О ПЕРЕВОДАХ ВООБЩЕ И В ОСОБЕННОСТИ О ПЕРЕВОДАХ СТИХОВ
О ПЕРЕВОДАХ ВООБЩЕ И В ОСОБЕННОСТИ О ПЕРЕВОДАХ СТИХОВ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
О переводах вообще и в особенности о переводах стихов, Делиль Жак, Год: 1810
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В. А. Жуковский — критик / Сост., вступ. ст. и коммент. Ю. М. Прозорова.— М.: Сов. Россия, 1985.— (Б-ка русской критики).
Переводы обогащают язык. Различие правлений, климатов и нравов необходимо производит различие и в самых языках, переводы, знакомя нас с понятиями других народов, знакомят в то же время и с теми знаками, которыми выражают они свои понятия, нечувствительно посредством их переходит в язык множество оборотов, образов, выражений, с первого взгляда чуждых его духу, потом приближаемых к нему с помощью аналогии и представляющихся сначала как единственно приличное слово, образ, выражения, потом терпимых, потом обращающихся в собственность. Пока язык богат одними произведениями оригинальными, до тех пор писатели употребляют обороты и выражения, уже принятые, и бросают мысли свои в известную и часто совсем изглаженную от употребления форму, но в переводе, надобно здесь, однако, разуметь одних переводчиков искусных, язык переводчика нечувствительно сближается с тем языком, с которого он переводит, не теряя притом ничего собственного и ему одному свойственного. Сочинитель пользуется собственными богатствами и в то же время, если позволено так выразиться, истощает их, напротив, переводчик, можно сказать, ведет искусный торг, посредством которого доставляет своему языку сокровища иностранного, словом, переводы для языка то же, что путешествия для образования ума.
Стихотворцев надлежит, по моему мнению, переводить стихами, прозаический перевод стихов всегда есть самый неверный и далекий от оригинала. Одна из главных прелестей поэзии состоит в гармонии: в прозе она или исчезает, или не может быть заменена тою гармониею, которая свойственна прозе. Одна и та же мысль, выраженная стихотворцем и прозаиком, действует на нас различным образом: в Ларошфуко1 и Лабрюйере2 найдем столько же мыслей тонких и справедливых, как и в Буало3, но сорок стихов из Буало гораздо легче затвердить, нежели десять строк из Лабрюйера и Ларошфуко: ухо любит гармонию, а стихотворная гармония без всякого сравнения приятнее прозаической.
Другая прелесть поэзии: побежденная трудность, что можно сказать и о прочих изящных искусствах. Смотря на статую, на картину и читая поэму, всего более удивляемся искусству, которое могло дать мрамору такую гибкость, которое обманывает глаза красками, и в стихах, несмотря на препятствия, полагаемые мерою и рифмою, выражаемся с свободою обыкновенного языка: переводя в прозе поэта, необходимо похищаем все сии преимущества у оригинала.
Наконец, характер стихов весьма отличен от характера прозы. Смелость стихотворца устрашает робкого прозаика, живость первого противоречит степенности последнего, и быстрота стихов не может никогда перейти в медлительную прозу. Разительное в стихах становится резким в прозе, сильное становится грубым, живое пылким и смелое отважным, и прозаик неприметно уступит характеру прозы, заменит слабостию силу, простым выражением фигурное, обыкновенным языком гармонию размера и, наконец, маловажною приятностию легкой прозы очарование побежденной трудности поэта. Пусть будет он вернее стихотворца в выражении некоторых мыслей и в точном соблюдении порядка — и стихотворец уступает ему сии маловажные преимущества и сию мнимую верность, которая не может заменить истинной: ибо смелость, быстрота, гармония и фигуры составляют существенную принадлежность поэзии.
Тем, которые утверждают, что лучший перевод в стихах обезображивает оригинал и ослабляет его красоты, я укажу на Гомера, переведенного Попом4. Многие, знающие греческий язык, утверждают, что английская Илиада нравится им более греческой. Драйденов перевод Виргилия слабее5, но он знакомит нас с Виргилием гораздо короче, нежели все те, которые переводили сего стихотворца в прозе, крайней мере, мы видим поэта, выражающего мысли другого поэта.
Скажем несколько слов о тех правилах, которых необходимо надлежит держаться, переводя стихи стихами. Первое: излишнюю верность почитаю излишнею неверностию. Например, это выражение в оригинале благородно, выражение, соответствующее ему в вашем языке, низко: будучи слишком точным, вы унижаете благородство подлинника и заменяете его низостию.
Далее: это выражение смело в подлиннике, но оно слишком резко на языке переводчика, и вместо смелости я нахожу в вас одну только грубость.
В подлиннике, от соединения некоторых слов, происходит гармония, но те же самые слова, соединенные в переводе, оскорбляют нежный слух, и вы своею точностию необходимо должны уничтожить гармонию.
В подлиннике вашем это выражение, этот оборот новы, напротив, в вашем языке они уже потеряли от употребления свою новость, и вы необыкновенное заменяете обыкновенным.
Какая-нибудь географическая подробность или отношение ко нравам могли быть в переводимом вами стихотворце приятны для того народа, для которого писал он свою поэму, но вы будете только странны, если непременно захотите сохранить все сии отношения и подробности в своем переводе.
