О новом устройстве крестьян, Тургенев Николай Иванович, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 44 минут(ы)

Тургенев А. И., Тургенев Н. И. Избранные труды

М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.

О НОВОМ УСТРОЙСТВЕ КРЕСТЬЯН

ПРЕДИСЛОВИЕ

При обнародовании нового устройства крестьян мы желали дать самим себе подробный отчет в том, до какой степени план освобождения крестьян с землею, который был начертан нами⁷⁰⁰, согласуется с новым Положением, изданным при Манифесте 19 февраля, в каких распоряжениях и в какой мере он отступает от сего положения.

Рассмотрев и изучив новое Положение⁷⁰¹, мы убедились, что наш план оному не противен, т. е. что все предположения, в нашем плане содержащиеся, могут быть приняты и приложены на самом деле, по добровольному соглашению между помещиком и крестьянами, вследствие того простора, который предоставляется в сем Положении добровольным сделкам и соглашениям.

Посему, равно как и в оправдание собственных моих предположений по вопросу освобождения, кои, будучи основаны на малом поземельном наделе, приносят, по мнению редакционных комиссий, одно сословие в жертву другому, я решился излагаемые здесь соображения мои напечатать.

Если доводы мои покажутся некоторым помещикам достаточно уважительными для того, чтобы согласиться со мной в основных началах моего плана, то они могут просто прибегнуть к ст. 123-й Местного положения для 34-х губерний⁷⁰², по которой помещик может предложить крестьянам подарить им ¹/₄ высшего надела, включая усадьбу, крестьяне же, приняв таковой дар, тем самым откажутся от всяких дальнейших наделов землею.

Что ж касается до мнения моего о малом поземельном наделе, то сии соображения показывают, что сами редакционные комиссии приведены были, вопреки предпосланным ими началам, искать исхода делу освобождения в наделах не полных, а ограниченных, недостаточных для предполагаемого обеспечения крестьян в их существовании. Они покажут также, что для крестьян и, как нам кажется, для дворян наш план представлял более выгод или, по крайней мере, более удобств, нежели план Редакционных комиссий.

Париж, 22 мая 1861.
Н. Тургенев

ИЗЛОЖЕНИЕ ВОПРОСА

Манифест освобождения обнародован. Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, воспринимают свое действие. Честь и слава государю-освободителю!

Едва ли найдется в истории другой пример, где бы один человек сделал так много добра столь многим людям.

Личная свобода крестьян обеспечивается в новом Положении почти всеми средствами, коими можно было располагать в теперешнем положении законодательства и гражданского порядка в России.

Те, коих счастливая доля была участвовать в огромном труде составления нового Положения, приобрели полное право на признательность всех своих благомыслящих сограждан, и бремя негодования со стороны недоброжелательных и неразумных противников будет для них теперь — по успешном совершении великого и честного труда — конечно, весьма легко.

Отдавая, таким образом, чистосердечно полную справедливость важному и благотворному преобразованию, уже и теперь, в настоящем его виде, осуществляющему огромное, неоценимое добро, равно как и труду разумных и добросовестных деятелей в сем преобразовании, мы постараемся означить с некоторой определительностью силу и действие нового Положения о крестьянах.

Цель нового Положения состоит в следующем:

Освободить крестьян от крепостного права помещиков, предоставить им для обеспечения их существования известные наделы землею за определенную повинность и дать им средства к приобретению сих наделов в собственность, посредством выкупа.

Для достижения сей цели постановляется следующее:

Для всех крестьян вообще определяется известный надел землею, равняющийся, по возможности, тому, коим они пользовались доселе.

Сей поземельный надел предоставляется крестьянам в полное пользование.

За сие пользование крестьяне исполняют повинность или работою или деньгами (барщина и оброк).

Барщинная работа, значительно облегченная, определяется различными подробными постановлениями.

Оброк определяется положительно и сообразно количеству и качеству земель в различных местностях.

Крестьяне барщинные остаются на барщине и переходят на оброк не прежде 2 лет.

Оброчные крестьяне могут выкупать их полевой надел, но не иначе как с согласия помещика.

К выкупу своих усадеб крестьяне могут приступать и без согласия помещика. Сие право ограничивается отчасти тем, что помещик может от крестьян, желающих выкупить свои усадьбы, требовать в некоторых случаях и выкупа полевых наделов, кои, впрочем, по желанию крестьян могут быть уменьшены в своих размерах.

Сверх сих коренных начал, новое Положение содержит различные распоряжения и исключения из общих правил, с целью облегчить для крестьян улучшение их быта.

Так, между прочим, постановляется, что с согласия помещика барщинные крестьяне могут и прежде 2 лет переходить на оброк,

что, по истечении 9 лет, крестьяне могут с разрешения начальства отчуждать приобретенные ими земли, внося при том вырученные за оные деньги в уплату выкупной ссуды,

что общество может в некоторых случаях делить земли на подворные участки,

что крестьяне, уплатившие за себя выкупную ссуду и даже, в известных случаях и при известных условиях, не вполне уплатившие сию ссуду, могут выходить из сельского общества,

что выкупившие свои усадьбы могут по прошествии 9 лет отказаться от полевой земли.

Наконец, постановляется, что крестьяне, не выкупившие ни усадеб, ни полевых наделов, остаются временнообязанными. Крестьяне же, выкупившие свои наделы, входят в разряд крестьян-собственников, немедленно по совершении сделки. В некоторых случаях и выкупившие только свои усадьбы входят в сей разряд.

Вообще обширная возможность предоставляется в новом Положении помещикам и крестьянам совершать между собою всякого рода добровольные сделки касательно приобретения крестьянами полевых наделов.

Так как сих добровольных соглашений и сделок мы предугадывать не можем, то мы ограничимся изысканием только того действия и тех последствий, кои непосредственно должны проистекать от узаконяемого новым Положением выкупа крестьянами их полевых наделов, равно как и их усадеб.

Не входя в исчисление различных размеров как поземельного надела, так и оброка в различных местностях, мы предполагаем, что самый обыкновенный надел будет трх-десятинный и оброк 9 руб[лей] с души.

Капитализируя 9-ти рублевый оброк из 6 %, капитал составит 150 руб[лей]. Полагая по 2 ¹/₂ души на тягло, крестьянин со своим семейством должен будет заплатить 375 руб[лей] за надел свой. Конечно, он получит за сию сумму 7 ¹/₂ десятин земли и неоспоримо или, по крайней мере, весьма вероятно, что сия земля будет стоить сих денег. Но много ли между 23 миллионами] найдется таких крестьян, кои будут в состоянии заплатить такую сумму, хотя и за равноценную сей сумме землю?

Итак, крестьяне должны будут прибегать к выкупу посредством содействия правительства.

Правительство в качестве уплаты выдает помещикам кредитные бумаги на ⁴/₅ (иногда на ³/₄) исчисленного по оброку выкупного капитала, за что крестьяне обязываются платить правительству 6 % и платить — в продолжение 49 лет.

Остальную ¹/₅ или ¹/₄ выкупного капитала, не вошедшую в сумму кредитной бумаги, крестьяне должны внести помещику чистыми деньгами.

Сколь, по-видимому, ни умеренна сия уплата чистыми деньгами, не менее того она составит при выше упомянутом оброке 75 р[ублей], кои обязывается уплатить тягловый крестьянин в самом начале, приступая к выкупу. При совершенном отсутствии у нас кредитных учреждений для крестьян, нет сомнения, что одна обязанность предварительного взноса такой суммы удержит множество крестьян от приступления к выкупу.

Таким образом, весьма трудно ожидать, чтобы большое число крестьян прибегло к сему средству выкупа, и сие тем более, что никакой выкуп полевых земель не может быть совершен без согласия на то помещика.

Самый вероятный исход из сего вопроса о наделении крестьян землею найдется наиболее в добровольных сделках между крестьянами и помещиками. К таковым сделкам должны будут привести как крестьян, так и самих помещиков, и их обоюдные выгоды, и обоюдные неудобства.

Выкуп усадеб для крестьян легче, нежели выкуп полевых земель, ибо для выкупа первых требуется менее денег, хотя и следует их уплатить немедленно. Но и в сем случае едва ли крестьяне поторопятся выкупать свои усадьбы, так как они не могут вполне располагать ими в продолжение 9 лет.

Предвидя все затруднения, сопряженные с выкупом крестьянами полных или высших полевых наделов, новое Положение представляет различные облегчительные средства для того, чтобы крестьяне могли вступать в разряд собственников, и для сего допускает выкуп полевой земли в уменьшенных размерах и доходит даже до того, что дозволяет крестьянам отказаться от их наделов, если помещик подарит им только одну четверть земли высшего надела, включая усадьбу.

В некоторых известных случаях новое Положение дозволяет даже крестьянам, выкупившим свои усадьбы, вовсе отказаться от полевой земли.

Такие распоряжения свидетельствуют, что правительство имело столь же здравое, как и благотворное стремление облегчить всеми возможными средствами окончательное вступление крестьян в положение самостоятельных собственников, хотя бы то было с уменьшенным полевым наделом или даже с одною усадьбою. Мы повторяем, такое стремление и здраво, и благотворно. Не менее того, однако же, оно не вполне соответствует предположенной цели: освобождения крестьян с их поземельным наделом. Сия цель основывалась на том, что крестьяне вообще должны иметь такой надел землею, который обеспечивал бы их и в собственном продовольствии, и в возможности исполнить их повинности. Если бы достижение такой цели было возможно, то, без сомнения, подобное освобождение с землею было бы самым лучшим. Но сила вещей и обстоятельств превозмогает самые благие намерения, и мы видим, что новое Положение, отступая от предположенной цели, достижение коей является невозможным, ищет средств освобождения с землею именно в уменьшении требуемых наделов и доходит на сем пути до ¹/₄ высшего надела и даже до освобождения с одними усадьбами, лишь бы достигнуть той главной, существенной цели возведения крестьян в качество независимых собственников.

Итак, заметив выше сего, что выкуп с полным или высшим наделом весьма затруднителен и не обещает большого успеха, т. е. что весьма немногие из крестьян воспользуются сим средством, и находя, что новое Положение представляет значительные средства к выкупу с наделом ограниченным или уменьшенным, мы должны заключить, что несравненно большая часть крестьян, кои будут приступать к выкупу, предпочтет выкуп с уменьшенным наделом, т. е. с таким, который уже не будет им представлять достаточного обеспечения в возможности собственного продовольствия и в исполнении их обязанностей и повинностей.

НЕОБХОДИМОСТЬ НАДЕЛОВ ОГРАНИЧЕННЫХ

Такой окончательный исход вопроса о выкупе земли крестьянами был неизбежен. При сем желании свом оградить благосостояние крестьян упрочением за ними обычного их поземельного надела, новое Положение самою силою вещей было приведено к необходимости пожертвовать до некоторой, довольно важной степени сею целью, целью, впрочем, второстепенною, дабы чрез то достигнуть главной, существенной цели: создания сословия свободных земледельцев.

