О революции, Чертков Владимир Григорьевич, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Владимир Григорьевич Чертков

О революции

Изд: В. Чертков. ‘О революции. Насильственная революция или христианское освобождение?’ Издание ‘Свободного слова’, N 89. Christchurch, Hants, England, 1904.

Источник: http://dlib.rsl.ru/download.php?path=/rsl01003000000/rsl01003725000/rsl01003725757/rsl01003725757.pdf&size=

Date: 18 января 2010

REM: В 1907 году было выпущено второе, дополненное издание этого сочинения: Чертков В.Г. ‘Наша революция. Насильственное восстание или христианское освобождение?’ М., тип. Поплавского.

В. ЧЕРТКОВ.

О РЕВОЛЮЦИИ

Насильственная революция или христианское освобождение?

(Обращение к верующим в Бога русским людям).

С предисловием Л. Н. Толстого.

ОГЛАВЛЕНИЕ.

Гл. Стр.

Предисловие Л. Н. Толстого III

Вступительное обращение 1

1. Необходимость выяснения надлежащего отношения христианина к государственному злу 2

2. Два жизнепонимания: общественное и божеское 3

3. Вытекающие из них два различных рода деятельности 5

4. Различие в последствиях этих двух родов деятельности 7

5. Различные отношения к государственной власти церковного и свободного христианства 9

6. Взгляды английского богослова и американца Балу на отношение христианина к государству 11

7. Отношение к правительству, внушаемое христианскою совестью 14

8. Возражения революционеров. Опровержение их: 1) Правительство поддерживается народом.
2) Многочисленность революционеров не доказывает их правоты 15

9. 3) Самоотверженность революционеров также не доказывает правоты их деятельности 18

10. 4) Вред для народа от революционной деятельности 20

11. Отношение Толстого к правительству и революции 22

12. Недоверие революционеров к мирному освобождению 29

13. Сила христианского неповиновения 31

14. Соответствие христианского неповиновения с духом русского народа 34

15. Практические преимущества христианского пути 36

16. Христианин свободнее революционера 39

17. Влияние революционной проповеди 42

18. Невозможность согласия между свободными христианами и ревоиюционерами 45

19. Для верующего в учение Христа революционный путь закрыт 47

20. Отношение верующих в Бога к борьбе между правительством и революционерами 49

Заключительное обращение 53

ПРЕДИСЛОВИЕ

л. н. толстого.

(Письмо к В. Черткову).

Владимир Григорьевич,

Прочел вашу статью и кроме того, что я вполне согласен с высказанным в ней, мне еще вот что хочется сказать о ней.

‘Нет более безнадежно глухих, как те, которые не хотят слышать.’

Революционеры говорят, что цель их деятельности — разрушение того насильственного строя, который угнетает и развращает людей. Но ведь для того, чтобы разрушить этот насильственный строй, нужно прежде всего иметь средства, для этого нужно, чтобы было хоть какое-нибудь вероятие в успехе такого разрушения.

Такого же вероятия нет ни малейшего. Существующие правительства давно уже узнали своих врагов и те опасности, которые им угрожают, и потому давно уже приняли и теперь неусыпно принимают все меры к тому, чтобы сделать невозможным разрушение того строя, на котором они держатся. Мотивы же и средства для этого у правительств самые сильные, какие только могут быть: чувство самосохранения и дисциплинированное войско.

Попытка революции 14-го Декабря происходила в самых выгодных условиях случайного междуцарствия и принадлеж-

— IV —

ности к военному сословию большинства членов, и что же? И в Петербурге и в Тульчине восстание без малейшего усилия было задавлено покорными правительству войсками, и наступило грубое, глупое, развратившее людей 30-ти летнее царствование Николая. Все же поеледующие попытки русских недворцовых революций, начиная от похождений десятка молодых мужчин и женщин, намеревавшихся, вооружив русских крестьян тридцатью револьверами, победить миллионную правительственную армию, и до последних шествий рабочих с флагами и криками: ‘Долой самодержавие!’, легко разгоняемых десятками будочников и казаков с нагайками, так же как и те взрывы и убийства семидесятых годов, кончившиеся первым Марта, — все эти попытки кончились и не могли не кончиться ничем иным, как только погибелью многих хороших людей и все большим и большим усилением и озверением правительства. Тоже самое продолжается и теперь. Наместо Александра II — Алекеандр III, на место Боголепова — Глазов, на место Сипягина — Плеве, на место Бобрикова — Оболенекий. Не успел еще дописать этого, как нет уже и Плеве, и на место его готовится еще кто-то, наверное еще вреднее Плеве, потому что после убийства Плеве правительство должно сделаться еще жееточе.

