О необходимости свободы для русской печати, какъ условія воздйствія ея на общественное мнніе Европы.
О необходимости свободы для русской печати, какъ условія воздйствія ея на общественное мнніе Европы.
‘День’, 12 декабря 1864 г.
О необходимости свободы для русской печати…, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1864
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Не знаемъ, до всхъ ли нашихъ читателей допью извстіе, напечатанное въ газет Министерства внутреннихъ длъ, ‘Сверной Почт’, что проектъ новаго устава о печати уже внесенъ г. министромъ на разсмотрніе Государственнаго Совта. Это извстіе подтверждено было и другою оффиціальною газетою, ‘Биржевыми Вдомостями’, которая добавила къ тому, что проектъ этотъ значительно измненъ и дополненъ противъ того, который еще въ 1862 г., какъ вроятно помнятъ читатели, былъ предоставленъ правительствомъ на общее литературное обсужденіе. Этотъ послдній проектъ, выработанный особой коммиссіей подъ предсдательствомъ статсъ-секретаря князя Оболенскаго, былъ въ свое время подробно разобранъ нами. Большинство публики находило его стснительнымъ. Но съ тхъ поръ многое перемнилось. Много тучъ, черныхъ и грозныхъ, заволакивало нашъ небосклонъ, но вс он, одна за другою, сошли съ неба, такъ что теперь, казалось бы, ничто уже не должно мшать — быть воздуху чистымъ я яснымъ, и солнцу свтить и грть всмъ своимъ животворнымъ свтомъ. Въ самомъ дл, разв не ‘се обстоятъ благополучно? Разв не одержали мы въ прошломъ году блистательную дипломатическую побду, разомъ выдвинувшую Россію изъ того положенія, которое она занимала посл Восточной войны, вновь на подобающее ей мсто въ сонм Европейскихъ державъ? Разв не усмиренъ мятежъ, не раздавлена ‘стоглавая гидра крамолы’, и — самое дорогое стяжаніе — разв не разъяснены вполн т темныя интриги, сти, ковы, которыми подкопался модъ насъ тайный непримиримый врагъ? Разв не всюду побдоносно и сильно правительство, на Кавказ, какъ и въ Польш, на войн, какъ и въ мір, храбростью войскъ, какъ и признательностью и преданностью народа? Разв, наконецъ, не приводится самымъ счастливымъ образомъ къ концу величайшій и труднйшій изъ переворотовъ — уничтоженіе крпостной зависимости 20 милліоновъ крестьянъ,— разв милліонноустная слава, всемірно привтствовавшая нашу верховную власть именемъ ‘либеральнйшей’ въ Европ власти и ‘освободительницы’, не упрочилась еще прочне, пространне и долговчне цлымъ рядомъ новыхъ либеральныхъ реформъ и самыхъ разнообразныхъ предположенныхъ улучшеній?… Конечно, многаго еще остается желать, но мы говоримъ здсь не о томъ, что можетъ представляться намъ съ нашей личной, частной точки зрнія, до которой нтъ никому дла, а о томъ, что представляется съ точки зрнія государственной. Въ этомъ послднемъ смысл какой же самый злйшій врагъ нашъ въ Европ ршится сказать, что мы идемъ не впередъ, а назадъ? Отбитъ только оглянуться назадъ, за два года, чтобы убдиться, какъ несравненно выше, блистательне стала Русская государственная власть, какъ несравненно крпче и выгодне для нея занимаемая ею теперь политическая позиція. Гд враги? они разсяны,— теперь почти некого и нечего опасаться, и правительство ршительне, чмъ когда-либо, можетъ приступить къ осуществленію своихъ ‘благихъ и либеральныхъ’ предначертаній. Понятно посл этого, что измненія въ проект князя Оболенскаго, составленномъ при иныхъ, самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, оказываются необходимыми…