Но если это так, то мы просим позволения поставить следующий вопрос:

Если бы новое Положение, поставив себе главною целью: создать сословие самостоятельных земледельцев, крестьян-собственников, как это значит в тексте, удовольствовалось обеспечением их не обычным их наделом, но только наделом возможным, т. е. весьма ограниченным, то такая метода не облегчила ли бы всего дела, всего процесса освобождения? Остановившись на небольшом поземельном наделе, например, одной десятины на душу, с включением усадьбы, выкуп сделался бы несравненно удобнее и — что было бы весьма полезно для всех — вознаграждение помещиков за такой надел могло бы быть принято на счет казначейства.

‘Мы не могли и думать об ограниченном или недостаточном наделе крестьян’, — говорит г. Ростовцев⁷⁰³ в записке своей, представленной пред кончиной его государю {Вот слова записки: ‘Потери для помещиков, если б они и произошли, будут только временными, потому что возвышение цен на остающиеся у помещиков земли с освобождением труда и дарованием крестьянам права приобретать поземельную собственность, быстро вознаградит потери дворянского сословия. Единственным способом совершенного устранения подобных временных потерь могло бы быть только скудное наделение крестьян землею, т. е. отнятие у них земель, которыми они всегда пользовались и которые обеспечивали их существование, но это, очевидно, обратило бы их в батраков богатых земледельцев. Комиссия не могла и думать о подобном разрешении вопроса, считая, что такое принесение одного сословия в жертву временным интересам другого не соответствовало бы желанию самого дворянства улучшить быт своих крестьян’.

‘Не могли думать’ — а могли и должны были сделать! — Примеч. Н. И. Тургенева.}.

Но что могут значить эти слова, что значат новые постановления о наделе высшем и низшем крестьян, когда выкуп сих наделов зависит от воли помещика, а крестьянам предоставляется право только на выкупный надел самый ограниченный, т. е. на их усадьбы? Не очевидно ли, что вся операция освобождения с землею, выкуп наделов земельных не может совершиться иначе, как с согласия помещиков и, следственно, по обоюдному добровольному соглашению?

Возможность, удобность и польза добровольных сделок были бы равно действительны, равно сильны и при самом малом наделе. Разница состояла бы только в том, что крестьянин, получив малый однодесятинный надел с усадьбою, немедленно очутился бы и освобожденным, и собственником и, имея уже свой угол, мог бы с должною расчетливостью приступать к добровольным сделкам с помещиком о приобретении для себя более земли.

Если же на сие будет возражено, что прежде, нежели устроить и определить выкуп, следовало обеспечить крестьянина надлежащим наделом земли для его продовольствия, то на сие мы заметим, что ничто не мешало бы определить сии наделы в пользование так, как они определены в новом Положении, с обязанностью или работ или оброка, узаконив токмо, что крестьянин должен прежде всего получить в собственность его усадьбу при однодесятинном наделе. Наделения землею в пользование нельзя смешивать с выкупом. Новое Положение дает право крестьянам на известный определенный надел землею. Это право может быть за ними оставлено, исключив только из надела 1 десятину земли на душу с усадьбою. Новое Положение предоставляет крестьянам возможность выкупать их надел. Так как эта возможность зависит от воли помещика, то очевидно, что выкуп будет следствием добровольной сделки. А такие сделки, как сказано выше, не менее возможны и при методе освобождения с самым малым наделом.

ПЛАН ОСВОБОЖДЕНИЯ С МАЛЫМ НАДЕЛОМ

Между многими другими и мы имели свой план освобождения крестьян.

Начиная говорить о сем плане, мы желали бы уверить тех, кои будут читать сии строки, что мы не приписываем нашему плану никакой особенной важности и значительности и не имеем к нему ни малейшего пристрастия. В столь святом деле, каково есть освобождение русских крестьян, предпочитать свое мнение мнению других потому только, что оно наше, было бы грешно, а величаться и хвастаться таким простым планом, каков наш, было бы смешно. Не в мелком и ничего не значащем личном самолюбии ищем мы утешения и отрады: и то и другое мы уже нашли в Манифесте 19 февраля 1861 года, осуществившем мысль освобождения русских крестьян, мысль, которая более всего владела нами в продолжение всей нашей жизни.

Всегда, с самого начала упрочение за крестьянами безвозмездно их усадеб представлялось и признавалось мною одним из главных условий их освобождения, условием sine qua non⁷⁰⁴. И уже за 40 лет пред сим я заявлял сие мнение тем благородным и благонамеренным людям, кои предпринимали тогда сделать пред императором Александром I самую серьезную попытку в пользу освобождения крестьян⁷⁰⁵. Впоследствии, занявшись изучением постановления о крестьянах, последовавшего в Пруссии в 1811 году⁷⁰⁶, я весьма естественно был приведен к мыслям, на коих основывается мой план. Всякий другой человек, занявшись этим делом, вероятно, был бы приведен к подобному заключению. Может быть, я занимался прусским положением с особенным участием, с особенною горячностью, потому что освобождения крестьян, так как и освобождения всей Пруссии, был главным виновником незабвенный Штейн, которого я знал коротко, любил и уважал от всей души.

Если бы те лица, кои составляли новое Положение, были издавна приготовлены к исследованию вопроса освобождения, если бы они могли подробнее узнать те действия, кои различные методы освобождения имели на самом опыте в других странах, если бы они могли иметь сношения и совещания с некоторыми из тех людей, кои были или главными деятелями, или разумными свидетелями освобождения, то предположения их как о наделах землею, так, в особенности, о выкупе, были бы, вероятно, иные. Но этого не было и быть не могло, потому что вопрос освобождения был у нас поставлен почти неожиданно. Никто не был приготовлен к разрешению. Тут, если есть что-либо удивительного, то это столь скорое и успешное развитие сего вопроса в русской литературе, заслуги коей в сем отношении были весьма велики. Прусское законодательство не скрылось от е внимания. Превосходная статья г. Самарина⁷⁰⁷ (одного из членов Редакционных комиссий), помещенная в трх номерах ‘Сельского благоустройства’, весьма удовлетворительно и с отличным искусством изъясняет всю сущность сего постановления. Я сожалел только, что автор ограничился изложением прусского законодательства и не сделал никакого заключения о применении тех же начал в России. И так прусское законодательство было особенно и вполне известно Редакционным комиссиям, не менее, как и законы по сему предмету других земель. К сожалению, оно не проникло в их убеждения, и г. Ростовцев, когда в разговоре с ним о деле освобождения крестьян я ссылался на благодетельные последствия сего законодательства, сказал мне: ‘Что Пруссия? Это только две или три наши губернии!’ — ‘Конечно, Пруссия была необширна в 1811 году и увеличилась только впоследствии. Но дело не в пространстве, а в принципии’, — заметил я. Впрочем, г. Ростовцев, горячо и честно взявшийся за порученное ему дело и падший жертвою своего усердия, равно как и все другие защитники выкупа и больших наделов землею, желали лучшего. И я желал бы и больших наделов и выкупа, если бы постоянное и долговременное размышление, подкрепляемое свидетельством опыта, давно уже меня на сей счет не разочаровало!

Главные основания прусского положения о крестьянах 1811 года весьма просты и ясны: крестьянам предоставлялась в полную и безусловную собственность половина земли, ими занимаемой и обрабатываемой, за повинности в пользу помещика. Другую половину они обязывались уступить или возвратить помещику, и сия уступка долженствовала служить выкупом за повинности, коими крестьяне были обязаны помещику. Вместе с сим помещик, присоединив к своей земле половину земли крестьянской, освобождался со своей стороны от всех обязанностей к крестьянам в отношении содержания в надлежащем виде их домов и пр. и пр. Жилища крестьян, или, справедливее сказать, их усадьбы, оставались за ними без всякого вознаграждения в пользу помещика.

Притом крестьянам было предоставлено право вместо отвода половины земли помещику в натуре заплатить за оную деньгами, по определенной оценке, для чего правительство ссужало крестьянам взаймы нужные суммы.

Сии распоряжения касались до всех крестьян вообще, как до тех, кои жили на помещичьих землях по контрактам, т. е. имели только временное пользование землею, так и до наследственных, т. е. для тех, кои имели право передавать пользование своим наследникам, с тою разницею, что сии последние обязывались возвратить помещику не ¹/₂, но только ¹/₃ занимаемой ими земли.

Желая следовать в точности прусскому положению, пришлось бы предоставить русским крестьянам одну половину, если не ²/₃ их надела землею, оставив за ними сверх того их усадьбы. Великий и превзошедший все ожидания успех прусского положения, коего я был свидетелем уже в начале 1824 года и который ещ более ознаменовался впоследствии, мог бы привести меня к таковому плану и для России. Но во главе всех моих предположений всегда было: оградить прежде всего личность русского крестьянина, в чем крестьяне прусские не имели столь же крайней необходимости, снять с них тяжлое иго крепостного состояния, которого в Пруссии не было. И теперь для меня утешительно видеть, что Манифест 19 февраля и новое Положение наиболее благотворны именно этим, так сказать, воскресением русского крестьянина к новой, человеческой жизни.

Вместе с сим я находил, что земельные наделы различны в различных местностях и что в имениях оброчных обыкновенно наделов определенных не существует, крестьяне владе[ют] всею землею оброчного имения. Прибегать же к определению и измерению наделов для меня казалось просто страшным, будучи твердо убежден, что в России законоположения сего рода должны быть сколь возможно просты, несложны, удобоисполнимы и удобопонятны для всех и каждого. Редакционные комиссии, конечно, совершили этот гигантский труд определения и распределения наделов, с высшими и низшими размерами, и, приняв правилом необходимость такого определения и распределения, конечно, было невозможно разрешить задачу точнее, справедливее, одним словом, лучше. Но самый этот успех Редакционных комиссий в разрешении трудной задачи подтвердил прежнее мое убеждение, что таких подробностей следовало бы избежать. И в моем плане, конечно, встречаются большие затруднения, именно, в отводе крестьянам их малого надела. Но таких затруднений избегнуть невозможно, коль скоро признано будет необходимым дать крестьянам сколько-нибудь земли сверх их усадеб.

Не менее затруднительным казалось мне ввести некоторую пропорциональность наделов ко всему количеству земли, к селению принадлежащему. Тут опять явилась бы необходимость бесконечных исчислений, размежеваний, необходимость именно всего того, чего в России наипаче избегать должно.

Отстраняя, таким образом, те методы, кои были наиболее сложны и затруднительны в исполнении, я пришел, наконец, к заключению: предоставить крестьянам ¹/₃ всей сельской земли в их собственность.

Но так как таковое наделение было бы необходимо сопряжено с великим неравенством наделов и часто с большим ущербом для помещиков, то я, не останавливаясь на определении высших и низших размеров (minimum et maximum), которое опять вовлекло бы исполнение в разные затруднения и неудобства, решился ограничить сию ¹/₃ тремя десятинами на тягло или 1 ¹/₅ десятины на душу, как maximum, так что там, где ¹/₃ всей сельской земли не составит сего 3-х десятинного надела на тягло, крестьяне должны довольствоваться и меньшим количеством земли.