Нельзя не признавать молодечества и самоотвержения людей, как Халтурин, Рысаков, Михайлов и теперь убийц Бобрикова и Плеве, которые прямо жертвовали своими жизнями для достижения недостижимой цели, так же как и — тех, которые с величайшими лишениями идут в народ, чтобы бунтовать его, или печатают и развозят революционные брошюрки, но нельзя не видеть того, что деятельность этих людей не могла и не может привести ни к чему иному, как к погибели их самих и к ухудшению общего положения.

Только тем, что в революционной деятельности есть доля задора, борьбы, прелести риска своей свободой, жизнью, — чтР всегда привлекает молодежь, — можно объяснить то, что люди умные, нравственные могли и могут предаваться такой явно бесполезной деятельности. Жалко видеть, когда энергия сильных и способных людей тратится на то, чтобы убивать животных, пробегать на велосипедах большие пространства, скакать через канавы, бороться и тому подобное, и еще более

— V —

жалко, когда эта энергия тратится на то, чтобы тревожить людей, вовлекать их в опасную деятельность, разрушающую их жизнь, или еще хуже, — делать динамит, взрывать или просто убивать какое-нибудь почитаемое вредным правительственное лицо, на место которого готовы тысячи еще более вредных.

Более же всего жалко то, когда видишь, что лучшие, высоко-нравственные, самоотверженные, добрые люди, каковы были Перовская, Осинский, Лизогуб и многие другие (я говорю только про умерших), увлеченные задором борьбы, доведены не только до траты своих лучших сил на достижение недостижимого, но и до допущения противного всей их природе преступления, — убийства, до содействия ему, участия в нем.

Революционеры говорят, что цель их деятельности — свобода людей. Но для того, чтобы служить свободе, надо ясно определить то, что понимается под словом свобода.

Под свободой ревоциоционеры понимают то же, что под этим словом разумеют и те правительства, с которыми они борятся, а именно: огражденное законом (закон же утверждается насилием) право каждого делать то, что не нарушает свободу других. Но так как поступки, нарушающие свободу других, определяются различно соответственно тому, что люди считают неотьемлемым правом каждого человека, то свобода в этом определении есть ни что иное, как разрешение делать все то, что не запрещено законом, или, строго и точно выражаясь, свобода, по этому определению, есть одинаковое для всех, под страхом наказания запрещение совершения поступков, нарушающих то, что признано правом людей. И потому то, что по этому определению считается свободой, есть в большей мере случаев нарушение свободы людей.

Так, например, в нашем обществе признается право правительства распоряжаться трудом (подати), даже личностью (военная повинность) своих граждан, признается за некоторыми людьми право исключительного владения землей, а между тем очевидно, что эти права, ограждая свободу одних людей, не только не дают свободу другим людям, но самым очевидным образом нарушают ее, лишая большинство людей права распоряжаться произведениями своего труда и даже своей личностью.

Так что определение свободы правом делать все то, чтР не

— VI —

нарушает свободу других, или все то, чтР не запрещено законом, очевидно не соответствует понятию, которое приписывают слову ‘свобода’. Оно и не может быть иначе, потому что, при таком определении, понятию свободы приписывается свойство чего-то положительного, тогда как свобода есть понятие отрицательное. Свобода есть отсутствие стеснения. Свободен человек только тогда, когда никто не воспрещает ему известные поступки под угрозой насилия.

И потому в обществе, в котором так или иначе определены права людей, и требуются и запрещаются под страхом наказания известные поступки, люди не могут быть свободными. Истинно свободны могут быть люди только тогда, когда они все одинаково убеждены в бесполезности, незаконности насилия, и подчиняются установленным правилам, не вследствие насилия или угрозы его, а вследствие разумного убеждения.

‘Но такого общества нет, и потому нигде не может быть истинной свободы’, — скажут мне.

