Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Въ любопытной переписк извстнаго барона Гримма, въ Париж напечатанной въ 1812 году, находится письмо Екатерины къ трагику Сумарокову. Не могу совершенно убдиться въ его достоврности и въ томъ, извстно-ли оно въ Россіи или нтъ, но съ одной стороны, находя на немъ печать если не истины, то по крайней мр вроятія, а съ другой, зная по опыту, что мы часто похожи на безпечныхъ хозяевъ, кои отъ сосдей узнаютъ, что длается у нихъ дома, ршился перевести его изъ помянутой книги. — Вижу самъ, что, переводя на Русскій языкъ вроятно Русскій подлинникъ, я иду по слдамъ того добраго Нмца, который, по дружб въ Французамъ, подарилъ ихъ своимъ Французскимъ переводомъ Фенелонова Телемака, съ коимъ познакомился онъ на Нмецкомъ язык. Но если удалось ему попасть на безпечныхъ хозяевъ, то безполезно-ли истратилъ онъ свои труды? Вотъ и мое утшеніе: инымъ, быть можетъ, напомню, а другихъ увдомлю о письм, которое достойно занимать одно изъ первйшихъ мстъ между грамотами въ архив республики Русской словесности. Не умю придумать великолпнйшаго и поучительнйшаго зрлища, какъ примръ владыки народа, съ престола братски подающаго руку писателямъ, образователяхъ народовъ. И въ семъ священномъ зрлищ Екатерина играетъ первое лицо. Возьмите ея переписку съ избраннйшими писателями ея вка. Великій Фридерихъ былъ самъ Французскій авторъ, и ласками своими, быть можетъ, хотлъ подкупить необходимое для него одобреніе старшинъ Французской словесности: но Екатерина Великій, по счастливому выраженію принца де-Линь, была безкорыстне въ своихъ сношеніяхъ. И если (я не боюсь унизять ея симъ предположеніемъ), если славолюбіе и управляло иногда ея дружбою, то и сіе славолюбіе, основанное на благородномъ побужденіи дорожить уваженіемъ людей превосходныхъ, достойно похвалы и почтенія. Въ царяхъ же, коимъ, по несчастію, столь легко и простительно пріучиться презирать общее современное мнніе, такое славолюбіе есть высочайшая добродтель. Многіе возопіютъ противъ меня, потому что я говорю не въ сегодняшнемъ дух, но я увренъ, что переписка Екатерины съ Вольтеромъ, Даламбертомъ и другими философами ея вка займетъ въ глазахъ справедливаго потомства не послдніе листы въ исторіи ея блестящей жизни. Лучшими успхами своими на поприщ уха обязаны мы движенію, данному ею, оглянемся безъ предубжденія: гд и что были бы мы, если вычесть изъ гражданственнаго я политическаго бытія Россіи тридцать четыре года ея дятельнаго царствованія? Какъ желательно, чтобы у насъ собрали, такъ сказать, частные памятники ума и великодушія Екатерины! Въ другихъ краснорчивыхъ памятникахъ ея славы искалъ бы я государя, въ сихъ скромныхъ, но не мене краснорчивыхъ для вниманія наблюдателей, искалъ бы я человка. Они утвердили бы иныхъ въ справедливой народной гордости, а другихъ, можетъ быть, со временемъ уврили бы, что они напрасно опираются въ любви своей къ отечеству на вражд къ просвщенію и образованности, считая ихъ чуждыми и пагубными для насъ новизнами. Но обратимся къ барону Гримму, вотъ, что онъ говоритъ въ письм къ Мармонтелю:
‘Русскій поэтъ, сочинитель многихъ трагедій, Сумароковъ, въ бытность свою въ Москв, поссорился съ первою актрисою столичнаго театра, такіе случаи бываютъ въ Москв, какъ и въ Париж. Однажды Московскій градоначальникъ назначилъ представленіе трагедіи Сумарокова, но поэтъ не захотлъ этого, ибо помянутая актриса играла въ ней первое лицо. Такая причина не убдила градоначальника отступиться отъ своего намренія, и раздраженный поэтъ забылся до того, что при поднятіи занавса взбжалъ на сцену, схватилъ первую актрису, уже убранную въ трагическіе доспхи, и бросилъ ее за кулисы. Такое нарушеніе общественнаго порядка не показалось ему достаточнымъ проступкомъ, и въ поэтическомъ своемъ изступленіи написалъ онъ нескромно и дерзко къ самой Императриц сряду два письма, исполненныя жалобъ и ругательствъ противъ актрисы. Ручаюсь, что и Французскій поэтъ не могъ бы его въ этомъ случа перещеголять’.