Новый проектъ, по всей вроятности, будетъ скоро разсмотрнъ. Нужно ли говорить, съ какимъ нетерпніемъ ожидаемъ мы, редакторы, обнародованія этого новаго устава, отъ котораго зависитъ все будущее нашей журналистики? Да и одни ли редакторы? Всякій, кому сколько-нибудь дорог судьба Русской мысли и Русскаго слова, съ такимъ же лихорадочнымъ вниманіемъ прислушивается ко всякимъ извстіямъ и слухамъ о содержаніи проекта и о ход преній, да и кто же, сколько-нибудь грамотный и не пошлый чело* вкъ, не понимаетъ той Связи, какая существуетъ между литературою и законами о печати,— той важности, которую иметъ литература для развитія и преуспянія народнаго во всхъ смыслахъ и отношеніяхъ. Мы не читали проекта и не обращаемъ вниманія на слухи, еслибъ не было надобности улучшить нын дйствующее законодательство, равно какъ и положеніе нашей печати, не было бы, вроятно, и приступлено къ измненіямъ… Мы убждены,— по крайней мр позволено надяться,— что новый уставъ поставитъ литературу и журналистику въ самыя благопріятныя условія для ихъ правильнаго развитія и будетъ вполн согласенъ съ тмъ общимъ духомъ, которымъ запечатлны вс главныя реформы ныншняго царствованія, стяжавшія ему такую лестную славу — во всемъ образованномъ мір…
Нельзя не замтить, что въ послднее время Россія стала предметомъ особеннаго вниманія со стороны Европейской ‘прессы’. Эта послдняя зорко слдитъ теперь не только за событіями вншними, не только за государственными мропріятіями, но и за происшествіями нашей общественной жизни. Почти вс главнйшія европейскія періодическія изданія обзавелись корреспондентами изъ Россіи, которые, въ угоду ли своимъ патронамъ и принципаламъ,— или же по собственной близорукости, сообщаютъ не столько неврныя извстія, сколько неврную и неправильную оцнку явленій нашего внутренняго Русскаго міра. Такія корреспонденціи избавляютъ, повидимому, Западныхъ публицистовъ отъ упрека въ невжеств, въ незнаніи Россіи и ея домашнихъ обстоятельствъ, отъ подозрній въ умышленномъ искаженіи истины,— но въ нихъ-то и заключается самая ядовитая ложь, требующая энергическаго противоядія со стороны Русскаго публичнаго, конечно не оффиціальнаго только, а именно общественнаго слова. Оффиціальныя обличенія не внушаютъ большаго кредита нашимъ заграничнымъ упрямымъ недругамъ. Поэтому, для успшнаго опроверженія всяческихъ клеветъ, распространяемыхъ на нашъ счетъ въ Европ и почерпаемыхъ будто бы изъ достоверныхъ источниковъ, необходимо, чтобъ Русская журналистика сумла занять почетное мсто въ Европейской пресс, чтобъ она снискала къ себ уваженіе и — главное — довріе, какъ къ самостоятельному органу общественнаго мннія, чуждому всякихъ вншнихъ разсчетовъ и соображеній. Только поставленная въ выгодныя условія у себя дома, можетъ она, Русская журналистика, пріобрсть къ себ довріе за границей, и только пріобртя это необходимое довріе, можетъ она оказать требуемую отъ нея услугу и государству и обществу.
