Поднят вопрос о так называемом праве убежища. Наступила, кажется, пора, когда все правительства должны признать свою солидарность в охране тех всеобщих начал нравственного порядка, без которых невозможно никакое человеческое общежитие. Наступила пора отказаться от той политики, которая побуждает желать другим того, чего себе не желаешь. Не прогресс нравственности, не высшие начала справедливости, не пробудившийся голос христианской совести будет тому причиной, а простое чувство самосохранения. Приходится убедиться, что всякий преступный элемент, находя себе убежище и поддержку правительств, растет, организуется и вступает в солидарность с другими подобными элементами, которых немало найдется везде, и, таким образом, рано или поздно гостеприимное правительство получит должную мзду. Революционные элементы всех стран становятся солидарны, должны ли правительства в отношении к ним оставаться разрозненными и злорадствовать одно другому в деле, которое при дальнейшем развитии грозит равною опасностью всем? Злодеяния, проклинаемые человеческою совестью, преступления, караемые законами всех стран, могут ли быть извиняемы, не говорим восхваляемы, если совершаются не у нас, а в другой стране, хотя бы нам не совсем приязненной? Можем ли мы допускать, чтобы под покровительством наших законов созревал умысел убийства, делались к нему приготовления и чтоб убийству рукоплескали, а убийцам воздавали хвалу?
Говорят, у русской дипломатии не очень тонкая кожа, зато голос у ней тонкий. Она редко протестует в деле национального достоинства и оскорбления русской чести, а если протестует, то так, что не распознаешь, обижается ли она или благодарит за одолжение. Но ужасное постигшее нас событие заставило всех встрепенуться. В Европе послышался протест более сильный и действительный, чем фальцет г. Поггенполя в ‘Agence Generale Russe’. Правительство Англии, где по преимуществу находят себе убежище выброски всех стран и где им предоставлялась полная свобода замышлять и подготовлять всякого рода преступные покушения, наложило руку на проживающего в Лондоне немецкого социалиста Моста, который после злодеяния 1 марта восхвалял его в своем издании. Мост предан суду, арестован и сидит теперь в следственной тюрьме. Правительство Французской республики, со своей стороны, тщится показать себя правительством нормальным, честным, заслуживающим признания и уважения. Оно также привлекает к суду редакторов тех радикальных изданий, которые позволяли себе с сочувствием отозваться о цареубийстве.
‘Северо-Германская Газета’, служащая органом государственному человеку, управляющему делами Германии и имеющему могущественное влияние в Европе, самым решительным образом высказывается против всякого потворства злоумышленникам, придающим себе значение политической партии. Мы недавно читали в ней сильные улики против польской справы. Все это превосходно, и нельзя сомневаться, что мощное действие Германии среди нынешних обстоятельств могло бы увенчаться наилучшими результатами в борьбе со всеобщим злом.
Мы говорим: могло бы. Почему не сказали мы просто: может? Увы, дела человеческие, особенно дела государственные, редко бывают свободны от примеси. Политика пересекается политикой, соображение соображением, интерес интересом. Мы совершенно уверены и в искренности, и в решительности политики германского канцлера, направленной против злоумышленников всякого рода и против их попустителей. Но Германия находит для себя полезным дружить с Австро-Венгрией. Говорят, обе державы находятся в тесном между собою союзе и желают, чтоб и мы примкнули к их союзу, по крайней мере жили бы в добром с ними согласии. Мы и действительно находимся в наилучших дипломатических отношениях не только к Германии, но и к Австро-Венгрии. Мы несомненно уверены в искреннем сочувствии нашему народному горю со стороны императора Австрийского, равно как и всех членов Габсбургского дома. На погребении нашего изменнически умерщвленного Государя присутствовал эрцгерцог Австрийского дома. Все это в порядке вещей и иного ожидать было бы невозможно. Но в порядке ли вещей, чтобы в дружественном государстве ликовали и радовались по случаю злодеяния, которому нет имени, и ликовали не подпольные деятели, не выходцы, злоупотребляющие оказанною им терпимостью, не радикалы, с которыми нет слада, но признанная и законная печать всех оттенков. Мы теперь говорим не о скандале, учиненном поляками в рейхсрате, мы обличаем пред цивилизованным мipoм печать другой половины империи Габсбургов, мадьярскую, которая солидарна с польскою партией. Если английское правительство преследует Моста и если правда, что Германия энергически требовала того, то каким образом могут безнаказанно и безо всякого протеста с чьей-либо стороны совершать мадьяры свои гнусные оргии? Каким образом остаются безнаказанными выходки мадьярских газет, превосходящие своею гнусностью всякое словоизвержение и Моста, и Луизы Мишель? Эти последние — люди отъявленные. Они не могут иначе думать и иначе выражаться. Они отверженцы, они не хотят принадлежать к существующему порядку, они не признают ни законов, ни правил нравственности. Они пользуются только крайнею терпимостью общества, среди которого живут. Но что сказать о неистовом восхвалении цареубийства со стороны органов законного в стране порядка и говорящих не во имя революционных идей, как Луиза Мишель или Рошфор, но во имя справедливости, законности, цивилизации, даже религии? Мы не могли бы даже в самом смягченном виде передать ту мерзость, которою были преисполнены мадьярские газеты после 1 марта. И чуть ли не самое худшее было в органах не оппозиционной, а правительственной, даже венгерской придворной партии, как ‘Pesti Naplo’. Другая газета, именно ‘Fugetlenseg’ (No 37), на другой день (15 марта) по получении известия о петербургском событии явилась окаймленная венком цветов, хотя этот день у мадьяр есть день печали, когда поминаются венгерские мятежники, павшие 15 марта 1848, так что в прежнюю пору в этот день мадьярские газеты выходили даже с траурною каймой. Чтобы судить о характере и тоне заявлений печати в дружественном государстве, вот лишь несколько слов, сравнительно менее возмутительных, из газеты ‘Egyetertes’, органа умеренной части партии независимости, наиболее распространенном в Венгрии: ‘Вы, свинцовые рудники Сибири, вы, поля, усеянные костями Польши, горы турецких трупов, вы отомщены’.
В некоторых русских газетах было сказано, будто венгерское министерство постановило привлечь авторов этих статей к ответственности. Это неверно. Правда, со стороны Императорской канцелярии было сделано венгерскому обер-прокурору приглашение начать преследование, но совет венгерских министров решил иначе, и преследование не состоялось.
Если верховная власть так бессильна в стране, что не может обеспечить соблюдение самых элементарных требований общественной нравственности, если страна находится во власти партий, каковы мадьярская и польская, если в этой стране может открыто и безнаказанно восхваляться цареубийство, если в этой стране можно так открыто ругаться над нами, то какая же возможна у нас дружба с этою страной?
Впервые опубликовано: ‘Московские Ведомости’. 1881. 23 марта. No 83.