О ‘порядк’, какъ его понимаетъ газета ‘Всть’.
О ‘порядк’, какъ его понимаетъ газета ‘Всть’.
Москва, 14-го апрля 1868 г.
О ‘порядке’, как его понимает газета ‘Весть’, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сочиненя И. С. Аксакова. Томъ третй.
Польскй вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскй Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографя М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскй переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Наша статья въ 5 No, {См. выше, подъ заглавемъ: ‘По поводу назначеня генерала Потапова въ Вильну’.} по поводу административной перемны въ Сверозападномъ кра, попала, какъ говорится, не въ бровь, а прямо въ глазъ газет ‘Всть’, хотя мы въ нее даже и не мтили. Подъ предлогомъ заступничества за новаго начальника края, генерала Потапова, на котораго никто и не нападалъ,— она обрушилась на насъ всмъ словаремъ своихъ обвинительныхъ терминовъ. Однимъ словомъ, она и рветъ и мечетъ. Мы никакъ не воображали, что наша спокойная рчь покажется ей ‘рьянымъ потокомъ краснорчя’ и наши осторожныя замчаня — ‘размахомъ съ плеча’, подъ который видно она подвернулась. Но намъ нтъ никакого дла до ругательныхъ фразъ органа крупныхъ землевладльцевъ: вроятно, у послднихъ этотъ-то тонъ и называется: le vrai bon ton. Статья газеты ‘Всть’ интересна какъ признакъ времени, какъ симптомъ настоящаго положеня длъ. Мы не можемъ не замтить, что газета ‘Всть’ считаетъ себя какъ бы призваннымъ адвокатомъ генерала Потапова и думаетъ защитить его отъ несуществующихъ нападенй — защитою своихъ личныхъ теорй, дйствительно постоянно осмиваемыхъ въ нашей газет. Выставляя ни видъ такую свою солидарность съ нимъ, ‘Всть’ тмъ самымъ какъ бы скрпляетъ своею подписью справедливость нашихъ догадокъ и предположенй.
Мы находимъ однако же не излишнимъ сказать еще нсколько словъ по поводу Сверозападнаго края, не боясь наскучить читателямъ. Если для чего существуютъ газеты, такъ именно для живыхъ, современныхъ вопросовъ, и если о чемъ говорить благовременно, такъ именно о Сверозападномъ кра, въ виду совершающихся въ немъ перемнъ и доходящихъ оттуда извстй.
‘Москва’ не можетъ понять — возглашаетъ ‘Всть’ — что такое длается въ Сверозападномъ кра’. Этому мы вримъ: тамъ водворяется столь ненавистный ‘Москв’ и столь невыгодный для ея друзей — ‘порядокъ’. Вотъ это-то слово намъ и нужно, а до мннй газеты о насъ и какихъ-то нашихъ друзьяхъ намъ дла нтъ. Nous tenons le mot. Есть слова, играющя великую роль въ нашей государственной жизни,— слова повидимому что-то выражающя, но въ сущности лишенныя содержаня, неопредленный смыслъ чего-то хорошаго, въ этихъ словахъ предполагаемый, улетучивается при малйшей попытк анализа. Надо замтить, что почти всегда этими словами переводятся французскя слова и понятя,— тамъ, во Франци, имющя смыслъ живой, реальный, а у насъ только призрачный или даже и вовсе никакого. Выставлено, наиримръ, на знамени Наполеона III: le principe de Tordre, la cause de Tordre — въ противоположность революцоннымъ страстямъ и попыткамъ: давай и мы обзаводиться такимъ же знаменемъ и акклиматизировать у себя си громкя французскя рченя. Для этого потребовалось прежде всего ввести т иностранныя опасности, противъ которыхъ выставлено это знамя, а за неимнемъ дйствительныхъ опасностей — призраки опасностей отъ соцализма, коммунизма, демократизма, пауперизма: все это лишено всякаго смысла на русской почв,— но водится у цивилизованныхъ народовъ Европы… Не отставать же, и намъ! А обзаведясь призраками опасностей, нельзя же напримръ, не перенять систему предостереженй,— даромъ что она создана императоромъ Французовъ единственно въ интерес династическомъ,— тогда какъ для Росси династическаго вопроса даже и не существуетъ, нельзя же было и не выпустить въ русскй свтъ спасительныхъ словъ: ‘консерватизмъ’, ‘охранительныя начала’, ‘порядокъ’… Но вотъ какая странность выходитъ: если Наполеонъ противополагалъ ‘порядокъ’ французскимъ революцоннымъ попыткамъ и угрожалъ знаменемъ ‘порядка’ революцонерамъ,— тмъ, которые производили и способны производить вновь мятежи, то чему же у насъ въ Сверозападномъ кра долженъ противополагаться ‘порядокъ’? Для кого грозой и уздой долженъ быть сей ‘порядокъ’? По здравому смыслу, для той именно парти, которая возбудила мятежъ, для того польскаго населеня, которое враждовало съ русскимъ владычествомъ и питало или продолжаетъ питать сочувстве къ польской политической иде?