КОММЕНТАРИИ
О новом религиозном сознании, Свенцицкий Валентин Павлович, Год: 1907
Время на прочтение: 6 минут(ы)
———————
Публикуется по: Валентин Свенцицкий, прот. Собрание сочинений. Т. 2. Письма ко всем: обращения к народу 1905-1908. М., 2011. С. 422-426.
———————
Религиозные споры в печати — в значительной степени дело бесплодное: условность словесных выражений, индивидуальные оттенки в употреблении тех или иных понятий, невозможность с первых слов устранить недоразумения, проистекающие от взаимного непонимания, — всё это, даже при безусловной обоюдной искренности и желании договориться и понять друг друга, лишает печатный спор необходимой полноты, жизненности, а значит, и правды. В печатном споре ускользает главное — то религиозное настроение, которое стоит за логическими схемами спора и в котором всегда и лежит главная причина разногласий.
Но, вполне сознавая все отрицательные стороны полемики, всё же приходится, за неимением иных средств, прибегать к печати. Дело не в том только, что я, например, из Москвы не могу беседовать с Д. В. Философовым, находящимся в Париже, а в том, что все, кто считает нашу беседу для себя действительно важной, всё равно не могут узнать о ней иначе, как из печати.
А беседу эту не может не считать важной всякий живущий религиозной жизнью, ибо она касается самой основы этой жизни. Тут, без преувеличения, решается вопрос о жизни и смерти, быть или не быть в Церкви — для верующего, в сущности, значит жить или умереть.
Статья Д. В. Философова касается ‘Братства ревнителей церковного обновления’ 1, но так как из неё ясно, что Д. В. Философов не делает никакой принципиальной разницы между обновленцами и ‘более радикальным христианским союзом Булгакова, Эрна, Свенцицкого и др.’, то я вправе всё сказанное по существу в отношении Братства относить и к себе. Очевидно, дело здесь не в том, что обновленцы объявляют себя кадетами, а мы — социалистами, а в том, что и у тех и у других, по г. Философову, политика органически не связана с религией, общественность внерелигиозна, так как не может иная общественность, кроме самодержавной, действительно, а не внешне стать христианской общественностью 2.
Я не буду защищать ‘Братство ревнителей’. В оценке его деятельности у нас с г. Философовым много точек соприкосновения. Из других мотивов, но я также утверждаю, что это не более и не менее как ‘профессиональный союз’ (см.: Вопросы религии. Вып. 1), что не нужно преувеличивать религиозного его значения, что либеральное христианство — ‘полуистина’, что либеральный священник — не апостол новой, грядущей Церкви, но в лучшем случае искренний член партии народной свободы 3.
Повторяю, оценку эту я делал совершенно на иных основаниях, чем г. Философов, а потому вправе не относить всего сказанного к ‘более радикальному христианскому союзу’, полагая между тем и другим принципиальную разницу.
Д. В. Философов считает невозможной реформу православия на том основании, что ‘вся его метафизика настолько противоречит идее освободительного движения, что членам Церкви или надо уйти из неё, или честно принять те выводы, которые вытекают из церковной метафизики’.
Г-н Философов настаивает на том, что ‘должно сначала внимательно и последовательно пересмотреть всю метафизику православия и решить, случайно или нет вся православная общественность ультрареакционна’.
Вряд ли кто-нибудь будет спорить против второго утверждения. Да, конечно, метафизика должна быть пересмотрена, должна быть углублена, раскрыта, должна стать достоянием народного религиозного сознания. Вл. Соловьёв посвятил всю свою жизнь на пересмотр этой метафизики. Г-н Философов может как угодно относиться к тому, что мы считаем себя учениками Вл. Соловьёва, но, во всяком случае, по мере разумения нашего мы искренно принимаем на себя его ношу и пытаемся продолжать его философское дело.
Суть не в том, что нужно пересмотреть метафизику, а в том, что такое православная метафизика. Я считаю, что только по недоразумению можно видеть религиозную зависимость между христианской метафизикой и православной практикой. И полагаю, что другие силы определили эту практику в ультрареакционном направлении. ‘Метафизика’ тут ни при чём. Конечно, нельзя говорить, что это произошло ‘случайно’, но никто о случайности и не говорит, говорят об ‘исторических условиях’, которые, если хотите, можно на религиозном языке назвать силами, противоположными Христу.
Г-н Философов говорит: ‘Пусть нам докажут, что последовательный социализм совместим с православием!’ Но мы также вправе сказать: пусть нам докажут обратное, ссылаться на факт более чем недостаточно. Пусть г. Философов покажет: где, в каком пункте православной метафизики заключается нечто такое, что с логической неизбежностью обязывало бы признать самодержавие 4. Самым категорическим образом утверждаю, что никогда г. Философов этого не укажет, если ‘метафизикой’ православной Церкви он произвольно не будет называть личные мнения представителей духовной литературы. Я утверждаю, что никакой православной метафизики, кроме той, которая заключается в догматах, нет и пересмотр православной метафизики есть пересмотр догматов, а творчество в этой области есть творчество в области догматики.
Таким образом, реформировать православную метафизику — это значит разобраться в том смешении исторического и вселенского 5, что в ней заключается, и освободить христианство от ‘православия’ 6.