Что ж делает переводчик искусный? Он знакомится со свойствами обоих языков. Если они сходны в духе, то ему остается быть только верным, если, напротив, они далеки один от другого, то он старается наполнить промежуток искусным их сближением, заимствуя из подлинника все то, что можно заимствовать, и сохраняя притом все права собственного своего языка. Всякий писатель, можно сказать, имеет собственную физиономию: но более или менее жив, более или менее быстр, более или менее остроумен, для сего, например, переводя Виргилия, имеющего простой, ясный и умеренный слог, не должно занимать у Овидия ни блеска, ни многоречия, ни изобилия.
Не забывайте о характере поэмы: Энеиду нельзя переводить таким слогом, который приличен одним Георгикам6. Не забудьте также и того, что переводимая вами поэма составлена из частей, заимствующих каждая особенный свой характер от мыслей и движения слога. Мысли бывают или простые, или блестящие, или веселые, или высокие: переводчик обязан не только не смешивать сих разных тонов, сих разных цветов, но он обязан сохранить, сколько ему возможно, и главные оттенки. Движение слога зависит особенно от смеси обширных периодов с краткими фразами, и переводчик не должен ни похищать быстроты у сильного, отделившегося от других стиха, выражая его во многих словах, ни раздроблять на части периодов, которых главное достоинство гармония и величие, всего более он должен быть верен гармонии, которой, смею сказать, можно иногда жертвовать и точностию и силою. Поэзия то же, что музыкальный инструмент, в котором верность звуков должна уступать их приятности.
Наконец, переводчик должен сохранить каждому члену фразы то место, которое он занимает в подлиннике, всякий раз, когда постепенность и естественный ход мыслей того потребуют. Сильные черты надобно выражать со свойственною им краткостию, следовательно, сказанное автором в одном стихе должно быть и переводчиком выражено в одном же стихе: сила теряется от распространения.
Но главная должность переводчика, которой подчинены все другие, состоит в том, чтобы он везде в переводе своем старался произвести то действие, которое производит подлинник. Он обязан, сколько возможно, представить нам, если не те же самые красоты, то, по крайней мере, такое же количество красот. Переводчика можно сравнить с должником, который обязывается заплатить если не тою же монетою, то, по крайней мере, ту же сумму. Например, ему невозможно в переводе своем сохранить того или другого образа, пускай заменит его мыслию: он не может живописать для слуха, пускай живописует для ума, не может быть силен, пускай заменит силу гармонией, не может быть краток, пусть будет богат, предвидит, что принужден будет ослабить оригинал свой в этом месте, пускай усилит его в другом и возвратит в конце похищенное в начале, словом, он непременно должен держаться системы строгого вознаграждения, стараясь, однако, сколько возможно, быть близким к главному характеру подлинника. Из всего сказанного выше следует, что никогда не должно сравнивать стихов переводчика со стихами, соответствующими им в подлиннике: о достоинстве перевода надлежит судить по главному действию целого.
Но чтобы переводить таким образом, необходимо нужно не только наполниться, как говорят, духом своего стихотворца, заимствовать его характер и переселиться в его отечество, но должно искать его красот в самом их источнике, то есть в природе, чтобы удобнее подражать ему в изображении предметов, надлежит самому видеть сии предметы, и в таком случае переводчик становится творцом. Ты хочешь переводить Томсона7: оставь город, переселись в деревню, пленяйся тою природою, которую хочешь изображать вместе с своим поэтом: она будет для тебя самым лучшим истолкователем его мыслей.
Впервые — ВЕ, 1810, ч. XLIX, No 3, с. 190—198, перевод с французского {Как установили комментаторы издания ‘В. А. Жуковский Эстетика и критика’ (М., 1985, с. 402), статья является переводом части предисловия Жака Делиля к его переводу на французский язык ‘Георгии’ Виргилия (1784).}. Печатается по изд.: Переводы Жуковского, с. 73—80.
1-3 Франсуа де Ларошфуко (1613—1680) — французский политический деятель и писатель, автор книги философских фрагментов и афоризмов ‘Размышления, или Моральные изречения и максимы’. Жан де Лабрюйер (1645—1698) — французский писатель-моралист, автор политического памфлета ‘Характеры, или Нравы этого века’. Никола Буало-Депрео (1636—1711) — французский поэт, один из главных теоретиков классицизма, автор сатир и стихотворного трактата ‘Поэтическое искусство’ (1674), созданного в подражание ‘Науке поэзии’ римского поэта Горация.
4-5 Александр Поп (1688—1744) — английский поэт, один из законодателей поэтических вкусов эпохи Просвещения, создал классические английские переводы ‘Илиады’ и ‘Одиссеи’. Джон Драйден (1631—1700) — английский поэт и драматург, переводчик ‘Энеиды’ Виргилия.
6 Речь идет о различиях между стилем героической поэмы Виргилия ‘Энеида’ и стилем его дидактической поэмы ‘Георгики’.
7 Джеймс Томсон (1700—1748) — шотландский поэт-сентименталист, автор цикла поэм ‘Времена года’ (1726—1730).