Надел, конечно, весьма ограниченный. Но мысль о преображении крепостного крестьянина в человека свободного превозмогла все другие мои соображения!

Отличительная черта прусского положения 1811 года есть безвозмездность крестьянского надела.

Полную справедливость безвозмездного надела землею крестьян я признавал всегда. Изучение хода крестьянского вопроса в Пруссии утвердило меня в сем убеждении. Когда в 1808 году дело шло в Пруссии о предоставлении в собственность земли крестьянам, на казенных землях живущим, государство было в самом бедственном положении и некоторые из занимавшихся сим делом лиц находили полезным и справедливым наложить на крестьян некоторый выкупный платеж. Министр Шроттер остановился и доказывал, что безвозмездное наделение крестьян землею, дав им возможность улучшить быт свой скорее и в более сильной мере, будет гораздо выгоднее не только для них, но и для самого государства. Первый министр Штейн согласился с Плоттером, изложив свои доводы в особой, краткой записке, отличающейся, как и все, что истекало из пера его, здравым, глубоким пониманием выгод государственных. Тогда же было решено и постановлено, что принципии безвозмездного наделения должен быть приложен и к крестьянам, на помещичьих землях живущим. В подкрепление сего правила безвозмездности славный историк Нибур вошел в исторические исследования о поземельном владении и доказал, что в начале земли, на коих живут крестьяне, принадлежали не кому другому, как самим крестьянам, и что это и не могло быть иначе. И у нас, когда журналы могли обсуждать вопрос сей, в одной статье ‘Сельского благоустройства’ весьма основательно было доказано, что крестьяне, в точности, суть совладельцы земель, кои они обрабатывают.

При открытии вопроса освобождения в России общим мнением было признано, что наделение крестьян землею может совершиться не иначе как посредством выкупа. Так как выкуп не мог быть сделан на счет казны, то следовало, что выкуп падал на самих крестьян. Видя, таким образом, с одной стороны, всеобщее желание денежного вознаграждения в пользу помещиков за предоставляемую землю крестьянам, а с другой, отвергая безусловно всякий выкуп земли самими крестьянами, я пришл к заключению, что несмотря на затруднительное положение финансов в теперешнее время, правительство наше может, однако же, взять на счет казны известный капитал для приведения в действие великой и — в финансовом отношении для казны весьма выгодной — меры освобождения, выдав помещикам известное умеренное вознаграждение за крестьянские земли. Изыскивая меру сего вознаграждения, я всего более должен был соображаться с выгодами казны, и основываясь на расчетах, по коим выдаются суммы под залог помещичьих имений, я пришл к цифре 26 руб[лей] сер[ебром] за каждую десятину.

Сие возмездие, по моему плану, следовало к уплате чистыми деньгами только тем помещикам, коих имения не были в залоге. С заложенных в опекунских советах имений следовало сложить соразмерную часть долга. Вся выкупная сумма, как за заложенные, так и за незаложенные имения, составляла 264 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром], 36 миллионов предназначалось на покупку земель от мелкопоместных помещиков, причем крестьянам их оставлялась земля по общему правилу. Таким образом, весь капитал, падавший на казну, составлял 300 миллионов руб[лей] сер[ебром]. Так как заложенных в опекунских советах имений гораздо более, нежели незаложенных, то на уплату владельцам сих последних потребовалось бы не более как сто миллионов чистыми деньгами, и заем, необходимый для сей уплаты и для заплаты за земли мелкопоместных помещиков, мог бы ограничиться суммою 150 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром].

ВОЗРАЖЕНИЯ ПРОТИВ СЕГО ПЛАНА

Рассмотрим теперь в некоторых подробностях различные возражения, кои были делаемы против моего плана.

Первое состоит в том, что сей план, предоставляя крестьянам известную часть земель, принадлежащих помещикам, нарушает право собственности сих последних.

Итак, если сие возражение основательно, то прямодушный и известный строгой честностью король Фридрих Вильгельм III⁷⁰⁸, его столь же честный, как и гениальный министр Штейн, его знаменитый канцлер Гарденберг⁷⁰⁹, все их в различных отношениях знаменитые сотрудники: Шроттеры, Штегеман, Нибур и пр. и пр. и, наконец, все добросовестные люди не только в Пруссии, включая в их число огромное большинство самих помещиков, но и все просвещенные люди Германии и даже Европы, кои рукоплескали благому законоположению, — все они были нарушители ‘священных прав собственности’!!

Очевидно, что возражение при малейшем размышлении обращается в пустую фразу, а в России во что-то хуже пустой фразы, когда мы вспомним более нежели двухвековые страдания русского крепостного человека под незаслуженным и даже не законом, а более обычаем установленным игом рабства!

Нет! нет! император русский имел полное, неоспоримое право, доходящее до обязанности, и пред Богом, и пред собственной своей совестью, и пред совестью всех честных людей в мире уделить освобождаемым крестьянам часть той земли, которую отцы и прадеды их и они сами так долго орошали всегда своим потом и слишком часто своею кровью.

Но допустим на минуту основательность сего неосновательного, резко безнравственного возражения и положим, что правительство, объявив несколько раз, что земля принадлежит помещикам, не могло или не хотело прямо и просто даровать крестьянам части сей помещичьей земли. Что в сем случае оставалось сделать правительству? Оно не могло и не хотело ограничиться личным освобождением крестьян, без земли и даже без усадеб. Это ясно и неоспоримо. Итак, оно могло обратиться только к средству выкупа. Но непосредственный, немедленный выкуп чрез добровольные ли сделки или на основании правил, правительством указанных, был, очевидно, невозможен, несбыточен. Таким образом, правительство принуждено было прибегнуть прежде всего, к обязательному наделу крестьян землею, обязательному как для помещиков, так и для крестьян. Отстраняя крестьян, на коих обязательность возлагается единственно в выгодах помещика, мы определим только обязательность надела в отношении к сему последнему. Что значит для него сей обязательный надел? Такой надел есть не что иное, как принудительное отчуждение части его земель, его ‘собственности’, в пользование постоянное крестьян. Начало, принципии так называемого ‘священного права собственности’ нарушается в сем случае точно так же, как и в первом случае, т. е. при даровании крестьянам части земли. Обстоятельство, что земля предоставляется крестьянам в пользование за повинность, т. е. за работу или за оброк, не опровергает нашего заключения, тем более, что и сия повинность не предоставляется ни на волю помещика, ни на добровольное соглашение его с крестьянами, а предопределяется законом.

Из сего следует, что возражение, на нарушении права собственности основанное, если оно будет допущено, равно должно быть прилагаемо и относимо как к нашему плану, так и к новому Положению о крестьянах, правительством изданному, и будет всегда прилагаться ко всем, каким бы то ни было постановлениям, основанным на освобождении крестьян с землею.

Другое возражение, которое было неизменно делаемо против моего плана, состоит в том, что крестьяне получают слишком мало земли.

Так, конечно. Но эту малую часть крестьяне получают даром! Если у крестьян будут средства, деньги, то они будут покупать для себя землю. В противном случае они будут е нанимать или сами наниматься в работу у помещиков по вольным ценам.

Если же правительство находит, что при таком ограниченном наделе и при таком вольном труде участь крестьянина не обеспечивается надлежащим образом, то ничто не мешало, как мы сказали выше, упрочив за крестьянами предлагаемый мною надел, оградить его большим полевым наделом на тех же основаниях, какие приняты в новом Положении, т. е. так, чтобы крестьянин, получив предлагаемый мною надел, имел то же право на постоянное пользование или даже на выкуп надела, новым Положением установляемого {Подобное дополнение к моему плану было уже предлагаемо. См. Un dernier mot sur l’mancipation des serfs en Russie, p. 74. Paris, 1860. [Последнее слово об освобождении рабов в России — фр.]. — Примеч. Н. И. Тургенева.}.

Можно было бы идти далее и предоставить на выбор крестьян: или удовольствоваться моим малым наделом, или, отказавшись от оного, требовать большего, по новому Положению, надела. Это было бы для крестьян стеснительно, но, по крайней мере, таким постановлением отстранялся бы не только всякий повод к возражению, в ограниченности надела состоящему, но и то возражение, которое можно было предвидеть, на стеснении помещиков основанное.

Таким образом, возражение, на ограниченности наделов основанное, если бы оно было принято в уважение, могло быть отстранено теми самыми постановлениями, кои ныне узаконяются правительством.

Ещ одно возражение против моего плана состояло в том, что при теперешнем положении финансов было бы затруднительно для правительства употребить 300 миллионов руб[лей] сер[ебром] на дело освобождения.

Здесь мы не можем не заметить, что австрийское правительство, коего финансы уже и в 1849 году были в великом расстройстве, сумело тогда посвятить по крайней мере 500 мил[лионов] гульденов, т. е. более 300 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] на дело освобождения или, справедливее сказать, на упрочение за крестьянами их земель, между тем, как сей вопрос не представлял для Австрии той жизненной, все превышающей важности, каковую он представлял ныне для России, не говоря уже о том, что благодеяние распространялось в России на несравненно большее число людей.

Сверх сего, скорое и решительное устроение у нас самобытных крестьян и их вольного труда обещало в непродолжительном времени такого развития и усиления в промышленности и, следовательно, такого приращения в доходах государственных, что пожертвование со стороны правительства 300 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] обратилось бы, так сказать, в ссуду, и уплата сей ссуды косвенным образом последовала бы гораздо в менее продолжительный срок, нежели 49 лет, признаваемых необходимыми для погашения выкупных капиталов.

Сего недовольно. Пристальнее рассматривая дело, мы найдем, что правительство имеет уже в руках своих нужные суммы для уплаты процентов и для погашения не только 150 мил[лионов], кои следовало бы занять, но и всего капитала 300 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] и именно:

Принимая на себя выдачу помещикам банковых билетов и выкупных свидетельств, равно как и обязанность платить по оным следующие помещикам проценты, и определяя, что крестьяне будут вносить выкупные платежи прямо в казну, вместе с другими налогами, правительство весьма здраво предвидело, что по сим последним платежам неизбежно явятся недоимки. Для покрытия сих недоимок оно приготовило некоторые источники по управлению государственных имуществ, долженствующие приносить правительству известные суммы, кои, по словам г. Ростовцева, могут простираться до 15-ти мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] ежегодно. Таких средств, конечно, было бы достаточно и для уплаты процентов по сделанному долгу, и для погашения оного.

Итак, исчисленные здесь возражения против моего плана не заключают в себе ничего особенно уважительного. Но новое возражение может быть выведено из самого положения, коим устраивается крестьянское дело, и именно из того узаконения, по коему крестьяне обязываются принимать определенный для них надел земли и платить за оный работою или оброком, между тем как по моему плану крестьянин, получивший полагаемый мною надел, мог немедленно отказаться от всяких иных поземельных наделов.