‘Но это и значит выйти из православной Церкви’, — скажет г. Философов. Совершенно нет. Там есть подлинно вселенское начало — таинства. Конечно, представители ‘православного’ элемента могут отлучить от Церкви реформаторов — это другое дело, но сами реформаторы из-за этого исторического православия не могут уйти из той Церкви Христовой, которая стоит за ним. Г-н Философов и та группа лиц, которая считает себя представителями ‘нового религиозного сознания’, постоянно говорят о том новом мистическом процессе, который один только может обусловить собой настоящую религиозную общественность, а именно о явлении Духа Святого.
Представители ‘нового религиозного сознания’ пытаются дать словесное определение, создать те логические схемы, которые могут выразить сущность и значение этого нового мистического процесса.
Здесь можно спорить о деталях, но в основе своей всё это принимается и нами. Больше того: ‘новое религиозное сознание’ в этом своём утверждении является очень старым и, поскольку раскрывает истину о Духе Святом в сознании, — просто с большим или меньшим литературным талантом повторяет прошлое до Вл. Соловьёва включительно.
Новое здесь должно быть другое — не религиозное сознание, но религиозное делание. Этого делания покуда нигде ещё нет, но чуткое ухо людей самых различных литературно-религиозных направлений уже слышит его приближение.
Таким образом, самый спорный пункт, разделяющий нас от Д. В. Философова и других, не в том, что они учат о новом религиозном сознании, о Церкви трёх, о новых мистических процессах, а в том, что начать новую религиозную жизнь, войти в Церковь Троицы можно, по их мнению, только порвав с православием, не в смысле идейных, политических разногласий с ним, а в смысле живого общения в таинствах. И я утверждаю, что нигде во всём написанном Д. В. Философовым, Д. С. Мережковским и др. нет ни одного слова в подтверждение необходимости этого разрыва. И мне самым искренним образом кажется, что такое требование разрыва никогда и не будет ими логически обосновано, ибо оно совершенно иной природы, иррационально. Г-н Философов может это стихийное отталкивание от Церкви считать признаком близости новых откровений, первыми лучами нового солнца, я же жду новых откровений там, у Пречистой Его Чаши.
Я не хочу ни на минуту отойти от неё, веруя, что Он Сам, когда захочет, пошлёт нам Духа Утешителя, который наставит нас. Я считаю, что порывать с Церковью — значит человеческим разумом определять сроки, прекращать благодатное общение и ждать — я считаю искушением, вымогательством чуда. А потому и отталкивание от Церкви считаю не первым признаком новой жизни, а тем стихийным стремлением ‘отсечься’, которое ‘новое религиозное сознание’ превращает в ‘новое сектантство’.
Мне больно писать это, но иначе я чувствовать не могу, и г. Философов должен поверить мне, что, если я почувствую другое, у меня хватит и смелости, и ‘честности’ порвать с православным христианством.
1 Статью Д. В. Философова ‘Церковь и революция’ (Век. 1907. 18) о. Константин Аггеев назвал ‘вполне сознательным низведением религии на степень одного лишь средства для устроения известной формы общественности’ (Московский еженедельник. 1907. 24/25. С. 19).
2 Ср.: ‘…историческое христианство своей общественности не имеет… фатально благословляет цезаря, всё равно, в форме ли цезаризма или папства’ (Философов Д. Загадки русской культуры. М., 2004. С. 180).
3 Партия народной свободы — официальное название конституционно-демократической партии с 8 января 1906 г.
4 ‘Но в учении Церкви нет догмата о самодержавии неограниченном, о котором не говорится ни в Символе веры, ни в определениях Соборов… Пастырь Церкви не изменит Христу, если будет сочувствовать партии, не признающей неограниченного самодержавия, это непризнание христианству не противно’ (Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. М., 2004. С. 30). ‘Самодержавие не есть религиозная истина или непреложный догмат веры’ (Аксаков И. Отчего так нелегко живётся в России? М., 2002. С. 897).
5 Спустя четверть века прот. Сергий Булгаков определял одну из задач Христианского братства борьбы как ‘идейное и практическое преодоление традиционной идеологии, сливавшей и отожествлявшей политический абсолютизм с православием’ (Александр Ельчанинов, свящ. Записи. М., 2001. С. 17).
6 ‘Но тут, я знаю, и вы на меня вскинетесь. Постойте, постойте. Я ведь говорю не об истине догматов православия, об этом нет и спору, не о той единой, святой Церкви, Церкви живых и мёртвых, о которой писал Хомяков, но о церкви исторической… в которую необходимо внести этого жизненного элемента’ (Аксаков И. Эпистолярный дневник. Т. 2. М., 2004. С. 226). Объяснение поневоле возникшей двусмысленности см. в статье Свенцицкого ‘Ответ Н. А. Бердяеву’. Ср.: ‘Поводами к выражению истины в формулах более строгих и более определённых служили для сынов Церкви ереси или ложные определения… научное движение церковной терминологии… весьма естественно истекает из потребности заявить, что христианское учение не набор слов, вытверженных наизусть и удерживаемых памятью, а приблизительное выражение истины Божией, постоянно созерцаемой и уразумеваемой внутренним смыслом сынов Церкви. Истина пребывает неизменною во все века, познание её не изменяется, но выражение её, по самому существу всегда недостаточное, не может не видоизменяться’ (Хомяков А. Сочинения: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 188).