О лошади в очках
О лошади в очках
О ЛОШАДИ В ОЧКАХ
‘Милостивый государь мой
Иван Петрович!
ОБ ИЗЯЩЕСТВЕ НРАВОВ
ОШИБКИ ВСЕГДА ВОЗМОЖНЫ
[27 октября 1932 г.1
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
О лошади в очках, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1932
Время на прочтение: 5 минут(ы)
М. А. Осоргин. Заметки старого книгоеда
Причиною дурных настроений чаще всего является у нас сравнение настоящего с прошлым, к полной первого невыгоде. И так в этом отношении увлекаются, что прошлое кажется сплошным сиянием, без чуточной тени, без единого пятнышка: и люди были лучше, и учреждения прекраснее, и личная жизнь уж до чего хороша! Подумать только: запекали к празднику цельный окорок, варенье заготовляли огромными банками, к обеду ждали ежедневно пять человек. И у каждого было свое дело: этот вел торговлю, тот был прокурором, другой, напротив, защитником, а кто просто наклеивал в альбом редчайшие почтовые марки. Деточки все говорили по-русски и получали двойки по арифметике. А вверху надо всем стояло первоклассного качества правительство, с доброй улыбкою смотревшее, как весело резвятся граждане. Не говоря уже, конечно, о климате: куда было меньше дождей, больше дней солнечных! Население росло неустанно, умирали более от старости и несварения, оставляя завещание родственникам и просветительным заведениям. За границей же нас так уважали, что было даже неловко и хотелось сказать: ‘Не беспокойтесь, пожалуйста, а заверните в бумагу весь ваш магазин и пришлите мне в гостиницу при счете, а вот это вам за услуги’. И бывало, на наш славный русский рубль можно было купить весь Лувр, а за десятку — Вестминстерское аббатство!..
К прошлому имеет неизбывную страстишку и старый книгоед. Поздно вечером, когда замолкают у соседей граммофоны и теесефы, берет он старый русский журнал и любовно листает его. И ах! — сколь много в сем журнале занимательного, чего ныне в жизни уже не отыскать.
Так, например, позвольте извлечь из ‘Русского архива’1 забытый документ, возрастом в сто тридцать лет, свидетельствующий о том, как покойно и весело жилось под добрым и мудрым начальственным попечением.
В нумере 36 ‘Московских ведомостей’ 1802 года было помещено следующее сообщение:
‘Мая 1 числа, на гулянье, между чрезвычайного множества экипажей, была лошадь, довольно странно убранная. Молодой поселянин держал за узду молодую, 3-х лет, чалую лошадь, на которой были очки, величиною вершка в 4 в диаметре и обделанные в широких полосах жести. Между очками, по переносью, на красном сафьяне, подписано крупными литерами: ‘А только 3-х лет’. Лошадь в очках возбудила и общий смех, и общее любопытство, и, кто ни спрашивал у поселянина, он всем постоянно отвечал, что в его селе все лошади видят, а молодые все непременно смотрят в очки. Правду или нет сказал мужик, остается решить молодым знатокам в деле окулярном’.
По поводу такого известия в делах Московской управы благочиния в архиве старых дел, за номером 381 от 5 мая 1802 года, находится отпуск следующего письма от Московского военного губернатора графа И. П. Салтыкова к тогдашнему директору Московского университета Тургеневу:
Помещенное в смеси прошлой субботы Московских публичных ведомостей известие о бывшей майя 1 числа на гулянье лошади в очках подало мне причину покорнейше просить ваше превосходительство уведомить меня, от кого оное для внесения в ведомости доставлено и, каким правилом руководствуясь, поместила типография в газеты происшествие, в самой Москве почти случившееся, без ведома и согласия начальства сей столицы, ибо хотя в нем и не означено места, но то вообще уже известно, и самое издание в печать упадет, как услышу, насчет данного от сего начальства позволения. Не сомневаюсь, что вы согласитесь в том, что подобные известия, до высочайше вверенной мне столицы и губернии относящиеся, следовало бы доводимы быть до сведения моего прежде, нежели сдадутся в печать, я присовокупляю мою просьбу, чтобы вы, милостивый государь мой, в предупреждение могущих иногда быть каковых-либо насчет сего объяснений, приказали не оставлять впредь о таковых предварительно со мною сноситься. Пребываю, впрочем, с моим истинным и проч. Граф Салтыков’.
Столь просто и столь великодушно, в выражениях хотя и строгих, но справедливых, высший московский начальник доброго старого времени поставил на вид директору университета крайнее неудобство появления лошади в очках без предварительного на то разрешения властей!.. Между тем как странно даже помыслить, что было бы в той же Москве в наше время, когда бы мог в ней подобный факт произойти?! Могло бы кончиться не только высшей мерой социальной защиты, но и исключением из партии.