Правда, что нет такого общества, в котором не признавалась бы необходимость насилия. Но есть различные степени признания этой необходимости насилия. Вся история человечества есть все бРльшая и бРльшая замена насилия разумным убеждением. Чем яснее сознается в обществе неразумность насилия, тем более приближается общество к истинной свободе.

Ведь это так просто и должно бы было быть всем так ясно, если бы не было столько давно установившейся среди людей инерции насилия и умышленной, для поддержания этого выгодного властвующим людям насилия, путанницы понятий.

Людям, как разумным существам, свойственно воздействовать друг на друга разумным убеждением на основании общих для всех законов разума. Такое добровольное подчинение всех законам разума и поступание каждого с другими как он хочет, чтобы поступали с ним, — свойственно разумной, общей всем, природе человека. Такое отношение людей друг к другу, осуществляя высшую справедливость, проповедуется всеми религиями*), и к такому состоянию не переставая приближалось и приближается человечество.

*) Здесь, конечно, разумеются великие религии человечества в их первоначальном чистом виде, а не позднейшие их извращения, которые уничтожили их истинный смысл, как, например, сделала церковь с учением Христа. (Ред.)

— VII —

И потому очевидно, что достигается все бРльшая и бРльшая свобода людей никак не внесением новых форм насилия, как делают это революционеры, пытаясь новым насилием уничтожить прежнее, а только распространением между людьми сознания незаконности, преступности насилия, возможности замены его разумным убеждением и все меньшим и меньшим каждым отдельным человеком применением насилия и пользованием им.

Для распространения же этого сознания и воздержания от насилия у всякого человека есть всегда доступное ему и могущественнейшее средство: уяснение этого сознания в самом себе, то есть в той части мира, которая одна подчиняется его мыслям, и, вследствие такого сознания, устранение себя от всякого участия в насилии и ведение такой жизни, при которой насилие становится ненужным.

Думай сериозно, пойми и определи смысл своей жизни и свое назначение, — религия укажет тебе его, — старайся, на сколько возможно, осуществить жизнью то, что ты считаешь своим человеческим назначением. Не участвуй в том зле, которое ты сознаешь и осуждаешь, живи так, чтобы тебе не нужно было насилие, — и ты будешь самым действительным средством содействовать распространению сознания преступности, ненужности насилия и, поступая так, будешь самым верным путем достигать той цели оевобождения людей, которую ставят себе искренние революционеры.

‘Но мне не позволяют говорить то, чтР я думаю, и жить так, как я считаю нужным.’

Никто не может заставить тебя говорить то, что ты не считаешь нужным, и жить так, как ты не хочешь. Все же усилия тех, которые будут насиловать тебя, только послужат усилению воздействия твоих слов и поступков.

Но не будет-ли такой отказ от внешней деятельности признаком слабости, трусости, эгоизма? Не будет-ли такое отстранение себя от борьбы содействовать усилению зла?

Такое мнение существует и распространяется революционными руководителями. Но мнение это не только несправедливо, оно недобросовестно. Пусть только каждый человек, желающий служить общему благу людей, попробует жить, не прибегая ни в каком случае к ограждению своей личности или своей

— VIII —

собствонности насилием, пусть попробует не подчиняться требованиям лицемерного почитания религиозных и государственных суеверий, пусть ни в каком случае не участвует ни в суде, ни в администрации, ни в какой-либо другой службе государственному насилию, пусть не пользуется ни в каком-либо виде деньгами, насильно собираемыми с народа, пусть, главное, не участвует в военной службе, — корне всех насилий, — и человек этот на опыте узнает, как много нужно истинного мужества и самопожертвования для такой деятельности.

Один отказ от податей или воинской повинности на основании того закона религиозного и нравственного, которого не могут не признавать правительства, один такой твердый и явный отказ подтачивает те основы, на которых держатся существующие правительства, в тысячу раз сильнее и вернее, чем самые продолжительные стачки, чем миллионы распространенных социалистических брошюр, чем самые успепшо организованные бунты или политические убийства.

И правительства знают это: они по чувству самосохранения верно знают, где и в чем их главная опасность. Они не боятся попыток насилия, потому что в их руках непобедимая сила, но против разумного убеждения, подтвержденного примером жизни, они знают, что бессильны.