Возражение было бы справедливо. Но мы в оправдание сошлемся на основное начало, которое, казалось нам, было вообще принято, оглашено торжественным изъяснением С[анкт]-Петербургского дворянства и, наконец, самым Манифестом 19-го февраля, и в том состоящее, что личность крестьянина не может подлежать никакому выкупу, следственно, никакому в пользу помещика налогу и что благородное российское дворянство вообще добровольно отказалось от всяких прав на личность крепостных людей.

Конечно, обязанность принимать землю в пользование имеет свои пределы, и по истечении 9 лет крестьяне будут вправе отказываться от полевых наделов. Не менее того сия обязанность, хотя и временная, не согласна с постановленным и провозглашенным основным началом.

Мы весьма хорошо понимаем, что таковое отступление от принятого правила имеет свои причины: законодатель искал, по возможности, обеспечить владельцев в таких краях, где земли вообще весьма плохи и где их весьма много. В таких местностях нам и выкуп земли может быть весьма мало привлекателен для крестьян. Но нам кажется, что привязанность русского крестьянина, так как и всякого человека, к своей родной земле, на которой он доселе жил и которая его, дурно или хорошо, кормила, что привычка вообще привела бы крестьян к желанию и нанять, и приобресть землю, если, впрочем, цена не будет превышать действительной е стоимости. Нам кажется также, что и в сем случае крестьяне не оправдали бы тех опасений, кои возникли в мнении общем и выразились, наконец, в постановлениях законодателя.

Но если бы и встретились такие случаи, в коих крестьяне не захотели бы ни нанимать, ни выкупать своих полевых наделов даже и за самую умеренную плату, что, впрочем, может быть только весьма редким исключением, то справедливее и полезнее было бы, прежде всего, исследовать сии случаи и потом, исчислив и определив оные, предоставить владельцам некоторое возможное вознаграждение, справедливее и полезнее, нежели, провозгласив основным началом полное освобождение личности крестьянина, немедленно отступать от сего начала.

Другое возражение, которое может быть выведено из нового Положения против моего плана, состоит в том, что сей последний не говорит ни о каком содействии крестьянам в деле выкупа земель со стороны правительства. Возражение было бы справедливо, но, несмотря на сие, оно не довольно значительно для того, чтобы, основываясь на нем исключительно, отказаться от плана. Неужели русское казначейство дошло до такой крайности, что оно не в силах сделать того, что Австрия сделала в 1849 году⁷¹⁰, что Пруссия сделала в 1808 г.⁷¹¹, т. е. в годину самую бедственную е государственного бытия? Правительство, как мы видели, нашло до 15 мил[лионов] для покрытия ежегодных недоимок по делам выкупа. Посредством сбережений, не только по управлению государственных имуществ, но и по другим ведомствам, посредством продажи некоторых оброчных статей, даже посредством займа иностранного или, наконец, посредством уплаты обыкновенными государственными 5-ти процентными билетами, казначейство, конечно, нашло бы возможность ссужать крестьянам нужные для выкупа деньги, и сие тем более, что при моем плане крестьяне требовали бы содействия правительства гораздо реже, нежели при новом Положении.

ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН И ПОМЕЩИКОВ ПО СЕМУ ПЛАНУ И ПО НОВОМУ УСТРОЙСТВУ

Теперь да позволено нам будет сравнить то положение, в коем крестьянин нашелся бы, при его освобождении, по нашему плану, с тем, в коем он находит себя по новому устройству.

По обнародовании моего плана, в продолжение одного года крестьянин мог бы вступать во всякие полюбовные сделки с помещиком насчет приобретения земли и т. п.

Крестьяне могли бы решаться на сии сделки с тем большею отчетливостью, что они знали бы наперед, какой надел их ожидает, если они в такие сделки не вступят. Таким образом, они могли бы размыслить и обсудить, до какой степени для них выгоднее или заключить добровольный договор с помещиком, или ожидать надела землею, планом моим им предоставляемого.

В тех имениях, в коих по прошествии года таких сделок между помещиком и крестьянами заключено не будет, крестьяне получили бы 7 всей сельской земли, включая и усадьбы, треть как по количеству, так и по качеству, но с тем, чтобы сия треть не превышала 3-х десятин на тягло или 1 ¹/₅ дес[ятин] на душу.

По отводе сего надела, для чего при надлежащем тщании достаточно было бы одного года, крестьяне всех местностей делались совершенно независимыми от помещика и только по добровольным соглашениям могли или приобретать, или нанимать, или обрабатывать помещичью землю.

В таковом положении крестьян свободный переход их с одного места на другое не встречал бы иных препятствий, кроме тех, кои, будучи вне пределов всякого крестьянского устройства, зависят от других государственных узаконений, заключаясь в подушном окладе, в рекрутской повинности в теперешнем е виде. Таковая большая возможность переходить с одного места на другое необходима для основания настоящего вольного труда крестьян, в отношении коих все надежды действительного улучшения их быта сосредоточиваются наиболее в сем вольном труде.

Таким образом, крестьяне по прошествии только двух лет могли бы быть свободными, получив в личную собственность их усадьбы и в общественное владение остальную часть их надела.

По новому Положению состояние крестьян, как мы видели выше, будет следующее:

Все крестьяне вообще удерживают свои усадьбы и получают известный надел землею, для обеспечения их в продовольствии и в исполнении повинностей.

Крестьяне барщинные должны оставаться на барщине в продолжение 2-х лет. Конечно, барщина против прежнего облегчается в сильной степени. Через 2 года они переходят на оброк.

Крестьяне оброчные обязаны платить известный оброк, расчисленный по количеству земли, коею они наделяются.

Крестьяне имеют право выкупать свои усадьбы.

К выкупу полевого надела крестьяне приступать могут не иначе как с согласия помещика.

Выкупный оброк вообще с некоторыми, может быть, исключениями равняется оброку обыкновенному, так что, например, капитализируя по 6 % 9-рублевый оброк, выйдет капитала 150 руб[лей] сер[ебром], а шестипроцентный выкупный платеж с оного составляет также 9 руб[лей] сер[ебром]. Сей выкупный платеж совершается в продолжение 49 лет.

Сии различные обязанности, налагаемые на крестьян: обязанность оброка или работы, обязанность платить выкупный оброк, продолжая привязывать их к общине, к земле, необходимо должны быть стеснительны для перехода их с одного места на другое и чрез то препятствовать основанию настоящего вольного труда.

Сравнивая состояние крестьян по моему плану и по новому Положению, мы найдем, что в сем последнем крестьяне находят ту выгоду, что они обеспечиваются достаточным, по возможности, наделением земли. Но мы изъяснили выше, что таковое обеспечение могло бы быть даровано крестьянам и при нашем плане. Что ж касается до выкупа земель крестьянами, то новое Положение едва ли представляет какие-либо особенные удобства или выгоды для крестьян против нашего плана, так как выкуп, завися от согласия помещика, превращается просто в добровольные сделки, моим планом равно принимаемые. Между тем очевидно, что относительно вольного труда наш план представляет для крестьян более возможности, более простора, нежели новое Положение.

Таким образом, мы не можем не заключить, что наш план был бы выгоднее для крестьян, выгоднее уже потому, что они получили бы небольшой свой надел безвозмездно.

От крестьян обращаясь к помещикам, мы не можем прийти столь прямо и просто и с тою же ясностью к заключению, что и для сих последних наш план равномерно выгоднее, нежели новое Положение. Не менее того мы представим некоторые соображения в подкрепление такового заключения.

По уничтожении крепостного права выгоды помещика, здраво понимаемые, могут состоять не в удержании каких-либо следов и оттенков прежнего крепостного состояния, отношений, истекающих из разрушенного порядка и напоминающих прежнюю неволю и прежнее полновластие, но, напротив того, в упрочении для крестьян возможно полной самостоятельности и независимости. Тут не может быть той благой среды (juste milieu⁷¹²), которая так привлекательна для людей, желающих избегать так называемых крайностей, ищущих е везде и во всем, и иногда даже между очевидным добром и очевидным злом, между очевидной правдой и очевидной ложью {‘Дважды два четыре’, говорит А. ‘Дважды два шесть’, говорит Б. ‘Не вдавайтесь в крайности, лучше держаться середины’, восклицает С. ‘Дважды два не четыре и не шесть, а ровно пять!’. — Примеч. Н. И. Тургенева.}. В отсутствие крепостного права для помещика гораздо выгоднее иметь дело с самостоятельным соседом, который или купит, или наймет его землю, или будет е обрабатывать по вольным ценам, нежели с полувольным, временно-обязанным, бывшим его крепостным крестьянином. Если бы неизбежные столкновения, кои будут встречаться между помещиками или крестьянами в продолжение сего переходного девятилетнего периода, могли совершенно прекратиться по прошествии сего срока и без дальнейших неудобств, не оставляя неприязненных следов, то отношения, свойственные лицам вполне независимым одно от другого, могли бы ещ впоследствии водвориться между помещиками и крестьянами. Но, к сожалению и по всем вероятностям, сии столкновения, сии более или менее принужденные отношения между помещиком и крестьянином должны породить между ними некоторое взаимное недоброжелательство, взаимное раздражение, кои помешают — и, может быть, надолго — окончательному утверждению мира и благоволения между двумя сословиями, благоволения, столь необходимого для обоюдного их благосостояния.

Крестьяне смиренно покорялись всему при безответности и при полной бесправности бывшего их крепостного состояния. Не то будет при полусвободе временнообязательного их состояния.

Идя далее в рассмотрении вопроса и ограничиваясь тем, что содержится в нашем плане, т. е. простым отводом крестьянам трхдесятинного надела с усадьбами на тягло, и, отстраняя всякие иные наделы, предназначаемые для обеспечения крестьян в их существовании, мы спрашиваем: не лучше ли было бы для помещика отделить такой надел крестьянам немедленно и раз и навсегда и остаться, также немедленно, полным владельцем всей остальной сельской земли, нежели отводить гораздо более значительный надел землею, с правом или взимать известный оброк с крестьян, или получать выкупный платеж от правительства, имея притом в виду и уплату капитала по банковым билетам и свидетельствам? Нам кажется, что те помещики, кои сами занимаются своим сельским хозяйством, должны предпочесть всему иному скорую, окончательную, полную развязку их дела с крестьянами. В возможности свободно распоряжаться остальною, за малым наделом, землею помещичьего, они найдут более выгод, нежели в стеснительности переходного состояния крестьян или в уступке земли за выкуп, когда самое количество земли, в распоряжении помещика остающейся, значительно уменьшается.

