Василий Васильевич Розанов
Василий Васильевич Розанов
Издание 2-е, исправленное и дополненное. Москва. 1912.
—————————————————
О. Д. Дурново. Так говорил Христос, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Первое издание этого труда появилось за границею, в Берлине, второе появляется в Москве. Автор положил несколько десятков лет на вдумчивое изучение Евангелий и посланий апостолов, а также писаний современных им, но не позднейших, дабы не было замутнено перед изучающим зеркало, в котором он рассматривает учение Н. Христа. Автор (в предисловии) отвергает распространенный взгляд, будто зерном учения Спасителя служила ‘любовь к ближнему’, так как изгнавший торгующих из храма и изрекший: ‘Я не мир принес на землю, но меч и разделение’, и что ради Него ‘нужно оставить отца и мать, и жену, и ближних’, — явно не имел главным предметом любви. Конечно, это так: хотя есть другие, столь же многоценные и памятные слова, говорящие, что ‘кто имеет любовь — исполнил все’. Но не будем ни соглашаться с автором, ни оспаривать его. В обширном предисловии (125 стр.) автор развивает свое понимание Евангелий и всего учения И. Христа, а затем дает перевод Евангелия ‘по его смыслу’, вставляя на место некоторых выражений И. Христа, оставляющих в читающем колебание или недоумение, — уже прямо тот основной смысл, какой он, Дурново, находит в Его учении. Через это все Евангелие читается, так сказать, рациональнее и прозрачнее, чем есть. Может быть, многих это удовлетворит, — удовлетворит логизация религии. Но столь же бесспорно, что очень многие будут до муки спорить с г. Дурново, спорить против его именно понимания учения И. Христа, подставляя на место этого свои другие толкования. Здесь спор может быть бесконечен и уже был бесконечен. Наконец, г. Дурново встретит группу людей, и к ним принадлежит пишущий эти строки, которые вовсе и не хотят разъяснять, просветлять темные места в речениях Христа, ни хорошо, ни худо, а хотят видеть их в Евангелии именно темными, загадочными, непостигнутыми и непостижимыми, хотят получать от этих слов впечатление и не хотят, чтобы это впечатление переходило в мысль. Мне 2×2=4 г. Дурново не нравится, потому что это арифметика, а не молитва, а я хочу молитвы и ради нее обращаюсь к вере, к церкви, к Богу, к религии. Религия и не противоречит 2х2, и не есть то же, что 2х2, а находится в стороне от этого и есть третье, иное. Есть ‘вправо и влево’, и г. Дурново указывает ‘вправо’ (положим), воздерживая от ‘левого’: а я хочу — ‘вперед’. Хочу, может быть, ‘назад’, хочу, может быть, ‘вверх’. Вот видите, сколько движений, помимо рационального. Наконец, я хочу и ‘никуда’, а мне ‘чего-то хочется’: ‘чего’ — не знаю, а главное — не допускаю, чтобы мне кто-нибудь указывал. ‘Не сидится’ на месте, а ‘бежать’ тоже никуда не хочу. Тогда я ‘становлюсь’ на колени, душа моя вся пламенеет, произношу довольно бессвязные, не по 2х2, слова, которые меня как-то утешают: и, совершив все эти ‘мало понятные поступки’, чувствую себя успокоеннее, светлее, лучше. Вот это мне кажется больше религиею, нежели ‘усовершенствовать себя согласно своему понятию’ (идея г. Дурново), чему мог научить и не Христос, а всякий школьный учитель. Религия есть и останется Святою Тьмою, где мы Бога не видим, а только чувствуем, откуда (откуда же???) к нам прилетают ангелы, говорят нам вести, откуда мы ждем чуда, — и иного чуда и из иного места не хотим, отвращаемся. Что такое? Непостижимое и должно остаться непостижимым: но сюда мы молимся, сюда поднимаем заболевшего ребенка, здесь молим о мире в душу, когда ссоримся с ближними. Все здесь, сюда и отсюда. Отсюда нам дают святую воду, и я обмачиваю ею заболевший глаз, отсюда масло на заболевшую рану, и здесь ставлю лампаду, на которую взглядываю ночью. Закричат: ‘Предрассудки! Темнота!’ Ну вот и хорошо, что ‘темнота’: при свете я буду играть в карты, а когда захочу помолиться, то непременно останусь ‘в темноте’. Все ‘понятное’ мне надоело в классической гимназии Толстого и на ‘понятно изложенных’ лекциях в университете. Как я вышел в жизнь, я увидел, что все важное в ней, все, наконец, ценное и святое в ней — именно непонятно, темно, но греет, но живит, но питает. Да: ‘понятное’ — не питает, а ‘непонятное’ вот питает. Не умирать же мне с голоду ради вашего ‘понятного’, не умирать среди камней пустыни, которые ‘осмотришь со всех сторон’, ‘поймешь со всех сторон’ и — бросишь. Потому что что же с ними делать?
Религия — тайна. Вот этого г. Дурново не понимает, и не понимают множество людей рационального склада натуры. Это люди размышляющие, а не болящие, допытывающиеся, а не тоскующие, делающие и не грешащие. Но ведь есть в мире Грех, Боль, Тоска. Есть ли?
Если да — религия вечна.
А когда умрет Грех, Тоска и Боль — религии будет не нужно. Но тогда, пожалуй, человек скажет: ‘Тогда и мне не нужно быть’.
Так что когда останутся одни камни пустыни…
И когда будет человек гладенький, как камень, — без ‘греха, проклятия и смерти’…
То — по-видимому, уже совершенно разумный и счастливый, — он поищет веревки и крюка на потолке или поищет осины, как темный ученик Христов…
И вот этот-то последний час, к которому все идут и жаждут его, — будет самый горший час.
Источник текста: В. В. Розанов. Собрание сочинений. Том 22 (Признаки Времени).