Во дни, от наших времен удаленные, было этакое особое изящество нравов. То есть, конечно, и секли, и четвертовали, и вымогательствовали, но в этом не было большой разницы со временами настоящими, потому что голове-то все равно, рубят ли ее топором на бревне, или же отчикивают точным научным инструментом. И нечего греха таить — таскали жен за волосья и младенцев учили битием нещадно. Но зато ежели накатывала на человека голубая волна любови, то внешне он проявлял это в выражениях, супротив нынешних гораздо тончайших.
Современных поэтов читаешь — и диву даешься, до чего их чувства открыто неумеренны. Чуть что — сейчас ему нужно совлекать нежно-журчащий шелк ее одежд, и, лба не перекрестивши, немедленно физически изнуряться, и все это публично описывать. Я,— говорит,— от страсти изнемогаю, и наши,— говорит,— потрескавшиеся от жара губы потребовали соединения. А прилично ли таковое обнародовать?
Между тем старинный молодой человек, естественно воспылав, сдерживался и старался действовать уместным тонким комплиментом. Как раз я нашел в старом журнале стихотворение, автор которого неизвестен, но предположительно это — поэт Шаликов2, ибо его стиль. И вот какие прекрасные по изящной умеренности строки восхищения:
В окне за стеклами у вас алела роза,
Я думал, это вы, и поклонился ей.
Лучше не скажешь! Как бы: ‘Разрешите лишь мимоходом и издали поддаться невольному восхищению несказанными прелестями’. А не то чтобы тут же броситься на предмет любви и проявить непохвальную несдержанность натуры, что на женщин воспитанных производит отталкивающее впечатление, хотя иногда и завершается победой.
Другая человеческая черта — искренняя признательность и благодарность. И она в наше время встречается реже: норовят использовать, ничем не отблагодаривши. Уснуло чувство признательности, обуяла человека ненасытимая жадность!
И вот, очень кстати, в памятках записной книжки кн. П. Вяземского нахожу отмеченным пример человеческой полной удовлетворенности и признательности, а именно: слова одной старушки, довольной своей участью, которая с умилением говорила:
‘Да будет господь бог вознагражден за все его милости ко мне!’
И кажется мне, что дальше в человеческой благожелательности идти некуда.
Единственное, в чем особой разницы между прошлым и настоящим не проявилось,— это в склонности русского человека к употреблению в домашнем обиходе выражений на иностранных языках. В особой чести всегда был у нас французский. Известно, что не все русские говорят на нем отчетливо и безошибочно, иной брякнет даме с красивыми губками:
— Vos ponges sont belles!
Другой попросит в аптеке:
— Donnez-moi du purgatoir…
Третий пожалуется на больную свою ногу:
— J’ai mal an jambon.
Так вот то же самое случалось и в те времена, когда российское просвещенное общество только по-французски и говорило, а по-русски даже стыдилось. Об этом, старые анекдоты в журналах перебирая, находим указания на небезлюбопытные примеры.
Барон Мальтиц, зять поэта Тютчева, рассказывает, как он впервые в своей жизни получил знак отличия — орден св. равноапостольного князя Владимира, четвертой (последней) степени, о чем рассказывал охотно в обществе, говоря, что имел счастье получить:
— L’ordre du grand-duc, Saint Wladimir, gal aux aptres, de la quatriè,me classe: c’est la derniè,re.
Писатель Гнедич3, любитель пофранцузить, приняв участие в светском обсуждении наружности одной девицы, громко возгласил:
— Ce n’est pas un bel visage, mais comme disent les franais, c’est une jolie figurlette.
Один русский ученый путешественник, побывавши в Париже в 1814 году, очень живо и восхищенно перечислял достоинства:
— De l’illustre coupable du triomphe d’aujourd’hui.
A венецианский дипломат, не отставая от русских коллег, галантно заявил императрице:
— J’ai le bonheur d’tre jusqu’ la mort attach la grande potence de votre majest.
Хотя по-итальянски ‘потенца’ значит — держава, но по-французски ‘потанс’ больше означает — виселица.
Всех же превзошла русская дама, впервые попавшая ко двору, которая, зная, что государя следует звать ‘сир’, августейшую его супругу называла в разговоре ‘сирен’. И еще другая, быв представлена в Риме папе, поразила его почтительным обращением:
— Mon pape!
Так что нам смущаться нечего, ошибочки всегда воз-можны, и нет ничего плохого, когда русский человек, позвонивши и услыхав за дверью оклик ‘кто там’, достойно и кратко отвечает:
— Je!
ПН, 1932, No 4236, 27 окт.
1 ‘Русский архив’ (1863—1917) — ежемесячный исторический журнал, выходил в Москве.
2 П. И. Шаликов (1768—1852) — поэт-сентименталист, издатель ‘Дамского журнала’.
3 Н. И. Гнедич (1784—1833) — поэт, переводчик ‘Илиады’ Гомера.