Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Примечания
Примечания
———————————————————————
О Гоголе, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1927
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Явление Гоголя в русской литературе еще недавно казалось до конца объясненным и понятным. Многочисленные и разнообразные исследования его творчества воздвигли во — ‘его прочную ‘научную’ стену, за которой нам жилось спокойно. Авторитеты, всеми уважаемые, развесили на этой стене Указующие стрелки, объявления и расписания. Тут и о ‘генезисе Гоголя’ и о ‘месте его в истории русской литературы’, и о влиянии, и нечто о смехе сквозь слезы, и нечто о гуманных идеях. Все разъяснено, все прибрано по местам все систематизировано. Гоголь — величина строго определенная соизмеримая с другими величинами, явление историческое вызванное тем-то и вызвавшее то-то. Стараниями Яновских, Овсянико-Куликовских и Котляревских нута ‘научная цель’: полное ‘осмысление’.
Если наша эпоха продолжит этот путь и положит несколько новых камней на возведенную стену, если она, приняв целиком научно-критическую легенду о Гоголе, будет ‘дорабатывать’ ее, она докажет только, что Гоголь ей чужд и не нужен. Замена человека формулой и определением говорит не о любви, а о безразличии. Довольно венков было возложено на бюст ‘великого писателя’, нам следовало бы предоставить это занятие любителям чествований и заменить гипсовую маску живым лицом. Если мы хотим открыть Гоголя, мы прежде всего должны усомниться во всех предшествовавших открытиях его, если хотим, чтобы он ожил для нас и среди нас — отвергнуть его ‘классическую’, историческую мумию. Нам нужен современный живой Гоголь, без перспектив во времени, без couleur locale николаевской эпохи, без археологии. Живой человек, к которому мы можем подойти вплотную, помимо специалистов-переводчиков. И наше знакомство с ним должно начаться с удивления, с недоумения, с вопросов. Он должен волновать, встревожить, потрясти. Там, где еще недавно была тишь да гладь (логика, причинность, идеи), должна вскипеть пучина. Исследователи считали своим долгом ‘навести порядок’, обойти неясное, сгладить противоречивое, замолчать иррациональное, мы пойдем обратным путем: заподозрим все, что слишком логично и вразумительно, откинем систему, углубимся в странности, заблудимся в лесу противоречий. Нас не соблазнят ни ‘реализм’, ни ‘бытоборчество’, ни морализм Гоголя, мы не поверим в ‘русскую действительность’ ‘Ревизора’ и ‘Мертвых душ’, не отделаемся беглой ссылкой на фантастику при рассмотрении ‘Шинели’, ‘Носа’, ‘Портрета’. И тогда гоголевский мир, непостижимый, необычный, нереальный, но подлинный, как наваждение, обрушится на нас с новой силой.
Конечно, трудно отказаться ог желания понимать: трудно погрузиться в мир, освобожденный от логики и причинности. Мы и в художественном произведении жаждем ‘познания’, а какое же тут познание, если у Гоголя: ‘Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия: вдруг тот самый нос, который разъезжал в чине статского советника… очутился, как ни в чем не бывало, вновь на своем месте, то есть именно между двух щек майора Ковалева… Нет, этого я никак не понимаю, решительно не понимаю’.
Под знаком ‘непонимания’ проходит все творчество Гоголя. Его прием: взять самую что ни на есть осмысленную, упорядоченную ‘картину’ действительности, во всем мелочном правдоподобии быта, незаметно нажать на нее и рассказать, какая ‘чепуха’ вдруг получилась. Нарушены взаимоотношения частей, скривились линии, пошатнулись дома, деталь выросла горой, горы сплющились, перепутались планы-перспективы, люди и вещи. И над всей этой неразберихой дьявол зажигает свой фонарь, чтоб все настоящее казалось сном, а сон — действительностью.
Мир Гоголя — маленький кружок, пятно света от дьявольского фонаря. Кругом мрак, из которого в кружок врываются призраки, шарахаются, как летучие мыши, и неуклюже исчезают. Микроскопический мирок Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, где слово ‘гусак’ глядит каким-то страшным роком, мирок старосветских помещиков, где ту же роль бессмысленной судьбы играет кошка, мир Акакия Акакиевича — с шинелью, город в ‘Мертвых душах’, где Чичиков вырастает до Наполеона. Незначительное — важно, важное — ничтожно. Плотная и гладкая поверхность жизни становится прозрачной и невесомой: под мнимой разумностью царит бессмыслица, под порядком — хаос. Автор задает вопросы и никогда на них не отвечает. Критики постарались помочь автору в его беспомощности. На все его вопросы ответили. То есть попросту ‘упразднили’ Гоголя. Наше время меньше заботится о ‘синтезе’ и ‘гармонии’ — а потому наш Гоголь — другой. Не моралист и бытописатель, а единственный художник гротеска и фантазии.
Впервые: ‘Звено’, No 214 от 6 марта 1927.
Статья была написана к 75-летию со дня смерти писателя.
Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский, Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. — Томск: Водолей, 1999. — 415 с., 21 см.