Духовная деятельность есть величайшая, могущественнейшая сила. Она движет миром. Но для того, чтобы она была движущей миром силой, нужно, чтобы люди верили в ее могущество и пользовались ею одною, не примешивая к ней уничтожающие ее силу внешние приемы насилия, — понимали бы, что разрушаются все самые кажущиеся непоколебимыми оплоты насилия не тайными заговорами, не парламентскими спорами или газетными полемиками, а тем менее бунтами и убийствами, а только уяснением каждым человеком для самого себя смысла и назначения своей жизни и твердым, без компромиссов, бесстрашным исполнением во всех условиях жизни требований высшего, внутреннего закона жизни.

Я очень жежал бы, чтобы статья ваша приобрела побольше читателей, в особенности среди молодежи с тем, чтобы молодые люди, у которых нет связывающего их прошедшего, и которые искренно хотят служить благу людей, поняли бы, что

— IX —

привлекающая их революционная деятельность не только не достигает той цели, к которой они стремятся, но напротив, отвлекая их лучшие силы от того направления, в котором они действительно могут служить Богу и людям, производит большей частью обратное действие, поняли бы, что цель эта достигается только ясным сознанием каждым отдельным человеком своего человеческого назначения и достоинства, и вследствие этого, твердой религиозно-нравственной жизнью, не допускающей ни в словах, ни на деле никаких сделок с тем злом насилия, которое осуждаешь и желаешь уничтожить.

Если бы хоть сотая доля той энергии, которая тратится теперь революционерами на достижение внешних недостижимых целей, тратилась бы на такую внутреннюю духовную работу, давно уже, как снег на летнем солнце, растаяло бы то зло, с которым так боролись и тщетно борятся теперь революционеры.

Вот те мысли, которые вызвала во мне ваша статья.

Если найдете нужным, напечатайте это письмо в виде предисловия.

Лев Толстой.

Ясная Поляна.

22-го Июля 1904 г.

———-

О РЕВОЛЮЦИИ.

‘Не делайтесь рабами человеков’.

(1-ое Посл. к Кор. Гл. 7, ст. 23).

Обращаюсь к верующим в Бога русским людям, и притом, главным образом, — к отпавшим от ‘господствующей’ церкви и гонимым правительством. Церковников я здесь не имею в виду: они слушаются своих духовных руководителей и боятся, когда обращаются прямо к их совести. Не имею здесь в виду также и тех, которые считают себя ‘неверующими’: самое слово ‘Бог’ отталкивает таких людей. Они думают, что оно всегда обозначает нечто суеверное. Я же употребляю это слово совсем не в суеверном смысле. Но если бы между церковниками или неверующими нашелся такой, который пожелал бы меня понять, то я обращаюсь и к нему. Каждый знает в себе того Бога, о котором я говорю, — все равно, называет ли он это Богом или нет. Бог для меня — это то, что есть в человеке самого лучшего, высокого, несомненного, и вместе с тем — то, чего нельзя определить никакими словами.

Верующие в Бога русские люди, преследуемые правительством, понимают различные вопросы очень разнообразно. Но в одном они все сходятся: они ищут правды Божьей, стараются исповедывать ее согласно своей совести и, ради этого, готовы нести и несут всякие страдания.

Вот к этим-то людям и обращаюсь я.

———-

Когда Иисус умирал на кресте и враги его глумились над ним, то он сказал: ‘прости им, Господи, ибо не ведают, чтР творят’. Когда христианский мученик Иван Гус был привязан к столбу для сожжения, набожная старушка подошла и своими руками подожгла хворост в одном углу костра. Она думала, что совершает богоугодное дело, принимая участие в сожжении ‘еретика’. Гус понял старушку и, грустно улыбнувшись, сказал: ‘святая простота!’ Во все времена люди, истинно веровавшие в Бога, когда страдали и умирали за совесть, не ожесточались против своих палачей, не бранили и не проклинали их, а жалели за их темноту и изуверство.

Так-же и в наше время. Недавно на Кавказе духоборы стали отказываться от военной службы, не желая быть убийцами. За это русское правительство хотело их истребить. Тысячи духоборов были разорены и сосланы. Они голодали, болели и медленно умирали от истощения. Миого сотен тогда погибло. Страдая и умирая, они молились за своих мучителей и говорили: ‘прости их, Господи, спаси души их, обрати их от пути беззакония’.