Едвали еще кому нужно объяснять и доказывать — какое значеніе иметъ теперь, въ наше время, общественное мнніе въ Западной Европ. Еще не очень давно, еще лтъ сорокъ тому назадъ, оно едва принималось въ разсчетъ,— по крайней мр еще не признавалось, какъ самостоятельная сила. Но съ тхъ поръ оно сложилось въ настоящую историческую силу, и лтописецъ позднйшихъ временъ необходимо долженъ отмтить общественное мнніе какъ главнйшаго двигателя новйшей исторической жизни Европейскихъ народовъ. Перечисляя своихъ сосдей, своихъ могучихъ союзниковъ или недруговъ, Россія, кром четырехъ великихъ державъ Западной Европы, кром Франціи, Англіи, Пруссіи и Австріи,— должна признавать, по отношенію къ себ, еще пятую великую державу — именно общественное мнніе Европы, державу могущественную и наиболе намъ враждебную. Наши дипломатическія и политическія связи съ Европейскими кабинетами могутъ находиться въ наилучшемъ вид, но мы не можемъ и не должны забывать про существованіе этой новой непріязненной силы, на время усыпающей, но всегда готовой возстать противъ насъ съ новою яростью. И именно только по отношенію къ Россіи это общественное мнніе является общественнымъ мнніемъ всей Европы, или пятою великою державою, какъ мы выразились,— потому что для себя и у себя дома оно разбивается на общественное мнніе Франціи, Англіи, Германіи и т. д. Только противъ Россіи оно сплачивается въ единодушную враждебную силу и является — какъ міръ Латино- Германскій противъ ненавистнаго ему православнаго Славянскаго міра. Такимъ образомъ Россіи приходится имть дло не только съ военнымъ и политическимъ могуществомъ Европы, но и съ могуществомъ ея общественнаго враждебнаго Россіи мннія. Но какъ бороться съ этимъ могуществомъ? Противъ него нельзя выслать ни конницы, ни пхоты, ни артиллеріи, его не достанешь ни штыками, ни ядрами, его не уловишь въ дипломатическія сти,— его не побдишь никакою государственною мощью, потому что область его дйствованія нисколько не государственная, и орудія его невещественныя. Съ нимъ, съ этимъ могуществомъ, можно бороться только такою же невещественною силою, и на его пол, т. е. на пол общественномъ, пол мысли и слова, короче — на пол печати. Печать — хотя и состоящая подъ закономъ, но не стсненная имъ, не лишенная свободы и самостоятельности, составляетъ главное орудіе этой новой пятой державы,— печатью же только и можетъ бороться съ нею Россія — печатью, разумется, поставленною въ равносильныя условія для борьбы… Неравенство этихъ условій съ нашей стороны упрочиваетъ побду за противною стороною. Европейской печати, служащей органомъ общественнаго мннія, невозможно противополагать печать оффиціальную, потому что оффиціальные журнальные органы не могутъ служить выраженіемъ Русскаго общественнаго мннія, да и не имютъ этого притязанія. Они не боле и не мене какъ органы правительственной власти, и не съ ними ищетъ имть дло Европейская публицистика. Они лишены въ ея глазахъ того нравственнаго авторитета, который принадлежитъ только общественному свободному искреннему мннію,— и какъ бы ни были убдительны доводы, приводимые оффиціальными Русскими журналами, Европейская журналистика уметъ всегда отъ нихъ уклониться подъ тмъ благовиднымъ, хотя и не всегда справедливымъ предлогомъ, что это говоритъ не искренній голосъ общества или народа, а голосъ власти… Въ томъ-то и состоитъ особенность нашего времени, что враждующія между собою державы въ Европ выставляютъ теперь, другъ противъ друга, непремнно знамя какой-либо идеи (искренно или неискренно, это иной вопросъ), справляются не столько о количеств, сколько о качеств войскъ, не столько о крпостяхъ, фортеціяхъ и цитаделяхъ, сколько о крпости духа и твердости убжденій,— стараются, наконецъ, цлить преимущественно не въ амбразуры или бреши каменныхъ твердынь, а въ слабыя стороны соціальнаго устройства, народной нравственности и общественнаго развитія. Поэтому и для отраженія враговъ теперь уже недостаточны ни огромныя войска, ни неприступныя укрпленія, ни мониторы, ни стальныя ядра (хотя все это конечно необходимо), но необходимы въ особенности крпкія убжденія, свободно горящій и свободно творящій духъ жизни, щитъ нравственной идеи, орудія духовныя — мысль, слово, печать.
