О ДРУЖБЕ И ДРУЗЬЯХ
С франц.
ПРИМЕЧАНИЯ
В. Киселев
О дружбе и друзьях, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1810
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах
Т. 10. Проза 1807—1811 гг. Кн. 2.
М.: Языки славянской культуры, 2014.
Человек не создан быть одиноким, душа его требует сообщества, и только тогда может она иметь настоящую свою цену.
Привязанность существует и без взаимности, но дружба никогда, ибо она есть договор, подобный другим договорам, но только самый священный. Будь или притворяйся моим другом, тогда только можешь приобрести мою дружбу.
Делиться чувствами необходимо для сердец чувствительных. Вверяемая горесть становится сладкою и трогательною, дружба дана в особенности несчастным для облегчения их скорби, для услаждения их страданий.
Свидетель, кто бы он ни был, препятствует излиянию дружбы. Есть множество тайн, которые должны знать три друга, но которые не иначе могут быть открыты, как только одним одному и в неприсутствии третьего.
Сколь немногие испытали сладость молчания, задумчивости, спокойствия, беззаботного размышления с самим собою в присутствии милого друга! Светские люди не имеют понятия об этом наслаждении. Разговоры между двумя друзьями неистощимы, говорят они. Согласен, что язык сообщает какую-то легкую болтливость привязанности обыкновенной… но дружба! Дружба! Живое небесное чувство! Какой язык тебя достоин! Какие слова могут быть истолкователями твоих тайн! Что говоришь другу, заменяет ли то, что имеешь в сердце, чувствуя, что он с тобою! О Боже! Как много выражает одно пожатие руки, один оживленный взгляд, одно стеснение в объятиях, один следующий за оным вздох — и как ничтожно, как холодно первое произнесенное после того слово!
Состояние спокойной задумчивости имеет великую прелесть для человека чувствительного, но я всегда замечал, что присутствие постороннего мешает им наслаждаться и что два друга должны быть наедине, чтобы во всей полноте вкушать удовольствие молчания. Желаешь, так сказать, углубиться один в душу другого, тогда малейшее развлечение мучительно, малейшая принужденность несносна. Если случится, что сердце передаст какое-нибудь слово устам, то нет ничего восхитительнее, как произнести это слово без помешательства, нам кажется, что мы не смеем свободно мыслить, как скоро не имеем свободы обнаруживать свои мысли. Присутствие постороннего как будто налагает узду на чувство, оно стесняет души, которые без сего свидетеля совершенно понимали бы одна другую.
Чувство, прежде других созревающее в душе молодого человека, воспитанного со тщанием, есть не любовь, а дружба. Он узнает подобных себе гораздо прежде, нежели ощущает тайное влечение к другому полу. Вот время, в которое нетрудно воспользоваться рождающеюся чувствительностью молодого сердца, дабы посеять в нем первые семена человеколюбия и нежности — это единственное время в жизни, в которое душа, раскрывающаяся для чувства, начинает узнавать привязанность, тогда надобно окружить ее предметами добродетели и изящного.
Слабость привязывает человека к общежитию: страдания всем общие делают его человеколюбивым. Всякая привязанность означает чувствование собственного недостатка: если бы мы не имели нужды в других, мы не искали бы с ними союза: от слабости нашей рождается и наше бренное счастье. Истинно счастливым может быть только существо, от всех других отделенное, но одному Богу известно счастье положительное, а человек не имеет понятия о таком счастье. И чем наслаждалось бы существо ограниченное, когда бы оно могло довольствоваться одним собою? Одиночество бедственно. Не имея ни в чем нужды, не можем ничего и любить, а в чем же счастье, когда оно не в любви? Голос испытанной дружбы есть самый сильный владетель человеческого сердца: мы знаем, что он всегда говорит нам для собственной нашей пользы. Я могу поверить, что друг меня обманывает, но я никогда не поверю, что он желает обмануть меня. Можно противиться его советам и никогда не можно их презирать.