… Казалось бы такъ, но таково непонятное извращене мыслей въ Росси, что у насъ ‘порядкомъ’ грозятъ не врагамъ русскаго государства, не виновникамъ, прямымъ или косвеннымъ, бывшаго мятежа,— а Русскимъ и только Русскимъ, содйствовавшимъ правительству къ усмиреню возстаня, къ водвореню въ народ вры въ русскую власть, къ утвержденю въ немъ сознаня своей русской народности!!! Виноваты, выходитъ, не Поляки, а Русске! Край еще весь запечатлнъ свжими слдами польскаго гнета, за польскимъ населенемъ этого края еще остается преобладане, соцальное и экономическое, основанное на общественномъ его положени, на его значени, какъ высшаго образованнаго класса, на землевладни — ибо въ его рукахъ почти вся поземельная собственность, русское крестьянство (которое, кром духовенства, есть единственный представитель русской въ кра стихи) еще остается на дл, въ жизни, въ полной хозяйственной зависимости отъ польскихъ пановъ,— и вдругъ въ этомъ кра не оказывается никакой боле важной заботы, какъ поддерживать эту зависимость русскихъ крестьянъ отъ польскихъ пановъ — въ интересахъ европейскаго консервативнаго понятя о поземельной аристократи, о крупной собственности (la grande proprit!!!), и вдругъ въ этомъ кра оказывается благовременнымъ именемъ ‘порядка’ смирять не Поляковъ, а работниковъ русскаго дла, провинившихся пристрастемъ къ интересамъ русской народности!
Мы истинно желаемъ порядка, но понимаемъ его иначе, чмъ ‘Всть’. По мнню этой газеты или петербургской парти крупныхъ землевладльцевъ, ее издающихъ, порядокъ состоитъ въ томъ, чтобы ‘принципъ крупной собственности поставить выше принципа нацональности, и интересъ пановъ-землевладльцевъ выше интереса мужиковъ-Блоруссовъ’ (sic). Другими словами, это. значитъ: вновь поставить русскую народную стихю, представляемую въ кра почти одними крестьянами, въ подчиненное отношене къ стихи польской — представляемой мстными землевладльцами и крупными собственниками. По нашему же мнню порядокъ тогда только будетъ достигнутъ, когда интересъ русской нацональности поставленъ будетъ выше интереса ‘крупной землевладльческой собственности’,— когда будетъ совершенно ослаблена въ кра сила польской стихи, когда положене русскаго крестьянства будетъ упрочено на твердыхъ основахъ и освобождено отъ всякой экономической и соцальной зависимости отъ польской нацональности… Порядокъ, по мнню ‘Всти’, долженъ состоять въ томъ, чтобы ни одно русское служащее въ кра лицо не смло питать никакихъ нацональныхъ стремленй, никакихъ народныхъ чувствъ и симпатй, не дерзало и мыслить о служб длу русской народности, а замыкалось лишь въ безстрастномъ исполнени буквы закона, въ служени одной отвлеченной иде легальности, безъ малйшаго политическаго оттнка, и пр. и пр. По мнню ‘Всти’, въ этомъ кра русскй чиновникъ не долженъ себя чувствовать ни Русскимъ, ни Полякомъ, а только ‘чиновникомъ’ безъ всякой нацональности.— По нашему же мнню, такой ‘порядокъ’ есть вредная ложь. Какъ будто чиновникъ машина, а не живой человкъ, какъ будто администраця, хотя бы и на низшей ступени, есть только мертвый механическй снарядъ, а не живое дло, требующее нравственнаго участя со стороны даже мелкаго дятеля! За недостаткомъ въ кра живыхъ общественныхъ, мстныхъ, русскихъ силъ, представителемъ и носителемъ не только отвлеченной государственной, по русской народной исторической идеи, является въ немъ, по необходимости, русская власть и ея служители. Она не можетъ ограничиваться вншнимъ исполненемъ служебнаго долга, русскй чиновникъ подвизается и дйствуетъ тамъ не только въ канцеляри за письменнымъ столомъ, но и вн канцеляри, везд, всюду, на улиц, дома, въ гостяхъ, везд онъ служитъ русскому народному началу, всегда, во всякое время онъ политическй дятель на этой арен ежеминутной политической борьбы,— борьбы нердко неосязаемой, нравственной, безпрестанно видоизмняющейся. Такъ напримръ, въ виду сплоченнаго противодйствя со стороны польской народности, не должны ли русске чиновники, прежде всего, домогаться соглася между собою и общей солидарности? Не должны ли, напримръ, они говорить по-русски, а не по-польски, въ клубахъ и театрахъ? Не въ нихъ ли, наконецъ, заключается теперь, кром духовенства, единственная интеллигентная сила русскаго народнаго элемента въ томъ кра? Не въ нихъ ли угнетенный блорусскй народъ видитъ представителей русской власти, слдовательно и русской народности, отождествляя эти два понятя?
Мы вовсе не думаемъ предоставлять право всякому чиновнику нарушать установленный законъ по своему усмотрню: это право принадлежитъ высшей власти. Но есть многое, не вмщающееся въ рамки закона, которое въ живомъ дл зависитъ отъ образа мыслей исполнителей,— и этотъ-то образъ мыслей и долженъ быть русскй.
Мы вовсе не отвергаемъ идеи легальности или юридической справедливости, но она не можетъ не уступать мста иде высшей справедливости, когда становится съ нею въ разрзъ.
Въ силу ‘отвлеченной легальности’, нтъ никакого права лишать Поляковъ званя, напримръ, мировыхъ посредниковъ, т. е. такихъ должностей, которыя даютъ имъ власть надъ русскимъ простонародьемъ, власть вмшиваться въ ихъ домашнюю жизнь, чинить между ними судъ и расправу, быть посредниками между ними и помщиками-Подяками. Примняя отвлеченный принципъ о безнародности служителей закона и власти, ‘Всть’ не иметъ никакого основаня не допускать въ эти должности Поляковъ, которые бы, конечно, поспшили занять ихъ,— какъ это и было до мятежа. Но этотъ порядокъ привелъ бы къ новому мятежу.
Вообще мы желали бы, чтобы намъ отвтили категорически на слдующе вопросы: по мнню ‘Всти’ и хвалимыхъ ею лицъ, теперь, въ кра — безпорядокъ. Но то, что было до мятежа, въ 1862 году, напримръ, былъ — порядокъ или нтъ? Законъ вдь не былъ нарушаемъ нисколько? не достигалась цль его, но форма исполнялась. Такъ этого ли порядка желаетъ ‘Всть’? И могъ ли быть нарушенъ этотъ порядокъ иначе, какъ тми мрами, которыя вс ревнители нацональнаго безразличя считали ‘иллегальными’?
Однимъ словомъ, ‘порядокъ’, какъ понимаетъ его партя газеты крупныхъ землевладльцевъ, въ сущности есть не что иное какъ возмутительный безпорядокъ, и водворене этого порядка должно неминуемо водворить и преобладане польской стихи, слдовательно — новыя бдствя для края, новые взрывы.
Мы, впрочемъ, уврены, что генералъ Потаповъ, какъ опытный правитель, не можетъ раздлять взгляда петербургской газеты. Его административная прежняя дятельность даетъ право полагать, что онъ врне ‘Всти’ оцнитъ различе положеня чиновника въ Сверозападномъ кра и гд-нибудь въ Калужской губерни. Онъ не можетъ не понимать, что не то же самое какой-нибудь исправникъ въ Мещовскомъ узд, гд никакой политической борьбы не имется, гд нтъ никакой враждебной и вчно враждующей нацональности, а весь уздъ представляетъ однородную нацональную стихю,— и въ какомъ-нибудь Ошмянскомъ узд, гд приходится имть дло съ иноплеменниками и иноврцами, съ представителями и служителями польской исторической идеи, гд главная забота русской власти — совершить подъемъ русской народной, туземной стихи, досел забитой и угнетенной, водворить господство русской народности…. Какихъ людей для этого нужно: русскихъ или не русскихъ? Если русскихъ, такъ вдь не только по происхожденю, какъ это предписываетъ законъ, а по образу мыслей, чувствамъ, направленю. Мало того: служба въ Сверозападномъ кра такъ тяжела, что для этого подвига требуются люди одушевленные любовью къ русской народности, сознающе историческую важность своего призваня. Это ясно какъ день.
Впрочемъ, такое искажене понятй могло придти въ голову только парти крупныхъ землевладльцевъ, издающихъ газету ‘Всть’,— той парти, которая такъ боится, такъ старается всегда опорочить русскаго крестьянина. Отъ нея другаго и ожидать нельзя. Но нельзя, упомянувъ уже объ извращени мыслей, проявляющемся въ поняти о ‘порядк’, не сказать нсколько словъ и о той филантропи, которая также играетъ не малую роль въ вопрос о Сверозападномъ кра. Не только дамы, но и мужчины стали съ нкотораго времени вновь изнывать состраданемъ и сердоболемъ къ польскимъ землевладльцамъ этого русскаго края, разореннымъ, жестоко наказаннымъ, если не проученнымъ, всми послдствями мятежа. Они достойны сожалня — спора нтъ, и мы не поставимъ въ вину кому бы то ни было сострадане. Но почему же ни эти дамы, ни эти мужчины не подарили ни разу даже вздоха соболзнованя или просто сочувствя — русскому бдному въ томъ кра народу, этому несчастному хлопу, страдавшему столько вковъ и еще такъ недавно — отъ угнетеня тхъ самыхъ пановъ, которыхъ несчастя извлекаютъ у нашихъ филантроповъ слезы? пановъ, которые потому только и бдствуютъ, что хотли бы заставить страдать этихъ хлоповъ снова? Отчего это однихъ жаль, а другихъ не жаль? Оттого ли, что одни — дворяне, а друге — мужики, т иностранцы, а эти Русске, значитъ человческимъ чиномъ пониже?…