Кто не помнитъ, какая доля участія въ Восточной войн принадлежала общественному мннію Европы? Привыкнувъ не обращать вниманія на силы невещественныя, мы были поражены тмъ единодушіемъ вражды, которое высказалось къ намъ со стороны Европейскихъ обществъ, намъ трудно было понять и поврить, что честолюбивые замыслы Наполеона нашли себ въ общественномъ мнніи такого могущественнаго союзника! Мы и не подозрвали этого могущества, а между тмъ ему, этому могущественному союзнику враждебныхъ намъ правительствъ, должна быть преимущественно приписана главная причина нашего неуспха. Съ этимъ могуществомъ мы тогда не умли еще бороться. Нужно ли также разсказывать про то, что еще у всхъ на свжей памяти,— именно про участіе общественнаго мннія Европы въ событіяхъ послднихъ лтъ, въ такъ-называемомъ Польскомъ вопрос, въ дипломатическомъ поход Европы на Россію, въ самомъ Польскомъ возстаніи, котораго оно было главною силою? Кто не помнитъ тхъ ироническихъ отзывовъ о нашей внутренней духовной цльности и крпости самого императора Наполеона, тхъ толковъ иностранныхъ газетъ, которыя, не имя возможности знать настоящаго общественнаго мннія въ Россіи, не видя его и поэтому отрицая его самостоятельное существованіе, составляли свое сужденіе о нашемъ духовномъ настроеніи по тмъ Русскимъ изданіямъ, которыя выходили за границей и въ которыхъ он думали видть выраженіе настоящей, свободной, Русской народной мысли? И только тогда, когда самая сила обстоятельствъ выдвинула впередъ силу печатнаго слова и у насъ въ Россіи, когда Европейская журналистика волей-неволей поврила, хоть на сей разъ, искренности этого слова, Европа увидла предъ собою такой грозный призракъ народнаго Русскаго мннія, что отступила предъ нимъ, а Польскій вопросъ взошелъ въ совершенно новый, небывалый фазисъ. Очевидно, что эта вра Европы въ искренность нашего печатнаго общественнаго слова много способствовала нашей государственной побд,— и для пользы самого государства остается желать, чтобъ эта вра не колебалась, чтобъ не было никакого мста сомннію Европы въ искренности и самостоятельности выраженія нашей настоящей общественной мысли… Всякое ослабленіе этой вры или тхъ выгодныхъ условій, въ которыя поставлена Русская печать относительно своего дйствія на общественное мнніе Европы, было бы торжествомъ для враговъ Россіи и сказалось бы самыми невыгодными для насъ послдствіями. Напротивъ, для пользы Россіи, въ видахъ даже чисто-государственныхъ, необходимо, чтобы авторитетъ Русскаго печатнаго слова за границею возрасталъ все сильне и сильне, чтобы оно заняло видное мсто въ Европейской публицистик — какъ самостоятельное выраженіе Русской общественной и народной мысли.
Но одну ли эту услугу оказала правительству Русская журналистика,— за границею ли только проявилось ея значеніе? Какого бы ни были лично мы сами мннія о Русской періодической печати за послднее время, и о тхъ результатахъ, которыхъ она достигла,— но разсматривая дло съ точки зрнія чисто-государственной, нельзя не признать, что и здсь ея услуги правительству не мене важны. Кто, какъ не литература, являлся всегда самымъ усерднымъ поборникомъ правительственныхъ либеральныхъ реформъ, начиная съ освобожденія крестьянъ? Кто всего старательне содйствовалъ ихъ осуществленію, кто всего ревностне проводилъ ихъ въ общественное сознаніе и проводилъ успшно — силою искренняго свободнаго сочувствія? Кто наиболе способствовалъ возрожденію Русской народности въ Западномъ кра и оживилъ его значеніе въ памяти нашего общества? Кто настойчиве, упорне и единодушне предъявлялъ требованіе гражданской честности и доблести, кто служилъ и служитъ нравственною грозою и карою на всякихъ нарушителей закона, на тхъ нарушителей, до которыхъ не можетъ иной разъ досягнуть законное правосудіе и которыхъ обуздать способно только одно общественное мнніе съ его органомъ — журналистикою? Разв ослаблъ ‘патріотизмъ’ при дятельности Русской періодической печати за послднее время, или преданность или усердіе къ служб? Разв затруднены отправленія органовъ, или парализировани какія-либо благія дйствія правительства? Разв вліяніемъ литературы разстроены какія-либо коренныя основанія нашего общественнаго благоустройства? Этого не скажетъ и самый отъявленный врагъ Русскаго просвщенія, а напротивъ признаетъ, что чмъ самостоятельне стала Русская журналистика, тмъ искренне, свободне, самостоятельне, а слдовательно и плодотворне стало ея содйствіе либеральнымъ правительственнымъ реформамъ и начинаніямъ. Дятельность нашей журналистики, повторяемъ, можетъ иногда не нравиться намъ съ нашей личной, положимъ хоть такъ-называемой славянофильской точки зрнія (‘День’ смиренно сознаетъ, что онъ, въ отношеніи нкоторыхъ услугъ, никакъ не можетъ равнять себя съ прочими органами печати), но во всякомъ случа, въ общемъ результат, дйствительность заслугъ Русской журналистики предъ Русскимъ правительствомъ не можетъ, кажется, подлежать для него сомннію,— а степень заслугъ этихъ находится въ прямомъ соотношеніи со степенью искренности убжденій и слова, предоставленною нашей періодической печати вншними условіями.