Для тех помещиков, кои не живут в своих имениях и, следственно, не занимаются сами сельским хозяйством, продолжать получать почти прежний же оброк с крестьян за отведенные им по закону наделы может казаться выгоднее, нежели отделить им малый надел однажды навсегда и потом хлопотать об отдаче в наем остальной своей земли. Но здесь мы заметим, что и при больших, новым Положением узаконенных наделах, за помещиком всегда останется известное количество земли, об отдаче внаймы или об обрабатывании коей вольным трудом он также будет обязан хлопотать. Таким образом, хлопоты неизбежны, как при малом, так и при большом наделе. Впрочем, отдать остальную землю внаем помещик может только тем же самым крестьянам, кои получили от него надел, если только они на то будут согласны. Отдать крестьянам посторонним будет невозможно, не подав повода к столкновениям и даже к сопротивлению со стороны тутошних крестьян, кои в притязаниях своих будут ссылаться на то, что платят сему же помещику оброк за их наделы. Принимая в соображение все сии обстоятельства, нельзя не заключить, что и для таких помещиков, отсутствующих из своих имений, было бы выгоднее, отделавшись совершенно от крестьян малым, безвозмездным наделом, стать в возможность свободно располагать остальною сельскою землею без всякого препятствия и прекословия.

У нас говорят иногда об отдаче имений в аренду. Нам кажется, что сие средство получать доход с имений может быть с пользою и безопасностью употреблено тогда только, когда все отношения по владению или пользованию землями окончательно прекратятся между помещиками и крестьянами. Дотоле, особливо при так называемом переходном состоянии, прибегать к арендной методе будет совершенно невозможно.

Самая существенная и, в особенности, привлекательная выгода, представляемая для помещиков новым Положением, состоит в выручке, посредством выкупа, рано или поздно, капитальной суммы, в возмездие за крестьянские наделы. Но сия выручка будет необходимо зависеть от большей или меньшей уступчивости помещиков. Крестьяне вряд ли будут выкупать землю по дорогой цене. И так помещик, желающий выкупа, желающий выручить капитал, должен будет понизить цены. На такие низкие цены иные помещики, желающие иметь в более скором времени чистые деньги, конечно, согласятся, несмотря на то, что погашение билетов и свидетельств будет совершаться медленно. Но помещики расчетливые на низкие цены не согласятся, зная, что земли со временем будут возвышаться в ценах. Заметим мимоходом, что здесь усматриваем мы одно из многих затруднений методы выкупа и что 49-летний срок, полагаемый для окончательного освобождения крестьян с их землею, начинается токмо со времени сделки о выкупе, так что для тех крестьян, кои приступят к выкупу через 20 лет со дня сего, выкуп кончится с сего же дня чрез 69 лет и т. д., таким образом, всеобщий выкуп может не кончиться никогда.

Как бы то ни было, надежда выручить за уступленные земли соответственный капитал и существенна, и особливо привлекательна для помещиков. Но и по нашему плану помещики не остаются вовсе без возмездия: они получают 26 руб[лей] сер[ебром] за каждую десятину. Эта цена, для многих местностей, конечно, весьма недостаточная, будет, однако же, в некоторых местностях почти соответствовать полной стоимости земель. Впрочем, если цена не высока, то и количество земли, требуемое от помещиков, весьма ограниченно, и если в странах, где земля хороша и дорога, сие вознаграждение помещиков наиболее скудно, то не следует забывать, что они удерживают за собой более сей хорошей и дорогой земли, нежели сколько оставляет за ними новое Положение, и при продаже сей земли впоследствии помещики выручат за оную, конечно, более, нежели сколько могут обещать им ‘банковые билеты’ и ‘свидетельства’.

Итак, принимая в соображение все те обстоятельства, в кои ставит помещиков новое Положение, и, настаивая особенно на первом из наших замечаний по сему предмету, касающемся до неопределительности взаимных отношений между помещиками и крестьянами не только в продолжение первых 9 лет, но и впоследствии, до самого выкупа земель крестьянами, мы, по совести, не можем признать, чтобы сие новое Положение было для помещиков выгоднее, нежели метода, нашим планом предлагаемая.

Для крестьян сия последняя, как мы показали, решительно выгоднее.

Что ж касается до выгод общих, государственных, то, по нашему глубокому убеждению, одна возможность основания настоящего вольного труда, покрывающая все недостатки нашего плана, заставляет нас держаться его более, нежели когда-либо.

Более, нежели когда-либо, я остаюсь также убежденным, что наделение крестьян землею должно быть для них безвозмездное. Если невозможно предоставить им достаточного количества земли, то надлежит дать им немного, но даром. Те из крестьян, кои будут иметь на то и охоту, и средства, будут покупать землю по вольным ценам. Если же сих средств не существует и для огромного большинства крестьян, вышедших из векового рабства, существовать не может, то позволение или даже право выкупать или, справедливее сказать, покупать землю, делу не поможет. Новое Положение ясно показывает, что все главнейшие затруднения в желательном исполнении дела освобождения, все препятствия вольному труду проистекают наиболее от принятой методы выкупа {Известно, что в начале XIV столетия французский король Людовик X издал пышный указ об освобождении крестьян, который, однако же, не имел никакого действия и оставил народ в прежнем положении. Я нахожу в одном французском журнале, рассуждающем по-своему о Манифесте 19 февраля, следующие слова: ‘Un vnement mmorable de l’histoire de France, l’ordonnance d’affranchissement des communes en 1315, offre beaucoup d’analogie avec l’ukase du 3 mars. Louis X se servait alors de termes bien plus nergiques que l’empereur de Russie: ‘Considrant que notre royaume est nomm le royaume des Franks, et voulant que vritablement la chose soit conforme au mot… avous ordonn que… tous les serfs puissent recevoir leur affranchissement de bonnes et louables conditions… etc. ‘… On sait quel fut le rsultat de cette ordonnance. La libert paraissant mise trop haut prix, personne n’en voulut profiter. C’est ce qui donna lieu l’ordonnance qui parut quelques mois plus tard, o le roi ordonne ‘de tailler, autant qu’il sera possible, les sujets qui refusent de se racheter». [Памятное в истории Франции событие — ордонанс 1315 г., освобождающий крестьянскую общину, — дает немало аналогий с указом 3 марта. Людовик X использовал тогда более сильные выражения, чем император России. ‘Учитывая, что наше королевство именуется королевством франков и желая, чтобы истинное положение вещей соответствовало бы слову, мы постановили, чтобы все рабы получили свободу при соответствующих условиях найма и т. д’. Известны последствия этого ордонанса. Свобода оказалась слишком дорогой, чтобы кто-то смог ей воспользоваться. Этот указ дал основание для ордонанса, появившегося несколько месяцев спустя, в котором король приказывал обложить максимальной пошлиной тех подданных, которые откажутся себя выкупать. — фр.].— Примеч. Н. К Тургенева.}. Вольный труд всего дороже для крестьян, не говоря уже о выгодах его для государства.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В самом начале мы заметили, что те, кои участвовали в составлении и начертании нового Положения, найдут для себя бремя негодования со стороны противников легким — теперь, когда успех увенчал их труд, столь же огромный, как и добросовестный. Но, намекнув на негодования, на сопротивления, проявлявшиеся, к сожалению, слишком резко и настойчиво во все продолжение обсуждения вопроса освобождения, — не могли ли мы тут же заметить, и заметить с некоторою доверчивостью, что всем сим спорам, всем недоразумениям, непониманиям, всем нападкам и клеветам, всем опасениям и страхам Манифест 19 февраля и самый устав положили решительный и счастливый конец?

И подлинно: какой рассудок останется не убежденным, какое сердце нетронутым при чтении этого Манифеста, сего истинного благовестил освобождения? Он дышит чистым усердием к святому делу, любовью и благоволением к людям всех сословий.

А если этого не довольно, то пусть те, кои питают ещ некоторые сомнения, пусть взглянут они на непосредственный успех, коим увенчался славный подвиг государя-освободителя, т. е. на тот отголосок, коим провозглашение свободы отозвалось в душе освобожденного русского народа. Глубоко тронутый, глубоко обрадованный, он пребыл в каком-то благоговейном спокойствии, выражая и свое счастье, и свою признательность за неоценимое благодеяние с неизъяснимым достоинством, с разумною отчетливостью, со здравым сознанием того, что для него сделано и что он сам делает.

Крестьяне русские всегда заслуживали свободы, потому уже, что они люди. Но если судьбами неисповедимыми они были лишены е и если трехвековое их закрепощение должно было породить различные уродливые предрассудки насчет их способности быть свободными, то теперь все следы сих бедовых предрассудков должны исчезнуть.

Поймут ли, наконец, и сами русские все это достоинство, все это величие русского простого человека? Авось, поймут! Но доселе они ни того, ни другого решительно не понимали. И прямым доказательством сему служит то, что в новом Положении, в Положении, сопровождающем Манифест, это благовестив освобождения, речь идет ещ о розгах!

Грустно, тяжело подумать, что из 20 членов Редакционных комиссий, людей по большей части образованных, просвещенных, на избрание коих указывало мнение общее, что из сих 20 человек нашлось более половины, кои думают, или, по крайней мере, думали, что с русским человеком без розог обойтись нельзя! Полагаем, что после свидетельств опыта, увидев, как народ принял, как понял и как оценил свое освобождение, ни одна рука не поднялась бы на написание розог в числе законных наказаний для таких людей.

Ещ несколько, немного лет — когда страсти успокоятся, когда умы просветлятся, когда люди будут научены самым опытом, — никто не будет жалеть минувшей старины, все, напротив того, будут удивляться, как такая чудовищная уродливость могла существовать так долго и как она не была уничтожена Петром I, Екатериною II, Александром I, особенно после 1812 года. Останется в памяти народной воспоминание о вековом закрепощении, как осталось воспоминание о вековом татарском иге. Для России это будет другой тяжлый сон, от коего она пробудилась, так как пробудилась от первого. Для великого все велико: и зло, и добро. Россия пережила две бедовые эпохи, которые уморили бы иное государство. Испытав великое зло, да будет для не отныне уделом столь же великое добро!

Как особенно не благодарить нам милосердное провидение за то, что великое дело освобождения совершается именно в нынешнее время, не позже, когда мы видим, что на другом краю света народ, справедливо гордившийся своим величием, своею гражданскою, политическою и религиозною образованностью, своею свободою, своими богатствами, — гибнет, и гибнет единственно от того, что основное законодательство сего народа, по какому-то роковому злосчастью, было заражено заразою рабства! Рабство, одно рабство, на наших глазах, губит народ Америки, не проживший ещ ста лет в своем обновленном быту и удививший уже, в это короткое время, весь свет своим беспримерным развитием, силою и могуществом, всеми успехами жизни народной и государственной. Дорого заплатит Америка и с нею, может быть, весь образованный свет за то, что сохранила в недрах своих это зло неправды и несправедливости {Все высказанное нами здесь есть выражение первых впечатлений по получении Манифеста. — Примеч. Н. И. Тургенева.}.