Сколько времени и как жестоко русское правительство гнало людей, верующих в Бога не по-православному, а по своей совести! Но до сих пор люди эти не впали ни в отчаяние, ни в ожесточение, и число их все растет.

Так вазываемые, ‘революционеры’ думают, что возможно избавиться от правительства только насильственным восстанием.*) Они знают, что людям, гонимым правительством

*) Примечание. По крайней мере, я здесь называю революционерами только таких людей. Если же называть ‘революционною’ также и деятельность тех социалистов, которые хотят мирным путем достигнуть лучших порядков, — то в этом смысле свободно-христианское учение еще гораздо более революционно. Оно занимается усовершенствованием внутренних человеческих побуждений и улучшением взаимных отношений между людьми. А от этого гораздо больше зависит прочное изменение к лучшему всего общественного устройства, нежели от тех внешних переворотов или реформ, которых добиваются социалисты.

— 3 —

за веру, приходится еще хуже, чем остальному рабочему народу. Желая возбудить этих людей к насильственному восстанию, некоторые революционеры стали распространять в России много печатных листков и книжек, составленных для того, чтобы разжечь в гонимых озлобление и ненависть против гонителей. Как православная церковь подделала учение Христа, чтобы учить людей правительственному насилию, так и эти революционеры в своих книжках стараются подделать христианское учение так, чтобы подбить людей участвовать в насилии против правительства.

Такая проповедь вражды и насилия не может, конечно, соблазнить людей, которые приобщились христианского духа и сохраняют его в себе. Но людям, еще не окрепшим в этом духе, или же ослабевшим, она может повредить. Поэтому желательно внимательно разобрать, возможно ли тем, кто верят в Бога и в нравственное учение Христа, добиваться свободы посредством вооруженного восстания, иначе сказать — посредством ненависти, драки и убийства? И вообще — какое должно быть отношение христианина к государственному злу?

Служить людям можно двумя путями.

Можно вперед решить, какие внешние порядки нужны для блага людей: а затем уже стараться установить эти порядки и бороться против всего того, что этому мешает. Жизнепонимание человека, поступающего так, можно назвать ‘общественным’, потому что он считает высшей целью своей жизни служение тому обществу или собранию людей, которому он больше всего предан.

В былое время, когда государственное устройство больше соответствовало тогдашним нуждам и желаниям самого народа, искренние, лучшие люди общественного понимания часто служили правительству. Но в наше время государственное устройство почти нигде не согласуется с волею народа. Русское правительство, как мы все знаем, не заботится о настоящем благе народа, но притесняет и обирает его. Теперь, если кто служит правительству, то главным образом ради своей выгоды, или же, в лучшем случае, — из преданности

— 4 —

мертвым учреждениям: престолу, церкви, государству. Наиболее же искренние и чуткие люди общественного жизнепонимания в настоящее время большей частью заступаются за притесняемый народ. Они стараются облегчить его положение и помочь ему избавиться от правительственного гнета. И так как они не знают других средств для избавления от правительственного насилия, кроме насильственного же восстания, — то многие из них становятся революционерами.

Человек общественного понимания не признает, чтобы могло быть что-нибудь выше человеческого благополучия. Добром он считает только то, чтР, по его мнению, полезно для тех людей, которым он служит. Ни в какое высшее Начало добра он не верит и потому совершает, безь разбора, какие угодно поступки, если только это выгодно для его целей. Для служения людям он готов и обманывать, и драться, и убивать, и, чтР всего хуже, — готов этому же учить и других людей, отравляя их души. Когда цель хороша, то он считает хорошими и всякие средства, ведущие к ней, по поговорке: ‘цель оправдывает средства’.

Правда, самую поговорку эту люди общественного жизнепонимания не любят и даже обижаются, когда ее относят к ним. В глубине души у них, очевидно, сохраняется смутное сознание, что бывают поступки сами по себе скверные. Но когда эти люди смело следуют своему учению, то для них нет ничего запретного. Наиболее откровенные из них так прямо и говорят, что, как это ни тяжело, но ради людского блага, надо быть готовым совершать поступки самые жестокие и отвратительные.

Совершенно иначе служит людям человек ‘божеского’ жизнепонимания.

