржуазными историками не приводился пример древне-классической доблести, образец выполнения гражданского долга одним великим мужем древней Греции, который, будучи назначен заведующим уборкой городских нечистот, поставил это дело на такую небывалую высоту, довел санитарное благосостояние своего города до такого блестящего положения, показал, словом, такое добросовестное отношение к порученному ему делу, что с тех пор само звание — ‘заведующий уборкой городских нечистот’ — превратилось в этом городе в почетное звание, которым награждали героев за выдающиеся заслуги.
Этот пример полезно напомнить тем буржуазным чистоплюям, которым наша героика не по нутру, которых от наших подвигов воротит.
Писательское ремесло — нелегкое ремесло. Не каждому литературному ремесленнику удается сделаться литературным мастером. В приобретении мастерства играют роль — труд и способности. Но и мастерство самое высокое может оказаться пустым, а то и вредным мастерством у того писателя, который безоговорочно, честно и горячо не поставит свое искусство на служение тому великому делу, которое называется — пролетарской революцией.
Ленин в послесловии к своей книге ‘Государство и революция’ сказал: ‘…приятнее и полезнее ‘опыт революции’ проделывать, чем о нем писать’. В согласии с этим я бы сказал, что для поэта, поскольку его стихи являются его делом, приятнее, полезнее и почетнее своими стихами участвовать в революции, нежели писать стихи о революции. Участвовать в революции — это значит: выполнять любое задание революции, не брезгуя никакой темой и формой, варясь, так сказать, в творческом соку революционной жизни, шагая нога в ногу рядом со своим читателем, революционным пролетарием и крестьянином, а не пребывая от него на дальнем расстоянии, ‘на горе’, ‘у алтаря’.
Не мало алтарей свергли мы с высоты в пропасть. Литературным алтарям дорога туда же.
Выполнению революционного долга писатели должны учиться у пролетариата. Для примера приведу такой случай.
Одного рабочего-большевика,— назовем его Федоров,— искусного мастера по добыче и обработке металла, самоотверженного ударника и выдающегося организатора, все время — именно из-за его высоких партийных и рабочих качеств — перебрасывали с места на место, переводя его туда, где было туго, где было особенно трудно, где его выдающаяся работа была наиболее нужна. Сорванный с благодатного советского юга, перебрасываемый с места на место, очутился он под конец далеко в Сибири в тяжких условиях героического строительства одного из наших заводов-гигантов, где он, этот великолепный мастер, качеством и ударностью своей работы превзошел самого себя. И вот возникла необходимость в срочной работе по добыче металла… на Сахалине, на этом когда-то каторжном острове. Нужно было послать туда крепкого, испытанного работника. Естественно, что подумали прежде всего о товарище Федорове. Но как ему сказать об этом: дескать, вот, в награду тебе за все — на Сахалин не угодно ли? Стали ему говорить, замялись:
— Вот, товарищ… На Сахалине, значит… Дело такое важное, понимаешь… Сахалин…
— Чего Сахалин? — спросил Федоров. — Ехать надо, что ль, на Сахалин?
— Хорошо бы, знаешь… Дело такое важное…
— Солнце на Сахалине есть?— спросил Федоров.
— Есть.
— Советская власть на Сахалине есть?
— Есть.
— Партия большевистская на Сахалине есть?
— Есть.
— Ну так какого ж дьявола вы тут мнетесь? Давайте путевку, что ль!
Вот как революционный рабочий понимает и выполняет свой революционный долг. Вот каков подлинный рыцарь пролетарски выполняемого революционного долга. Пролетарские поэты еще не сложили о таком пролетарском рыцаре песни, которая могла бы перекликнуться с пушкинской песней:
Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой…
Полон чистою любовью,
Верен сладостной мечте,
A.M.Д. своею кровью
Начертал он на щите,
на щите, прикрываясь которым, он — ‘дик и рьян’ — бросался в гущу битвы.
Революционный писатель, пролетарский писатель, если он способен и если он стремится самоотверженно рыцарски служить не ‘сладостной мечте’, а сладостному великому делу раскрепощения рабочего класса и утверждения пролетарской диктатуры, он, выходя на боевую арену в полном революционно-идейном и литературно-техническом художественно-боевом снаряжении, должен на своем щите начертать своею живою кровью вместо божественных букв A.M.Д. (Ave mater dei) символические для всего мирового пролетариата буквы — А. П. Р. — ‘Ave, — то есть да здравствует! — пролетарская революция!’
И мало — написать. А биться художественным словом на всех фронтах и всеми способами за дело, обозначаемое этими буквами, биться так ‘дико и рьяно’, как бился воспетый Пушкиным смелый и прямой духом рыцарь.
О революционно-писательском долге (стр. 290).— Впервые опубликовано без названия, в виде предисловия к книге: Демьян Бедный, ‘Вперед и выше’, Профиздат, М. 1933. Вошло в книгу Д. Бедного ‘Очередное’, Гослитиздат, М. 1935, откуда и печатается текст.
Перелистывая корректурные листки моей книжки…— В состав книги ‘Вперед и выше’ входят: ‘Беседа с молодыми, идущими в литературу, рабочими-ударниками…’ и стихотворения: ‘Мой стих’, ‘Маяк’, ‘Просты мои песни’, ‘О соловье’, ‘Вперед и выше!’, ‘Олимпа нет!.. Богов нет!..’, ‘Гений и пошлость’, ‘Перевалили’, ‘За технику и за учебу!’ и др.
Мы все, блюстители огня на алтаре…— строки из стихотворения А. Майкова ‘Вопрос’ (цикл ‘Вечные вопросы’).
Молчи, бессмысленный народ… — строки из стихотворения А. С. Пушкина ‘Поэт и толпа’.
Довольно с вас, рабов безумных! — строки из того же стихотворения. Здесь Д. Бедный неверно толкует слова поэта, имеющиеся в названном стихотворении: слова эти, как известно, были обращены не к народу, а к светской черни (‘толпе’), ‘Утиль-богатырь’ — фельетон Д. Бедного, напечатанный в ‘Известиях’, 1933, No 91,7 апреля и вышедший отдельным изданием в 1934г.
…приятнее и полезнее ‘опыт революцию проделывать…— см. В. И. Ленин, Сочинения, т. 25, стр. 462.
Жил на свете рыцарь бедный… — строфы из романса А. С. Пушкина, включенного им в ‘Сцены из рыцарских времен’.