Счастливец не знает, любим ли он, говорит один стихотворец латинский, а я скажу: счастливец не умеет любить.
Автограф неизвестен.
Впервые: ВЕ. 1810. Ч. 52. No 13. Июль. С. 31—34 — в рубрике ‘Словесность. Проза’, с пометой в конце: С франц.
В прижизненных изданиях отсутствует. Печатается по тексту первой публикации. Датируется: не позднее июня 1810 г.
Источник перевода неизвестен.
Переводная статья ‘О дружбе и друзьях’ — проявление постоянной заинтересованности Жуковского морально-психологической сложностью человеческой личности и часть программы ‘светского’ нравственного воспитания, основанного на разборе мотивов и стимулов поведения личности в обществе. Прообраз этой программы дал И. Я. Энгель в своем ‘Светском философе’, статьи из которого Жуковский в обилии переводил для ВЕ. Французская традиция морально-психологического анализа, так же широко представленная в журнале (переводы из Ж.-Ж. Руссо, Ж. Ф. Мармонтеля, С. Ф. Д. Жанлис, Ж. Б. А. Сюара и др.), дополняла немецкий философский компонент живыми социальными красками.
Эссе ‘О дружбе и друзьях’ — часть своеобразного культа дружбы, который сложился в литературе позднего русского просвещения. В. И. Резанов в ‘Разысканиях о сочинениях В. А. Жуковского’ (Вып. 2. С. 167—169) приводит несколько десятков оригинальных (И. Ф. Богданович, H. M. Карамзин, И. И. Дмитриев) и переводных (Цицерон, маркиза де Ламберт, Ривароль), в том числе анонимных, произведений, посвященных дружбе, где порой педантично перечислялись не только ее преимущества, но и многочисленные условия, этикет, обязанности друзей, как в ‘Речи к молодым детям о выборе друзей’ из журнала Н. И. Новикова ‘Покоящийся трудолюбец’. Эти идеи Жуковский уже в пору Дружеского литературного общества (речь ‘О дружбе’) трансформирует в романтическом духе, провозглашая непременной основой дружбы ‘сердечное влечение’, духовное родство. Сентиментальная апология идиллической дружбы дополняется у него видением противоречивости человеческой натуры, грозящей расколом мечты и действительности, реальной личности и созданного фантазией образа друга. Выходом является умение видеть в друге самоценную индивидуальность, разделяя при этом общие увлечения, мысли, идеалы.
В ВЕ эта концепция приобрела особую широту и многомерность, углубившись психологически (‘О дружбе’ Ж. Б. А. Сюара /1808. No 6/), соединившись с осторожной критикой сентиментальных иллюзий (‘Первое движение’ А. Сарразена, 1809. No 12), будучи спроецирована на разнообразные исторические условия (‘Дорсан и Люция’ С. Ф. Д. Жанлис, 1810. No 23, 24). Миниатюра ‘О дружбе и друзьях’ привлекла Жуковского, очевидно, концентрированностыо любимых мотивов. Дружба в ней предстает как проявление общежительности человеческой натуры, отличаясь от сферы публичного общения, которой Жуковский также посвятил ряд статей (‘Писатель в обществе’, 1808. No 22, ‘Образец связи в разговорах общества’, 1810. No 12), своим интимным характером (‘присутствие постороннего как будто налагает узду на чувство’). В ее основе — стремление к глубинному пониманию, порыв к передаче ‘невыразимого’ (‘удовольствие молчания’), реализуемый в спонтанном излиянии чувств (‘сердце передаст какое-нибудь слово устам’). Так в дружбе преодолевается ограниченность отдельной личности, открывающей для себя мир ‘другого’. Тем самым стереотипные мотивы сентиментальной концепции дружбы, насыщенно представленные в данном эссе, приобретают у Жуковского новое, романтическое звучание.