Верующий в Бога прежде всего служит тому Началу жизни, из которого он изошел. Голос Божий в его душе раскрывает ему закон добра, правды и любви. Смысл жизни для такого человека состоит в том, чтобы повиноваться требованиям этого голоса, — ‘исполнять волю пославшего его’, как говорил Христос. Такой человек доверяет Богу и уверен, что от исполнения Его воли не может произойти ничего плохого для людей. Он знает, что, служа Богу, он самым верным образом служит и людям, потому что человеку дано безо-

— 5 —

шибочно и несомненно знать в его совести, что он должен делать для исполнения воли Бога, а то, что будет содействовать благу других людей, скрыто от него.

Так служит людям человек верующий, когда он помнит Бога и исполняет Его волю. Но бывает, что в верующем ослабевает духовная жизнь. Тогда он способен переходить на ступень общественного понимания. Это случается с людьми верующими, когда они усваивают взгляды революционеров и содействуют или готовы содействовать их деятельности.

В этом великая ошибка. Человек, верующий в Бога, знает, что ему дан высший закон духовного разумения, чтобы руководить всей его жизнью. Этот закон требует от него, чтобы он поступал с другими так, как желал бы, чтобы другие поступали с ним. Для верующего закон этот столь же обязателен, как для растений и животных обязательны их законы. Он указывает человеку, как ему следует поступать в каждую настоящую минуту, но не раскрывает ему, какие будут последствия его поступков. Но хотя верующий человек и не может вперед угадать, что именно выйдет из его поступков, — он твердо знает, что их последствия будут тем лучше, чем ближе он держится закона добра, правды и любви.

Он знает также, что в действительной жизни большей частью случается вовсе не то, чего ожидали, а совсем другое. Не даром сложилась поговорка: ‘Человек предполагает, Бог располагает’.

Если верующие отказываются употреблять, хотя бы для самых лучших целей, скверные средства — как например: обман, насилие, убийство, — то отказываются они вовсе не потому, что слепо подчинились каким нибудь внешним правилам, вроде: ‘не лги’, ‘не противься злу’, ‘не убий’. Так думают и говорят о них только люди, не понимающие самРй сущности духовного разумения. Верующий человек только потому воздерживается от скверных средств, что для него употреблять такие средства значило бы отказаться от смысла своей жизни, — изменить той истине, которой

— 6 —

он служит. Он знает, что восторжествовать над злом может одно только добро, одна только правда Божья. Если же он изменит своему Богу, то лишится Его помощи и потеряет ту силу, которая необходима для успешной борьбы со злом и без которой не стоит жить.

Вот почему всякий верующий будет обращать главное внимание на выяснение себе божеского закона духовного разумения. Он будет все силы употреблять на осуществление этого закона. И будет знать, что, поступая так, он исполняет свое истинное назначение. Он не станет думать вперед о о том, какое влияние он должен иметь на людей или какую пользу он призван им оказать. Он не станет решать, какое именно общественное зло ему назначено уничтожить. Если же он и наметит себе вперед какую нибудь внешнюю задачу, то, ради нее, он никак не станет нарушать основной закон Бога, требующий неизменного своего исполнения для блага самого человека и всего существующего. Когда такому человеку приходится выбирать одно из двух: или покривить душой ради того, чтобы оказать людям пользу, или же, повинуясь своей совести, пожертвовать кажущейся пользой людской, — то он отдает предпочтение голосу Божьему в своей совести.

Человек же общественного понимания считает, что следует поступать как раз наоборот. Он думает, что если кто, ради соблюдения своей правды перед Богом, жертвует кажущимся благом других людей, — то, значит, такой человек недостаточно отказался от себя, чтобы достойно служить людям. Но такое суждение показывает только, что человек общественного понимания не знает, что высший закон человеческой жизни есть духовное разумение. Хотя он и желает делать добро людям, но в силу добра он не верит. Он не понял еще, что ему, как и всем людям, назначено следовать голосу своего божеского сознания, а не слепым порывам или рассудочным соображениям, и что, следуя этому голосу Божьему, никак не повредишь людям, но, напротив, принесешь им самую большую пользу, какую только в состоянии принести.

— 7 —

Люди общественного жизнепонимания не сознают того, что, даже ради самых добрых целей, нельзя совершать скверных поступков. Они следуют своим чувствам, или же своим рассудочным соображениям, наперекор непреложным законам добра и правды. И потому, вместо пользы, они приносят вред.