Такимъ образомъ развитіе литературы и журналистики въ Россіи является важнымъ условіемъ нашего государственнаго и общественнаго развитія,— и современная жизнь сложилась такъ, что она немыслима безъ дятельности общественнаго печатнаго слова. Само собою разумется, что эта дятельность подлежитъ такимъ же необходимымъ ограниченіямъ, какъ и всякая личная дятельность въ обществ, но въ томъ и состоитъ мудрость законодателя, чтобы этими необходимыми ограниченіями не стснить свободы роста и развитія такой полезной общественной силы, какова литература. Конечно, везд и всегда были и будутъ неправильности, уклоненія отъ нормы, но это неизбжное зло всегда можетъ быть побждено избыткомъ добра. Свойство этого зла такого рода, что оно мене всего боится вншнихъ стсненій печати. Тогда какъ истина любитъ шествовать только прямымъ, честнымъ путемъ, ложь свободне въ выбор путей, и находя прямой путь прегражденнымъ, свободно прокрадывается окольными, тайными, несослдимыми тропинками. Эту свободу зла и лжи можно побороть только свободою добра и истины… Если гд особенно вредна монополія, такъ именно въ литератур, ибо всякое направленіе, какъ бы ни было оно истинно или похвально, можетъ впасть въ односторонность, а слдовательно и въ ложь. Противодйствіемъ такой монополія можетъ быть только одинаковость условій печати для всхъ, по возможности, мнній и направленій, и изъ столкновенія ихъ — общество уже само безъ труда выразуметъ истину. Чмъ шире кругъ печатнаго слова, тмъ мене удобствъ для монополіи и всякихъ неправильностей. Такъ, напримръ, мы отъ всей души желали бы развитія провинціальной литературы, чтобы освободить наши провинціальныя общества изъ-подъ деспотизма литературы столичной, часто вовсе не знающей мстной провинціальной правды. Было бы напрасно, кажется намъ, опасаться, что журнализмъ въ Россіи можетъ достичь той степени развитія и силы, какъ на Запад. Дйствіе журналовъ въ Россіи ограничивается однимъ обществомъ, весьма не великимъ по своему количественному, а еще боле по своему качественному объему, и нисколько не простирается на 60-ти-милліонную массу Русскаго народа. Къ тому же, чмъ сильне станетъ общество проникаться своею народностью, чмъ доступне будетъ оно воздйствію народныхъ элементовъ, тмъ выше, нравственне и благотворне будетъ и дятельность нашей журналистики. По вашему мннію, опасно не широкое развитіе, а именно стсненное и неправильное развитіе литературы, опасна не то-что искренность и самостоятельность убжденія, а именно неискренность и несамостоятельность,— опасно не то-что правдивое, хотя бы и рзкое слово, но слово двусмысленное. Поэтому нельзя не пожелать въ заключеніе, чтобы наша печатная рчь была вполн честна и чистосердечна, т. е. чтобы она была поставлена въ условія, при которыхъ могла бы достичь этихъ необходимыхъ для ея нравственнаго авторитета качествъ,— чтобы наша журналистика пріобрла полное довріе къ себ въ Европ и была способна побдоносно состязаться съ враждебною намъ силою Европейскаго общественнаго мннія, не навлекая на себя подозрнія въ неискренности… Процвтаніе наукъ, искусствъ и литературы составляетъ истинную славу царствъ — учатъ насъ съ дтства, а кому же неизвстны условія, при которыхъ единственно это процвтаніе возможно?!.