‘Сказочникъ Мармонтель, что думаешь о послдствіяхъ такой непростительной выходки? Не мудрено догадаться! наглыя письма поэта Сумарокова недошли до Императрицы: министръ, завдывающій поэтическимъ департаментомъ, ихъ прочелъ, и приказалъ, впредь до повелнія, засадитъ господина поэта въ темницу, гд вроятно онъ и теперь еще сидитъ’.
‘Къ чорту историческая сказка и сказочникъ историческій! такія развязки хороши въ государствахъ, прославленныхъ за кротость и учтивость нравовъ, но государственная образованность въ Россіи далека еще отъ такого совершенства. Ея Императорское Величество получила оба письма поэта, и давши свои повелнія въ Архипелагъ, въ Молдавію, въ Крымъ, въ Грузію и на берега Чернаго моря, успла написать и слдующій отвтъ:
‘Александръ Петровичь! Я весьма удивилась письму вашему отъ 28 января, а еще боле письму 1 февраля. Оба, какъ кажется, заключаютъ въ себ жалобы на актрису, которая виновата только въ томъ, что исполнила приказаніе графа Салтыкова. Фельдмаршалъ желалъ видть представленіе вашей трагедіи, это вамъ длаетъ честь. Вамъ надлежало бы согласиться съ желаніями особы, по мсту своему, первой въ Москв, но если разсудилось и приказать, чтобы трагедія ваша была представлена, то должно было безъ сопротивленія исполнить ея волю.Я думаю, что вы лучше другихъ знаете, какого почтенія достойны люди, служившіе со славою, и коихъ голова покрыта сдинами: и потому совтую вамъ впредь избгать подобныхъ ссоръ. Такимъ образокъ сохраните вы спокойствіе души, нужное вамъ для вашихъ трудовъ и мн всегда пріятне будетъ видть страсти, изображенныя вами въ драматическихъ твореніяхъ, чмъ читать ихъ въ вашихъ письмахъ. Впрочемъ, остаюсь вамъ доброжелательная’.
‘Совтую всякому министру, завдывающему департаментомъ ссылочныхъ грамотъ (Lettres de cachet), списать это письмо, дабы оно могло служить ему формою для переписки съ поэтами и со всми другими, имющими право быть рода раздражительнаго, то есть право быть по званію дтьми и сумазбродами. Посл такого письма, безсмертіе заслуживающаго не мене другихъ памятниковъ мудрости и славы, ознаменовавшей ныншнее царствованіе въ Россіи, боюсь еще боле утвердиться въ гршной мысли, что умъ нигд не портитъ, даже и на престол’.
‘Пускай г. Сумароковъ заставляетъ писать себ письма первйшихъ людей своего вка, но не получитъ онъ никогда такого, которое достойно было бы войти въ сравненіе съ письмомъ, коимъ удостоенъ онъ былъ отъ своей августйшей государыни. Сіе письмо обнаруживаетъ душу великую, столь простую и превосходную на первой земной степени, что я его свято буду хранить въ числ прекраснйшихъ длъ царствованія Екатерины II. Въ первый разъ съ того времени, какъ существуютъ правительства, государственная власть признаетъ въ подданномъ сдины и заслуги, отечеству оказанныя, почтенне представительнаго званія, ею на него возложеннаго, въ первый разъ Царица обширнйшей имперіи въ Европ не стыдятся обратить къ здравому смыслу, съ добротою истинно материнскою, голову поэта, пользующагося правомъ иногда отъ него отклоняться, но у коего такое право было бы во всякомъ иномъ мст оспорено посредствомъ правильныхъ или неправильныхъ ссылочныхъ грамотъ’.