Так например, в 1881 году, революционеры рассудком рассчитали, что, если убьют царя, то рабочему народу от этого станет лучше. Они и убили Александра II как раз в то время, когда он собирался несколько ослабить правительственный гнет. Убийством этим революционеры посадили на престол Александра III, а после него — теперешнего Николая II. И оба эти царя, ожесточенные убийством Александра II, стали притеснять народ еще гораздо хуже, чем Александр II. Но урок этот не раскрыл глаза революционерам. Они продолжают подбивать людей на насильственную борьбу с правительством. А в деле насилия правительство в тысячу раз сильнее их.

Когда среди рабочих на фабриках появляются революционные листки и прокламации, разжигающие озлобление и призывающие к восстанию, то жены рабочих впадают в отчаяние. Они по горькому опыту знают, что за этим последуют новые бедствия и еще худшая нужда, а может быть и насильственная разлука с мужьями и сыновьями — единственными опорами семьи. Сами же рабочие, те которые уцелели после драки с правительственными войсками, — избитые, рассаженные по тюрьмам или сосланные за тысячу верст от своих семей, — часто проклинают своих руководителей-революционеров, только посуливших им журавля в небесах. Но революционеры так ослеплены ненавистью, так увлечены своей ‘конспиративной’ деятельностью, что не видят всего безумия борьбы насилием против несравненно сильнейшего врага. Они продолжают кричать: ‘Ура!’ ‘Долой тирана!’ ‘Наша взяла!’ не обращая внимания на погибель тех людей, которых увлекают за собой. Они не думают о том, что охотно страдать и радостно жертвовать собою в борьбе с притеснителями могут только те люди, которые делают это не из желания улучшить свое положение, а ради исполнения требований своей совести.

— 8 —

Хотя среди восстающих против правительства, так называемых ‘распропагандированных’ рабочих такие отдельные личности, готовые совершенно пожертвовать собою, и встречаются, но их сравнителъно очень мало. Большинство же рабочих, примыкая к революционному движению, надеется, совершенно понятно, этим облегчить свое тяжелое положение. И вот эти-то люди, когда видят, что вместо того им стало еще гораздо хуже, — горько раскаиваются в своем легкомыслии.

Но допустим самое невероятное. Предположим, что местные уличные беспорядки и убийства в конце концов вызовут более обширное восстание среди рабочего народа. ЧтР произойдет тогда? Это привело бы только к кровопролитной, братоубийственной войне между рабочими и войсками. И в этой междоусобной войне все преимущества были бы опять таки на стороне правительства. Но предположим даже, что, в свое время, народ победил бы. Можно ли, в таком случае, рассчитывать на то, что он съумел бы ввести новые, лучшие общественные порядки? Если, после продолжительной междоусобной войны, победа и досталась бы народу, то народ этот составляли бы толпы разъяренвых людей, озверевших в дикой резне. Понятно, что эта масса одичавших людей, потерявших божеский облик и всякую власть над собою, оказалась бы в полном распоряжении тех вождей, которые руководили ею во время войны. А во время междоусобной резни командуют толпами народа люди самые бессовестные и отчаянные. Захвативши в свои руки власть, люди эти еще хуже, чем кто-либо друтой, стали бы вить веревки из того же рабочего народа и губить его сотнями тысяч, ради удовлетворения своего собственного тщеславия, честолюбия и выгоды. Так постоянно бывало в истории человечества. Да иначе и быть не может: когда народ теряет удержь над собою, то он неизбежно стяновится слепым орудием в руках обманщиков.

Не так бывает при другой борьбе со злом, — борьбе посредством не зла, а добра. Последствия такой божеской борьбы всегда благотворны, хотя людям нетерпеливым часто и кажется, что последствия эти слишком медленно показываются. ‘Бог правду видит, да не скоро скажет’.

— 9 —

Иисус умер, не совершив никаких переворотов в общественном строе, убитый людьми, не понимавшими его учения. А между тем никакой человек не имел столько влияния на последующее развитие человеческого сознания, как этот всеми о

О РЕВОЛЮЦИИ

ОГЛАВЛЕНИЕ.

ПРЕДИСЛОВИЕ

л. н. толстого.

———-

О РЕВОЛЮЦИИ.

———-

Читайте также: