О ЛЕОНИДЕ АНДРЕЕВЕ
О ЛЕОНИДЕ АНДРЕЕВЕ
Река времен в своем стремленье
Уносит вес дела людей…
Державин
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
О Леониде Андрееве, Зайцев Борис Константинович, Год: 1949
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
…Для меня Андреев не просто русский писатель: друг и сочувственник юных лет. Не хочется ни оценивать его, ни переоценивать. А всего-навсего помянуть в тридцатилетие кончины.
Может быть, для него лучше, что ушел он до полного поднятия занавеса. ‘Красный смех’ (японская война) показался бы ему теперь детской шуткой.
Впрочем, долго он никак не выдержал бы: слишком был нервен и одолеваем воображением, призраками, кошмарами. Теперешнее замучило бы его окончательно.
Вспоминаю его лучше всего молодым, когда он был очень красив, привлекателен и приветлив, вокруг Москва, разные дачные Царицыны, Бутовы.
Жива была еще Александра Михайловна, тоненькая и изящная его невеста (а потом жена, скоро скончавшаяся). Он жил тогда с матерью, Настасьей Николаевной, трогательной старушкой, считавшей его гением.
Вот как вспоминаю Андреева: я ездил к нему из Москвы летом сначала в Царицыно, потом в Бутово (по Курской дороге, не доезжая Лопасни, где жил в Мелихове Чехов).
Вечер, надо возвращаться. Дача с всегдашнею парусиной на балконе. Мы выходим. Он меня провожает на поезд. Идем в белеющей березовой роще. Май. Зелень нежна, пахуча. Бродят дачницы в светлых платьицах. Привязанная корова пасется у забора. Закат алеет, и по желтой насыпи несется поезд, в белых или розовеющих клубах. С полей привет, простор России. Мы же идем легко, быстро и говорим взволнованно. Вот он со мной на платформе — в широкополой артистической шляпе, в какой-нибудь синей рубашке с летящим галстуком, или в бархатной куртке. Возбужденные, темноблистающие глаза, папироса за папиросой… Он старше меня и уже известен. ‘Леонид Андреев’, шепчут вокзальные бутовские барышни.
Поезд, вечерней зарей, летит в Москву. Смотришь в окно, переживаешь все вновь. Возвратясь, все о том же будешь думать: об этом тридцатилетнем человеке с прекрасными глазами. Пишет он больше об ужасах, и это, собственно, не наше хозяйство, но он так весь нравится, как никто. В нем нечто и зажигающее, подстрекающее: нервный ток, что ли? Или ощущение, что это новое и свежее в литературе, та струя, к которой и сам начинаешь принадлежать? (Позже это назовут импрессионизмом).
‘Жизнь человека’ — первая из его пьес — шла и в Художественном, и в Петербурге у Мейерхольда. Дала автору много славы и совпала с несчастием его жизни: умерла Александра Михайловна. Он уехал на Капри, кошмарно переживал там горе, потом вернулся в Россию, метался между Москвою и Петербургом, вел жизнь бурную, сильно пил. В 1908 г. вновь женился. И переехал в Финляндию, там на Черной речке выстроил дачу огромную, в стиле северного модерна. Называлась она ‘Аванс’: вся построена на авансы издательства ‘Шиповник’.
Это был верх его славы. Портреты, интервью, поклонники, паломники. В Москве, когда он входил в ресторан ‘Прага’, посетители вставали, аплодировали. Оркестр играл марш из ‘Жизни человека’. Из Ростова-на-Дону и Пензы ему писали, что он равен Достоевскому, Шекспиру. Все это не могло не опьянять: да и натура у него была мягкая, мечтательно-славянская и легкоплавкая.
Но… — ‘судьба загадочна, слава недостоверна’. Нечто предсказал Андреев о своей жизни в своей пьесе. Слава постояла-постояла на верхушке, поколебалась туда-сюда, да вдруг так же стремительно начала падать, как возносилась. Теперь уж из Таганрога и Бердичева писали не о Шекспире, а Бог знает что… Газетные вырезки полны были брани. Он писал еще бурно-патетические свои трагедии (‘Царь Голод’, ‘Океан’, ‘Самсон’), получал огромные гонорары, но слава пряталась.
Я видел его в последний раз в Москве, осенью 1915 г. Шла его пьеса ‘Тот, кто получает пощечины’. Вряд ли это удача художническая. Но в ней есть нечто острогорестное, очень скорбное и едкое.
Тяжкая душа, израненная и больная, чувствовалась и в нем самом. Это иной был Андреев, не тот, с кем философствовали мы некогда на Пресне, бродили среди берез Бутова, Царицына. Надлом, усталость, тягостная раздраженность. Начиналась и болезнь сердца. Только глаза блестели иногда по-прежнему.
— Пьесу испортили. Сгубили. Главная роль не понята. Но посмотри, — он указал на ворох вырезок, — как радуются все эти ослы. Какое наслаждение для них — лягаться.
Прощаясь с ним, мы, немногие его друзья, не угадывали, что настоящего, живого Андреева, в бархатной куртке и с блистающими темными глазами, нам уже не увидеть.
Но мы и вообще ничего не понимали в судьбах собственных, да и родины нашей — и меньше всего думали, что придется навсегда расстаться с ней.
Андреева застала революция в Финляндии. Он се переживал мучительно, ненавидел, выпустил последний вопль свой, S.O.S., к Европе и скончался, в сентябре 1919 года.
Через много лет, уже отсюда, нам с женой удалось побывать в Финляндии. Мы гостили в Келломяках и решили съездить на автомобиле на могилу Андреева.
Выдался прелестный день, как раз сентябрьский. Сосны, дачи, слева все виднее сиреневое море. Воздух чуть туманится. Приятны в него нисходящие, как в подводное царство, лучи солнца — северного, небогатого!
Машина сделала поворот, мы поднялись на изволок, дальше от моря: тут-то вот Черная речка. Здесь когда-то бывали мы… Поля, леса вдали, но виллы Леонида нет. Ах, вон фундаменты! Аллейка елочек сильно разросшихся — и голое место. Это и все, что осталось от виллы ‘Аванс’.
Кладбище при небольшой церковке — пустынно и одиноко. Мы не нашли даже кладбищенского сторожа. Пришлось просто перелезать через ограду. Но все-таки, куда нужно, мы попали.
Да, тут упокоен Леонид. Могила его проста, благородна, но печальна: нет любящей руки, о ней заботящейся. Деревянный черный крест, без надписи. Никакой плиты. Вокруг кайма густого, невысокого шиповника — это устроено умно, памяти ‘Шиповника’, где издавались наши книги.
Жена привезла с собой букет роз — стала раскладывать по земле могилы. Украсила ими и крест, вставляя стебли в трещины его. Крест хорошо расцветился темно-красным.
— Вот, все бунтовал, вызывал… а под Крестом все же упокоился!
И пока мы потихоньку копошились около могилы, набирая здешних цветиков, подбрасывая их Леониду, или просто сидя близ ограды и любуясь красотою, тишиной места, из тугих роз потекли по кресту капли росы: мы с собой привезли эту влагу, в глубине венчиков.
— Смотри, — сказала жена, — точно слезы. Ну, пусть это и будут слезы по тебе, Леонид.
Вдалеке сиреневело море. Тишина такая, будто кроме нас да этого креста ничего и вообще нет в мире.
Русская мысль. 1949. 14 окт. No 180.
С. 276. Река времен в своем стремленье.. — Первые строки стихотворения без названия Г. Р. Державина (1816).
Жива была еще Александра Михайловна… — Жена Л. Н. Андреева А. М. Висльгорская (Велигорская, 1881—1906) умерла от послеродовой горячки 10 февраля 1906 г., родив второго сына Даниила Леонидовича (1906—1959), ставшего выдающимся поэтом и мыслителем. В 1947 г. он был вместе с семьей арестован и осужден на 25 лет за… покушение на Сталина. Автор ныне широко известных книг стихотворений и поэм ‘Русские боги’ и философско-поэтического трактата ‘Роза Мира’, созданных в основном в заключении.
Он жил тогда с матерью, Настасьей Николаевной… — Ан. Н. Андреева, урожд, Пацковская (1851 — 1920). Писатель посвятил матери пьесу ‘К звездам’, а в автобиографической пьесе ‘Младость’ вывел ее под именем Александры Петровны Мациевой. О том, как относился Андреев к матери, свидетельствует его надпись на т. 1. Полн. собр. соч.: ‘Матери моей с глубочайшим уважением и любовью, с величайшей благодарностью. Если я хорошо в этих книгах пишу о всех матерях, то это посвящается Тебе, мамочка, и если я — автор, то Ты, меня много раз родившая, снова и снова своей любовью дававшая мне жизнь, есть автор автора. И вся честь Тебе. Твой с неизменной любовью. Леонид Коточка. 27 января 1914 г.’
С. 277. ‘Жизнь человека’… шла и в Художественном, и в Петербурге у Мейерхольда. — Опередив МХТ, В. Э. Мейерхольд 22 февраля 1907 г. поставил драму Андреева ‘Жизнь Человека’ в петербургском театре В. Ф. Комиссаржевской. ‘Это — можно с уверенностью сказать — лучшая постановка Мейерхольда’, — отметил Блок. Премьера ‘Жизни Человека’ в МХТ состоялась 12 декабря 1907 г. в постановке К. С. Станиславского и Л. А. Сулержицкого. ‘Успех огромный…’ — записал в книге протоколов спектаклей Станиславский.
В 1908 г. вновь женился. — Вторая жена Андреева — Анна Ильинична, урожд. Денисевич, о первом браке (Сарницкая (1885—1948): мать Саввы Леонидовича (1909—1970, в будущем артиста балета), Валентина Леонидовича (1912—?) и Веры Леонидовны, в будущем автора автобиографической дилогии ‘Дом на Черной речке’ и ‘Эхо прошедшего’ (М., 1986).
С. 278. …выпустил последний вопль свой, S.O.S., к Европе… — ‘То, что ныне по отношению к истерзанной России совершают правительства союзников, есть либо предательство, либо безумие’ — так начинается очерк ‘SOS’, страстный призыв Андреева остановить ‘Хаос и Тьму’ в России, вызванные войной. Очерк был опубликован многими изданиями: в газете ‘Общее дело’ (Париж 1919. 22 марта — на французском языке, 24 марта — на русском), в брошюрах с рнс. Н. К. Рериха на обложке (в Выборге, Гельсингфорсе, Варшаве, Берлине), листовками в переводах на английский, голландский, чешский и другие языки. Однако многие из этих изданий Андреев уже не увидел: он скоропостижно скончался 12 сентября 1919 г.