ОБ УПРАВЛЕНИИ В ОСОБЕННОСТИ

Преобразование всего быта 23 миллионов крепостных крестьян влекло за собою явную необходимость дальнейшего устройства управления сим многочисленным классом российских подданных. Сей предмет не входил, как видно, в состав занятий Редакционных комиссий, которые ограничились токмо установлением некоторых присутствий и назначением чиновников, необходимых для приведения нового Положения в надлежащее исполнение. Между тем проявлялись, однако же, некоторые проекты по части управления освобождаемыми крестьянами. Одни думали о назначении по всему пространству империи особых генерал-губернаторов, уездных начальников, уездных и губернских присутствий, другие об учреждении особого главного управления. Сия последняя мысль казалась весьма простою и естественною, так как в России существуют уже особые управления для имений удельных, для государственных имуществ и пр. и пр. Но таковое раздробление сил правительственных было бы очевидно сопряжено с самыми великими неудобствами. Выделив из общего государственного управления почти одну половину всего народонаселения и подчинив сию половину трем различным управлениям или министерствам, независимым одно от другого, общее государственное управление ограничивалось бы токмо другою половиною государства.

Рескрипт государя к достойному его брату в. кн. Константину Николаевичу⁷¹³ положил в этом отношении конец всем недоумениям, всем более или менее несбыточным предположениям. По сему рескрипту учреждается особый Комитет, который займется делами всех крестьян вообще.

Сия мысль сосредоточения устройства управления всех вообще крестьян в России, всего земледельческого класса, в одном месте может и должна быть обильна в благотворных последствиях.

Так как вопрос освобождения крестьян неразрывно связан с вопросом их управления, то мы не можем не сказать нашего мнения и по сему последнему предмету. Мы вполне знаем, что мнения и слова наши не могут иметь никакого действия на ход самых дел. Это не помешало нам, однако же, написать с дюжину брошюр, журнальных статей и писем, которые едва ли кто-нибудь читал, — и те, кои знают всю силу глубоких и искренних убеждений, особенно по предметам столь важным, каково есть святое дело освобождения крестьян, те не удивятся моей настойчивости и поймут, что я мог и должен был продолжать идти все тем же и тем же путем, хотя и без надежды дойти когда-либо до желанной цели.

Мы не знаем совершенно ничего о новом Комитете, кроме того, что он должен существовать. Планы, предположения, методы, начала и правила, какие сей Комитет принять может — все это для нас неизвестно. Итак, мы можем изложить только некоторые из наших желаний касательно сего Комитета, наши pia desideria.

Прежде всего, мы желаем, и желаем с надеждою, чтобы Комитет облек себя преимущественно в характер христианского человеколюбия, справедливости и благоволения в отношении к тем людям, коим дозволяется теперь впервые дышать и действовать, как подобает свободным созданиям.

Несмотря на все доблестные качества простого русского народа, вековая неволя, вековая безграмотность не могли не оставить на нем самых печальных следов. Новое преобразование неминуемо повлечет за собою множество недоумений, непониманий, кривых толков и, наконец, беспорядков. Русские крестьяне достаточно показали и свое смирение, и свое долготерпение, как в продолжение их векового закрепощения, так особенно в четырехлетнее ожидание обещанного им блага и, наконец, — и это явление есть самое убедительное, — по обнародовании их освобождения, для того, чтобы всякий добросовестный человек мог и долженствовал быть уверен в их незлонамеренности при всех или при большей части таких, может быть, неизбежных беспорядков. По сию пору, т. е. при существовании крепостного права, одна сила, т. е. насилие могло сохранить необходимое для государства спокойствие. Толковать, вразумлять было невозможно, потому, что никогда и никого не было возможности убедить в справедливости рабства, в справедливости совершенного бесправия и т. д. Посему печально, но понятно, что у нас одни опасения возможных беспорядков вызывали немедленно самые строгие, бесчеловечные меры укрощения и даже только предупреждения. Теперь не то. Теперь вы можете с крестьянами рассуждать, можете их вразумлять, и если наше сельское духовенство, к сожалению, не в силах поучать и назидать своих прихожан, то предпишите ему, по крайней мере, просто читать по воскресеньям, в церквах, Манифест 19 февраля и будьте уверены, что чтение сего благовестил не останется без действия на крестьян, что оно тронет сердца их так, как на моих глазах оно тронуло сердце некоторых просто человеколюбивых иностранцев, и — что не портит дела — иностранных ученых, академиков, и как, наконец, оно тронуло до глубины мое собственное сердце.

Массы народные, конечно, не могут вполне и ясно понять и обнять нового устава, когда мы сами должны были прочесть новое Положение несколько раз и с большим вниманием, дабы ознакомиться с ним надлежащими образом. Литература наша, всегда стоявшая за святое дело освобождения, могла бы поспешить на помощь непонимающих, недоумевающих и сомневающихся, но едва ли цензура допустит такое пособие. Между тем крестьяне будут пребывать в прежнем недоумении, в прежних сомнениях и готовы будут слушать и честных и нечестных толкователей и советников. Войдите в такое положение крестьянина: как он может различить советника честного от злонамеренного? Цензура отстраняет единственно советников честных, ибо другие не прибегают к гласности и их, т. е. людей злонамеренных, она отстранить не может. Итак, цензурою вы отстраняете людей, могущих быть для крестьян весьма полезными, и предаете их в жертву людей нечестных и злонамеренных.

Мы особенно настоим на пользе и необходимости сего характера человеколюбия и благоволения в делах крестьянского управления, между прочим, и по той причине, что сей характер равно благодетелен в управлении людьми вообще, следственно, в государственном управлении. Нельзя же, поистине нельзя браться за управление людьми и вместе с тем питать к сим людям какую-то недоверчивость, как бы бояться их, подозревать в них или недоброжелательство, или неприязненность, одним словом, видеть в них каких-то илотов, всегда готовых на возмущение против установленных властей. И какая польза в этих страхах? Они ли спасут или могут спасти правителя? И спасти от чего? От призраков собственного его воображения, а не от действительной опасности, которой, может быть, вовсе не существует. Нет! Нет! Порядок общий, государственный, ограждается не мерами внушаемыми, или опасениями, или недоверчивостию к народу, он ограждается просто установленными законами, даже и самыми плохими, лишь бы сии законы были исполняемы, хотя мало-мальски порядочным и добросовестным образом. Россия не может похвастаться ни весьма хорошим гражданским, уголовным и полицейским законодательством, ни правильным судопроизводством и разумной администрацией, но между тем так называемый порядок общественный вообще везде существовал и не был нарушаем. И к сему-то народу, который и при таком законодательстве умел сохранить общий порядок и спокойствие, будут иметь недоверие, будут ожидать от него всякого рода беспорядков и неистовств и, для предупреждения оных, прибегать к мерам стеснительным для его жизни гражданской, для его развития, для его преуспеяния, к средствам, не допускающим в нем собственного сознания и его человеческого достоинства, и того призвания, которое предназначено ему, так как и всем народам, по воле самого Провидения!

‘Верьте в народ!’ — скажем мы всем сильным земли, призванным управлять народами. Предоставьте ему все средства человеческого и гражданского развития и укрощайте только тех, кои подлинно нарушают общественный порядок, укрощайте только тогда, когда они его действительно нарушают, а не прежде, по предположениям, подозрениям, доносам, клеветам и пр. пр., укрощайте, наконец, не сами — это не согласно с вашим призванием, — но посредством закона, законным порядком и в законных пределах.

Обращаясь к некоторым подробностям, мы укажем на необходимость издать для руководства крестьян сокращенные извлечения из местных положений. В немногих словах можно изъяснить то, что в особенности касается в каждой местности до крестьян барщинных и оброчных, до наделов землею, до усадеб и выкупа оных, до выкупа полевых наделов, до суммы оброков, выкупных ссуд и платежа по оным так, чтобы каждый крестьянин, где бы он ни находился, мог узнать, по крайней мере, в главных обстоятельствах: в какое положение он поставляется и каким образом может или выйти из оного, или выкупить усадьбу и землю. Узнав из краткого ‘извлечения’ главное, он может прибегнуть, для узнания всех подробностей, к подлинному ‘Положению’. Такое ‘извлечение’, не более как на двух или трх страницах, может быть читано крестьянам на сходках и даже в церквах.

Ограничиваясь в изъяснении наших желаний только теми предметами, кои могут подлежать усмотрению Комитета без нарушения правил, в новом Положении содержащихся, или, по крайней мере, без решительного противодействия сим правилам, мы желали бы обратить благосклонное внимание Комитета на постановления, касающиеся до перехода крестьян с одного места на другое.

Вопрос о переходе крестьян во многих частях относится к управлению. Быв разрешен в главных началах самым уставом, он не престает подлежать в других случаях обсуждению, рассмотрению и разрешению власти правительственной, т. е. именно учрежденному для дальнейшего устройства и управления крестьян Комитету.

Важность сего вопроса столь же велика, как и очевидна. Право жить там, где кто хочет, право переменять местожительство, одним словом, право двигаться, ходить, переходить, уходить и возвращаться есть самая существенная принадлежность свободного человека. От права и возможности свободного перехода зависит более, нежели от чего иного, основание вольного труда, так что чем более существует возможности вольного перехода, тем более будет вольного труда.

Вольный труд не основывается одним отстранением крепостного права. Иные причины, независимо от воли помещика, могут препятствовать основанию для крестьян вольного труда. Не одна крепостная зависимость мешает крестьянину оставить место своего жительства и идти искать работы в других местах, т. е. прибегать к вольному труду. Крестьяне могут быть прикрепленными к земле, даже и по уничтожении крепостного права, множеством других постановлений. Прикрепление же к земле, от чего бы оно ни происходило, несовместно с вольным трудом.

В настоящее время существуют различные препятствия для вольного перехода крестьян с одного места на другое.

Одни из сих препятствий тесно соединены с существующим порядком общинного владения землею.

Препятствия сего рода могут быть отстранены ослаблением или совершенным отстранением общинного начала в пользовании и во владении землею.

В сем отношении новое Положение сделало все, что только возможно было сделать. Оно дает средства для крестьян превращать общинное владение во владение участковое, т. е. разбивать общественную землю на участки личные.

Другие препятствия заключаются в постановлениях, независимых от крестьянского вопроса, и именно в постановлениях, касающихся подушного оклада и рекрутской повинности.

Мы сказали в других местах наше мнение о подушном окладе и о рекрутской повинности в теперешнем е виде.

Подушный оклад может быть весьма легко обращен в налог поземельный. Те же самые суммы, кои собираются теперь по губерниям, уездам и селениям, могут быть разложены в губерниях по уездам, в уездах по селениям, и, наконец, в селениях на каждую десятину земли так, что вся перемена будет заключаться в том, что в каждом селении сумма подушного оклада будет разложена на землю: каждый будет платить по числу владеемых им десятин земли, что и ныне частью так делается. Мы показали также, что впоследствии поземельный налог может быть без затруднения возвышен посредством более правильного взимания, смотря по качеству земель.

Относительно рекрутской повинности дело представляет несравненно более затруднений. Но и тут мы не видим: почему в России не прибегнуть к тем же методам, кои приняты в других государствах, т. е. к конскрипции, подвергнув податные сословия, кои ныне исправляют повинность рекрутскую, обязанности жеребья в известный возраст. Тогда те из молодых людей, на коих не пал жеребий, оставались бы навсегда освобожденными от обязанности службы, могли бы вступать в брак и пр.

Наконец, третьего рода препятствия проистекают из самого нового Положения.

Главнейшие из сих препятствий происходят от обязанности для крестьян принимать поземельные наделы, платить за них оброк или работать, при выкупе же платить выкупный оброк в продолжение 49 лет.

Здесь мы не можем не заметить, что разница в производительности между трудом вольным и тем, который возможен при новом Положении, в продолжение 49 лет, должна составить, если бы возможно было е исчислить, огромную сумму, которую и крестьяне, и государство необходимо потеряют. Дали ли сами себе верный отчет в том, чего должна стоить метода выкупа государству, те, кои приняли сию методу?

Приняв методу больших наделов и выкупа, сих препятствий избежать было невозможно. Наделив крестьян большими наделами, установив выкуп, надлежало обеспечить помещиков в получении ими от крестьян и оброка, и работы, а при платеже выкупного оброка прямо в казну надлежало обеспечить казну. Сего обеспечения нельзя было искать не в чем ином, как в существующем обычае круговой поруки, причем общества сельские не могут соглашаться на выход крестьян, дабы не уменьшить числа обязанных общественными платежами. Впрочем, если бы круговой поруки и не существовало и обязанность платежей лежала лично на крестьянине, то и тогда он не мог бы пользоваться правом свободного перехода, покуда не уплатил всех выкупных оброков.

Было ли возможно умерить для крестьян в отдельности все те неблагоприятные для права перехода последствия, кои проистекают из круговой поруки? Нам кажется, что в сем отношении Редакционные комиссии сделали все, что только можно было сделать для облегчения отдельным крестьянам их выхода из сельского общества. Но это весьма немного.

Итак, крестьянин остается прикрепленным к земле или обязанностию работать и платить оброк до выкупа своей земли, и после выкупа в продолжение 49 лет. Прикрепление же к земле, как мы сказали выше, каково бы оно ни было, от чего бы ни происходило, с вольным, настоящим вольным трудом несовместно.

Если же нам напомнят, что крестьянин может, однако же, выйти из общества после 9 лет, отказавшись от всякого надела землею, то мы, заметив, что цена за приобретение такого печального права слишком высока, спросим: где же тут предполагаемое освобождение с землею?

Но кроме сих главных, коренных препятствий вольному труду и даже личной свободе крестьянина, входящих, так сказать, в систему нового Положения, оно представляет некоторые особенные, второстепенные неудобства, кои в сию систему необходимо не входят и постановляются в видах чисто правительственных или полицейских.

Сии стеснительные постановления имеют источником странный, но весьма закоренелый предрассудок, в том состоящий, что русский человек необходимо должен быть к чему-нибудь приписан!

Дорого поплатилась Россия за этот предрассудок! Он был одною из причин введения и утверждения крепостного права. Покорив Россию, татары делали перепись народу, облагали его окладом. То же делали великие князья, цари и император Петр I. Его преемники только продолжали идти по проложенному пути. Делая перепись народу, властители хотели иметь всегда налицо тех, коих они облагали данью, а потому запрещали людям переменять место своего жительства, т. е. прикрепляли их к земле.

Пора бы нам образумиться и спросить самих себя: зачем же и ныне, в XIX столетии, по провозглашении освобождения крестьян, требовать, чтобы каждый из них был куда бы то ни было приписан? Какая в этом надобность, какая польза?

Делается ли это в видах государственного порядка? Но почему человек, никуда не приписанный, опаснее человека, приписанного куда-нибудь? Первый, в случае нарушения сего порядка, подвергается равной ответственности с сим последним, и подвергается оной там, где произошло нарушение.

Делается ли это в видах экономических, финансовых, для верного обеспечения государственных доходов? Так могли думать татары и даже великие князья и цари. Они ‘не ведали, что творят’. Но уже и для Петра I было грешно основывать содержание армии на подушном окладе и смешивать притом в переписи холопов с крестьянами.

Ныне же нет и не может быть никакого удовлетворительного изъяснения для обычая приписывать и исчислять людей. Поголовный или подушный налог происходит от завоевания, когда завоеватель, покоряя народ, даровал людям жизнь и за этот дар требовал от них платы.

Теперь человек, ничем не владеющий, не должен подлежать никакому налогу, как это и действительно существует во всех порядочно устроенных землях. При этом человек ничем не остается, конечно, освобожденным от податей и налогов. Как потребитель, он платит косвенные налоги за то, что он потребляет: за пищу, коей питается, за одежду, которую носит, за жилище, в котором он живет. И при сем следует заметить, что сими косвенными налогами, при свободе, коей человек пользуется, он платит казне гораздо более, нежели сколько платит обязанный поголовным или подушным налогом в неволе или в полуволе, каковую сей налог предполагает.

Основываясь на сих соображениях, мы не можем не заметить, что многие постановления нового устройства относительно выхода крестьян из сельского общества и приема их в другое общество и стеснительны, и бесполезны. И те условия, кои неизбежны при методе выкупа, уже слишком обременительны для крестьян. Но если крестьянин их преодолел, если общество соглашается отпустить его, зачем сверх того требовать, чтобы крестьянин представил также свидетельство, доказывающее, что какое-нибудь другое сельское общество его к себе принимает? Пусть идет он, куда ему угодно. Идти куда кто хочет, жить где кто хочет есть, как мы сказали выше, первое из прав свободного человека, первое из условий человеческой свободы. Отпустив крестьянина, общество за него отвечает. Этого должно быть достаточно для всех разумных требований и обеспечений.

С сим предрассудком приписки тесно соединяется предрассудок паспортов. Освободиться от сего последнего не менее трудно и не менее было бы полезно, сколько от первого. Наконец, однако же, здравые идеи и на сей счет начинают не только проявляться, но и преодолевать идеи ошибочные. В земле, где по закону можно остановить всякого человека, спросить его паспорт или вид и арестовать его, если он такого вида не имеет, во Франции, было, наконец, принято, что англичане могут приезжать и прогуливаться во всей империи без каких бы то ни было паспортов. То же правило, как обещают, будет принято относительно Бельгии, Швейцарии и т. д. Железные дороги поучительнее в сем отношении всех возможных доводов и соображений.

К чему служат паспорты? Для чего особенно требовать паспортов в России от русского крестьянина? Мужик приходит в город, работает, питается своею работою и возвращается домой или остается в городе. Если он не делает ничего противного законам, никто не должен его тревожить. Если же он нарушит закон, то подвергается ответственности, несмотря на то, имеет ли он какой-нибудь вид или не имеет. В городах и в деревнях бывают воры, живущие воровством, как ремеслом. В России, конечно, их не менее, нежели где-либо. Паспорты и виды препятствуют ли им воровать? Например, во Франции люди этого разряда обыкновенно имеют два или три паспорта. Лучше было бы таких промышленников ловить, нежели заботиться о том, чтобы они имели законные виды и паспорты.

А между тем, сколько хлопот, сколько убытков, сколько стеснительности влечет за собою для бедных людей необходимость получать и возобновлять сии свидетельства, кои ничего не свидетельствуют!

Мы полагаем, что Комитет, на который возложено устройство и управление крестьян, может сделать многое в облегчение крестьян, по крайней мере, по сим второстепенным затруднениям, в необходимости паспортов состоящим, и притом распространить свое благотворное участие не только на крестьян, освобожденных от крепостной зависимости, но на всех крестьян вообще: казенных, удельных и пр. и пр.

Мы не можем также не обратить внимания Комитета на образование волостей.

По новому Положению волости должны заключать в себе не более 300 душ.

Редакционные комиссии, имея в виду одних только освобождаемых крестьян, отделенных обыкновенно один от других землями крестьян иных ведомств, могли найти неудобным включить в волость большое число крестьян, например, две или три тысячи, хотя нам кажется, что принятая цифра, т. е. 300, слишком низка. Но ведение Комитета распространяется на всех крестьян вообще. Мы изъяснили в ином месте {См. ‘Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян’. — Примеч. Н. И. Тургенева.}, что в состав одной и той же волости могут входить равномерно как крестьяне освобождаемые, так и крестьяне других ведомств, казенные и удельные, что местное, муниципальное управление, будучи сосредоточено в волостях и устроено на здравых началах, может служить основанием, и основанием широким, твердым, всему государственному управлению, особенно тогда, когда помещики-дворяне, свыкнув с новым порядком, вступят как землевладельцы в состав волостей наравне со всеми прочими землевладельцами.

Самое значение, которое мы даем волостям по нашему плану, требует гораздо большей населенности, нежели то, которое определяется новым Положением. В краях тесно населенных волость должна заключать в себе, по нашему мнению, не менее 10 т[ысяч] жителей. В малонаселенных краях, конечно, нельзя требовать такого же числа. Мы не будем повторять здесь наших доводов относительно выгоды и пользы волостей многолюдных, в сравнении с волостями или коммунами малолюдными, и сошлемся на то, что мы прежде высказали о сем предмете.

Говоря о соединении в одну и ту же волость крестьян различного рода и принимая в соображение, что все крестьяне без исключения будут подлежать ведомству Комитета, мы не можем не представить на его благоусмотрение следующего обстоятельства:

Во многих казенных и, конечно, удельных селениях найдутся земли, превышающие самые высшие наделы, какие обыкновенно предоставляются крестьянам. Сверх того, существуют в казенном владении особенные оброчные статьи. Все сии, в некотором смысле, излишние земли могут быть, по имеющимся сведениям в министерстве государственных имуществ и уделов, немедленно приведены в точную и определительную известность так, что можно будет знать сколько таких земель существует по каждой губернии, по каждому уезду и даже по каждой волости. Почему не предназначить сих земель, когда они к сему удобны, для поселения тех из освобождаемых крестьян, кои будут сходить с земель, ныне ими занимаемых? Сии земли могут быть предоставляемы им или по найму, или за выкуп. Некоторые крестьяне, встречая непреодолимые затруднения в выкупе ныне занимаемых ими земель, могли бы селиться на таковых казенных землях, нанимать оные или приобретать в собственность. Всеобщее освобождение могло бы, таким образом, быть облегчено и ускорено. Мы прибавим, что приняв сию меру, полезно было бы немедленно объявить, в каких именно местностях, какие земли и в каком количестве могут быть предоставлены для поселения освобождаемых крестьян, дабы сии последние знали о сем, приступая к переговорам о сделках по их наделам.

Касательно поселения освобождаемых крестьян на казенных землях, мы находим, что новое Положение прибегает преимущественно к сему средству в отношении крестьян мелкопоместных владельцев. Мы заметили уже в ином месте, что полезнее было бы и для крестьян, и для мелкопоместных помещиков вознаградить сих последних за землю, а не за крестьян. Сравнивая обоюдные неудобства, нам кажется, что неудобств будет менее для помещика, получившего денежное вознаграждение, завестись новым хозяйством, нежели для крестьян переселяться на новые места. В пожертвовании же со стороны казны, в том и другом случае, едва ли будет значительная разница. Этот предмет, не касаясь коренных начал дела освобождения, также может подлежать обсуждению и разрешению Комитета.

Наконец, мы желали бы обратить внимание Комитета в пользу учреждения всеобщего по управлению его надзора посредством постоянных инспекторов.

Мы изъяснили в другом месте необходимость инспекторов во всяком управлении {См. ‘О суде присяжных’ в примечаниях. — Примеч. Н. И. Тургенева.}.

Судя по свойству дела, возлагаемого на Комитет, ничто не может обещать более успеха сему делу, как учреждение постоянных инспекторов, из коих каждый будет иметь свой округ. В известное время все инспекторы должны соединяться в присутствии Комитета, который, рассматривая отчеты их, сличая оные один с другими, будет в состоянии обнять весь ход дела с возможной ясностью и безошибочностью.

По сию пору мы не видим, по новому Положению, иных орудий для действия, как губернские присутствия и мировые посредники, и сверх того, разумеется, все обыкновенные местные начальства. Но при таких средствах управления не существует никакого контроля, действие коего будет ограничиваться одними циркулярами, предписаниями и т. п. Следовать же за успешным ходом дела Комитет будет в состоянии не иначе, как посредством донесений от бесчисленных местных начальств. Единства в действии, сознательной отчетливости в том, что делается, тут быть не может. Вообще по переписке трудно толковать о делах значительных и многосложных. В один час личного разговора можно лучше кончить дело, нежели в продолжение пространной переписки. Сии-то именно инспекторы должны служить, так сказать, орудием разговора Комитета (porte-voix) не только с местными начальствами и властями, но даже с самими крестьянами. Вот наша мысль. Подробности представляются сами собой: инспекторы должны иметь надлежащие инструкции, они должны необходимо иметь довольно простора в их действии, дабы многое могло быть ими решено, исправлено и сделано на самом месте. Иногда одно здравое истолкование, простое вразумление, указание на истинный смысл и значение закона может положить конец ложным и опасным недоумениям, не говоря о злонамеренности, которой поистине в русском крестьянине вообще мы никак предполагать не можем. Но по мере усиления власти инспекторов должна быть увеличена и ясно определена их ответственность. К сожалению, этой-то ответственности, этого-то обеспечения спокойствия и безопасности общественной у нас и недостает: мы видим для народа угрозы, усмирения, укрощения, слишком часто кровавые и жестокие, но нигде не видим ответственности для чиновников, для исполнителей и законов, и предписаний правительственных. Когда и кого карает у нас закон за нарушение оного, за неправильное исполнение, за превышение власти, сим законом определяемой? Всякий чиновник, губернатор, исправник, становой, квартальный, генерал и флигель-адъютант, — все контролируются только своею совестью, все ответствуют только перед Богом, все, при обстоятельствах необыкновенных, действуют токмо по внушениям минутных влияний и впечатлений, прибегают ко всем средствам, какие представляются наиболее действительными для их рассудка, для их опасений, для их встревоженных страстей, и если они когда-нибудь каются, то каются пред одним Богом, а не пред законом. В этой всеобщей у нас безответственности кроется великое нравственное и государственное зло. Ложные понятия многих даже добрых, но слабых людей способствуют сему злу. ‘Как погубить человека или за взятку, или за жестокость? Этим делу не поможешь. А у него жена, дети и пр. и пр.’. Вот что слышно у нас беспрестанно. С таким всеобщим, редко извинительным, равнодушием к справедливости и к правилу должной ответственности, конечно, мудрено ожидать правды в судах, умеренности и человеколюбия в управлении, точного, но [?.]тного и вполне законного исполнения особых поручений.

Ограничившись, как мы сказали выше, теми предметами, кои могут прямо подлежать действию Комитета, не касаясь главных, коренных начал нового Положения о крестьянах, мы не теряем, однако же, надежды, что Комитет найдет, может быть, какие-нибудь средства облегчить и ускорить даже и самый окончательный выкуп крестьянами их полевых наделов и их усадеб. Повторяем, нам неизвестны как намерения Комитета, так равно и план и объем его действий. Наша надежда основывается единственно на том, что государь, совершив главное и существенное в великом и святом деле, что великий князь, ревностно помогавший ему в сем деле, сумеют привести его к желаемому концу. Бог да благословит праведный их труд!

Париж, 22 мая 1861

В этой статье, датированной автором 22 мая 1861 г., Н. И. Тургенев подводит первые итоги реформы 19 февраля 1861 г. и намечает пути дальнейшего освобождения крестьян. Высоко оценивая сам факт отмены крепостного права и историческую роль Александра II как царя освободителя (‘Едва ли найдется в истории другой пример, где бы один человек сделал так много добра столь многим людям’), Тургенев вместе с тем останавливается на некоторых неприемлемых для него положениях реформы. Главным слабым местом он считает наличие переходного периода. Поскольку моральный аспект крепостного права для него всегда был превыше остальных (‘во главе всех моих предположений всегда было: оградить, прежде всего, личность русского крестьянина’), то он считает, что полного освобождения еще не произошло. Таким образом, все положения реформы, ограничивающие свободу крестьян (временнообязанное состояние, принудительный характер земельного выкупа, паспортный режим и т. д.), встречают его осуждение. Сопоставляя свой план освобождения (бесплатное наделение крестьян землей, моментальное освобождение, выплата компенсации помещикам за счет правительства), изложенный в предшествующих записках, в первую очередь в ‘Вопросе освобождения и вопросе управления крестьян’ с положениями крестьянской реформы 19 февраля, Тургенев приходит к выводу, что его предложения выгоднее для крестьян, а правительственные положения для помещиков.

Эта работа Н. И. Тургенева печатается в России впервые.

⁷⁰⁰ Свой план освобождения крестьян с землей Тургенев подробно изложил в статье ‘Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян’. (С. 382.)

⁷⁰¹ Новым Положением Н.И. Тургенев называет совокупность законодательных актов, сопровождавших публикацию Манифеста 19 февраля и конкретизирующих условия освобождения крестьян в зависимости от местных и др. особенностей. Всего было опубликовано 17 таких документов: 1) Общее положение. 2) Положение об устройстве дворовых. 3) Положение о выкупе. 4) Положение о губернских и уездных по крестьянским делам учреждениях. 5) Правила о порядке приведения в действие Положений. 6) Местное положение о поземельном устройстве крестьян 29-ти великороссийских, трех новороссийских и двух белорусских губерний. 7) Местное положение о поземельном устройстве крестьян трех губерний, составляющих Левобережную Украину. 8.) Местное положение о поземельном устройстве крестьян трех губерний Правобережной Украины. 9) Местное положение о поземельном устройстве крестьян Литвы и части Белоруссии. 10) Дополнительные правила о крестьянах мелкопоместных владельцев. 11) Дополнительные правила о приписанных к частным горным заводам людях Министерства финансов. 12) Дополнительные правила о крестьянах, отбывающих работы на помещичьих фабриках. 13) Дополнительные правила о крестьянах и работниках, отбывающих работы на Пермских частных горных заводах и соляных промыслах. 14) Дополнительные правила о крестьянах и дворовых людях Области войска донского. 15) Дополнительные правила о крестьянах и дворовых людях Ставропольской губернии. 16) Дополнительные правила о крестьянах и дворовых людях Сибири. 17) Правила о людях, вышедших из крепостной зависимости в Бессарабской области. Совокупность этих документов Тургенев называет новым Положением.

⁷⁰² В этой статье говорится: ‘В случае если помещик по добровольному соглашению с крестьянами, утвержденному установленным порядком, подарит обществу крестьян часть их надела, и если эта часть, заключая в себе усадебную оседлость крестьян, составляет вместе с оною не менее на каждую ревизскую душу одной четверти высшего, в степной же полосе указного размера надела, установленного для той местности, в коей находится имение, то крестьяне, получившие такой дар от помещика, могут отказаться от обязательного пользования остальною частию своего надела, которая и поступает затем в полное распоряжение помещика’ (Законодательство. Т. 7. С. 280).

⁷⁰³ Ростовцев Яков Иванович (1803-1860) — государственный деятель, в молодости принадлежал к Северному обществу декабристов, накануне восстания 14 декабря 1825 г. предупредил о нем Николая I, сделал стремительную военную карьеру. При Александре II вошел в состав Государственного Совета (27 марта 1855 г.), был назначен членом Секретного, а потом Главного комитета по крестьянскому делу. В должности председателя Редакционных комиссий сыграл ведущую роль в подготовке крестьянской реформы.

⁷⁰⁴ непременное условие (лат).

⁷⁰⁵ Тургенев имеет в виду попытку Михаила Семеновича Воронцова (1782-1856) и Александра Сергеевича Меншикова (1787-1869) организовать в 1820 г. общество по освобождению крестьян. Подробно об этом речь во втором томе книги Н. И. Тургенева ‘Россия и русские’ (С. 252-253).

⁷⁰⁶ См. комм, к статье ‘О силе и действии рескрипта 2 ноября 1857 года’.

⁷⁰⁷ См. комм, к статье ‘Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян’.

⁷⁰⁸ Фридрих Вильгельм (Friedrich Wilhelm) III (1770-1840) — прусский король (с 1797) из династии Гогенцоллернов, внучатый племянник Фридриха II Великого.

⁷⁰⁹ Гарденберг (Hardenberg) Карл (1750-1822) — князь, немецкий политический деятель, с 1810 г. государственный канцлер Пруссии, министр иностранных дел (1804-1806 и 1807). После удаления Штейна в 1808 г. продолжил его реформы.

⁷¹⁰ Тургенев имеет в виду полную отмену феодальных повинностей в Австрии летом 1849 г. Крестьяне освобождались сразу с землей, за выкуп, который был разделен на три части. ‘Одну треть должны были выплатить помещику сами крестьяне, уплату второй трети приняло правительство на себя, а последнюю треть должен был нести или потерять помещик’ (Пора! С. 23).

⁷¹¹ См. комм, к статье ‘О силе и действии рескрипта 2 ноября 1857 года’.

⁷¹² золотая середина (фр.).

⁷¹³ Константин Николаевич (1827-1892) — великий князь, второй сын императора Николая I, играл видную роль в подготовке и проведении Великих реформ (крестьянской и судебной). Тургенев имеет в виду рескрипт 19 февраля 1861 г., в котором царь назначил Константина Николаевича председателем вновь учрежденного Главного комитета об устройстве сельского состояния. В компетенцию этого комитета входили рассмотрение законопроектов, связанных с проведением крестьянской реформы в жизнь, разработка положений, а также вопросы управления освобожденными крестьянами.

Список сокращений

Пора! — Пора! // Русский заграничный сборник. Ч. 2, тетр. 1.

РЗС — Русский заграничный сборник. Берлин-Брюссель— Лейпциг-Лондон-Париж, 1858-1866.